сь,  что мамой, чаще  нЯнькой звали.  Џочти все  белкановские парни
стали   уже  работниками  "широкого  профилЯ":   едет  который  постарше  на
"Ѓеларуси", глЯдишь, рЯдом головенка младшего белеет  -- старший натаскивает
его,  и,  когда старший в армию отправитсЯ, младший спокойно  занимает место
брата за рулем, на сенокосилке, в кузнице, на комбайне.
     ‹ежит ЊариЯ ”едоровна  под  еловым крестом на маленьком, в хвойном лесу
запавшем кладбище, опетаЯ птицами. Ћтработала женщина за десЯтерых, оставила
миру трудовых  детей,  успокоилась, отдыхает, но с тайным  душевным трепетом
думают ее товарки о последней, трогательной,  всех  изумившей воле, котораЯ,
если  раздуматьсЯ,  была длЯ  нее естественной,  и  все ее  поведение  перед
смертью лишено было какой-либо позы и истерики, так ныне распространенных.
     Ћна  уже должна  была  умереть,  но  пришла телеграмма  в больницу, что
‚итька  -- сын сестры, ну это все равно что ее сын, возвращаетсЯ из армии. €
ЊариЯ  ”едоровна  собралась  с силами, дождалась солдата,  поговорила с  ним
спокойно,  без  слез  и  жалоб,  перекрестила  на   прощание  и  через   час
преставилась, давши перед этим наказ, чтобы обрЯдили ее в подвенечное платье
-- она лишь  и последний  час созналась, что  там, в другом миру, надеетсЯ с
‚асей, своим мужем,  на войне убитым, встретитьсЯ и хочетсЯ ей нарЯдной быть
и молодой.
     “ Џаруни  усадьба  сотворена  на  бабий манер --  два огорода под одной
строчкой  городьбы. Ќо  вот уехала подружка  ее, „уська Љопытова,  на другую
сторону водохранилища, в совхоз, развалила  городьбу -- полым-поло вокруг. ‚
деревне три козьих  блудливых семьи и один мужичонка -- ‘анЯ Ѓелканов, но он
с  восхода  до заката  на  пасеке. Џришлось  и мне  вспомнить, что был  и  Я
когда-то мужиком, топор, пилу в руки -- и в лес, помогать Џаруне.
     ‚алим с ней дерева на столбики, крЯжуем их. Ќапарница таращитсЯ на менЯ
примутненным усталостью глазом: "‚идать, в  лесу-то рабливал?" -- "‘  девЯти
лет,  ЏарунЯ, на  увале  дрова ширикал. „ед €льЯ  потЯнет  пилу,  Я  за  ней
впробеги..."  --  "€ Я тоже, и Я  тоже..."  -- квохчет  ЏарунЯ  и предлагает
попить кваску. ‘адимсЯ  на сдобно желтеющие пеньки. Џтичий грай вокруг, лист
нарождаетсЯ,  по  сырому  логу,  окропленному  белыми  брызгами  доцветающих
ветрениц и синих хохлаток, тЯнет прохладой, освежает спину и лицо,  от речки
Ѓыковки, что рокочет внизу, доносит горьковатостью черемух, набравших  цвет.
ЌесмотрЯ на полдень, все еще там и сЯм поют соловьи, не выдохлись, не устали
петь  за  ночь.  ѓусто, сварливо  трещат  дрозды,  гонЯЯсь друг за  дружкой,
кукушка  вкрадчиво,  пробно кукует  в глуби лесов,  и  всЯкаЯ тварь,  всЯкое
существо подает  голос, заЯвлЯЯ о себе, и  если  не  голосом, так вон  вроде
рыжей бабочки -- нарЯдом своим удивлЯет либо  жужжанием  крыл, как  стригун,
кружащий  над  нами.  ’рава,   остро   поистыкавшаЯ  мокрый  лог,  устланный
прошлогодним  пегим листом,  и удивлЯть никого не хочет, она просто лезет на
свет, потому что  весна, и надо  ей  поскорее занЯть  свое  место  на земле,
вырасти, отшуметь, отцвести и успокоитьсЯ луковкой обновленного корнЯ.
     ЏарунЯ  распустила  платок,  молчит,  уронив  меж  колен руки,  побитые
топором, с крупно выступающими  костЯми. Љак у многих пожилых женщин, добрый
и усталый взглЯд направлен мимо всего, что есть поблизости, -- запредельное,
уже нездешнее успокоение и умиротворенность запали в ее душу, завладели ею.
     ‚друг, очнувшись,  начинает  ЏарунЯ  рассказывать о  том,  как в  войну
работала  на  лесозаготовках,   от  колхоза   посылали.  "’Яжело  было?"  --
"Ќичо-о-о, здороваЯ была. ќто  сейчас ноги  не держат.  Ќесла тут от соседки
решето с Яйцами, бух в сугроб -- все Яйца перебила, корова этакаЯ!"
     €дет  работа.  џ  таскаю  столбики  --  ЏарунЯ валитсЯ  под  столбиком.
Џеревожу ее в сучкорубы. Ћгромным острущим топором орудует ЏарунЯ, опасаюсь,
кабы сослепу  по ноге не тюкнула. ‚ очередной перекур отчего-то начинает она
вспоминать,  кто  жил  в  нашей  избушке  прежде,  и  памЯть ее  выхватывает
неожиданное; какой-то Љолька из нашей избы прЯталсЯ в  лесу, землЯнка у него
там была, ночами он  тащил  со дворов  съестное.  Ћднажды  застукали  его  в
белкановской бане, отстреливатьсЯ  взЯлсЯ, его ранили в  голову. Џо  Ѓыковке
вели кровищей  залитого.  ‚се люди, от  мала  до  велика, на улицы высыпали.
‘трелки, уводившие дезертира, сказали Џаруне: "Ќе смотри, деушка!"
     ђассказала и рассказала случай  из  жизни, сама-то она никогда и ничего
не скрывала от людей -- ни крошки хлеба, ни  мысли дурной ли, хорошей  ли --
все, что знала, делала, -- ведали люди,  и до сих пор не может  она  понЯть,
почему прЯталсЯ от людей этот Љолька, почему утерЯл сам себЯ и жизнь свою?
     „оцветает черемуха по  Ѓыковке; купава на солнцепеках и широких полЯнах
желтыми лепестками плачет; первоцвет сорит семенем на траву;  давно облетела
и  незаметной сделалась  синЯЯ медуница; запексЯ  алый  цвет дикого горошка;
саранки  высунулись  из  кустов  утиными  клювами,   готовыми  вот-вот  Ярко
открытьсЯ; по склонам марьины кореньЯ вспыхнули; землЯника бородавкой Ягодки
из сухого цветка  глЯдитсЯ; шиповник розово набух; папоротники в лесах пышно
распрЯмлЯютсЯ;  заливные  луга  сплошь  высохли,  густотравьем покрылись;  в
шишечках  трав раньше  всего у ромашек,  змеевика и гвоздики  накипал летний
неторопливый цвет.
     “зенькое зеленое разложье разделило весну с летом.
     ‚ Ѓыковке притихло. “правились жители с огородами. ’олько долго и  тихо
светитсЯ  окошко  в  халупке бабушки  „аши  --  глЯнешь на  него,  и  сердце
сдвинетсЯ  на  теплое  место.  Ѓабушка  „аша  -- здешний  лекарь,  прокурор,
просветитель, наставник -- словом, тот многоликий,  многоглазый и многорукий
человек, без которого ни одно русское селение обойтись не может. ‘ Џаруней у
бабушки „аши давнЯЯ и неспокойнаЯ дружба: жить они одна без другой не могут,
но "всю дорогу" конфликтуют.
     ѓлЯжу Я  на заречный огонек, в котором две  старые женщины  неторопливо
сейчас попивают чаек  и толкуют о своих невидных миру делах, и думаю  о том,
что мы много рассуждаем  о назначении человека, о полезности  его в жизни и,
кажетсЯ, несколько  усложнили  и продолжаем усложнЯть  простые, как  хлеб  и
землЯ, истины, скорее, даже не мы, а те, кто высокими  рассуждениЯми  как бы
выдает  себе  право  на  лень,  безделье  и  пустопорожность,  вот-де,  если
потерЯетсЯ  космонавт в лесу,  Я,  не щадЯ  жизни,  ринусь его  искать;  или
обгорит герой на  пожаре -- Я хоть кожу,  хоть кровь ему.  Ђ уж "если завтра
война"...
     Љосмонавты терЯютсЯ в лесу редко, герои обгорают тоже не каждый день, а
войны,  даст Ѓог, не будет, и не  надо  ее.  „лЯ  деланиЯ добра, длЯ желаниЯ
помочь людЯм совсем не  требуетсЯ таких потрЯсений, как война.  Ќе лучше ли,
не  проще  ли  все делать  без  лишних  слов,  без  болтовни,  приучатьсЯ  с
малолетства самим и  приучать к тому же своих детей всегда помогать ближнему
своему, на  первый случай хотЯ  бы соседу.  Џусть площадкой  длЯ утверждениЯ
человека, нравственной основой его жизни будет сама  жизнь, но не убийство и
кровопролитие.  “ж если ЯвитсЯ необходимость, тогда  другой разговор, а пока
такой необходимости нет, сама естественнаЯ жизнь дает постоЯнные возможности
творить добро, быть там, где ты сейчас  необходим, и с теми,  кому нужен.  Љ
счастью  длЯ  всех   нас,  добро   пока  еще   не   знает  отдельных   мест,
комфортабельных  высот и сфер, оно всюду  одной масти, вкуса и смысла -- оно
доброе, добро, оно  существует длЯ того, чтобы  легче  было  жить людЯм, оно
очищает  человека от зависти, скверны,  гасит  в нем стремление  к  насилию.
Џоэтому у добра  и не должно быть никаких кулаков, добро с  кулаками  -- это
все равно что родник с расплавленным свинцом.  Џользу  же принесть и прожить
жизнь с  пользой длЯ людей можно везде, как  видите,  даже в  тихой  и малой
деревеньке Ѓыковке.

     ‚  середине  маЯ  прилетела ласточка, котораЯ  давно живет  на  чердаке
Џаруниной избы, никого туда не допускаЯ. ќтакаЯ чистюлЯ и хлопотуньЯ, однако
весьма строптиваЯ характером; когда ни  послушает  ЏарунЯ -- все вскрикивает
ласточка недовольно  на  мужа и детей, а дети такие  смирные  да  послушные,
сидЯт  тесно в  гнездышке, прилепленном к  слеге,  маму  с кормом ждут,  как
завидЯт человека -- зажмурЯтсЯ, головки утЯнут, мертвыми прикинутсЯ.
     Ћтчего-то нынче ласточка Явилась одна, пощебетала день на  чердаке и на
жердЯх  городьбы  да  и  подалась искать друга  жизни.  ’рагедиЯ  ли в  пути
постигла супружескую пару,  отбил ли кто у ласточки мужа, не  выдержал ли он
ее сварливости и пустилсЯ "налево" -- ведь что в народе, то и в природе!
     ‚  скворечнике поЯвились  скворчата,  мать с  папой от  темна до  темна
мечутсЯ  по  окрестностЯм в поисках корма. ‚  прошлом  году скворец  ЯвлЯлсЯ
холостой,  трещал,  свистел,  хорохорилсЯ все лето, этакий хахаль  в темном,
угольно-сверкающем  фраке.  Њного особ набивалось дружить  с  ним,  и  он на
короткое времЯ впускал приглЯнувшуюсЯ скворчиху к себе, нырЯл  следом за нею
в скворечник. Њинуту-другую скворечник лихорадочно вздрагивал,  болталсЯ,  и
тут  же  кавалер  надменно вышвыривал в  круглую  дырку  домика возмущенную,
стрекочущую, взъерошенную сожительницу.
     —то за  напасть такаЯ?  ‚ прошлое  лето -- одинокий скворец.  Ќынче  --
ласточка. —ерез  неделю  после прилета ласточки поЯвились стрижи. ‚есь вечер
они носились кругами низко над Ѓыковкой, сплошь черные, лишь по животу ровно
бы присыпанные золой. ‘ таким текуче выстроенным, стремительным телом, что и
сравнить-то их  не  с  кем, разве что  с  соколом, он один, кстати, только и
способен догонЯть стрижей в полете. ‚озле Ѓыковки стрижи не живут, здесь нет
высоких гор, нет  строений под небо, но по прилете и  перед отлетом какой-то
непонЯтный людЯм ритуал справлЯют высокие и загадочные птицы, без визга, без
суеты реЯ над холмами.
     ‚ чашечке лесного  пнЯ у дроздихи поЯвились птенцы. ‘удЯ  по тому,  как
тревожно взмывает с полЯ чибис, кричит, вихлЯетсЯ, пищит и, отозвав человека
в сторону, удовлетворенно ронЯет: "Џо-куррр-рим!" -- поЯвилось потомство и у
него. ЏеньЯ и щебета в  окрестных  лесах убавилось -- наступило времЯ рожать
земле и всему живому на ней. ’олько соловьи все щелкали да заливались, когда
и птенцов они высиживать успевают?!
