, --  обернулсЯ  к
конвоиру ‡еленцов.
     ‡ал  начал  оживлЯтьсЯ, предчувствуЯ веселое  представле- ние, служивые
совсем  проснулись,  суд  им  начинал  нравитьсЯ. Ћни надеЯлись в дальнейшем
получить от  суда и судей еще большее удовольствие. € не  ошиблись. ‡еленцов
вел себЯ мЯтежно.  ‚ награду  за мужество  ему  передали  из зала  зажженную
цигарку. Џока председатель трибунала  за столом нудил чего-то, пока  конвоир
догадалсЯ вырвать изо рта подсудимого цигарку, он и накурилсЯ.
     ‘амое веселое и забавное началось,  когда в качестве пострадавшего стал
давать показаниЯ капитан „убельт.
     -- џ тебЯ? “дарил? „окажи, чем? -- гневалсЯ ‡еленцов.
     Ѓойцы,  знающие  всю  историю наизусть,  даже с прибавлениЯми, замерев,
ждали,  как  капитан  с чудной  фамилией  --  уж  не немецкой  ли? --  будет
ответствовать о том, как блатнЯга ‡еленцов посадил его на кумпол.
     -- Њне кажетсЯ, он, этот негодЯй, ударил менЯ своей головой.
     -- ЉажетсЯ, дак крестись! --  посоветовал „убельту ‡еленцов. -- ‘тану Я
свою умную голову об такую поганую рожу портить!
     Џо  залу шевеление,  хохоток.  ‡еленцов  обернулсЯ,  подмигнул  свойски
ребЯтам: то ли еще будет, друзьЯ мои, ждите и обрЯщете.
     --  џ  прикажу  вывести публику из  зала!  -- стукнул  по  столу  вдруг
вспыливший председатель трибунала.
     -- €  кого ж  ты, дЯдЯ, судить будешь? ‘ебЯ, че  ли? -- поинтересовалсЯ
‡еленцов. -- ‘уд-то показательный. ‚от и показывай, если есть че.
     ”еликс  ЃоЯрчик,  призванный  в  суд в  качестве  свидетелЯ,  сидел  за
кулисами, вроде  как изолированно  от  суда,  он  караулил  шинели  и  шапки
приезжего начальства, но все слышал и видел.  Ћробев вначале  от присутствиЯ
важных чинов и начавшегосЯ суда,  он вовсе  пришел в ужас,  когда подсудимый
начал  дерзить,  нагличать,  но  вот  словно  пронесло  над  ним  волну  или
будоражащую тучу, и  сам он непокорно,  дерзко, правда,  про  себЯ и  молча,
поддержал бунтарЯ: "Џравильно, ‡еленцов,  молодец,  это они понаехали, чтобы
окончательно подавить ребЯт, здешние держиморды уже  не справлЯютсЯ со своей
задачей, так  им в  помощь  этого  вот  румЯненького...  Ђ-а, привык  судить
забитых, безропотных. Ќе на того попал!.."
     -- Џравильно, ‡еленцов! Џравильно! ‹юди умирают! „овели! -- послышалось
в зале  как бы в продолжение  того, что смел  ЃоЯрчик произнести  про  себЯ.
”еликс  высунулсЯ из-за  кулис  и  увидел,  что  ребЯта, наклонившись,  чтоб
незаметно было, кто из них кричит, ведут полемику с судом.
     -- ќт-то еще что такое?  ќт-то что за базар? -- вскинулсЯ полковник. --
Ђ ну, товарищи командиры, наведите порЯдок в зале!..
     ‡ал  немного еще  погудел  и  под  грозные  крики  засуетившихсЯ  чинов
угнетенно,  но  непокорно утих. —увствуЯ,  что публика  в зале всЯ сплошь на
стороне подсудимого,  настроена взрывчато,  сжав  пальцами  виски,  какое-то
времЯ  Ђнисим Ђнисимович сидел  и  думал; что делать? выдворить служивых  из
клуба?  прекратить  суд, перенести  в  другое  место? „а суд-то  не простой,
показательный,  имеющий  воспита-   тельное  действие.  Ќо  он  столько  уже
пересудил и  пересадил всЯкого народу, столько его на тот свет отправил, эта
казарменнаЯ вшивота каши столько  не съела, и чтобы перед каким-то  уркой, с
которым  он по самонадеЯнности  своей  не  познакомилсЯ лично до суда, чтобы
перед  ним и  этой серой шпаной, молокососами этими, он,  старый, закаленный
большевик, спасовал, уронил достоинство родного суда?
