ще не было. ‚друг  грохнуло
над самой головой. џ подскочил и полез в глубь сеновала. ‚низу,  в стайке, с
насеста сшибло кур, они закудахтали. Љрышу осторожно, словно слепой  человек
голой подошвой ноги, пощупал дождь и, удостоверившись, что  крыша на месте и
Я под нею, заходил, зашуршал по тесу, обросшему мхом по щелЯм и желобкам.
     ЊенЯ отпустило. Љурицы  успокоились. Њолнии сверкали, свет на мгновение
вспыхивал, и все означалось: сено, грабли, старые веники на шесте, отчетливо
выхватывало ласточек  в гнезде, спокойно спЯщих. € снова ка-ак дало€ снова Я
подскочил с постеленки, пыталсЯ зарытьсЯ в сено, снова сшибло с насеста кур,
и  они разом  заорали,  забазарили --  "ка-апру-ту-ту-какака". Ћдна  курица,
слышно было, летала по стайке, билась  в  стены и в углы, желала угодить  на
насест, но подруги ее, тесно сжавшиесЯ с вечера, сидели теперь вольно, какаЯ
к окошку головой  и задом к открытой двери, какаЯ наоборот -- задом к окошку
и головой к двери. Љак застал слепой, вЯжущий сон, так и сморились птахи. ’а
курица, что летала и "тпру-ту-ту" говорила, должно быть, уселась на пол.
     Љ грому, к молниЯм все притерпелись, да и удалЯлись  громы  и молнии за
горы. Џостращали всех: есть, мол, еще, есть небесные силы. и, если не будете
старших слушатьсЯ, в первую голову бабушку, так они  тут же ЯвЯтсЯ и покажут
"кузькину мать".
     „ождь размохнатилсЯ, загустел, будто шубой накрыл крышу и менЯ вместе с
нею.  ЏопадаЯ  на  сучок,  на  шлЯпку гвоздЯ,  на  ощепину ли, редкие  капли
выбивались из  все  заполнившего шептаниЯ,  трогали  струну,  натЯнутую  над
головой. „ышать стало легко. Ѓлиже  и свежее  сделалсЯ  запах веников, сухой
травы.  ‘ело,  подворье наше,  и  Я  вместо  с ними,  согласно  и  доверчиво
погружались в глубину ночи, наполненную черным пухом,  может, дрЯблой водой,
запаренной  вениками. Љорова  в стайке,  во времЯ  грозы переставшаЯ  валЯть
жвачку во  рту, переступила, вздохнула, пробно скрипнула  жвачкою,  еще  раз
вздохнули и зажевала, зажевала...
     Љакой спокойный, какой глубокий сон наступил всюду...
     Њне хотелось еще в сене пошарить, еще землЯнику сыскать, но в это времЯ
проем дверей заткнули навильником, сделалось темно,  и снова пошла работа до
седьмого пота.
     ’есней  и тесней становилось на  сеновале.  “трамбованное, затиснутое в
углу и к задней стене сено  набухало ввысь и уже задевало  веники, свешанные
попарно на слеги и жерди.  Љрыша  чем  дальше, тем уже,  и мы сшибали не раз
шапки о поперечины, шарили в темноте, отыскиваЯ их.
     Ќа самом верху,  там,  где  тес  крыши  сходилсЯ торцами, по  стропилам
лепились  гнезда  ласточек и  по  соседству  с  ними осиные пузыри.  џ залез
горЯчей рукой в луночку ласточкиного гнезда и почувствовал в ней снежок, под
ним мокрые перышки. ѓде  сейчас говоруньи ласточки? ’оскуют небось по своему
дому, по этому вот сараю, по нашему селу.
     џ  забылсЯ  на минуту и  услышал, как внизу,  под  нами,  хрупают  сено
вымотавшиесЯ за дорогу  кони. •рупают,  отфыркиваютсЯ,  переступают тЯжелыми
копытами.
     ‚низу, во дворе, началсЯ разговор:
     --  Ќу,  €ван,  лошадку  ты  отхватил!  Ћдной  рукой  ее  лупи,  другой
крестисЯ...
     -- Ќедаром говорЯт... лошадь за рекой купи.
     -- Ђ Я ее где купил-то, шорта? ‡а рекой, за горой, почти у кыргызов.
     -- Heт, робЯта,  --  вмешалась в разговор  бабушка, -- деньгами конЯ не
купишь, токо удачей...
     Ќа этом  и утешились, про коней  говорить перестали, на  сено  перешли.
Љольча-младший сказал:
     --  ‘ена  лесные, едкие,  хватило  бы  до весны. Ђ  ну,  как  прикупать
придетсЯ?
     -- Љупило притупило! -- снова вмешалась в разговор бабушка. -- ‘оломы с
заимки подвезем и обойдемсЯ. ‘ено стравить -- коров не доить...
     -- Ќа соломе да на пойле не лишка надоишь.
     -- Ќет, пойло не  бракуйте. Џойло  всему голова. ’око руками его ладить
надо, теплое чтобы, с отрубЯми. …сли оплосками поить, тогда, конешно...
     ‡авЯзалсЯ разговор, значит, работе  конец. „а  и полон  сеновал.  Њы  у
самой створки топчемсЯ.  Џод ноги нам швырЯют клоки сена, из  которых торчат
вилы, -- подскребают с саней. € хорошо это, славно, а то уж дух вон из нас с
Ђлешкой.
     € вот  сани  заведены под  навес, корова  водворена на  место.  Ѓабушка
граблЯми подобрала раскрошенное  по двору  сено, кинула  его лошади.  Њужики
составили вилы,  грабли, забрали  дохи и, постукиваЯ о  ступеньки катанками,
вошли в избу. Љатанки мерзло повизгивали, скользЯ на крашеном крыльце.
     ‚месте с мужиками в дом ввалилось  облако  холода и  ударилось в темные
углы. €зба полна чужого запаха от собачьих дох.  Ќо все  эти запахи  забивал
сквозной, всюду проникающий запах сена. „едушка обламывал сосульки с усов, с
бороды и  кидал их  под рукомойник.  Ѓабушка  сбросила  ему с  печи  старые,
пыльные  катанки. ’етка  ЂпронЯ  хлопотала  у стола, и  пока переодевались и
переобувались дедушка и Љольча-младший, на столе уже накрыто. Љольча-младший
полез было за кисетом, да бабушка заворчала:
     -- •ватит табачище-то  жрать натощак. ‡а стол  ступайте, потом и  жгите
зелье клЯтое сколь влезет!
     Њы уже за столом, в переднем углу оставили  место деду. ќто место свЯто
--  никто  не  имел  права  его занимать. Љольча-  младший  глЯнул  на  нас,
рассмеЯлсЯ:
     -- ‚идали, работнички-то уж начеку!
     ‚се со смехом усаживались, гремели табуретками и скамьЯми. €счез только
дед. Ћн возилсЯ на кухне, и нетерпение наше возрастало с каждой минутой.  Ћх
уж медлительный у нас  дед! €  говорит он пЯть или десЯть  слов на день. ‚се
остальное за него обЯзана говорить бабушка, так уж у них повелось.
     ‚от и дедушка. ‚ руках у него холщовый мешочек. Ћн медленно  запустил в
него  руку.  Њы с Ђлешкой подались вперед, не дышим. Ќаконец дедушка  достал
обломок белого калача и с улыбкой положил перед нами.
     -- ќто вам от зайца.
     џ  показал Ђлешке пальцами уши над  головой,  и он  расплылсЯ в улыбке:
понЯл -- это от зайца. Њы схватили калач. Ћн мерзлый, что камень. Џо очереди
пытались откусить от него хоть крошечку.
     -- Ђ это от лисы, -- подал дедушка наливную зарыжелую шаньгу.
     ЉажетсЯ, наступила вершина наших чувств и восторгов, но это еще не все.
„едушка еще  глубже залез рукою  к мешочек и долго-долго не вынимал подарок,
тихо улыбаЯсь в бороду, он хитровато поглЯдывал на нас.
     Ђ мы уж  и без того готовы. “ менЯ сердчишко сперва остановилось, потом
затрепыхалось, потом опЯть остано- вилось,  в глазах рЯбило от напрЯжениЯ. Ђ
дед томил. Ћх,  томил! "Ќу,  дедушка!  -- хотелось крикнугь. --  „а что же у
тебЯ там еще, что?" „ед  медленно выудил из  мешочка кусок вареного, стылого
мЯса, облепленного крошками, и торжественно протЯнул его:
     -- Ђ это от самого Њишки. Ћн там сено наше караулил.
     -- Ћт медведЯ?  -- вскочил Я. -- Ђлешка, это  от  медведЯ! Ѓу-бу-бу! --
показал Я  ему  и  надул щеки, насупил брови.  Ђлешка понЯл менЯ, захлопал в
ладоши -- у нас с ним одинаковое представление о медведе.
     ‹омаем  зубы,  грызем  мерзлый  калач, шаньгу, мЯсо,  оттаиваем  лесные
подарки  Языком,  ртом,  дыханием.  ‚се   дружелюбно  поглЯдывают  на   нас,
подшучивают   и  вспоминают  свое   детство.  €   только  бабушка  несердито
выговаривает деду:
     -- Џотеху потом бы отдал. ЋстанутсЯ без ужина. „а, мы так и не поели --
некогда  было  и  не  хотелось  вроде бы. ‘  замусоленным  огрызком калача и
плиточкой шаньги залезли мы на полати. Ќа печке сегоднЯ спит дедушка -- он с
холода. џ  держал  в  руке  холодный, постепенно раскисающий кусочек калача,
Ђлешка --  кружок  шаньги.  Њы  смеЯлись,  толкали друг дружку,  пугаЯ  один
другого лесом, медведем. Џолати под нами прогибались, тесины ходуном ходили,
но никто на нас не кричал  -- все  уморились, на  морозе напеклись и  крепко
спали.
     “снули и мы с братаном в обнимку.  ‘нились  нам в ту зимнюю, тихую ночь
дивно-дивные сны.


     ‚иктор  Ђстафьев.  ‘обрание  сочинений   в  пЯтнадцати  томах.  ’ом  4.
ЉрасноЯрск, "Ћфсет", 1997 г.


        Љонь с розовой гривой


     Ѓабушка  возвратилась от  соседей  и  сказала  мне,  что  левонтьевские
ребЯтишки собираютсЯ на увал по землЯнику, и велела сходить с ними.
     --  Ќаберешь туесок. џ повезу свои Ягоды  в  город, твои  тоже продам и
куплю тебе прЯник.
     -- Љонем, баба?
     -- Љонем, конем.
     ЏрЯник  конем! ќто  ж мечта всех  деревенских малышей.  Ћн белый-белый,
этот конь. Ђ грива у него розоваЯ, хвост розовый, глаза розовые, копыта тоже
розовые.
     Ѓабушка никогда не позволЯла  таскатьсЯ с кусками хлеба. …шь за столом,
иначе будет  худо. Ќо прЯник -- совсем другое  дело. ЏрЯник можно сунуть под
рубаху, бегать и слышать, как конь лЯгает копытами в голый живот. •олодеЯ от
ужаса -- потерЯл, -- хвататьсЯ за рубаху и со счастьем убеждатьсЯ -- тут он,
тут конь-огонь!
     ‘  таким конем сразу  почету сколько,  вниманиЯ! ђебЯта левонтьевские к
тебе  так  и этак  ластЯтсЯ,  и  в  чижа  первому  бить  дают, и  из рогатки
стрельнуть,  чтоб только  им  позволили потом откусить от конЯ  либо лизнуть
его. Љогда даешь  левонтьевскому ‘аньке или ’аньке откусывать,  надо держать
пальцами  то  место, по  которое откусить  положено, и держать крепко, иначе
’анька или ‘анька так цапнут, что останетсЯ от конЯ хвост да грива.
     ‹евонтий,  сосед  наш, работал на бадогах  вместе с  Њишкой Љоршуковым.
‹евонтий заготовлЯл лес на  бадоги, пилил его, колол и сдавал на известковый
завод, что был супротив села, по  другую сторону  …нисеЯ. Ћдин раз  в десЯть
дней, а может, и в  пЯтнадцать -- Я  точно не  помню,  --  ‹евонтий  получал
деньги, и тогда в  соседнем доме, где были одни  ребЯтишки  и ничего больше,
начиналсЯ пир горой.
     ЉакаЯ-то  неспокойность,  лихорадка,  что  ли,  охватывала   не  только
левонтьевский дом, но и  всех соседей. ђанним еще  утром  к бабушке забегала
тетка ‚асенЯ --  жена дЯди ‹евонтиЯ, запыхавшаЯсЯ,  загнаннаЯ,  с зажатыми в
горсти рублЯми.
     -- Љума! --  испуганно-радостным голосом восклицала  она. --  „олг-от Я
принесла! -- € тут же кидалась прочь из избы, взметнув юбкою вихрь.
     -- „а стой ты, чумоваЯ! -- окликала ее бабушка. -- ‘осчитать ведь надо.
     ’етка ‚асенЯ  покорно возвращалась, и, пока бабушка считала деньги, она
перебирала босыми  ногами, ровно  горЯчий конь, готовый  рвануть, как только
приотпустЯт вожжи.
     Ѓабушка считала обстоЯтельно и долго, разглаживаЯ каждый рубль. ‘колько
Я помню, больше  семи или  десЯти рублей из "запасу" на черный день  бабушка
никогда ‹евонтьихе не давала, потому как весь этот "запас" состоЯл, кажетсЯ,
из  десЯтки.  Ќо  и  при  такой  малой  сумме  заполошнаЯ ‚асенЯ  умудрЯлась
обсчитатьсЯ на рубль, когда и на целый троЯк.
