бездыханен, слеп и мертв
до той поры, пока он не свободен.

Џока его хранимый богом враг
ломает прЯмизну его коленей
и примерЯет шутовской колпак
к его морщинам, выдающим гений,

пока к его дыханию приник
смертельно-душной духотою горЯ
железного мундира воротник,
сомкнувшийсЯ вкруг пушкинского горла.

Ќо все же он познает торжество
пред вечным правосудием природы.
“ж дерзок он. ‘теснЯет грудь его
желание движеньЯ и свободы.

Џусть завершитсЯ зрелостью дерев
младенчество зеленого побега.
Џусть нашу волю обострЯет гнев,
а нашу смерть вознаградит победа.

Ѓыть может, этот монолог в саду
неточно Я передаю стихами,
но точно то, что в этом же году
был арестован Ђлександр ‘топани.

Љомментарии жандарма:

‚сем, кто бунты разжигал, -
всем студентам
(о стыде-то
не подумают),
жидам,
и певцу, что пел свободу,
и глупцу, что быть собою
обЯзательно желал, -
всем отвечу Я, жандарм,
всем Я должное воздам.

‚сех, кто смелостью повадок
посЯгает на порЯдок
высочайших правд, парадов, -
вольнодумцев неприЯтных,
а поэтов и подавно, -
Я их всех тюрьмой порадую
и засов задвину сам.
‚ чем клЯнусь верностью государю
                                императору
и здоровьем милых дам.

Ћ распущенность природы!
„ети в ней - и те пророки,
красок Яркие мазки
возбуждают все мозги.
‹иковала, оживала,
напустила в белый свет
леопарда и жирафа,
‹еонардо и „жордано,
все кричит, имеет цвет.
‘лава богу, власть жандарма
все, что есть, сведет на нет.

    (Џримечание автора:

Њежду прочим, тот жандарм
ждал награды, хлеб жевал,
жил неважно, кончил плохо,
не заметила эпоха,
как подох он.
Ќикто на похороны ни копеечки не дал.)
‡нают люди, знают дети:
Я - бессмертен. џ - жандарм.
Ђ тебе на этом свете
поЯвитьсЯ Я не дам.

Љаков мерзавец! Џусть болтает вздор,
повелевают вечность и мгновенность-
земле лететь, вершить глубокий вздох
и соблюдать свою закономерность.

Љак надобно, ведет себЯ землЯ
уже в пределах нового столетьЯ,
и в май маевок бабушка моЯ
несет двух глаз огромные соцветьЯ.

—то голосок той девочки твердЯт,
и плечики на что идут войною?
Ќад нею вновь смыкаетсЯ вердикт:
"‚иновна ли?" - "„а, тЯгостно виновна!"

Џо следу брата, веруЯ ему,
она вкусила пыль дорог протЯжных,
переступала из тюрьмы в тюрьму,
привыкла к монотонности присЯжных.

€ скоро уж на мужниных щеках
в два солнышка закатитсЯ чахотка.
Ќо есть все основаниЯ считать:
она грустит, а все же ждет чего-то.

‚ какую даль теперь ее везут
небыстрые подковы ђосинанта?
Ќо по тому, как снег берет на зуб,
как любит, чтоб сверкал и расстилалсЯ,
Я узнаю твой облик, россиЯнка.
‚ глазах черно от белого сиЯньЯ!
Љак холодно! Љак лошади несут!

‚ыходит. ‚друг - мороз ей нов и чужд.
‘угробов белолобые телЯта
к ладонЯм льнут. ЊладенческаЯ чушь
смешит уста. € нежно и чуть-чуть
в ней в полщеки проглЯнет итальЯнка,
и в чистой мгле ее лица таЯтсЯ
движениЯ неведомых причуд.

‚се ждет. € ей-то страшно, то смешно.
€ похудела. ‘мотрит остроносо
куда-то ввысь. ‹ицо усложнено
всезнающей улыбкой астронома!

‚ ней сильный пульс играет вкось и вкривь.
…й все нужней, все тЯжелей работа.
Њне кажетсЯ, что скоро грЯнет крик
доселе неизвестного ребенка.

        9

ѓрЯнь и ты, месЯц первый, ЋктЯбрь,
на твоем повороте мгновенном
электричеством бьет по локтЯм
острый угол меж веком и веком.

“знаю изначальный твой гул,
оглашающий древние оводы,
по огромной округлости губ,
называющих имЯ ‘вободы.

Ћ, три слога! ђев сильных широт
отворенной гортани!
Љак в красных
и предельных объемах шаров -
тесно воздуху в трех этих гласных.

ѓрЯнь же, грЯнь, новорожденный крик
той ‘вободы! Ќавеки и разом -
распахни треугольный тупик,
образованный каменным рабством.

Џодари отпущение мук
тем, что бились о стены и гибли, -
там, в Њихайловском, замкнутом в круг,
там, в просторно-угрюмом …гипте.

„ай, ‘вобода, высокий твой верх
видеть, знать в небосводе затихшем,
как бредущий в степи человек
близость звезд ощущает затылком.

Џриближай свою ласку к земле,
совершающей дивную дивность,
навсегда предрешившей во мне
свою боль, и любовь, и родимость.

        10

Ќу что ж. “же все ближе, все верней
расчет, что попаду Я в эту повесть,
конечно, если поЯвитьсЯ в ней
мне €грека не помешает пропек.

‚се непременным чередом идет,
двадцатый век наводит свой порЯдок,
подрагивает, словно самолет,
предслыша небо серебром лопаток.

Ђ та, что перламутровым белком
глЯдит чуть вкось, чуть невпопад и странно,
ступившаЯ, как дети на балкон,
на край любви, на острие пространства,

та, над которой в горлышко, как в горн,
дудит апрель, насытивший скворешник, -
нацеленный в менЯ, прости ей, гром! -
она мне мать, и перемен скорейших
ей предстоит удача и печаль.

Ђ ты, о †изнь, мой мальчик-непоседа,
спеши вперед и понукай педаль
открывшего крыла велосипеда.

Џусть роль свою сыграет азиат -
он белокур, как белаЯ ворона,
как гончую, его влечет азарт
по следу, вдаль, и точно в те ворота,

где ждут его, где воспринЯть должны
двух острых скул опасность и подарок.
Ћкруглое дитЯ из тишины
поЯвитсЯ, как слово из помарок.

        11

џ - скоро. Ќо покуда нет менЯ.
џ - где-то там, в преддверии природы.
‚от-вот окликнут, разрешат - и Я
с готовностью возникну на пороге.

џ жду рожденьЯ, Я спешу теперь,
как посетитель в тЯгостной приемной,
пробить бюрократическую дверь
всем телом - и предстать в ее проеме.

“жо рожусь! …ще не рождена.
…ще не пала вещаЯ щеколда.
Ќикто не знает, что Я - вот она,
темно, смешно. Ђпчхи! ‚ носу щекотно.

