атил столько  своего
семени, в уникальности и драгоценности которого Я ни  секунды не сомневалсЯ.
"“ менЯ же такие замечательные задатки", - думал Я сквозь косматые дебри все
сильнее  овладевавшего мной сна,  и Я уже  начинал видеть множество  женщин,
качающих  на  руках младенцев,  очень-очень  на  менЯ похожих, - забавно, не
правда ли? - и еще  Я успевал подумать о том, что собственный ребенок вызвал
бы во мне некоторое круглое  чувство  или, вернее  было бы сказать,  чувство
чего-то круглого, мЯгкого,  словно котенок, которого все времЯ тЯнет держать
в руках, перебираЯ шелковистую шерстку.
     Љак мне  теперь  представлЯетсЯ, чувство, владевшее мной тогда, когда Я
узнал, что стал отцом, усыновив  ребенка, не собиралось, не формировалось во
мне  в  то  нечто круглое, бесконечно  теплое,  а,  скорее  всего,  в уютное
состоЯние  успокоенности, остойчивости  -  из-за  тех  поселившихсЯ  во  мне
остреньких иголочек  сомнений, неуверенности,  страха наконец, страха  перед
неизвестностью,  перед  собственной беспомощностью, перед самим  фактом  его
рождениЯ рождениЯ, как Я сам себе говорил, "вне менЯ". "Ђ вдруг? а вдруг?  а
вдруг что-нибудь?!"  - пугал Я  себЯ и пугалсЯ,  и все  это  той первой моей
ночью, когда Я засыпал отцом  и страх прокладывал  во мне  свой путь плотной
проволочкой, начинаЯ с  затылка, через левую сторону груди и далее, далее, к
ногам.
     Ќо  тут  Я вспомнил одного своего товарища, можно сказать,  товарища по
несчастью, у  которого  была  такаЯ  же  беда,  и  то,  как  мы  с  ним,  не
сговариваЯсь, никогда не  поднимали никаких "детских" тем и лишь при встрече
в смущенных улыбках, а может  быть, лишь в их тенЯх  и еще в уголках  рта, а
вероЯтнее всего, где-нибудь на дне глаз, не желающих встречатьсЯ взглЯдами с
другими  глазами,  направлЯющих  взор  свой  в  сторону  на  любые  предметы
чуть-чуть под большим  углом, чем следовало, читалось, как  нам казалось,  с
путающей  откровенностью, что  мы все еще ждем, что надеемсЯ,  что  все  еще
верим, хотЯ, может быть, в глубине души уже  и не  верим вовсе,  но  все еще
хотим, но убеждаем, но заставлЯем себЯ; и еще в каких-то наших взглЯдах, мне
думаетсЯ  теперь, читалась боЯзнь, настороженнаЯ боЯзнь вопросов  и излишнЯЯ
готовность  к ответу, что все, мол, идет нормально,  все  так, как задумано,
куда нам спешить; и  еще вспомнил,  как  Я однажды увидел, как он смотрит на
ребенка, возившегосЯ  с кубиками на полу, -  мы  как-то были  с ним вместе в
одной   компании,   там  у  хозЯев  был  маленький  ребенок:  очень  долгим,
внимательным, хочетсЯ сказать,  длинным взглЯдом; вспомнил и подумал:  "Ќет,
нет, нет, все хорошо. •орошо, что мы взЯли этого парнЯ".
     € тогда уже Я заснул совершенно счастливым и даже, по-моему, смеЯлсЯ во
сне.

        ЏЋ’…ђџ ђЂ‚ЌЋ‚…‘€џ

        “Њђ€, ‚Ђ‹…ђЂ!

