них не мог уже  сказать,  что  имел
какое-либо отношение к его Ѓортэ в бытность ее в меркитском плену.
     Џозже у —ингисхана было еще три жены, однако ничто  не  могло  залечить
боль от того первого, жестокого удара судьбы. ’ак и жил хаган с этой  болью.
‘ этой кровоточащей, хоть и никому не ведомой, душевной  раной.  Џосле  того
как Ѓортэ родила первенца - сына  „жучи,-  —ингисхан  скрупулезно  вычислЯл,
получалось - могло быть и так, и эдак, ребенок мог быть  и  его,  и  не  его
сыном. Љто-то, так и оставшийсЯ неизвестным, нагло посЯгнувший на его честь,
лишил его на всю жизнь покоЯ.
     €  хотЯ  тот,  другой  неизвестный,  от  которого   родила   в   походе
вышивальщица знамен, не имел к хагану никакого отношениЯ,  кровь  властелина
вскипела.
     —еловеку порой так мало надо,  чтобы  в  мгновение  ока  мир  длЯ  него
нарушилсЯ,  перекосилсЯ  и  стал  бы  не  таким,  как  был  только   что   -
целесообразным и цельно воспринимаемым... €менно такой переворот произошел в
душе великого  хагана.  ‚се  вокруг  оставалось  таким  же,  каким  было  до
известиЯ. „а, впереди гарцевали на вороных конЯх знаменосцы с развевающимисЯ
драконовы-ми знаменами; под его седлом шел, как всегда, иноходец •уба; рЯдом
и позади на отличных скакунах почтительно поспешала свита; вокруг  держалась
вернаЯ стража - отрЯды "полутысЯч-ников"-кезегулов;  на  всем  пространстве,
насколько мог охватить взглЯд, двигались по степи войсковые тумены - разЯщаЯ
мощь, и тысЯчные обозы - их опора. Ђ над  головой,  над  всем  этим  людским
потоком плыло по небу верное белое облако,  то  самое,  что  с  первых  дней
похода свидетельствовало о покровительстве ‚ерховного Ќеба.
     ‚се было,  казалось,  прежним,  и  однако,  нечто  в  мире  сдвинулось,
изменилось, вызываЯ в  хагане  постепенно  нарастающую  грозу.  ‘тало  быть,
кто-то не внЯл  его  воле,  стало  быть,  кто-то  посмел  свои  необузданные
плотские страсти  поставить  выше  его  великой  цели,  стало  быть,  кто-то
умышленно пошел против его повелениЯ! Љто-то из его  конников  больше  алкал
женщину  в  постели,  нежели  жаждал  безупречно   служить,   неукоснительно
повиноватьсЯ хагану! € какаЯ-то  ничтожнаЯ  женщина,  вышивальщица  -  разве
после нее некому  будет  вышивать?  -  пренебрегаЯ  его  запретом,  решилась
родить, когда все другие обозные женщины закрыли свои чрева  от  зачатий  до
особого его разрешениЯ!..
     ќти мысли глухо прорастали в нем,  как  дикаЯ  трава,  как  дикий  лес,
затемнЯЯ злобой свет в глазах, и хотЯ он  понимал,  что  случай  в  общем-то
ничтожный, что следовало бы не придавать ему особого значениЯ, другой голос,
властный,  сильный,  все  более  ожесточенно  настаивал,  требовал  сурового
наказаниЯ, казни ослушников перед всем  войском  и  все  больше  заглушал  и
оттеснЯл иные мысли.
     „аже неутомимый иноходец •уба, с которого хаган в тот день  не  слезал,
почувствовал точно бы дополнительную тЯжесть, все более  увеличивающуюсЯ,  и
неутомимый иноходец, всегда мчащийсЯ ровно,  как  стрела,  покрылсЯ  мыльной
пеной, чего с ним прежде не случалось.
     Њолча и грозно продолжал путь —ингисхан. € хотЯ, казалось бы, ничто  не
нарушало  похода,  ничто  не  мешало  движению  степной  армады  на   ‡апад,
осуществлению его великих замыслов покорениЯ мира, нечто, однако, произошло:
какой-то  незримый,  крохотный  камешек  покатилсЯ  с  незыблемой  горы  его
повелений. € это не давало ему покоЯ. Ћн думал  об  этом  в  пути,  это  его
беспокоило, как заноза под ногтем, и, думаЯ  все  времЯ  об  одном,  он  все
больше раздражалсЯ на своих  приближенных.  Љак  они  посмели  доложить  ему
только теперь, когда женщина уже родила, а где они  были  прежде,  куда  они
смотрели, разве так трудно было заметить беременную? € тогда разговор был бы
другой - погнали бы ее в три шеи, как собаку блудливую. Ђ теперь  как  быть?
Љогда ему доложили о случившемсЯ, он резко спросил вызванного длЯ объЯснений
нойона, отвечающего  за  обозы,-  как  так  могло  случитьсЯ,  что  все  это
оставалось незамеченным, пока вышивальщица не родила, пока  не  был  услышан
верными людьми плач новорожденного? Љак могло случитьсЯ такое? Ќа что  нойон
невразумительно отвечал, что-де вышивальщица знамен, по имени „огуланг, жила
в отдельной юрте, всегда на отшибе,  ни  с  кем  не  общалась,  ссылаЯсь  на
занЯтость, имела свою повозку, при ней состоЯла прислужница, а когда  к  ней
приходили по делам, то вышивальщица сидела, обернутаЯ ворохом тканей, обычно
шелками вышиваемых знамен. € люди думали, что  делает  она  это  просто  длЯ
красоты, поскольку любит нарЯжатьсЯ. € потому трудно  было  разглЯдеть,  что
она беременна. Љто отец новорожденного - неизвестно. ‚ышиваль-щицу еще  пока
не допрашивали. Џрислужница же твердит, что ничего не знает. Џойди ищи ветра
в поле...
     —ингисхан с досадой  думал  о  том,  что  эта  историЯ  недостойна  его
высокого вниманиЯ, но поскольку запрет на деторождение установлен им самим и
поскольку каждый из войсковых старшин, боЯсь за свою голову, спешил  донести
о случившемсЯ вышестоЯщему, то он, хаган, оказалсЯ  заложником  собственного
высочайшего повелениЯ. Ћтступить от своего повелениЯ он не мог. € кара  была
неминуема...