     --  ’оварищи  командиры! џ  прошу  вас  встать  в  проходы  и  крикунов
выдергивать. Њесто их рЯдом с преступником, на позорной скамье.
     Џублика  разом присмирела,  однако  ‡еленцов  не  сдавалсЯ,  вступал  в
пререканиЯ и твердо доказал, что не садил  на  кумпол капитана „убельта, что
советский офицер, пусть он и из клуба, не имеет права так себЯ вести, он вел
себЯ грубо, нетактично.
     -- Ђ очки? Ћн же разбил мои очки!
     -- џ-а? ђазбил? •а-ха! ’ы ж сам на них наступил сослепу.
     -- Њожет  быть, может быть, -- жалко  лепетал  капитан  „убельт, желаЯ,
чтобы его поскорее отпустили, не мучали вопросами, поскольку он никогда ни с
кем не то чтобы судитьсЯ, даже  не  ссорилсЯ. -- џ действительно допустил...
по отношению...
     ‡ал снова начал оживлЯтьсЯ.
     "ќх, капитан, капитан, -- покачал головой Ђнисим Ђнисимович, --  добрый
ты  человек,  а  обедню  портишь.  ‘реди  такой  сволочи  тебе,  культурному
человеку, существовать..."  Ђнисим  Ђнисимович  попросил  капитана  „убельта
сесть, сам же,  встав  из-за стола, слезши со своего стула, массивной спиной
его  подавлЯющего, и он  хорошо  это  знал,  терпеливо ждал  полной  тишины,
дождавшись ее, хранЯ скорбное выражение на лице, заговорил:
     -- ’ак-так! Ѓушуем, значит?  Ѓеззаконие творим? --  …ще более поскорбев
лицом, Ђнисим Ђнисимович многозначите- льно помолчал. --  Ћтчего враг топчет
нашу свЯщенную землю? -- Ћн  снова прервалсЯ, и уже надольше, выражение лица
его из скорбного перешло в гневное.  -- Ћтчего немец этот, фашист проклЯтый,
дошел до ‚олги? Џочему  он занЯл  значительную часть нашей территории,  сжег
села и города, попирает наше достоинство, пьет кровь из  наших жен, дочерей,
матерей,  гонит на  виселицы  братьев  наших  и отцов? „а  потому,  товарищи
дорогие,  что не прониклись  мы высокой сознательностью, не  понЯли до конца
всей опасности, нависшей над нашей страной, над нашим народом. ‚от  почему в
такой момент, в такое ответственное времЯ особо  нетерпимы должны мы быть ко
всЯкого  рода  нарушениЯм  нашей  морали, жизни  нашей, порЯдка,  особые  же
претензии,  Я повторЯю --  пре-тен-зии,  должны  быть к самому себе,  прежде
всего  к  самому себе: так ли Я себЯ веду  в столь  сложное, смертельное длЯ
страны  времЯ? думаю ли Я денно и нощно о защите ђодины и своего народа? все
ли Я отдал? помыслы, силы свои все ли положил на алтарь отечества?
     ‚ клубе двадцать  первого стрелкового полка наступила  гробоваЯ тишина,
растерЯнность, может, даже раскаЯние  посетило слушателей. Ђнисим Ђнисимович
потрЯс чубчиком.
     -- ‘-се-ерьезней, товарищи, серьезней надо жить, готовить себЯ к защите
от врагов не только внешних, но  и внутренних,  серьезней надо  относитьсЯ к
обЯзанностЯм двоим, а  обЯзанность  у нас  одна:  служить  ђодине,  победить
врага... ’ак-то,  мои дорогие...  Ќу, этот... -- мотнул он головой в сторону
подсудимого. -- ќтот... -- Ђнисим Ђнисимович небрежно  махнул  рукой и задом
упЯтилсЯ к стулу, утомленно водрузилсЯ на него.
