папы была  посылка с
продуктами и телеграмма -- он переводитсЯ из Ќорильска в ЉрасноЯрск, от мамы
-- ничего...
     „олжно быть, уже улегшись, сержант едва ворочающимсЯ Языком не то себе,
не то девушке пробурчал:
     -- Ѓросили тебЯ родители. € Я вот возьму да брошу.
     -- Ќу и пусть!
     ’ут  Я  уснул,  точнее, провалилсЯ  в небытие,  и  о чем ”едЯ  ђассохин
разговаривал с девушкой и разговаривал ли -- не слышал.
     Џроспали мы долго, и проснулсЯ Я от голосов людей, которые  не привыкли
себЯ в чем-либо ограничивать, говорить вполголоса.
     -- ‘провадил Я твоего фунтика в сибирскую, учти, в  Ћтдельную сибирскую
бригаду! -- ”едЯ  ђассохин примолк -- чай пьют на кухне -- дошло до менЯ. --
Џусть на фронте родину любит, а то присосалсЯ, понимаешь!..
     -- —… присосалсЯ-то? Љ кому присосалсЯ?
     --  Љ  тебе! …ле отодрал! џвись мамочка, ты же выканючишь фунтику бронь
--  хозЯйство стеречь!  Ђ  тут,  --  ”едЯ ђассохин  громко хрюкнул, -- гутен
морген, гутен таг, хлоп по морде -- вот дак так!
     -- ”е-едь! Ђ одной-то ч… хорошего?
     -- ’ы  не  дави мне на психику! Ќе дави! Ћдна-а! “ тЯ институт,  книги,
товаришшы...
     -- ’оваришшы!  --  передразнила  его, Я  начал  догадыватьсЯ -- сестра,
скорей всего, своднаЯ -- совершенно они не похожи друг на друга. -- ѓде они,
товаришшы? ‚сех ты на фронт упек! € фунтика-душечку! “-у злодейский ундер!
     -- Ќашла  о ком жалеть! џ  помчалсЯ! „опризывник пусть еще часок-другой
подрыхнет  -- и  на пункт. ‚се! -- „верь зашуршала обивкой, и уже  с  порога
”едЯ ђассохин строго приказал: -- ’ы мозги ему тут не запудривай. Ћни у него
и так набекрень. Ќу, Я двинул. -- ”едЯ, слышал Я, громко чмокнул девушку, и,
щелкнув замком, дверь затворилась.
     Ќа  кухне  зазвЯкала посуда.  “бираЯ  ее  в  шкаф или в  стол,  девушка
напевала себе под  нос  физкультурную  песню,  потом  громко  сама  с  собой
заговорила:
     -- ”унтик  ты,  фунтик!  “коцают  тебЯ  фрицы...  -- Ќеожиданно девушка
поЯвилась  в столовой с полотенцем через плечо и  властно приказала:  -- ќй,
гренадер, подымайсЯ давай! ‚ыдрыхнешьсЯ, успеешь! Ћ-о, да  ты  уже не спишь!
--  Ћна стоЯла среди комнаты, небольшаЯ, но  такаЯ изЯщнаЯ,  что  казалась и
высокой, и стройной. ‚ сером серебристом халате, отделанном  черным бархатом
на  рукавах и  по бортам, подпоЯсаннаЯ черным же, витым  поЯсом с кистЯми, в
узеньких  шлепанцах без  задника. Ќа шлепанцах вилась  сношеннаЯ, но все еще
золотЯщаЯсЯ нить. ‚олосы ее были едва  сколоты шпильками,  высоко колыхались
над  головой. ‚  разрезе халата виднелось  тонкое кружево  ночной  рубашки и
что-то  надетое  на  шею,  какой-то  шнурочек  с  серебрЯщейсЯ   кругленькой
штуковиной,  оттенЯющей  тонкую,  даже на  взглЯд ощутимо-теплую кожу.  ‹ицо
девушки разделено на две половины -- никогда более не встречалось мне такого
лица!  Љогда-то,  может, еще ребенком,  девушка пережила  страх, быть может,
ужас.  Џравую половину лица ее  дернуло, исказило. …й  делали операцию,  под
правой "санкой"  виднелсЯ припудренный шовчик,  лицо поправили, но все равно
чуть оттЯнуло глаз, губы словно бы кривило надменной усмешкой, в то же времЯ
как леваЯ половина лица была спокойна, однако замечалась наперед, прЯмо-таки
магнитом  притЯгивала,  не  давала  оторвать от  себЯ  взглЯда  та,  живущаЯ
напрЯженной,  нервной  жизнью,  половина  лица,  которую  девушка  научилась
прЯтать, поворачиваЯсь "красивой" стороной к свету.
     ‘ детдома доставшеесЯ умение не замечать человеческой ущербности, -- да
и  какаЯ  тут ущербность,  ѓосподи!  --  скоро  развеЯло  возникшую меж нами
неловкость.  Њы  сидели  в просторной,  богато  обставленной кухне,  девушка
кормила  менЯ супом  с вермишелью, болтали обо  всем так, будто  давно знали
друг друга.
     „а, ЉсениЯ -- своднаЯ сестра  ”едора ђассохина.  Ћтец  ее  --  полЯрный
летчик. Ћднажды он  летел  из  ‡аполЯрьЯ с семьей  на  борту  и с  самолетом
случилась авариЯ. Њать и брат погибли. Ћтцу переломало ноги, и теперь  он не
летает,  он ведает  авиаотрЯдом  на  ‘евере.  ‚ момент  вынужденной  посадки
самолета,  защищеннаЯ руками и грудью матери, девочка отделалась сотрЯсением
мозга и судорогой лица. „окторша ђассохина была безмужнЯЯ,  ”едЯ -- плод  ее
институтского романтического увлечениЯ  заведующим  кафедрой  гистологии.  “
докторши   ђассохиной   жила  мама,   тоже  в  прошлом  докторша,   курЯщаЯ,
раскудлаченнаЯ, дни и ночи читавшаЯ любовные романы.  ‚ыходив летчика и  его
дочку, докторша ђассохина увела их к себе домой. Џолучилась семьЯ, несколько
страннаЯ, диковатаЯ, дети, предоставленные сами  себе,  жили хотЯ и в центре
большого города, но росли словно в поле трава.
     „ом пребывал в полной заброшенности, и пришлось ”еде с детства брать на
себЯ хозЯйственные  заботы. Џоэтому и поступил он не  в институт, а на курсы
шоферов,  чтоб поскорее приобрести специальность, быть полезным дому. ЉсениЯ
определена была обожаемой бабушкой на филфак педагогического института, дабы
"догнать и перегнать" “шинского.
     -- „а и Њакаренку заодно! -- веселЯсь, заключила о себе рассказ ЉсениЯ.
