‚иктор Ђстафьев. Џечальный детектив

Ћцените этот текст:
‚иктор Ђстафьев. Џечальный детектив

---------------------------------------------------------------
‚иктор Ђстафьев. ‘обрание сочинений в пЯтнадцати томах. ’ом 9.
ЉрасноЯрск, "Ћфсет", 1997 г.
Ћригинал этого текста находитсЯ в библиотеке ‘ергеЯ ”ролова
http://www.fro196.narod.ru/library/astafiev/astafiev.htm
---------------------------------------------------------------

ѓлава перваЯ

‹еонид ‘ошнин возвращалсЯ домой в самом дурном расположении духа. €
хотЯ идти было далеко, почти на окраину города, в железнодорожный поселок,
он не сел в автобус -- пусть ноет раненаЯ нога, зато ходьба его успокоит и
он обдумает все, что ему говорили в издательстве, обдумает и рассудит, как
ему дальше жить и что делать.
‘обственно, издательства, как такового, в городе ‚ейске не было, от
него осталось отделение, само же издательство перевели в город более
крупный, и, как, наверное, думалось ликвидаторам, более культурный,
обладающий мощной полиграфической базой. Ќо "база" была такой же точно, как
в ‚ейске, -- дрЯхлое наследство старых русских городов. ’ипографиЯ
располагалась в дореволюционном здании из крепкого бурого кирпича, прошитого
решетками узких оконец по низу и фасонно изогнутыми по верху, тоже узкими,
но уже вознесенными ввысь вроде восклицательного знака. Џоловина зданиЯ
вейской типографии, где были наборные цехи и печатные машины, давно уж
провалилась в недра земли, и хотЯ по потолку сплошными рЯдами лепились лампы
дневного света, все равно в наборном и печатном цехах было неуютно, зЯбко и
что-то все времЯ, будто в заложенных ушах, сверчало или работал, закопанный
в подземелье, взрывной механизм замедленного действиЯ.
Ћтделение издательства ютилось в двух с половиной комнатах, со скрипом
выделенных областной газетой. ‚ одной из них, окутавшись сигаретным дымом,
дергалось, елозило на стуле, хваталось за телефон, сорило пеплом местное
культурное светило -- ‘ыроквасова ЋктЯбрина Џерфильевна, двигаЯ вперед и
дальше местную литературу. ‘ыроквасова считала себЯ самым сведущим
человеком: если не во всей стране, то в ‚ейске ей по интеллекту равных не
было. Ћна делала доклады и отчеты о текущей литературе, делилась планами
издательства через газету, иногда, в газетах же, и рецензировала книги
здешних авторов, к месту и не к месту вставлЯЯ цитаты из ‚ергилиЯ и „анте,
из ‘авонаролы, ‘пинозы, ђабле, ѓегелЯ и ќкзюпери, Љанта и ќренбурга, ћриЯ
Ћлеши, ’регуба и …рмилова, впрочем, и прах ќйнштейна с ‹уначарским иногда
тревожила, вождей мирового пролетариата вниманием тоже не обходила.
‚се уже давно с книгой ‘ошнина решено. ђассказы из нее напечатаны пусть
и в тонких, но столичных журналах, разочка три их снисходительно упомЯнули в
обзорных критических статьЯх, он пЯть лет простоЯл "в затылок", попал в
план, утвердилсЯ в нем, осталось отредактировать и оформить книгу.
Ќазначив времЯ делового свиданиЯ ровно в десЯть, ‘ыроквасова Явилась в
отделение издательства к двенадцати. Ћпахнув ‘ошнина табачищем,
запыхавшаЯсЯ, она промчалась мимо него по темному коридору -- лампочки
кто-то "увел", хрипло бросила "€звините!" и долго хрустела ключом в
неисправном замке, вполголоса ругаЯсь.
Ќаконец дверь рассерженно крЯкнула, и стараЯ, плотно не притворЯющаЯсЯ
плица пустила в коридор щель серого, унылого света -- па улице вторую неделю
шел мелкий дождь, размывший снег в кашу, превративший в катушки улицы и
переулки. Ќа речке началсЯ ледоход -- в декабре-то!
’упо и непрерывно ныла нога, жгло и сверлило плечо от недавней раны,
долила усталость, тЯнуло в сон -- ночью не спалось, и опЯть он спасалсЯ
пером и бумагой. "ЌеизлечимаЯ это болезнь -- графоманство", -- усмехнулсЯ
‘ошнин и, кажетсЯ, задремал, но тут встрЯхнуло тишину стуком в гулкую стену.
-- ѓалЯ! -- с надменностью бросила в пространство ‘ыроквасова. --
Џозови ко мне этого гениЯ!
ѓалЯ -- машинистка, бухгалтер да еще и секретарша. ‘ошнин осмотрелсЯ: в
коридоре больше никого не было, гений, стало быть, он.
-- ќй! ѓде ты тут? -- ногой приоткрыв дверь, высунула ѓалЯ коротко
стриженную голову в коридор. -- €ди. ‡овут.
‘ошнин передернул плечами, поправил на шее новый атласный галстук,
пригладил набок ладонью волосы. ‚ минуты волнениЯ он всегда гладил себЯ по
волосам -- маленького его много и часто гладили соседки и тетЯ ‹ина, вот и
приучилсЯ оглаживатьсЯ. -- "‘покойно! ‘покойно!" -- приказал себе ‘ошнин и,
воспитанно кашлЯнув, спросил:
-- Њожно к вам? -- Ќаметанным глазом бывшего оперативника он сразу все
в кабинете ‘ыроквасовой охватил: стариннаЯ точенаЯ этажерка в углу; надетаЯ
на точеную деревЯнную пику, горбато висела мокраЯ, всем в городе
примелькавшаЯсЯ рыжаЯ шуба. “ шубы не было вешалки. ‡а шубой, на струганом,
но некрашеном стеллаже расставлена литературнаЯ продукциЯ объединенного
издательства. Ќа переднем плане красовались несколько совсем недурно
оформленных рекламно-подарочных книг в ледериновых переплетах.
-- ђаздевайтесь, -- кивнула ‘ыроквасова на старый желтый шкаф из
толстого теса. -- ’ам вешалок нет, вбиты гвозди. ‘адитесь, -- указала она на
стул напротив себЯ. € когда ‘ошнин снЯл плащ, ЋктЯбрина Џерфильевна с
раздражением бросила перед собой папку, вынув ее чуть ли не из-под подола.
‘ошнин едва узнал папку со своей рукописью -- сложный творческий путь
прошла она с тех пор, как сдал он ее в издательство. ‚зором опЯть же бывшего
оперативника отметил он, что и чайник на нее ставили,и кошка на ней сидела,
кто-то пролил на папку чай. …сли чай? ‚ундеркинды ‘ыроквасовой -- у нее трое
сыновей от разных творческих производителей -- нарисовали на папке голубЯ
мира, танк со звездою и самолет. ЏомнитсЯ, он нарочно подбирал и берег
пестренькую папочку длЯ первого своего сборника рассказов, беленькую
наклейку в середине сделал, название, пусть и не очень оригинальное,
аккуратно вывел фломастером: "†изнь всего дороже". ‚ ту пору у него были все
основаниЯ утверждать это, и нес он в издательство папку с чувством
неизведанного еще обновлениЯ в сердце, и жажду жить, творить, быть полезным
людЯм -- так бывает со всеми людьми, воскресшими, выкарабкавшимисЯ из
"оттуда".
ЃеленькаЯ наклейка сделалась за пЯть лет серенькой, кто-то поковырЯл ее
ногтем, может, клей плохой был, но праздничное настроение и светлость в
сердце -- где все это? Ћн видел на столе небрежно хранимую рукопись с двумЯ
рецензиЯми, на ходу написанными бойкими здешними пьЯницами- мыслителЯми,
подрабатывающими у ‘ыроквасовой и видевшими милицию, котораЯ отражена была в
его творчестве в этой вот пестренькой папке, чаще всего в медвытрезвителе.
‘ошнин знал, как дорого обходитсЯ всЯкой жизни, всЯкому обществу
человеческаЯ небрежность. —то-что, это усвоил. Ќакрепко. Ќавсегда.
-- Ќу-с, значит, дороже всего жизнь, -- скривила губы ‘ыроквасова и
затЯнулась сигареткой, окуталась дымом, быстро пролистываЯ рецензии, все
повторЯЯ и повторЯЯ в раздумчивой отстраненности: -- „ороже всего... дороже
всего...
-- џ так думал пЯть лет назад.
-- —то вы сказали? -- поднЯла голову ‘ыроквасова, и ‘ошнин увидел
дрЯблые щеки, нерЯшливо засиненные веки, нерЯшливо же сохлой краской
подведенные ресницы и брови -- мелкие черные комочки застрЯли в уже
очерствелых, полувылезших ресницах и бровЯх. Ћдета ‘ыроквасова в удобную
одежду -- этакую современную бабью спецовку: черную водолазку -- не надо
часто стирать, джинсовый сарафан поверху -- не надо гладить.
-- џ думал так пЯть лет назад, ЋктЯбрина Џерфильевна.
-- Ђ сейчас так не думаете? -- џзвительность так и сквозила в облике и
словах ‘ыроквасовой, роющейсЯ в рукописи, словно в капустных отбросах. --
ђазочаровались в жизни?
-- …ще не совсем.
-- ‚от как! €нтересно-интересно! Џохвально-похвально! Ќе совсем,
значит?..
"„а она же забыла рукопись! Ћна же времЯ выигрывает, чтоб хоть как-то,
на ходу ознакомитьсЯ с нею вновь. ‹юбопытно, как она будет выкручиватьсЯ?
Ћчень любопытно!" -- ‘ошнин ждал, не отвечаЯ на последний полувопрос
редакторши.
-- џ думаю, разговора длинного у нас не получитсЯ. „а и ни к чему времЯ
тратить. ђукопись в плане. џ тут кое-что поправлю, приведу ваше сочинение в
Ѓожий вид, отдам художнику. ‹етом, Я полагаю, вы будете держать свое первое
печатное детище в руках. …сли, конечно, дадут бумагу, если в типографии
ничего не стрЯсетсЯ, если не сократЯт план и тэ-дэ и тэ-пэ. Ќо Я вот о чем
хотела бы поговорить с вами, на будущее. ‘удЯ по прессе, вы упорно
продолжаете работать, печатаетесь, хотЯ и не часто, но злободневно, да и
тема-то у вас актуальнаЯ -- ми-ли-цейс- каЯ!
-- —еловеческаЯ, ЋктЯбрина Џерфильевна.
-- —то вы сказали? ‚аше право так думать. Ђ если откровен- но -- до
человеческих, тем более общечеловеческих проблем вам еще ой как далеко! Љак
говорил ѓете: "“ннерайхбар ви дер химмель" -- "‚ысоко и недоступно, как
небо".
—то-то не встречал ‘ошнин у великого немецкого поэта подобного
высказываниЯ. ‚идать, ‘ыроквасова в суетности жизни спутала ѓете с кем-то
или неточно его процитировала.
-- ‚ы еще не усвоили толком, что такое фабула, а без нее, извините,
ваши милицейские рассказики -- мЯкина, мЯкина с обмолоченного зерна. --
Џонесло ‘ыроквасову в теорию литературы. -- Ђ уж ритм прозы, ее, так
сказать, квинтэссенциЯ -- это за семью печатЯми. …сть еще форма, вечно
обновлЯющаЯсЯ, подвижнаЯ форма...
-- —то такое форма -- Я знаю.
-- —то вы сказали? -- очнулась ‘ыроквасова. Џри вдохно- венной
проповеди она закрыла глаза, насорила пепла на стекло, под которым
красовались рисунки ее гениальных детей, мЯтаЯ фотографиЯ заезжего поэта,
повесившегосЯ по пьЯнке в гостинице три года назад и по этой причине
угодившего в модные, почти свЯтые рЯды преставившихсЯ личностей. Џепел
насорилсЯ на подол сарафана, на стул, на пол, да еще сарафан пепельного
цвета, и всЯ ‘ыроквасова вроде бы засыпана пеплом или тленом времени.
-- џ сказал, что знаю форму. Ќосил ее.
-- џ не милицейскую форму имела в виду.
-- Ќе понЯл вашей тонкости. €звините. -- ‹еонид поднЯлсЯ, чувствуЯ, что
его начинает захлестывать бешенство. -- …сли Я вам более не нужен, позволю
себе откланЯтьсЯ.
-- „а-да, позволЯйте, -- чуть смешалась ‘ыроквасова и перешла на
деловой тон. -- Ђванс вам в бухгалтерии выпишут. ‘разу шестьдесЯт процентов.
Ќо с деньгами у нас, как всегда, плохо.
-- ‘пасибо. џ получаю пенсию. Њне хватает.
-- Џенсию? ‚ сорок лет?!
-- Њне сорок два, ЋктЯбрина Џерфильевна.
-- Љакой это возраст длЯ мужчины? -- Љак и всЯкое вечно раздраженное
существо женского рода, ‘ыроквасова спохва- тилась, завилЯла хвостом,
пробовала сменить Язвительность тона на полушутливую доверительность.
Ќо ‘ошнин не принЯл перемен в ее тоне, раскланЯлсЯ, выбрел в полутемный
коридор.
-- џ подержу дверь открытой, чтоб вы не убились, -- крикнула вослед
‘ыроквасова.
‘ошнин ей не ответил, вышел на крыльцо, постоЯл под козырьком,
украшенным по ободку старинными деревЯнными кружевами. €скрошены они
скучающими рукосуЯми, будто ржаные прЯники. ЏоднЯв воротник утепленного
милицейского плаща, ‹еонид втЯнул голову в плечи и шагнул под бесшумную
наволочь, словно в провальную пустыню. Ћн зашел в местный бар, где
постоЯнные клиенты встретили его одобрительным гулом, взЯл рюмку коньЯку,
выпил ее махом и вышел вон, чувствуЯ, как черствеет во рту и теплеет в
груди. †жение в плече как бы стиралось теплотою, ну а к боли в ноге он как
будто привык, пожалуй что, просто примирилсЯ с нею.
"Њожет, еще выпить? Ќет, не надо, -- решил он, -- давно не занималсЯ
этим делом, еще захмелею..."
Ћн шел по родному городу, из-под козырька мокрой кепки, как приучила
служба, привычно отмечал, что делалось вокруг, что стоЯло, шло, ехало.
ѓололедица притормозила не только движение, но и самое жизнь. ‹юди сидели по
домам, работать предпочитали под крышей, сверху лило, хлюпало всюду, текло,
вода бежала не ручьЯми, не речками, как-то бесцветно, сплошно, плоско,
неорганизованно: лежала, кружилась, перели- валась из лужи в лужу, из щели в
щель. ‚сюду обнаружилсЯ прикрытый было мусор: бумага, окурки, раскисшие
коробки, трепыхающийсЯ на ветру целлофан. Ќа черных липах, на серых тополЯх
лепились вороны и галки, их шевелило, иную птицу ронЯло ветром, и она тут же
слепо и тЯжело цеплЯлась за ветку, сонно, со старческим ворчаньем мостилась
на нее и, словно подавившись косточкой, клекнув, смолкала.
€ мысли ‘ошнина под стать погоде, медленно, загустело, едва шевелились
в голове, не текли, не бежали, а вот именно вЯло шевелились, и в этом
шевелении ни света дальнего, ни мечты, одна лишь тревога, одна забота: как
дальше жить?
…му было совершенно Ясно: в милиции он отслужил, отвоевалсЯ. Ќавсегда!
ЏривычнаЯ линиЯ, накатаннаЯ, одно- колейнаЯ -- истреблЯй зло, борись с
преступниками, обеспечивай покой людЯм -- разом, как железнодорожный тупик,
возле которого он вырос и отыграл детство свое в "железнодорожника",
оборвалась. ђельсы кончились, шпалы, их свЯзующие, кончились, дальше
никакого направлениЯ, никакого пути нет, дальше всЯ землЯ сразу, за тупиком,
-- иди во все стороны, или вертись на месте, или сЯдь на последнюю в тупике,
истрескавшуюсЯ от времени, уже и не липкую от пропитки, выветренную шпалу и,
погрузившись в раздумье, дремли или ори во весь голос: "‘Яду Я за стол да
подумаю, как на свете жить одинокому..."
Љак на свете жить одинокому? ’рудно на свете жить без привычной службы,
без работы, даже без казенной амуниции и столовой, надо даже об одежонке и
еде хлопотать, где-то стирать, гладить, варить, посуду мыть.
Ќо не это, не это главное, главное -- как быть да жить среди народа,
который делилсЯ долгое времЯ на преступный мир и непреступный мир.
Џреступный, он все же привычен и однолик, а этот? Љаков он в пестроте своей,
в скопище, суете и постоЯнном движении? Људа? ‡ачем? Љакие у него намерениЯ?
Љаков норов? "Ѓратцы! ‚озьмите менЯ! Џустите к себе!" -- хотелось закричать
‘ошнину сперва вроде бы в шутку, поерничать привычно, да вот закончилась
игра. € обнаружилась, подступила вплотную житуха, будни ее, ах, какие они,
будни-то, у людей будничные.

‘ошнин хотел зайти на рынок, купить Яблок, но возле ворот рынка с
перекосившимисЯ фанерными буквами на дуге "„обро пожаловать", корЯчилась и
привЯзывалась к прохожим пьЯнаЯ женщина по прозванию “рна. ‡а беззубый,
черный и грЯзный рот получила прозвище, уже и не женщина, какое-то
обособленное существо, со слепой, полубезумной тЯгой к пьЯнству и
безобразиЯм. Ѓыла у нее семьЯ, муж, дети, пела она в самодеЯтельности
железнодорожного „Љ под Њордасову -- все пропила, все потерЯла, сделалась
позорной достопримечатель- ностью города ‚ейска. ‚ милицию ее уже не брали,
даже в приемнике-распределителе “‚„, который в народе зоветсЯ "бичевником",
а в старые времена звалсЯ тюрьмой длЯ бродЯг, не держали, из вытрезвителЯ
гнали, в „ом престарелых не принимали, потому что она была старой лишь на
вид. ‚ела она себЯ в общественных местах срамно, стыдно, с наглым и
мстительным ко всем вызовом. ‘ “рной невозможно и нечем боротьсЯ, она, хоть
и валЯлась на улице, спала по чердакам и на скамейках, не умирала и не
замерзала.

Ђ-ах, мой весссе-олай смех
‚сегда имел успех... --

хрипло орала “рна, и моросью, стылой пространственностью не вбирало ее
голоса, природа как бы отделЯла, отталкивала от себЯ свое исчадье. ‘ошнин
прошел рынок и “рну стороной. ‚се так же текло, плыло, сочилось мозглой
пустотой по земле, по небу, и не было конца серому свету, серой земле, серой
тоске. € вдруг посреди этой беспросветной, серой планеты произошло
оживление, послышалсЯ говор, смех, на перекрестке испуганно кхекнула машина.
Џо широкой, осенью лишь размеченной улице, точнее, по проспекту Њира,
по самой его середке, по белым пунктирам разметки неспешно следовала пегаЯ
лошадь с хомутом на шее, изредка охлестываЯсь мокрым, форсисто постриженным
хвостом. ‹ошадь знала правила движениЯ и цокала подковами, как модница
импортными сапожками, по самой что ни на есть нейтральной полосе. € сама
лошадь, и сбруЯ на ней были прибраны, ухожены, животное совершенно не
обращало ни на кого и ни на что вниманиЯ, неспешно топаЯ но своим делам.
Ќарод единодушно провожал лошадь глазами, светлел лицами, улыбалсЯ,
сыпал вослед конЯге реплики: "Ќаладила от скупого хозЯина!", "‘ама пошла
сдаватьсЯ на колбасу", "Ќ-не, в вытрезвитель -- там теплей, нежели в
конюшне", "Ќичего подобного! €дет докладывать супружнице ‹аври- казака
насчет его местонахождениЯ..."
‘ошнин тоже заулыбалсЯ из-под воротника, проводил лошадь взглЯдом --
она шла по направлению к пивзаводу. ’ам ее конюшнЯ. •озЯин ее, коновозчик
пивзавода ‹аврЯ Љазаков, в народе -- ‹аврЯ-казак, старый гвардеец из корпуса
генерала Ѓелова, кавалер трех орденов ‘лавы и еще многих боевых орденов и
медалей, развез по "точкам" ситро и прочие безалкогольные напитки, подзасел
с мужичками на постоЯнной "точке" -- в буфете ‘азонтьевской бани --
потолковать о прошлых боевых походах, о современных городских порЯдках, про
лютость баб и бесхарактерность мужиков, лошадь же разумную свою, чтоб не
мокло и не дрогло животное под небом, пустил своим ходом на пивзавод. ‚сЯ
вейскаЯ милициЯ, да и не только она, все коренные жители ‚ейска знали: где
стоит пивзаводскаЯ телега, там ведет беседы и отдыхает ‹аврЯ-казак. Ђ лошадь
у него ученаЯ, самостоЯтельнаЯ, все понимает и пропасть себе не даст.
‚от уж и сместилось что-то в душе, и погода дурнаЯ не так уж гнетуща,
порешил ‘ошнин, привыкнуть пора -- родилсЯ здесь, в гнилом углу ђоссии. Ђ
посещение издательства? ђазговор с ‘ыроквасовои? „а шут с ней! Ќу, дура! Ќу,
уберут ее когда-нибудь. Љнижка ж и в самом деле не ахти -- перваЯ, наивнаЯ,
шибко замученнаЯ подражательностью, да и устарела она за пЯть лет. ‘ледующую
надо делать лучше, чтобы издавать помимо ‘ыроквасовой; может, и в самой
Њоскве...

‘ошнин купил в гастрономе батон, банку болгарского компота, бутылку
молока, курицу, если это скорбно зажмурен- ное, иссинЯ-голое существо, прЯмо
из шеи которого, казалось, торчало много лап, можно назвать курицей. Ќо цена
прЯмо-таки гусинаЯ! Ћднако и это не предмет длЯ досады. ‘упу вермишельного
сварит, хлебнет горЯченького и, глЯдишь, после сытного обеда по закону
Ђрхимеда, под монотонную капель из батареи, под стук старых настенных часов
-- не забыть бы завести, под шлепанье дождЯ полтора-два часа почитает
всласть, потом соснет, и на всю ночь за стол -- творить. Ќу, творить не
творить, но все же жить в каком-то обособленном, своим воображением
созданном мире.
†ил ‘ошнин в новом железнодорожном микрорайоне, но в старом двухэтажном
деревЯнном доме под номером семь, который забыли снести, после забытье
узаконили, подцепили дом к магистрали с теплой водой, к газу, к сточным
трубам, -- построенный в тридцатых годах по нехитрому архитектурному
проекту, с внутренней лестницей, делЯщей дом надвое, с острым шалашиком над
входом, где была когда-то застекленнаЯ рама, чуть желтый по наружным стенам
и бурый по крыше дом скромно жмурилсЯ и покорно уходил в землю между глухими
торцами двух панельных сооружений. „остопримечательность, путеваЯ веха,
памЯть детства и добрый приют людей. †ители современного микрорайона
ориентировали приезжих людей и себЯ по нему, деревЯнному пролетарскому
строению: "Љак пойдешь мимо желтого домика..."
‘ошнин любил родной свой дом или жалел -- не понЯть. Ќаверное, и любил,
и жалел, потому что в нем вырос и никаких других домов не знал, нигде, кроме
общежитий, не живал. Ћтец его воевал в кавалерии, и тоже в корпусе Ѓелова,
вместе с ‹аврей-казаком, ‹аврЯ -- рЯдовым, отец -- комвзвода. ‘ войны отец
не вернулсЯ, погиб во времЯ рейда кавкорпуса по тылам врага. Њать работала в
технической конторе станции ‚ейск, в большой, плоской, полутемной комнате, и
жила вместе с сестрой в этом вот домике, в квартире номер четыре, на втором
этаже. Љвартира состоЯла из двух квадратных комнаток и кухни. „ва окна одной
комнатки выходили на железнодорожную линию, два окна другой комнатки -- во
двор. Љвартиру когда-то дали молодой семье железнодорожников, сестра мамы
его, ‘ошнина тетка, приехала из деревни водитьсЯ с ним, он ее помнил и знал
больше матери оттого, что в войну всех конторских часто нарЯжали разгружать
вагоны, на снегоборьбу, на уборку урожаЯ в колхозы, дома мать бывала редко,
за войну надорвалась, на исходе войны тЯжело простудилась, заболела и
умерла.
Ћни остались вдвоем с теткой ‹ипой, которую ‹енЯ, ошибившись еще в
раннем возрасте, назвал ‹иной, да так ‹иной она и закрепилась в его
памЯти.’етка ‹ина пошла по стопам сестры и занЯла ее место в технической
конторе. †или они, как и все честные люди их поселка, соседством,
картофельным участком за городом, от получки до получки дотЯгивали с трудом.
€ногда, если случалось справить обнову или погулЯть в праздник, -- и не
дотЯгивали. ’етка замуж не выходила и не пробовала выходить, повторЯЯ: "“
менЯ ‹енЯ". Ќо погулЯть широко, по-деревенски шумно, с песнЯми, переплЯсами,
визгом любила.

Љто? —то сотворил с этой чистой, бедной женщиной? ‚ремЯ? ‹юди?
Џоветрие? Џожалуй, что и то, и другое, и третье. ‚ той же конторе, на той же
станции она перешла за отдельный стол, за перегородку, потом ее перевели аж
"на гору", в коммерческий отдел ‚ейского отделениЯ дороги. Ќачала тетЯ ‹ина
приносить домой деньги, вино, продукты, сделалась взвинченно-веселой,
запаздывала домой с работы, пробовала форсить, подкрашиватьсЯ. "Ћх, ‹енька,
‹енька! Џропаду Я -- и ты пропадешь!.." ’етке звонили кавалеры. ‹енька,
бывало, возьмет трубку и, не здороваЯсь, грубо спрашивает: "Љого надо?" --
"‹ипу" -- "Ќету у нас такой!" -- "Љак это нет?" -- "Ќет, и все!" ’етЯ
скребнет по трубке лапкой: "Њне это, мне..." -- "Ђх, вам тетю ‹ину? ’ак бы и
сказали!.. „а, пожалуйста! ‚сегда пожалуйста!" € не сразу, а потиранив тетю,
передаст ей трубку. ’а ее в горсточку зажмет: "‡ачем звонишь? џ же говорила,
потом... Џотом-потом! Љогда-когда?.." € смех, и грех. Ћпыта-то никакого,
возьмет и проболтаетсЯ: "Љогда ‹енЯ в школу уйдет".
‹енЯ уже подросток, с гонором уже: "џ и сейчас могу уйти! Ќа сколько,
подскажи, и бу сделано..." -- "„а ну тебЯ, ‹енЯ! -- прЯча глаза, зардеетсЯ
тетка. -- €з конторы звонЯт, а ты Ѓог весть что..."
Ћн ее усмешкой разил, и взглЯдом презрительным испепелЯл, особо когда
тетЯ ‹ина забывалась: отставит стоптанный тапочек, переплетет ногу ногой,
вытЯнетсЯ на носочке -- этакаЯ фифа-десЯтиклассница в общественном автомате
глазки показывает и "ди-ди-ди, ди-ди-ди...". Џаренечку ж как раз пол мести
надо, и он обЯзательно веником ножку тете поправит, на место ее водворит или
запоет ломким басом: "“йми-и-и-итесь, волнениЯ страсти".
‚сю жизнь добраЯ женщина с ним и длЯ него жила, как же он мог ею с
кем-то делитьсЯ? ‘овременный же мальчик! ќгоист же!
‚озле зданиЯ областного управлениЯ внутренних дел, облицованного
почему-то керамической плиткой, завезенной аж с Љарпат, но красивей от этого
не ставшего, даже как бы еще более помрачневшего, в "‚олге" вишневого цвета,
навалившись на дверь, дремал шофер ‚анька ‘тригалев в кожанке и кроличьей
шапке -- тоже очень интересный человек: он мог в машине просидеть сутки, не
читаЯ, о чем-то медленно думаЯ. ‘ошнину доводилось вместе с работниками “‚„,
дЯдей Џашей, и его другом, старцем Ђристархом Љапустиным, ездить на рыбалку,
так рыбаки даже чувство неловкости испытывали оттого, что молодой парень с
бакенбардами сидит целый день в машине и ждет рыбаков. "’ы бы хоть почитал,
‚анЯ, журналы, газетки или книгу". -- "Ђ че их читать-то? —е от их толку",
-- скажет ‚анЯ, сладко зевнет и платонически передернетсЯ.
‚он и дЯдЯ Џаша. Ћн всегда метет. € скребет. ‘негу нет, смыло, так он
воду метет, за ворота увэдэвского двора ее выгонЯет, на улицу. Њести и
долбить -- это не самоглавнейшее длЯ дЯди Џаши действие. Ѓыл он совершенно
помешанным рыбаком и болельщиком хоккеЯ, дворником пошел ради достижениЯ
своей цели; человек не пьющий, но выпивающий, на хоккей и на рыбалку дЯдЯ
Џаша, чтобы не разорЯть пенсию, не рвать ее на части, прирабатывал
дворницкой метлой -- на "свои расходы", пенсию же отдавал в надежные руки
жены. ’а каждый раз с расчетом и выговором выдавала ему "воскресные": "…то
тебе, Џаша, пЯтерик на рыбалку, ето тебе троЯк -- на коккей твой клЯтый".
‚ “‚„ держалось еще несколько лошадей и маленькаЯ конюшнЯ, которою
ведал дЯди Џашин друг, старец Ђристарх Љапустин. ‚двоем они подкопали родную
милицию, дошли до горЯчих труб, до теплоцентрали, проложенной в здание “‚„,
навалили на эти трубы конского назьма, земли, перегноЯ, замаскировали сверху
плитами шифера -- и таких червей плодили круглый год в подкопе, что за
наживку их брали на любой транспорт, даже начальственный. ‘ начальством дЯдЯ
Џаша и старец Ђристарх Љапустин ездить не любили. Ћни уставали от начальства
и от жен в повседневной жизни, хотели на природе быть совершенно свободными,
отдохнуть, забытьсЯ от тех и от других.
‘тарики выходили в четыре часа на улицу, становились на перекрестке,
опершись на пешни, и скоро машина, чаще всего кузовнаЯ, накрытаЯ брезентом
или Ящиком из фанеры, притормаживала и как бы слизывала их с асфальта --
чьи-то руки подхватывали стариков, совали их за спины, в гущу народа. "Ђ-а,
Џаша! Ђ-а, Ђристаша! †ивы еще?" -- раздавались возгласы, и с этого момента
бывалые рыбаки, попав в родную стихию, распускались телом и душой, говорили
о "своем" и со "своими".
“ дЯди Џаши всЯ праваЯ кисть была в белых шрамах, и к этим дЯди Џашиным
шрамам рыбаки, да и не только рыбаки, но и остальнаЯ общественность города
относились, быть может, еще почтительней, чем к его боевым ранениЯм.
Њассовый рыбак подвержен психозу, он волнами плещетсЯ по водоему,
долбит, вертит, ругаетсЯ, вспоминает прежние рыбалки, клЯнет прогресс,
погубивший рыбу, сожалеет о том, что не поехал на другой водоем.
Ќе такой рыбак дЯдЯ Џаша. Ћн припадет к одному местечку и ждет милостей
от природы, хотЯ и мастер в рыбалке не последний, худо-бедно, на ушицу
всегда привозит, случалось, и полную шарманку -- Ящик, мешок и рубаху
нижнюю, по рукавам ее завЯзавши, набивал рыбой дЯдЯ Џаша, -- все тогда
управ- ление уху хлебало, особенно низовой аппарат, -- всех наделЯл рыбой
дЯдЯ Џаша. ‘тарец Ђристарх Љапустин, тот поприжи- мистей, тот рыбку вЯлил
меж рам в своей квартире, затем, набивши карманы сушенкой, ЯвлЯлсЯ в буфет
‘азонтьевской бани, стучал рыбкой по столу -- и всегда находились охотники
потискать зубами солененькое и поили старца Ђристарха Љапустина дармовым
пивом.

Џро дЯдю Џашу рассказывали каверзную небыль, которой он и сам, однако,
одобрительно посмеивалсЯ. Ѓудто припал он к лунке, но всЯкий мимо проходЯщий
рыбак пристает: "Љак клев?" Њолчит дЯдЯ Џаша, не от вечает. …го тормошат и
тормошат! Ќе выдержал дЯдЯ Џаша, выплюнул из-за щеки живых червЯков и
заругалсЯ: "‚сю наживку с вами заморозишь!.."
‚ерного свЯзчика его, старца Ђристарха Љапустина, одной весной
подхватила прихоть поиска -- вечером хлынула большаЯ, втекающаЯ в ‘ветлое
озеро река, поломала, наторосила лед, мутной, кормной волной подпЯтила рыбу
к середине озера. ‘казывали, с вечера, почти в темноте уже, начал брать сам
-- матерый судак, и местные рыбаки крепко обрыби- лись. Ќо к утру граница
мутной воды сместилась и куда-то, еще дальше отпЯтилась рыба. Ђ куда? Ћзеро
‘ветлое в ширину пЯтнадцать верст, в длину -- семьдесЯт. ипел на свЯзчика
Ђристарха Љапустина дЯдЯ Џаша: "Ќишкни! ‘иди! ’ута она будет..." Ќо где там!
‹укавый понес старца Ђристарха Љапустина по озеру.
ЏолднЯ злилсЯ на Ђристарха Љапустина дЯдЯ Џаша, дергал удочками
сорожонку, случалсЯ крепенький окунек, два раза на ходу цеплЯлась за рыбешку
и рвала лески щучонка. „ЯдЯ Џаша спустил под лед блесну, подразнил щучонку и
вывернул ее наверх -- не балуй! ‚он она, хищница подводного мира, плещетсЯ
на вешнем льду, аж брызги летЯт, в пасти у нее обрывки тонких лесок с
мормышками, словно вставными, блескучими зубами украшена наглаЯ пасть. „ЯдЯ
Џаша не вынает мормышки, пусть попомнит, фулюганка, как разорЯть мало-
имущих рыбаков!
Љ полудню из разверстых врат притихшего монастырЯ с хотЯ и обветшалыми,
но нетленными башенками, имеющего у въезда скромную вывеску
"кола-интернат", вышли и притащились на озеро два отрока, два братца, Ђнтон
и ‘анька, девЯти и двенадцати лет. "‘бегли они с последних уроков", --
догадалсЯ дЯдЯ Џаша, но не осудил мальцов -- учитьсЯ им еще долго, может,
всю жизнь, весеннЯЯ же рыбалка -- праздничнаЯ пора, мелькнет -- не заметишь.
Ѓольшую в тот день драму пережили вместе с дЯдей Џашей отроки. ’олько-только
уселись парни подле удочек, как у одного из них взЯлась и сошла уже в лунке
крупнаЯ рыбина. ‘ошла у младшенького, он горько заплакал. "Ќичего, ничего,
парнЯга, -- напрЯженным шепотом утешал его дЯдЯ Џаша, -- будет наша! Ќикуда
не денетсЯ! Ќа тебе конфетку и ишшо крендель городской, с маком".
„ЯдЯ Џаша все предчувствовал и рассчитал: к полудню к мутной воде, где
кормитсЯ планктоном снеток и другаЯ мелкаЯ рыбешка, в озеро еще дальше
протолкнетсЯ река, пронесет муть и подвалит на охоту крупный "хычник".
ЋтрЯды рыбаков, зверски бухающие пешнЯми, грохающие сапогами, оглашаю- щие
окрестность матом, ее, пугливую и чуткую рыбу, не переносЯщую отборного
мата, отгонЯт в "нейтральную полосу", стало быть, сюда вот, где вместе с
отроками с самого раннего утра, не сказав -- ни единого! -- бранного слова,
терпит и ждет ее дЯдЯ Џаша.
€ расчет его стратегический полностью подтвердилсЯ, терпение его и
скромность в выражениЯх были вознаграждены: три судака весом по кило лежали
на льду и скорбно глазели в небо оловЯнными зрачками. „а еще -- самые,
конечно, крупные, -- два судака сошли! Ќо кто радовал независтливое сердце
дЯди Џаши, так это малые рыбаки -- отроки Ђнтон и ‘анька. Ћни тоже достали
по два судака на свои утильные, из ружейного патрона склепанные блесны.
Њладшенький кричал, смеЯлсЯ, снова и снова рассказывал о том, как клюнуло,
как он попер!.. „ЯдЯ Џаша растроганно его поощрЯл: "Ќу вот! Ђ ты -- плакать?
‚ жизни завсегда так: то клюет, то не клюет..."
’ут и случилось такое, что в смЯтение ввело не только рыбаков, но почти
все приозерное население, да и часть города ‚ейска сотрЯсло героическое
событие.
‘недаемый сатаной, рыбацким ли диаволом, дЯдЯ Џаша, чтоб не стучать
пешней, сдвинулсЯ на ребЯчьи лунки, просвер- ленные ледобуром. € только
опустил свою знаменитую, под снетка излаженную блесну, как ее пробным
толчком щипнуло, затем долбануло, да так, что он, уж какой опытный рыбак! --
едва удержал в руке удочку! „олбануло, надавило, повело в глыбь озерных вод.
‘удачина на семь килограммов и пЯтьдесЯт семь граммов -- это было потом
с аптекарской точностью вывешено, -- застрЯл в узкой лунке. „ЯдЯ Џаша,
плюхнувшись на брюхо, сунул руку в лунку и зажал рыбину под жабры. "Ѓей!" --
скомандовал он отрокам, мотаЯ головой на пешню. ‘тарший отрок прыгнул,
схватил пешню, замахнулсЯ и замер: как "бей"?! Ђ рука? € тогда закаленный
фронтовик, бешено вращаЯ глазами, гаркнул: "Ђ как на войне!" -- и бедовый
парнишка, заранее вспотев, начал раздалбливать лунку.
‘коро лунку прошило красными ниточками крови. "‚право! ‚лево! ‚ заступ!
‚ заступ бери! ‚ заступ! ‹еску не обрежь..." -- командовал дЯдЯ Џаша. ЏолнаЯ
лунка крови была, когда дЯдЯ Џаша вынул из воды и бросил на лед уже вЯлое
тело рыбины. € тут же, взбрыкнув кореженными ревматизмом ногами, заплЯсал,
заорал дЯдЯ Џаша, да скоро опомнилсЯ и, чакаЯ зубами, отворил шарманку,
сунул ребЯтам флЯгу с водкой, приказал растирать занемелую руку,
обезвреживать раны.
„ва днЯ подрЯд во дворе “‚„ шла демонстрациЯ, в центре которой
перевЯзанный дЯдЯ Џаша разводил руками, трЯс, дергал, выводил, бросал, орал,
прыгал, пел. ‘ошнин, глЯдЯ на все это в окошко, сожалел, что не владеет
камерой, -- это было бы величайшее кино!
Ќа третий день начальник хозчасти отправил дЯдю Џашу в санупр, где
рыбаку дали бюллетень с пометкой "бытоваЯ травма", то есть не оплачиваемый.
Ќу, тут уж все сотрудники поднЯлись в защиту героЯ, звонили в санупр, в
облздрав -- и добились справедливости: "бытоваЯ" травма была переправ- лена
на "боевую".
Љоммерческий отдел пересудили и пересажали разом. ’етЯ ‹ина травилась.
…е спасли и после суда отправили в исправительно-трудовую колонию. ‘рок ей
дали короткий, но мук и позора тетка и ‹енЯ вместе с ней пережили много.
‘ошнин уже училсЯ в областной спецшколе “‚„, тетка настоЯла: "Ћбмундирование
бесплатное, питание, доглЯд и работа в защиту справедливости..." Ћна
чувствовала -- догадалсЯ он потом, -- что ей несдобровать, и хотела устроить
дитЯтю попрочнее. €з спецшколы ‘ошнина чуть было не помели. Љонторские
служащие, жители седьмого и соседних домов, на глазах которых он рос, но
главное, однополчанин и друг отца ‹аврЯ-казак походатайствовали за него.
‹аврЯ-казак подстригсЯ, наодеколонилсЯ, почистил штиблеты, обрЯдилсЯ в новый
костюм, к борту коего прицепил ордена ‘лавы и еще два рЯда орденов, и во
всем параде двинул к начальнику областного управлениЯ внутренних дел, где
имел долгую беседу.
Џотом ‹аврЯ-казак запрЯг свою верную лошадку, и они вдвоем с ‹еней
ездили "на торф" -- попроведать тетю ‹ину. Ћна бухнулась на колени перед
боевым фронтовиком, и племЯнник ее, будущий страж порЯдка, отвернулсЯ,
глотал слезы и клЯлсЯ про себЯ беспощадно боротьсЯ с преступностью, особо с
теми, кто совращает, сбивает с пути невинных людей, калечит им судьбы и
души.
’етю ‹ину освободили по амнистии. Ћна поступила работать в химчистку,
прирабатывала дома стиркой и все жалась по углам, старалась днем не
показыватьсЯ на люди, говорила тихо, и когда умерла, то ‹ене казалось: и в
домовине она старалась сжатьсЯ, прЯтала от людей глаза и руки, изъеденные
химикалиЯми и мылом, под ластами кружевной черной накидки.
…ще до смерти тети ‹ины ‘ошнин окончил спецшколу, поработал в
отдаленном •айловском районе участковым, оттуда и привез жену. ’етЯ ‹ина
успела маленько порадоватьсЯ ‹ениному устройству, понЯнчилась с его дочкой
‘ветой, которую считала внучкой, и, когда стала умирать, все сожалела, что
не успела дотЯнуть внучку до школы, не поставила ее на крепкие ноги, мало,
совсем мало помогла молодым.
Ђх, эти молодые-удалые!.. ѓривачи мои... •орошо бы длЯ них сделать
отступление в самой гуманной конституции, отдельным указом ввести порку:
молодого принародно, среди широкой площади порола бы молодаЯ, а молодую --
молодой...
Џосле смерти тети ‹ины перешли ‘ошнины небольшой и совсем не спаЯнной
Ячейкой на руки другой, не менее надежной тетки по имени ѓранЯ, по фамилии
Њезенцева, котораЯ никакой теткой ‘ошниным не доводилась, а ЯвлЯлась родней
всех угнетенных и осиротевших возле железной дороги народов, нуждающихсЯ в
доглЯде, участии и трудоустройстве.
’етЯ ѓранЯ работала стрелочницей на маневровой горке и прилегающих к
ней путЯм. ‘трелочнаЯ будка стоЯла почти на выносе со станции, на задах ее.
Ѓыл тут построенный и давно покинутый туник с двумЯ деревЯнными тумбами,
заросший бурьЯном. ‹ежало под откосом несколько ржавых колесных пар, скелет
двухосного вагона, кем-то и когда-то разгруженный штабель круглого леса,
который тетЯ ѓранЯ никому растаскивать не давала и много лет, пока лес не
подгнил, ждала потребителЯ, да, так и не дождавшись, стала ножовкой
отпиливать от бревен короткие чурбаки, и ребЯта, стадом обретавшиесЯ возле
стрелочного поста, на этих чурках сидели, катались, строили из них паровоз.
Ќикогда не имевшаЯ своих детей, тетЯ ѓранЯ и не обладала учеными
способностЯми детского воспитателЯ. Ћна детей просто любила, никого не
выделЯла, никого не била, не ругала, обращалась с ребЯтишками, как со
взрослыми, угадывала и укрощала их нравы и характеры, не прилагаЯ к тому
никаких талантов, тонкостей педагогического характера, на которых так долго
настаивает нравоучительнаЯ современнаЯ печать. ‚озле тети ѓрани просто росли
мужики и бабы, набирались сил, железнодорожного опыта, смекалки, проходили
трудовую закалку. ‡акуток со стрелочной будкой многим ребЯтам, в том числе и
‹ене ‘ошнину, был и детсадом, и площадкой длЯ игр, и школой труда, кому и
дом родной заменЯл. ‡десь царил дух трудолюбиЯ и братства. Ѓудущие граждане
‘оветской державы с самой большой протЯженностью железных дорог, не
способные еще к самой ответственной на транспорте движенческой работе,
заколачивали костыли, стелили шпалы, свинчивали и развинчи вали в тупике
гайки, гребли горстЯми насыпь полотна. "„виженцы" махали флажком, дудели в
дудку, помогали тете ѓране перебрасывать стрелочный балансир, таскать и
устанавливать на путЯх тормозные башмаки, вели учет железнодорожного
инвентарЯ, мели возле будки землю, летами садили и поливали цветки-ноготки,
красные маки и живучие маргаритки. ‘овсем малых, марающих пеленки и не
способных еще к строгой железнодорожной дисциплине и труду, тетЯ ѓранЯ не
принимала на работу, не было у нее в будке длЯ них условий.
Њуж тети ѓрани, —ича Њезенцев (откуда, почему взЯлось такое имЯ --
‘ошнин так никогда и не дозналсЯ), работал кочегаром при железнодорожном
„оме культуры, из кочегарки вылезал на революционные праздники да еще на
ђождество, Џасху и ‚оздвиженье, поскольку где-то в воздвиженские сроки у
—ичи был день рождениЯ. ’етЯ ѓранЯ работала через сутки по двенадцать часов,
с двумЯ выходными в конце недели, как движенец и, стало быть, ответственный
на железной дороге человек. Ћна уносила мужу в кочегарку на сутки еду и
неизменно поллитра водки.
Џо городу ‚ейску ходил анекдот, пущенный опЯть же ‹аврей-казаком: будто
—ича до того закочегарилсЯ, что спутал зиму с летом. Љ нему в жаркое
подземелье спустилась заполыханнаЯ делегациЯ самодеЯтельного местного
балета: "—ича! ’уды-т-твою, растуды! Љакой месЯц на дворе?" -- "•вевраль,
навроде..." -- "„а июнь, конец июнЯ! Ђ ты жаришь и жаришь! Ђж партнерши из
рук высклизают".
‹енЯ, как и все парни желдорпоселка, готовилсЯ в машинисты, ел с
братвой печеную картошку, "горькие Яблоки", то есть лук с солью, пил дешевый
малиновый чай прЯмо из горлышка тети ѓраниного медного чайника -- ему
нравилось нить из чайника, и доселе с той привычкой -- пить чай из рожка --
он не расставалсЯ, что также приводило к конфликтам в семье.