     ‹ишь человек, крыса  и таракан способны безмЯтежно шлЯтьсЯ по подводной
лодке.  ќто  безобразие творитсЯ до  тех пор, пока  вечно занЯтаЯ ”ортуна не
поставит на них свою жирную точку.
     Љогда на ‡емле вылупилсЯ первый подводник, сонный мир уставилсЯ на этот
говорЯщий   стручок  и  начал  медленно  изумлЯтьсЯ.  €   было  от   чего  -
новорожденный плодилсЯ со скоростью тасманской крысы.
     Њир перестал изумлЯтьсЯ  в тот самый момент, когда чаша  весов  с новым
чудом природы перевесила сборную всех сторожей, носильщиков и могильщиков.
     ЉлЯнусь  Яйцами  бронтозавра!  ќто  последний  плод  иссохшей эволюции.
Џасынок  случаЯ. Џолночный каприз лохматого •аоса. ’онконогий Ђтлант. Ћтныне
снизу  его будут терзать фурии,  сверху на него будут гадить гарпии. ЉлЯнусь
Яйцами бронтозавра!
     ‡а два метра по карте от оливковых рощ ќллады,  которую мы тут приплели
вместе  со всем предыдущим не поймешь  к чему,  подводник  ‚алера взЯлсЯ  за
ручку двери отдела кадров, болезненно скривилсЯ и вспомнил всю свою жизнь.
     ђеликтовое - это имЯ вместо маминого носил ‚алера на флоте - в процессе
дум наклонило  голову.  ‚ середине  этого великолепного отростка завиднелась
лысина, очерченнаЯ генетическим циркулем, гладкаЯ, как колено ‚алеры. ‚алера
замер и дал себЯ рассмотреть: крупный офицер лет пЯтидесЯти, отвислые плечи,
до колена все грудь, из  носа вечно чего-то торчит, скорбно  обмЯкший рот  и
шеЯ галапагосской черепахи.
     ‘амое  замечательное место  на  лице  у подводника - это  его подводные
глаза  -  выцветшие   глаза   плакальщицы:   они  наполнЯютсЯ   влагой   под
гидравлическими ударами судьбы.
     €з замечательных глаз ‚алеры  струилсЯ  взглЯд дворнЯжки,  мечтающей  о
хозЯине,  пока его прогорклаЯ жизнь вспоминалась и неслась цветными скачками
мимо.
     Ћн видит себЯ дитем,  нюхающим  цветы, курсантом,  офицером... Ђ как он
поступал  в адъюнктуру  учитьсЯ на ученого! Ћн бегал  с  блестЯщими глазами,
задыхалсЯ, скользил на  поворотах, собирал характеристики, потел в передних,
становилсЯ сладким, бросалсЯ фотографировать свой мозг в рентгеновских лучах
на предмет отсутствиЯ лишних пустот, говорил: "’ак точно!", сдавал анализы и
одну научную работу.
     Ђ потом, когда все было готово, ему сказали: "•ватит!  •ватит поступать
в  адъюнктуру". …го качнуло, развернуло, прислонило-дернуло, но он устоЯл на
ногах. …го взглЯд искал по стенам, шарил и вопрошал - и не верил.
     ‚сем  становилось неудобно, нехорошо  становилось, всем становилось так
нехорошо, что  хотелось, чтоб  ‚алера  умер. Ќо ‚алера уцелел и понЯл: ударь
его мул копытом в глаз - он выживет!
     ‘коро все прошло, улеглось, устоЯлось, и как только раны затЯнулись, он
захотел в академию.
     ‚се кивнули, что он достоин, и его жилы получили новую кровь. Ћн  опЯть
хохотал  с  блестЯщими глазами,  был интересен и  себе, и людЯм,  прилипал к
стульЯм, опЯть отнес свой  мозг под рентгеновское облучение, собирал  себЯ и
бумаги,   ставил  на  них  впопыхах,  не  раздеваЯсь,  печати  и   учил  две
несовместимые вещи - устав и математику.
     - Ќу, когда? - протЯгивал он руки в отделе кадров, вылизываЯ глазами,
     - ‘коро, - говорили ему, не поднимаЯ глаз, € он жил. Љаждый день жил.
     - Ќу как там?  -  переминалсЯ он снова в  отделе  кадров, все собрав  в
академию и продав кое-что ненужное из вещей.
     -  Ќу как там?  - переминалсЯ он,  подмигиваЯ  и хихикаЯ,  демонстрируЯ
здоровье и хорошее настроение,
     -  Њ-да, - сказали ему, утомленные его хорошим  настроением, и  бросили
его документы в стол - авось пригодЯтсЯ.
     - Ќу что, ‚алера (м-да!), опоздал ты, опоздал.  —то делать? Ќу, ничего!
‹учшаЯ академиЯ - это флот!
     ‚алера  не расслышал  тогда: у него  что-то случилось со слухом, потому
что  он продолжал  подмигивать  и хихикать.  Ќаконец дошло,  он  справилсЯ с
хихиканьем, но продолжал все еще, взбрыкиваЯ плечами, помигивать. € вот - о,
тЯгостнаЯ  минута! -  он  вздохнул,  и его  уши  поймали предсмертные  хрипы
академии из стола.
     Ѓыли  потом   другие  места,  были  другие  переводы,  он  хотел  стать
преподавателем, он вбегал в  помещение и кричал: "џ  уже  преподаватель! Њне
предложили! ’ам что: написал лекции - и свободен!" - и убегал писать лекции.
Ќо место то как-то вскоре подохло, а лекции сгнили. Џотом он собиралсЯ стать
начальником курса, командиром роты...
     ЏЯть лет он  не бралсЯ за ручку двери отдела кадров. ЏЯть лет!  ‡а  это
времЯ страна выполнила и перевыполнила! (…лки зеленые!)
     - ђаз-ре-шите? - ‚алера не узнал  свой голос и  вполз. ‡ачем-то  же его
все-таки  вызвали! Ћн  покрылсЯ  испариной предчувствиЯ.  ‘ердце  прыгало  и
стучало по пищеводу.
     - Ђ-а-а... ‚алера, - улыбнулсЯ ему отдел кадров среди бумаг через стол,
- заходи, заходи, садись, наш перспективный офицер, хе-хе...
     ‚алера не сел, он боЯлсЯ не встать.
     -  ‚от!  Џереводим тебЯ в  институт, в ‹енинград, приказ  с  квартирой,
науку вбок задвигать, -  улыбнулсЯ еще неоднократно отдел кадров, - будь она
неладна!
     - Ђ когда? - ‚алера тупо ворочал Языком.
     - Ђ как соберешь документы, характеристики, печати - ну, ты сам знаешь.
€ди готовьсЯ, - и отдел кадров, не видЯ уже ‚алеру, нагнулсЯ и нырнул в свои
бумаги.
     ’от  вышел,  не помнЯ как, и прислонилсЯ к стене. ‘ердце подобралось ко
рту  и  тюкало  в  барабанных  перепонках. Ћбманут, врут,  обманут!  € вдруг
вспыхнула,  хлынула  радость,   весенний  ветер,   цветущаЯ  вишнЯ,   охапки
тюльпанов,  горькаЯ свежесть свободы,  навстречу пошла жена в розовом старом
халатике.
     ‚алера сильно вздохнул. Њожет быть, слишком  сильно, потому что коридор
с мерцающими лампочками вдруг задвигалсЯ, накренилсЯ набок и улетел.
     ‘вет  померк. ‚алера, роЯ ногами,  заскользил  по стеночке и совершенно
уже не услышал топота и кутерьмы.
     ЃеднЯга, прости тебЯ ѓосподи!
     ђадость приступом взЯла его сердце.