     ђечь председателЯ трибунала возымела именно то  действие, на которое он
и рассчитывал,  --  публика  была  усовещена,  подавлена, особенный  упор на
"алтарь" и на "мы" произвел впечатление, выходило  -- и он, большой человек,
и  все  маленькие  люди, сидЯщие  в  зале, объединились  одной  виной, одной
ответственностью   перед   великой   бедой   и   ђодиной,   они,    выходит,
единомышленники, братьЯ, а этот...
     "ќтот  так ничего  и  не  осознал,  никакого  братства  между  собой  и
председателем  трибунала  не   почувствовал,   его  не   раз   еще  унимали,
предупреждали, усовещивали. Ђнисим Ђнисимович  уже давно понЯл, что никакого
воспитательного значениЯ  суд, как  задумывалось  умными  головами  в  штабе
‘ибирского военного округа, иметь не будет, даже наоборот,  все разгильдЯи в
полку  приободрЯтсЯ, разложение  будет  еще  большее,  но  это уже  не  его,
председателЯ  трибунала, дело.  …го забота  поскорее  и  с  честью,  хоть  и
поруганной, вынести справедливый приговор,  наказать  по  заслугам более чем
дерзкого  блатнЯка,  ранее  судимого и  уже  отсидевшего срок,  в документах
указано  --  в чем  Ђнисим Ђнисимович  позволил себе усомнитьсЯ,  наметанным
глазом отмечаЯ, --  нет,  не один раз и  даже не  два бывал  за решеткой сей
архаровец,  возможно,  и  фамилиЯ  ‡еленцов  не его  фамилиЯ,  года  указаны
неправильно,  все  у  него  неправильно,  надо  было  следственное  дело  на
доследование вернуть, покопатьсЯ  в биографии  молодого человека, да дел-то,
дел невпроворот, хоть по двадцать  часов  в  сутки работай. ЊолоднЯчок-то не
очень  покладистый оказалсЯ и так  ли развернулсЯ,  так ли себЯ  показал! Ќа
фронте  тоже борьба не ослабевает, садЯт, садЯт, садЯт, стрелЯют,  стрелЯют,
стрелЯют, но кто же  воевать-то будет? ’ак ведь можно и без кадров остатьсЯ.
Ќа  фронт  побыстрее,  на  фронт,  в  дело,  в  мЯсорубку  --  там из  этого
человеческого фарша пельмень, котлета, из кого и боец получитсЯ.
     ‡десь же...
     -- €менем ‘оветской ‘оциалистической ”едеративной ђеспублики...
     ‘тоЯт -- все  одинаково  серые, с плоскими головами, как  бы посыпанные
цинковой   пылью,   смотрЯт  исподлобьЯ,  старые,  обсопливленные   шлемы  с
трЯпичными звездами в руках затиснуты -- какаЯ тупаЯ монолитнаЯ сила!  Љакое
молчаливое,  но  остервенелое неприЯтие  всего, что  с  ними  и  вокруг  них
происходит!  ќто  же сколько  с  ней, с  контрой,  боролись,  расправлЯлись,
увещевали, гонЯли, гноили, а она все еще есть, стоит вон, смотрит,  дышит --
согнуть,  заломать,  лишить всЯкой  воли,  всЯкой надежды  на  сопротивление
любыми способами, всеми доступными средствами.
     -- €менем ‘оветской ‘оциалистической...
     Ѓлатарь  удалой презрительно лыбитсЯ. ‘кладки у рта,  ранние морщины на
лице, в них осела  мгла, может, и пыль от дальних  дорог и этапов прикипела,
не отмываетсЯ, -- бунтарь-одиночка, разгильдЯй, враг! ‘ врагами  же в стране
‘оветов еще не разучились управлЯтьсЯ, с врагами один у нас разговор:
     -- Љ высшей мере...
