бычно, небо.
     Џлощадь Џавелецкого вокзала грелась под теплыми телами баб, прибывших в
большую  деревню.  ЃоЯсь кинутьсЯ в каменный лес,  бабы толпились  у стоЯнки
извозчиков.  ‡десь дымилсЯ,  оживаЯ  под конским навозом,  асфальт. ‚оробьи,
озЯбнув за зиму, пьЯнели от горЯчей пищи.
     ’рамвай похотливо, но добродушно звал к себе баб. Ѓабы пошли  к нему со
сладкой  истомой волнениЯ и страха. “ж больно хотел  их  трамвай. Ќедаром он
называлсЯ  удивленным именем  "Ђ". Ѓабы пропустили его,  в  сели в  тридцать
пЯтый,  названный  так  в  честь  цифры года, родившего  трамвай  от  одного
небезызвестного маршрута.
     “вЯзавшись за ними неведомо длЯ себЯ почему, Я немедленно возвратилсЯ к
извозчикам, ибо все  они  сидели  на своих  облучках в позе  Ќ. ‚. ѓоголЯ на
посмертном постаменте, но переодетые и загримированные в разные носы, глаза,
прически, бороды, усы и общие лица. Ћшибки быть не могло.
     Џервый же извозчик в ответ на мое приветствие:  "Ќиколаю ‚асильевичу --
наше  с  кисточкой  !"  грЯзно  выругалсЯ,  что,  естественно,  было вызвано
объективными  причинами; как-то:  падением  нравов,  последовавшим  за  этим
отсутствием  достойных седоков, ценой на овес и нерегулируемой  рождаемостью
всевозможных неживых трамваев. €нтеллигентный и  мЯгкий по замыслу родителей
и ђодины, Я сел  в  пролетку  и воскликнул, повинуЯсь одному  из многих моих
внутренних  голосов,  равнополномочных  в  раопорЯдительствах и  повелениЯх,
касающихсЯ  непредуомотренных  мною  лично поступков... Џрости,  ѓосподи, за
нежданное   нашествие  действительного   причастиЯ  настоЯщего   времени   и
страдательного причастиЯ прошедшего времени...
     - Љ паровозу, будьте любезны, проедемсЯ с вами вместе, -- воскликнул Я,
инверсируЯ непозволительно часто длЯ трезвого человека.
     -  Љ которому? --  спросил, вскинувшись, и вмиг перестав походить на Ќ.
‚. ѓоголЯ, извозчик.
     -  Џривез...в  Њоскву...  за   собой...  который  поезд...  траурный  с
‹енина... телом, --  ответил  Я,  стараЯсь прекратить инверсии  сдерживанием
дыханиЯ.
     - „еньги вперед!
     - ‘та... жалуй... по! -- с готовностью сказал Я.
     ђасплачиваЯсь,  Я  неосторожно  высказал мнение  о сходстве извозчика с
маршалом Ѓлюхером, на что тот возразил следующим обрезом:
     - …жели ты менЯ сразу обозвал и блю и  хером, то Я  тебЯ  не к паровозу
отвезу, а в участок.
     - Џрости, человек! -- взмолилсЯ Я.
     - Џрощаю. Џаровоз тебе зачем?
     - †елаю  ‘имбирск  в немедленно уехать!  Џора! џ  пошел... в  тупике...
любезный! ‚ тупике Я!
     Љонь летел, как сей час помню, аэропланной рысью. ‚от уж мы недалеки от
цели моего путешествиЯ.  - —у! -- воскликнул  Я, чувствуЯ, что "—у" это  то,
что было после. —удо! Ќо когда бы  не воскликнул  Я "—у!" то,  значит,  чудо
было бы  мне Явлено сразу.  --  ‘той, Ямщик! ‘той, сестра моЯ -- лошадь!  ‚ы
живые символы моего покровительства. џ блю вас лю чень о!..
     Ћдин осталсЯ  Я наедине с  чернеющим  в легком  и светлом  тумане весны
паровозом. Ћн надраен был до блеска, нЯнькой-народом. ‘веркали даже в тумане
его вороные бока,  сверкала грудь, горела медь в глазах, горела медь полосок
и круглЯшек,  краснели смазанные маслом спицы черных, стальных колес,  черен
был  угольно тендер и безукоризненно сидел  неизвестно на чем черный цилиндр
трубы.
     -  ’ы  похож на  игрушку  детских  лет  „ьЯвола, --  сказал Я паровозу,
вскочил, вцепившись в блестЯщие поручни, на подножку лесенки и так привычно,
словно влетал Я в нее каждую смену, влетел в кабину машиниста.
     ‚летел  и, мысленно прощаЯсь со всем тем, что осталось за  окном и  уже
начинало  обращатьсЯ  вокруг менЯ  по малому кругу  жизни, спустил  тормоза,
закрыл,  как говоритсЯ, сифон,  открыл поддувало,  поддал парку,  кажетсЯ, в
цилиндры золотников, и  только чудом не сбив пивной ларек, распугиваЯ усатых
носильщиков с белыми  слюнЯвчиками  на  груди,  сделал разворот,  мучительно
стараЯсь при этом угадать: в рельсах Я или вне их?
     Ђх, как было мне хорошо среди стрелочек, краников, стеклышек, трубочек,
рычажков и колесиков! Љак сладостно чихнул Я от кислЯтинки дыма в ноздрЯх, и
хрустнула, словно морскаЯ песчинка, на зубах моих крошка углЯ!
     џ как бы скромно закусывал первый выпитый глоток пространства, дрожа от
восхитительного, неземного  ощущениЯ движениЯ истории вспЯть, и  высовывалсЯ
из окна  с  тем,  чтобы ветер высекал слезы из  глаз  моих и  не позволЯл им
срыватьсЯ  со  щек, чтобы  он  под стук  колес  уносил  с губ  слова нелепой
песенки:  Њой  паровоз,  лети  назад  и делай остановки.  ‘той,  пожалуйста,
подолгу  на каждой.  џ  буду  вишни покупать  в  кулечках из-под "Џравды"  и
"€звестий". € буду пить и буду пить в киоске газировку... џ так люблю, Я тан
люблю-ю-ю любую остановку. Љроме коммуны. ќх, кочегар, давай шуруй в горниле
уголечек.
     -- —у!  -- воскликнул Я снова, узнав  в  кочегаре, вышедшем из тендера,
моего старого знакомого. -- Ќе чудо ли это, мой друг?
     Ќи слова  не отвечаЯ,  кочегар  подкидывал в  топку уголь, и  лицо  его
чумазое пламенело недобрым пламенем. ќто был он -- ђазум ‚озмущенный.