     --  ’ы  как  же  с  деньгами-то  обращаешьсЯ,   чучело   безглазое!  --
напускалась бабушка на  соседку.  --  Њне  рупь, другому  рупь!  —то  же это
получитсЯ?
     Ќо ‚асенЯ опЯть взметывала юбкой вихрь и укатывалась.
     -- Џередала ведь!
     Ѓабушка еще долго поносила ‹евонтьиху, самого ‹евонтиЯ,  который, по ее
убеждению,  хлеба  не  стоил, а  вино  жрал,  била  себЯ  руками  по бедрам,
плевалась, Я подсаживалсЯ к окну и с тоской глЯдел на соседский дом.
     ‘тоЯл он сам собою, на просторе, и  ничего-то ему не мешало смотреть на
свет  белый  кое-как  застекленными  окнами  --  ни  забор,  ни  ворота,  ни
наличники,  ни  ставни.  „аже   бани   у  дЯди  ‹евонтиЯ  не  было,  и  они,
левонтьевские, мылись по соседЯм, чаще всего у нас, натаскав  воды и подводу
дров с известкового завода переправив.
     ‚ один благой  день, может быть, и вечер дЯдЯ ‹евонтий  качал  зыбку и,
забывшись, затЯнул песню морских  скитальцев, слышанную  в  плаваниЯх, -- он
когда-то был морЯком.

     Џриплыл по акиЯну
     €з Ђфрики матрос,
     Њалютку облизьЯну
     Ћн в Ящике привез...

     ‘емейство утихло, внимаЯ  голосу родителЯ,  впитываЯ очень  складную  и
жалостную песню.  ‘ело  наше, кроме улиц,  посадов и  переулков,  скроено  и
сложено еще и  попесенно -- у  всЯкой семьи, у фамилии была "своЯ", короннаЯ
песнЯ, котораЯ глубже и полнее выражала чувства именно этой и никакой другой
родни. џ и поныне, как вспомню песню "Њонах красотку полюбил", -- так и вижу
Ѓобровский переулок и всех бобровских, и  мураши у менЯ по коже  разбегаютсЯ
от потрЯсенности. „рожит,  сжимаетсЯ сердце от песни "шахматовского колена":
"џ у  окошечка  сидела, Ѓоже  мой,  а дождик  капал на  менЯ".  € как забыть
фокинскую, душу рвущую: "Џонапрасну  ломал  Я решеточку, понапрасну бежал из
тюрьмы, моЯ милаЯ, роднаЯ женушка у другого лежит на груди", или  дЯди моего
любимую: "Ћднажды в комнате уютной", или в памЯть о маме-покойнице, поющуюсЯ
до сих пор: "’ы скажи-ка мне, сестра..." „а  где же все и всех-то  упомнишь?
„еревнЯ большаЯ была, народ голосистый, удалой, и роднЯ в коленах глубокаЯ и
широкаЯ.
     Ќо все наши песни скользом пролетали над крышей поселенца дЯди ‹евонтиЯ
-- ни одна из них не могла растревожить  закаменелую душу боевого семейства,
и вот  на  тебе,  дрогнули  левонтьевские  орлы,  должно быть,  каплЯ-другаЯ
морЯцкой,  бродЯжьей крови  путалась в  жилах  детей,  и  она-то размыла  их
стойкость, и когда дети были сыты, не дрались и ничего не истреблЯли,  можно
было  слышать,  как  в  разбитые окна,  и распахнутые  двери  выплескиваетсЯ
дружный хор:

     ‘идит она, тоскует
     ‚се ночи напролет
     € песенку такую
     Ћ родине поет:
     "Ќа теплом-теплом юге,
     Ќа родине моей,
     †ивут, растут подруги

     € нет совсем людей..."

     „ЯдЯ  ‹евонтий  подбуровливал песню  басом,  добавлЯл в нее  рокоту,  и
оттого и песнЯ,  и  ребЯта,  и сам он  как бы менЯлись обликом,  красивше  и
сплоченней  делались, и текла тогда река жизни в этом  доме покойным, ровным
руслом. ’етка ‚асенЯ, непереносимой чувствительности  человек, оросив лицо и
грудь  слезьми,  подвываЯ в старый прожженный  фартук, высказывалась  насчет
безответственности  человеческой  --  сгреб  вот   какой-то  пьЯный  охламон
облизьЯнку, уташшыл ее с родины невесть зачем  и на  че? Ђ она вот,  беднаЯ,
сидит и тоскует все ночи напролет... €, вскинувшись, вдруг впивалась мокрыми
глазами в супруга  -- да уж не он ли, странствуЯ по белу свету,  утворил это
черно  дело?!  Ќе он ли  свистнул облизьЯнку? Ћн ведь пьЯный не ведает, чего
творит!
     „ЯдЯ ‹евонтий, покаЯнно  принимающий  все грехи, какие  только возможно
навесить на пьЯного человека,  морщил лоб, тужась понЯть:  когда и зачем  он
увез  из Ђфрики  обезьЯну?  €,  коли увез,  умыкнул животную,  то  куда  она
впоследствии делась?
     ‚есною левонтьевское  семейство  ковырЯло маленько  землю  вокруг дома,
возводило  изгородь из  жердей, хворостин,  старых  досок. Ќо  зимой все это
постепенно исчезало в утробе русской печи, раскорЯчившейсЯ посреди избы.
     ’анька левонтьевскаЯ так говаривала, шумЯ беззубым ртом, обо всем ихнем
заведенье:
     -- ‡ато как тЯтька шурунет нас -- бегишь и не запнешша.
     ‘ам  дЯдЯ   ‹евонтий  в  теплые  вечера  выходил  на  улицу  в  штанах,
державшихсЯ  на единственной  медной  пуговице  с  двумЯ  орлами,  в бЯзевой
рубахе,   вовсе  без   пуговиц.  ‘адилсЯ  на  истюканный   топором   чурбак,
изображавший крыльцо, курил,  смотрел, и если моЯ бабушка  корила его в окно
за безделье, перечислЯла  работу, которую он  должен  был, по ее  разумению,
сделать в доме и вокруг дома, дЯдЯ ‹евонтий благодушно почесывалсЯ.
     -- џ,  Џетровна, слободу  люблю!  --  и обводил рукою  вокруг  себЯ: --
•орошо! Љак на море! Ќишто глаз не угнетат!
     „ЯдЯ ‹евонтий любил  море, а Я любил его. ѓлавнаЯ цель  моей жизни была
прорватьсЯ в  дом  ‹евонтиЯ  после  его получки, послушать песню про малютку
обезьЯну  и,  если  потребуетсЯ, подтЯнуть могучему хору. “лизнуть не так-то
просто. Ѓабушка знает все мои повадки наперед.
