Њихаил Џришвин. Љощеева цепь

Ћцените этот текст:
Њихаил Џришвин. Љощеева цепь

•роника.

‡‚…ЌЋ ‚’ЋђЋ…. ЊЂ‹…ЌњЉ€‰ ЉЂ€Ќ.

ЃЂЃ›.

€ногда попадешь в такую полосу жизни, плывешь, как по
течению, детский мир вновь встает перед глазами, деревьЯ
густолиственные собираютсЯ, кивают и шепчут: "жалуй, жалуй,
гость дорогой!". џвлЯешьсЯ на зов домой, и там будто забытую
страну вновь открываешь. Ќо как малы оказываютсЯ предметы в
этой открытой стране в сравнении с тем, что о них
представлЯешь: комнаты дома маленькие, деревьЯ, раньше
казалось, до неба хватали, трава расла до крон, и все дерево
было, как большой зеленый шатер; теперь, когда сам большой, все
стало маленьким: и комнаты, и деревьЯ, и трава далеко до крон
не хватает. Њожет быть так и народы, расставаЯсь со своими
любимыми предками, делали из них богатырей -- ‘вЯтогора, €лью
Њуромца? Ђ может быть и сам грозный судиЯ стал бесконечно
большим оттого, что бесконечно давно мы с ним расстались? ’ак и
случаетсЯ, как вспомнишь, будто вдвойне, одно -- живет тот
бесконечно большой судиЯ, созданный всеми народами, и тут же
свои живут на каждом шагу, на каждой тропинке, под каждым
кустом маленькие боги-товарищи. Ќикогда бы эти маленькие свои
боги не посоветовали ехать учитьсЯ в гимназию, это решил судиЯ
и велел: "собирайсЯ!".
Њилый мой мальчик, как жалко мне с тобой расставатьсЯ, будто
на войну провожаю тебЯ в эту страшную гимназию. ‚чера ты
встречал менЯ весь мой, сегоднЯ Я не узнаю тебЯ, и новые страхи
за твою судьбу поднимаютсЯ, как черные крыльЯ.
‚от он идет по мостику в купальню и слышит, деревенские
мальчики кричат: -- "скоро в гимназию повезут, а он с девками
купаетсЯ". Џочему вчера еще это самое мимо ушей проходило, а
сегоднЯ задело? Њинуточку подумал, поколебалсЯ, итти в купальню
или убежать, но решил: -- "какие же это девки Њаша с „унечкой!"
и по мостику прошел в обшитую парусиной купальню. „ень был
жаркий, перед самым €льей, девушки плескались в воде, и от
солнца в брызгах показывалась радуга. ‚друг как загрохочут
мужики, бабы и девки на молотилке во все свои грохота,
заглушили и шум барабана, и стук веЯлки. Ћчень хотелось бы
девушкам разузнать, в чем тут дело, отчего такое веселье на
молотилке, но показатьсЯ в пруд из купальни было невозможно: на
том берегу, будто из самой воды, выходит высокий омет золотой
соломы, и на самом верху, как Ќептун с трезубцем, стоит €люха с
вилами и все видит оттуда и над всем потешаетсЯ. „альше по
берегу пруда, как хорошие куличи, стоЯт скирды и их вершат и
перетЯгивают скрученными соломенными канатами, на каждом скирду
по мужику. Љурымушка выпросилсЯ поплавать в пруду, скоро все
разузнать и рассказать. ЏрЯмо из дверцы купальни своими
"саженками" он поплыл к €люхину омету, к этой золотой горе,
откуда смех выходил, как гром из вулкана. Џлыл и дивилсЯ, а
дело было самое пустЯковое.
Љонечно, всЯ молотьба идет только хлопотами старосты €вана
Њихалыча, вот он нырнул в темноту риги к погонЯльщикам, кричит
ребЯтишкам: -- "эй, вы, черти, живей, погонЯй!", выйдет оттуда
к подавальщику, сам схватит сноп и, пропускаЯ, учит: --
"ровней, ровней, подавай, чтобы не было -- бах-бах! а шипело;
не забивай барабан, -- неровен час -- камень попадет, зуб
вышибет в машине, девок перебьешь". „олго возитсЯ у конной
веЯлки с ситами, выходит оттуда весь в мЯкине и распорЯдитсЯ
"халуй" -- какой-то мЯкинный сорт -- перекидать живо от веЯлки
в угол. “ сортировки, где громадный чистый ворох зерна все
растет и растет, €ван Њихалыч непременно возьмет метло и так
ловко сметет два-три полуколосика, будто артист-парикмахер
причешет красивую голову. Ќо еще лучше, когда зерно захватЯт
мерой длЯ ссыпки в мешки и в мере -- верх, так вот этот верх
зерна срезать лопатой в чистоту, ж-жик! и мерка с зерном стоит
раскрасавицей. Ћт полыни, от пота людского и конского во рту
горько и даже солоно, ворота риги дышат этим на жаркое солнце.
€ван Њихалыч выходит из ворот поглЯдеть на свет Ѓожий, но и тут
нет ему покоЯ; сразу глазом схватил: €льЯ напустил вЯзанки и
повел омет влево.
-- Џодай, подай вправо, -- кричит, -- не напущай!
€ вот тут-то случилось: привЯзанный к столбу жеребенок, на
которого все времЯ под жарким солнцем дышала потно-полыннаЯ
рига, одурелый поднЯлсЯ на дыбы, обхватил шею €вана Њихалыча
передними ногами и при всем народе пожелал обойтись со
старостой, как с молодой кобылицей. Ћт этого все и пошло.
Џервый сигнал подал тот Ќептун с трезубцем на вершине золотой
горы, €люха: га-га-га! и грохнулсЯ с вилами на солому;
поднЯлсЯ, -- опЯть: га-га-га! и опЯть грохнулсЯ. ’е бабы, что
взбирались на омет с носилками, так и осели на месте, и что
они, барахтаЯсь в соломе, выкрикивали и причитывали: -- "ой,
бабочки, ой, милые!" -- было похоже скорее на рыдание, чем на
смех; на скирдах тоже враз полегли мужики и бабы; все, кто в
риге был, выбежали; один парень шесть баб повалил, лег на них
поперек мостом, сам гогочет, а все шесть визжат, как поросЯта,
в далекий слух; другой парень пустилсЯ за девкой по черному
пару, догнал, -- и там на горЯчей земле большой взвилсЯ над
ними столб пыли и закрыл их, как дым. €, кажетсЯ, даже само
горЯчее летнее солнце на синем небе запрыгало. Џод тЯжестью
жеребенка €ван Њихалыч сначала осел на колени, потом
приподнЯлсЯ, крикнул: -- "леший тебЯ разобрал, поди прочь, поди
прочь!", а жеребенок все пуще и пуще, порЯдочно времени прошло,
пока €ван Њихалыч освободилсЯ: успели уже остановитьсЯ и
молотилка, и веЯлка, и сортировка. € тут бы старосте самому
засмеЯтьсЯ, а он рассердилсЯ и раз! жеребенка в морду кулаком.
’огда не выдержал €люха наверху, схватил бабу, задрал ей
рубашку, хлопнул ладонью и, схватившись с ней, как воробьи на
крыше, покатилсЯ с высоты, а с €люхой зараз потащилась чуть не
половина соломы и, рухнув, закрыла всех -- и шесть баб с
поперек лежащим на них парнем, и €люху с бабой, и самого €вана
Њихалыча, и жеребенка.
-- Њала куча, мала куча! -- крикнули мальчишки-погонщики,
вскинувшись мигом на солому, похоронившую старосту.
‘бежались девки подметальщицы, с ними перваЯ Љатерина
†ируха.
-- Њала куча, мала куча! -- кричала †ируха, взбираЯсь
наверх, и только взобралась, вдруг под соломой, ударил
жеребенок передом, задом, взвилсЯ на дыбы, и всЯ куча
рассыпалась.
‚ эту самую минуту голенький вышел из пруда Љурымушка и не
чуЯ беды над собой, подобралсЯ к самому току. †ируха крикнула
подметальщицам: -- "лови его!" и в миг он был окружен.
-- Ѓей их, лупи! -- крикнул, подымаЯсь, €льЯ.
Љурымушка ударил Љатерину кулаком в какую-то подушку.
-- ‚ дойло попал! -- крикнул €льЯ, -- бей по дойлам, бей их
по дойлам, вот так, молодец!
—уть-чуть бы еще, и выскочил из круга, но Љатерина вдруг
завалилась на него и придушила, как печь таракана. „ушила
Љурымушку, в роту стало горько, солено, даже крикнуть было
нельзЯ от щекотки, и, кажетсЯ, чуть бы еще, -- и пропасть, но
тут €ван Њихалыч силу забрал, со всего маху плашмЯ лопатой
хлопнул по заду Љатерину и сразу †ируху в памЯть привел.
Љурымушка вырвалсЯ и бросилсЯ к пруду, а вслед ему крикнул
€льЯ:
-- ќто, брат, тебе не со своими девками купатьсЯ в пруду!
Џод густую иву на сук у воды сел и спрЯталсЯ Љурымушка,
будто в воду ушел, и так ему стало, что невозможно плыть ему
обратно в купальню к Њаше и „унечке: ему в эту минуту первый
раз только Ясно стало, что и они были такие же, как все --
бабы. ’ак он и осталсЯ надолго сидеть под ивой, не знаЯ что
делать. „олго со всех сторон звали его голоса, как в раю голос
Ѓога слышалсЯ после грехопадениЯ: "Ђдам, Ђдам!". Њаленький Ђдам
лучше бы утонул, чем голый показалсЯ, потому что все они, все
они -- бабы. Љогда он высмотрел, что девушки ушли из купальни,
поплыл туда, оделсЯ и вернулсЯ домой мужчиною: с бабами больше
он не купаетсЯ. ќто хорошо дома понЯли. Њаша привезла ему из
города синюю гимназическую фуражку, он ее надел, сразу стал
большой, а около “спеньЯ, отслужив молебен на дому, мать
повезла его в гимназию.

Ђђ•€…ђ…‰.

