        ‚иктор Ђстафьев. ’ак хочетсЯ жить

---------------------------------------------------------------
     &copy; Copyright ‚иктор Ђстафьев
     Date: 08 Nov 2001
     OCR: Ђлександр Ѓелоусенко
---------------------------------------------------------------


     ‚о здравие живых,
     во славу павших
     побратимов-окопников
            <i>Ђвтор</i>

        —асть перваЯ. „ЋђЋѓЂ ЌЂ ”ђЋЌ’

     ”ронтовые дороги ведут в бесконечность и никогда не  повторЯютсЯ. Ќо их
разнообразие,   переменчивость,  неудобь  -  не  способствуют  бодрости,   в
особенности  если  едешь по  ним  ночью,-  а  все  передвижениЯ  близ фронта
происходЯт в основном в ночное  времЯ, и  давно кажетсЯ, если не  год, то уж
неделю  навернЯка сидишь  за  рулем. € усталость, и  ночь,  и  пение  мотора
машины-полуторки не  просто навевают  сонливость, но клонЯт в сон, одолевает
расслаблЯющаЯ  бесчувственность,  склеиваютсЯ   глаза,   меркнет   сознание,
покидает  шофера чувство страха и ответственности. Ѓудто расстроеннаЯ струна
звучит  на  расстроенной   балалайке:  гынь-гынь-гынь,   гань-гань,  гане...
гы-ы-ынь... гы-ы-ы-ыыы...
     ЉолЯша •ахалин  других  дорог и  не  знал, по другим, слава Ѓогу, и  не
ездил.  Џение  полуторки, этот  усыплЯющий звук мотора  останавливает времЯ,
погружает  в немоту мир окружающий,  точнее, проносит его мимо с левой  и  с
правой  стороны  машины.  •оть бы жахнуло где, стукнуло бы,  что ли, хоть бы
огонек где мелькнул, но лучше  бы много огней, напоминающих человеку, что не
один он  во  вселенной,  что  живут еще  люди  и теплЯт  огоньки  в жилищах.
"„рожащие огни печальных  деревень",-  пусть  бы и  дрожащие,  пусть  бы и в
печальных селениЯх.
     Ќо никого и ничего вокруг и  вдали, лишь мотор  поет свою однообразную,
вкрадчиво-ласковую  песню,  и рулевого  снова и снова  начинает долить  сон,
голова,  сколь  ее  ни  держи,  сламывает  шею, размЯгчает  кости, осаживает
туловище  до тех пор,  пока лбом не коснешьсЯ холодного железа,  пока им  не
стукнешьсЯ об округлость баранки,- мгновенное  тогда происходит воскресение,
испуг на какое-то времЯ расшибает сон, отгонЯет его. ђулевой, разом вспотев,
ищет,  ищет глазами белое  пЯтнышко  впереди, не найдЯ его, прибавлЯет газу,
полуторка  вздрагивает от неожиданности, вроде  как  и она  задремала  тоже,
начинает досадливо  постреливать  и рычать от  напрЯжениЯ.  Ќо если  впереди
лунным  пЯтнышком  засветитсЯ  метка   -  на  рулевого   сразу  же  нападает
благодушие,  расслабленность, и  снова,  и снова  усыплЯюще запевает  мотор:
гынь, гынь, гы-ы-ы-ынь...
     "‚  дорогу  идти  - пЯтеры  лапти сплести",-  слышал где-то  ЉолЯша.  €
повторЯетсЯ, и повторЯетсЯ: "‚ дорогу идти... в дорогу идти... гынь-гынь..."
     ЉолЯша  •ахалин шофером себЯ стеснЯлсЯ  называть, тем более водителем -
совсем уж это редкостное, высокое слово, а значит, оно и определЯет человека
особой мерой - во-ди-тель! - специалист, значит, кого-то и куда-то ведет он.
Ђ вот скажешь - рулевой, и вроде как взЯтки гладки - какой с рулевого спрос,
он за руль только и отвечает, все равно как ссыльный пастушонок-полЯк сказал
однажды  в  поселке-городе,  далеко-далеко  на  севере  стоЯщем,  что  он  -
"водитель крувы".
     ЉолЯша тоже мог быть  "водителем крувы", шофером  же быть  он не мог. “
ЉолЯши  •ахалина прозвище  Љолька-свист,  не  в подражание герою "Џутевки  в
жизнь" ему дано, оно самим им нажито - ЉолЯша  был мастер  по части  чтениЯ,
пеньЯ, всЯческого  сочинениЯ.  “ него был, как бы сказали нынешние педагоги,
"гуманитарный склад характера" - он соответствовал  этому характеру,  училсЯ
хорошо по Языку, литературе, истории, географии и очень плохо по математике,
за что его всегда  ругали, порицали в  детдоме,  оставлЯли на  второй год  в
школе, однажды оставили даже и на третий...
     ‘оответственно  своему  гуманитарному  наклонению  в  характере  ЉолЯша
ничего не смыслил в  технике  и за жизнь  свою восемнадцатилетнюю из техники
только  и запомнил,  что есть выключатели электричества, не только  вверх  и
вниз действующие, но и вправо - влево, еще он запомнил, что электролампочку,
когда свету  хочетсЯ и когда свет погас, надо тоже вертеть вправо, поскольку
в  детдоме  ребЯта часто били лампочки,  ключ у  дверного замка,  чтобы  его
отомкнуть, между прочим, тоже чаще всего поворачиваетсЯ вправо.
     € вот с такими-то техническими данными ЉолЯша •ахалин попал в  автополк
- учитьсЯ на  шофера. …го и  не спрашивали, хочет он или не хочет учитьсЯ на
шофера, может или не  может овладеть машиной. ‚ыстроили призванных  ребЯт во
дворе  областной  военной  пересылки,  выкликнули фамилии  по списку, велели
сделать  шаг  вперед,  сомкнутьсЯ  и  следовать  еще  раз  на  комиссию,  на
медицинскую. ЉолЯша уже прошел одну комиссию и скрыл от нее, что праваЯ нога
у  него ломанаЯ, что  он малость  прихрамывает, да при той комиссии, будь он
хоть на протезе, и то оказалсЯ бы годен к битве. Ќо тут, на второй комиссии,
он смекнул  неладное и сказал врачу, который  ему показалсЯ  главным, что он
хромает.  "Љак  со  зрением?"  -  спросил врач. "Џолный  порЯдок!"  -  бодро
воскликнул ЉолЯша.  ‚рач  сказал, что главное  в его  будущем  деле не ноги,
глаза. €  загремел ЉолЯша в автополк. ЏоторопилсЯ он  с ответом насчет глаз.
Ќадо бы туфту гнать, близоруким, а то и слепым притворитьсЯ. Ќадо было... Ќо
куда богатого конь везет, туда бедного Ѓог несет.
     ќто  он понЯл с первых дней пребываниЯ в автороте. ’ам уже были ребЯта,
переправленные  в автополк из других воинских частей, народ,  знающий мотор,
технику,-  бывшие   трактористы,  комбайнеры  и  даже  рулевые,  закончившие
автокурсы  или  не  успевшие  их закончить,  не получившие права  называтьсЯ
шоферами.  Њногие  из  призывников  успели  помотатьсЯ по  грЯзным, холодным
казармам, оголодали там, обовшивели, иные уж доходили и, попав в автополк, в
кирпичные казармы, строенные еще при царе, где было сухо, тепло и питаньишко
получше, чем  в пехоте, старались учитьсЯ  изо  всех  сил, быстро  осваивали
боевую  технику,  то  есть  автомашину  "ѓЂ‡", кто  и  "‡€‘".  Љроме занЯтий
техникой,  изучениЯ  правил  уличного  движениЯ  и   безопасности,  курсанты
проходили и строевую, и боевую  подготовку.  ‘пали мало, но крепко, уставали
потому что.
     “  ЉолЯши  •ахалина  в  автороте  не  заладилось  ученье   -   говорун,
просмешник, анекдотист, песельник, сперва он был принЯт в роте по-братски  и
даже  выделен  среди остальных,  прозвище  к  нему, неведомо, как и  почему,
вернулось прежнее в точности  - Љолька-свист. Ћн даже ротным запевалой сразу
сделалсЯ  и навечно  простудил  горло на сибирском морозе. Ќо  чем  дальше в
зиму, тем больше становилось мороки с автоучебой. Ќа  тренажерах - в большом
зале из досок сделаны  помосты,  и к ним прикреплены педали, рычаги, крючки,
ручки  и сам руль,- сиди  и целый час, когда и два, переключай скорости, жми
педаль  сцеплениЯ,  и ЉолЯша на тренажере-то  лихо  сперва  переключал все с
шутками,  с  прибаутками,  но  это занЯтие  ему  скоро надоело, и  он  начал
отлынивать от классной учебы. Џо соседству, в зале, еще более просторном, на
постаменте  стоЯл  двигатель  машины  "ѓЂ‡",  в  разрезе  двигатель-то,  как
животное или человек в учебнике по зоологии. Џодходишь и видишь  все сложное
нутро:  поршни, коленчатый вал, карбюратор, генератор,  помпу, охладительный
бачок и еще много-много чего. Љак-то прикинул ЉолЯша про  себЯ, и вышло, что
нутро  машины куда  как  сложнее,  чем человеческий  организм!  -  попробуй,
постигни такую технику!.. ЉолЯша пал духом от сложностей  автомобилЯ, служба
его в роте  и наука пошли  худо,  со  спотычками,  отношениЯ в  автороте  не
заладились.
     ‡а длинный Язык, за  острое,  не всегда  к  месту  сказанное слово  его
невзлюбил и  начал принародно одергивать главный человек в  роте -  старшина
Ћлимпий •ристофорович, фамилиЯ которому была  ђастаскуев.  Љрупный,  румЯный
мужик   с  умеренно   вспухшим  животом,  с  алыми   губками   и  совершенно
пронзительным взглЯдом голубеньких глаз с остро заточенными зрачками. ЉолЯша
возьми и скажи старшине, без всЯкой  задней  мысли,  что у графа Ѓенкендорфа
отчество было тоже •ристофорович. ‘таршина поинтересовалсЯ, кто  это  такой?
ЉолЯша, опЯть  же  безо всЯкой задней мысли,  ответил, как учили  в  школе,-
прихвостень, мол, тирана-царЯ  и  погубитель гениального поэта  Џушкина. “же
вечером  того  же днЯ  ЉолЯша  вычерпывал  и  выносил  мыльную  воду  из-под
умывальника, затирал в умывальнике пол и подметал коридор в казарме.
     Џеред  отбоем  старшина   Ћлимпий  •ристофорович  произнес  речь  перед
выстроенной ротой в том духе, что средь прибывших есть грамотеи, знающие все
про  Џушкина  и  Љолотушкина.  ђота  слегка колыхнулась от  смеха,  старшина
переждал и продолжил: но устав и боевую  технику эти грамотеи изучают плохо,
нерадиво,  а он,  старшина,  служит  в автополку  еще  с  кадровой и  всЯких
навидалсЯ,  они   от   его   науки   и  пристального  вниманиЯ   не   только
Џушкина-Љолотушкина  забывали  напрочь,  но  и  матери  родной  имЯ не вдруг
вспоминали...
     ђечь  старшины  была  короткой,   состоЯла  в  основном  из  намеков  и
обобщений.  Ќо  после  того,  как  ЉолЯша  поинтересовалсЯ:  неужели Ћлимпий
•ристофорович  не  прочел в  жизни  ни  одной книги;  зачем  тогда  в  полку
существует библиотека, довольно обширнаЯ и интереснаЯ; он, •ахалин, несмотрЯ
на  жуткую  занЯтость,  в  библиотеке  той  уже   побывал  и  убедилсЯ,  что
руководство  Љрасной  Ђрмии  думает не  только об  маршировках, об  изучении
устава и техники, но и об интеллектуальном развитии ее рЯдов,- напутственнаЯ
речь старшины на сон грЯдущий  удлинилась. ‚ других ротах  отбой  произошел,
люди  уже спали,  в ЉолЯшиной  же  роте,  забросив кулачищи за спину,  перед
строем   расхаживал  ђастаскуев-старшина  и  нравоучительствовал,  обозначаЯ
дальнейшее  направление  жизни  в том  смысле, что армиЯ есть армиЯ, и он не
позволит в ней  никакого разгильдЯйства и  умничаниЯ, за счет часов отдыха и
политзанЯтий  он  попросит   увеличить   часы  занЯтий  строевой  и   боевой
подготовкой, потому как  рота готовитсЯ не к свадьбе, на войну готовитсЯ, на
фронт, и надо быть во всеоружии, надо, чтоб на фронт  уезжали крепкие духом,
умелые  бойцы, способные бить врага  в любой час, в любом месте.  ‘пать рота
легла на час позже, и кто-то впотьмах больно сунул кулаком ЉолЯше в бок.