        ‚…‘ЌЂ, ‹…’Ћ, Ћ‘…Ќњ

     Љак  же  все-таки  на   севере  начинаетсЯ  весна?  Ђх,  да-да-да,  она
начинаетсЯ с  огромного  солнечного  зайчика, который  однажды утром,  вдруг
зацепившись  за  вершину  сопки, надолго там  остаетсЯ. €ли  еще  поЯвлЯютсЯ
вороны - основательнаЯ, могучаЯ птица, воздушный акробат.
     Ћни  поЯвлЯютсЯ  парами,  потом  у  них  начинаетсЯ  нежное  синхронное
плаванье  в  небесах, а  затем и большаЯ  морскаЯ чайка, прозваннаЯ за  свою
прожорливость бакланом, начинает кричать: "€-Я-и-Я-и-Я!" - конечно же, и ты,
кто же сомневалсЯ?
     Ђ летом на верхних  болотцах можно  найти скромницу  морошку  на тонкой
ножке и Ягель  - серебристый и  светло-зеленый,  почти  желтый, превращающий
скалы  и  валуны в  королевские  коралловые рифы.  Ћн  расстилаетсЯ  упругим
ковром, да таким  плотным, что, кажетсЯ,  нигде,  насколько хватает глаз, ни
былинки,  ни  соринки  - все так чисто, и валуны все на своих местах,  будто
здесь только  и должны быть, и  вода в  озерах,  озерцах, ручейках, лужах то
стоит,  то  сочитсЯ,  перетекает,  пропитываЯ  мох  насквозь,  -  она  такаЯ
необыкновеннаЯ,  что  все  времЯ хочетсЯ  напитьсЯ, -  и вероника, брусника,
черника, голубика - все они там, где нужно, именно там, где и должны быть.
     Ђ небо вдруг голубое, а  потом откуда-то набежала тучка, и от нее легла
тень, а  потом солнечные лучи пробиваютсЯ наконец, и длинные солнечные трубы
потЯнулись к земле, их много-много, целый пучок.
     Ђ осенью березки словно взрываютсЯ желтым  цветом,  а  рЯдом  - краснаЯ
листва облетающей черники с  множеством  голубых глаз-Ягод  и стоЯт  молодые
грибы - толстые, насупившиесЯ мальчишки - как на все это наступить?
     Ђ  природа уже успокоилась, словно кошка, котораЯ, несмотрЯ ни на  что,
все же вывела своих котЯт, и они у нее выросли - можно отпускать.
     ‚се  это  видитсЯ  человеку,  засунутому,  как  матрешка,  в  несколько
железных оболочек: сперва в один корпус, потом еще, потом - оболочка отсека,
а затем уже пост - теснаЯ конура, и все это притоплено в бесконечном океане,
на глубине, скажем, в  сто  пЯтьдесЯт метров, и в  какой-то  момент  глубина
может сделатьсЯ больше, и  еще больше, и  он будет погружатьсЯ вместе с этой
железной дурищей, котораЯ почему-то плавает и угрожает чему-то. Ђ она будет,
погружаЯсь,  исчезать наподобие монетки,  которую бросили в воду и  котораЯ,
прежде чем утонуть, успевает вспыхнуть в глубине несколько раз.
     Ђ  человек  сидит в  кресле  внутри  этого страшилища  и, закрыв глаза,
вызывает видениЯ весны, лета, осени. ’олько зиму он не вызывает, потому  что
когда он придет  с  морЯ домой - дай-то  Ѓог,  конечно,  - будет зима, и  он
выпрыгнет в двадцатиградусный мороз, и он будет  ходить  полупьЯный  от этой
свежести,  будет  шлЯтьсЯ по пирсу, улыбатьсЯ  всему и всем  и  спрашивать у
всех: "Ќу, как наши дела?" - не дожидаЯсь ответа.
     Ћн  так будет ходить до  тех пор, пока ему от холода  просто  не станет
больно, и тогда он снова  нырнет в свою железную матрешку, скатитсЯ по трапу
и  забьетсЯ  в тесную  конуру  -  па свой пост -  и положит руки  на  теплые
приборы, чтобы согретьсЯ, а потом повернетсЯ и прижметсЯ к ним спиной.

        ЏЋ’…ђџ ђЂ‚ЌЋ‚…‘€џ

     Ђ вы знаете,  когда  подводники терЯют  почву из-под ног? ‚ернее,  они,
конечно же,  терЯют под  собой палубу. •отите знать, как  они  себЯ при этом
ведут? ‘ейчас расскажу.
     ‚се  это происходит тогда, когда  на  полном  ходу  заклинивает большие
кормовые горизонтальные  рули на погружение. €х  как  бы закусывает какаЯ-то
неведомаЯ сила, и тогда лодка - почти десЯть тысЯч тонн -  железа  и людей -
бросаетсЯ в глубину. ќто немного напоминает бег с горы,  когда ступил, а под
ногами  земли вдруг не стало,  и ты  летишь  вниз, и  тебЯ  встрЯхивает  так
сильно, что темнеет в глазах, и хотЯ ты не успел испугатьсЯ с самого начала,
осознаешь  себЯ  собою  только   с  некоторого   момента,   когда  начинаешь
барахтатьсЯ и боротьсЯ с  незакрепленными Ящиками, которые валЯтсЯ откуда-то
сверху вперемешку с документацией на тебЯ и друг на друга.
     Ќо вот ты вырвалсЯ, выбралсЯ, зацепилсЯ руками за трубопроводы и повис,
а вокруг кричат  все - и ты только теперь  вспоминаешь, что ты в центральном
посту, и теперь только различаешь команды: "Ћбе турбины полный назад! Џузырь
в нос!" € так же, как все,  каким-то десЯтым чувством осознаешь, что команда
дошла  и обе  турбины,  завываЯ, как стаЯ гиен,  пережевываЯ при этом что-то
свое там, у себЯ внутри,  превозмогаЯ собственную инерцию, сначала медленно,
а  потом  все быстрей и быстрей действительно раскручиваютсЯ назад на полную
катушку,
     € кто-то уже дал "пузырь в нос" - выстрелил воздухом в носовые цистерны
главного балласта, - и нос Явно сделалсЯ легче.
     ‹одка вздрагивает, но все еще движетсЯ, а потом все же останавливаетсЯ,
замирает, зависает  на какой-то  одной ей  только известной  границе, и  все
замирают  вместе  с ней,  и  у  всех  на  лице  одна  и та  же гримаса, одно
напрЯжение, и  оно  такое,  будто  напрЯжение  человеческих  лиц обЯзательно
поможет  лодке вырватьсЯ из цепких лап глубины, куда  можно  улететь камнем,
где раздавит, сомнет, смешает со всЯкой дрЯнью.
     Ќо вот лодка совсем уже пошла назад - все вздыхают: "“ф!"
     Ћна выровнЯлась - все задвигались, задышали, зашелестели.
     ѓлубина отпустила, лодка всплывает - и у всех отлегло. Џочему-то в этот
момент смеютсЯ над любой глупостью.
     - Њать моЯ женщина! - кричит механик, - „а Я же совсем промок!
     €  все хохочут во весь голос. Ђ механик словно и  не замечает весельЯ -
все стирает и стирает с лица пот ладонЯми, и лишь только он проводит ладонью
по лицу, оно тут же снова серебритсЯ от пота.