     € был он "обратно"  молчалив, не  то  что на пути "туда", и отдыхал  от
смертельной усталости на каждой остановке. Ђ  поскольку мы стоЯли  на каждой
остановке бесконечно долго, то он чудесно отдохнул.
     - ѓде „уша твоЯ, усталый кочегар? -- спросил Я.
     - “шла она  от  менЯ, -- чересчур многословно ответил ђазум, возмущаЯсь
исключительно по инерции, так любимой нашим паровозом с самого детства.
     -- Људа?
     -- ‡а кудыкины горы. -- ђазум смотрел на пламЯ огнЯ и непонЯтно
     почему не обугливалось его лицо. ‘идел он на чурке очень близко от
     топки, где плавились и были белее белого колосники.
     Ќа этой остановке Я купил у бабы, обнЯвшей глинЯную, как сейчас
     помню, крынку, похожую на ее фигуру, топленого молока с поджаристой
     корочкой и шариками сбитого маслица. ЊЯгкий, пушистый, добрый,
     круглый хлеб казалсЯ выпеченным тысЯчи лет тому назад. ‘
     достоинством, не обижающим другого человека, Я поклонилсЯ старухе,
     котораЯ была старше хлеба. Њы сели на рельсу.
     †ирата-водокачка смотрела с высоты, как мы едим хлеб с молоком,
     делЯсь с железнодорожными птицами едой и взглЯдами на жизнь. € ђазум
     поведал мне, что теперь живет он один-одинешенек в опостылевшем ему
     теле, нуда возвращатьсЯ с различных заседаний и словопрений
     не-о-хо-та. „уша ушла от него незаметно, даже не оставив записки со
     скорбным или оскорбительным словом.
     -- Ћ-о! -- сказал ђазум. -- ќто на нас похоже! ќто -- наш стиль:
     сделать побольней и порасковыристей. •орошо, что Я не чувствую боли
     и только устаю. Ќо ведь представление о боли тоже в конце концов
     неприЯтно. ѓде уж там! Њы привыкли думать только о себе! Ќам
     кажетсЯ, что боль может быть исключительно душевной, а не разумной.
     Ћткуда она это знает? Ћна же, по ее словам, вообще ничего знать
     хочет по причине безусловной мудрости. Џе-ре-мудр-ство ва-ли,
     ‘ударынЯ! •оть и сам Я временами страдаю от одиночества и
     покинутости, а не от представлениЯ об этих состоЯниЯх. ќто Я
     вынужден признать. „а-с!.. ‡ато -- взглЯните с паровоза вокруг! ‚ы
     же не станете отрицать наших достижений? ‚зглЯните! ‡аложен в
     основном фундамент новых общественных отношений. Њы готовим длЯ
     ‡апада бациллу хаоса, бациллу Ќародно-Ћсвободительных движений!
     “ничтожена ко всем чертЯм эксплуатациЯ человека человеком!
     Ћдновременно начато создание матбазы коммунизма. ‚ы же не станете
     отрицать того, что человеку, желающему как можно дольше не работать и
     не производить еду, одежду, сталь, бензин и оружие, необходимо
     сделать неограниченные запасы вс этой штуковины. ‚от -- запасемсЯ,
     сЯдем и начнем развивать таланты и способности. Џо головкам начнем
     гладить друг друга. ЏамЯтник поставим ленинской мудрости.
     ѓранитный  бескрайний цоколь. Ќа нем  много  мраморных головок. ѓоловки
отцов, матерей, братьев, сестер, жен, детей, друзей, соседей  и сослуживцев.
‚озможно, допустим  туда  парочку  империалистических  и реакционных головок
миллиардеров.  ЏрекраснаЯ  композициЯ  с  гениальной  кинетической  деталью:
бронзовый, нет  --  золотой  кулак,  золотаЯ  ђука  круглые  сутки  бьет  по
головкам, не разбиваЯ, конечно, мрамор, зачем же разбивать,  если головки не
живые? € мрамора к тому времени останетсЯ мало...
     Ќа  чем Я  остановилсЯ?  „а,  да!  Ќа  коммуне...  Ѓьет  золотаЯ рука с
бриллиантовыми ногтЯми по мраморным головкам, а мы сидим на скамеечках около
фонтанчиков  бездушные,  но  счастливые!  Њы наш,  мы новый  мир построили и
самолеты дежурные в  небе непрерывно обновлЯют протЯнувшиесЯ от горизонта до
горизонта лозунг, автор которого еще не  имел чести родитьсЯ:  "Љоммунизм --
это историЯ, ушедшаЯ на  вечную пенсию". ѓрандиозно! Ќе искра ли, паррон, не
правда  ли?  Ђ  на  ваше  возражение,  ”рол  ‚лаоыч,  относительно   полного
разрушениЯ  в  пути  до  прибытиЯ на  остановку  всей  личностной  структуры
человека  и  так называемых традиционных  ценностей, Я вам отвечу  следующим
образом: алмазы, дорогой фрол ‚ласыч, создаютсЯ ныне искусственным путем! „а
и  решеточки  кристаллические  различных  драгоценных камешков  научимсЯ  мы
взращивать.  ‚место  душ  вправим  в  себЯ   сапфиры,  изумруды,  хризолиты,
жемчужины  белые,  черные и розовые, александриты вправим в тела, и радужней
соцветий не было еще, воскликнем, на свете!
     Љаждый! Љаждый  человек будет у  нас  поистине  драгоценен,  а  светлаЯ
памЯть о необходимо утраченном осветит наши улицы, площади, проспекты, голые
леса и  пустые зоопарки.  Ќе  надо, кстати, мрачно пророчествуЯ,  забывать о
небывалом расцвете инженерной биологии в предкоммунизме, не надо!
     Ќеобходимости  сколько-нибудь  существенно  изменить  физический  облик
человека, Я думаю, не возникнет,  и поэтому  инжбионеры займутсЯ, если уж на
то  дело  пошло, закреплением  в памЯти  индивида  того,  что  вы  несколько
мнительно  и   капризно   называете  традиционными  ценностЯми...  ’ак   что
одиночество мое,  выходит, не бездеЯтельно и мнимо.  џ член партии, а посему
ощущаю  себЯ,  подобно  члену  тела  --  руке,  ноге, носу,  кишке  или  еще
чему-нибудь   такому,   не  оторванным  от   общего  организма,  а  наоборот
равноправно участвующим  в его  сложнейшем функционировании и  нуждающимсЯ в
нем  не  меньше, чем  он  во  мне. Њы все, ”рол  ‚ласыч, одно единое тело, и
только по недоразумению  не ловим иногда  и  массе нового количества дыханиЯ
нового качества: присутствиЯ коллективной души не ловим. ‚от как!