     -- A-ax! -- волна по залу.  “дарилось стоном, эхом в стену,  в дверь, в
потолок и  снова обрушилось  на стриженые головы служивых,  стиснуло сердце,
сделавшеесЯ единым в сочувствии к своему собрату.
     "Ђ вы что же думали?! -- торжестовал в  себе Ђнисим Ђнисимович, уже  не
пытливым, не упрекающим, а открытой ненавистью отЯжеленным взглЯдом окидываЯ
зал. -- ‚аша взЯла? ‡а вами сила и правда? „а пока Я жив..."
     "ќх, ‡еленцов,  ‡еленцов! Љореш,  товарищ, друг, что  ж  ты на рожон-то
лезешь?  ђазве  ты не  знаешь, не  ведаешь,  где  живешь? ђазве  плетью обух
перешибешь? ђазве тебе неведома долЯ-участь наших дедов, отцов? €зведут они,
изведут эти хозЯева  жизни  кого  хочешь,  да  все  по  правилам  своим,  по
советским законам, и  пуль не пожалеют. Џатронов только на врага-фашиста  не
хватает, на  извод  же  своих  соотечественников  у  ‘траны  ‘оветов  всегда
патронов доставало, не хватит -- у  детей  последнюю  крошку отымут, на хлеб
выменЯют пули  и  патроны"  --  такие  вот мысли  тревожили,  стучались  под
стрижеными  коробками   и  оседали  вглубь,  на  сердце,  на  русское  давно
надсаженное, перенатруженное сердце.
     Џолковник  держал паузу, перебирал  бумаги на столе, видно  было,  как,
себЯ  перебарываЯ, подавлЯЯ  заматерелую  ненависть ко всем и  всему  против
своей воли, наконец он поднес к глазам бумажку.
     -- Ќо, проникнутые идеЯми гуманизма, наша партиЯ,  наше  правительство,
наш самый справедливый в мире суд дают преступнику возможность искупить вину
кровью и заменЯют расстрел штрафной ротой... десЯть лет...
     Љакие-то благородные формальные  судебные слова еще читал полковник, но
зал уже не слушал  его,  зал воспрЯнул, зашевелилсЯ, где-то пробно хлопнули,
будто  на  концерте  иль  на торжественном  празднике, тут  же  шквал  шума,
рукоплесканий,  радостных выкриков  сокрушил  окаменелую  еще  минуту  назад
тишину. "“ра!"  -- в кулак ухнул Ѓулдаков, но "ура" всеобщего не получилось.
‚ыкрики: "Џор-рЯ-док, ‡еленцов!", "†ивы будем -- не  помрем!..", "‚ гробу их
видели!.." -- заглушили все  остальное.  ‡еленцов встал со  скамьи и, поднЯв
руку, будто вождь на трибуне, поинтересовалсЯ у трибунала:
     -- ’ак вы что, десЯть лет воевать собираетесь?
     -- Џочему вы так решили? €ли привыкли к червонцам?
     -- €ли сам воевать пойдешь?
     Ѓудь  моЯ волЯ,  Я б тебе!  -- говорил весь вид председателЯ трибунала.
—увствуЯ, что  не надо бы ввЯзыватьсЯ в пререканиЯ с этим отпетым человеком,
которому теперь совсем терЯть нечего, однако не в силах сдержатьсЯ, усмирить
свой благородный гнев, полковник высокомерно молвил, ткнув перстом в стол:
     -- џ здесь ђодине нужен.
     -- ђ-родине?! Ќу-ужен?! --  передразнил его ‡еленцов. -- Љак хер кобыле
между  ног!  --   €  неожиданно  сорвалсЯ  на  крик:  --  ђебЯтишек  судишь!
Џогоди-и-ы, гнида, погоди-и-ы, еще тебЯ судить будут...
     -- Ќе ты ли?
     -- € Я!  € Я! ЊенЯ не убью-ут,  не-эт! џ выживу, выживу! €  найду тебЯ,
найду!..
     Љонвой тащил,  пинал,  волок  из  клуба ‡еленцова,  он,  парень цепкий,
знавший попок полапистей и построже, вырывалсЯ.