Ћднажды остыли батареи в железнодорожном „оме культуры, и труба,
коптившаЯ небо и парк культуры и отдыха, что был по соседству с ним, резко
обозначилась на фоне известкой беленной тыльной стены „ома культуры, стыдно
обнажилась заднЯЯ часть помещениЯ, будто изработаннаЯ костлЯваЯ женщина
разболоклась на сочинском курортном берегу. —то-то неладное сделалось в
округе, какаЯ-то привычнаЯ деталь выпала из пейзажа города ‚ейска. „ым над
трубой истоньшилсЯ и наконец перестал сочитьсЯ совсем, иссЯк —ича -- пал на
"боевом посту", как писалось в железнодорожной газете "‘талинскаЯ путевка",
в заметке "Ѓеззаветный труженик". €з заметки люди узнали, что был когда-то
—ича красным партизаном, имел боевой орден и трудовой значок отличиЯ
"“дарнику труда", заработанный в кочегарке.
Џосле похорон —ичи тетЯ ѓранЯ какое-то времЯ пребывала в полусне,
ходила медленно, в грЯзных спецодежных ботинках, глаза свои Яркие, черные, в
которых даже зрачков не было видно, затенЯла деревенским платочком,
надеваемым, наперекор железнодорожным правилам, даже на работе. Њашинисты,
составители поездов, сцепщики и кондукторы, уважаЯ человеческую скорбь, не
указывали ей на нарушение.
Ќо не ходит беда одна. ‘ катЯщейсЯ по маневровой горке платформы
вылетела плохо закрепленнаЯ горбылина и ударила тетю ѓраню по голове. ‘лышал
бы тот разгильдЯй и пьЯница, что нерЯшливо закрутил проволоку, крепЯ
пиломатериал на платформе, детский крик в закоулке станции ‚ейск, видел бы,
как артелька малышей детсадовского возраста пыталась стащить с рельсов
окровавленную женщину, -- он бы всю жизнь замаливал грехи, сам справлЯл бы
дело как следует и другим наказал бы работать ладом.
’етЯ ѓранЯ вышла из больницы, по-куричьи косо держа голову, зрение у
нее "сЯло и двоилось", длЯ работы на железной дороге, тем более самой
ответственной, движен- ческой, она сделалась негодной.

Ќа сбережениЯ, оставшиесЯ от мужа, который никуда и ни на что свою
зарплату не расходовал, купила тетЯ ѓранЯ в железнодорожном поселке
маленький домик с пристройкой во дворе. „омик стоЯл сразу же за тупиком,
возле которого работала когда-то тетЯ ѓранЯ и давно уж его подсмотрела у
станционного плотника, мечтавшего податьсЯ на золотые прииски аж в Њагадан.
‚ доме тети ѓрани скоро поЯвилась живность: подрезаннаЯ на путЯх собака
‚арька, ворона с перебитым крылом -- Њарфа, петух с выбитым глазом -- “ндер,
бесхвостаЯ кошка “лька. Џеред самой войной тетЯ ѓранЯ привезла в вагоне из
родной вЯтской деревни нетель и попросила племЯнника, сочинЯвшего стишки
подзаборного и походного свойства, и его приЯтелей придумать название
симпатичной скотине. Ќичего путного шпана железнодорожного поселка придумать
не могла, одни только неприличные прозвища лезли ей в голову, и осталась
нетель с именем родного села -- ‚аракушкой, с ним в коровы перешла да и век
свой достославный изжила.
‚ войну тетЯ ѓранЯ жила коровой. ‘ утра до вечера она таскала с
лесопилки в узлом завЯзанном куске холстины желтые опилки на подстилку
корове, жала бурьЯн но обочинам дороги и траву по берегам реки ‚ейки. Ќигде
никакого покоса у нее не было, и все-таки она запасала сена на всю зиму.
‚аракушка ее всегда доилась отменно, была ласковой, все понимающей, можно
сказать, патриотической коровой. Ѓольшую часть удоЯ тетЯ ѓранЯ уносила в
ближайший госпиталь -- раненым, поила молоком ребЯтишек, теперь уж не в
будке, а в домике ее все так же густо обретающихсЯ. Ѓрали у тети ѓрани
молоко соседи -- железнодорожники, а также эвакуированные. Ќа вырученные за
молоко деньги тетЯ ѓранЯ выкупала по карточкам хлеб и молотильный сбой или
мЯкину в ближнем колхозе -- длЯ пойла корове. ’елЯток от ‚аракушки, дорастив
до того, чтоб можно было отнЯть их от матери, тетЯ ѓранЯ за веревочку
уводила в госпиталь. Џосле войны и ликвидации госпиталЯ она какое-то времЯ
носила молоко в железнодорож- ную больницу, после и корову туда отвела --
начали сдавать ноги, раздуло суставы на руках, силы покидали тетю ѓраню, и
самое ее увезли в железнодорожную больницу. —уть там отлежавшись, тетЯ ѓранЯ
принЯлась мыть туалеты и коридоры, латать и гладить больничное белье -- и
осталась нЯнькой в детском отделении больницы. Љогда и кому продала она свой
домик возле тупика или его сломали, расширЯЯ маневровую площадь станции,
‹еонид не знал, он в ту пору работал в •айловске, увлексЯ службой, спортом,
женщиной, да и подзабыл про тетю ѓраню.

ѓлава втораЯ

Ћднажды, это уж после возвращениЯ из •айловска, ‘ошнин дежурил с
нарЯдом ‹ЋЊа -- линейной милиции -- за железнодорожным мостом, где шло
массовое гулЯнье по случаю „нЯ железнодорожника. ‘кошенные загородные луга,
пожелтевшие ивнЯки, побагровелые черемухи да кустарники, уютно опушившие
старицу ‚ейки, во дни гулЯний, или, как их тут именовали -- "питников" (надо
понимать -- пикников), загаживали, прибрежные кустарники, ближние деревьЯ
сжигали в кострах. €ногда, от возбуждениЯ мысли, подпаливали стога сена и
радовались большому пламени, разбрасывали банки, трЯпки, набивали стекла,
сорили бумагой, обертками фольги, полиэтилена -- привычные картины
культурно-массового разгула на "лоне природы".
„ежурство выдалось не очень хлопотное. Џротив других веселЯщихсЯ
отрЯдов, скажем, металлургов или шахтеров, железнодорожники, издавна знающие
высокую себе цену, вели себЯ степенней, гулЯли семейно, если кто задиралсЯ
из захожих, помогали его угомонить и спрЯтать от милиции, чтоб не увезли в
вытрезвитель.
ѓлЯдь-поглЯдь, от ближнего озера, из кустов идет женщина в драном
ситцевом платье, косынку за угол по отаве тащит, волосьЯ у нее сбиты,
растрепаны, чулки упали на щиколотки, парусиновые туфли в грЯзи, да и сама
женщина, чем-то очень и очень знакомаЯ, всЯ в зеленовато-грЯзной тине.
-- ’етЯ ѓранЯ! -- бросилсЯ навстречу женщине ‹еонид. -- ’етЯ ѓранЯ? —то
с тобой?
’етЯ ѓранЯ рухнула наземь, обхватила ‹еонида за сапоги:
-- Ћй, страм! Ћй, страм! Ћй, страм-то какой!..
-- „а что такое? —то? -- уже догадываЯсь, в чем дело, но не желаЯ этому
верить, трЯс тетю ѓраню ‘ошнин.
’етЯ ѓранЯ села на отаву, оглЯделась, подобрала платье на груди,
потЯнула чулок на колено и, глЯдЯ в сторону, уже без рева, с давним
согласием на страдание, тускло произнесла:
-- „а вот... снасиловали за что-то...
-- Љто? ѓде? -- оторопело, шепотом -- сломалсЯ, куда-то делсЯ голос, --
переспрашивал ‘ошнин. -- Љто? ѓде? -- € закачалсЯ, застонал, сорвалсЯ,
побежал к кустам, на бегу расстегиваЯ кобуру. -- Џере-стр-р-релЯ-а-а-аю-у-у!
Ќапарник по патрулю догнал ‹еонида, с трудом выдрал из его руки
пистолет, который он никак не мог взвести срывающимисЯ пальцами.
-- ’ы что? ’ы что-о-о?!
—етверо молодцов спали накрест в размичканной грЯзи заросшей старицы,
среди ломаных и растоптанных кустов смородины, на которых чернели
недоосыпавшиесЯ в затени, спелые Ягоды, так похожие на глаза тети ѓрани.
‚топтанный в грЯзь, синел каемкой носовой платок тети ѓрани -- она и тетЯ
‹ина еще с деревенской юности обвЯзывали платочки крючком, всегда одинаковой
синенькой каемочкой.
—етверо молодцов не могли потом вспомнить, где были, с кем пили, что
делали? ‚се четверо плакали в голос на следствии, просили их простить, все
четверо рыдали, когда судьЯ железнодорожного района Ѓекетова -- справедливаЯ
баба, особенно суроваЯ к насильникам и грабителЯм, потому как под оккупацией
в Ѓелоруссии еще дитем насмотрелась и натерпелась от разгула иноземных
насильников и грабителей, -- ввалила всем четверым сладострастникам по
восемь лет строгого режима.
Џосле суда тетЯ ѓранЯ куда-то запропала, видно, и на улицу-то стыдилась
выходить.
‹еонид отыскал ее в больнице.
†ивет в сторожке. Ѓеленько тут, уютно, как в той незабвенной стрелочной
будке. Џосуда, чайничек, занавески, цветок "ванька мокрый" алел на окне,
геранька догорала. Ќе пригласила тетЯ ѓранЯ ‹еонида пройти
к столу, точнее, к большой тумбочке, сидела, поджав губы, глЯдЯ в пол,
бледнаЯ, осунувшаЯсЯ, ладошки меж колен.
-- Ќеладно мы с тобой, ‹еонид, сделали, -- наконец поднЯла она свои, не
к месту и не к разу так Ярко светЯщиесЯ глаза, и он подобралсЯ, замер в себе
-- полным именем она называла его только в минуты строгого и непрощающего
отчуждениЯ, а так-то он всю жизнь длЯ неe -- ‹енЯ.
-- —его неладно?
-- Њолодые жизни погубили... ’акие срока им не выдержать. ‚ыдержат --
уж седыми мушшынами сделаютсЯ... Ђ у их, у двоих-то, у ѓенки и у ‚аськи, --
дети... Ћдин-от у ѓенки уж после суда народилсЯ...
-- ’е-о-отЯ ѓранЯ! ’е-о-о-отЯ ѓранЯ! Ћни надругались над тобой...
Ќад-ру-га-лись! Ќад сединами над твоими...
-- Ќу дак че теперь? “было менЯ? Ќу, поревела бы... Ћбидно, конешно. „а
разве мне привыкать? —ича, бывало, свалит в кочегарке... ’ы извини, что про
такое говорю. ’ы уж большой. Њилиционером служишь, всЯкого сраму по норки
нахлебалсЯ и нанюхалсЯ небось... —иче не дашьсЯ -- физкультуру делает.
‘хватит лопату и ну менЯ вокруг кочегарки гонЯть... ќти поганцы...
обмуслЯкали, в грЯзи извалЯли... отстиралась бы...
€ стали они избегать, боЯтьсЯ друг друга. Ќо как избежишь-то насовсем в
таком городке, как ‚ейск? ‡десь жизнь идет по кругу, по тесному. ‡адолго еще
до того, как увидеть друг друга, они чувствовали неизбежность встречи.
‚нутри ‹еонида не то чтобы все обрывалось, в нем все скатывалось в одну
кучу, в одно место, останавливалось под грудью, в тесном разложье, он еще
задаль расплывалсЯ в улыбке и, чувствуЯ ее неуместность и нелепость, не в
силах был совладать со своим ртом, убрать улыбку с лица, сомкнуть губы --
она была и защитной маской, и оправдательным документом, приклеен- ным к
лицу, словно инвентарнаЯ печать, прилЯпаннаЯ лЯписом на заду казенных
подштанников. Џоймав его взглЯд, тетЯ ѓранЯ опускала глаза и бочком, бочком
проскальзывала мимо, в сером старом железнодорожном берете, с невылинЯвшей
отметкой ключа и молота, в старой железнодорожной шинели, в стоптанных
башмаках. ‚се это, догадывалсЯ ‹еонид, тете ѓране отдавали донашивать
подружки и товарки, которые из больницы отправлЯлись туда, где не нужна
форменнаЯ одежда -- туда еще не проложены рельсы.
-- „оброе утро! -- хоть утром, хоть днем, хоть вечером ронЯла тетЯ
ѓранЯ на ходу.
‘ошнин чувствовал, что если б не природнаЯ деликатность, тетЯ ѓранЯ не
поздоровалась бы с ним вовсе. € всЯкий раз, пришибленный, как гвоздь, по
шлЯпку вбитый в тротуар, с резиновой улыбкой на лице, он хотел и не мог
побежать следом за тетей ѓраней, и кричать, кричать на весь народ: "’етЯ
ѓранЯ! Џрости менЯ! Џрости нас!.."
"„оброе утречко! ‡доровеньки булы!" -- вместо этого выдавал он шутливо,
работаЯ под ’арапуньку со тепселем, ненавидЯ себЯ в те минуты и украинских
неунывающих юмористов, всех эстрадных словоблудов, весь юмор, всю сатиру,
литературу, слова, службу, свет белый и все на этом свете...
Ћн понимал, что среди прочих непостижимых вещей и Явлений ему предстоит
постигнуть малодоступную, до конца никем еще не понЯтую и никем не
объЯсненную штуковину, так называемый русский характер, приближенно к
литературе и возвышенно говорЯ, русскую душу... € начинать придетсЯ с самых
близких людей, от которых он почему-то так незаметно отдалилсЯ, всех
потерЯл: тетю ‹ину и тетю ѓраню, собственную жену с дочерью, друзей по
училищу, приЯтелей по школе... € надо будет прежде всего себе доказать и
выЯвить на белой бумаге, а на ней все видно, как в прозрачной ключевой воде,
обнажитьсЯ до кожи, до неуклюжих мослаков, до тайных неприглЯдных мест,
доскребаЯсь умишком до подсознаниЯ, которое, догадыватьсЯ начал ‘ошнин, и
движет творчеством, оно и есть его главный секрет. Љак это трудно! € сколько
мужества и силы надо, чтобы "мыслить и страдать", все времЯ, всю жизнь, без
перекура и отпуска, до последнего вздоха. Њожет быть, объЯснит он в конце
концов хотЯ бы самому себе: отчего русские люди извечно жалостливы к
арестантам и зачастую равнодушны к себе, к соседу -- инвалиду войны и труда?
ѓотовы последний кусок отдать осужденному, костолому и кровопускателю,
отобрать у милиции злостного, только что бушевавшего хулигана, коему
заломили руки, и ненавидеть соквартиранта за то, что он забывает выключить
свет в туалете, дойти в битве за свет до той степени неприЯзни, что могут не
подать воды больному, не торкнутьсЯ в его комнату...
‚ольно, куражливо, удобно живетсЯ преступнику средь такого
добросердечного народа, и давно ему так в ђоссии живетсЯ.
„обрый молодец, двадцати двух лет от роду, откушав в молодежном кафе
горЯчительного, пошел гулЯть по улице и заколол мимоходом трех человек.
‘ошнин патрулировал в тот день по –ентральному району, попал на горЯчий след
убийцы, погналсЯ следом на дежурной машине, торопЯ шофера. Ќо молодец-мЯсник
ни убегать, ни прЯтатьсЯ и не собиралсЯ -- стоит себе у кинотеатра "ЋктЯбрь"
и лижет мороженое -- охлаждаетсЯ после горЯчей работы. ‚ спортивной курточке
канареечного или, скорее, попугайного цвета, красные полосы на груди.
"Љровь! -- догадалсЯ ‘ошнин. -- ђуки вытер о куртку, нож под замочек на
груди спрЯтал". ѓраждане шарахались, обходили измазавшего себЯ человеческой
кровью "артиста". Ћн с презрительной усмешкой на устах долижет мороженое,
культурно отдохнет -- стаканчик уже в наклон, деревЯнной лопаточкой
заскребает сласть -- и по выбору или без выбора -- как душа велит -- зарежет
еще кого-нибудь.
‘пиной к улице на пестром железном перильце сидели два кореша и тоже
питались мороженым. ‘ладкоежки о чем-то перевозбужденно переговаривалнсь,
хохотали, задирали прохожих, вЯзались к девчонкам, и по тому, как дрыгались
куртки на спинах, катались бомбошки на спор тивных шапочках, угадывалось,
как они беспечно настроены. ЊЯснику уже все нипочем, брать его надо сразу
намертво, ударить так, чтоб, падаЯ, он ушибсЯ затылком о стену: если начнешь
крутить среди толпы -- он или дружки его всадЯт нож в спину. Ќа ходу
выскочив из машины, ‘ошнин перепрыгнул через перила, оглушил о стену
"кенарЯ", шофер за воротники опрокинул двух весельчаков с перилец, придавил
к сточной канаве. ’ут и помощь подоспела -- поволокла милициЯ бандитов куда
надо. ѓраждане в ропот, сгрудились, сбились в кучу, милицию в кольцо взЯли,
кроют почем зрЯ, не даваЯ обижать "бедных мальчиков". "—то делают! —то
делают, гады, а?!" -- трЯссЯ в просторном пиджаке выветренный до костей
человек, в бессилии стуча инвалидной тростью по тротуару: "Ќ-ну, легавые!
Ќ-ну, милициЯ! ќко она нас бережет!..". "€ это середь бела днЯ, середь
народа! Ђ попади к им туда-а..." "’акой мальчик! ЉудрЯвый мальчик! Ђ он его,
зверюга, головой об стену..."
‘ошнин "тер к носу", но потрЯсенный шофер, недавно работающий в
милиции, не выдержал: "Џопались бы вы этому кудрЯвому мальчику! Ћн бы вам
запросто укоротил и Языки, и жизнь..."
‚ отделении как раз красил стены давно уже вышедший на заслуженный
отдых, но от нужды прирабатывающий к пенсии бывший командир отделениЯ
морских пехотинцев, переколов- ший ножом фашистов больше, чем его дед,
поморский рыбак, острогою рыбы.
"‡а что ты убил людей, змееныш?" -- усталым голосом спросил он
"кенарЯ".
"Ђ хари не понравились!" -- беспечно улыбнулсЯ тот ему в ответ.
‘тарый воЯка не выдержал, схватил убийцу за горло, свалил на пол. …два
отобрали добра молодца, который вопил на целый квартал: "Ѓо-о-ольно! Ќе
имеешь право! Ћ-о-ой, отпусти! Ћтпусти-ы-ы!" -- и потом невинно лупил глаза
на следователЯ: "Ќеужели менЯ расстрелЯют? ‚ышка?! џ ж не хотел..."

ѓлава третьЯ

"Ќо все-все! Ќа сегоднЯ хватит!" -- отмахнулсЯ ‘ошнин от навЯзчивых и
всегда в худую погоду длинных и мрачных воспоминаний. ‚ предчувствии
избЯного тепла он поежилсЯ, передернул плечами, словно бы стрЯхиваЯ мокро и
прах от дум своих, погладил себЯ по лицу рукой и прибавил шагу. “ него хотЯ
и было в квартире паровое отопление, но плита тоже осталась от
доисторических времен. •орошее, доброе сооружение -- плита. Ћн ее
подтапливал дровишками, которые ему по старой дружбе осенЯми сваливал с
телеги у дровЯника ‹аврЯ-казак. "‘ей час растопим печку, супчику спроворим,
чайку покрепче заварим -- Ѓог с ней, с житухой этой неловкой, с погодой
гадкой, с проклЯтой болью в плече. †изнь, она все-таки, в общем-то, ничего.
‚ ней то клюет, то не клюет..." ‘ошнин улыбнулсЯ, вновь увидев наЯву дЯдю
Џашу с метлой во дворе, с достоинством топающую домой лошадку ‹аври-казака,
даже мотивчик засвистел из фильма "‘ледствие ведут знатоки" и промурлыкал
выразительнейший текст популЯрной не только среди милиции, но и среди
гражданского населениЯ песни: "…сли что-то, где-то, почему-то, у кого-то..."
-- чем, видимо, и раздражил компанию из трех человек, расположившуюсЯ в их
доме, под лестницей, пить вино, поставив бутылку на отопительную батарею. "€
что они все троицами-то? —ем объЯснить активность этого числа?"
€з новых жилищ, со станции -- в укромный уголок, под прелую лестницу
старого, доброго дома номер семь зачастили любители побеседовать. ‘винЯчили
под лестницей, блевали, дрались, иные и спали здесь, прижавшись к ржавой
батарее, сочащейсЯ тихим паром, отчего подгнил и подоконник, и пол под
батареей. Ћдного из троих ‘ошнин вспомнил -- бывший игрок футбольной команды
"‹окомотив", сперва местной, потом столичной. Љогда столичный "‹окомотив",
потерпев крушение, ахнулсЯ в первую лигу, землЯк ЯвилсЯ доигрывать
спортивную карьеру в родном городе. ‘оседи, в первую голову бабка ’утышиха,
ныли: "‹еш, наведи ты порЯдок под лестницей. ђазгони кирюшников. †итьЯ
нету!"
Ќо ему поднадоело на службе возитьсЯ со всЯкой швалью, устал он от нее,
да и психовать, нарыватьсЯ на нож или на драку не хотелось -- донарывалсЯ.
Ћднако все равно придетсЯ разгонЯть пьЯнчуг -- народ требует. "Ќо на сегоднЯ
мне хватит впечатлений", -- решил ‹еонид, да и вспомнились к месту слова
знакомого тюремного парикмахера: "“сю шпану не перебреешь". € когда,
приподнЯв изуродованную ногу, опираЯсь на перила свободной рукой, с детства
натренированно взлетел он сразу на пол-лестницы и услышал из-под лестницы:
"ќй, ты, соловей! •иль ќдуард! Љто здороватьсЯ будет?" -- "Ќичего не вижу,
ничего не слышу", -- продекламировал себе и, приволакиваЯ ногу, двинулсЯ
дальше, выше, в жилье, в свой спасительный угол. Ќо едва сделал шаг или два,
как услышал за собой погоню: старые ступени родного дома он различал по
голосам, как пианист-виртуоз -- свой редкостный роЯль.
‘тупени звучали напористо и расстроенно -- услышал он ушами,
почувствовал спиной, а спина у настоЯщего милиционера должна быть, что у
детдомовца, очень чуткаЯ и с "глазами".
…го обогнал и заступил дорогу домой парень с роскошной смолЯной
шевелюрой, в распахнутом полушубке с гуцульским орнаментом по подолу, бортам
и обшлагам.
-- ’ебЯ спрашиваю, физкультурник: кто здороватьсЯ будет?
Љавалер в дубленке, с красными прожилками в вЯлых глазах -- предосеннЯЯ
Ягода, от нехватки солнца плесневеющаЯ в недозрелом виде, -- переваливал во
рту жвачку, локтем навалившись на перила. ‹естница в доме номер семь
рассчитана не на крестный ход, на малый и нежирный народ она рассчитана.
Љогда хоронили тетю ‹ину -- поднимали гроб над изрезанными складниками
перильцами так высоко, что покойница едва не чертила остреньким носом по
прогнувшейсЯ вагонке потолочного перекрытиЯ. ‹еонид поморщилсЯ от боли в
ноге, от душу рвущего видениЯ, так некстати его настигающего.
-- ‡дравствуйте, здравствуйте, орлы боевые! -- согласно и даже чуть
заискивающе произнес ‘ошнин, по практике ведаЯ, что таким-то вот тоном как
раз и не надо было разговаривать с воинственно настроенными гостЯми. Ќо так
устала и ныла нога, так хотелось домой, остатьсЯ одному, поесть, полежать,
подумать, может, плечо отпустит, может, душа перестанет скулить...
-- Љакие мы тебе орлы? -- суровым взглЯдом уперсЯ в него и выплюнул
жвачку под лестницу парень. -- ’ы почему грубишь? -- Ћн распахнул модную
дубленку, сделалсЯ шире, разъемистей.
"€нтересно, где он отхватил такой шабур? ‚роде бы женский? „орогой
небось?" -- не даваЯ себе завестись, отвлекалсЯ ‘ошнин.
-- Ђ ну, сейчас же извинись, скотина! -- выступил из-под лестницы
футболист. -- ‘овсем разбаловалсЯ! ‹юдей не замечаешь!
‡а футболистом с блуждающей улыбкой стоЯл мужик не мужик, подросток не
подросток, по лицу -- старик, по фигурке -- подросток. Њатерью не
доношенный, жизнью, детсадом и школой недоразвитый, но уже порочный, в
голубом шарфике, и сам весь голубенький, бескровный, внешне совсем не
похожий на только что вспомнившегосЯ "кенарЯ" и все же чем-то неуловимо
напоминающий того убийцу, рыбьим ли прикусом губ, ощущением ли бездумной и
оттого особенно страшной, мстительной власти. Ћн -- по синюшному лицу и по
синюшной стриженой голове определил ‘ошнин, только что с "режима". „авно не
вольничал, давно не пил недоносочек, захмелел раньше и больше напарников.
Ѓарачного производства малый, плохо в детстве кормленный, слабосильный, но,
судЯ но судачьему прикусу сморщенного широкого рта, до потери сознаниЯ
психопаточный. ‡а пазухой у него ножик. He переставаЯ плыть в бескровной,
рыбьей улыбке, он непроизвольно сунул одну руку в карман куртки, другой
нервно, в предчувствии крови, теребил шарф. ‘амый это опасный тип среди трех
вольных гулЯк.
"‘покойно! -- сказал себе ‘ошнин. -- ‘покойно! „ело пахнет
кероси-и-ином..."
-- Ќу что ж, извините, парни, если чем-то вас прогневил.
-- —то это за "ну что ж"? -- Љавалер с бакенбардами, в гуцульском
бабьем полушубке напоминал ‘ошнину обильным волосом, барственной усмешечкой
избалованного харчем, публикой, танцорками певца из модернового варьете.
“мственно и сексуально переразвитые девки бацали в том "варьете" в последней
стадии одеЯниЯ -- одни в гультиках, другие в колготках, -- да и это
свЯзывало их творческие возможности, и не будь суровых наших нравственных
установок, они и это все поскидывали бы и еще выше задирали бы лосиные,
длинные ноги, изображаЯ патриотический танец под названием: "Ќаш подарок
ЃЂЊу". Џевец же "мужественным" басом расслабленно завывал в лад их
телодвижениЯм: "’ы-ы, м-маЯ мэл-ло-о-о-одиЯ-а-а-а..."
‘ ног до головы излаженный под боготворимого среди недоумков солиста,
кавалер на лестнице хотел острых ощущений, остальное все у него было длЯ
удовольствиЯ жизни. ‡а шикарной прической -- оскорбительный плагиат с
гусара- героЯ и поэта „авыдова; в модном полушубке с грЯзными орнаментами, в
как бы понарошке мЯтых вельветовых штанах с вызывающе светЯщейсЯ оловЯнной
пуговицей почти на пупе, в засаленном мохеровом шарфике, в грЯзновато-алой
водолазке, оттенЯющей шею, покрытую как бы выветренной берестой -- во всем,
во всем уже была не то чтобы слишком раннЯЯ, как говорил поэт, усталость,
непромытость была, затасканность. "‚от с запушшениЯ лица все и начинаетсЯ",
-- вспомнилсЯ начальник •айловского ђЋ‚„, Ђлексей „емидович Ђхлюстин,
добрейшей души человек, неизвестно, когда, как и почему попавший на работу в
милицию.
-- €звинЯйсЯ как следует: четко, отрывисто, внЯтно!
"€спортить эту экзотическую харю, что ли? -- подумал ‘ошнин. -- ‚ сетке
бутылка с молоком, банка с компотом... Ћко за око, зуб за зуб, подлость на
подлость, да? „а! „а! Ћднако далеко мы так зайдем... € молоко жалко на
этакую погань тратить. € цыпушку жалко, она, беднаЯ, и так воли не видела,
не оформилось ее молодое инкубаторское тело до плотской жизни -- и этакой-то
невинной птичкой да по такой развратной роже!.."
‘ошнину удалось отвлечьсЯ, он унЯл в себе занимающуюсЯ дрожь, стоЯл
вполоборота, чтоб парнЯ видеть, если броситсЯ, и тех, внизу, из полЯ зрениЯ
не выпускать, ждал, что будет дальше. Ѓолее других его занимал футболист:
во-первых, ему за тридцать, пора, как говоритсЯ, и мужчиною стать;
во-вторых, он должен знать ‘ошнина. Ќо футболист и отроду-то мало памЯтлив,
по случаю возвращениЯ в родную команду запилсЯ и родимой матушки, видать, не
узнавал, может, видел ‘ошнина в форме -- милицейскаЯ же форма шибко менЯет
человека и отношение к нему.
‹ишь краткое замешательство потревожило налитый злобой взглЯд
футболиста, так и не простившего человечество за то, что "‹окомотив" вышибли
в "перволижники", на окраину Њосквы, в —еркизово, где, несмотрЯ на уютный
стадиончик, бывает болельщиков от одной тысЯчи и до двухсот душ, прЯчущихсЯ
с выпивкой на просторных трибунах, отсюда тебе и навар, и наградные, и
слава, и почет. „а еще это неблагодарное в футболе ремесло -- "защитник"! €з
лексикона лагерных Языкотворцев ему скорее подходило: стопор-стопорило,
кайло-рубило, секач, колун, обух, но лучше всего -- пихальщик, который не
пускал к воротам честных, смелых ребЯт -- нападающих, бил их бутсой в кость,
стЯгивал с них трусы и майки, валил наземь, получаЯ лютое удовольствие от
воплЯ поверженного "противника".
-- „а-да! -- поторопил футболист-пихальщик, косым, грузным взглЯдом
давЯ "противника". -- Ќе лезь в офсайд! Ќе то получишь гол в рыло!
-- Њожет, его на этом модном галстуке повесить? -- посоветовалсЯ с
собутыльниками "кавалер" и, зацепив пальцем, брезгливо выбросил галстук
‘ошнина наружу, меж съеженных бортов поношенного форменного плаща. Ќa фоне
дрЯхлой лестницы, в посерелой, исцарапанной известке стен дома с
обнажившимисЯ лучинками и гвоздЯми и галстук, и обладатель его выглЯдели
нелепо, так смотрелсЯ бы здесь, в трудовом этом жилище, золотой канделЯбр из
роскошного Џетродворца.
-- Ђ может, не надо, парни? -- запихиваЯ лаковый галстук обратно под
плащ пальцами, начавшими дрожать, произнес ‘ошнин все еще сдержанным, даже
чуть просЯщим голосом.
-- —его не надо?
-- ЉуражитьсЯ. -- ‘ошнин увидел, как, отметаЯ лохмами обивки сор, пыль
и окурки, приоткрылась справа по спуску лестницы дверь, в нее высунулсЯ
круглый нос и засветилсЯ круглый глаз бабки ’утышихи. ‘ошнин вытаращил
глаза, и бабка поспешно прикрыла дверь.
-- —его ты сказал? —его ты сказал? -- ”утболист-пихальщик, распалЯЯсь
от праведного гнева, двинулсЯ вверх по лестнице. -- Џеночник! Ћфсайдник! џ
те...
Ќедавний зэк все плыл в улыбке, но уже расторможенной, с поводка
спущенной, сожалеюще качаЯ головой: "‘ам виноват. —его тебе стоило попросить
прощеньЯ?" Ћдной рукой он перебирал по барьеру, тащась за футболистом, почти
его заслонившим, другой ловил Язычок у нагрудного замочка, чтоб вынуть
ножик.
"Ћткуда это в них? Ћткуда? ‚едь все трое вроде из нашего поселка. €з
трудовых семей. ‚се трое ходили в садики пели: "‘ голубого ручейка
начинаетсЯ река, ну, а дружба начинаетсЯ с улыбки...". ‚ школе: "‘частье --
это радостный полет! ‘частье -- это дружеский привет... ‘частье..." ‚ вузе
или в Џ’“: "„руг всегда уступить готов место в шлюпке и круг..." ‚троем на
одного, в общем-то, в добром, в древнем, никогда не знавшем войн и набегов
русском городе..."
-- ‘тойте, парни! -- властно скомандовал ‘ошнин. Ѓабка ’утышиха опЯть
высунулась в дверь, и он снова вытаращилсЯ на нее. —уткий к опасностЯм урка
мгновенно обернулсЯ, но ничего пугающего не заметил -- бабка успела
притворить дверь. ’ем временем ‹еонид повесил сетку на выступ бруса и стал
спиной к нему так, чтоб видно было нападающих и внизу, и вверху.
-- Ђх вы, добры молодцы! ’рое на одного! „а еще на хромого! Ѓылинные
храбрецы! €льЯ Њуромец, Њикула ‘елЯнинович да Ђлеша Џопович... „авайте
по-былинному силу расходовать.
-- Љак это?
-- Ќа работе.
-- Ќа какой?
-- ’ротуары чистить.
-- €здеваешьсЯ, гад! -- взревел модник и бросилсЯ сверху на жертву
лохматым зверем.
‘ошнин чуть прогнулсЯ и перебросил парнЯ через себЯ с таким расчетом,
чтобы он смел с лестницы собутыльников, но тот уронил лишь рахитного от
рождениЯ урку. ”утболист устоЯл на ногах, однако был ошеломлен. Ќе даваЯ
гулЯкам опомнитьсЯ, ‹еонид прыжком миновал футболиста, двумЯ ударами свалил
модника на грЯзный пол, отбросил урку к батарее, уже не владеЯ собой:
микстуры, уколы, антибиотики, разные всЯкие идиотики, изматывающие
дежурства, погони, схватки, ночное литтворче- ство сказались, раны
сказались, чужаЯ, в него влитаЯ кровь сказалась, ‘ыроквасова эта...
‡адавленно хрипЯ, он вогнал кулаками футболиста под лестницу,
размазывал его по стене.
-- ‚ступайтесь за друга, подонки! ‚ступайтесь же за друга!
-- Љакой он нам друг! Љакой друг! -- прЯчась за спину урки, твердил
кавалер и, что-то вспомнив, толкнул урку в спину, по-бараньи заблажив: --
ѓеха, режь! Ќасмерть режь!
ѓеха послушно сунул руку за пазуху, но вынуть нож ему ‘ошнин не дал:
коротким ударом в сплетение вышиб из него дых и, когда урка, охнув,
согнулсЯ, поддел его встречным, отправив к заплеванному, мутному окну. “рка
ударилсЯ головой о батарею, запищал что-то, как крашеный праздничный шарик,
из которого пошел воздух, и, как шарик же, смЯлсЯ, усох, свернулсЯ синим
комочком на полу.
”утболист не оказывал никакого сопротивлениЯ. Ѓить его было
неинтересно, но ‘ошнин так освирепел, что остановитьсЯ уже не мог, и то ли
притворившегосЯ, то ли в самом деле вырубившегосЯ футболиста кинул к
батарее, в кучу с уркой, а сам шарил глазами, что-то рыча. Њодник ослаб,
раскинув руки и вылупив глаза, сидел на полу, вжималсЯ в угол, в дерево, в
пазы, забитые грЯзной, остистой паклей.
-- Ќе буду... не буду... „Яденька! „Я-а-аденька! -- визжал кавалер,
закрываЯсь рукавом лопнувшего под мышкой полушубка. Ћбнажилась сиреневого
цвета овчина, от носки или длЯ моды этак крашеннаЯ, и овчинка эта, словно бы
снЯтаЯ с игрушечного медвежонка, внезапно заставила ‘ошнина опомнитьсЯ. Ћн
продохнул раз, потом еще раз, с удивлением поглЯдел на распустившего
кровавые слюни молодца, вынул его из угла, будто мышонка из мышеловки, за
воротник полушубка, подтащил к выходу и пинком вышиб на улицу с деревЯнного,
бороздкой протоптанного крылечка.
-- ЏоЯвись еще раз, поганка!
„олго потом стоЯл ‹еонид возле лестницы, не знаЯ, куда себЯ девать, что
делать? Ѓабка ’утышиха снова приоткрыла дверь:
-- „авно бы так! Ђ то ходют...
-- ’ебЯ тут только и не хватало!

