ашего  военного  городка  -  сухопутного
пристанища земноводных  душ -  и сейчас же с  этой  крыши, полководца  среди
крыш, все осмотрите крутом.
     Ђх, какую радость длЯ любителей плоскостопного пейзажа принесет повесть
о  том. что  длЯ того чтобы поместить среди величавых и плешивых  от времени
сопок   сотню-другую  этих  многоглазых  многомерзких  бетонных  нашлепок  -
страшилищ домов, - понадобилось засыпать пыльным щебнем торфЯные озера, вода
в  которых столь же  тиха  и  глубока, сколь  и нетороплива, будто  бы самим
существованием  окружающих  говорливых  ручейков  и  скромнейших  болот  она
убеждена в том, что вечна, как вечен сам воздух, изнемогающий от собственной
свежести  и от гула  целой  кучи  комаров - этого  вольного цеха бурильщиков
человеческой кожи.
     ‘верху сразу  видно все.  ‚от  и сераЯ  дорога  - по ней  как-нибудь  с
завыванием привезут всЯкую дребедень: то  ли  песок,  то  ли  дополнительный
щебень - и, просыпав везде,  свалЯт  где-нибудь.  Ќо  сейчас дорога  еще  не
разбужена, лежит,  словно в обмороке, и  кажетсЯ: только  тронь ее -  и  она
тотчас же убежит еще дальше за сопки и, возможно, там уже заденет за небеса,
такие низкие порой, порой такие голубые.
     Ќа этом  лирическаЯ часть нашего повествованиЯ  заканчиваетсЯ;  хватит,
пожалуй, а то еще подумают обо мне не Ѓог весть что, - и начинаетсЯ

     <i>прозаическаЯ ее часть.</i>
      Ђ Я знаю, где вы  находитесь. ‚ы на  крыше  48-го дома:  он  стоит  на
пригорке нашего поселка, и с него начинаетсЯ здесь цивилизациЯ, если идти со
службы,  и  им же она заканчиваетсЯ; если  двигатьсЯ  назад: стекла  выбиты,
двери вынуты, кое-где на этажах кое-кто еще живет,  а в подвале течет, а при
входе в парадное  -  электрический щит,  весь  растерзанный  и в  середине -
ослепительнаЯ дуга и днем, и  ночью, потому  что как же, холодно, батареи-то
не  работают,  вот  и  обогреваютсЯ  электронагревателЯми,  вот  щиты  и  не
выдерживают, и  вот  кто-то нашел  рельс и  его там  пришмандорил, и  теперь
автомат не вышибает  от перегрузок - его просто нет,  этого автомата, а есть
дуга в 48-м доме, где обитают, как уже говорилось, подводники, или их семьи,
или то, что осталось от их семей, или бомжи, или калики перехожие.
     ‚ызовут,  бывало,  из  комендатуры  патруль  в тот дом  усмирЯть  мужа,
пытавшегосЯ  кортиком  к  новогоднему  столу  заколоть жену,  -  и входишь в
подъезд  с опаской: все-то мнитсЯ тебе, что сейчас  по  башке трубой треснут
или  крыса,   находЯщаЯсЯ  в  интересном  положении,  на   ногах,  завизжав,
разродитсЯ.

     <i>‘колько мыслей</i>
      при этом поЯвлЯетсЯ.
     € все о ней, о жизни.
     "‘юда Я больше не ездец!" -  как, Я думаю, воскликнули бы классики, или
"не ездун", как сказали бы мои друзьЯ.
     Ђ жаль, черт  побери! Џоходил  бы по разным дорожкам - они так и кружат
по волнам моей памЯти - вокруг ѓоспиталЯ, магазина, домов, а вот и площадь с
лозунгами, плакатами  и  всЯкой  ерундой,  и  „оф  с  библиотекой,  буфетом,
вечерним   университетом   марксизма-ленинизма,   зимним   садом  и   прочей
невероЯтной глупостью.
     Ђ  в центре -  озеро с искусственными  деревЯнными лебедЯми и такими же
сказочными богатырЯми, выходЯщими из воды, по  которым пьЯные жители столько
раз  из ружей  палили по ночам, а вокруг  него дорожка, чтобы в трезвом виде
люди там гулЯли или бегали бегом.

        Џро начпо

     Ќаш начпо  каждое  утро  выбегал  и  галопировал  вокруг этого  озера с
высоким  подниманием  бедра  под музыку Ѓрамса,  конечно,  звучавшую в  моем
сердце тогда, когда Я всю эту  патефонию из окошка наблюдал, или нет - лучше
под музыку  ѓрига  - та-та-татарам!  - названиЯ, конечно,  не  помню, дивнаЯ
музыка,  или  все-таки под  музыку „унаевского, ну  конечно, „унаевского, из
фильма "„ети капитана  ѓранта"  - там-там-тарарам-тарарарам-тарарарарарарам!
(хорошо!);  в  общем,  он  бегал,  а  потом  приезжал  на  камбуз  в  полном
одиночестве,  потому  что  к тому  времени  все уже  на  лодке  вовсю занЯты
проворотом оружиЯ и технических  средств, сжирал на  столах все буквально, и
еще ему  заворачивали с собой  в  газету кусок  колбасы,  очень напоминающий
сушеный фаллос  осла:  так  называемый  "второй завтрак"; он  говорил всегда
дежурному: "‡аверните мне второй завтрак", - и ему заворачивали и  вручали -
фаллос осла,  и он его поедал. €  это ежедневное поглощение сухого - все эти
упражнениЯ  с ним -  сообщало  его взору задумчивость и,  Я  бы даже сказал,
судьбоносность, потому что во взоре у него ощущалсЯ кол хрустальный, который
его,  видимо,  беспокоил, отчего, должен  вам  доложить, воздух в  помещении
выглЯдел ужасающе спертым.
     Џосле этого можно было читать только постановлениЯ  –Љ, и ничего  кроме
этих  постановлений, разве  что еще "решениЯ" или всЯкие  там "обращениЯ", в
которых никто не петрил, но взор имели.
     €ли  можно было забавлЯтьсЯ сверкающей, как  полуденнаЯ змеЯ на солнце,
военной мыслью. "—итайте "‚оенную мысль", - говорил  он.  -  ќто  лучше, чем
Џроспер  Њериме".  (€ Я  думал:  "Ѓедный  Џроспер, не  дотЯнул  до  "‚оенной
мысли"".) Џосле  чего он, несчастный, вдохновлЯлсЯ, вставал,  если перед тем
он проводил свою жизнь сидЯ,  и смотрел так, будто перед  ним  были не мы, а
толпы  жаждущих политического слова, и  у  него ноздри развевались,  то есть
раздувались,  Я хотел сказать,  и внутри них  - ноздрей, разумеетсЯ, -  если
заглЯнуть  туда поглубже, конечно если будет  позволено,  разрешено,  что-то
клокотало-колотилось  и  болталось-бормоталось,  и  волосы  на  его  голове,
которые не до  конца еще развеЯл вихрь удовольствий, тоже шевелились  в такт
ноздрЯм.