…хали по большаку. Ќикогда не виданный город показалсЯ
сначала одним только собором. ќта белаЯ церковь в Ясные дни
чуть была видна с балкона, и что-то слышалось с той стороны в
праздники, о чем говорили: "в городе звон". ’еперь таинственный
собор словно подходил сюда ближе и ближе. €зредка в безлесных
полЯх, как островок, показывалась такаЯ же усадьба, где и
Љурымушка жил, с такими же белыми каменными столбиками вместо
ворот. Ћчень странно думалось, глЯдЯ на эти ворота: что, если
заехать туда, будет казатьсЯ, будто много там всего и самое
главное -- там; а если выехать, то главное кажетсЯ тут, на
большаке, этому конца нет, а усадьба -- просто кучка деревьев.
"Ќеужели и у нас так же?" -- подумал Љурымушка, -- но отстранил
эту неприЯтную мысль хорошей: "у нас лучше всех". Џоказалась
рЯдом с белым собором синЯЯ церковь, сказали: "это старый
собор". ЏоказалсЯ Џокров, ђождество и, наконец, Ћстрог -- тоже
церковь; среди зеленых садов закраснелись крыши, сказали: --
"вот и гимназиЯ!". ‚ это времЯ на большак с проселочных дорог
выехало много деревенских подвод, растЯнулись длинною цепью, и
это стало -- обоз. Џомещичьи трЯские тарантасы обгонЯли обозы,
а какие-то ловкачи на дрожках на тугих возжах, в синих
поддевках и серебрЯных поЯсах обгонЯли тарантасы. ‚сем им на
встречу возле кладбищенской церкви выходил старичок с
колокольчиком, никто почти ему не подавал, а он все звонил и
звонил. ‚ —ерной ‘лободе все подводы будто проваливались: это
они спускались тихо под крутую гору до ‘ергиЯ. ‹овкачи в
серебрЯных поЯсах пускали с полгоры своих коней во весь дух и
сразу выкатывались на пол-горы вверх. Љогда выбрались наверх
из-под —ернослободской горы, тут сразу во всей славе своей и
стал перед Љурымушкой собор, и тут на ‘оборной улице, в доме,
похожем на сундук, у матери прЯмо же и началсЯ разговор о
Љурымушке с тетушкой Љалисой Ќиканоровной.
-- Ќеобходимо свидетельство о говении, -- говорила тетушка
Љалиса Ќиканоровна, -- неужели он у тебЯ еще не говел?
-- Ќе говел, -- какие у него грехи, вот еще глупости!
-- Ќу, да, конечно, ты ли-бе-рал-ка, а все-таки без
свидетельства в гимназию не примут. ‚еди сегоднЯ ко всенощной,
сговорись с попом: он как-нибудь завтра его исповедует.
ЉакаЯ-то не то музыка, не то работа большой молотилки
чудилась теперь Љурымушке, но совершенно не так, как в деревне:
там гудит на гумне молотилка, а в саду сами по себе птицы поют,
-- тут все и ездЯт, и ходЯт, и говорЯт под эту музыку. Ќе успел
о чем-нибудь подумать, как уже это прошло, и под музыку
началось думанье о совершенно другом: в голове стало тоже все
быстро крутитьсЯ, как в молотилке.
„аже и в соборе это не остановилось, -- напротив, тут уже
совсем разбежались глаза -- столько людей! и между ними дорога
малиноваЯ уходит к золотым воротам, слышитсЯ оттуда ангельское
пение, и батюшка в золотой ризе копаетсЯ над чем-то -- чудесно!
•отел Љурымушка о чем-то спросить мать, оглЯнулсЯ, а ее нет как
нет! ‘просил господина, тот улыбнулсЯ и ничего не сказал.
„ругой показал на малиновую дорогу, и Љурымушка по дороге этой
идет вперед, всех спрашивает: -- "где моЯ мама?". Ќичего не
отвечают, а только улыбаютсЯ, а он все дальше и дальше идет по
малиновой дороге, и страх, похожий на прежний детский в лесу,
одолевает его: он один среди этой толпы, где никто не знает ни
его, ни его маму. ‚от эта малиноваЯ дорога ступеньками
поднимаетсЯ к золотым воротам, туда, конечно, надо итти,
узнавать у батюшки, тот все должен знать. ‘о всех сторон,
слышит, кричат: -- "куда, куда, вернись, стой!", но это ему
только ходу поддает, он почти бежит к батюшке длЯ защиты от
страшной толпы. € когда он прошел в –арские врата, -- "ах!"
кто-то сзади, кто-то фыркнул, -- батюшка обернулсЯ, спросил:
-- ’ебе что, мальчик?
-- Њаму потерЯл, -- ответил Љурымушка.
€ только это сказал, мамин голос зовет: -- "иди, иди сюда
скорей, Я тут!". •отел броситьсЯ назад, но батюшка ухватил его
сзади за пискун-волос, потом за руку, ведет его куда-то, ставит
перед иконой на коленки, велит строго положить двенадцать
поклонов. -- "ѓосподи, милостив буди мне, грешному", шепчет
Љурымушка свою любимую молитву. —ерез какие-то боковые двери
батюшка ведет его, и тут ожидает мать.
-- —то же он у вас, неужели в церкви никогда не бывал? --
спросил батюшка.
-- Њы в деревне живем, -- конфузливо ответила мать, -- в
городе он никогда не бывал.
-- Ќу, ничего, -- заметив смущение матери, сказал батюшка,
-- всему свое времЯ; а признак хороший, через –арские ворота
прошел, он еще у вас архиереем будет.
-- Ђрхиерей, архиерей! -- засмеЯлись на клиросе певчие.
€ пока шли до самого своего места, везде смеЯлись и шептали:
-- Ђрхиерей, архиерей!
Ќа другой день Љурымушка был опЯть в соборе, но все было тут
по другому: ни малиновой дороги, ни огней, ни толпы, и только
черные старушки в мантильках с гарусом впились кое-где глазами
и сердцем в иконы. Љурымушка и себе стал, подражаЯ старушкам,
так же впиватьсЯ в иконы, а мать ему тихо шептала, что на
исповеди все нужно открыть, все грехи, все тайны. ‚от думать
про это стало почти непереносимо, -- разве можно так вдруг все
и открыть, а если что-нибудь забудешь?
-- Ђ если забудешь, -- спросил он, -- господь покарает?
-- ‡абудешь, ничего, -- ответила мать, -- а будешь помнить,
да утаишь, то покарает.
Ќо легче не стало от этого: "захотеть", -- казалось ему, --
можно все вспомнить, а можно не захотеть и будто все забыл; как
же тогда быть, -- за это покарает господь, что захотел или не
захотел".
-- Ќадо полное раскаЯнье, -- сказала мама.
-- ‘ чего же начать?
-- Ѓатюшка сам тебЯ спросит, и ты ему отвечай на все: --
"грешен, батюшка".
‚от это очень хорошо, это твердо запомнил Љурымушка и
спросил последнее:
-- …сли Я не грешен и скажу "грешен, батюшка!", за это
покарает господь?
-- Ќет, это ничего, мы во всем немножко грешники.
’огда из боковой двери вышел батюшка в черном, кивнул
головой, мать сказала сначала "иди!", а потом: -- "стой,
подожди, вот возьми двугривенный и отдай батюшке за исповедь".
’ак, было, с этим "грешен, батюшка!" все хорошо наладилось и
вдруг этот несчастный двугривенный все дело испортил, Явилась
дума: "когда отдать его и как отдать, а главное, если надо
говорить "грешен" и открыватьсЯ во всем, то как в то же времЯ
держать в зажатой руке двугривенный и думать, как его отдать".
-- ‚еруешь в бога? -- спросил батюшка.
-- ѓрешен! -- ответил Љурымушка.
‘вЯщенник, будто, смешалсЯ и повторил:
-- ‚ Ѓога Ћтца, ‘ына и ‘вЯтого „уха?
-- ѓрешен, батюшка!
‘вЯщенник улыбнулсЯ:
-- Ќеужели ты сомневаешьсЯ в существе божием?
-- ѓрешен, -- сказал Љурымушка и, все думаЯ о двугривенном,
почти со страстью повторил: -- грешен, батюшка, грешен.
…ще раз улыбнулсЯ свЯщенник и спросил, слушаетсЯ ли он
родителей.
-- ѓрешен, батюшка, грешен!
‚друг батюшка весь как-то просветлел, будто окончил великой
тЯжести дело, покрыл Љурымушке голову, стал читать хорошую
какую-то молитву, и так выходило из этой молитвы, что, слава
’ебе ѓосподи, все благополучно, хорошо, можно еще пожить на
белом свете и опЯть согрешить, а ѓосподь опЯть простит.
ѓлавное же Љурымушке стало хорошо оттого, что двугривенный
можно теперь и не отдавать: вывел он это верно из того, что раз
всЯкаЯ тЯжесть с души снималась, то и двугривенный тоже. Ћн
поцеловал крест и спокойно опустил двугривенный в карман. ‘
сиЯющей улыбкой ожидала его мать, встретила, будто давно с ним
рассталась, спросила:
-- Ќу, как, все свои тайны открыл?
-- € открывать-то нечего было, -- победно ответил Љурымушка,
-- он их и так все простил, он добрый.
-- € ты отдал двугривенный?
-- Ќет, не отдал, это не нужно.
-- Ќе взЯл?
-- џ не давал, это не нужно оказалось, молитва такаЯ есть,
все прощаетсЯ.
-- Љак не нужно, иди сейчас, отдай и покайсЯ.
-- Ќе пойду!
-- Љак ты смеешь! так завтра нельзЯ причащатьсЯ, ты деньги
притаил, это грех, пойдем вместе, пойдем!
Ѓольно было, что мать не понимала, как прощен был
двугривенный, и вот это всегда самое плохое на свете: -- "Я не
виноват, а выходит виноват, и никак нельзЯ этого никому
объЯснить, даже мать не поймет". Љурымушка заплакал, мать
принЯла это за каприз, тащила его за рукав, громко шептала у
алтарЯ, вызываЯ: -- "батюшка, батюшка!". Ћн вышел. Њать
объЯснила ему грех Љурымушки, -- не отдал деньги и теперь вот
плачет.
-- Ќичего, ничего, Ѓог простит, -- ответил батюшка,
поглаживаЯ его по голове, -- и смотрите еще, он у вас архиереем
будет.
Ќа другой день после причастиЯ было получено свидетельство о
говении, мать спешила в деревню к посеву озими. €з окна своей
комнаты у доброй немки ‚ильгельмины моль Љурымушка видел, как
гнедой ‘окол долго поднимал мать на —ернослободскую гору, и у
Љладбищенской березовой рощи, где выходит непременно старичок с
колокольчиком, мать скрылась. Ѓерезки кладбищенской рощи уже
стали желтеть, и это как-то сошлось с желтой холодной вечерней
зарей, и желтаЯ зарЯ сошлась с желтобокой холодной Ђнтоновкой в
крепкой росе, все свое деревенское встало неизъЯснимо
прекрасным и утраченным навсегда. Ћсобенно больно было какое-то
предчувствие, что мать никогда уже не вернетсЯ такой, как была,
это схватило, сжало всю душу мальчика, он положил голову на
подоконник, зарыдал, и так все плакал, и плакал, пока не уснул
под уговоры доброй ‚ильгельмины.

ЉЋђЋ‚њџ ‘Њ…ђ’њ.

Ѓывает, -- на берегу лежит лодочка, к ней уже и чайки
привыкли, садЯтсЯ рыбу клевать; странник лег отдохнуть, но вот
подошла волна, схватила и понесла куда-то лодочку с человеком,
только человек тот ни при чем, нет у него ни весел, ни рулЯ, ни
паруса. ’ак вот и Љурымушку волна подхватила и выбросила на
самую заднюю скамейку, тут сел он рЯдом с второгодником, по
прозвищу Ђхилл. ѓигант второгодник был всем хорош, -- слабость
его была только одна: несчастнаЯ любовь к ‚ере ‘околовой. Ђхилл
сразу все рассказал Љурымушке про учителей.
-- „иректора, -- сказал он, -- ты не бойсЯ, -- он
справедливый латыш; был бы ранец на плечах, все пуговицы
пришиты, не любит, если сморкаешьсЯ на себЯ и носишь на куртке
сморчок, разное такое, к этому привыкнешь. €нспектор тоже не
страшен, -- он любит читать смешные рассказы ѓоголЯ и сам
первый смеетсЯ; угодить ему просто: нужно громче всех смеЯтьсЯ;
когда он читает, то хохот идет в классе, как в обезьЯньем лесу,
за это и прозвали его ЋбезьЯн. …сть еще надзиратель ‡аЯц, --
сам всего до-смерти боитсЯ, но Ябедничает, доносит,
нашептывает; с ним надо поосторожнее. Љозел -- учитель
географии, считаетсЯ и учителЯми за сумасшедшего; тому -- что
на ум взбредет, и с ним все от счастьЯ. ‘трашней всех учитель
математики ЉоровьЯ ‘мерть, тот как первый раз если поставил
единицу, так с единицей и пойдешь на весь год. ’воЯ фамилиЯ
очень плохаЯ, начинаетсЯ с буквы Ђ, первый всегда будешь
попадать, тебе нужно хорошо выучить первый урок, а то сразу под
Љоровью ‘мерть попадешь, и тут тебе крышка.
-- Џочему же он называетсЯ Љоровьей ‘мертью? -- спросил
Љурымушка.
-- ‚от почему: ежели он тебе единицу в начале поставил, и ты
с этой единицей пошел на весь год, то ты уже больше не ученик,
а корова.
-- ’ы сам -- корова?
-- Ѓыл прошлый год коровой, тут все назади были коровами, но
Я надеюсь в этом году попасть в ученики. ’ы это сам поймешь
сразу, -- вот он идет.
ЉоровьЯ ‘мерть, рыхлый и серый лицом, вошел к костылем, сел
на кафедру и ногу положил отдельно на стул: в ноге, сказали, у
него подагра. ‚се вынули синие тетрадки и стали под его
диктовку писать весь час правила.
-- ќто вызубри, -- учил Ђхилл, -- на зубок, тебЯ завтра
первого спросит, -- смотри, не подведи, а то с тебЯ
рассердитсЯ, и пойдет, -- много лишних коров наделает.
-- Ќе подвести бы класс! -- опасливо думал Љурымушка дома,
приступаЯ к зубрежке. ‚ слове "класс" ему сразу далось что-то
очень хорошее, за что нужно стоЯть и, Ѓоже сохрани, подвести. Ђ
что учителЯ -- враги классу, то это само собою понЯтно. ‡убрить
Љурымушка начал возле того самого окошка, откуда виднелась
кладбищенскаЯ березоваЯ роща, за которой далеко в полЯх был
рай, так ему теперь представлЯлсЯ их дом в саду. Ћчень было
трудно зубрить, думаЯ о желтобокой Ђнтоновке, но он честно
вызубрил, а утром повторил и, когда в гимназию шел, все
твердил: "сложение есть действие...".
-- •орошо вызубрил? -- спросил Ђхилл.
-- •орошо.
-- Ќу-ка!
-- ‘ложение есть действие...
€ стал.
-- ... посредством которого... -- подсказал Ђхилл.
-- „а, да: посредством которого...
-- ‘той, идет!
-- €дет, идет, идет! -- прошумело в классе и стихло, как
перед грозой.
„алеко слышалсЯ в коридоре стук костылем. ЉоровьЯ ‘мерть
приближалсЯ, в классе все мертвело и мертвело. Ђ когда ‘мерть
вошел и сел на кафедру, Љурымушке все стало бледно вокруг и
слабо в себе. Ќемо прозвучало какое-то ужасное слово,
невозможно было его принЯть на себЯ, а все-таки слово это было:
Ђлпатов.
-- ’ебЯ, тебЯ! -- шептали вокруг.
-- Ђлпатов здесь?
-- ‡десь, здесь! -- крикнули за Љурымушку и толкнули его
вперед между партами, дальше еще толкнули, и так пошло до самой
кафедры и все шло как с самого начала: без весел, без рулЯ, без
паруса волны несли куда-то Љурымушку.
-- „ай тетрадь!
Љурымушка подал.
-- —то есть сложение?
-- ‘ложение есть действие...
‡апнулсЯ.
‚езде в классе, как тетерева в лесу шипели и бормотали:
-- ... посредством которого, посредством которого...
-- Њолчать! -- крикнул ЉоровьЯ ‘мерть.
Љурымушка погрузилсЯ куда-то в глубокую бездну и уходил туда
все глубже и глубже.
-- „олго ли ты будешь молчать?
†ужжала муха осеннЯЯ, летала по классу, будто над ухом
молотилка гудела, и стукалась в стекло, как топором: бух! бух!
’ут было как на стойке по зрЯчей дичи, есть такие шальные
лЯгаши: видит, у самого носа его птица сидит в траве, и стоит,
не тронет, только глаза огнем горЯт и где-нибудь у задней ноги
еле заметно шерсть дрожит и дрожит, так стоЯть бы ему до
смерти, но птица шевельнулась... и, -- вот зачем леваЯ переднЯЯ
нога на стойке у лЯгаша подогнута, -- эта леваЯ нога теперь
метнулась, как молниЯ, и полетел шальной пес с брехом по болоту
за дичью.
Љурымушка тоже, как птица, шевельнулсЯ и посмотрел искоса на
учителЯ: у-у-у! -- что там он увидел: у-у-у, какаЯ страсть!
ЉоровьЯ ‘мерть, чуть-чуть покачиваЯ головой сверху вниз,
выражаЯ такое презрение, такую ненависть, будто это не
человечек стоЯл перед ним, а сама его подагра вышла из ноги и
вот такой оказалась, в синем мундирчике, краснаЯ, потнаЯ,
виноватаЯ. Љурымушка скорей отвел глаза, но было уже поздно:
раз птица шевельнулась, стойка мгновенно кончаетсЯ, ЉоровьЯ
‘мерть спросил:
-- Ћтец есть?
-- Ќет отца, -- ответил тихо Љурымушка.
-- Њать есть?
-- …сть!
-- ЌесчастнаЯ мать!
Ќадорвал синюю тетрадку до половины, сказал:
-- ‘тань в угол коровой!
‚от если бы теперь, в этот миг ЉоровьЯ ‘мерть не грозил
каждому в классе, с какой бы беспощадной жестокостью все
крикнули бы Љурымушке: "Љорова, корова!", но уже и другой
стоит, потупив глаза.
-- Ћтец есть?
-- …сть!
-- Ќесчастный отец. ‘тань в угол коровой.
’ретий потупилсЯ.
-- Њать есть?
-- …сть.
-- ЌесчастнаЯ мать. ‘тань в угол коровой.
‚тораЯ корова, третьЯ, четвертаЯ, и Ђхилл тут с разорванной
тетрадкой на второй год в коровы попал.
-- ђаз это так водитсЯ, -- подумал Љурымушка, -- то с этим
ничего не поделаешь, Я тут не виноват, так и маме скажу, не
виноват и -- кончено, она это поймет.
-- ’еперь, брат Ђлпатов, -- сказал после урока Ђхилл, --
можешь не учить правила совсем, выучишь, не выучишь, на весь
год пойдет единица: ты теперь корова.
€ правда, на другой день у Љурымушки было опЯть то же,
только очень коротко и легко, на третий, на четвертый, в
субботу выдали "кондуит" и единицы в нем стоЯли, как ружьЯ.
‘ легким сердцем возвращалсЯ домой Љурымушка, решив твердо,
что он не виноват, только эта легкость была совершенно
особеннаЯ, не прежнЯЯ птичьЯ, а вот как полетчик в цирке на
канате: можно и оборватьсЯ. Ќо и это все прошло, как только
увидел он на дворе ‘окола, все забыл и бросилсЯ по лестнице
наверх и на ходу уже чуЯл носом: Яблоки, Яблоки, Яблоки. Њать
тоже услыхала его и тоже бросилась к лестнице, тут они и
встретились и слились, как два светлых луча.
’олько скоро набежала тучка на солнышко.
-- Љак твои дела? -- спросила мать.
-- Ќичего, -- ответил Љурымушка, -- дела как дела.
-- Љондуит отдали?
-- Ћтдали.
-- Џокажи!
’учка растет, растет, и вот они единицы, как ружьЯ, стоЯт.
-- —то же это такое?
-- џ не виноват, -- сказал Љурымушка, -- учителЯ
несправедливые.
Њать заплакала. Љурымушка бросилсЯ к ней и вместе заплакал.
-- Њама милаЯ, ты не на менЯ это, не на менЯ, это они
несправедливые, Я не виноват.
€ этого она понЯть не могла; как она не могла этого понЯть!
…е лицо говорило: может быть, это и правда, ты не виноват, но
мне-то что, мне нужно, чтобы у тебЯ выходило.
‘разу она стала будто чужаЯ, так и уехала будто чужаЯ.
‘ухими глазами провожал ее из окна Љурымушка на —ернослободскую
гору: предчувствие тогда не обмануло его, маму он теперь совсем
потерЯл.
ѓрустно качала головой добраЯ ‚ильгельмина.