     -- ’ы почему здесь?  ѓде фашист,  где, где? €х судишь? €х?  -- тыкал он
пальцем в зал и кричал, брызгаЯ пеной, вскипавшей на губах.
     -- Џра-авильно! •-ха-ады! -- раздалсЯ одинокий голос в зале.
     Ќа голос  рванулись какие-то чины, должно быть, из особого  отдела,  но
тут  же  упали,  запнувшись за  ноги. Ќезаметно,  подло  их  выставлЯли  меж
скамьЯми  парни, и  что ты с  ними со всеми-то  сделаешь.  Ћни вон все  рожи
понаклонЯли, спрЯтались, углЯди, кто орет, кто бунтует.
     Џолковник  вместе  с судебной  обслугой  поскорее ретировалсЯ за сцену,
скрылсЯ за упрЯжку из четырех вождей. ’рЯсЯсь от  гнева, он на всЯкий случай
грозил и  без того полумертвому  капитану „убельту,  с  которого  то  и дело
сваливались новые, в спешке подобранные очки:
     -- Ќ-ну, знаете! Ќ-ну, знаете! џ этого так не оставлю!
     —тобы поскорее спасти капитана от напастей, ”еликс ЃоЯрчик, потрЯсенный
судебным  действом, бросилсЯ подавать шинели военным чинам, и не они  ему, а
почему-то он им скороговоркой  ронЯл: "Ѓлагодарю вас! Ѓлагодарю вас!" Ђнисим
Ђнисимович,  принЯв  шинель  и  шапку, воззрилсЯ  на  ЃоЯрчика, хотел что-то
сказать,  но  тут подскочил  адъютант  командира  полка, козырнул  судебному
начальству  и  повел его за  собой через запасной  выход  из  клуба. ЃоЯрчик
подумал, что надо будет все-все описать ‘офье и как-то приободрить,  утешить
дорогого своего начальника, капитана „убельта, разбитого судом.
     ‚ыбравшись  из  клуба,  служивые  не  строились,  не  расходились,  они
оттеснили конвой от подводы, хлопали ‡еленцова по плечу, совали ему в карман
горстью  табачишко,  бумагу,  спички,  говорили  разные бодрЯщие  слова,  на
фронте, мол, непременно встретимсЯ,  фронт-то  ребЯтам представлЯлсЯ не шире
бердского военного городка.
     ‡еленцов, как в  зале клуба, так и на  улице, держалсЯ гоголем. Џриступ
психопатии у него  прошел, он шутил, по древнему  русскому обычаю приободрЯл
товарищей своих, тоже желал встречи на фронте, скорой встречи,  пока  совсем
не довели их здесь  до смерти. Љонвой,  состоЯщий из  двух человек, слюнЯвых
еще, молодых красноармейцев, топталсЯ возле подводы:
     --  Ќу ребЯта! Ќу дайте  уехать! Џередать надо подсудимого.  Џопадет же
нам.
     ЏерваЯ  и втораЯ роты  возвращались в казарму  россыпью,  разбродно, не
строем.
     --  3-запевай!  --  крикнул  один  из молодых  командиров второй  роты,
организуЯ строй и шаг.
     Ќо  орлы  первого   батальона,  вкусившие  вольности,  брели  смешанно,
непокорной  толпой, обменивались репликами, и,  когда командиришко  принЯлсЯ
настаивать насчет песни, из солдатского сборища раздалось:
     -- ‘ам пой!

        —асть втораЯ


        ѓлава девЯтаЯ

     Ќежданно-негаданно   в  землЯнку  младшего  лейтенанта  ™усЯ  пожаловал
‘корик. Џоздним вечером  пожаловал, когда большинство землЯнок не дымило уже
горлышками железных  труб,  командиры,  покинув свои роты, взводы  и службы,
отогревались чаем, поевши чего  Ѓог послал, где и выпивши водчонки, отдыхали
от  муштры,  забот,  пустого  рева  и  бесполезного  времЯпрепровождениЯ  на
строевых  занЯтиЯх,   на  полигоне,  на   марш-бросках.   •лопчики  двадцать
четвертого  года,  за две недели  выучившиесЯ  ходить строем, колоть штыком,
окапыватьсЯ, ползать по-пластунски, делать марш-броски, все  более  и  более
охладевали  к  этим  занЯтиЯм, понимаЯ, что  нигде  и никому они  не  нужны.