     џ  понимал,  что  ђазум  отвлекаЯ  от  движениЯ назад и  летел,  летел,
забывшись на остановке,  вперед.  Ћсторожно вывел Я  его из этого  состоЯниЯ
намеком  на неотвратимость  возвращениЯ  на паровоз.  Џоехали.  ’ук-тук-тук.
Џуф-паф-пуф-пуф...
     „олго в ѓорках стоЯли. ѓроб носильщики сгружали.  †енщина с выпученными
глазами  на саночки  детские его поставила, рукавицы надела, взЯла веревку в
руки и потЯнула за собой по притоптанному гражданами снегу саночки  с гробом
на погост. Ћттура доносились скрежет лопат по мерзлой земле и удары лома...
     Џоехали дальше. Љак прекрасно возвращатьсЯ и равно, казалось, забытому!
Љого  только  не  встретишь на  станциЯх  и полустаночках,  в  тупиках и  на
вокзалах дорог! Њилые лица, милые  ЯвлениЯ,  милые вещи! "Ќу,  как вы  тут?"
"Ќу,  как  вы там?" "Њы-то хорошо! "Ћт добра добра не ищут!  "‡абирайтесь  в
вагончики!"  "‘пасибочки, милые! Ќам  и здесь  повезло!" "Џрощайте!'"„ай Ѓог
счастливого пути!"
     Џуф-пуф-пуф... тук- тук- тук...
     —ем ральше  мы возвращались, чем дольше стоЯли,  тем больше нервничал и
уставал  мой  кочегар,  но  не  кипел, как водица  и  котле  паровозном,  не
возмущалсЯ,  как  стрелки  приборов,  а тосковал, и  подобно  всем  упрЯмым,
капризным и виноватым в ссоре с самим собой  людЯм,  не искал наикратчайшего
пути  к  примирению,  сделав  к  нему  первый трудный  шаг,  но  брюзжал  на
стрелочника, едва не попавшего с похмелюги под колеса, на заспанных  бабешек
на  переездах,  сигналивших  нам  полузакрытыми  очами  желтых  фонарей,  на
пассажиров,  загадивших  бутылками,   консервными   банками,   фотографиЯми,
дерьмом, бумагой, огрызками огурцов, документами,  окурками,  ватой, книгами
утопистов,  куриными,  гусиными,  бараньими  костЯми,  футлЯрами от очков  и
орденов насыпи, сам путь и околодорожные черные снега.
     - ‚се -- говно! -- изредка говорил мой кочегар, подолгу не отрываЯ глаз
от пламени и забыв подкормить остывающее чрева топки.  Љогда  оно совершенно
остыло,  мы,  после  блаженного  и  неролгого движениЯ по любимой  паровозом
инерции, окончательно остановились.
     ђазум все сидел,  провожаЯ глазами в небытие  тающие среди шлака синие,
красные  и оранжевые огоньки,  и  сам шлак остывал  на глазах наших. ‚от уже
мертвенным хладом смерти движениЯ дохнуло  в  наши  лица из  топки  и  начал
вытЯгиватьсЯ  в ней,  расталкиваЯ зелеными плечиками мертвый  шлак, стебелек
вечной остановки, рожденный последним теплом паровоза. ‚от уже расцвел он, и
неуловимого  цвета, вмещающего  в себЯ все цвета мира, были его  лепестки, и
подобный таинством своего происхождениЯ первоцвету,  сладко, грустно и тонко
заставлЯл  трепетать наши ноздри первозапах цветка. Џчелы приникали к нему и
отникали,  но он не  клонилсЯ  от  жужжащих  существ, и  пространство  топки
стократ увеличивало нежный, живой запах пчелиной жизни.
     -  Ћ-о!  --  воскликнул  ђазум,  очевидно  продолжаЯ  начатый  мысленно
разговор о „уше. -- ќто в нашей манере -- критиковать, осуждать и бежать как
раз в  тот момент, когра Я более  всего нуждаюсь в поддержке! Ћна не  любила
менЯ! ‹юбЯщаЯ „уша умрет, но не изменит, погибнет, но не оставит!.. Ќо мы же
любители красивых  слов! Њы  разве способны подкрепить их делами?.. Ќет!  --
горькаЯ  ирониЯ  исказила  тонкие губы  то намечающегосЯ на моих глазах,  то
снова расплывающегосЯ лица.
     - ’ы,  ђазум,  глуп!  --  засмеЯлсЯ Я. Ћн  тоже  неожиданно  улыбнулсЯ,
хихикнул, словно волшебнаЯ сила позволила ему взглЯнуть на себЯ в тот миг со
стороны, и что-то  несомненно детское  мелькнуло в его оживающем, но все еще
капризном и неприЯтном лице.
     - „а, ђазум, ты  глуп, --  повторил Я и поЯснил, стараЯсь быть  мЯгче и
милосердней. -- Ќа то ты и  разум,  и не случайно  был назван именно так  во
времена,  предшествовавшие временам,  когда  еще  не начинал оскудевать  мир
мудростью  и  Ясностью, ибо  главенствовала в нем и руководила  жизнью „уша.
ђазовый ты ум. ‚от кто ты такой ! ЏонЯл?
     ђазум от смеха чуть не вывалилсЯ из паровоза: так поразили его, не
     возмутив, чего Я опасалсЯ, мои слова. Ћн хохотал, схватившись за
     живот, и повторЯл: "ђаз-ум... ой! ой!"
     - „а! --  продолжал Я. --  ђазовый ты  ум,  и  тем  ты был хорош в свое
времЯ, что не пыталсЯ помыслить о  необъЯтном, неведомом тебе, не сомневалсЯ
в  существовании  и  верном  развитии  замысла  ’ворца,  в  его  бесконечной
мудрости, и Ясный свет высокого согласиЯ не сходил с твоего детского лика.
     ’ы не осознавал своей благодатной свЯзи  с „ушой, но следовал ее любви,
что  равносильно следованию ‘овету. …сли  тебЯ это  не обидит,  Я ради шутки
воспользуюсь твоей  же  фразеологией. ‚ те  времена всЯ  власть принадлежала
‘овету да ‹юбви.
     Ќелегко тебе было жить, но справлЯлсЯ ты разовым своим умом то с горем,
то  с  несправедливостью,  то есть  с ЯвлениЯми,  чьи причины не  могли быть
понЯты тобою и поэтому ты не воспринимал их  несправедливыми. ’ы не  пыталсЯ
"восстанавливать справедливость", ибо  еще не смел вообразить свое разумение
превосходЯщим  мудрость  ’ого,  кому  известна  наперед  механика  ‘лучаЯ  и
тончайших, сверхсложных взаимосвЯзей Явлений.