        ‘ЋЌ

     Љогда  лодка  еще  только  строитсЯ,  в  ней   выделЯютсЯ   специальные
закуточки.  €х  отгораживают  щитами и  делают  двери  как  в  купе.  ‚от  и
получилась каюта на четверых  или на шестерых - все зависит  от  того, какое
расстоЯние  до подволока: полки в два или три Яруса, одна над другой, тесно,
столик посередке, а сбоку - узкие шкафчики под одежду.
     €ногда места  не  хватает, и одежду вывешивают в  форточку -  вот она у
изголовьЯ второй койки,  открыл ее - и ты уже у борта, на кабельных трассах,
откуда  веет  неожиданным  холодом,  пылью  и  будущей  опасностью.  •очетсЯ
поскорее закрыть ее  - и под одеЯло, а над лицом, в двадцати сантиметрах,  -
потолок или брюхо верхней койки.
     ‹ежать совестно и тревожно.  ЉажетсЯ, ты крадешь  у кого-то свой  сон -
люди  работают,  стоЯт на  вахте, а ты спишь;  и  еще:  в этом положении  ты
беззащитен, уЯзвим - длЯ  того чтобы вскочить, все-таки потребуютсЯ какие-то
секунды, а за это времЯ многое может произойти. ’ак что сразу и не уснуть. €
в то же времЯ очень хочетсЯ спать.
     Ђ  еще  спЯт сидЯ: прильнув  к  чему-нибудь не  очень острому затылком,
устроив голову  так,  чтоб она оказалась зажатой между двумЯ приборами, чтоб
не шевелилась, не падала.
     ’ак спЯт  по  тревогам, когда  несколько раз за ночь  поднимает длинный
звонок и ты  должен -  всЯкий раз -  вскочить, примчатьсЯ па пост и  там уже
доложить  в центральный: "Љ  бою  готов!", -  а потом устроитьсЯ и спать  до
отбоЯ тревоги.
     ‘пЯт, сидЯ за столом: на стол кладут стопку вахтенных журналов и на них
голову,  прижимаютсЯ  щекой,  и  журналы  от  щеки  нагреваютсЯ,  становЯтсЯ
уютными, теплыми...
     ‘пЯт стоЯ,  когда по нескольку суток не сомкнуть глаз и тут где-то тебЯ
оставили  в покое - забыли, наверное, -  тогда надо  уперетьсЯ во что-нибудь
лбом; сознание быстро гаснет, отлетает, словно листик в ночи, и в этот самый
момент,  когда  ты  готов упасть, оно возвращаетсЯ,  ты подхватываешь себЯ в
последний миг,  но только длЯ того,  чтобы снова устроитьсЯ и позволить ему,
сознанию, снова погаснуть.
     €ногда верхние вахтенные не успевают очнутьсЯ и  падают по обледенелому
корпусу  лодки в  воду и  в воде уже, проснувшись,  изо всех сил  плывут - в
одежде, с  автоматом - к  шторм-трапу, пока  окончательно не намокла меховаЯ
куртка, а то не выгрести.
     ‘пЯт на вахте у приборов, между  получасовыми докладами в центральный о
том,   что   "отсек  осмотрен,  замечаний  нет",   когда  вдруг   в   глазах
заплЯсали-заплЯсали солнечные  пЯтна  и  ты начинаешь размышлЯть о том,  что
надо бы  длЯ  сбора  груш взЯть лестницу у соседа; и ты действительно берешь
лестницу, и ставишь ее, и забираешьсЯ наверх. Џервую грушу стоит попробовать
там, наверху:  обтираешь ее руками - укусил, а она  сочнаЯ,  но тут лестница
складываетсЯ, и ты  валишьсЯ  вместе  с  ней,  летишь куда-то,  ударЯешьсЯ и
просыпаешьсЯ в тот момент, когда это происходит, и жалеешь только о том, что
все-таки не запомнил сладости той первой сорванной груши...

        ‡‚“Љ€

     €ногда  мне  ночью снитсЯ лодка.  Ћна  идет под водой, Ћна  снитсЯ  мне
тогда, когда Я очень устаю за день. ‘новидение всегда одно и то же; Я иду из
кормы в нос, из отсека в отсек, и в каждом менЯ встречают  знакомые звуки. ‚
10-м - шелест вала гребного винта.  ќтот шум успокаивает до тех пор, пока не
включилсЯ насос рулей; веселый, чуть придурковатый,  он включаетсЯ внезапно,
некстати,  он  раздражает.  "Љлац-клац-клац", -  включилась помпа.  ѓромкаЯ,
бесцеремоннаЯ - ей нет никакого дела до того, что вы в отсеке, она прекрасно
обошлась бы и без вас - клац-клац-клац...
     ‚  турбинном,  внизу, тонко и  сильно,  почти на границе слуха, свистЯт
турбины, звенЯт насосы -  шум такой, что всегда недоумеваешь, как здесь люди
могут нести вахту четыре часа.
     ‚ реакторном, на проходной палубе, переключаютсЯ воздушные клапана. Ћни
делают это  так,  будто  произносЯт  имЯ  "‘аша"  -  ссс-ша!  -  а  в  конце
переключениЯ  - удар, после которого долго ноют трубы,  а  во  рту - привкус
нержавеющего железа.
     ‚  носовых  отсеках поют  вентилЯторы. Ђ в кают-компании можно услышать
каркающий  голос классика  марксизма-ленинизма. Ћн записан на пленке, и  его
крутЯт матросам. “ них  политзанЯтие, прослушивание голосов. Ђ лица  у  всех
одуревшие, и губы поджаты,  как  гузка  у курочки ђЯбы,  котораЯ только  что
снесла золотое Яичко.
     ‡вуки  на  лодке неприЯтны, но с ними спокойней.  Џрекратись  они  -  и
наступит тишина. ’ишина  атакует. Ћна тревожна. ЉажетсЯ, будто что-то должно
произойти:  люди просыпаютсЯ, лохматые  головы высовываютсЯ  из дверей,  все
спрашивают,  не случилось ли чего...  ’олько теперь  слышно, как  за  бортом
переливаетсЯ вода,  и  сейчас же вспоминаетсЯ,  что ты  все-таки  засунут  в
снарЯд, а  он  утоплен  па  глубине  20-30  метров,  а под ним  -  несколько
километров до грунта. ЌеприЯтнаЯ штука.
     Џри  погружении  железо  корпуса  обжимаетсЯ и скрипит. ‡вук  -  то  ли
стеклом по стеклу, то ли с невероЯтной силой сминаетсЯ жесткаЯ, сухаЯ кожа.
     Џри падении аварийной защиты реактора воют останавливающиесЯ механизмы,
хлопают двери кают, переборок, топот ног.
     Џод водой  этих звуков хватает. Ќе хватает гула весенней улицы, трепета
листвы, чириканьЯ воробьев. €ногда эти звуки записывают на пленку и крутЯт в
кают-компании во времЯ отдыха. Ќо все это не то. Џочему-то все времЯ хочетсЯ
узнать, что там снаружи, за  пределами прочного  корпуса.  Љогда это желание
непреодолимо,  отправлЯешьсЯ  к  акустикам. Ћни слушают океан. Ћкеан трещит,
свистит, квакает.
     - —то это? - спрашиваешь у них.
     - „ельфины.
     - „ай еще  послушать, -  надеваешь наушники поудобней  -  сейчас  будет
полный букет звуков - и в тот же миг просыпаешьсЯ.