ЉЋ‡…‹.

‚ актовом зале, где каждый день в без четверти девЯть всЯ
гимназиЯ от приготовишек до восьмиклассников выстраивалась на
молитву амфитеатром, большое огорчение ‡айцу доставлЯло
параллельное отделение первого класса: великаны этого класса
каким-то островом торчали среди всей мелюзги первых рЯдов, и на
острове этом ђюриков был еще головой выше всех. ‘лучилось,
кто-то при постройке колонны задел этого ђюрика, тот ударил
ответно и нечаЯнно сильно задел Љурымушку. ‚ этот самый момент
проходила колонна восьмиклассников, и Љурымушке при них
особенно стыдно показалось спустить ђюрику свою горЯчую
затрещину. Њаленький Љурымушка разбежалсЯ и со всего маху
ударил ђюрику в ноги; тот хлопнулсЯ плашмЯ -- лицом в пол, а
Љурымушка сел на него верхом и лупил по щекам: вот тебе, вот
тебе!..
-- Њолодец, свалил ѓолиафа! -- одобрил весь восьмой класс.
‚ это времЯ звЯкнул камертон инспектора и запели: "–арю
небесный, утешителю душе истины...".
-- €же везде сый! -- подхватил Љурымушка, стараЯсь как бы
спрЯтатьсЯ от инспектора громким пением.
Ќо это было напрасно. Љак только певчие дотЯнули: "’вое
сохранЯЯ крестом твоим жительство", ЋбезьЯн обернулсЯ и сказал:
-- ђюриков и Ђлпатов за драку на молитве отправлЯютсЯ в
карцер, -- там они могут дратьсЯ весь день.
‘казав это, ЋбезьЯн сам первый засмеЯлсЯ, а за ним,
доставлЯЯ ему удовольствие, засмеЯлась и всЯ гимназиЯ, и у
‡айца по всему лицу пошли мелкие бороздки, будто лицо его было
полем, по которому неумелой рукой пахарь накривил Ѓог знает
сколько борозд и огрехов.
Љарцер был просто пустой класс. ђюрик и Љурымушка сначала
сели, как враги, в разные концы. Ћднако молчание в пустом
классе было непереносимо.
-- ’ы за что менЯ ударил? -- спросил Љурымушка.
-- џ нечаЯнно, -- ответил ђюрик, -- а ты менЯ за что?
-- ‡а то, что ты менЯ нечаЯнно.
-- Ќу, давай миритьсЯ.
-- „авай!
‚раги помирились и сели рЯдом.
-- Ќу-ка, посмотри эту штуку, -- сказал ђюрик.
€ вынул из кармана настоЯщий шестизарЯдный револьвер.
Њало того, он сказал, что отец его -- офицер и дома у них
еще есть три револьвера, четыре охотничьих ружьЯ, три сабли.
€з того же кармана, где был револьвер, ђюрик вынул жареную
навагу, очень пострадавшую от падениЯ. Џощелкали револьвером,
закусили навагой. Љурымушка, достав из ранца любимую свою книгу
"‚садник без головы", спросил:
-- Ќе читал?
-- Ќет, не читал.
-- Ќу, брат, что теперь с тобой будет!
€ зачитал ему.
Џрошел и час и два. —итали на переменку и так, будто сами
там в Ђмерике, все и переживали, без отрыву на все пЯть часов,
не слыхали звонков, не заметили, как ‡аЯц ключ повернул в
двери: им бы хоть бы и совсем не выпускали, хоть бы так и
всегда жить.
-- ‡наешь что, -- сказал на улице ђюрик, -- давай-ка завтра
на молитве опЯть подеремсЯ.
-- ђано, -- ответил Љурымушка, -- днЯ два поучимсЯ, а то
выгонЯт.
-- Ќас с тобой все равно выгонЯт.
-- Ќу?! -- удивилсЯ Љурымушка.
ќта мысль ему еще не приходила в голову, и он про себЯ решил
этим занЯтьсЯ, но сейчас из осторожности сказал:
-- ‚се-таки, брат, лучше денька два погодим.
„ома он засел учить географию, задано было нарисовать
границы Ђмерики. € вот, когда он рисовал по атласу и заучивал
названиЯ, вдруг такие же названиЯ пришли ему из "‚садника без
головы", и стало представлЯтьсЯ, будто он продолжает
путешествовать с Њайн-ђидом.
„олго он провозилсЯ над этим приЯтным занЯтием и сам даже не
знал, выучил он урок или не выучил.
Ќа другой день, как всегда, очень странный, пришел в класс
Љозел, весь он был лицом ровно-розовый с торчащими в разные
стороны рыжими волосами, глаза маленькие, зеленые и острые,
зубы совсем черные и далеко брызгаютсЯ слюной, нога всегда
заложена за ногу, и кончик нижней ноги дрожит, под ней дрожит
кафедра, под кафедрой дрожит половица. Љурымушкина парта как
раз приходилась на линии этой дрожащей половицы, и очень ему
было неприЯтно всегда вместе с Љозлом дрожать весь час.
-- Џочему он Љозел? -- спросил Љурымушка.
Ђхилл ответил:
-- ‘ам видишь почему: козел.
-- Ђ географию он, должно быть, знает?
-- Ќу, еще бы, это самый ученый: у него есть своЯ книга.
-- Џро Ђмерику?
-- Ќет, какаЯ-то о понимании и так, что никто не понимает и
говорЯт, он сумасшедший.
-- Џравда, какой-то чудной. Ђ что не понимают, мне это
нравитсЯ, милый ‘аша, -- ты это не замечал, как тебе иногда
хочетсЯ сказать что-нибудь, и знаешь, ни за что тебЯ никто не
поймет; вот бы хорошо иметь такую книгу длЯ пониманиЯ.
Ђхилл на это ничего не сказал, верно ему не приходилось
страдать болезнью непониманиЯ, а Љозел обвел своими зелеными
глазками класс пронзительно и как раз встретилсЯ с глазами
Љурымушки, так у него всегда выходило, встретитсЯ глазами и тут
же непременно вызовет.
Ќи имен, ни фамилий он не помнил, ткнет пальцем по глазу и
выходи.
Љурымушка вышел к доске.
-- Ќарисовал карту? -- спросил Љозел.
-- ‘ейчас нарисую, -- ответил Љурымушка.
‚зЯл мел и в один миг на доске изобразил обе Ђмерики.
Љозел очень удивилсЯ. Ђ Љурымушка отчего-то стал смел: у
него из головы не выходило "все равно выгонЯт". € он это не
серьезно, а из озорства стал рассказывать про Ђмерику какую-то
смесь Њайн-ђида и учебника.
Љозел удивлЯлсЯ все больше и больше, и глаз его стал такой,
будто видит свое, а ухо может быть и не слышит. Љурымушке
отчего-то страшно даже стало, -- он остановилсЯ, покраснел.
-- Ќу, ну! -- сказал Љозел.
Љурымушка молчал.
-- ’ы, брат, молодец.
Ђ Љурымушка сильней покраснел и рассердилсЯ на это.
-- ‡наешь, -- продолжал Љозел, -- из тебЯ что-то выйдет.
’ут и случилось с Љурымушкой его обыкновенное: вдруг самаЯ
ходЯчаЯ фраза ЯвитсЯ ему в своем первом смысле, а то обычное
значение куда-то скроетсЯ.
-- Љак же это из менЯ выйдет? -- спросил он, все гуще и гуще
краснеЯ, представлЯЯ себе приблизительно, как нЯнЯ ему
говорила, будто у одной барыни в животе развелись лЯгушки и
потом вышли через рот.
-- Љак же это выйдет? -- спросил он, краснеЯ и ширЯ глаза.
-- —ерез верх, конечно, -- ответил Љозел, -- то каждый день
через низ выходит, а то через верх.
-- "Ќе вырвет ли?" -- про себЯ подумал Љурымушка и хорошо
еще вслух не сказал, а то и так в классе все засмеЯлись; но
Љозел, как все, не умел смеЯтьсЯ, у него на лице вместо смеха
делалось так, будто он ест что-то очень вкусное, сладкое и
облизываетсЯ, -- это и был его смех.
Љозел облизнулсЯ и сказал:
-- ‚от, вот, выйдет из тебЯ, и будешь знаменитым
путешественником, -- садись, очень хорошо.
€ поставил пЯть.
-- Ќу и счастливец, -- сказал Ђхилл, -- в тебЯ, кажетсЯ,
Љозел втюрилсЯ.
-- ‚от, ‘аша, -- сказал Љурымушка, -- Я тебе говорил насчет
пониманиЯ, как это трудно взЯть и понЯть, по-моему -- это у
него хорошаЯ книга о понимании, и вовсе он не сумасшедший.
-- Љому как, -- ответил Ђхилл, -- тебе вот выпало счастье,
тебЯ он понЯл, а менЯ не понимает и все единицы жарит, --
одному хорошо, другому плохо, это, брат, тоже непонимание.

‡ЂЃ›’›… ‘’ђЂЌ›.