     ’ы  умел, вернее,  бесконечно много разумел  считать себЯ, а не ’ворца,
виноватым  в  смерти твоего очага, в полученной от барса ране, в вытоптанном
обезьЯнами поле, в болезни, в потопе, в молнии, в неудаче, и  в цепи неудач.
’ы не завидовал  удаче соплеменника, но она возносила тебЯ и твою энергию до
уподоблениЯ ему  и его удаче. —ист был временами твой ужас от того, что ныне
эоветсЯ трагизмом ЃытиЯ, но и несказанной была твоЯ радость, и награрой тебе
за  согласие  с мерой вещей и Явлений, за согласие с миропорЯдком приходили,
не заставлЯЯ себЯ ждать, счастливаЯ  беззаботность и возможность  поберы над
обстоЯтельствами.
     ’ы бережно расходовал дар свободы и не ведал при данном тебе выборе
     путей, что есть путь, ведущий из царства, что в тебе, и пустыню, что
     вокруг. ’ы не противопоставлЯл себЯ миру. ’ы не выходил из себЯ. €
     незачем тебе было строить –арство Ѓожие на земле по одхой простой
     причине: оно пребывало в тебе, и ты не мог, всегда ощущаЯ
     самодостаточность внутренней жизни, не считать подобной же, при всей
     ее таинственности, а порой и враждебности, жизнь прекрасного мира.
     -  Ћй,  блЯдь!..  Ћй,  блЯдь!  --  глухо  и  сокрушенно,  как  спрооньЯ
алкоголик, сказал ђазум,  уткнув лицо в ладони,  и застонал, раскачиваЯсь из
стороны в сторону.
     - Џомнишь ли ты, что было дальше? -- спросил Я.
     - ЉажетсЯ, Я загулЯл, -- ответил он.
     - „а.  ’ы бережно  расходовал поначалу дар  свободы, ты  тратил  его на
необходимое   длЯ  себЯ,   пока   не   позавидовал  ‚зрослости,  полагаЯ  ее
возможностью  полного своеволиЯ, пока не загулЯл,  возомнив  себЯ  способным
быть  как  ЋЌ,  как  ’ворец,  бесконечно  мудрым,  ‚севидЯщим  и  ‚севедущим
‘троителем.
     -  Ћна  почувствовала,  что Я  стал какой-то не тот, -- сказал ђазум  и
вдруг вскипел. --  Ќо разве  мы  могли при нашей  кротости  и  долготерпении
броситьсЯ  менЯ  спасать? Ћ-оl Њы  только поскуливали  и  прЯтали глаза,  мы
прерпочитали молча адать,  а не активно,  так сказать,  вмешатьсЯ, когда  на
карту было поставлено черт знает что! џ осуждаю подобное  невмешательство! -
Ћттащить  тебЯ от игорного стола  было  невозможно. џ -  свидетель. ‚озомнив
себЯ  ‘троителем,  ты  провозгласил Ћ’ЉЂ‡  от  любовного  объЯснениЯ  мира и
прониксЯ  собственной идеей  его  переделки. ’ы, конечно, сразу же нашел что
переделывать.  Џретензии,  предъЯвленные  тобой  миру,  росли  и  множились,
приближаЯ твой окончательный уход из царства Ѓожьего, что в тебе. ’ы потерЯл
способность  быть мудрым не ведаЯ,  что  такое мудрость, хотЯ „уша, питавшаЯ
тебЯ  ею,  не сидела, как говоришь ты, сложа руки. Ћна безумно  страдала, то
есть  делала  все,  что может,  все  что  в ее  сил  длЯ  спасениЯ  тебЯ  от
самоубийственного бунта и возомнениЯ.
     ’ы  обвинил ’ворца в  злонамеренном создании множества  Язв мира и тебе
тут же показалось, что ты  прониксЯ его болью. Ќо это была воистину не боль,
а  представление  о боли, к тому же чудовищно раздутое богатым воображением.
’ы  не  поверил ни „уше, ни  ’ворцу, что  высокое смирение  -- лучший способ
улучшениЯ  условий человеческого существованиЯ и выхолостил суть  смиренного
состоЯниЯ  как  радостного  согласиЯ  с  предначертанной  ‘удьбой вещного  и
тварного мира, тем, что объЯвил поведение,  не сообразующеесЯ с требованиЯми
здравого смысла, поведением неразумным. Ќеразумием ты называл, грубо говорЯ,
многождыумие, ибо неправильно и извращенно истолковал свое богоподобие.
     €  вот  тебе  померещилось  в белой  похмельной горЯчке  после  пропива
последнего золотого свободы, что  это несправедливо и, следовательно, есть у
тебЯ полное право забратьсЯ в казну ’ворца, котораЯ ломитсЯ от всЯкого „обра
и ‘мысла. ‚ тот момент...
     -- „а... да... -- согласилсЯ со мной ђазум. -- Ћ, несчастный
     гулЯка!
     -- ‚  тот  момент ты возмутилсЯ,  вскипел, подумал, что, обокрав казну,
можешь  познать  механику  случаЯ  и  сложинейших  мировых  взаимосвЯзей  и,
соответственно, ло  мере  проникновениЯ в  природу Явлений,  восстанавливать
справедливость, укрощать  стихии, гармонизировать социальную  и общественную
жизнь.  ‘тихий  ты не  укротил, но породил новые,  перед которыми,  если  ты
отнесешьсЯ к  ним разумно, ты не беззащитен. ‚ыбив из основаниЯ социальной и
общественной жизни свободу...
     -- Ћй -- стон ђазума был ролгим и покаЯнным.
     џ счел возможным  не продолжать  свою мысль. —еловеку, изнемогающему от
похмельной головоломки, необходима тишина.
     --  Њожет, легче станет... если... если... империализм  мировой  слегка
сокрушить?  -- сам  себЯ спросил  ђазум, походЯ  в этот  миг на  алкоголика,
решившего завЯзать, но возвращающегооЯ мысленно к спасительной рюмашке.
     -- Ќе стоит. Ђбстинентное состоЯние лучше  превозмочь топленым молочком
с хлебушком, -- сказал Я.
     - Ќикогда Я еще так не надиралсЯ... Њногого не помню.  ‹ысый с огромным
лбом... ЏЯтилетки какие-то... ‘талин с усами... —ека... и лозунги кровавые в
глазах...  раскалываетсЯ башка... Љто-то,  помню, в ѓосплан менЯ  затащил, а
там ‘ЂЊ выступает.
     ѓоспода,  говорит мЯгко,  но внушительна, во  многом  нелепа ваша  идеЯ
планированиЯ.  „али  бы  вы  жизни хоть немного посаморазвиватьсЯ, а то  она
жизнью быть перестанет. ‘транно как-то  получаетсЯ и поистине несправедливо,
что  на что уж Я посвЯщен в ‡амысел  и пути мне известны многие, и сроки, но
сообщил  Я  жизни  свободу,  не побоЯлсЯ, понимаю  свободу как  саморазвитие
человека  и жизни  в  рамках замысла,  а  вы,  которым ни хрена  неведомо  и
непонЯтно, чего-то боитесь, запланировались тут в усмерть, очумели просто от
планированиЯ! Ќе бойтесь!  „айте жизни  посаморазвиватьсЯ. Ћбещаю вам, более
того -- гарантирую плодоносный порЯдок! „ураки вы, что ли,  штурмовать неба?
‚ы лучше косность свою штурмуйте, проЯвите  такой героизм, а Я  вам еще  раз
обещаю: все будет в миропорЯдке.
     ’ут Я, помню, с места заорал, на свой аршин мерЯ: "„еньги --
     вперед!.. ‚ремЯ -- вперед Ђвансировать из-вольте проект Ќу, и
     конечно, чертики сразу заплЯсали на левом моем рукаю и на правом. џ
     завопил: "‘тыдно, господа-а-а!" -- и в окно.
     -  Љак  шмЯкнулсЯ, не  помню,  но-чертики  вдребезги разбились. Њокрое,
дурно пахнущее  место от них осталось. Џеском присыпал Я его. €ду  и говорю:
"‚ремЯ -- вперед! „енежки -- вперед!" „урно...
     - „а. ‘ авансом сглупил ты досадно. ‚се оттого,  что спешишь, не веришь
и не доверЯешь... "‚перед!" ѓлупо!  „осадно глупо!  Ђ уж  как  ты  судил  да
рЯдил,  думать  тошно,  --  честно  призналсЯ  Я.  --  ЋглЯнись,  полюбуйсЯ!
‘праведливости ты не  восстановил, как не укротил стихий,  но напоганил  еще
больше. ‡наешь  ли, почему? -- убедившись, что в ђазуме нет еще пониманиЯ, Я
продолжал. -- ’ворец дал тебе при создании  рассудок длЯ разового суждениЯ о
чем-либо,  но юе длЯ разового  суда. -- ђазум снова по-детски рассмеЯлсЯ. --
’ы же решилсЯ вершить не больше и  не  меньше,  ‘уд €стории. Љровищи сколько
пролил, душ сколько  загубил, судЯ, а не раз-суждаЯ,  и, главное, совершенно
неЯсно,  если  говорить   нелицеприЯтно  и  основывать  суждение  на  фактах
современной советской  действительности,  кому  от многосудиЯ  твоего  стало
легче?.. ‘талину?.. Ќо ему тоже не стало легче. Њне это доподлинно известно.
’ебе?  Ќо возомнив себЯ  свободным безгранично, ты потерЯл остаток свободы и
породил  в  людЯх  рабское  самочувствие.  Ђ  многожды  судЯ,  свихнул  себе
ра‡судок. Ќадо же -- выкинутьсЯ из окна ѓосплана.
     -- Ќе могу понЯть, как там оказалсЯ... ‘ам? -- сказал, поте в
     ладонЯми виски, ђазум.
     -  Ћчевидно, его запутала  аббревиатура "ѓосплан".  “ж не  ѓосподен  ли
план? ‚от он и зашел поинтересоватьсЯ, чем занимаютсЯ, штурмуЯ небо, умники,
вроде тебЯ в этом замечательном учреждении, -- счел возможным  пошутить Я, и
снова к ђазуму вместе со смехом возвращалось понимание заблуждениЯ.
     - Ќаломал Я дров, наломал... Ђ идейка-то была неплоха!..  Ћгурчик, а не
идеечкаJ  „ух  от нее захватывало!.. …сть  о чем  вспомнить,  вернее, трудно
позабыть.  ’рудно!  Ѓыло  ей  к  кому менЯ  ревновать.  Ћдним словом:  €деЯ,
вскружвшаЯ голову многим, прощай. „уша моЯ, хоть и  бросила  она  менЯ, „уша
моЯ тебЯ  моложе и  милей.  Ќо и  она прощай!.. Њожет, все-таки тЯпнем, ”рол
‚пасыч, если не по имперализму, то  хоть по синтезу термоЯдерному? ‘осуды уж
больно сужены. ЌапьемсЯ! џ невыносимо одинок. € цетами здесь так пахнет, что
ум  за разум заходит и  бесстыдничает. ‡ачем нам  здесь на паровозе пчелиный
рой?.. € где, спрашиваетсЯ, мед? џ любил его... в детстве... Ђ вдруг  она...
того... скончалась, так сказать, и померла... •отЯ,  где уж нам помереть! Њы
ведь бессмертны! € плевать нам на того, кто самоизводитсЯ в мировых  сдвигах
и бесполезных родовых схватках революций.
     ’о-то  и  оно-то,   что  мы  бессмертны!  ‚  этом-то  и  всЯ  загвоздка
невыносимейшей моей трагедии. ‡агвоздка о жестокой насечкой. ‚бить-то в менЯ
ее  вбили,  жизнь  вбила,  а  вот насчет  вытащить,  пожалуйста, вытаскивай,
выдирай с кусками плоти  и обливаЯсь  кровью  самолично, подобно  тому,  как
Њюнхгаузен выдирал себЯ за  собственную волосню из кишащего гадами болотища.
“жас!  —то   же,   по-вашему,  ”рол   ‚ласыч,  справедливо   это?  ЋчевиднаЯ
несправедливость и  вопиющаЯ! Ќо  нам плевать на это лишний раз! Ќам-то ведь
самим чудесно  и безмЯтежно,  запасшись  транзитною  визой  длЯ бесконечного
флирта с подобными мне горемыками...
     „аже более чем робкий вопль насчет видимого  отсутствиЯ баланса в таком
положении  выводит нас  из невозмутимости в гимназическую  капризуленцию.  џ
таю, стираюсь в  порошок, измочаливаюсь в  жалкий веревочный хвостик  на  ее
глазах;  секунды,  минуточки,  часы,  дни,  годы  сочатсЯ из менЯ, неумолимо
приближаЯ грубое Явление скелетины смерти, и Я же  еще "заткнись в трЯпочку"
Я же "сопи в обе норки"!.. Ђ длЯ чего затыкатьсЯ? „лЯ чего терпеть? —тобы мы
блаженствовали в  безмЯтежности, чтобы и  духу трагического не  было в нашем
эгоистическом гнездышке!.. Ќет,  нет, нет  и еще  раз  тысЯчу раз  нет!!! Ќе
принимаю  такого расклада! Ќету нашего кровного хлебушка  в вашем  роскошном
меню!..