        Ћ ЊЋ‹€’‚Ђ•

     џ давно хотел написать о  том, как молЯтсЯ подводники, ђаньше, конечно,
этого никто не делал на виду у всех, но Я уверен, что по ночам, уже в койке,
лежа, про себЯ,  тихо-тихо, чтоб  не  подслушали твои  мысли, молились  все.
Њолились о родных,  о близких, просили  у  Ѓога длЯ них  здоровьЯ,  счастьЯ.
Љонечно, никто не знал ни одной молитвы, по слова приходили сами, и они были
такие простые, например: "ѓосподи, помоги им всем - жене, детЯм. ‘делай так,
чтобы они  были  здоровы. ѓосподи,  и  чтоб они встретили менЯ  с морЯ, чтоб
радовались мне, и  чтоб  Я, конечно же, пришел  домой целым и невредимым,  и
чтоб все у менЯ  было хорошо". € еще молились о всЯких земных делах - до тех
пор, пока молитва  не  переходила в бессвЯзное  бормотание и пока человек не
засыпал.
     Ђ еще  очень страстно молились,  когда выходила  из строЯ  материальнаЯ
часть. Ќапример, Я молилсЯ, когда останавливалась кислороднаЯ установка - та
самаЯ, что вырабатывает под водой кислород. €  если она вдруг ни с того ни с
сего встанет, то  еще  как взмолишьсЯ,  даже взвоешь. "ѓосподи!  -  говоришь
тогда, - џ все проверил, все разобрал, все промыл, все прочистил. Џочему она
не  работает?  Ќу,  почему?  Ќадоумь  менЯ,  ѓосподи,  ведь  по отсекам  уже
недостает кислорода. ќти проклЯтые стрелки на газоанализаторах поехали вниз.
Џросвети  менЯ, вразуми, ну где Я  что-то проглЯдел. Џомоги мне, ѓосподи, ну
пусть она заработает". Ђ потом сидишь тихо и тупо смотришь в приборы и на те
механизмы, которые ты разбросал и которые, если их  собрать вместе,  да  еще
при этом найти  неисправность,  снова  заработают, и по отсекам пойдет такой
нужный  кислород,  и можно  будет  встать  под  раздатчик  и  поймать  лицом
тоненькую  прохладную  струйку.  Ћт нее  на  зубах остаетсЯ привкус металла.
ѓоворЯт,  в чистом  виде его  вдыхать  не  очень-то и полезно,  но когда все
исправил  и  запустил  установку  -  нет  лучше  запаха,  и  ты  пьешь  его,
улыбаешьсЯ;  но пока не нашел,  что  же там произошло, ты  мрачнее тучи,  ты
кричишь про себЯ: "ѓосподи! Ќу, сделай  же что-нибудь! Ќу, хоть  что-нибудь!
…сли она сейчас заработает, Я обЯзательно поставлю в  церкви  свечку,  самую
дорогую, нет - пЯть свечек, самых толстых!"
     Ђ потом наступает тишина, и она такаЯ, словно ты  один на всем свете, а
потом  что-то  случаетсЯ,  даже неЯсно что, но  ты точно знаешь,  что что-то
произошло,  потому что вдруг  начинаешь понимать, что нужно делать, чтоб она
заработала,  -  просто  само  в  голову  приходит,  честное  слово,  -  и ты
торопишьсЯ, торопишьсЯ, быстрей-быстрей - собираешь, скручиваешь, обжимаешь,
находишь потом кнопку -  поехала, родимаЯ,  - и следишь за  тем, как оживают
манометры, растет давление - пошел кислород! "”у ты, ѓосподи!"  -  выдыхаешь
ты и подставлЯешь под струи, пахнущие кислым металлом, свое лицо.
     Ђ  в отпуске обЯзательно  ставишь свечку  в  церкви - толстую  и  самую
дорогую. Ђ потом ставишь еще  и еще -  столько, сколько обещал. –елых  пЯть.
’ак хорошо! € выходишь на свежий воздух,  и чувствуешь, будто сделал  что-то
очень важное, очень нужное, и все это до следующего выхода в море.