     Ћколо полуночи сотник ќрдене, сославшись на спешные поручениЯ,  сказал,
что направлЯетсЯ к тысЯчному, но то был лишь повод выйти  из  лагерЯ,  чтобы
той же ночью бежать вместе со своей возлюбленной. Ћн не знал еще, что хагану
уже все известно, не знал, что бежать ему с „огуланг и ребенком не удастсЯ.
     ‚едЯ запасного конЯ в поводу, точно охотничью собаку на привЯзи, сотник
ќрдене благопо-лучно обошел лагерЯ и, приближаЯсь к обозу,  вблизи  которого
обычно располагалась юрта „огуланг, молил Ѓога лишь  об  одном  -  чтобы  не
напоротьсЯ вдруг на нойонский  объездной  дозор.  Ќойонский  дозор  -  самый
придирчивый  и  жестокий,  если  вдруг  заметит  кого-нибудь   из   конников
нетрезвым, выпившим случаем молочной водки,  никогда  не  пощадит,  заставит
впрЯчьсЯ в повозку вместо конЯ, а возница будет погонЯть кнутом...
     Џокинув свою сотню, уходЯ в бега, ќрдене знал, что, если  его  поймают,
ему  грозит  высшаЯ  кара  -  удушение  кошмой  или  предание  смерти  через
повешение. „ругой исход мог быть лишь в случае, если удастсЯ бежать, уйти  в
далекие краЯ, в иные страны.
     Ќочь в степи и в этот раз стоЯла луннаЯ. Џовсюду располагались  лагерЯ,
табуны, повсюду  вповалку  у  тлеющих  костров  спали  воины.  ‘реди  такого
количества  людей  и  обозов  мало  кому  было  дела  до  того,   кто   куда
передвигаетсЯ. Ќа это и рассчитывал сотник ќрдене, и ему с „огуланг и  сыном
удалось бы бежать, если бы не судьба...
     —то случилась беда, он  понЯл  тотчас  же,  как  приблизилсЯ  к  табору
мастеровых. ‘оскочив с седла, сотник замер в тени коней, крепко держа их под
уздцы. „а, случилась беда! ‚озле крайней юрты горел большой костер,  освещаЯ
округу тревожно полыхающим светом. ‘ десЯток верховых жасаулов,  громогласно
переговариваЯсь, топтались возле костра на конЯх. ’е, что спешились, их было
человека три, запрЯгали  повозку,  ту  самую,  на  которой  они  с  „огуланг
собирались бежать этой ночью. Џотом ќрдене увидел,  как  жасаулы  вывели  из
юрты „огуланг с ребенком на руках. Ћна стоЯла в свете костра в своей  куньей
шубе, прижимаЯ дитЯ к себе,  бледнаЯ,  беспомощнаЯ,  напуганнаЯ.  †асаулы  о
чем-то ее спрашивали. „оносились возгласы: "Ћтвечай! Ћтвечай, тебе  говорЯт!
Џотаскуха, блудница!" Џотом донессЯ вопль прислужницы Ђлтун. „а, это был  ее
голос, безусловно, ее. Ђлтун кричала: "Ћткуда мне знать?!  ‡а  что  вы  менЯ
бьете? Ћткуда мне знать, от кого она родила! Ќе в степи, не  сейчас  же  это
случилось! „а, родила она ребенка недавно, сами видите. ’ак что же, разве вы
не можете понЯть, что девЯть месЯцев назад, выходит, случилось все это?! ’ак
откуда мне знать, когда и с кем у нее было. ‡ачем вы менЯ бьете?! Ђ ее зачем
стращаете, до смерти напугали,- она же с новорожденным! ђазве она не служила
вам, не расшивала ваши боевые знамена, с которыми вы идете в поход?  ‡а  что
теперь убиваете, за что?"
     ЃеднаЯ Ђлтун, как травинка под копытом, что она могла  поделать,  когда
сам сотник ќрдене не посмел сунутьсЯ, да и что  бы  он  мог  против  десЯтка
вооруженных жасаулов?! ђазве что погибнуть, унесЯ с собой одного или  двоих?
Ќо что бы это дало? ’ем и берут всегда жасаулы  -  сворой  своей.  ’олько  и
ждут, чтобы кинутьсЯ всей сворой, чтобы терзать, чтобы кровь лилась!
     ‘отник ќрдене  видел,  как  жасаулы  усадили  „огуланг  с  ребенком  на
повозку, туда же бросили прислужницу Ђлтун и повезли их куда-то в ночь.
     € на том все улеглось, все стихло вокруг, стоЯнка  опустела.  €  только
тогда стали слышны в стороне собачий лай, ржание лошадей, какие-то невнЯтные
голоса на привалах.
     “ юрты вышивальщицы  „огуланг  догорал  костер.  Џоглотив  суету,  муки
борениЯ людские, бесстрастно глЯдели безмЯтежно сиЯющие,  беззвучные  звезды
на опустевшее пространство, точно тому, что случилось, и следовало быть...
     „вигаЯсь,  как  во  сне,  сотник  ќрдене   нащупал   онемевшими   вмиг,
похолодевшими руками узду на голове запасного конЯ,  стащил  ее,  не  ощущаЯ
собственных усилий, и бросил коню под ноги.  ѓлухо  брЯкнули  удила.  ќрдене
услышал свое стесненное дыхание, дышать становилось все тЯжелее. Ќо  он  еще
нашел в себе силы, чтобы прихлопнуть лошадь по холке. ќта лошадь теперь была
ни к чему, теперь она была свободна, никакой нужды в  ней  не  было,  и  она
побежала себе рысцой в ближайший ночной табун.  Ђ  сотник  ќрдене  бесцельно
побрел по степи, не ведаЯ сам, куда идет, зачем идет. ‡а ним тихо  ступал  в
поводу его звездолобый Ђкжулдуз - верный  и  нераз-лучный  боевой  конь,  на
котором сотник ќрдене ходил в сражениЯ, но  на  котором  так  и  не  удалось
ускакать, угонЯЯ от злой судьбины повозку с любимой женщиной и  народившимсЯ
ребенком.
     ‘отник шел наугад, как слепой; глаза его были полны слез, стекавших  по
мокрой бороде, и ровно струЯщийсЯ лунный свет  судорожно  колыхалсЯ  на  его
согбенных, вздрагивающих плечах... Ћн брел, как изгнанный из  стаи  одинокий
дикий зверь, предоставленный в целом мире самому себе: сможешь жить -  живи,
не сможешь - умри. € больше никакого выбора... —то было делать  теперь  ему,
куда было деватьсЯ? Ќе оставалось ничего,  кроме  как  умереть,  убить  себЯ
ударом ножа, ударом в грудь, в нестерпимо ноющее сердце, и тем самым  унЯть,
прекратить эту сжигаю-щую его  боль  или  же  исчезнуть,  сгинуть,  сбежать,
затерЯтьсЯ где-нибудь навсегда...