     -- Ќечего куски выглЯдывать, -- гремела она. -- Ќечего этих пролетарьев
объедать, у них самих в кармане -- вошь на аркане.
     Ќо если мне удавалось ушмыгнуть  из дома и попасть к левонтьевским, тут
уж  все,  тут  уж  Я  окружен  бывал  редкостным  вниманием, тут  мне полный
праздник.
     --  ‚ыдь  отсюдова!  --  строго  приказывал  пьЯненький  дЯдЯ  ‹евонтий
кому-нибудь из своих парнишек. € пока кто-либо из них неохотно вылезал из-за
стола,  поЯснЯл  детЯм свое строгое  действие  уже  обмЯкшим голосом: --  Ћн
сирота, а вы всешки при родителЯх! -- €, жалостно глЯнув на менЯ, взревывал:
--  Њать-то  ты хоть  помнишь ли?  -- џ  утвердительно  кивал. „ЯдЯ ‹евонтий
горестно облокачивалсЯ на руку, кулачищем растирал по лицу слезы, вспоминаЯ;
--  Ѓадоги с ней  по  один  год кололи-и-и! -- € совсем уж разрыдавшись:  --
Љогда ни придешь... ночь-полночь... пропа... пропащаЯ  ты  голова, ‹евонтий,
скажет и... опохмелит...
     ’етка ‚асенЯ, ребЯтишки  дЯди ‹евонтиЯ  и Я вместе с  ними ударЯлись  в
рев, и  до  того становилось  жалостно  в избе, и  такаЯ  доброта охватывала
людей, что все-все высыпалось и вываливалось на стол и все наперебой угощали
менЯ.  и сами ели уже  через  силу, потом  затЯгивали песню, и  слезы лились
рекой, и горемычнаЯ обезьЯна после этого мне снилась долго.
     Џоздно вечером либо совсем уже ночью  дЯдЯ ‹евонтий  задавал один и тот
же  вопрос:  "—то  такое  жисть?!"  Џосле  чего Я  хватал прЯники,  конфеты,
ребЯтишки левонтьевские тоже хватали что попадало под руки и разбегались кто
куда.  Џоследней  ходу задавала ‚асенЯ, и бабушка моЯ привечала ее  до утра.
‹евонтий бил остатки стекол в окнах, ругалсЯ, гремел, плакал.
     Ќа  следующее утро он  осколками стеклил окна,  ремонтировал  скамейки,
стол  и,  полный мрака и раскаЯниЯ, отправлЯлсЯ на работу.  ’етка ‚асенЯ днЯ
через три-четыре  снова ходила  по соседЯм и уже не взметывала юбкою  вихрь,
снова занимала до получки денег, муки, картошек -- чего придетсЯ.
     ‚от с орлами-то дЯди ‹евонтиЯ и отправилсЯ Я по землЯнику, чтобы трудом
своим заработать прЯник. ђебЯтишки несли бокалы  с отбитыми краЯми,  старые,
наполовину изодранные  на растопку, берестЯные туески, кринки, обвЯзанные по
горлу бечевками,  у  кого  ковшики  без  ручек  были.  Џарнишки  вольничали,
боролись,  бросали  друг  в  друга   посудой,  ставили  подножки,  раза  два
принимались  дратьсЯ, плакали, дразнились. Џо пути  они заскочили  в  чей-то
огород,  и,  поскольку  там  еще  ничего   не  поспело,   напластали  беремЯ
луку-батуна, наелись до зеленой слюны, остатки побросали. Ћставили несколько
перышек  на  свистульки.  ‚ обкусанные перьЯ  они  пищали, приплЯсывали, под
музыку шагалось нам  весело, и  мы скоро пришли на  каменистый увал. ’ут все
перестали  баловатьсЯ,  рассыпались  по  лесу   и  начали  брать  землЯнику,
только-только еще поспевающую, белобокую, редкую и потому особенно радостную
и дорогую.
     џ брал старательно и скоро покрыл дно аккуратненького туеска стакана на
два-три.  Ѓабушка  говорила:  главное  в Ягодах  --  закрыть  дно  посудины.
‚здохнул  Я с облегчением и стал собирать землЯнику скорее, да  и попадалось
ее выше по увалу больше и больше.
     ‹евонтьевские ребЯтишки сначала ходили  тихо.  ‹ишь позвЯкивала крышка,
привЯзаннаЯ  к медному  чайнику. —айник  этот был  у  старшего  парнишки,  и
побрЯкивал он, чтобы мы слышали, что старшой  тут, поблизости, и боЯтьсЯ нам
нечего и незачем.
     ‚друг крышка чайника забренчала нервно, послышалась вознЯ.
     --  …шь, да? …шь, да? Ђ  домой ч…?  Ђ домой  ч…? -- спрашивал старшой и
давал кому-то тумака после каждого вопроса.
     -- Ђ-га-га-гааа! -- запела ’анька. -- анька шажрал, дак ничо-о-о...
     Џопало  и ‘аньке.  Ћн  рассердилсЯ, бросил посудину и свалилсЯ в траву.
‘таршой брал,  брал Ягоды да и задумалсЯ:  он длЯ дома стараетсЯ, а  те вон,
дармоеды, жрут Ягоды либо вовсе на траве валЯютсЯ. Џодскочил старшой и  пнул
‘аньку еще раз. ‘анька взвыл, кинулсЯ на старшого. ‡азвенел чайник, брызнули
из него Ягоды. ЃьютсЯ братьЯ богатырские, катаютсЯ по  земле, всю  землЯнику
раздавили.
     Џосле  драки  и  у  старшого  опустились  руки.  ЏринЯлсЯ  он  собирать
просыпанные, давленые Ягоды -- и в рот их, в рот.
     -- ‡начит, вам можно, а мне, значит, нельзЯ! ‚ам можно,  а мне, значит,
нельзЯ? -- зловеще спрашивал он, пока не съел все, что удалось собрать.
     ‚скоре  братьЯ  как-то незаметно  помирились,  перестали  обзыватьсЯ  и
решили спуститьсЯ к ”окинской речке, побрызгатьсЯ.
     Њне тоже хотелось к речке, тоже бы побрызгатьсЯ, но Я не решалсЯ уйти с
увала, потому что еще не набрал полную посудину.
     --  Ѓабушки Џетровны  испугалсЯ! ќх ты!  -- закривлЯлсЯ ‘анька и назвал
менЯ  поганым  словом. Ћн  много  знал таких  слов.  џ тоже  знал,  научилсЯ
говорить их у левонтьевских ребЯт, но боЯлсЯ,  может, стеснЯлсЯ  употреблЯть
поганство и несмело заЯвил:
     -- ‡ато мне бабушка прЯник конем купит!
     -- Њожет, кобылой? -- усмехнулсЯ ‘анька, плюнул себе  под ноги и тут же
что-то смекнул; -- ‘кажи уж лучше -- боишьсЯ ее и еще жадный!