‡анимаЯсь теперь с большим удовольствием и даже наслаждением
картой Ђмерики, Љурымушка все раздумывал, что это значит быть
знаменитым путешественником. џвилась перед ним какаЯ-то страна
еще без имени и без территории; вот там, в этой стране, думал
он, и есть настоЯщаЯ жизнь, а тут у нас жить не стоит, тут --
не настоЯщее.
Ћн стал догадыватьсЯ, где находитсЯ такаЯ страна, и
вспомнились ему голубые бобры, что они в Ђзии. Ќе в Ђзии ли и
эта его страна? Џо карте он стал искать себе путь в Ђзию и,
пока разыскивал, совершенно уверилсЯ, что желаннаЯ страна без
имени и без территории находитсЯ в Ђзии. Џуть туда он установил
простой: по реке Ѓыстрой ‘осне в „он, из „она в Ђзовское море,
в —ерное и потом уже и начнетсЯ ЊалаЯ ЂзиЯ, большую часть пути
можно совершить даже просто на лодке; и хорошо, если к лодке
приделать колесо, как у речных пароходов, и вертеть его с
кем-нибудь поочередно; оружие можно достать у ђюрика.
‚от это и значит быть знаменитым путешественником.
‚ эту ночь Љурымушка уснул очень поздно, все рисовал берега
Ђзии, обводил лазурью море €ндии и ЉитаЯ, вырезал из бумаги
рельефы гор, окрашивал их коричневой краской. …му казалось все
уже готовым в себе самом, только непременно надо было с
кем-нибудь поделитьсЯ, и тогда все это будет Ясно, как в
обыкновенной жизни, только длЯ этого поделитьсЯ с кем-нибудь
планом надо непременно. € он решил встать и пойти в гимназию
как можно пораньше, там сговоритьсЯ с ђюриком, подратьсЯ перед
молитвой и в карцере все рассказать. ‘ этим он уснул поздно
ночью, и виделась ему одна из золотых березок такаЯ же, как в
кладбищенской роще, но только действительно золотаЯ, и чудесно
звенит она своими нежными тонкими лепесточками. "Ќе сон ли
это?" думает он во сне и берет себе за пазуху несколько золотых
листиков.
-- Auf, auf! Џора в гимназию итти! -- услыхал он над собой
голос доброй ‚ильгельмины, -- hallo, hallo! -- и схватилсЯ за
пазуху, стал искать там золотые листики, посмотрел на простыню,
под подушкой, нигде ничего не было.
-- —то ты ищешь, милый мой? -- спросила хозЯйка.
-- Ђх, это было во сне, -- догадалсЯ он.
€ потом со страхом подумал, не во сне ли была ему и та
удивительнаЯ страна без имени и территории.
-- Nun nun, и карту нарисовал, -- вот это мастер.
Wunderschon! -- сказала немка, и Љурымушка очень обрадовалсЯ:
неизвестнаЯ страна не была сновидением. Ћдно было плохо, что
проспал. Ћн попал в гимназию, когда уже пели "‘окровище благих
и жизни подателю", невозможно было без предупреждениЯ подратьсЯ
с ђюриком и попасть в карцер. ’огда мелькнул ему другой план,
взЯть и вызватьсЯ на уроке географии, а потом вместо Ђмерики
показать карту Ђзии, рассказать путь туда, и, если Љозел
одобрит, значит, верно, а после на большой перемене можно и с
ђюриком подратьсЯ, и в карцер попасть. „лЯ первой пробы он
показал свою карту в классе, там сразу все задивились и, когда
Љозел пришел, стали ему показывать: им хотелось оттЯнуть времЯ
и заговорить его.
-- Џочему ты себе выбрал Ђзию, а не Ђмерику? -- спросил
очень удивленный картой учитель.
-- Ђмерика открыта, -- ответил Љурымушка, -- а в Ђзии, мне
кажетсЯ, много неоткрытого, правда это?
-- Ќет, в Ђзии все открыто, -- сказал Љозел, -- но там много
забыто, и это надо вновь открывать.
’огда Љурымушка про себЯ стал вспоминать, когда это он видал
сон про забытые страны, и так это его обрадовало, что все
исполнЯетсЯ на-Яву.
-- ЌельзЯ ли начать открывать забытые страны с Њалой Ђзии?
-- робко спросил Љурымушка.
-- Њожно, только почему же именно с Њалой Ђзии?
-- Џотому что туда легче всего проехать по реке Ѓыстрой
‘осне в ’ихий „он, в —ерное море и там прЯмо и будет ЊалаЯ
ЂзиЯ.
-- Ћтлично, можно начать с Џалестины и, как делали рыцари,
поклонитьсЯ сначала там ѓробу ѓосподню.
Љозел увлексЯ, забылсЯ и стал рассказывать о тайнах Ђзии,
что там находитсЯ колыбель человеческого рода, исторические
ворота, чрез которые проходили все народы. Ќеузнаваем был
Љозел, и так выходило из его рассказов, что ѓроб ѓосподень и
есть как бы могила человечества, а колыбель его где-то в
глубине Ђзии, что все это забыто и нужно все вновь открывать.
-- ‚от вам пример, -- сказал он в похвалу Љурымушке, -- как
нужно учить географию, вы занимайтесь, как он, вообразите себе,
будто путешествуете, вам все ново вокруг в неизвестной стране,
вы открываете, и будет всегда интересно.
-- Ђ почему бы и не поехать? -- чуть-чуть не сорвалось с
Языка у Љурымушки, едва-едва он успел удержатьсЯ и прикусил
Язык.
-- ‘адись, -- сказал Љозел, -- Я тебе еще пЯтерку поставлю,
очень уж ты хорошо занимаешьсЯ.
-- Ќу, и счастливец! -- приветствовал его на задней скамейке
Ђхилл.
Ќе знал только Ђхилл, чем был счастлив Љурымушка, так был
счастлив, что больно становилось, и так непременно нужно было,
чтобы и Ђхилл был счастливым.
-- Џочему ты не хочешь быть счастливым? -- спросил он.
-- Ќе могу.
-- Џочему ты не можешь, откройсЯ мне, милый ‘аша, скажи,
ну...
-- Ќу, Я скажу: она менЯ не любит.
-- ‚ера ‘околова?
-- Ћна!
-- Ќу, вот что Я тебе посоветую, если она тебЯ не любит,
тебе нужно уехать в другую страну, поедем с тобой в Ђзию
открывать забытые страны.
-- џ бы поехал, но как же уедешь?
-- Ђ вот подумаем.
Ќа большой перемене Ђлпатов, Ђхилл и ђюрик сговорились,
спрЯтались в шинелЯх под вешалками против учительской и,
выждав, когда ‡аЯц с ЋбезьЯном по звонку вышли оттуда,
бросились и вцепились друг другу в волосы. Љонечно, инспектор с
надзирателем не могли догадатьсЯ, что так начинаетсЯ экспедициЯ
в забытые страны, и прЯмо же всех троих заперли в карцер.
‘частливо все шло необыкновенно, было так удивительно
Љурымушке, что ђюрик и Ђхилл сразу все понЯли, как только он
сказал про экспедицию в Ђзию через €ерусалим в забытые страны
за голубыми бобрами, ђюрик ответил коротко:
-- ќто можно!
Ђхилл еще короче:
-- Ќу, что ж.
Љурымушка даже опешил и спросил:
-- Ђ как же оружие, лодка, съестные припасы?
-- Ћружие, -- ответил ђюрик, -- у менЯ есть на всех троих;
три ружьЯ, три сабли, три револьвера; у отца Я стащу золотые
часы, на это дело не грех и стащить, -- сегоднЯ же Я их продам,
куплю лодку, припасы.
-- ’олько надо делать как можно скорее, -- сказал Љурымушка,
-- чтоб успеть до замерзаниЯ рек пробратьсЯ в южные теплые
морЯ.
-- ‡автра поедем! -- сказал Ђхилл.
ђюрик остановил:
-- Ќе успеем завтра, послезавтра.
-- џ напишу прощальные стихи, -- сказал Ђхилл.
-- џ составлю подробный план путешествиЯ, -- вызвалсЯ
Љурымушка.
-- ’огда за работу немедленно, -- распорЯдилсЯ ђюрик, -- ты,
Ђлпатов, черти план, ты, Ђхилл, пиши стихи, Я буду считать, что
взЯть с собой: послезавтра едем.

Љ“Њ.

Љак чудесно бывает, пока что-то заманивает в свою судьбу
перейти, в то свЯтое свЯтых, где Я сам с собой и, значит, весь
мир со мной. Ќо сколько людей останавливаютсЯ в страхе у порога
своей судьбы, у росстани, где все три пути заказаны. ’ут, у
росстани, впереди хоть и остаетсЯ приманка, а уже дает себЯ
знать за спиною котомка своей судьбы. ќто сразу почувствовал
Љурымушка, едва только состоЯлось неизменное решение ехать
открывать забытые страны. Ќачались заботы, и открылсЯ чей-то
голос, неизменно день и ночь в глубине души повторЯющий: "не
надо, не надо, нельзЯ, так не бывает, этого никто не делает".
’ак одному, а другой, как ‘ережа Ђстахов, со своими
прекрасными бархатными глазами в длинных черных ресницах, ждет
и мечтает, что своЯ судьба тихим гостем придет и ласково, как
невесту, поведет его к своему алтарю. ‚от тоже и ‘ережа Ђстахов
-- чем не путешественник в забытые страны? -- он знает времЯ
прилета и отлета каждой птички, знает, куда они, прилетев,
деваютсЯ, как живут, где можно разыскать их гнездышко;
облюбовал себе в полЯх и лесах все цветки и хворостинки, -- ему
ли не ехать! Ђ вот и в голову никому не пришло предложить ему
путешествие и, напротив, избрали его хранителем тайн: он
передаст письмо ‚ере ‘околовой, он обойдет дома
путешественников и скажет хозЯевам, что их заперли в карцер на
двадцать четыре часа и они бы о них не тревожились. ‘тоило бы
‘ереже сказать: -- "Я с вами!" -- и он тоже бы поехал в Ђзию за
голубыми бобрами. Ќо ‘ережа проплакал всю ночь и сказать не
решилсЯ, и так по своей застенчивости пропустил случай еще в
детстве заглЯнуть в лицо своей судьбы. ‚ назначенный час, перед
уроками, ‘ережа спустилсЯ к реке, перешел деревЯнный на бочках
лежащий мост, от него завернул по берегу влево и тут увидел,
как путешественники уже сдвигали с берега лодку. Љакой-то
мещанин в синей поддевке полюбопытствовал, куда едут ребЯта на
лодке.
-- ‚ деревню на мельницу.
-- Љто же у вас там на мельнице?
-- ’етушка Ђрина ђодионовна.
-- Ќе слыхал, есть Љапитолина €вановна, а ђодионовны там не
слыхал.
-- Њало ли ты чего не слыхал, отстань, не до тебЯ!
‘иний отошел к мосту, перешел на ту сторону и по ступенькам
стал взбиратьсЯ, все оглЯдываЯсь, на кручу высокого берега, где
стоЯл-красовалсЯ собор. ’ут на известной скамеечке, где всегда
вечером кто-нибудь сидит и любуетсЯ далью, сел теперь в
утренний час ‘иний. Ћн видел отсюда, как путешественники
расцеловались с ‘ережей, снЯли шинели, как блеснули на солнце
вынутые из-под шинелей стволы ружей, как серебрЯное весло стало
кудрЯвить тихую гладь воды, как ‘ережа тоже поднЯлсЯ сюда на
лавочку, проводил путешественников глазами до поворота реки,
где лодка скрылась, всплакнул и пошел. ‘иний сзади пошел за
‘ережей.
‚озле женской гимназии ‘ережа умерил шаг и стал
прохаживатьсЯ взад и вперед. ‘иний тоже стал прохаживатьсЯ по
другой стороне улицы. Ќачали с разных концов показыватьсЯ
маленькие и большие гимназистки. ‘ережа каждую оглЯдывал,
наконец, увидев одну, похожую на молодую козочку, подошел к
ней, передал письмо и направилсЯ в мужскую гимназию, за ним
вплотную сзади пошел ‘иний. ‘ережа вошел в калитку гимназии и,
только ‘иний за ним туда ногу поставил, вдруг с той стороны
другой ‘иний закричал:
-- €вано Џаромонов!
Џервый ‘иний обернулсЯ.
-- Ѓежи скорей, свиней резать начали.
Ћба ‘иние сошлись на середине улицы и во весь дух пустились
бежать в ту сторону, где начали резать свиней.
’олько уже когда в городе поЯвились объЯвлениЯ о трех
сбежавших гимназистах, ‘иний ЯвилсЯ в гимназию и дал свои
показаниЯ. Џрикатил в гимназию на шарабане становой Љрупкин, за
ним следовала телега с двумЯ полицейскими. •орош и могуч был в
гимназии знаменитый истребитель конокрадов, багрово-синий и
весь наспиртованный. ѓимназисты всех классов видели, как ‡аЯц и
ЋбезьЯн в своих синих виц-мундирах вертелись около громадного
грузного человека, будто они были бумажные, долго ему что-то
рассказывали и просили ни в каком случае не применЯть оружиЯ.
“слыхав про оружие от бумажных людей, становой сказал:
-- …дрена муха!
€ не обращаЯ больше на них никакого вниманиЯ, вышел из
гимназии, сел в тележку и покатил. ‡а ним покатилась телега с
полицейскими.
-- ‚ Ђзию поехали! -- сказали гимназисты.
Ћт ‚еры ‘околовой уже в двух гимназиЯх было известно и
шопотом передавалось из уст в уста, что поехали именно в Ђзию.
-- Љак бы не вернули в гимназию?
-- Ќу, уж, брат, нет, -- вспыхнул какой-то горЯчий
гимназист, -- теперь уже их не догонЯт.
Њало того, гимназисты -- синие прасолы сошлись опЯть и
обсуждали дело серьезно.
-- Љонечно, -- говорили один, -- Љрупкин ловкач, да ведь
мальчишки тоже отчаЯнные.
-- ЋпЯть у них вода, -- говорил другой, -- река быстраЯ и
сама несет лодку, а ему нужно погонЯть и погонЯть.
‚есь город ожил. ‘просись вперед у любого, каждый бы
рассмеЯлсЯ над путешествием в Ђзию, ну, а как уж уехали, так
стало многим казатьсЯ, что хорошо, и отчего бы им и не доехать
до Ђзии. ‚се спЯщие на ноги стали и с радостью передавали друг
другу: три бесстрашных гимназиста уехали от проклЯтой латыни в
Ђзию открывать забытые страны.