     ‚ эту пору Явилась на пасеку медведица с медвежонком, и собака Џарушки,
сторожившаЯ пасеку ночами, вступила в сраженье. ђев большой был в лесу, крик
и  вой.  Њедведица,  едва  отбив  родное  дитЯ,  отступила.  Ќе  первый  раз
покушаютсЯ медведи на совхозную пасеку. Љогда у Џаруни еще не  было  ’узика,
выломал медведь  ограду, крышку с ульЯ снЯл и орудует в нем. ‚ышла ЏарунЯ из
избушки  и видит: мужик  на пасеку забралсЯ! "—то  это вы  себе  позволЯете,
молодой человек?" -- вежливо спросила ЏарунЯ  и хотела продолжить  в  том же
укоризненном тоне, мол, такой здоровый, трудоспособный, а воруете!..
     Њедведь из  ульЯ морду вынул  и  оторопел.  ЏарунЯ тоже  обмирать  было
начала, да вспомнила, что на посту она и боЯтьсЯ ей не пристало  --  хлобысь
из  переломки по медведю пЯтым  номером  дроби.  ‚зревел  косолапый,  рванул
напролом,  прЯсло  ограды  на себе нес  с  версту, орал  лихоматом, каталсЯ,
нащипало дробью-то!  ‘ тех  пор  на пасеку  никто не совалсЯ, однако  вокруг
похаживали,  поплЯсывали,  принюхивались косолапые, и  вот ‘ЂЊЂ  Явилась  за
медком! Ќо Џаруне  ничего не страшно, ’узик за нею по пЯтам ходит, она с ним
разговаривает,   поругивает  иной  раз,  он  в  глаза   ей  глЯдит,  хвостом
повиливает. Џосле схватки с медведицей ЏарунЯ вовсе журить ’узика перестала,
сахарком его балует. Њолодец! ѓерой! ‡аслужил лакомство!

     Ћднажды ЏарунЯ пошла в  соседнее село и купила там поросенка. Љупила и,
благословЯсь,  отправилась  домой.   Џоросенок  Џаруне   попалсЯ  егозистый,
визгливый, все возилсЯ в мешке, долбил ногами в спину хозЯйке и орал на весь
лес. ЏарунЯ вела беседу с поросенком,  призывала  его  к  порЯдку, пробовала
даже запеть: "Ѓазар большой, купил поросенка, всю дорогу целовал, думал, что
девчонка". Ќо поросенку не поглЯнулась песнЯ: "“й-уй-зю-у-у!" --  возмущенно
взвизгивал он.  "Ќу, не буду, не буду", --  успокоила его  ЏарунЯ. Џоскольку
пЯть верст -- путь длинный  и  с  поклажей нелегкий, ЏарунЯ имЯ поросенку от
нечего делать придумала -- Џутик.
     „олго  ли,  коротко  ли  шла ЏарунЯ,  а  уже завечерело.  ‘тала  ЏарунЯ
переходить  через речку  Ѓыковку  по  двум жердЯм, перекинутым с  берега  на
берег, и, взбодрЯЯ себЯ, завела беседу: "‚от через речку переберемсЯ, Џутик,
и дома будем. џ тебе  молочка дам, а себе похлебку разогрею. Џоедим  и спать
уложимсЯ: Я на кровать, ты в подпечье..."
     "€-и-и-зю-у-у-у!" -- ответил поросенок и брыкнулсЯ в мешке.  "ќво, эво!
-- шатнулась на жердЯх ЏарунЯ.  -- џ эть эдак упаду! ѓоворю тебе, Џутик, дом
скоро. ‚он  уж  крышу  видно, и ты смирно  сиди, не ронЯй менЯ..." ‡акончить
назидание  не довелось -- Џутик так брыкнулсЯ в мешке, что зашаталась ЏарунЯ
и рухнула в  холодные воды  Ѓыковки. Њешок она при этом выпустила и поначалу
хватала руками вокруг,  да уж больно холодна вода-то. €, сказав: "Ђ, подь ты
к чемару!" -- побрела на берег.
     ‚ыбравшись на сухое,  ЏарунЯ  прислушалась  --  нигде никакого  голосу.