     -- џ?
     -- ’ы!
     -- †адный?
     -- †адный!
     -- Ђ хочешь,  все Ягоды съем? -- сказал Я это и сразу покаЯлсЯ,  понЯл,
что  попалсЯ  на уду. €сцарапанный, с  шишками на  голове  от драк  и разных
других причин, с цыпками на руках и ногах, с  красными окровенелыми глазами,
‘анька был вреднее и злее всех левонтьевских ребЯт.
     -- ‘лабо! -- сказал он.
     -- Њне слабо!  -- хорохорилсЯ Я,  искоса глЯдЯ в туесок. ’ам  было Ягод
уже выше середины. -- Њне слабо?! -- повторЯл Я гаснущим голосом и, чтобы не
спасовать, не струсить, не опозоритьсЯ, решительно вытрЯхнул Ягоды на траву:
-- ‚от! …шьте вместе со мной!
     Ќавалилась левонтьевскаЯ орда, Ягоды  вмиг исчезли. Њне досталось всего
несколько  малюсеньких,  гнутых Ягодок  с прозеленью. †алко  Ягод.  ѓрустно.
’оска на сердце -- предчувствует оно встречу с бабушкой, отчет и расчет.  Ќо
Я напустил на себЯ отчаЯнность, махнул на все рукой -- теперь уже все равно.
џ мчалсЯ вместе с левонтьевскими ребЯтишками под гору, к речке, и хвасталсЯ:
     -- џ еще у бабушки калач украду!
     Џарни поощрЯли менЯ,  действуй,  мол, и не  один  калач неси, шанег еще
прихвати либо пирог -- ничего лишнее не будет.
     -- ‹адно!
     Ѓегали  мы по  мелкой  речке,  брызгались  студеной водой, опрокидывали
плиты и руками ловили подкаменщика -- пищуженца. ‘анька ухватил эту  мерзкую
на вид рыбину, сравнил ее со  срамом, и мы растерзали пищуженца на берегу за
некрасивый  вид.   Џотом   пулЯли  камни  в  пролетающих   птичек,  подшибли
белобрюшку.  Њы отпаивали ласточку водой, но она пускала в речку кровь, воды
проглотить на могла и умерла,  уронив  головку. Њы похоронили беленькую,  на
цветочек похожую птичку на берегу, в гальке и скоро забыли о ней, потому что
занЯлись захватывающим, жутким делом:  забегали в устье холодной пещеры, где
жила  (это в  селе доподлинно знали) нечистаЯ сила.  „альше  всех  в  пещеру
забежал ‘анька -- его и нечистаЯ сила не брала!
     --  ќто  еще  ч…! --  хвалилсЯ  ‘анька, воротившись из пещеры.  -- џ бы
дальше побег, в глыбь побег ба, да босый Я, там змеев гибель.
     --  †меев?!  -- ’анька отступила от  устьЯ  пещеры  и  на всЯкий случай
подтЯнула спадающие штанишки.
     -- „омовниху с домовым видел, -- продолжал рассказывать ‘анька.
     -- •лопуша! „омовые  на чердаке живут да под  печкой!  -- срезал ‘аньку
старшой.
     ‘анька смешалсЯ было, однако тут же оспорил старшого:
     --  „ак тама какой домовой-то? „омашний.  Ђ тут пещернай. ‚ мохе  весь,
серай, дрожмЯ дрожит -- студено ему. Ђ домовниха худа-худа, глЯдит жалобливо
и стонет. „а менЯ  не подманишь, подойди только -- схватит  и  слопает. џ ей
камнем в глаз залимонил!..
     Њожет,  ‘анька и врал про домовых,  но все равно  страшно было слушать,
чудилось  -- вот  совсем  близко в  пещере кто-то все стонет, стонет. Џервой
дернула от худого места ’анька, следом  за  нею  и остальные  ребЯта  с горы
посыпались. ‘анька свистнул, заорал дурноматом, поддаваЯ нам жару.
     ’ак интересно и весело мы  провели весь день, и Я совсем уже  забыл про
Ягоды, но наступила пора возвращатьсЯ домой. Њы разобрали посуду, спрЯтанную
под деревом.
     -- ‡адаст тебе Љатерина Џетровна! ‡адаст! -- заржал ‘анька. -- џгоды-то
мы  съели!  •а-ха!  Ќарошно  съели•а-ха!  Ќам-то  ништЯк!  •а-ха!  Ђ тебе-то
хо-хо!..
     џ  и  сам знал,  что  им-то, левонтьевским, "ха-ха!",  а мне  "хо-хо!".
Ѓабушка моЯ, Љатерина Џетровна,  не тетка  ‚асенЯ, от нее враньем, слезами и
разными отговорками не отделаешьсЯ.
     ’ихо  плелсЯ Я  за левонтьевскими ребЯтами из лесу. Ћни  бежали впереди
менЯ гурьбой, гнали  по дороге ковшик без ручки.  Љовшик звЯкал, подпрыгивал
на камнЯх, от него отскакивали остатки эмалировки.
     -- ‡наешь ч…? -- проговорив с братанами, вернулсЯ  ко мне ‘анька. -- ’ы
в туес травы  натолкай, сверху Ягод  --  и готово дело! Ћй,  дитЯтко мое! --
принЯлсЯ с  точностью  передразнивать мою  бабушку ‘анька.  --  Џособил тебе
воспо-одь, сиротинке, пособи-ил. -- € подмигнул мне  бес ‘анька,  и помчалсЯ
дальше, вниз с увала, домой.
     Ђ Я осталсЯ.
     “тихли  голоса  ребЯтни  под увалом,  за  огородами,  жутко  сделалось.
Џравда, село здесь слышно, а все же тайга, пещера недалеко, в  ней домовниха
с домовым, змеи кишмЯ кишат.
     Џовздыхал  Я, повздыхал, чуть было не всплакнул, но  надо было  слушать
лес,  траву, домовые из  пещеры не подбираютсЯ  ли. ’ут хныкать некогда. ’ут
ухо востро держи. џ рвал горстью  траву, а сам озиралсЯ по  сторонам.  Ќабил
травою туго туесок, на бычке,  чтоб к  свету ближе  и  дома  видать,  собрал
несколько горсток  Ягодок, заложил ими траву  -- получилось землЯники даже с
копной.
     --  „итЯтко ты мое! -- запричитала бабушка, когда Я, замираЯ от страха,
передал ей посудину.  --  ‚осподь тебе пособил, воспо-дь!  “ж  куплю  Я тебе
прЯник, самый большущий. € пересыпать Ягодки твои не стану  к своим, прЯмо в
этом туеске увезу...
     Ћтлегло маленько.
     џ  думал, сейчас  бабушка  обнаружит мое мошенничество,  даст  мне  что
полагаетсЯ, и уже приготовилсЯ к каре за содеЯнное  злодейство. Ќо обошлось.
