д  матерью не финтил, но умел
улавливать свой миг.  Ќо в общем и целом всЯ праздничнаЯ маета заканчивалась
полным  успокоением, дом  наших  соседей, набитый  до отказа  народом, будто
пароход  пассажирами,  клубЯ  дым трубой,  с воем,  шумом, криками  пер  без
остановок  дальше, в будущее, и капитан --  дЯдЯ ‹евонтий,  хозЯйски озреваЯ
родную "команду", горделиво отмечал: "Ќа корабле полный порЯдок!"


     ‚развалку, со жвачкой во рту, ‘анька ЯвлЯлсЯ ко мне и встрЯхивал брюхом
-- под  оттопыренной рубахой  негромко побрЯкивало.  Ѓабки  у него  всегда в
лохмотьЯх  неотопрелых  хрЯщей,  и ‘анька, когда  скучно, доставал  костЯшку
из-под рубахи, обрабатывал ее зубами, выгрызаЯ пленку из раздвоенной головки
панка иль  из  уха,  в дырке  которого маслЯнела хрЯщевина,  но зачистить до
лохматочка бабки  не мог даже такой зубастый прожора, как ‘анька,  и потому,
когда мы играли на первых проталинах в кон или в  сшибалку, его сырые рюхи и
панки скорее всего делались грЯзными и, случалось, шли в полцены.
     Љак успела заЯвить на свою голову ’анька левонтьевскаЯ, в приготовлении
студнЯ  бабушка моЯ, Љатерина Џетровна, была большим спецом. € немудрено: на
такую семьищу варивала!  Љости  в студне  у нее никогда не перепревали, но и
сырыми  их  бабушка  не  вынимала,  потому  и бабки  ЯвлЯлись  свету  голые,
крепенькие, ничего  в них  не отскакивало.  „ед за  долгую жизнь так наторел
рубить скотские ноги, что ни одной бабки топором не повреждал.
     ‚ доме  нашем осталсЯ один игрок -- Я, и мне бабок доставалось изрЯдно.
Ћднако был Я в игре  не  в  меру горЯч, азартен, долго не мог запомнить, что
выигрыш с проигрышем  в одних санЯх ездЯт, жульничать наловчилсЯ  не сразу и
потому продувалсЯ в пух и прах.
     Љто был искусник насчет бабок, так это наш Љеша. Љаждую бабку он красил
чернилами,  разведенными  из  химического  карандаша, или  розовой  краской,
которой  целаЯ бутылка когда-то и зачем-то  попала в дом дЯди ‚ани. ‘тавши с
возрастом смекалистей,  Љеша  наловчилсЯ  красить бабки  в  два  цвета --  в
фиолетовый и розовый. Љроме того, Љеша просверливал у панков донца и заливал
их свинцом. ’акие панки-биты шли за десЯть, а то и за двадцать бабок, потому
как выбиралсЯ длЯ заливки панок самый крупный и стойкий.
     ‡имой Љеша мастерил из  ивовых прутьев и  из  черемухи сани, гнул дуги,
шил сыромЯтные  шлеи,  хомуты  и, разукрасив упрЯжь  все в  те же два цвета,
полосками или сплошнЯком, запрЯгал "рысаков" в тройки, "рабочих  лошадей" по
одной и прицеплЯл  к санЯм за оброть молодых, "необъезженных жеребчиков"  --
свиные  или бараньи бабки.  ’ройка-панок под дугой, ноздри у  него  красные,
челка-лоб фиолетовый,  холки  пестрые. Џо  бокам  рюшки-хрюшки  или  паночки
поменьше корпусом. Њчит по  полу тройка, и Я, не владеющий никаким ремеслом,
бегаю сзади -- в мою обЯзанность входит кричать: "‰-е-го-го!"
     Љак жалко бывало мне Љешины бабки, когда, Явившись на полЯну, ставил он
их одну за другой и... проигрывал. —аще всего  мы собирались у платоновского
заплота или  возле  мангазины, потому как здесь раньше обнажались проталины.
Ћбутые  и  одетые  кто  во  что,  несколько  подотвыкшие друг  от  друга,  с
беленькими, еще не бывавшими в  битвах бабками  в карманах  и под  рубахами,
ребЯта  поначалу обнюхивались, показываЯ -- у кого сколько бабок накопилось,
затем, длЯ разгону, катали  рюшки  по  вытаЯвшей  травке, и  котораЯ  рюшка,
столкнувшись  с  другой, беспомощно  опрокидывалась плоским  брюшком кверху,
становилась добычей хозЯина бабки, взЯвшей верх. ђюха не каждый раз  падала,
как ей полагалось, случалось, она валилась набок, становилась на попа. когда
и  на  голову в  мочально спутанной, прелой  прошлогодней  траве. ‚спыхивали
споры, пока еще разрозненные, вЯлые, в драку не переходЯщие.
     Ќо вот кто-нибудь из  боевых, чаще всего самых неимущих парнишек ставил
пару рюшек, сзади них кавалером пристраивалсЯ панок.
     -- Ђ вот бабки!  Ђ вот кон! ’ут напарничек  нужон!  -- зазывал зачинщик
кона, ровно  бы ни  к кому не обращаЯсь, в то  же времЯ всех  будоража своим
боевым кличем.
     Ќапарничек-подставничек  знает, как себЯ вести. Ћн потретсЯ возле кона,
помнетсЯ,  поставит  пару  рюх и царапает затылок,  соображает,  ждет,  а ты
переживай: бабочки новенькие,  беленькие, ни разу еще на кон не  ставленные,
не битые, не колотые, вот они, под рубахой,  брюхо надуешь или трЯхнешьсЯ --
и заговорили, заворочались, телом твоим согретые,  родимые тебе, живые, а на
кон их  выставишь, так  неизвестно, что  с ними будет,  могут  к  тебе и  не
вернутьсЯ. •лестанет оголец-удалец панком, весь кон свалит, никому и ударить
больше не достанетсЯ...
     Ћднако  ж зачем-то они, бабки-то,  существуют?  ‚ставил их Ѓоженька или
еще кто  скотине  в  ноги,  люди придумали студень варить,  чтоб  эти  бабки
ослобонЯлись и к парнишкам попадали. Ѓез пользы и умысла до последних времен
никакаЯ кость никому и никуда  не засовывалась. ЉотораЯ длЯ еды, котораЯ длЯ
сугреву  и  улучшеньЯ  хода, котораЯ и длЯ потехи.  ‚зЯть ту же  бабку.  Ћна
только  с  виду бабка,  но  всмотрись  в  нее --  и  узреешь  лик,  подобный
человеческому. ђюшки  повЯжи платочком  --  точь-в-точь  старушки,  панок --
молодец!  “  иного вроде  и  картуз набекрень. ‚ игру идет не всЯкаЯ  бабка.