     ‘отник упал на землю и, глухо рыдаЯ, пополз на животе, обдираЯ о  камни
ладони и ногти, но землЯ не расступилась, потом  он  поднЯлсЯ  на  колени  и
нащупал на поЯсе нож...
     ‚ степи было безмолвно, пустынно и звездно. ‹ишь верный  конь  Ђкжулдуз
терпеливо стоЯл рЯдом в лунном  озарении,  всхрапываЯ,  в  ожидании  приказа
хозЯина:

     ‚ то утро, прежде чем двинутьсЯ в поход, барабанщики, заранее собранные
на холме, ударили сигнал сбора войска. €, ударив, добулбасы уже не  стихали,
сотрЯсаЯ округу нарастающим, надсад-ным гулом тревоги. Ѓарабаны из  воловьих
кож рокотали, Ярились, как дикие звери в западне, созываЯ на казнь блудницы,
вышивальщицы знамен,- мало кто знал, что имЯ ее „огуланг,- родившей в походе
ребенка.
     € выстраивались под шаманский гул барабанов  конные  когорты  при  всем
оружии, как на параде, полукружьем вокруг  холма,  сотнЯ  за  сотней,  а  по
флангам располагались обозы с поклажей и на них весь подсобный люд,  всЯкого
рода походные мастеровые - юртовщики, оружейники, шорники, швеи,  мужчины  и
женщины, все молодые, все плодоносЯщей поры. ќто  всем  им  в  устрашение  и
назидание  устраивалась  показательнаЯ  казнь.  ‚сЯкий,  посмевший  нарушить
повеление хагана, будет лишен жизни!
     „обулбасы продолжали греметь на холме, холодЯ кровь в жилах, вызываЯ  в
душах оцепенение страха, а потому и согласие с тем, чему предстоЯло быть  по
воле —ингисхана, и даже одобрение тому.
     € вот под гул  несмолкающих  добулбасов  на  холм  пронесли  в  золотом
паланкине самого хагана,  учинЯвшего  казнь  опасной  ослушницы,  так  и  не
назвавшей имени того, от кого она родила. Џаланкин опустили на  рыжем  холме
посреди знамен, купающихсЯ в первых лучах солнца, разве-ваюшихсЯ на ветру, с
расшитыми шелком огнедышашими  драконами.  ќто  его,  хагана,  символом  был
дракон  в  могучем  прыжке,  но  он  и  не  подозревал,  что   вышивальщица,
одухотворившаЯ шитье, имела  в  виду  не  его,  а  другого.  ’ого,  кто  был
драконом, стремительным и бесстрашным в ее объЯтиЯх. €  никому  вокруг  было
невдомек, что за это она теперь и расплачивалась головой.
     € та минута приближалась. Ѓарабаны постепенно сбавлЯли громкость с тем,
чтобы смолкнуть перед казнью,  накалЯЯ  этим  напрЯженную  тишину,  когда  в
страшном ожидании времЯ расплывает-сЯ, распадаетсЯ и замирает, и затем снова
оглушительно и Яростно загрохотать,  сопровождаЯ  процесс  пресечениЯ  жизни
диким  рокотом,  завораживаЯ  им,  вызываЯ  в  опьЯненном  сознании  каждого
очевидца экстаз слепой мести, злорадство и тайную радость, что  казни  через
повешение подвергаетсЯ не он, а кто-то другой.
     Ѓарабаны смирЯлись. € все собравшиесЯ были  напрЯжены,  даже  кони  под
всадниками замерли.  Љаменно-напрЯженным  было  и  лицо  самого  —ингисхана.
†естко сжатые губы и немигающий холодный  взор  узких  глаз  выражали  нечто
змеиное.
     Ѓарабаны  смолкли,  когда  из  ближайшей  к  месту  казни  юрты  вывели
вышивальщицу знамен „огуланг. „южие жасаулы подхватили ее под руки и втащили
в  повозку,  запрЯженную   парой   коней.   „огуланг   стоЯла   в   повозке,
поддерживаемаЯ сзади стоЯщим рЯдом сумрачным молодым жасаулом.
     ‹юди  в  рЯдах  загудели,  особенно  женщины:   вот   она,   та   самаЯ
вышивальщица! Ѓлудница! ЌичейнаЯ жена! •отЯ ведь могла при своей молодости и
красе быть второй или третьей женой какого-нибудь нойона! Ђ был бы он к тому
еще и старец какой - и того лучше. ѓорЯ не знала бы. ’ак  нет,  завела  себе
любовника и родила, бесстыжаЯ! ‚се равно что плюнула в лицо самого хагана! Ђ
теперь  пусть  расплачиваетсЯ.  Џусть  ее  вздернут  на  горбу   верблюжьем!
„оигралась, красотка! ќтот безжалостный суд молвы был продолжением  злобного
гула добулбасов, длЯ того и гремели барабаны из воловьих кож так  настойчиво
и  оглушительно,  чтобы  ошеломить,  возбудить  ненависть   к   тому,   кого
возненавидел сам хаган.
     - Ђ вот и прислужница с ребенком! ѓлЯдите!  -  вскричали,  злорадствуЯ,
обозные  женщины.  ’о  действительно  была  прислужница  Ђлтун.  Ћна   несла
новорожденного,  завернутого  в  трЯпье.  ‚  сопровождении  громилы-жасаула,
боЯзливо  оглЯдываЯсь,  всЯ  съежившись,  Ђлтун  шла  у  повозки,   как   бы
подтверждаЯ своей ношей преступность вышивальщицы, приговоренной к смерти.
     ’ак их вели длЯ устрашающего обозрениЯ перед казнью. „огуланг понимала,
что  теперь  иного  исхода  быть  не  могло:  никакого  прощениЯ,   никакого
помилованиЯ.
     ‚ юрте, откуда их выволокли на  позор,  она  успела  покормить  ребенка
грудью в последний раз. Ќичего не ведаЯ, несчастное  дитЯ  усердно  чмокало,
пребываЯ в дремотном легком сне под вкрад-чиво  стихающие  звуки  барабанов.
Џрислужница Ђлтун была  рЯдом.  ‘давленно  плача,  удержива-Ясь  от  громких
рыданий, она то и дело зажимала себе рот ладонью. € в те минуты  им  удалось
переброситьсЯ несколькими словами.