----------------

Љак раз в эти золотые светлые сентЯбрьские дни, на воле, о
которой столько пишут и мечтают на лавочках, глЯдЯ в синюю
даль, на этой настоЯщей воле был осенний перелет птиц с севера
на юг над реками быстрой ‘осной и тихим „оном через теплые морЯ
на берега Њалой Ђзии. Љурлыкали журавли и, расстраиваЯ свои
треугольники, спускались отдыхать на низком берегу ‘осны. ѓуси
строгими кораблЯми торжественно летели, отрывисто
переговариваЯсь; они ночевали вместе с утками на воде,
выставлЯЯ на всем берегу сторожей. ‹ебеди совсем не отдыхали и
летели так высоко, что только по серебру их груди в чистом
воздухе и по каким-то гармоническим, особенным ладам можно было
догадатьсЯ о них. Ѓелые рыболовы, чайки разных пород еще не
трогались и вились на своих гнутых крыльЯх у самой воды.
ќтого наш Љурымушка еще никогда не видал и не мог видеть,
это можно почувствовать всей душой, только если сам сжег за
собой корабли и сам вступил в этот птичий путь, исполненный
всЯкого риска, всЯких опасностей. ’огда уже знаешь наверное,
что и они там в воздухе не просто кричат, а так же, как мы,
разговаривают. •орошо было, что ђюрик с пЯти лет был на охоте
со своим отцом, все это знал и умел все объЯснить, скажет:
"лебедь!" и Љурымушка на всю жизнь от одного слова знает, как
летЯт лебеди и что это значит, скажет: "гуси!" и вот что-то
очень серьезное, строгое залегает в душу от гусиного полета.
Љакие-то маленькие пичужки, серебрЯсь, попискиваЯ штук сорок
зараз, как стаЯ стрел просвистЯт; подумать только: завтра они
перехватЯт —ерное море! •орошо на минутку выйти из лодки,
выглЯнуть из-под кручи берега в поле и хоть, не подкрастьсЯ, --
где тут подкрастьсЯ в открытом безлесном поле! -- а просто
посмотреть, как без людей хозЯевами в полЯх ходЯт на длинных
ногах журавли. ђаз так видели дроф и даже пустили в них пулю из
штуцера: столбом взвилась пыль от удара пули о землю, дрофы
разбежались, тЯжело полетели, встретились в воздухе с цаплЯми,
не понравилось вместе и разлетелись в разные стороны: цапли к
реке, дрофы в степь. ‘трашно было в первый раз выстрелить из
настоЯщего ружьЯ, но виду Љурымушка не подал, туго прижал ложу
к плечу, выстрелил, но промахнулсЯ. ‚ другой раз ђюрик ему
крикнул во-времЯ: "мушку, мушку!". Ћн мушку навел, и летЯщаЯ
чайка упала; ее с радостью присоединили к мЯсному запасу в
корме. € так весь день прошел, и куда это лучше было, чем самые
мечты о забытой стране: это Љурымушке надолго осталось, что
мысль про себЯ не обман, как все говорЯт, а и вестник
прекрасного мира.
Џод вечер странно стали смыкатьсЯ впереди берега, кажетсЯ,
кончилась река, вот, вот лодка в берег уткнетсЯ, а смотришь --
опЯть берега широко расступаютсЯ, проехали и опЯть смыкаютсЯ,
будто хотЯт лодку взЯть в плен. Џозднее все стало как будто
ловить лодку, тростники, кусты, деревьЯ, но она все шла и шла
по течению, и только это казалось, будто лодка стоит и вокруг
все идет и ее окружает.
‚ темноте ночью еще больше, чем днем, несметною силой шел
перелет: прЯмо над самыми головами со свистом проносились
чирки, кулики разных пород, тЯжело шли крЯквы и часто шлепались
в воду на отдых. „икие гуси возле самой лодки иногда спускались
всем кораблем, кричали, хлопали крыльЯми так близко, что брызги
летели в лицо. Љак хорошо было все это слушать, притаив дыхание
в надежде, что глаз каким-нибудь чудом в темноте рассмотрит и
можно будет пальнуть из ружьЯ.
Ќо холод осенней ночи пробирал все больше и больше, и
особенно плохо было ногам в сырой, чуть-чуть подтекающей лодке.
Џопробовали саблЯми нарубить тростнику, сложили его на дно
лодки, легли, но сырость и холод помешали. …сли бы на берегу
костер развести, но условились в первую ночь не разводить огнЯ
и не выходить на берег, догадываЯсь, что Љрупкин будет ловить,
и так он по огню сцапает, что и за ружье не успеешь схватитьсЯ
-- это нельзЯ. € что это: сон, бред или Явь? ‘лышно Љурымушке
самому себе, как сопит, и как зубы вдруг будто сорвутсЯ и
начнут сами так Яро стучать друг о друга, а на берегу все времЯ
без перерыву где-то по самому близкому соседству дикие утки
между собой переговариваютсЯ, и, что делает этот полусон! --
понЯтен бывает их разговор. Ћдна говорит: "пересЯдь сюда, нам
будет потеплее", другаЯ: -- "убирайсЯ с моего места, Я тебЯ не
просила, вот еще!". € так у них всю ночь, то кто-нибудь
недоволен, а то вдруг лисицу или хорька почуют и сразу все
заорут так, что и мертвый проснетсЯ. Њного разных снов таких
Ярких видитсЯ, что вот хоть рукой ухвати. ’ак увидал себЯ
Љурымушка на теплой чистой постели, и голова его лежит на
пуховой подушке в белой наволочке; вот это настоЯщее было
видение и открытие, -- никогда в жизни ему не казалось, что так
хороша может быть обыкновеннаЯ подушка, какаЯ бывает у всех, на
каких теперь все-все люди спЯт в городах и в деревнЯх, в
богатых домах и в бедных.
“жасный утиный крик перебил его сон, он проснулсЯ, понЯл,
где он, но подушка так и осталась неотступным видением. ‚ эту
самую минуту слышит он у самого своего уха шопот Ђхилла:
-- Ћтпустите менЯ!
-- Људа? -- хотел спросить Љурымушка, но вместо звука
вылетел с Яростью треск зубов челюсть о челюсть.
-- € у тебЯ зубы трещат, -- сказал Ђхилл, -- ты их рукой
придерживай, как Я.
Љурымушка попробовал, и, правда, вышли слова:
-- Људа тебЯ отпустить?
-- џ по бережку тихонько пойду, согреюсь как-нибудь и дойду.
-- Људа ты дойдешь?
-- „омой.
-- „о-мой! ах, ты...
Ќе то было главное обидно, что вернутьсЯ задумал, а что мог
себе представить, будто это так близко, что вернутьсЯ можно.
Љурымушке было, будто он уж и в Ђзию приехал.
-- Ѓаба, баба! -- повторил он со злостью.
-- Ћт бабы бежал и к бабе тЯнет его, -- сказал ђюрик.
-- Ќу, не буду, ребЯтушки, не буду, -- спохватилсЯ Ђхилл и,
отпустив челюсть, затрещал зубами, будто фунтами орехи
посыпались.
-- €шь, сыпет, ишь, сыпет! -- засмеЯлись товарищи.
Ђ Љурымушке скоро опЯть подушка привиделась, и он стал с
этим боротьсЯ, но только напрасно, -- чем больше он ее
отвергал, тем Ярче она вновь показывалась, небольшаЯ подушка,
такаЯ же чудеснаЯ, как на подушке чудесной снилась когда-то
страна голубых бобров. Ќо вот между утками и гусЯми пошли
совсем какие-то иные разговоры.
-- ’ы знаешь, о чем они сейчас говорЯт? -- спросил ђюрик.
-- Ќе знаю, а что-то случилось; и по всему берегу одно и то
же.
-- ќто значит, скоро рассвет.
-- Ђ как будто еще темнее стало: звезд не видно.
-- ‚сегда перед самым рассветом темнеет, и звезды
скрываютсЯ: меркнет. џ много с отцом ночевал на утиных охотах:
всегда меркнет.
Џравда, скоро стало белеть. ’еперь не страшно и костер
развести. ‚от вспыхнуло на берегу маленькое пламЯ, на востоке
началсЯ огромный пожар и потом, когда солнце взошло, как
добродушно оно встретило это маленькое человеческое пламЯ и как
вкусен был чай с колбасой и какаЯ радостнаЯ сила от солнца
вливалась в жилы: этой силой опЯть все живое поднималось и
летело на юг в теплый край.
-- ѓуси, гуси летЯт!
-- Ђ там смотри, что там?
-- ’оже гуси.
-- € там?
-- € там гуси.
-- ‹ожись на землю, готовь ружье, крЯквы летЯт.
-- ‘трелЯй!
Ћдна шлепнулась, другаЯ подумала, споткнулась и тоже упала.
-- Ђ ты, дурак, хотел к бабам итти!
-- „урак Я, дурак!
Ќа охоте всегда так: нужно одну только удачу в начале и
потом пойдет на весь день, будто каждаЯ новаЯ минута готовит
новый подарок. ’ак прошел этот прекрасный день, и ночь прошла у
костра в тепле на сухом тростнике. € еще прошел день и еще одна
утинаЯ ночь. ‚ полдень третьего днЯ путешественники услыхали
далеко на берегу колокольчики.
-- Ќе становой ли нас догонЯет? -- спросил Љурымушка.
-- Ћчень просто, -- ответил ђюрик, -- вот сейчас Я это
узнаю, он нам кум, кроме шуток, с отцом ребЯт крестил, приЯтель
отцу: кум.
Ѓыло там на берегу высокое дерево. ђюрик вышел на берег,
взобралсЯ на самый верх.
-- Ќу что, видно?
-- ‚идно, едет шарабан.
-- ‘тановой?
-- Ќе знаю, не разберу.
-- ‘корее же разбирай, ну?
-- ђазобрал: становой!
€ так он это спокойно сказал, будто в самом деле он своего
кума встречает.
-- ‘корей же слезай!
-- Џодожди: за ним в телеге два полицейских.
-- ‘лезай же, слезай, это за нами!
Ќо ђюрик слезал не так, как хотелось Љурымушке, и Ђхилл
равнодушно смотрел.
Љурымушка вспыхнул от злости, но вдруг ему пришла одна
мысль.
-- Ћн нас не поймает, -- сказал Љурымушка, весь просиЯв, --
слушайтесь только менЯ, вытаскивай живо лодку на берег.
-- Љак вытаскивать, что ты, удирать надо.
-- ‚ы-тас-ки-вай!
Џослушались, вытащили на берег лодку.
-- Џеревертывай вверх дном.
’ут все и понЯли: под лодкой пересидеть станового.
‚ыбили живо лавочки, нос пришелсЯ как раз в Ямку из-под
камнЯ и лодка плотно закрыла путешественников.
Љолокольчики все приближались. ‚от, если бы мимо промчалсЯ,
но нет -- колокольчики затихли, и голос послышалсЯ:
-- …дрена муха! зачем тут лодка на берегу? ‘той-ка, Я
посмотрю.
Џодъехали полицейские.
-- ќто их лодка! -- сказал становой. -- ’олько где же они
сами?
-- ‚ деревне, ваше благородие, -- сказал полицейский, -- они
там наверно заночевали, отдыхают, как-никак, а ночи зЯбкие.
-- Ќу, вы поезжайте в деревню, а Я вот здесь вас подожду и
закушу. …ремей, привЯжи конЯ к дереву; Љузька, подай сюда из
шарабана кулек.
Џолицейские уехали. ‘тановой вытащил из кулька четверть с
водкой, поставил на дно лодки и подумал, удивилсЯ: -- "Ќочью
дождЯ не было, а лодка мокраЯ".
-- ‚от едрена муха! -- сказал он.
‚ыпил чайный стакан, закусил, посмотрел следы на траве, как
они все выходЯт от воды и уходЯт под лодку...
-- ’е-те-те, -- проговорил он, широко и добро улыбаЯсь, --
вот так изюминка!
€ запел почему-то:

—ижик, чижик, где ты был?
Ќа ”онтанке водку пил...

‚ыпил стаканчик, выпил другой и вдруг заплЯсал, припеваЯ:

‚ыпил рюмку, выпил две --
‡ашумело в голове.

-- Њолодцы, -- сказал он вслух, -- взЯли себе да и
поохотились, самое времЯ, осень, перелет: вот как найду их, так
им днЯ три еще дам пострелЯть.
-- ‘лышишь? -- шепнул ђюрик Љурымушке, -- надо бы сдаватьсЯ.
-- „а, надо бы, -- шепнул и Ђхилл.
‚ ответ Љурымушка ткнул кулаком в нос сначала одному, потом
и другому.
-- ‚от как поймаю, -- продолжал становой, -- прежде всего им
водочки, ветчинки, чайку с французской булкой, а потом с ними
на лодке днЯ на три зальюсь, будто их все ловил: отпуск себе
устрою. Ђ то и неделю промотаемсЯ, надоели мне эти
черти-конокрады.
ђюрик тихонечко пальцем тронул Љурымушку, а тот ткнул его в
бок кулаком.
‘ каждой минутой все ненавистней и ненавистней становились
Љурымушке его товарищи: превратить всю экспедицию в охоту,
вернутьсЯ с позором в гимназию? -- нет, если они сдадутсЯ, он
один убежит, он так не вернетсЯ.
Ђ полицейские катили обратно.
-- ‚ы умные люди, -- сказал становой, -- хорошо сделали.
-- ’очно так, -- отвечали полицейские.
-- € порЯдочные дураки.
-- ’очно так, ваше благородие.
-- ‚от что, умные дураки, постелите-ка все это вон там на
траве, костер разведите, чайник согрейте, -- так! †иво! ’еперь
нужно гостей звать.
-- ‘лушаем.
-- Људа же вы пойдете?
-- Ќе могим знать, ваше благородие.
-- Ќу, так Я вам скажу: лодку эту поставьте на воду и
поезжайте гостей звать.
-- ‘лушаем! -- сказали полицейские, -- и, взЯв лодку за
край, повернули на бок.
-- —ижик, чижик, где ты был? Џожалуйте, гости дорогие. Ђ, и
кум тут! Ќу, давай поцелуемсЯ.
‘тановой с ђюриком обнЯлись, но Љурымушка, пока они
целовались, схватил ружье, отбежал к дереву и стал за него, как
за баррикадой.
Ђхилл как осклабилсЯ, так и осталсЯ с такою же глупою рожей
стоЯть.
Ќе обращаЯ никакого вниманиЯ на Љурымушку, такого
маленького, Љум угостил вином ђюрика и Ђхилла и, увидев четырех
убитых крЯкв, так и ахнул.
-- „а мы тут сейчас пир на весь мир устроим: ведь они теперь
осенью жирные.
€ велел четыре Ямки копать; в эти Ямки прЯмо в перьЯх
уложили уток, засыпали горЯчей золой, костер над ними развели.
-- Ђ еще бы хорошо осеннего дупелЯ убить, да его бы во
французскую булку сырого, а булку тоже бы в Ямку, пока она всЯ
жиром его пропитаетсЯ. Ќу, вот закусим, такаЯ закусочка --
едрена муха, скажу Я вам... ну, вы чего дремлете, ребЯта
здоровые, вам еще по стакану под ветчину, а потом и под утки
начнем.
‚ыпили еще по стакану.
-- ЊенЯ самого из шестого класса выгнали; эх, было времЯ!
вот было времЯ: Gaudeamus знаете?
-- Ќу, как же!
€ запели:

Gaudeamus igitur
Juvenes dum sumus...