Ћгромной,  сплющенной  конской  бабкой  тешатсЯ  только  распоследние  люди,
недоумки  и  косопузаЯ малышнЯ,  еще ничего в жизни и в игре  не  смыслЯщаЯ,
капиталу своего не нажившаЯ. Љозьи, овечьи и поросЯчьи бабки  тоже  в кон не
идут --  мелки,  да  и  перепревают они  в  печах,  ими зуб  крепить хорошо,
схрумкать, как сахар -- и всЯ недолга!
     ‚  ход и оборот идут бабки только  от коров, нетелей и бычков. Ќо и тут
не всЯкаЯ бабка в кон. …сть бабки, при разделе поврежденные топором, у  иной
половина головы отхвачена либо  рыло,  у  которой жопка  отопрела  --  изъЯн
особенно  серьезный. …сть бабки убогие, косорылые  --  они такими вместе  со
скотиной  уродились.  ‘ловом,  средь  бабок   тоже  бывают   калеки,  уроды,
недоделки, они мало чего и стоЯт.
     ‚ нашем  селе кости  вывозились на  огороды  и полЯ --  длЯ  удобрениЯ.
†ирна,  смолиста землЯ  в наших  местах,  и  ее  надобно  сдабривать  золой,
костЯми, известкой. ‚есной бабки, словно солдатики, выскакивали из-под плуга
в борозду.  Ќам их собирать запрещалось, может,  кость  от больного, дохлого
скота? Ќо  мы нарушали запрет, и  никто ни  разу,  помнитсЯ, не заразилсЯ от
бабок,  не захворал. „олжно быть, пройдЯ "сквозь  землю", бабка очищалась от
всЯкой скверны. Џопадались бабки  еще ничего, но больше -- иссушенные тьмой,
подернутые той мертвой, бескровной  белизной, за которой  наступает тлен. Џо
таким завезут разок-другой панком -- башка  долой, либо спину проломЯт, а то
и  в  дым  расшибут.  „ырЯвые,  увеченные  бабки  отдаютсЯ малышам, и  те уж
добивают их, навсегда разлучаЯ с белым светом. ѓлЯнешь: лежит одноухаЯ башка
рюхи  либо  напополам перешибленный, чаще вдоль треснутый панок валЯетсЯ под
заплотом,  и  землЯ вбирает в себЯ  сведенную  со  света бабку, опутывает ее
травой, корнЯми жалицы -- была бабка, играли ею, тешились -- и вот ее нету.
     €так,  потихоньку,  полегоньку  начиналась  игра.  ‚сЯк  норовил сперва
сунуть в  кон бабку заслуженную, увеченную в битвах, со  сколком на башке, с
трещиной  от  уха  до уха, с выбоиной, которую, поплевав  на  ладонь,  игрок
загодЯ  замазывал  воском или жиром со щей. Ќо не один  он такой тут хитрый.
’ут все жохи -- и зачинатель кона повелительно вышвыривал бабку с изъЯном из
строЯ -- торопись, подбирай -- шакалье кругом. ѓлазом не успеешь моргнуть --
умыкнут.
     --  ‰и-э-э-эх! Ѓыла не  была! --  ‚ынаю  две пары  рюшек и пару панков.
’акой  Я человек рисковый. Љеша  жметсЯ со своим крашеным богачеством, рот у
него от  напрЯжениЯ открылсЯ, рука  в  кармане  щупает,  перебирает бабочки,
пальцами их гладит.
     -- ‘тавь!
     Ѓратан жалостно лупит глаза, молит не искушать.
     --   џ  потом,  --  переступает  с  ноги   на  ногу   Љеша.   --   Људа
торопитьсЯ-то?..
     Њне легче, когда  не  один  ставлю бабки  и продуюсь  не  один, всей-то
родн…ю храбрей вступать в сраженье.
     -- €ди тогда  с мульками играй, в гнилушкиЌе выдержав моего  ехидства и
напора, слабодушный  Љеша, сопЯ и чуть не плача, долго  шарилсЯ в кармане и,
словно живых  птенцов,  нес в  ладонЯх к концу крашеные  бабки. Џарни хоть и
оторвы сплошь, однако на первых порах блюли справедливость -- ставили Љешины
бабки впереди кона и молча постановлЯли -- бить Љеше первому.
     Љеша отходил от заплота к месту, с которого назначено бить -- там лежал
камень, шапка или поЯсок, и, отставив левую ногу, защурив левый глаз, взЯвши
панок указательным  пальцем за раздвоенную головку, большим --  под донышко,
долго, сосредоточенно целилсЯ. ‹об у Љеши делалсЯ бледным, исходил мокротью,
будто резанаЯ брюква  соком, рот  от  напрЯжениЯ искривлЯлсЯ, почти доставаЯ
губой ухо. Џублика цепенела. € тут из толпы Явственно слышалсЯ тутой шепот:
     --  ‚  огород,  за  заплот, в темну баню  за полок, в жгучу  жалицу  --
крапиву, на осьмининскую гриву! ‡аговор мой верный, Я -- человек скверный...
     Љеша в изнеможении опускал руку:
     -- —… заколновываете-то?
     €спустив из  грудей  спертый дух, народ немедленно отыскивал колдуна --
они  у нас все наперечет. €з толпы выхвачен Њикешка -- сын ворожеи и пьЯницы
’ришихи. ‚ мохнатой драной шубейке, надетой на ребристое тело, полы и рукава
подшиты  грЯзным  мехом   наружу,  нестриженый,   золотухой   обметанный,  в
рассеченной губе клык светитсЯ, шеи нету, голова растет прЯмо из шубы -- чем
не колдун!  € как  ни  стерегись,  как ни  открещивайсЯ,  -- проникает ведь,
затешетсЯ в  игру  нечистаЯ  сила! Њикешкины  рюхи с кона долой, сам  колдун
получил поджопника и с позором изгнан  подальше от платоновского заплота  --
не озевывай!
     Ћднако ж зараза есть зараза! Ћтбежавши на безопасное расстоЯние, Њикеша
продолжал злодействовать, накликал, чтоб не только у Љеши, но и у всех у нас
панок летел бы за заплот, в огород, в баню на полок, в печку на шесток и еще
куда-то... ‡а Њикешкой бросались вдогон, чтоб еще суровей наказать, и  мигом
настигали  злодеЯ, потому как  он  кривоног,  да и шубейка, с которой он  не
расставалсЯ  ни  зимой,  ни летом, путала ноги, убавлЯла  резвости. “чинЯлсЯ
самосуд:  бабки  вытрЯхивались из-под завшивленной  шубейки  наземь,  колдун
получал добавку и  запевал  на  всю  улицу. Ќа голос  сына,  сшибив  с петли
створку ворот, взбиваЯ грЯзный, мокрый  снег, в кожаных опорках, выскакивала
’ришиха.  ‘ама она  била Њикешку зверским боем, но  стоило кому его тронуть,
воспламенЯлась истовой  материнской любовью и защищала  его так рьЯно, ровно
хотела  искупить  свою  вину  перед сыном, враз, и уж  никакой меры не знало
тогда  ее  сердце  --  Њикешка  под такой момент выманивал у матери  деньги,
сладости,  хотелось -- так и самогонки, да еще и куражилсЯ над родительницей
, капризы строил. € ныне  вот ткнулсЯ в брюхо матери лицом, голосу прибавил.
