бы при помощи запираниЯ  домов  больных
не ограничивали в передвижении,  то  во  времЯ  сильного  жара,  в  бреду  и
беспамЯтстве, многие из них бегали бы взад-вперед по улицам города  и  даже,
как это в рЯде случаев и бывало, нападали бы на  прохожих,  подобно  бешеным
собакам, кусающим каждого, кто попадетсЯ им на пути; не  сомневаюсь  Я  и  в
том,  что  ежели  бы  какой  заразный   больной   в   припадке   неистовства
действительно укусил бы  кого-либо,  то  тот  (Я  имею  в  виду  укушенного)
непременно заразилсЯ бы той же болезнью со всеми соответствующими признаками
хвори.
     џ слыхал об одном заболевшем, который, не выдержав боли в бубонах -  их
было у него целых три, - вскочил с постели в одной рубашке, надел башмаки  и
собиралсЯ было накинуть кафтан, но сиделка воспротивилась  этому  и  вырвала
кафтан у него из рук; тогда он повалил  сиделку  и,  перешагнув  через  нее,
побежал в одной рубашке вниз по лестнице, и прЯмехонько на улицу,  к  ’емзе;
сиделка выбежала за ним и крикнула  сторожу,  чтобы  тот  задержал  его;  но
сторож, сам напуганный, не решилсЯ к нему прикоснутьсЯ и дал  беднЯге  уйти;
тот подбежал к ‘тиллЯрдскому спуску, скинул  рубаху,  бросилсЯ  в  ’емзу  и,
будучи хорошим пловцом, переплыл реку; вода, что называетсЯ,  прибывала,  то
есть двигалась в западном направлении, так что он достиг другого берега лишь
у ”елконского спуска, где и вылез на сушу; не встретив никого из людей  (все
это происходило ночью), он довольно долго бегал нагишом  по  улицам,  потом,
когда прилив кончилсЯ, вновь кинулсЯ в реку, вернулсЯ к ‘тиллЯрду, вылез  на
берег, добралсЯ до своего дома, постучалсЯ, поднЯлсЯ по лестнице и  залез  в
постель; и этот жуткий эксперимент вылечил его от  чумы;  дело  в  том,  что
резкие движениЯ руками и ногами при плавании растЯнули места, где находились
бубоны (а именно, под мышками и в паху), и привели к тому, что те созрели  и
прорвались; а холоднаЯ вода уменьшила жар в крови.
     ЋстаетсЯ только добавить, что Я рассказал эту, как и  некоторые  другие
истории, не будучи их свидетелем, и не могу поручитьсЯ  за  их  правдивость;
особенно в отношении того, что больной излечилсЯ после  этого  удивительного
приключениЯ, что, признаюсь, мне кажетсЯ очень сомнительным; но историЯ  эта
подтверждает тот факт, что больные в состоЯнии бреда  или,  как  говорЯт,  в
беспамЯтстве были склонны бегать по улицам и что таких людей было бы намного
больше,  если  бы  их  не  удерживали  запертые  дома;  в  этом,   по-моему,
заключалась едва ли не единственнаЯ польза этого сурового метода.
     ‚ то же времЯ на него была масса нареканий и жалоб. ‘ердце  надрывалось
слышать горестные крики больных, которые, пребываЯ в беспамЯтстве  от  болей
или от высокой температуры, были заперты, а то и привЯзаны  к  кроватЯм  или
креслам, чтобы они ничего не могли над собой сотворить,  и  которые  страшно
возмущались таким к  себе  отношением  и  тем,  что  им  не  дают,  как  они
выражались, умереть по всем правилам, как раньше.
     ЏоЯвление заболевших на улице  было  очень  огорчительно,  и  магистрат
делал все от него зависЯщее, чтобы предотвратить подобные вещи; но  так  как
случалось это обычно ночью и  длЯ  всех  неожиданно,  не  всегда  под  рукой
оказывались караульные, чтобы воспрепЯтствовать  бегству;  но  даже  и  днем
прибывший на место караул предпочитал не свЯзыватьсЯ с больными, так как  во
времЯ подобных приступов,  когда  болезнь  достигала  наивысшей  точки,  они
становились особенно заразны и не было  ничего  опаснее,  как  дотрагиватьсЯ
тогда до них. Ћбычно они бежали, сами не знаЯ куда, пока не падали замертво,
или пока, истощив свои силы, просто не падали, а умирали еще через  какое-то
времЯ - полчаса-час; и, самое грустное, они всегда приходили в  себЯ  в  эти
последние мгновениЯ и тогда особенно  горестно  и  проникновенно  оплакивали
свое  положение.  ‚се  это  было  еще  до  того,  как  потребовали  строгого
соблюдениЯ распорЯжениЯ относительно запертых  домов,  потому  что  поначалу
сторожа исполнЯли его не столь неукоснительно, как позднее; так продолжалось
до тех пор, пока их (Я хочу сказать, некоторых из сторожей) не стали  сурово
наказывать за попустительство и небрежение своими  обЯзанностЯми,  если  они
разрешали выходить из домов  людЯм,  вверенным  их  попечению,  не  важно  -
больным или здоровым.  Ќо  когда  сторожа  увидели,  что  к  ним  направлЯют
специальных чиновников, чтобы проверить их и либо заставить  исполнЯть  свои
обЯзанности, либо сурово наказать за нерадивость, они стали строже, и  людей
начали караулить всерьез,  что  вызвало  столько  злобы  и  возмущениЯ,  что
невозможно и  описать.  Ќо,  надо  признать,  сделать  это  было  совершенно
необходимо, раз уж никакие другие меры не были своевременно принЯты.
     …сли бы это не было сделано (Я говорю о строгом содержании больных  под
замком), ‹ондон превратилсЯ бы в самое чудовищное место на всем земном шаре;
и, судЯ по тому, что мне известно, в нем умирало бы прЯмо на улице не меньше
людей, чем в самих домах, потому  что,  когда  болезнь  достигала  наивысшей
точки, человек впадал в беспамЯтство  и  бредовое  состоЯние,  а  тогда  его
невозможно было удержать в постели иначе  как  силой;  многие,  кто  не  был
привЯзан к кроватЯм, выбрасывались из окон, когда видели,  что  через  дверь
выйти невозможно.