Џровал, затемнение -- все же болен он еще и слаб. Ќервами. ‘мЯтение в
душе, неустройство, и срамцы эти еще на рожон лезут...
‚спомнив про сетку, ‹еонид вышел на лестницу. ‘етка висела на месте.
Џерегнувшись, заглЯнул вниз. Џод батареей темнела лужа воды, может, и крови,
блестело что-то, догадалсЯ -- нож. ‘пустилсЯ, подобрал тупой, под кинжал
излаженный тесак, которым бабушка или кто еще из старших родичей урки щепали
лучину, рубили проволоку, -- настоЯщий финарь урка не успел еще выточить или
тайком купить.
‚озвратившись в квартиру, нашел заделье -- позвонил в железнодорожное
отделение милиции. „ежурил ”едЯ ‹ебеда, сокурсник по спецшколе и напарник по
работе, бывшей работе.
-- ”едЯ, Я тут дралсЯ. Ћдному герою башку об батарею расколол. …сли че,
не искали чтоб. ‡лодей -- Я.
-- ’ы с ума сошел?!
-- €х надо было побить, ”едЯ,
-- Ќадо... надо... Љак не надо? „а за них, за поганцев, затас- кают.

‘ошнин повесил трубку. Џосмотрел на руки. ђуки все еще дрожали. Љозонки
сбиты. ‘тал мыть руки под краном и ровно бы задремал над раковиной. —увство
усталой, безысходной тоски навалилось на него -- с ним всегда так, с
детства: при обиде, несправедливости, после вспышки Ярости, душевного
потрЯсениЯ, не боль, не возмущение, а пронзительнаЯ, все подавлЯющаЯ тоска
овладевала им. ‚се же по природе своей он мЯмлЯ, да еще бабами воспитанный.
…му бы не в милиции трудитьсЯ, а, как матери и тетке, в конторе сидеть,
квитанции под шивать и накладные выписывать, если уж в милиции, то на месте
дЯди Џаши -- территорию мести.
Ђ кто рожден длЯ милиции, длЯ воинского дела? Ќе будь зла в миру и
людей, его производЯщих, ни те, ни другие не понадобились бы. ‚еки вечные
всЯ милициЯ, полициЯ, таможенники и прочаЯ, прочаЯ существуют человеческим
недоразумением. Џо здравому разуму уже давно на земле не должно быть ни
оружиЯ, ни военных людей, ни насилиЯ. Ќаличие их уже просто опасно длЯ
жизни, лишено всЯкого здравого смысла. Ђ между тем чудовищное оружие
достигло катастрофического количества, и военнаЯ людь во всем мире не
убывает, а прибывает, но ведь предназначение и тех, что надели военную
форму, военный мундир, было, как и у всех людей, -- рожать, пахать, сеЯть,
жать, создавать. Ћднако выродок ворует, убивает, мухлюет, и против зла
поворачиваетсЯ сила, которую доброй тоже не назовешь, потому как добраЯ сила
-- только созидающаЯ, творЯщаЯ. ’а, что не сеет и не жнет, но тоже хлебушек
жует, да еще и с маслом, да еще и преступников кормит, охранЯет, чтоб их не
украли, да еще и книжечки пишет, -- давно потерЯла право называтьсЯ силой
созидательной, как и культура, ее обслуживающаЯ. ‘колько книг, фильмов, пьес
о преступниках, о борьбе с преступностью, о гулЯщих бабах и мужиках, злачных
местах, тюрьмах, каторгах, дерзких побегах, ловких убийствах... …сть,
правда, книга с пророческим названием: "Џреступление и наказание".
Џреступление против мира и добра совершаетсЯ давно, наказание уже не зa
горами, никакой милиции его не упредить, всем атомщикам руки не скрутить, в
кутузку не пересадить, всех злодеев "не переброешь!". €х много, и они --
сила, хорошо защищеннаЯ. Ѓеззаконие и закон длЯ некоторых мудрецов размыли
дамбу, воссоединились и хлынули единой волной на ошеломленных людей,
растерЯнно и обреченно ждущих своей участи.

ѓоворЯт, понЯть -- значит, простить. Ќо как и кого понЯть? Љому и чего
прощать? ЌастоЯщие преступники -- не крыночные блудни, не двурушники, что
лебезЯт перед "бугром", кусочничают, считаЯ себЯ невинно осужденными,
тЯнутсЯ и трЯсутсЯ перед конвоиром, а ночами точат нож, делают из
полиэтиленового мешка насос и, выменЯв за пайку старую иглу, вгонЯют в себЯ
всЯкую дурманЯщую дрЯнь, курЯт коноплю до того, чтоб помутилсЯ разум, --
нет, не они, а зэк в переходном возрасте, которого видел "на торфе" ‘ошнин,
стронул его с места своей моралью и жизненной программою. ЏодтЯнутый, с
силенкой в руках и в характере -- "вор в законе", "честно" достукивающий
срок, что по выходе на свободу тут же приступит к своим основным
обЯзанностЯм: подламывать магазины, чистить склады и квартиры, завЯжетсЯ
"интереснoe дело" -- косануть выручку, ограбить инкассатора, обобрать
богатого фрайера -- кто-кто, а вор безработицы не ведает, так вот тот ворюга
открыто издевалсЯ над журналисткой из назидательно-воспитательного журнала,
которую сопровождал "на торф" ‘ошнин как человек, имеющий дело "с пером".
‘ловно с луны свалившись, журналистка всему удивлЯлась и верила особеннo
восторженно в перевоспитавшихсЯ, осознав- ших свою вину, устремленных к
стерильно чистой и честной будущей жизни. ‘ ними она беседовала "по душам".
-- ‚от вы, -- обратилась она к деловито спокойному, цену себе знающему
зэку, -- вот вы грабили людей, обворовывали квартиры... „умали ли вы о своих
жертвах?
-- Ќачальник! -- усмехнулсЯ зэк, обращаЯсь к ‘ошнину. -- ’ы зачем менЯ
обижаешь? џ достоин более тонкого собеседника.
-- Ќо ты все-таки ответь, ответь. Ђ то мы посчитаем, что вилЯешь.
-- џ-а?! ‚илЯю! …ще раз обижаешь, начальник. -- € с расстановкой,
дожидаЯсь, чтоб журналистка успела записать объЯснениЯ, валил откровенность
свою: -- …сли б Я умел думать о жертвах, Я б был врачом, агрономом,
комбайнером, но не вором! ‡аписали? ’а-ак. „арю вам еще одну ценную мысль:
если б не было менЯ и моей работы, им, -- показал он на ‘ошнина, -- и им,
им, им, -- тыкал он пальцем на сторожевые будки, на „ом культуры, на баню,
гараж, на весь поселок, -- всем им нечего было бы кушать. €м менЯ надо
беречь пуще своего глаза, молитьсЯ, чтоб воровать ненароком не бросил...
‘ этим все Ясно. ќтот весь на виду. …го будут перевоспиты- вать, и он
сделает вид, что перевоспиталсЯ, но вот как понЯть пэтэушников, которые
недавно разгромили в ‚ейске приготовленный к сдаче жилой дом? ‘ами на нем
практику проходили, работали, и сами свой труд уничтожили. ‚ Ђнглии, читал
‘ошнин, громЯт уже целый город! Ќеподалеку от задымленного, промышленного
Ѓирмингема был построен город-спутник, в котором легче дышать и жить. € вот
его-то громЯт жители, и кабы только молодые! Ќа вопрос: "‡ачем они это
делают?" -- всюду следует один и тот же ответ: "Ќе знаю".

ѓлава четвертаЯ

‘ошнин много и жадно читал, без разбора и системы, в школе, затем дошел
до того, чего в школах "не проходили", до "ќкклезиаста" дошел и, -- о, ужас!
…сли бы узнал замполит областного управлениЯ внутренних дел -- научилсЯ
читать по-немецки, добралсЯ до Ќицше и еще раз убедилсЯ, что, отрицаЯ
кого-либо и что-либо, тем более крупного философа, да еще и превосходного
поэта, надо непременно его знать и только тогда отрицать или боротьсЯ с его
идеологией и учением, не вслепую боротьсЯ, осЯзаемо, доказательно. ‚едь как
говорил русский ученый: "€скать что-либо, хоть теорию относительности, хоть
грибы, искать, не пробуЯ, нельзЯ". Ђ Ќицше-то как раз, может, и грубо, но
прЯмо в глаза лепил правду о природе человеческого зла. Ќицше и „остоевский
почти достали до гнилой утробы человечишки, до того места, где преет, зреет,
набираетсЯ вони и отращивает клыки спрЯтавшийсЯ под покровом тонкой
человеческой кожи и модных одежд самый жуткий, сам себЯ пожирающий зверь. Ђ
на ђуси ‚еликой зверь в человеческом облике бывает не просто зверем, но
звериной, и рождаетсЯ он чаще всего покорностью, безответственностью,
безалаберностью, желанием избранных, точнее, самих себЯ зачисливших в
избранные, жить лучше, сытей ближних своих, выделитьсЯ среди них,
выщелкнутьсЯ, но чаще всего -- жить, будто вниз по речке плыть.
ЊесЯц назад, в ноЯбрьскую уж мокропогодь, привезли на кладбище
покойника. „ома, как водитсЯ, детки и родичи поплакали об усопшем, выпили
крепко -- от жалости, на кладбище добавили: сыро, холодно, горько. ЏЯть
порожних бутылок было потом обнаружено в могиле. € две полные, с бормотухой,
-- новаЯ ныне, куражливаЯ мода среди высоко- оплачиваемых трудЯг поЯвилась:
с форсом, богатенько не только свободное времЯ проводить, но и хоронить --
над могилой жечь денежки, желательно пачку, швырЯть вослед уходЯщему бутылку
с вином -- авось похмелитьсЯ горемыке на том свете захочетсЯ. Ѓутылок-то
скорбЯщие детки набросали в Яму, но вот родителЯ опустить в земельку забыли.
Љрышку от гроба спустили, зарыли, забросали скорбную щель в земле, бугорок
над нею оформили, кто-то из деток даже повалЯлсЯ на грЯзном холмике,
поголосил. Ќавалили пихтовые и жестЯные венки, поставили временную пирамидку
и поспешили на поминки.
Ќесколько дней, сколько -- никто не помнил, лежал сирота-покойник в
бумажных цветочках, в новом костюме, в свЯтом венце на лбу, с зажатым в
синих пальцах новеньким платочком. €змыло бедолагу дождем, полную домовину
воды нахлестало. “ж когда вороны, рассевшись на дерева вокруг домовины,
начали целитьсЯ -- с какого места начинать сироту, крича при этом "караул",
кладбищенский сторож опытным нюхом и слухом уловил неладное.
ќто вот что? ‚се тот же, в умиление всех ввергающий, пространственный
русский характер? €ли недоразумение, излом природы, нездоровое, негативное
Явление? Ћтчего тогда молчали об этом? Џочему не от своих учителей, а у
Ќицше, „остоевского и прочих, давно опо чивших товарищей, да и то почти
тайком, надо узнавать о природе зла? ‚ школе цветочки по лепесточкам
разбирали, пестики, тычинки, кто чего и как опылЯет, постигали, на
экскурсиЯх бабочек истреблЯли, черемухи ломали и нюхали, девушкам песни
пели, стихи читали. Ђ он, мошенник, вор, бандит, насильник, садист, где-то
вблизи, в чьем-то животе или в каком другом темном месте затаившись, сидел,
терпеливо ждал своего часа, Явившись на свет, пососал мамкиного теплого
молока, поопрастывалсЯ в пеленки, походил в детсад, окончил школу, институт,
университет ли, стал ученым, инженером, строителем, рабочим. Ќо все это в
нем было не главное, поверху все. Џод нейлоновой рубахой и цветными
трусиками, под аттестатом зрелости, под бумагами, документами, родительскими
и педагогическими наставлениЯми, под нормами морали ждало и готовилось к
действию зло.
€ однажды отворилась вьюшка в душной трубе, вылетел из черной сажи на
метле веселой бабой-Ягой или юрким бесом диавол в человеческом облике и
принЯлсЯ горами ворочать. €май его теперь милициЯ, беса-то, -- созрел он длЯ
преступ- лений и борьбы с добрыми людьми, вЯжи, отымай у него водку, нож и
волю вольную, а он уж по небу на метле мчитсЯ, чего хочет, то и вытворЯет.
’ы, если даже в милиции служишь, весь правилами и параграфами опутан, на
пуговицы застегнут, стЯнут, ограничен в действиЯх. ђуку к козырьку: "Џрошу
вас! ‚аши документы". Ћн на тебЯ поток блевотины или нож из-за пазухи -- длЯ
него ни норм, ни морали: он сам себе подарил свободу действий, сам себе
мораль состроил и даже про себЯ хвастливо-слезливые песни сочинил: "Ћ-пЯ-ать
по пЯ-а-а-атни- цам па-айдут свида-а-аниЯ, тюрь-ма ’аганскаЯ -- р-рЯ-адимай
до-о-о-ом..."
‚ џпонии, читал ‘ошнин, полицейские сперва свалЯт бушующего пьЯного
человека, наручники на него наденут, после уж толковище с ним разводЯт. „а
город-то ‚ейск находитсЯ совсем в другом конце ‡емли, в џпонии солнце
всходит, в ‚ейской стороне заходит, там сегоднЯ плюс восемнадцать, зимние
овощи на грЯдках зеленеют, здесь минус два и дождище льет, вроде бы целый
век не переставаЯ.
‘ошнин помочил голову под краном, трЯхнул мокром во все стороны --
некому запрещать мокретью брызгать -- тоже полнаЯ свобода! ‡акрыл кран,
поставил кастрюлю с курицей на плиту, пригладил себЯ руками по голове, будто
пожалел, вытЯнулсЯ на диване, уставилсЯ в потолок. ’оска не отпускала. €
боль терзала плечо, ногу. "Њогли ведь и поуродовать, добить, засунуть под
лестницу... ’акие все могут..."

Џатрулировали ‘ошнин с ”едей ‹ебедой по городу, и бог дал угонщика.
ЏьЯный, как потом выЯснилось, только что с Љрайнего ‘евера прибывший с
толстой денежной сумой "орел" нажралсЯ с радости, подвигов захотелось -- и
увел самосвал. ‚озле вокзала, на вираже вокруг клумбы, будь она неладна, --
на площади срубили тополЯ, по новой моде закруглили клумбу, воткнули в
центре пЯток ливанских елей, навалили бурых булыжин, посадили цветочки, и
сколько уж из-за нее, из-за этой, вейскими дизайнерами созданной эстетики,
народу пострадало: не удержал машину угонщик, зацепил остановку, двух
человек изувечил, одного об будку убил и, вконец ошалев, запаниковал, ослеп,
помчалсЯ по центральной улице, на светофоры, в мЯсо разбил на перекрестке
молодую мать с ребенком.
“гонщика преследовали всей милицией, общественным транспортом,
"отжимали" от центра города на боковые улицы, в деревЯнную глушь, надеЯсь,
что, может, врежетсЯ в какой забор. Ќа хвосте угонщика висели ‘ошнин и ”едЯ
‹ебеда, загнали было дикую машину во двор, угонщик заметалсЯ по песочному
квадрату, в щепу разнес детскую площадку -- хорошо, детей не было в тот час
во дворе. Ќо уже на выезде сшиб двух под руку гулЯвших старушек. Ѓудто
бабочки- боЯрышницы, взлетели дрЯхлые старушки в воздух и сложили легкие
крылышки на тротуаре.
‘ошнин -- старший по патрулю -- решил застрелить преступника.
‹егко сказать -- застрелить! Ќо как это трудно сделать. ‘трелЯть-то
ведь надо в живого человека! Њы запросто произносим, по любому случаю: "’ак
бы и убил его или ее..." Џоди вот и убей на деле-то.
‚ городе так и не решились стрелЯть в преступника -- народ кругом.
‚ыгнали самосвал за город, все времЯ крича в мегафон: "ѓраждане, опасность!
ѓраждане! ‡а рулем преступник! ѓраждане..."
‚ыскочили на холм, миновали последнюю городскую колонку. Џриближалось
новое загородное кладбище. ѓлЯнули -- о, ужас! ‚озле кладбища сразу четыре
похоронные процессии, и в одной процессии черно народу -- какую-то местную
знаменитость провожают. ‡а кладбищем, в пЯти километрах, -- крупнаЯ
строительнаЯ площадка, что мог здесь наделать угонщик -- подумать страшно. Ђ
он совсем обалдел от скорости, жал на загородных просторах за сто
километров.
-- ‘трелЯй! ‘трелЯй.
”едЯ ‹ебеда сидел в люльке мотоцикла, руки у него свободны, да и лучший
он стрелок в отделении. Џослушно вынув пистолет из кобуры, ”едЯ ‹ебеда
оттЯнул предохрани- тель и, словно не понЯв, в кого велено стрелЯть, всадил
одну, другую, третью пули в колеса самосвала. ђезина задымилась. Њашина
заприхрамывала, забренчала. ‘ошнин, закусив губу, надавил до отказа на газ
мотоцикла.
Ћни сближались с машиной. Ћбошли ее. ”едЯ ‹ебеда поднЯл пистолет, но
тут же в бессилии опустил руку.
-- Ћстанови-и-и-ись! -- кричал он. -- Ћстановись, вражина! “
новостройки загородЯт дорогу -- там пост!..
Џо губам угадал ‘ошнин почти как молитву, творимую напарником, в
последней надежде на бескровное завершение дела.
-- Ђ кладбище?! -- по губам же угадал и ”едЯ ‹ебеда ответ ‘ошнина.
Џобелев и в самом деле что писчаЯ бумага, не испорченнаЯ графоманами,
будто тЯжелую гирю, поднимал ”едЯ ‹ебеда привычный пистолет. ѓубы шлепали,
вытрЯхивали с мокром:
-- Џопробовать... Џопробовать...
-- Ќекогда! -- ‘ошнин Яростно пошел на обгон самосвала.
“гонщик не пустил их по ходу слева. ђезким качком бросив мотоцикл в
сторону, почти падаЯ, пошли справа. ЏоравнЯвшись с кабиной машины, понимаЯ
всю безнадежность слов, все равно оба разом заклинали, забыв про мегафон:
-- Ћстановитесь! Ћстановитесь! Ѓудем стрелЯть...
ѓрохочущаЯ колымага ринулась на них, ударила мотоцикл железной
подножкой. ‘ошнин был водителем-асом, но что-то произошло с ним необъЯснимое
-- он ловил и не мог поймать педаль мотоцикла левой ногой. ‚ ушах занЯлсЯ
звон, небо и землЯ начали багроветь, впереди забегали и куда-то, за какой-то
край посыпались люди из похоронных процессий.
-- „а стрелЯй же!
„вумЯ выстрелами ”едЯ ‹ебеда убил преступника. Њашина с грохотом
промчалась еще какое-то расстоЯние на продырЯвленных колесах и сунулась
носом в кювет. “же падаЯ с сиденьЯ мотоцикла или вместе с мотоциклом, ‘ошнин
успел увидеть шарикоподшипником выкатившийсЯ из затылка, чуть обросшего,
упрЯмо-тупого затылка круглЯшок, еще круглЯшок, быстрей, чаще, будто с
конвейера покатились, вытЯнулись в красную нитку, шеЯ, плечи, новаЯ, на
‘евере, с кораблЯ, видать, купленнаЯ куртка, всЯ в карманах, чем-то туго
набитых, быть может, письмами матери, может, и любимой девушки. Ѓыл еще
значок на куртке. џркий значок за спасение людей на пожаре. € вот куртка
сделалсь красной на плечах и на спине, что значок за отличие на пожаре.
‘ошнина скрутило судорогой на земле, красное мокро подступило к горлу.
‘кореженный, смЯтый, он лежал затем в машине "скорой помощи", рЯдом с
застреленным угонщиком и слышал, как под носилками по железному полу
плещетсЯ, скоблит уши их вместе слившаЯсЯ кровь.

Ћпытнейший хирург железнодорожной больницы, уроже- нец родного
железнодорожного поселка, упорно учившийсЯ на тройки при пЯтерочных
способностЯх, ѓришуха ЏеретЯгин успел когда-то полностью оформитьсЯ в
доктора, был сед, медлительно-спокоен и, как показалось ‘ошнину, несколько и
поддатый.
-- Ќога висит на одной коже и на жиле. Ђмпутировать или спасать? Љак
прикажете, гражданин начальник?
-- ЏопытайсЯ, доктор, -- взмолилсЯ ‘ошнин и заискивающе добавил: -- ‡а
мной не пропадет, ѓришуха. -- ђазрешаЯ недоуменный взглЯд доктора, еще
добавил: -- џ ж тоже наш брат-железнодорожник... тети ‹инин племЯш.
-- Ђ-а, -- оживилсЯ доктор. -- ‹ешка, что ли? Ђ Я глЯжу, понимаш... Ќу,
коли с железнодорожного, да еще наших, вЯтских, кровей -- и одной жилы
достаточно... Ђ Я смотрю, вроде как знакомое лицо, понимаш... -- наговаривал
ѓришуха и делал какие-то знаки сестре и нЯне. -- „ак не пропадет за тобой,
говоришь? ‡аметешь и домой не отпустишь, хе-хе-хе...
Ћтчего-то ѓришуха-хирург не дал ‘ошнину наркоз. Ќалили полный стакан
чистого спирта. „октор подождал, когда пациент сделаетсЯ мертвецки пьЯн,
поболтал еще с ним о том, о сем и приступил к делу. ‚о времЯ операции
‘ошнину поднесли еще мензурочку. Ћн пил спирт, будто воду, очень холодную,
родниковую. ‘ непривычки сжег слизистую оболочку, долго потом сипел горлом.
ѓришуха ЏеретЯгин, довольный собой и профессиональ- ным мастерством,
свойски посмеивалсЯ на обходах:
-- џ тЯ, как на фронте, латал. Ѓах-трах по горЯчему. € приросло!
Џри-иро-сло-о-о, понимаш! …ще на нас, на вЯтских, наркоз тратить, кровь
переливать. Ќаркоз вредный, крови в запасе мало, нас, вЯтских, много.
‘лушай, ты че, и правда чистый спирт не пил? Ќ-н-ну, понимаш! ’оже мне,
миленький легавенький, красивый, кучерЯвенький! ’аких хлюпиков надо гнать в
шею из органов.

ђасхаживалсЯ ‘ошнин долго. Ћт одиночества и тоски много читал, еще
плотнее налег на немецкий Язык, начал марать бумагу чернилами. ‘перва писал
объЯснительные, много и длинно, потом заготовил краткую, похожую на рапорт,
бумагу и отделывалсЯ ею. Ћсобенно тЯжелое объЯснение было со следователем
Ђнтоном Џестеревым.
Ћн шибко дорожил честью работника правосудиЯ и, казалось ему, все и
всех знал, видел насквозь.
-- Љак вы, милиционер, человек в годах уже и со стажем, могли стрелЯть
в молодЯжку, еще и жизни не видавшего, неужели не могли с ним справитьсЯ,
задержать без выстрелов и крови? -- прокалываЯ ‘ошнина узким лезвием глаз,
Явно подражаЯ какому-то несокрушимому, железному кумиру, цедил сквозь зубы
Џестерев.
”едЯ ‹ебеда исхитрилсЯ усмыгнуть от объЯснений -- старший по патрулю
кто был? ‘ошнин. ‚от и отчитывайсЯ, майсЯ. ‹еонид сперва сдерживалсЯ,
пыталсЯ что-то объЯснить Џестереву, потом вскипел:
-- „а за одну молодую мать с ребенком!.. -- Ћн прикрыл глаза,
отвернулсЯ, -- ђастерзанные... пыль, кровь, замешано... багроваЯ грЯзь. џ в
любого, но с особым удовольствием в тебЯ всажу целую обойму!
-- Џсих! -- сорвалсЯ следователь. -- ’ы где находишьсЯ? Љак ты в
милицию попал?
-- Џотому и псих, что ты блаженно живешь! -- ‘охранилось, все же
сохранилось мальчишество в ‘ошнине. Ћн похлопал Ђнтона Џестерева по
форменному мундиру работника правосудиЯ. -- ќто тебе не мама роднаЯ! Ћт
этого покойника, землЯчок, полсоткой не откупишьсЯ! -- „а с тем и ушел,
озадачив борца за справедливость до того, что он звонил ‘ошнину, домогаЯсь,
что за намеки?
ђодом из деревни ’угожилино, Џестерев забыл, что всего в трех верстах
от его родной деревни, в сельце Џолевка, жила теща ‘ошнина, …встолиЯ
‘ергеевна —ащина, и она-то уж воистину знала все и про всех, может, не во
вселенском, даже и не в областном масштабе, но на хайловскую округу ее
знаниЯ распространЯлись, и от тещи ‘ошнину сделалось известно, что в
’угожилино четыре года назад умерла Џестериха. ‚се дети съехались на
похороны, даже и невестки, и зЯтьЯ съехались, и дальние родственники
пришли-приехали, но младшенький, самый любимый, прислал переводом пЯтьдесЯт
рублей на похороны и в длинной телеграмме выразил соболезнование, сообщив,
что очень занЯт, на самом же деле только что вернулсЯ с курорта Ѓелокуриха и
боЯлсЯ, как бы радон, который он принимал, не пропал бесполезно, не
подшалили бы нервы от переживаний, да и с "черной" деревенской родней
знатьсЯ не хотелось. ђоднЯ, воистинy темнаЯ, взЯла и вернула ему пЯтьдесЯт
рублей, да еще и с деревенской, грубой прЯмотой приписала; "ЏодависЯ,
паскуда и страмец, своими деньгами".

‚ернувшись из больницы на костылЯх в пустую квартиру, ‘ошнин залег на
диване и пожалел, что не выучилсЯ пить, -- самое бы времЯ.
Ќаведывалась тетЯ ѓранЯ, мыла, прибиралась, варила, ворчала на него,
что мало двигаетсЯ.
ЏересилилсЯ, начал снова читать запойно, к бумаге потЯнуло -- разошелсЯ
на объЯснительных-то! ‚ этой непонЯтной еще, но увлекательной работе
забылсЯ. Ћн и раньше, еще в школе, писчебумажным делом занималсЯ --
обыкновенный в общем-то, даже типичный путь современного молодого
литератора: школьнаЯ стенгазета, многотиражка в спецшколе, заметки, иногда и
в "художественной" форме -- в областных газетах, милицейский, затем и другие
"тонкие" журналы, на "толстые" пока не тЯнул и сам это, слава богу,
сознавал.
"Њожет, мне к Џаше поехать? “ Џаши хорошо!" -- вЯло думал ‘ошнин,
заранее знаЯ, что ему никуда не уехать. евелитьсЯ, за почтой вниз сходить
-- и на то нет сил, но главное -- желаниЯ...
Џаша -- человек, способный ублаготворить, умиротворить и накормить весь
мир. ќто про нее Џушкин сочинил: "Љабы Я была царица, -- говорит одна
девица, -- то на весь крещеный мир приготовила б Я пир..."
Џосле первого боевого крещениЯ и крена семейного кораблЯ набок ‘ошнин
от смЯтениЯ, что ли, от пустопорожности ли времЯпрепровождениЯ решил
пополнить образование и затесалсЯ на заочное отделение филфака местного
пединститута, с уклоном в немецкую литературу, и маЯлсЯ вместе с десЯтком
местных еврейчат, сравниваЯ переводы ‹ермонтова с гениальными
первоисточниками, то и дело натыкаЯсь на искомое, то есть на разночтениЯ, --
Њихаил ћрьевич, по мнению вейских мыслителей, шибко портил немецкую
культуру. ‚ пединституте ‘ошнин впервые услышал слово "целевик", смысл
которого граждане нашей страны, исключаЯ разумные головы из Ђкадемии
педагогических наук, до конца так и не постигли. Њежду тем "целевик" --
слово, совершенно точно обозначающее смысл предмета -- это абитуриент,
присланный в высшее учебное заведение и принЯтый на льготных основаниЯх с
целью и обЯзательством вернутьсЯ в родную сельскую местность на работу. Ћ
том, сколько и как возвращаетсЯ в родную местность "целевиков", особо
"целевичек", знает всезнающаЯ статистика, да молчит в смущении.
Ќа стадиончике, примыкающем к пединституту, пробитому там и сЯм
зелеными прутьЯми кленовых поконов, ‘ошнин играл в городки. Ќа месте
стадиона был когда-то патриарший пруд, с карасЯми, кувшинками, лилиЯми и
могучими деревами вокруг. ЃорЯсь с мракобесием сановных, исторически себЯ
изживших церковников, деревьЯ свалили, воду вместе с карасЯми засыпали
шлаком и землей, вынутой из-под фундамента новостроек, но оно же, проклЯтое
прошлое, прилипчиво, живуче, оно из-под земли, из-под притоптанных и
прикатанных недр стадиона, из пней, плотно закопанных, давало о себе знать,
нет-нет, пусть и украдчиво, втихомолку, посылало в Ясноглазую современность
вестников весны, напоминало о себе живучей ветвью тополЯ или клена, меж
которых, по шлаком присыпанной дорожке, остро выставив локти, бегали будущие
гармонично развитые педагоги, тренируЯ гибкость тела и крепость мышц.
Џоскольку ‘ошнин охромел, его определили соревноватьсЯ в наземных
играх, и он азартно швырЯл струганые палки, вышибаЯ то "бабушку в окошке",
то "змею", то "домик", и однажды увидел в уголке стадиона мужицкого
телосложениЯ деваху с непритЯзательно рубленым, но румЯным и здоровым лицом,
на которое спадали коротко стриженные волосы толщины и цвета ржаной соломы.
„евка собирала волосы на затылок старомодной костЯной гребенкой и
одновременно стЯгивала с себЯ лыжные штаны, рвала пуговицы на кофте,
нетерпеливо постанываЯ и сопЯ расширенными ноздрЯми. Ќа ходу подтЯнув трусы
футбольного покроЯ, со свистом вобрав в себЯ побольше воздуху, девка вышла
на беговую дорожку и замерла в ожидании старта. ‘квозь мужскую майку,
распертую телом до прозрачной тонкости, четко обозначалсЯ бюстгальтер,
завЯзанный на спине морским узлом, потому как пластиковаЯ застежка не
выдержала напора скрытых сил, лопнула и болталась без нужды. џсное дело,
только крепким узлом и можно было сдержать силы в чугунных цилиндрах грудей
с ввинченными в середку трехдюймовыми гайками. ’е гайки, поди-ка, не раз и
не два отвинчивали передовые сельские механизаторы, но даже резьбу сорвать
не осилились, не укротили мощь могучего, все горЯчее распалЯющегосЯ перед
бегом механизма.
-- ‰-и-ех, глистогоны-интеллигенты! -- рЯвкнула девка, когда
поравнЯлись с ней трусцой трюхающие, подзапыхавши- есЯ молодые спортсмены,
бледно-серые от табака, ночных свиданий и жидкой студенческой пищи. ѓрудь у
девки закултыхалась, зад завращалсЯ тракторным маховиком, ноги, обутые в
кеды сорок второго размера, делали саженные хватки, лицо ее было
вдохновенно, воинственно, всЯ мелкота, перебирающаЯ ногами по земле, по
захороненному патриар- шему пруду, разлетелась на стороны мошкой и осталась
позади.
Ќе знаЯ, что такое финиш, девка промчалась мимо него и Ѓог весть куда
бы убежала, если б на пути ее не оказалсЯ забор стадиона. ‚от что такое была
Џаша! Ѓог и фамилию ей определил в соответствии с материей -- ‘илакова.
Љакой-то тренированный спортсмен, не иначе мастер спорта, поверженный в
прах, оправдывалсЯ, протираЯ очки: "„а Я бы обошел эту стихийную бабу, но
очки запотели". Џаша ‘илакова, снисходительно похлопав по плечу знатного
спортсмена, предложила: "Њожет, еще попробуем?"
‘ того и родилась знаменитаЯ институтскаЯ песнЯ: "џ б и кашу сварил, Я
б цветы подарил, Я б любил тебЯ смертно и верно". Џрипев: "„а очки
запотели". "џ бы сдал сопромат, поступил на физмат. џ бы взЯл все высоты
науки. „а очки запотели..."
„ела у "целевички" Џаши ‘илаковой в институте шли не так бойко, как на
стадионе. Ћна и в своей-то починковской школе никого по наукам не обгонЯла,
все больше догонЯла. ђаботать бы ей на колхозной ферме, быть ударницей
труда, почитаемым человеком, многодетной матерью, да ее роднаЯ мать,
молодость, жизнь, красоту и силу изработавшаЯ на колхозной ферме, узнав про
дополнительный набор в пединститут, сказала: "Џоезжай, учись на ученую,
много денег получать станешь, в люди выйдешь, не будешь, как Я, веки вечные
в назьме плюхатьсЯ".
Ћчень и очень хотела Џаша ‘илакова стать ученой, не спала ночами,
тупела от наук и городской культуры, смекнула своим деревенским,
многоопытным мужицким умом, как достичь цели: возила в общежитие картошку,
молоко, мЯсо из деревни, убиралась в комнате, стирала аристократкам с
филфака бельишко, гладила, и те, курЯщие сигареты с долгими мундштуками,
понимающие толк в коньЯках, коктейлЯх и сексе, наизусть знающие названиЯ
иностранных наклеек на заду импортных джинсов, из которых самаЯ ценнаЯ была
"монтана", насмехались над Џашей, помыкали ею. Њадам Џестерева, читающаЯ в
институте классическую русскую литературу, приспособила Џашу в домработницы.
‘упруги Џестеревы домашними делами не занимались, не пачкали рук, жили
по правилам и запросам высокоинтел- лектуальных личностей: баловались
теннисом, купались в прорубЯх, ездили на коллективные охоты, оба лихо водили
личную "‚олгу", небрежно вертЯ руль одной рукой и выставив локоть в окошко.
‚ "‚олге" чехлы из какого-то мохнатого существа -- из меха ламы, объЯснЯли
Џестеревы, за задним сиденьем, как у богатого кавказца, каталсЯ пестрый мЯч;
перед передним стеклом, опЯть же, как положено состоЯтельным, понимающим
культуру особам, подвешена экзотическаЯ широкоротаЯ обезьЯнка в красных
трусах; по стеклу Ярко написано: "ќспанио-уэрто-командорос".
†енившись еще в студенческие годы на дочери директора вейского
льнокомбината, Ђнтон Џестерев имел на троих четырехкомнатную квартиру,
содержал местный "салон" и собирал в нем по вечерам "высший свет" города
‚ейска. Ћдна из комнат супругами Ќестеровыми была превращена в некую
разновидность гостиной, игорную залу и дешевенький музей, на стенах которого
висели абстрактные полотна, гравюрки, несколько дорогих полуфривольных
чеканок с русалками, пара прЯлок, пара лаптей, репродукций с пикантных
полотен ‘альвадора „али. ‚ечерами в зале чуть приглушенно, интимно звучали
по Японской радиозаписывающей системе модные записи "из оттудова", ну и
наши, необходимые в модном салоне модные поэты: ‚ысоцкий, Ћкуджава, Ќовелла
Њатвеева; на инкрустированных полочках -- …втушенко, ‚ознесенский,
Ђхмадулина, Ђполлинер, „ос Џассос, •именес, ‹и Ѓо, далее Џикуль, ‘именон и
Ђпдайк, меж них ЃиблиЯ дореволюцион- ного изданиЯ, молитвенник с золотой
застежкой, "‘лово о полку €гореве" в подарочном издании и нарЯдный словарь
„алЯ в четырех томах.
Њадам Џестерева развлекала своих гостей рассказами о Џаше ‘илаковой и
устраивала потеху в студенческих аудиториЯх:
-- Ќу-с, молодой человек, -- старомодно обращалась она к студентке,
словно к существу мужского пола, поставив ее перед публикой по команде
"‘мирно!". -- —то вы можете рассказать о роковых заблуждениЯх ЌиколаЯ
‚асильевича ѓоголЯ?
€ скорый, радостный, изготовленный по подсказкам сокурсниц, следовал
ответ Џаши ‘илаковой.
-- Њистические настроениЯ ѓоголЯ, навеЯнные ему отцами церкви с их
мрачной и отсталой философией, привели и не могли не привести к духовному
краху великого русского писателЯ. ‚ результате этого краха он сжигает второй
том "Њертвых душ", который, впрочем, был слабее первого тома оттого, что
оказалсЯ пропитан растленным духом церковников, скрывавшихсЯ в катакомбах и
мрачных закоулках Ћптиной пустыни и прочих притонах воинствующих
мракобесов...
-- ’ак-так. ‚ы, конечно, прочли второй том и оттого так уверенно его
отрицаете?
-- Ќет. ‚се это нам рассказывала еще в селе учительница литературы ќда
ѓенриховна утенберг, и девочки мне помогли. ‡аучить.
-- ‘сыльнаЯ учительница?
-- „а. Ќо она потом исправилась, была восстановлена. € орденоносец даже
сделалась.
-- Њожет быть, она даже заслуженной учительницей стала?
-- „а. џ забыла сказать. € заслуженной.
-- € она вас, деревенских учащихсЯ, приучала к самостоЯ- тельности
мышлениЯ?
-- “порно приучала. Ќастойчиво. Њного сил положила на это дело.
-- Ќу что ж.
…два заметной улыбкой, блуждающей по лицу, мадам Џестерева призывала в
свидетели аудиторию, продолжаЯ показательный спектакль, предлагаЯ
простодушной Џаше ‘илаковой "исследовать эпоху Џушкина", и даже подталкивала
ее кивками головы и "наводЯщими" репликами на нужное направление. € Џаша
вдохновенно обличала высший свет и пагубную эпоху, в которых великий поэт и
мученик погрЯз, крыла графа Ѓенкендорфа, саркастически сокрушала царЯ,
критикуЯ его, будто пьющего бригадира на колхозном собрании, резко и
беспощадно, и заключала, что ничего другого, как "погибнуть на благородном
поле брани", великому поэту и не оставалось, "интриги, придворные интриги
погасили светоча русской поэзии..."
-- ‡дорово вы их! -- качала головой мадам Џестерева. -- Ќу что ж,
давайте зачетку. Ќе каждый день, даже в стенах нашего института, так вот
досконально анализируют поведение классиков.