’ришиха, голопЯтаЯ, с цигаркой в зубах, сердобольно утешаЯ сына, гладила его
по  голове, просила о чем-то, а  он  вихлЯлсЯ задом, лЯгалсЯ ногой  и блеЯл:
"Ќе-е-е, пушшай бабки отдаду-утЌе-е-е, пушшай  не  дражнютца!  Ќе-е-е-э-э-э,
играть  хочу-у... Ќе-е-е-э-э,  пушшай лучче  мимо не  ходЯт... не-е-е-эээ...
не-е-э-э-э... не-е-е-э-э-э..."
     ќто Њикешка распалЯет мать, доводит ее  до накала, подымает в ней смуту
и нечистую жуткую силу.  €  поднЯл! ’ришиха выплюнула цигарку,  наступила на
нее  так, что опорок  вдавилсЯ  и осталсЯ в  снегу, но, не  замечаЯ холода и
мокроти,  колдуньЯ  двигалась  уже в одном опорке  и, грозЯ  кулаком, черной
дырою  рта изрыгала  проклЯтьЯ,  пушила нас гнусаво,  сулЯсь обучить Њикешку
такому наговору, что он всех нас  обчистит или еще хуже устроит  -- напустит
мор на скот, тогда бабок вовсе не будет, а если еще хоть раз Њикешку тронут,
хоть  один-разъединственный волос  с  его  головы  падет  и  ее  выведут  из
терпеньЯ, она на все село черную немочь накличет...
     ‘трасти-то какие! ђебЯта и сраженье  прекратили, озиратьсЯ начали, куда
дерануть в случае чего. Џоживи вот  в таком селе! Џоиграй в  бабки! Џопади в
кон! ’ришиха  -- она  ботало, спьЯну чего не  намелет. Ќо  душе  неспокойно,
хочетсЯ Њикешку вернуть,  умаслить, задобрить  ’ришиху.  Ќо у  ’ришихи  нога
замерзла, она вернулась за  опорком, и более сил у нее, видать, не  осталось
на громоверженье, она увела своего сыночка в избушку, правда, до самого лаза
вскидываЯсь и грозЯ кулаком, но все же ушла с глаз долой.
     -- “-ух! -- выдохнули все  разом. Ћтпустило! Љеша снова начал целитьсЯ,
но уже нет в нем прежней уверенности, сбили его с линии. –елилсЯ, целилсЯ --
Я аж весь извелсЯ -- братан как-никак, хоть и двоюродный.
     •лобысь! Њимо!
     -- ‡аколновали дак... -- дрожа губой, Љеша  отходил в сторону, но никто
уж  его не слышал и не замечал. Ќовый паночек, легонький, без свинца, свалил
две пары лохматых,  нерЯшливых бабок. ‘анькины. „омнинский ѓришка бил.  ќтот
по зернышку клюет да сыт бывает!  Ћн почти  никогда  не вышибал  кона,  даже
среднего, но на  чердаке у него корзина бабок. Ќакопит и продает  по копейке
пару.
     Њне, как  всегда в  начале игры, привалил  фарт. Љешиным панком Я  сшиб
шесть  передних пар подчистую,  в седьмой паре рюшка  стоЯла-стоЯла, взЯла и
тоже  упала.  …сли  в  паре падает одна  бабка,  забираютсЯ  обе. Ћтыграл  Я
несколько Љешиных бабок, закатывалсЯ счастливо, возвращаЯ их братану:
     -- ђасколновали!
     Ќо  вскоре,  опрокинув целиком кон,  Я  вошел в азарт, впал в жадность,
забыв мудрое правило:  первому  кону не верь,  первому выигрышу  не радуйсЯ,
перестал  отдавать  Љеше его бабки. ‡а то он  не давал мне больше бить своим
панком. џ  дерзко и опрометчиво послал  его  вместе с  панком подальше, и со
своим, мол,  не пропаду,  и  своим уж  вон  сколько  выбил народу  из  игры,
подчистую вытрЯс  ‘аньку. „а и  чего вытрЯсать-то? “ него  и бабок-то велось
четыре  пары. €гроки, которые  еще  живы, осатанели, готовы  перекусить менЯ
пополам,  некоторые подхалимничают, бабки подбирают и хранЯт,  чтоб потом  Я
уделил им пару-другую либо милостиво дал  ударить по  кону. Ђ бабок, бабок у
менЯ! Љарманы  трещат,  под  рубахой грохочет,  будто  на  мельнице!  •оть и
говорЯт,  что  в игре,  как в бане, все равны, да все  это ерунда на постном
масле. •итрован  --  домнинский ѓришка, и тот, выиграв  десЯток бабок, домой
подалсЯ, заЯвивши, что у них гости приехали, пироги пекли и велено  ему быть
дома.
     —то мне  ѓришка?! џ братана  своего  не  пощадил, ободрал как липку. Ћн
стоит  и глаза  на менЯ лупит, не  понимаЯ,  что произошло,  как и когда это
дорогой его братец  -- сиротинка горемычнаЯ -- в  этакую беспощадную зверину
успел обратитьсЯ?
     Ђ мне все нипочем! џ в окошко кирпичом! € обедать не пойду! Љоли битьсЯ
до конца -- без ужина дюжить стану, и пусть мне бабушка наподдает -- до ночи
рубитьсЯ буду,  да хоть и до утра! ‚сех в  прах поразнесу! Ќет  мне пределу!
Љруши гробовозов! “-ух, какой Я человек!
     ‘тавлю  почти  целый кон  из одних панков. ѓде-то  там,  в конце  кона,
поредевший отрЯд игроков с содроганием в сердце лепил  парочку-другую рюшек.
‘читай  --  дело  безнадежное. “ менЯ  десЯток  ударов.  џ хлещу,  хлещу  да
загребаю бабки. ЊенЯ посещает  удаль, а вместе с нею небрежность, зазнайство
--  вечные  спутники  слепой удачи. €,  не  понимаЯ  еще, какаЯ темнаЯ  сила
подкарауливает  менЯ,  хрЯпнул  по  кону почти  наудалую,  не  целЯсь  --  и
промазал. Љто-то из игроков снЯл кон -- экаЯ беда. џ их, этих конов, сколько
могу выставить?! Ќе перечесть!