‚се обошлось.  Ѓабушка унесла туесок в подвал, еще раз похвалила  менЯ, дала
есть, и Я подумал, что боЯтьсЯ мне пока нечего и жизнь не так уж худа.
     џ  поел,  отправилсЯ на улицу играть,  и там дернуло менЯ  сообщить обо
всем ‘аньке.
     -- Ђ Я расскажу Џетровне! Ђ Я расскажу!..
     -- Ќе надо, ‘анька!
     -- Џринеси калач, тогда не расскажу.
     џ пробралсЯ тайком в кладовку, вынул из ларЯ калач и принес его ‘аньке,
под рубахой. Џотом еще принес, потом еще, пока ‘анька не нажралсЯ.
     "Ѓабушку надул. Љалачи  украл! —то только будет?"  -- терзалсЯ Я ночью,
ворочаЯсь на полатЯх. ‘он не брал менЯ, покой  "андельский"  не снисходил на
мою жиганью, на мою варначью душу, хотЯ бабушка, перекрестив на ночь, желала
мне не какого-нибудь, а самого что ни на есть "андельского", тихого сна.
     -- ’ы чего там елозишь? -- хрипло спросила  из  темноты  бабушка.  -- ‚
речке небось опЯть бродил? Ќоги опЯть болЯт?
     -- Ќе-е, -- откликнулсЯ Я. -- ‘он приснилсЯ...
     -- ‘пи с Ѓогом! ‘пи, не бойсЯ. †изнь страшнее снов, батюшко...
     "Ђ что, если слезть с полатей, забратьсЯ к бабушке под одеЯло и все-все
рассказать?"
     џ прислушалсЯ. ‘низу доносилось трудное дыхание старого человека. †алко
будить, устала бабушка. …й рано вставать. Ќет уж, лучше Я не  буду  спать до
утра, скараулю бабушку, расскажу обо  всем: и  про туесок, и про домовниху с
домовым, и про калачи, и про все, про все...
     Ћт этого решениЯ мне стало легче, и  Я не заметил, как закрылись глаза.
‚озникла  ‘анькина  немытаЯ  рожа,  потом  замелькал  лес, трава, землЯника,
завалила она и ‘аньку, и все, что виделось мне днем.
     Ќа  полатЯх  запахло  соснЯком, холодной  таинственной  пещерой,  речка
прожурчала у самых ног и смолкла...


     „едушка  был на  заимке, километрах  в пЯти от села, в устье реки Њаны.
’ам у нас посеЯна полоска ржи, полоска овса и гречи да большой загон посажен
картошек.
     Ћ колхозах тогда еще только начинались  разговоры, и  селЯне  наши жили
пока единолично. “ дедушки на заимке Я любил бывать.  ‘покойно  у  него там,
обстоЯтельно,  никакого  утеснениЯ и  надзора,  бегай  хоть  до самой  ночи.
„едушка никогда и ни на кого не шумел, работал неторопливо, но очень уемисто
и податливо.
     Ђх, если бы заимка была ближе!  џ бы ушел, скрылсЯ. Ќо  пЯть километров
длЯ  менЯ  были  тогда непреодолимым расстоЯнием. € Ђлешки нет, чтобы с  ним
вместе умотать. Ќедавно приезжала тетка Ђвгуста и забрала Ђлешку с собой  на
лесоучасток, куда она поступила работать.
     ‘лонЯлсЯ Я, слонЯлсЯ по пустой избе и ничего другого не  мог придумать,
как податьсЯ к левонтьевским.
     -- “плыла Џетровна! -- ухмыльнулсЯ ‘анька и цыркнул слюной в дырку  меж
передних зубов.  “ него в этой дырке мог поместитьсЯ еще один зуб, и мы были
без ума от этой ‘анькиной дырки. Љак он в нее цыркал слюной!
     ‘анька  собиралсЯ  на  рыбалку, распутывал  леску. Њалые его  братьЯ  и
сестры толкались подле, бродили вокруг скамеек, ползали, ковылЯли на  кривых
ногах. ‘анька раздавал затрещины направо и налево --  малые лезли  под руку,
путали леску.
     --  Љрючка  нету,   --  сердито  буркнул   он,  --  проглотил,  должно,
который-то.
     -- Џомрет?
     -- ЌиштЯ-ак!  -- успокоил  менЯ  ‘анька.  --  ЏереварЯт.  “  тебЯ много
крючков, дай. џ тебЯ с собой возьму.
     -- €дет.
     џ помчалсЯ домой, схватил удочки, хлеба в карман сунул, и мы подались к
каменным бычкам, за поскотину, спускавшуюсЯ прЯмо в …нисей по-за логом.
     ‘таршого  дома  не было.  …го  взЯл с собой "на бадоги"  отец, и ‘анька
командовал напропалую. Џоскольку был он сегоднЯ старшим и чувствовал большую
ответственность, то уж не задиралсЯ зрЯ  и, мало того, усмирЯл "народ", если
тот начинал свалку.
     “ бычков ‘анька поставил удочки, наживил червЯков, поклевал на них и "с
руки" закинул лески, чтобы дальше закинулось, -- всем известно: чем дальше и
глубже, тем больше рыбы и крупней она.
     -- а! -- вытаращил глаза ‘анька, и мы покорно замерли.
     „олго  не  клевало.  Њы  устали  ждать,   начали  толкатьсЯ,  хихикать,
дразнитьсЯ. ‘анька  терпел, терпел  и  прогнал нас  искать щавель, береговой
чеснок, дикую редьку, иначе, мол, он за себЯ не  ручаетсЯ, иначе он всем нам
нащелкает.
     ‹евонтьевские  ребЯта умели пропитатьсЯ  "от земли",  ели все, что  Ѓог
пошлет,  ничем  не брезговали и  оттого  были краснорожие,  сильные, ловкие,
особенно за столом.
     Ѓез нас у ‘аньки в самом деле заклевало. Џока мы собирали пригодную длЯ
жратвы зелень, он вытащил двух ершей, пескарЯ и белоглазого ельчика. ђазвели
огонь  на  берегу. ‘анька  вздел  на  палочки  рыб,  приспособил их  жарить,
ребЯтишки окружили костерок и не спускали глаз с  жарева. "‘а-ань! -- заныли
они скоро. -- “ж изварилось! ‘а-ань!.."
     -- Ќ-ну, прорвы! Ќ-ну, прорвы! “жели не  видите, что ерш жабрами зеват?
’око бы слопать поскореича. Ђ ну как брюхо схватит, понос ешли?..
     -- Џонос у ‚итьки Љатерининого быват. “ нас не-эт.
     -- џ ч… сказал?!
     ‘молкли  орлы боевые. ‘ ‘анькой не  больно  турусы разведешь, он,  чуть
чего, и навтыкает.  ’ерпЯт  малые,  швыркают носами; норовЯт  огонь  пожарче
сладить. Ћднако терпеньЯ хватает ненадолго.
     -- Ќу, ‘а-ань, вон уж прЯмо уголь...
     -- Џодавитесь!
     ђебЯта сцапали палочки с жареной рыбой, разорвали на лету и на лету же,
постанываЯ от горЯчего,  съели их почти  сырыми, без соли и хлеба, съели и в
недоумении  оглЯделись:  уже?!  ‘только  ждали,  столько  терпели  и  только
облизнулись. •леб мой ребЯтишки тоже незаметно смолотили и занЯлись кто чем:
вытаскивали  из норок береговушек,  "блинали" каменными плиточками  по воде,
пробовали  купатьсЯ, но  вода была еще холоднаЯ, быстро выскочили из реки --
отогреватьсЯ у  костра. Ћтогрелись  и  упали в  еще  низкую  траву, чтоб  не
видать, как ‘анька жарит рыбу, теперь уже себе, теперь его  черед, и тут  уж
проси не проси -- могила. Ќе даст, потому как сам пожрать любит пуще всех.
     „ень был Ясный, летний. ‘верху пекло. ‚озле поскотины клонились к земле
рЯбенькие кукушкины  башмачки.  Ќа длинных  хрустких  стеблЯх  болтались  из
стороны в сторону синие колокольчики, и, наверное, только пчелы слышали, как
они   звенели.  ‚озле  муравейника  на  обогретой   земле  лежали  полосатые
цветки-граммофончики, и в голубые их рупоры совали головы шмели. Ћни надолго
замирали,  выставив  мохнатые  зады,  должно  быть,  заслушивались  музыкой.
Ѓерезовые листьЯ блестели, осинник сомлел от жары, соснЯк по увалам был весь
в  синем  куреве. Ќад …нисеем  солнечно  мерцало. ‘квозь  это  мерцание едва
проглЯдывали красные жерла известковых печей, полыхающих по ту сторону реки.
’ени скал  лежали недвижно на  воде, и  светом их размыкало, рвало в клочьЯ,
будто старое трЯпье. †елезнодорожный мост в городе, видимый из нашего села в
Ясную погоду, колыхалсЯ тонким кружевцем, и, если долго смотреть на него, --
кружевце истоньшалось и рвалось.
     Ћттуда, из-за моста, должна приплыть бабушка. —то только будет! € зачем
Я так сделал? ‡ачем  послушалсЯ левонтьевских?  ‚он  как  хорошо  было жить.
•оди, бегай, играй и ни о чем не думай. Ђ теперь что? ЌадеЯтьсЯ теперь не на
что. ђазве  что  на нечаЯнное  какое избавление. Њожет, лодка  опрокинетсЯ и
бабушка утонет? Ќет уж,  лучше  пусть не опрокидываетсЯ. Њама утонула.  —его
хорошего?  џ нынче  сирота.  Ќесчастный  человек.  € пожалеть  менЯ  некому.
‹евонтий только  пьЯный  жалеет  да еще дедушка --  и  все,  бабушка  только
кричит, еще нет-нет да поддаст -- у нее не задержитсЯ. ѓлавное, дедушки нет.
Ќа  заимке дедушка.  Ћн  бы не дал менЯ в обиду.  Ѓабушка и на него  кричит:
"Џотатчик! ‘воим всю жизнь потачил, теперь этого!.."
     "„едушка ты дедушка, хоть бы  ты  в баню мытьсЯ приехал, хоть бы просто
так приехал и взЯл бы менЯ с собою! "
     -- ’ы чего нюнишь? -- наклонилсЯ ко мне ‘анька с озабоченным видом.
     --  Ќичего-о-о! --  голосом  Я давал понЯть, что  это он, ‘анька, довел
менЯ до такой жизни.
     -- ЌиштЯ-ак!  -- утешил менЯ ‘анька. -- Ќе ходи домой, и все! ‡аройсЯ в
сено и  притаись. Џетровна видела у твоей матери  глаз приоткрытый, когда ее
хоронили.  ЃоитсЯ  -- ты тоже утонешь. ‚от  она как запричитает: "“тону-у-ул
мой дитЯтко, спокинул менЯ, сиротиночка", -- ты тут и вылезешь!..
     --  Ќе буду  так делать! -- запротестовал  Я. --  €  слушатьсЯ тебЯ  не
буду!..
     -- Ќу и лешак с тобой! Ћб тебе же стараютсЯ. ‚оЉлюнуло! “ тебЯ клюнуло!
     џ свалилсЯ  с Яра, переполошив береговушек в дырках, и  рванул  удочку.
ЏопалсЯ окунь. Џотом ерш. Џодошла рыба, началсЯ клев. Њы наживлЯли червЯков,
закидывали.
     --  Ќе перешагивай через удилище!  --  суеверно  орал ‘анька на  совсем
ошалевших  от восторга малышей и таскал, таскал рыбешек. Џарнишонки надевали
их на  ивовый прут, опускали в воду и кричали друг на дружку: "Љому говорено
-- не пересыкай удочку?!"


     ‚друг за ближним каменным бычком защелкали по дну  кованые шесты, из-за
мыса  показалась лодка.  ’рое  мужиков  разом  выбрасывали  из  воды  шесты.
‘веркнув  отшлифованными  наконечниками, шесты разом падали в воду, и лодка,
зарывшись по обводы  в реку,  рвалась  вперед, откидываЯ  на стороны  волны.
‚змах  шестов,  перекидка  рук,  толчок  -- лодка  вспрыгнула  носом,  ходко
подалась вперед. Ћна ближе, ближе. ‚от  уж  кормовой двинул шестом,  и лодка
кивнула в сторону  от наших  удочек. €  тут Я увидел сидЯщего на беседке еще
одного  человека. Џолушалок  на  голове,  концы  его  пропущены под мышки  и
крест-накрест завЯзаны  на спине. Џод  полушалком  крашеннаЯ в бордовый цвет
кофта.  ‚ынималась  эта кофта  из сундука по большим праздникам и  по случаю
поездки в город.
     џ рванул  от удочек к  Яру,  подпрыгнул,  ухватилсЯ  за траву,  засунув
большой палец ноги в норку. Џодлетела береговушка, тюкнула менЯ по голове, Я
с  перепугу  упал на комьЯ глины, подскочил  и  бежать  по  берегу, прочь от
лодки.
     -- ’ы куда! ‘той! ‘той, говорю! -- кричала бабушка.
     џ мчалсЯ во весь дух.
     -- џ-а-авишша, Я-авишша домой, мошенник!
     Њужики поддали жару.
     --  „ержи его!  -- крикнули из  лодки, и Я не заметил, как  оказалсЯ на
верхнем конце  села, куда и  одышка, всегда менЯ мучающаЯ, девалась! џ долго
отдыхивалсЯ  и  скоро обнаружил -- подступает  вечер  --  волей-неволей надо
возвращатьсЯ  домой.  Ќо  Я  не хотел  домой и на всЯкий  случай  подалсЯ  к
двоюродному братишке  Љеше,  дЯди ‚аниному сыну,  жившему здесь,  на верхнем
краю села.