     <i>‹юбил он прекрасный пол.</i>
      Ђ что делать?
     ‹юбил всех этих жен лейтенантов, которые приехали и им негде было жить.
     Ђ он их голубил.
     „а и как их было не голубить, едрена Њатрена, если они сами голубились,
     причмандорившись игриво,
     попку с ходу приготовив
     и чулочки приспустив!
     Љак их  было не лопапить и не конопитить (триста пьЯных головастиков!),
если все к тому буквально располагало. € Я считаю прежде всего, что  все это
расположение возникало из-за той колбасы, которую он поедал, то есть Я хотел
сказать, из-за  того  фаллоса,  который  ему  заворачивали,  и еще все  это,
возможно,  возникало из-за вертикально расположенных  баллистических  ракет,
напоминающих снЯвший шлЯпу вставший член,
     „аже  подводники, по утрам стынущие  в  строю (много-много человек), из
окна кабинета  тоже  напоминают вы догадываетесь что, если смотреть  на  них
сверху, потЯгиваЯсь и  зеваЯ от восторга. Њожет быть,  когда  это  лезет  на
глаза каждый  день,  а другого  ничего  не  лезет,  и  возрастает  известнаЯ
активность? Љак вы считаете? Ђ?
     ‚едь у нас и памЯтники все до одного похожи или на космонавтов в шлеме,
или на наш  замечательный половой орган со счастливой головкой и надпись под
ним; "ЏосвЯщаетсЯ тебе..."  - и дальше  буквы отвалились, а в соседней  губе
было ровно  50  статуй  напрЯженного бетона, которые,  словно  рог носорога,
ЯвлЯлись символом оцепеневшего нетерпениЯ, за что животное и страдает до сих
пор, и пионеры  в дни торжеств обкладывали их цветами. € когда  все это  все
времЯ на тебЯ отовсюду прет, то что же в конце концов с тобой получаетсЯ? ’ы
возбуждаешьсЯ. € не только ты.

     <i>ќто удивительно,</i>
       до  чего у нас в поселке любили половые отношениЯ. ‚о всЯком  случае,
жены  начальников искали лейтенантов, и лейтенанты кормили их морковью, лили
им воду  на мельницу, крутили им жернова и  мылили их  всЯчески, столпившись
вокруг одной норки, опускали туда свои мармышки и, сощерившись, выдергивали,
опускали и  выдергивали, а начальники потакали женам лейтенантов и открывали
перед ними  грандиозные сексуальные  дали,  отчего  впоследствии  совершенно
забывали  о собственных  женах, которых  запирали,  уходЯ, на ключ на втором
этаже  на  два  днЯ  и  которые  вылезали  из окна по  веревкам, и  их внизу
подхватывали на мохнатые руки и несли до ближайшего подвала, где они мЯсисто
отплЯсывали на столах (ией-ух!), заливаЯсь серебристым многодневным  смехом,
и отдавались всем подрЯд, а потом они делали друг другу аборт и, чтоб скрыть
выбритые места,  приклеивали там  куски шиньона, которые отваливались, когда
муж входил в комнату.

        ‘короговорка

     <i>Ћстальные занимались скотоложством.
     џ считаю, от полноты жизни.
     Ћтчего же еще занимаютсЯ скотоложством?
     ’олько от полноты.
     „лЯ чего лучше всего подходили собаки.
     Љошки тоже подходили, но они царапались.
     „а и с кошками занимались молодые матросы.
     „а и то, когда их старослужащие заставлЯли.
     Љур не было, а то бы занимались и с курами.
     ’ак что лучше всего подходили собаки.

     ‘ловом, так.</i>
      Ћдна, можно  сказать, супруга ежедневно растравлЯла себЯ совершенно со
своим кобелем - аппетитной величины была овчарка, даже вспомнить жутко.
     Ћднажды не получилось у  них гармонии,  не  сложилось, видите  ли, Я бы
сказал  не  вышло,  и  кобель,   заменЯющий  раскорЯченного  папу,  принЯлсЯ
кусатьсЯ, а она давай лЯгатьсЯ и орать, и прибежал сосед с топором и простым
лицом и порешил обоих, то есть только кобелЯ, Я хотел сказать, а потом их на
носилках - в  госпиталь  и только там  расчипиздрили,  то есть разлучили,  Я
хотел сказать.

     <i>Ќет! ‚се было не так.</i>
       ‚се  было  по-другому.  ‘осед  привел  к  соседке сучку  на случку. ‘
собаками такое  бывает.  €  пока собаки  не  терЯли  времени  в  одном  углу
квартиры, хозЯева не терЯли  - в  другом,  Ђ потом кто-то кого-то  укусил  -
теперь  уже не упомнишь, -  и  все разом завопили, и прибежал другой  сосед,
который с топором в руках заранее караулил все виды скотоложства, и  всех  с
хрЯком уложил, вернее, он нарубил собак на волосЯные котлеты, а тот тип, что
пришел с  сучкой, посчитав, что  это муж  из похода ЯвилсЯ, поскольку он его
никогда до этого в  светлое  времЯ года не видел,  успел  все  же влететь  в
шифоньер и там уже подавилсЯ  насмерть, потому что ему  в дыхательное  горло
напополам с шелковым рукавом  попал целый рой вспорхнувшей моли,  после того
как в щель он узрел топор окровавленный.
     ’ам его и нашли,
     а моль взметнулась стаей вверх, как бешенаЯ, потому что  испугалась его
вздыбленного члена.
     ’аким его и обнаружили.
     ’аким он и осталсЯ, и окаменел.
     ќтот член.
     Џросто какаЯ-нибудь кантата в этом месте должна грЯнуть при  прочтении,
Я считаю.
     Џотом   зоологи  проводили  экспертизу   и   выЯснили,   что   причиной
коллективного  сумасшествиЯ  моли  мог  быть  только  член.  ‚ смысле  такой
величины.
     (…ще одна кантата.)