‹ерка, жена ‘ошнина (ныне, как и полагаетсЯ по современ- ной моде, они
в разводе, судом еще не оформленном), училась с Џашей ‘илаковой в старших
классах починковской школы. Ћна узнала, как потешаютсЯ в институте над
добрейшим человеком, как ученаЯ дама превратила девку в домработницу.
-- ќто что? ќто вот как? -- орала ‹ерка -- человек маловыдержанный. --
•улиганов вЯжете! ‚ вытрезвитель пьЯниц тЯнете. Ђ это, это что? Љогда над
нами, деревенскими, перестанут глумитьсЯ новоЯвленные аристократы?!
-- Ќе ори ты и на Ѓога менЯ не бери! „авай думать, как девку спасать.
Џридумали перевести Џашу в Џ’“ сельскохозЯйственного направлениЯ,
учитьсЯ на механизатора широкого профилЯ. Џаша в рев: "•очу быть ученой! Ќу,
пусть хоть переведут в училище дошкольного воспитаниЯ, раз Я тут осилить не
могу..."
‘ошнин взЯл Џашу ‘илакову за руку и отвел к ректору пединститута домой,
к Ќиколаю Њихайловичу •охлакову, известному книгочею, у которого и "пассЯ" в
библиотеке ‹еонид. ‚ свое времЯ вернувшись из заключениЯ и не подыскав еще
работу, тетЯ ‹ина стирала и убиралась в доме профессора.
Ќиколай Њихайлович -- по облику типичный профессор. ѓрузен, сед, сутул,
носил просторную вельветовую блузу, не курил табак, не пил вина. Џыльными
книгами до потолка забита четырехкомнатнаЯ квартира, и все это, как и
рассчитывал ‹еонид, произвело на Џашу ‘илакову большое впечатление. Љогда
Ќиколай Њихайлович объЯснил ей, что длЯ современ- ного ученого она слишком
прЯмодушна, да еще добавил, что сельский механизатор ныне зарабатывает
больше ученого- гуманитариЯ, Џаша махнула рукой:
-- Ќе всем ученым быть. Ќадо кому-то и работать. ѓде у вас поганое
ведро? -- €, задрав подол, начала мыть пол, протирать мебель, книжные шкафы
в квартире недавно овдовевшего профессора, крича при этом на весь "ученый"
дом: "џ! ’ы! Ћн! Ћна! ‚месте будет всЯ страна!.."
Џока не освободилось место в общежитии, Џаша и жила у профессора,
иногда навещала ‘ошнина, еще с порога хайлаЯ возмущенно: "Ќу и засвинЯчилсЯ
ты, братец-кондратец!"
“чилась Џаша в Џ’“ хорошо, сделалась выдающейсЯ на всю область
спортсменкой, в метании диска побила все местные рекорды, даже ездила на
зональные соревнованиЯ и на ‘партакиаду народов ‘‘‘ђ, в столицу, после
возвращениЯ из которой ‘ошнин едва ее узнал. ЏерекрашеннаЯ в золотой цвет, с
шапкой завитых, да и не завитых, а прЯмо-таки взвихренных волос, с
засиненными веками, в джинсовом костюме, в сапогах "а-лЯ мушкетер ЃоЯрский",
Явилась Џаша в родные краЯ, бурнаЯ, все сокрушающаЯ, с цигаркой в зубах.
-- ‡най наших! Џоминай своих! Њы, деревенские, можем вести себЯ похлеще
лахудров с филфака.
"ќ-э, -- затосковал ‘ошнин, -- этак дело пойдет -- деревнЯ лишитсЯ еще
одного хорошего работника, город приобретет еще одну зазвонистую хамку". € с
помощью все того же ЌиколаЯ Њихайловича и ‹ерки спровадил Џашу на цент-
ральную усадьбу родного починковского колхоза "ђассвет", где она работала
механизатором наравне с мужиками, вышла замуж, родила подрЯд трех сыновей и
собиралась родить еще четверых, да не тех, которых вынают из чрева с помощью
кесарева сечениЯ и прыгают вокруг: "Ђх, аллергиЯ! Ђх, дистрофиЯ! Ђх, ранний
хондроз..."
-- Њои мужики на земле работать будут, в морЯ ходить, в космос летать.
-- € слабое существо, мать и женщина, со вздохом добавлЯла Џаша: -- Ђ все ж
хоть бы один, как Ќиколай Њихайлович, ученым сделалсЯ...

-- € ты менЯ не увезешь. € Я, наверно, не уеду. Ђ тройка? ’ройка -- это
ложь! € Я давно не верю деду, -- пробормотал ‘ошнин, все лежа на диване и
радуЯсь, что поезд на •айловск прошел, до завтра не будет туда оказии, кроме
автобуса, на автобусе же трЯстись в такую погоду боевые раны не велЯт. ‚от
завтра или послезавтра укрепитсЯ духом и поедет к Џаше в гости, может, и до
тестЯ с тещей доберетсЯ -- от Џочинка до Џолевки рукой подать. Ќадо бы ‹ерке
позвонить. „авно не звонил. „а ведь по голосу догадаетсЯ, что опЯть что-то
стрЯслось с человеком.
€ это терпит.
€так, на чем же мы остановились? Ќа противоречиЯх жизни? Џочему люди
бьют друг друга? Љакой простой вопрос! € ответ проще простого: "Ћхота, вот и
бьют..."
Ќачальник •айловского райотдела “‚„ Ђлексей „еми- дович Ђхлюстин,
мыслитель и боец, говаривал: "Џоловина людей на земном шаре нарушает или
собираетсЯ нарушить, другаЯ половина нарушать не дает. Џока равновесие.
„альше может наступить нарушение баланса..."
"Ђ ‹ерке все же надо позвонить. —то она там? Љак?" -- ‘ошнин повернул
руку с часами к свету, тускло сочащемусЯ из давно не мытого окна, из-за
пузато вспученного "гардеропа", -- полпЯтого. ‹ерка кончает работу в шесть.
Џока за ‘веткой в садик зайдет, в магазин, туда-сюда, раньше восьми нечего и
думать звонить. Ќа работу разве? Ќо там же бабье! €знывающее в белой аптеке
от белого бездельЯ, от запаха лекарств, дурманЯщего плоть и ум, "’вой!" --
зашебутЯтсЯ возбужденные бабьи умы. "„енег занЯть хочет". "Џо ласкам
соскучилсЯ...". "Ћб ребенке родном вспомнил..."
"“-ух, бабы, бабы! Ѓез вас прожить бы кабы. ‚о, стихи пошли! ‘ами
собой! Љак у ЊаЯковского. Њожет, даже лучше..."
ЏритЯгивала к себе глаз, тревожила рассудок могучаЯ гуща "гардеропа", в
сутеми Явственно напоминающаЯ фигуру бессмертного ‘обакевича. €з-за него,
из-за этого "гардеропа" супруги ‘ошнины разбежались в последний раз, точнее,
из-за тридцати сантиметров -- ровно настолько ‹ерка хотела отодвинуть
"гардероп" от окна, чтоб больше попадало в комнату света. •озЯин, знаЯ, как
она ненавидит старую квартиру, старый дом, старую мебель, в особенности этот
добродушный "гардероп", как хочет свести его со свету, стронуть, сдвинуть,
тайно веруЯ: при передвижке он рассыплетсЯ, историческую мебелину можно
будет пустить в печь, -- оказал сопротивление, а сопротивление, знал он по
службе, всегда чревато "последствиЯми".
Њгновенный вспыхнул скандал, крик, слезы, и в такой же непогожий вечер,
схватив за руку ребенка, ‹ерка ушла в общежитие фармацевтического института.
‚торично умчалась. Љак зав. аптекой, скорей всего при содействии ‹еонидова
дружка, приЯтелЯ детства, ныне большого начальника, ‚олоди ѓорЯчева,
бедствующаЯ мать с ребенком перебралась в дом гостиничного типа, в
девЯтиметровую комнату, где есть все условиЯ длЯ жизни: туалет, мойка, кран,
метла, диванчик, стол и телевизор, а он, значит, осталсЯ "на просторах",
царствует в своей квартире, наслаждаетсЯ свободой, и "гардероп" стоит что
скала. "‘тоит! € стоЯть будет!" -- почти торжественно, как Џетр ‚еликий о
ђоссии, сказал ‘ошнин про "гардероп".
Њысль о ‹ерке не угасала, наоборот, подступала ближе. Љак на душе смута
-- она тут как тут, во, прилипчивый человек! Ѓаба! †ена. Љрест. •омут на
шее. Ћбруч. ѓирЯ. Љанитель земнаЯ.

ѓлава пЯтаЯ

ѓород •айловск, куда направили работать ‘ошнина после окончаниЯ школы
“‚„ -- типичный, в общем-то, райцентр на пЯтнадцать тысЯч голов населениЯ,
довольно спокойного, в основном сельского. Џромышленность здесь была леснаЯ,
кудельнаЯ и сельскохозЯйственнаЯ. Ѓеспокоил порой и будоражил городок,
стоЯвший на отшибе, текстильный техникум да межзональный дом отдыха
лесозаготовительной отрасли. €ногда, очень редко, •айловск сотрЯсали отзвуки
современного прогресса. ‘отрЯсениЯ катились в основном по железной дороге,
подле которой ютилась небольшаЯ, с дореволюцион- ным деревЯнным вокзалом
станциЯ •айловск, о восьми путЯх, в любое времЯ года забитых вагонами,
груженными круглым лесом, доской и брусом -- продукцией местного
леспромхоза.
Ќо вот зачастили в •айловск важные чины. ‘перва небольшие, сдержанные,
немногословные, потом покрупней, посолидней, еще более сдержанные. „ело
кончилось тем, что на восьмой путь было поставлено несколько вагонов, в
которых жила трудоваЯ солдатнЯ с лейтенантом во главе. ‡а три с небольшим
месЯца боевой военный отрЯд отгрохал в центре •айловска двухэтажную
гостиницу, повеселил городишко и, оставив двух-трех вдовушек в безутешном
горе, отбыл в неизвестном направлении.
ѓостиницу долгое времЯ населЯли отпускники и командированные. Љак-то в
•айловск нагрЯнул уроженец здешних мест, видный конструктор, у него автомат
был излажен в виде многозарЯдной автоматической зенитки, прозванной
фронтовиками "дай-дай". € от этой зенитки -- как ты ни летай, как ни бегай
-- никуда не улетишь и не убежишь.
‘ловом, гостиница досталась городу. € вот в этой-то гостинице суждено
было ‘ошнину прославитьсЯ на весь •айловск и окружающие окрестности. †ители
•айловска существовали в своих домах, гости их и родственники, приезжаЯ в
отпуск, жили там же. ѓостиничные номера заселЯл богатенький, разбитной
уполномоченный, нацеленный на хайловскую лесопродукцию, солнечной летней
порой ревизор из Њинлесхоза или из "‘ельхозмеханизации", дитЯ Љавказских гор
с дарами солнечного, плодородного юга: помидорами, цветами, фруктами, --
осчастливливал здешний рынок, заросший крапивой и бодЯгом, куражливый
журналист местной прессы сотрЯсал телефоны "люкса", собираЯ материал по
передовому опыту переработки льна и использованиЯ лесоотходов; поэты и
художники налетали чаще всего артельно.
‚от в гостинице завертелись "химики". Ќачалась картежнаЯ игра:
"гадалки", "пулеметы", "библиЯ", "колотушки", "альЯнцы", "сонники", "стирки"
-- как только карты ни называли. ‡азвенели гитары, взвизгнули в ночи
женщины, заскорготали зубы, послышалсЯ лЯзг битого стекла и кинжальный звон.
"Љабел, демон, угол, индиЯ, бал, играть на роЯле, чмок-шпок, гладенько,
задок, залепить хавepy, чос, бацилльный, духовой, ежик, кучер, шнифер" --
слова-то, слова-то все какие! Њузыка! ‡арешеточнаЯ, на бессонных тюремных
нарах сотвореннаЯ словеснаЯ продукциЯ пугала тихий, за лесами, за болотами
живущий хайловский люд.
Ќо вот ЯвилсЯ в •айловск „емон! ‚ соседней области прибил ломом
инкассатора, "взЯл на хомут" -- так это называетсЯ -- сорок тысЯч "рваных" и
пистолет. "‚ооружен и очень опасен" -- как раз в ту пору шла кинокартина с
таким названием в „оме культуры работников леса.
‘ошнин не от картины, нет, скорее от физического и душенного застоЯ,
заранее дрожа и подобравшись, решил: "‚озьму! Љогда еще в •айловск пожалует
„емон. ЌастоЯщий..."
Џо телефону из областного уголовного розыска приказывали не соватьсЯ не
в свое дело, до приезда оперативной группы ничего не предпринимать, но с
преступника глаз не сводить. Ќо „емон, "печальный „емон -- дух изгнаньЯ", --
вдруг в небеса вознесетсЯ!..
’онкую операцию замыслил ‘ошнин. Љак раз на город •айловск хлынула
спортивнаЯ орда. „ом отдыха, общежитие техникума, гостиница забиты под
завЯзку. ѓородок цветет синими штанами, шапочками с иностранными буквами и
знаками. ‘оревнованиЯ, эстафеты, шум, многолюдство -- очень это важный
фактор! Џригласив двух дружинников из леспромхоза, ‘ошнин переоделсЯ в
гражданское и во времЯ обеда "подселилсЯ" с раскладушкой в номер грабителЯ.
€ когда злодей пришел и, увидев постороннего человека, напрЯгсЯ и начал
бледнеть -- не даваЯ ему ни минуту на раздумьЯ, молодой детектив, читавший
книжку технического толка -- длЯ маскировки такую книжку подобрал, соскочив
с раскладушки, представилсЯ:
-- €нженер ‡верев. -- € фамилиЯ-то, фамилиЯ вмиг, кстати подходЯщаЯ
Явилась. -- ‚се места в гостинице занЯты. ”изкультура и спорт. ‚сегда готов.
€звините. Џодселили... -- € как только в протЯнутой руке ощутил руку „емона,
зажал ее, вывернул и... бандит и ахнуть не успел, как на него мильтон
насел!..
Ќачальник угрозыска города ‚ейска, седой, подслепова- тый, но весь
вроде бы сложенный из мускулистых, крупногабаритных деталей, объЯснил
‘ошнину всю его глупость: сотрудник милиции малого городишка -- да его
собаки и те не только в лицо, но и на нюх знают! "‘амбист. Ѓывший чемпион
спецшколы по боксу!" -- "Ђ откуда тебе известно, что „емон -- не чемпион
страны по вольной борьбе? Њожет, по всем видам спорта чемпион, включаЯ
фигурное катание?! ’ы изучал его биографию? ‘илу? ђеакцию? ѓастролер он,
матерый кучер или портЯночник? Ѓаклан? ’умак? Ђ если б матерый? „а он бы
тебЯ разделал, как киевский мЯсник! € собирали бы тебЯ по частЯм, чтоб
прилично выглЯдел в гробу..."
Ќо как бы там ни было, народ-то узнал о "подвиге", и выходило, что не
начинающего гастролера скрутил ‘ошнин, брал он двоих опытных убийц, и были у
них не пистолеты, по автомату было, и одного бандита ‘ошнин известным лишь
ему приемом выбросил в окошко со второго этажа, чтоб не путалсЯ под ногами,
со вторым-то ему и труда не составлЯло управитьсЯ!..
Ќа улицах и в общественных местах •айловска слышал герой-детектив
вослед себе: "’от самый!" € не только из техникума, даже приезжие девчата
начали глЯдеть на него с пристальной заинтересованностью и что-то выдающеесЯ
находили в его облике, потому как норовили спросить именно у него про
расписание поездов и автобусов, когда буфет откроетсЯ, какаЯ будет завтра
погода, придаваЯ голосу воркованье, заводЯ глаза под зачерненные ресницы.
‘ошнин просил устно и письменно свое руководство перевести его
куда-нибудь, желательно подальше от •айловска. …му обещали "подумать", но
тут нанесло на младого героЯ не менее жуткую, чем вооруженный бандит,
опасность.
„ожив до двадцати двух лет, ‹ерка ни с одним еще парнем не дружила --
она отпугивала кавалеров высокомерным видом и какой-то сверхтехнической
оснащенностью тела. ‘куластень- каЯ, всЯ в локтЯх, в коленЯх, в лице, в
руках, в ногах, в груди, даже вроде бы и в заду у нее были колени и локти, и
все это заведенно двигалось, стремительно, выразительно, даже и нахраписто,
все вертелось, в таком даже месте, где у других людей вертетьсЯ нечему.
ѓоворила ‹ерка резко, точно, кратко; на мир глЯдела так, будто все в нем уже
давно не только знала, но и прошла еще в школе и ничего в этом мире никакого
ее вниманиЯ не заслуживает. Џри всем при этом ‹ерка была кокетлива, ходила
"на тырлах", как говорЯт блатнЯки, ручки полусогнутые, словно у заводной
куколки, навьючивала немыслимые прически, натЯгивала какие-то сверхмодные
платьЯ, косынки, пилотки, шлЯпки, в последнее времЯ -- тугие, узкие джинсы и
гарибальдийскую пышную косынку, узлом схваченную на горле. •айловские
кавалеры прозвали ‹еркy "примадонной" и прохаживались по перрону в "ее
стиле", вертЯ всем, что у кого может вертетьсЯ, но близко к ‹ерке не
подступали -- и без нее хватало "кадров".
Џрактическое внимание на ‹ерку обратили "химики", принЯв ее за халЯву.
‹ерка училась в ‚ейске на фармацевта, на выходные приезжала к родителЯм, в
деревню Џолевку -- это двадцать километров от •айловска, в девЯти верстах oт
Џочинка -- центральной усадьбы колхоза, и, когда дожидалась автобуса в
родные краЯ, "химики" откололи ее от публики, подпЯтили к забору и между
киоском "‘оюзпечати" и филиалом леспромхозовской столовой давай снимать с
нее штаны. таны-то джинсы, их не так-то просто и по доброй воле сдернуть, а
при сопротивлении времЯ и сноровка надобны. ‘ошнин как раз приехал с
лесоучастка, где всю ночь усмирЯл лесорубов после получки. ‚ыйдЯ из поезда,
отбил барышню, увел ее в дежурную комнату, где ее долго отпаивали водой.
-- ‹юди на остановке! ‘оветские, наши, здешние -- и никто, никто не
заступаетсЯ! Џодлые!.. Џодлые!.. ‚се подлыe! -- в истерике кричала ‹ерка.
Љонечно, подлые. Љто ж станет отрицать или спорить? € люди на
остановке, и "химики" -- это уж само собою. Ќо вот автобус на Џочинок ушел и
будет только завтра утром. —то делать?
ЃессоннаЯ ночь позади. ‘пать охота -- спасеньЯ нет. Њолодой организм
отдыха просит. Ѓрюзгин, сотрудник ‹ЋЊа,
удалит барышню из дежурки сразу же, как уйдет с вокзала ‘ошнин, потому
как жена у него сто кило весом, ревности же в ней на все двести, и проверЯет
она поведение сотрудника ‹ЋЊа через каждые два часа. ‚ вокзале по скамейкам
валЯютсЯ друзьЯ "химиков" или на них похожие кореша, раздумываЯ насчет
условий вербовки: соглашатьсЯ им в •айловский леспромхоз или в глубь страны
подаватьсЯ? Џришлось брать ‹ерку к себе, в холостЯцкую комнату, выделенную
‘ошнину в леспромхозов- ском общежитии. Ћн бросил шинель на пол, в головах
свернул казенный бушлат, укрылсЯ плащом, указал барышне на казенную кровать
с пружинами, звенЯщими что арфа, и только донес голову до изголовьЯ -- канул
в непробудное, сладкое царство.
€ не возвращатьсЯ бы ему из того, все утишающего, блаженного, царства в
вечно жужжащее общежитие, в узенькую комнатку с казенной желтой занавеской
на окне, отмеченной черной, жирной инвентаризационной печатью, с казенной
кроватью, накрытой простыней, тоже с печатью, с чайником без крышки и без
печати, с эмалированной кружкой, с гнутыми столовскими вилками, с
чемоданчиком в углу и стопкой книжек на подоконнике.
Ћн продрал глаза и с удивлением увидел: на казенной койке, звучащей,
как арфа, скатившись головой с плоской, отходами кудели набитой подушки,
спала барышнЯ, совсем не похожаЯ на ту, каковую она изображала из себЯ на
людЯх. Ћна ровно дышала чуть приоткрытым алым ртом, и что-то совсем далекое
от грубой действительности снилось ей, верхнюю губу, помеченную пушком,
трогала летучаЯ, даже мечтательнаЯ, улыбка, чуть вздрагивали сомкнутые
ресницы, румЯнец облил щеки, и не суетились руки-ноги барышни, ничего не
суетилось, не дрыгалось, все было подвЯлено, усмирено доверительно- глубоким
сном. ‘олнце, в радостном ослеплении пЯлЯщеесЯ сквозь занавески на спЯщую
девушку, поигрывало, дразнилось, щекотало спЯщего человека. ”орсистые джинсы
‹ерка снЯла -- кочегарили, не жалеЯ лесоотходов, по-зимнему, хотЯ стоЯла
осеннЯЯ пора, исход бабьего лета был, девушке сделалось жарко от солнца и
сыро шипЯщих батарей отоплениЯ, она сбросила пальтишко на пол, колени ее
приоголились и оказались совсем не острые, не задиристые, а круглые, чисто
белеющие натЯнутой кожей, и пЯтнышко солнца ластилось, скакало котенком по
коленЯм гостьи.
‘ошнин замахнулсЯ, чтобы прикрыть гостью одежкой, и в этот роковой
момент дернуло ее проснутьсЯ. Ћна с виноватым испугом осмотрелась "ѓде Я?"
-- и тут же вспомнила где, улыбнулась, утерла губы, в забытьи блаженно
потЯнулась:
-- Љрепко спитсЯ под защитой родной милиции! -- € потрепала его русые,
вчера только в леспромхозовской бане с шампунем вымытые волосы. -- елковые!
-- сказала голосом, вдруг упавшим до всхлипа.
—то можно ждать от хорошо отдохнувших молодых людей! Ћдних только
глупостей, и ничего больше.
€ стала ‹ерка все чаще и чаще задерживатьсЯ меж городом и селом,
осуществлЯЯ смычку в буквальном смыслe этого неблагозвучного слова. „ело
дошло до погублениЯ выходных -- неинтересно сделалось ‹ерке проводить
воскресные дни в родной полуопустевшей Џолевке, под родительским кровом.
„ело кончилось тем, чем оно и должно кончатьсЯ в подобной ситуации, --
Явились молодыe люди в Џолевку, созревшие длЯ добровольного признаниЯ, с
повинной. Љак лицо служебное, милицейское, ‘ошнин привык знакомитьсЯ с
разным народом, чаще всего тут же забываЯ знакомства, но в Џолевке дела
обстоЯли иначе. …встолиЯ ‘ергеевна —ащина подкрасила губы, надела новый
строгий костюм в полоску, капроновые чулки и туфли анисового цвета. ‘ошнин
думал, в честь какого-то праздника, может, днЯ рождениЯ чьего-то, выЯснилось
же -- в честь их приезда. “лучив момент, …встолиЯ ‘ергеевна увела гостЯ в
огород, показывать, какие у них парники, ульи, какаЯ банЯ, колодец, и там
напрЯмик заЯвила: "џ надеюсь, мы, интеллигентные люди, поймем друг друга..."
‘ошнин заозиралсЯ, отыскиваЯ по огороду интеллигентныx людей, -- их
нигде не было, и начал догадыватьсЯ, что это он, ‹еонид ‚икентьевич ‘ошнин,
и …встолиЯ ‘ергеевна —ащина и есть интеллигентные люди. Ћчень его всегда
смущало это слово. Ќа деревенском же огороде, в полуразвалившемсЯ селе --
просто ошарашило. Ћн заказал себе: медовуху, как бы его ни принуждали,
больше не пить и при первом удобном моменте из Џолевки умчатьсЯ на
милицейском мотоцикле.
…встолиЯ ‘ергеевна испуг гостЯ истолковала по-своему и уже без ласковых
оттенков в голосе, безо всЯкой бабьей вкрадчивости поперла насчет того, что
дочь у нее -- человек исключительный, что уготована была ей более важнаЯ
дорога и ответственнаЯ судьба, но коли так получилось -- он проЯвил такое
благородство, и вообще человек, по слухам, героический, -- она вверЯет
ему...
-- ‡ачем же здесь-то? -- залепетал "героический человек". -- џ готов...
Џри Њаркеле ’ихоновиче...
-- Ђ он-то тут при чем?! -- изумилась …встолиЯ ‘ергеевна. -- ‘одержим
его, пусть и на том спасибо говорит.
‚слушатьсЯ бы, вслушатьсЯ во все ухо в эту непреклонно выраженную
мысль, внЯть ей, а внЯвши, перемахнуть бы ‹еониду через городьбу, ухватитьсЯ
за рога казенного мотоцикла -- черт с ней, с фуражкой! ‘казать, что сдуло,
-- новую выпишут. Ќо это тебе не „емона валить! ’ам все просто: хрЯсь злодеЯ
об пол -- и ваша не плЯшет! Ђ тут он, как бычок на веревочке, плелсЯ с
огорода за …встолией ‘ергеевной, потом стоЯл подле жарко натопленной
глинобитной печи, вертел в руках нарЯдный милицейский картуз: "‚от, просю,
стало быть... Ћй, прошу тоись, руки..." •отел пошутить: -- "€ ноги тоже!" Ђ
сам все вертел и вертел картуз с горьким чувством человека, приговоренного к
лишению свободы на неопределенный срок и без права на помилование... единого
милицейского головного убора не успев износить. —его доброго, еще и икону ко
лбу приставЯт! € заступитьсЯ некому: ни отца, ни матери, даже тетки нет --
круглый он сирота, и что хотЯт, то с ним и делают...

‚ластвовала в доме —ащиных …встолиЯ ‘ергеевна. ‘удЯ по карточкам,
газетным вырезкам и рассказам, прожила она довольно бурную молодость: ездила
в сельском агитпоезде, в красной косыночке, тревожила землЯков не только
речами, за "перегиб" была брошена на хайловскую кудельную фабрику, даже
фабричонку, в качестве профсоюзника, но по очередному призыву вернулась на
прорыв в родное село, ведала избой- читальней, клубом, было времЯ, когда ее
бросали даже на колхоз -- председателем. Ќо к той поре работать она совсем
разучилась, да и не хотела, и ее все времЯ держали на должностЯх, где можно
и нужно много говорить, учить, советовать, боротьсЯ, но ничего при этом не
делать.
Ѓезответный, добрейший тесть ‘ошнина Њаркел ’ихонович —ащин потЯнулсЯ к
зЯтю, как те родители, что потерЯли ребенка в блокаду и, пусть в зрелом
возрасте, отыскали его. ‚се, что мог и хотел дать сыну Њаркел ’ихонович:
любовь, тепло сердца, навыки в сельском, глазу не заметном труде, ремесла,
так необходимые в хозЯйстве, -- все-все готов был тесть обрушить на зЯтЯ. €
‹еонид, не помнивший отца, взращенный пусть и в здоровом, но в женском
коллективе, всем сердцем откликнулсЯ на родительский зов. € какаЯ же
просветленнаЯ душа открылась ему, какой истовой, мужской привЯзанностью
вознаградила его судьба!
‘ошнин именовал тестЯ папашей. Њаркел ’ихонович имел от этого в душе
торжество, потому как тещу зЯть звал только по имени-отчеству. "Ћни", "она",
"эти", "самa", "их" -- это лишь краткий перечень междометий, с помощью
которых Њаркел ’ихонович обращалсЯ со своими домашними, называть жену и дочь
собственными именами он избегал, длинно получалось, тем более что у дочери
было имЯ "не его", он желал назвать ее …вдокией, в честь своей бабушки, но
жена, взбесившаЯсЯ от культуры, нарекла ее ќлеонорой -- вот и пользуй его,
такое имЯ, каким только корову или козу можно называть.
…встолию ‘ергеевну за суету, табак и матерщину не терпели пчелы --
Њаркел ’ихонович держал три семьи -- длЯ домашно- сти. € стоило жене выйти в
огород, в углу которого под дуплистыми липами стоЯли ульи, он тут же отворЯл
леток, и пчелы загонЯли хозЯйку либо в нужник, либо в сенцы. ‚ бане Њаркел
’ихонович мылсЯ один, не пускал супругу на покос -- истопчет, измочит сено,
корова исти его не станет, пилил дрова в одиночку, не слушал жену, когда она
жаловалась на хвори, смотрел по телевизору "развратные", по разумению
…встолии ‘ергеевны, передачи: фигурное катание и балет -- и, как можно было
догадатьсЯ, давно не выполнЯл мужских обЯзанностей. “ЯзвленнаЯ супруга
следила за ним и будто уже не раз "застукала" старого блудника, который с
другими бабами "делал, че хотел".
-- “ менЯ из рук, ‹евонид, ниче не выпадат, менЯ тЯтЯ, царство ему
небесное, с детства всЯкой работе обучил, потому как в деревне без рукомесла
нельзЯ, рукам махать и речи говорить -- трибунов на всех не наберешьсЯ! Ќа
войне, в раздо- рожье, кому обутку починю, кому бритву направлю, повозку
подлатаю, колеса обсоюзю, втулку там, ось, оглобли ли вытешу, сварить че --
суп, кашу, картошки, конЯ обиходить, сруб в землЯнке сделать, дзот покрыть
-- все мне по руке. Ќа фронте, ‹евонид, слова ниче не стоЯт, потому как на
краю ты жизни. •оть верь, хоть нет, ‹евонид, менЯ ’ихоновичем в роте звали,
не из-за старости, не-эт, -- Я в самой середке мушшинских годов был,
исключительно из уважениЯ звали, из уважительности, медаль мне первому в
роте дадена была, когда медали ишшо мешком на передовую не возили... €
вопше, маракую Я, ‹евонид, нашей державе честные трудовые люди нужны, а не
говоруны и баре. Џустобрехи, вроде моей бабы, проорали деревню. ‚ойна и
пустобрехи довели до того, что села наши и пашни опустели.

Џочувствовав союз двух мужчин куда прочнее женского, …встолиЯ ‘ергеевна
пошла на них приступом, но зЯть оказалсЯ неуступчив, защищал себЯ и тестЯ:
-- …встолиЯ ‘ергеевна! ‚се претензии, какие есть ко мне и к папаше,
высказывайте не в магазине, не на завалинке, а здесь, дома, и больше при мне
не унижайте папашу, не сгонЯйте его в могилу -- без него вы пропадете ровно
через неделю...
-- Љто это -- вы? Љто это -- вы? -- взвилась ‹ерка.
-- ’ы и твоЯ мама.
-- Ђ ты зачем? ’ы -- муж!
-- € Я, муж, и вы, жены, пока еще сидим на шее у папаши, да скоро и
внука туда посадим.
Њужики уединЯлись в лесу, пилили весной долготье на дрова, вывозили
его, на сенокосе управлЯлись, в межсезонье на реке сидели, подле удочек и
закидушек, либо верши ставили на перекате и в заливах.
-- „а что же это такое! ‚се при деле, мои жеребцы сидЯт -- реку
караулЯт! -- базлала на весь белый свет —ащиха, спускаЯсь вдоль ограды к
реке с детским ведерком -- взрослое ведро она Якобы не могла уже поднимать.
Њаркел ’ихонович из наносного хламу выбрал палку, попримерил ее к руке,
молча двинулсЯ навстречу супруге и вытЯнул ее по широкой спине, да так
звучно, что всЯ округа замерла, будто перед концом света: коровы на лугу
перестали жевать траву, овечки затопотили, давЯ друг дружку, бросились
врассыпную; спутанный колхозный конишко с потертостЯми и лишаЯми на спине,
припал к воде, хотЯ пить ему не хотелось, -- ничего не вижу, ничего не слышу
-- опытный конь.
—ащиха, ровно бы вслушиваЯсь в себЯ, в мир, ее окружающий, схватила
ртом раз-другой воздух и вопросила:
-- “бил? ЊенЯ-а-а-а убил... -- и только собралась заорать, как Њаркел
’ихонович вытЯнул ее палкой вторично.
-- џ четырежды ранетый. џ в гвардии пехоте фашиста бил! “ менЯ десЯть
наград в Яшшике! Ђ ты менЯ при зЯте страмотишь!.. -- •оп да хоп —ащиху по
спине.
-- ЊилициЯ!
‘ошнин в это времЯ подлещика подсек, повел его, сердечного, к берегу --
милициЯ он на службе, а тут зЯть и рыбак и тоже, как и все советские люди и
граждане, имеет право не только на труд, но и на отдых -- по Љонституции.
Џредседатель поссовета, старый фронтовик, заранее и но всем солидарный
со всеми фронтовиками, получив от …встолии ‘ергеевны заЯвление-акт на своего
супруга и бегло с ним ознакомившись, заЯвил:
-- „ивно, как твой муж тебЯ до се не пришиб? џ бы в первую же ночь
супружеской жизни прикончил такую фрукту и в тюрьму бы добровольно
отправилсЯ.

„итЯ, всеми любимое и единственное, ‘ветка, какое-то времЯ соединЯла
семью, да худо ‹ерка обихаживала дитЯ, и себЯ, и мужа -- деревенскаЯ девка,
ничему не наученнаЯ пусто- брешной мамой, не умела она сварить пустую
похлебку, каша маннаЯ длЯ ребенка у нее непременно в комках, стирает --
брызги на стены, моет пол -- лужи посередке, под кроватью пыль, зато травила
анекдоты наисмешнейшие, подвизалась в институтской самодеЯтельности,
ЊаЯковского со сцены кричала.
Џока тетЯ ‹ина жила да была, от мерзостей быта ‹ерку избавлЯла, и с
воспитанием ребенка дело шло вперед, хотЯ и дергалась эмансипированнаЯ
женщина, не нравилось ей, что тетка нарЯжает ‘ветку по-деревенски, в
какие-то капоры, в грубые шерстЯные носки собственной вЯзки, купает в корыте
стиральном, стрижет наголо, чтоб волосики крепче были, кормит капустными
щами с картошкой. …сли уж ее жизнь загублена неразумной свЯзью до брака, так
пусть вырастет хоть дитЯ исключительной личностью, похожей на вундеркиндов
‘ыроквасовой -- чтоб премиЯми награждалась за рисунки, хоть за хоровое
пение, хоть за гимнастические упражнениЯ, чтоб про дочь в газете писали и по
радио говорили.
Њуж толковал жене: "Њедицина утверждает, что здоровье дороже всего, так
давай сохраним ребенку хотЯ бы здоровье. -- "Љак мы это сделаем?" -- "ќто
сделает тетЯ ‹ина. ѓлЯди на менЯ и убеждайсЯ, что она это умеет делать
хорошо. Ќет у менЯ ни аллергии, ни пневмонии, даже зубы не болЯт". --
"Ѓугай. € жизнь твоЯ бугаинаЯ!.."
†изнь разнообразна, где найдешь, где потерЯешь -- угадай наперед!
Џомылись однажды в городской бане супруги ‘ошнины, сомлелые, душой и телом
чистые, благодушные, решили на рынок зайти, изюмчику ‘ветке купить, себе --
вЯтских огурчиков из дубовой бочки. ‹еонид локоть кренделем загнул, супруга
руку в кожаной перчатке ему на согнутый локоть кинула. €дут, толкуют.
‘частливые советские люди, в воскресный день наслаждаютсЯ заслуженным
отдыхом, на людей дружелюбно смотрЯт, и не видит потерЯвший бдительность
сотрудник местной милиции, что под аркой городского базара, где написано
"„обро пожаловать", плЯшет, поет, ко всем липнет пьЯнаЯ “рна. ѓубы у нее
облЯпаны красным, волосы -- рыжим, наплывы рыжей краски видно за ушами и на
лбу. ‡лобно-веселаЯ, тешитсЯ “рна, развлекает народ бесплатно. “ ‘ошнина,
как только он заметил “рну, не только в груди, но и в животе все сжалось --
случалось ему эту красотку вынать из "постелей" в привокзальных заулках,
возить в вытрезвитель, когда ее еще в вытрезвитель пускали, гонЯть с рынка,
выселЯть из города.
“рна -- тварь злопамЯтнаЯ, мстительнаЯ. Ћна-то еще задаль заметила
супружескую пару.
-- Ђ-а, синеглазенький! -- приветствовала “рна молодого человека, будто
и не замечаЯ рЯдом с ним ‹ерку. -- ‡абы-ы-ыл ты про менЯ! ‘овсем забыл! Ќа
ентую вот вертихвостку променЯл! Ђй-Я-Я-а-ай! €зменшыки вы, мушшыны,
коварные изменшыки! -- €, отрыгаЯ на ‹ерку табаком и винищем, пожаловалась:
-- Ќе помнЯт никакого добра, злодеи!
‹ерка выдернула руку из-под мужниного локтЯ, уронила перчатку и
побежала с рынка, закрывшись ладонью.
-- Ћне к Њуське, на кирпичный завод повадились! -- орала “рна ей
вослед. -- ѓлЯди-ы-ы-ы! Џринесет он те награду...
„ома бурнаЯ сцена, закончившаЯсЯ схваткой.
-- Џодлец! -- кричала жена. -- Љакой подлец! -- и хрЯсь мужа по морде.
Ћн перехватил руку жены болевым приемом, посадил ее на пол.
-- …ще раз... шевельни только лапкой!.. Џримадонна!..
-- Ћ-ой, руку вывихнул, зверина!
-- „а ребЯтки! „а миленькие!.. „а что случилось? -- топталась вокруг
них тетЯ ‹ина.

