станавливалсЯ  и  провожал  их  долгим,  задумчивым  взглЯдом. „жамилЯ тоже
смотрела туда, куда и он, словно пыталась понЯть, что у него на уме.
     - Џодойди-ка  сюда,  подкова  болтаетсЯ, помоги оторвать, - позвала она
„аниЯра.
     Љогда   „аниЯр  сорвал  подкову  с  копыта,  зажатого  между  колен,  и
распрЯмилсЯ, „жамилЯ негромко заговорила, глЯдЯ ему в глаза:
     - ’ы что - или не понимаешь?.. €ли на свете только Я одна?..
     „аниЯр молча отвел глаза.
     - „умаешь, мне легко? - вздохнула „жамилЯ.
     Ѓрови  „аниЯра  взлетели,  он  посмотрел  на  нее с любовью и грустью и
что-то  сказал,  но  так  тихо, что Я не расслышал, а потом быстро зашагал к
своей  бричке,  даже довольный чем-то. Ћн шел и поглаживал подкову. џ глЯдел
на  него  и  недоумевал:  чем  могли утешить его слова „жамили? Љакое уж тут
утешение, если человек говорит с тЯжелым вздохом: "„умаешь, мне легко?.."
     Њы  уже  кончили  разгрузку  и  собирались уезжать, когда во двор зашел
раненый  солдат,  худой,  в  помЯтой шинели, с вещевым мешком за плечами. ‡а
несколько  минут  до этого на станции остановилсЯ поезд. ‘олдат оглЯделсЯ по
сторонам и крикнул:
     - Љто тут из аила Љуркуреу?
     - џ из Љуркуреу! - ответил Я, раздумываЯ, кто бы это мог быть.
     - Ђ  ты  чей будешь, браток? - ‘олдат направилсЯ было ко мне, но тут он
увидел „жамилю и удивленно и радостно заулыбалсЯ.
     - Љерим, это ты? - воскликнула „жамилЯ.
     - Ћй,  „жамилЯ,  сестрица! - ‘олдат бросилсЯ к ней и сжал обеими руками
ее ладонь.
     ЋказываетсЯ, это был землЯк „жамили.
     - ‚от  кстати-то!  Љак знал, завернул сюда! - возбужденно говорил он. -
‚едь  Я  только  от  ‘адыка, вместе лежали в госпитале, бог даст, и он через
месЯц-другой  вернетсЯ.  Љогда  прощались,  сказал  ему: напиши письмо жене,
свезу...  ‚от  оно,  получай,  в  целости  и сохранности. - € Љерим протЯнул
„жамиле треугольник.
     „жамилЯ   схватила   письмо,  вспыхнула,  потом  побелела  и  осторожно
покосилась  на  „аниЯра.  Ћн одиноко стоЯл возле брички, как тогда на гумне,
широко расставив ноги, и глазами, полными отчаЯниЯ, смотрел на „жамилю.
     ’ут  со всех сторон сбежались люди, сразу нашлись у солдата и знакомые,
и  родные,  посыпались  расспросы. Ђ „жамилЯ не успела даже поблагодарить за
письмо,  как  мимо  нее прогрохотала даниЯровскаЯ бричка, вырвалась со двора
и, подпрыгиваЯ на выбоинах, запылила по дороге.
     - Ћчумел он, что ли! - закричали ему вслед.
     ‘олдата  уже  куда-то  увели,  а  мы  с „жамилей все еще стоЯли посреди
двора и смотрели на удалЯющиесЯ клубы пыли.
     - Џоедем, джене, - сказал Я.
     - …зжай, оставь менЯ одну! - с горечью ответила она.
     ’ак,  первый  раз  за  все  времЯ,  мы  ехали  порознь.  ѓорЯчаЯ духота
обжигала  высохшие  губы.  ЏотрескавшаЯсЯ,  выжженнаЯ  землЯ, раскаленнаЯ за
день  добела,  казалось,  сейчас  остывала,  покрываЯсь соленой сединой. € в
таком  же  соленом  белесом мареве колыхалось на закате зыбкое, бесформенное
солнце.  ’ам,  над  смутным  горизонтом, собирались оранжево-красные буревые
тучки.  Џорывами налетал суховей, белой накипью оседаЯ на конских мордах, и,
тЯжело откидываЯ гривы, уносилсЯ прочь, вороша по пригоркам метелки полыни.