     Њне повезло. ‚озле дЯди ‚аниного дома играли в лапту. џ ввЯзалсЯ в игру
и пробегал до темноты. ЏоЯвилась тетЯ ”енЯ, Љешкина мать, и спросила менЯ:
     -- ’ы почему домой не идешь? Ѓабушка потерЯет тебЯ.
     -- Ќе-е, -- ответил  Я как можно беспечнее.  --  Ћна  в  город  уплыла.
Њожет, ночует там.
     ’етЯ ”енЯ  предложила мне  поесть, и Я с радостью смолотил все, что она
мне дала, тонкошеий Љеша попил вареного молока, и мать ему сказала с укором:
     -- ‚се на молочке да на молочке. ѓлЯди вон, как ест парнишка, оттого  и
крепок, как гриб боровик. -- Њне поглЯнулась тети  ”енина  похвала, и Я  уже
тихо надеЯтьсЯ стал, что она менЯ и ночевать оставит.
     Ќо тетЯ ”енЯ порасспрашивала, порасспрашивала менЯ обо всем, после чего
взЯла за руку и отвела домой.
     ‚  нашей  избе уже  не  было  свету. ’етЯ  ”енЯ  постучала  к окно. "Ќе
заперто!" -- крикнула бабушка. Њы вошли в темный  и  тихий дом, где только и
слышалось  многокрылое  постукивание бабочек да  жужжание бьющихсЯ  о стекло
мух.
     ’етЯ  ”енЯ  оттеснила  менЯ  в  сени, втолкнула в  пристроенную к сенЯм
кладовку. ’ам была  налажена постель из половиков  и старого седла в головах
--  на  случай, если днем кого-то  сморит жара и ему  захочетсЯ  отдохнуть в
холодке.
     џ зарылсЯ в половик, притих, слушаЯ.
     ’етЯ ”енЯ  и  бабушка  о  чем-то разговаривали  в избе, но о  чем -- не
разобрать. ‚  кладовке пахло отрубЯми, пылью и сухой  травой,  натыканной во
все щели и под потолком. ’рава эта все чего-то пощелкивала  да потрескивала.
’оскливо  было  в  кладовке.  ’емень  была  густа,  шероховата,  заполненнаЯ
запахами  и  тайной жизнью.  Џод  полом  одиноко  и  робко  скреблась  мышь,
голодающаЯ из-за кота. € все потрескивали сухие травы да цветы под потолком,
открывали коробочки, сорили во тьму семечки,  два или три запутались  в моих
полосах, но Я их не вытаскивал, страшась шевельнутьсЯ.
     Ќа селе  утверждалась тишина, прохлада  и ночнаЯ  жизнь. “битые дневною
жарою собаки приходили в себЯ,  вылазили  из-под сеней,  крылец, из  конур и
пробовали голоса.  “  моста,  что  положен через  ”окинскую  речку, пиликала
гармошка.  Ќа мосту  у нас  собираетсЯ  молодежь,  плЯшет там, поет,  пугает
припозднившихсЯ ребЯтишек и стеснительных девчонок.
     “ дЯди ‹евонтиЯ спешно рубили дрова. „олжно быть, хозЯин принес чего-то
на варево. “ кого-то левонтьевские "сбодали" жердь? ‘корей всего у нас. …сть
им времЯ промышлЯть в такую пору дрова далеко...
     “шла тетЯ ”енЯ, плотно прикрыла дверь в сенках. ‚оровато  прошмыгнул ко
крыльцу кот. Џод полом стихла мышь. ‘тало совсем темно и одиноко. ‚  избе не
скрипели половицы, не ходила бабушка.  “стала. Ќе  ближний путь  в город-то!
‚осемнадцать верст, да  с  котомкой.  Њне  казалось, что, если Я буду жалеть
бабушку,  думать про  нее хорошо, она об этом  догадаетсЯ и все мне простит.
Џридет и  простит. Ќу разок и щелкнет, так что за  беда! ‡а  такое дело и не
разок можно...
     Ћднако  бабушка  не  приходила.  Њне  сделалось  холодно.  џ  свернулсЯ
калачиком и дышал себе на грудь, думаЯ про бабушку и про все жалостное.
     Љогда  утонула  мама,  бабушка  не  уходила  с берега,  ни  унести,  ни
уговорить ее всем  миром не могли. Ћна все кликала и  звала маму, бросала  в
реку  крошки  хлебушка,  серебрушки, лоскутки,  вырывала  из  головы волосы,
завЯзывала их  вокруг пальца и пускала по  течению,  надеЯсь задобрить реку,
умилостивить ѓоспода.
     ‹ишь  на шестые  сутки  бабушку,  распустившуюсЯ  телом,  почти волоком
утащили домой. Ћна, словно пьЯнаЯ, бредово что-то бормотала,  руки и  голова
ее почти доставали землю, волосьЯ на голове расплетались, висели  над лицом,
цеплЯлись за все и оставались клочьЯми на бурьЯнe. на жердЯх и на заплотах.
     Ѓабушка упала среди избы на голый пол,  раскинув руки, и так вот спала,
не раздетаЯ, в скоробленных  опорках,  словно  плыла  куда-то, не издаваЯ ни
шороха, ни звука,  и  доплыть не  могла. ‚  доме говорили шепотом, ходили ца
цыпочках,  боЯзно наклонЯлись  над бабушкой, думаЯ, что  она  умерла. Ќо  из
глубины бабушкиного нутра, через стиснутые зубы шел непрерывный стон, словно
бы  придавило  что-то  или  кого-то  там,  в  бабушке,  и  оно  мучилось  от
неотпускающей, жгучей боли.
     Ћчнулась  бабушка ото сна сразу, оглЯделась,  будто  после обморока,  и
стала подбирать волосы, сплетать их в косу, держа трЯпочку  длЯ завЯзки косы
в зубах.
     „еловито  и  просто  не  сказала, а выдохнула она  из  себЯ:  "Ќет,  не
дозватьсЯ мне  ‹иденьку, не  дозватьсЯ.  Ќе отдает  ее река.  Ѓлизко где-то,
совсем близко держит, но не отдает и не показывает..."
     Ђ мама  и была  близко. …е затЯнуло под сплавную бону против избы ‚ассы
‚ахрамеевны, она зацепилась косой за  перевЯзь бон  и моталась, моталась там
до тех пор, пока не  отопрели волосы и не оторвало косу. ’ак они и мучились:
мама в воде,  бабушка на берегу,  мучились страшной мукой неизвестно  за чьи
тЯжкие грехи...
     Ѓабушка  узнала и  рассказала  мне,  когда  Я  подрос,  чт