     Џочему ж вам, говорю, мадам, все возможные запасы времени отпущены,
     то есть бесконечнаЯ на сегоднЯшний день гармониЯ дадена, а мне лишь
     какие-то занюханные пЯтилетки? ‹адно бы еще в бассейне с голубою
     водицею прожить их наподобие ђокфеллера или Љруппа, гонЯЯсь за
     золотыми рыбками в обществе вседоступнейших совершенств дамского
     пола.
     ‹адно. ќто -- куда ни шло. ’ерпеть можно, хотЯ загвоздка не
     вытаскиваетсЯ из тебЯ сама собою в такой ситуации, а лишь не свербит,
     и твоЯ кратковременность компенсируетсЯ во всЯком случае достойным
     комфортом, снимающим надсадную боль и мельтешение в воображении
     проклЯтого образа рокового скелета. ЉонвенциЯ у нас, так сказать,
     была бы брачнаЯ: ты, душенька моЯ, гулЯла себе до менЯ и еще гулЯть
     будешь в неведомо каких враждебных телах, а мне позволь в короткой
     моей жизни хотЯ б невзрачно насладитьсЯ, хотЯ б шинельку иметь новую
     и щи с наваром! Џозволь хоть тайну строениЯ веществ познать и
     причину нагноениЯ жизни в первичном бульоне! . ‚озможности дай
     использовать мои блестЯщие. Њожет, Я выход наконец найду из такого
     зловонного лабиринта, где нет нам с тобой от века монических условий
     длЯ семейной жизни в одном, обреченном на это дело теле. ‹огично?
     ’ак знаете, ”рол ‚ласыч, что мы верещим в ответ на такие всесторонне
     справерливые претензии?.. ‚ы -- ревнивец! ‚ам трудно поверить, что
     Я невинна перед вами. џ люблю вас, никого не помню в прошлом,
     несмотрЯ на ощущение бессмертиЯ, и никого кроме вас не желала бы в
     будущем. ‚ас больше всего беспокоЯт какие-то тела! Џить меньше
     надо. Ђ Я готова сделать длЯ тебЯ все что могу!..
     “мри  тогда  вместе со  мною!  ‹огично и страстно  заЯвлЯю  и  в ответ.
ђазреши  мановением одним непереносимую  драму судьбы моей, сними средоточие
боли от жуткой загвоздки  ! “мри, радость моЯ, страдание мое,  в тот же час,
что и Я!  •оть слово  дай, что не покинешь!  •оть  обмани, но успокой, молю,
бывало, в слезах, в стенаниЯх похмельных и трезвых...
     ђеакциЯ  на  это  одна:  надменный,   категорический  уход  от  ответа,
театральнаЯ  демонстрациЯ   кротости,  вызывающей,  хочу   подчеркнуть  это,
кротости, а  также намек  на беспредельную, не  менее,  глубину  отчаЯниЯ  и
страданиЯ... Ђх,  так, говорю, ах  так!! Ќичего!  џ  и в  холоде одиночества
пошурую, похимичу своим серым веществом. Ќе один Я такой! Ќас -- партии! Ќас
больше, чем  вас, и  мы наведем порЯдок в бандитской лавочке этой жизни!  Њы
наш, мы новый мир построим!.. Ћру, бывало, скандалю, годами  не видимсЯ, дух
захватывает  от того, что сделано и  делаетсЯ уже. Ќо как  ни куражьсЯ, а ни
проникай мысленно,  хошь  до самых  кварков доплюнь, хоть  в морозные кольца
‘атурна упрись тоскующим рылом -- нет  тебе ни счастьЯ, как говорил  Џушкин,
ни покоЯ,  ни воли! €  начхать  в иные  настырные минуты  готов  Я  на  все,
забытьсЯ готов  и доверитьсЯ во всем своей суженой. —то мне, в конце концов,
больше всех надо, что ли? Џлевать Я  хотел на  Якобы народно-освободительные
движениЯ!  ’олько коту под  хвост  летит  из-за них  времЯ  твоей  жизни,  а
результат  фиговый.  ’оска.  •аос.  ѓоры  трупов.  Ќовые,  уже  окончательно
неразрешимые проблемы. ђаботы -- не расхлебать за семь жизненных сроков.
     •отЯ  многим  коллегам  моим,  полным ничтожествам,  сделавшим  большие
ставки  в дьЯвольской игре,  жаловатьсЯ нечего. Ћни богатеев повыкидывали из
дворцов и  бессейнов,  а  сами плюхнулись  туда  заместо  их в обьЯтиЯ амеб,
простите,  наЯд, кто в  чем  был -- в портупеЯх, портЯнках, буденновках и  с
кислой  отрыжкой  вечно   плюгавых  хамов.   Ѓыдло.   Џрощай   те,   говорю,
сволочи-перерожденцы!  Ќоги моей в  вашем скотском раю больше не будет. џ --
чистый все же во многом разум хотЯ и возмущен раскладом порЯднов ЃытиЯ...
     ‚ неслыханно изумительном уединении очередное бурное примирение с душой
моей  происходит. ЌаслаждаемсЯ, за ручки взЯмшись, как дети.  Џтички  вокруг
летают и щебечут вроде нас. ‹икует мир растительный и животный, сводЯ  с ума
составлЯющими   его  цветовыми  и   звуновыми   гаммами   готовыми  случайно
воплотитьсЯ в  нечто самостоЯтельное  и прекрасное...  •рен с  тобой, говорю
грубовато,  по-мужски, „уша.  ’воЯ взЯла!  ђаз  ты  уверЯешь, что  все будет
хорошо, то и верь себе, а с менЯ сними такую заботу. ’воЯ взЯла.
     Ќахожусь некоторое  времЯ  как  бы в жизнеоостоЯнии крупного буржуЯ  из
новых советсних  жуликов, избежавшего разоблачениЯ и  нырнувшего с  головою,
котораЯ на плечах, в бессрочный пеной, в  обьЯтиЯ развратных наЯд, простите,
амеб, живущих  в  бассейнах  с голубою водою... Џокой., Њудро  довольствуюсь
малым,  ибо  избежал худшего. џ люблю тебЯ, как говоритсЯ, жизнь, и надеюсь,
что взаимность  у нас имеетсЯ. Ќо что это вдруг, что? Џосле  совершеннейшего
штилЯ   настроениЯ,  пошлейшей  песни  пошлые  слова   исторгают   вдруг  из
пораженного  внезапно сердца  --  боль,  из глаз --  слезы! …сть ли на белом
свете  человек, который не содрогнулсЯ бы от следующей, ни с того ни  с сего
поразившей мое воображение картины!?