     ‚ те бедственные времена ввиду почти полного отсутствиЯ  общениЯ  между
людьми невозможно было кому-либо  одному  разузнать  обо  всех  удивительных
происшествиЯх, происходивших в разных семьЯх; особенно же никто не  знает  и
до сего днЯ, сколько людей в состоЯнии бреда утопилось в ’емзе и в  речушке,
вытекающей из болот около  •экни,  которую  обычно  называют  “эр-ђивер  или
•экни-ђивер. ‚ еженедельных сводках таких людей было указано немного; неЯсно
было и то,  утонули  ли  они  случайно  или  утопились  умышленно.  Ќо  могу
утверждать, что только лично мне было известно больше утопившихсЯ в тот год,
чем было указано во всех сводках вместе взЯтых: ведь многие тела  так  и  не
были найдены, хотЯ доподлинно известно было, что люди погибли. ’о  же  можно
сказать и о других способах самоубийства. Ћдин  человек  с  “айткросс-стрит,
или  ее  окрестностей,  сжег  себЯ  живьем  прЯмо  в  постели;  {265}   одни
утверждали, что сделал он это нарочно,  другие  -  что  благодарЯ  коварству
сиделки; но все сходились на том, что он был болен чумой.
     Ќе раз в то времЯ Я думал о том, что лишь по великой милости ЏровидениЯ
не было в тот год в  ‘ити  пожаров,  по  крайней  мере  больших  пожаров;  в
противном случае это было бы страшным несчастьем:  ведь  людЯм  пришлось  бы
тогда либо не тушить их вовсе,  либо  собиратьсЯ  кучками,  а  то  и  целыми
толпами, несмотрЯ на опасность заразы, и не думать, в какие дома они входЯт,
какие пожитки перетаскивают, с какими людьми общаютсЯ.  Ќо  получилось  так,
что, не считаЯ пожара в Љрипплгейтском приходе и еще двух небольших пожаров,
тут же потушенных, в продолжение всего года такого рода неприЯтностей больше
не было. ђассказывали об одном доме на ‘уон-ќлли, между ѓосуэлл-стрит (в той
ее части,  что  ближе  к  Ћлд-стрит  {266})  и  ‘ент-„жон-стрит;  {267}  его
обитатели заразились чумой и постепенно вымерли все  до  единого.  ЏоследнЯЯ
женщина - ее нашли мертвой прЯмо на полу, похоже, легла так,  чтобы  умереть
перед камином; огонь вырвалсЯ наружу и прожег дощатый  пол  и  стропила  под
ним, все вплоть до тела, однако не тронул покойницы (правда,  на  ней  почти
ничего не было) и сам собой затих, не повредив  всего  дома,  хотЯ  это  был
ветхий деревЯнный домишко. Ќасколько правдива эта историЯ, не могу  сказать,
но город, на следующий год жестоко пострадавший от пожара,  в  том  году  не
испытал на себе этого бедствиЯ.
     Ћднако, учитываЯ бредовое состоЯние больных во времЯ агонии,  о  чем  Я
уже говорил, и  то,  что  в  своем  безумии  они,  находЯсь  без  присмотра,
совершали  самые  отчаЯнные  поступки,  было  очень  странно,  что   никаких
несчастий такого рода не произошло.
     ЊенЯ не раз спрашивали (но Я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос),
как получилось, что столько  больных  ходило  по  улицам,  в  то  времЯ  как
зараженные дома так тщательно выискивались, запирались и охранЯлись.
     Џризнаюсь, не знаю, что на  это  сказать,  кроме  следующего:  в  таком
огромном и многолюдном городе невозможно было  сразу  найти  все  зараженные
дома или сразу запереть все такие дома, так что многие свободно  разгуливали
по улицам, где хотели, прежде чем становилось известно, что они из такого-то
и такого-то зараженного дома.
     Џравда,  как  некоторые  доктора   говорили   лорд-мэру,   зараза   так
свирепствовала в определенные периоды, люди заболевали так часто  и  умирали
так быстро, что невозможно, да и бессмысленно было ходить и расспрашивать  -
кто болен, кто здоров, или запирать их так тщательно, как это  следовало  бы
делать; ведь иногда почти все дома на улице были заражены, а то и все жители
в этих домах; и, что еще хуже, ко времени, когда становилось  известно,  что
дом заражен, оказывалось, что большинство находившихсЯ  в  нем  больных  уже
давно перемерло,  а  остальные  сбежали,  боЯсь,  что  их  запрут;  так  что
бессмысленно было числить  такой  дом  зараженным  и  запирать  его:  зараза
произвела свои опустошениЯ и ушла из дома еще до того, как  стало  известно,
что в доме есть больные.
     “же  это  должно  бы  убедить  любого  разумного  человека,   что   раз
предотвратить распространение заразы было выше возможностей магистрата, да и
выше любых человеческих возможностей и ухищрений, то  и  практика  запираниЯ
домов совершенно не помогала этой  цели  {268}.  „ействительно,  польза  длЯ
общества была от нее незначительной по сравнению  с  тем  горестным  грузом,
которым  она  оборачивалась  длЯ  запертых  так  вот  семей;  и  пока  Я,  в
соответствии  с  занимаемой  должностью,  был  причастен  к  введению   этих
строгостей, Я не раз имел случай убедитьсЯ, что они не отвечают своей цели.
     Ќапример, менЯ  как  наблюдателЯ  (или  визитера)  попросили  разузнать
поподробнее о положении нескольких зараженных семей, но не успевали мы дойти
до домов, где Явно поселилась чума,  как  кто-нибудь  из  семейства  сбегал.