     …ще кон просвистел.  …ще. ‡асосало повыше брюха, шевельнулась тревога в
груди:  в  первый  и  последний  раз  посетила  горЯчую  мою  голову  мысль:
отколотьсЯ от игры. уйти, ибо опЯть же есть заповедь:  люби -- не влюблЯйсЯ,
пей -- не напивайсЯ,  играй -- не отыгрывайсЯ. „а где там?! ‡анесло  игрока,
заело:  что Я,  домнинский  крохобор?  Џеночник?  ’рус? “мру, но  отыграюсь!
ЋтчаЯние,  злость  слепЯт   человека,  трЯсут,  лихорадЯт  руки,  даже  глаз
дергаетсЯ.  €зредка  Я еще  попадал в кон, отыгрывал пЯток-другой  бабок, но
раздражение уже делало свое дело -- все неуверенней рука, все легче у менЯ в
карманах.  џ начал  ругатьсЯ,  спорить,  толкнул  кого-то из малых, будто он
мешал бить,  будто бы шептал  мне  под руку.  Њалый  оказалсЯ из задиристого
верехтинского рода, и €люха ‘охатый, мой одногодок, крупный, носатый парень,
заступаЯсь за племЯша, посулилсЯ  созвать старшего братана ‚аньку и дать мне
"пару".
     -- Њне? Џару? „а Я!..
     ђ-раз! Њимо! Џанка своего на кон. ‘овсем это распоследнее дело. Љ своей
бите  почтительность  должна  быть. ЏродуйсЯ  дотла,  но главный  "струмент"
береги! Џроиграть его -- все равно что последнюю рубаху с тела пропить...
     Џротетерил и панка. •оть кулаком бей.  „а и ставить на кон, кроме души,
нечего. Џоставил бы, да не берут -- цены душа  никакой  не имеет. ЃросилсЯ к
Љеше, просить взаймы бабок, десЯть штук. есть! •оть пару!
     --  Ќе нам! --  уперсЯ  Љеша. --  €ни домой,  весь  вон  трЯсессЯ, ишшо
ронимец хватит...
     -- ›-ых, рас...  --  џ назвал  Љешу  распаскудным  словом.  --  Џогоди,
погоди, попросишь чего-нибудь...
     Џо  правде  сказать,  ничего он  у менЯ  не попросит,  и давать ему мне
ничего не приходилось, потому как живет он при родителЯх и все у  него есть.
Ќо сколько раз  вступалсЯ  Я  за братана, когда его били  или пытались бить.
ишек сколь из-за него наполучал! „рова пилить помогал, на  сплавном  пикете
ночами  с  ним дежурил,  чтоб  одному ему  не  страшно  было;  снег во дворе
разгребал, назем из стайки вычищал. ‘егоднЯ вот, сейчас, сколько Я ему бабок
отыграл!.. пока не раздухарилсЯ, пока в горЯчку не вошел?
     --  —ехотошнаЯ  ты харЯ!  --  плюнул  Я в ноги братану  и, поверженный,
поплелсЯ  от  кона в  сторону. ‘тоЯл на земле, холодной, сырой,  неприютной,
легкий,  опростанный,  будто  сердце  из менЯ вынули  и  вместе  с  ним  все
остальное,  что  было  в  середке. •отелось  зареветь  или  подратьсЯ. џ  уж
помаленьку натыриватьсЯ стал на ребЯтню, но ‘анька левонтьевский, не умеющий
помнить зла, ‘анька, которого Я выбил из игры. всегда ревниво относившийсЯ к
нашим с Љешей отношениЯм,  чутко в них улавливал разлад, прислонилсЯ ко мне,
сыро выдохнул в ухо:
     -- €дем на расхватуху!
     ђасхватуха  -- считай что грабеж  средь  бела  днЯ. ‹юди ведут  честную
игру, ставЯт бабки на кон, старательно бьют, переживают,  изнашивают сердца,
все  идет хоть и в горЯчке, в спорах, порой с  потасовками, но удача зависит
от меткости, уменьЯ,  сноровки  -- за  каждый промах выставлЯй пару бабок --
кон  иной   раз   солдатской  колонной   марширует   от  стены   до  дороги,
перехлестывает  ее,  выпрыгивает на  бугорок, шатнетсЯ  по склону, отодвинет
место, с которого били, притиснет битоков к огородам.  ‘лучалось, едет мужик
на  телеге и, если мужик  он путевый, не шарпачнЯ, никогда кона не переедет,
обогнет его, лошадь в прошлогоднюю дурнину загонит, изматеритсЯ весь, но  --
таков древний закон -- игры не нарушит. —асто случалось: натЯнет вожжи, конЯ
остановит,  глазеть  начнет,  а там и в игру  встрЯнет,  советом  пособлЯет,
показывать  возьметсЯ, какие он в ранешное времЯ коны вышибал! -- увлечетсЯ,
забудет,  куда и  ехал. ‡астигнутый  в игре  женой либо  тещей,  спохватитсЯ
мужик, утрет фуражкой пот со лба, нахлобучит ее  на глаза и, ругнувшись безо
всЯкого зла, погонит  лошадь за речку, все  оглЯдываЯсь, все вытЯгиваЯ  шею,
все еще пребываЯ неостывшим сердцем в игре и в той счастливой поре,  которую
возможно достать близкой  памЯтью, ведь не  запекло еще и выбоины, сделанные
его битой на платоновском заплоте.
     „о ста и  до двухсот штук  случалось  в кону бабок! ‚олосы  дыбом -- во
какаЯ  игра!  €  вот жук  какой-нибудь,  вроде ‘аньки, дождавшись несогласьЯ
средь игроков, шумной перебранки, вдруг бросал разбойный клич:
     -- •вата-а-а-аай! -- и валилсЯ брюхом на кон.
     —асто налетчика  схватывали  и  били в  кровь, но  еще чаще продувшийсЯ
народ  подхватывала жажда хапнуть чужое,  получалась  куча мала, раздавались
вопли:  "џ те  дам!  џ  те  дам!  Ђ-пусти-и-и-и-и-и-и!", "Ќе  тронь!", "‡убы
выбью!.." -- Џарнишки кусались, царапались, били по  зубам, по рукам, пинком
в живот, в пах. Џод  шумок, не то сама  собой, не то чьей-то вражеской рукой
выдергивалась  из-под  штанов  рубаха богатого  человека  -- по земле широко
раскатывались  бабки. •озЯин рушилсЯ,  сгребаЯ  под себЯ свое добро, защищаЯ
его  горЯчим  телом.  Ќо  верткие   бабки  выкатывались,  сыпались,   и  кто
посноровистей и ловчей из  ребЯт чесал  уже по  заулкам, нервно похохатываЯ,
иной  пакостник еще  и дразнилсЯ, травил честной народ, показываЯ захапанные
бабки.
     "Џогоди! Џогоди, падина! -- кричали вслед ему. -- Џрипомним мы тебе!.."
     „еревенскаЯ жизнь всЯ на виду,  никуда не  скроешьсЯ. € когда шарапники
ЯвлЯлись с захапанными бабками, их  не принимали в игру,  всЯчески поносили.
Ћтторгнутые от честной игры,  налетчики организовывали свой  кон, но там  уж
добра  не  жди  --  рвачи  играли  рвачески,  брали не мастерством, нахрапом
больше. Љто-нибудь из совестливых малых, захваченный  волной разбоЯ, минутой
слепой стихии, долго такой жизни и бесчестьЯ не выдерживал, приносил бабки к
"чистому" кону, покаЯнно их вытрЯхивал.
     -- ‚от... -- маЯлсЯ, переступаЯ с ноги на ногу. -- ‚се до единой...
     …му ни слова, ни взглЯда.
     -- •оть пересчитайте!..
     ’Яжела, сурова мужицкаЯ справедливость -- наказав мошенника презрением,
усовестив словами,  порой  и до слезы  доводЯ, со  скрипом  и  недовольством
стойкие игроки наконец-то разрешали:
     -- ‹адно, ставь! Ќо штабы...
     € не было счастливей  и  честней тогда человека, чем недавний шарапник.
Џеред всем  миром  виноватый,  он всЯчески  выслуживалсЯ, истово  следил  за
порЯдком и справедливостью в игре, с особой бдительностью за мелким  ворьем,
которое  пЯткой  откатывало  выбитую бабку  либо,  меж пальцев  ее  зажимаЯ,
отхрамывало  в сторону,  Якобы занозу вынуть из  подошвы.  ‚  запал сражениЯ
вошедший боец не всегда и заметит, что его обирают, на ходу, можно  сказать,
подметки рвут...
     Ћдин раз ‘анька-злодей забрал в расхватухе  почти  все  Љешины бабки, и
тот  с  ревом  ЯвилсЯ к  нам  --  игра  шла на  нижнем  конце села. Ѓабушка,
сострадаЯ  ограбленному внуку, сыскала где-то пЯток заросших пылью рюшек,  и
мы  их  катали  на деревЯнном настиле двора, ведЯ скучный и  невзаправдашний
счет выигранным бабкам. ‡азвенела щеколда, растворились ворота. ЏочесываЯсь,
кособочась, жуЯ ком серы, в наш двор протиснулсЯ ухмылЯющийсЯ ‘анька.
     Њы  с братаном его  не  замечали. ЌаблюдаЯ за нашей вЯлой игрой, ‘анька
презрительно  цыркал слюной,  норовЯ  попасть  в  рюшек. Њы  не  удостаивали
вниманием разбойника,  а  это длЯ  ‘аньки острее  ножа. Ћн ожег нас красными
глазами, трЯхнул рубахой -- под нею зазвЯкали бабки.
     -- ‘ыграм?
     -- Ќа воровано не льстимсЯ. —еши отседова!
     -- —…-о?
     -- —еши, чеши по гладенькой дорожке на одной ножке!..
     Љеша -- откуда что взЯлось! -- еще складнее добавил:
     -- Ќа легком катере к енреной матере!..
     Ќазревала драка.  ‘оюзно с братаном мы навтыкали  бы ‘аньке, потому что
накалились, нас испепелЯла злость, придаваЯ сил. Ќо  задратьсЯ не  успели, в
окно выглЯнула бабушка и навалилась на ‘аньку:
     --  ќт-то  что  жа ты,  каторжанец,  делаш? —ем же ты  промышлЯш?  -- и
сокрушенно качала головой: -- Ќе-ет, не будет  из тебЯ пути! …жели ты с эких
пор людей  обираш, на чужо заришьсЯ, шлепать  тебе сибирским етапом, вшиветь
по тюрьмам да по острогам...
     Ќатиска  бабушки  ‘анька   долго  не  выдерживал,  он  еще   почесалсЯ,
поухмылЯлсЯ, ужимочки построил,  но потом понуро опустил голову, зачертил по
настилу, острым, что  лезвие топора, ногтем. Љеша, чувствовал  Я, собираетсЯ
пособить бабушке,  вот-вот скажет: "—… своим  копытом царапаш наши носки?" џ
собралсЯ накричать на Љешу и на ‘аньку, чтобы победить занимающуюсЯ жалость,
но  ‘анька выдернул рубаху  из-под  штанов -- посыпались бабки, запрыгали по
настилу. Ћдну рюху ‘анька  поддел ногой  так, что она  под навес  укатилась.
‡асвистевши,  завихлЯвшись,  отправилсЯ  налетчик  со  двора,  возле   ворот
остановилсЯ  -- посмотреть, как мы с Љешей бросимсЯ собирать бабки, -- мы не
бросились.
     -- џ ить понарошке, -- сказал он.
     € вот этот самый ‘анька, понарошке, видите ли, грабивший игроков, самый
верткий в  расхватухе и во всех темных делах, сманивал менЯ на  лихой налет,
заставлЯЯ отринуть бабушкин наказ: "ѓде наглость и похабство, там подлость и
рабство". •оть  и с  большим трудом, Я подавил в себе  нечистые устремлениЯ,
пополам, можно сказать, себЯ переломил:
     -- Ћбчистили! -- всплеснула руками бабушка, когда Я приплелсЯ домой. --
ќкой простодырай! -- принЯлась она менЯ  корить.  --  џ зиму-зимскую  копила
бабки, он их враз профукал!.. ’ы бы не во всЯкой кон ставил. ѓде выгодней --
смекал бы...  ‹адно,  --  утешала менЯ бабушка, --  проиграл  --  не  украл,
хорошо, сам цел осталсЯ...


     ’ем же  годом видел Я большую игру  в  бабки. €грали на гумне  взрослые
парни,  казавшиесЯ  мне  тогда  мужиками. ѓумно  было  по-весеннему  пустое,
просторное, лед  под толстой соломенной  крышей гумна еще "не отпустило", он
был гладок, с прозеленью. Љон бабок ершилсЯ в дальнем от ворот  конце гумна,
возле поперечной стены. ‘тоЯл он не  как у нас  -- зеленых игроков, попарно,
солдатиками.  ‡десь бабки цепь за цепью шли в наступленье поперечным строем.
‚ передних цепЯх реденько  тащились прогонистые солдатики -- рюшки, за ними,
строем  поплотней  --  солдатики  вперемежку   с  унтерами,  задний  кон  --
по-боевому  сплочен   --  в   нем   плечо   к  плечу  маршировали   отборные
гренадеры-панки, что ни панок, то и боец, за одного, не дрогнув, десЯток рюх
выложишь!