ЏострелЯть  бы им, полежать  в  окопах  под гусеницами, побросать  настоЯщие
гранаты и  бутылки с  горючей  смесью. Ќо вместо подлинной стрельбы щелканье
затвором  винтовки, у  кого  она есть,  вместо  машин  и  танков  макеты  да
болванки,  вот  и превращаетсЯ красноармеец в  болвана, в доходЯгу, поди  им
командуй,  наведи  порЯдок --  всюду  молчаливое  сопротивление,  симулЯциЯ,
подлаЯ  трусость,   воровство,  крохоборство.  ‹юди  слабеют  --  условиЯ  в
казармах-то невыносимые, скотина не всЯкаЯ выдержит, больных  много,  слухи,
пусть и преувеличенные, о жертвах и падеже в ротах ходЯт по полку.
     Ђ слухи  --  это первый признак неблагополучиЯ в хозЯйстве. ЏоЯвилась и
стремительно распространЯетсЯ по казармам  ошеломлЯющаЯ болезнь гемералопиЯ,
попросту, по-деревенски --  куринаЯ слепота.  Ќе хватает молодым  организмам
витаминов, главного длЯ глаз витамина Ђ. —тобы она, слепота эта, не угнетала
человека,  что казарменнаЯ вша, нужно  масло, молоко,  рыбий  жир,  морковь,
зелень. Ђ где все это добро взЯть? Љто его припас? ‚от и бродЯт по казармам,
держась за стены, человеческие тени, именуЯ свою болезнь приближенно к месту
и времени гемералопией, бродЯт,  словно по  текущим облакам, высоко поднимаЯ
ноги, шатаЯсь, падаЯ.  €  шлЯлись бы по казармам, лежали бы, что ли! ’ак нет
же,  выберутсЯ  на  улицу,  тащатсЯ к  помойкам,  нащупывают в них  очистки,
кожуру,  жуют  грЯзные  отбросы --  организм  защищаетсЯ, требует той  пищи,
котораЯ  ему  необходима.  €ной  раз  шарЯсь  где-либо,  чего-то  отыскиваЯ,
прЯчась, ослепленные  болезнью люди нечаЯнно сталкивались друг  с другом, не
уступаЯ дороги один  другому, и вдруг с визгом, плачем схватывались дратьсЯ,
да  с такой дикой осатанелостью, что дневальные по  казарме или патрули едва
их растаскивали.
     Ќу, конечно, в первую голову гемералопией этой  позаболели  казарменные
артисты, Ѓулдаков бродил, выставив руки, и, возводЯ очи к  небу, твердил: "“
бар  бороды  не  бывает".  ‘таршина патор  научилсЯ  быстренько  симулЯнтов
разоблачать:  "‚  какой стороне столоваЯ  --  забыл, памаш?"  --  и  покажет
доходЯга столовую безошибочно. „а разве всех изобличишь? Џереловишь?..
     ЏонимаЯ, что  так  просто  начальник  особого  отдела полка  в землЯнку
взводного не заглЯнет, ™усь пристально всмотрелсЯ в лицо ‘корика, спросил:
     -- ђазговор? „линный?
     ‘корик  кивнул  утвердительно,  разделсЯ,  попробовал  пальцем   сучок,
оставленный  в  бревне  плотниками,  и повесил на него  шинель,  неторопливо
заправил  гимнастерку.  “божество  землЯнки, этого еще  первобытными  людьми
придуманного  жилища,  скрашивал  угловик  над  кроватью,   на  котором  был
бритвенный прибор, флакон одеколона и разнаЯ мелочишка, необходимаЯ в житье.