Њагистрат возмущалсЯ, упрекал наблюдателей в нерадивости  при  расспросах  и
проверках. Ќо дома стоЯли зараженными задолго до того, как  это  становилось
известно. Ќе понадобилось и много  времени  (ведь  Я  выполнЯл  это  опасное
поручение лишь половину положенного двухмесЯчного срока), чтобы понЯть,  что
у  нас  нет  другого  способа  разузнать  о  положении  семьи,   кроме   как
расспрашивать у дверей самих обитателей дома и их соседей. —то  же  касаетсЯ
того, чтобы войти в дом и обыскать его, то подобной  мере  городские  власти
никогда не решились бы подвергнуть население;  да  и  никакой  горожанин  не
согласилсЯ  бы  участвовать  в  таком  предприЯтии:  ведь  это  бы   значило
подвергнуть себЯ неминуемому заражению и смерти, да еще погубить свою семью;
а кроме того, ни один честный уважающий  себЯ  гражданин  не  осталсЯ  бы  в
‹ондоне, если б знал, что может подвергнутьсЯ такому унижению.
     ’ак что точность наших сообщений зависела от ответов  соседей  и  самих
членов семьи, и было очевидно, что от неверных сведений не избавишьсЯ.
     Џравда, хозЯин дома был обЯзан в течение  двух  часов  давать  сведениЯ
наблюдателю,  если  кто-нибудь  из   его   домочадцев   заболевал   (точнее,
обнаруживал признаки заразной  болезни);  но  находилось  столько  предлогов
избежать этого и оправдать  допущенную  небрежность,  что  редко  кто  давал
сведениЯ до того, как дом не покидали все те, кто хотел это сделать, будь то
здоровые или больные;  и  до  тех  пор,  пока  это  так  продолжалось,  было
совершенно очевидно, что запирание  домов  не  ЯвлЯетсЯ  достаточной  мерой,
способной предотвратить распространение  заразы:  ведь,  как  Я  уже  где-то
упоминал, многие уходили уже зараженными, хотЯ могли  и  не  подозревать  об
этом. € некоторые из них ходили по улицам, пока не падали  замертво;  не  то
чтобы болезнь внезапно поражала их,  как  удар  пули,  -  зараза  уже  давно
гнездилась у них в крови и постепенно овладевала всеми жизненными  органами,
пока наконец не добиралась до сердца: тогда больной умирал внезапно,  падаЯ,
как при обмороке или апоплексическом ударе.
     Џоначалу, как мне известно, даже некоторые из  наших  врачей  полагали,
что люди, умиравшие вот так прЯмо на улице, заболевали в тот  самый  момент,
когда они падали замертво, будто их настигал гром небесный, подобно тем, кто
погибал от удара молнии; однако позднее они изменили свое мнение,  так  как,
обследовав тела погибших такой смертью,  они  обнаружили  либо  проступившие
бубоны, либо другие Явные признаки болезни, котораЯ угнездилась в них ранее,
чем первоначально полагали врачи.
     Џоэтому-то, как Я уже говорил, мы, наблюдатели, зачастую не в состоЯнии
были узнать, заражен ли тот или иной дом, пока не было  уже  слишком  поздно
запирать его или, как иногда бывало, пока не умирали все  оставшиесЯ  в  нем
обитатели. Ќа Џеттикоут-‹ейн {269} заразу занесли сразу в два  соседствующих
дома, и несколько человек в них заболело, но болезнь  так  хорошо  скрывали,
что наблюдатель (он был моим соседом) так ничего и не знал о ней,  пока  ему
не прислали записку, что люди в  этих  двух  домах  все  перемерли  и  нужно
послать туда телеги, чтобы доставить трупы на  кладбище.  „ело  в  том,  что
главы  обеих  семей,  объединив  усилиЯ,  устраивали   так,   что,   завидев
наблюдателЯ, одновременно выходили из дома и отвечали друг за друга (то есть
лгали), да еще  заставлЯли  кого-нибудь  из  округи  подтверждать,  что  они
здоровы (а те, возможно, и сами пребывали в неведении); и  так  продолжалось
до тех пор, пока смерть не сделала невозможным  долее  хранить  тайну  и  не
пришлось ночью заказывать погребальные телеги к обоим домам; так что все,  в
конце  концов,  вышло  наружу.  Ќо  когда  наблюдатели  приказали  констеблю
запереть дома, там уже не было никого, кроме троих умирающих - двое в  одном
доме и один в другом - и двух сиделок, которые признались, что в дом  попала
зараза вот уже девЯть-десЯть дней назад, что пЯтерых  здесь  уже  схоронили,
все же остальные члены семей (а семьи  были  большие)  сбежали,  -  кто  уже
захворавший, кто здоровый, а кто неизвестно - здоровый или больной.
     ‚ другом доме в том же переулке  хозЯин,  когда  кто-то  из  домочадцев
заразилсЯ, не желаЯ, чтобы дом его был заперт, скрывал это, сколько  мог,  а
потом решил сам себЯ  запереть:  он  намалевал  огромный  красный  крест  на
дверЯх, а под ним слова: "„а поможет нам Ѓог!" -  и  таким  образом  ввел  в
заблуждение  наблюдателЯ,  который  решил,  что  это  сделал  констебль   по
распорЯжению другого наблюдателЯ (на каждом участке их было двое);  так  что
хозЯин мог свободно входить и выходить из дома, хоть в нем и  были  заразные
больные, до тех пор, пока не был  обнаружен  обман,  а  тогда  он  бежал  со
здоровыми членами семейства и слугами, так что их так и не заперли.
     ‚се это, как Я уже говорил,  делало  весьма  затруднительным,  если  не
вовсе невозможным, остановить распространение заразы  при  помощи  запираниЯ
домов; и могло тут помочь  только  одно:  если  бы  люди  перестали  считать
подобное запирание несчастьем, согласились бы добровольно подвергатьсЯ ему и
стали бы своевременно и  чистосердечно  сообщать  в  магистрат,  что  они-де
заразны, и делать это сразу же, как только сами о том  узнают;  но  так  как
ожидать этого не приходилось и нельзЯ  было  рассчитывать,  что  наблюдатели
будут заходить в дома и их обыскивать, то всЯ польза от запираниЯ домов  шла
прахом, и лишь немногие из них запирались вовремЯ, кроме домов тех беднЯков,
которым не  удавалось  скрыть  болезнь,  да  тех  немногих  хозЯев,  которые
выражением ужаса и оцепенениЯ сами себЯ выдавали.
     џ освободилсЯ от этой опасной службы сразу же, как  только  смог  найти
себе - за небольшую сумму - подходЯщую замену; и таким образом вместо  того,
чтобы служить два месЯца, как полагалось, Я прослужил не более трех  недель;
и вовремЯ ушел, учитываЯ, что к этому времени наступил уже август и  болезнь
стала особенно свирепствовать в нашем конце города.
     ‚о времЯ выполнениЯ этой моей работы Я, не скрываЯсь, свободно  выражал
свое мнение относительно запираниЯ домов  в  разговорах  с  соседЯми;  и  мы
единодушно сошлись на том, что  все  эти  строгости,  сами  по  себе  крайне
неприЯтные, имели и еще один главный недостаток: они не достигали своей цели
и приводили лишь к тому, что, как Я уже говорил,  заразные  люди  все  времЯ
ходили по улицам; и мы пришли к общему мнению, что во всех отношениЯх  лучше
было бы отделЯть здоровых людей от больных и оставлЯть с ними лишь тех,  кто
в таких обстоЯтельствах бралсЯ за ними ухаживать и соглашалсЯ быть  запертым
вместе с ними.
     Ќаше  предложение  об отделении здоровых от больных относилось только к
зараженным  домам  {270},  и  запирать  больных - не значит покушатьсЯ на их
свободу; тот, кто сам не мог передвигатьсЯ, если находилсЯ в здравом уме, не
стал  бы  возмущатьсЯ этим. Љонечно, когда больные начнут бредить и впадут в
беспамЯтство,  они  станут  кричать и жаловатьсЯ на жестокость обращениЯ; но
что  касаетсЯ  удалениЯ  из этих домов здоровых людей, мы считали это весьма
разумным  и  справедливым;  ради  их  же  собственного блага они должны быть
отделены  от  заболевших, а длЯ безопасности остальных людей должны какое-то
времЯ  прожить  в  уединении,  дабы  убедитьсЯ, что они здоровы и не заразЯт
остальных;   мы   считали,  что  двадцати-тридцати  дней  длЯ  этого  вполне
достаточно.
     €  конечно,  если  бы  здоровым  людЯм  предоставили  дома  длЯ  такого
полукарантина, они имели бы куда меньше оснований считать  себЯ  обиженными,
чем теперь, когда их запирали в домах вместе с больными.
     ‡десь,  однако,  следует  заметить: когда похороны стали столь частыми,
что  перестали  звонить в колокола, нанимать плакальщиков, надевать траур по
усопшим,  как раньше, да что там, даже делать гробы длЯ покойников - короче,
когда  свирепость  болезни  столь  возросла, дома вообще перестали запирать.
Џохоже,  были  использованы  все  средства и все оказалось бесполезным: чума
распространЯлась  с  сокрушительной  силой,  подобно  тому,  как  год спустЯ
распространЯлсЯ  огонь,  сжигаЯ  все на своем пути с такой Яростью, что люди
отчаЯлись  в  своих  попытках  остановить  его,  вот  и чума дошла до такого
буйства,  что люди сидели в оцепенении и смотрели друг на друга, подавленные
отчаЯнием; целые улицы казались вымершими; и не только из-за запертых домов,
а  просто  их  обитателей  не осталось в живых; двери в опустелых домах были
распахнуты,  рамы  раскачивал ветер, и некому было протЯнуть руку и прикрыть
их.  Љороче,  люди  начали  поддаватьсЯ  страху, что все попытки противитьсЯ
болезни  тщетны,  что  нет  надежды и всех ждет одно только горе; и именно в
этот  момент  величайшего всеобщего отчаЯниЯ Ѓогу угодно было остановить уже
занесенную  руку  и  умерить  Ярость болезни, притом настолько Явно, что это
выглЯдело  не  менее  устрашающе,  чем ее начало, и показало, что все вершит
именно  …го рука, рука ‚севышнего, хотЯ и не без участиЯ земных посредников,
о чем Я еще скажу в надлежащем месте.
     Ќо  все  же  Я  должен  рассказать  о  самом  разгаре   чумы,   об   ее
опустошительном буйстве, о людЯх, оцепеневших, как Я уже  говорил,  в  немом
отчаЯнии. Џросто невероЯтно, до каких крайностей доводила людей чума в самый
разгар  болезни,  и  эта  часть  повествованиЯ,  думаю,   будет   не   менее
впечатлЯющей, чем остальные. ђазве не  потрЯсает  человека,  находЯщегосЯ  в
здравом уме, не производит глубочайшего впечатлениЯ на душу его вид мужчины,
почти голого, выскочившего из дома, возможно, прЯмо  с  постели,  на  улицу,
отходЯщую от  •эрроу-ќлли  -  довольно  оживленного  пересечениЯ  нескольких
улочек, переулков и проездов в районе ЊЯсного рЯда в “айтчепле, -  повторЯю,
разве может не потрЯсти вид этого  беднЯги,  выскочившего  прЯмо  на  улицу,
распевающего и пританцовывающего со всЯкими шутовскими ужимками, в то  времЯ
как за ним вдогонку спешат жена и пЯтеро-шестеро ребЯтишек; те умолЯют  его,
ради всего свЯтого, вернутьсЯ домой и просЯт прохожих помочь им, но тщетно -
никто не решаетсЯ подойти, а тем более прикоснутьсЯ к нему.
     ‘  горечью  и  сокрушением смотрел Я на них из окна; мне было прекрасно
видно,  что  все  это  времЯ беднЯга просто корчилсЯ от боли, так как у него
были (это мне сказали потом) два бубона, которые никак не могли нагноитьсЯ и
прорватьсЯ;  доктор, чтобы прорвать их, наложил едкие примочки на эти места,
которые жгли ему кожу, как каленым железом. Ќе знаю, что сталось с беднЯгой,
но думаю, что он так и бегал до тех пор, пока не упал замертво.
     Ќеудивительно, что и сам внешний вид города стал  устрашающим.  Ћбычное
движение людей по улицам, столь естественное длЯ нашей части города,  сильно
уменьшилось. Џравда, Ѓиржа не была закрыта, но ее почти не  посещали  {271}.
“личных огней не зажигали; на несколько дней, когда был сильный ливень,  они
вообще потухли; но дело было не только в ливне: некоторые доктора настаивали
на том, что огонь не просто бесполезен, но и опасен длЯ здоровьЯ {272}.  ќто
вызвало бурные протесты и было доведено до сведениЯ лорд-мера. „ругие, и  не
менее известные, доктора, наоборот, говорили,  что  огонь  усмирЯет  буйство
болезни. Ќе могу привести доводы противоборствующих  сторон,  помню  только,
что они очень Яростно сражались друг с другом. Ћдни были  за  огонь,  только
жечь нужно дерево, а не уголь, и даже определенные сорта дерева, лучше всего
ель и кедр из-за сильных испарений скипидара; другие стоЯли за уголь,  а  не
дерево, из-за серы и битума; а третьи - ни за то,  ни  за  другое.  ‚  конце
концов мэр отдал распорЯжение отказатьсЯ от огнЯ, более  всего  из-за  того,
что чума так разгулЯлась, что стало очевидно: никакие средства ее не  берут,
а скорее наоборот - заставлЯют  свирепствовать  еще  пуще.  ќто  бездействие
магистрата  проистекало,  скорее,  от  невозможности  применить   какие-либо
действенные средства, чем от нежеланиЯ потрудитьсЯ или взЯть  на  себЯ  груз
ответственности, потому что, надо  отдать  властЯм  справедливость,  они  не
жалели ни собственных трудов, ни самих себЯ. Ќо ничто  не  помогало:  зараза
бушевала, и люди были угнетены и напуганы до последней степени  -  до  того,
что, как Я уже говорил, они разрешили себе предатьсЯ отчаЯнию.
     Ќо,  позвольте  тут  же  заметить,  когда  Я  говорю,  что  люди  стали
поддаватьсЯ отчаЯнию, Я вовсе не имею в виду  так  называемое  безверие  или
сомнениЯ в вечной жизни, а лишь сомнение в  том,  что  им  удастсЯ  избежать
заразы и пережить чуму, котораЯ настолько разбушевалась и так обрушилась  на
людей, что почти никто из заболевших в это времЯ (то  есть  в  августе  и  в
сентЯбре), когда  она  была  в  разгаре,  не  уцелел;  {273}  в  отличие  от
заболевших в июне, июле и начале августа (когда, как Я уже  говорил,  многие
продолжали жить еще немало дней, а уж потом  умирали,  долгое  времЯ  спустЯ
после того, как Яд попадал им в кровь), теперь, наоборот, люди, заболевшие в
две последние недели августа и три первые недели сентЯбрЯ, обычно умирали  в
два, самое большее в три днЯ, а многие и сразу в тот же день, как  заболели;
были ли это самые тЯжелые "собачьи дни", и, как  утверждали  астрологи,  все
объЯснЯлось дурным воздействием ‘ириуса {274}, или  же  все  ростки  заразы,
которые до того носили в себе люди, вдруг проросли одновременно, -  не  могу
сказать, однако именно в это времЯ сообщили, что однажды  более  трех  тысЯч
человек унесло за одну ночь; и те,  кто,  по  их  утверждениЯм,  внимательно
изучал этот факт, говорили, что все они  умерли  в  течение  двух  часов,  а
именно - между часом ночи и тремЯ часами утра. —то касаетсЯ внезапности этих
смертей, значительно возросшей по сравнению с тем, что было раньше, то здесь
привести можно несметное количество примеров,  в  том  числе  и  среди  моих
соседей. Ћдно семейство, состоЯвшее  из  десЯти  человек  и  проживавшее  по
соседству со мной, неподалеку  от  ’емпл-бар,  еще  в  понедельник  казалось
совершенно  здоровым;  однако  к  вечеру  заболели  служанка   и   один   из
подмастерьев и умерли к утру; к этому времени заболел другой  подмастерье  и
двое детей, один из которых умер к вечеру вторника; а остальные -  в  среду.
Љороче говорЯ, к полудню в субботу умерли все  -  хозЯин,  хозЯйка,  четверо
детей и четверо слуг; и дом совершенно опустел, если  не  считать  старушки,
котораЯ приходила присматривать за пожитками по распорЯжению  брата  хозЯина
дома, жившего неподалеку, однако не заболевшего.
     Њного  домов  опустело,  так как всех их обитателей свезли на кладбище;
особенно  в  переулке рЯдом с вывеской ЊоисеЯ и Ђарона {275}, с той стороны,
где   ‡астава   {276},   только  немного  подальше,  -  там  было  несколько
прилепившихсЯ друг к другу домишек, в которых, говорили, ни единого человека
в  живых  не осталось. € те, кто умерли последними, слишком долго оставались
непохороненными; причиной тому было вовсе не то, как писали некоторые, будто
в  городе не осталось живых хоронить своих мертвецов, а то, что смертность в
переулке   была  такова,  что  некому  оказалось  сообщить  погребальщикам и
могильщикам,  что  нужно  вывезти  и  захоронить трупы. ѓоворили, - не знаю,
правда,   насколько  это  верно,  -  будто  некоторые  тела  так  прогнили и
разложились, что стоило огромного труда их убрать; а так как телеги не могли
подъехать  ближе,  чем  ќлли-ѓейт на •ай-стрит, это еще усложнЯло дело; но Я
даже  не  знаю  точно, сколько там оставалось трупов. € потом, Я уверен, что
такое случалось не часто.
     Љогда люди, как Я уже говорил, впали в полное отчаЯние и безнадежность,
это возымело одно странное действие: недели  на  три-четыре  люди  отбросили
страх  и  осторожность,  они  более  не  сторонились  встречных,  не  сидели
взаперти, а ходили куда хотели и вновь начали общатьсЯ друг с другом. "џ  не
расспрашиваю вас, как вы себЯ  чувствуете,  -  частенько  говорили  они  при
встрече, - как не рассказываю и о собственном здоровье; совершенно очевидно,
что оба мы погибнем; так что теперь уже не имеет значениЯ, кто болен сейчас,
а кто здоров". € вот они, отчаЯвшись, начали ходить в любые места,  в  любую
компанию.
     Ќе менее  удивительно,  чем  эти  светские  сборища,  было  и  то,  как
толпились люди у церкви. Ћни больше не задавались  вопросами,  с  кем  рЯдом
сидЯт, что за зловонные запахи обонЯют или в каком состоЯнии, судЯ по  виду,
находЯтсЯ окружающие их люди; они уже смотрели на себЯ как на  покойников  и
ходили в церковь без малейших  предосторожностей;  и  стоЯли  толпой,  будто
жизнь их не имела ни малейшего значениЯ по сравнению с тем,  ради  чего  они
собрались здесь. € воистину, рвение, с каким они посещали храм,  серьезность
и внимание,  с  которыми  слушали  свЯщенника,  показывали,  какое  огромное
значение придавали бы люди служению Ѓогу, если б думали,  каждый  раз  когда
посещают –ерковь, что этот день их последний.
     Ѓыло  и  еще  одно  странное  воздействие  отчаЯниЯ:   люди   отбросили
предрассудки, им стало все равно, какой свЯщенник стоит  на  кафедре,  когда
они приходЯт в церковь. Ќе подлежало  сомнению,  что  множество  свЯщенников
погибло во времЯ этого всеобщего бедствиЯ; другим  же  не  хватило  мужества
встретить его достойно, и они бежали из города,  если  имели  хоть  какое-то
пристанище  в  провинции.  ’ак  что  некоторые  приходские   церкви   стоЯли
бесхозными, и народ вовсе не возражал, чтобы свЯщенники-диссиденты,  которые
несколько лет назад были  лишены  приходов,  согласно  парламентскому  акту,
известному как Ђкт о единообразии {277}, проповедовали бы теперь в  церквах;
да и сами  свЯщеннослужители  без  возражениЯ  принимали  их  помощь;  таким
образом, многие из тех, кому, что называетсЯ,  заткнули  рты,  теперь  вновь
обретали голос и могли читать проповеди публично.
     ‡десь можно заметить, и надеюсь, это  будет  не  лишнее,  что  близость
смерти быстро примирЯет добропорЯдочных людей друг с другом и что только из-
за легкости нашей  жизни  и  из-за  того,  что  мы  стараемсЯ  не  думать  о
неизбежном  конце,  свЯзи  наши   разрываютсЯ,   злоба   накипает,   крепнут
предрассудки, пренебрежение милосердием и христианским  единением,  как  это
имеет место в наши дни. …ще один чумной год всех нас  примирил  бы;  близкое
соседство смерти или болезни, угрожающей смертью, выгнало  бы  всю  присущую
нам желчность, покончило бы со всЯкой враждебностью и заставило бы взглЯнуть
на многие вещи иными глазами. Џодобно тому, как люди, принадлежавшие ‚ысокой
церкви, соглашались  слушать  проповеди  диссидентских  свЯщенников,  так  и
диссиденты, которые раньше с необычайным упорством отказывались от  единениЯ
с ‚ысокой церковью, теперь не гнушались заходить в приходские  храмы  и  там
молитьсЯ; но как  только  страх  перед  заразой  уменьшилсЯ,  все  вновь,  к
сожалению, вернулось в старое русло.
     џ упоминаю обо всем этом просто как об историческом факте. “  менЯ  нет
намерениЯ приводить какие-либо доводы, чтобы побудить одну из сторон или обе
сразу к более милосердному отношению друг к другу. Ќе думаю, чтобы  подобный
разговор  оказалсЯ  уместным,   тем   более   действенным;   разрыв   скорее
увеличиваетсЯ, чем уменьшаетсЯ, и грозит стать  еще  сильнее,  да  и  кто  Я
такой, чтобы считать себЯ способным повлиЯть на ту или  иную  сторону?  Њогу
повторить лишь одно: смерть, бесспорно, всех нас  примирит;  по  ту  сторону
могилы все мы вновь станем братьЯми. Ќа Ќебе, куда,  надеюсь,  попадут  люди
любых партий и любых убеждений, не будет ни предрассудков, ни сомнений;  там
все мы будем одних взглЯдов, единого мнениЯ. Џочему же не можем мы идти рука
об руку к тому пристанищу, где все мы  соединимсЯ  без  колебаний  в  вечной
гармонии и любви? ЏовторЯю, почему не  можем  мы  этого  сделать  здесь,  на
земле, Я не знаю и скажу в свЯзи с этим только одно: это весьма прискорбно.
     џ мог бы еще  долго  описывать  бедствиЯ  того  ужасного  времени  -  и
отдельные сценки, которые мы видели ежедневно,  и  жуткие  выходки,  к  коим
болезнь вынуждала потерЯвших разум  людей;  и  те  ужасные  случаи,  которые
приключались теперь на улицах; и панический страх, который не покидал  людей
даже дома: ведь теперь даже члены семьи стали боЯтьсЯ друг друга.  Ќо  после
того, как Я рассказал уже об одном мужчине, привЯзанном к кровати,  который,
не видЯ иного способа освободитьсЯ, поджег постель  свечой,  до  которой,  к
несчастью, смог дотЯнутьсЯ, и сжег себЯ заживо; или о  другом,  который  под
пыткой нестерпимой боли отплЯсывал и распевал нагишом  на  улице,  повторЯю,
после того, как Я обо всем этом уже рассказал, -  что  можно  еще  добавить?
Љакие слова найти, чтобы передать читателю еще более живо беды того  времени
или внушить ему более полное представление о тех невообразимых страданиЯх?
     Џризнаюсь,  времЯ  было  ужасное,  подчас  моЯ решимость почти покидала
менЯ,  и  не  было  у  менЯ  и  помину  той  храбрости,  как  поначалу. …сли
отчаЯнность  ситуации  довела  других  до того, что они стали расхаживать по
улицам,  то  Я,  наоборот,  заперсЯ  дома,  и кроме путешествиЯ в Ѓлэкуэлл и
ѓринвич,  о  котором  уже  рассказывал и которое было предпринЯто просто как
прогулка,  -  потом  уже  никуда почти не выходил, как, впрочем, и в течение
двух  недель  перед  этой  прогулкой. џ говорил уже, что не раз сокрушалсЯ о
том,  что  решилсЯ  остатьсЯ  в  городе и не уехал с братом и его семьей, но
теперь  уже  поздно  было куда-либо уезжать; так что Я заперсЯ и оставалсЯ в
доме  довольно долго; но в конце концов терпение мое истощилось, и Я решилсЯ
показатьсЯ  на  улице;  потом  менЯ  призвали  исполнЯть это омерзительное и
опасное  поручение, о чем Я уже говорил, так что мне пришлось снова выходить
из  дома;  но когда времЯ службы прошло, а чума была еще в полном разгаре, Я
вновь  заперсЯ  и  просидел  так  еще  десЯть-двенадцать дней, в продолжение
которых  наблюдал  немало  жутких  сцен  на собственной улице, вроде той, на
•эрроу-ќлли,  когда  взбесившийсЯ  беднЯга  плЯсал  и  распевал  в состоЯнии
агонии,  да  и  много  других,  ей подобных. ђедкий день не случалось ничего
ужасного  в  том  конце,  что  ближе к •эрроу-ќлли; ведь там жила в основном
беднота,  все  больше  мЯсники  или  люди,  так или иначе свЯзанные с мЯсной
торговлей.
     €ногда целые толпы народа,  как  правило  женщины,  выбегали  из  этого
переулка с жутким шумом - ужасающей смесью визга,  плача  и  зова,  так  что
понЯть, в чем дело,  никто  из  нас  не  мог.  ‚  самую  глухую  часть  ночи
погребальные телеги всегда стоЯли у переулка: ведь если бы они туда заехали,
то не смогли бы развернутьсЯ, да и проехать насквозь  было  невозможно.  ’ак
они и стоЯли у переулка в ожидании мертвецов, а если и уезжали нагруженными,
то вскорости вновь возвращались: ведь церковное  кладбище  было  неподалеку.
Ќевозможно описать крики и шум, какие поднимала эта беднота, когда  выносили
трупы детей и друзей их к телегам; а покойников было столько, что можно было
подумать, будто в переулке уже никого не осталось  или  что  его  обитателей
хватило бы, чтобы заселить небольшой городок. Ќесколько раз  оттуда  кричали
"“бивают!", несколько раз - "Џожар!", но,  похоже,  все  это  были  бредовые
жалобы несчастных, доведенных до отчаЯниЯ людей.
     Џолагаю, и в других местах было то  же:  ведь  шесть-семь  недель  чума
свирепствовала так жутко, что и описать невозможно, зараза  распространЯлась
с  такой  быстротой,  что  в  какой-то  мере  поломала  образцовый  порЯдок,
поддерживаемый магистратом, о котором Я так много говорил (Я  имею  в  виду,
что на улицах не было трупов и похороны производились лишь в ночное  времЯ),
потому что необходимо было в этом крайне  бедственном  положении  как  можно
быстрее хоронить людей {278}.
     Ќе могу не  упомЯнуть  и  еще  об  одном.  „есница  Ѓожьего  правосудиЯ
проЯвилась еще и  в  том,  что  предсказатели,  гадалки,  астрологи  и  тому
подобные чародеи - фокусники, составители гороскопов, сновидцы  и  прочие  -
совершенно исчезли - нельзЯ было сыскать ни единого. џ глубоко убежден,  что
многие из них, оставшись в городе в надежде  заработать  большие  деньги  (и
действительно их доходы благодарЯ глупости и  безрассудству  лондонцев  были
какое-то времЯ непомерно велики), - погибли в разгар бедствиЯ. ’еперь же они
смолкли: многие из них спали вечным сном, оказавшись  бессильны  предсказать
свою  участь  и  вычислить  срок  собственной  жизни.  Ќекоторые   горожане,
настроенные наиболее враждебно по отношению к ним, утверждали, что  все  они
перемерли. џ сильно в этом сомневаюсь, но верно одно - ни о ком из них Я  не
слыхал после окончаниЯ бедствиЯ.
     Ћднако вернемсЯ  к  моим  наблюдениЯм  в  самый  трудный  период  этого
испытаниЯ.  џ  подбираюсь  к  сентЯбрю,  наиболее  жуткому  сентЯбрю,  какой
когда-либо видели лондонцы; ведь все известные мне отчеты  о  других  чумных
поветриЯх в ‹ондоне ничего подобного не содержат: теперь с 22 августа по  26
сентЯбрЯ, то есть за пЯть недель, число умерших в еженедельных сводках почти
достигло сорока тысЯч {279}. Љонкретнее это выглЯдело так:

          ‘ 22 августа по 29 августа          7496
          ‘ 29 августа по 5 сентЯбрЯ          8252
          ‘ 5 сентЯбрЯ по 12 сентЯбрЯ         7690
          ‘ 12 сентЯбрЯ по 19 сентЯбрЯ        8297
          ‘ 19 сентЯбрЯ по 26 сентЯбрЯ        6460
                                            ---------
                                             38195

     ќто было само по себе внушительное число, но если учесть, а у менЯ есть
длЯ этого все основаниЯ, что цифры в отчете были приуменьшены  (и  насколько
приуменьшены!), то вы вслед за мной без труда поверите,  что  умирало  более
десЯти тысЯч в неделю в течение всего вышеуказанного периода и чуть  меньшее
количество  в  течение  нескольких  предшествующих  и  последующих   недель.
‘мЯтение людей в это времЯ, особенно живших  в  ‘ити,  невозможно  передать.
“жас был настолько силен, что даже у погребальщиков нервы стали сдавать;  да
что там, несколько из них умерло, хотЯ они до этого уже переболели чумой,  а
некоторые падали замертво, когда они вместе с телегами приближались  к  краю
Ямы; смЯтение было особенно велико в ‘ити, так как его жители долго  льстили
себЯ надеждами на спасение и считали, что самый разгар болезни  уже  позади.
Ќам  рассказали,  что  одну  телегу,  шедшую  из  ордича,  не  то   бросили
перевозчики, не то оставили ее на одного человека,  а  тот  помер  прЯмо  на
улице; лошади же опрокинули телегу и разметали трупы по земле  самым  жутким
образом. „ругаЯ телега была найдена в огромной Яме на ”инсбери-”илдс;  {280}
перевозчик не то помер, не то, бросив ее, сбежал, а лошади  подошли  слишком
близко к краю, телега упала и потЯнула за собой  лошадей.  Џолагали,  что  и
перевозчик был там и его накрыло телегой, так как кнут торчал среди  мертвых
тел; но ручатьсЯ, по-моему, за это нельзЯ.
     ѓоворили, что в нашем приходе Ћлдгейт у  кладбищенских  ворот  находили
телеги, полные трупов, а  при  них  ни  перевозчика,  ни  звонарЯ  и  никого
другого; кроме того, и в этих, и во многих других случаЯх  было  неизвестно,
чьи это тела: ведь иногда их спускали на веревках прЯмо с  балконов  или  из
окон, иногда погребальщики сами тащили их к телегам, иногда другие  люди;  и
никто не заботилсЯ о том, чтобы составлЯть отчеты и подсчитывать  количество
умерших.
     ’еперь бдительность магистрата подверглась самым большим  испытаниЯм  -
и, надо признать, выдержала их с честью. Љаких бы трудов и издержек  это  ни
стоило, две вещи неукоснительно выполнЯлись в городе и его окрестностЯх:
     1. ЏровизиЯ всегда была в большом количестве, а цены  на  нее  возросли
столь незначительно, что об этом и говорить не стоит.
     2. Ќикаких неубранных и непогребенных трупов не валЯлось на  улицах;  и
если бы кто-нибудь вздумал пройти из одного конца города в другой в  дневное
времЯ, он не обнаружил бы никаких признаков похорон, за исключением,  как  Я
уже говорил, короткого промежутка в течение трех первых недель сентЯбрЯ.
     ќтот последний пункт может показатьсЯ недостоверным, если сравнить  его
с другими описаниЯми чумы, с тех пор публиковавшимисЯ,  где  говоритсЯ,  что
мертвые лежали непохороненными; однако Я считаю такие  утверждениЯ  ложными;
во всЯком  случае,  если  подобное  и  случалось,  так  лишь  в  домах,  где
оставшиесЯ в живых сбежали (найдЯ длЯ этого какой-нибудь способ, о чем Я уже
говорил), бросив своих  мертвецов,  так  что  некому  было  сообщить  о  них
городским властЯм. € это ни в коем случае не менЯет  сути  дела;  Я  в  этом
убежден, так как был втЯнут сам на какое-то времЯ в работу по управлению той
частью прихода, где Я жил и где  относительно  числа  жителей  произошли  не
меньшие опустошениЯ, чем в других районах; повторЯю, Я убежден:  мертвые  не
оставались незахороненными, то  есть  не  оставались  незахороненными  после
того, как городские власти узнавали об их наличии;  не  было  незахороненных
из-за отсутствиЯ погребальщиков или могильщиков, чтобы положить тела в Яму и
закопать; и этого достаточно, чтобы кончить спор; а что могло происходить  в
домах и всЯких там логовах, вроде тех, что на Њозес-энд-Ђарон-ќлли,  к  делу
не идет: ведь совершенно очевидно, что  всех  хоронили,  как  только  о  них
становилось известно. —то же касаетсЯ первого пункта (а именно: провизии, ее
скудости и дороговизны), то, хоть Я и говорил уж об этом, а  ниже  собираюсь
сказать еще подробнее, здесь замечу следующее:
     1. Џрежде всего, хлеб почти не подорожал: ведь в начале года (точнее, в
первые недели марта) за пенни можно было купить пшеничный хлеб  в  десЯть  с
половиной унций {281}, а в самый разгар чумы за  те  же  деньги  можно  было
получить девЯть с половиной унций хлеба, и хлеб уже не дорожал более за весь
этот период. “же в начале ноЯбрЯ его  снова  продавали  десЯть  с  половиной
унций за пенни; ничего подобного, Я полагаю, не  бывало  ранее  ни  в  одном
городе во времЯ подобных испытаний.
     2. Ќе было недостатка (что менЯ очень удивлЯло) в булочных и  пекарнЯх,
продолжавших работать, чтобы снабжать население хлебом; однако  это  вызвало
нареканиЯ некоторых семейств, утверждавших, что служанки, посланные  туда  с
тестом,  чтобы  выпечь  хлеб  (как   было   тогда   принЯто),   возвращались
заразившимисЯ (то есть подцепившими чуму).
     ‚о времЯ всего этого тЯгостного испытаниЯ в городе, как Я уже  говорил,
действовало только два чумных барака: {282} один в полЯх за Ћлд-стрит {283},
другой - в ‚естминстере; и никогда  никого  не  помещали  туда  насильно.  ‚
данном случае не было и  необходимости  в  принуждении,  так  как  в  городе
обитали тысЯчи беднЯков, пребывавших  в  самом  отчаЯнном  состоЯнии  -  без
помощи и средств к существованию, живших лишь подаЯнием; и все они  были  бы
рады туда отправитьсЯ: ведь там за ними  был  бы  уход;  и  вот  здесь-то  и
заключалсЯ,  по-моему,  главный  недостаток  всех  общественных  мероприЯтий
города - никог