     - ѓде он? - тихо шепнула „огуланг, торопливо  перекладываЯ  ребенка  от
одной груди к другой, хотЯ понимала, что Ђлтун не могла знать того, чего  не
знала она сама.
     - Ќе знаю,- ответила та в слезах.- „умаю, далеко.
     - ’олько бы! ’олько  бы!  -  взмолилась  „огуланг.  Џрислужница  горько
покивала в ответ. Ћбе они думали об одном - только бы удалось сотнику ќрдене
скрытьсЯ, ускакать подальше, исчез-нуть с глаз долой.
     ‡а юртой послышались шаги, голоса:
     - Ќу, тащи их! ‚олоки!
     ‚ышивальщица в последний раз прижала  ребенка,  горестно  вдохнула  его
сладковатый запах и дрожащими руками передала его прислужнице:
     - Џока проживет, присмотри...
     - Ќе думай об этом! - Ђлтун захлебнулась от комка слез и больше уже  не
могла сдерживать-сЯ. ‡арыдала громко и отчаЯнно.
     € тут жасаулы поволокли их наружу.
     ‘олнце уже поднЯлось над  степью,  зависнув  над  горизонтом.  ‘о  всех
сторон за скоплением войск и обозов, готовых двинутьсЯ в поход  после  казни
вышивальщицы, простирались сарозеки - великие степные равнины. Ќа  одном  из
холмов сиЯл золотистый паланкин хагана.  ‚ыходЯ  из  юрты,  „огуланг  успела
увидеть краем глаза этот паланкин, в котором сидел сам хаган - недосту-пный,
как Ѓог, а вокруг паланкина развевались на степном ветерке  расшитые  ее  же
руками знамена с огнедышащими драконами.
     —ингисхану, восседавшему под балдахином, все было хорошо видно  с  того
холма - и степь, и войско, и обозный люд, а в вышине, как всегда, плыла  над
его головой вернаЯ белаЯ тучка. Љазнь вышивальщицы  задерживала  в  то  утро
поход. Ќо следовало сделать одно, чтобы продолжить другое. ЏредстоЯщаЯ казнь
была не первой и не последней казнью в его  присутствии  -  самые  различные
случаи  ослушаниЯ  карались  именно  таким  способом,  и  всЯкий  раз  хаган
убеждалсЯ, что прилюднаЯ казнь необходима длЯ  повиновениЯ  народа  единому,
верховным лицом установленно-му порЯдку,  поскольку  и  страх,  и  низменнаЯ
радость, что  насильственнаЯ  смерть  постигла  не  тебЯ,  заставлЯет  людей
воспринимать страшную кару как должную меру наказаниЯ  и  потому  не  только
оправдывать, но и одобрЯть действиЯ власти.
     € в этот раз, когда вышивальщицу вывели из юрты и заставили  ее  взойти
на повозку длЯ позорного объезда, люди, как рой, загудели,  задвигались.  Ќа
лице же —ингисхана не дрогнул ни один мускул.  Ћн  сидел  под  балдахином  в
окружении развевающихсЯ знамен  и  застывших  у  древ-ков,  словно  каменные
истуканы, кезегулов. ЋбъЯвленнаЯ казнь на то и была рассчитана -  всЯкий  да
будет знать -  даже  малейшаЯ  помеха  на  пути  великого  похода  на  ‡апад
недопустима. ‚ душе хаган понимал, что мог бы не прибегать к столь  жестокой
расправе над молодой женщиной, мате-рью, мог бы помиловать ее, но не видел в
том резона - всЯкое великодушие всегда оборачивает-сЯ худо - власть слабеет,
люди наглеют. Ќет, он ни в чем не  раскаивалсЯ,  единственное,  чем  он  был
недоволен,- что так и не удалось  выЯвить,  кто  же  был  возлюбленным  этой
вышивальщицы.
     Ђ она, приговореннаЯ к смерти через повешение, уже следовала на повозке
перед строем войска и обозов, в разодранном на груди платье, с растрепанными
волосами - черные густые космы, сиЯющие угольным блеском на утреннем солнце,
скрывали ее бескровное, бледное лицо. „огуланг, однако, не склонила  головы,
смотрела вокруг опустошенным, скорбным  взглЯдом,-  теперь  ей  нечего  было
утаивать от других. „а, вот она, возлюбившаЯ мужчину больше жизни своей, вот
ее запретное дитЯ, рожденное от этой любви!
     Ќо людЯм хотелось знать, и они кричали:
     - Љобыла, а где же твой жеребец? Љто он?
     € самовозбуждаЯсь и ожесточаЯсь от неосознанного  чувства  вины,  толпа
возопила, чтобы побыстрее освободить себЯ от низменного греха:
     - Џовесить суку! Џовесить сейчас же! —его тут ждать?
     “строители  казни,   должно   быть,   на   то   и   рассчитывали,   что
неистовствующаЯ толпа сможет сломить дух вышивальщицы. Ћт ханского окружениЯ
отделилсЯ верховой, один из нойонов,  зычноголосый,  бравый  воЯка,  готовый
ради хагана и на это дело. Ћн подскакал к скорбной процес-сии  -  повозке  с
обреченной вышивальщицей и идущей рЯдом прислужнице с ребенком на руках.
     - Ђ ну, стойте,- остановил он их и, обращаЯсь к  конным  рЯдам,  громко
выкрикнул: - ‘лушайте все! ќта бесстыжаЯ тварь должна указать, от  кого  она
родила! ‘ кем она путалась! Ђ теперь скажи, есть ли среди этих  мужчин  отец
твоего ребенка?
     „огуланг отвечала, что нет. Ќастороженный гул прокатилсЯ по рЯдам.
     Џовозка двигалась от сотни к сотне, а сотники перекликались:
     - “ менЯ не оказалось! Њожет, ловкач тот в твоей сотне?
     ’ем временем зычноголосый снова и снова требовал от вышивальщицы, чтобы
она указала на  того,  кто  был  отцом  новорожденного.  ‚от  снова  повозку
остановили перед отрЯдом конников, и снова вопрос:
     - “кажи, блудница, от кого ты родила?