     Ќад кроватью висел и  чуть колыхалсЯ от печного  жара соломенный коврик
со взлетающими из камышей  коричневыми журавлЯми, с круглЯшком на небе, тоже
коричневого цвета, быть может, солнышко, быть может, луна. Љоврик привезен и
как-то еще сохранен с озера •асан, догадалсЯ  ‘корик. ‡а ковриком, почти уже
в углу,  была  гвоздЯми  пришпилена  к  бревнам  артистка ‘ерова.  Ѓыла  она
срисована  цветными   карандашами  на  картинку,   с  гитарой,   грустно   и
доверительно  улыбающаЯсЯ.  Ђртистка   эта  украшала  почти  все  офицерские
землЯнки  --  сим искусством  промышлЯл художник, творивший  в клубе  еще до
ЃоЯрчика.
     -- ‚одку будешь?
     -- Ќемножко.
     ™усь  откинул  приспущенное  на  койке одеЯло.  ‘корик  услышал, как  с
постели  на пол  сыплетсЯ песок. Џод  койкой один  на другом  стоЯли Ящики с
посылками. ™усь приподнЯл фанерную крышку на одном из Ящиков,  вынул из него
поллитровку, кусок вЯленого мЯса и несколько домашних печенюшек.
     -- Љрасноармейские посылки?
     -- „а. Ќа сохранении. ‚ казарме раскрадут.
     -- ‚одкой расплачиваютсЯ?
     -- „а,  -- ловко, бесшумно выбиваЯ пробку из бутылки, сказал  ™усь.  --
‘ами ребЯта  почти не пьют,  им  пожрать чего, да  многие,  слава Ѓогу, и не
успели научитьсЯ.  Ќу так за что мы пьем? -- налив по половине кружки водки,
крупно нарезав на газету мЯса, спросил младший лейтенант.
     -- ‡а победу. ‡а чего же еще нам пить-то?
     -- Ќу,  за победу так за  победу, -- согласилсЯ ™усь и небрежно, даже с
форсом выплеснул  водку в рот, размЯл  черствую печенюшку,  понюхал  сперва,
потом стал жевать, наблюдаЯ, как неторопливо, степенно пьет ‘корик, все выше
и дальше откидываЯ голову.
     -- Ђ-ах! -- передернулсЯ он и, пожевав мЯсо, спросил:
     -- Њедвежатина?
     -- Ћна. Ѓойцу  ђындину  бабка  прислала. ‘  этого  мЯса мускул крепнет.
Њужик звереет.
     -- ‘пасибо. ‡вереть дальше уж некуда. ’ы на суду был?
     -- Ќет, не был, но наслышан. Џарни днЯ три про еду не говорили, все про
суд. Џоломали комедию! Џеревоспитали народ! ’еперь с ними управьсЯ попробуй!
0-о-о-ох, му-даки-ы, о-о-о-ох, мудаки-ы!
     ‘корик,  отвернувшись  от  стола,  грел  руки над печуркой.  ‚  печурке
прогорело,  гнездом лежал жар, и в гнезде том  шевелилась, трепетала, билась
подстреленно голубокрылаЯ красавица  сойка, в  зимнюю  пору  слетающаЯсЯ  из
лесов  на  полковые  помойки. ‘амаЯ  красиваЯ и  самаЯ  базарнаЯ, драчливаЯ,
вороватаЯ  птаха  в  пух  и перьЯ бьетсЯ со  своей  более  скромной соседкой
сорокой, тоже не последнего ума и достоинства птица. ‚от и пойми сей бренный
Ѓожий мир, осмысли  его, полюби. ‚незапно потолок землЯнки захрустел, сверху
струЯми посыпалсЯ песок на стол, на печку, на командиров.
     -- €  Я  вот вам,  так вашу мать! --  закричал  ™усь,  грозЯ в  потолок
кулаком. Ћт землЯнки затопали.
     --  Љартошку  в трубе  пекут,  --  поЯснил  ‘корику  ™усь.  -- ђаботает
сообразиловка солдатскаЯ.  †ива  армиЯ, еще  жива,  как  показал  суд. Ђ что
дальше с ребЯтишками будет?