     Ќазавтра и  в  самом деле  был сокращен, навовсе  сокращен и  более  не
восстановлен  час  личного  времени. Љурсантов  вывели  на  мороз,  старшина
повелительно крикнул: "•ахалин, запевай!" - и залилсЯ,  запел  ЉолЯша,  а за
ним и всЯ рота. Људа денешьсЯ? ЂрмиЯ!
     Ќа этот  раз перед отбоем старшина  речь не произносил, но в умывальник
ЉолЯшу  с  двумЯ товарищами  отправил  - наводить  санитарию,  и,  драЯ  пол
шваброй, пританцовываЯ, ЉолЯша во все горло пел, хотЯ ни  петь, ни танцевать
ему не хотелось: "”иннам  мы покажем жопу, раком повернем …вропу, а потом до
смерти зае...". ‚ умывальник ворвались трое крепких  парней в нижних рубахах
- ЉолЯшу и напарников его бить, но тут оказались бойцы не робкого десЯтка, и
так они обиходили швабрами нападающих, что те превратились в отступающих.
     ‡а это  за  все: за драку,  за избиение дисциплинированных курсантов  -
ЉолЯша был послан долбить помойку, и старшина  напутственно похлопал  его по
спине: "€ди и подумай на ветру кой о чем. Ћхолонись..."
     ‚ернулсЯ ЉолЯша в казарму уже под утро, нисколько не выспалсЯ,  кемарил
в  учебном  классе,  путалсЯ  в  ответах, был  выгнан  на  улицу  -  ползать
по-пластунски под  командой рыжего, носатого сержанта, который  недоуменно и
дружески наставлЯл ЉолЯшу:
     -  Ќеужели трудно запомнить,  что старшина главнее солдат? ‚ уставе  же
написано: "Џриказ начальника - закон длЯ подчиненного".
     - ‚се понЯл! - бодро заЯвил ЉолЯша.
     Џеред  отбоем курсанты  добром его просили  в роте: "“ймись! ќтот битюг
заест  и  тебЯ,  и нас..."  Ќо  ЉолЯша  от бессонницы и  изнурениЯ внутренне
клокотал, прЯмо  из строЯ сказал Ћлимпию •ристофоровичу, что он как командир
самой  передовой и сознательной армии не  имеет права издеватьсЯ над людьми.
Џусть  его,  •ахалина, наказывает,  как  мохнатой душе  старшины хочетсЯ, но
ребЯта тут ни при чем.
     -  •ор-ро-оо-ошшо-о-о!   -  с  растЯжкой  сказал   старшина,-   оч-чень
хорошо-о-о! ђаз человек просит, грамотный, культурный, песни и стишки знает,
уважим его. ђ-рота, отбой! •ахалин в умывальник!
     ‚  умывальнике были две длинные лавки, приделанные к стене. Ќад лавками
Ячейки, в  каждой  Ячейке крючок  длЯ полотенца и желобок  длЯ мыла. ЉолЯша,
натЯнув мазутную  телогрейку  на ухо, лег  на скамейку  спиной к  батарее  и
мгновенно  уснул. ЏроснулсЯ  он  оттого,  что  повис  в  воздухе,-  старшина
ђастаскуев взнЯл его за воротник со скамьи.
     - Ћтпусти, х..сос! - закричал ЉолЯша.
     -  Љто  Я?  Љто  Я?  -  от  неожиданности старшина приземлил ЉолЯшу  и,
повернув его к себе лицом, требовал: - Ђ ну, повтори! Ђ ну, повтори!
     € ЉолЯша не только повторил, но и добавил:
     -  Џедераст!  ”ашист! ‘-сука! - и в довершение плюнул в румЯную толстую
морду и тут же получил такой удар, что брызнуло из глаз, будто из бессемера,
продувающего горЯчий чугун, который ЉолЯша видел когда-то в киножурнале.
     Џролетев по воздуху изрЯдное  расстоЯние, курсант вышиб спиной  дверь в
расположение  роты  и  приземлилсЯ  на  пол. ђазъЯренный  старшина  выскочил
следом,  занес ногу пнуть щенка, но щенок  тот был детдомовский, наторелый в
драках, нервами  еще  сызмальства  изношенный -  когда  его, еще  неопытного
карманника, пинали на  базаре, на  крыльце магазина, он умел вывертыватьсЯ и
ни  советским   гражданам,   ни  судьбе  покудова  не  дал  себЯ   запинать.
‚ертухнувшись на полу, боец •ахалин ухватил занесенный  над ним сгармошенный
Яловый сапог,  дернул  и услышал,  как тЯжелое тело, грохнувшись  по пути об
приступок  нар, тоже упало на пол. Њедведем  рыча, от нар начало  взниматьсЯ
оскаленное чудище,  чтобы раздавить,  размичкать червЯка, посмевшего поднЯть
руку на  армейского господина, на  самого заслуженного в автополку  старшину
ђастаскуева. ЉолЯша  •ахалин  метнулсЯ  к пирамиде,  где  в  рЯд со  старыми
винтовками стоЯли недавно полученные карабины новейшего образца, с несъемным
штыком. Љарабины  все были в порЯдке, смазанные, вытертые, штыки поднЯты, на
них масло блестело, и, разом  забыв все приемы  штыкового боЯ,  все на свете
забыв, с криком: "‡аколю с-суку! ‡аколю!" - с поднЯтым над головой карабином
ЉолЯша ринулсЯ на старшину.
     Ќе принЯв рукопашного  боЯ, старшина ђастаскуев ринулсЯ прочь. Ђ ЉолЯшу
уже понесло. ‚идЯ перед собой широкую, будто  дверь переселенческого барака,
плотно обтЯнутую шерстЯной офицерской гимнастеркой спину, боец •ахалин целил
всадить  боевой  штык  в середку  ее,  меж лопаток,  и даже успел мстительно
насладитьсЯ,  Явственно  слыша,  как  захрустит  та  ненавистнаЯ  спина, как
завопит этот лапистый громила...
     Љосолапый, на одну  ногу припадающий ЉолЯша и величавый старшина вопили
во всю глотку. ЋгромнаЯ, царских времен казарма, вмещающаЯ на одном этаже аж
целый  батальон - душ до пЯтисот, при утеснении  - и до тыщи, проснулась,  в
ЉолЯшиной роте кто-то спрыгнул с нар,  погналсЯ следом  с готовностью не  то
выручать старшину,  не  то помогнуть  товарищу, но  не  догнал сражающихсЯ -
прыток оказалсЯ Ћлимпий •ристофорович, здорово умел бегать, хотЯ и на фронте
не был, практику драпа не проходил.
     ‚о  второй  роте на  середку прохода выскочил дежурный, раскинув  руки,
закричал:
     - ‘той! ‘той!
     ЉолЯша  отшиб  его  в  сторону, однако дежурный третьей  роты  поступил
просто:  дал  подножку  Яростно  наступающему  вооруженному  бойцу.  ‚ыронив
карабин, боец  проехалсЯ по  бетонному полу  брюхом,  ссадил его,  оцарапал.
„ежурные навалились  на  бунтарЯ,  заломили  ему руки и  поволокли в комнату
командира батальона - сей ночью тот ночевал дома или еще где. ‘ противогазом
на боку сюда же вбежал дежурный по батальону младший лейтенант при новеньких
погонах и, увидев, как  жестоко избивают сослуживцы солдатика, будто чечетку
отбиваЯ, затопал:
     - Џрекратите! —то вы делаете? Џрекратите!
     Ѓойцы  послушались,  бить  прекратили,  но  держали  бунтарЯ  за  руки.
‘упротивника своего  бил уже один -  старшина ђастаскуев, месил мальчишеское
лицо, приговариваЯ:
     -  џ тЯ научу! џ те  покажу! џ  те...- приостановилсЯ вдруг  и, глЯдЯ в
расквашенное,  окровавленное лицо сосунка, задыхаЯсь, спросил:  - ’ак кто Я?
Љто?
     -  ”ашист!   ”ашист!  -  ЉолЯша  сгустком  крови  харкнул   в  трЯсущее
подбородком лицо старшины.
     - „а прекратите же вы, наконец! Џрекратите! - вопил младший лейтенант.
     - Ќе-эт! - утираЯсь, взревел старшина.- Ќе-э-э-эт! џ добью! џ добью эту
гниду...-  и  снова  ринулсЯ  на ЉолЯшу, заносЯ кулачище аж  за  спину - длЯ
сокрушительного удара.
     Ђх, дурак, дурак! ђазве так дерутсЯ?! ‘ам вот много  бил, а самого били
мало - раскрылсЯ, выпЯтилсЯ молодецкой  грудью и совсем-совсем не берег свою
толстую морду...
     ЉолЯша, как бы изнемогши, как бы оберегаЯ остатки лица, опустил голову,
соблазнЯЯ   истЯзателЯ   подцепить  его  кулаком-кувалдой   длЯ  последнего,
прицельного  удара.  Љак только  старшина  приосел  в боевом маневре, ЉолЯша
головой и одновременно в прыжке ударил победительно топавшего воина ногами в
низ  живота.  —то-то  хрустнуло,  всхлипнуло  внутри  старшины,  в следующее
мгновение он уже полулежал, зеваЯ, у стены,  под портретами  Љарла  Њаркса и
”ридриха  ќнгельса, выше  которых  еще  висели  ‹енин  и ‘талин. Џоверженный
старшина  старалсЯ  что-то  молвить, но,  глуша,  размЯгчаЯ  звуки,  изо рта
ротного дЯди выплескивалось красное месиво и все тот же тонкий  писк тЯнулсЯ
вместе со слюною.
     Њладший  лейтенант  подхватил  бунтовщика,  выбрызгивающего  вместе  со
слюною  и  с кровью  ругательства,  какими владеет только  советский простой
человек,  и  в первую голову шпана всЯкаЯ, прежде всего детдомовщина, уволок
его за перегородку, ко кровати длЯ дежурного.
     - —то же  это вы?! —то же это вы?! - топталсЯ вокруг ЉолЯши дежурный по
батальону и совал ему полотенце.- “мойтесь. “мойтесь. Љак же  это вы? —то же
это вы?..
     - Ќе  надо,-  отстранил полотенце  ЉолЯша.-  €спачкаю.  Њне  бы  трЯпку
какую,- и начал умыватьсЯ холодной водой.
     Њладший  лейтенант  трЯпицы  не нашел,  пришлось  все  же  пользоватьсЯ
полотенцем.
     - Ѓезоружного бьют! ‡а руки держат...- почти стонал младший  лейтенант,
видать, начитавшийсЯ благородной литературы,  и предложил ЉолЯше ложитьсЯ на
кровать дежурного.- Њне уж лечь  не доведетсЯ, а вы ложитесь. џ вас запру на
ключ. Ћй, что завтра будет?! —то завтра будет?!
     Њладший  лейтенант  ушел,   придерживаЯ  противогаз   на  боку.  ЉолЯше
отчего-то подумалось, что вот этого-то командира как раз и  убьют на войне -
война хороших и добрых не  щадит, и Ѓог, говорЯт, их к себе в первую очередь
призывает...
     Ћн осторожно уложил себЯ поверх одеЯла. …го начинало трЯсти, и горькаЯ,
слезливаЯ,  какаЯ-то  детскаЯ  слабость  и обида накатывали на него. Ѓольшой
боли он пока  еще  не  ощущал, но вот чувство  сиротливости,  одиночества  и
безмерной тоски по кому-то  и по  чему-то распространЯлось по всему телу, по
всему  нутру и даже,  вроде  бы,  под кожей. ‚  крови, в  мышцах  поселЯлась
тоскливаЯ  пустота. Љак и  всегда после  потрЯсениЯ,  вспышки в  детстве еще
приобретенного психоза, он болел всем  телом, слабел духом, страдал чувством
покинутости.  Љак  всегда,  ему хотелось куда-то уплыть, уехать, убежать. „а
куда уедешь, уйдешь от этой казармы, из этой жизни? Ћн уже давно  решил, что
когда-нибудь в такие вот минуты покончит с собой.
     ’рЯсло  все сильнее, стучали зубы,  и сквозь них  не вырывалсЯ, но тек,
сочилсЯ прикушенный вой. Ћн  задрал военное одеЯло, которое  натЯнул было на
подушку, чтобы не запачкать казенную наволочку, сказал сам себе: "‘емь бед -
один ответ",-  и попыталсЯ заснуть, да сон не сходил на него. ’огда он  стал
вспоминать свою прошлую, такую еще  короткую, однако очень насыщенную жизнь.
‚оспоминаниЯ всегда насылали на него сон и успокоение.
     ‚споминать-то ЉолЯше особенно и нечего.  ђодителей его, •ахалиных, отца
и  мать, выслали на север из богатого алтайского села Љлючи. ЉолЯша был  еще
мал,  только-только входил  в  школьный возраст. …го зреющаЯ детскаЯ  памЯть
совпала с крутыми переменами в стране, и первоначально  в  ней отпечатались:
утомительно-длиннаЯ,  почти бесконечнаЯ и оттого скучнаЯ  таежнаЯ дорога  да
холод полупостроенных или полуразрушенных бараков, в которых люди перемогали
зиму. Ќатоптали тропы, облЯпали все  вокруг нечистотами,  усеЯли прореженную
тайгу бугорками неглубоких могил. Ќа те  могилы дети ходили играть в дом и в
пашню, так  как  эти бугорки были  единственной зримо  приближенной  землей.
Ћстальное же все глубоко завалило немым, слепЯщим глаза снегом.
     ‚от когда  уцелевший в тайге  народ затолкали в  баржи,  прицепленные к
пароходу,  и  поволокли  караван вниз по течению большой  реки, жизнь  пошла
веселаЯ и  запомнилась  лучше. „ети играли  в  прЯтки  меж  теса,  штабелЯми
груженного на баржи, меж  каких-то машин, бочек, лебедок, мешков с цементом,
белым  порошком, вертели  колесики у машин,  чего-то  строгали  складниками,
собирали  деревЯнные кубики, строили  из них  дома.  „оступа  в  нутро  барж
никому, кроме команды, не было - там насыпью хранилось зерно, мука в мешках,
продукты  в  Ящиках.  ’олько внутрь  одной  бо-ольшущей,  будто  дом,  баржи
разрешено было спускатьсЯ женщинам и некоторым пожилым мужикам.  ‚ той барже
везли  коров  и  коней.  Љоровы  громко, на  всю  реку  ревели, и  конвоирам
объЯснили, что в коровах горит молоко оттого,  что  они не доены.  ђазрешено
было доить  коров и подрезать им  и лошадЯм копыта, потому как от постоЯнной
неподвижной жизни, от мокрых плах на  копытах животных делались наросты, они
болели и падали.
     „армовым  молоком  пользовалась  команда  парохода, шкипер и матросы  с
баржи,  конвой  и,  если  чего  оставалось,-   ссыльные.  Ћставалось  много.
Ќеистребимые крестьЯнские бабы научились в пути настаивать сметану, парить в
русской  печке  в шкиперской  будке творог  и даже сбивать  мутовкой масло -
ребЯчьЯ  эта работа тоже разнообразила  жизнь. Њужики  здесь же, на  палубе,
состроили шалаши из теса, настелили подобьЯ  нар. ЋправившиесЯ  от гибельной
зимовки, молодые девки и бабы, от хорошего харча и вольного, речного воздуха
раздобревшие и чего-то  захотевшие,  заводили  знакомства, будто  в селе, на
вечерке,  гулЯли  по палубе,  угощаЯсь прошлогодними  орехами, купленными на
берегу, уединЯлись в вечернее  и ночное времЯ в известных лишь им местах. Ќо
особо-то  на  барже  не  разбежишьсЯ. Џарнишки и  девчонки  подглЯдывали  за
полюбовниками,  перенимали  опыт  старших  и,  когда  осенью, поселенные  на
заполЯрный  берег, девки и бабы начали  сплошь рожать, кулацкие  дети  могли
хоть в школе, хоть где ответить, что детей находЯт не в капусте. Ћтнюдь!
     ‚о  времЯ погрузки дров на топливо и двух длительных остановок каравана
на ремонт парохода, на замену разбитых деревЯнных плиц двигательного колеса,
помпы-качалки    и   рулей    на    баржах   начальник    конвоЯ,   которому
хитрованы-переселенцы   отослали  на   пароход   самую  Ядреную   молодку  -
"постиратьсЯ",- разрешил конвоируемым  сойти  на берег за черемшой, щавелем,
саранкой и целебными травами. ђебЯтишкам, у кого имелись крючки, дозволЯлось
поудить  с берега. Њужикам, научившимсЯ  в пути  делать домовины, похоронить
тех, кто, изнурившись зимою, заболел  и покинул  не ко времени сей лучезарно
изливающийсЯ над рекою свет. Ћтходы в любой  жизни,  в  переселенческой  тем
паче неизбежны, и оставались мужики и бабы  русские, чаще - дети  и старики,
никем не  призретые, по-христиански в вечный  путь не снарЯженные, в далекой
неприветливой  стороне  спущенные  в  Ямы  меж  разрубленных  и  разорванных
кореньев. ‘тавилсЯ общий крест над ними, и капитан парохода кроме отвального
гудка давал дополнительный, длинный. “грюмо звучал над тайгою и рекою гудок.
‚се  кроме  партийных  конвоиров  стоЯли, снЯв  фуражки, шапки,  глЯдели  на
удалЯющийсЯ берег с общей,  воистину братской могилой.  ЃоЯсь завыть в голос
по  покойным,  бабы  затыкали  рты  фартуками.   Ђ  боЯтьсЯ  переселенцы  не
переставали даже на караване, и было чего боЯтьсЯ.
     Љакой-то  мужик  или  парень-лиходей  испортил  так   хорошо   мужицкой
изворотливостью налаженную путевую жизнь  - забралсЯ в трюм и украл оттудова
Ящик  с вермишелью, а  также  женское пальто  с беличьим  воротником. ‚се: и
переселенцы, и конвой, и пароходный люд - недоумевали: ну ладно, вермишель -
сварить  и  съесть  можно,  хотЯ  питаньем  в  пути  люди   были  обеспечены
нормальным, да и самообеспечивались хорошо молочными продуктами, рыбой, даже
мЯсом. Ћдин конь упал от копытки в трюме, мЯсо разделили, шкуру высушили, на
подстилку  употребили. Ќо пальто-то, пальто зачем  брал ушкуйник  проклЯтый,
когда и  жены-то у него нету, пропала у него жена, пока он сидел в тюрьме за
какое-то тоже, видать, темное дело.
     Њужика или парнЯ того конвоиры расстрелЯли во времЯ остановки, прЯмо на
берегу. Ќачальник  конвоЯ велел всем переселенцам - это  тыщи  две, если  не
три, от мала до велика выйти  на палубу и смотреть, как беспощадно советскаЯ
власть карает преступников, и добавил, что раз добра люди не понимают, пусть
глЯдЯт и на ус мотают...
     ђаздетый  до исподнего  мужик или парень  стоЯл на камнЯх, его  шатало.
Љогда  поднЯли  конвоиры  винтовки  к плечу,  с  барж  закричали  смертнику:
"Џерекрестись! Џерекрестись!..".  Ќо  приговоренный  или  не успел,  или  не
захотел  перекреститьсЯ.  Џули  из  четырех  винтовок  свалили  человека  на
каменьЯ.  Ќарод на баржах шатнулсЯ, бабы дико закричали. Ќачальник конвоЯ не
велел закапывать преступника,  приказал выжечь на доске  в кочегарке каленой
кочергой позорную  надпись: "ђасхититель народного  имущества" и положить ту
доску расстрелЯнному на грудь.
     Ћстатный путь до намеченной цели прошел в строгости. Њолодуху начальник
конвоЯ  вернул  на баржу,  играние на  гармошках  и пение прекратил, гульбу,
принимающую бедственные  размеры, пресек.  Џосле одиннадцати  вечера отбой -
кто высунет  нос, в того  стрелЯть без предупреждениЯ. ‚ыход на берег  кроме
парнишек  с  удочками  всем остальным  запрещалсЯ; оправка и  варение еды по
сигналу - в одни и те же часы; мытье голов  и тел горЯчей водой - по особому
распорЯжению; похороны  покойников на  берегу  запретить, ежели  же  таковые
поЯвЯтсЯ  - привЯзывать к  их ногам тЯжести и выбрасывать  за борт.  •ватит!
„овольничались! …сли с вами обращаютсЯ, как с людьми,- людьми и будьте!
     ‘амое  большое  горе  постигло  ребЯтишек  -  капитан  парохода  обещал
экскурсию по  пароходу,  даже  по  машинному отделению  - допустить сулилсЯ,
хотел  прочесть  лекцию об  истории  своего  парохода  -  все это само собой
отменилось. € ругали, ох, как ругали переселенцы ушкуйшика того, слЯмзившего
вермишель  и  пальто, так ему и надо -  говорили,- пусть теперь  валЯетсЯ не
призретый Ѓогом и людьми на каменьЯх, пусть его вороны клюют.
     ‘казать, что  все приказы-указы выполнЯлись  досконально  и буквально,-
нельзЯ.  Ќарод же  русский  каков?  Ћн  все устои  расшатает, любые  препоны
прорвет.  Ќачальника  конвоЯ,  шибко  запившего после  происшествиЯ, капитан
парохода - добрЯк -  и  нечаЯнные посыльные с баржи  склонили к мысли, что с
неподшитым  подворотничком,  в  несвежем белье,  в  немытых  портЯнках,  при
сопливом носовом платке жить и  быть столь важному человеку, в не убранной к
тому же  каюте,  за неухоженным  столом  и постелью -  не  личит.  Ќачальник
конвоЯ, после  некоторых  раздумий, вернул к себе молодуху,  а  почувствовав
слабину начальника, и конвой помЯгчал, однако прежней лафы уж не было, опЯть
ночнаЯ  стрельба  случилась,  Якобы  по  очередному   лиходею,   пытавшемусЯ
забратьсЯ  через  люк  в  баржу,  на  этот  раз  с  мешком  -  за  пшеницей.
‡лоумышленник  упал за борт, погрузилсЯ в пучину  и оказалсЯ "ничей" - никто
из  переселенцев  не призналсЯ  в утечке  родни,  никто как  бы не  хватилсЯ
человека.
     ђазгрузка  на  низком,  тальником  поросшем  берегу,  где  карандашиком
торчала и курилась железнаЯ труба, а вокруг  нее так  и этак  большей частью
недостроенные помещениЯ, месиво комаров, заживо съедающих людей. ‘разу же за
трубой  и меж  строений - хилый, поврежденный лес, большей  частью еловый да
березовый, табуны голоухих ребЯтишек и собак, чернота уток  на реке, даже на
лужах, в озеринках,  нехороший,  удушливо-парной воздух "отдающей мерзлоты",
от  которого  тошно,  даже  склизко в горле и в  голосе,- вот  и все  первые
впечатлениЯ.
     ‡атем суета,  работа, быстро  надвинувшаЯсЯ осень,  в середине сентЯбрЯ
снегом порснувшаЯ  и к концу  октЯбрЯ согнавшаЯ все  суда и всех птиц на юг.
ђазом грЯнула зима, морознаЯ и  ветренаЯ. “бавила она половину переселенцев,
смахнула их с берега, вымела  в лесотундру, где день и ночь работала команда
с кирками,  ломами и лопатами, выбиваЯ в  стальной  тверди мерзлоты  широкие
котлованы,  глубиной  аккурат  такие,  чтобы  из них распластанно  брошенный
человек не  высовывал носа. ‘тарались в Ямины поместить человеко-единиц  как
можно больше.  ‡атем гусеницами тракторов приминали могилы,  чтобы не только
носы, но и скрюченные цингой руки  и ноги не торчали из серебрЯщихсЯ комков,
сизых от раздавленной мерзлой гулубики.
     ’ут, в ‡аполЯрье, не до нежностей и удобств. ‚ыжить бы.
     ЃольшаЯ,  основательнаЯ  семьЯ  •ахалиных  как-то  быстро  и  незаметно
изредилась.  “мерли  старики и с собой уманили самых уж  размладших  внучат.
Љогда  отца ЉолЯши  под конвоем  увезли  еще дальше,  на  какие-то  "важные"
работы, будто сломилась матица в избе - не стало и  матери. ‚се посыпалось и
рухнуло до основаниЯ  -  цинга  сразила.  ЋсталсЯ  ЉолЯша на  руках  старшей
сестры, уже здесь, в ‡аполЯрье,  дважды сходившейсЯ с мужиками,  чтобы иметь
"опору  в  жизни",  и  была  та  опора опорой иль не была,  но  дети от  нее
поЯвлЯлись.  ‚  барачной  беленой  комнате  однажды  застрЯл  "ирбованый"  с
наколками  на руках, на груди  и даже на заднице - он-то и  приучил ЉолЯшу к
немудрЯщей музыке. ‚ городке образовалсЯ детприемник, сестра взЯла ЉолЯшу за
руку  и отвела туда, сказав на прощанье, что  ей бы со своими  чадами как-то
выжить и управитьсЯ.
     Ћбжились  они,  поправились.  "€рбованый"  оказалсЯ  крутым  работЯгой,
крепко  заколачивал  на лесопогрузке, срубил дом у  озера, но  и пил, и жену
поколачивал тоже  крепенько. ЉолЯша изредка  заходил к  родне и с удивлением
обнаруживал  подросших  кулачат  с  порчеными  зубами  и вновь  ползающих  и
ковылЯющих малышей-племЯшей вокруг стола - неистребимое отродье. "€рбованый"
был  к  ЉолЯше,  как, впрочем, и ко  всем другим людЯм, приветлив,  учил его
играть на  балалайке  и на гармошке,  давал  ему рубль  на конфеты и однажды
подарил  новенькую  книгу,   приказал   ее   прочесть,  а  потом  рассказать
содержание. "€рбованый" был грамотный, читающий, совсем пропащий человек, он
и  ЉолЯшу  погубил,  купив  ему  в   подарок  "ђобинзона  Љрузо",-  навсегда
погрузивши парнишку  в пучину такой завлекательной книжной жизни, из которой
ни умнаЯ школа, ни вот эта непобедимаЯ армиЯ не могли его вынуть.
     ‘таршину ђастаскуева  больше всего поражало и  потрЯсало, что  какой-то
соплЯк •ахалин  в красном  уголке  читает  газеты, листает  журналы и  знает
наперечет  десЯток тех книг, что  выставлены на  полке, читает,  конечно же,
исключительно   длЯ  демонстрации   умственности  и  разложениЯ  посредством
культуры армейского контингента,  находЯщегосЯ в составе вверенной ему роты.
‘коро, однако, старшина ђастаскуев достиг своей цели - никто,  в том числе и
зловредный грамотей  •ахалин, к газетам и книгам не притрагивалсЯ, не пачкал
и не рвал их - недосуг было.
     Ђ "ирбованый", в первые  же месЯцы войны взЯтый на фронт,  слышно было,
командовал ротой, получил  звание  ѓероЯ  за сражение под Њосквой. ‚о всЯком
разе, писала в письме старшаЯ сестра, жить с ордой сделалось полегче,  ей за
мужа идет  пособие, и сам он нет-нет и пришлет денег с фронта, один раз даже
прислал посылку с  мануфактурой - на ребЯтишек, прислал и вторую посылку, но
в ней оказались только  красивые книги,  которые он  приказал беречь до  его
возвращениЯ.
     Ќу,  что  еще вспомнить?  ѓде и  чего наскрести такого,  чтобы поменьше
болели лицо  и кости, и забылось бы все, что было и есть вокруг. „етдом? ’ам
было  много презанЯтного  и интересного. Ќо Ярче  всего  помнились морозные,
"актированные" дни и ночи, когда в школу и на работу не идти. ‚  те ночи  от
морозов цепенел заоконный мир, но небо шевелилось,  двигалось, фантастически
нагромождались на него торосы, груды и глыбы льда, каких-то мерцающих теней,
хрустальных  столбов   и   колонн,  бросаЯ   иль   спускаЯ   на  землю   тот
леденЯще-мерцающий  свет,  от  которого  землЯ  казалась  совсем  пустынной,
обезлюдевшей, нежилой. ‚ такие ночи тепло  от  беспрерывно топЯщихсЯ  печей,
уют детдомовского жилища,  пусть  и  казенный,  пусть и убогий,  казалсЯ тем
раем, о котором  все  времЯ  нравоучительно говорили  старшие:  "ѓосударство
заботитсЯ  о вас, обеспечивает всем,  государство и советскаЯ  власть хотЯт,
чтобы вы выросли  истинными патриотами  своей ђодины, наш  любимый  и родной
вождь все делает длЯ того, чтобы вы не чувствовали себЯ сиротами..."
     €  не чувствовали!  €  не знали! € не ощущали!  †или и  жили  на  свете
беззаботно,  весело,  как  и  подобает  жить в  детстве.  ђугались, конечно,
дрались, отлынивали от уроков и всЯких там разных занЯтий, когда надо сидеть
смирно и слушать.
     ‚се было. ‚се  было. Ќо лучше всего и  памЯтней, когда в самую большую,
девчоночью  комнату  сбивалась братва, еще не дотЯнувшаЯ  годами до тех, что
уже  вовсю  блатарили, и среди них начинающие преступники, гордившиесЯ своим
ранним созреванием,- они не ломились в большую комнату, презираЯ малышню, им
некогда было, они занимались серьезными делами: карманной  тЯгой, бесплатным
проникновением  в кино,  посещением рабочих  общежитии, где всегда весело  и
вольно, если погода позволЯла, шатались по городу, по магазинам, по столовым
и всЯким другим присутственным местам - любимое это занЯтие людей, привыкших
к безделью,  и  просто неодолимаЯ  тЯга звала,  тЯнула  нарождающийсЯ  класс
неприкаЯнных  людей  в  темные  переулки,  к  бродЯжничеству,  к  потаенным,
рисковым делишкам. „етдома и разного рода приюты,  как и  школы  наши, любЯт
хвастатьсЯ, сколько выдали  они стране героев,  ученых, писателей, артистов,
летчиков  и  капитанов,  но  общественность  скромно умалчивает,  сколько же
воспитательные заведениЯ  дали  родине  убийц,  воров,  аферистов  и  просто
шатучих, ни к чему не годных, никуда кроме тюрьмы не устремленных людишек.
     ...‘двинув  койки, повелев  малому  населению  ложитьсЯ  в  рЯд,  ‚енка
Ћкольников и ЉолЯша •ахалин покрывали улегшихсЯ сперва холодными простынЯми,
затем одеЯлами  и поверху уж всЯкой  одеждой,  какую удавалось раздобыть  на
вешалке. ‘ дальнего  боку залезал под укрытие и подтыкалсЯ ‚енка Ћкольников,
ближе к печке-голландке и  двери вкатывалсЯ, точнее, лепилсЯ на край кровати
ЉолЯша  •ахалин. Љакое-то времЯ все  лежали, надыхиваЯ  тепло  и  привыкаЯ к
положению средь лежачего  общества.  Љ ЉолЯше, как  только  он проникал  под
одежду,  залазила головой под мышку  ’уська ’араканова, мордочкой похожаЯ на
поросенка, и замирала в ожидании чуда - ЉолЯшиных сказок.
     - Ќу, давай начинай,- взывали из темноты, тревожимой позарЯми.
     ЉолЯша, внимаЯ голосу народа, начинал собирать в кучу все, что вычитал,
увидел, на  уроках услышал или сам придумал,- плел он всЯкую небылицу, мешаЯ
королевичей  с  царЯми,  маршалов  с  рыцарЯми, мушкетеров  с  лейтенантами,
медсестер  с  принцессами,  принцесс  с  продавщицами. €  притихшаЯ в  ночи,
разомлевшаЯ от тепла и  его  сказок,  переполненнаЯ любовью ко всему доброму
публика тихо отходила ко сну. Џервой начинала похрюкивать под мышкой ЉолЯши,
мочить  ее сладкой слюной  ’уська ’араканова, затем  и остальные  отлетали в
детский, уютный сон. Ќапуганные,  нервные дети  и те, кто мочилсЯ под себЯ,-
они  боЯлись пустого коридора  и  полутемного, пропахшего мочой и  карболкой
туалета,- в сопровождении ‚енки или  ЉолЯши семенили в отхожее место, и  их,
поругиваЯ,  пускали  обратно  в  нагретую  постель.   €   снова  раздавалось
требовательное:  "„альше-то  че?",- и, напрЯгаЯ  свою голову, ЉолЯша давал и
давал, под собственный голос постепенно расслаблЯЯсь и засыпаЯ.
     Ќо обЯзательно находились малый, чаще малаЯ, при которой кто-то кого-то
рубил, резал, были  и  такие, как ЉолЯша, кто и расстрелы зрел. ќти засыпали
долго,  мучительно,  бились  во сне, стонали,  вскрикивали  -  "наджабленный
народ",- говорили про них и про себЯ спецпереселенцы.
     “нЯлись все. Њожно спать и сочинителю, но  он еще какое-то времЯ лежит,
вслушиваЯсь в  дыхание  детей, в  похуркивание  ’уськи, и смотрит в  желобок
рамы, которую вверху  еще не достало, не  запечатало  снегом, чувствуЯ, ловЯ
взглЯдом голубой  свет,  мерцающий, будто  на  экране  немого  кино,  ощущаЯ
счастливую  усталость  хорошо  поработавшего,  людей умиротворившего,  детей
утешившего человека.
     ‚от это  и  были  самые дорогие в  его  жизни часы и минуты, с этим ему
жить,  с этим терпеть все невзгоды и передолЯть беды. Ћстальное  все,  как у
всех людей. Ќо, кстати, и было-то детдомовское содружество, ночнаЯ сказка не
так уж и долго.
     ‚  детдоме из пионервожатых в  воспитатели выдвинулась кучерЯваЯ девица
лет восемнадцати и  начала  бурную деЯтельность, организовала много кружков:
ЊЋЏђа, „ЋЏђа, содействиЯ  братским народам, угнетенным оковами  капитализма,
кройки и шитьЯ,  хотЯ  сама  не умела  ни шить, ни кроить.  Ѓоевые  выкрики,
марши, песни разносились из красного уголка: "Ќас не трогай, и мы не тронем,
а  затронешь  - спуску не  дадим, и  в  воде мы не утонем,  и в  огне  мы не
сгори-ы-ы-ым..." Ћна-то,  новаЯ  воспитательница в матросском  костюмчике  с
юбкою в складку, с косой, увитой наивной розовой лентой, и обнаружила ночное
лежбище ребЯт в девчоночьей комнате.
     -  ќт-то  что  такое?!  -   взревела  возмущенно  воспиталка.-   ќто  ж
безнравственно!  ќто  ж  недопустимо  в советском  детдоме!  -  и  разогнала
компанию.
     Љэпэзэшники,  будущие  клиенты  исправительных лагерей и  тюрем  охотно
разъЯснили несмышленой братве, что такое безнравственность. “знали,  что они
не братьЯ  и не сестры по несчастью, что они  девочки и мальчики,  у которых
есть различиЯ не  только в одежде, в  прическах,  но  и в прочем,  например,
половаЯ разница: у  парнишек - чирка, у девчонок - дырка, и никакаЯ они друг
другу не  роднЯ.  ‘ тех пор сделалось в  детдоме пакостно:  парнишки  начали
подглЯдывать за  девчонками, девчонки за  парнишками, шпана прорезала дыры в
деревЯнных стенах не только детдомовского, но и школьного туалета.
     ‘горела  высоконравственнаЯ  воспиталка  совсем  быстро  и  неожиданно.
Ѓудучи  песельницей,  танцоркой  и  вообще  вертижопкой,  она  очень  быстро
справилась   с   секретарем   горкома  комсомола  ѓордеевым,  отбила  его  у
секретарши. Њолодоженам дали половину итээровского домика  с двумЯ комнатами
и кухней. ЊолодаЯ  жена не  умела и не хотела вести дом, у нее  в жизни были
более крупные задачи, и приспособила она детдомовских  девчонок в  уборщицы.
Љак-то собрала она ребЯт на спевку у себЯ дома, но умысел у нее был, чтобы и
полы у нее вымыли певцы, и половики выхлопали, и вообще прибрались. ‚о времЯ
уборки девчонки вымели из-под  кровати с пружинами побывавшие в эксплуатации
гондоны и унесли домой, где парни  их  надули и  бегали по коридору  будто с
праздничными шарами, да и напоролись на директора детдома.
     - —то это за пакость? - спросил директор.
     Ѓывалые кэпэзэшники охотно и  популЯрно объЯснили директору, что это не
пакость,  это  гондон, что по-французски значит презерватив, одеваетсЯ он на
хер  во  времЯ полового  сношениЯ длЯ  того, чтобы  женщина не забеременела.
Џусть директор насчет заразы не беспокоитсЯ, найдЯ гондон  на помойке иль за
штабелЯми на причалах, парнишки  их выворачивают,  прополаскивают  и  только
после  этой  санитарии  надувают ртом. Џри надувании  советские презервативы
лопаютсЯ, но  иностранные  -  разноцветные  - доходЯт до размера праздничных
шаров,  и на  рыле  у них  обнаруживаетсЯ  нарисованнаЯ  тигра, котораЯ  при
большом ветре шевелит усами, так что с этими веселыми изделиЯми вполне можно
ходить на первомайскую демонстрацию...
     ‚оспиталку  перевели  в  гороно  -  методистом - есть чему  ей учителей
учить, в первую голову учительш.
     "Ђх, детство, детство!  Ќет к тебе возврата, не возвращаетсЯ  оно, зови
иль не зови, и ничего-то не вернуть обратно: ни игр, ни дружбы, ни любви..."
- пошел плестись стих в голове ЉолЯши •ахалина,  однако сон, все  утишающий,
всех  утешающий, сошел на него, и  оборвались нехитрые воспоминаниЯ,  и стих
оборвалсЯ,  только  боль осталась:  ломило  лицо, болела голова,  из носа  и
разбитых губ  сочилось на подушку - били беспощадно,  так  вот врага-фашиста
били бы, так он давно бы уж нашу территорию очистил.
     ђаньше всех