     €менно в этом строю, в голове отрЯда находилсЯ сотник ќрдене  на  своем
звездолобом коне Ђкжулдузе. ‚зглЯды „огуланг и ќрдене встретились.  ‚  общем
гаме и суете никто не обратил вниманиЯ, как трудно отводили они  глаза  друг
от друга, как вздрогнула „огуланг, откидываЯ со  лба  разметавшиесЯ  волосы,
как на мгновение вспыхнуло ее лицо и тут же угасло. € только сам ќрдене  мог
представить себе, чего стоила „огуланг эта молниеноснаЯ  встреча  глазами  -
какой радостью и какой болью обернулось длЯ нее  это  мгновение.  Ќа  вопрос
зычноголосого нойона опомнившаЯсЯ „огуланг, взЯв себЯ в руки,  снова  твердо
ответила:
     - Ќет, нет здесь отца моего ребенка!
     € опЯть никто не обратил внимание  на  то,  что  сотник  ќрдене  уронил
голову, но тут же усилием воли заставил себЯ принЯть невозмутимый вид.
     Ђ палачи были уже наготове.  ’рое  в  черных  балахонах  с  закатанными
рукавами вывели на середину двугорбого верблюда, настолько  громадного,  что
всадник в седле головой доставал лишь  до  середины  верблюжьего  брюха.  ‡а
отсутствием  леса  в  открытых  степных  пространствах   кочевники   издавна
прибегали к такому способу казни - осужденных вешали на верблюжьем межгорбии
- попарно на одной веревке  или  с  противовесом,  которым  служил  мешок  с
песком. ’акой противовес был уже приготовлен длЯ вышивальщицы „огуланг.
     Ћкриками  и  ударами  палкой  палачи  заставили  зло  орущего  верблюда
опуститьсЯ и лечь на  землю,  подобрав  под  себЯ  длинные  мосластые  ноги.
‚иселица была готова.
     Ѓарабаны ожили, слегка  рокоча,  чтобы  в  нужный  момент  загрохотать,
оглушаЯ и вздымаЯ души.
     € тогда зычноголосый нойон снова обратилсЯ к вышивальщице, должно быть,
уже на потеху:
     - ‘прашиваю тебЯ в последний раз. ’ебе,  глупаЯ  потаскуха,  все  равно
погибать, и выродку твоему не жить! Љак тебЯ понимать все-таки, неужто ты не
знаешь, от кого понесла? Њожет, поднатужишьсЯ, припомнишь?
     - Ќе помню,  от  кого.  ќто  было  давно  и  далеко  отсюда,-  отвечала
вышивальщица.
     Ќад степью прокатилсЯ грубый утробный мужской хохот и злорадный женский
визг.
     Ќойон же не унималсЯ с вопросами:
     - ’ак выходит, как понимать,- на базаре где приспособилась, что ли?
     - „а, на базаре! - вызывающе ответила „огуланг.
     - ’орговец или скиталец? Ђ может быть, вор базарный?
     - Ќе  знаю,  торговец,  или  скиталец,  или  вор  базарный,-  повторила
„огуланг.
     € опЯть взрыв хохота и визг.
     - Ђ какаЯ ей разница, что  торговец,  что  скиталец  или  вор  -  самое
главное на базаре этим делом занЯтьсЯ!
     € тут неожиданно в рЯдах воинов раздалсЯ чей-то голос. Љто-то сильно  и
громко крикнул:
     - ќто Я - отец ребенка! „а, это Я, если хотите знать!
     € все разом  стихли,  все  разом  оцепенели  -  кто  же  это?  Љто  это
откликнулсЯ на зов смерти в последнюю минуту, навсегда уносившую с собой  не
выданную вышивальщицей тайну?
     € все поразились: пришпориваЯ своего звездолобого конЯ, из рЯдов выехал
вперед сотник ќрдене.  €,  удерживаЯ  Ђкжулдуза  на  месте,  снова  повторил
громко, оборачиваЯсь на стременах к толпе:
     - „а, это Я! ќто мой сын! €мЯ моего сына - Љунан! Њать моего сына зовут
„огуланг! Ђ Я сотник ќрдене!
     ‘ этими словами на виду у всех он соскочил с  конЯ,  хлопнул  Ђкжулдуза
наотмашь по шее,- тот отпрЯнул, а сам  сотник,  сбрасываЯ  на  ходу  с  себЯ
оружие и доспехи,  отшвыриваЯ  их  в  стороны,  направилсЯ  к  вышивальщице,
которую уже держали за руки палачи. Ћн шел при полном молчании вокруг, и все
видели человека, свободно шедшего на смерть. „ойдЯ  до  своей  возлюбленной,
приготовленной к казни, сотник ќрдене упал перед ней на колени и обнЯл ее, а
она положила руки на его голову, и они  замерли,  вновь  соединившись  перед
лицом смерти.
     ‚ ту же минуту ударили добулбасы, ударили разом и загрохотали, надсадно
ревЯ, как стадо  всполошившихсЯ  быков.  Ѓарабаны  взревели,  требуЯ  общего
повиновениЯ и общего экстаза страстей. € все разом опомнились, все вернулось
на круги своЯ, раздались команды - всем быть готовыми к движению, к  походу.
€ возглашали барабаны: всем быть, как  все,  всем  исполнЯть  свой  долг!  Ђ
палачи немедленно приступили к делу. Ќа помощь палачам  бросились  еще  трое
жасаулов. Ћни повалили сотника на землю, быстро свЯзали ему руки за  спиной,
то же самое проделали и с вышивальщицей и подтащили их к лежащему  верблюду;
быстро накинули общую веревку  -  одну  удавку  на  сотника,  другую,  через
межгорбие  верблюда,-  на  шею  вышивальщицы  и  в  страшной   спешке,   под
несмолкаемый грохот барабанов, стали поднимать верблюда на  ноги.  †ивотное,
не желаЯ подниматьсЯ, сопротивлЯлось. ‚ерблюд орал, огрызалсЯ, злобно лЯзгаЯ
зубами. Ћднако под ударами палок ему пришлось встать во весь  свой  огромный
рост. € с боков двугорбого верблюда повисли в одной  свЯзке,  в  смертельных
конвульсиЯх, те двое, которые любили друг друга поистине до гроба.
     ‚ барабанной суматохе не все заметили, как паланкин  хагана  понесли  с
холма. •аган покидал место казни, с него было довольно;  наказание  достигло
цели,  более  того,  превзошло  ожиданиЯ   -   ведь   обнаружилсЯ-таки   тот
неизвестный, обладавший вышивальщицей, что постельные утехи  ставил  превыше
всего, им оказалсЯ сотник, один из сотников, обнаружилсЯ-таки  на  глазах  у
всех и понес заслуженную кару, быть  может,  в  отместку  за  того,  давнего
неизвестного, так и оставшегосЯ неизвестным, в объЯтиЯх которого побывала  в
свое времЯ его Ѓортэ,  родившаЯ  первенца,  всю  жизнь  в  глубине  души  не
любимого хаганом...
     Ђ барабаны гудели, рокотали Яростно и надсадно, сопровождаЯ гулом своим
проход верблюда с повешенными телами любовников, разделивших на  двоих  одну
веревку,  перекинутую  через  верблюжье  межгорбье.  ‘отник  и  вышивальщица
бездыханно болтались по бокам вьючного животного,- то было  жертвоприношение
к кровавому пьедесталу будущего владыки мира.
     „обулбасы  не  смолкали,  леденЯ  душу,  держа  всех  в   оглушении   и
оцепенении, и каждый в тот день мог  видеть  собственными  глазами  то,  что
могло случитьсЯ и с ним, поступи он вопреки воде хана, неуклонно  идущего  к
своей цели...
     Џалачи-жасаулы прошествовали со своим верблюдом - передвижной виселицей
- мимо войска и обозов и, пока они погребали  тела  умерщвленных  в  заранее
вырытой Яме, добулбасы не умолкали, барабанщики работали в поте лица.
     ‚ойско тем временем выступило в путь, и снова степнаЯ армада —ингисхана
двинулась на запад. Џолчища конницы, обозы,  стада,  гонимые  длЯ  прикорма,
оружейные и прочие подсобные мастерские на колесах, все, кто шел  в  походе,
все до едина, поспешно снимались, поспешно покидали  то  проклЯтое  место  в
сарозекской степи, все уходили не мешкаЯ, и осталась на покинутом месте лишь
одна неприкаЯннаЯ душа, не знавшаЯ куда себЯ деть и не посмевшаЯ напомнить о
себе,- прислужница Ђлтун с ребенком на руках. Ћ ней вдруг все забыли, от нее
уходили, словно бы стыдЯсь того, что она еще существует, все делали вид, что
ее не видЯт, все бежали, как с пожара, всем было не до нее.
     ‚скоре все смолкло вокруг,  никаких  добулбасов,  никаких  возглашений,
никаких знамен... ‹ишь  вмЯтины  от  копыт,  унавоженный  путь,  указывающий
направление похода,- исчезающий след в сарозекской степи...
     ЏокинутаЯ  всеми,  в  оглушительном  одиночестве,   прислужница   Ђлтун
бродила, подбираЯ у вчерашних очагов остатки подгорелой  и  брошенной  пищи,
складываЯ  про  запас  полуобглоданные  кости  в  сумку,  и  среди   прочего
наткнулась на оставленную кем-то овчину, взвалила ту шкуру  себе  на  плечи,
чтобы постелить ее  на  ночь  под  себЯ  и  ребенка,  матерью  которого  она
оказалась поневоле...
     Џоистине Ђлтун не знала, что ей делать, куда  путь  держать,  как  быть
дальше, где искать приюта, как прокормить младенца. Џока светило солнце, она
еще могла надеЯтьсЯ на какое-то чудо: а вдруг да улыбнетсЯ счастье, вдруг да
встретитсЯ жилище - затерЯвшаЯсЯ в степи пасту-шьЯ юрта.  ’ак  думалось  ей,
так пыталась она обнадежить себЯ, рабынЯ, получившаЯ нечаЯнно и  свободу,  и
ту ношу судьбы, о которой она страшилась думать. ‚едь  новорожденный  вскоре
проголодаетсЯ, потребует молока и помрет у нее на глазах  от  голода.  ќтого
она страшилась. € была бессильна что-либо предпринЯть.
     …динственное и маловероЯтное, на что  могла  рассчитывать  Ђлтун,-  это
обнаружить в степи людей, если таковые существовали в этих пустынных  краЯх,
и, если окажетсЯ среди них  кормЯщаЯ  мать,  поднести  ей  ребенка,  а  себЯ
предложить в добровольное рабство. †енщина бродила  непри-каЯнно  по  степи,
шла наугад то на восток то на  запад,  то  снова  на  восток...  Ћна  шла  с
ребенком на руках без отдыха. „ень приближалсЯ к полудню, когда  дитЯ  стало
все больше ерзать, хныкать, плакать, просить грудь...  †енщина  перепеленала
младенца и пошла дальше, убаюкиваЯ его на ходу. Ќо вскоре  ребенок  заплакал
сильнее и уже не утихал, плакал до синевы,  и  тогда  Ђлтун  остановилась  и
закричала в отчаЯнии:
     - Џомогите! Џомогите! —то же мне делать?
     Ќа всем необозримом степном пространстве не было ни дымка, ни  огонька.
Ѓезлюдно  прости-ралась  вокруг  степь,  глазу  не  на  чем  остановитьсЯ...
ЃескрайнЯЯ степь да бескрайние небеса, лишь  маленькое  белое  облачко  тихо
кружило над головой...
     ђебенок корчилсЯ в плаче. Ђлтун взмолилась и запричитала:
     - Ќу, что же ты хочешь от менЯ, несчастный?! ‚едь тебе от роду  седьмой
день! Ќа свое несчастье поЯвилсЯ ты на этот свет...  —ем  же  мне  накормить
тебЯ, сиротиночка? Ќе видишь - вокруг ни души! ’олько мы  с  тобой  в  целом
мире, только мы с тобой, горемычные, и только белаЯ тучка в небе, даже птица
не летит, только белаЯ тучка кружит... Људа же мы с тобой  пойдем?  —ем  мне
кормить тебЯ? Џокинуты мы, брошены, а отец и мать твои повешены и  закопаны,
и куда идут люди  войной,  и  зачем  сила  на  силу  прет  со  знаменами  да
барабанами, и чего ищут люди, обездо-лив тебЯ, новорожденного?!
     Ђлтун снова побежала по степи, крепко прижимаЯ к  себе  плачущее  дитЯ,
побежала, чтобы только не стоЯть, не бездействовать, не  разрыватьсЯ  живьем
от горЯ... Ђ младенец не  понимал,  захлебывалсЯ  в  плаче,  требуЯ  своего,
требуЯ теплого материнского молока. ‚ отчаЯнии Ђлтун присела на  камень,  со
слезами и гневом рванула ворот своего платьЯ и сунула ему грудку  свою,  уже
немолодую, никогда не знавшую ребенка:
     - Ќу, на, на! “бедись! Ѓыло бы чем кормить, неужто Я не  дала  бы  тебе
молока пососать, сиротиночке несчастной!  Ќа,  убедись!  Њожет,  поверишь  и
перестанешь терзать менЯ! •отЯ что Я говорю! Љому Я говорю! —то моЯ пустышка
тебе, что мои слова! Ћ, Ќебо, какое же наказание ты уготовило мне!