Џосле смерти тети ‹ины супруги ‘ошнины все чаще сбывали ‘ветку в
Џолевку, на бабкин худой досмотр и неумелое попечение. •орошо, что кроме
бабки был у дитЯти дедка, он мучать культурой ребенка не давал, приучал
внучку не боЯтьсЯ пчелок, дымить на них из баночки, различать цветки и
травы, подбирать щепки, скрести сено грабельками, пасти теленка, выбирать из
куриных гнезд Яйца, водил внучку по грибы, по Ягоды, грЯды полоть, с
ведерком по воду ходить на речку, зимой снежок огребать, подметать в ограде,
на салазках с горы кататьсЯ, с живой собакой играть, кошку гладить, гераньки
на окне поливать.

Џустота после смерти тети ‹ины ничем не могла заполнитьсЯ, но должна же
она, по законам физики, чем-то заполнЯтьсЯ. ђаздражение и темнаЯ тоска
заселЯли пустоту, в темноте же самое место черному злу. ‚се в жене
раздражало ‘ошнина, даже такие мелочи, как кухонные дела, на которые мужчине
и вниманиЯ-то обращать не надо бы, или обратить их и шутку, ведь за чувство
юмора и терпимость, воспитанные тетками ‹иной и ѓраней, его ценили в школе,
на работе -- у него иных-то добродетелей и не было.
Ђ ‹ерку корежило, бесило, что такое ничтожество, выкормыш
пристанционного, сажей покрытого поселка, читает дни и ночи книги, еще на
немецком Языке вроде бы могет -- брешет, конечно, да и сам чего-то тайком
царапает на бумаге. "ќкий ‹ев ’олстой с семизарЯдным пистолетом, со ржавыми
наручниками за поЯсом..." "‡амолчи, примадоннa!" -- "Њусор! ‹егаш! Џес!
Џадла! € как еще там, на Языке ваших дорогих клиентов?"
‡лой памЯтью, как и многих современных женщин, бог ‹еркy не обидел.
‹итература утверждает: прекраснаЯ женщина частицами разбросана во многих
женщинах, плохаЯ и хитраЯ живет постоЯнно во всех. Ћх уж эта литература! ’о
соврет, то правду скажет. Џодсказала бы вот людЯм, куда же это прекрасное,
которого так много в девушках, деваетсЯ в бабах?
€ хорошо, и правильно, что разбежались. Ќечего маЯть друг друга.
ЌаслаждайсЯ покоем, читай, пей чай из горлышка чайника, не давай "гардероп"
с места двигать. Њожно никуда не ходить, никого к себе не приглашать. Њожно
пол мыть, можно не мыть. Њожно еду варить, можно не варить. Њожно ходить по
полу босиком и гладить себЯ по голове, можно бумагу ночами каракулЯми
украшать, не озираЯсь, никого не стыдЯсь. ’ворческаЯ тайна! „а какаЯ же это
зараза! ’ак вот и шевелитсЯ что-то в голове, процарапывает крышку черепа
мыслишками, они спать не дают, тревожат. ЏользуЯсь полной бесконтроль-
ностью и волей, однажды ‹еонид поставил на бумаге слово "ђассказ". ‘перва
испугалсЯ: ведь вывел то же самое слово, что и —ехов, и ’олстой, потом
попривык. Џримадонна долго глумилась, а он совершил грех -- и сладко-сладко
его сердцу стало. € боЯзно, и тревожно. Џочти так же боЯзно, как тогда,
когда ‹аврЯ-казак бросил его, десЯтилетнего, в речку ‚ейку и сказал: "•очешь
жить -- выплывешь..."
‚ муках, в тайной творческой работе отвык бы он от ‹ерки, она от него,
в мире прибавилось бы одной несложившейсЯ семьей и одним
ребенком-безотцовщиной больше. Ќо тогда-то вот, после разбега, и подстерегло
его несчастье.

‚ ‹ерке не все было от мамы. ѓде-то, пусть и сбоку, пусть снаружи, к
ребрам пусть, прилепились гены отца, а гены ‘ошнину всегда воображались
разваренной лапшой из леспром- хозовской столовки. ‚ лапше той, опЯть же как
мЯсо в столовском супе, жилка говЯжьЯ с воробьиный помет величиной,
оставленнаЯ борющимисЯ со злоупотреблениЯми работниками пищеблока, путалось
веками на ђуси крепленное, всеми способами насаждаемое правило: не бросать
человека в беде, и, пока есть на свете Њаркелы ’ихоновичи —ащины, правилу
тому быть и нацию нашу крепить -- ‹ерка выЯвила ошеломлЯющую
самоотверженность: сперва потрЯсенно пЯлилась на мужа, потом хлопотала,
ронЯЯ и разбиваЯ что-то. Љогда ѓришуха ЏеретЯгин пришил ему ногу и ‹еонид
проблевалсЯ, очухалсЯ настолько, чтоб хоть маленько что-то соображать,
‹ерка, прежде чем напоить его водой и бульоном, ультиматум ему: "€з милиции
-- на творческую работу". -- "Ђ кормить кто нас будет?" -- "џ! -- без
промедлениЯ гаркнула самоотверженнаЯ ‹ерка. -- џ! ђодители наши! ‘иди возле
своего любимого папаши и твори. Љартошки от пуза, мЯсо, молоко есть, что еще
писателю нужно?"
Ћн оценил ее жертвы и в себе обнаружил ответную способность прощать --
неужто и впрЯмь несчастье сделалось лучшим средством самовоспитаниЯ? Ћн и
она простили друг друга, помирились, но из милиции ‹еонид не ушел,
отшутилсЯ, как всегда, мол, если все уйдут на другую работу, пусть даже и на
творческую, "химики" и за киоски не станут прЯтатьсЯ, на свету, принародно
станут с людей штаны снимать.

€ вот снова крыша седьмого дома в железнодорожном поселке, назначенного
к сносу, но, слава богу, забытого среди великомасштабных строек, укрыла
молодого художника слова от дождей и бурь. ‚ таких вот домах только и
прЯтатьсЯ от бурь и от жен, эгоистично надеЯсь: не так скоро наступит пора,
когда старую квартиру надо будет менЯть на новую и переселЯть в нее ‹ерку с
дочерью, аннулируЯ хотЯ бы часть задолженности перед семьей.
‚ часы и дни, особенно смутные, читал он одну и ту же книжку,
подаренную ему профессором •охлаковым Ќиколаем Њихайловичем, читал, как
Ѓиблию, с любого места: протЯнул руку, достал с полки книгу, открыл и...
"“вы! Њои глаза лишились единственного света, дававшего им жизнь, у них
остались один лишь слезы, и Я пользовалась ими длЯ той единой цели, чтобы
плакать не переставаЯ, с тех пор, как Я yзнала, что вы решились, наконец, на
разлуку, столь длЯ менЯ не переносимую, что она в недолгий срок приведет
менЯ к могиле".
"‚о люди жили, а?!" -- почесал затылок ‘ошнин, когда первый раз читал
эту книгу.
"џ противилась возвращению к жизни, которую должна потерЯть ради вас,
раз Я не могу сохранить ее длЯ вас. џ тешила себЯ сознанием, что умираю от
любви..."
’ут уж он перестал чесать затылок в задумчивости и от озадаченности
погладил сам себЯ по голове и почувствовал, что письма монашки к своему
возлюбленному втЯгивают его в какую-то уж чересчур непривычную, но в то же
времЯ чем-то манЯщую, томительно-сладкую муку. Ћн передернул плечами,
стрЯхиваЯ с себЯ наваждение вкрадчивой сказочки, настраиваЯсь внутренне
сопротивлЯтьсЯ ахинее, на которую покупалсЯ он в детстве... Ќо ныне-то... Ћн
человек современный, грубошерст- ный, крепленный костью и жилами, работой в
органах, отнюдь не смиренные, монашеские требы справлЯющий нощно и денно, он
“рну в кутузку волочил, „емона обезвредил; пусть и неопытного, его
писчебумажными штучками-дрючками не проймешь, он пусть изначально, пусть
чуть-чуть, но и секреты слова познал, соприкоснулсЯ, так сказать, с...
"...Њогу ли Я быть хоть когда-нибудь свободной от страданиЯ, пока Я не
увижу вас. —то же? Ќе это ли награда, которую вы даруете мне за то, что Я
люблю вас так нежно. Ќо, будь что будет, Я решилась обожать вас всю жизнь и
никогда ни с кем не видетьсЯ, и Я заверЯю вас, что и вы хорошо поступите,
если никого не полюбите... Џрощайте. ‹юбите менЯ всегда и заставьте менЯ
выстрадать еще больше мук".
‘даваЯсь все покорЯющей воле или произволу слова, наслаждаЯсь, вот
именно наслаждаЯсь музыкой, созданной с помощью слова, такого наивного,
такого беззащитного, он полностью доверилсЯ этой детской болтовне и впервые,
быть может, пусть и отдаленно, осознал, что словотворчество есть тайна.
Љнижка состоЯла из пЯти писем, дальше шли чьи-то дополнениЯ, ответы на
письма, подражаниЯ, стихотворные переложениЯ, обширные комментарии. “ него
хватило ума не заглЯдывать в "зады" книги, не гасить в душе той музыки,
котораЯ не то чтобы ошеломила или обрадовала его, она поднЯла его над
землею, над этим слишком грохочущим, слишком ревущим современным миром. …му
было не то чтобы стыдно, ему было неловко в себе, неудобно, тесно, что-то
сдвинулось в нем с места, выперло вроде "гардеропа", и, куда ни суньсЯ,
непременно мыслью иль штанами за него зацепишьсЯ. Ћдна фраза трепетала,
пульсировала, билась и билась жилкой на слабом детском виске: "Ќо как можете
вы быть счастливы, если у вас благородное сердце?"
Ѓывшего "опера" порой охватывало подобие боЯзни или чего-то такого, что
заставлЯло обмирать спиной, испуганно озиратьсЯ, и во сне или наЯву зрело
твердое решение: пойти, отыскать французика, покинувшего самую в мире
замечательную женщину, по-милицейски, грубо взЯть его за шкирку, приволочь в
монастырскую тихую келью и ткнуть носом в теплые колени женщины -- цени,
душа ветренаЯ, то, по сравнению с чем все остальное в мире -- пыль, хлам,
дешевка.

ѓлава шестаЯ

‘ветка -- хлипкое, современное дитЯ, подверженное прос- тудам и
аллергиЯм, -- заболела с приходом холодов. ‚ деревне, на дикой воле, не
утесненное детсадовскими тетЯми и распорЯдками днЯ, укреплЯлось дитЯ
физически и забывалo застольные церемонии, рисунки, стишки, танцы. „итЯ
резвилось на улице, играло с собачонками, дралось с ребЯтишками, делалось
толстомордое, пело бравую бабушкину песню: "ќй, комроты, даешь пулеметы!
„аешь батарею, чтобы было веселее..."
€ вот снова, к тихой радости деда, к бурному и бестолковому восторгу
бабки, прибыла болезнаЯ внучка в село Џолевка. Њолодой папулЯ устал за
дорогу от вопросов дитЯти, от дум и печалей земных, да еще ногу натрудил
крепко: автобус далее Џочинка не пошел -- механизаторы во времЯ уборочной
совсем испортили дорогу в глухие деревни, никто туда не ездил, да и не шел,
по правде-то сказать. Љогда ‘ошнин со ‘веткой шлепал по грЯзи, меж редких
домов, просевших хребтом крыш по Џолевке, к рамам липли cтарушечьи лица,
похожие на завЯдшие капустные листьЯ, -- кто идет? “ж не космонавт ли с неба
упал?
Џоевши картошек с молоком, ‘ошнин, прежде чем забратьсЯ на печку --
поспать и подаватьсЯ пехом в Џочинок, а из него в незабвенный •айловск и
потом на электричке домой, был вынужден выслушать все здешние новости и
прочесть поданную тещей бумагу под названием "‡аЯвление-акт": "’оварищ
милиционер, ‘ошнин ‹еонид ‚икентьевич! Kак все нас, сирот, спокинули и нет
нам ни от кого никакой защиты, то прошу помощи. ‚ениамин ”омин вернулсЯ из
заключениЯ в село ’угожилино и обложил пЯть деревень налогом, а менЯ, Ђрину
’имофеевну ’арыничеву, застращал топором, ножом и всем вострым, заставил с
им спать, по-научному -- сожительствовать. Њне 50 (пЯтьдесЯт) годов, ему 27
(двадцать семь). ‚от и посудите, каково мне, изработанной, в колхозе
надсаженной, да у менЯ еще две козы и четыре овечки, да кошка и собака ђекс
-- всех напои, накорми. Ћн менЯ вынуждает написать об ем, что, как пришел он
ко мне в дом -- никакого дохода нет от него, одни расходы, живет на моем
иждивенье, на работу не стремитсЯ, мало, что пьет сам, на дороге чеплЯет
товаришшев и поит. ‘о мной устраивает скандалы, стращает всЯко и даже
удавить. џ обрЯжаю колхозных телЯт, надо отдых, а он не дает спокой, все
пьЯнствует. “бирайте ево от менЯ, надоел хуже горькой редьки, везите куда
угодно, хоть в ‹’Џу, хоть обратно в колонию -- он туда только и принадлежит.
ђаньше, до менЯ, так же дикасилсЯ, засудили ево за фулюганство, мать
померла, жена скрыласЯ, но все ли Я еще скрывала -- доскрываласЯ, хватит!
‚се кости и жилы больные, и сама с им больнаЯ, от греха недосуг пить-есть, а
он ревнует, все преследует и презирает. Ђ чево ревновать, когда кожа да
кости и пЯтьдесЯт годов вдобавок. ‚ колхозе роблю с пЯтнадцати годов. ‚сю
ночь дикаситсЯ, лежит на кровати, бубнит чево-то, зубами скоргочет,
тюремские песни поет, свет зазрЯ жгет. Џо четыре рублЯ с копейками за месЯц
за свет плачу. ѓосударственную енергию не берегет, среди ночи вскочит,
заорет нестатным голосом и за мной! Џро три-четыре раза за ночь бегу из
дому, болтаюсь по деревне. ‚се спЯт. Људа притулитьсЯ. ‡ахожу в квартиру и
стою наготове, не раздевшись -- готовлюсь на убег. € об этом никто, даже
суседи не знают, что у нас все ночи напролет такаЯ распутнаЯ жизнь идет. €
вас прошу менЯ не выдавать -- еще зарубит. € примите меры, потихоньку
увезите его подальше. ‹юдоед он и кровопивец! „еревни грабит, жэншын
забижает.
Ќадоумила к вам обратитьсЯ ваша мамаша, …встолиЯ ‘ергеевна —ащина, дай
ей бог здоровьЯ, и писала под мою диктовку она -- у менЯ руки трЯсутсЯ и
грамота мала".
ќто был не первый и не единственный случай в обезлюдевших селеньЯх.
‡абравшийсЯ в полупустые бабьи деревни бандюга обирал и терроризировал
беспомощных селЯн. Џринимались меры, забулдыг выселЯли или снова садили в
тюрьму, но на месте "павшего" ЯвлЯлсЯ новый "герой", и, пока-то дойдет до
милиции такое вот "заЯвление-акт" или будет услышан бабий вопль, глЯдишь,
убийство, пожар или грабеж.
…встолиЯ ‘ергеевна дополнительно к "акту" сообщила, что за рекой, в
деревне ѓрибково, оставались еще две старушки и деревнЯ светилась окошком,
дышала живым дымом. ‚ одной избе жила упрЯмаЯ старуха, не желающаЯ ехать к
детЯм в город. ‚ соседней избе доживала век одинокаЯ с войны вдова. Ќа зиму
старушки сбегались в одну избу, чтобы меньше жечь дров и веселее коротать
времЯ. Џо заказу местной хайловской промартели старушки плели кружева, и
возьми да и скажи в починковском магазине, прилюдно, та старуха, котораЯ в
войну овдовела, теперь, мол, у нее душа на месте, на кружевах заработала
копейку -- на смертный день, и отойдет когда, так не в тЯгость людЯм и казне
будет.
Џрослышал ‚енька ”омин про старухины капиталы, переплыл в лодке через
реку, затемно вломилсЯ в избушку, нож к горлу старухи приставил: "ѓроши!
‡апорю!" ‘таруха не дает деньги. ѓрабитель ей полотенце на голову завЯзал и
давай его вроде рычага палкой закручивать, голову сдавливать -- научилсЯ
уму-разуму в колонии-то. “ старухи носом кровь, но она тайны не выдает. „а
‚енька-то местный вражина, трудно ли ему догадатьсЯ, где может хранитьсЯ
капитал. ‘унулсЯ за божницу, там, за иконами, и есть он, капитал-то, сто
шестьдесЯт рубликов.
Ќеделю ‚енька ”омин пировал и диковал с друзьЯми- приЯтелЯми.
‘тарушка-вдова собрала узелок, взЯла батожок и подалась добровольно в
хайловский „ом престарелых -- доживать век на казенном месте, где и быть ей
похороненной на казенный счет, под казенной сиротской пирамидкой.

Џо пути на •айловск стоЯло село’угожилино, на холме, за ольховым
ручьем, летом часто пересыхающим. Њного изб в ’угожилине обвалилось, стоЯло
заколоченными, и лишь возле телЯтника еще копошилась жизнь, материлсЯ
пастух, рычал трактор, суетились две-три до сухой плоти выветренные бабенки,
неотличимые друг от друга. ‘ошнин думал заскочить в ’угожилино накоротке,
найти наглого разбойника, припугнуть его или забрать с собой и сдать в
хайловское отделение. Ќо пришлось ему встретитьсЯ с ‚ениамином ”оминым в
совсем не запланированные сроки.
’олько ‹еонид разоспалсЯ, как тесть, Њаркел ’ихонович, бережно подергал
его за рукав и, дождавшись, когда зЯть очнетсЯ от сна, сказал, что в
’угожилине ‚енька ”омин загнал в телЯтник баб, запер их на заворину и
грозитсЯ сжечь вместе с телЯтами, если они немедленно не выдадут ему десЯть
рублей на опохмелье.
-- Ђ, ч-черт! -- ругнулсЯ ‘ошнин. -- Ќигде покоЯ нету. -- Ќадел
изношенную, на ветрах, дождЯх и рыбалках кореженную шапчонку, старое
демисезонное пальто -- в свободное от работы времЯ он всегда "залазил" в
гражданское, -- и на пробористом ветру, в мозглой стыни и сыри почувствовал
себЯ так одиноко, заброшенно, что и приостановилсЯ, словно бы в
нерешительности или в раздумье, но трЯхнул головой и глубже, почти на уши,
натЯнул шапчонку. Њаркел ’ихонович, провожавший его из Џолевки со ‘веткой до
грейдера по грЯзному, разжульканиому выезду, угадав подавленное состоЯние
зЯтЯ, предложил "мушшынскую помощь" -- ‘ошнин отмахнулсЯ от Њаркела
’ихоновича, приподнЯл дочку, ткнулсЯ губами в ее мокрую щеку. --
‚озвращайтесь в тепло. -- € пошлепал по жидкой грЯзи, закрываЯсь куцым
воротником пальто от сыпучего дождЯ, в котором нет-нет и просекалась искра
снега.
„ремлЯ на ходу, он свернул на короткую дорогу, через полЯ и перелесок,
спугиваЯ с нерЯшливого и лохматого жнивьЯ, по которому россыпью и ворохами
разбросано зерно, отЯжелевших ворон, диких голубей, стремительными стаЯми
врезающихсЯ в голые перелески. Џрела стернЯ, прел недокошенный хлеб, будто
болЯчки по больному телу пашни, разбросанные комбайнами, гнили кучи соломы,
по рыжим глинистым склонам речки, ожившей от осенней мокрети, маЯчили
неубранные бабки льна, местами уже уроненные ветром и снесенные речкой в
перекаты, и там, перемешанные с подмытыми ольхами, лесным хламьем и ломом,
превра- щались в запруды.
‚оронье, тЯжело громоздЯщеесЯ на гнущихсЯ вершинах елей, на жердЯх
остожий, черно рассыпавшеесЯ на речном хламе и камешниках, провожало
человека досадливым, сытым ворчанием: "€ чего шлЯютсЯ? —его не спитсЯ?
Њешают жить..." ѓолые, зЯбкие ольховники, ивнЯк по обочинам плешивых полей,
по холодом реющей речке, драное лоскутье редких, с осени оставшихсЯ листьев
на чаще и продранной шараге, телЯта, выгнанные на холод, на подкормку, чтобы
экономилсЯ фураж, просевшие до колен меж кочек в болотину, каменно
опустившие головы, недвижные среди остывших полей, кусты мокрого вереса на
взгорках, напоминающие потерЯвших чего-то и уже уставших от поиска согбенных
людей, -- все-все было полно унылой осенней одинокости, вечной земной
покорности долгому непогодью и холодной, пустой поре.
‚озле тугожилинского телЯтника, в заветрии, под стеной, под низко
сползшей крышей, бабенки, большей частью старухи, жались спинами к щелЯстым,
прелым, но все еще теплым бревнам. ‡авидев ‘ошнина, они встрепенулись,
загалдели все разом: "‡лодей! ‡лодей! Ќет на него управы. ‚ечный арестант и
бродЯга... Њать со свету свел... Ћн с детства экий..."
‘ошнин заметил на крыше телЯтника сорванный лист шифера, сбросил с себЯ
пальтишко, пиджак и, оставшись в фиолетовой водолазке, пижонски обтЯнувшей
его от безделицы полнеющую фигуру, подпрыгнул, ухватилсЯ за низшую слегу
телЯтника, взобралсЯ на крышу, перебираЯсь рукой по решетиннику, спустилсЯ
на потолок из круглого жердьЯ, отодвинул пЯток отесанных и загнанных в паз
прогнутой матицы жердин, спрыгнул в помещение с едва теплЯщимисЯ в проходе
под потолком желтыми электролампочками, спрыгнул неловко, ударилсЯ больной
ногой о выбоину в половице, приосел на скользкую жижу, запачкал брюки.
Ќa темном полу, искрошенном в труху на стыках, в выдавленной из щелей
никотинно светЯщейсЯ жиже, стоЯли и тупо глЯдели на пришельца несколько
больных телЯт, не мычали, корма не просили, лишь утробно кашлЯли, и
казалось, само глухое, полутемное пространство скотника выкашливало из себЯ
в сырую пустоту пустой же вздох без стона, без муки. Ќи к чему и ни к кому
эти старчески хрипЯщие животные не проЯвлЯли никакого интереса, лишь вдали,
где-то в заглушье, подал вЯлый голос теленок и тут же смолк в безнадежности,
послышалсЯ едва слышный хруст, будто короед начал работать в бревне, под
заболонью: теленок, догадалсЯ ‘ошнин по изгрызенным жердЯм перегородок,
кормушек и стен, грыз прелое дерево скотника. …ще один теленок, сронив
жердочку, вышел из размичканного в грЯзь загончика, лежал на склизкой
тесине, а другой теленок, свесившись через перегородку, сосал или жевал его
ухо, пустив густую, длинную слюну.
Џо скользкому коридору, с боков которого, словно на бруствере окопа,
нагребен был навоз, ‘ошнин прошел в кормовой цех, отпер закрытых там,
насмерть перепуганных женщин. Ћни завыли в голос и, обгонЯЯ друг дружку,
бросились из телЯтника в противоположную, приоткрытую дверь, возле которой
на стоге свежепахнущего сена, утром привезенного на березовых волокушах с
лесной делЯны, безмЯтежно спал ‚енька ”омин.
‘ошнин стЯнул его с воза, грубо потрЯс за отвороты телогрейки. ‚енька
”омин долго на него пЯлилсЯ, моргал, утирал рот рукой, не понимаЯ, где он,
что с ним?
-- ’ы ково?
-- џ чево. ‚от ты ково?
-- џ тЯ спрашиваю, ты ково?
-- Џойдем за ворота, там женщины тебе объЯснЯт, ково и чево.
-- ’урист, пала! -- взревел ‚енька ”омин и выхватил из сена вилы с
ломаным черенком. ‚илы древние, ржавые, о двух рожках, толсто облЯпанных
навозом, и среди них рыжие пеньки еще двух обкрошенных, словно выболевших,
стариковских зубьев.
"Ћх уж эта обезмужичевшаЯ деревнЯ! ‚се в ней не живет, а доживает..."
-- ‡апорю, пала!.. -- ‚енька пошел на ‘ошнина, держа вилы наперевес,
словно пехотинец с винтовкой в бою.
-- Ѓрось вилы, мерзавец! -- ‘ошнин двинулсЯ навстречу ‚еньке ”омину,
чем весьма его озадачил.
-- Ќе подходи, пала, запорю! Ќе подходи! -- заполошно визжал ‚енька
”омин, пЯтЯсь к задним полуоткрытым воротам телЯтника, чтоб, бросив вилы,
ушмыгнуть в притвор, скрытьсЯ в родных полЯх и перелесках.
‘ошнин отсек злодею путь к отступлению, прижимаЯ его в угол. ‚енька
”омин был телом и лицом испитой, в ранних глубоких морщинах, подглазьЯ --
что голые мышата с лапками, пена хинным порошком насохла в углах
растрескавшихсЯ губ. Ѓольной, в общем-то, уже пропащий и жалкий человек. Ќо
пакостный, зло пакостный, и от него можно ждать чего угодно.
-- Ѓрось вилы! -- рЯвкнул ‘ошнин и подпрыгнул к ‚еньке ”омину, держа
руку наперехват.
‚енька ”омин, прижавшись спиной к стене, поднЯл вилы, как бы
загородившись ими. € тут бы свалил его подсечкой ‘ошнин, отнЯл бы вилы, дал
бы по шее разок -- за всех обиженных и угнетенных и повел бы в Џочинок, на
автобус, да возле ворот нарывом наплыла навознаЯ жижа, припорошеннаЯ сенной
трухой. Џривыкший к твердой, опористой обуви -- Яловым сапогам, к двум
твердым, пружинистым ногам, ‘ошнин в узконосых штиблетах поскользнулсЯ
хромой ногой, неловко упал на руку -- и сработала, сработала подлаЯ натура
лагерника -- бить лежачего. ‚енька ”омин коротко ткнул вилами. ‘ошнин
мгновенно ушел от удара в грудь, но вилы все же достали его, и ржавый рожок
как бы нехотЯ с хрустом вошел в живое тело, в плечо, под сустав. ‚енька
”омин по-шакальи оскалившись, надавил на вилы, приколол ‘ошнина к коричневой
гнилой плахе.
ђывком вскочив, ‘ошнин схватилсЯ за обломыш черенка вил, пытаЯсь их
выдернуть. Ѓоль пронзила его, повЯзалa.
-- ѓоворил, не лезь, пала! ѓоворил, не лезь... -- вжималсЯ в угол
перепуганный ‚енька ”омин, вытираЯ разом вспотевшее лицо и губы запЯстьем
руки. ‚ысохшаЯ пена крошилась, опадала перхотью с треснувших губ, застревалa
в реденькой беспородной щетине ‚еньки ”омина.
-- ‚ытащи вилы, гад! -- с глухим отчаЯнием закричал ‘ошнин.

„альше все свершалось в заторможенном удалении. ‚енькa ”омин
несколькими малосильными рывками, молниЯми рассекавшими голову ‘ошнина,
выдернул вилы, и ‹еонид увидел на ржавом зубце сгустки крови, нечистые
сгустки на нечистом, словно пластилином облепленном, зубце, пошатнулсЯ,
зажал рукой брызнувшую кровь, уперсЯ лбом в стену, тоже пахнущую мочой и
тошнотворным силосом. Њалость отдышавшись, он достал носовой платок, сyнyл
его под водолазку, натЯнул на платок лЯмку майки. Њгновенно пропитавшийсЯ
кровью платок скользко понесло с плеча на живот.
-- „авай платок! -- не глЯдЯ вытЯнул ‘ошнин руку. ‚енькa ”омин сунул
ему затасканный, серый комочек. -- —тo ж ты наделал, скотина! -- простонал
‘ошнин, бросаЯ грЯзную трЯпицу в плаксиво-угодливую морду ‚еньки ”омина, и
кинулсЯ на свет, зажимаЯ рану.
Ѓабы-скотницы увидели уже далеко за телЯтником бегущих друг за другом
по грЯзи ‘ошнина и ‚еньку ”омина, подумали, что бандюга гонитсЯ за
человеком, чтобы его зарезать, завыли в голос. Ќадо было вернутьсЯ к
телЯтнику, надеть пиджак, пальто, надо было бежать в Џолевку, просить
Њаркела ’ихоновича запрЯчь лошадь. Ќо лошадь может оказатьсЯ в лесу или на
силосных Ямах, а то и на жнивье пасетсЯ, начнут всем полевским народом
причитать, ловить, запрЯгать, потерЯетсЯ дуга или хомут, у телеги вывалитсЯ
штырь, колесо спадет среди грЯзи с оси, завЯзнут на выезде или средь
проселка. “ Њаркела ’ихоновича "к груде подопрет", сама —ащиха, как всегда,
выступать приметсЯ, отыскиваЯ врагов, ‘ветку перепугают и, чего доброго, с
собой возьмут...
Ќе только носовой платок, но и майка кисельным, липким сгустком сползла
к поЯсу. Љровь пропитала водолазку, ожгла бедро, зачавкала в левой
штиблетине. “ раненого начали обсыхать губы, во рту поЯвилсЯ привкус железа.
"’ак быстро! •удо мое дело..."
-- Џомогай! -- сорванно прохрипел ‘ошнин.
‚енька ”омин суетливо подставилсЯ, захлестнул руку ‘ошнина на своей
тощей шее -- видел в кино или на фотографиЯх, недоумок, как выносЯт раненых
с полЯ боЯ.
-- 0-о-ой, пала, попалсЯ-а... ЋпЯть попалсЯ! -- выл он. -- ’ак от
тюрЯги, видно, мне никуда и не уйтить. „олЯ моЯ, пала, пропащаЯ... -- ‘
‚еньки ”омина катилсЯ слабосильный пот. ‚ немощных грЯзных струЯх пота
дрожала сеннаЯ труха, и, когда касалась губ, он слизывал грЯзную смесь и,
забыв ее сплюнуть, глотал горечь, продолжаЯ выть и при читать.
Hoги ‘ошнина слабели, свет серел, шевелилсЯ, плыл рыбьей слизью перед
глазами. …го мутило от запаха ‚енькиного грЯзного пота, от дури назьма, от
горькости сена, душило скипидарной остротой телЯчьей мочи или человечьей --
разбойник ‚енька ”омин, жравший всЯкую всЯчину, вплоть до разведенного
гуталина и пудры, давно сжег почки и ходил в прелых портках. ‡апахи не
слабели, не рассасывались на холодном ветру, наоборот, все плотнее окружали
‹еонида, клубились над ним и в нем, поднимаЯ из разложьЯ груди поток рвоты.
...Ќа дверЯх починковского медпункта висел древний амбарный замок.
‚оскресенье. ‡лодей и пострадавший постоЯли в обнимку перед дверью,
прерывисто дыша, обреченно глЯдЯ на замок. ‚енька усадил ‘ошнина на
крылечко, прислонил к стене, заботливо набросил на него свою, псиной
пропахшую, телогрейку.
-- џ чичас... чичас, чичас... џ ее, палу, с-под земли достану! ‘-под
егерЯ выташшу, коли он на ей охотничат... —ичас, чичас...
Ќикто на фельдшерицу не охотилсЯ, она ни на кого не охотилась, в годах
уже была, и, как положено равноправной женщине, в усладу использовала
воскресный день -- стирала, мыла, прибиралась. € в медпункте у нее был
полный порЯдок, и лекарства необходимые были: йод, бинты, вата, даже спирту
пузыречек не выпит. € сама фельдшерица чиста, обиходна, хоть заметку про нее
пиши в газету. •валебную. ‚от выздоровеет и напишет! -- этот вЯлый проблеск
юмора последний раз посетил в тот день всегда склонную к иронии, последнее
времЯ -- самоиронии, творчески настроенную голову иль душу ‘ошнина.
”ельдшерица, сноровисто и ловко перевЯзывавшаЯ ‘ошнина, мигом снЯла с
него склонность к легкому настроению, которым пострадавший пыталсЯ подавить
в себе страх, слабо надеЯсь, что положение его не столь уж и опасно, чтоб
впадать в панику.
-- Ћй, какаЯ грЯзнаЯ рана! ЏузыритсЯ... кровь пузыритсЯ... Џлевра
задета. Љто это вас? Ќеужто ты, недоносок?! -- воззрилась фельдшерица на
‚еньку ”омина, измученно отдыхивающегосЯ на пороге медпункта и "впритырку"
-- лагерник же! татный уже! -- покуривающего в рукав. -- Њилиционера! Џри
исполнении!.. Ѓудет тебе, будет!.. -- € помогла лечь ‘ошнину на топчан,
прикрыла его, ознобно дрожащего, простынею, половичком и сверху своим давно
из моды вышедшим болоньевым плащиком...
-- Ћн че, милиционер?!
-- Ђ ты не знал! -- держа руку поверх одежонок, чуть прихлопываЯ
раненого, точно ребенка, со злой неприЯзнью сказала фельдшерица.
-- „а откуль?
-- ‡Ять —ащиных, с Џолевки.
-- Ћй, пала! -- взвыл ‚енька. -- —е его в ’угожилино-то принесло? „уба
даст... Љ стенке ж...
-- ’акому давно к стенке пора. ‚ыдь на улку курить, часотошный.

€з хайловской больницы ответили -- нет бензина, да и воскресенье, да и
вообще в сельскую местность они не обЯзаны посылать машины "скорой помощи".
"Ќадо, так везите больного на своем транспорте".
•айловск говорил с сельским фельдшером надменным голосом столицы;
‘ошнин подтЯнул к себе телефон, позвонил на квартиру начальника райотдела,
ЂлексеЯ „емидовича Ђхлюстина, попросил помочь бензином и приказать "скорой"
доставить его в областную больницу.
-- ђана опаснаЯ, ‹енЯ?
-- ЉажетсЯ, опаснаЯ, Ђлексей „емидович.
-- ‚сех на ноги подыму!

Ђхлюстин примчалсЯ на машине "скорой помощи" и, увидев ‚еньку ”омина,
затрЯссЯ от гнева:
-- ‘морчок ты, сморчок! Џакость ты, пакость! ‡ачем же ты на свет-то
ЯвилсЯ? €зводить полноценный народ! Ђх, алкаши вы, алкаши, погубите вы
державу...
‘ошнина поместили в салоне машины на носилках. ”ельдшерица накрыла
раненого одеЯлом, принесенным из дома, села в головах его. ‚ эту же машину
намерились было втолкнуть и ‚еньку ”омина, чтоб сразу его сдать в ‘€‡Ћ --
областной следственный изолЯтор.
-- ѓражданин начальник! ѓражданин начальник! -- взмолилсЯ ‚енька ”омин,
упираЯсь руками в раскрытую машину. -- „одушит дорогой! Ћн может... Ћн почти
без памЯти...
-- ѓоворю -- мразь! ќко дрожит, пащенок, за свою жизненку. Ќу, ‹енЯ! --
отечески погладил по груди ‘ошнина Ђлексей „емидович. -- Љрепись, ‹енЯ. -- €
развел руками по-стариковски несуразно и картинно. ЏонЯв это, набычилсЯ,
отвернулсЯ, избегаЯ привычных философских изречений, -- так они тут были
неуместны.
‘овсем уж было тронулись, как вдруг, разбрызгиваЯ грЯзь, примчалсЯ на
мотоцикле всадник в очках, в горбатом комбинезоне, на ходу, считай что,
спрыгнул с мотоцикла, заскочил в машину "скорой помощи", причитаЯ голосом
Џаши ‘илаковой:
-- ‹енЯ! ‹еонид ‚икентьевич! „а что же это такое?! Ђ-ах ты, пас-скуда!
Ђ-ах ты, вонЯвка!.. „а Я тЯ!.. -- бросилась она на ‚еньку ”омина, свалила
злодеЯ в грЯзь, села на него верхом и принЯлась волтузить.
Ђлексей „емидович едва отнЯл ‚еньку ”омина и, волоча его, смЯтого,
грЯзью облЯпанного, к сельсовету, махнул рукой -- поезжайте, мол, поезжайте.
Џаша ‘илакова все налетала сзади и отвешивала ‚еньке ”омину пинкарей
здоровенными сапогами. € с сапог или от зада волочимого злодеЯ, будто в
замедленном кино, летели ошметки грЯзи и назьма. ‚енька ”омин, как дитЯтЯ от
родительского ремешка, пыталсЯ прикрыть зад ладонЯми.
-- „а поезжайте же! -- простонал ‹еонид.

Џаша ‘илакова, пинающаЯ ‚еньку ”омина, собственный стон и слова: "„а
поезжайте же!.." -- было последним, что въЯве слышал и помнил ‹еонид. Ќа
грейдере и по склонам логов, размытых осенними дождЯми, лужи, лужи, в
выбоинах под грЯзью склизкий лед. Ѓило, подбрасывало, трепало машину на
пустынной, всеми забытой дороге. ђаненый погрузилсЯ в тЯжелое забытье.
‚иделась ему раздавленнаЯ крыса. ‚ ‚ейске во времЯ дежурства он часто ходил
в блинную, расположенную в самом центре города, но в тихом переулке и оттого
малолюдную. ‡десь работали весе лые румЯные девки в пышных капорах из марли.
Ћни не жалели длЯ ‘ошнина масла, подсушивали блины на сковородке до хруста
-- как тетЯ ‹ина.
…дут однажды милиционеры на дежурной машине по зеленому переулку и
зрЯт: из старого, подгнившего дома через переулок в блинную шествует
огромнаЯ, пузатаЯ крыса с гусарскими усами. офер прибавил скорость, крыса
смертно взвизгнула. Љ вечеру на земле осталсЯ клочок шкурки: городские
санитары -- вороны склевали падаль. ‘ тех пор ‘ошнин не заходил в блинную, и
стоило ему ее вспомнить -- ЯвлЯлась дороднаЯ, брюхатаЯ крыса -- и его
начинало выворачивать. ‚ пути от Џочинка выворачивало так, что начались
спазмы в сердце. Ћт приступов рвоты пузырилась из раны кровь. ђаненый ослаб
за дорогу до того, что весь до горла погрузилсЯ в желтую навозную жижу и
каким-то, ему уже не принадлежащим усилием вздымал голову, не давал
захлестнуть жарко распахнутый рот вонючим потоком, но с крысой ничего
поделать не мог -- она все визжала и визжала под ним, особенно громко на
разворотах, почему-то рожаЯ и рожаЯ мокрых, голых крысЯт.
‚ыехали на асфальт, крыса смолкла, но отделилась от туловища голова,
загремела по железному полу, катаЯсь из угла в угол. ‚от и голова хрустнула
под колесами, правда, без визга, и осталась на растрескавшемсЯ асфальте,
бескровнаЯ, с открытыми живыми глазами. ‚озле дороги, на вершинах черных
елей сидели черные вороны, чистили клювы о ветки, собираЯсь расклевывать
голову. Ќачнут они ее с глаз, с живых, серо-голубоватых, с детства ведомых
‹еониду глаз русского северЯнина.
-- ѓолову!.. ‡абыли мою голову! ѓолова-а-а-а! Џодбе-ри-и- ите-э!
…му казалось, он кричал так громко, что его слышно даже воронам, и,
спугнутые криком, они разлетЯтсЯ, не тронут голову. Ќо он лишь слабо шевелил
губами, истерзанными до мЯса. —то-то прикасалось к ним, обжигало рот,
пронзало ноздри, ударЯло в то место, где должна быть голова, и он хотЯ бы на
короткое времЯ получал передышку, сознаваЯ, что жив, что голова с ним, на
месте.
Ќо вот на месте головы замелькал свет милицейской мигалки-вертушки, но
не синим и не красным светом моргала вертушка, а почему-то иавозно-желтым, и
снова задирал раненый лицо, не давал жиже залить рот, ноздри, но желтые валы
наплывали неумолимо, медленно, будто сера из подрубленного дерева. ‘леплЯло
рот ‹еонида, склеивало нутро, душило и душило горло, судороги от нехватки
воздуха скрючивали его, вЯзали в узел, рвали жилы.
Ќавалившись негрузным телом на ‘ошнина, не в силах успокоить, удержать
конвульсии раненого тела, деревенскаЯ фельдшерица заливалась слезами:
-- Њиленький... Њиленький... -- умолЯла, просила, криком кричала
фельдшерица. -- Ќе мечись! Ќе мечись! “спокойсЯ! Љровь... шибчее
кровотечение. Њиленький... миленький... ‘коро. ѓород скоро. Њиленький...
миленький!.. ‘колько в тебе силы-то! ’ы выживешь. ‚ыживешь...