Ђ Љурымушка так и стоЯл, все стоЯл за деревом, ожидаЯ на
себЯ нападениЯ; первым выстрелом он думал убить станового,
вторым полицейского, затем броситьсЯ вперед, схватить второе
ружье, другого полицейского взЯть в плен и на этих лошадЯх
продолжать путешествие.
’ак он думал в начале, а кумовство у костра все разгоралось,
товарищи его покидали; они, пожалуй, пойдут за Љумом.
‡нал ли Љум его мысли? ‚ерно знал: он лежал на полушубке
брюхом вниз и сам пел Gaudeamus, а сам все смотрел на воду,
будто чего-то ждал и ждал, потом вдруг крикнул Љурымушке:
-- Ќе зевай, не зевай!
Ђ у воды совсем низко, будто катились-летели два чирка и
прЯмо на Љурымушку.
-- Ќе зевай, -- крикнул Љум, -- так-так-так-вот-вот-вот...
стре-лЯй!
Љурымушка выстрелил раз -- промахнулсЯ, два -- чирок
свалилсЯ в воду у самого берега. ‘разу бросилсЯ и Љурымушка и
Љум к утке, у Љурымушки руки не хватало достать, а Љум
дотЯнулсЯ и, подаваЯ ему утку, сказал:
-- Њолодец, азиЯт!
ЋбнЯл его вокруг шеи правой рукой и, повторЯЯ "молодец
азиЯт", усадил его возле костра на полушубок.
-- Ќу, ребЯта, -- сказал он, -- кажетсЯ, ужин поспел,
давайте-ка под утку, Я сам гимназист, да из шестого класса.

Gaudeamus igitur
Juvenes dum sumus.

‚се выпили, Љурымушка тоже первый раз в своей жизни хватил и
прЯмо целый стакан.
-- Њолодец, азиЯт! -- похвалил становой.
’огда мало-по-малу Љурымушке стала показыватьсЯ та желаннаЯ
теплаЯ подушка в белой наволочке; еще он сопротивлЯлсЯ;
отталкивал ее, а она все наседала, наседала.
-- Ќет, нет! -- крикнул он.
-- „обирай, добирай! -- кричал ђюрик, -- мы без тебЯ сколько
выпили, добирай!
Љурымушка выпил еще, и подушка, огромнаЯ, белаЯ, теплаЯ, --
сама легла ему под голову.
•ор пел:

Ќаша жизнь коротка --
‚се уносит с собой,
Ќаша юность, друзьЯ,
ЏронесетсЯ стрелой...

’олько под вечер Љурымушка проснулсЯ и услышал голос ђюрика:
-- Људа же ты, Љум, нас пьЯных теперь повезешь?
-- Љо мне на квартиру: мы там еще под икру дернем и спать, а
утром вы по домам, и будто вы сами пришли и раскаЯлись.

‹ЋЃЂЌ.

‚от если бы знать в свои ранние годы, когда встречаешьсЯ: с
первою волною своей судьбы, что та же волна еще придет, --
тогда совсем бы иначе с ней расставалсЯ, а в том и беда:
кажетсЯ, навеки ушла и никогда не воротитсЯ. ‘таршие с улыбкой
смотрЯт на детские приключениЯ, им хорошо, они свое пережили, а
длЯ самих детей все ЯвлЯетсЯ, как неповторимое. „олго не мог
взЯть себе это в ум Љурымушка, почему так издевались над ним в
гимназии, как за зверем ходили и твердили: "поехал в Ђзию,
приехал в гимназию". ђазве нет забытых стран на свете, разве
плана его не одобрил сам учитель географии, и если была его
одна ошибка в выборе товарищей, то ведь от этого не исчезают
забытые страны, их можно открывать иначе, -- в чем же тут дело?
-- "“ж не дурак ли Я?" -- подумал он. € стал эту мысль носить в
себе, как болезнь. Џробовал победить сам себЯ усердием, стал
зубрить уроки, ничего не выходило: ЉоровьЯ ‘мерть как заладил
единицу, так она и шла безотрывно. ‘мутно было в душе, что если
бы что-то не мешало, то мог бы учитьсЯ как все и даже много
лучше. Ћднажды ЉоровьЯ ‘мерть задал такую задачу, что все так и
сели над ней, все первые математики были спрошены, никто не мог
решить. ‚друг Љурымушке показалось, будто он спит -- не спит и
ему просто видитсЯ решение отдельно от себЯ; попробовал это
видимое записать, и как раз выходил ответ. ‚сю руку поднЯть он
не посмел, а только немножко ладонь выставил, и то она дрожала.
‘оседи крикнули:
-- Ђлпатов вызываетсЯ!
-- Ќу, выходи, -- сказал ЉоровьЯ ‘мерть, -- опЯть
какую-нибудь глупость сморозишь, -- это тебе не ЂзиЯ!
Љурымушка вышел и стал писать мелом на доске по своему
видению.
-- Љак же это ты так? -- изумилсЯ учитель, -- откуда ты взЯл
это решение.
-- €з головы, -- ответил Љурымушка очень конфузливо, -- мне
так показалось, это не верно?
-- ‚полне верно, только ведь как же ты мог?
€ к великому изумлению всего класса сразу после единицы
поставил три и не простое, а как воскресение из коровьей
смерти, на весь год. Џосле этого случаЯ он стал усердней учить
уроки, но так всего было много, что от силы было все выучить
только на три. Љак учатсЯ иные всегда ровно на четыре и даже на
пЯть, понЯть он не мог. ’упо день проходил за днем и год за
годом: глубоко где-то в душе, как засыпаннаЯ пеплом страна
лежала, дремала, и вот, -- когда у Ђлпатова стали витьсЯ
кольцами русые волосы и чуть-чуть наметились усики даже, когда
почти все ученики стали мечтать о танцах и женской гимназии и
писать влюбленные стихи ‚ере ‘околовой, в начале четвертого
класса, -- будто из-под пепла вулкан вырвалсЯ и опЯть пошло все
кувырком.
Њысль, что он дурак, все-таки не оставлЯла Љурымушку и
втайне его очень даже точила: он не верил себе, что может
окончить гимназию, так это было трудно и скучно, предчувствие
постоЯнно говорило, что это все оборветсЯ каким-то ужасным
образом. Ќа своих первых учеников он не смотрел с завистью, они
просто учились и больше ничего, но настоЯщие умные были в
старших классах, и многим им он очень завидовал. ќти умные
ходили -- держались как-то совершенно уверенно, им было и
наплевать на гимназию и в то же времЯ они знали, что кончат ее
и непременно будут студентами; это были настоЯщие умные, таких
в классе его не было ни одного. Џротив его, четвертого класса
был физический кабинет, в нем были удивительные машины, и там
восьмиклассники занимались, настоЯщие умные ученики, и среди
них Ќесговоров был первый, к нему все относились особенно. ђаз
Љурымушка засмотрелсЯ в физический кабинет, и Ќесговоров,
заметив особенное выражение его лица, спросил:
-- ’ебе что, Љупидоша?
Љаким-то Љупидошей назвал.
ђобко сказал Љурымушка, что хотелось бы ему тоже видеть
машины.
Ќесговоров ему кое-что показал.
-- Џерейдешь в пЯтый класс, -- сказал он, -- там будет
физика, все и узнаешь.
-- Ђ сейчас разве Я не пойму?
-- Ћтчего же, вот тебе физика, попробуй.
„ома Љурымушка нашел себе в книге одно интересное место про
электрический звонок, стал читать, рисовать звонки, катушки. Ќа
другой день случилось ему на базаре увидеть поломанный звонок,
стал копить деньги от завтраков, купил, разобрал, сложил,
достал углей, цинку, банку и раз -- какое счастье это было! --
соединил проволоки -- звонок задергалсЯ; подвинтил -- затрещал,
еще подвинтил, подогнул ударник -- он и зазвенел. —ерез два
месЯца у него была уже своЯ электрическаЯ машина, сделаннаЯ из
бутылок, была спираль ђумкорфа; в физическом кабинете
Ќесговоров показал ему все машины и при опытах он там постоЯнно
присутствовал. Љак-то раз он сидел у вешалок с одним
восьмиклассником и объЯснЯл большому устройство динамо-машины.
Ќесговоров подошел и сказал:
-- ‚от Љупидоша у себЯ в классе из последних, а нас учит
физике, -- почему это так?
-- „а разве нас учат? -- вздохнул ученик и запел: "так жизнь
молодаЯ проходит бесследно". Ќесговоров то же запел какую-то
очень красивую французскую песенку.
’огда Ябедник ‡аЯц показалсЯ в конце коридора. Ќесговоров
перестал петь.
-- ‘пой, пожалуйста, еще, -- попросил Љурымушка, -- мне это
очень нравитсЯ.
-- ЌельзЯ, ‡аЯц идет: это песнЯ запрещеннаЯ.
’ак и сказал: за-пре-щен-на-Я. ‘ этого и началось. Њысль о
запрещенной песенке навела Љурымушку, взЯть как-нибудь и
открытьсЯ во всем Ќесговорову. Ќо как это сделать? Ћн понимал,
что открыватьсЯ нужно по частЯм, вот как с физикой, захотелось
открытьсЯ в интересе к машинам, сказал, его понЯли, а что
теперь хотелось Љурымушке, то было совсем другое: сразу во всем
чтобы его понЯли и он бы сразу все понЯл и стал, как все умные.
…му казалось, что есть какаЯ-то большаЯ тайна, известнаЯ только
учителЯм, ее они хранЯт от всех, и служат вроде как бы Ѓогу. Ђ
то почему бы они, такие уродливые, держали все в своих руках и
их слушались и даже боЯлись умные восьмиклассники? Џросто
понЯть, -- они служили Ѓогу, но около этого у восьмиклассников
и было как раз то, отчего они и умные: им известно что-то
запрещенное, -- и вот это понЯть -- сразу станешь и умным.
Љаждый день с немым вопросом смотрел Љурымушка во времЯ большой
перемены на Ќесговорова, и вопрос его вот-вот был готов
сорватьсЯ, но, почти что разинув рот длЯ вопроса, он густо
краснел и отходил. Њучительно думалось каждый день и каждую
ночь, как спросить, чтобы Ќесговоров понЯл.
-- —его ты смотришь на менЯ так странно, Љупидоша? --
спросил однажды Ќесговоров, -- не нужно ли тебе чего-нибудь от
менЯ, Я с удовольствием.
’огда желанный вопрос вдруг нашелсЯ в самой простой форме,
Љупидоша сказал:
-- џ бы желал прочесть такую книгу, чтобы мне открылись все
тайны.
-- Љакие-такие тайны?
-- ‚сЯкие-развсЯкие, что от нас скрывают учителЯ.
-- “ них тайн никаких нет.
-- Ќет? Ђ Ѓог, ведь они Ѓогу служат?
-- Љак Ѓогу?
-- Ќу, а из-за чего же и они и мы переносим такую ужасную
скуку и родители наши расходуютсЯ на нас: длЯ чего-нибудь все
это делаетсЯ?
-- ‚от что, брат, -- сказал Ќесговоров, -- физику ты вот
сразу понЯл, попробуй-ка ты одолеть ЃоклЯ, возьми-ка почитай, Я
тебе завтра принесу, только никому не показывай, и это у нас
считаетсЯ запрещенной книгой.
-- ‡а-пре-ще-нной!
-- Ќу, да что тут такого, тебе это уже надо знать,
существует целаЯ подпольнаЯ жизнь.
-- Џод-поль-на-Я!
Џо этой своей врожденной привычке вдруг из одного слова
создавать себе целый мир, Љурымушка вообразил сразу себе
какую-то жизнь под полом, наподобие крыс и мышей, страшную,
таинственную жизнь и как раз это именно было то, чего просила
его душа.
-- ’а песенка, -- спросил он, -- тоже подпольнаЯ?
-- ЉакаЯ?
-- Њотив ее такой: тра-та-та-та-там...
-- ’ише! это марсельеза, конечно, подпольнаЯ...
-- ‚от бы мне слова...
-- •орошо, завтра Я тебе напишу марсельезу и принесу вместе
с Ѓоклем. ’олько, смотри, начинаешь заниматьсЯ подпольной
жизнью, -- нужна конспирациЯ.
-- Љон-спи-ра-ци-Я!
-- ќто значит держать Язык за зубами, запрещенные книги,
листки, все прЯтать так, чтобы и мышь не знала о них. ЏонЯл?
-- ЏонЯл очень хорошо, Я всегда был такой...
-- Љонспиративный? Ћчень хорошо, да Я это и знаю: не шутка
начать экспедицию в Ђзию в десЯть лет.
-- …ще Я спрошу тебЯ об одном, -- сказал Љурымушка, --
почему ты называешь менЯ Љупидошей?
-- Љупидошей почему? -- улыбнулсЯ Ќесговоров, -- у тебЯ
волосы кольцами, даже противно смотреть, будто ты их завиваешь,
как на картинке, и весь ты скорее танцор какой-то, тебе бы за
барышнЯми ухаживать.
Љурымушка, посмотрел на Ќесговорова, и до того ему
показались в эту минуту красивыми его живые, умные, всегда
смеющиесЯ глаза и над ними лоб высокий с какими-то шишками,
рубцами, волосы торчащие мочалкой во все стороны, заплатанные
штаны, с бахромой внизу и подметки, привЯзанные веревкой к
башмаку, -- все, все было очаровательно. ‚сех учеников за
малейшую неисправность костюма одергивали, даже в карцер
сажали, а Ќесговорову попробовал раз директор сделать о
подметках замечание.
-- “важаемый господин директор, -- сказал Ќесговоров, -- вам
известно, что на моих руках семьЯ, и у сестер и братьев моих
подметки крепкие; вот когда у них будет плохо, а у менЯ хорошо,
то очень прошу вас сделать мне замечание.
-- ‚ам бы надо хлопотать о стипендии, -- робко заметил
директор.
-- Ћбойдусь уроками, -- ответил Ќесговоров, -- к Џасхе у
менЯ будут новые подметки, даю вам слово.
Љак это понравилось тогда Љурымушке!
-- ‡наешь, -- сказал он теперь, -- Я сегоднЯ же остригу
волосы свои под машинку, с этого начну.
-- € очень хорошо: у тебЯ есть серьезные запросы.
Ќе так запрещеннаЯ книга и марсельеза, а вот совершенно
новый мир, открытый этим разговором -- ведь только звонок на
урок оборвал разговор, а то бы можно и все узнать у
Ќесговорова, всю подпольную и нелегальную жизнь вплоть до Ѓога
-- вот это открылось, вот чем был счастлив Љурымушка.
"Ќачать, значит, с того, -- думал он на уроке, -- чтобы
наголо остричьсЯ, это первое; во-вторых, хорошо бы дать теперь
же зарок на всю жизнь не пить вина... Џравда, вина он и так не
пил, но хотелось до смерти в чем-нибудь обещатьсЯ и не делать
всю жизнь. ‚от и вино, если обещатьсЯ не пить, то уж надо не
пить ни капельки; а как же во времЯ причастиЯ пьют вино, --
правда, это кровь, но потом за-пи-ва-ют вином... Љак это? Ќадо
завтра спросить Ќесговорова, он все знает и все теперь можно
спросить".
Ѓыстро проходил урок географии, ни одного слова не слыхал
Љурымушка из объЯснений Љозла, и вдруг тот его вызвал.
-- —его ты сегоднЯ смотришь таким именинником? -- спросил
Љозел.
Ќо что можно было снести от Ќесговорова, то нельзЯ было
принЯть от Љозла: "смотреть именинником" было похоже на
"Љупидошу".
-- Ђ вам-то какое дело? -- сказал он Љозлу.
-- Њне до вас до всех дело, -- ответил Љозел: -- Я учитель.
-- “читель, ну так и спрашивайте дело, -- зачем вам мои
именины?
-- •орошо: повтори, что Я сейчас объЯснил.
Љурымушка ничего не мог повторить, но очень небрежно,
вызывающе сложил крестиком ноги и обе руки держал фертом,
пропустив концы пальцев через ремень.
’огда Љозел своим страшным, пронзительным зеленым глазом
посмотрел и что-то увидел.
ќтим глазом Љозел видел все.
-- ’ы был такой интересный мальчик, когда собиралсЯ уехать в
Ђзию, прошло четыре года и теперь ты весь ломаешьсЯ: какой-то
танцор!
’о же сказал Ќесговоров -- и ничего было, а Љозел сказал,
так всего передернуло, чуть-чуть не сорвалось с Языка: --
"Љозел!", но, сначала вспыхнув, он удержалсЯ и потом побледнел,
наконец и с этим справилсЯ и сделал губами совершенно такую же
улыбку, как это делал ЉоровьЯ ‘мерть, когда хотел выразить
ученику свое величайшее презрение словом: "есть мать?" и потом
-- "несчастнаЯ мать!".
-- ѓде ты научилсЯ такие противные рожи строить?
-- ‚ гимназии.
-- Џошел на место, ломака, из тебЯ ничего не выйдет.
‘ каким счастьем когда-то Љурымушка от того же Љозла
услышал, что из него что-то выйдет, а теперь ему было все
равно: он уже почти знал о себе, уже начало что-то выходить, и
уже не Љозлу об этом судить.
Џока так он препиралсЯ у доски с учителем, на парту его ЉолЯ
‘околов, брат известной всей гимназии ‚еры ‘околовой, положил
записку. Џисьмецо было очень коротенькое с одним только
вопросом: -- "Ђлпатов, согласны ли вы со мной познакомитьсЯ?
‚ера ‘околова". Џолучить бы такое письмецо вчера, -- какие бы
мечты загорелись, ведь почти у каждого есть такаЯ мечта, выше
этого некуда итти, как познакомитьсЯ с ‚ерой ‘околовой да еще
по ее выбору! ‘ каким бы трепетом вчера он написал в отдельном
письме, что согласен, и просил бы назначить свидание. Ќо
сегоднЯ против этого, совсем даже поперек, лежало решение
остричь наголо волосы и всю жизнь не пить вина; выходило или
то, или другое, а остричьсЯ и познакомитьсЯ с ‚ерой ‘околовой
было невозможно. -- "Њожет быть, не стричьсЯ"? -- подумал он и
Ясно себе представил, будто он с ‚ерой ‘околовой катаетсЯ на
катке под руку и шепчет ей что-то смешное, она закрываетсЯ
муфтой от смеха и... -- "Ќет, -- говорит, -- нет, не могу, Я
упаду от смеха, сЯдемте на лавочку". ‘адЯтсЯ на лавочку под
деревом, а лед зимний прозрачный колышетсЯ, тает, и волны
теплые несут лодочку. Љто-то загадывает ему загадку: плывет
лодочка, в ней три пассажира, кого оставить на берегу, кого
выбросить, а кого взЯть с собой, -- ‚еру ‘околову беру! --
отвечает он и плывет с ней вдвоем; а навстречу плывет
Ќесговоров с Ѓоклем в руке, поет марсельезу, посмотрел на
Љурымушку, и не как Љозел с презрением, или с укоризной, ничего
не сказал, ничего не показал на лице, все скрыл, но все понЯл
Љурымушка, как в душе больно стало этому прекрасному человеку.
‡вонок последнего урока вывел Љурымушку из колебаниЯ, он
твердым почерком написал поперек письма, как резолюцию: "не
согласен", передал письмо Љоле ‘околову и пошел из гимназии
прЯмо в парикмахерскую.
-- Nun, nun... wa-as ist's, o du lieber Gott! -- встретила
его добраЯ ‚ильгельмина, -- такие были прекрасные русые волосы,
и вот вдруг упал с лестницы: von der Treppe gefallen!
Љурымушка посмотрел на себЯ в зеркало и с радостью увидел,
что лоб у него такой же громадный, как у Ќесговорова, и тоже
есть выступы и рубцы.
Ђ прислуга „унЯша, как увидала безволосого, так и руками
всплеснула:
-- ‹обан и лобан!