     ђебенок  сразу  примолк,  завладев  грудью,  и,  приноравливаЯсь   всем
существом своим к  ожидаемой  благодати,  зачмокал,  заработал  деснами,  то
открываЯ, то закрываЯ при этом заблестевшие радостно глазки.
     - Ќу и что? - беззлобно и устало укорЯла  женщина  сосунка.-  “бедилсЯ?
“бедилсЯ, что попусту сосешь?  „а  ты  ведь  сейчас  зайдешьсЯ  плачем  пуще
прежнего, и что мне тогда с тобой делать в этой проклЯтой степи?  ‘кажешь  -
обман, да разве бы стала Я тебЯ обманывать? ‚сю жизнь  в  рабынЯх  хожу,  но
никогда никого не обманывала, мать еще в детстве говорила,  у  нас,  в  роду
моем, в Љитае никто никого не обманывал. Ќу, ну, потешьсЯ малость, сейчас ты
узнаешь горькую истину...
     ’ак приговаривала прислужница Ђлтун, готовЯ себЯ к  неизбежной  участи,
но - странно ей было, что сосунок, кажетсЯ,  не  собиралсЯ  отказыватьсЯ  от
пустой груди, а наоборот, блаженство светилось на его крохотном личике...
     Ђлтун осторожно вынула из уст младенца сосок и тихо  вскрикнула,  когда
вдруг брызнула из него струйка белого молока.  ЏораженнаЯ,  она  снова  дала
грудь ребенку, потом снова отнЯла  сосок  и  опЯть  увидела  молоко.  “  нее
поЯвилось молоко! ’еперь она Явственно почувствовала прилив  некой  силы  во
всем своем теле.
     - Ћ, Ѓоже! - невольно воскликнула прислужница Ђлтун.-  “  менЯ  молоко!
ЌастоЯщее молоко! ’ы слышишь, маленький мой, Я буду  твоей  матерью!  ’ы  не
погибнешь теперь! Ќебо услышало нас, ты  мое  выстраданное  дитЯ!  €мЯ  твое
Љунан, так назвали тебЯ родители,  твои  отец  с  матерью,  полюбившие  друг
друга, чтобы Явить тебЯ на свет и погибнуть из-за этого! Џоблагодари,  дитЯ,
того, кто Явил нам это чудо - молоко мое длЯ тебЯ...
     ЏотрЯсеннаЯ происшедшим, Ђлтун умолкла, жарко стало,  пот  выступил  на
челе. ЋзираЯсь вокруг в том бескрайнем пространстве, не заметила, не увидела
она ничего, ни единой души,  ни  единой  твари,  только  солнце  светило,  и
кружила над головой одинокаЯ белаЯ тучка.
     ЌасыщаЯсь  и  наслаждаЯсь  молоком,  младенец   засыпал,   тельце   его
расслаблЯлось,  доверитель-но  покоЯсь   на   полусогнутой   руке,   дыхание
становилось  ровным,  а  женщина,  позабыв  обо  всем,  что  было  пережито,
преодолеваЯ все еще гудЯщий в  ушах  беспощадный  бой  добулбасов,  отдалась
неведомым ранее сладостным ощущениЯм кормЯщей матери,  открываЯ  в  том  длЯ
себЯ некое благодатное единство земли, неба, молока...

     Ђ тем временем  поход  продолжалсЯ...  ‚се  дальше  на  запад  катилась
заданным ходом великаЯ  степнаЯ  армада  завоевателЯ  мира.  ‚ойска,  обозы,
гурты...
     ‚ сопровождении  стражи  и  свиты,  за  знаменосцами  с  развевающимисЯ
знаменами, на которых Яростные драконы, расшитые  шелками,  изрыгали  пламЯ,
двигалсЯ —ингисхан на своем неизменном и неутомимом иноходце  поразительной,
как сама судьба, масти - с белой гривой и черным хвостом.
     ‡емлЯ уплывала назад, гудЯ под литыми копытами иноходца, землЯ  убегала
назад, но не убав-лЯлась, а все прирастала, постоЯнно простираЯсь  до  вечно
недостижимого горизонта все новыми и новыми пространствами. € не  было  тому
конца и краЯ. € будучи песчинкой по сравнению  с  бескрайностью  и  величием
земли,  хаган  жаждал  обладать  всем,  что  было  обозримо  и   необозримо,
достигнуть признаниЯ его Џовелителем —етырех  ‘торон  ‘вета.  Џотому  и  шел
завоевывать, и вел войско в поход...
     •аган был суров и молчалив, как, впрочем,  и  положено  быть  тому.  Ќо
никто не предполагал, что творилось у него на душе. Ќикто ничего не понЯл  и
тогда, когда вдруг случилось  совершенно  неожиданное,-  когда  хаган  вдруг
круто повернул конЯ, повернул вспЯть, так  круто,  что  поспеша-вшие  следом
чуть было не столкнулись с ним и едва успели принЯть в стороны.  ’ревожно  и
тщетно обозревал хаган небеса, прислонив дрожащую ладонь к глазам,  нет,  не
задержалось, не отстало в пути белое облачко, не было  его  ни  впереди,  ни
позади. ’ак неожиданно  исчезло  оно,  неизменно  сопровождавшее  его  белое
облачко. Ѓольше оно не поЯвилось ни в тот день, ни на второй, ни на десЯтый.
Ћблачко покинуло хагана.
     „ойдЯ до €тилЯ, —ингисхан понЯл, что Ќебо отвернулось от  него.  „альше
он не пошел. Ћтправил завоевывать …вропу сыновей и внуков, сам  же  вернулсЯ
назад в Ћрдос, чтобы здесь умереть и быть похороненным неизвестно где:

        x x x

     Џоезда в этих краЯх шли с запада на восток и с востока на запад...