‚от так играют дети, прЯчась в шкаф,
испытываЯ радость отдаленьЯ.
‘ейчас расхохочусь! Ќет сил! € ка-ак
вдруг вывалюсь вам всем на удивленье!

’аюсь, тЯнусь, претерпеваю рост,
вломлюсь птенцом горЯчим, косоротым -
ловить губами воздух, словно гроздь,
наполненную спелым кислородом.

‘равнитсЯ ль бледный холодок актрис,
трепещущих, что славы не добьютсЯ,
с моим волненьем среди тех кулис,
в потемках, за минуту до дебюта!

…ще не знает речи голос мой,
еще не сбылсЯ в легких вздох голодный.
Њир наблюдает смутной белизной,
сурово излучаемой галеркой.

(Љак Я смогу, как Я сыграю роль
усильем безрассудства молодого?
Ћ, перейти, превозмогаЯ боль,
от немоты к началу монолога!

Љак стеклодув, чьи сильные уста
взрастили дивный плод стекла простого,
играть и знать, что жизнь твоЯ проста
и выдох твой имеет форму слова.

€ль как печник, что, краснотою труб
замаранный, сидит верхом на доме,
захохотать и ощутить свой труд
блаженною усталостью ладони.

’ак пусть же грЯнет тот театр, тот бой
меж "да" и "нет", небытием и бытом,
где человек обЯзан быть собой
и каждым нерожденным и убитым.

‘воим добром он возместит земле
всех сыновей ее, в ней погребенных.
‚ершит всевечный свой восход во мгле
огромный, голый, золотой ђебенок.)

“ж выход мой! Њурашками, спиной
предчувствую прыжок свой на арену.
“же объЯвлен год тридцать седьмой.
‘ейчас, сейчас - дадут звонок к апрелю.

  ђеплика доброжелателЯ:

Ћ нечто, крошка, пустота,
еще не девочка, не мальчик,
ничто, чужого пустЯка
пустой и маленький туманчик!
‡ачем, неведомый радист,
ты шлешь сигналы пробужденьЯ?
Џовремени и не родись,
не попади в беду рожденьЯ.
ЌераспрЯмленный организм,
закрученный кривой пружинкой,
о, образумьсЯ и очнись!
џ - умник, много лет проживший, -
Я говорю: потом, потом
тебе родитьсЯ будет лучше.
Ђ не родишьсЯ - что же, в том
все ж есть свое благополучье.
Џомедли двадцать лет хотЯ б,
утешьсЯ беззаботной ленью,
блаженной слепотой котЯт,
столь равнодушных к утопленью.
—то так не терпитсЯ тебе,
и, как птенец в тюрьме скорлупок,
ты спешку точек и тире
все выбиваешь клювом глупым?
—ем плохо там - во тьме пустой,
где нет тебе ни слез, ни горЯ?
Људа ты так спешишь? Џостой!
ђодитсЯ что-нибудь другое.

     Џримечание автора:

Ђх, умник! € другое пусть
родитсЯ тоже непременно, -
всей музыкой озвучен пульс,
прЯм позвоночник, как антенна.
Ќо длЯ чего же мне во вред
ему пройти и стать собою?
—то ж, он займет весь белый свет
своею малой худобою?
Њне отведенный кислород,
которого Я жду веками,
неужто он до дна допьет
один, огромными глотками?
Њоих друзей он станет звать
своими? ‚се наглей, все дальше
они там будут жить, гулЯть
и про менЯ не вспомнЯт даже?
Ђ мой родимый, верный труд,
в глаза глЯдЯщий так тревожно,
чужою властью новых рук
ужели приручить возможно?
Ќу, нет! ‚ какой во тьме пустой?
‘ам там сиди. „овольно. „удки.
Ќаскучив мной, менЯ в простор
выбрасывают виадуки!
€ в солнце, среди синевы
расцветшее, нацелЯсь мною,
менЯ спускают с тетивы
стрелою с тонкою спиною.
‚еселый центробежный вихрь
менЯ из круга вырвать хочет.
Ћ †изнь, в твою орбиту вник
менЯ таинственный комочек!
’вой золотой круговорот
так призывает к полнокровью,
словно сладчайший огород,
красно дразнЯщий рот морковью.
Ћ †изнь любимаЯ, пускай
потом накажешь всем и смертью,
но только выуди, поймай,
достань менЯ своею сетью!
„ай выгадать мне белый свет -
одну-единственную пользу!
- Џрипомнишь, дура, мой совет
когда-нибудь, да будет поздно.
‡ачем ты ломишьсЯ во вход,
откуда нет освобожденьЯ?
‚едь более удачный год
ты сможешь выбрать длЯ рожденьЯ.
Љак безопасно, как легко,
вне гнева века или ветра -
не стать. € не принЯть лицо,
талант и имЯ человека.

        12

Љаков мерзавец! Ќо, средь всех затей,
любой наш год - утешен, обнадежен
неистовым рождением детей,
мельканьем ножек, пестротой одежек.
€ в их великий и всемирный рев,
захлебом насыщаЯ древний голод,
гортань прорезав чистым острием,
вонзилсЯ мой, сжегший губы голос!
Џусть вечно он благодарит тебЯ,
землЯ менЯ исторгшаЯ, роднаЯ,
в печаль и в радость, и в трубу трубЯ,
н в маленькую дудочку играЯ.
Њне нравитсЯ, что †изнь всегда права,
что празднует в ней вечнаЯ повадка -
топырить корни, ставить дерева
и меж ветвей готовить плод подарка.
Џребуду в ней до краЯ, до конца,
а пред концом - воздам благодаренье
всем девочкам, слетающим с крыльца,
всем людЯм, совершающим творенье.

        13

—то еще вам сказать?
џ не знаю, Я одобрена вами
иль справедливо и бегло охаЯна.
Ќо проносЯтсЯ пусть надо мной
ваши лица и ваши слова.
Ќаписала все это Ђхмадулина
                        Ѓелла Ђхатовна.
        ѓод рождениЯ - 1937. Њесто
                                рождениЯ -
        город Њосква.

         * Џ…ђ…‚Ћ„› * 

                                Ќиколоз Ѓараташвили

        Њ…ђЂЌ€

ЊчитсЯ Љонь - без дорог, отвергаЯ дорогу любую.
‚след мне каркает ворон злоокий: живым Я не буду.
Њчись, Њерани, пока не паду Я на землю сырую!
‘ ветром бега смешай моих помыслов мрачную бурю!

Ќет предела тебе! ‹ишь прыжка опрометчивость
                                                страстнаЯ -
Ќад водою, горою, над бездною бедствиЯ всЯкого.
Њой летЯщий, лети, сократи мои муки и странствиЯ.
Ќе жалей, не щади твоего безрассудного всадника!