ЏЋ„ЏЋ‹њЌЂџ †€‡Ќњ.

Ѓывало, бросишь камень в тихое озеро -- он на дно, а круги
идут далеко, глазом не увидишь, и только по догадке знаешь, что
катитьсЯ им по всей воде до конца. ’ак брошена была когда-то и
где-то одна мысль, как камень, и пошли круги по всему
человечеству и докатились до нашего мальчика.
Њысль эта была: законы природы.
’о был закон божий, а то просто закон. ‚ том законе нужно
было только слушатьсЯ, в этом узнавать, и когда узнал и стал
жить по закону, то слушатьсЯ больше никого не нужно: это знание
и дело.
„ень и ночь мальчик ЃоклЯ читает, много совсем ему
непонЯтного было вначале, но когда ключ был найден, этот новый
закон, то очень интересно было перечитывать и все подводить под
него.
‚ том законе, которому учат в гимназии, есть какое-то
"вдруг!", все учителЯ очень любЯт это слово: ... -- "и вдруг!"
или... "а вдруг!", бывает даже: "вдруг -- вдруг!". Љаждый из
учеников ходит в класс и учитсЯ, как машина, от часу до часу,
но всегда ожидает над собой, или под собой или возле себЯ это:
"...вдруг!". Ќадзиратель ‡аЯц постоЯнно под страхом... "и
вдруг" оглЯдываетсЯ, прислушиваетсЯ, лукавитсЯ. Љозел, самый
умный, и то бывает, ни с того, ни с сего, мелко-мелко
перекреститсЯ, и Ђлпатов узнает в этих крестиках свое детское в
саду, в полЯх, когда, бывало, идет по дорожке... и вдруг
начинает из кустов такое показыватьсЯ, чего отродЯсь не видал.
Ђ если по новому закону жить, то никаких "вдруг" быть не
может, всему есть причины. ’ак он, читаЯ и думаЯ, потом
подобралсЯ и к богу, что он есть тоже причина, но вспомнил о
причастии, когда свЯщенник говорит: "со страхом божиим и верою
приступите", вот тут-то и может быть больше всего это "вдруг",
об этом страшно и думать, и кажетсЯ, сюда не подходит новый
закон.
Љаждую большую перемену Ђлпатов ходит теперь с Ќесговоровым
из конца в конец, восьмиклассник сверху кладет ему руку на
плечо, Ђлпатов держитсЯ за его поЯс, и так они каждый день
без-умолку разговаривают.
-- Џоследнее -- это атом, -- говорит Ќесговоров.
-- Ќо кто же двинул последний атом, -- бог?
-- Џричина.
-- ЉакаЯ?
-- €кс. Ђ бог зачем тебе?
-- Ќо ведь богу они служат, наши учителЯ, из-за чего же
совершаетсЯ всЯ наша гимназическаЯ пытка?
-- ‚ бога они верЯт гораздо меньше, чем мы с тобой.
-- ’огда все обман?
-- …ще бы!
-- џ сам это подозревал, но неужели и Љозел не верит?
-- Љозел очень умный, но он страшный трус и свои мысли
закрещивает, он -- мечтатель.
-- —то значит мечтатель!
-- Ђ вот что: у тебЯ была мечта уплыть в Ђзию, ты взЯл и
поплыл, ты не мечтатель, а он будет мечтать об Ђзии, но никогда
в нее не поедет и жить будет совсем по-другому. џ слышал от
одного настоЯщего ученого о нем: "если бы и Явилась та забытаЯ
страна, о которой он мечтает, так он бы ее возненавидел и стал
бы мечтать оттуда о нашей гимназии".
-- Ќо ведь это гадко, -- почему же ты говоришь, что он
умный.
-- џ хочу сказать: он знающий и талантливый.
-- Ђ умный, по-моему, -- это и честный.
-- …ще бы!
Џосле этого разговора стало очень страшно: про это свое, что
ему страшно, Ђлпатов ничего не сказал Ќесговорову, -- как про
это скажешь, этот страх еще хуже, чем в лесу бывало: там
догадываешьсЯ, а тут известно, что это старшие сговорились
между собой и обманывают всех, -- как тут жить среди обмана?
ђаз он идет из гимназии и слышит, говорЯт два мещанина:
-- ‘мотри!
-- Ќет, ты смотри!
-- ѓосподь тебЯ покарает!
-- Ђ из тебЯ на том свете чорт пирог испечет.
‘разу блеснула мысль Ђлпатову, что они считаютсЯ маленькими
в гимназии и их обманывают богом, а ведь эти мещане тоже
маленькие, и мужики, и другие мужики соседней губернии, и так
дальше, и еще дальше, -- значит их всех, всех обманывают?
-- Љто же виноват в этом страшном преступлении? -- спросил
он себЯ. ‚спомнилось, как в раннем детстве, когда убили царЯ,
говорили, что царь виноват, но где этот царь, как его
достанешь?..
-- Љозел виноват! -- сказал он себе.
‡а Љозлом были, конечно, и другие виноваты, но самый
близкий, видимый, конечно, Љозел-мечтатель.
-- —то же делать, как быть дальше? -- спросил он себЯ, входЯ
к себе.
-- Ћ, мой милый мальчик, -- сказала ему добраЯ ‚ильгельмина,
-- зачем, зачем ты остригсЯ, ты стал теперь такой умный.
-- —ем же это плохо быть умным?
-- ‚сему свое времЯ, у тебЯ были такие красивые каштановые
волосы, тебе надо бы танцовать, а ты по ночам книжки читаешь.
€ от доброй ‚ильгельмины Ђлпатову так показалось: хорошо это
времЯ, когда он хотел танцовать, и как хорошо казалось тогда
узнать тайны, а вот узнал и что теперь делать? ‚ эту ночь в
первый раз он узнал, что такое бессонница, долго провертелсЯ на
кровати и только под утро уснул.
-- Auf, auf! в гимназию! -- звала его ‚ильгельмина.
Ђ он все лежал и лежал. ЉакаЯ тут гимназиЯ, разве в гимназии
дело? € ему захотелось хоть гадость какую-нибудь, но делать
сейчас же, немедленно!.. ‚спомнилось, как в саду его братьЯ
выстраивались возли бани вместе с деревенскими мальчиками и
занимались обыкновенным пороком, -- как и он тогда пробовал, но
у него ничего не получалось. ’еперь он тоже захотел это
сделать, но опЯть ничего не вышло. "ќтого даже не умею!"
подумал он с досадой, и сильное раздражение Явилось, хоть бы
кого-нибудь обидеть, но невозможно было сказать дерзость доброй
‚ильгельмине с двойным подбородком.
-- Њилый мой мальчик, -- говорила она, -- отчего ты такой
бледный сегоднЯ? Ћ, зачем ты остригсЯ!
‘мутно бродил он мыслью в разные страны, как-то ни во что ею
не упираЯсь, будто пахал облака. ‚ гимназию не пошел, а прЯмо в
городской сад, на самую отдаленную лавочку и стал там думать о
последней, казалось ему, неизвестной и большой тайне, -- вот бы
и это узнать. ‚ классе была целаЯ группа учеников, во главе с
Љалакутским, они между собой всегда говорили про это и знали
все. Ќо это раньше так чуждо было Ђлпатову, что он их
сторонилсЯ и даже боЯлсЯ, -- вот бы теперь их расспросить! €
так случилось, что путь Љалакутского из гимназии домой как раз
был через городской сад мимо этой лавочки. Ђлпатов задержал его
и прЯмо спросил про это.
-- Њожно, -- сказал Љалакутский, -- только тебе первый раз
надо выпить длЯ храбрости.
-- Ќу, что же, давай напьемсЯ.
-- Џриходи ко мне в сумерки.
Ќачалось ожидание вечера. ‘трах не выдержать и осрамитьсЯ
борол его. "Ќичего, -- борол он свой страх, -- когда напьюсь,
страшно не будет". € всю надежду возложил на водку. ‘ тех пор
еще, как он бежал в Ђзию и напилсЯ с Љумом, не пил он ни разу,
но воспоминание о действии водки было свЯзано с большой белой
теплой подушкой и крепким сном -- хорошее воспоминание! ‚одка
может совершать чудеса.
Љак только смеркалось и стали зажигать фонари, он ЯвилсЯ к
Љалакутскому.
-- Ќу, пойдем?
-- Људа пойдем? -- спросил Љалакутский.
Ђлпатов покраснел, стыдЯсь напомнить. Ђ Љалакутский был
такой: у него всегда в одно ухо вскочит, в другое выскочит, и
что-нибудь делать с ним можно только в тот самый момент, когда
в одно ухо вскочило, а из другого еще не выскочило.
-- Ђ! -- вспомнил он вдруг, -- водки не купил, нельзЯ было,
у нас сегоднЯ гости.
-- € не пойдем?
-- Ќет, отчего же, пойдем, -- там выпьем, у них есть. “ менЯ
там есть приЯтельница ЌастЯ, она тебЯ живо обработает. ’ы не
думай, что это из корысти, -- они нас, мальчиков, очень любЯт,
только надо теперь же итти, до их гостей, и прЯмо к ним в
комнаты. Ќеужели ты никогда не пробовал?
-- Ќет, Я думал, нам это нельзЯ.
-- ‚о-от! а Я, брат, с десЯти лет начал. Љак же это ты
вздумал?
-- „а, так, вижу нет ничего и -- вздумал.
-- Љак нет ничего?
-- “чителЯ обманщики, -- сами не верЯт, а нас учат.
-- Ќеужели это ты только теперь узнал? Ђ Я это с десЯти лет
понимал. ’ы знаешь, ‡аЯц-то наш к моей Ђнютке ходит, она мне
все рассказывает, хохочет! -- он страшный трус и тоже нашим
путем ходит, заборами, пустырЯми, в одном месте даже в
подворотню надо пролезть, ну она и заливаетсЯ: ты представлЯешь
себе, как ‡аЯц подлезает в подворотню? Ђ ты думал -- они боги.
џ тебЯ Ќасте поручу, она мальчиков любит. ЏонравишьсЯ, так еще
подарит тебе что-нибудь. Ќу, пойдем.
"‚сЯ надежда на водку!" -- холодеЯ от страха, думал Ђлпатов.
ли сначала по улице. Ђлпатов спросил:
-- Ђ Љозел тоже ходит?
-- Ќет, у Љозла по другому: он сам с собой.
-- Љак же это?
Љалакутский расхохоталсЯ.
-- Ќеужели и этого ты еще не знаешь?
Ђлпатов догадалсЯ и ужасно ему стал противен Љозел: нога его
значит дрожала от этого.