     ‚ середине февралЯ 1953 года среди пассажирских поездов,  шедших  через
сарозекские степи с  востока  на  запад,  следовал  поезд  с  дополнительным
спецвагоном в голове состава. Ѓезномерной вагон этот, прицепленный сразу  за
багажным,  внешне  ничем  особо  не  отличалсЯ  от  остальных,   но   только
внешне,одна  часть  спецвагона  была  почтовым  отделением,  другаЯ  же  его
половина,  наглухо  отделеннаЯ   от   почтового   блока,   служила   путевым
следственным изолЯтором длЯ лиц, представлЯвших особый интерес  длЯ  органов
госбезопасности. ’аким лицом  благодарЯ  задуман-ному  старшим  следователем
одного из оперативных отделов госбезопасности Љазахстана ’ансык-баевым  делу
оказалсЯ в этот раз Ђбуталип Љуттыбаев. ќто его  везли  в  том  арестантском
отсеке в сопровождении самого ’ансыкбаева  и  усиленной  охраны.  ‚езли  длЯ
очных ставок в другие города.
     ’ансыкбаев оказалсЯ неутомим в достижении поставленной цели  -  допросы
продолжались и в пути. ‡адача ’ансыкбаева заключалась в том,  чтобы  шаг  за
шагом выЯвить подрывную сеть,  созданную  вражескими  спецслужбами  из  лиц,
бежавших при загадочных обстоЯтельствах из немецкого  плена,  оказавшихсЯ  в
ћгославии и вошедших там в прЯмые контакты не только с будущими югославскими
ревизионистами, но и с английской  разведкой.  Ќеобходимо  было  разоблачить
завербованных  и  затаившихсЯ  до  срока  врагов  ‘оветской   власти   путем
неустанных допросов, сличениЯ показаний, прЯмых и косвенных улик и, главное,
через торжество королевы следствиЯ - полное признание обвинЯемыми их вины  и
раскаЯние в содеЯнном.
     Ќачало тому было уже положено - в процессе допросов Ђбуталип  Љуттыбаев
припомнил около десЯтка имен бывших военнопленных,  воевавших  в  ћгославии;
большинство из них при проверке оказались живыми и здоровыми, проживающими в
разных концах страны. ќти люди уже были арестованы и,  в  свою  очередь,  на
допросах назвали еще много  имен,  значительно  пополнив  тем  самым  список
югославских предателей. Ћдним словом,  дело  обрастало  живой  плотью  и,  с
благословениЯ  высшестоЯщего  начальства,  придерживавшегосЯ   мнениЯ,   что
профилактика в выЯвлении вражеских элементов никогда не вредна, вступало  во
вполне серьезную фазу. ‚ случае успеха на фоне разгоравшегосЯ международного
конфликта с югославской компартией,  преданиЯ  ’ито  идеологической  анафеме
самим ‘талиным оно могло оказатьсЯ  весьма  выигрышным  и  обещало  "большой
урожай" не только зачинателю процесса ’ансыкбаеву, но и многим его  коллегам
из других городов, проЯвлЯвшим чрезвычайную  заинтересованность  по  той  же
причине - всем им хотелось, пользуЯсь  ситуацией,  выдвинутьсЯ.  Ћтсюда  шла
согласованность действий. ‚о всЯком случае, в таких областных  городах,  как
—калов (бывший Ћренбург), Љуйбышев, ‘аратов, куда везли Ђбуталипа Љуттыбаева
на очные ставки  и  перекрестные  допросы,  приезда  ’ансыкбаева  ожидали  с
нетерпением.
     ’ансыкбаев не терЯл времени, он любил темпы, напор в работе. Ћт него не
ускользнуло, как подействовал на подследственного выезд из места заключениЯ,
с какой болью и тоской вглЯдывал-сЯ тот сквозь  решетку  в  проносЯщиесЯ  за
окном  пристанционные  поселки.  ’ансыкбаев  понимал,  что   происходило   у
Љуттыбаева  на  душе,   и   пыталсЯ   внушить   ему,   насколько   возможно,
доверитель-ным тоном, что он, следователь-де, нисколько не желает  ему  зла,
потому как предполагает, что не так уж велика вина самого Љуттыбаева, что-де
Ясно,  конечно,  что  не  он,  Ђбуталип  Љуттыбаев,  резидент,  руководитель
агентурной сети,  зарезервированной  спецслужбами  на  случай  чрезвычай-ной
ситуации  в  стране,  и  если   Љуттыбаев   поможет   следствию   обнаружить
главарЯ-резидента и,  главное,  раскрыть,  железно  доказать  это  на  очной
ставке, то свою участь он этим может облегчить. Ћчень  даже.  ‘мотришь,  лет
через пЯть - семь вернетсЯ к семье, к детЯм. ‚ любом случае, если он поможет
объективному ведению следствиЯ, высшей  меры  наказаниЯ  -  расстрела  -  он
избежит, и наоборот, чем больше  он  будет  упорствовать,  запутывать  дело,
скрывать от карательных органов  истину,  тем  хуже  длЯ  него,  тем  больше
несчастьЯ причинит он своей семье. Њожет случитьсЯ, на закрытом суде  выйдет
и вышка...
     …ще один козырной ход ’ансыкбаева  заключалсЯ  в  том,  что  он  внушал
подследственному:  если  тот  пойдет  на  сотрудничество,  то   его   записи
сарозекских преданий, особенно "‹егенда о манкурте" и  "‘арозекскаЯ  казнь",
не будут приобщены к делу, и  наоборот,  если  Ђбуталип  этого  не  сделает,
’ансыкбаев   предложит   суду   рассмотреть   записанные   им   тексты   как
завуалированную  под  старину  националистическую  пропаганду.  "‹егенда   о
манкурте" -  вредный  призыв  к  возрожде-нию  ненужного  и  забытого  Языка
предков,  к  сопротивлению  ассимилЯции  наций,  а  "‘арозекскаЯ  казнь"   -
осуждение  сильной  верховной  власти,  подрыв  идеи  главенства   интересов
государства  над  интересами  личности,   сочувствие   гнилому   буржуазному
индивидуализму, осуждение общей  линии  коллективизации,  т.  е.  подчинениЯ
коллектива  единой  цели,  отсюда  недалеко  и  до  негатив-ного  восприЯтиЯ
социализма. Ђ, как известно, любое нарушение  социалистических  принципов  и
интересов сурово караетсЯ... Ќедаром тем, кто без санкции  подобрал  с  полЯ
общественный колосок, дают десЯть лет лагерей. —то уж говорить о  собирателе
идеологических  "колосков"!   ‘   такой   подачи   суд   может   рассмотреть
дополнительные   обвинениЯ   по   дополнительной   статье.    „лЯ    большей
убедительности  ’ансыкбаев  несколько  раз  зачитывал  вслух   свои   четкие
умозаключениЯ по поводу сарозекских  текстов,  не  случайно  ЯвившихсЯ,  как
всЯкий раз он подчеркивал, первым с