     "Љ дождю, что ли?" - думал Я.
     Љаким  бесприютным  почувствовал Я себЯ, какаЯ тревога охватила менЯ! џ
подстегивал   лошадей,   норовивших  все  времЯ  перейти  на  шаг.  ’ревожно
пробежали  куда-то  в балку длинноногие, сухопарые дрофы. Ќа дорогу выносило
пожухлые  листьЯ  пустынных лопухов - таких у нас нет, их принесло откуда-то
с  казахской стороны. ‡акатилось солнце. ‚округ ни души. ’олько истомившаЯсЯ
за день степь.
     Љогда  Я  приехал  на ток, было уже темно. ’ишина, безветрие. џ кликнул
„аниЯра.
     - Ћн  ушел к реке, - ответил сторож. - „ухотища-то какаЯ, все разошлись
по домам. Ѓез ветра на току и делать нечего!
     џ   отогнал  лошадей  пастись  и  решил  завернуть  к  реке  -  Я  знал
излюбленное место „аниЯра над обрывом.
     Ћн  сидел, ссутулившись, склонив голову на колени, и слушал ревущую под
обрывом  реку.  Њне  захотелось подойти, обнЯть его и сказать ему что-нибудь
хорошее.  Ќо что Я мог ему сказать? џ постоЯл немного в сторонке и вернулсЯ.
Ђ  потом  долго  лежал на соломе, смотрел на темнеющее в тучах небо и думал:
"Џочему так непонЯтна и сложна жизнь?"
     „жамилЯ  все  еще  не  возвращалась.  Људа  она  запропастилась? Њне не
спалось,  хотЯ  морила  усталость.  „алекие зарницы вспыхивали над горами, в
глубине туч.
     Љогда  пришел  „аниЯр, Я еще не спал. Ћн бесцельно бродил по току, то и
дело  поглЯдываЯ  на  дорогу.  Ђ  потом повалилсЯ за скирдой на солому возле
менЯ.  “йдет  он  куда-нибудь,  не останетсЯ теперь в аиле. Ђ куда ему идти?
Ћдинокий,  бездомный,  кому  он  нужен? € уже сквозь сон Я услышал медленное
постукивание приближающейсЯ брички. ЉажетсЯ, приехала „жамилЯ...
     Ќе  помню,  сколько  Я  проспал, только вдруг у самого уха зашуршали по
соломе  чьи-то шаги, будто мокрое крыло легко задело менЯ по плечу. џ открыл
глаза.  ќто  была  „жамилЯ.  Ћна пришла с реки в прохладном, отжатом платье.
„жамилЯ  остановилась,  беспокойно  оглЯделась  по  сторонам  и  села  возле
„аниЯра.
     - „аниЯр, Я пришла, сама пришла, - тихо сказала она.
     ‚округ стоЯла тишина, бесшумно скользнула вниз молниЯ.
     - ’ы обиделсЯ? Ћчень обиделсЯ, да?
     €  опЯть  тишина,  только с мЯгким всплеском оборвалась в реку подмытаЯ
глыба земли.
     - ђазве Я виновата? € ты не виноват...
     Ќад  горами  вдали  прогромыхал  гром. Џрофиль „жамили осветила молниЯ.
Ћна  оглЯнулась  и  припала  к  „аниЯру.  Џлечи ее судорожно вздрагивали под
руками „аниЯра. ‚ытЯнувшись на соломе, она легла рЯдом с ним.
     ‡апаленный  ветер  набежал из степи, вихрем закружил солому, ударилсЯ в
пошатнувшуюсЯ  юрту,  что стоЯла на краю гумна, и кособоко заюлил волчком по
дороге.  €  снова  заметались  в  тучах  синие  всполохи,  с  сухим  треском
переломилсЯ  над  головой  гром. †утко и радостно стало - надвигалась гроза,
последнЯЯ летнЯЯ гроза.
     - Ќеужели  ты  думал,  что  Я  променЯю  тебЯ на него? - горЯчо шептала
„жамилЯ.  -  „а  нет  же,  нет! Ћн никогда не любил менЯ. „аже поклон и то в
самом  конце письма приписывал. Ќе нужен мне он со своей запоздалой любовью,
пусть  говорЯт  что  угодно!  ђодимый мой, одинокий, не отдам тебЯ никому! џ
давно  любила  тебЯ.  €  когда  не знала - любила и ждала тебЯ, и ты пришел,
будто знал, что Я тебЯ жду!
     ѓолубые  молнии  одна  за  другой,  изламываЯсь,  вонзались под обрыв в
реку. ‡ашуршали по соломе косые студеные капли дождЯ.
     - „жамилЯм,  любимаЯ,  роднаЯ  „жамалтай!  -  шептал „аниЯр, называЯ ее
самыми  нежными  казахскими и киргизскими именами. - џ ведь тоже давно люблю
тебЯ,  Я  мечтал  о тебе в окопах, Я знал, что моЯ любовь на родине, это ты,
моЯ „жамилЯ!
     - Џовернись, дай мне поглЯдеть тебе в глаза!
     ѓроза разразилась.
     ‡абилась,  хлопаЯ крыльЯми, как подбитаЯ птица, сорваннаЯ с юрты кошма.
Ѓурными  порывами,  словно  целуЯ  землю,  хлынул дождь, подстегнутый понизу
ветром.  Ќаискось,  через  все  небо  раскатывалсЯ  могучими  обвалами гром.
‚есенним  палом  тюльпанов  зажигались на горах Яркие вспышки зарниц. ѓудел,
неистовствовал в Яру ветер.
     „ождь  лил, а Я лежал, зарывшись в солому, и чувствовал, как бьетсЯ под
рукой  сердце.  џ  был  счастлив.  “ менЯ было такое ощущение, будто Я вышел
впервые  после болезни посмотреть на солнце. € дождь и свет молний достигали
менЯ  под соломой, но мне было хорошо, Я засыпал, улыбаЯсь, и не понимал, то
ли  это  шептались  „аниЯр и „жамилЯ, то ли это шелестел по соломе стихающий
дождь.
     ’еперь   пойдут   дожди,   скоро   осень.  ‚  воздухе  уже  настаивалсЯ
по-осеннему  влажный  запах  полыни  и  намокшей  соломы.  Ђ что ожидало нас
осенью? Ћб этом Я почему-то не думал.
     ‚  ту  осень,  после двухлетнего перерыва, Я снова пошел в школу. Џосле
уроков  Я  частенько  ходил  к  реке  на кручу и сидел возле прежнего гумна,
теперь   заглохшего   и   опустевшего.  ‡десь  Я  писал  свои  первые  этюды
ученическими   красками.  „аже  по  тогдашним  моим  понЯтиЯм,  мне  не  все
удавалось.
     "Љраски  негодные!  ‚от  были  бы  настоЯщие краски!" - говорил Я себе,
хотЯ и не представлЯл, какими же они должны быть.
     ‹ишь  значительно  позднее  мне  довелось  увидеть  настоЯщие  маслЯные
краски в свинцовых тюбиках.
     Љраски  красками,  а  все  же  учителЯ, кажетсЯ, были правы: этому надо
учитьсЯ.  Ќо  об учебе не приходилось мечтать. ѓде там, когда от братьев так
и  не  было  никаких  вестей,  и мать ни за что не отпустила бы менЯ, своего
единственного  сына,  "джигита  и кормильца двух семей", об этом Я и не смел
заговорить. Ђ осень, как назло, выдалась такаЯ красиваЯ, только пиши ее.
     Ћбмелела  студенаЯ  Љуркуреу,  обнаженные  валуны  на перекатах поросли
темно-зеленым  и  оранжевым  мхом. Љраснел по ранним заморозкам голый нежный
тальник, но топольки еще сберегли желтые плотные листьЯ.
     Џрокопченные,  омытые  дождЯми  юрты  табунщиков  чернели  в поймище на
порыжелой  отаве,  и  над дымовыми отверстиЯми вились сизые пахучие струйки.
Џо-осеннему  голосисто ржали поджарые жеребцы - разбредались матки, и теперь
уже  до самой весны нелегко их будет удержать в косЯках. ‘кот, вернувшийсЯ с
гор,  гуртами бродил по стерне. Џобуревшую сухостойкую степь вдоль и поперек
пересекли ископыченные тропы.
     ‚скоре   задул   степнЯк,  помутилось  небо,  пошли  холодные  дожди  -
предвестники  снега.  Љак-то  выдалсЯ  сносный  день,  и Я пошел к реке - уж
очень  приглЯнулсЯ  мне  на  отмели  огненный  куст  горной  рЯбины.  ‘ел  Я
неподалеку от брода, в тальнике.
     ‚ечерело.  € вдруг Я увидел двух людей, которые, судЯ по всему, перешли
реку  вброд.  ќто  были  „аниЯр  и  „жамилЯ.  џ  не  мог оторвать глаз от их
суровых,   тревожных   лиц.  ‘  вещевым  мешком  за  плечами,  „аниЯр  шагал
порывисто,  полы  распахнутой  шинели  хлестали  по  кирзовым  голенищам его
стоптанных  сапог.  „жамилЯ  повЯзалась  белым  полушалком, сбитым сейчас на
затылок,  на  ней  было  ее  лучшее  цветастое  платье, в котором она любила
щеголЯть  по  базару,  а  поверх  него - вельветовый стеганый жакет. ‚ одной
руке  она  несла небольшой узелок, а другой держалась за лЯмку даниЯровского
мешка. Ћни о чем-то переговаривались на ходу.
     ‚от  они пошли тропой через лог по зарослЯм чиЯ, а Я смотрел им вслед и
не знал, что делать. Њожет, окликнуть? Ќо Язык точно присох к небу.
     Џоследние  багрЯные  лучи  скользнули  по  быстрой веренице пегих тучек
вдоль  гор,  и  сразу  начало  темнеть.  Ђ „аниЯр и „жамилЯ, не оглЯдываЯсь,
уходили  в  сторону  железнодорожного  разъезда.  ђаза  два еще мелькнули их
головы в зарослЯх чиЯ, а потом скрылись.
     - „жамилЯ-а-а! - закричал Я что было силы.
     - Ђ-а-а-а! - бесприютно откликнулось эхо.
     - „жамилЯ-а-а!  -  крикнул  Я еще раз и, не помнЯ себЯ, бросилсЯ бежать
за ними через реку, прЯмо по воде.
     ’учи  ледЯных  брызг  летели  мне  в  лицо,  одежда  намокла, а Я бежал
дальше,  не  разбираЯ  пути,  и  вдруг  со  всего размаха упал на землю, обо
что-то  зацепившись. џ лежал, не поднимаЯ головы, и слезы заливали мне лицо.
’ьма будто навалилась мне на плечи.
     ’онко, тоскливо посвистывали гибкие стебли чиЯ.
     - „жамилЯ! „жамилЯ! - всхлипывал Я, захлебываЯсь слезами.
     џ  расставалсЯ  с  самыми  дорогими  и  близкими  мне  людьми. € только
сейчас,  лежа  на  земле, Я вдруг понЯл, что любил „жамилю. „а, это была моЯ
перваЯ, еще детскаЯ любовь.
     „олго  лежал  Я,  уткнувшись в мокрый локоть. џ расставалсЯ не только с
„жамилей и „аниЯром - Я расставалсЯ со своим детством.
     Љогда  Я  прибрел  впотьмах  домой,  во  дворе  был  переполох, звенели
стремена,  кто-то  седлал  лошадей,  а пьЯный Ћсмон, гарцуЯ на коне, орал во
всю глотку:
     - „авно  надо  было  гнать  из  аила  эту приблудную собаку-полукровку!
‘рам,  позор  всему  роду!  Џопадись он мне, убью на месте, пусть судЯт - не
позволю,  чтобы  каждый  бродЯга  уводил  наших  баб! Ђйда, садись, джигиты,
никуда ему не уйти, догоним на станции!
     џ  похолодел:  куда  они  поскачут? Ќо, убедившись, что погонЯ пошла по
большой  дороге  на  станцию, а не на разъезд, Я незаметно прокралсЯ в дом и
завернулсЯ с головой в отцовскую шубу, чтобы никто не видел моих слез.
     ‘колько  разговоров и пересудов было в аиле! †енщины наперебой осуждали
„жамилю.
     - „ура она! “шла из такой семьи, растоптала счастье свое!
     - Ќа  что  позарилась, спрашиваетсЯ? ‚едь у него добра только шинелишка
да дырЯвые сапоги!
     - “ж,  конечно,  не полон двор скота! Ѓезродный скиталец, бродЯга - что
на нем, то и его. Ќичего, опомнитсЯ красотка, да поздно будет.
     - ‚от  то-то  и оно. Ђ чем ‘адык не муж, чем не хозЯин? Џервый джигит в
аиле!
     - Ђ  свекровь? ’акую свекровь не каждому бог дает! Џойди сыщи еще такую
байбиче! Џогубила она себЯ, дура, ни за что ни про что!
     Њожет  быть, только Я один не осуждал „жамилю, свою бывшую джене. Џусть
на  „аниЯре  стараЯ шинель и дырЯвые сапоги, но Я-то ведь знал, что душой он
богаче  всех  нас.  Ќет, не верилось мне, что „жамилЯ будет несчастна с ним.
’олько  жалко  мне  было  мать.  Њне казалось, что вместе с „жамилей ушла ее
былаЯ  сила. Ћна приуныла, осунулась и, как Я теперь понимаю, никак не могла
примиритьсЯ  с  тем,  что жизнь иной раз так круто ломает старые устои. …сли
могучее  дерево выворотит бурЯ, оно уже не подниметсЯ. ђаньше мать никого не
просила  вдеть  ей  нитку  в иголку, гордость не позволЯла. Ђ вот вернулсЯ Я
однажды  из  школы  и вижу: дрожат руки у матери, не видит она ушка иголки и
плачет.
     - Ќа,  вдень  нитку!  -  попросила  она  и тЯжело вздохнула. - Џропадет
„жамилЯ...  ќх,  какой  хозЯйкой была бы она в семье! “шла... Ћтреклась... Ђ
зачем ушла? €ли худо ей было у нас?..
     Њне  захотелось  обнЯть,  успокоить мать, рассказать ей, что за человек
„аниЯр, но Я не посмел, Я бы на всю жизнь оскорбил ее.
     €   все-таки  мое  невинное  участие  в  этой  истории  перестало  быть
тайной...
     ‚скоре  вернулсЯ  ‘адык. Ћн, конечно, горевал, хотЯ и говорил по пьЯнке
Ћсмону:
     - “шла  -  туда  ей  и  дорога.  Џодохнет  где-нибудь. Ђ на наш век баб
хватит.  „аже  золотоволосаЯ баба не стоит самого что ни на есть никудышнего
парнЯ.
     - ќто-то  верно!  -  отвечал  Ћсмон.  -  ’олько жаль, не попалсЯ он мне
тогда,  убил  бы - и все тут. Ђ ее за волосы да к конскому хвосту! Ќебось на
юг   подались,   на   хлопок,  или  по  казахам  пошли,  ему-то  не  впервой
бродЯжничать!  ’олько  вот  в  толк  не  возьму, как все получилось, и знать
никто  не  знал,  да  и  подумать бы никто не мог. ќто она все, подлаЯ, сама
устроила! џ б ее!..
     ‘лушаЯ  такие  речи,  мне  так  и  хотелось  сказать Ћсмону: "Ќе можешь
забыть, как она тебЯ отчитала на сенокосе. ЏодлаЯ ты душонка!"
     €  вот  сидел  Я  как-то  дома, рисовал что-то длЯ школьной стенгазеты.
Њать  хлопотала  у  печи. ‚друг в комнату ворвалсЯ ‘адык. Ѓледный, со злобно
прищуренными глазами, он кинулсЯ ко мне и сунул мне под нос лист бумаги.
     - ќто ты рисовал?
     џ  оторопел. ќто был мой первый рисунок. †ивые „аниЯр и „жамилЯ глЯнули
в тот миг на менЯ.
     - џ.
     - ќто кто? - ткнул он пальцем в бумагу.
     - „аниЯр.
     - €зменник! - крикнул мне в лицо ‘адык.
     Ћн  разорвал  рисунок  на  мелкие  клочки  и  вышел,  с треском хлопнув
дверью.
     Џосле долгого гнетущего молчаниЯ мать спросила:
     - ’ы знал?
     - „а, знал.
     ‘  каким  укором  и  недоумением  смотрела она на менЯ, прислонившись к
печи.  €  когда Я сказал: "џ еще раз их нарисую!" - она горестно и бессильно
покачала головой.
     Ђ  Я  смотрел на клочки бумаги, валЯвшиесЯ на полу, и нестерпимаЯ обида
душила  менЯ.  Џусть  считают менЯ изменником. Љому Я изменил? ‘емье? Ќашему
роду?  Ќо  Я  не  изменил  правде,  правде  жизни, правде этих двух людей. џ
никому не мог рассказать об этом, даже мать не понЯла бы менЯ.
     ‚  глазах  у  менЯ все расплывалось, клочки бумаги, казалось, кружились
по  полу,  как  живые. ‚ памЯть так врезалсЯ тот миг, когда „аниЯр и „жамилЯ
глЯнули  на  менЯ  с  рисунка, что мне вдруг почудилось, будто Я слышу песню
„аниЯра,  которую  пел  он  в ту памЯтную августовскую ночь. џ вспомнил, как
они  уходили  из  аила,  и мне нестерпимо захотелось выйти на дорогу, выйти,
как они, смело и решительно, в трудный путь за счастьем.
     - џ  поеду  учитьсЯ...  ‘кажи  отцу.  џ  хочу быть художником! - твердо
сказал Я матери.
     џ  был  уверен,  что  она  начнет  укорЯть  менЯ  и заплачет, вспоминаЯ
погибших  на  войне братьев. Ќо, к моему удивлению, она не заплакала. ’олько
грустно и тихо сказала:
     - Џоезжай...  Ћперились вы и по-своему крыльЯми машете... „а откуда нам
знать,  высоко  ли  взлетите?  Њожет, и ваша правда. Џоезжай... Ђ может, там
одумаешьсЯ.  Ќе  ремесло  это - рисовать да малевать... Џоучись - узнаешь...
„а не забывай дом свой...
     ‘ того днЯ Њалый дом отделилсЯ от нас. Ђ Я вскоре уехал учитьсЯ.
     ‚от и всЯ историЯ.
     ‚   академию,  куда  менЯ  послали  после  художественного  училища,  Я
представил  свою  дипломную  работу  -  это  была картина, о которой Я давно
мечтал.
     Ќетрудно  догадатьсЯ,  что на этой картине изображены „аниЯр и „жамилЯ.
Ћни идут по осенней степной дороге. Џеред ними широкаЯ светлаЯ даль.
     €  пусть не совершенна моЯ картина - мастерство не сразу приходит, - но
она   мне   бесконечно   дорога,   она   мое  первое  осознанное  творческое
беспокойство.
     €  сейчас бывают у менЯ неудачи, бывают и такие тЯжелые минуты, когда Я
терЯю  веру  в себЯ. € тогда менЯ тЯнет к этой родной мне картине, к „аниЯру
и „жамиле. Џодолгу Я смотрю на них и каждый раз веду с ними разговор:
     "ѓде  вы  сейчас,  по каким дорогам шагаете? Њного у нас теперь в степи
новых  дорог  -  по  всему Љазахстану, до ЂлтаЯ и ‘ибири! Њного смелых людей
трудитсЯ  там.  Њожет,  и  вы  подались  в те краЯ. ’ы ушла, моЯ „жамилЯ, по
широкой  степи,  не  оглЯдываЯсь.  Њожет,  ты устала, может, потерЯла веру в
себЯ?  Џрислонись  к  „аниЯру.  Џусть  он  споет  тебе свою песню о любви, о
земле,  о  жизни!  Џусть всколыхнетсЯ и заиграет всеми красками степь! Џусть
вспомнитсЯ  тебе  та  августовскаЯ  ночь!  €ди,  „жамилЯ, не раскаивайсЯ, ты
нашла свое трудное счастье!"
     џ  смотрю на них - и слышу голос „аниЯра. Ћн зовет менЯ в путь-дорогу -
значит,  пора  собиратьсЯ.  џ  пойду  по степи в свой аил, Я найду там новые
краски.
     Џусть  в  каждом  мазке моем звучит напев „аниЯра! Џусть в каждом мазке
моем бьетсЯ сердце „жамили!