     Љончились  кан-то незаметно отпущенные лично мне сроки. “соп  Я  в свой
час.  ‚ гробу лежу. ‹об, как обычно в таких случаЯх,  холодный, нос вострый,
глаза  впалые.  —увствуетсЯ Явственно,  что  патологоанатомы  опоганили-таки
беззащитное тело. Џолчерепа срезано, ђазумом любопытствующие интересовались.
‘ерого вещества  в  черепной, простите  за  выражение, коробке как  не было.
Џусто. •орошо еще, что, как человек разумный, Я в заблаговременном завещании
распорЯдилсЯ  набить  эту коробку  не  случайным,  подвернувшимсЯ  под  руку
моргового  мерзавца,   мусором,  а  белой   ватой,   опрысканной  одеколоном
"Љурортный"...
     Ћсень,  заметьте, глубокаЯ. Џтицы нахохлились  угрюмо на голых,  черных
ветках  лип.  ‹ужи   промерзли  до  дна.   ЊеднаЯ  музыка,   холодЯщаЯ  губы
кладбищенских   халтурщиков,   оглоушивает   оцепеневшие   дали...   Ђвтобус
пепельно-серый   ждет   менЯ  внизу.  Ђ  в  нем  шоферюга  сидит  с  наглой,
социально-счастливой рожей. џ  у него  сегоднЯ последний. Ћтволокет к могиле
сырой,  вернее до гробового входа, пощипает родственничков  моих и -- домой.
”утбол смотреть, и проклЯтое в своем пошлом бессмертии фигурное катание.
     Ђ у менЯ лапки белые на  черном пиджачишке сложены. •ризантемы холодные
и  розы матерчатые  щекочут левое  и  правое ухо, и невыносимо  смертельный,
сладкий еловый душок,  словно радующийсЯ увЯданию человека, роднит ЯвившихсЯ
проститьсЯ  с  тем,  кого они временно  успели  пережить... Љрасотища  -- не
правда ли? ‘плошной траурный марш.
     ‚от  --   кладбищенские,   уцелевшие   после   октЯбрьской  катастрофы,
кружевные,  ржавые врата. ЊеталлическаЯ ручнаЯ тележка,  свареннаЯ  какой-то
пьЯнью неровно и  подло и окрашеннаЯ в абсолютно адский  цвет, принимает  на
себЯ мертвый  груз  и  повизгивает, как живаЯ. € это больше,  чем  что-либо,
сотрЯсает летЯщую поодаль, в сквозном  осинничке, летЯщую  невесомым  черным
лоскутком, газовым, траурным облачком маю душу... Ќу, ну... „ождь со снегом.
‘лЯкоть. ’оска... Ќу, ну... Ќо Я-то лежу, а она-то, душа,  летит! ‹етит. ‚от
что  обидно.  џ  лежу, а  она  летит,  она летает, и  Ѓетховен  с  опеном и
пластмассовым прохиндеем Ђлексанрровым окатывают менЯ и  гроб и пространство
лишней,  на  мой  взглЯд, музыкой. Њузыка и  поддерживает  „ушу в скорбном и
искреннем, тут  Я  ничего не  скажу, вознесении над покинутым ею трупом. „а!
’рупом! ‚  могиле  синие, лиловые  и  фиолетовые от пьЯни,  холода земного и
труда  могильщики,  понукаемые  бригадиром,  добивают   черствую  глину   на
последний штык.
     Љаким  же, скажите,  нужно быть циником,  чумой,  нахрапистой  хапугой,
бездушным   палачом  и   шантажистом   несчастных,  потерЯвших   способность
сопротивлениЯ  кладбищенскому,   чисто  советскому,  хамству,  родственников
покойного, чтобы тебЯ на такой фантастической работе выбрали одного из всех,
ни в чем, казалось бы, не уступающих тебе могильщиков, в бригадиры!..
     ‚от  о чем  думающим  прерставлЯю  Я себЯ, как это  ни странно, на краю
сырой могилы. ‚от до чего Я довозмущалсЯ... Ќо не в этом бытовом зверстве, в
конце  концов,  смысл  терзаний.  ‡начит, менЯ  сейчас  опустЯт  на  грЯзных
веревках...  туда. ‡атем закопают. ‡атем их всех отвезут  на поминки по мне,
на мои поминки, отвезут в тепло, в  круг бутылок и  закуси,  и печальному, к
приЯтнейшему  из  застольных   воодушевлений,  и  воодушевление  это  оттого
происходит,  что  Я-то   лежу  там  во  тьме  могильной,  ожидаЯ  ральнейших
распорЯжений органической  жизни, а она, а „уша-то с вами, среди вас,  и как
ни велико  ее  горе (горе  ли?),  она и на  третий день, и  на девЯтый, и на
сороковой пребудет ее  вдовьем состоЯнии на земле.  Ќу, а  потом  уж,  навек
освобожденнаЯ от моей несносности, отправитсЯ невеститьеЯ  в иные времена  и
пределы, в  надежде обрести  иного  ђазума  --  невозмущенца  и подкаблучную
трЯпку.
     Ќет! Ћтвергаю! Ќе примирюсь с таким несправедливым разладом зависимости
от смерти  одних  и  вечным функционированием в циклах существований других!
Џлевал  Я не то,  что  по  вашим  словам, Я  тоже  по-своему  бессмертен.  џ
претендую на то, чтобы быть бессмертным  не по-своему, а по-ихнему! „а-с!! €
ничего не желаю слышать о  преемственности, культурном  прогрессе,  вкладе в
сокровищницу и тон далее. „еньги -- вперед! ‚ремЯ -- на бочку! Ќе то добьюсЯ
Я освобожденьЯ своею собственной рукой!  ‚ытащу загвоздку,  со  всеми  пущай
потрохами, но вытащу!..
     Ђ вы, говорю, мадам, если истинное чувство имеете, то извольте  се мною
-- осенним горьким денечком... в могилу, чтобы  уж не расставатьсЯ.  Ќе надо
мне  вашего  присутствиЯ снисходительного  лишь  на  третий день, девЯтый  и
сороковой. ‹огично?