        Ђђ€Ќ ЊЂ‹ Ђ‹ЂЌ

     - ’ы не боишьсЯ?
     - Ќет,
     - ’ак куда же ты все-таки едешь, в Ѓаку или в Ђрмению?
     - ‘начала в Ѓаку -  там  теща с тестем, а потом - в Ђрмению, в горы. €з
Ѓаку идет  поезд  в  Љафан.  ќто  городок  на  границе. Ћттуда  автобусом до
Љаджарана - есть такое местечко в армЯнских горах.
     - Ђ зачем ты туда едешь?
     -  „а...  как-то  Я  давно  собиралсЯ...  -  говорил Я,  а  сам  думал:
"„ействительно, какие  могут быть горы, когда два народа  затаились, как два
зверЯ, и следЯт друг за  другом. Ђ  в глазах у них смерть. Ќе следует ходить
между ними, когда у них такие глаза".
     ‚ Ѓаку теперь тихо. џ звонил теще, и она сказала:
     "’ихо.  “же был  ‘умгаит и весь этот ужас  - теперь  тихо".  Џомню, как
‚алентина -  жена приЯтелЯ, бакинка  - рассказывала  мне, как  при свете днЯ
насиловали беременную на балконе.  Џри этом она, рассказываЯ, раскраснелась,
подхихикивала и говорила: "Ћй, что они  с  ней вытворЯли, что вытворЯли!..",
несколько раз спросила; "Ќо ведь это  интересно, правда? “жасно, конечно, но
интересно,  правда?",  и Я  кивнул:  интересно, конечно;  нужно было  что-то
делать, и Я  кивнул  и тут же  сглотнул: рот наполнилсЯ  слюной. ЊенЯ  тогда
поразило не то, что она говорила, а то, что она подхихикивала  в тех местах,
где естественной была бы обычнаЯ длЯ вдоха  остановка. Ћна  подхихикивала, а
внутри у менЯ, глубоко  за солнечным сплетением, словно  разошлась  какаЯ-то
перегородка и затопило все мерзостью, гнусным холодком. Ќаверное,  это и был
ужас.
     ‘ейчас  лето. ‘ейчас  в  Ѓаку  тихо,  душно, знойно, а  в Январе  будут
сжигать заживо. Љогда впервые узнаешь об этом,  как-то  даже не знаешь,  как
себЯ  при  этом  вести,  что говорить,  куда  бежать, сумЯтица в  мыслЯх,  в
движениЯх,  душа попадает в  какую-то тесную капсулу. џ потом ловил  себЯ на
том, что Я опасаюсь азербайджанцев на улицах ‹енинграда. џ их узнаю, так как
родилсЯ в Ѓаку, отличаю их издали по  разлапистой, основательной походке, по
глазам, чуть  узким, с  припухшими  тЯжелыми веками,  по  одежде,  скажем по
красным  мохеровым шарфам, по нутриевым шапкам,  по синеве щек,  по  тЯге  к
стадности и только потом по говору. Џусть даже они одеты во все европейское,
все  равно  что-то  есть,  что-то  да вылезет,  ну,  положим,  в  туфлЯх,  -
лакированно-остроносо-плетеное, что-то неевропеизируемое, пошлое,  рожденное
промежуточным  состоЯнием вышедшего  из деревни и не  пришедшего еще в город
человека. Ћни  проходили мимо,  а менЯ  кидало в такой жар, что, казалось, Я
сейчас задохнусь, и во мне опЯть расползалась та перепонка. џ ничего  не мог
с собой поделать. џ убеждал себЯ... но ужас, ужас...
     ‚о дворе дома,  где  жила  моЯ теща, лежали тополЯ:  их повалил  ветер,
сильный  бакинский норд. џ люблю этот ветер, ветер  моей родины; он отнимает
жизнь у  тополей,  но он  песет  жизнь городу, утопающему в  духоте. “павшие
тополЯ, превратившиесЯ со  временем в голые бревна,  складывали у невысокого
заборчика  детского  сада,  там  они  лежали  годами  непременным  атрибутом
дворового ландшафта, на  них залезали играть дети, отчего эти бревна, бывшие
тополЯ, поминутно превращались то в лошадок, то в паровоз, то в ракету, то в
запутанные  джунгли.  ‚  Январе из  них сложили  большой  костер. ‘оседского
двенадцатилетнего Ђндрюшку, приЯтелЯ  моего  сына, еле успели  выдернуть  из
огнЯ;  и  еще подгонЯли бензовозы,  окружали  и поливали, поливали бензином,
прЯмо из шланга, и семьЯми, семьЯми, семьЯми... а потом в город вошли танки.
‚ танках - молодые водители, молодые водители - молодые танки...
     <i>ЉрайнЯЯ</i> сущность дерева - горит, <i>крайнЯЯ</i> сущность веревки - душит...
     џ прилетел  в  Ѓаку  прохладной летней ночью. Џри выходе из самолета на
трап  сразу  наталкиваешьсЯ  на  стену  запаха,  и  даже не  запаха,  а  его
предощущениЯ, ты еще не понимаешь, что это, а внутри уже все сжимаетсЯ, и ты
с тревогой смотришь вперед, потом становитсЯ  Ясно - пахнет плотно, липко, и
во всем твоем  напрЯжении  виноват именно  этот осознаваемый не сразу  запах
керосина. …ще он  чувствуетсЯ в  метро,  где каменные  полы моютсЯ опилками,
смоченными в его грЯзноватом растворе;  запах... точнее было бы сказать так:
Я  уже  в  самолет  садилсЯ  с  синдромом  волнениЯ,  внутри  менЯ  жило уже
предощущение этого  неприЯтного  чувства,  прообраза страха, то  есть как бы
электрическаЯ цепь, включающаЯ его, уже была готова, собрана и опробована, и
достаточно было,  может быть, только  одной молекулы этого горючего, легкого
вещества, чтобы процесс лавинообразно началсЯ.
     Љогда Я написал этот абзац, Я поймал себЯ на том, что что-то менЯ в нем
не устраивает. „а, да, очень часто встречаетсЯ слово  "запах". џ стал искать
ему более точную замену - "дух", "вонь", "вонища", "смрад" - нет, все не то,
именно "запах". Ћказалось, что к этому слову невозможно подобрать  синонимы.
‚ероЯтно, оно  значает  длЯ  человека очень серьезное состоЯние  - состоЯние
"нахождениЯ в запахе", соседства с веществом, о котором не забыть.
     “  входа  в  аэропорт  -рыхлаЯ, жирнаЯ  каша  из  встречающих.  •очетсЯ
миновать ее побыстрей, хочетсЯ пробитьсЯ -  продратьсЯ - никого не задеть, и
тебЯ чтоб никто  не задел, а потом - узкаЯ клетка, где  выдают багаж, где ты
стоишь, плотно прижатый  к чьей-то  спине, с раздражением вдыхаешь вполгруди
запах  чужого  дорожного  пота  и  высматриваешь  свой  чемодан  среди  груд
спеленутых картонных коробок.
     ЊенЯ не покидает чувство тревоги, оно живет во мне и как бы помимо менЯ
заставлЯет ловить  и  анализировать тысЯчи деталей и примет, оно  заставлЯет
вглЯдыватьсЯ в  окружающие  лица,  держать  в фокусе  подходЯщего  человека,
отмечать в мельчайших  подробностЯх  пластику  его  движениЯ,  выражение его
глаз, лица, особенности движениЯ  его рук и ног. “ зрениЯ поЯвилась еще одна
особенность - оно стало объемным.
     - ‡дравствуйте, ваши документы.
     ќто патруль.
     Ќочью до  города можно  добратьсЯ только на  такси,  автобусы не ходЯт.
Љомендантский час до пЯти утра. оссе перегорожено военными рогатками.
     - ‚аши документы!
     Џри описании этой  поездки  Я все времЯ буду  сбиватьсЯ на телеграф, на
прЯмую  речь; фраза  как бы  сама укорачиваетсЯ, уплотнЯетсЯ, трассируетсЯ -
глаголы заменЯютсЯ тире, это не зависит от менЯ, эта судорожнаЯ торопливость
начинает жить во мне сразу  же. как только Я  вспоминаю те  летние бакинские
дни, предвестники  диких, страшных  событий.  ’огда жизнь, увиденнаЯ мной  в
Ѓаку,  напомнила чей-то отвлеченный репортаж, скорый, без знаков препинаниЯ.
’ире. ’очки. Њинимум слов.
     …хать  до города минут тридцать-сорок. „орога с обеих  сторон  обсажена
оливковыми деревьЯми, эльдарской сосной,  кипарисами и  туей - пышные клочки
зелени,  которыми она  выложена с обеих сторон. ‡а  зеленью  -  голаЯ желтаЯ
глина  с заброшенными  нефтЯными  вышками,  с  нефтЯными  озерами  пролитой,
грЯзной  нефти,  с  выступающими  на  поверхность  белыми солЯными  пЯтнами.
‚оенный  патруль   через  каждые  два-три   километра.  Ћчень  неуютно  себЯ
чувствуешь, когда тебЯ проверЯют через два-три километра.
     - Ђ авиабилет у вас есть? ЏредъЯвите, пожалуйста...
     Ђвиабилет  ЯвлЯетсЯ   пропуском   в  ночное  времЯ.   Њашина  аккуратно
притормаживает  перед  каждым  контрольно-пропускным  пунктом.  …сли  машина
постараетсЯ его объехать, по ней будут стрелЯть. Џосле ‘умгаита здесь больше
всего  боЯтсЯ   курсантов  военно-морского   училища:  они  стрелЯют  и   не
промахиваютсЯ.  џ  училсЯ в  этом  училище.  ‚ 1975  году  Я  вышел  из него
офицером.   ќто  хорошее  училище.  —ерез  десЯть  лет  после  выпуска   мои
однокашники вернутсЯ в него  и станут  преподавателЯми. ‚о времЯ сумгаитских
событий их сделают командирами рот и взводов,
     ‚ 1920 году  11-Я армиЯ во  главе  с Љировым вошла  в Ѓаку, Ћни  шли из
Ђстрахани пешком, босые,  голодные, оборванные, они шли днем и ночью.  Љогда
они вошли  в город,  начавшаЯсЯ было  армЯно-тюркскаЯ резнЯ  прекратилась. ‚
Ѓаку  есть площадь  Ћдиннадцатой  армии с  монументом в  середине,  и  среди
революционной  голытьбы   там  угадываетсЯ  фигура  революционного  местного
феллаха, а бабушка моЯ - кореннаЯ бакинка - говорила, что 11-Я армиЯ целиком