ѓлава седьмаЯ

ЋчнулсЯ ‹еонид через сутки после операции, которую делал все тот же
незаменимый ѓришуха ЏеретЯгин, но уже вместе с бригадой помощников, в той же
хирургической палате, в которую попадал ‘ошнин с поломанной ногой. ‹ежал на
той же койке, возле окна. ‡а окном, знал ‹еонид, есть сохлаЯ ветвь старого
тополЯ, и к ней прикреплен, точнее, ввинчен в нее "стакан" радиопроводки. Ћт
"стакана", от ржавой резьбы кованого крюка, радостными проводчиками
всаженного сюда, должно быть, еще в первой пЯтилетке, и засохла ветка
дерева. Ћпутанный проводами, обставленный склЯнками, ‘ошнин хотел и не мог
пошевелитьсЯ, чтоб увидеть знакомый тополь, знакомую на нем хрупкую, как
кость, ветку и на ней белый-белый "стакан", вросший в плоть дерева.
Џо прикосновениЯм рук и по запаху волос, которые касались его лица,
порой залеплЯЯ рот, затем и глазами, через колеблющийсЯ, туманом наплывающий
свет, он узнал ‹ерку. Ћна попоила его из ложечки. €здалека донесло до него
голос. ‘ообщалось: больной открывал глаза. —тобы доказать себе, что он их
действительно открывал и может их открывать, ‹еонид произвел в себе огромную
работу, с большим напрЯжением сосредоточилсЯ, стЯнул в одно место все, что в
нем слышало, ощущало и жило, -- увидел тополь за окном, и одинокую сухую
ветку, и на ней белый-белый "стакан". Ѓудто рука в драной перчатке протЯнула
ему большой кусок сахара, ни с какого бока не обколотого, снежного,
зимне-праздничного, сладкого. Ћсенним ветром шевелило, снимало остатки коры
с отжившей ветки, но выше нее еще билась россыпь примерзлых листьев, не
успевших отцвесть и опасть на землю. ЊалаЯ птаха, синица или щегол, -- но
тот ведь на репьЯх осенЯми жирует, -- выбирала козЯвок, на зиму упрЯтавшихсЯ
в коре и в листьЯх, неторопливо обшариваЯ ствол, ветви, и, когда клевала
стерженек листа, он, потрепетав, отваливалсЯ, мерзлый, тЯжелый, без парениЯ,
с пугающим птицу жестЯным звоном падал вниз, и птаха отпархивала в сторону
или вверх, провожаЯ зорким глазом лист. “спокаивалась и снова начинала
кормитьсЯ.
"€ так вот всю жизнь! ‚ поисках корма, в хлопотах, в ожидании весны.
Џрелесть-то какаЯ!.."
Џочувствовав взглЯд человека, птаха прекратила поиск, кокетливо склонив
головку с детски сытенькими, лимонно-желтыми щеками, глЯнула на него через
стекло и тут же успокоенно продолжила работу, понЯв, что от немощного
человека нет ей никакой опасности.
-- Џы... пы... пти-чка! -- прошелестел едва слышно ‹еонид и заплакал,
понЯв, что видит живую птичку и она его видит. †ивого.

…ще через сутки он спросил, не открываЯ глаз:
-- €де Я?
-- €деЯ все та же: побеждать зло, утверждать добро. -- ‘квозь
заложенные уши, через туго и плотно натЯнутые перепонки, все еще издалека
пробилсЯ к нему голос ‹ерки.
Ћн проморгалсЯ, осмотрелсЯ. ЏрЯмо от жены, от ‹ерки, к нему, к мужу,
протЯнуты толстые провода! Ћни навеки крепко свЯзаны.
Љ нему начал возвращатьсЯ юмор. Ћб семье! ‘амаЯ это юморнаЯ нынче тема.
Џо трубочкам сочилось что-то светлое, каталось бусами круглых пузырьков.
Џровода выглЯдели вынутыми из мертвого тела жилами, но шарики в стеклЯнных
трубочках катились весело и живо. ’оже хорошо. Џросто так хорошо. Ѓез юмора.
ќто что же получаетсЯ: как ему пришили ногу, так он отсюда и не уходил, что
ли? €ли его вновь изуродовали?
Ђ-а, ’угожилино. ’елЯтник. †енщины. ‚енька ”омин... "„а что же это
такое? Ѓьют и бьют. Љалечат и калечат... Љогда же этому конец будет?" †алко
себЯ сделалось ‹еониду, вновь его на слезу повело. Ћн хотел отвернутьсЯ, да
невозможно -- проводами опутан, держат они его, и сил нету. ‹ерка, не
спавшаЯ две ночи, увидев слезы на лице мужа, тоже закрылась рукой, но слезы
просочились сквозь ее пальцы.
-- ’ы когда-то сложишь удалую голову! -- ругалась ‹ерка, хорошо
pyгалась. ‘лушал бы и слушал. ‚ообще все и всех слушал бы, на все и на всех
глЯдел бы и глЯдел -- такое это счастье! -- ‚ деревне, Ѓогом, начальством и
людьми забытом углу, обезвредил преступника! “ нас везде есть место подвигу,
да? —уть не подох!
Ћн с трудом поднЯл руку, опустил ее на ‹еркино колено, вспомнил его,
крепенькое, круглое, высвеченное солнцем, там, в леспромхозовском общежитии,
давно-давно, в какой-то жизни, в каком-то веке. Џередохнув, нащупал ее
пальцы, попробовал сжать их.
-- ’ам, в том углу, тебЯ... дуру...
-- ‚стренул, -- подсказала она.
-- Ђха!
-- € что же? џ встретил вас, и все былое в отжившем сердце ожило?..
-- Ђха, ожило!
-- Ќу, ты даешь! Ќа ласки повело жестокого опера. ‚ лирику бросило. --
‹ерка отвернулась к окну, смаргиваЯ слезы. -- € правда, птичка! -- удивилась
она. -- Ќу, зорок, орел! Ќу, приметлив! “ма бы еще маленько, и был бы мужик
хоть куда!
-- џ и так чересчур умный, и от ума жить мне как-то неловко, ум
большой, одежка теснаЯ, рукава короткие, штаны до колен.
-- ‚ри больше! “мных на ржавые вилы не сажают. “мных, да еще и
писателей -- из пистолетов бьют.
-- Ѓудь Я в форме... Ћн за туриста-интеллигента менЯ принЯл... иконы да
прЯлки которые вышаривают... -- Џодышал: некуда торопитьсЯ-то, а поболтать
так охота, давно с женой не болтал. -- €нтеллигенты что? €х должно резать
или стричь...
-- ЌельзЯ тебе много шутить. Ќа шутки умственность и сила тратЯтсЯ. “
тебЯ ни того, ни другого...
-- Љак Я хочу жрать, старуха.
-- Ћ-о! ‚от это другой разговор.

‚ыкарабкалсЯ! € на этот раз выкарабкалсЯ! Ќа третий или на четвертый
день пришла "подывытьсЯ" на родственника румЯнаЯ, только еще начинающаЯ
полнеть повариха из больничной кухни -- от нее перелили ‘ошнину кровь --
оказалась нужнаЯ ему группа.
Ћстановившись в отдалении, дивчина поздоровалась:
-- ‡доровеньки булы! Ќу, Як воно, здоровЯчке, товарищу лейтенант?
‘ошнин сделал невероЯтное над собой усилие, чтобы не расплакатьсЯ
снова, поманил дивчину к себе:
-- Џодойдите. Џодойдите поближе! -- сердце ‘ошнина сорвалось с места:
"„а ради таких вот..." -- ‡доровье мое... налаживаетсЯ. -- Ћн взЯл руку
поварихи и поцеловал до жил измытые, выеденные крахмалом и уксусом пальцы,
пахнущие луком и еще чем-то родным, тети ‹ининым, тети ѓраниным. Џодкопив
силенок, он и в щеку поцеловал дивчину, в тугую, румЯную, чуть изветренную
щеку, чем окончательно смутил ее, и, чтобы развеЯть смущение, указал на
улыбающуюсЯ сквозь слезы ‹ерку. -- ќто моЯ жена! Ѓез пережитков жена. Ќе
ревни- ваЯ, потому как современнаЯ...
Џолтора месЯца в больнице, еще месЯц по больничному -- и инвалиднаЯ
группа. Џока на год. —то дальше? Љонечно, горотдел большой, да и областное
управление внутренних дел -- предприЯтие разнообразное, в каком-нибудь
закутке найдут ему тихую, неопасную работу, на доживание до пенсии по
старости. Ќо зачем она ему? Љто побыл на фронте разведчиком, сказывал
‹аврЯ-казак, плохо приживалсЯ в другом месте, в других частЯх. ’от, кто
поработал в уголовном розыске на оперативной работе, туго воспринимал тишину
и оседлость.
Џоказательный суд над ‚енькой ”оминым наметили было провести в деревне
’угожилино. Ћтперли давно не действую- щий тугожилинский клуб, но он так
промерз и такие в нем были полуразвалившиесЯ печи, что решено было переехать
на центральную усадьбу, в починковский поссовет. „ом культуры закрыт -- его
еще летом начали ремонтировать наезжие с Љарпат шабашники и затЯнули работу.
Џока подсудимого возили да водили туда-сюда, успели шустрые бабенки
"незаметно" переодеть ‚еньку ”омина в чистое, покушать ему спроворили и даже
выпить. Џодруга ‚еньки ”омина, Ђрина ’имофеевна ’арыничева, все обиды
простила ему, норовила быть поближе к "сердечному зазнобе", незаметно совала
в карман сигареты, спички, конфетчонки в замусоленных обертках.
Ќароду на суд навалило видимо-невидимо! ‘о всех окрестных деревень,
одевшись в праздничное, ехали на велосипедах, мотоциклах, гармошки
зазвучали, выпивохи объЯвились. ‘кучно и монотонно живущий по полуопустевшим
деревушкам люд был рад любому случаю собратьсЯ вместе, посудачить,
расспросить друг друга о житье-бытье. ЏонимаЯ, что причиной людского
возбуждениЯ ЯвлЯетсЯ он, подсудимый держалсЯ гоголем, шибко жестикулируЯ,
рассказывал что-то бабенкам, уловив момент, подошел к пострадавшему, хлопнул
его по плечу по раненому и поинтересовалсЯ здоровьем. ‚енька ”омин знал от
Ђрины -- человек чуть не умер, на пенсию угодил -- и, царапаЯ затылок,
хохотнул, лучше б, мол, было, если б ‘ошнин ткнул вилами его -- получал бы
пенсию товарищ ”омин, гужевалсЯ в свое удовольствие, а ‘ошнин имай
преступников да имай.
-- ‚опше, извини! -- посерьезнев, заключил ‚енька ”омин. -- Ќе знал,
што ты здешный. ‡дешных мужиков Я берегу. €х мало.
‚о времЯ суда ‚енька ”омин был деловит, ревниво следил за тем, чтоб
процесс шел по всем правилам, поправлЯл судью, заседателей, обвинителЯ и
адвоката, если они что-то процессу- альное нарушали или говорили не по
уложению и кодексу. “Яснив, что ‚енька ”омин на практике постиг сложное дело
судопроизводства, народ уважительно его слушал -- голова умнаЯ у человека,
раз такую сложную науку превзошла, рассуждали бабы, да только вот дураку
досталась.
‘уд шел долго, канительно. Ѓабы-свидетельницы путали показаниЯ, которые
от бестолковости, которые по наущению Ђрины ’арыничевой, чтоб ‚еньке ”омину
меньше дали. € разнессЯ уже слух, что присудЯт ему три года, пошлют "на
химию", потому как трудовых кадров нигде не хватает.
Ќо ‘ошнин знал: ‚еньку ”омина засудЯт на большой срок -- третьЯ
судимость, и поднахватал он статей, одна хлестче другой, и отвалили
подсудимому десЯть лет строгого режима. Ћн сразу протрезвел, заутиралсЯ
рукавом, мелко затрЯслась рубаха на его спине. Ѓабы завыли в голос. Љогда
подсудимому предоставили последнее слово, он слабо махнул рукой. Ђрина
’арыничева, оттолкнув конвоира, с ревом бросилась на шею ‚еньке ”омину.
Љакой-то нездешний громила пьЯно гудел: "Ќ-ниправельный экзамин! ”ик-са!
—алитьсЯ в академии червонец? ‡а что? Џришмотил лЯгавого? €х на наш век
хватит. Ќ-ниправельный экзамин! џ не один задок имел, знаю, что за мокрЯтник
полагаетсЯ. Љассацию пиши, кореш. Ќе поможет -- брызни!.."
‹еонид вылез из духотищи поссовета, ушел на берег реки, в редкий
соснЯчок, и оттуда видел, как увозили ‚еньку ”омина. Ќа ходу, в сутолоке
подконвойного успели "освежить" сердобольные бабенки, он обнимал зареванную
покорную Ђрину ’арыничеву.
-- †ди менЯ, и Я вер-р-р-рнусь, всем чертЯм назло! -- грозЯ своим
костлЯвым кулаком, кричал в сельские пространства ‚енька ”омин. -- ‚се
ждите! џ, пала, покажу кой-кому, как рога сшибают! џ, пала, научу кой-кого
свободу любить...

‹еонид пообедал у Џаши ‘илаковой и, не побывав у тестЯ с тещей, уехал в
•айловск на попутной, оттуда в полупустой, дремной электричке катил по
родным болотистым местам, смотрел в окно на давно привычные, такие мирные,
так прибранно зимой глЯдЯщиесЯ полЯ, деревушки, полустанки, путевые будки,
на редко и черно торчащие в белых болотах деревца, на голотелые осинники, на
пестрые березы, глЯдел, полностью отдавшись глубокой и уже постоЯнной
печали. Ќет, ему не жалко было ‚еньку ”омина, но и торжества он тоже
никакого не испытывал, тем паче злого. ђабота в милиции вытравила из него
жалость к преступникам, эту вселенскую, никем не понЯтую до конца и
необъЯснимую русскую жалость, котораЯ на веки вечные сохранЯет в живой плоти
русского человека неугасимую жажду состраданиЯ, стремлениЯ к добру, и в той
же плоти, в "болезной" душе, в каком-то затемненном ее закоулке, таилось
легковозбудимое, слепо вспыхивающее, разномысленное зло.
...Њолодой парень, недавно кончивший Џ’“, пьЯный полез в женское
общежитие льнокомбината, бывшие там в гостЯх кавалеры-"химики" не пускали
молокососа. ‡авЯзалась драка. Џарню набили морду и отправили домой, баиньки.
Ћн же решил за это убить первого встречного. Џервым встречным оказалась
молодаЯ женщина-красавица, на шестом месЯце беременности, с успехом
заканчивающаЯ университет в Њоскве и на каникулы приехавшаЯ в ‚ейск, к мужу.
Џэтэушник бросил ее под насыпь железной дороги, долго, упорно разбивал ей
голову камнем. …ще когда он бросил женщину под насыпь и прыгнул следом, она
понЯла, что он ее убьет, просила: "Ќе убивайте менЯ! џ еще молода, и у менЯ
скоро будет ребенок..." ќто только разъЯрило убийцу.
€з тюрьмы молодчик послал одну-единственную весть -- письмо в областную
прокуратуру -- с жалобой на плохое питание. Ќа суде в последнем слове
бубнил: "џ все равно кого-нибудь убил бы. —то ли Я виноват, что попалась
такаЯ хорошаЯ женщина?.."
...Њама и папа -- книголюбы, не деточки, не молодЯжки, обоим за
тридцать, заимели трех детей, плохо их кормили, плохо за ними следили, и
вдруг четвертый поЯвилсЯ. Ћчень они пылко любили друг друга, им и трое-то
детей мешали, четвертый же и вовсе ни к чему. € стали они оставлЯть ребенка
одного, а мальчик народилсЯ живучий, кричит дни и ноченьки, потом и кричать
перестал, только пищал и клекал. ‘оседка по бараку не выдержала, решила
покормить ребенка кашей, залезла в окно, но кормить уже было некого --
ребенка доедали черви. ђодители ребенка не где-нибудь, не на темном чердаке,
в читальном зале областной библиотеки имени ”. Њ. „остоевского скрывались,
имени того самого величайшего гуманиста, который провозгласил, да что
провозгласил, прокричал неистовым словом на весь мир, что не приемлет
никакой революции, если в ней пострадает хоть один ребенок...
...…ще. Џапа с мамой поругались, подрались, мама убежала от папы, папа
ушел из дома и загулЯл. € гулЯй бы он, захлебнись вином, проклЯтый, да
забыли родители дома ребенка, которому не было и трех лет. Љогда через
неделю взломали дверь, то застали ребенка, приевшего даже грЯзь из щелей
пола, научившегосЯ ловить тараканов -- он питалсЯ ими. ‚ „оме ребенка
мальчика выходили -- победили дистрофию, рахит, умственную отсталость, но до
сих пор не могут отучить ребенка от хватательных движений -- он все еще
кого-то ловит...
†ить можно по-разному, хорошо и плохо, ладно и неладно, справно и
несправно. ‚от его напарник по спецшколе и многим дежурствам, ”едЯ ‹ебеда,
жил справно и ни разу не то что не ранен, но даже не поцарапан. Ќа
пригородном участке у него дача почти в три этажа, да всЯ в резьбе, каминчик
даже есть, в керамическом ободке, и керамика цветом, формой и колером
напоминает ту же, какою безвкусно, зато дорого облицовано здание областного
управлениЯ внутренних дел. Ќа даче ”еди ‹ебеды много музыки, цветной
телевизор, машинешка, хоть и "‡апорожец", но все же своЯ -- все, как у
добрых людей, и все как будто не уворовано, не унесено, все на бедную
милицейскую зарплату приобретено. "†ить надо уметь!" -- заЯвлЯет с вызовом
’амарка, жена ”еди ‹ебеды, работающаЯ официанткой в ресторане "‘евер".
•орошо хоть, увлеченнаЯ собой, искусством и чтением ЊаЯковского, а может,
из-за "надежных тылов" в селе Џолевка, ‹ерка не внимала этому лозунгу. Ќу,
не то чтоб совсем не внимала, просто не придавала того первостепенного
значениЯ ему, как та беднаЯ женщина, которую ‘ошнин видел года три назад в
электричке тоже. Ћна сидела против него и почти всю дорогу плакала,
навалившись на стенку вагона головой, утираЯсь сперва носовым платком,
затем, когда платок намок и просолел, суконной косынкой, постепенно стЯгиваЯ
ее с беловолосой головы, как бы свалЯвшейсЯ в шерсть и нерЯшливой от давней
завивки.
"Џростите, -- сказала женщина, перехватив взглЯд ‘ошнина, и, немножко
поправив волосы и себЯ, добавила: -- Њужа Я погубила. •орошего человека..."
€ снова захлебнулась слезами. Ќо ей хотелось выговоритьсЯ, и она рассказала,
в общем-то, очень простую историю, до того простую, что хоть вой в голос от
ее простоты.
†или да были муж с женой. ‘кромные советские служащие, со скромной
зарплатой, скромными возможностЯми. Њного работали, любили друг друга. Џока
не народились дети, дочка с сыном, бегали в киношку, хаживали в театр, по
воскресеньЯм -- на реку, зимой -- на лыжах за город. —итали не очень чтобы
много и не очень чтобы "настоЯщее", но читали, телевизор смотрели, за хоккей
болели. •орошо было им: росли дети, времЯ катилось незаметно в трудах да в
заботах. Ќо вот она стала замечать во дворе машины, за городом дачи, в
квартирах друзей и знакомых ковры, хрусталь, магнитофоны, модную одежду,
красивую мебель...
€ ей тоже захотелось этого, и стала она подбивать мужа перейти на
другую, более добычливую должность. Ћн уперсЯ. Ћна его разводом стращать,
разлукой с детьми. Џерешел муж на добычливое место и хоп -- приносит домой
денег сверх зарплаты, аж на цветной телевизор! ‚о второй раз принес денег на
целый ковер, а в третий раз... домой не вернулсЯ. € ждать его теперь
придетсЯ пЯть лет...
‚от была она у него в колонии, на первом свидании, привезла первую
передачу. "‘мотри, смотри на мужа-преступ- ника! ‹юбуйсЯ! ’ы этого
хотела!.."
"џ на колени перед ним, руки и ноги его целовала, а он от менЯ
отвернулсЯ, ни на что не реагирует, не плачет. Џередачу не взЯл. ‚елел год
хотЯ бы не показыватьсЯ на глаза. Ќапоследок только и сказал, что детей
своих ему жалко..."
„а-а, жизнь разнообразна, и жить в ней можно разнообразно. ‚от совсем
недавно, ‘ошнин уже был на пенсии, ночью cработала сигнализациЯ в новом
районе, в новой сберкассе, где и денег-то почти не было. ”едЯ ‹ебеда,
потихоньку, полегоньку из угрозыска перебравшийсЯ в ѓЂ€, затем во
вневедомственную охрану, поехал на сигнал с молодым, только что окончившим
училище сотрудником. “ ”еди ‹ебеды оружие, и все же к кассе пошел молодой,
безоружный сотрудник милиции. Џодходит, видит: в дверЯх ковырЯетсЯ человек.
€, как водитсЯ: "‚аши документы, гражданин"! ’от отвечает: "шас!" ‹езет за
пазуху, вынает пистолет и в упор тремЯ выстрелами валит милиционера.
”едЯ ‹ебеда, значит, живой, здоровый. ‚ объЯснительных объЯснЯет, что
объект-то совсем не опасный и кто ж его знал, что у обормота безмозглого
есть оружие. ”едЯ ‹ебеда был капитаном, стал старшим лейтенантом и сегоднЯ
дежурит по отделению; со спокойной, охранной работы его передвинули на
"неспокойную", но он и здесь будет работать по принципу: "Ќас не трогай, мы
не тронем"... € до майора, а то и до полковника дослужитсЯ. Њолодой же
парень сразу получил вечное звание -- покойничек, потому как глупый был, по
тайному, твердому определению ”еди ‹ебеды. ‘ошнин с ”едей училсЯ, долгое
времЯ работал, и мыли и дела его нехитрые, уверенность в их незыблемой
правильности знал он наперед. •орошо, хоть родилсЯ ”едЯ ‹ебеда в годы, не
подходЯщие длЯ войны, он бы, попади на фронт, не одного молодого дурака
подставил под пули вместо себЯ и потом даже не вспомнил бы о них.

"’акаЯ вот картина жизни", -- заключил ‹еонид словами ЂлексеЯ
„емидовича Ђхлюстина. "‘е лЯ ви, трудно поддающаЯсЯ теоретическому анализу",
-- глаголет интел- лектуалка ‘ыроквасова. "ќх, жизнь кубекова, обнЯл бы, да
некого!" -- вздыхает ‹аврЯ-казак. "‚ ей, в жизни, завсегда, как на рыбалке:
то клюет, то не клюет..." -- ќта философиЯ дЯди Џаши, пожалуй что, самаЯ
близкаЯ к действительности и, главное, доходчиваЯ.
Ќамотавший сто двадцать лет сроку тип, начавший молитьсЯ Ѓогу и учитьсЯ
грамоте в вечерней школе родной колонии очень строгого режима, находЯщейсЯ
во-он за тем лесом, в торфЯных болотах; Џаша ‘илакова, гонЯющаЯ на мотоцикле
по сельским просторам пуще юноши; тесть Њаркел ’ихонович, не пришедший на
суд, чтобы "не разостраиватьсЯ"; теща, ЯвившаЯсЯ в Џочинок в парадном
костюме, капроновых чулках, всем своим видом показывающаЯ, что судЯт не того
и не так, как надо; народ, воспринимавший судейское действо словно
переживательный спектакль, -- все-все это жизнь, в которой "то клюет, то не
клюет", веселаЯ, беспечнаЯ, немысленно суроваЯ, непостижимо сложнаЯ и
простаЯ, как те вон, пролетающие мимо окон электрички, тихие деревушки,
леса, болота, медленно удалЯющиесЯ сонные унырки в лес, собака, рвущаЯ цепь
у путевой будки, готоваЯ укусить электричку.
Њежду тем ‚енька ”омин, измотанный судом, сморенный усталостью в пути и
вином, спит за загородкой городской тюремной машины и ни о чем не думает,
папы и мамы несчастных детей, пэтэушник, сгубивший юную мать, длиннее своей
жизни мотающий срок знаменитый зэк с отстреленной в побеге рукой, в
богоискательство ударившийсЯ, -- все-все это было до них и будет после них,
-- все это жизнь, товарищ ‘ошнин. ‚от и осмысли ее, поднимись до пониманиЯ
всей правды жизни, иначе зачем и длЯ чего, не умеЯ в руках держать топор,
лезть в плотники?
ђеальность, бытие всего сущего на земле, правда -- сама землЯ, небо,
лес, вода, радость, горе, слезы, смех, ты сам с кривыми или прЯмыми ногами,
твои дети. Џравда -- самое естественное состоЯние человека, ее не
выкрикнуть, не выстонать, не выплакать, хотЯ в любом крике, в любом стоне,
песне, плаче она стонет, плачет, смеетсЯ, умирает и рождаетсЯ, и даже когда
ты привычно лжешь себе или другим -- это тоже правда, и самый страшный
убийца, вор, мордоворот, неумный начальник, хитрый и коварный командир --
все-все это правда, порой неудобнаЯ, отвратительнаЯ. € когда завистник с
рассудительностью вечного страдальца со стоном воскликнул: "Ќет правды на
земле, но нет ее и выше!" -- он не притворЯлсЯ, он говорил о высшей
справедливости, о той правде, которую в муках осмысливают люди и в попытке
достичь высоты ее срываютсЯ, погибают, разбивают свои личные судьбы и судьбы
целых народов, но, как альпинисты, лезут и лезут по гибельно-отвесному
камню. Џостижение правды есть высочайшаЯ цель человеческой жизни, и на пути
к ней человек создает, не может не создать ту правду, котораЯ станет его
лестницей, его путеводной звездой к высшему свету и созидающему разуму.
Ќо зэк, набегавший за полжизни срок на две жизни, молЯщийсЯ о спасении
души, -- все же нехорошаЯ правда, бессмысленнаЯ правда, и страшнее она лжи.
‘ошнин-таки осилилсЯ, заставил себЯ поднЯтьсЯ с постели, помЯл перед
зеркалом ладонЯми лицо -- отчего-то оно так быстро заросло. „а нет, темно
возле умывальника, или потемнело лицо от воспоминаний. ‘корее всего, так оно
и есть. ‚едь перед самым походом в издательство, утром не ранним,
выскоблилсЯ, намарафетилсЯ. Џомочил расческу ‘ошнин, разодрал свалЯвшиесЯ
волосы, погладил себЯ по голове и пошел за почтой. Џод лестницей как было
насвинЯчено, так все и оставалось: окурки, железные пробки, коробки от
спичек и сигарет, рванье бумаги и фольги, растоптанные селедочные головы,
куски хлеба. ‡десь же, на газете, постеленной па пол, со всеми удобствами
расположилсЯ посетитель: стакан, унесенный из автомата, в расковырЯнной
фольге мертвое свечение плавленого сыра, надкушенное Яблоко и темнаЯ,
мрачнаЯ бутылища бормотухи с подтеками на наклейке.
-- „-ру-у-уг, -- раздалось из-под лестницы. -- Љакое сейчас времЯ?
-- “тро.
-- “тро? ‚от еще одно утро наступило. Ѓегит времЯ, бегит... ’ак и жизнь
пробегит...
‹еонид поднималсЯ по лестнице с газетами, сопровожда- емый романсом:
"“тр-ра туманна-а-аЯ, утр-ра се-эда-а-ае-э, да-али лазур-рныЯ мрракам
п-окрытыи..." ѓость седьмого дома оказалсЯ меланхоликом.
Џевцом-меланхоликом.

‚ газету вложено письмо от Њаркела ’ихоновича. ‘ошнин его нетерпеливо
разорвал.
"„обрый день! ‚еселый час! „орогой мой сынок ‹енЯ.
€зболелось мое сердце об вашем здоровье. Ѓыли бы у менЯ крылушки,
прилетел бы к вам. Ђ не улетишь. Љорова на дворе, что Якорь на корабле --
держит. € хозЯйство всЯкое кругом, да старуха одна боитсЯ ночью. ђаньше
никого не боЯлась: хоть ей черт, хоть ей поп, хоть муж, но нерьва ее здала в
боЯх с врагами социализьма и со мной..."
‹еонид улыбнулсЯ и пошел скакать по письму, чтобы основательно
перечитать его перед сном.
"„ошел до нас слух, что вы опеть с женою в разделе. ќто нам большаЯ
досада. Љак тут быть -- ниче не придумаш. ’око одно скажу: нам, мужикам,
надо и жалеть их, дур. Људа оне без нас-то? ѓоворил Я тебе или нет, как в
сорок девЯтом году уходил из дому -- не стало мочи. Џристал Я к одной
хорошей жэншыне, из соседней деревни ’угожилино, вдове -- еще смолоду мы с
ней знались. Џочинил ей домишко, скарб весь уладил, колодец почистил,
скотину обиходил, живем, друг дружке не нарадуемсЯ. Ђ моЯ-то, ’олька-то,
совсем запурхалась, ниче ведь не умет, токо лаЯтьсЯ и выступать. Џриходила
страмотить, окна била, блЯдевонила. џ забеспокоилсЯ: ’олька в нормальном
состоЯнии за домом не следит, что тогда в ем деетсЯ, когда она в нервном
приступе. ЏриковылЯл, как подневольный. ‚се у их запущено, не сварено,
корова не продоена, на всю деревню орет, пчелы с дому их не выпушшают. ‹ерка
золотухой обросла. € что мне свою судьбу тешить? ќти ж пусть пропадут? ’ак и
осталсЯ. ‘таруха блудней менЯ кличет, на месте действиЯ, говорит,
захватила...
Њожет, тебе ее, дочь мою бодливую, побить? Ќе до самой смерти -- чтоб
прочувствовала. „а как побьешь-то? †алко. Ѓаба. Њать дитЯ малого.
†ду ответа, как соловей лета! Џриезжайте со ‘ветланкой, хоть после
Ќового года, хоть когда. Њы завсегда вам радые. Љорова отелитсЯ, молочко
свежее будет -- это хорошо длЯ здоровьЯ. ‚ жись вашу Я не хочу встревать и
старухе не даю, но так жалко всех вас -- изувеченный на охране опшэственного
порЯдка, залег ты в квартере, как в берлоге, -- ни сварено, ни топлено, так
вот и слезы у менЯ на бороду..."

‚ Ќовый год Њаркел ’ихонович наденет синий костюм с давно и прочно к
нему прицепленными наградами, выпьет медовушки, дружелюбно и блаженненько
улыбаЯсь, станет угощать соседей, потом подопретсЯ рукой и запоет:
"ђазбедным-то Я бедна, плохо Я одета, нихто замуж не берет деушку за это..."
…встолиЯ ‘ергеевна высокомерно махнет на него рукой: "Ќу, была у волка одна
песнЯ, и ту перенЯл!" -- и ударит вперешиб, звонко, непримиримо: "Њы
кузнецы, и дух наш молод, куем мы к счастию ключи..." € старушонки радостно
и слаженно вторЯт: "Љлючи! Љлючи! Љлючи!" ‚зглЯд —ащихи посуровеет, сталью
засверкает, лоб от висков бледностью прошибет. ‚оинственно глЯдЯ на растЯпу
мужа, на убогих старушонок, звЯкнет хозЯйка по столу кулаком: "€ всЯ-то наша
жизнь есть борьба, борьба!"
‘тарушонки в привычный подхалимаж: "„а уж не зрЯ, конешно, эстолько
благодарствий и грамот тебе дадено, ’олЯ, не зрЯ! Ѓорьба -- есть лизурьтат".
—тобы не портить праздника, не ввЯзыватьсЯ в ор со старухой, котораЯ
искренне верит, что она длЯ ђодины и длЯ родных полей сделала неизмеримо
больше, чем все эти землеройки, в том числе и ее муж-тугодум, сунетсЯ Њаркел
’ихонович в угол, где вместо икон стоит телевизор "ђекорд", -- по нему
катаютсЯ фигуристки в одних трусиках да в тоненьких чулках, юбчонки до пупа
задираютсЯ.
"‘трам-то, страм экий! Људа токо родители смотрЯт? „а и власти тоже.
•удородные ж от простуды девки сделаютсЯ, станут робЯт рожать, в солдаты
негодных, кто ђодину защищать будет?" -- тревожитсЯ у телевизора Њаркел
’ихонович. …встолиЯ ‘ергеевна с визгом катит срамное: "ќто он, девки, ждет,
ковды с фигуристок трусики спадут! „а не спадут, не спадут. Ќонче знаешь
кака резинка? ‘интетическа! ќто у нас ране -- веревочка лопнет... альбо
ухажеры порвут -- плЯшешь со штанам в беремЯ..."
"’ак-так, ’олЯ! -- поддакивают подружки. -- •уда жись была.
’еперь што не жить? Ѓело стрЯпам. ‡доровье бы токо было..."

Љурица давно сварилась. Џо квартире плавал запах водорослей или тот
неотступный запах тугожилинского телЯтника, который не покидал ‘ошнина с тех
пор, как он без сознаниЯ барахталсЯ в навозной жиже. € крыса, как он
переутомитсЯ или перенервничает, мучает его во сне, бьетсЯ, ползет по
угреватому асфальту, а ее с криком добивают, клюют в голову вороны.
‚Яло, безо всЯкого аппетита ободрал ‹еонид зубами лапу склизкой, словно
в мыле сваренной курицы. Џопил чаю. Џопробовал пристроитьсЯ к столу, стол
шаталсЯ, скрипел, вечерами отчего-то крЯкал даже, и вечерами, в непогоду
сильнее болела нога, жгло плечо. ‘егоднЯ болЯт они совсем невыносимо --
сшевелил суставы, потревожил раны, лупцуЯ изо всей дурацкой силы подонков,
которые и без его помощи сопьютсЯ и подохнут.
€з отделениЯ не звонили, значит, битые им молодцы никуда не заЯвлЯли,
перевЯзались, отсморкались, выпили "микстуры" и спЯт где-нибудь сном
провальным, пьЯным, и ничто-то их не мучает, не тревожит, и сердце у них ни
о чем и ни об ком не болит.
‹ежа на диване, ‘ошнин протЯнул руку к телефону и, не зажигаЯ света, на
ощупь набрал номер. Ћтветили вопросом: "Љого надо?" Ћн сказал кого. ‘лышно
было, как стучали из коридора в стену.
-- Џривет медицине! “ вас телефон сегоднЯ, как часы.
-- Ќе успели трубку оторвать. Љак жизнь?
-- ‚осхитительна.
-- —то-то случилось?
-- Џочему ты так решила?
-- €наче бы ты не позвонил. ’ебе снова нужно мое утешение? ‡ащита от
врагов?
-- „а нет. ‚рагов Я уже сокрушил.
-- Ђ-а, вот это уже серьезно. ѓде? Љого? ‘колько?
-- „ома. Џод лестницей. ’роих.
-- Њедицинскую помощь оказали?
-- Ќе потребовалась.
-- „ождешьсЯ, мент удалой! „остукаешьсЯ! ‚садЯт тебе нож в спину...
‚ ответ на "мента" он хотел сказать -- "примадонна", но сдержалсЯ и
похвалил себЯ: "‚о, молодец! ‚ымуштровали!.."
-- —его жрешь-то?
-- Љурицу варил. Ћтец письмо мне прислал.
-- Њне тоже. € еще мЯса. ‘винью они закололи... к Ќовому году.
‘ошнин почувствовал, как она споткнулась, чуть не сказав "к нашему
приезду". …му бы поддержать "зазвучавшую струну", навстречу человеку
двинутьсЯ, но он же острЯк-самоучка, гордый, современный, ловкий на слово
человек.
-- ’ебе лучше, -- сказал и добавил: -- Њежду прочим, отец советует тебЯ
побить.
-- ќто он вычитал в любимой газете "‘ельскаЯ жизнь", в серии "Џолезные
советы". ’олько подожди, стирку закончу, приберусь, приготовлюсь. „а вот еще
остановка -- бить-то сделалось нечего. -- ‹ерка перебарывала слезы.
Ћба замолкли.
-- …сли у тебЯ ничего срочного... џ, правда, стираю. ‘ветка возле
машины.
-- „а-да, -- спохватилсЯ он.
-- —тобы разогнать мерехлюндию, возьми на выходные ‘ветку. Ћна тебЯ
развлечет. Џервоклассница смышленаЯ и современнаЯ. “слышала о диких
заработках на ЃЂЊе и собираетсЯ по окончании школы туда. …е интересует
также, где учатсЯ на артисток? ‘ какого класса разрешают носить золотую
цепочку и сережки? ‘колько раз в жизни случаетсЯ любовь? Ћткуда берутсЯ
дети? € многое другое, что бесплатно преподаетсЯ в нашем веселом доме.
Ѓоюсь, твоих гонораров не хватит на ее срЯду. Ћй, Я побежала!
-- Џостой-постой! ‘ветка ко мне, а ты куда?
-- Љак куда? Ќа свиданье. ‘ватает менЯ сосед-бульдозерист.
‘ердце его ласки просит... он себе подругу жизни ищет. —етыреста в
месЯц заколачивает...
-- Ѓульдозерист в мазуте, а у тебЯ должен быть стерильно чистый халат.
-- Ћтмоюсь. ‘ейчас такаЯ химиЯ... Ћй, Я правда как на иголках. ‘ветка
не сунулась бы в машину. —резмерно девица любопытнаЯ.
-- ’огда до свиданиЯ!
-- „о свиданьЯ! ‡вони, когда будет настроение. ’очнее, когда не будет.
-- ‹ады.
-- Ќ-ну, Я пошла.
-- Ќ-ну, ты, если что...
-- —то "если что"?

-- ‹адно. џ все понЯл. ‘покойной ночи!
-- Ђ тебе наоборот!
-- „а, попробую поработать.
-- ‚сЯкий труд благослови, удача!
-- Ѓлагодарим. Џостой!
-- —его еще?
-- ’ы тетю ѓраню давно видела?
-- Ђ-а, вон ты о чем? Ќет, недавно. —ешет по улице Њира, коробок беремЯ
прет. Ћна теперь в „оме ребенка работает. ‚ещички детские собирает.
-- Љак она туда попала?
-- Ћчень просто. ‚ больнице лежала известнаЯ всем Ђлевти- на €вановна
ѓорЯчева -- заведующаЯ „омом ребенка. Ќе могла же она не уманить за собой
такой кадр.
-- Њ-да-а. ќто, значит, тетЯ ѓранЯ барахлишко -- побоку, детЯм в
помощь, родители которых пируют на просторах родины чудесной, закалЯЯсь в
битвах и труде.
-- ‚сегда так было: кто-то бросает, кто-то подбирает... Ћй, побежала Я!
Ќадо успеть ‘ветку выкупать и уложить. „олжна тебе заметить: изо всех твоих
потерь тетЯ ѓранЯ -- самаЯ непростительнаЯ. € утешений на этот счет не жди.
-- —то делать? ‡начит, жизнь в самом деле серьезнее, чем Я думал.
-- ’ы становишьсЯ интеллигентом! ‘амаЯ это перваЯ отго- ворка
современного интеллигента, чтоб мусорное ведро не выносить... Ћй, отпусти,
ради Ѓога! -- ‘ этими словами ‹ерка убежала.
‘ошнин долго не клал трубку. € слышалсЯ в потемках телефонный зуммер,
звук из того, другого, многолюдного, делом, словом и весельем занЯтого,
мира.

ѓлава восьмаЯ

Љ нему, к тому, к другому, миру и потЯнуло ‘ошнина. Ћн запер дверь,
перегнулсЯ через лестницу. Џод ней мирно спал, уронив пустую бутылку набок,
чужой человек.
"Ћ господи! „о чего ж надоело!"
Ќа улице подмораживало. “же не капало, лишь сочилось с крыш, удлинЯлись
четко по желобам шифера прочерченные сосульки, и на конце каждой из них
звездочкой мерцала остывающаЯ каплЯ. ‚ небе тоже процарапывались сквозь муть
и хмарь кособокие звезды. џснее светились огни на железнодо- рожной станции,
теснее и дружнее сдвинулись многоэтажные дома города, и лишь по берегу реки
фонари все еще плавали желтками в Яично-белесом испарении. •олмы, все
отчетливей проступавшие за станцией, как всегда, полны были тайной
задумчивости и значениЯ, и гуще всюду светились фонари и окна окраинных
деревЯнных поселков.
‘о станции слышались объЯвлениЯ -- как раз принимали поезд на
‹енинград, и ‘ошнину до крику захотелось уехать на край света, уехать тихо,
тайком ото всех, прежде всего от себЯ. Ћн еще раз позавидовал тем, кто
куда-то и зачем-то ехал, были у людей какие-то цели, занЯтиЯ, думы, что-то
или кто-то тЯнул их или толкал вдаль, в дорогу и, может быть, где-то даже
ждал...

‚ половине двенадцатого со станции ‚ейск отправлЯлсЯ напомаженный
фирменный поезд на Њоскву -- "‡арЯ севера", и возле раскрытых ворот задом к
перрону почтительной чередой стоЯли разных марок машины, среди них чернаЯ
"‚олга", по номеру давно известнаЯ ‘ошнину -- на этой машине возили важного
ныне человека в городе -- ‚олодю ѓорЯчева.
„ЯдЯ ‚олоди ѓорЯчева был начальником ‚ейского отделениЯ железной
дороги, крутой, видный местный руководитель и общественный деЯтель, много
полезного делавший длЯ транспорта, города и народа. †ена его, Ђлевтина
€вановна, добрейшей души человек, отчего-то не могла рожать, и, когда в
родной деревне ѓорЯчевке умерла многодетнаЯ сестра ѓорЯчева, решено было
взЯть из деревни младшенького, ‚олодю. € взЯли. € полюбили. € растили,
балуЯ. Џарнишка рос дерзкий, настырный, рано устремленный к
самостоЯтельности, и конечно же такой "кадр" не мог не спуститьсЯ с "горы"
-- так назывались насыпи, на которых стоЯли дома железнодорожных управленцев
и само управление отделениЯ дороги, -- и не примкнуть к трудовому народу в
тети ѓранином тупике.
ђаботал, пластал одежонку ‚олодЯ ѓорЯчев. ‘пускалась Ђлевтина €вановна
в "низ", пробовала воздействовать на ‚олодю и изъЯть его из трудового
коллектива, да где ей в одиночку-то совладать с обществом.
Ћднажды ‚олодЯ заболел, лежал с температурой, ничего не ел, криком
выживал из дому Ђлевтину €вановну, требуЯ печенок и горьких Яблок.
"€спортила ребенка, изуродовала! ‘о шпаной разной свЯзала! Ћтвечай!" --
наступала на тетю ѓраню Ђлевтина €вановна.
‡адумалась тетЯ ѓранЯ -- никакими Яблоками она ребЯтишек не кормила --
нет у нее на Яблоки средств. Ќо просиЯла, о чем-то догадавшись, завЯзала в
узелок две печеные картошки, горстку луковичек, щепотку серой соли и
отправила гостинец дорогому работничку. € сожрал ведь, сожрал, барчонок, все
дотла, нарочно выпачкав печенками белоснежную скатерть, и пошел ведь, пошел
на поправку; поправившись, неслух опЯть спустилсЯ с "горы" на железную
дорогу -- работать.
‚олодЯ ѓорЯчев окончил школу, конечно же, с золотой медалью, потом
технологический институт, конечно же с отличием, потом еще в академии
какой-то пообреталсЯ -- и пошел чесать в гору, только уж не
железнодорожную, в строительную гору. Ѓыстро освоилсЯ с большой
должностью и достойно, насколько это возможно в наши дни, хозЯевал в самой
крупной строительной организации города ‚ейска -- "‚ейскгражданстрое", где
насчитывалось более десЯти тысЯч трудЯщихсЯ, сколько там бездельников -- не
ведал даже сам руководитель треста.
‘ошнин встречалсЯ с ѓорЯчевым чаще всего в облисполкоме, где дежурил на
тихом месте после того, как выписалсЯ из больницы с хромой ногой.
-- ‡дравиЯ желаю, гражданин начальник! -- всегда одинаково
приветствовал давнего соратника по труду на желдортранспорте ‚олодЯ ѓорЯчев
и, подержав у виска руку, совал ее, будто лопату в землю, и нарочно
стискивал чужую руку, проверЯЯ силу.
-- „обро пожаловать, будущий "химик"! -- охотно откликалсЯ ‘ошнин и так
сжимал руку ‚олоди ѓорЯчева, что тот приседал.
-- ‘разу и "химик"! -- трЯсЯ холеной уже кистью в воздухе, бурчал
‚олодЯ ѓорЯчев. -- ‘ такой-то силушкой в инвалиды затесалсЯ!
-- Ќам без этого нельзЯ, -- ухмылЯлсЯ ‘ошнин. -- Ѓез силы с вашим
братом не управитьсЯ. ‚от ты, Я отчетливо это вижу, непременно попадешь в
руки правосудиЯ и прЯмым путем на "химию". ‚оруете потому что.
-- Њы не воруем, мы экономим.
-- ‘лышал, слышал по местному радио. -- ‘ошнин постукал ногтем по Ящику
радиоприемника -- "‚ейскгражданстрой" сэкономил тысЯчи тонн бетона, кирпича,
железа, строй- материалов. ‚ам, видать, лишнее дают?
-- Ђга. †ди. „огонЯт да еще дадут! Љогда от многого берут немножко --
это не воровство, это дележка! Џомнишь золотое наше детство, "Џутевку в
жизнь". Џомнишь?
-- џ помню все, что ты не позабыл...
-- Њы что? „етсадовцы. ‚ ‘ибири вон шустрЯги-ребЯта решили миллиард
сэкономить. ‚от это масштаб!
-- Њиллиард? ‘тырить?!
-- Ќу и поднабралсЯ ж ты у своих клиентов! ‡ачем тырить? Ќичего не надо
тырить. …сли сибирЯки подберут брошенный на реках и в тайге лес, достроЯт
незавершенку и наведут порЯдок в сельском хозЯйстве, они не миллиард, пЯть
миллиардов, может, и десЯть народу вернут. „а еще и с извинением: вот, мол,
наши предшественники разбазаривали, пропивали, а мы хорошие, мы собрали!
-- ќко место лисапед!
-- ‚от тебе и место! ‚от тебе и лисапед! ’ак, значит, говоришь, "химии"
мне не миновать?
-- ‚полне возможно.
-- ЌоваЯ эра жизни надвигаетсЯ! ЏрЯмо оглЯнутьсЯ некогда, все эры,
эры...

Џровожали какое-то столичное "сиЯтельство", и оно, обласканное дружески
настроенным народом, пьЯненько куражилось, никак не могло попасть в широко
распахнутую дверь вагона, вываливалось оттудова на готовно подставленные
заботливые руки. € "сиЯтельство"-то, судЯ по непородистому, вбок
скатившемусЯ пузцу, не очень уж и большое, из главка или из министерства, с
этажа не выше чем второго, но, поди ж ты, вейскаЯ "общественность" привалила
на станцию, высыпала на перрон. ѓлавный инженер "‚ейскгражданстроЯ"
‚едерников тут был, юркий пустозвон-профсоюзник Xаюсов -- как же без
него-то? „ве дамочки-общественницы, числЯщиесЯ за отделом техники
безопасности. „обчинский и Ѓобчинский из конструкторского отдела, недавние
еще студенты политеха, и другие, более сдержанно державшиесЯ, подвыпившие
личности.
‚ стороне ото всех томилсЯ, весь в красных пЯтнах на хмуром лице,
‚олодЯ ѓорЯчев. Ћн тоже делал "сиЯтельству" ручкой, вымученно ему улыбалсЯ,
пил возле вагона с гостем, когда его подозвали, из одного фужера коньЯк, и
общественницы, хлопаЯ в ладоши, разгорЯченно кричали: "Џить до дна! Џить до
дна!" „обчинский и Ѓобчинский, характеристику коим Ќиколай ‚асильевич ѓоголь
составил так, что лучше уж составить невозможно, и поэтому напомню ее с
извинительным поклоном в сторону нашего гениального классика: "Џетр €ванович
„обчинский, Џетр €ванович Ѓобчинский -- городские помещики... оба низенькие,
коротенькие, очень любопытные, чрезвычайно похожи друг на друга; оба с
небольшими брюшками; оба говорЯт скороговоркою и чрезвычайно много помогают
жестами и руками. „обчинский немножко выше и сурьезнее Ѓобчинского, но
Ѓобчинский развЯзнее и живее „обчинского".
‚ейские „обчинский и Ѓобчинский имели в именах разницу с гоголевскими
персонажами -- одного звали ќдиком, другого ‚адиком. Љроме того, одеты они
были не в сюртуки тонкого сукна, в современные парадные костюмы заграничного
покроЯ одеты были технические чиновники. Ќа отворотах пиджаков, из-под
распахнутых югославских дубленок цвета топленого молока то и дело выныривали
голубые "поплавки", имеющие смысл показать, что эти люди с очень высшим
образованием. ‚место коков „обчинский и Ѓобчинский имели гривы, на ночь
завиваемые на женские бигуди, вставных зубов, несмотрЯ на молодость, у них
был полон рот, печатки на пальчиках, запоночки золотые, галстуки тонные, не
иначе как с арабских иль персидских земель завезенные. „обчинский и
Ѓобчинский с умелой готовностью поддерживали под круглую попочку
"сиЯтельство", а оно все норовило усклизнуть, вывалитьсЯ и то и дело, к
восторгу „обчинского и Ѓобчинского, вываливалось. „амочки-общественницы с
визгом гонЯлись по перрону за шапкой, с умилением ее пЯлили на высокомудрую
плешь дорогого гостЯ.
’ем временем в вагон подавались сосуды и банки с маринованными белыми
грибами, ивовые корзины с мороженой клюквой, местное монастырское сусло в
берестЯных плетенках, на шею "сиЯтельству" надеты были три пары липовых
игрушечных лаптей, в узорчатом пестере позвЯкивали бутылки, в пергаментной
бумаге, перевЯзанной церковной клетчатой ленточкой, уезжала из ‚ейска еще
одна стариннаЯ, в свое времЯ недогубленнаЯ, деревЯннаЯ иконка.
‚ хороводе бегал, гакал и ослеплЯл всех блицами, расстегнутый до поЯса,
распоЯсанный, вызывающе показной и пьЯный, местный "боец пера" -- ЉостЯ
аймарданов, которого ‘ошнин недавно в больнице, куда тот пришел "отражать"
его героический поступок, уговаривал проехатьсЯ по деревнЯм •айловского
района и выступить в печати серьезно и принципиально в защиту деревни.
"‡ачем ему, лизоблюду, деревнЯ? ‡ачем?"
Џоезд "‡арЯ севера" уважительно тронулсЯ; почтительно отстранив гостЯ,
одетый, в парадную форму, величавый проводник вагона поднЯл железный фартук.
"‘иЯтельство" меж тем все махало собольей шапкой, посылало воздушные поцелуи
народу. „амочки-общественницы рыдали: "Џриезжайте! Џриезжайте! Њилости
просим! ‚сегда пожалуйста!.." „обчинский и Ѓобчинский, спотыкаЯсь, бежали за
поездом, норовили дотронутьсЯ до "ручки", и, будь у поезда скорость
гоголевских времен, они б и до Њосквы добежали, не заметив того. Ќо на дворе
двадцатый век! Џоезд бахнул буферами, хрустнул железом, взвыл моторами
электровоза -- и умчалсЯ, оставив сиротски одинокие фигурки „обчинского и
Ѓобчинского па замусоренных и унылых желдорпутЯх, аж почти за станцией,
возле пункта технического осмотра вагонов.

‘ошнин хотел пройти мимо ‚олоди ѓорЯчева, но тот, видать, давно его
заметил, кивнул и пошел рЯдом, глЯдЯ вдаль, в пустые небесные высоты. ЏЯтна
с его лица не сходили, он, как ему казалось, про себЯ матерно ругалсЯ.
-- ‚ставь! ‚ставь в комедию! -- цедил ѓорЯчев сквозь зубы. -- „а не
забудь в финале помЯнуть, что в главке теперь удовлетворЯт все наши заЯвки.
ќтот сиЯтельный штымп всех нужных людей известит, что в ‚ейске принимают
лучше, чем, скажем, в —ебоксарах. ‹авочки своей у него нету, "Џограничник
стоит на пастуху!" -- поет мой ћрка, значит, у буржуев ничего не упрешь, у
своего народа, в родном отечестве будет красть, химичить, отдаст нам
предназначенные в —ебоксары скреперы, машины, дорожные вагончики, обеспечит
технику запчастЯми. Њы выполним план по строительству жильЯ, досрочно сдадим
птицефабрику, пустим свинокомплекс, достроим наконец театр юного зрителЯ!
‚сем будет хорошо: рабочим, крестьЯнам, интеллигенции. ‚ —ебоксары же
выговора за невыполнение плана полетЯт, кой-кого с работы сымут... ’ьфу,
распро... -- плюнул под ноги ‚олодЯ ѓорЯчев. -- Љогда это кончитсЯ, и
кончитсЯ ли? -- ‘ отроческих лет, не глЯдЯ на настойчивые потуги Ђлевтины
€вановны, ‚олодЯ ѓорЯчев так и не обрел солидности в поведении. Ђлевтина
€вановна, доживающаЯ век у ‚олодечки, при крутых его выражениЯх хватаетсЯ за
сердце и всем втолковывает, что он, как и дЯдЯ его родимый, распустилсЯ на
руководЯщей работе, после академии с ним вовсе никакого сладу не стало, и
изо всех сил пытаетсЯ оградить от дурного влиЯниЯ отца душу невинную и
чистую -- внука ћрочку.
‚олодЯ ѓорЯчев открыл дверцу "‚олги", кивнул:
-- ‘адись, гражданин начальник, подвезу. ѓлЯдишь, потом передачу в
тюрьму без очереди пропустишь.
-- ‘пасибо, ‚олодЯ, Я пройдусь.
-- Ќога-то болит?
-- —то нога! -- “видел, как от машины к машине мечетсЯ с фотоаппаратом
ЉостЯ аймарданов и взывает: "Џоехали, мужики, поехали! ‚ трапезной на
столах всего еще навалом! Ќе пропадать добру!.." -- —то нога...
-- Џройда! -- поморщилсЯ ‚олодЯ ѓорЯчев, услышав аймарданова, и,
держась за дверцу машины, похвалилсЯ: -- Њы теперь не в ресторане гостей
принимаем. ‚ бывшей трапезной монастырЯ! Љвасом хмельным поим, преснушками
кормим, бочковой капустой, грибами, ухой из сушеного снетка... ‚о, на каком
уровне бьемсЯ за прогресс и план! -- ‘ердито хлопнув дверцей, усталый
начальник умчалсЯ на машине доругиватьсЯ, достраивать, изворачиватьсЯ,
сдаваЯ объекты к сроку и досрочно, -- словом, работать и соображать,
работаЯ.

‚озле ‘азонтьевской бани, уже закрытой, ‘ошнин наткнулсЯ на пегую
лошадь ‹аври-казака, -- тот никак не мог расстатьсЯ с дружками -- дЯдей
Џашей, старцем Ђристархом Љапустиным и еще каким-то устойчивым выводком
бывших воЯк, на глазах ‹еонида состарившихсЯ. ‹еонид перехватил вожжи,
развернул телегу, велел гулЯкам садитьсЯ, развез их по ближним домам,
последнего потартал к жене -- ‹аврю-казака.
-- ќто ж он, соплЯк, чуть тебЯ на тот свет не спровадил, а? џ,
понимаешь, собиралсЯ к тебе в больницу, но конь же на руках, жена
преследует. •оду мне не дает никакого, особо по вечерам. Џоказаковал Я по
‚ейску после фронта, ох показаковал! ‚ышел из довериЯ. ‹еш, а выпить тебе
ни-ни? “ менЯ есть. ‚о! -- ‹аврЯ-казак вынул из-за пазухи бутылку темного
стекла с наклейкой: "„еготь колесный".
-- ЌельзЯ, дЯдЯ ‹аврЯ, ни граммулечки!
-- ‚от, собака, как спортил человека! ‹еш, а ты, можа, моего рысака?..
џ, кажись, отЯжелел...
-- ‘ удовольствием, дЯдЯ ‹аврЯ! ’олько Я тебЯ домой сперва, ладно?
-- ‹ады, ‹еша, лады. Ђ раненье заживет до свадьбы. ‡аживе-от! џ эвон
как израненный -- и ничаво! Ќи-ча-а-во-о-о! € выпью. € к старушонке еще
ковды наведаюсь. хе-хе-хе. Џрости менЯ, старого дурака, ‹еш! ‚ино
хвастаетсЯ. Ђ баба счас мне такова бою даст, что фронт игрушкой покажетсЯ!..
„оставив ‹аврю-казака до дверей квартиры, ‘ошнин поскорее скатилсЯ вниз
и погнал лошадь, потому как жена фронтового казака, словно по сигналу боевой
трубы, набрасываетсЯ на того, кто ЯвлЯетсЯ с мужем. € кабы дело кончалось
одними обвинениЯми. Њожно даже и веника отведать.
’олсто обитаЯ старыми спецодежными штанами дверь в нижней квартире была
приоткрыта, и, как только двухпудоваЯ гирЯ, еще до войны унесеннаЯ с
товарного двора во вновь тогда построенный дом номер семь, бацкнула за
спиной ‹еонида в почти напополам уже перетертый косЯк, на привычный удар,
сотрЯсший деревЯнное строение, выглЯнула бабка ’утытиха, поманила его
пальцем:
-- ‹еш! ‹еш! Џодь суды! ЏолюбуйсЯ! —е у нас есь-то! -- и закатилась
счастливым мелким смехом.
‚ передней комнате перед зеркалом крутилась внучка бабки ’утышихи,
ћлька, и тоже заливалась смехом от ослеплЯющего счастьЯ. Њечта ћлькина
исполнилась -- на ней был бархатный костюмчик темного, неуловимо-синего или
черно-фиолетового цвета, с золотой полоской по карманчику и бортам. Џо
главное в туалете -- штаники: с боков в рЯд медные кнопочки, и здесь же -- о
чудо! о восторг! -- колокольцы, по три штуки на гаче, но как они
перезваниваютсЯ -- симфониЯ! „жаз! ђок! Џоп! -- все-все вместе в них, в этих
кругленьких колокольчиках-шаркунцах, всЯ музыка мира, все искусство, весь
смысл жизни и манЯщие тайны ее! Џлюс к тонному-то костюмчику белоснежнаЯ
водолазочка италийского происхождениЯ, туфельки на дробном каблучке,
выкрашенные золотом, пусть и сусальным, паричок шелковисто-седой, как бы
нечаЯнно растрепанный.
-- Ћй, дЯдь ‹еша! -- бросилась на шею ‹еониду ћлька. -- џ такаЯ
счастливаЯ! ’акаЯ счастливаЯ! ќто папа с мамой мне привезли. ‚ ђиге у
морЯков купили. „орого, конечно, но зато уж!..
"Ћткупились! ЋпЯть откупились от родного дитЯти!" -- сморщилсЯ ‘ошнин,
разжимаЯ костлЯвенькие руки ћльки и снимаЯ их с шеи.
-- ‡адавишь еще от восторга чувств!
-- € задавлю! € задавлю! -- почти в беспамЯтстве взвизгивала ћлька,
Ќа столе бутылка "ђижского бальзама", чекенчик беленькой, горсть
копченой рЯпушки, второпЯх, неумело открытаЯ банка шпротов, Яблоки насыпью,
обломок рижского ржаного хлеба в бумажной обертке, и еще что-то, крошеное,
мЯтое, впопыхах на стол набросанное. "€ от бабки откупились!" -- отрешенно
вздохнул ‘ошнин, изо всех сил изображаЯ на лице счастливое сопереживание.
-- ЏоздравлЯю, ћлька, поздравлЯю! ’ебе очень идет! -- как можно
радостней говорил ‹еонид. -- †енихи железнодорожного поселка, да что там
железнодорожного, всех поселков! ‚сех улиц и районов, города ‚ейска, считай
что на шампур надеты! ашлыки!
-- „а ну тебЯ, дЯдь ‹еш! ‚сегда ты менЯ высмеиваешь. Ќет, правда, идет,
дЯдь ‹еш? Џравда?! -- отступаЯ от него, как бы в шутку кокетничаЯ,
подергивала ћлька штанишки так, чтоб звенели колокольцы.
Ѓабка ’утышиха от восторга приплЯсывала и била в ладоши.
-- ‚ыпей, ‹еш, со мною! ’акаЯ у нас радость! -- предложила бабка
’утышиха от щедрот своих, налила в рюмочку одного только "бальзама". --
Џользительный напиток. ’ебе не дам! -- вытара- щилась она на внучку.
-- Ђ мне и не надо. џ пробовала -- он горький. ампанское -- вот это
да!
‹еонид отлил из рюмочки, разбавил "бальзам" водкой и, наказав бабке не
пить больше, собралсЯ домой.
-- ’ебе, можа, ‹еш, сварить че надо? Џол вымыть? Њы придем. –ыть ты,
мокрошшелка! -- прикрикнула бабка ’утышиха на внучку. -- ‘кидавай кустюм!
-- Ћй, баб! џ в общежитие к девчонкам сбегаю, ладно?
-- Ќу, мотри! Ћдна нога здесь, друга там! -- разрешила бабка.
‹еонид, подавив вздох, поднЯлсЯ к себе -- времени без малого два часа
ночи. ћнаЯ модница побежит показывать нарЯд, бабка тем временем добавит,
уснет. ћлька ЯвитсЯ на утре, может, и совсем не ЯвитсЯ. Ѓабка заругаетсЯ,
зашумит на внучку, полотенцем помашетсЯ...

ѓлава девЯтаЯ

‚ железнодорожном доме номер семь, у сына своего, €горЯ Ђдамыча, бабка
’утышиха поЯвилась лет восемнадцать, может, двадцать назад, но казалось, что
она тут жила вечно, никуда не уезжала и ниоткуда не возникала. Ђ между тем у
бабки ’утышихи была очень разнообразнаЯ биографиЯ и довольно-таки
содержательнаЯ жизнь. Ѓабка ’утышиха говорила про себЯ, махаЯ рукой за
окошко, что она родом "оттэль, с западу". Ѓыла она буфетчицей при
железнодорожной станции, рано пристрастилась к вину и мужскому полу -- от
увлечений такого рода до преступлениЯ путь близкий: сделала растрату и
угодила перевоспитыватьсЯ в женскую колонию, аж за Ѓайкал. ’ам строили
железную дорогу. „линную, ђаботы было много. ‚ основном землЯной.
‡ойке-буфетчице дали большую лопату и поставили на отсыпку полотна. Ђ она к
тЯжелой работе непривычна, с детства непривычна. Њать ее, повариха
станционного ресторана, дочь никакой работой не неволила, известно издавна:
у Ямщика лошадь надсажена, у вдовы дочь изважена.
Џокидала ‡ойка лопатой землю день, другой, неделю -- не нравитсЯ ей эта
работа. € тогда мимоходом, совсем нечаЯнно, она стала "зацеплЯтьсЯ" плечом
за конвойного начальника и взвизгивать: "“-у, кареглазенький, чуть не свалил
на землю..." € как ни туп был начальник конвоЯ, все же тонкий намек понЯл,
пригласил ‡ойку к огоньку, дал закурить -- не прошло и месЯца, как
‡ойка-буфетчица с общих работ перевелась в столовую посудомойкой, ну, а
оттуда рукой подать до заветной должности, до комсоставского буфета, где
‡ойка блюла себЯ, стало быть, помногу на глазах у начальства не запивала, с
женатыми мужиками не гулЯла.
ЃелокураЯ, востроглазаЯ, телом кругленькаЯ, беспрестанно улыбающаЯсЯ,
когда кого надо подсахарить, рассыпающаЯ звонкий беззаботный смех, она
безбедно отбыла положенные три года и отправилась со справкою в кармане в
направлении запада. Ќо ехать туда далеко, а долгожданнаЯ свобода манила
соблазнами жизни. …хала ‡ойка, ехала, видит: станциЯ какаЯ-то, возле станции
сквер со скамейкой, на скамейке, обсыпанной желтым листом, сидЯт два мужика,
меж них пол-литровка, огурец большущий на газете и кирпич хлеба.
‡ойка сошла с поезда и говорит мужикам:
-- Ќалили бы.
’е налили. ђазговорились. •ватилась ‡ойка -- поезд-то ушел! Ќо она
помнила, что он шел на запад, торопитьсЯ же ей было некуда и не к кому. €
пошла она по линии, на закат солнца, где солнце закатываетсЯ, там запад --
помнила она со школы. ла-шла -- притомилась. ‚идит впереди: будка стоит,
желтым крашеннаЯ. ‚округ будки строениЯ всЯкие, ограда, колодец сбоку будки,
с ведром, собака на цепи сидит, на железнодорожную линию смотрит, кого-то
ждет.
‡ойка свернула с линии. ‘обака на проволоке как попрет, как оскалитсЯ и
ры-ры-ры на ‡ойку. "Ќу, съешь ты менЯ, пес. Ђ народу в ќсэсэре двести
мильенов. …ще сколько останетсЯ? ’о-то! ‚сех не переешь!" —ерез какие-то
минуты, все осознав, пес, как тот конвойный начальник, лежал у ‡ойки головой
на груди, целовал ее в губы, облизывалсЯ сладостно, вилЯл хвостом, преданно
взвизгиваЯ.
‚ ограде, за постройками, курицы порхались, на задах, за дверью низкой
постройки грузное тело завозилось и свинЯчьим голосом пожаловалось на
одиночество: "Ђх-ах, ах-ах". Ќа огороде, меж еще не срубленных вилков
капусты, ходила корова, жевала что-то. ‡авидев ‡ойку, замычала: "Њу-ы-ы-ы!"
-- Њы, мы, -- откликнулась ‡ойка, подошла, обнЯла корову за шею, слезой
горемычных женщин прошибло. ‹асковаЯ, добраЯ корова была под цвет пожухлого
листа, на лбу белаЯ пролысина, и один у нее рог, как положено, над головой,
бледным месЯцем светитсЯ, другой почему-то впереди, почти на глаз упал, не
иначе как хозЯин пожевал его с похмельЯ.
Ѓудка была не замкнута. ‡ойка вошла, осмотрелась. Ћ две половины будка,
с русской печью и подтопком. ‚ первой половине, что потеснее, кухнЯ со всеми
принадлежностЯми; за перегородкой, сбитой из вагонки и обклеенной газетой
"ѓудок", горенка с казенной кроватью, со столом изо всего дерева. Ќа окошке
цветы, в простенке -- рамы с карточками, справа буфет с посудой, слева шкаф,
и вдоль стены деревЯнный вокзальный диван. Ќа всех изделиЯх по дереву
вырезано строгое "ЊЏ‘", "ЊЏ‘"...
Ќичего помещенье, обставленное, только на всем обиходе лежит отпечаток
мужской грубой руки и пахнет керосином.
Ћднако поверх керосинного духу козырем все крыл запах наваристых мЯсных
щей. ‡ойка заглЯнула в печку -- так и есть! ‚ загнете стоит чугун со щами,
рЯдом, в сковородке, до корки запекшаЯсЯ драчена из картошек. ‡ойка
проголодалась и все это приготовление из печи достала, найдЯ еще в сенцах
кадку с огурцами и на печи в корзине крупные помидоры, иные уж с гнилью.
Ќакрыла на стол гостьЯ и остановилась середь помещениЯ, соображаЯ. ‚ углу
икона какой-то свЯтой девы с угасшей синей рюмкой-лампадой. ‡ойка открыла
сундук, придвинутый к заборке. Ќет в нем искомого. …ще посоображала ‡ойка и
с гиком бросилась в сенцы, там ларь, возле ларЯ корыто с песком, в ларе
керосин в бидонах, фонари, лопаты, путевые башмаки, флЯги, банки, петарды и
всЯкий железнодорожный инвентарь. Ќад ларем аптечка, и, конечно, в аптечке
-- где же и быть-то ему больше? -- спиртик в баклажке, в алюминиевой, тоже с
буквами "ЊЏ‘". ‡ойка развела спиртик в стакане, дождалась, когда возмущенный
водою химический продукт поуспокоитсЯ, выпила его досуха и с большим
аппетитом пообедала. ‚о щах был хороший кус свинины, она его братски
разделила пополам, спиртику тоже еще развела и оставила на столе, закрыв
бумажкой, чтоб не выдохлось питье. Џодумав еще маленько, ‡ойка отнесла
остатки еды кобелю, называЯ его Џолканом. “ пса было другое имЯ, но с этого
днЯ кобель презрел его и забыл навсегда, принЯв, будто награду, то званье,
которым его нарекла гостьЯ, как оказалось, долгаЯ.
Џрибрала ‡ойка на столе, спать захотелось. Ћткрыла она постель --
мужиком пахнет, наволочка давно не стирана и накидка тоже. ‡ойка достала из
сундука простыню, наволочку, полотенце, сходила к колодцу, вымыла ноги,
озырнувшись на лес, и повыше чего помыла, содрогаЯсь от холодной воды,
личико свое сытенькое, от воды заалевшее, руками погладила, по волосам
гребешком прошлась, заглЯнув в настенное зеркало, подмигнула себе левым
глазом -- уж что-что, подмигивать она умела!

Ђдам Ђртемович ‡удин -- путеобходчик, как положено Ђдаму, был еще
холост, …ву еще не приобрел. Ќаведывались иногда в будку …вы со станции либо
из путевой казармы, что за двенадцать верст от его поста, но, быстро
заглохнув в таежной местности от однообразной жизни, сбегали. € вот
возвернулсЯ Ђдам с линии, с железнодорожного обхода -- мамочки мои! ‚ его
будке, в определенном ему железной дорогой казенном помещении, на его
кровати спит …ва, белокуренькаЯ, лицом посвежелаЯ. ‘вЯтаЯ женщина, не иначе!
‚ошла в жилище, все, что требовалось, нашла, покушала, выпила -- и с
половины все, с половины! ’ак и положено …ве: Ђдаму-работнику оставлЯть
половину всего, потому что она и зоветсЯ половиной, -- по-божески, по
справедливости людЯм жить полагаетсЯ, хоть на том, хоть на этом свете. ’ак
рассуждал Ђдам, торопливо хлебаЯ щи. Ќа грудь из ложки лилось -- не сводил с
…вы глаз Ђдам, и, чем дальше хлебал, тем большаЯ торопливость и нетерпение
охватывали его. Ѓог! Ѓог это ему, мужчине, одичалому от одиночества, женщину
послал. Ћн, он, радетель! Ћт управлениЯ дистанции пути не больно какого
товару дождешьсЯ, керосину, фитилей длЯ фонарЯ -- и то в обрез дают,
струменту не допросишьсЯ, велЯт самому промышлЯть струмент, и корм, и бабу!
Ђ они, бабы, по железным дорогам не валЯютсЯ. Ћт гнетущей истомы отправитсЯ
когда Ђдам в путевую казарму, в дождь, в мороз, в пургу, всЯкое бывало, но
отломитсЯ ли чего, еще неизвестно, смотрЯ по обстоЯтельствам.
Ђдам нервничал, ерзал за столом. ‘тарый мужик, известное дело, и
трехдневной каше рад, а тут?! "„а черт с ними, со щами с этими и с обедом!"
Ђдам бросил ложку, путаЯсь в одежде, разболоксЯ до исподнего, чистоплотно
вытер ноги о половичок, приподнЯл одеЯльце и осторожно вкатилсЯ в уютную,
хорошо нагретую постельную глушь. Џолежал, смиренно вытЯнувшись, Ђдам -- не
прогонЯют. ’огда он придвинулсЯ к …ве потеснее и услышал: "Ќу, энти мужики!
Ќу звери и звери! ‘о стужи, с ветру... и холодными лапами сразу к живой
теле!.."

’ак вот Ђдам женилсЯ и сам себе удивилсЯ. †или Ђдам с …вой весело и
даже бурно. ѓонЯлсЯ, и не раз, Ђдам за …вой с ломом и путевым молотком,
поднЯв струмент над головой. Ќо догнать не мог. устра! Џалил Ђдам в …ву из
ружьЯ дробью -- промахнулсЯ. ‚ешалсЯ Ђдам на турнике, перед окнами путевой
будки -- веревка оборвалась, и все через роковую, ослеплЯющую разум Ђдама
страсть: любила …ва народ и народ ее тоже любил.
Џод расписку ‡ойка не шла до тех пор, пока не родилсЯ сынок, которого
она нарекла модным именем €горь. ђос сынок на приволье хорошо, быстро, и
‡ойка возле него унЯлась, заботливой матерью сделалась, уж не метила
улизнуть на станцию в буфет. Ђдам наметил план: смастерить еще двух детей,
дочку и сына, чтоб закрепить за со бою …ву. „а не дала она себЯ закабалить
земными заботами и многодетностью. Љогда €горь вырос и был определен в
железнодорожное училище получать профессию машиниста электровоза, запировала
…ва с прежней силой.
€горь Ђдамович уже определилсЯ с работой, женилсЯ, когда мать его
объЯвилась в ‚ейске, в железнодорожном поселке, в доме номер семь, заЯвив,
что мужик у ей был уже преклонных лет, когда она с ним сошлась, сносилсЯ до
смерти и теперь она станет жить с сыном, потому как больше жить ей негде и
не с кем.

€ жила. „олго. „авно жила. € привычно совали за нижнюю дверь детишек
жители восьмиквартирного дома, побежавши по делам, в кино, срочно куда-либо
вытребованные, и привычное слышалось из квартиры ‡удиных: "Ђ-ту-ты-ту-ту-ты,
а-ту-ты-ту-ты-ту-ты..." ќто бабка ‡оЯ колебала и подбрасывала на коленЯх
чье-либо дитЯ, иногда по несколько штук сразу.
Ѓыла бабка ‡оЯ страшеннаЯ сквернословка и любила выпить. Џодвыпивши,
пела частушки, чуть их подделываЯ "под приличность". Ќапример: "’Ятька с
мамкой на полу гонЯт деготь и смолу, а Я бедный, за трубой изгинаюсЯ дугой".
Ѓудучи во зле, бабка бралась за воспоминаниЯ, как в колонии "ливер давили"
рассказывала, по-человечески это значит -- ухаживали за женщинами "своего
мира" урки, бандиты, всЯкое отребье.
ђебЯтишки -- народ творческий: бабкины частушки восстанавливали в
подлинном тексте и горланили их на весь поселок. ‚олодЯ ѓорЯчев специально
ходил
к седьмому дому -- заучивать фольклор бабки ‡ои, котораЯ постепенно
утратила подлинное имЯ, потому как народ плодилсЯ -- бабкино "ту-ты, ту-ты,
ту-ты" уже не смолкало ни днем, ни ночью. „олго бабка ’утышиха билась с
приладом к "ту-ты, туты", уж и так, и этак вертела она его: "Ђ туты, туты,
туты, потерЯл мужик путы, шарил, шарил -- не нашел, сам заплакал и пошел".
Ќо ребЯтишки в доме номер семь и окрестностЯх его не знали слова "путы".
Ѓабка попробовала приставлЯть "уды", однако и тут что-то ее в тексте не
устраивало, и тогда ум бабки, уже вплотную сблизившийсЯ с детским, ступил на
новаторскую линию, обогатил русский фольклор дерзким новшеством: "Ђ туты,
туты, тутыл, потерЯл мужик бутыл, шарил, шарил -- не нашел, сам заплакал и
пошел".
‚сех эта последнЯЯ редакциЯ устроила, потому как в тексте содержалсЯ
прЯмой намек на воздаЯниЯ и благодарствиЯ. ‚се расчеты за помощь отныне
осуществлЯлись с помощью "бутыла" -- небольшого и неразорительного. Ѓабка
’утышиха, когда у нее поЯвилась внучка ћлька, и сыну приказала: пенсию не
зорить и в неделю раз выдавать ей четушку. ЏенсиЯ у бабки была небольшаЯ,
как сторожу, помощнику путеобходчика ей определили рублей двести пЯтьдесЯт
старыми деньгами.
‘ поЯвлением внучки бабка смЯгчилась нравом, черные ее воспоминаниЯ
погасило чувство светлой, пусть и бестолковой, любви к ћльке, или потускнели
сами собой они, и когда внучка была во здравии, а росла она хилаЯ,
плаксиваЯ, в соплЯх всегда, бабка, прикрыв глаза, оживлЯла в себе
совсем-совсем почти погребенное жизнью и годами. "џ на тым берегу черемуху
ломала, а на энтот перешла -- с миленьким гулЯла". "Ќе стой на мосту -- не
маши хвурашкой, Я теперЯ не твоЯ, не зови милашкой!" € с тихой, бесслезной
печалью воскресила однажды: "ЊилаЯ, красиваЯ, свеча неугасимаЯ! ѓорела да
растаЯла, любила да оставила..." ‘пела, вскинулась и, оглЯнувшись вокруг, не
подглЯдывает ли кто, наморщенным лбом уперлась в стекло окошка того, которое
было рублено туда, на запад, на родину, давным-давно ею покинутую.
ћлькина мать -- женщина конторскаЯ, часто болела, рожать ей было
нельзЯ, но она надеЯлась с помощью родов оздороветь и оздоровела настолько,
что стала ежегодно кататьсЯ по бесплатному железнодорожному билету на
курорты, с мужем и без мужа, и однажды с курорта не вернулась, говорили,
утонула в —ерном море.
€горь Ђдамович, все еще молодой, но уже посолидневший, с хорошей
профессией и большим заработком, долго не вдовствовал, учительница школы
рабочей молодежи, где он добивал среднее образование, ‚икторина Њироновна
–арицына, с самой ранней молодости, с пединститута еще, имеющаЯ двух
девочек-близнЯшек, Љлару и ‹ару, быстренько помогла ученику с образованием
семьи и по части всЯкой иной грамоты.
“ ‚икторины Њироновны была квартира в управленческом доме. €горь
Ђдамович скоро позабыл номер старого дома, и осталась ћлька при родителЯх
считай что сиротой, на руках великого педагога -- бабки ’утышихи, котораЯ
материла внучку за отставание в учебе, гонЯлась за ней с полотенцем, если та
не слушалась ее.
Ќа шестнадцатом году, видЯ, что ћлька начала охорашиватьсЯ,
подглЯдывать за мальчишками и спать неспокойно, бабка ’утышиха стравила
внучку какому-то пьющему проходимцу, и синюшнаЯ лицом, тонконогаЯ,
недоразвитаЯ ћлька, из-за умственной отсталости не удержавшаЯсЯ в
пединституте, приткнута была ‚икториной Њироновной в училище дошкольного
воспитаниЯ и маЯлась там который год, мучаЯ себЯ и воспитательные науки.
ђодители ћльки, подрастив двух дочерей в управленческом доме, возлюбили
путешествиЯ и отдых в санаториЯх, жили в свое удовольствие, катались вокруг
…вропы и по ближним странам, завели дачный участок, увлеклись цветоводством.
ћлька тем временем добивала себЯ с кавалерами, среди которых, вспомнил
‹еонид, случалсЯ и тот модник в дубленке с гуцульским орнаментом. Ћн,
поди-ка, ћльку и поджидал с гоп-компанией под лестницей, да тут и нанесло
ћлькиного верхнего соседа.
Ѓабка ’утышиха жить без ћльки не могла, учила ее уму-разуму, будто
фельдфебель в пехотной роте, не подбираЯ выражений:
-- ’ы перед каждым-то встречным-поперечным не расщапери- вайсЯ, --
зычным голосом корила она внучку. -- ’ы строк отшшытывай или какую анпулу
проглоти.
-- Љапсулу, бабушка. Ђмпула в стекле.
-- Ќу и што, што в стекле? ђаз атмаесси, потом зато те свобода. Ђ это
что же за моду взЯла -- кажин раз пЯтьдесЯт рубликов! ѓде отцу на вас
полсотских набратьсЯ? ‚ас у ево три халды, и все развитые, похотливые. € в
ково токо удались? џ вот удала была, но ум имела! “ тэй-та, у царицы-та,
дочки учительши, а кунки у них тоже, глЯди-ко, веселы...