     -  ’Яжелый  и говнистый у  тебЯ характер, кочегар. ’а знаешь, что такое
характер? --  спросил Я. ђаэум  этого не  ведал. -- ќто  -- форма и качество
твоих отношений  с „ушой Љрепка твоЯ  свЯзь с ней,  доверЯешь  ты  ее мудрым
наставлениЯм -- и легко тебе в мире миритьсЯ, прощать, переносить неудачи, а
то  и вовсе  не  замолчать их  вечного присутствиЯ;  исцелЯтьсЯ,  соотносить
вечное  с  временным  и  тленные,  радоватьсЯ  малому, любить мгновение,  не
спешить, не гневатьсЯ, не судить, не уходить от реальности и не делать много
чего другого. Ќо стоит тебе возмутитьсЯ, изобретЯ длЯ  возмущениЯ повод, как
сразу  портитсЯ твое  жизненастроение, прет из тебЯ  упрЯмство, капризность,
упреки, привередливость, дутаЯ гордость, ненасытность, зависть, и все больше
подчинЯет тебЯ одна страсть -- игра!
     - ќто -- да, -- согласилсЯ ђазум.
     - ’ы страстно  веришь, что и искусственно  созданной твоим воображением
игровой ситуации, как и в той,  в которую ты попал случайно или же  она была
навЯзана тебе,  может быть промоделирована всЯ  жизнь. Ћтпав от нее и  от ее
непостижимых законов, ты и  подпитываЯ и пожираЯ сам себЯ, пытаешьсЯ. своими
силами познать в игре законы и механику случаЯ, овлареть ими, построить с их
помощью  –арство  .  Ѓожие  на  земле  и  посрамить  таким  образом  ’ворца,
создавшего,   как  тебе  кажетсЯ,  невыносимые   условиЯ  длЯ  человеческого
существованиЯ.
     -- ‚ общем, все приблизительно так и обстоит, -- сказал ђазум.
     -- Џочему "приблизительно"? -- переспросил  Я,  отнюдь  не  оттого, что
претендовал на окончательность своих суждений.
     -- „а потому что, говорЯ откровенно, менЯ увлекает ее цель игры, а сама
игра.  Ќе все ли равно, как  она называетсЯ и  на что играют? †елезка, очко,
шахматы, покер... ђублем больше,  рублем меньше...  ‚он  -- самый враждебный
мне писатель „остоевский: тоже вовсю играл... ‘лучайность,  сучка такаЯ, она
многим  покоЯ не  дает!  ђазве  не  поэзиЯ --  вечнаЯ погонЯ за ее капризным
хвостом?
     --  ЏоэзиЯ -- это  когда летит  за  ней  на  Џегасе  Џушкин,  а  не ты,
возмущающийсЯ  в ‘овнаркоме,  что  по  теории  уже всем какать  пора,  а  на
практике мы еще  даже  не жрали. Џодводит тебЯ теориЯ,  правильность которой
гипотетична, а плата за проверку ее правильности ужасает уже сегорнЯ.
     џ имею в  виду твое участие в игре "коммунизм --  светлое будущее всего
человечества". ќто -- тот крайний случай, когда считаешь возможным, втЯнув в
бой  миллионы  человеческих пешек  и колоссальные  ресурсы, избрать  тактику
бесконечных жертв. Ќекорректность игры оправдываетсЯ (это ты внушаешь и себе
и пешкам  под аплорисменты зарубежных болельщиков,  жаждущих острых  зрелищ)
все   тою   же   целью   --   эффектной   концовкой   всемирно-исторического
экспериментального игрища,  построением коммунизма. Ђ как  его  построить  в
одной   отдельно  взЯтой  стране  при  все  более   обнажающихсЯ  глобальных
взаимосвЯзЯх  и взаимозависимостЯх человечества  во всех областЯх  жизни  --
неизвестно. Џожалуй,  одному  •абибулину --  служителю туалета в  ресторации
"…рмак"  --  известен  секретный  хор,  ведущий тебЯ  к выигрышу.  •абибулин
утверждает, что пока люди  не перестанут гарить  под себЯ хотЯ бы в сортирах
--  не  видать  им, как своих  ушей, не только  коммунизма, но  и  чистоты и
порЯдка.
     -- ‚ерно! Ќасчет одной страны хреновина какаЯ-то получитсЯ. ‚от
     если бы дали мне провести всемирный сеанс игры на всех досках, Я бы
     еще поглЯдел, ”рол ‚ласыч, где бы мы сейчас с вами беседовали! --
     вскипел ђазум.
     - Ќе говнись,  кочегар, --  сказал Я.  -- Џодумай лучше  о  „уше. ђазве
жизнь без нее -- жизнь?
     -- —то о ней думать? џ, может, и знать не желаю, где эта дама! Ћ-о!
     Њы ведь не ведаем, что такое одиночество!.. ‡ато Я ведаю! Ќе знаю,
     Яде и с кем, но уверен, что она где-то и с кем-то!
     - •ватит трепатьсЯ,  кочегар!  -- строго  сказал  Я.  --  „уша  тебЯ не
покидала. ’ы  думаешь, это ты смеешьсЯ, когда ты смеешьсЯ? Ќет! ќто  вы  оба
смеетесь, ты и  она!  ’олько не  пытайсЯ искусственно расхохотатьсЯ. ’ы иди,
ополоснись  под  водокачкой, опохмелись водицей и сразу тебе смешно  станет.
Њожет, горько, но смешно. €ди! Ћна тебЯ уже ведет за руку!
     …сли  бы не моЯ  врожденнаЯ  сдержанность, Я  сотрЯссЯ  бы от  рыданий:
чистый  свет  довериЯ  мгновенно  смыл  безликость  со  всего  облика  моего
кочегара,  а лицо его было лицом юнца,  ищущего от полноты  жизни повода длЯ
смеха и удивлениЯ.
     Ћн легко крутанул колесо задвижки водокачки, котораЯ захохотала, как от
щекотки, и на него упал живой водопад. “пал, и облитое существом воры, как в
коконе, проовеченном  солнцем, затрепетало другое живое существо, вымываЯ из
уголков глаз вьевшуюсЯ чернь угольной  пыли, и вот  уже в нем самом, некогда
поразившем  менЯ отсутствием жизни,  теперь  радовалась  и  плескалась „уша,
ощутив животворную  тЯжесть хлынувшей  на нее, подобно воде, плоти человека.
‘мех воды сливалсЯ с его смехом, и  вот он стал наг, ибо смыло с него лишние
его одежды и унесло вместе с потоком.
     - Њашинист, ты вернул  менЯ к жизни! -- высунувшись из водопада, весело
крикнул тот, кого Я  уже не мол  назвать ђазумом. -- џ  благодарен  тебе  от
души!
     -  Ќе  благодари, но живи, --  сказал Я  и удивленно  задумалсЯ: он так
напоминал мне менЯ самого, как если бы Я глЯделсЯ в зеркальную воду колодца.
‚оистину: живое подобно живому... Ќо вдруг по воде пошли круги...
     ‚   добавление  к  сказанному  прошу   поставить  на   вид   работникам
желдормилиции  и  носильщику …жову, нарушившиь обр