     Ќе  знаЯ,  как  относитьсЯ  к  такому  откровению,  испытываЯ   чувство
благодарности и неловкости одновременно, Я сказал:
     -- Ћднако засиделсЯ. ’оварищ сержант, он, ух строогий!
     -- †уть! -- наливаЯ из фарфорового чайника заварки, подтвердила ЉсениЯ.
-- ќто не ты починил ему  нос? --  џ  отмолчалсЯ. -- Џей! -- пододвинула она
мне сахарницу. -- “спеешь еще и командирам насолить.
     "€  в самом  деле,  куда  торопитьсЯ?" --  размешиваЯ витой  серебрЯной
ложечкой чай, Я во все глаза глЯдел на Љсению.
     -- —… уставилсЯ? „евок не видел?
     "’акую не видел!" -- хотелось мне проЯвить решительность, да храбрый-то
Я среди своих, детдомовских корешей иль фэзэошников.
     -- ’ы ч… молчишь, парЯ? Џлети чего-нибудь. ’ы родом-то откуда?
     -- €з ЋвсЯнки, ЉсениЯ, из ЋвсЯнки. ѓробовоз Я.
     -- 0-ой, так близко! џ думала, из Љаталонии...
     -- Ќеинтересно, да?
     Ћна посмотрела на менЯ пристально:
     -- ‘лушай, волонтер! ’ы какое горе пережил? Ѓолезнь?
     -- Ќичего Я не пережил...
     -- ‹юбезнейший! џ и не таких орлов наскр-розь!..
     -- ’ебе бы в рентгенологи.
     -- € без рентгена наскр-розь...
     -- ”унтика, к примеру.
     --  €шь,  ч…  вспомнил! ”утлик  его  фамилиЯ.  ќ-эх,  ”утлик-мутлик! --
рассеЯнно глЯдЯ куда-то, вздохнула она. -- …му баба знаешь какаЯ нужна?  ‚о!
-- раскинула  ЉсениЯ руки, --  и чтоб барахло менЯла, золото скупала... Ђ Я?
-- она оглЯделась вокруг: -- Џапа не прилетит, ”едор уедет, все тут промотаю
и к маме дерну, санитаркой, в санпоезд.
     -- ‘ такими ручками только урыльники и таскать!..
     --  Ђ  ч… ручки? -- ЉсениЯ посмотрела  на  свои руки,  вытЯнув их перед
собою, точно слепаЯ. -- Џотренируюсь -- и порЯдок! џ так-то здороваЯ, только
лениваЯ... ’ак какое горе-то? Ѓолезнь?
     Ћна помолчала, выслушав менЯ, затем трЯхнула рукав моей гимнастерки:
     -- „ержись!
     -- Ќу, ладно. Њне пора! -- заторопилсЯ Я. -- Ђ то товарищ сержант...
     -- „а поговори  ты  со мной еще, о славный железнодорож- ник!  •оть про
рельсы, хоть про паровозы... ‘ сержантом Я все улажу.
     ‡астегнув  все  еще  картошкой пахнущую телогрейку,  с  которой сыпалсЯ
крахмал, Я протЯнул Љсении руку:
     -- ‘пасибо за хлеб-соль!
     --  ‘ерьезный вы  человек,  товарищ боец!  --  Ќе подаваЯ  руки, ЉсениЯ
быстро спросила: -- Љто твой любимый герой? ‘коренько! Ќе раздумываЯ.
     -- „опустим, ђудин, -- усмехнулсЯ Я.
     -- Ћ-о,  сударь! ‚ы менЯ  убиваете!  „митриЯ  Ќиколаевича Я полюбила  и
бросила  еще  в школьном возрасте!  --  Ћпершись спиной на  косЯк двери, она
прикрыла глаза и без форса  начала читать: "‚ошел человек лет тридцати пЯти,
высокого   роста,   несколько  сугуловатый,   курчавый,  смуглый,   с  лицом
неправильным,  но  выразительным  и  умным,  с  жидким  блеском  в  быстрых,
темно-серых  глазах,  с прЯмым широким  носом  и красиво очерченными губами.
Џлатье на нем было не ново и узко, словно он из него вырос".
     --  Ќу  как?  -- ЉсениЯ кулаком постучала  себе  в  темечко.  --  ‚арит
котелок?
     Љогда она читала, перекос ее губ и надменный прищур были заметней, в не
совсем  закрытом  глазу белела простоквашнаЯ мЯкоть, отчего лицо становилось
несколько уродливым,  и менЯ,  такого  неотесанного, корЯвого,  в себе самом
зажатого -- это как бы сближало с нею, придавало смелости.
     -- Ђ как насчет ”омы-Ягненка? -- подсадил Я собеседницу.
     -- ”и, допризывник! џ  ему про …рему, он мне про ”ому! €з вашей деревни
небось?
     -- ‘ама-то ты деревнЯ!
     -- Џодожди!  --  ЉсениЯ ушла  в  комнаты  и вернулась с богато изданной
книгой.  --  Ќа!  Ќасовсем!  Ѓери, бери’ам наш адрес. Њожет, напишешь мне  о
боевых подвигах? Ќапишешь, а?
     џ не шел  на пересылку, менЯ несло  по  городу. ‘лучилось! ‘лучилось! џ
встретил девушку, какую мечтал встретить, и хотЯ заранее знал, что она так и
останетсЯ мечтой,  но "ђудин"-то со  мною будет, он мне  напомнит о том, что
она,  эта так  необходимаЯ  мне встреча, была на самом деле, и долго  Я буду
жить  ощущением  нечаЯнно  доставшегосЯ  мне счастьЯ. Ђ  девушка  будет жить
где-то, с кем-то своей жизнью, неведомой  мне, и в то же  времЯ останетсЯ со
мной навсегда.
     Љак прекрасно устроен человек! Љакой великий дар ему даден -- памЯть!
     Џисьмо Љсении Я так и не написал, точнее, так его и не закончил, потому
что писал и пишу  его всю жизнь,  оно продолжаетсЯ во мне,  и дай Ѓог,  чтоб
слогом, звуком ли отозвалось оно во внуках моих.


     <b>***</b>


     ”едЯ ђассохин повертел "ђудина" и скуксилсЯ:
     -- Џодарила так подарила...
     -- ‚ернуть?
     -- —…-о? Ћна те вернет! Ћна ч… сплановала? ’ы с этой книжицей ЯвишьсЯ к
ней после войны, вы приЯтно побеседуете, и,  глЯдишь, она совсем тебе голову
заморочит!.. Ћх, сеструха, сеструха! ‚от горе-то мое!..
     ”едЯ ђассохин выписывал бумаги  на получение  продуктов и в то же времЯ
объЯснЯл,  что околачиваетсЯ на пересылке из-за нее, из-за сестры, пока отец
с севера  не прилетит, иначе эта фифа институт бросит, на фронт умотает либо
фунтика какого-нибудь опЯть к дому приручит.
     -- ‘лушай! „а ну ее! ‘лушай! Ќарод понаехал из тайги -- сплошь блатнЯки
и бывшие арестанты. ‚ карты дуютсЯ, пьют. Ќазначаю тебЯ старшим десЯтка. €ди
получать продукты. ‘леди, чтоб не стырили. ‡автра отправка.
     -- Људа?
     ‡ачесалсЯ, замЯлсЯ товарищ командир.
     -- ‹адно! --  Њахнул он рукой. -- Људа едешь  -- не скажу. —… везешь --
снарЯды...  --  €  сообщил,  что  команда отправлЯетсЯ  под  Ќовосибирск,  в
пехотный полк, но если Я хочу подзадержатьсЯ, мы можем вместе двинуть уже  в
сам  Ќовосибирск, и  не в  пехотный,  а в  формирующийсЯ  автополк  --  есть
разнарЯдка   на   него,    ”едю   ђассохина,   он   добьетсЯ,   чтоб    менЯ
"прикомандировали",  --  и  мигом  железнодорожника  превратЯт  в  классного
шофера.
     --  Ќет, ”едЯ,  отправлЯй менЯ с командой. ‚от  в ЋвсЯнку, можешь если,
отпусти... попрощатьсЯ.


     “тром  Я  прихватил  возле  мелькомбината  сплавщицкий  катер. Џока  он
скребсЯ  вверх по  …нисею на  деревЯнной горючке, солнце  поднЯлось  высоко,
пригрело обеленные утренним заморозком голые склоны гор,  и засверкали горы,
и дохнули знобкой стынью ущельЯ.
     ‘ело стоЯло на берегу  реки, оглохлое, пустое.  Љрыши  домов  парили, в
щелЯх теса серебрилсЯ иней. Ќа дверЯх домов виднелись старые, тЯжелые замки,
ворота заперты  на заворины,  люди  ходили через  огороды,  собак не слышно,
старух на завалинках не видно, стариков под навесами -- тоже, дети не играют
на  улицах --  все  при  деле, от мала  до велика, все  готовЯтсЯ ко  второй
военной зиме.
     Ђвгуста ушла на работу. € бабушки не было дома. Џрихватив девчонок, она
отправилась  на  ”окинский улус -- перекапывать  поле  подсобного хозЯйства,
которое шалЯй-валЯй убирали  студенты  и наоставлЯли много картошек в земле.
Ћтправилась бабушка  по  той самой  дороге,  которой ушел навсегда маленький
Џетенька, и, знал Я, непременно всплакнет она о маленьком внуке, помолитсЯ о
его душе,  бестелесно  витающей в лесах и горах,  желаЯ ей, невинной, скорее
отмучитьсЯ и опасть на землю березовым листом, перышком голубиным, лепестком
цветочным, белой ли снежинкой.
     Ќикто не умеет так складно, как бабушка, причитать, никто не может всех
нас, живых  и мертвых, больших и  маленьких, так верно помнить, так жалостно
жалеть, так горько оплакивать.
     ‹ишь дЯдЯ ‚анЯ и тетЯ ”енЯ были дома. ‚стретили они менЯ со слезами  --
в составе той самой  сибирской бригады, которую Я  не  застал на  пересылке,
братан мой Љеша отбыл на войну.
     ‘меЯсь и  плача, дЯдЯ ‚анЯ  и тетЯ  ”енЯ  рассказывали,  как, дернув на
прощанье  водчонки,  хорохорилсЯ Љеша. "џ  этому  ѓитлеру-блЯнине  все кишки
выпушшу!"  ђодители  и   невеста  умолЯли   бойца  поберечь  свою  отчаЯнную
головушку,  но  он  ЯрилсЯ  пуще  того -- не только  ѓитлера, всю  его клику
грозилсЯ извести подчистую!
     –енЯ Љешину  отчаЯнность, соглашаЯсь с  его намерениЯми, невеста все же
просила, чтоб  хоть после боЯ -- не все же  времЯ идет сражение -- вспоминал
он о  родителЯх и хоть  немного, совсем  чуть-чуть думал о ней. Ќа что  Љеша
выдал:
     -- ’ут, в неревне, в нраке, чуть, бывало, занумалсЯ -- и плюху поймашь,
там и вовсе нумать нековды, там, невка, зевни -- пулю проглотишь!..
     „о  ѓитлера   Љеше  добратьсЯ  не  довелось,  но,  воюЯ  в  ‘талинграде
командиром  пулеметного расчета,  искрошил он довольно противника, заработал
орден, медаль и с оторванными пальцами на левой руке и на правой ноге, одним
из первых вернулсЯ в село. џ интересовалсЯ впоследствии -- держалсЯ за ногу,
что ли?  Љеша,  а он сделалсЯ боек на Язык после фронта, отшил менЯ, заЯвив,
что держалсЯ совсем за другое место и не  растрЯс ничего, в целости доставил
своей дорогой невесте.
     ’ак  и  не повидавшись с бабушкой и  Ђвгустой,  передав  прощальный  им
привет  через дЯдю  ‚аню, Я переправилсЯ на известковый завод  и неторопливо
побрел  в  город дачным местом,  привычной  прибрежной  дорогой, проложенной
моими односельчанами,  натоптанной  рекрутами,  переселенцами,  мешочниками,
арестантами и просто нуждой и судьбой по земле гонимым людом.


     <b>***</b>


     Ќочью на пересылку прибыло еще несколько команд.
     ‚  казармах сделалось  людно  и  шумно.  „нем  началась отправка.  ”едЯ
ђассохин  крепко  пожал мне руку и,  потираЯ поблескивающий  нос, улыбнулсЯ,
желаЯ всего  хорошего, сожалеЯ,  что не вместе  едем,  наказывал,  чтоб Я не
партизанил  -- пехотный  полк не  детдом, и  коли Я буду себЯ  недисциплини-
рованно вести, из менЯ винегрет сделают.
     џ обещал ”еде ђассохину вести себЯ дисциплинированно.
     --  „а-а! -- спохватилсЯ он, убежал в контору  и вынес оттуда кулек. --
Ќа! Љсюха послала. Ѓери, бери!
     ‚  пакете  оказались соевые конфеты  местного  производства  --  такими
конфетами отоваривали карточки  вместо сахара. ‚се съедобное и  сладкое, что
могло и должно было попасгь в конфеты, на фабрике работЯги слопали и унесли,
пустив  в производство  лишь  соевую муку и какую-то серу  или смолу.  Љогда
конфету  возьмешь на Язык,  она  по  мере ее согреваниЯ  начинает  набухать,
растекатьсЯ, склеивать рот  так, что его  уж  не раздерешь, и чем ты  больше
шевелишь  зубами, тем шибче их  схватывает массой, дело доходит то того, что
надо всю эту сладость выковыривать пальцем.
     ЉсениЯ  получила  соевые  конфеты  на  студенческую  карточку  и  -- не
выбрасывать же добро -- послала допризывнику гостинец, как тонко воспитанный
человек,  она  к  пайковым конфетам  сунула  в  пакетик  горстку  клубничных
карамелек довоенного производства.
     € вот, занЯвши третью  полку в полупустом вагоне,  Я лежу,  сунув мешок
под   голову  с   последней  в  нем  буханкой  хлеба,  да  поглЯдываю  через
полуоткрытое, на зиму не заделанное окно да посасываю карамельку.
     Ќас отправлЯли в Ќовосибирск пассажирским поездом --  этакаЯ роскошь по
военному времени!
     Џровожающих  нет. Ќикто не пел и не плакал. Ќа станции и на перроне шла
будничнаЯ  жизнь, война  сделалась  привычной,  отъезд  на  войну  --  делом
обыденным. Ќо  Я все же грезил: возьмет да кто-нибудь из наших, деревенских,
прибежит.  €ли... ‚от уж блажь так блажь -- возникнет ЉсениЯ, да при всем-то
сером, неинтересном народе руку подаст, всего мне хорошего пожелает.
     Ћт сладостных грез отвлек менЯ живописный, в полном смысле этого слова,
человек, так много стриженный тюремной машинкой, которой не столько стригут,
сколь выдергивают волосы, что голова его от напрЯжениЯ сделалась фиолетового
цвета. Ћбут он был в опорки, одет в холщовые исподники  и драную телогрейку,
болтающуюсЯ  прЯмо  на  голом  костлЯвом  теле.  ‚прочем,  на голом ли?  Џод
телогрейкой выколотаЯ  майка,  меж лЯмок  ее,  прЯмо на сердце, профили двух
вождей и клЯтва в великой к ним любви, а также намек насчет свободы, которою
он будет дорожить и честно жить.
     -- Ќ-ну,  с-сэки!  -- праздно  фланируЯ вдоль вагона, сжимаЯ и разжимаЯ
кулаки, грозилсЯ живописный парень.
     -- Ќ-ну, фрицы, трепещите!
     Ќа  перроне  возникла  и  стала  полнеть  толпа  парнишек,   отдетых  в
железнодорожную  форму. џ поглЯдел на перронные часы --  вот-вот  на  второй
путь подадут рабочий поезд до Ѓазаихи. ‚ысунувшись в окно, Я спросил у ребЯт
-- не из первого  ли они училища,  не со станции ли …нисей? "€з первого", --
ответили мне.
     ‚торой  набор.   ђебЯта  позаморенней,   смирней,   но   полностью  уже
обмундированные. Ќам так  и  не  выдали всю  форму, мы так и не  пережили до
конца  "организационный  период" в  совмещенном  с  ”‡Ћ ремесленном  училище
ускоренного  выпуска.  ќти учатсЯ  уже  как  следует:  и  наглЯдные пособиЯ,
наверное,  есть,  и  учебники,  и тетради, и макеты,  и инструменты,  только
кормЯт их еще хуже, чем  нас, -- война-прибериха затЯгивает поЯса все туже и
туже.
     --  ќй! --  позвал Я  одного парнЯ. -- ‘ымай  фуражку!  --  € когда он,
недоумеваЯ, снЯл и подставил фуражку, Я вытрЯхнул из бумаги комком слипшиесЯ
соевые   конфеты,  саму  бумагу,  повременив,  бросил  в  окно  и  подмигнул
братьЯм-фэзэошникам.
     -- шашливо! -- пожелал мне кто-то из них слипшимсЯ ртом.
     ЏоЯвились в вагонах  и провожающие. ‘емьЯ. Џлотный  мужик  в долгополом
армЯке, в рубахе из  домотканого холста, в древних, залиселых  сапогах играл
на гармошке. ‡а ним хромал мужик или парень  -- не понЯть -- так заморен был
и  вычернен  солнцем, ведЯ в  обнимку допризывника, на котором  вперед всего
замечалась старенькаЯ  шапка  с распущенными ушами и узкие  латаные  штаны с
бордовыми заплатами  на  коленЯх.  —уть  в  отдалении за  мужиками  тащились
молодаЯ, но уже сильно изношеннаЯ женщина, она вела за  руку бледную девочку
на вид лет трех-четырех.
     "‚от тронулсЯ  поес,  вот  тро-о-о-онулсЯ по-о-оес! ‚о-от тро-о-о-нулсЯ
по-оес и рухнулсЯ мо-ос..." -- вместе  с  компанией ворвалась в вагон песнЯ.
‚ымученно,  словно  по  обЯзанности,  не  пели  --  кричали  мужики  и  этим
"рухнулсЯ" так подействовали на менЯ -- хоть реви тоже в голос.
     ЉомпаниЯ шумно расположилась внизу подо мной, и Я  порадовалсЯ тому  --
не  набьетсЯ  таежнаЯ  хевра  --  еще  в   детдоме  надоело  канителитьсЯ  с
блатнЯками, любоватьсЯ на них.
     Њужик передал гармонь призывнику, тот продолжал песню на одних басах --
трудно, видать, жили и учились всему эти люди, скорей всего переселенные  на
оборонный завод  из южных старообрЯдческих районов. Ћтец небось  жизнь убил,
чтоб одновременно на басах и на "пуговицах"  играть три-четыре  песни,  коих
вполне хватало на нехитрую деревенскую компанию. Џризывник в семье, судЯ  по
всему, самый младший, так и не успел полностью освоить гармонь.
     ‚ытащив из глубочайшего  брючного  кармана бутылку  с заткнутым бумагой
горлышком, хромой мужик  из  кармана  же выковырЯл  кружку  -- и забулькало,
запахло самогонкой.
     --  ’ЯтЯ!  ‘авелий! --  попыталась  протестовать  женщина,  не  смеющаЯ
подойти к столу. -- Ќе пили бы, обоим на работу во втору.
     -- –ыц!  -- брЯкнул  по столу кулаком  отец  и,  отпив, передал  кружку
‘авелию. ’от начал пить, вдруг поперхнулсЯ,  заплакал. € все трое заплакали,
заобнимались.
     -- „а, мы можот... мы, можот, по-оследний ра-а-ас...
     -- ’Я-атЯ!  -- бросилсЯ ему на  шею призывник. € мужики заревели громче
прежнего, затоптались на месте, сцепившись мослатыми руками.
     „евочка,  лицо и  глаза  которой налиты  тЯжелыми,  недетскими слезами,
обхватив  ногу призывника,  жалась щекой к бордовым  заплатам  и  с  истовой
бабьей  страстью, со  взрослым  страданием повторЯла  и повторЯла что-то.  џ
напрЯг слух, вслушалсЯ и наконец разобрал:
     -- ‘виданиЯ! ‡вините! Џаси бох! ‘виданиЯ! ‡вините! Џаси бох!..
     ‡аскребло, стиснуло  мое простудное  горло. ‡аморенных, давно спиртного
не пивших мужиков  развезло.  ЏромазываЯ пальцами, призывник  жал  на басы и
ревел все одно и  то же, вместе  с отцом и  шурином: "‚от тронулсЯ поес, вот
тронулсЯ поес, вот  тронулсЯ поес и  рухнулсЯ мос..."  € маленькаЯ  девочка,
схватившись   за  ногу  дЯди,  по-прежнему  никакого   на  нее  вниманиЯ  не
обращавшего,  все  твердила  и  твердила:  "‘виданиЯ!   ‡вините!  Џаси  бох!
‘виданиЯ! ‡вините! Џаси бох!.."
     Њужики допили самогонку,  наревелись, успокоились. Џраздно положив руки
на колени, расселись  они на  нижней полке.  Џрилепилась на краешек  полки и
женщина, терпеливо  дожидаЯсь  конца. ’ак и не успела она ни разу заплакать,
заботы о мужиках не оставлЯли ей времени на слезы.
     -- Ќу вот...  пиши... почашшэ!.. -- тЯготЯсь молчанием, придумываЯ, что
бы сделать ему, родителю, всегда и во всем главному  в доме, знавшему, что и
как  должно в  нем и в семье быть. -- € помни дедов  завет: сердцем  копьЯ у
недруга не переломишь, дак всЯкой-то пуле голову не  подставлЯй... сам  себЯ
не обережешь, никто не обережет... Ђх,  мать-то не пришла, нету матери... Ќе
отпустили с работы. ‚оенно положенье... ќ-ќх! -- Њужик поглЯдел в окно,  и у
него  до шепота осел голос:  -- Ќету, нету матери-то... -- ‡нал  мужик: будь
сейчас мать, легче бы всем было,  ему-то уж  непременно  легче,  свалил бы с
себЯ тЯжесть, мать голосила бы, он бы на нее прикрикивал.
     ‚  вагоне сделалось содомно -- грузились  таежные  воЯки. „аже длЯ менЯ
неожиданно,  призывник осталсЯ  один на просторной  скамье и, отвесив  губу,
сидел  от  выпивки  тупой,   потерЯнный,   недоумевающий.  —то-то  вспомнив,
подобралсЯ, поглЯдел направо,  обвел  взглЯдом  вагон, задержалсЯ глазами на
окне и заплакал, да так, излившись слезами, и уснул в уголке, за обшарпанным
столиком -- перваЯ разлука с семьей, с родным домом.
     „оведетсЯ  ли   возвратитьсЯ?  ќ-эх,  нету  выпивки!  ‘аданул  бы  и  Я
кружку-другую --  сосет  у менЯ в груди,  подмывает мое, тревогами  и бедами
клейменное, валенное, тертое, мЯтое, живое -- полосатое сердчишко.
     џ достал из мешка буханку хлеба, отворотил от нее ломоть, вылил остатки
масла на хлеб, посолил  крупной солью, поел,  сходил  к  цинковому вагонному
бачку, напилсЯ воды и скоро уснул.
     ЏробудилсЯ ночью, далеко  от ЉрасноЯрска. ‚  вагоне было тихо и мрачно,
лишь  храп и бред таежных новобранцев нарушал  вагонный покой  и  душный его
уют.
     џ свесилсЯ с полки к окну. ‚ щели окна сквозило прелым осенним холодом,
за окном бесконечно развертывалась плотнаЯ лента лесов, тЯжелое осеннее небо
почти не отделЯлось от непроглЯдной, отчужденной, тесно сомкнувшейсЯ тайги.
     € оттуда,  из-за  вагонного  окна, из  иного  мира,  пугающего холодной
пустотой,  словно  разгонЯЯ с пути нечистую  силу, испуганно кричал паровоз:
"‘вида-аннЯ-а-а-а!"  Ђ  внизу,  под  вагоном,  как  бы  извинЯЯсь за слишком
громкий  рев  паровоза,  колеса,  сдваиваЯ,   угодливо  частили:  "Џаси-бох!
Џаси-бох! Џаси-бох!"

     1977, 1988


     ‚иктор  Ђстафьев.  ‘обрание   сочинений  в  пЯтнадцати  томах.  ’ом  5.
ЉрасноЯрск, "Ћфсет", 1997 г.


        Џир после Џобеды

                      ‘ергею Џавловичу ‡алыгину -- землЯку


     ќто  было в ту пору, когда  все  казалось радостным и  от жизни ждались
одни только радости. ‚ немыслимо Яркий, ослепительный день спешил Я в родную
деревню по  левой стороне  …нисеЯ, по дачной местности. Ќа правой,  гористой
стороне, где проходит сейчас асфальтоваЯ дорога  на  „ивногорск,  пути тогда
были худые, за войну и вовсе задичавшие.
     џ был молодой, недавно женатый, ноги мои пружинисты,  душа  пружиниста,
голова пуста, внутри все ликовало, и от "восторгу чувств" мне хотелось петь,
даже  прыгнугь в  еще холодные речные просторы  хотелось, ухнуть в одежде, и
всЯ недолга! Ѓлаженненькое состоЯние пронизало всего менЯ насквозь, ветрено,
вольно было, ни о чем долго не думалось, да и не хотелось ни о чем думать, и
в  то же времЯ думалось обо всем разом.  Ќо мысли внутрь  охмелелой башки не
проникали, едва  коснувшись ее, они, будто по круглому арбузу, соскальзывали
в безвестность.
     ‚се  Я видел вокруг, все замечал  и радовалсЯ  всему вместе, ничего  не
отделЯЯ  и  не выделЯЯ. Њир  без  войны приглЯден  как он  есть. ‚он  сытаЯ,
дороднаЯ, солнцем  убаюканнаЯ  корова возле светлой лывы,  проткнутой иглами
травы, лежала, лежала, да ни с  того ни с сего и заблажила: "“х! “х! “х!" --
и с этаким надрывом, будто по убитому мужу  рыдало животное. …й, корове, все
равно, как она выразила  свое коровье отношение к  миру Ѓожьему, но невдомек
жвачной  пот…ме,  что чуть было  не  вспугнула  она  с  моей  души, резиново
сжавшейсЯ, всю  благость  и ребЯчество, которое  Я,  сам  того  не сознаваЯ,
старательно взбадривал в себе.
     ‹адно, блажи, корова, кормилица-поилица, тебе можно и поблажить -- рать
кормитсЯ,  а мир  жнет, -- потрудилась ты за войну, молочком попоила  детей,
солдаток,  госпитальников,  бороны потаскала и  плуги, гнилую солому жевала,
кровью  даивалась  от  надсады,  но  дотЯгивала  до  зеленой  травы и  снова
впрЯгалась в работу, исполнЯла свое назначенье -- кормить и поить людей.
     ЏегонькаЯ  птичка  прыгнула  из канавки  и  совсем  уж  было наладилась
юркнуть в кусты, к  гнезду, может, и к кавалеру, но стоило ей подлететь, как
повело  ее выше, дальше, и забыла она обо всем на свете, захлебнулась вешней
высотой, далЯми, ей лишь видимыми, и пошла камешки-стеклЯшки сыпать, хвостом
рулить, крыльЯми играть, перьЯ ветрить.
     "‚от интересно в природе устроено: коли птичка мастерица петь, вида она
непременно скромненького. Ђ как  дармоед, прихлебатель какой, то разукрашен,
расписан  он   природою".  Ќо  сей   же   момент  Я  уловил  противоречие  в
размышлениЯх,  вспомнив про снегирЯ. “ж  такой  ли  трудЯга,  этот  выпик --
снегирь! ’ак  ли ему корм тЯжело достаетсЯ ранновешней порой, однако свистит
птаха  застенчиво, как бы извинЯЯсь  за беспокойство, да свистит. "€нтересно
знать, куда снегири  деваютсЯ? Џокуда снежно  --  висЯт  Яблоками по кустам,
светЯтсЯ фонариками  в  палисадниках, но  хлынет  водотечь,  налетит  всЯкой
птахи, и снегири стушуютсЯ, в сторону, что ли, отодвинутсЯ?"
     Ѓыстротекучие, случайные эти мыслишки ворохнулись под пилоткой и тут же
сменились  другими,  не  менее  случайными и пустыми. "‚от взЯть  кошку,  --
катились размышлениЯ дальше, -- тварь хищнаЯ и подвиднаЯ". џ ненавидел кошек
до войны и догадывалсЯ отчего. †илось им всегда лучше, чем мне. џ их пинал и
бил  чем  попало.  ’еперь  бить  не  стану.  ‚от   приду  к  бабушке,  увижу
семиковрижницу,  поглажу по-девчоночьи  изогнутой  спине  и  скажу: "Ќу што,
шушшештвуешь, тварь?" -- так и скажу -- "шушшештвуешь!" -- Я уже вспоминал о
том,  что так  говорил  в детстве,  когда  у  менЯ выпадали  молочные зубы и
преподобнаЯ  моЯ бабушка Љатерина Џетровна все подъелдыкивала менЯ; "ушлик,
пишшуженец, шопли, шушшештво".
     ќто Я шушшештво, потому что шушшештвую!  Ќе убило менЯ на  войне, и Я к
бабушке иду, к Љатерине Џетровне.  ’олько через порог переступлю, непременно
гаркну: "‡дравиЯ  желаю,  товарищ генерал!" -- она аж присЯдет  и  с  испугу
уронит чего-нибудь.  "Ћ,  штоб тЯ, окаЯнного,  приподнЯло  да шлепнуло!"  --
скажет. ’ак и скажет. џ-то уж знаю свою бабушку!
     •орошо! Џравда,  хорошо. Ќу просто замечательно!  —то хорошо? ‚от и  не
знаю, как сказать, -- что хорошо и что замечательно. •орошо, да и только!
     ’ак вот шагал Я,  улыбаЯсь солнцу, свету, радовалсЯ, что живой вернулсЯ
с войны, и ноги  мои, чем меньше становилось мне идти, тем скорее  бежали. ‚
дальних  соснЯках,  по солнцебоким гривам  доцветали  сон-трава,  медуница и
стародубы; под заборами и обочь дороги отгорели,  обуглились мать-мачехи, по
оподолью  гор уже занималось пламЯ  жарков, раздувало  белую пену  дубровных
ветрениц;  прибрежные  таи вызолачивало лютиком-курослепом;  синие жеребчики
мохнатой гривой возносились из трав,  набирающих рост; первые колокольцы без
звона  качались на  ветру. ‚ заустенье, где до полудни холодеет  роса и куда
солнце падает  уже  горЯчее, гордо взнималсЯ  из аремника  багровый,  угарно
пахнущий марьин корень.
     ђечки  отбушевали,  сделались  смирными,  миротворно покурлыкиваЯ,  они
катились  с гор в гранитное  межреберье, ничего уже не  волокли, не крушили.
‘неговые  кипуны,  те и вовсе  засохли,  едва шевелились в  мокрых, плесенью
берущихсЯ камнЯх, прерывисто  падали  с Яра в …нисей, где вода  тоже  шла на
убыль, но река все  еще  кружилась, гудела и буйствовала возле быков и скал,
бьЯ  в каменные  оплеухи бревнами, однако и на реке вода  выпустила  на волю
р…лки,  и по ним воскресали,  отрЯхивали струпьЯ глины  со стволов и  ветвей
трепаные вербочки, замытые ивнЯки; остро торчали из сувейно намытых песков и
дресвЯников  лозы  краснотала;  дегтЯрно  темнели  черемшаники  с  торопливо
набухающим  цветом;  по  речкам и оподольЯм шиханов черемухи отпенились, уже
сорили белой чешуей,  оттого и  спешил  островной кустарник  нагнать  всЯкую
природу, и нагонит, сравнЯетсЯ, потому что стоек его корень, и свету, влаги,
ветра теперь ему много будет с реки. Џо виске -- так красиво  зоветсЯ у  нас
обсыхающаЯ после  водопольЯ  протока, будто  длЯ  креста  сложеннаЯ щепотью,
припоздало всходила осока, копытень на обмысках с листом торопилсЯ, и всЯкий
цвет, всЯкаЯ  травка  хотела скорее  занЯть свое место на земле, отгореть  в
цвету и успокоитьсЯ семенем.
     ‘веркающаЯ полоса мелкой гальки разноцветно  струилась вдоль берега.  џ
не  удержалсЯ,  спрыгнул к  виске, снЯл сапоги, побродил по  ней,  уже  чуть
прогретой и мелкой, зачем-то набрал полный карман  гладких камешков, огладив
каждый перед этим, на  иные Я даже дышал, отчего они сразу  делались Ярче  и
веселей,  -- опЯть вспомнилось, как бабушка  таскала за ухо,  если Я бегал с
каменьЯми в карманах и драл их. Ђх, бабушка, бабушка! €ду Я, иду!..
     € опЯть Я  качу на своих двоих по-над Яром, по дорожке, и опЯть глазею.
€з  лога и  бочажин вода совсем почти ушла. ‚  теплых лывах  вЯло  плавились
мальки,  ища выхода.  ЋхотитьсЯ  на рыбью  мелкоту слеталось воронье. ‚округ
лыв, усеЯнных  живым крошевом головастиков, Ярким хороводом пошли калужницы.
ебарша   кожаной  листвой,  бегали  под   калужницами  долговЯзые  кулик  с
куличихой,  под  названием фифи, выпугиваЯ  из-под них трЯсогузок,  бабочек,
жуков и пчел. Џотоптавшись под листами, в дурманном озарении цветов, насорив
желтой  пыли на воду, кулик  с  куличихой маслЯно скользнули но  кругу лужи,
затем их как бы  подхватило легким воздухом, скользЯщим по логу, и вынесло к
…нисею. ”ифи  реЯли  над  водой,  работали  всем  телом, несЯсь  над темными
стремнинами, нежней, переливистей  делалась их песнЯ, полумесЯцем  изогнутые
крыльЯ,  хвосты  с беленькой каемочкой, пушистые  брюшки  с прижатыми к  ним
лапками, безбоЯзно опрЯдывали гиблую с виду гладь воды.
     €з скал выметнуло стрелку чеглока. Ћн вкрадчиво запиликал --  и кулик с
куличихой --  от греха подальше ткнулись в тень берега.  ЋбстригаЯ  остриЯми
крыл  лохмы одинокого  облака, чеглок  упоенно  плавал  по небу,  все глубже
погружаЯсь в призрачную голубизну, вот сделалсЯ с воробьЯ, с пчелку, с мошку
величиной и наконец совсем утоп в небе:

     ќх, Ђндрюша, нам ли быть в печали!
     Ќе прЯчь гармонь, играй на все лады!.. --

     заорал Я ни с того ни с сего. “сталаЯ женщина с вЯзанкой дров на спине,
уступаЯ мне дорогу, сказала:
     --  €  ч… орет, дурак!  -- но,  увидев менЯ  в гимнастерке,  да еще и с
медалЯми, пошевелила усталым ртом, пытаЯсь улыбнутьсЯ.
     џ  потЯнул  у  нее вЯзанку  дров, она не  сопротивлЯлась.  агаЯ рЯдом,
женщина  смеЯлась  моим шуткам и свойски уже спрашивала, не стаскаю ли Я всю
поленницу с берега в казенную дачу, которую она сторожит?
     €  рад бы,  отвечал  Я, да не могу, спешу  к  бабушке в родное село,  в
котором не был с сорок второго года.
     € женщина сказала: чего же Я тогда  дурака валЯю? —его  прохлаждаюсь? ‘
войны людей как  ждут?  --  и стала отбирать  у менЯ вЯзанку. Ќо  Я не отдал
вЯзанку, донес ее до дачи, присел на краешек крылечка, оглЯделсЯ  и, не верЯ
самому  себе  и  времени,  так, оказываетсЯ,  твердо отпечатанному  во  мне,
сказал:
     -- ‚ы знаете...  ѓде-то здесь... здесь  вот чуть было  не  замерз... до
фронта...
     †енщина,   клеткой  укладывавшаЯ   дрова   возле   низкого   заборчика,
приостановила работу.
     --  €  замерз бы. —его хитрого? ‘колько тут народу  тоже погинуло-о. --
Ћна еще говорила, ну,  как водитсЯ, про своих, которые тоже где-то загинули,
а может, и живы, -- находитсЯ сейчас народ, из мертвых восстает.
     Ќо Я  перестал ее  слушать, на  менЯ вдруг  накатило волнение:  неужели
тогда зимой сорок второго Я мог так, запросто?... Ќичего не понЯвши в жизни,
ничего не увидев, не дожив  до  этой  вот светлой весны? „а как  могло такое
быть?  Ќесправедливо же! Ќо теперь-то  Я хорошо знаю, как проста смерть. Љак
она  ко  всем  одинаково   равнодушна.   "Њогло   быть,  уважаемый,   могло!
Џо-настоЯщему!" --  такой же ты, как и все люди, смертный. ќто ведь только в
юности да в дурной  молодости кажетсЯ, что ты не тюх-тю-лю-люх, а что-то там
этакое-переэтакое, и умереть не сможешь. „ругие могут, ты -- нет! Ќу, а если
умрешь, чтоб  кому-нибудь досадить, то, как насладишьсЯ раскаЯнием обидевших
тебЯ людей,  тут  же и воскреснешь, и милостиво, как €исус •ристос, простишь
их всех,  несмышленых,  даруешь им возможность полюбить тебЯ, искупить перед
тобой грехи малые и большие.
     Њне сделалось жалко самого себЯ, того дураковатого  фэзэошника. “мирают
насовсем, товарищ  фэзэошник. Ќасовсем!  Ќичего не остаетсЯ.  Ѓыл ты, и нету
тебЯ! ЏонЯл? ‘овсем  нету! ‚от какую  науку Я прошел на войне. € вот  почему
только теперь,  давним временем, задним умом Я по-настоЯщему  испугалсЯ  той
смерти, котораЯ приступала ко мне здесь, в  этой местности,  брала за горло,
давила мерзлыми перстами...
     џ передернулсЯ, встал, попрощалсЯ с женщиной и побрел  по берегу, разом
почувствовав, как  устал и  как мне хочетсЯ  есть.  ‚переди неожиданно встал
забор из досок, прибитых внахлест, крашенный густой зеленой краской. џ повел
по забору единственным,  уцелевшим на войне глазом и обнаружил: забор уходит
в глубь леса,  к  подгорью, конца его  не  видно, в  загородь угодили лучшие
дачи,   строенные   еще  енисейскими  толстосумами-золотопромышленниками  да
местной знатью. Љак  бы нечаЯнно пригорожены лучшие клиньЯ соснового  бора и
колки  березового леса.  Њеж  деревьев виднелась водокачка,  толсто  укрытые
дерном подвалы и приземистый  склад  -- все  это  ограждено  ниткой  колючей
проволоки, застенчиво-тонкой по сравнению  с окопной, но все же штаны и кожу
на заду порвать годной. Ћдним концом забор опускалсЯ в …нисей прЯмо в  воду,
с реки его было не обойти. џ решительно двинулсЯ в ворота, из которых только
что выпорхнула полуторка и, звЯкаЯ бидонами, рванула к городу. …два Я сделал
несколько  шагов по ограде, где  успела уже  зарасти и превратитьсЯ в тропку
тореннаЯ деревенскими  телегами, ногами моих  односельчан, а  также местными
дачниками езжалаЯ дорога, по обе стороны которой были излажены  теперь грЯды
разных форм, на них что-то уже взошло и налаживалось цвести, как услышал:
     -- ѓражданин!
     €з  будки, крашенной  тем же  зеленым цветом,  что и забор, ко мне  шел
угрюмый  мужик  в милицейской фуражке.  „верца в будку осталась  открытой. џ
увидел в ней  столик,  покрытый газетой, чайник,  банку с  медом, в  которой
шевелились  комком  осы-воришки.  "“х, ты!  --  обдало  менЯ  жаром.  --  Ќа
подсобное хозЯйство, а может, на военный объект затесалсЯ!.."
     -- ѓражданин! -- взмахнув рукой у  виска, глухо повторил милиционер. --
‡десь ходить не положено!
     -- ‚оенный объект? -- понимающе отозвалсЯ Я. Ќо вышло это у менЯ как-то
игриво, потому  что хоть и опечалилсЯ Я, вспомнив про то, как не замерз чуть
было давней порою, с души все равно ничего не сдуло -- ни  вешней певучести,
ни ветреной легкости, и  по-прежнему все вокруг казалось излаженным  по моим
душевным чертежам, двигалось и звучало согласно настроению моего, еще совсем
молодого сердца.
     Њилиционер  и тот начал высветлЯтьсЯ взглЯдом, но, вспомнив про службу,
насупилсЯ:
     -- Ќе положено, и все!
     Ќет, не военный тут объект -- уразумел Я  и полез в пузырь, не зло лез,
как бы играЯ в гнев, напускаЯ его на себЯ, забавлЯЯсь им:
     --  ‡начит, пока  мы  воевали,  пока  кровь  проливали,  вы  тут  дачки
старобуржуйские отхватывали! “страивались!
     -- џ  тоже воевал, гражданин, -- бесцветно и вЯло отозвалсЯ милиционер,
Явно сожалеющий, что сбивает менЯ с намеченного пути, глушит во мне радужное
настроение  и должен  убеждать в  том,  в чем  убеждать ему,  как можно было
догадатьсЯ по тону и лицу, никого не хотелось.
     -- —его ты заладил: гражданин,  гражданин... џ пока не  подконвойный, и
ты мне не начальник!
     -- ‚ернитесь, пожалуйста, гражданин...
     -- Ќе вернусь! ‘трелЯй! ‚ спину стрелЯй! -- вспылил Я и дерзко пошел по
мЯгкой, еще не совсем заросшей тропе, котораЯ была прежде дорогой  и вела  в
мое родное село. Њне хотелось шуметь, ругатьсЯ, доказывать правоту,  которую
Я ощущал в себе полновесно, законно. Ђх, как нравитсЯ нам доказывать то, что
в доказательствах  не  нуждаетсЯ, что  доказывать легко, заранее знаЯ, какое
внутреннее  удовольствие  получишь  от этого. Њолодой Я был,  прыткий, но  с
очень обостренным чутьем окопника, точно знающего, где могут выстрелить, где
нет,  где  могут  "качать  права",  а  где  и  самому  качнуть их  возможно.
Њилиционер  тащилсЯ за мной, просил вернутьсЯ, но рук не применЯл, сознавал,
видать: руками трогать фронтовика нельзЯ, драка будет, бой.
     -- —то  тут происходит?  -- услышал Я  властный,  как бы худо смазанный
голос курЯщего человека. Ќа резной деревЯнной терраске старинной двухэтажной
дачи стоЯла  женщина. Ћдета она была в роскошное Японское кимоно, на котором
чего только изображено не было!  ‚олосы  женщины в крупных  завитках, со лба
прихвачены голубой  лентой, лицо  густо  смазано кремом, и  оттого сразу  не
разглЯдишь,  что  женщина уже в немалых годах, девственно-небеснаЯ  лента не
гармонирует,  книжно говорЯ, с ее  обличьем,  истасканным  и несколько  даже
суровым. ‚ ухоженных, пухленьких руках ее детскаЯ лейка.
     -- „а вот... -- все так же тускло и бесцветно поЯснил милиционер, глЯдЯ
мимо менЯ, -- не подчинЯетсЯ гражданин, век, говорит, здесь ходили.
     †енщина остановила работу, держа  лейку в наклоне над  узеньким Ящиком,
прибитым вдоль борта терраски, взглЯнула на менЯ темными, все еще горЯчими в
глубине глазами и чуть свела брови на переносице, но, вспомнив  про морщины,
тут  же  расцепила их. Њы  лишь секунду, может, и  меньше, смотрели  друг на
дружку,  однако и  за  короткий миг успела  возникнуть между нами неприЯзнь.
‡десь,  напротив дач, по ту сторону …нисеЯ, возле алунина  быка,  нашли мою
утопленницу-мать. Ѓабушка моЯ, тетки и дЯдьЯ, братьЯ и сестры, односельчане,
гонимые нуждой и бедой,  перетаскивали  в котомках  из города  и  в город по
старой дороге столько всего, что поезду не увезти. ‚озле этих мест Я чуть не
замерз военной  порой, идЯ на  помощь к  овдовевшей многодетной тетке. ‡десь
все освЯщено прошлой жизнью и памЯтью родных мне людей, а она, эта вот дама,
по какому праву здесь? € от кого загородилась?
     †енщина с лейкой была проницательной, она постигла  мою нехитрую мысль,
и правоту мою постигла -- кто  поросенка украл, у того ведь в  ушах верещит!
-- и  задохнулась  от бешенства, может  быть, впервые  осознав: всю жизнь ей
неспокойно будет от таких вот, как этот  молодец,  прЯмых  и правых в  своем
гневе,  со  своими  первобытными  требованиЯми,  привитыми не  первобытными,
правда, книгами, фильмами, учителЯми, пионервожатыми и родителЯми, -- жить в
братстве,  все  делить  пополам. € сама она, барственно устроившаЯсЯ в лихое
длЯ своего  народа  времЯ,  небось учила или  учит  детей -- жить братством,
каждую  крошку делить  пополам  и, если  придет  час, -- по-братски защищать
ђодину.
     --  џ  здесь,  --  твердо  вбиваЯ каблук в  травЯнистую тропу,  уже  со
злостью, раздельно сказал Я, -- Я по этой дороге на войну уходил!.. -- џ еще
хотел заЯвить, что по этой  дороге и вернутьсЯ загадал, много всЯкой всЯчины
наговорил бы и про войну, и про разбитые города и села, где люди, опухшие от
голода, складывают камень на камень, про  забитые народом поезда, общежитиЯ,
тесные бараки, про госпиталь, где на  палату выдавалась одна  пара тапочек и
один халат, раненых перевЯзывали  старыми и плохо отс