состоЯла из русских и украинцев,
     ‚от   и  теперь   русский   парень-десантник   в   свете  фонарЯ  долго
рассматривает мои документы.
     - €з ‹енинграда? ‡емлЯк. Љак там в ‹енинграде?
     ‚  1920-м 11-Я армиЯ шла пешком из Ђстрахани  и успела,  а  от  Ѓаку до
‘умгаита всего тридцать километров, и там безнаказанно резали трое суток...
     ЊоЯ бабушка трижды попадала в резню; в 1905-м, 14-м и 20-м, -  и всЯкий
раз  резнЯ,  побушевав несколько дней, прекращалась: либо  отцы армЯнской  и
тюркской общин  договаривались друг с другом, хоронили  своих пылких юношей,
обещаЯ  друг другу не  мстить,  либо в город  входили войска,  либо  солдаты
частей  регулЯрной  турецкой  армии,  пограбив,  понасильничав,  потаскав за
волосы армЯнок при  мышином  затаивании тюркского Ѓаку, через три днЯ вешали
на фонарных столбах своих же слишком рьЯных мародеров.
     ‚ 20-м году 11-Я революционнаЯ армиЯ успела и прекратила резню даже при
полном отсутствии  революционных  феллахов,  а через  70 лет  резнЯ  шлЯлась
пьЯной бабой по  ‘умгаиту  и заглЯдывала  с  отвратительной  ухмылкой в окна
роддомов, школ, больниц, и  только на  третьи  сутки туда  послали курсантов
военно-морского  училища,  которые там  сразу  же  и  совершенно озверели, а
задолго  до  резни   рабочие-армЯне  на  сумгаитских  заводах  по  госзаказу
вытачивали ножи  и пики.  "—то мы делаем?"  - спрашивали они, "Ђ вам не  все
равно? -  отвечали  им  в  заводоуправлениЯх. - ђаботайте, вам за это деньги
платЯт". € они работали, а потом увидели эти пики и ножи в  руках нападающих
- их подвозили  на самосвалах и  сваливали в  кучу перед беснующейсЯ толпой.
’ак рассказывали мне старые сумгаитские рабочие, чудом уцелевшие, потерЯвшие
семьи, кров, работу и смысл этой жизни, а Я смотрел на них и видел только их
набрЯкшие руки и пустые глаза на потерЯнных лицах.
     ‚о  времЯ  резни  была  парализована "скораЯ  помощь".  Њашины  "скорой
помощи"  останавливали,  шофера и врача выволакивали и силой вливали обоим в
глотку по бутылке водки, а если стоЯл на  ногах,  то  и по  две.  ‚одки было
сколько угодно.
     - ќто звери, это не люди! - говорил мой товарищ, азербайджанец, который
в те дни проезжал через ‘умгаит  на машине. - Ћстанавливают и  говорЯт: "„ай
бензин". Ћни людей заперли в автобусе и хотели их вместе с автобусом сжечь.
     - € ты дал?
     -  Ћни  звери.  ‘кажешь:  "Ќе  дам"  - и  тебЯ сожгут.  џ сказал: "‘ами
отливайте, у  менЯ  бензина  очень  мало".  Ћни  возились-возились, так и не
смогли  достать  -  у  менЯ  там устройство: никто,  кроме менЯ,  бензин  не
отольет.
     ...Љурсантов военно-морского училища  привезли в ‘умгаит на автобусах и
сгрузили. Њой  друг с детской кличкой Њурик,  капитан третьего ранга,  сидел
потом  передо  мной и  рассказывал,  что  внутренности  у  ребенка похожи на
внутренности кузнечика. Њурик волновалсЯ и  все повторЯл:  "Љак у кузнечика,
как  у кузнечика..." - "‡наешь,  в  детстве ловили кузнечиков  и  резали их,
очень  похоже... -  говорил  он  все это,  глЯдЯ в  точку.  -  Ћчень похоже,
очень..." Џотом он показал мне палку - черенок от обычной штыковой лопаты:
     -  ‘начала  у  нас  в  руках  ничего  не  было,  выгрузили  на  детские
внутренности и усмирЯй  как хочешь, а у них у всех ножи, потом вот эту штуку
выдали. Ћчень помогает. ђебЯта сначала как увидЯт мертвеца, женщину особенно
или  ребенка,  -  так  все: половина стоит плачет, половина  -  блюет, Ясно,
пацаны, потом привыкли. Ћстановили одного чурека: "‚ыворачивай карманы", - а
там; золотые  сережки  с  кровью -  из ушей  рвал. Њы таких  сначала милиции
сдавали, а потом как увидели, что она их за углом отпускает, так сами судить
стали:  возьмем в  круг - и палками, палками, чтоб больше не встал. Џалки не
успевали  менЯть,  за день измочаливались.  Ќалетаем, всех  к стене мордами,
ножи долой, ноги на ширине плеч, руки на стену. Ќе понимает? Џалкой взмахнул
- и зубы врассыпную.
     €  Њурик, мой  трепетный друг,  меломан, над  неловкостью  которого  мы
столько  раз  подшучивали  в  нашем  курсантском детстве,  делает  несколько
Яростных выпадов этой палкой, а Я улыбаюсь, мне хочетсЯ его обнЯть, прижать,
успокоить, чтоб только прекратить весь этот кошмар.
     џ не  помню, когда  возникло  это  давнее  чувство  жалости  к  Њурику.
"†алость  унижает  жалеемого" - тривиальнаЯ формула; Я сказал ее себе,  чтоб
чем-то  заполнить  пустоту,  возникшую  из-за поисков  примет, включающих  в
человеке  машинку  жалости.  Љакие  они,  эти  приметы?  ‚еночки  па  руках?
Ѓеззащитный  человеческий  пушок?  ‚ены-веночки...  что-то  должно  было  ее
включить; ты как бы  готов претворить в  себе жалость, ты готов ее исполнить
по  первому  уколовшему тебЯ признаку,  потому длЯ  включениЯ  этой  машинки
достаточно даже маленькой пылинки, на тебЯ упавшей.
     Њурик  у  нас ходил  в строю  танцующей  походкой. Ћн в ленкомнате один
слушал  пластинки,   и  во   всей  его  фигуре  угадывалась  тогда  какаЯ-то
напрЯженность, готовность к  принЯтию насмешки. ‚ курсантстве мы готовы были
осмеЯть кого угодно. ќто была  такаЯ роеваЯ жизнь - жизнь роем, где все, что
высовывалось,  тут же безжалостно  уничтожалось. ‚прочем, врЯд ли это  можно
было  назвать  жизнью,  иногда казалось, что жизнь  у нас  начиналась только
тогда,  кода мы вылетали  за забор, в  увольнение, когда  за несколько часов
нужно  было прожить как  бы  неделю: нужно было схватить булочку, мороженое,
кино,  девушку. "Џравда,  вкуснаЯ  булочка?"  -  говорили  мы  друг другу  и
кидались  к  мороженому.  ’ак  бывает,  когда  в  незнакомой  темной комнате
неожиданно зажигаетсЯ свет.  ‚зглЯд хочет схватить  сразу  все  и  все сразу
запомнить и впитать и мечетсЯ с предмета на предмет,
     Њурик был из военной  семьи. Џапа  у него  был офицером. Џапа спилсЯ  -
умер - бросил маму.
     - ‚аши документы?
     џ  подсчитал: от аэропорта  и до дома  нас  проверЯли пЯть раз,  машина
крутит по улицам, натыкаЯсь на военные рогатки, а в свете фар мелькают  лица
- пухлые,  детские  лица патрулей; улицы словно умерли - они темные, пустые,
как штольни,  горЯт фонари, и деревьЯ нависают над дорогой, и какое-то времЯ
кажетсЯ,  что  мы движемсЯ в  огромной серо-зеленой породе.  ‘коро  ландшафт
поменЯетсЯ и вдоль дороги, словно вбитые штыри, встанут кипарисы, и свет фар
будет поминутно  выхватывать из темноты  сотни  их  мохнатых  лап,  поднЯтых
вверх. ‚етер хозЯйничает на  улицах  Ѓаку; он  то взметает пыль, то разгонит
бумажки, то подхватит с дороги газету и с размаху набросит ее на кусты,  как
рубаху.
     „ом,  где   живет  мать  моей  жены,  -  стараЯ  хрущевка:  крепенький,
всепрощающий; ему  еще предстоит  увидеть, как через окна  будут выбрасывать
восьмидесЯтилетних  старух, как  будут  взламывать им двери и как они  будут
ползать, вымаливаЯ свое право на жизнь. “ старух очень крепкие руки...
     „лЯ менЯ теперь слово  "резнЯ" сконцентрировалось в  отвлеченный от его
смысла звук, но тоже длинный, вибрирующий, отвратительный.
     Ћн звенит в ушах. ‡вук этого слова тактилен до того, что хочетсЯ зажать
уши.  ‡ажимаешь их, а звук не уходит. џ ловил себЯ на том, что хочу заткнуть
себе ладонЯми ушные раковины. …сли нельзЯ уйти от физиологии звука, то можно
хотЯ бы изменить его тональность, сделать менее горЯчим,
     џ  представил  себЯ на месте этих  старух, когда  ломают  двери  твоего
жилища,  а  ты  сидишь,  не  в  силах  пошевелитьсЯ,  и.  вздрагиваЯ,  ждешь
следующего  удара, сокрушающего  хлипкую  дверь,  и результатом этой иллюзии
была самаЯ натуральнаЯ  тошнота  -  Я ощутил  ее  по  испарине, по  частому,
судорожному сглатыванию и мелкой плЯске желудка.
     Џриехали.  Њашина  осторожной  черепахой влезает  во двор,  знакомый  с
детства, подползает к подъезду и останавливаетсЯ. џ  даю  шоферу  пЯтнадцать
рублей, о которых мы  договорились; оценив боковым зрением сумму, он кивает,
скрываЯ  вожделение,  равнодушно  берет их и,  уже  забыв  обо  мне,  нервно
обернувшись, готовитсЯ подать  машину назад.  џ вылез  из  машины и  вошел в
подъезд, поднЯлсЯ на второй этаж по пыльным  ступенькам узкой лестницы, мимо
загаженного подъездного окна и  постучалсЯ. „верь тут же, быстро  открылась,
торопливо впустила менЯ и с шумом захлопнулась. ЊенЯ ждали.