Џусть отчизну покину, лишу себЯ друга и сверстника,
Ќе увижу родных и любимую, сладкоречивую, -
Ќо и в небе чужбины звезда моей родины светитсЯ,
’олько ей Я поведаю тайну страданиЯ чистую!

‚се, что в сердце осталось, - влеку Я во мглу голубую,
‚се, что в разуме живо, - безумному бегу дарую!
‘ ветром бега смешай моих помыслов мрачную бурю!
Њчись, Њерами, пока не паду Я на землю сырую!

Џусть не ведать мне ласки родного кладбища пустынного,
’ени предков со мной не поделЯтсЯ миром и славою!
—ерный ворон мне роет могилу средь полЯ постылого.
€ останки костей моих будут длЯ вихрЯ забавою.

Ќе сойдутсЯ родные - простить мне грехи и провинности,
Ќе заплачет любимаЯ - крикнут голодные коршуны!
Њчись, Њерани, вперед, за пределы судьбы менЯ вынеси,
Ќе бывал Я покорным и впредь не узнаю покорности!

Џусть отвергнутый всеми и проклЯтый всеми, умру Я.
‚раг судьбы - презираю разЯщую силу слепую!
Њчись, Њерани, пока не упал Я на землю сырую!
‘ ветром бега смешай моих помыслов мрачную бурю!

Ќе бесплодно стремленье души обреченной и раненой!
Њой собрат небывалый продолжит прыжок мой над
                                                        пропастью.
Ќеспроста, о Њерани, не зрЯ, не впустую. Њерани мой,
Њы полет затевали, гнушаЯсь расчетом и робостью!

ЊчитсЯ Љонь - без дорог, отвергаЯ дорогу любую.
‚след мне каркает ворон злоокий: живым Я не буду.
Њчись, Њерани, пока не паду Я на землю сырую!
‘ ветром бега смешай моих помыслов мрачную бурю!

                                ѓалактион ’абидзе

        ЏЋќ‡€џ-Џђ…†„… ‚‘…ѓЋ

Ћ друзьЯ, лишь поэзиЯ прежде, чем вы,
прежде времени, прежде менЯ самого,
прежде первой любви, прежде первой травы,
прежде первого снега и прежде всего.

Ќаши души белеют белее, чем снег.
‡анимаетсЯ день у окна моего,
л приходит поэзиЯ прежде, чем свет,
прежде ‘вети-–ховели и прежде всего.

—то же, город мой милый, на ласку ты скуп?
‹ишь последнего жду Я венка твоего,
и уже заклинаньЯ срываютсЯ с губ:
†изнь, и ‘мерть, и ЏоэзиЯ - прежде всего.

        ’…Ѓ… ’ђ€ЌЂ„–Ђ’њ ‹…’

’ебе тринадцать лет. Ћ старость этих
двух рук моих! Ћ добрый мир земной,
где детские уста всех арифметик
тринадцать раз смеютсЯ надо мной!
џ путаюсь в тринадцати решеньЯх -
как весело! Љак голова седа!
’ринадцать пуль отлей мне, оружейник,
н столько ж раз Я погублю себЯ.
Ћ девочка, ребенок с детским жестом,
привставшаЯ над голубым мЯчом,
как смело ты владеешь вечно женским
и мудрым от рождениЯ плечом.
џ возведен - о точность построеньЯ! -
причудой несчастливого числа
в тринадцатую степень постареньЯ.
Ћ, как, шутник, твоЯ слеза чиста!

        Џ…ђ‘€ЉЋ‚Ћ… „…ђ…‚Ћ

ЋпЯть смеркаетсЯ, и надо,
пока не смерклось и светло,
следить за увЯданьем сада
сквозь запотевшее окно.

„авно ли, приминаЯ гравий,
Я здесь бродил, и на виду,
словно букет меж чистых граней,
стоЯло дерево в цвету.

Љак иноземнаЯ царевна,
казало странные черты,
и пахли горько и целебно
им оброненные цветы.

…го плодов румЯный сахар
Я собирал между ветвей.
Ћно смеЯлось - добрый знахарь
той детской радости моей.

€ все затем, чтоб днем печальным
смотреть немеЯ, не дыша,
как в легком выдохе прощальном
возноситсЯ его душа.

€ - все охвачено верченьем,
круженьем, и в глазах темно.
Љак будто в небе предвечернем,
в саду моем красным-красно.

‘иротства огненный оттенок
ложитсЯ на лицо и грудь,
обозначаетсЯ на стенах
в кирпич окрашеннаЯ грусть.

џ сам, как дерево седое,
внутри оранжевой каймы
над пламенем .и над водою
стою в предчувствии зимы.

        Њ…ђ€

‚енчалась Њери в ночь дождей,
и в ночь дождей Я проклЯл Њори.
Ќе мог Я отворить дверей,
восставших между мной и ей,
и Я поцеловал те двери.

џ знал - там упадают ниц,
колечком палец награждают.
Џослушай! ’ак кольцуют птиц!
ђабынь так рабством утруждают!

Ќо Я забыл твое лицо!
’вой профиль нежный, твой дикарский,
должно быть, темен, как крыльцо
ненастною порой декабрьской?

€ ты, должно быть, на виду
толпы заботливой и праздной
проносишь белую фату,
как будто траур безобразный?

Ќе хорони менЯ! џ жив!
џ счастлив! џ любим судьбою!
Љак запах приторен, как лжив
всех роз твоих... Ќо бог с тобою.

Ќе ведал Я, что говорю, -
уже рукою обрученной
и головою обреченной
она склонилась к алтарю.

€ не было на них суда -
на две руки, летЯщих мимо...
Ћ, как Я молод был тогда.
Љак стар теперь.
џ шел средь дыма,

вкруг дома твоего плутал,
во всЯкой сомневалсЯ вере.
‘то лет прошло. €, как платан,
стою теперь.
Љто знает, Њери,

зачем мне показалось вдруг,
что нищий Я? - € в эту осень
Я обезумел - перстни с рук
Я поснимал и кинул оземь?

‡ачем "Њогильщика" Я пел?
‡ачем средь луж огромных плавал?
€ холод бедственный терпел,
и "џ и ночь" читал и плакал?

Ђ дождик лил всю ночь и лил
все утро, и во мгле опасной
все плакал Я, как старый ‹ир,
как бедный ‹ир, как ‹ир прекрасный.

        ‘Ќ…ѓ

‹ишь бы жить, лишь бы пальцами трогать,
лишь бы помнить, как подле моста
снег по-женски закидывал локоть,
и была его кожа чиста.

“важать драгоценную важность
снега, павшего в руки твои,
и нести в себе зимнюю влажность
и такое терпенье любви.

„а уж поздно. Ћ милаЯ! ‘тыну
и старею.
Ћ взлет наших лиц -
в снегопаданье, в бархат, в пустыню,
как в уют старомодных кулис.

Ѓыло ль это? Љак чисто, как крупно
снег летит... €, наверно, как встарь,
с Январем побрататьсЯ нетрудно.
Ќо минуй менЯ, брат мой, Январь.

Џролетание и прохожденье-
твой урок Я усвоил, зима.
“водЯщее в вечность движенье
омывает нас, сводит с ума.

„орогаЯ, с каким снегопадом
Я тебЯ отпустил в белизну
в синем, синеньком, синеватом
том пальтишке - одну, о одну?

’воего Я не выследил следа
и не выгадал выгоды нам -
Я следил расстилание снега,
его склонность к лиловым тонам.

Љак подумаю - радуг неровность,
гром небесный, и звезды, и дым -
о, какаЯ нависла огромность
над печальным сердечком твоим.

Ќо с тех пор, властью всех твоих качеств,
снег целует и губит менЯ.
Ћ запинок, улыбок, чудачеств
снегопад среди белого днЯ!

’ы менЯ не утешишь свободой,
и в великом терпенье любви
всею белой и синей природой
ты ложишьсЯ на плечи мои.

Љак снежит... € стою Я под снегом
на мосту, между двух фонарей,
как под плачем твоим, как под смехом,
как под вечной заботой твоей.

‚се играешь, метелишь, хлопочешь.
‘жальсЯ же, наконец, надо мной -
как-нибудь, как угодно, как хочешь,
только дай разминутьсЯ с зимой.

        Ћђ‹› “‘Ќ“‹€

‚от сказки первые слова:
орлы уснули, как орлЯта,
и у орлов в часы заката
ко сну клонитсЯ голова.

Ћрлы, прошу вас, не теперь,
нет, не теперь смежайте очи!
Ќо спите - и огонь средь ночи
походкой женской входит в дверь.

‚ дверь ваших гор и облаков
кулак оранжевый стучитсЯ,
и знает, что беда случитсЯ,
семейство прозорливых сов.

Ќо спите вы, как детвора,
там, в ваших сумерках неверных,
и трубы ваших снов военных
молчат, не говорЯт: "Џора!"

Ћ пламЯ, не обидь орла!
‘пасутсЯ маленькие птахи,
меж тем, как обгорЯт на плахе
два величавые крыла.

Ќо поздно! ЏерьЯ их на треть
ожог губительный отметил.
Ќе дай мне бог, как птицам этим,
проснутьсЯ, чтобы умереть.

‘ веселой алчностью орды
плЯсал пожар, и птиц оравы
влетали, и у вод Ђрагвы
поникли головой орлы.

"џ видел ворона. „рожа
от низости, терзал он тело,
что брезговать землей умело
и умерло",-сказал ‚ажа.

        ‘ЉЋђ…… - ‡ЌЂЊ…ЌЂ!

‘ветает! € огненный шар
раскаленный встает из-за морЯ...
                      ‘корее - знамена!
‚озжаждала воли душа
и, раннею ранью, отвесной тропою,
раненой ланью спеша,
                        летит к водопою...
’ерпеть ей осталось немного.
                        ‘корее - знамена!
‘лава тебе, муку принЯвший
и павший в сражении витЯзь!
Љлич твой над нами витает:
- €дите за мною, за мною!
‘ветает!
‘омкнитесь, сомкнитесь, сомкнитесь!
‡намена, знамена...
                        ‘корее - знамена!

        Џ‹Ђ’ЂЌ› €Ќ„€‘€

‘ чем платаны индиси сравню?
‘ чем сравню той поры несравненность?
…е утро, ведущее к дню,
ее детских молитв откровенность?

‘ чем тебЯ Я сравню, моЯ мать?
—то ж не брошусь Я к скважинам, щелкам,
к окнам, чтобы на миг увидать,
как идешь, как белеешь ты шелком?

Ћ платаны в индиси моем!
џ не понЯл закона простого -
да, напомнит одно о другом,
но одно не заменит другого.

’ак о детстве всерьез и шутЯ
Я заплакал, отверженный странник.
“ж не Я, а иное дитЯ
его новый и милый избранник.

Ќет замены вокруг ничему:
ни пичужке порхающей в выси,
ни цветку, ни лицу моему,
ни платанам в далеком индиси.

        x x x

Њир состоит из гор,
из неба и лесов,
мир-это только спор
двух детских голосов.

‡емлЯ в нем и вода,
вопрос в нем и ответ.
Ќа всЯкое "о, да!"
доноситсЯ "о, нет!".

‘реди зеленых трав,
где шествует страда,
как этот мальчик прав,
что говорит "о, да!".

Љак девочка права,
что говорит "о, нет!",
и правы все слова,
и полночь, и рассвет.

’ак в лепете детей
враждуют "нет" и "да",
как и в душе моей,
как и во всем всегда.

        ЌЂ’ќ‹Ђ €‡ –€ЌЂЌ„Ђ‹€

џ птицей был, мне разрешалось,
как в небо, ринутьсЯ в силок.
џ ринулсЯ - и все смешалось:
Ќатэла, –инандали, жадность
к тебе, о виноградный сок.

‡ачем Я вырвалсЯ, Ќатэла?
‡ачем освободил крыла?
Љогда Я вышел, ночь светлела,
была уже светлым-светла.

“же рассветный ветер дунул,
и птиц возникли голоса,
и Я о ’инатин подумал
и к небу обратил глаза.

Ђ в небе было звезд так мало,
так нежно было и светло,
там все качалось, уплывало
и повторитьсЯ не могло...

        €‡ ђЂ‘‘ЉЂ‡ЂЌЌЋѓЋ ‹“ЌЋ‰...

Љ реке подходит маленький олень
и лакомство воды лакает.
Ќо что ж луна так медлит, так лукавит,
и двинутьсЯ ей боЯзно и лень!

“жель и длЯ нее, как длЯ менЯ,
дождатьсЯ днЯ и на свету погибнуть-
все ж веселей, чем, не дождавшись днЯ,
вас, небеса грузинские, покинуть.

Џока закат и сумерки длинны,
Я ждал ее - после дневной разлуки,
и свет луны, как будто звук луны,
Я принимал в протЯнутые руки.

џ знал наперечет ее слова,
и вот они:
- Џолночною порою
в печали - зла и в нежности - слаба,
о ѓрузиЯ, Я становлюсь тобою.

€ мне, сиЯвшей меж твоих ветвей,
твоих небес отведавшей однажды,
о ѓрузиЯ, без свежести твоей
как дальше быть, как не устать от жажды?

Ќет, никогда границы стран иных
не голубели так, не розовели.
Ќикто еще из сыновей земных
не плакал так, как плакал ђуставели.

…ще дитЯ - он жил в моих ночах,
он был мне брат, не как другие братьЯ,
и уж смыкались на его плечах
прекрасного несчастиЯ объЯтьЯ.

Ќет, никогда границы стран иных... -
Я думала, - и, как сосуд, как ваза
с одним цветком средь граней ледЯных,
сиЯли подо мной снега Љавказа.

‡десь Ђмирани бедствие терпел,
и здесь освобожден был Ђмирани,
и женский голос сетовал и пел,
и царственные старцы умирали.

...’ак и внимал Я лепету луны,
и был восход исходом нашей встречи.
€ вот Я объЯснил вам эти речи,
пока закат " сумерки длинны.

        x x x

‚се желтое становитсЯ желтей,
и радуга семь раз желта над нами,
и россыпь драгоценных желудей
все копит дуб и нежит меж корнЯми.

‚се - в паутине, весело смотреть,
как бьетсЯ в ней природа пред зимою.
‘частлив рыбак, который эту сеть
наполнил золотою чешуею.

Џока в дубах стозвонный звон стоит
и шум летит над буркою Ђрсена,
прикосновеньем осень осенит
все то, что было неприкосновенно.

        x x x

                                ’ициан ’абадзе

Ѓрат мой, длЯ пеньЯ пришли, не длЯ распрей,
длЯ преклоненьЯ колен пред землею,
длЯ восклицаньЯ:
- ЏрекраснаЯ, здравствуй,
жизнь моЯ, ты обожаема мною!

Љто там в Њухрани насытил марани
алою влагой?
Љем солонце ведомо,
чтоб в осиЯнных долинах Ђрагви
зрела и близилась алавердоба?

Љто-то другой и умрет, не заметив,
смертью займетсЯ, как будничным делом...
Ћ, что мне делать с величием этим
гор, обращающих карликов в дэвов?

ѓосподи, слишком велик виноградник!
Џроще в постылой чужбине скитатьсЯ,
чем этой родины невероЯтной
видеть красу
и от слез удержатьсЯ.

ѓде еще ѓрузиЯ - ѓрузии кроме?
Љрай мой, ты прелесть
и крайнЯЯ крайность!

—то понукает движение крови
в жилах, как ты, моЯ жизнь, моЯ радость?

…сли рожден Я - рожден не на времЯ,
а навсегда, обожатель и раб твой.
‘мерть Я снесу, и бессмертиЯ бремЯ
не утомит менЯ... †изнь моЯ, здравствуй!

                        ѓеоргий ‹еонидзе

        ЊЋ‰ ЏЂЋ‹Ћ € ЊЋ‰ ’€–€ЂЌ

‘клон “дзо высокой луной осиЯн.
—то там происходит? ђазмолвка, помолвка
у соловьев? Љак поют, ’ициан!
Љак майскаЯ ночь неоглЯдна, Џаоло!

‚ином не успел Я наполнить стакан,
не вышло! Њоими слезами он полом.
‚о здравье, Џаоло! ‡а жизнь, ’ициан!
џ выжил! ‡ачем, ’ициан и Џаоло?

‚ином поминальным Я хлеб окропил,
но мне ваших крыл не вернуть из полета
на грешную землю, где горек мой пир.
ќгей, ’ициан! —то мне делать, Џаоло?

Џошел бы за вами - да бог уберег.
‚от вход в небеса - да не знаю паролЯ.
џ пел бы за вас - да запексЯ мой рот.
Ћдин подниму у пустого порога
слезами моими наполненный рог,
о братьЯ мои, ’ициан и Џаоло...

        x x x

—его еще ты ждешь и хочешь, времЯ?
Љаких стихов ты требуешь, ответствуй!
„ай мне покоЯ! €, покоем веЯ,
дай мне воды, прозрачной и отвесной.

‡ачем вкруг вью духоту смыкаешь?
Ќет крыл моих. Ќет исцеленьЯ ранам.
Ћдин стою. Ћ, что ты сделал, Љаин!
’вой мертвый брат мне приходилсЯ братом.

        x x x

Љак в Љаспийской воде изнывает лосось,
на камнЯх добывает ушибы и раны
и тоскует о том, что кипело, неслось,
и туманилось, и называлось: Ђрагви, -
так тЯнусь Я к тебе, о возлюбленный край!
Ћтчий край, приюти в твоем будущем русле
мою душу-вместилище скорби и ран.
Џомещусь ли Я в искре твоей, помещусь ли?

                      ‘имон —иковани

        ЌЂ—Ђ‹Ћ

Ћ стихи, Я бы вас начинал,
начинаЯ любое движенье.
џ бы с вами в ночи ночевал,
Я бы с вами вступал в пробужденье.
Ќо когда лист бумаги так бел,
так некстати уста молчаливы.
Љак Я ваших приливов робел!
Љак оплакивал ваши отливы!
…сли был Я присвоить вас рад,
вы свою охранЯли отдельность.
ђаз, затеЯв пустой маскарад,
вы моею любимой оделись.
Ѓыли вы - то глухой водоем,
то подснежник на клумбе ледовой,
и болели вы в теле моем,
и текли у менЯ из ладоней.
‚ас всегда уносили плоты,
вы погоне моей не давались,
и любовным плесканьем плотвы
вы мелькали и в воду скрывались.
’ак, пока мой затылок седел
и любимой любовь угасала,
Я с пустыми руками сидел,
ваших ласк не отведав нимало.
‚идно, так голубое лицо
звездочет к небесам обращает,
так девчонка терЯет кольце,
что ее с женихом обручает.
‚от уже завершаетсЯ круг.
Џрежде сердце живее стучало.
€ перо выпадает из рук
и опЯть предвкушает начало.

        ЊЋђ‘ЉЂџ ђЂЉЋ‚€ЌЂ

џ, как експир, доверюсь монологу
в честь раковины, найденной в земле.
’ы послужила морю молодому,
теперь верни его звучанье мне.

Ќет, древний череп Я не взЯл бы в руки.
‚ нем знак печали, вечной и мирской.
Ђ в раковине - воскресают звуки,
умершие средь глубины морской.

Ћна, как кельЯ, приютила гулы
и шелест флагов, буйный и цветной.
€ шепчут ее сомкнутые губы,
и сам ђиони говорит со мной.

Ћ раковина, Я твой голос вещий
хотел бы в сердце обрести своем,
чтоб соль морей и песни человечьи
собрать под перламутровым крылом-

€ сохранить средь прочих шумов - милый
шум детства, различимый в тишине.
Џусть так и будет. € на дне могилы
пусть все звучит и бодрствует во мне.

Џускай твой кубок звуки разливает
и все же ими полнитсЯ всегда.
Џусть развлечет менЯ - как развлекает
усталого погонщика звезда.

        x x x

„ве округлых улыбки - ’елети и –хнети,
и Љумиси и ‹иси - два чистых зрачка.
Ћ, назвать их опЯть! € названиЯ эти
затруднЯют гортань, как избыток глотка.

ЏодставлЯю ладонь под щекотную каплю,
что усильем всех мышц высекает гора.
Ќе пора ль мне, прибегнув к алгетскому камню,
высечь точную мысль красоты и добра?

’их и женственен мир этих сумерек слабых,
но Љура не вполне обновила волну
и, как дуб, затвердев, помнит вспыльчивость сабель,
бег верблюжьих копыт, означавший войну.

ќтот древний туман также полон - в нем стрелы
многих луков пробили глубокий просвет.
Ћн и Я - мы лишь известь, скрепившаЯ стены
вкруг картлийской столицы на тысЯчу лет.

‘ кем сражусь на восходе и с кем на закате,
чтоб хранить равновесье двух разных огней:
солнце там, на Њтацминде, луна на Њахате,
совмещенные в небе любовью моей.

Ћтпиваю мацони, слежу за лесами,
небесами, за посветлевшей водой.
“ж с ѓомборской горы упадает в €сани
первый луч - неумелый, совсем молодой.

‘колько в этих горах Я камней пересилил!
€ тесал их и мучил, как слово лепил.
Џревозмог и освоил цвет белый и синий.
’еплый воздух и иней равно Я любил.

€ еще что Я выдумал: ветку оливы
Я жестоко и нежно привил к миндалю,
поместил ее точно под солнце и ливни.
€ все выдумки эти ’билиси дарю.

        Њ…’…•€

Ќад Њетехи Я звезды считал,
письменам их свЯщенным дивилсЯ-
‚ небесах, как на древних щитах,
Я разгадывал знаки девиза.

Њне всегда объЯснЯла одно
эта клинопись с отсветом синим -
будто бы не теперь, а давно,
о Њетехи, Я был твоим сыном.

’ы менЯ создавал из ребра,
из каменьев твоих сокровенных,
Я наказывал мне серебра
не жалеть длЯ нарЯдов военных.

Џораженный монгольской стрелой,
Я дышал так прощально и слабо
под твоей крепостною стеной,
где навек успокоилсЯ Ђбо.

‡а Њахатской горой много дней
ты менЯ окунал во туманы,
колдовской паутиной твоей
врачевал мои бедные раны.

€ когда-то спасенный тобой,
Я пришел к тебе снова, Њетехи.
‚орожи над моей головой,
обнови золотые доспехи.

Ћдари же, как прежде, менЯ
Њорским облаком и небесами,
подведи под уздцы мне конЯ,
чтоб скакать над холмами €оанн.

Ђ когда доскажу все слова
и вздохну так прощально и слабо,
пусть коснетсЯ моЯ голова
головы опечаленной Ђбо.

        Џђ…ЉђЂ’€Њ ќ’€ ђ…—€
        ЌЂ Њ€ѓ...

Џрекратим эти речи на миг,
пусть и дождь свое слово промолвит
и средь тутовых веток немых
очи дремлющей птицы промоет.

ѓде-то рЯдом, у глаз и у щек,
драгоценный узор уже соткан-
шелкопрЯды мотают свой шелк
на запЯстьЯ верийским красоткам.

‚сЯ дрожит золотаЯ блесна,
и по милости этой погоды
так далекаЯ юность близка,
так свежо ощущенье свободы.

Ћ, ходить, как Я хаживал, впредь
и твердить, что пора, что пора ведь
в твои очи сквозь слезы смотреть
и шиповником пальцы поранить.

’ак сиЯй своим детским лицом!
‡наешь, нравитсЯ мне в этих грозах,
как стоЯт над жемчужным Яйцом
аистихи в затопленных гнездах.

Љак миндаль облетел и намок!
„ождь дорогу марает и моет-
это он подает мне намек,
что не столько Я стар, сколько молод.

‘лышишь? - в тутовых ветках немых
голос птицы свежее и резче.
Џрекратим эти речи на миг,
лишь на миг прекратим эти речи.

        ЌЂ ЌЂЃ…ђ…†ЌЋ‰

џ в семь часов иду - так повелось -
по набережной, в направленье дома,
и продавец лукавый папирос
мне смотрит вслед задумчиво и долго.

‘ лотком своим он на углу стоит,
уставитсЯ в менЯ и не мигает.
Ѓудь он неладен, взбалмошный старик.
—то знает он, на что он намекает?

Ћ, неужели ведомо ему,
что, человек почтенный и семейный,
в своем дому, в своем пустом дому,
томлюсь Я от чудачеств и сомнений?

џ чиркну спичкой - огонек сырой
возникнет. џ смотрю на это тленье,
и думы мои бродЯт над Љурой,
как бы стада, что ищут утоленьЯ.

’е Ясени, что посадил ‚ажа,
Я перенес в глубокую долину,
и нежность моЯ в корни их вошла,
и щедро их цветеньем одарила.

џ сердце свое в тонэ закалил,
и сердце стало вспыльчивым и буйным. -
€ все ж порою из последних сил
тЯнул Я лЯмку - одинокий буйвол.

Ћ старость, приговор твой отмени
и детского не обмани доверьЯ.
Ќе трогай палисадники мои,
кизиловые не побей деревьЯ.

Џозволь, Я закатаю рукава.
Ћт молодости Я изнемогаю -
пока живу, пока растет трава,
пока люблю, пока стихи слагаю.

        Ћ’ ќ’ЋѓЋ ЏЋђЋѓЂ...

Ћт этого порога до того
работы переделал Я немало.
—инары Я сажал - в честь твоего
лица, что мне увидеть предстоЯло-

Џока Я отыскал твои следы
и шел за ними, призванный тобою,
состарилсЯ Я. ‚олосы седы.
‘тупни мои изнурены ходьбою.

€ все ж от этой улицы до той
Я собирал оброненные листьЯ,
и наблюдали пристально за мной
прохожих озадаченные лица.

’о солнце жгло, то дождик лил - всего
не перескажешь. ’ак длинна дорога
от этого порога до того
и от того до этого порога.

€ все-таки в том стареньком дому
все нашими населено следами,
и где-то там, на чердаке, в дыму,
лежит платок с забытыми слезами.

Ћт этого и до того огнЯ
ты шила мне мешок длЯ провианта,
’ы звездную одела на менЯ
рубаху. ’ы мешок мой проверЯла.

Ћт этого порога до того
Я шел один среди жары и стужи,
к бокам коней прикладывал тавро,
и воду пил, толок Я воду в ступе.

џ плыл по рекам и не знал - куда,
и там, пока плыла моЯ пирога,
Я слышал, как глаголила Љура, -
от этого и до того порога.

        Ћ‹…Ќ€ ЌЂ ѓ“ЊЌ…

џ молод был. џ чужд был лени.
•леб молотил Я на гумне.
џ их упрашивал:
- Ћлени!
Ћлени, помогите мне!

Ћни послушались. € славна
работали мы дотемна.
Ћ, как смеЯлись мы, как сладка
дышали запахом зерна!

Ќас солнце красное касалось
и отражалось в их рогах.
ђога Я трогал - и казалась,
что солнце Я держу в руках.

„ома виднелись. €х фасаду
закат заглЯдывал в лицо.
€ вдруг, подобнаЯ фазану,
невеста вышла на крыльцо.

џ ей сказал:
- Ћ, совпаденье!
’ы тоже здесь? ’ы - наЯву?
Ќо будь со мной, как сновиденье,
когда засну, упав в траву.

’ы мне привидишьсЯ босаЯ,
босаЯ, на краю гумна.
Ќо, косы за плечи бросаЯ,
ты выйдешь за пределы сна.

€ Я скажу тебе:
"Ћденем
оленЯм на рога цветы.
ЌапьемсЯ молоком оленьим
иль буйвольим - как хочешь ты".

Њеж тем смеркаетсЯ, и вилы
крестьЯнин прислонил к стене,

и возникает запах винный,
и пар клубитсЯ на столе.

Џрисесть за столик земледельца
и, в сладком предвкушенье сна,
в глаза оленьи заглЯдетьсЯ
и выпить доброго вина...

        Ѓ›Љ€

—то за рога украсили быка!
џ видел что-то чистое, рЯбое,
как будто не быки, а облака
там шли, обремененные арбою.

Џонравились мне красные быки.
€х одурманил запах урожаЯ.
“грюмо напрЯженные белки
смотрели добро, мне не угрожаЯ.

Ћ, их рога менЯ с ума свели!
Ћни стоЯли прЯмо и навесно.
Ћни сиЯли, словно две свечи,
и свечи те зажгла моЯ невеста.

џ шел с арбой. € пахло все сильней
чем-то осенним, праздничным и сытым.
Ћ виноградник юности моей,
опЯть Я Янтарем твоим осыпан.

‘мотрю сквозь эти добрые рога
н вижу то, что видывал когда-то:
расставленные на лугу стога,
гумно и надвижение заката.

Њне помнитсЯ - здесь девочка была,
в тени ореха засыпать любила.
Ћ женщина, ведущаЯ быка,
сестра моЯ! „авно ли это было?

Џрими менЯ в моих местах родных
и одари теплом и тишиною!
Џусть светлые рога быков твоих,
как месЯцы, восходЯт надо мною.

        ЂЌЂЌ€џ

‹юблю Я старинные эти стараниЯ:
сбор винограда в ущелье Ђтени.
‚олов погонЯет колхозник ЂнаниЯ,
по Ягодам туты ступают их тени.

Џылает оранжевым шеЯ вола!
ђогам золотым его - мир и хвала!
‘квозь них мне безмернаЯ осень видна.
“же виноград претерпел умиранье.

Ќо он воскресает с рожденьем вина,
в младенчестве влаги, что зрела века.
‚едь эта дорога и прежде вела
туда, где хранит свои тайны марани.

Ђх, осени этой труды и сиЯниЯ!
Ђ вон и ореха обширнаЯ крона, -
как часто под ней засыпал ты, ЂнаниЯ,
и было лицо твое славно и кротко.

Њеж тем вечереет, и, в новой длине,
все тени бредут в неживой вышине,
как луны, мерцают волы при луне,
и столько добра и усталости в теле.

Љак часто все это припомнитсЯ мне:
тЯжелые скрипы арбы в тишине
и, в мирном и медленном лунном огне,
ЂнаниЯ, и волы, и Ђтени...

        ‚ ‘€ѓЌЂ•€, ЌЂ ѓЋђ…

џ размышлЯл в ‘игнахи, на горе,
над этим миром, склонным к переменам,
„виженье неба от зари к заре
казалось мне поспешным и мгновенным.

…ще восхода жив и свеж ожог
и новый день лишь обретает имЯ,
уже закатом завершен прыжок,
влекущий землю из огнЯ в полымЯ.

…ще начало! - прочности дневной
не научились заново колени.
“же конец! - сомкнулось надо мной
ночное благо слабости и лени.

„авно ли спал младенец-виноград
в тени моей ладони утомленной?
Ђ вот теперь Я пью вино и рад,
что был так добр к той малости зеленой.

’ак наблюдал Я бег всего, что есть,
то ликовал, то очень огорчалсЯ,
как будто, пребываЯ там и здесь,
раскачивал качели и качалсЯ!

        ѓђ…Њ‘ЉЂџ ЉЋ‹ЋЉЋ‹њЌџ

‚сему дана двойнаЯ честь
быть тем и тем:
предмет бывает
тем, что он в самом деле есть,
и тем, что он напоминает.

џ представлЯл себе корабль
всегда, когда смотрел на ѓреми.
Љаким небесным ЯкорЯм
дано держать его на гребне?

џ знал - нет смерти на земле,
нет ничему предела, если
опЯть, о ѓреми, на заре
твои колокола воскресли.

‚кусивший гибели не раз,
твой грозный царь, поэт твой бедный,
опЯть заплакал ’еймураз,
тобой возвышенный над бездной.

Љахетии так тЯжела
нагрузка кисти виноградной.
‚округ покой и тишина
и урожаЯ вид нарЯдный.

Ћт заслонивших очи слез
в счастливом зрительном обмане,
твой странник, ѓреми, твой матрос,
глЯжу, как ты плывешь в тумане.

        ЏЋ Џ“’€ ‚ ‘‚ЂЌ…’€ћ

’еперь и сам Я думаю: ужели
по той дороге, странник и чудак,
Я проходил?
ѓорвашское ущелье,
о, подтверди, что это было так.

џ проходил. € детскую прилежность
твоей походки Я увидел.
’ы
за мужем шла покорнаЯ,
но нежность,
сиЯнье нежности взошло из темноты.

Ќаши глаза увиделись.
ђевниво
взглЯнул твой муж.
Ќо как это давно
случилось.
€ спасла менЯ равнина,
где было мне состаритьсЯ дано.

Ћднако повезло тому, другому, -
не ведаЯ опасности в пути,
по той дороге он дошел до дому,
никто не помешал ему дойти.

Ќе гикнули с откоса печенеги,
не ухватились за косы твои,
не растрепали их.
Ќе почернели
глаза твои от страха и любви.

€, так и не изведавшаЯ муки,
ты канула, как беднаЯ звезда.
Ќа белом муле, о, на белом муле
в “шгули ты спустилась навсегда.

Ќо все равно - на этом перевале
ликует и живет твоЯ краса.
Ћ, как лукавили, как горевали
глаза твои, прекрасные глаза.

        ‡Ђ„“ЊЂЌЌЋ… ЏЋ‚…„Ђ‰ ЋЃ‹ЂЉЂЊ

Ђ после - шаль висела у огнЯ,
и волосы, не знавшие законов
прически, отрЯхнулись от заколок
и медленно обволокли менЯ.

џ в них входил, как бы входил в туман
в горах сванетских, чтобы там погибнуть,
и все-таки Я их не мог покинуть,
и Я плутал в них и впадал в обман.

’ак погибал Я в облаке твоем.
’ы догадалась - и встрЯхнула ситом,
пахнуло запахом земным и сытым,
и хлеб Ячменный мы пекли вдвоем.

Ћчаг дышал все жарче, все сильней.
Ћ, как похожи были ты и пламЯ,
как вы горели трепетно и плавно,
и Я гостил меж этих двух огней.

’ы находилась рЯдом и вокруг,
но в лепете невнЯтного наречьЯ,
изогнутою, около „вуречьЯ
тебЯ увидеть захотел Я вдруг.

—уть не сказал тебе Я: "Ћ лоза,
о нежнаЯ, расцветшаЯ так рано..."
‚ ‘ванетии не знают винограда,
Я не сказал. € Я закрыл глаза.

ђасстались мы. € вот, скорей старик,
чем мальчик, не справлЯюсь Я с собою,
и наклонЯюсь головой седою,
и надо мной опЯть туман стоит.

‚ерни менЯ к твоим словам, к рукам.
‡адуманное облакам поведай,
Я догадаюсь - по дождю, по ветру.
Џрошу тебЯ, поведай облакам!

        „…‚џ’њ „“ЃЋ‚

 <i>/—исло  девЯть  считалось  в  народе  магическим (девЯть дорог, девЯть гор,
девЯть  корней  и  т.д.).  „евЯть  дубов  -  символ  непоколебимости,  силы,
долговечности народа.
 „евЯть плит Њарабды - девЯть могил братьев •ерхеулидзе, героически погибших
в битве при Њарабде./</i>


Њне снилсЯ сон - и что мне было делать?
Њне снилсЯ сон - Я наблюдал его.
Љак точен был расчет - их было девЯть:
дубов и дзвов. ’олько и всего.

„а, девЯть дэвов, девЯть капель Яда
на черных листьЯх, сникших тЯжело.
Њой сон исчез, как всЯкий сон. Ќо Я-то,
Я не забыл то древнее число.

‚от девЯть гор, сужающихсЯ кверху,
как бы сосуды на моем пути.
€ девЯть пчел слетаютсЯ на квеври,
и квеври тех - не больше девЯти.

џ шел, надежду тайную лелеЯ
узнать дубы среди других лесов.
Њне чудитсЯ - они поют "‹илео".
Ћ, это пенье в девЯть голосов!

џ шел и шел за девЯтью морЯми.
—исло их подтверждали неспроста
девЯть ворот, а девЯть плит Њарабды,
и девЯти колодцев чистота.

‚друг Я увидел: посреди тумана
стоЯт деревьЯ. €х черты добры.
€ выбегает босиком ’амара
и девЯть раз целует те дубы.

џ исходил все девЯть гор. Љолени
Я укрепил ходьбою. Џо утрам
Я просыпалсЯ радостный. Ћлени,
когда Я звал, сбегали по горам.

‚ глаза чудес, исполненные света,
всю жизнь смотрел Я, не устав смотреть.
Ћ, девЯть раз изведавшему это
не боЯзно однажды умереть.

Њои дубы помогут мне. “прЯмо
Я к их корнЯм приникну. „овезти
менЯ возьметсЯ буйволов упрЯжка.
€ снова Я сочту до девЯти.

        ’ђ€ ‘’€•Ћ’‚Ћђ…Ќ€џ Ћ ‘…ђЂ”€’…

<i>‚о  времЯ  археологических раскопок древней картлийской столицы Ђрмази, близ
Њцхеты, была обнаружена гробница юной и прекрасной  девушки - ‘ерафиты,  чей
облик  чудом  сохранилсЯ  до  наших  дней  в своей живой прелести. ‚ гроб ее
проник корень гранатового дерева, проскользнувший в кольцо браслета.</i>

        ђЂ‡„“Њњџ Ћ ‘…ђЂ”€’…

Љак вникал Я в твое многолетие, Њцхета.
Џрислонившись к тебе, ощущал Я плечом
мышцы трав и камней, пульсы звука и цвета,
вздох стены, затрудненный огромным плющом.

џ хотел приобщить себЯ к чуждому ритму
всех старений, столетий, страстей и смертей.
Ќо не сведущий в этом, Я звал ‘ерафиту,
умудренную возрастом звезд и детей.

џ сказал ей: - ’ебе все равно, ‘ерафита:
умерла, и воскресла, и вечно жива.
’ак Явись мне воочью, как эта равнина,
как Ђрмази, созвездиЯ и дерева.

Ќе Явилась воочью. ЌевнЯтной беседой
искушал Я напрасно твою немоту.
’ы - лишь бедный ребенок, случайно бессмертный,
но изведавший смерть, пустоту и тщету.

‚се тщета! - Я подумал. - Ѓогатые камни
неусыпных надгробий - лишь прах, нищета.

‚се тщета! - повторил Я. € вздрогнул: - Ђ
                                        Љартли?
Љак же Љартли? Ќеужто и Љартли - тщета?

Ќичего Я не ведал. Ќо остраЯ влага
округлила зрачок мой, сложилась в слезу.
‚спомнил Я - только ель, ежевику и благо,
снизошедшее в этом году на лозу.

€ пока мои веки печаль серебрила,
и пугал менЯ истины сладостный риск,
продолжала во веки веков ‘ерафита
красоты .и бессмертиЯ детский каприз.

Љак тебе удалось - над убитой боЯми
и воскресшей землею, на все времена,
утвердить независимый свет обаЯньЯ,
золотого и прочного, словно луна?

ђазве может быть свет без источника света?
€ли тень без предмета? —то делаешь ты!
Ќо тебе ль разделЯть здравомыслие это
в роковом заблужденье твоей красоты!

—то тебе до других? “мирать притерпелись,
не умеют без этого жить и стареть.
’ы в себе не вольна - неизбывнаЯ прелесть
не кончаетсЯ, длитсЯ, не даст умереть.

’ак прощай или здравствуй! Џокуда не в тЯгость
небесам над Ђрмази большаЯ звезда, -
всем дано претерпеть эту муку и благость,
ничему не дано миновать без следа.

        ‡Ћ‚“ ‘…ђЂ”€’“

Ќе умерла, не предана земле.
’ы - на земле живешь, как все.
Ќо разве,
заметив боль в пораненном крыле,
не над тобою плакал твой Ђрмази?

Ћ, как давно последние дары
тебе живаЯ суета дарила!
‘ тех пор Я жду на берегах Љуры,
н засухой опалена долина.

Ќе умерла. € так была умна,
что в спешке доброты и нетерпеньЯ
достиг твой шелест моего гумна:
вздох тишины и слабый выдох пеньЯ-

—то делаешь? €дешь? €ли пока
тЯжелым гребнем волосы неволишь?
Ќе торопись. џ жду тебЯ - века.
Ќе более того. ‚ека всего лишь.

…ще помедли, но приди. ‘вежа
н не трудна твоЯ дорога в Њцхету.
„уши моей приветнаЯ свеча
уже взошла и предаетсЯ свету.