"Џутик!  ѓде-ка ты? -- несмело позвала она. -- Џутик! Ђ, Џутик! -- повторила
тревожней.  -- Џуу-ути-ик!" -- заорала ЏарунЯ и ринулась обратно в речку. Ќа
корЯге она нашла  мокрый мешок и хотела уж завыть  в голос по утопшему,  как
почудилось  ей, что в прибрежном ольховнике, смородиннике ли кто-то хрюкнул.
ЏарунЯ замерла. •рюк повторилсЯ, и тогда, крадучись, полезла она в кусты, но
Џутик не  подпускал  хозЯйку,  отступал  в глушь.  ЏарунЯ  ринулась  за  ним
напролом, чтобы упасть на поросенка, придавить  его собою да и заграбастать.
€ ринулась, и упала, но только ушиблась об пенек.
     Њеж тем вовсе смерклось, хрюк поросенка отдалилсЯ в чащобу, и ЏарунЯ не
выдержала, плюнула:  "‚от  на тебЯ, на окаЯнного!" --  и подалась  к бабушке
„аше сушитьсЯ.
     ‡алезла  на  печь  ЏарунЯ,  слезами  уливаетсЯ.  "—его  ревешь-то?"  --
спросила бабушка „аша. "Џутика жалко". -- "Ђ пошто оставила?" -- "‘бежал он,
сбежал-ал, как  дезертир какой. ѓде вот он  сейчас, горюшко?  Ќочь на дворе,
темь..."
     —уть  свет поднЯлись  старые женщины и отправились на  поиски  Џутика к
переходу через речку.  Ђ  там содом на всю округу.  ‘обака пасечника с  цепи
сорвалась, на кого-то  лает и  рычит. ђинулись  женщины к речке  и  зрЯт: на
берегу  мечетсЯ  взъерошенный,  до слюны  уже  озверевший кобелина;  в речку
загнанный, весь в грЯзи извоженный, с прокушенным ушком стоит на мели Џутик,
дрожит  от  страха  и  холода  да голода и  уж хрюкать  не может.  "Џу-утик!
ђодимо-ой! -- заблажила Џаруша и в  чем была опрокинулась с крутого берега в
воду, схватила поросенка и давай его целовать в пЯтачок: -- ќкой ты лешой!"
     ’равма ли психическаЯ подействовала, порода ли такаЯ выдалась, но Џутик
вырос  у Џаруни,  по определению быковских баб, совершенно  чокнутым. ‘тоило
подсвинку  вырватьсЯ  на  свет  Ѓожий,  как  ронЯл  Џаруню  наземь  и,  лихо
взвизгнув, брыкаЯ  Ядреным задом с хулиганисто завинченным хвостиком, мчалсЯ
напропалую, все на пути сокрушаЯ. …сли попадались огороды -- он смахивал или
проламывал  частокол, носилсЯ по грЯдам, ворвавшись во двор, хватал  на ходу
что попало и  жевал:  овощь так овощь, обутки  так обутки,  с грохотом ронЯл
возле колодца ведра, сшибал мотоциклы у ворот и ударЯлсЯ вдаль.
     "0-о-ой,  царица  небеснаЯ!  ‚се  разгромил!  --  хватались  за  головы
быковские женщины. -- Џлатить будешь, Џарушка, за огород!" € всем населением
бросались  за Џутиком в  погоню.  „а куда там! ђазве такого рысака догонишь!
‘анЯ-пасечник додумалсЯ настигать бродЯгу  на  мотоцикле. Ѓольшой спец  ‘анЯ
ездить без путей и дорог, по  горам и  колдобинам.  ЌасЯдет  ‘анЯ  на Џутика
мотоциклом,  загонЯет  его до устали,  после уж как пленного ведет к дому да
еще и пинков под зад Џутику отвешивает. Ћрет на всю округу Џутик, но следует
куда надо, а хозЯйка ЏарунЯ ему еще  и добавит вицей по заду-то, по толстому
да по розовому: "‚от тебе! Ђ вот тебе! Ќе бродЯжь!.."
     ‘коро Џутик, однако, освоилсЯ с техникой, дошел башкой своей удалой: по
лесу  мотоцикл ходить  не  может!  --  и  принЯлсЯ  сбегать в  леса. ‘утками
пропадал  в суземье.  ЏарунЯ  ищет его, зовет,  в  панику иной  раз  впадет,
скотина же непутнЯЯ, как вовсе проголодаетсЯ, заЯвитсЯ  к дому, развалитсЯ в
водомоине, зароетсЯ в прохладной грЯзной луже и  делает вид, будто никуда не
убегал.  "ќко!  ќко!  -- ругаетсЯ ЏарунЯ. --  ќко,  лешой,  развалилсЯ!  Љак
дирехтор какой!" -- "•урк-хурк",  -- в ответ. "‚се ты огороды разорил. ‹юдЯм
нету от  тебЯ  житьЯ...  џ  вон  заколоть  тебЯ  велю,  тогда  узнаешь!"  --
"•урк-хурк". --  "Ђ подь ты  к  лешому!" -- хлопает ЏарунЯ по  Ядреному заду
Џутика и отправлЯетсЯ налаживать ему еду.
     ‘коро картофель  взойдет, огородина всЯкаЯ. Ќаступит пора грЯды полоть,
овощь окучивать. Џаруню уж тогда в покое  не оставЯт,  нет-нет да кто-то  из
телЯтниц прибежит: "Џодмени  менЯ, ребенок заболел...", "Џодежурь за менЯ --
в  город  надо...",  "Џомоги  картошку  окучить,  дров  напилить,  за  сеном
съездить, телку отходить..."
     Ђ пока идет ЏарунЯ  из-за речки от бабушки „аши по старым лугам, сплошь
затЯнутым свербигой, сурепкой,  дикой редькой да пыреем, идет деревушкой,  в
которой улиц  уже нет, дома вразброс, по  отдельности, гнезда дворов заросли
травой,  саморостной черемухой. •рустЯт под  ногами Џаруни лопухи, чемерица,
дудки, обувь всЯ в желтой  пыли  от цветков  и в  белой  черемуховой  чешуе.
‘покойнаЯ, в себе притихшаЯ женщина, будто гребетсЯ веслами в тумане, широко
размахиваЯ руками.  Џриостановилась,  поднЯла  лицо  к  небу.  —то  она  там
увидела? —то-то хорошее. “лыбнулась и  погреблась дальше в гору догораживать
кому-то огород, может, дрова  пилить, может,  козу и кур своих кормить  либо
баню  топить,  любит она попаритьсЯ, кости  простуженные погреть. ‡а Џаруней
сонно тЯнетсЯ ’узик.
     €дет  трудоваЯ  женщина --  ЏрасковьЯ Ђлександровна  ‚оронова,  русскаЯ
крестьЯнка, и ждут ее дела, миру невидные, земные.
     <h2>Џродолжение к "Џаруне", дописанное самой жизнью</h2>
     “мерла ЏарунЯ  глухой порой  восьмидесЯтого  года. €  сколько лежала па
холодной  печи  --  никто не знает.  ѓородской  мужик,  обретающийсЯ  в моей
избушке, приехал  навестить деревенских, попроведать избу -- не увидел следа
к Џаруниной избушке.
     Њыши отъели у Џаруни нос и  уши, попортили  лицо, продырЯвили глазницы.
Љое-как снарЯдили вечную труженицу и увезли на кладбище, в соседнюю деревню,
где  под  пихтами и осинами  давно уже покоились и отдыхали все ее быковские
подружки.
     ‚месте им лучше. ‚месте им не тесно и спокойно.
     †ена моЯ,  бывшаЯ фронтовичка, ЊарьЯ ‘еменовна, узнав  о смерти Џаруни,
давЯсь слезами, сказала:
     -- ЃеднаЯ, беднаЯ Џаруша! Њожет, болела,  пить просила, а некому и воды
подать было...
     Ќаверное, это был единственный человек  на свете, который уронил  слезу
по Џаруне, пусть и кратко, на ходу оплакал ее.
     Њир праху твоему, русскаЯ женщина! ‚ечнаЯ  и светлаЯ  памЯть тебе! „уша
моЯ сочитсЯ слезами, когда Я думаю о тебе, вспоминаю тебЯ. Њир праху твоему!
Џрости нас,  живых, вечным прощением  -- мы не от зла и не  от дурости такие
равнодушные  и жестокие, мы от жизни такие. € еще неизвестно, какаЯ  кончина
постигнет нас и какаЯ памЯть за нами будет. Њожет, никакой не будет -- и это
возможно в наши дни.

     1977-- 1985

     ‚иктор  Ђстафьев.  ‘обрание  сочинений  в   пЯтнадцати  томах.  ’ом  8.
ЉрасноЯрск, "Ћфсет", 1997 г.