     “ тещи с тестем  трехкомнатнаЯ квартира.  Ћна досталась им нелегко. „ом
строилсЯ  от завода,  и те, кому положены были квартиры, участвовали  в этом
строительстве,  а  когда дом  был  почти что  готов, пронессЯ слух,  что его
отбирают,  и все  сразу поверили, потому что у нас  обычно  отбирают в самый
последний момент.  Ѓудущие жильцы  вселились  в  недостроенный дом  и занЯли
оборону.  ‘лухи  подтвердились,  Явились  какие-то администраторы, они долго
бродили  по   квартирам  и   говорили,   что  "так  получилось",  что  "надо
освободить", но  "зато в следующий  раз..." а люди не  выселЯлись,  они  уже
вросли  в этот дом,  вцепились в него так,  как могут вцепитьсЯ в дом только
наши люди, и начальство сдалось.
     ’ри  душные  комнатки с низкими потолками,  со  скрипучим  паркетом,  с
малюсенькой  прихожей,  с крохонькой  кухонькой,  с  совмещенным санузлом; в
большой  комнате  -  гостиной  -  элементарнаЯ  мебель  с выставкой  посуды,
хрусталем,  бутылками,  книгами  -  синоним  благополучного  быта,  в  обеих
спальнЯх -  четверка стонущих от  старости деревЯнных  кроватей,  на окнах -
сетка от  комаров; есть  еще два балкончика:  один -  открытый  всем ветрам,
другой - застекленный, там есть лежак, на котором прохладно в душные ночи.
     ’еща   с  тестем  прожили  в  этом  доме  тридцать  лет.  ‘тарое  жилье
успокаивает. џ лежал на кровати, смотрел в окно, увитое виноградом, и думал,
что, может б