-- Ќу, здесь забор надо перелезть, не зацепись за гвоздь, --
сказал Љалакутский.
Џерелезли. “жасно кричали на крышах коты.
-- ‘коро весна, -- сказал Љалакутский, -- коты на крышах.
Ќу, вот только через этот забор перелезем и -- в подворотню.
Џерелезли, нырнули в подворотню. ‘ другой парадной стороны
двора ворота были приоткрыты, и через щель виднелсЯ красный
фонарь.
-- ‡апомни теперь длЯ другого раза, -- шопотом учил
Љалакутский, -- этот заЯчий путь нам единственный, а с той
калитки, если войдешь, сразу сцапают. ’еперь вот в этот
флигелек нужно и опЯть осторожно; чтобы хозЯйка из окна не
увидала: ведь мы с тобой бесплатные. ЃоишьсЯ?
-- Ќет, не боюсь!
-- Њолодец. Џостоим немножко в тени: какаЯ-то рожа у окна.
Ќу, ничего, идем.
‚ темном коридоре Љалакутский нащупал ручку, погремел,
шепнул:
-- Ћтвори, Ђнюта!
-- ќто ты, Љалакуша?
Ћна только проснулась, сидела на неубранной кровати, в одной
рубашке. Ђлпатову ничего не показалось в ней особенного: просто
раздетаЯ женщина и -- ничего таинственного, как представлЯлось.
-- ‚от этот мальчик, -- сказал Љалакутский, -- его надо
просветить.
-- ‚еди к Ќасте, она их страсть любит.
Џошли дальше по коридору. "…сли так, -- думал Ђлпатов, -- то
не очень и страшно". Ќо ЌастЯ оказалась большаЯ фарфороваЯ баба
с Яркими пЯтнами на щеках.
-- Џоручаю тебе обработать этого кавалера, -- сказал
Љалакутский.
€ втолкнул Ђлпатова в ее комнату.
-- ђаздевайтесь, -- очень ласково сказала ”арфороваЯ, --
пива желаете?
-- ‚одки, -- ответил Ђлпатов.
Ћна вышла.
’огда стала ему ”арфороваЯ, как на первых уроках в гимназии
ЉоровьЯ ‘мерть: страшно и слабо в себе. -- Ќе убежать ли
теперь? -- подумал он, но вспомнил, что еще будет водка и после
нее все переменитсЯ: тоже был страшный ‘тановой, а потом стал
милым Љумом.
Ћна принесла графин с двумЯ рюмками, на блюдечке было
нарезано мЯсо: закуска.
-- Њиленочек, ах, какой ты хорошенький; пил ли ты водку
когда-нибудь?
-- Џил!
€ налил две рюмки.
-- ‡а ваше здоровье!
—окнулсЯ и выпил.
€ вот странно, обжог себе рот, водка настоЯщаЯ, а никакой
перемены от нее не было.
Ќалил еще, выпил и -- опЯть ничего, и еще налил и -- опЯть
ничего, и еще...
-- Њиленочек, ты очень уж скоро, так ты совсем опьЯнеешь.
-- ‚одка на менЯ не действует, -- ответил Ђлпатов, -- мне
надо много выпить.
-- ‚от ты какой!
Ћна села в кресло, притащила его к себе на колени, обнЯла.
-- Ђх, какой ты хорошенький, миленочек, знаешь, Я тебе
сделаю подарок, -- вот.
€ дала ему небольшой перочинный перламутровый ножик.
-- Џодождите, -- освободилсЯ Ђлпатов, -- Я сейчас на двор
схожу, мне нужно.
инель надел, а поЯс забыл. ‚ыпитаЯ водка стала действовать,
только в другую сторону, -- видно напрасно грешат на этот
хлебный напиток. €ли, может быть, невидимаЯ, неслышимаЯ,
притаеннаЯ где-нибудь в уголку души детскаЯ прекраснаЯ ЊарьЯ
Њаревна оттолкнула от своего мальчика фарфоровую бабу с Яркими
пЯтнами. ‚одка действовала, но в другую сторону: бежать,
бежать!
Ћн спрЯталсЯ в тени ворот, собираЯсь перелезть в подворотню,
но вдруг ему почудилось, что на той стороне есть кто-то.
-- Ќе ‡аЯц ли это лезет?
‚ылез кот и шарахнулсЯ: другой кот бросилсЯ на первого, и
оба с ужасным криком понеслись на крышу. „ве старушки у других
ворот разговаривали между собой:
ЏерваЯ старушка сказала:
-- Џост пополам хрЯпнул!
‚тораЯ ответила:
-- Љоты на крыши полезли.
ЏерваЯ сделала вывод:
-- ‡начит, месЯц осталсЯ до полой воды.
-- ‚едь вот как они странно выводЯт, -- подумал Ђлпатов: --
у них причины выходЯт совсем не так, как у ЃоклЯ.
Љоты, сцепившись в клубок, лЯпнулись с крыши прЯмо ему под
ноги и бросились в подворотню. ‡а котом бросилсЯ в подворотню
Ђлпатов и на забор, по кустам, до другого забора, по улице.
„обраЯ ‚ильгельмина ничего не заметила в дверЯх, и он прЯмо
пошел в постель, но водка теперь только и начала свое действие,
всю ночь ему чудитсЯ, будто ‡аЯц его преследует, он в
подворотню и ‡аЯц за ним, по пустырЯм, по заборам, по крышам
мчатсЯ они всю ночь, только где-то у собора ему удалось,
наконец, обмануть ‡айца, с высокой горы он скатилсЯ вниз
кубарем и там у реки была опрокинутаЯ лодка, под эту лодку
нырнул он, а там... что там он увидел! ’ам сидел Љозел и
уединенно сам с собой занималсЯ.
-- Auf, auf, в гимназию! -- звала его ‚ильгельмина.
‘ ужасной головной болью он встал и вышел к чаю.
-- O, mein liebes Kind, -- воскликнула добраЯ ‚ильгельмина,
-- ты совсем больной, не нужно ходить в гимназию.
Ќо Ђлпатов пошел, у него было какое-то смутное решение
начать свою жизнь совсем по-другому. Џервый урок был как раз
географиЯ. ‚ошел Љозел, сел, заложил ногу за ногу и задрожал,
заходила кафедра, затрЯслась половица, и через половицу -- и
парта. Ђлпатов стал испытывать точь-в-точь такое же невыносимо
противное, как от фарфоровой дамы. ‘воими зелеными глазками
учитель стал перекидыватьсЯ от лица к лицу, Ђлпатов упорно
смотрел и когда встретил, то видел как они зло вспыхнули и
остановились, как две кометы -- злейшие на всем небе светила.
Ђлпатов опЯть скривил губы, как ЉоровьЯ ‘мерть, и что в тот раз
удалось, то и сегоднЯ от этого Љозлу стало, будто он Яд принЯл.
-- ’ы опЯть рожи строишь? -- сказал он.
-- Ђ вы опЯть дрожите, -- ответил Ђлпатов, -- мне это
неприЯтно.
Љласс притих, как перед грозой.
Љозел перестал дрожать ногой и даже как-будто сконфузилсЯ,
стал шарить глазами в журнале, слепо вызвал кого-то. ’олько
Ђлпатову нельзЯ было так оставатьсЯ, было начертано совсем не
тут, что итти ему в это утро, итти до конца: далеко где-то в
других временах и в других странах камень упал, и пошли круги
по человечеству и сегоднЯ докатились до этого мальчика. Ћн
поднЯл руку.
-- —то тебе надо?
-- Џозвольте выйти.
-- Ќе успели начать урок и уже выйти, что с тобой?
‘ердце его стучало. Ћн вспомнил, что ‚ильгельмина, принимаЯ
бром, жаловалась на сердцебиение, и сказал:
-- “ менЯ биение сердца.
-- Ќу, что же, -- ответил Љозел, -- сердце у всех бьетсЯ.
‚ классе засмеЯлись. Џобеда была за Љозлом. Ђлпатов сел на
свое место.
†алобно ударил колокол крестопоклонной недели, в церкви
пели: "Љресту твоему поклонЯемсЯ, владыко", при этом звуке
Љозел тихонечко и быстро перекрестилсЯ.
Ђлпатов встал.
-- ’ебе что?
-- Џост пополам хрЯпнул.
-- Ќу, так что?
-- Љоты на крыши полезли.
-- —то ты хочешь сказать?
-- ‡начит, месЯц осталсЯ до полой воды.
Љозел хорошо понЯл.
Љозел такое все понимал.
-- Љакой ты заноза, Я никогда не думал, что ты такой
негодЯй. ‘ейчас же садись и не мешай, а то Я тебЯ вон выгоню.
Ђлпатов сел. Џобеда была за ним. Љозел задрожал ногою и
половица ходуном заходила.
-- ‚от вы опЯть дрожите, невозможно сидеть.
-- ‚он, вон! -- крикнул в бешенстве учитель.
’огда Ђлпатов встал бледный и сказал:
-- ‘ам вон, обманщик и трус. џ не ручаюсь за себЯ, Я не
знаю, что сделаю, может быть и убью.
’огда все провалилось: и класс исчез в гробовой тишине, и
Љозел.
‡аунывно ударил еще раз колокол крестопоклонной недели.
Љозел перекрестилсЯ большим открытым крестом, принимаЯ большое
решение, сложил журнал, убрал карандаши.
-- ’ы -- маленький Љаин! -- прошипел он Ђлпатову, уходЯ вон
из класса.
-- Љозел, Љозел! -- крикнул ему в спину Ђлпатов.
—ерез несколько минут в класс вошел ЋбезьЯн, у него было
торжественно-мрачное лицо, и он сказал:
-- Ђлпатов, возьми свой ранец, уходи из класса и больше не
возвращайсЯ.
Ђлпатов не надел на спину ранец, как это непременно
требуетсЯ, а взЯл его под мышку портфелем, запел:
-- Allons, enfants de la patrie.
€ пошел в коридор мимо директора, не поклонилсЯ и все пел
"Contre nous de la tyrannie".
Џо пути домой он зашел в лавочку, купил себе черные
пуговицы.
-- —то случилось, что так рано? -- спросила его добраЯ
‚ильгельмина, -- заболел?
-- ЊенЯ исключили из гимназии, -- сказал Ђлпатов.
-- Wa-a-as-s?
Ђлпатов попросил ножницы, иголку с ниткой и пошел в свою
комнату. ’ам он сел у столика, развернул свою заветную бумажку,
положил на стол перед собой. € отпарываЯ блестЯщие серебрЯные
пуговицы, пришиваЯ черные, запел на весь дом:

Allons enfants de la patrie.
Le jour de gloire est arrive.

‚ерно из всех хозЯек этого города одна добраЯ ‚ильгельмина
понимала эту песню во всем ее ужасном значении.
-- Alles verloren, -- шептала она с ужасом. -- Armes Kind!
Ђ за дверью до самого вечера гремело:

Contre nous de la tyrannie,
L'etendart sanglant est arrive.

Љонец второго звена.
Last-modified: Wed, 08 Apr 1998 08:36:46 GMT
Ћцените этот текст: