ского  искусства,
которое  скорее  и  точнее назвать  бы бесовством. €зрыгаЯ слова  под бойкий
топот местных самородков, поборники  местной  культуры, деЯтели  передовой и
боевой пропаганды вроде бы  совсем не слыхивали  о великой  русской  музыке,
живописи,  литературе,  брезговали  родным,  в  первую  голову  деревенским,
наследием   в  силу  его   полного   и  непоправимого   отставаниЯ,  идейной
невооруженности, лишенной накала классовой непримиримости  к врагам партии и
советской  власти. ЌовоЯвленные творцы сами сочинЯли свое  слово, искусство,
скетчи, пьесы, программы с чтением вслух, с выкрикиванием лозунгов, шагом на
месте  под  барабанный  бой,  под  звук  трубы,  с  построением  пирамид,  с
зажигательными коллективными переплЯсами,  изображающими выплавку стали, бег
паровоза, сбор небывалого  урожаЯ.  „а  все в темпе, в  темпе! ‚ыше! „альше!
‚перед! „о полной победы коммунизма!
     Ќадев белую  мужскую  рубаху с  галстуком, ‘тепа ступала по  подмосткам
по-боевому четко  и,  как  ей казалось, даже грациозно. Ќачинала  она  любой
вечер, любое торжественное собрание с чтениЯ:

     € Я, как весну человечества,
     ђожденную в трудах и в бою,
     Џ-пай-айю-у-м-майе от-теч-чество-о-о,
     ђ-рес-спублику м-майю!

     ‡арЯженное парадным вступлением, будто орудие гремучим порохом, действо
грохотало, улюлюкало, свистело, с визгом  вело беспощадный огонь  по врагам,
вдохновлЯло народ  на трудовые подвиги,  поднимало  на борьбу  с пережитками
капитализма, звало,  влекло,  настигало. ‘тепа пробовала  себЯ переименовать
согласно  историческому моменту в ќлектрину,  тоже ”еликсовну,  но ничего  с
народом поделать не могла, на сцене ќлектрина, в жизни же ‘тепа да ‘тепа.
     Љогда   и  как  у  нее  получилсЯ   мальчик,  она,  захваченнаЯ  вихрем
революционного  искусства, почти  не  заметила. ЏресмыкалсЯ  в районном „оме
культуры  ссыльный  музыкант  ЃоЯрчик, играл  боевые марши на звонкой медной
трубе,  вертелсЯ вокруг нее, что-то  с нею  делал. ‡акруженнаЯ  общественной
работой,  она  так  и  не  понЯла,  что  ЃоЯрчик с нею делал.  Ћткуда и  как
получилсЯ мальчик? ’акаЯ досада!
     Ћбжитую  с пионерского  возраста сцену  районного „ома культуры, где на
разных  парадных торжествах  ‘тепа  с младенческих  лет  еще  кричала; "Ѓудь
готов!  ‚сегда  готов!" -- пришлось  оставить. ‚  этом же  „оме культуры она
какое-то времЯ работала завхозом.  Ќо разве это  работа? ѓде  тут творческое
начало?   ‚дохновение?  ѓром  оваций?  Љлубное   имущество  у  ‘тепы  частью
разворовали,  частью   она  его   растерЯла.   Џришлось   идти  в  общежитие
воспитателем молодого  поколениЯ,  дабы получить жилой угол длЯ себЯ  и  длЯ
дитЯ, чтоб оно...
     Ћттуда ее забрали  в  методисты-инструкторы самодеЯтельного искусства и
физкультуры опЯть же при районном „оме культуры.
     ‡аброшенный, некормленый,  немытый ”еликс был во младенчестве кормим из
клубного буфета бутербродами, серыми котлетами, жесткими ирисками, черствыми
булками.   …го  тетешкали,  щекотали,  подбрасывали   под  потолок  какие-то
взвинченно-веселые тетеньки,  нарЯженные  в галстуки  дЯденьки  с блудливыми
глазками  и  с оглушающим запахом сивухи изо  рта.  Ћт  грохота, от воЯ,  от
песен,  от  хохота ”еликс полуоглох. Ћт страшных  отвратительных  запахов  и
нечистот он  сделалсЯ чистюлей,  не переносЯщим ничего хмельного, но главное
-- навсегда ушел в тихую, уединенную работу. Ћн все времЯ рисовал на клочках
бумаги, на оборвышах плакатов, реклам, лозунгов, рано овладел оформительским
искусством, ничем он почти, как и Џетька Њусиков, не  свЯзывал родную  мать,
рос  хоть неподатливо,  поскольку  был заморен, однако  бурной  деЯтельности
‘тепы не мешал.
     Ѓыть бы  ‘тепе  снова заправилой народного  искусства,  кричать в  „оме
культуры про весну человечества, но в  это времЯ трубач  ЃоЯрчик, о  котором
‘тепа давно и  думать-то забыла, где-то  чего-то  натворил-таки и загремел в
тюрьму, скорее всего за длинный Язык, за безобразное отношение к  передовому
искусству,  к властЯм,  может,  и за  алчную похоть. ‘тепу взЯли  за  холку,
порасспрашивали маленько и понЯли: ничего,  никакой правды  от этой особы не
добитьсЯ --  она  пребывает  в  недосЯгаемых высотах, по этой  причине плохо
помнит, чего сегоднЯ  ела  и ела ли вообще, где и с кем спала да и спала ли,
на кого оставила горемычное дитЯ свое.
     Људа  такого  человека девать? ‚  лес!  € кинули ‘тепу  в ЌоволЯлинский
леспромхоз.  € жила  она там в  бараке вместе с семейными  бабами.  ќто было
удобно:  сунешь  бабам ”елю  -- они его накормЯт, напоЯт,  в  корыте вымоют,
спать вместе со своими  ребЯтишками уложат.  Љогда и  побранЯт маму, не  без
того. „а с нее как с гусЯ вода, тронутаЯ, да и  только, побранЯт-побранЯт да
и накормЯт  --  куда  ее  денешь? Ѓольше  всех жалела  ”елю  вислобрюхаЯ  от
многорождаемости ходоваЯ спекулЯнтка и отпетаЯ  кулачка ”екла Ѓлажных. ‘реди
ее ребЯтишек  ”елЯ  и жил, ел,  спал, труду  училсЯ,  дрова  и  воду таскал,
валенки  подшивал,  каталсЯ, дралсЯ, материтьсЯ выучилсЯ,  рисовал картинки.
„еревенские,  эстетически   слабо   развитые   чада  Ѓлажных   те   картинки
приколачивали сапожными  гвоздЯми к  стенам  барака. Ћсобенно удавалась ”еле
картинка,  где парнишка с  девчонкой ехали  верхом на волке.  ‚есь, почитай,
барак обколочен был такими картинками.
     ЃиЯсь денно  и нощно за новую, пролетарскую культуру в леспромхозовском
бревенчатом клубе, ‘тепа сделалась заслуженным работником, грамоту с красным
знаменем получила. ‚ середке грамоты знамЯ с кисточками золотыми, в кружочке
‹енин -- ‘талин помещаютсЯ, посередке герб с колосьЯми, с другого боку, тоже
в кружочке, -- Љарл Њаркс и ”ридрих ќнгельс.
     ”екла Ѓлажных грамоту  трЯпочкой  обтЯнула  и  в свой  кулацкий  сундук
спрЯтала: оборони Ѓог ребЯтишки  порвут -- в тюрьме все семейство  сгноЯт. €
хитраЯ  ж,  отпетаЯ  баба,  все  талдычила  героической  труженице  на  ниве
культуры:
     -- ‘ эдакой грамотой, с  эдакими достижениЯми  тебе, ‘тепа, фатеру надо
просить, заслуженному человеку жить в бараке  не полагатсЯ. -- €  прозрачный
намек вдогонку: -- „ома в леспромхозе сдают о две половины, в одной половине
куфнЯ и комната, в другой -- куфнЯ и комната, дак  ты  бы просила длЯ себЯ и
длЯ нас -- нам ”елЯ как родной, мы б его доглЯдывали...
     ‘тепа попросила, и от удивлениЯ, не  иначе, -- никогда ж  ничего и ни у
кого она не просила, -- домик ей и семейству  Ѓлажных вырешили. Њожет, еще и
потому  вырешили,  что сам  Ѓлажных  -- отпетый, конечно,  элемент и  контра
неисправимаЯ -- показывал тем  не менее в лесосеке чудеса трудовой доблести,
да и ребЯтишек у Ѓлажных шестеро, седьмой на улицу проситсЯ. „а еще выселены
вместе  с  хозЯином  в лес старики,  хотЯ и в нагрузку  они социалистической
лесоиндустрии, тоже где-то век доживать должны.
     ‘тепа   только   ахала,  видЯ,  что   делают   радостные  и  счастливые
спецпереселенцы  Ѓлажных  с  домиком  на  окраине  поселка, на  улице  Љарла
‹ибкнехта:  вход  один  они  заколотили, сохранили  одну  печь  с  плитой  и
духовкой, увеличив ее в объеме, вторую плиту разобрали и на месте ее слепили
русскую печь,  чтобы  ребЯта  сушились  на  ней, придЯ  с  улицы,  и  спали.
ЏолучилсЯ дом о четырех комнатах, и одну из них они выгородили  длЯ ‘тепы  с
”елей, оборудовав по всем доступным  возможностЯм культуры, считай что почти
по-городскому: купили розовый абажур длЯ электролампы, над угловиком- полкой
приколотили  рамку  со ‘тепиной  грамотой,  втолкнули  сюда еще  старое,  из
деревни  вывезенное зеркало  с  выкрошившимсЯ  в  дороге низом,  ”екла  сама
застелила угловик вЯзаной скатеркой и на казенную железную кровать приладила
прошву,  на  пол  постелила  половики  и  прослезилась,  глЯдЯ  на  всю  эту
благодать:
     --  ‘ветелка! ’ы к нам, ‘тепа, приветнаЯ,  мы добро  помним  и завсегда
готовы тебе послужить.
     ‚округ домика номер девЯтнадцать по улице  Љарла ‹ибкнехта, котораЯ все
наступала  и наступала,  теснЯ стандартными домами лес, выросли банЯ, сараи,
свинарник, дровЯник, нужник,  на  двери  которого выпилено сердечко, погреб.
‘амо собой,  и огород поЯвилсЯ.  Љак же без  огорода  крестьЯнской  семье? ‚
общем, живи -- не тужи.
     ‘тепа  подивилась  живучести,  приспособлЯемости  кулацкого  отродьЯ  и
совсем,  считай,  забыла,  что у нее  есть сын. ”елЯ  же о матери никогда не
забывал, тайно любил ее, гордилсЯ ею, одна  она такаЯ подкованнаЯ культурой,
на  весь  леспромхоз одна,  стихи читает, на  баЯне играть  может, надо, так
станцует любой  танец, плЯску, смотр, кросс  или  демонстрацию  организует в
лучшем виде. ‹еспромхозовский клуб по культурно-массовой  работе  был всегда
первым  в области среди всех остальных клубов,  премии получал от  профсоюза
лесной   промышленности,  случалось,   и   от   партийных   органов  кое-что
отламывалось.
     ђасширЯлсЯ леспромхоз, богатела культура. Ќа дальние участки  все везли
и везли  народ  под конвоем и без  конвоЯ.  ‚месте с  ЌоволЯлинским поселком
глубоко  в  лес врубалось  кладбище некрашеными крестами и  просто холмиками
безо всЯких  знаков. Ѓыстро затЯгивало  мохом, брусничником  широкий погост,
зиЯющий   дырами   изнутри  обвалившихсЯ   могил,   местами  уже  проткнутый
кустарниками, спешно зарастающий сосенками, елками, пихтами.
     ”елЯ с ребЯтишками Ѓлажных ходил в лес по грибы, Ягоды, боЯзливо огибаЯ
кладбище, потом начал его рисовать. ”екла обрызгивала мальчика свЯтой водой,
рисунки  с  крестами  бросала  в  печку.  ‘тепа же  все  кричала  про  весну
человечества,  добавлЯЯ смешные  куплеты,  соответствующие  тематике --  про
лесорубов,  про их неустанный  ударный  труд:  "“тром  морозным сквозь синий
туман сотни рабочих спешат  по  цехам, каждый с любовью к родному станку,  к
молоту, топке, зубилу, сверлу. ѓлухо удар за ударом о свар, брызгает искрами
каждый удар".
     Љак  ”елЯ  подрос,  мать  и  его  стала  учить  орать  со  сцены. Ќо  в
малолетстве напутанный  шумом,  выросший  в семье спецпереселенцев  Ѓлажных,
”елЯ не мог на виду у народа шуметь, высказыватьсЯ,  давать сдачи. Љогда мал
и глуп был,  под водительством братьев  Ѓлажных дралсЯ,  но потом  засмирел,
одомашнилсЯ, лишь виновато всем  улыбалсЯ да рисовал,  рисовал. ”екла любила
”елю больше своих родных детей за кучерЯвенькую  голову, за печальные глаза,
за кроткий нрав, всех уверЯла сраженным шепотом, что парень уж непременно  в
художники выйдет.
     -- Ђльбо в  комиссары,  ежели  в маму  удастсЯ. Ѓашковитай! -- Џодумав,
решала: -- Њожет, и в богомольцы,  может, вину-то человечью перед  Ѓогом ему
вот и суждено отмолить?
     ‚ комиссары ”елЯ не вышел -- не столь башковит получилсЯ, в  богомольцы
же  ему  и  выйти   негде  было,  но  писать  плакаты,  вывески,  картины  в
леспромхозовском  „оме  культуры умел  с  малых  лет, помогаЯ  матери  в  ее
агитационно-массовой  работе,  а  дому  Ѓлажных  каким-никаким   заработком.
Џожалуй, в художники-оформители вышел бы, да тут война.
     ЏровожаЯ в армию ”елю, ”екла  ‚лажных,  заливаЯсь слезами, громче  всех
баб причитала:
     -- „а ”елюшка! „а родимай  ты  мой! „а  сохрани тебЯ  ѓосподи! Ќоски-то
теплые взЯл  ли? Њетрику, метрику-то?.. Ќе надо метрику?  Ђ  че надо? ‘кажи,
скажи,  ничего не пожалею... „а пиши ты, пиши почаще. „а  не подставлЯй свою
разумную головушку  под всЯкую  пулю... Љабы Я могла бы, дак за  тебЯ бы  на
позиции пошла. Љакой из тебЯ солдат? „а помни об нас, горемышных, помни. —ем
обидели-прогневили тебЯ -- прости и о Ѓоге, о Ѓоге небесном не забывай...
     Ќалетела  запыхавшаЯсЯ мать  ‘тепа  на леспромхозовскую площадь,  среди
которой раскорЯченно  громоздилась  дощатаЯ трибуна  в  сохлых,  с  ЏервомаЯ
приколоченных  еловых ветках. ЏридерживаЯ мужицкую шапку на  голове, тормозЯ
себЯ  мужицкими сапогами,  чуть было не торкнулась  в  сына,  он ее на  лету
поймал, прижал ко груди. „ыша табачищем, мать лупила сына в грудь:
     -- ‡а ђодину!.. ‡а ‘талина!.. ‘мерть врагу!.. ѓони ненавистного  врага!
ѓони и бей!.. ѓони и бей...
     ”екла, поджав  губы, качала головой, утирала мокрое лицо концом пуховой
шали, которую и надевала  лишь по свЯтым  да  революционным праздникам. ‚есь
вид  ее говорил: "’ронутаЯ и  есть  тронутаЯ! —е с ее возьмешь!..  Ќет  чтоб
ребенку  человеческое  слово  сказать,  Ѓожецкое  ему  напутствие сделать...
‘тыдно  перед людЯм..." Љогда  подошло  времЯ прощатьсЯ, ”елЯ  обнЯл  тетку,
совсем ослабевшую, обмЯкшую  в его  руках, рыхлую тетку ”еклу, лепЯ солеными
губами его в лицо,  тоже ослезенное, не голосом, изболелым бабьим нутром она
выстанывала:
     -- Љасатик ты мой!.. Љасатик ты мой!..
     ‘тепа стоЯла в  стороне, хмуро курила  махорку, плевалась в пыль. ‹юбил
”елЯ мать, любил естественной, мучительной любовью, но помнил-то тетку ”еклу
Ѓлажных, письма  в ЌоволЯлинский леспромхоз всегда начинал с одних  и тех же
слов: "‡дравствуйте, дорогие мои  тетЯ  ”екла, дЯдЯ €ван, дедушка и бабушка,
Ђниска, ‚алентина,  братьЯ мои  €ван  €ванович, Ђрхип  €ванович..." € лишь в
конце письма, будто  спохватившись,  мелко,  сбоку  листка передавал  привет
маме, спрашивал про ее здоровье.
     Џисала ответы ”еле под диктовку матери самаЯ шустраЯ в семье грамотейка
Ђниска: "‡дравствуй, братец наш ”елЯ! ЉланЯетсЯ тебе мама твоЯ  ‘тепа, ”екла
Ђрхиповна, сестры  Ђниска, ‚алентина,  братьЯ  твои €ван  €ванович  да Ђрхип
€ванович, а от ЊитреЯ €вановича привету  уж тебе не будет во веки вечные  --
сложил свою головушку на войне наш старшенькой, и не просыхают мои слезоньки
об ем..."
     ”елЯ и сам всплакнул, узнав о смерти старшего сына Ѓлажных, -- много он
добра  всем  сделал,  этот  русский  парень,  в детстве еще  превращенный  в
лесоруба-мужика,  в  помощника отцу.  •озЯйственный,  в  работе  хваткий,  с
обожанием относившийсЯ ко грамотным людЯм, он с открытым ртом внимал  ‘тепе,
умевшей наизусть кричать стихи,  восхищалсЯ игре ее на баЯне так,  что  и по
дому ходил босиком, когда она репетировала, храпеть на печи воздерживалсЯ, а
ведь с морозу, с работы человек, самый бы раз храпануть во всю ширь.
     Ѓаню еще  шибко  любил Њитрий  €ванович,  которую сам вместе с  отцом и
срубил.  ‡апаривалсЯ до беспамЯтства. ‘трого следил и он, и отец  €ван, чтоб
ни едой, ни обновой  ”елю не обделили, хотЯ  мать и забывала давать  на него
деньги, бросит иногда на кухонный стол скомканные рублишки, так ”екла ей тут
же оправдание:
     -- Џитатца в столовке да по участкам  мотатца. ‚езде плати, везде отдай
копейку. Ђ зарплатишка кака? Ќа один табак.
     ‡ла не помнЯщие, забитые российские люди -- деликатности-то  где же они
выучились?  Њатерино имЯ всегда в  письме наперед  ставЯт. Џочитай, человек,
родителей своих, каких Ѓог дал, таких и почитай.
     Ћднажды по ротам  было объЯвлено:  кто умеет рисовать и писать плакаты,
пусть  ЯвитсЯ  в клуб.  Џришло народу  дополна --  всем  в тепле поошиватьсЯ
охота. Ќо званых, как известно, много, да избранных мало. Љапитан „убельт из
массы талантов выделил лишь ”еликса ЃоЯрчика -- этот соответствовал!
     ”еликс старательно писал афиши кино и  постановок,  рисовал стенгазету,
плакаты,  карикатуры на  отдельных  листах,  смешно  изображаЯ  гитлеровцев,
заимствуЯ кое-что из газет и журнала "Љрокодил".
     Џоначалу ЃоЯрчик  приходил ночевать в казарму,  на  завтрак  и  на обед
топал  с  ротой, но  ужинал отдельно вместе  со все множащейсЯ и  множащейсЯ
челЯдью  полковой  обслуги. Џотом и  завтрак  и обед ЃоЯрчик  стал  получать
порознь с ротой, после и жить в клуб перешел -- там было теплее.
     ‚ клубе особой работы не велось, не до нее было, но фильмы длЯ офицеров
и их семей демонстрировались, жены офицеров и штабники собирались вечерами в
хор,   репетировали,   и  давно  уже,  под  руководством  капитана  „убельта
"†енитьбу"   ѓоголЯ;   разучивали  кантату  "Ћт   краЯ  до  краЯ  по  горным
вершинам...";   танцевальный   кружок   готовил  к   Ќовому  году   обширное
представление под назанием "Џобедители торжествуют!".
     Џообжившись в клубе, ”елЯ начал делать вылазки в расположение полка и в
овощехранилище.  ‡а  газету  на  раскур,  за бумажку  на письмо,  за огрызок
карандаша ему  давали маленько картошки. Ќарезав картошку пластинками,  ”елЯ
пек ее на железной  печке, стоЯвшей за сценой. Ѓыла в клубе еще одна печь --
огромнаЯ, что баржа,  осадившаЯ помещение  на корму. —тоб  ту печь натопить,
требовалось не меньше двух, в морозы и до трех кубометров дров, поэтому ”елЯ
весь сосредоточилсЯ возле железной печки за кулисами.
     ‘юда на запах печеной картошки в тепло Явилась однажды девушка. Џервое,
что  поразило  ”елю, --  салатного  цвета  глаза.  Ќа  лице  девушки они  не
умещались,  выплеснулись аж на виски, уперлись в берега  приспущенных на уши
волос, и волосы,  и брови, и ресницы -- все, все  было  золотисто, и, может,
поэтому  иль  еще почему  другому лицо девушки представало  как бы в  легком
сиЯнии, вот только бледно  было лицо и,  как  на старых картинках или как  у
солдат в  казармах, в налете каком-то давнем,  с сероватой  бледностью, губы
девушки, сморенные  иль испеченные жаром, сморщились, вроде от обветренности
шелушились --  так вот  мгновенно и  разом увидел ”елЯ всю девушку: художник
же, хоть и леспромхозовский.
     --  ‡дравствуйте,  --  сказала девушка  и,  вынув  руку  из  солдатской
рукавички, подала ее ”еле. --  ‚ы новый художник?  Ђ  Я  билетнаЯ кассирша и
контролер. ќвакуированнаЯ с “краины, менЯ зовут ‘офьЯ, чаще -- ‘офочка.
     ”елЯ ничего не мог сообщить в ответ.  Ћн  стоЯл истуканом возле печки и
покрывалсЯ  влагой,  по всему телу пот  у него  выступил, Язык  отнЯлсЯ, все
члены  обмерли. Њолчание затЯгивалось. Ќаступала неловкость.  ‘офочка  двумЯ
пальчиками  взЯла   с  печки  пластик   картошки,  зажаристый,  хрусткий,  с
лопнувшими от жара пузырьками посерединке, откусила, пожевала.
     -- Ћй как вкусно! Њожно, Я еще возьму?
     -- Џожалуйста! -- Љинувшись  к печке, ”елЯ подавал ‘офочке в протЯнутые
ручки  пластик за пластиком,  она бросала те пластики  с  ладони  на ладонь,
восторженно взвизгиваЯ;
     -- “ю-ю-юй! ѓорЯчие! „а горЯчо же! Ћй! Ћй! Ћй! ‘ами-то, сами кушайте!..
     Љто  не  верит  в  любовь  с  первого  взглЯда, тот  ”елю с ‘офочкой не
встречал, ничего о них не слышал и вообще в любви нисколько не разбираетсЯ.
     “же назавтра с самого утра ”елЯ измаЯлсЯ весь, и сердце у него изнылось
-- придет ‘офочка иль не придет? Ђ если  придет, то скоро ли? Ћказалось, она
квартирует в Ѓердске, простудилась  и болела, потому и не знал ”елЯ ничего о
ее  существовании. Љапитан  „убельт послал  в  Ѓердск записочку,  спрашиваЯ,
заменЯть  ему кассиршу  или  ждать. ‘овмещать  работу  кассира-контролера  и
начальника  культотдела  полка ему  невозможно,  несолидно, он  уже  получил
замечание  из  политотдела.  ‚от и вышла ‘офьЯ, недолечившись, на работу.  €
правильно сделала.
     ’еперь из Ѓердска она летела на  крыльЯх,  ворвавшись  в клуб, кричала:
"”еликс!  ‚ы  здесь?"  Ћн соловьем  откликалсЯ,  вылетал  навстречу, брал ее
озЯбшие руки в свои, долго-долго отогревал  их под  шинелью у сердца, иногда
дышал на эти  маленькие, исхудалые руки  и готов был еще  что-нибудь хорошее
сделать  длЯ  ‘офочки,  да  не  знал  что.  Ќеожиданно  было  все:  встреча,
отношениЯ, восторг, желание скорее, скорее быть  ближе,  успеть  узнать друг
друга до конца, до донышка, ведь надвигалась  разлука,  хотЯ они и  забыли о
том,  где и  почему находЯтсЯ. Ќо военнаЯ жизнь, жизнь казарм, суроваЯ зима,
голодуха настойчиво и каждодневно напоминали о себе.
     Ћднажды  после затЯнувшегосЯ  концерта ‘офьЯ побоЯлась  одна идти через
лес -- говорили, за Ћбью ночами воют волки, будто бы они утащили и съели уже
собаку из какой-то деревни иль из самого Ѓердска, будто бы и детей, из школы
идущих, попугали, будто бы на помойках стрелкового полка их уже видели.
     --  Ќо  где же  мы  будем спать?  -- пролепетал ”елЯ ‚оЯрчик,  глЯдЯ на
жалкое  гнездышко, свитое из бутафорской  рухлЯди  на  досках, положенных на
поленьЯ, не иначе как тем художником, которого  сменил ”елЯ  в клубе полка и
который давно уже воевал или рисовал что-нибудь на фронте.
     --  Ђ здесь,  -- решительно  указала  ‘офочка на  ”елино  гнездышко  и,
подумав, добавила; -- Џо очереди.
     Џо  очереди не  вышло.  ”елЯ  топил печку,  ‘офьЯ спала,  укрывшись его
шинелью  да  своей  телогрейкой, плотно завЯзав  голову  и  уши  деревенской
серенькой  шалюшкой.  ‹ицо  девушки,  обрамленное  этой  бедной  шалюшкой  и
выбившимисЯ из-под нее желтенькими волосами, было еще прекрасней, еще милей,
еще  беззащитней, чем  если бы она  была в дорогом нарЯде.  ”елЯ мог сколько
угодно смотреть на  лицо ‘офьи  и  не  уставал  от  этого  занЯтиЯ. •орошо и
странно было ему оттого, что так она близко, что он услуживает ей, согревает
ее, однако к утру он сморилсЯ, присел возле дверцы печки, которую  все времЯ
подшуровывал, да и заснул.
     --  Њилый  ”елЯ!  ‡ачем  ты  не  разбудил  менЯ?  ‡ачем  не  соблюдаешь
очереди?..
     Ћна  подошла сзади, обнЯла  его, прижалась лицом к стриженой, но упрЯмо
из последних сил пыльновьющейсЯ голове. Ћн щекой защемил  ее  руку на плече.
„олго они  были неподвижны, ничего не говорили, еще не знаЯ,  не ведаЯ,  что
это  были самые великие, самые  светлые  минуты в их жизни, те самые минуты,
которыми  ѓосподь  изредка  одаривает добрых  людей,  не подбираЯ  длЯ этого
подходЯщего места и времени.
     €  случилось  то,  что  должно  было  случитьсЯ.  Ќеумело,  беспамЯтно,
обморочно они сблизились, стали мужем и женой,  нигде не расписанные, никому
о тайне  своей не  поведавшие.  Ћни принадлежали друг  другу,  и никто, даже
всесветнаЯ война, не могла им помешать быть счастливыми.
     ‘офьЯ забеременела. ЃоЯрчик написал  письмо любимой тетушке ”екле: так,
мол,  и так, любовь настигла,  соединились  два  горЯчих сердца, что  теперь
делать? ‘коро на позиции.
     ЌеграмотнаЯ,  мудраЯ  от жизни  баба все  сразу  понЯла насчет  горЯчих
сердец, продиктовала Ђниске, дескать,  по себе знает, от любви, как от кори,
спасениЯ  нет, болесть эта сжигающаЯ, прилипнет так уж прилипнет, однако  не
испепелит,  проходчива болесть. ’етка ”екла велела ‘офье собирать манатки да
и ехать  в ЌоволЯлинский леспромхоз,  благо ехать не так уж и далеко. ’ут ее
примут и  доглЯдЯт  как родную, потому  как ”елЯ  им  заместо  сына. ‚ конце
письма ”екла  сообщила: "—то  касаемо ‘тепы,  матери твоей,  ”елечка, дак не
опасайсЯ  и об ней не  тужи  -- она совсем забегалась, родному дитю написать
некогда,  хоть и намекивали ей, письма  твои  на тумбочку подкладывали -- не
прочитат даже, разе  что ночью. ‘казывали, закончила  она  санитарные курсы,
собиратца  на войну,  дак и ехала бы  с Ѓогом  -- баба  работой физицкой  не
уезжена, глЯдишь, какого бедолагу ранетого на  горбе с полЯ боЯ выташшыт. „а
ведь  и  там   при  клубе   каком-нито  устроицца,  будет  стишки  со  сцены
декламирывать,  на  бой  товаришшев  призывать.  ‚от  ты  теперь  сделаешьсЯ
родителем-мушшыной,  дак  матери-то не подражай, дитЯ  свово не  забывай.  €
береги себЯ. ’ы теперь не один"...
     ‘кис, потерЯлсЯ  ЃоЯрчик после отъезда ‘офьи, писал плакаты, стенгазету
и объЯвлениЯ с пропусками,  ошибками, бродил  по расположению полка, но чаще
всего  по лесной дороге на Ѓердск, кого-то там отыскиваЯ, писал  каждый день
письма, рисовал  на  конверте голубка с письмом в  клюве, с  потугой на юмор
изображал пронзенное копьем сердце. ‘офьЯ от того юмора заливалась слезами и
тоже каждый  день  писала ”еле,  что  распалил  пожар  ее чувств,  но  южную
сжигающую страсть  в ней не утолил и  наполовину, даже  и  на четвертинку --
разлука невыносима,  но  что поделаешь: война. ’ем жарче, тем желанней будет
неизбежнаЯ встреча, о которой  мечтает она  дни  и ночи и никогда не устанет
мечтать  и  ждать.  ”елЯ  по письму  такому  понимал, что  живетсЯ  ‘офье  в
семействе Ѓлажных неплохо и кормЯт ее досыта.
     ‘тепа-таки  умотала на фронт. ‘офьЯ жила  в комнате мужа -- работала на
месте  свекрови в „оме культуры ЌоволЯлинского леспромхоза.  ‚ смысле быта и
жизнеустройства  ”еликс  был за нее  совершенно спокоен,  семейство  Ѓлажных
скорее  само все перемрет, в землю  костьми лЯжет, но ”елиной жене погибнуть
не даст.
     € все же ЃоЯрчик бродил и бродил по земле, искал чего-то. € нашел!
     -- Џривет художнику-безбожнику! --  услышал  ЃоЯрчик  и, остановившись,
вглЯдывалсЯ  в приземистого, натужно улыбающегосЯ  красноармейца  в довольно
чистой,  хорошо прилаженной к корпусу шинели.  ‚есь он,  этот  человек,  был
белобрыс, стриженые волосы лишь при очень пристальном взглЯде различались на
висках -- заедино с  кожей,  -- такие же  белесо-смазанные брови и  ресницы,
шрамы, множество мелких  шрамов  на лице, на лбу смотрЯтсЯ выЯвленно, четко,
на правую бровь фасонисто сдвинута шапка.
     -- Џр-риве-эт! -- неуверенно отозвалсЯ ”еликс и спросил: -- ‚ы кто?
     -- •хха-ха-ха! ‡абыл, н-на мать, карантин, перву роту!..
     -- Ђ-а, вы ‡еленцов! ‚ас вроде в минометную роту перевели.
     -- Њать бы  ее растуды, эту минометку, --  там ни  дохнуть, ни  охнуть.
„ис-цип-лина! Ќо настоЯщий человек нигде не пропадет! ‘лушай, ты, говорЯт, в
клубе пристроилсЯ, шмара у тебЯ шиковаЯ завелась. Њолодец! ‘лушай, нельзЯ ли
у тебЯ там погретьсЯ? ‘ообразить насчет картошки дров поджарить?..
     ”еликс еще ничего ответить не  успел, как  ‡еленцов уволок его  в клуб,
осмотрелсЯ там и сказал:
     --  ђас-с-скошнаЯ  хаза! ‘лушай,  ЃоЯрчик, возьми  менЯ истопником,  а?
‚озьми!
     €, опЯть  же не давши  ”еле не только ответить, но  даже подумать,  уже
орудовал ‡еленцов возле печки-баржи. „обыв  из-за пазухи веревочку-удавочку,
‡еленцов притащил  вЯзанку  дров, с  грохотом обрушив  поленьЯ на пол, ходко
принес еще вЯзанку и так раскочегарил печку, так согрел помещение клуба, что
изо  рта  людей больше  пар не  клубилсЯ. ’акого здесь не наблюдалось со днЯ
сотворениЯ культурной точки, она ставлена так  и  в  таком месте, что  в ней
даже летом бревна были мокры и плавал по помещению едкий пар.
     ”еликс  обрадовалсЯ  трудовому  порыву  неожиданного  работника,  решил
поговорить  с  капитаном  „убельтом  по  поводу  использованиЯ  ‡еленцова  в
качестве постоЯнного истопника, потому  как присылаемые из рот нарЯды ничего
тут не пилили, не  топили, рыскали по закромам строевого полка, добываЯ себе
дополнительное пропитание, норовЯ в клубе чего-то сварить и сожрать.
     Ќо  что-то  или  кто-то  задерживали  вечно   занЯтого,  перегруженного
хлопотами,  замороченного  творческими  замыслами  и   отчетами   начальника
культуры, да и трудовой  энтузиазм ‡еленцова пошел на спад -- за печкой и по
углам клуба, сидЯ на корточках, шуршали по-мышиному, почти неслышно возились
скользкие  текучие  тени,  громко хлопали  чем-то  об Ящик  из-под  посылки,
свирепо выражаЯсь при этом.
     Љартежники!  ‚ заведении, руководимом капитаном „убельтом, в заведении,
где ЃоЯрчик  дни и  ночи писал лозунги и всЯкие  другие  бумаги с  призывами
честно  трудитьсЯ  на благо  ђодины, не  щадЯ жизни  сражатьсЯ с ненавистным
врагом, темные людишки занимались азартными играми!
     Ћни не  просто играли  в карты,  они обосновались в  клубе  капитально,
понанесли котомки,  варили чего-то на  печи и  в печи, в клубе пахло вареной
картошкой, даже мЯсным  пахло и, о Ѓоже! -- самогонкой вонЯло!  ”еликс робко
сказал ‡еленцову, что не надо бы  в культурном заведении заниматьсЯ  темными
делами.
     -- —е те, жалко, че ли, этой камары? -- ему ответ. -- …шь вон картоху с
концервой и помалкивай. ‘лушай, может, те денег надо? Ќу, выпить когда, бабе
послать. Ћна с брюхом, усиленное питание требуетсЯ, то да се...
     ”еликс  кое-как отбилсЯ от ‡еленцова и от денег  его, старалсЯ подальше
быть  за кулисами, в своей каморке,  которую  соорудил  по приказу „убельта.
“знавши  про вспыхнувшую любовь между  художником и кассиром  клуба, капитан
помог создать влюбленной  паре  условиЯ -- в каморочке-то  не видно  и почти
ничего  не  слышно,  а   то  ведь  завистливые  офицерские  жены,  искусства
поклонницы, быстро  донесут  куда надо чего надо и не надо, назвав  при этом
свЯтое чувство предосудитель- ной свЯзью.
     ‡еленцову только того  и надо  было, чтоб всЯкий надзор  исчезнул, чтоб
свобода.  Љакие-то шустрые люди,  скорее всего  проигравшиесЯ,  батрачили на
него,  пилили, таскали дрова, другие  овощь перли,  мЯсо, сало, чай,  сахар,
пачки денег  мелькали в руках картежников;  за печкой и  под печкой катались
пустые бутылки; уже и драка не раз вспыхивала, уже слышалось:
     -- Ѓубны-черр-вы, бабы-стер-рвы, сахар за щеку,  перо в бок! Ѓлефуй, но
не мухлюй, а то Я тЯ на эту печку голой жопой посажу!
     ”еликс уже не знал, с какой стороны к печке и к ‡еленцову подступитьсЯ.
“видел  однажды  за  сценой  ‡еленцова,  мокрого  от  пота, вином  налитого,
прЯчущего  деньги  за  поЯс  штанов, под гимнастерку,  ножик,  завернутый  в
грЯзную трЯпку увидел, хороший, острый ножик с костЯной ручкой, и взмолилсЯ:
     -- ‘лушай, ‡еленцов, уходи ты отсюда, уходи!.. Њне попадет из-за тебЯ.
     ‡еленцов  смотрел  на  него  мутно,  непонЯтно  было:  просыпаетсЯ  или
засыпает -- глаза его приоткрывались и тут же истомленно закрывались,  сыраЯ
губа  неприбранно отвисла, непробритый подбородок тоже  оттЯгивал губу, губа
долила голову все ниже и ниже.
     --  Ђ-а? ”еликс? ‚се! ‚се-все!  ЏорЯдок.  …ще пару  хопков -- и атанда,
понЯл? Ђтан-да!
     Ќичего ”еликс  не  понЯл. ‘прЯтал ‡еленцова  подальше  с глаз  в  своей
каморке. ’от проснулсЯ  и куда-то  исчез.  ЃоЯрчик подумал; осознал  человек
свое недостойное поведение, совесть в нем пробудилась, и он оставил его клуб
в покое. Ќо тот  поЯвилсЯ снова,  раскочегарил  печку, каши с салом наварил,
бутылкой побрЯкал и крикнул:
     --  ќй,  ”еликс!  Џокажись,  красно  солнышко! џ  у  тЯ  тут  еще  ночь
поошиваюсь, забью козла, коп мешок схвачу и-и-и-ы-ы...
     ‡еленцов спал за  печкой, высунув ноги,  тут  его и  обнаружил  капитан
„убельт, вытребовал  наружу,  спросил  кто  таков,  почему  здесь  валЯетсЯ.
‡еленцов, не узнаваЯ со сна капитана, в свою очередь спросил:
     -- Ђ кто ты такой? € хули тебе надо?
     --   Њолчать!  --   топнул   ногой  капитан  „убельт.  --  ’ы   с   кем
разговариваешь, мерзавец?!
     -- Ќе ори! -- ‡еленцов ему в ответ. -- Ђ то геморрой оторветсЯ!
     Љапитан  „убельт совсем  рассвирепел,  попыталсЯ схватить  ‡еленцова за
шкирку и вывести с позором из клуба, но боец ему не давалсЯ. ЏоднЯлась вознЯ
возле печки, схватка  случилась,  в результате  которой ‡еленцов  поддел  на
кумпол  капитана „убельта, разбил  ему очки  и  нос, да хорошо  еще,  что не
прирезал капитана, не успел -- по вызову ”еликса ЃоЯрчика подоспел  полковой
патруль, буЯна скрутили и увезли.


     € вот тебе суд! Џоказательный!  € вот тебе: вместо того чтобы  порицать
преступника,  пригвоздить  его   к  позорному   столбу,   дело   повернулось
неожиданной  стороной --  в ротах  сочувствовали ‡еленцову,  хвалили  его за
храбрость, за непокорность, говорили, что он резал какого-то офицера- хлыща,
да,  жалко, недорезал. Џотом подтвердилось:  одного  ‡еленцов-таки  запорол,
вроде бы  Џшенного,  за другим  гналсЯ до самого  штаба  полка, в  помещение
ворвалсЯ, но тот успел спрЯтатьсЯ под стол.


     ‚  воскресенье   по  случаю  важного  мероприЯтиЯ  первый   батальон  и
минометнаЯ  рота  были  освобождены от занЯтий. Џосле  обеда  роты с песнЯми
протопали  в   клуб,  где  должен  был  состоЯтьсЯ  показательный  суд   над
‡еленцовым.
     Џрослужив два с лишним  месЯца  в полку,  многие  красноармейцы,  кроме
карантинных  землЯнок,  казармы-подва-  ла,  столовой  и бани, никаких более
заведений не  видели, в других помещениЯх не бывали. Љлуб  украшен лозунгами
со  лба,  выписками из военного  устава  по дверЯм  и  по  стенкам,  старыми
красочными кинорекламами, плакатами типа "ђодина-мать зовет!",  карикатурами
на немцев и строго написанным барельефом вождей мирового пролетариата. …ще в
детстве  ЃоЯрчик с  почетной грамоты научилсЯ срисовывать  упрЯжку из вождей
Њаркса  --  ќнгельса  -- ‹енина -- ‘талина.  Љлуб с  вождЯми над крыльцом, с
плакатами  ребЯтам казалсЯ  совершенно  райским  местом,  к  тому  ж  хорошо
натопленным.  Ћ  тепле  как  в прЯмом, так  и  в переносном смысле  служивые
двадцать первого полка начали уже забывать. ‘камеек всем  воЯкам не хватало,
не дожидаЯсь команды, по деревенской привычке,  доставшейсЯ с детства, народ
удобно  расположилсЯ на полу.  ЏодшучиваЯ и  подталкиваЯ друг  друга,  бойцы
спрашивали, какое после суда будет кино или постановка.
     Ћдна короткаЯ скамейка была чуть вынесена вперед. Ќад сценой был тот же
барельеф, та  же упрЯжка  с вождЯми мирового пролетариата,  на сцене высилсЯ
длинный стол. накрытый недочиста отстиранным от белых букв красным лозунгом.
Џо-за столом стоЯл один стул с ребристой, что у стиральной доски, спинкой, в
середке которой был вырезан герб, наверху по дуге крупные буквы:  ‘‘‘ђ. ‘тул
привезен  вместе  с  судьЯми-трибунальщиками  из  Ќовосибирска,  уважительно
сообщил ”еликс ЃоЯрчик. …му  тут же  возразили знатоки еще более  тонкие:  в
трибунале судей не бывает, в трибунале -- председатель трибунала, обвинитель
и  пара  заседателей  от  воинской части  -- тут тебе  не  до церемоний, тут
строго.
     € правда, поЯвились  сперва двое солидных мужчин с нашивками на рукавах
и с  малиновыми  петлицами.  “  того, который  вошел первым  и угнездилсЯ на
стуле,  в петлицах было по  четыре шпалы, у второго всего лишь две.  Ќо оба,
несмотрЯ  на  разницу в званиЯх,  были тучны, через широкие, туго  затЯнутые
ремни переваливались  животы, в груди,  по-бабьи пышные, врезались наплечные
ремни  с прЯжками.  ‚зглЯды, которыми обвели эти двое зал клуба,  не  просто
были  строги, они были устрашающи,  в них так и сквозило: погодите, мы  и до
вас доберемсЯ!..
     Ћй не зрЯ говорилось в прежние времена: "Ћт вора беда, от суда скуда!"
     Ќачавши  борьбу   за   создание  нового  человека,  советское  общество
несколько  сбилось  с ориентира  и с тропы, где назначено  ходить существу с
человеческим  обликом, сокращаЯ путь, свернуло туда, где паслась скотина. ‡а
короткое времЯ  в селекции были достигнуты невиданные  результаты, узнаваемо
обозначилсЯ  облик   советского   учителЯ,  советского   врача,   советского
партийного  работника,  но наибольшего успеха передовое общество добилось  в
выведении породы, пасущейсЯ на  ниве советского правосудиЯ. ‡десь  чем более
человек   был   скотиноподобен,   чем   более  безмозгл,  угрюм,  беспощаден
характером, тем он больше годилсЯ длЯ справедливого карательного дела.
     ‘идЯщие в клубе ждали ЯвлениЯ квадратного в плечах  громилы  с головой,
стриженной  под  ежик, прЯмо  на  плечах  сидЯщей.  “  этого громилы  всегда
загорелаЯ  иль  непромытаЯ  кожа   лица,  спина,  минуЯ  ворот  гимнастерки,
переходит прЯмо в затылок,  дровЯным  колуном  взнимающимсЯ к тупому острию,
острие это,  минуЯ то  место, где  быть лбу, сваливаетсЯ прЯмо  в переносье,
переносье  же,  не  успев организоватьсЯ в нос, завершаетсЯ  двумЯ  широкими
дырами, из которых щетиною  торчит волос, срастаЯсь  с малоприметными усами,
нависающими над  щелью безгубого рта,  коий  не имеет ни начала,  ни  конца,
расползаетсЯ  от уха до  уха. ’акой  безразмерный  рот,  способный заглотить
жертву шире себЯ, бывает только у змей. ‘амое выдающеесЯ на этом лице, самое
приметное -- подбородок с Ямой посередине, напоминающий обвислую бабью жопу.
     Ќо  природа же не терпит  однообразиЯ и  делает  иногда снисходительные
поблажки  тому или иному обществу, льстЯ роду человеческому, и  в правосудие
вводит нечто  особенное. ‘овсем противоположное тому типичному, устрашающему
облику скоточеловека на сцену клуба двадцать первого стрелкового полка после
крика  секретарЯ  трибунала:  "‚стать!  ‘уд  идет!"  -- мелконько  перебираЯ
ножками в хромовых сапогах, в гимнастерке, почти достающей  подолом до сапог
этих, украшенное медалью и красивыми, начищенно- блестЯщими знаками, ступило
улыбчивое, румЯненькое, как бы даже и кланЯющеесЯ народу существо,  у него и
военное-то  звание  отступало  в сторону,  замечалось  не  вдруг. Њимолетным
прикосновением  расчески существо  это в звании  полковника,  имеющее совсем
мирное,  свойское  прозвание  --  Ђнисим Ђнисимович, тронуло  седую  прЯдку,
спадающую  на лоб, котораЯ,  впрочем, расческе  не подчинЯЯсь,  снова  упала
сверху  вниз. Џредседатель трибунала, сощурЯсь, стал вглЯдыватьсЯ в зал, вид
и  голосок  у  него были ласковые,  как  бы  отечески говорЯщие: эх, ребЯта,
ребЯта,  чем  занимаемсЯ?  страна  кровью обливаетсЯ,  а  мы...  ’олько  при
внимательном  приглЯде  замечалось, что не так уж  прост  этот дЯдЯ. ѓлубоко
отпечатавшаЯсЯ скоба спускалась от раскрыльев носа до самого  подбородка,  в
которой залегло уже утомление, имеющее презрительное превосходство над  всем
остальным  людом. „ано  будет той  скобе на  старости  лет перевоплотитьсЯ в
брезгливо-плаксивую гримасу.  Џростодушный этот, вкрадчивый человек во времЯ
суда  играть будет в братишку, в этакого уже много  горЯ  повидавшего, из-за
горЯ того поседевшего, настрадавшегосЯ  от неразумности людской  дедушку  не
дедушку  -- рановато  в дедушки,  но уже и  не  папа и тем более не дЯдЯ он,
когда  расположит  к себе людей,  окутает  обаЯнием, рассолодит  и  до  слез
доведет подсудимого, нанесет короткий разЯщий  удар, и даже не удар,  этакий
почти незаметный небрежный тычок, от которого валЯтсЯ с ног  самые оголтелые
враги и трЯсут  потом головой, соображаЯ, кто его вдарил, может, он сам упал
и об пол ушибсЯ.
     Ќо  ‡еленцов  не  таких деЯтелей повидал  и  улыбочки, шуточки  Ђнисима
Ђнисимовича  не принЯл,  не отреагировал на них. Ђнисим  Ђнисимович усек  --
работа предстоит нелегкаЯ,  не та, на которую  он рассчитывал, отправлЯЯсь в
какой-то занюханный полк перевоспитывать пакостника солдатишку.
     Ћн  согнал  со  своего  лица улыбку  и,  пока секретарша  записывала  и
говорила вечные эти унылые судебные  формальности, переходЯ  взглЯдом с лица
на лицо, как бы пролистываЯ  бледные, стертые, трудноразличимые  страницы и,
несмотрЯ на  похожесть,  серость армейской  массы,  этого вроде  однородного
человеческого материала, находил лица, отмеченные юношеской красотой,  умом,
дерзостью, нахальством, покорностью, безразличием, озорством. Ћднако на всех
этих  лицах, как и  всегда, как и везде, где он  работал,  прочитывались уже
привычнаЯ настороженность, неприЯзнь,  даже  и ненависть.  Ђнисим Ђнисимович
понимал; не к  нему лично ненависть, к тому делу, которое он исполнЯл, была,
есть и  всегда пребудет она,  ибо еще Ћн --  Ћн!  -- завещал: "Ќе  судите да
несудимы будете!" Ќо что нынче Ћн? „а ничто! Ћтменили …го в ђоссии, выгнали,
оплевали,  и  суд  здесь не  Ѓожий  идет, а  правый, советский, по  которому
выходит,  что все людишки, наполнЯющие эту страну, всегда во всем виноваты и
подсудны.
     Ђнисим   Ђнисимович   свел   лопатки  под  гимнастеркой,   поежилсЯ   и
распрЯмилсЯ,  выпЯтил  грудь, готовый  исполнЯть  свой  долг,  не  Ѓогом, но
властью ему предназначенный.
     Љлуб  оробел,  утих.  ‚сЯкий  служивый  старалсЯ  спрЯтатьсЯ  за  спину
сидЯщего  товарища,  всЯкий  смиренно  опускал,   прЯтал  глаза  от  Ђнисима
Ђнисимовича, покаЯнно вспоминаЯ, что  он  успел натворить в армии,  сколько,
чего и где стибрил.  € выходило, что каждого здесь сидЯщего можно сей момент
брать и судить  по  всей  строгости военного  времени.  Ќе зрЯ,  ох  не  зрЯ
гневаютсЯ  эти  дЯди  в  комсоставской форме  --  видЯт они,  видЯт  каждого
шаромыжника насквозь,  дело только в занЯтости их большой,  но наступит срок
-- разоблачат  они, разоблачат всех преступников, подвергнут,  осудЯт,  чтоб
даже и другим поколениЯм неповадно было от  занЯтий  отлынивать,  картошку с
морковкой  воровать. Џредседатель трибунала сделал повелительный  знак рукой
--  и в  клуб  ввели  ‡еленцова,  распоЯсанного,  недавно  еще раз под  ноль
стриженного, да  под такой ноль, что белобрысаЯ голова подсудимого сделалась
будто  вот  только что в лоханке до блеска вымытой. Ћбмоток на ‡еленцове  не
было, в носках он был, добротных, вЯзанных из козьей шерсти. Њолодой боец из
минометной роты удрученно вздохнул -- из дому  в посылке  прислала те  носки
мать, ‡еленцов, чтоб ему ни дна ни покрышки, выиграл в карты. ЉрасуетсЯ!
     ‘ руками за спиной ступил ‡еленцов в  зал клуба, прошелсЯ  до  середины
зала,  остановилсЯ, приподнЯв  голову, приветливо улыбнулсЯ всем, стиснув по
три морщинки в уголках рта;
     -- ‡дорово, ребЯта!
     -- ‡дра-а-асс... -- разбродно и неуверенно откликнулсЯ зал, и кто успел
прикемарить, начал просыпатьсЯ, шевелитьсЯ.
     --  Ќу как? --  кивнул ‡еленцов в сторону трибунала,  все не переставаЯ
улыбатьсЯ, только уже криво, в одном углу рта у него образовалось уже четыре
складки, в  другом осталось  две.  --  Ќу  как  жизнь, ребЯта?  Ќе всех  еще
уморили?
     -- —-что  такое? Џрекратить р-разговоры! Џодсудимый, сесть на место! --
вскочила  со  стула  строгаЯ   секретарша,  и  один  из  конвойных   толкнул
подсудимого к скамейке.
     -- ќ-э, комсомолец! -- зароптал подсудимый. -- Ћбижаешь!..
     -- џ кому сказала! ’оварищи, прекратите  смех. Џодсуди-  мый,  сесть на
место! -- снова взвилась секретарша.
     Ђнисим  Ђнисимович  все  так  же  безмолвно  и  неподвижно восседал  на
председательском стуле.
     --  ‹ан, лан,  не пыли,  тетЯ!.. Ѓез тебЯ  закон знаю