‘пит бабка, поднабравшись вкусного "бальзама" и прикончив чекенчик.
ћлька переполошила своим нарЯдом подружек из общежитиЯ училища дошкольного
воспитаниЯ, примерно такого же уровнЯ ума и духовных запросов, как у нее.
‚се еще зудит и пытаетсЯ поставить на путь праведный дЯдЯ Џаша потерЯвшего
"облик совести" старца Ђристарха Љапустина, рыбака-стервЯтника, черпающего
веснами рыбу в заморных прудах и озерах, балующегосЯ "телевизором",
"косынками", -- так недолго до взрывчатки докатитьсЯ и угодить в тюрьму.
‹аврЯ-казак, выдержав извержение вулкана, дожидаетсЯ часа, когда
расплавленные породы остынут и осЯдут в нутро клокочущего кратера, на
цыпочках прокрадетсЯ в туалет, где за журчливым унитазом, среди бутылок с
красками и пакетов с порошками, стоит сосуд с деловой наклейкой "деготь
колесный" -- клЯтаЯ капелюшечка никак не дает ему сонно расслабитьсЯ. ‚ „оме
ребенка спит -- не спит тетЯ ѓранЯ, чутко сторожа сон малых людей,
осиротевших в несчастье, брошенных или пропитых мамами и папами.
‡апираютсЯ на ночь клубы, стадионы, рестораны, библиотеки, „ворцы
культуры, но летЯт самолеты, идут поезда, стоЯт на посту часовые и сторожа.
ѓде-то в тюремном вагоне тесно спит с такими же, как он, хануриками, ‚енька
”омин из ’угожилина и не знает, куда его везут. Ђ везут его далеко и надолго
-- остатков уже шибко траченной жизни может ему не хватить на возврат.
Љрепко запершись на деревЯнный засов и на железные крючьЯ, врозь
улеглись в жарко натопленной избе супруги —ащины, вздыхает украдкой, чтоб не
потревожить "самое", перемогает бессонницу Њаркел ’ихонович, тоскуЯ по
внучке, думаЯ о зЯте и дочери, может, и фронт вспоминает -- вслух, прилюдно
он отчего-то вспоминает войну редко, вздыхает лишь иногда: "Ќе приведи,
господи, еще раз такое..."
“торкав вундеркиндов, сонно перелистывает затасканную рукопись некоего
‘ошнина мыслительница и толкач местной культуры ЋктЯбрина Џерфильевна
‘ыроквасова.
Ѓольшой начальник ‚олодЯ ѓорЯчев правитсЯ спать и, как ему кажетсЯ, про
себЯ выражаетсЯ по адресу гостЯ и всех порЯдков, не им заведенных, но в
невесомость орбиты его втЯнувших. Ђлевтина €вановна, путающаЯ зычные голоса
покойного мужа и богоданного сыночка, наглухо накрывает внука ћрочку,
отворачивает от его лица голубой огонек ночника, смотрит на заоконный
уличный свет, думаЯ о детЯх вверенного ей „ома ребенка, где она, ровно бы
искупаЯ вину за нерожалость свою, пытаетсЯ стереть из жизни и памЯти детишек
немилосердность беспутных и преступных женщин, выправить их дальнейший
жизненный путь.
‹ерка и ‘ветка, уработавшись, спЯт обнЯвшись на тесном диванчике в
тесной и душной комнатушке, в многолюдном каменном бараке, согласно новой
эре ловко переименованном в жилище гостиничного типа. "‚се эры, эры..." --
вспомнилось Cошнину.
Љто-то на дежурстве но отделению сменил ”едю ‹ебеду? Љого-то побьют или
изувечат ночью три добрых молодца, уЯзвленные в доме номер семь и от
уЯзвленности жаждущие мщениЯ?

ЉачаетсЯ за окном фонарь, крошатсЯ от ветра сосульки. Џробуравил
лобовым прожектором, успокоил басом ночных пассажиров электровоз, на котором
после отдыха в модном прибалтийском санатории, быть может, в первый рейс
ушел щедрый отец ћльки. ‚се реже на улице прохожие, все медленней кружение
‡емли, и ‹ерка со ‘веткой все спЯт, спЯт... "џ знаю, вы лукавите со мной. “ж
сколько раз давал себе Я обещаньЯ уйти, порвать с обманщицею злой. Ќо лишь у
нас доходит до прощаньЯ -- как мне уйти? ‘могу ли быть с другой?.." "Ћ Њати
ЃожьЯ, и что за способность у человека запоминать глупости, видеть то, чего
не надо видеть, жить не так, как добрые люди живут, без затей, надломов,
просто жить..." -- успел еще подумать о себе отстраненно ‹еонид и, кажетсЯ,
поспал всего несколько минут, как вдруг его сбросил с дивана тонкий вопль --
кто-то кого-то терзал, или поздно и тайно возвращающуюсЯ домой ћльку сгреб
какой-нибудь забулдыга и поволок под лестницу.
ЌатЯгиваЯ штаны, ‘ошнин с удивлением смотрел в окно, за пузатый
"гардероп", откуда льдиной напирал холод рассвета, как дверь, которую он
забыл закрыть, громыхнула, через порог упала и поползла, протЯгиваЯ к нему
руку, ћлька:
-- „ЯдЯ ‹еш!.. „Ядь ‹еш!.. Ѓабушка...
‘ошнин перепрыгнул через ћльку, махом долетел до нижней двери,
распахнул ее.
Ѓабушка ’утышиха, сложив маленькие, иссохшие ручки на груди, с
доверчивой и приветной полуулыбкой лежала на кровати поверх одеЯла, в
верхней одежке, в стоптанных тапочках, полуоткрытым глазом глЯдЯ на него.
‹еонид защипнул холодные веки бабушки ’утышихи, поболтал керамическую
бутылку из-под "Ѓальзама рижского" -- бабушка не послушалась наставлений
его, прикончила "пользительное" питье.
…му бы ночью изъЯть "бутыл" у бабки, так нет, у него свои дела и
заботы. “ всех свои дела. ‘коро никому никакого дела друг до дружки не
будет.
-- Џерестань! -- прикрикнул он на скулЯщую в дверЯх ћльку. -- „уй за
отцом, за ‚икториной Њироновной, гулЯка сопливаЯ! —то вот теперь без бабушки
делать будешь? Љак жить?
-- 0-ой, дЯдЯ ‹еша! Ќе уходи. џ бою-усЯ-а... Ќе уходи... -- набрасываЯ
шубенку, не попадаЯ в петли пуговицами, частила ћлька. -- џ счас. џ мигом.

Џровожали бабку ’утышиху в мир иной богато, почти пышно и многолюдно --
сынок, €горь Ђдамович, уж постаралсЯ напоследок длЯ родной мамочки. •оронили
бабку на новом, недавно подсоединенном к старому, кладбище, на холме, да и
старое-то началось лишь в сорок пЯтом году, тоже на голом,
каменисто-глинистом холме, но там уж плотно стоЯл лес, частью посаженный,
частью выросший из семЯн, прилетевших из заречьЯ и с охранной лесной зоны
города ‚ейска, с железнодорожных посадок и просто притащенный с землею на
обуви, на колесах телег, грузовиков и катафалков, -- жизнь на земле
продолжалась, удобрениЯ в земле прибавлЯлось. ‚се шло своим чередом.
Ѓросив горсть земли на обтЯнутый атласом гроб бабушки ’утышихи, ‹еонид
напрЯмик, по снегу, валившему после оттепели обрадованно и неудержимо, пошел
к старому кладбищу, отыскиваЯ взглЯдом толстую осину-самосевку -- ориентир
на пути к могиле матери и тети ‹ины.
‚озле свежепокрашенной, ухоженной оградки увидел качающуюсЯ по голубому
снегу косошеюю тень в железнодорожной шинеленке, в беретике и не стал мешать
молитьсЯ тете ѓране, прошел мимо, удивившись лишь тому, что тетЯ ѓранЯ,
женщина крупнаЯ, сделалась со школьницу ростом. ”отографиЯ —ичи на пирамидке
выгорела или обмылась дождЯми и снегом до серого пЯтнышка, но тетЯ ѓранЯ все
еще, видать, узнавала в том пЯтнышке мужа, молилась ѓосподу, чтоб Ћн простил
его и в свой черед не забыл о ней, грешнице, прибрал бы тихо, без мучений;
горсовет в порЯдке исключениЯ, за все ее труды и жертвованиЯ в пользу
общества, разрешил бы похоронить ее на закрытом кладбище, рЯдом со спутником
жизни, какого уж ей Ѓог послал.
‚ оградке матери и тети ‹ины толсто лежал снег в крапинках копоти,
долетавшей сюда из городских труб. ‹еонид не стал отматывать проволоку на
дверце оградки, не вошел в нее. ‚зЯвшись за острозубые пики, приваренные
электросваркой к поперечным угольникам, стоЯл и смотрел на это тихое место,
пыталсЯ и не мог вообразить, как они там, дорогие его женщины, под снегом, в
земле, в таком холоде существуют. € ничего нельзЯ длЯ них сделать, ничем не
возможно помочь, отогреть, приласкать. —то же такое вот этот день, небо
высокое, Яркое от снега и вдруг прорвавшегосЯ с высоты солнца и это вот
густонаселенное кладбище, в утеснении которого лежат под снегом и не подают
голоса двое никому, кроме него, ‘ошнина, не известных людей? ѓде они? ‚едь
были же они! Ѓыли! € люди, все люди, что вокруг лежат, тоже были. ђаботали,
думали, хлопотали, плодились, добро копили, пели, дрались, мирились, куда-то
ездили или думали поехать, кого-то любили, кого-то ненавидели, страдали,
радовались...
€ вот ничего и никого им не надо, все длЯ них остановилось, и сколько
бы ни ломали головы живые, чтобы понЯть и объЯснить себе смысл смерти, --
ничего у них не выходит. ‘колько бы ни винились, все не кончаетсЯ вина живых
перед покинувшими земные пределы людьми.
‚есной на кладбище сжигали мусор, и поднимись же ветер на ту пору -- и
пошли палы по могилам и крестам. ‚се, что было деревЯнное, -- сгорело, на
железном сожгло краску. Њногие могилы на кладбище разоренными ушли в зиму,
под снег, ржавели оградки и памЯтники, пустовали могилы -- снег упрЯтал
головешки под собой, накрыл белым саваном -- к месту слово пришлось, --
совсем уж скорбным саваном приют человеческой юдоли и печали.
ЏламЯ побывало и на могиле ‘ошниных, оплавило краску на ограде, выжгло
фотокарточки в полукруглых отверстиЯх. ‹еонид летом наново покрасил голубой
краской оградку и немудрЯщие надгробиЯ, вбил в землю скамейку, но фотографии
новые не вставил. ‡ачем они? Ќа прежних фотографиЯх женщины молодые, мало
похожие на тех, которых помнил ‘ошнин. ‚ войну маме некогда было
фотографироватьсЯ. ’етЯ ‹ина после колонии не в фотографию правилась, а,
тайно от него, от ‹еонида, в церковь. Ќезачем тешить фотографиЯми чужих и
равнодушных к ним людей -- показухи и без кладбищ хоть отбавлЯй. Ћн помнит
маму, но больше тетю ‹ину, любит их, скорбит по ним, мучаетсЯ, как и все
люди, в груди которых еще есть сердце, за то, что жив, а они лежат так
близко -- рукой можно достать -- и в то же времЯ столь далеко, что уж
никогда и никто их не достанет, не увидит, не обидит, не развеселит, не
толкнет, не обругает. € небо, так Ярко засиЯвшее от беззаботного, никого не
греющего солнца, к ним отношениЯ не имеет -- они в земле лежат, снизу у них
землЯ и над ними землЯ, давно уж, наверное, раздавившаЯ их, вобравшаЯ их
тлен в себЯ, как вбирала она и до этого миллионы и миллионы людей, простых и
гениальных, черных и белых, желтых и красных, животных и растениЯ, деревьЯ и
цветы, целые нации и материки, -- землЯ и должна быть такаЯ: бездушнаЯ,
немаЯ, темнаЯ и тЯжелаЯ. …сли б она умела чувствовать и страдать, она бы
давно рассыпалась и прах ее развеЯлсЯ бы в пространстве. ‚бираЯ в себЯ то,
что она родила, вбирает она и горе человеческое, и боль, сохранЯЯ людЯм
способность жить дальше и помнить тех, кто жил до них.
-- Ќу, простите менЯ, мама, тетЯ ‹ина, -- снЯв шапку, низко поклонилсЯ
‹еонид и отчего-то не смог сразу распрЯмитьсЯ, отчего-то так отЯжелило его
горе, скопившеесЯ в нем, что сил не было поднЯть голову к Яркому зимнему
солнцу, сдвинутьсЯ с места.
Ќаконец он почувствовал головой холод, обеими руками нахлобучил шапку
и, уже не оглЯдываЯсь, длинно прокашливаЯ слезы в сдавленном горле, двинулсЯ
к выходу кладбища, боЯсь выплюнуть откашлЯнную мокроту в кладбищенский снег.
“ выхода со старого кладбища он заметил две фигурки: одна в приталенном
пальтишке, в песцовой шапке, пританцовы- вает, бьет сапогом о модный сапог,
другаЯ фигурка малаЯ, с большой круглой головой-одуванчиком -- слава богу,
догадалась закутать ребенка в тети ‹инину пуховую шаль, в валенках с
галошами, в деревенских рукавичках из овечьей шерсти, в неповоротливой шубе,
стоит, смешно оттопырив руки. —тобы не дать ход пустому разговору: "Ћпоздали
на автобус, все машины ушли, мы с нового кладбища сюда, на всЯкий случай..."
-- ‘ошнин с ходу поднЯл ‘ветку, прижал ее к себе. Ћна молча и крепко обнЯла
отца за шею, приникла к его уху ртом, осторожным теплом в него дышала.
Џочему-то он шел сердито, или так казалось ‹ерке, больше обычного
хромал, и ботинки, полные снега, мерзло чирикали на стеклЯнистой полознице
дороги. Ќе знаЯ, что сказать и сделать, ‹ерка внезапно стала дразнить его
про себЯ жестокой детской дразнилкой: "ђупь-пЯть -- где взЯть? Ќадо
за-ра-бо- тать? ђупь-пЯть, где взЯть..." "—то это Я? ‘овсем уж рехнулась?
‚овсе одичала? -- остепенила она себЯ. -- “ него ж с ногой, видать, совсем
неладно, не может грубые милицейские сапоги носить..." ‹ерка покорно
зачастила ногами позади мужчины, и у нее тоже начали почирикивать сапоги.
-- "Људа ты?" -- хотела она запротестовать, запоперешни- чать, когда
‘ошнин свернул от кладбища к спуску, ведущему в железнодорожный поселок, но
он же заорет, непременно заорет: "„омой! Ќечего шлЯтьсЯ по чужим углам!" --
и потом у них там, в седьмом доме, -- поминки, может, помочь надо тете ѓране
и ‚икторине Њироновне. „а мало ли что -- дни у него трудные, хлопотные были
последние, и работа с ‘ыроквасовой, и какие-то хулиганы на него нападали --
все-то на него кто-нибудь нападает, и вообще живет он все времЯ какой-то
напрЯженной жизнью. ‡ачем так? ‘колько свежих могил на новом кладбище?
—ерно. Ђ кладбище-то осенью лишь прибавлено и открыто. ‡ачем люди
укорачивают себе жизнь? ‡ачем торопЯт друг дружку туда? Ќадо наоборот. Ќадо
как-то совместно преодолевать трудности, надо миритьсЯ с недостатками...

-- ’ебЯ где носит? -- зашипела на ‹еонида тетЯ ѓранЯ, как только
брЯкнула за ним гирЯ в седьмом доме. -- ‚торой черед надо садить за стол,
каки-то ветераны затесались, пробуют песнЯка драть...
-- џ-то тут при чем, тетЯ ѓранЯ?
-- ‡абирай их! ‚ыметай! —тобы людЯм не мешали...
-- џ не служу в милиции, тетЯ ѓранЯ.
-- Ќу дак че? Љому-то надо все одно наводить порЯдок! •озЯин-то наелсЯ,
никово видеть и слышать не хочет, по мамочке горюет.
’етЯ ѓранЯ отчего-то была непривычно сердита, почти зла. ‘корей всего,
от работы в „оме ребенка. ‘удьбы и жизни детей, исковерканные еще при
рождении дорогими мамулЯми и папулЯми, наверное, не очень-то рассиропливают
сердце, они ожесточают даже таких свЯтотерпцев, как тетЯ ѓранЯ. Ћдна мамулЯ
совсем уж хитро решила избавитьсЯ от сосунка -- засунула его в
автоматическую камеру хранениЯ на железнодорожном вокзале. ђастерЯлись
вейские ломовцы, -- хорошо, что всегда и всюду у нас найдетсЯ куча
специалистов по замкам, и один матерый домушник, живший по соседству с
вокзалом, быстро открыл сундучок камеры, выхватил оттудова сверток с розовым
бантиком, поднЯл его перед негодующей толпой. "„евочка! Љрошка-дитЯ! †ись
посвЯщаю! †ись! …й! -- возвестил домушник. -- Џотому как... Ђ-а, с-су-ки!
Љрошку- дитЯ!.." „альше говорить этот многажды судимый, ловимый, садимый
страдалец не смог. …го душили рыданиЯ. € самое занЯтное -- он действительно
посвЯтил жизнь этой самой девочке, обучилсЯ мебельному делу, трудилсЯ в
фирме "Џрогресс", где и отыскал себе сердобольную жену, и так они оба
трЯсутсЯ над девочкой, так ее лелеют и украшают, так ли ей и себе радуютсЯ,
что хоть тоже в газету о них пиши заметку под названием "Ѓлагородный
поступок".
‘ошнин раскутал ‘ветку, поставил кастрюльку с супом на плиту, зажег
бумагу, начал толкать в печку дрова. ‘ветка посидела возле дверцы плиты на
низенькой табуретке, взЯла веник и стала подметать пол.
‹ерка стоЯла, опершись спиной на косЯк, и глЯдела в дверь средней
комнатушки, из которой виден был угол зловещего "гардеропа". •озЯин не
приглашал ее раздеватьсЯ, проходить. Џошвыривал дрова. Ћна, его
"примадонна", так ни разу ни с одним мужчиной больше и не была, боитсЯ
раздетьсЯ, "одомашнитьсЯ". …й нужно будет времЯ заново привыкать к нему и к
дому, перебарывать свою застенчивость или еще что-то там такое, не всЯкому
дураку понЯтное.
-- џ пойду туда, -- кивнул ‹еонид на дверь головой. -- Ќадо. ’ы, ‘вет,
похлебай горЯчего супу, хочешь -- почитай, хочешь -- поиграй, хочешь --
телевизор включи. Ќе знаю, работает ли? џ его давно не включал...
‘ветка перестала водить веником по полу, исподлобьЯ глЯдела на него,
потом перевела глаза на мать. ‹ерка молча отстранилась от косЯка, пропускаЯ
‘ошнина в дверь.
Џод лестницей серой, пепельной кучкой лежало что-то в расплывшейсЯ
луже. "“рна!" -- догадалсЯ ‘ошнин. -- Ќа свадьбы и торжественные гулЯнки ее
уже давно не пускали, но с поминок прогонЯть не полагаетсЯ -- такой обычай.
Ќаш тоже. ђусский.
"ќй! -- вскипело в груди ‘ошнина. -- ќй, жена! €ди полюбуйсЯ на мою
полюбовницу!.." -- хотел он уЯзвить ‹ерку напоминанием о давнем их скандале,
и тут же "осаврасил" себЯ -- словцо ‹аври-казака пришлось к разу. --
"‘о-овсем ты, ‹еонид ‚икентьич, с глузду съехал, как говорЯт на “краине,
совсем! ‘коро весь злом изойдешь, касатик!.."

Ђ-ар-р-рдина не да-аррам да нам стр-рана вручила,
…то знает кажный наш боец...
Њы готовы к бою, товарищ ‚орошилов,
Њы готовы к бою, ‘талин -- наш отец...

Џодпершись рукою, вполголоса вел за столом ‹аврЯ-казак, дЯдЯ Џаша,
старец Ђристарх Љапустин, соседи, многочисленные "воспитанники" бабки
’утышихи и просто знакомые люди подвывали в лад ветеранам, промокаЯ глаза
комочками платков.
€горь Ђдамович лежал ниц на материной кровати, в пиджаке, в начищенных
ботинках, не шевелЯсь, не подаваЯ голоса. ‚икторина Њироновна вопросительно
и тревожно взглЯдывала в его сторону, вежливо потчуЯ гостей. “ торца стола,
в выдающийсЯ костюм, в заморскую водолазку и шелковый парик нарЯженнаЯ,
торчала нелепаЯ и всем тут чужаЯ ћлька. Ћна поймала взглЯдом вошедшего
‹еонида, потерЯнно ему улыбнулась:
-- ‘юда, дЯдь ‹еша, сюда, пожалуйста!
Џевцы примолкли было при поЯвлении ‹еонида, но он, присев к столу, без
ожидаемой строгости молвил:
-- Џойте, пойте. Ќичего. Ѓаба ‡оЯ легкого характера была, любила
попеть...
-- Ћй, бабушка, бабушка! -- диким голосом закричала ћлька и упала на
плечо ‹еониду.
Ћн ее погладил по съехавшему на ухо, не по ее малой глупой голове
сделанному парику и со скрипом прокашлЯл чем-то вдруг передавленное горло.
Џришла ‹ерка. ‘ошнин пододвинулсЯ, освобождаЯ место подле себЯ на
плахе, положенной на стульЯ вместо скамьи и покрытой облысевшим ковриком,
принесенным ‚икториной Њироновной из дому.
-- –арство небесное милой бабушке, -- потупЯсь, произнесла ‹ерка,
зачерпнула ложечкой кутьи из широкой вазы, подставив ладонь, пронесла ее до
рта и долго жевала, не поднимаЯ глаз.
’етЯ ѓранЯ закрестилась, заплакала; зашмыгали носами, заутирались
женщины-соседки, кто-то сказал привычное, к чему никогда и никому не
привыкнуть: "‚от она, жизнь-то, была -- и нету". Ќикто не продолжил, не
поддержал скорбный разговор, и петь больше не пробовали, не получалось ни
долгой душеочистительной беседы, ни песен расслаблЯюще грустных,
располагающих людей к дружеству и сочувствию.

Ќочью ‘ошнин лежал не шевелЯсь на свежезаправленной постели. Ѓлизко, за
тонкой перегородкой посвистывала носом ‘ветка, простудившаЯсЯ на кладбище.
Ќесмело прижавшись к нему, спала ‹ерка. —етко работали-стучали старые часы
на стене в деревЯнном Ящике -- их любила заводить ключом ‘ветка. ‹еонид все
забывал их заводить, и уже через сутки после разрушениЯ семейного союза
часы, упершись гирей в деревЯнный пол, замолкали, делалось тихо, времЯ
останавли- валось в четвертой квартире. Ћн стал думать, откуда и каким
образом попались в пролетарскую квартиру такие старинные, снова сделавшиесЯ
модными и ценными часы -- опЯть пошла мода на старину. Ќо ничего ни
вспомнить, ни придумать не смог, и вообще думать ему ни о чем не хотелось --
редкий, пусть и настороженный покой был в его жилище и в сердце. Ћн понимал,
что надо как-то налаживать свою жизнь, разбиратьсЯ в ней и, прежде чем
вплотную засесть за письменный стол, по-новому, вдумчивей и шире, что ли,
осмыслить все, что произошло и происходит с ним и вокруг него, научитьсЯ
смотреть на людей и понимать их не так, как прежде, глазами зоркого и
беспощадного "опера", а человека иного предназначениЯ. Ќа работе, там просто
было "сортировать" алкашей, бабников-разведенцев, жуликов, мелких и больших
воров -- "паханов" и "цариц", сутенеров и рвачей, вокзальных и чердачных
обитателей, бичей, перекати-поле вербованных. Ќо ведь это лишь верхний
слой... €ли нижний? Џыль на подоконнике, а за окном, по-за стеклами идет,
бредет, бежит, живет, плЯшет, веселитсЯ, плачет, ворует, жертвует фамильными
ценностЯми и собой, рождаетсЯ и умирает всЯкий разный народ, много народу,
много земли, много лесу...
"Њного лесу, много лесу, много вересиночек..." Ћн так и уснул, не успев
до конца вспомнить частушку, слышанную в деревне Џолевке. •орошаЯ, складнаЯ
частушка -- народное творчество.
‘пал он сперва спокойно и крепко, но потом привЯзалсЯ и начал мучить
его кошмарный сон: по весеннему, рассосанному льду, замусоренному рыбаками,
испЯтнанному сверлами, приплЯсываЯ, ходила девочка в красной шапочке. ‹ед от
того и другого берега отсоединен заберегами, вот-вот тронетсЯ река, и никого
на льду, ни одной души, кроме девочки. ‹еонид смотрел, смотрел на девочку и
узнал ‘ветку, хотел заорать, но в это времЯ река тронулась, начало ломать,
разводить льдины. ‘ошнин бежал вдоль берега, точнее, пробовал бежать, да не
бежалось. ‡вал ‘ветку -- воздуху на громкий крик в груди не хватало. € тогда
он бросилсЯ в реку, стал разбивать лед кулаками. ‹ед не разбивалсЯ. "’ы его
доской, доской", -- послышалсЯ голос ”еди ‹ебеды, и откуда-то взЯлась доска.
‹еонид крушил лед доской, рвалсЯ к ‘ветке, больно натыкаЯсь грудью на острие
льдин, все глубже забредаЯ в кипЯщую мутную воду. "•орошо, хоть не холоднаЯ.
‘ток. ѓорЯчий сток с шинного завода, вот и не холоднаЯ". Ћн пробилсЯ-таки к
девочке, протЯнул руку, но в это времЯ льдина лопнула на несколько частей,
беспечно смеющуюсЯ девочку закружило, понесло уже не на льдине, на тетрадном
листе, в углу которого стоЯла крупнаЯ краснаЯ двойка, понесло в небо, во
тьму, проколотую звездами. "„а это же тот свет!" -- догадалсЯ ‹еонид и, как
ему казалось, во все горло заорал: "Ђ-а-а!" -- на самом же деле лишь замычал
и, подпрыгнув в постели, проснулсЯ.
-- ’ы че? -- прошептала невнЯтно ‹ерка.
-- ‘пи. ‘пи. Ќичего. -- ‘ облегчением перевел он дух и прижал ладонью
‹ерку к постели и не отпускал до тех пор, пока не занемела от неподвижности
рука. ‡атем поднЯлсЯ попроведать дочку. ‘лЯгав одеЯло, уронив подушку, руки
и ноги вразброс, девчушка доверчиво обнЯла бабы ‹инин старинный сундучок,
сотворенный вЯтскими умельцами и с малолетства обогретый ее телишком, а до
нее сундучок этот обживали, грели, хранили в нем подвенечные платьЯ,
нехитрое деревенское приданое, клубки, платки, узелки с серебрушками и
леденчиками, половички, скатерти, кружевца дальние родст- венницы ‘ветки,
которых она никогда не видела, не знала и уж не увидит и ничего о них не
узнает... "—то уж тут болтать о свЯзи времен. Џорвались они, воистину
порвались, изречение перестало быть поэтической метафорой, обрело такой
зловещий смысл, значение и глубину которого дано будет постичь нам лишь со
временем и, может быть, уже не нам, а ‘ветке, ее поколению, наверное, самому
трагическому за все земные сроки..."
Ѓережно подсунув ‘ветке под голову подушку, прикрыв ее одеЯлишком,
‘ошнин опустилсЯ на колени возле сундука, осторожно прижалсЯ щекой к голове
дочки и забылсЯ в каком-то сладком горе, в воскрешающей, животворЯщей,
печали, и, когда очнулсЯ, почувствовал на лице мокро, и не устыдилсЯ слез,
не запрезирал себЯ за слабость, даже на обычное ерничество над своей
чувствительностью его не повело.
Ћн вернулсЯ в постель, закинув руки за голову, лежал, искоса поглЯдываЯ
на ‹ерку, закатившую голову ему под мышку.
Њуж и жена. Њужчина и женщина. ‘ошлись. †ивут. •леб жуют. Ќужду и
болезни превозмогают. „етей, а нынче вот дитЯ растЯт. Ћдного, но с большой
натугой, пока вырастЯт, себЯ и его замают. Џлутавшие по земле, среди
множества себе подобных, он и она объединились по случаю судьбы или
всемогущему закону жизни. Њуж с женою. †енщина с мужчиной, совершенно не
знавшие друг дуга, не подозревавшие даже о существовании живых пылинок,
вращающихсЯ вместе с ‡емлею вокруг своей оси в непостижимо-громадном
пространстве мирозданиЯ, соединились, вот чтоб стать родней родни, пережив
родителей, самим испытать родительскую долю, продолжаЯ себЯ и их.
Ќе самец и самка, по велению природы совокуплЯющиесЯ, чтобы продлитьсЯ
в природе, а человек с человеком, соединенные длЯ того, чтоб помочь друг
другу и обществу, в котором они живут, усовершенствоватьсЯ, из сердца в
сердце перелить кровь свою и вместе с кровью все, что в них есть хорошее. Ћт
родителей-то они были переданы друг дружке всЯк со своей жизнью, привычками
и характерами -- и вот из разнородного сырьЯ нужно создать строительный
материал, слепить Ячейку во многовековом здании под названием ‘емьЯ, как бы
вновь народитьсЯ на свет и, вместе дойдЯ до могилы, оторвать себЯ друг от
дружки с неповторимым, никому не ведомым страданием и болью.
ќкаЯ великаЯ загадка! Ќа постижение ее убуханы тысЯчелетиЯ, но, так же
как и смерть, загадка семьи не понЯта, не разрешена. „инастии, общества,
империи обращались в прах, если в них начинала рушитьсЯ семьЯ, если он и она
блудили, не находЯ друг друга. „инастии, общества, империи, не создавшие
семьи или порушившие ее устои, начинали хвалитьсЯ достигнутым прогрессом,
брЯцать оружием; в династиЯх, империЯх, в обществах вместе с развалом семьи
разваливалось согласие, зло начинало одолевать добро, землЯ разверзалась под
ногами, чтобы поглотить сброд, уже безо всЯких на то оснований именующий
себЯ людьми.
Ќо в современном торопливом мире муж хочет получить жену в готовом
виде, жена опЯть же хорошего, лучше бы -- очень хорошего, идеального мужа.
‘овременные острЯки, сделавшие предметом осмеЯниЯ самое свЯтое на земле --
семейные узы, измерзавившие древнюю мудрость зубоскаль- ством о плохой
женщине, растворенной во всех хороших женах, надо полагать, ведают, что и
хороший муж распространен во всех плохих мужчинах. Џлохого мужика и плохую
женщину зашить бы в мешок и утопить. Џросто! ‚от как бы до нее, до простоты
той, доскрестись на утлом семейном корабле, шибко рассохшемсЯ, побитом
житейскими бурЯми, потерЯвшем надежную плавучесть.
"Њуж и жена -- одна сатана" -- вот и всЯ мудрость, которую ведал ‹еонид
об этом сложном предмете.
"Ђ ну-ка, что у товарища „алЯ?" Ћн осторожно начал перелазить через
‹ерку. ЏривыкшаЯ спать со ‘веткой, караулЯщаЯ каждое ее движение и
шевеление, слышащаЯ даже дыхание своего единственного дитЯти, ‹ерка, не
просыпаЯсь, захлопала рукой рЯдом.
-- ’ы че? -- снова спросила сонно и глухо.
-- ‘пи, спи. Ќичего, -- снова негромко отозвалсЯ ‹еонид, прикрываЯ ее
простыней. -- џ печку подтоплю. ‘ветке холодно.
€ он затопил печку, хотЯ в квартире было не холодно, посидел возле
открытой дверцы, подышал сухим теплом, посмотрел на красиво, на бодро
танцующее пламЯ и отправилсЯ к столу, косЯсь на вольно раскинувшуюсЯ, в
волосах себЯ запутавшую ‹ерку.
Ќад письменным столом, когда-то забракованным по дрЯхлости в
технической конторе станции ‚ейск и безвозмездно отданном тете ‹ине, прибита
полочка длЯ учебников, тетрадей и школьных принадлежностей. Ќыне на полочке,
шатнувшись к окну, стоЯт словарь, справочники, любимые книги, сборники
стихов и песен. ‘реди них зеленым светофорным светом горит обложка книги
"Џословицы русского народа". Њолодой литератор и уже испытанный в семейных
делах муж открыл толстую книгу на середине. ђаздел: "Њуж -- жена" занимал
двенадцать широченных книжных страниц -- молодаЯ русскаЯ нациЯ к прошлому
веку накопила уже изрЯдный опыт по семейным устоЯм и отразила его в устном
творчестве.
"„обраЯ жена да жирные щи -- другого добра не ищи". "ђазумно, очень
разумно и дельно!" -- ухмыльнулсЯ мыслитель из железнодорожного поселка. Ќо
скоро такие откровениЯ пошли, что у него пропала охота зубоскалить: "‘мерть
да жена -- Ѓогом суждена", "†енитьба есть, а разженитьбы нет", "‘ кем
венчатьсЯ, с тем и кончатьсЯ", "Џтица крыльЯми сильна, жена мужем красна",
"‡а мужа завалюсь -- никого не боюсь".
"Ђга! Љак же! -- не согласилсЯ на сей раз с народной мудростью ‹еонид.
-- Џознакомить бы вас с современной жен- щиной!" Ћн непроизвольно покосилсЯ
на ‹ерку. "†ена не сапог, с ноги не скинешь". "—то верно, то верно", --
длинно выдохнул ‘ошнин и водворил книгу на место.
€ без словарЯ одних наставлений бабки-покойницы длЯ разумной жизни
хватит, порешил он. "‘емьи рушатсЯ и бабы с мужиками расходЯтсЯ отчего? --
вопрошала бабка ’утышиха, сама себе даваЯ ответ. -- Ђ оттого, что сплЯт
врозь. „итев и друг дружку не видют неделЯми -- чем им скреплЯтьсЯ? Њы,
бывало, с Ђдамом, поцапаемсЯ, когда и подеремсЯ -- но муж с женою хотЯ и
бранЯтсЯ, да под одну шубу ложатсЯ! Ќочью-то, бывало, Ђдамка на менЯ ручку
нечаЯнно положит, Я на ево -- ножку от жары закину, и, глЯдишь, замиренье,
спокой да согласье в дому..."
"€ то правда, -- вздохнул ‘ошнин. -- Ѓабка решала сложные задачи без
всЯких там дробей, простым, но точным способом".
‹еонид постоЯл среди комнаты, погладил себЯ по голове. €з-за
"гардеропа" начинал просачиватьсЯ слабый свет. "Ћднако гробину эту все же
придетсЯ рубить на дрова, -- погладил он облезлое сооружение. Ћно, будто
старый пес, шершавым Языком цеплЯлось за пальцы, приЯтельски покалывало
ладонь. -- Ќичего не поделаешь, друг. ‘овременный быт требует жертв! Ќичто
новое без жертв у нас не создаетсЯ и не излаживаетсЯ", -- виновато
усмехнулсЯ хозЯин четвертой квартиры.
ђассвет сырым, снежным комом вкатывалсЯ уже и в кухонное окно, когда
насладившийсЯ покоем, среди тихо спЯщей семьи, с чувством давно ему
неведомой уверенности в своих возможностЯх и силах, без раздражениЯ и тоски
в сердце ‘ошнин прилепилсЯ к столу, придерживаЯ его расхлЯбанное тело
руками, чтоб не скрипел и не крЯкал, потЯнулсЯ к давней и тоже конторской
лампе, шибко изогнул ее шею с железной чашечкой на конце, поместил в пЯтно
света чистый лист бумаги и надолго замер над ним.

1982-1985

‚иктор Ђстафьев. ‘обрание сочинений в пЯтнадцати томах. ’ом 9.
ЉрасноЯрск, "Ћфсет", 1997 г.
Last-modified: Tue, 20 Nov 2001 21:21:34 GMT
Ћцените этот текст: