        ‚иктор Ђстафьев. Џечальный детектив

---------------------------------------------------------------
     ‚иктор Ђстафьев. ‘обрание сочинений в  пЯтнадцати  томах. ’ом 9.
     ЉрасноЯрск, "Ћфсет", 1997 г.
     Ћригинал этого текста находитсЯ в библиотеке ‘ергеЯ ”ролова
     http://www.fro196.narod.ru/library/astafiev/astafiev.htm і  http://www.fro196.narod.ru/library/astafiev/astafiev.htm
---------------------------------------------------------------


        ѓлава перваЯ


     ‹еонид  ‘ошнин  возвращалсЯ  домой в самом дурном расположении духа.  €
хотЯ идти было далеко,  почти на окраину города, в железнодорожный  поселок,
он не сел в автобус -- пусть  ноет раненаЯ нога, зато ходьба его  успокоит и
он  обдумает все, что ему  говорили в издательстве, обдумает и рассудит, как
ему дальше жить и что делать.
     ‘обственно, издательства, как такового, в  городе  ‚ейске не  было,  от
него  осталось  отделение, само  же  издательство  перевели  в  город  более
крупный,   и,   как,  наверное,  думалось  ликвидаторам,  более  культурный,
обладающий мощной  полиграфической базой. Ќо "база" была такой же точно, как
в  ‚ейске,  --  дрЯхлое  наследство  старых  русских   городов.   ’ипографиЯ
располагалась в дореволюционном здании из крепкого бурого кирпича, прошитого
решетками узких оконец по низу  и  фасонно изогнутыми по верху, тоже узкими,
но  уже  вознесенными  ввысь  вроде восклицательного знака.  Џоловина зданиЯ
вейской  типографии,  где  были  наборные цехи и печатные  машины, давно  уж
провалилась в недра земли, и хотЯ по потолку сплошными рЯдами лепились лампы
дневного света,  все равно в наборном и печатном цехах было неуютно, зЯбко и
что-то  все времЯ, будто в заложенных ушах, сверчало или работал, закопанный
в подземелье, взрывной механизм замедленного действиЯ.
     Ћтделение издательства ютилось в двух с половиной комнатах, со  скрипом
выделенных областной газетой. ‚  одной из них, окутавшись сигаретным  дымом,
дергалось,  елозило  на стуле, хваталось за  телефон,  сорило пеплом местное
культурное  светило  -- ‘ыроквасова ЋктЯбрина Џерфильевна,  двигаЯ  вперед и
дальше   местную  литературу.   ‘ыроквасова  считала  себЯ  самым   сведущим
человеком: если не во всей стране,  то  в  ‚ейске ей по интеллекту равных не
было.  Ћна  делала доклады и  отчеты о текущей литературе, делилась  планами
издательства через  газету,  иногда,  в  газетах же, и  рецензировала  книги
здешних авторов, к месту и не  к месту  вставлЯЯ цитаты из ‚ергилиЯ и „анте,
из ‘авонаролы, ‘пинозы, ђабле, ѓегелЯ и ќкзюпери,  Љанта  и  ќренбурга, ћриЯ
Ћлеши,  ’регуба и …рмилова, впрочем,  и прах  ќйнштейна с ‹уначарским иногда
тревожила, вождей мирового пролетариата вниманием тоже не обходила.
     ‚се уже давно с книгой ‘ошнина решено. ђассказы из нее напечатаны пусть
и в тонких, но столичных журналах, разочка три их снисходительно упомЯнули в
обзорных  критических статьЯх, он пЯть  лет  простоЯл  "в затылок",  попал в
план, утвердилсЯ в нем, осталось отредактировать и оформить книгу.
     Ќазначив времЯ  делового свиданиЯ ровно в десЯть, ‘ыроквасова Явилась в
отделение   издательства    к   двенадцати.   Ћпахнув   ‘ошнина   табачищем,
запыхавшаЯсЯ,  она промчалась  мимо  него по  темному  коридору --  лампочки
кто-то  "увел",  хрипло  бросила  "€звините!"  и  долго  хрустела  ключом  в
неисправном замке, вполголоса ругаЯсь.
     Ќаконец дверь рассерженно крЯкнула, и стараЯ, плотно не  притворЯющаЯсЯ
плица пустила в коридор щель серого, унылого света -- па улице вторую неделю
шел  мелкий  дождь, размывший снег в кашу,  превративший в катушки  улицы  и
переулки. Ќа речке началсЯ ледоход -- в декабре-то!
     ’упо и  непрерывно ныла нога, жгло  и сверлило  плечо от недавней раны,
долила усталость, тЯнуло  в сон  --  ночью не  спалось,  и опЯть он спасалсЯ
пером и бумагой. "ЌеизлечимаЯ это  болезнь -- графоманство",  --  усмехнулсЯ
‘ошнин и, кажетсЯ, задремал, но тут встрЯхнуло тишину стуком в гулкую стену.
     --  ѓалЯ!  -- с надменностью  бросила  в пространство  ‘ыроквасова.  --
Џозови ко мне этого гениЯ!
     ѓалЯ -- машинистка, бухгалтер да еще и секретарша. ‘ошнин осмотрелсЯ: в
коридоре больше никого не было, гений, стало быть, он.
     -- ќй!  ѓде ты тут? -- ногой  приоткрыв  дверь, высунула  ѓалЯ  коротко
стриженную голову в коридор. -- €ди. ‡овут.
     ‘ошнин  передернул  плечами, поправил  на  шее новый  атласный галстук,
пригладил набок ладонью волосы. ‚ минуты  волнениЯ он всегда гладил  себЯ по
волосам -- маленького его много и часто гладили  соседки и тетЯ ‹ина,  вот и
приучилсЯ оглаживатьсЯ. -- "‘покойно!  ‘покойно!" -- приказал себе ‘ошнин и,
воспитанно кашлЯнув, спросил:
     -- Њожно к вам? -- Ќаметанным  глазом бывшего оперативника он сразу все
в кабинете ‘ыроквасовой охватил: стариннаЯ точенаЯ этажерка  в углу; надетаЯ
на  точеную   деревЯнную  пику,  горбато  висела  мокраЯ,   всем  в   городе
примелькавшаЯсЯ рыжаЯ шуба. “ шубы не было вешалки. ‡а шубой,  на струганом,
но  некрашеном  стеллаже расставлена  литературнаЯ  продукциЯ  объединенного
издательства.  Ќа  переднем  плане  красовались   несколько  совсем  недурно
оформленных рекламно-подарочных книг в ледериновых переплетах.
     -- ђаздевайтесь,  --  кивнула ‘ыроквасова  на  старый  желтый  шкаф  из
толстого теса. -- ’ам вешалок нет, вбиты гвозди. ‘адитесь, -- указала она на
стул  напротив  себЯ.  €  когда  ‘ошнин снЯл  плащ,  ЋктЯбрина Џерфильевна с
раздражением бросила перед собой папку, вынув ее чуть ли не из-под подола.
     ‘ошнин едва узнал папку со своей рукописью  -- сложный  творческий путь
прошла она с тех пор, как сдал он ее в издательство. ‚зором опЯть же бывшего
оперативника отметил он, что и чайник на нее  ставили,и кошка на ней сидела,
кто-то пролил на папку чай. …сли чай? ‚ундеркинды ‘ыроквасовой -- у нее трое
сыновей от  разных творческих производителей  -- нарисовали на папке  голубЯ
мира,  танк  со  звездою и  самолет.  ЏомнитсЯ, он нарочно подбирал и  берег
пестренькую  папочку  длЯ   первого  своего  сборника  рассказов,  беленькую
наклейку  в  середине  сделал,  название,  пусть и  не  очень  оригинальное,
аккуратно вывел фломастером: "†изнь всего дороже". ‚ ту пору у него были все
основаниЯ  утверждать  это,  и  нес  он  в  издательство  папку  с  чувством
неизведанного еще  обновлениЯ в сердце, и жажду жить, творить, быть полезным
людЯм  --  так  бывает со  всеми  людьми, воскресшими,  выкарабкавшимисЯ  из
"оттуда".
     ЃеленькаЯ наклейка сделалась за пЯть лет серенькой, кто-то поковырЯл ее
ногтем,  может,  клей  плохой был, но  праздничное настроение и  светлость в
сердце -- где все это? Ћн видел на столе небрежно хранимую рукопись с  двумЯ
рецензиЯми,  на ходу написанными бойкими  здешними  пьЯницами-  мыслителЯми,
подрабатывающими у ‘ыроквасовой и видевшими милицию, котораЯ отражена была в
его  творчестве в этой вот пестренькой папке, чаще всего в  медвытрезвителе.
‘ошнин  знал,   как   дорого  обходитсЯ   всЯкой   жизни,  всЯкому  обществу
человеческаЯ небрежность. —то-что, это усвоил. Ќакрепко. Ќавсегда.
     -- Ќу-с,  значит, дороже всего жизнь, --  скривила  губы  ‘ыроквасова и
затЯнулась  сигареткой,  окуталась дымом,  быстро  пролистываЯ рецензии, все
повторЯЯ и повторЯЯ в раздумчивой отстраненности: -- „ороже  всего... дороже
всего...
     -- џ так думал пЯть лет назад.
     --  —то  вы сказали?  -- поднЯла голову  ‘ыроквасова,  и ‘ошнин  увидел
дрЯблые  щеки,  нерЯшливо  засиненные  веки,  нерЯшливо  же  сохлой  краской
подведенные  ресницы  и  брови  --  мелкие черные  комочки  застрЯли  в  уже
очерствелых, полувылезших ресницах  и бровЯх.  Ћдета ‘ыроквасова  в  удобную
одежду  --  этакую  современную бабью спецовку: черную  водолазку -- не надо
часто стирать, джинсовый сарафан поверху -- не надо гладить.
     -- џ думал так пЯть лет назад, ЋктЯбрина Џерфильевна.
     --  Ђ сейчас так не думаете? -- џзвительность так и сквозила в облике и
словах  ‘ыроквасовой, роющейсЯ  в  рукописи, словно в капустных отбросах. --
ђазочаровались в жизни?
     -- …ще не совсем.
     --  ‚от  как!   €нтересно-интересно!  Џохвально-похвально!  Ќе  совсем,
значит?..
     "„а она же забыла рукопись! Ћна же времЯ выигрывает,  чтоб хоть как-то,
на  ходу  ознакомитьсЯ с нею вновь.  ‹юбопытно, как она будет выкручиватьсЯ?
Ћчень  любопытно!"  --  ‘ошнин  ждал,  не отвечаЯ  на  последний  полувопрос
редакторши.
     -- џ думаю, разговора длинного у нас не получитсЯ. „а и ни к чему времЯ
тратить. ђукопись в плане. џ тут кое-что поправлю, приведу  ваше сочинение в
Ѓожий вид, отдам художнику. ‹етом, Я полагаю, вы будете держать  свое первое
печатное  детище  в  руках.  …сли, конечно,  дадут бумагу, если в типографии
ничего не стрЯсетсЯ, если не сократЯт план  и тэ-дэ и тэ-пэ. Ќо Я вот  о чем
хотела  бы  поговорить  с  вами,  на  будущее.  ‘удЯ  по  прессе,  вы упорно
продолжаете работать,  печатаетесь,  хотЯ и не часто,  но злободневно, да  и
тема-то у вас актуальнаЯ -- ми-ли-цейс- каЯ!
     -- —еловеческаЯ, ЋктЯбрина Џерфильевна.
     -- —то  вы сказали?  ‚аше  право так думать. Ђ если  откровен- но -- до
человеческих, тем более общечеловеческих проблем вам еще  ой как далеко! Љак
говорил ѓете: "“ннерайхбар  ви дер  химмель"  --  "‚ысоко  и недоступно, как
небо".
     —то-то  не  встречал  ‘ошнин   у  великого  немецкого  поэта  подобного
высказываниЯ.  ‚идать, ‘ыроквасова  в суетности жизни спутала ѓете с  кем-то
или неточно его процитировала.
     -- ‚ы еще не усвоили  толком,  что такое фабула, а  без  нее, извините,
ваши милицейские  рассказики --  мЯкина,  мЯкина с  обмолоченного зерна.  --
Џонесло  ‘ыроквасову  в  теорию  литературы.  --  Ђ  уж  ритм прозы, ее, так
сказать, квинтэссенциЯ  -- это  за  семью печатЯми.  …сть еще  форма,  вечно
обновлЯющаЯсЯ, подвижнаЯ форма...
     -- —то такое форма -- Я знаю.
     --  —то  вы  сказали?  --  очнулась  ‘ыроквасова.  Џри  вдохно-  венной
проповеди   она  закрыла  глаза,  насорила  пепла  на  стекло,  под  которым
красовались рисунки  ее  гениальных детей, мЯтаЯ фотографиЯ заезжего  поэта,
повесившегосЯ  по  пьЯнке в  гостинице  три года  назад  и  по  этой причине
угодившего в  модные, почти  свЯтые  рЯды  преставившихсЯ  личностей.  Џепел
насорилсЯ  на  подол сарафана,  на стул, на пол, да  еще  сарафан пепельного
цвета, и всЯ ‘ыроквасова вроде бы засыпана пеплом или тленом времени.
     -- џ сказал, что знаю форму. Ќосил ее.
     -- џ не милицейскую форму имела в виду.
     -- Ќе понЯл вашей тонкости. €звините. -- ‹еонид поднЯлсЯ, чувствуЯ, что
его начинает захлестывать бешенство.  --  …сли Я вам более не нужен, позволю
себе откланЯтьсЯ.
     --  „а-да,  позволЯйте,  -- чуть  смешалась ‘ыроквасова  и  перешла  на
деловой тон. -- Ђванс вам в бухгалтерии выпишут. ‘разу шестьдесЯт процентов.
Ќо с деньгами у нас, как всегда, плохо.
     -- ‘пасибо. џ получаю пенсию. Њне хватает.
     -- Џенсию? ‚ сорок лет?!
     -- Њне сорок два, ЋктЯбрина Џерфильевна.
     -- Љакой  это  возраст  длЯ мужчины? -- Љак и всЯкое вечно раздраженное
существо  женского  рода,  ‘ыроквасова  спохва-  тилась,  завилЯла  хвостом,
пробовала сменить Язвительность тона на полушутливую доверительность.
     Ќо ‘ошнин не принЯл перемен в ее тоне, раскланЯлсЯ, выбрел в полутемный
коридор.
     -- џ подержу  дверь открытой,  чтоб вы  не  убились, -- крикнула вослед
‘ыроквасова.
     ‘ошнин  ей  не  ответил,  вышел  на  крыльцо,  постоЯл  под  козырьком,
украшенным  по  ободку  старинными  деревЯнными  кружевами.   €скрошены  они
скучающими  рукосуЯми,  будто  ржаные прЯники. ЏоднЯв  воротник  утепленного
милицейского  плаща,  ‹еонид  втЯнул голову в плечи и  шагнул под  бесшумную
наволочь,  словно  в  провальную  пустыню.  Ћн  зашел  в  местный  бар,  где
постоЯнные  клиенты встретили его одобрительным гулом, взЯл  рюмку  коньЯку,
выпил ее  махом  и вышел  вон,  чувствуЯ, как черствеет  во  рту и теплеет в
груди. †жение в плече как бы  стиралось теплотою,  ну а к боли в ноге он как
будто привык, пожалуй что, просто примирилсЯ с нею.
     "Њожет, еще выпить? Ќет,  не надо, --  решил он, -- давно  не занималсЯ
этим делом, еще захмелею..."
     Ћн  шел по родному городу, из-под  козырька мокрой  кепки, как приучила
служба,  привычно  отмечал, что делалось  вокруг,  что стоЯло,  шло,  ехало.
ѓололедица притормозила не только движение, но и самое жизнь. ‹юди сидели по
домам, работать предпочитали под крышей,  сверху лило, хлюпало всюду, текло,
вода  бежала не  ручьЯми, не  речками,  как-то  бесцветно,  сплошно, плоско,
неорганизованно: лежала, кружилась, перели- валась из лужи в лужу, из щели в
щель.  ‚сюду  обнаружилсЯ  прикрытый было мусор:  бумага,  окурки, раскисшие
коробки, трепыхающийсЯ на ветру целлофан. Ќа черных липах, на серых  тополЯх
лепились вороны и галки, их шевелило, иную птицу ронЯло ветром, и она тут же
слепо и  тЯжело цеплЯлась за ветку, сонно, со старческим ворчаньем мостилась
на нее и, словно подавившись косточкой, клекнув, смолкала.
     €  мысли ‘ошнина под стать погоде, медленно, загустело, едва шевелились
в голове,  не  текли, не бежали,  а вот  именно вЯло  шевелились,  и  в этом
шевелении ни света дальнего, ни мечты, одна  лишь тревога, одна забота:  как
дальше жить?
     …му было совершенно  Ясно: в милиции он отслужил, отвоевалсЯ. Ќавсегда!
ЏривычнаЯ  линиЯ, накатаннаЯ,  одно-  колейнаЯ  --  истреблЯй зло,  борись с
преступниками,  обеспечивай покой людЯм -- разом, как железнодорожный тупик,
возле  которого он  вырос  и  отыграл  детство  свое  в  "железнодорожника",
оборвалась.  ђельсы  кончились,  шпалы,  их  свЯзующие,  кончились,   дальше
никакого направлениЯ, никакого пути нет, дальше всЯ землЯ сразу, за тупиком,
-- иди во все стороны, или вертись на месте, или сЯдь на последнюю в тупике,
истрескавшуюсЯ от времени, уже и не липкую от пропитки, выветренную шпалу и,
погрузившись в раздумье,  дремли  или ори во весь голос: "‘Яду Я за  стол да
подумаю, как на свете жить одинокому..."
     Љак на свете жить одинокому? ’рудно на свете жить без привычной службы,
без работы,  даже без казенной  амуниции и столовой, надо даже об одежонке и
еде хлопотать, где-то стирать, гладить, варить, посуду мыть.
     Ќо не это,  не это главное, главное -- как быть  да жить среди  народа,
который  делилсЯ  долгое  времЯ  на  преступный  мир  и  непреступный   мир.
Џреступный, он все же привычен и однолик, а этот? Љаков он в пестроте своей,
в скопище, суете и постоЯнном движении? Људа? ‡ачем? Љакие у него намерениЯ?
Љаков  норов? "Ѓратцы! ‚озьмите менЯ! Џустите к себе!" -- хотелось закричать
‘ошнину сперва  вроде  бы в шутку,  поерничать привычно,  да вот закончилась
игра. €  обнаружилась, подступила вплотную  житуха, будни ее, ах, какие они,
будни-то, у людей будничные.


     ‘ошнин  хотел  зайти  на рынок, купить  Яблок, но  возле ворот  рынка с
перекосившимисЯ фанерными  буквами  на дуге "„обро пожаловать", корЯчилась и
привЯзывалась  к  прохожим пьЯнаЯ  женщина по прозванию  “рна.  ‡а беззубый,
черный  и  грЯзный  рот  получила  прозвище,  уже  и  не  женщина,  какое-то
обособленное  существо,  со   слепой,   полубезумной  тЯгой  к  пьЯнству   и
безобразиЯм.  Ѓыла  у нее  семьЯ,  муж,  дети,  пела она в  самодеЯтельности
железнодорожного „Љ  под Њордасову --  все пропила, все потерЯла,  сделалась
позорной достопримечатель- ностью города  ‚ейска. ‚ милицию ее уже не брали,
даже в приемнике-распределителе “‚„, который в  народе зоветсЯ "бичевником",
а в старые времена звалсЯ тюрьмой  длЯ бродЯг,  не держали,  из вытрезвителЯ
гнали, в „ом  престарелых не  принимали,  потому что она была старой лишь на
вид.  ‚ела  она  себЯ  в  общественных местах  срамно, стыдно,  с  наглым  и
мстительным ко всем вызовом. ‘ “рной  невозможно и нечем боротьсЯ, она, хоть
и  валЯлась  на улице,  спала  по чердакам и на скамейках, не  умирала и  не
замерзала.

     Ђ-ах, мой весссе-олай смех
     ‚сегда имел успех... --


     хрипло орала “рна, и моросью, стылой пространственностью не вбирало  ее
голоса, природа  как  бы отделЯла, отталкивала от  себЯ свое исчадье. ‘ошнин
прошел рынок  и  “рну стороной. ‚се  так же  текло, плыло, сочилось  мозглой
пустотой по земле, по небу, и не было конца серому свету, серой земле, серой
тоске.  €   вдруг  посреди  этой  беспросветной,  серой  планеты   произошло
оживление, послышалсЯ говор, смех, на перекрестке испуганно кхекнула машина.
     Џо широкой,  осенью лишь размеченной  улице, точнее, по проспекту Њира,
по самой его  середке, по белым пунктирам  разметки неспешно следовала пегаЯ
лошадь с хомутом на шее, изредка охлестываЯсь мокрым,  форсисто постриженным
хвостом. ‹ошадь знала  правила  движениЯ  и цокала  подковами,  как  модница
импортными сапожками, по самой  что ни  на  есть нейтральной полосе. €  сама
лошадь, и  сбруЯ  на ней  были  прибраны, ухожены,  животное  совершенно  не
обращало ни на кого и ни на что вниманиЯ, неспешно топаЯ но своим делам.
     Ќарод  единодушно провожал лошадь  глазами, светлел  лицами,  улыбалсЯ,
сыпал вослед конЯге  реплики: "Ќаладила  от  скупого хозЯина!",  "‘ама пошла
сдаватьсЯ  на  колбасу", "Ќ-не,  в  вытрезвитель  --  там  теплей, нежели  в
конюшне",  "Ќичего  подобного! €дет  докладывать  супружнице  ‹аври-  казака
насчет его местонахождениЯ..."
     ‘ошнин  тоже  заулыбалсЯ из-под воротника, проводил  лошадь взглЯдом --
она  шла по  направлению к пивзаводу. ’ам  ее конюшнЯ. •озЯин ее, коновозчик
пивзавода ‹аврЯ Љазаков, в народе -- ‹аврЯ-казак, старый гвардеец из корпуса
генерала Ѓелова, кавалер трех  орденов ‘лавы  и еще многих боевых орденов  и
медалей, развез по "точкам" ситро и  прочие безалкогольные напитки, подзасел
с  мужичками  на  постоЯнной  "точке"  --  в  буфете  ‘азонтьевской  бани --
потолковать о  прошлых боевых походах, о современных городских порЯдках, про
лютость  баб и бесхарактерность мужиков, лошадь же  разумную  свою,  чтоб не
мокло  и  не  дрогло животное под небом, пустил своим ходом на пивзавод. ‚сЯ
вейскаЯ милициЯ, да и не только она, все коренные  жители ‚ейска знали:  где
стоит пивзаводскаЯ телега, там ведет беседы и отдыхает ‹аврЯ-казак. Ђ лошадь
у него ученаЯ, самостоЯтельнаЯ, все понимает и пропасть себе не даст.
     ‚от уж и сместилось что-то в душе, и погода дурнаЯ  не  так уж гнетуща,
порешил  ‘ошнин, привыкнуть пора --  родилсЯ здесь, в гнилом углу ђоссии.  Ђ
посещение издательства? ђазговор с ‘ыроквасовои? „а шут с ней! Ќу, дура! Ќу,
уберут ее  когда-нибудь. Љнижка ж и в самом деле не ахти -- перваЯ, наивнаЯ,
шибко замученнаЯ подражательностью, да и устарела она за пЯть лет. ‘ледующую
надо  делать  лучше, чтобы  издавать  помимо ‘ыроквасовой;  может, и в самой
Њоскве...


     ‘ошнин  купил  в  гастрономе батон, банку  болгарского компота, бутылку
молока, курицу, если это скорбно зажмурен- ное, иссинЯ-голое существо, прЯмо
из шеи которого, казалось, торчало много лап, можно назвать курицей. Ќо цена
прЯмо-таки гусинаЯ!  Ћднако и это не предмет длЯ досады. ‘упу  вермишельного
сварит,  хлебнет  горЯченького  и,  глЯдишь,  после сытного  обеда по закону
Ђрхимеда, под монотонную  капель из батареи, под стук старых настенных часов
--  не забыть  бы  завести,  под шлепанье дождЯ  полтора-два  часа  почитает
всласть,  потом соснет,  и на всю ночь  за стол --  творить. Ќу,  творить не
творить,  но  все  же  жить  в  каком-то  обособленном,  своим  воображением
созданном мире.
     †ил ‘ошнин в новом железнодорожном микрорайоне, но в старом двухэтажном
деревЯнном  доме  под  номером  семь, который забыли  снести, после  забытье
узаконили,  подцепили дом к  магистрали  с теплой водой,  к газу,  к сточным
трубам,  --  построенный  в  тридцатых  годах  по  нехитрому  архитектурному
проекту, с внутренней лестницей,  делЯщей дом надвое, с острым шалашиком над
входом, где была когда-то застекленнаЯ рама, чуть желтый по наружным  стенам
и бурый по крыше дом скромно жмурилсЯ и покорно уходил в землю между глухими
торцами  двух  панельных  сооружений. „остопримечательность,  путеваЯ  веха,
памЯть  детства  и  добрый  приют  людей.  †ители  современного  микрорайона
ориентировали  приезжих  людей  и  себЯ  по нему,  деревЯнному пролетарскому
строению: "Љак пойдешь мимо желтого домика..."
     ‘ошнин любил родной свой дом или жалел -- не понЯть. Ќаверное, и любил,
и жалел, потому что в нем вырос и никаких других домов не знал, нигде, кроме
общежитий, не живал. Ћтец его воевал в кавалерии, и тоже в  корпусе  Ѓелова,
вместе  с ‹аврей-казаком, ‹аврЯ -- рЯдовым, отец --  комвзвода. ‘ войны отец
не вернулсЯ, погиб во времЯ рейда кавкорпуса по тылам врага. Њать работала в
технической конторе станции ‚ейск, в большой, плоской, полутемной комнате, и
жила вместе с сестрой в  этом вот домике, в квартире номер четыре, на втором
этаже. Љвартира состоЯла из двух квадратных комнаток и кухни. „ва окна одной
комнатки  выходили  на железнодорожную линию, два окна другой комнатки -- во
двор. Љвартиру  когда-то дали молодой  семье  железнодорожников, сестра мамы
его, ‘ошнина тетка, приехала  из деревни водитьсЯ с ним, он ее помнил и знал
больше матери оттого, что в войну всех конторских часто  нарЯжали разгружать
вагоны, на снегоборьбу, на уборку урожаЯ в колхозы,  дома мать бывала редко,
за  войну  надорвалась,  на исходе  войны  тЯжело простудилась,  заболела  и
умерла.
     Ћни  остались вдвоем с теткой ‹ипой, которую  ‹енЯ,  ошибившись  еще  в
раннем  возрасте,  назвал  ‹иной,  да так  ‹иной  она  и  закрепилась в  его
памЯти.’етка ‹ина  пошла  по стопам сестры и занЯла  ее  место в технической
конторе.   †или  они,  как  и  все  честные  люди  их  поселка,  соседством,
картофельным участком за городом, от получки до получки дотЯгивали с трудом.
€ногда,  если случалось  справить обнову или погулЯть в  праздник,  -- и  не
дотЯгивали. ’етка замуж не  выходила  и не пробовала выходить,  повторЯЯ: "“
менЯ ‹енЯ". Ќо погулЯть широко, по-деревенски шумно, с песнЯми, переплЯсами,
визгом любила.


     Љто?  —то  сотворил  с  этой  чистой,  бедной  женщиной?  ‚ремЯ?  ‹юди?
Џоветрие? Џожалуй, что и то, и другое, и третье. ‚ той же конторе, на той же
станции она перешла за отдельный стол, за  перегородку, потом ее перевели аж
"на гору", в коммерческий отдел ‚ейского отделениЯ дороги. Ќачала тетЯ  ‹ина
приносить  домой  деньги,  вино,  продукты,   сделалась  взвинченно-веселой,
запаздывала  домой с работы, пробовала форсить, подкрашиватьсЯ. "Ћх, ‹енька,
‹енька!  Џропаду Я --  и  ты пропадешь!.." ’етке  звонили  кавалеры. ‹енька,
бывало, возьмет трубку  и, не  здороваЯсь, грубо спрашивает: "Љого надо?" --
"‹ипу"  --  "Ќету  у  нас  такой!" --  "Љак это нет?" -- "Ќет,  и все!" ’етЯ
скребнет по трубке лапкой: "Њне это, мне..." -- "Ђх, вам тетю ‹ину? ’ак бы и
сказали!.. „а, пожалуйста! ‚сегда пожалуйста!" € не сразу, а потиранив тетю,
передаст ей трубку. ’а ее в горсточку зажмет: "‡ачем звонишь? џ же говорила,
потом...  Џотом-потом!  Љогда-когда?.."  € смех, и грех.  Ћпыта-то никакого,
возьмет и проболтаетсЯ: "Љогда ‹енЯ в школу уйдет".
     ‹енЯ  уже подросток, с гонором  уже: "џ и сейчас могу уйти! Ќа сколько,
подскажи,  и бу сделано..." -- "„а  ну тебЯ, ‹енЯ! -- прЯча глаза, зардеетсЯ
тетка. -- €з конторы звонЯт, а ты Ѓог весть что..."
     Ћн ее  усмешкой разил, и взглЯдом  презрительным испепелЯл, особо когда
тетЯ ‹ина  забывалась:  отставит  стоптанный тапочек, переплетет ногу ногой,
вытЯнетсЯ на носочке -- этакаЯ фифа-десЯтиклассница в общественном  автомате
глазки показывает и "ди-ди-ди, ди-ди-ди...". Џаренечку ж  как  раз пол мести
надо, и он обЯзательно веником ножку тете поправит, на место ее водворит или
запоет ломким басом: "“йми-и-и-итесь, волнениЯ страсти".
     ‚сю жизнь  добраЯ  женщина с  ним и  длЯ него жила, как же он мог  ею с
кем-то делитьсЯ? ‘овременный же мальчик! ќгоист же!
     ‚озле  зданиЯ  областного   управлениЯ  внутренних  дел,  облицованного
почему-то керамической плиткой, завезенной аж с Љарпат, но красивей от этого
не ставшего, даже как бы еще более помрачневшего, в "‚олге" вишневого цвета,
навалившись на дверь,  дремал шофер ‚анька  ‘тригалев  в кожанке и кроличьей
шапке -- тоже очень интересный человек: он мог в  машине просидеть сутки, не
читаЯ, о чем-то медленно думаЯ. ‘ошнину доводилось вместе с работниками “‚„,
дЯдей Џашей, и его другом, старцем Ђристархом Љапустиным, ездить на рыбалку,
так  рыбаки даже чувство неловкости испытывали оттого, что  молодой парень с
бакенбардами  сидит целый день в машине и ждет рыбаков. "’ы бы хоть почитал,
‚анЯ, журналы, газетки  или книгу". -- "Ђ че их читать-то?  —е от их толку",
-- скажет ‚анЯ, сладко зевнет и платонически передернетсЯ.
     ‚он и дЯдЯ Џаша.  Ћн всегда метет. € скребет. ‘негу нет, смыло, так  он
воду  метет,  за  ворота  увэдэвского двора  ее выгонЯет, на улицу. Њести  и
долбить -- это  не самоглавнейшее длЯ дЯди Џаши действие.  Ѓыл он совершенно
помешанным  рыбаком и болельщиком хоккеЯ,  дворником пошел  ради  достижениЯ
своей цели; человек не пьющий, но  выпивающий, на  хоккей  и на рыбалку дЯдЯ
Џаша,  чтобы  не  разорЯть  пенсию,  не  рвать  ее  на  части,  прирабатывал
дворницкой метлой -- на "свои расходы",  пенсию же отдавал  в  надежные руки
жены.  ’а каждый раз с расчетом  и выговором выдавала ему "воскресные": "…то
тебе, Џаша, пЯтерик на рыбалку, ето тебе троЯк -- на коккей твой клЯтый".
     ‚ “‚„  держалось  еще  несколько лошадей  и маленькаЯ конюшнЯ,  которою
ведал дЯди Џашин друг, старец Ђристарх Љапустин. ‚двоем они подкопали родную
милицию, дошли до горЯчих труб, до  теплоцентрали, проложенной в здание “‚„,
навалили на эти трубы конского назьма, земли, перегноЯ, замаскировали сверху
плитами шифера --  и  таких  червей  плодили  круглый год  в подкопе, что за
наживку их брали на любой транспорт, даже начальственный. ‘ начальством дЯдЯ
Џаша и старец Ђристарх Љапустин ездить не любили. Ћни уставали от начальства
и от жен в повседневной жизни, хотели на природе быть совершенно свободными,
отдохнуть, забытьсЯ от тех и от других.
     ‘тарики выходили в четыре  часа на  улицу, становились  на перекрестке,
опершись на пешни, и скоро  машина, чаще  всего кузовнаЯ, накрытаЯ брезентом
или Ящиком из фанеры,  притормаживала и  как бы  слизывала  их с асфальта --
чьи-то руки подхватывали стариков,  совали их за спины, в гущу народа. "Ђ-а,
Џаша! Ђ-а, Ђристаша!  †ивы еще?" --  раздавались возгласы, и с этого момента
бывалые рыбаки, попав в родную стихию, распускались  телом и душой, говорили
о "своем" и со "своими".
     “ дЯди Џаши всЯ праваЯ кисть была в белых шрамах, и к этим дЯди Џашиным
шрамам рыбаки,  да  и не только рыбаки, но и остальнаЯ общественность города
относились, быть может, еще почтительней, чем к его боевым ранениЯм.
     Њассовый рыбак  подвержен психозу,  он  волнами  плещетсЯ  по  водоему,
долбит,  вертит,  ругаетсЯ, вспоминает  прежние  рыбалки,  клЯнет  прогресс,
погубивший рыбу, сожалеет о том, что не поехал на другой водоем.
     Ќе такой рыбак дЯдЯ Џаша. Ћн припадет к одному местечку и ждет милостей
от  природы,  хотЯ  и мастер в  рыбалке не последний,  худо-бедно, на  ушицу
всегда  привозит,  случалось, и  полную  шарманку  --  Ящик,  мешок и рубаху
нижнюю,  по  рукавам ее  завЯзавши, набивал рыбой дЯдЯ Џаша,  --  все  тогда
управ- ление  уху хлебало, особенно низовой аппарат, --  всех  наделЯл рыбой
дЯдЯ  Џаша. ‘тарец  Ђристарх Љапустин, тот поприжи- мистей,  тот рыбку вЯлил
меж рам в своей квартире,  затем, набивши карманы  сушенкой, ЯвлЯлсЯ в буфет
‘азонтьевской бани,  стучал рыбкой по  столу -- и всегда находились охотники
потискать  зубами солененькое и  поили старца  Ђристарха  Љапустина дармовым
пивом.


     Џро дЯдю Џашу рассказывали каверзную  небыль, которой он и сам, однако,
одобрительно посмеивалсЯ. Ѓудто припал он к лунке, но всЯкий мимо проходЯщий
рыбак пристает:  "Љак клев?" Њолчит дЯдЯ Џаша, не  от вечает. …го тормошат и
тормошат! Ќе  выдержал  дЯдЯ  Џаша,  выплюнул  из-за щеки живых  червЯков  и
заругалсЯ: "‚сю наживку с вами заморозишь!.."
     ‚ерного  свЯзчика  его,   старца  Ђристарха  Љапустина,  одной   весной
подхватила прихоть  поиска  -- вечером хлынула большаЯ, втекающаЯ  в ‘ветлое
озеро река, поломала, наторосила лед, мутной, кормной волной подпЯтила  рыбу
к середине озера. ‘казывали, с вечера, почти  в темноте уже, начал брать <b>сам</b>
--  матерый судак, и местные рыбаки  крепко обрыби- лись. Ќо к утру  граница
мутной воды сместилась и куда-то, еще дальше  отпЯтилась рыба. Ђ куда? Ћзеро
‘ветлое  в ширину пЯтнадцать верст, в длину -- семьдесЯт. ипел на  свЯзчика
Ђристарха Љапустина дЯдЯ Џаша: "Ќишкни! ‘иди! ’ута она будет..." Ќо где там!
‹укавый понес старца Ђристарха Љапустина по озеру.
     ЏолднЯ  злилсЯ  на  Ђристарха  Љапустина  дЯдЯ  Џаша,  дергал  удочками
сорожонку, случалсЯ крепенький окунек, два раза на ходу цеплЯлась за рыбешку
и рвала лески щучонка. „ЯдЯ Џаша спустил под лед блесну, подразнил щучонку и
вывернул  ее наверх -- не балуй! ‚он она, хищница подводного мира,  плещетсЯ
на вешнем льду, аж  брызги  летЯт, в пасти  у  нее  обрывки  тонких  лесок с
мормышками, словно вставными, блескучими зубами украшена наглаЯ  пасть. „ЯдЯ
Џаша  не вынает  мормышки, пусть  попомнит, фулюганка,  как  разорЯть  мало-
имущих рыбаков!
     Љ полудню из разверстых врат притихшего монастырЯ с хотЯ и обветшалыми,
но    нетленными   башенками,   имеющего   у    въезда    скромную   вывеску
"кола-интернат", вышли и притащились на озеро два отрока, два братца, Ђнтон
и  ‘анька,  девЯти и  двенадцати лет. "‘бегли  они с  последних уроков",  --
догадалсЯ дЯдЯ Џаша, но  не осудил мальцов -- учитьсЯ им  еще  долго, может,
всю жизнь, весеннЯЯ же рыбалка -- праздничнаЯ пора, мелькнет -- не заметишь.
Ѓольшую в тот день драму пережили вместе с дЯдей Џашей отроки. ’олько-только
уселись парни подле удочек, как у  одного из них взЯлась и сошла уже в лунке
крупнаЯ рыбина. ‘ошла  у младшенького, он горько  заплакал. "Ќичего, ничего,
парнЯга, -- напрЯженным шепотом утешал его дЯдЯ  Џаша, -- будет наша! Ќикуда
не денетсЯ! Ќа тебе конфетку и ишшо крендель городской, с маком".
     „ЯдЯ Џаша все  предчувствовал и рассчитал: к полудню к мутной воде, где
кормитсЯ  планктоном  снеток и другаЯ  мелкаЯ  рыбешка,  в  озеро еще дальше
протолкнетсЯ  река,  пронесет муть и  подвалит  на охоту  крупный  "хычник".
ЋтрЯды рыбаков, зверски бухающие пешнЯми, грохающие  сапогами, оглашаю-  щие
окрестность  матом, ее,  пугливую  и чуткую  рыбу,  не переносЯщую отборного
мата, отгонЯт  в "нейтральную  полосу", стало быть, сюда вот, где  вместе  с
отроками с самого раннего утра, не сказав --  ни единого! -- бранного слова,
терпит и ждет ее дЯдЯ Џаша.
     €  расчет его стратегический полностью  подтвердилсЯ,  терпение  его  и
скромность в выражениЯх  были вознаграждены: три судака весом по кило лежали
на льду и  скорбно глазели в небо  оловЯнными зрачками.  „а  еще  --  самые,
конечно, крупные, -- два судака  сошли! Ќо кто радовал независтливое  сердце
дЯди Џаши, так это малые рыбаки -- отроки  Ђнтон  и ‘анька. Ћни тоже достали
по  два  судака  на  свои утильные, из ружейного патрона  склепанные блесны.
Њладшенький кричал, смеЯлсЯ,  снова  и снова рассказывал о том, как клюнуло,
как он попер!.. „ЯдЯ Џаша растроганно его поощрЯл: "Ќу вот! Ђ ты -- плакать?
‚ жизни завсегда так: то клюет, то не клюет..."
     ’ут и случилось такое, что в смЯтение ввело не только рыбаков, но почти
все приозерное  население,  да и часть города  ‚ейска  сотрЯсло  героическое
событие.
     ‘недаемый  сатаной, рыбацким ли диаволом,  дЯдЯ Џаша,  чтоб не  стучать
пешней,  сдвинулсЯ на  ребЯчьи лунки,  просвер- ленные ледобуром.  €  только
опустил свою  знаменитую,  под  снетка  излаженную  блесну,  как ее  пробным
толчком щипнуло, затем долбануло, да так, что он, уж какой опытный рыбак! --
едва удержал в руке удочку! „олбануло, надавило, повело в глыбь озерных вод.
     ‘удачина на семь килограммов и пЯтьдесЯт семь граммов -- это было потом
с аптекарской  точностью  вывешено, --  застрЯл в  узкой  лунке. „ЯдЯ  Џаша,
плюхнувшись на брюхо, сунул руку в лунку и зажал рыбину под жабры. "Ѓей!" --
скомандовал  он  отрокам, мотаЯ  головой  на  пешню. ‘тарший отрок  прыгнул,
схватил пешню, замахнулсЯ  и замер: как "бей"?! Ђ  рука? € тогда  закаленный
фронтовик, бешено вращаЯ  глазами, гаркнул: "Ђ как на  войне!" -- и  бедовый
парнишка, заранее вспотев, начал раздалбливать лунку.
     ‘коро лунку прошило красными ниточками крови. "‚право! ‚лево! ‚ заступ!
‚ заступ бери! ‚ заступ! ‹еску не обрежь..." -- командовал дЯдЯ Џаша. ЏолнаЯ
лунка крови была, когда дЯдЯ Џаша  вынул  из  воды и бросил на лед уже вЯлое
тело рыбины. € тут же,  взбрыкнув кореженными ревматизмом ногами,  заплЯсал,
заорал  дЯдЯ  Џаша, да скоро опомнилсЯ  и, чакаЯ  зубами, отворил  шарманку,
сунул   ребЯтам   флЯгу   с   водкой,  приказал  растирать  занемелую  руку,
обезвреживать раны.
     „ва  днЯ  подрЯд  во  дворе  “‚„ шла  демонстрациЯ,  в  центре  которой
перевЯзанный дЯдЯ Џаша разводил руками, трЯс, дергал, выводил, бросал, орал,
прыгал,  пел. ‘ошнин,  глЯдЯ на  все это  в окошко,  сожалел, что не владеет
камерой, -- это было бы величайшее кино!
     Ќа  третий  день  начальник хозчасти  отправил дЯдю Џашу в  санупр, где
рыбаку  дали бюллетень с пометкой "бытоваЯ травма", то есть не оплачиваемый.
Ќу, тут уж все  сотрудники поднЯлись в  защиту  героЯ,  звонили в  санупр, в
облздрав -- и добились справедливости: "бытоваЯ" травма была переправ-  лена
на "боевую".
     Љоммерческий отдел пересудили и  пересажали разом. ’етЯ ‹ина травилась.
…е спасли и после суда отправили в исправительно-трудовую колонию.  ‘рок  ей
дали короткий, но мук  и позора тетка и ‹енЯ вместе  с ней  пережили  много.
‘ошнин уже училсЯ в областной спецшколе “‚„, тетка настоЯла: "Ћбмундирование
бесплатное,  питание,  доглЯд  и  работа  в  защиту  справедливости..."  Ћна
чувствовала -- догадалсЯ он потом, -- что ей несдобровать, и хотела устроить
дитЯтю попрочнее. €з  спецшколы  ‘ошнина чуть  было  не  помели.  Љонторские
служащие,  жители  седьмого  и соседних домов,  на глазах которых он рос, но
главное, однополчанин  и  друг отца ‹аврЯ-казак походатайствовали  за  него.
‹аврЯ-казак подстригсЯ, наодеколонилсЯ, почистил штиблеты, обрЯдилсЯ в новый
костюм,  к борту коего  прицепил ордена ‘лавы и  еще два рЯда  орденов, и во
всем  параде двинул к начальнику областного  управлениЯ внутренних дел,  где
имел долгую беседу.
     Џотом ‹аврЯ-казак запрЯг  свою верную  лошадку,  и  они вдвоем с  ‹еней
ездили "на  торф" --  попроведать тетю  ‹ину. Ћна бухнулась на колени  перед
боевым  фронтовиком,  и  племЯнник  ее, будущий  страж порЯдка,  отвернулсЯ,
глотал  слезы и клЯлсЯ про себЯ беспощадно боротьсЯ с преступностью, особо с
теми, кто совращает, сбивает с пути  невинных  людей, калечит  им  судьбы  и
души.
     ’етю ‹ину освободили по  амнистии.  Ћна поступила работать в химчистку,
прирабатывала  дома  стиркой  и  все  жалась по  углам,  старалась  днем  не
показыватьсЯ на люди, говорила тихо, и когда умерла, то  ‹ене казалось: и  в
домовине она старалась сжатьсЯ, прЯтала от  людей  глаза и руки,  изъеденные
химикалиЯми и мылом, под ластами кружевной черной накидки.
     …ще   до  смерти  тети  ‹ины  ‘ошнин  окончил  спецшколу,  поработал  в
отдаленном  •айловском  районе участковым, оттуда и  привез жену.  ’етЯ ‹ина
успела маленько порадоватьсЯ ‹ениному устройству,  понЯнчилась  с его дочкой
‘ветой, которую считала внучкой,  и, когда стала умирать,  все сожалела, что
не успела дотЯнуть внучку  до школы, не поставила  ее на крепкие ноги, мало,
совсем мало помогла молодым.
     Ђх,  эти  молодые-удалые!..  ѓривачи мои...  •орошо  бы длЯ них сделать
отступление в самой  гуманной конституции,  отдельным  указом  ввести порку:
молодого принародно, среди  широкой площади порола  бы молодаЯ, а молодую --
молодой...
     Џосле смерти тети ‹ины перешли ‘ошнины небольшой  и  совсем не спаЯнной
Ячейкой на руки  другой, не менее надежной  тетки по имени ѓранЯ, по фамилии
Њезенцева, котораЯ никакой теткой ‘ошниным  не доводилась, а ЯвлЯлась родней
всех угнетенных и осиротевших возле железной  дороги  народов, нуждающихсЯ в
доглЯде, участии и трудоустройстве.
     ’етЯ  ѓранЯ  работала стрелочницей на маневровой горке  и прилегающих к
ней путЯм. ‘трелочнаЯ будка стоЯла  почти на выносе со станции, на задах ее.
Ѓыл тут построенный  и  давно покинутый туник  с двумЯ  деревЯнными тумбами,
заросший бурьЯном. ‹ежало под откосом  несколько ржавых колесных пар, скелет
двухосного вагона,  кем-то  и когда-то  разгруженный штабель  круглого леса,
который тетЯ ѓранЯ никому  растаскивать не давала и  много  лет, пока лес не
подгнил,  ждала  потребителЯ,  да,  так  и  не  дождавшись,  стала  ножовкой
отпиливать  от бревен короткие чурбаки, и ребЯта, стадом обретавшиесЯ  возле
стрелочного поста, на этих чурках сидели, катались, строили из них паровоз.
     Ќикогда  не имевшаЯ своих  детей, тетЯ  ѓранЯ  и  не  обладала  учеными
способностЯми детского  воспитателЯ.  Ћна  детей  просто  любила,  никого не
выделЯла,  никого  не  била, не  ругала,  обращалась с ребЯтишками,  как  со
взрослыми,  угадывала и укрощала  их  нравы  и характеры, не прилагаЯ к тому
никаких талантов, тонкостей педагогического характера, на  которых так долго
настаивает нравоучительнаЯ современнаЯ печать. ‚озле тети ѓрани просто росли
мужики  и бабы,  набирались сил, железнодорожного опыта, смекалки, проходили
трудовую закалку. ‡акуток со стрелочной будкой многим ребЯтам, в том числе и
‹ене  ‘ошнину, был и детсадом, и площадкой длЯ игр, и школой  труда, кому  и
дом родной заменЯл. ‡десь царил дух трудолюбиЯ  и братства. Ѓудущие граждане
‘оветской  державы  с  самой  большой   протЯженностью  железных  дорог,  не
способные  еще  к самой  ответственной  на транспорте  движенческой  работе,
заколачивали  костыли,  стелили  шпалы, свинчивали и  развинчи вали в тупике
гайки,  гребли горстЯми насыпь полотна. "„виженцы" махали флажком,  дудели в
дудку, помогали  тете  ѓране  перебрасывать стрелочный  балансир, таскать  и
устанавливать  на  путЯх  тормозные  башмаки,   вели  учет  железнодорожного
инвентарЯ, мели возле будки  землю, летами садили и поливали цветки-ноготки,
красные  маки  и  живучие  маргаритки.  ‘овсем малых, марающих пеленки  и не
способных еще к строгой железнодорожной дисциплине  и труду,  тетЯ ѓранЯ  не
принимала на работу, не было у нее в будке длЯ них условий.
     Њуж тети  ѓрани,  —ича  Њезенцев (откуда,  почему взЯлось такое  имЯ --
‘ошнин так никогда  и  не  дозналсЯ),  работал кочегаром при железнодорожном
„оме культуры,  из кочегарки вылезал на  революционные праздники  да еще  на
ђождество,  Џасху и  ‚оздвиженье,  поскольку где-то в воздвиженские сроки  у
—ичи был день рождениЯ. ’етЯ ѓранЯ работала через сутки по двенадцать часов,
с двумЯ выходными в конце недели,  как движенец и, стало быть, ответственный
на  железной  дороге человек. Ћна уносила  мужу в кочегарку  на  сутки еду и
неизменно поллитра водки.
     Џо городу ‚ейску ходил анекдот, пущенный опЯть же ‹аврей-казаком: будто
—ича  до того  закочегарилсЯ,  что  спутал зиму  с  летом. Љ  нему  в жаркое
подземелье  спустилась  заполыханнаЯ  делегациЯ   самодеЯтельного   местного
балета:  "—ича! ’уды-т-твою, растуды! Љакой месЯц на  дворе?" --  "•вевраль,
навроде..." -- "„а  июнь, конец июнЯ! Ђ ты жаришь  и жаришь! Ђж партнерши из
рук высклизают".
     ‹енЯ,  как и все  парни  желдорпоселка,  готовилсЯ в  машинисты,  ел  с
братвой печеную картошку, "горькие Яблоки", то есть лук с солью, пил дешевый
малиновый  чай  прЯмо из  горлышка  тети ѓраниного  медного  чайника  -- ему
нравилось нить из чайника, и доселе с той привычкой -- пить чай из  рожка --
он не расставалсЯ, что также приводило к конфликтам в семье.


     Ћднажды  остыли  батареи  в  железнодорожном  „оме культуры,  и  труба,
коптившаЯ  небо и парк культуры и отдыха, что был  по соседству с ним, резко
обозначилась на фоне известкой беленной тыльной  стены „ома культуры, стыдно
обнажилась  заднЯЯ  часть  помещениЯ, будто изработаннаЯ  костлЯваЯ  женщина
разболоклась на  сочинском курортном  берегу.  —то-то  неладное  сделалось в
округе, какаЯ-то привычнаЯ деталь выпала из  пейзажа  города ‚ейска. „ым над
трубой истоньшилсЯ и  наконец перестал сочитьсЯ совсем, иссЯк —ича -- пал на
"боевом посту", как писалось в  железнодорожной газете "‘талинскаЯ путевка",
в заметке "Ѓеззаветный труженик".  €з заметки люди  узнали, что был когда-то
—ича красным  партизаном,  имел  боевой  орден  и  трудовой  значок  отличиЯ
"“дарнику труда", заработанный в кочегарке.
     Џосле  похорон —ичи  тетЯ  ѓранЯ  какое-то времЯ  пребывала в  полусне,
ходила медленно, в грЯзных спецодежных ботинках, глаза свои Яркие, черные, в
которых  даже  зрачков   не  было  видно,  затенЯла  деревенским  платочком,
надеваемым, наперекор  железнодорожным правилам, даже  на работе. Њашинисты,
составители поездов, сцепщики  и кондукторы,  уважаЯ человеческую скорбь, не
указывали ей на нарушение.
     Ќо  не  ходит  беда  одна.  ‘ катЯщейсЯ по  маневровой  горке платформы
вылетела плохо закрепленнаЯ горбылина и ударила тетю ѓраню по голове. ‘лышал
бы  тот  разгильдЯй  и пьЯница,  что  нерЯшливо  закрутил  проволоку,  крепЯ
пиломатериал на платформе, детский крик в закоулке ст