     <i>Ќу не чушь ли это, задумчивый мой читатель?</i>
       ‚ы  только  послушайте  баб  в  нашем  поселке,  они вам  и не  такое
расскажут:  и про начальников, и  про жен, и про лейтенантов, и про топор, и
про  кобелЯ. Љонечно, чушь, мура, брехнЯ! џ так и скажу официальным органам,
если они у менЯ поинтересуютсЯ. џ так  и скажу: брехнЯ! Ќикто у нас не ловил
чужих жен, не совращал их стоЯ, не  зажимал (не говорЯ уже о  скотоложстве),
не  согревал,  не горЯчил,  не корЯчил, не  титькал. „евочки не  ночевали по
подвалам,  не  кончали где попало,  а  заканчивали  школу  девственницами, а
мальчики  - девственниками, никто не играл ни в "ромашку", ни в "замарашку",
не набирал  в  шприц  шампанское, не впрыскивал его в девичью грудь  или еще
куда-нибудь, а потом не высасывал.
     <i>‚се сидели и смотрели программу "‚ремЯ".</i> ‘ложив руки на коленЯх.
     € Я  сидел. Ђ если  звонили в дверь, то  шел  и  открывал ее рывком и в
трусах. ‚ 21  ноль-ноль  Я открывал дверь только рывком и только в трусах, и
чтоб копчик  выглЯдывал.  € тогда  все внимание  сосредотачиваетсЯ  на  этом
кончике, потому  что он  вроде  бы подмигивает, одноглазенький мой. Ђ ты еще
шкурку благородной  рукой беспокоишь,  теребишь, до  того как  поЯвитсЯ твоЯ
слива, в  которой и откупориваетсЯ глазик-то! € в этот момент можно подумать
о том, что, в сущности,  член  человеческий - это ведь  не орудие нападениЯ,
отнюдь!  ќто инструмент очень ранимый,  где-то даже тонкий,  жалкий и должен
напоминать  человеку о его незащищенности, о необходимости утешениЯ и прочее
и прочее... Ѓыл момент, когда Я так и думал - открывал, обнажал и думал.
     Ђ между тем...
     ‡вонит замполит. Ђ ты  дверь на себЯ - хась!  - и говоришь ему, помнЯ о
ранимости,  член  несчастный  теребЯ:  "Ќу?!  ‚агина-Џаллада!"  Ђ  он  тебе:
"Џрограмму  "‚ремЯ" смотрите?" Ђ ты ему опЯть:  "Ќу?!" - или  можно заорать:
"Џерестаньте мне снитьсЯ по ночам!" € тогда у него улучшаетсЯ  пищеварение и
калоотделение. Ќемедленно просто. ‚овремЯ подставлЯешь под него калоприемник
-  и никаких  проблем. € чесатьсЯ он начинает немедленно.  ’ут  мне, кстати,
вспоминаетсЯ одна историЯ с замом и с тем, как он после  одной бабы чесалсЯ,
но мы ее рассказывать  не будем. Ќе стоит. ‹ишнее это. Ќу к  чему? € так  им
достаетсЯ. <i>’руднаЯ потому что у замов жизнь.</i> ‚ы думаете, так просто, что ли,
замами  становЯтсЯ?  Ќет,  не  просто.  Ќужно  все  времЯ  что-то  удобрЯть.
Љакую-нибудь ниву. €ли  чушь пороть несусветную, а  от этого страдают мозги,
потому что они всю дорогу  набекрень. ‚от  наш первый зам.  ’от попал в замы
лишь только потому, что все времЯ плЯсал лезгинку. ‚ызовет его член военного
совета  (сокращенно  —‚‘)  и  скажет:  "‘лышь, лейтенант, сплЯши,  а".  € он
плЯсал,  а —‚‘  сидел, и ему все это  ужасно нравилось, а  потом он говорил:
"•орошо-то  как, лейтенант, хорошо!" - и еще  говорил: "‘разу тебЯ  на лодку
замполитом  назначить не могу. „олжность,  понимаешь,  там  капитана второго
ранга, а ты у нас лейтенант, вот как будешь  капитан-лейтенантом, вот  тогда
конечно. € еще: у  нас банкет  намечаетсЯ, так сказать с женами,  так ты там
тоже  организуй танцы и все такое веселое  что-нибудь, смешное  и  за курами
проследи".
     <i>€ он следил</i> - за курами, за петухами, за потрохами  петухов, а потом он
следил за нами,  чтобы  мы, если  уж  и  вставлЯли кому-нибудь радостно свой
член, то при этом заботились бы о чистоте линий  и чтобы - ни-ни! - все было
шито-крыто.  Ђ  потому, конечно, если менЯ  спросЯт официальные органы, то Я
так им и отвечу - ни-ни, шито-крыто; а если спросЯт неофициальные  (запЯтаЯ)
органы, то Я им так прЯмо все и выложу, что в поселке  у нас все  насиловали
всех,  а  также  причихвостивали,  засандаливали и впердоливали.  ‘прашивали
иногда:   "ђазрешите  вас   причихвостить,  а   затем  и  впердолить?"  -  и
впердоливали! —аще безо всЯкого на то разрешениЯ.  € если посмотреть сверху,
с высоты птичьего полета, на  нашу базу, то у  нас никто не занималсЯ боевой
подготовкой - только пыхтели, крЯхтели, мычали, стонали и мЯмлили, добавлЯли
с  плачем  смазку в  тормоза,  обнимали за  Яйца  и  собирали их в  лукошко,
предварительно клещами зажав.
     <i>Ђ командующий</i> - наш любимый главночлен, по ужасу исходЯщему от которого
мы  тоскуем  до  сих пор.  -  насиловал командиров  дивизий  и кого  попало.
‚ызовет, бывало, кого  попало и скажет:  "‚ам наступил  пиззздееец!"  - и ты
чувствуешь, что действительно наступил.  Ћн. Ћн самый. € никуда не денешьсЯ.
Ќе взлетишь. Ќе взмоешь. Ђ если и оторвешьсЯ  от земли  на пЯть сантиметров,
то сейчас же на нее жопой трахнешьсЯ.
     <i>Ђ командиры  дивизий,</i>  затрапезничав,  хватали  за  срамное  командиров
кораблей и дежурных.
     Ђ командиры -  офицеров  за цугундер и на  палкинштрассе; и шипели  при
этом Ядовито: "€ это только начало!  ‚ы  у  менЯ  будете лизать  раскаленное
железо!" - отчего у  офицера  внутри сразу же что-то рвалось рывками, что-то
дорогое и ценное, сокровенное рвалось и  ломалось, и не один раз в год, а по
нескольку раз в день, из-за чего  офицер (наш) ежечасно и ужасно был готов к
подвигу или к  чему-нибудь  такому, что  помогло бы ему оставить на  времЯ в
покое  то драгоценное и  свЯтое, что  у него, может быть, все еще находилось
внутри и что  навернЯка,  приди  за  ним  когда-нибудь,  ни  за что  там  не
нашарилось бы, ни за какие коврижки, фигушки потому что,  улетучилось потому
что, рассосалось, и если  не получалось защитить то,  что  внутри,  то  есть
заслонить то, что уже давно улетучилось и рассосалось, офицер брал пистолет,
вгонЯл  в ствол патрон, сэкономленный на  стрельбах,  и  шел на  торец пирса
расстреливать какого-нибудь  негодЯЯ матроса, и там, на торце, он  некоторое
времЯ с удовольствием наблюдал на лице у того матроса все муки  собаки Њуму,
а  потом стрелЯл ему у  уха, отчего  что-то  там  происходило  с  барабанной
перепонкой.
     <i>Ћно, конечно,</i>
      член  с ним,  с матросом, но от всех этих  переживаний,  от всех  этих
"туда-сюда-сжимай"  у  офицера  гипертрофировалась   железа,  вырабатывающаЯ
семенную жидкость, она распухала у него этакой цистерной, отчего у него даже
изменЯлась походка: вы только посмотрите, как ходЯт у нас офицеры, это сразу
заметно, потому что жидкости  много семенной - и оттого, конечно, если уж он
находил себе бабу, то, естественно  в этом положении, он слезал с нее только
по большой нужде (или по малой) или в случае Ядерного нападениЯ.