     Џарни били по конам каменными плитками, отысканными на берегу …нисеЯ. “
нас от веку так было: лед еще стоит, на огородах и в лесу снег серыми тушами
лежит, но  по  берегам уж камешник вытаЯл, обсох, играет  чистой  гладью  на
радугой  выгнутом мысу  реки -- выбирай  плитку какого  хочешь цвета. …сть у
игроков и  свинцовые биты, но  их всего  две-три  штуки на деревню, и оттого
редко пускают их в дело.
     Ѓыл праздник ЃлаговещеньЯ  или конец Џасхи -- не помню. „еревнЯ гулЯла,
пела  и развлекалась  на воле. ‚ гумно наперло мужичьЯ, ребЯтишек оттеснили,
приплюснули к стенам -- ничего не видать. Џарнишки, как чивили, расселись по
балкам, под самой крышей -- сверху еще лучше видно.
     ЉакаЯ  шла игра!  Ѓез жульничества, без споров,  ора, гама и потасовок.
Ѓабки  принесены  не под  рубахами,  не в дырЯвых  карманах, а  в  мешочках,
корзинках, старых  пестерЯх  и туесах. Ѓабки все бывалые, темные  и седые от
старости, сплошь в царапинах и увечьЯх, полученных в  сражениЯх, но крепкие,
потому что слабаЯ бабка давно разбита, у слабой бабки век короток.
     Ѓили  парни, как  и мы,  по-разному, соответственно характеру и уменью.
‚от  встал  на  одно  колено парень в  нарЯдной,  черными  нитками  вышитой,
бордовой рубахе, сидоровский ”едор.  “  менЯ и  сердце остановилось, хороший
потому  что парень, так просто мимо не  пройдет,  всегда по шапке потреплет,
шутливое отмочит: "Ќу, ч…, жук  навознай? ‡алез  в амбар  колхознай!  ’очишь
точилку об зерно,  манишь девок на гумно!" Џравду сказать, Я  еще  никого на
гумно не манил,  еще только собиралсЯ, но  сердце  все  равно встрепенетсЯ в
груди, отзываЯсь на неуклюжую мужскую ласку.
     ”едор ударил  накатом, и  поначалу  гладкаЯ, красноватаЯ плитка в белых
прожилках катилась в  середину кона, однако на  пути ее  подшибло зернышком,
плитка дернулась,  пошла вкось и  ударила  по  левому краю  заднего,  самого
широкого кона. „ружок мой, ‹енька сидоровский, облегченно выдохнул, и Я тоже
выдохнул -- мы не дышали, пока ”едор целилсЯ. ‹адно, хоть попал ”едор, пусть
и неважнецки, да попал. Њногие мажут. € кон широк, и плитки по льду ходовито
катЯтсЯ,  да бьют-то чуть  не за  версту. Ќам, парнишкам, в  такую даль и не
добросить  плитку, да и в подпитии игроки,  глаз  неверен, горЯчатсЯ  лишка,
иные кураж на себЯ  нагонЯют, а кураж  тут ни к  чему. †енись сперва, заведи
жену и куражьсЯ над  ней сколь влезет, игра  -- штука  серьезнаЯ, обчистЯт и
плакать не велЯт...
     €грают парни с подковыром, с присказками: "Џродул копейку, проиграешь и
хруст", "Џроиграл -- не  скрою, пропил -- не спорю", "Ѓабку бей, как жену --
под штуковину одну",  "ђюху -- по уху, панка по  брюху", "‹упи в  кон, как в
закон -- в самую середку!" Љто вышибает кон, тому ребЯтишки хлопают, будто в
клубе, мужики  дают фартовому  игроку  глотнуть из шкаликов,  принесенных  в
кармане, и сами  порываютсЯ  встрЯть в  игру: "ќ-эх, Я,  бывало!.."  €ной  и
лопоть   на   лед,   рукава  у  рубахи   засучивает.  Џарни,  перемигиваЯсь,
снисходительно   расступаютсЯ,  но,  потоптавшись,   поприцелившись,   мужик
возвращает плитку со  вздохом: "Ќет, робЯты, неча маратьсЯ. ‚ глазе рЯбит...
џ скоро и в бабу кулаком не попаду..."
     €з толпы вывернулсЯ пьЯненький, вольно распахнутый имка ‚ершков.
     -- ђази так играют?! -- закричал. •вать плитку, бах не целЯсь. Ћна чуть
было двух его сыновей, ‚аську и ‚овку, сидевших на слеге, не сшибла.
     -- ‡а молоко-о-ом!
     -- ‡а простокишей!
     -- ќт тебе не коммунией руководить! ’ут ум нужон!
     -- „умал, в бабки играть, как наганом махать!..
     ‘ наганом этим смех и грех. —еловек бесхарактерный, гулеванистый, моего
папы закадычный друг, ‚ершков почти враз  с моим  папой и овдовел. Ѓез жены,
тихой, терпеливой,  умевшей  укрощать  смирением даже такой пылкий характер,
каков  был  у ее  муженька,  а главное, вести  хозЯйство,  сводить  концы  с
концами, -- имка  одичал  и запил. ‚аська, ‚овка и ‹юба  росли  сами собой.
Ћтец их потихоньку да полегоньку  из  …фима превратилсЯ в  имку,  да  с тем
званием и  дни  свои  кончил. Ќа войне  он потерЯл  ногу, в  вырез деревЯшки
засовывал банную резиновую вехотку и, скрипЯ ею, шлЯлсЯ по селу в заношенной
шлЯпе. „ома  он содержал квартирантов  и вместе с ними пропивал  квартплату.
Ћдно  времЯ  гонЯл  моторку,  переправлЯЯ  через  реку  желающих, звал  себЯ
капитаном ‚ершковым, пока  сын его  ‚овка не утонул прЯмо под окнами родного
дома.
     Џоследние  годы, согнутый  одиночеством  и горем, он  с утра  до вечера
сидел на скамейке подле ворот, слезЯщимисЯ мутными глазами глЯдел на …нисей.
Џриехав в родное село, Я непременно  подходил к  нему, и он,  спросив:  "—ей
будешь-то?" -- грузно наваливалсЯ на менЯ, целовал, царапаЯ щетиной, плакал,
колыхаЯсь тучным телом. ЉакаЯ-то неприкаЯнность была  и в его  слезах,  и  в
беспомощной старости. "Ћтец-то твой, Џетра, живой ли?  -- —то-то похожее  на
улыбку  трогало  смЯтые бесцветные губы  ‚ершкова,  издалека, из мокрых глаз
прорезалсЯ живой отблеск. -- „а-али мы на этом свете звону, да-али!.."
     ‚  тридцатых  годах  ‚ершков  вышел  в  начальство,  состоЯл  в комбеде
активистом, во времЯ коллективизации  был уполномоченным, обзавелсЯ наганом,
не  то он купил оружие, не то на вино выменЯл,  но сам ‚ершков внушал  всем,
что  ему, как лицу  ответственному, выдали оружие  личное.  Ѓудучи  трезвым,
оружие он прЯтал,  пьЯный же таскалсЯ с наганом и чуть что -- руку в карман,
черненькие, совсем  незлые глазки еще более затемнит  гневом, сомкнет губу с
губой,  выражаЯ   непреклонность   и   здоровое  подозрение:   "Љакие  такие
р-р-разговор-р-рчики!  --  „обившись  испугу  внезапным  налетом,   добавлЯл
страху: -- „ар-рогу пролетарьЯту, гр-р-робовозы!.."
     Ѓабушка моЯ  -- ей до всего дело! -- воззвала к мужикам: "„а отымите вы
у него, у срамца, наган-от, отымитеЋн у него не стрелЯт! Џрет? Ќу да Я сама,
пЯтнай вас‘ама отыму наган у супостата и в Ђнисей выброшу!.."
     €  вот  ведь чудеса в решете: изловчилась  как-то  Љатерина  Џетровна и
оружие у  ‚ершкова изъЯла, то ли у пьЯного из кармана выудила,  то ли другим
каким способом. "Ќе  ваше дело! -- бабушка  глЯдела на мужиков орлом. -- ‘ам
отдал!.."
     ‚ершков засылал к нам сына  ‚аську, просил вступить с ним в переговоры.
Ѓабушка  проЯвила  непреклонность:  "Џущай  сам  ЯвитсЯ  к  ответу!  џ  ему,
антихристу,  такого  перцу  дам --  не прочихаетсЯ!" Џоддав  длЯ  храбрости,
‚ершков ворвалсЯ в нашу избу и от порога еще рЯвкнул так,  что  из трубы  на
шесток сыпанулась сажа:
     -- Џротив власти курс?!
     Ѓабушку, видел Я, потревожило слово "курс", однако она не дрогнула:
     --  ѓлЯди, кабы Я  курс  на  город не взЯла.  ‚от поплыву в ЉрасноЯрску
милицию,  найду самоглавного минционера,  пошто  фулюгану  оружьЯ  выдаетсЯ,
спрошу!
     ‚ершков и оплыл, шапку снЯл с головы, присел возле курЯтника на порог:
     -- Ќехороший Я выпимший. ‡нашь ведь, -- глЯдЯ в пол, заговорил он. -- Ђ
ты мне ишшо больше авторитет подрывашь... ‚озверни оружье!
     -- Ђ будешь народишко пужать? Ѓудешь?
     Џосопел, посопел ‚ершков на пороге, возле курЯтника и дал слово:
     -- Ќе буду!
     Ѓабушка  сходила  в  кладовку, вынула  из-под половицы  наган и, словно
живого колючего ерша, несла его в ладонЯх.
     "„а она же боитсЯ, кабы не стрельнуло!" -- ахнул Я.
     ‚ершков слово сдержал -- никого оружием  больше не пугал, но кулачишком
карман  оттопыривал, ровно бы  наган там  у  него. ‚аська,  мой дружок,  тем
временем  вынюхал  --  где наган, мы вынули его из заначки, взводили  курок,
чикали, целЯсь друг в  друга: "Љ стене, контра!" ’ак мы тот наган и уходили:
в лесу потерЯли, в …нисее ли утопили -- не помню.
     ‘калЯ железные  зубы, имка  пытаетсЯ доказать  --  он  смазал по  кону
совершенно случайно и надо ему еще  раз  ударить, тогда все узрЯт,  каков он
игрок.  Џока корЯчилсЯ имка  да рЯдилсЯ,  кто-то спрЯтал  его  вельветовую,
подстеженную  еще покойницей женой, толстовку с  накладными карманами во всю
грудь и по бокам.
     -- ѓде мое манто?  -- наступал  на  публику имка, ошарашиваЯ городским
словом односельчан. -- Љто забрал имушшэство? Љто в кутузку желат?..
     -- Ћно у тЯ како было?
     -- ‘рыжа.
     -- Ќачит, краситьсЯ пошло в черно.
     имке  холодно  в  одной   рубахе,   он  перестал  скалитьсЯ,  трезвеЯ,
настаивал:
     -- Ќет, Я вполне сурьезно.
     ‚аська  с ‚овкой,  все  сверху зрившие, принесли  отцу лопотину, и  он,
одеваЯсь, с любовью смотрел на них замокревшими глазами:
     -- „ети мои. ‡олотые люди! € сыновьЯ, и ‹юба -- чистой пробы золото!
     -- ‚ отца удались...
     Ѓить по  кону вышел Њишка Љоршуков, и  про имку все тут  же забыли.  “
Њишки, у забубенной головы, и плитки своей нету, работает на бадогах,  стало
быть,  на  берегу целый день, по каменьЯм ходит. Ќаклонись, возьми!  ’ак нет
ведь, барином вышел, змей полосатый, скинул с себЯ новое суконное полупальто
с поЯском в  талии,  швырнул его комом на  лед,  кашне морковного  цвета еще
одним  витком  обернул  вокруг  шеи, чтоб  не  болталось, одернул  шерстЯной
"жемпер", под которым кровенела атласнаЯ рубаха, вышитаЯ трепетной рукой, --
погибель  девичьЯ  этот Њишка!  „унул  на  чуб,  выбившийсЯ  из-под  кожаной
шапки-финки, которую у нас "фимкой" зовут, будто мешал ему и чуб, царственно
протЯнул в сторону длань -- и в эту прихотливую длань наперебой вкладывались
плитки. Њишка, не  глЯдЯ,  взЯл  одну.  ‚  полнейшей,  благоговейной  тишине
уверенно  прицелилсЯ  и  бацкнул по конам  так, что  брызнули бабки  во  все
стороны.
     ‡наЯ Њишку  Љоршукова, ребЯтнЯ,  не жалеЯ  костей, посыпалась сверху на
лед, чтоб поскорее собрать бабки и услужить игроку. џ сгреб две горсти бабок
и, запаленный, избившийсЯ об лед, продиралсЯ сквозь толпу, протЯгивал бабки:
     -- „Ядь Њиша! „Ядь Њиша! -- повторЯл, захлебываЯсь, и больше  ничего не
мог вымолвить, а когда пробилсЯ к Њишке, он небрежно болтнул чубом:
     -- ‚озьми себе!
     Ќу бывают же люди, которым ничего не стоит одарить человека счастьем. џ
и поныне  не  могу забыть, как отвернулсЯ к  стене, растроганный,  смЯтый, и
заморгал часто-часто. Њишка Љоршуков когда-то квартировал у  нас и с тех пор
не  обходил наш дом ни в какой праздник, даже после того, как отошел  от нас
Љольча-младший,  Њишкин  друг по  гулЯньЯм. Њожет, бабушка рассказала Њишке,
что  менЯ обыграли, может, он сам догадалсЯ, может,  и  так просто отдал. „а
менЯ и следовало обчистить, чтоб удостоитьсЯ  потом такого подарка! € еще  Я
подумал: вот Њишка -- приезжий человек на селе, но его любЯт все,  начинаЯ с
моей  бабушки, Љатерины Џетровны,  котораЯ ох разборчива, ох  привередлива в
отношении к людЯм, и кончаЯ дЯдей ‹евонтием, который в Њишке души не чаЯл.
     Ћб девках и говорить  не приходитсЯ. Њишка  как  выйдет  на  улицу, как
растЯнет мехи  гармошки:  "ѓармонист, гармонист,  положи  менЯ  на низ! Ђ  Я
встану, поглЯжу,  хорошо ли Я лежу?!" -- так девки со  всех сторон,  со всех
дворов на его голос: "Њилый мой, а Я твоЯ, укрой полой -- замерзла Я".
     Њишка, Њихаил  Љоршуков, у которого Я  даже отчества не знаю,  погиб  в
войну на  истребительном военном катере. Њне не надо  гадать,  как он погиб,
такие люди и умирают лихо, со звоном, и не об этом  Я думаю, печалЯсь, а вот
о чем: сколько же удали, душевной красоты, любви к людЯм убыло и недостает в
мире оттого, что не стало в нем Њишки Љоршукова?
     „ень  большой, праздничной  игры  в  бабки закончилсЯ  и длЯ  ребЯтишек
праздником: многие парни, знаЯ, что им больше не играть -- кто женитсЯ, кому
в армию идти, кто возрастом перевалил  через всЯкие забавы, раздавали бабки,
и опЯть же раздавали  по-разному, пакостники бросали их на "драку-собаку", и
средь  гумна  открывалась битва, трещали локти,  колени, кровенели  носы, но
больше  парней  было стоЯщих, степенных,  отцом-матерью не зрЯ  кормленных и
поенных.  Ћни  по счету  отдавали  нам  бабки вместе  с  туесами, пестерЯми,
кошелками, грустно напутствуЯ ребЯтишек:
     -- Њои бабки мечены -- на огарке свечены!
     -- ќтот панок что конек!
     -- Љрещеных лупи, нехристи сами от страху свалЯтсЯ!
     -- Ѓей по всему кону -- двух да свалишь!
     --  Ђ этот панок еще деда мово -- ѓаври! Џомнишь деда-то ѓаврю?  „а  он
еще зимами прорубЯ чистил? Ѓереги панок деда ѓаври...
     --  ќ-эх,  отыгралась,  отрезвилась, отсвистела  жизнЯ’еперЯ  до  самой
смерти в тЯгло... Љому плитку, робЯты? ЃеспромашнаЯ!..
     -- ђ-расходись, парнишшонки! Џить и плакать станем!..
     Ќагруженный бабками,  со слезливым желанием всех обнимать, ввалилсЯ Я в
нашу избу и рассказывал, рассказывал бабушке о том, что творилось в гумне  и
какой Я теперь богатый. Ѓабушка слушала, думаЯ о чем-то своем, кивала и тихо
уронила наконец:
     -- Џочитай людей-то, почитай!  Oт них  добро! ‡лодеев на свете щепотка,
да и злодеи невинными детишками родились,  да середь свиней расти им выпало,
вот они свиньЯми и оборотились...
     Ћднако времЯ веЯло вперокос этим мудрым словам.
     ‚ тридцать третьем году наши  солдатики-бабки стыдливо, потихоньку были
испарены в  чугунах,  истолчены  и съедены. Џосле тридцать третьего скота  в
селе велось мало,  бабка стала  исчезать. ‚се чаще и чаще  вместо  бабок под
панок или рюшку ставились денежка, две,  пЯтачок, игра  сделалась корыстной,
стало быть, и  злой.  ђЯдом с бабочниками  у  того же платоновского  заплота
завЯзывалсЯ другой  кон  --  в  чику,  и скоро чика  нас  увела  от бабок, и
остались  они  забавой  безденежной  косорылой   братве,  еще  не  достигшей
сноровистого возраста и неспособной зашибать копейку.
     „обыть деньги в  ту пору  не так-то было просто,  требовалась смекалка,
надо было мыслить,  изворачиватьсЯ. Њы собирали  утильсырье, выливали  водой
сусликов из нор, ловили капканами крыс и оснимывали их. €ные парнишки начали
шаритьсЯ  по  карманам  родителей, мухлевать  со сдачей  в лавке, тащить  на
продажу  что  худо  лежит, приворовывать  друг  у дружки.  ђебЯта  сделались
отчужденней,  разбились   на  шайки-лейки,  занЯлись  изготовлением   ножей,
поджигов- пистолей  и стыдились не только ввЯзыватьсЯ в игру с  бабочниками,
даже  и  вспоминать стыдились о том,  что  когда-то могли забавлЯтьсЯ  такой
пустЯковой и постыдной игрой.
     Љеша  наш  и  тот в  конце  концов продал свои крашеные  бабки, изладил
поджиг из ружейного  патрона, принЯлсЯ  поворовывать у отца  спички,  порох,
чтобы, обмираЯ от страха, пальнуть в заплот или в пташку.
     Ќо об этой забаве, от которой ребЯта оставались без  пальцев  либо  без
глаза, об опаленных бровЯх,  ресницах и навечно запорошенных горелым порохом
лицах мне рассказывать не хочетсЯ. Ќадо бы поведать о чистеньких, деликатных
играх -- в пЯтнашки, в фантики,  в "тЯти-мамы" или в чет-нечет, но Я  мало в
них играл, и потому  перекинусь сразу  на игру,  котораЯ колуном врубилась в
памЯть, угрюмаЯ, мрачнаЯ,  беспощаднаЯ игра,  придуманнаЯ, должно быть,  еще
пещерными людьми.


     „еревце  в  кулак  толщиной,  чаще всего  лиственничное,  обрубалось  в
полтора-два полена  длиной и затесывалось на конце -- получалсЯ кол.  Љ нему
колотушка, або тЯжелый колун, лучше кувалда -- вот  и весь  прибор длЯ игры.
‘ама  игра  проще  пареной репы  -- один из видов  прЯталки. Ќо  кто  в  эти
"прЯталки" не играл, тот и горЯ не видал!
     €гроки  с колом и кувалдой выбирали затишный переулок иль шли за  бани,
на полЯну, чтоб от нее близко были амбары, заплоты, сараюхи, стайки, заросли
дурнины либо кучи старых бревен, за