     <i>‚от как ухнуло тогда в Ћкольной</i>
      (все равно не знаете, где это, к  чему  уточнЯть?), как разнесло там в
шелуху склад боепитаниЯ, как вырос при этом умопомрачительный белый гриб над
городом,  вот тогда и побежали все, причем  у всех  оказались  надеты только
рубашки,  а  под  ними  -  ничего,  кроме  отдельных  сморщенных деталей,  а
некоторые успели в таком виде до  Њурманска  доскакать, все  свое  потомство
многоплодное прихватив, и все  они  оказались  замполитами. (ќскадрон блЯдей
летучий!)

     <i>Ђ Я знаю героев,</i>
       не замполитов, конечно, которые, не  бросаЯ начатого дела,  только  в
окошко  глЯнули  тогда  на  расползающеесЯ  по небу  безобразие и  зашептали
страстно своим косоглазым певуньЯм:  "Џока до нас долетит, десЯть раз успеем
кончить!"
     € кончали.
     „есЯть раз.
     Ћ чем  всюду потом  напоминали  многочисленные  свидетельства - бледные
сливки презервативов,  - которые по весне  при вытаивании усеивали откосы  и
собирались с гримасой омерзениЯ палками в ведра и относились, сморщившись, в
мусорные бачки.
     € полны были те бачки.
     € приезжала машина из тыла, и грЯзнющий молчаливый  матрос, которому до
этого 10  лет в голову вдолдонивали, что он на службе ђодину будет защищать,
грузил все это дерьмо, переворачивал сочащеесЯ и чмокал, утрамбовываЯ.
     Ђ офицеры помогали грузить.
     Њичмана  и  матросики  по  воскресеньЯм  влажнели  в  тесной  войлочной
промежности где-нибудь  на  галере, а  офицеры  -  в  поселке.  Ћни поначалу
взбунтовались  было  ("мы же  в  погонах!"), а  их  быстренько  переодели  в
гражданочку и  успокоили  дисциплинарно всЯчески,  и  напрЯгаешьсЯ,  бывало,
встаешь на  цыпочки, чтоб  эту драгоценную бадью с дерьмом через борт машины
перевалить, а с нее льетсЯ, льетсЯ и на  плечи тебе, и  в открытый от усилиЯ
рот.
     €  никто  не  заболевал  простудными заболеваниЯми, никого не  скашивал
австралийский антиген, даже отрыжкой никто не страдал.

     <i>‚се! ђешительно все.</i>
      ‚се решительно были красивы, полны и  сильны, как крокодилы. ’аким дай
что-нибудь в руки и потом не вырвешь. ’аких пошли куда-нибудь и потом концов
не  найдешь.  ’аких выпусти  в  поле,  и  они  тебе  все  поле  проскачут  -
накосЯт-выкосЯт-выгребут-вывезут - или картошку соберут: у себЯ и в соседнем
государстве.
     <i>‚от  вызывают  лейтенанта и говорЯт ему:</i> "Џоедете  немедленно  замените
старшего на картошке  в Ѓелоруссии, а то от него, чухонца  недорытого, месЯц
ни слуху ни духу".
     € он едет.
     ‚ Ѓелоруссию.
     €  там  находит  какое-то Ѓогом  забытое  место - не  то  склад,  не то
планетарий,  - напичканное  в  три  Яруса  койками. Ђ за  столом  там  сидит
недоразвитый  замполит  картофельного батальона и  из лапши  -  знаете, была
такаЯ лапша в  виде  букв -  пытаетсЯ выложить  слово  "солитер".  ‹ейтенант
входит, говорит,  кто он и  все такое,  а  замполит  поднимает  на него свои
синие-синие  очи, во взоре которых ничего нет, кроме мутной муки творчества,
и спрашивает:
     - ‘лушай, как правильно: "солетер" или "селитер"?
     € сейчас  же находитсЯ командир батальона, который, оказываетсЯ,  нигде
не прЯталсЯ, просто здесь на койке лежал трупом. € его с койки сдергивают, и
он,  обалдевший  от  столь  обильных  переживаний  -  лейтенанта  на  замену
прислали! - сначала ничегошеньки не может понЯть, а потом до него доходит, и
он  бросаетсЯ к лейтенанту, как Ѓойль  к Њариотту, как ѓей к  ‹юссаку  и как
‹евен  к ѓуку,  и  трЯсет  его за  грудки,  и сжимает  страстно,  и  кричит;
"Џовтори, что ты  точно менЯ менЯешь",  - а  потом  он  сходит с ума, бегает
кругами по кубрику, орет и пинает кровати, а на вопрос:
     "ѓде  все люди?!" - отвечает, радостно поперхнувшись:  "•рен их  знает,
коров где-то (эх!) е-е-ебут!"
     €  лейтенант  немедленно садитсЯ в  командирский  "уазик" и долго-долго
едет по безлюдной степи, воспетой когда-то —еховым, в сопровождении мичмана,
не  воспетого  пока  никем,  который   говорит   только  о  бабах,  советует
лейтенанту,   как    их   выбирать,   и   сочитсЯ   слюнЯми,   приговариваЯ:
"Џорево-жорево-здорево" - и потирает свои маленькие потные ручки.
     € первый  же  матрос, которого удаетсЯ  обнаружить, смертельно  пьЯн  и
приклеен между чудовищными титьками у пожилой доЯрки - она так с ним везде и
ходит, его никак не оторвать; а доЯрка при отбирании поднимает такой ужасный
вой, так по-бабьи и зашлась, воет, как по покойному, а потом она спускает на
лейтенанта всех своих  коров: "”ас! ‚озьмите его, ирода окаЯнного!" € коровы
долго  гонЯют  его по навозу;  все  пытаютсЯ  забодать  вместе  с  мичманом,
слюнЯвым головотЯпом, и машиной.
     <i>Ќо  лейтенант не сдаетсЯ,</i> не из такого сделан, он едет в милицию, и там
ему обещают  помочь, дают молодца гаишника, и в первом же кювете они находЯт
перевернутый самосвал с  пьЯным водителем из батальона, и  лейтенант мнетсЯ,
не знает, что ему предпринЯть,  а матрос кричит  ему: "‹ейтенант! „а Я  тебЯ
видел на..." - и  дальше  он просто не успевает сказать, потому что  гаишник
хлопает  его  по лбу  полосатой  палкой и уже  у  рухнувшего тела  проверЯет
документы, находит водительское удостоверение и с остервенением его рвет.
     <i>€так, лейтенант собирает</i>  всех людей  и все машины, за исключением двух
тарантаек, сгоревших вместе с картошкой синим пламенем, и привозит их назад,
за что его обнимает и пожимает ему все его руки начпо тыла ‘еверного  флота,
контр-адмирал, приговариваЯ при этом: "“дружил, лейтенант, все, значит, живы
у тебЯ? ‘пасибо, удружил!" Ђ когда лейтенант заикаетсЯ насчет того, чтобы те
сгоревшие  самосвалы списать,  адмирал ему  обещает,  что немедленно вызовет
мичмана, в чьем заведовании  они до Ѓелоруссии находились, и тот этим сейчас
же займетсЯ.
     <i>€ приходит мичман.</i> € только адмирал  открывает свой рот насчет списаниЯ
инвентарного имущества, павшего в борьбе за урожай-70, как с мичманом тут же
случаетсЯ истерика - натуральнаЯ беда, -  и  он, словно только что сбрендил,
ругаетсЯ  при адмирале матом,  кричит, тыча скрюченным пальцем в лейтенанта:
"Љ-хуй  ему,  к-хуй!" € его уводЯт под руки,  плачущего, а  он  все пытаетсЯ
обернутьсЯ и еще в него ткнуть.
     - ‚от видишь? -  говорит адмирал и  разводит руками. - Ќичего  у  нас с
тобой не получаетсЯ.
     Ђ получаетсЯ только  через  год, когда лейтенант находит  наконец того,
кому можно вручить 40 литров чистейшего корабельного спирта и списать те два
самосвала.
     Ђ  потом лейтенант  до  того  поднаторел  в  списании  всЯкого военного
барахла, до  того он во  вкус дела вошел,  что мог запросто  подводную лодку
списать со  всем, что  у нее внутри  напичкано - с  людьми и  механизмами, -
отвезти все  это в сторону и утопить в болоте к едрене ”ене, или  мог за два
старых дизелЯ  поставить на ‘еверный  флот 10 вагонов  леса, или чего-нибудь
там еще добыть, оторвать, выкрасть, выпросить.
     <i>Ћтчего  и сделалсЯ  ценнейшим  кадром.</i>  Ђ когда  его - по дуге  большой
окружности - занесло  в Њоскву, он вместе с корешом - за одной партой сидели
- попал в Ѓольшой театр, и до начала представлениЯ, обшарив театр совершенно
в  поисках свежего  пива, они забрели в правительственную ложу, где, закинув
ногу   на  ногу,  стекленеющим  взором  следили  за  началом  оркестровки  и
наполнением партера, а  когда партер заполнилсЯ до необходимой величины, его
кореш - вместе за партой - вдруг встал и громко сказал:
     -  ’оварищи! Џроездом в нашей родной  столице  большой друг  ‘оветского
‘оюза господин ‡амирюха! Џоприветствуем его,  товарищи, поприветствуем,  - и
зааплодировал.
     € весь зал тоже встал и зааплодировал.
     —ерез  минуту их  уже вели в  комендатуру,  а потом  первым  же  рейсом
отправили в Њурманск с подробным описанием событий.
     €   командующий  ‘еверным   флотом,   получив   то  послание,   заметил
командующему флотилией:
     - “ вас что, этого лейтенанта нечем занЯть?!
     <i>€  тогда</i>  его   прикомандировали  еще  на  один   экипаж,  на   который
давным-давно  повесили  лишний  винт  -  ну,  то есть  на этом экипаже  и  с
кораблем,   и   без  него   всегда  лишний   винт   числилсЯ,  -  так   вот,
прикомандировали этого орла, и он списал им все винта вообще - два настоЯщих
и один тот, что повесили, - то есть лодка была, а винтов у нее уже не было.
     <i>€  тогда</i> на  том корабле возник  праздник,  и командир кораблЯ  капитан
первого  ранга  ’итьков по  кличке —ума, который был  таким интеллигентом  -
просто жуть: матом не ругалсЯ и был вообще весь никакой, который даже экипаж
самостоЯтельно не мог по домам распустить -  все звонил  комдиву и спрашивал
разрешениЯ, а если  кого из офицеров хотел  обозвать,  то говорил в сердцах:
"ЌегодЯй! “ менЯ нет слов, негодЯй!", -  так вот, этот командир, на которого
обожали вешать  всех  собак, после списаниЯ  всех винтов впал в  натуральное
счастье,  носилсЯ  по  пирсу,  как  оглашенный,  ненормальный  философ,  как
какой-нибудь  ѓракх  Ѓабеф,  и,  наверное,   первый  раз   в  жизни  ругалсЯ
по-нехорошему и, показываЯ рукой на свое причинное место, предлагал кому-то,
неизвестно кому, где-то там наверху - его попробовать.
     € все его понимали, потому что сами только этим все и жили.
     ‚ смысле этим самым местом.

        Ћй,городок!

     Ћй,  городок, городок, и чего ты только не видел,  чего  тут только  не
было,  не  происходило; Я имею  в  виду  жизнь как непрекращающиесЯ  половые
взаимоотношениЯ, и половые  взаимоотношениЯ в лучшем смысле этого слова, под
которыми Я всегда понимал настоЯщую жизнь.
     <i>Џредставьте себе</i> все дома у  нас в городке в разрезе,  и ведь  на  всех
этажах  одновременно и порознь, чаще  всего  глубокой ночью, реже по  утрам,
прошибает пот,  скачут,  дрожат кровати  -  идет результативнаЯ  работа.  ‡а
исключением,  конечно,  адмиральского  домика,  потому  что если  его  утром
разрезать  быстренько, то  все адмиралы  окажутсЯ  на горшках, и думать  они
будут  только  о росте нашей боеготовности.  („авно  замечено:  чем меньше у
человека,  семенной жидкости, тем больше он  думает о росте боеготовности. €
чем больше у  человека семенной  жидкости, тем  меньше он  думает  о  всЯкой
ерунде.)  ‡ато  во  всех  других  домах  все  мысли  были  только  о   самом
необходимом, о самом осЯзаемом, и трудились люди на ниве половой - Я не знаю
- просто не щадили себЯ, и если  бы атмосфера  позволЯла, то трудились бы не
только в домах,  но и вокруг: на чердаках, в подвалах, в кустах. € казалось,
все здесь ощущают, что им мало осталось жить - может быть, два года, или два
месЯца, или два днЯ, а возможно, и два  часа, две минуты, две секунды,  и за
это времЯ нужно кого-нибудь поймать и вмочалить.
     <i>ЏросыпаетсЯ наутро</i> лейтенант и говорит "маме Ѓуденного": "ѓде Я?"  - "“
менЯ", - говорит ему "мама". €  он сейчас же приходит в себЯ и, весь в ужасе
голубом, замечает, что у нее растут усы  и на стене висит нога. "—то это?" -
говорит  лейтенант блеклым голосом.  "ќто моЯ нога, -  говорит ему она. - ’ы
вчера так  безобразничал -  обнимал ее, целовал и все на ней, как на гитаре,
играл". -  "€ии-Я?"  -  выдыхает  несчастный, и ему объЯснЯют, что  "мама" -
инвалид и тоже лейтенант,  но ‚еликой Ћтечественной, и это ее  нога на стене
висит, в смысле протез, и грудь у нее, которую он вчера со стоном посасывал,
полна медалей за оборону •анко, где она гранатами кидалась,  как снежками, а
теперь она строит подводные корабли, и когда чего не ладитсЯ,  ей выписывают
молодого  лейтенанта,  чтобы силы  юные вкачать,  то есть, Я  хотел сказать,
вдохнуть,  и у лейтенанта от всех этих объЯснений пересыхает слюна, и он еще
два днЯ себЯ совсем не помнит.

     <i>Ћй вы, лошади, хмельные, да до чего  же жизнь была  вкусной!  „о чего ж
она неслась, не оглЯдываЯсь, не задумываЯсь, не разбираЯ дороги!</i>

     <i>Ђ как жрали, извините менЯ!</i>
       Љак лопали все подрЯд! Љак чавкали, обмусоливаЯ пальцы, как всасывали
мозговые косточки, как хрумкали, хрустели мелкими ребрышками, трЯсли грудЯми
и подбородками, как набивали себе брюхо  вареными Яйцами по  16 штук  зараз,
как поедали мЯсо, паштет, курицу вареную,  селедку, шпроты, уверЯЯ всех, что
здесь все так вкусно и так все полезно, что все, абсолютно все, усваиваетсЯ,
из-за  чего даже по трое суток и  в туалет-то  ходить  не приходитсЯ;  и как
потом, выпучившись, на четвертые сутки,  вывалив Язык и глаза беспокойные, и
без  того  лупоглазые, неслись  в  одном упомЯнутом месте одним  огромным  и
сильным Яйцом.
     Ђ адмиралы собирались на "адмиральник", куда приглашались и командиры с
командиршами,  и  выбирали из молодой  кипучей  командирской мелюзги тамаду,
например,  недавно назначенного командира  ‘атонова, который в ‘еверомысске,
откуда он  и ЯвилсЯ к нам,  по воскресеньЯм гонЯлсЯ за женой  с кортиком или
влезал без очереди за  пивом, а когда  работЯги возмущались, обещал им так в
рожу дать, так дать, что они все одновременно наложат больше лошади, а еще в
ресторане укусил  за ухо  замполита, как выЯснилось, лишь только потому, что
промазал, нацелившись кусать его за совершенно другое место.

     <i>€ ‘атонов встает</i>
      и говорит: "’оварищ командующий и  вы,  товарищи офицеры, как тамада Я
отрежу галстук любому, кто здесь заговорит о службе".
     €  все  его шумно  поддержали, но как только шило  корабельное  потекло
рекой, как только  все эти украшениЯ флотской жизни: куры; утки, семга, икра
и  говЯдина  из закромов ђодины - сильно перекочевали в желудки командиров и
начальников, первым о службе заговорил, естественно, командующий.
     - ђаз-ре-ши-те,  - протиснулсЯ к  нему тамада ‘атонов и,  наклонившись,
поискал, нащупал и отрезал ему под самое горло его любимый шелковый галстук.
     ‘екунд  десЯть  происходило  созревание,   а  потом  командующий  начал
кидатьсЯ цыплЯтами и вопить, что это его самый лучший галстук.
     Ђ жена  тамады  ‘атонова бросилась к жене  командующего, уговариваЯ  не
обращать вниманиЯ на ее придурка.
     <i>Ђ начальник  тыла</i> - тот тоже срочно подбежал, расшаркалсЯ, как клоун, и
предложил  командующему новые шифроновые туфли,  на что  командующий заорал,
что  его лишили галстука, а  не туфель, потом он в сердцах сдернул с шеи тот
сраный охнарик, что ему ‘атонов оставил,  и швырнул его в тарелку начальнику
штаба,  а  ‘атонов  при этом,  совершенно равнодушный к  поднЯвшейсЯ  суете,
наливаЯсь  скорым  соком,  дозревал  в углу  и  с безучастным  видом  щелкал
ножницами, нацелившись еще у кого-нибудь чего-нибудь отыметь.

     <i>’о был чудный объект длЯ наблюдениЯ.</i>
       ќто  Я не  про галстук,  это  Я  про ‘атонова.  џ сам  с  ним  как-то
столкнулсЯ на трапе. ла  приемопередача кораблЯ, и всюду было  полным-полно
посторонних.  џ  лез вверх,  а он - вниз. Њы столкнулись, и Я надавил ему на
лоснЯщеесЯ брюхо, потому что, во-первых, Я его совсем  не знал и, во-вторых,
у  него не было на кармане бирки,  где было бы написано: "џ - командир", - а
все  мы были в  синем белье  без погон,  и у  менЯ бирка была, и Я абсолютно
справедливо решил, что это лезет охамевший интендант.
     - Ќу ты, - сказал Я ему, - вор  в  законе! - на  что он горлом зашелсЯ,
захрипел, а потом кто-то рЯдом заметил: "ќто командир принимающего экипажа",
- и Я задом слез, его пропустил, извинилсЯ и зачем-то руки отрЯхнул.
     <i>Ђ какое было небо голубое!
     Ђ какаЯ вода и скалы!
     €    солнце   расшибалось    о   воду,    превращаЯсь    в    солнечных
зайчиков-кошечек-рыбок-птичек, заставлЯЯ  жмуритьсЯ, гримасничать, а  воздух
сам, казалось, наполнЯл легкие, холодил внутри,  и  отчего-то  думалось, что
все вокруг твое личное и можно все это неторопливо употребить.</i>
      Ђ сколько было ковров,
     гарнитуров,
     холодильников,
     чешского стекла,
     сапог,
     колготок,
     лифчиков и
     прочего дерьма,
     Ќо еще больше  того дерьма не доезжало до нас вовсе,  а поворачивало на
юг,  на Љавказ. € все благодарЯ начальнику военторга  полковнику Њаргуле  по
кличке Њаргарин. ќто он был свЯзан своей пуповиной с Њосквой,
     Љавказом,
     опЯть с Њосквой,
     Ђкадемией ѓенштаба и
     Њурманском.
     Ђ ты стоишь перед его дверью, бывало, и она  открываетсЯ: "‘лушаю вас",
- и ты не знаешь, что сказать: то ли о том, что  в  банке  меда на самом дне
нашел сливовую косточку, то ли хочетсЯ у него колготок длЯ жены попросить.

     <i>…му как-то позвонили из Њосквы</i>
       и  сказали:  "’ы  что ж  это, сморчок  недодавленный,  змий гремучий,
совсем, что ли, намека не понимаешь? …сли тебе "†игулей" в прошлом месЯце не
прислали, значит, что-то не так.  Џозвонить надо,  справитьсЯ. ’ы что ж это,
титька кастрюлькина, думаешь: если тебЯ  никто не трогает, значит,  все тебЯ
любЯт,  что  ли?  Ђ-а-а?  Џросто  место берегут,  дурашка  противнаЯ,  место
неиспоганенное, чтоб  туда  можно  было  человека  посадить,  который  давно
созрел. ’ы чего это рапорт  на пенсию  не подаешь? Ђ-а-а? †дешь чего-нибудь?
€ли ты там вечно собралсЯ малину жрать? ‚от мы пришлем  тебе комиссию!"  - и
повесились.
     Ђ он так и осталсЯ с трубкой у уха.
     Ђ он абсолютно все здесь наладил. ‘делал все, как длЯ себЯ.  ‚ Њурманск
спирт - а ему оттуда палтус холодного копчениЯ. €  засосало у него при мысли
о палтусе, и ощутил он его вкус и тут же умер.
     ‚сЯ база стоЯла  с  непокрытыми головами и  педелю собирала по рублю, и
все его  жены,  дети,  любовники  жен, любовницы и  их  законные мужьЯ - все
решительно оплакивали его кончину и невыносимо, непотребно рыдали.

     <i>Ћборвалась пуповина, свЯзывающаЯ нас с Њосквой,</i>
      Љавказом и еще раз с Њосквой.
     ‘ невообразимым треском.
     Џравда, ненадолго.
     ‘коро ниточки все починились, и все закипело по-прежнему.
     €  если главкому требовалось  какой-нибудь боевой  корабль в  €ндийский
океан за  кораллами послать, чтоб  потом  те кораллы аккуратненько  в Ящички
уложить и  доставить  в Њоскву и чтоб  потом,  как пронюхаешь о  переменах в
верхах,  сразу же  у двери,  за которыми  ожидаютсЯ перемены, с тем кораллом
стоЯть,  и только она приоткрылась  - сразу же туда втиснулсЯ: "‚от вам наши
кораллы", - так, знаете ли, лучше нашей базы никого бы не нашлось.
     <i>Ђ все потому,</i> что понимали все, что жизнь и все в этой жизни поЯвлЯетсЯ
из малого  и, может быть, даже  из  такой  мелочи, как  кораллы,  - семеннаЯ
жидкость и половые отношениЯ.
     Ђ вы думаете, что муж,  ждущий назначениЯ  и перевода, не знал,  что за
наставлениЯ дает его жене начальник отдела кадров? ‡нал  и уходил в нарЯд, а
когда  приходил ненароком,  то  всегда  давал возможность  "дЯде ’оле"  уйти
невредимым.
     <i>Ђ "дЯдЯ ’олЯ",</i> очаровательный, изумительный, неисправимый охламон,  все
считал, что  восхищаютсЯ его мужским  достоинством,  хотЯ все  же, по-моему,
некоторые  объективные размышлениЯ на  этот  счет его посещали  и, оставшись
один,  он даже доставал свое "достоинство" и несколько  раз его  с сомнением
пристально  разглЯдывал, но маслЯные  глаза плутовки, все эти ее отправлениЯ
совершали  над  ним  волшебство,  и  стоило  только  чаровнице   дотронутьсЯ
пальчиком до его трико с помпоном в  середине, как в них развивалсЯ пожар, и
он  немедленно хотел  перевести ее  мужа  в  Њоскву,  в войска  центрального
подчинениЯ,  потом, правда,  это  желание  несколько  ослабевало,  но стоило
только  паршивице еще  раз качнуть утеночка  в  колыбели, как оно  сейчас же
укреплЯлось, постыдное. € они так пыхтели, и кровать колотилась в стену, как
паровоз  —ерепановых, а за стенкой сидел Я и пыталсЯ  на бумаге отразить все
их невероЯтное старание.
     <i>Ђ как  пили?</i>  Џили-то  как, ѓосподи! ‘колько было  спирта'  ЉакаЯ  была
благодать! Џили - и отбивали чечеточку. Џили - и говорили о службе. Џили - и
решали государственные вопросы. Ђ потом привЯзывали какого-нибудь начальника
штаба 33-й  дивизии и выгружали его из лодки по  вертикальному  трапу ногами
вверх:  "Џереверните! Џереверните!"  -  и переворачивали, и  говорили, что у
него инфаркт.
     - ‘ердце  не выдержало! - сокрушались на партийной  научно-практической
конференции и качали головами.
     Ђ у него не выдерживало не только сердце, но и  - что особенно печально
-  мочевой  пузырь,  и  все  это  на  тех,  кто  выпихивал,  особенно  когда
перевернули.
     - ‡апишите в вахтенный журнал: "Љапитан  первого ранга Џротасов в 137-й
раз входит в Џалу-губу!"
     <i>Ќу,  конечно!</i> ЏотрЯсающе!  Ќатурально, красиво! ‚ошли  да  как трахнули
соседнюю  лодку  по  стабилизаторам,  а  у них  -  отчетно-выборно-партийное
собрание, и в  кают-компании все посыпались, как горох, и лючки на подволоке
отвалились, и сверху на лежащих полетели крысы, которые, как оказалось, тоже
присутствовали на партийно-выборно-отчетном.
     ‚от  от  этого  рождались  дети-идиоты,  которых   кормили  с   ложечки
ворованной  красной икрой, а они  ту икру жрали не переставаЯ  и  все  равно
оставались идиотами, и вместо мозга у них вырастал только ствол тикающий, то
есть Я  хотел сказать; огромный детородный орган. €  все родственники, кормЯ
его с ложечки до  пЯтнадцати лет, с ужасом наблюдали это заметное увеличение
его  в размерах  и  заранее  хлопотали  о  поступлении  ребеночка  в  ‚ысшее
военно-морское училище свЯзи, то есть не свЯзи, конечно (что это со  мной?),
а туда, откуда потом можно попасть в долгожданные командиры подводных лодок.
€ его туда запихивали  - с дЯдЯми, с тетЯми, со звонками  в Њоскву, а он все
равно идиот, хоть ты тресни, не проходит он в  училище по баллам - и вот уже
икра потекла в училище рекой, и  спирт  туда  же -  и вот он  уже становитсЯ
командиром, и при перешвартовке его лодка жопой вылезает на остров.
     <i>Ђ какие бакланьи Яйца были на том острове - можно  было ведро набрать -
и  собираешь  с  опаской,  косишьсЯ на  небо,  потому  что  переполошившиесЯ
бакланы, которые  в  таком состоЯнии обладают коллективным разумом, взмывают
вверх и очень ловко на тебЯ сверху коллективно серЯт.</i>
      Ђ хорошо в сиротстве разбить целую сковороду бакланьих Яиц и зажарить,
они все  равно что куриные:  ничем не пахнут. € Я  думаю, с таким же успехом
можно было бы зажарить бараньи Яйца или даже человечьи.
     €,  может быть,  за  эту  гастрономическую  страсть  к  различным видам
Яйцеклеток или Яйцекладок, в  скорлупе или  без, а  может, еще за что-нибудь
этакое,   сюжетное,   военнослужащих  у   нас  называют   "Яйцекладущими"  и
"Яйценесущими" - а несут они их в штанах, а кладут они  их под себЯ, на стул
при посадке, и никогда про них не забывают: взмываЯ, всегда их подхватывают,
и  это - после  ђодины,  конечно, - самое необходимое и дорогое; может быть,
поэтому у военнослужащего так часто интересуютсЯ: "Ђ по Яйцам хочешь?"

     <i>Ћтчего и происходит изменение в лице.</i>
       €менно поэтому военнослужащего  всегда хочетсЯ наблюдать. •очетсЯ его
наблюдать в боевой обстановке, когда он, стиснув зубы, идет  на врага, и еще
при пожаре его хочетсЯ наблюдать, когда, выпучив свои очаровательные  зенки,
он  лезет из  огнЯ.  €  в  промежутках  его  хочетсЯ наблюдать,  тогда  -  в
промежутках  -  он  варит  себе  макароны  где-нибудь   в  теплушке  или  на
заброшенном ЉЏЏ, где,  впрочем, есть и тепло, и вода - он тут все починил, -
и  посреди  бетонного  пола  имеетсЯ  его  коечка  с  верблюжьим  одеЯлом  и
канализационный  люк - отодвинул  его  и  в журчащий  поток с  удовольствием
справил нужду.
     <i>Ќаш военнослужащий!
     ‚ канаве рожден,
     канавой вспоен,
     дерьмом вскормлен!
     € ђодину любит!
     Љрасота-а! џйца потные!</i>
      Ђ вокруг  -  солнце, как мы  уже говорили,  кислород, вороны  и прочаЯ
летающаЯ дребедень, как,  например, все те же бакланы, которые криками будЯт
тебЯ лучше будильника,  особенно  когда крысу поймают. ‘хватЯт ее  за холку,
поднимут вверх и бросЯт, чтоб разбилась о скалы, а внизу ее еще один  баклан
подхватит, так и не допустив до скалы, и  опЯть поднимет и так швыранет, что
крыса  летит  сверху и  верещит  что-то  по-крысиному, может  быть:  "Ђ-а-а,
блЯ-ди..."

     <i>Ђ от импотенции лечились в госпитале.</i>
      ’ам была замечательнаЯ операционнаЯ сестра Њаша - огромнаЯ девушка лет
тридцати пЯти. Ђ у Њаши был гю