     -- „а-а, работает. “дальцы! -- ‘корик шомполом от винтовки, загнутым  в
виде крючка, загреб в кучу головешки в печке. -- ‚от Я  и  пришел поговорить
про дальше. Џлесни-ка еще по глотку,  если не в разор. -- € щелкнув пальцами
под потолком: -- Ќе пьЯнства ради, а удовольствиЯ длЯ.
     -- џ и не думал, что ты пристрастишьсЯ.
     -- „а мало ли о чем мы не думали. Ћ многом мы не думали. Ђ о главном не
только  думать не  научились,  но и не пытались научитьсЯ. ‡а  нас  там,  --
показал ‘корик в потолок землЯнки, -- все времЯ думали, ночей не спали.
     ‘тукнувшись  кружками,  гость  и  хозЯин  выпили,  пожевали  молча,  и,
чувствуЯ неловкость от затЯнувшегосЯ  молчаниЯ, ™усь начал рассказывать, что
медведЯ  завалила в  берлоге  тетка Љоли  ђындина, -- с  детства  охотничает
тетка, живет одна  в  тайге, пушнину  добывает, зверЯ  бьет, племЯнник же ее
здесь  доходит. …го бы дома оставить на развод, как племенного жеребца, чтоб
род  крепить, народ  плодить,  но  попадет  на фронт, если здесь  совсем  не
дойдет,  мужик видный,  богатырь, -- его какой-нибудь  плюгавенький немчик и
свалит из пулемета или из снайперской винтовки.
     -- …сли раньше не свалит дизентериЯ. €ль эта самаЯ, как ее, ну, куринаЯ
слепота. ‚от ведь  генерал-заботничек порадел о  том, чтобы  в желудок бойца
больше  попадало  пищи,  а обернулось  это длЯ  ребЯт  бедой  --  весь  полк
задристан. Ћн что, от  роду такой, --  посверлил пальцем висок ™усь, --  иль
недавно у него это началось?
     -- Ћн ведь хотел как лучше.
     -- ‚се  хотЯт  как лучше, но выходит все  хуже и хуже.  —то это,  ‹ева,
почему у нас везде и всюду так?
     -- ’ы думаешь, Я про все знаю.
     -- „олжен знать.  ‚  сферах вращаешьсЯ.  ќто мы  тут в земле да в говне
роемсЯ.
     -- „а, да, в земле и в говне... ‚от что, Ђлексей... -- ‘корик помолчал,
отрезал  еще кусочек медвежатины,  изжевал. -- ’ы так и не куришь? ‘ детства
не куришь? ‚от молодец! „олго проживешь. Ђ Я закурю, ладно?
     ™усь  кивнул  и,  опершись  на  обе  руки  разгоревшимисЯ   щеками,  не
глЯдЯщимисЯ в этом первобытном жилище, ждал продолжениЯ разговора.
     -- ‡начит, так. ‘коро, совсем  скоро  тебе и первой роте  станет легче,
значительно легче. Ќо, -- ‘корик отвернулсЯ, выпустил дым, покашлЯл, -- но Я
прошу,  предупреждаю, заклинаю тебЯ, чтоб в роте никаких разговоров, никаких
отлучек,  драк, сопротивлениЯ старшим. ѓлавное, самое главное,  чтоб никаких
разговоров.  “ймите бунтарЯ Њусикова: что он комсомол  цеплЯет, имЯ  ‘талина
поганым Языком треплет?  ќто ж  плохо кончитсЯ. ‚асконЯну  скажите, чтоб  не
умничал --  не  то место, здесь его сверхграмота,  знание жизни  руководЯщих
партийцев  ни к чему. естаков  все-таки рассказал ребЯтам, что кидал в менЯ
чернильницей. ѓерой! •рабрец!  Ќе понимает, дурак,  что и менЯ под монастырь
подводит. Ђлексей! -- ‘корик бросил искуренную  папироску в печурку, закурил
вторую,  ближе придвинулсЯ к ™усю, налег грудью на столик. -- Ђлексей! €  до
нас докатились волны грозного  приказа номер двести двадцать семь. ‚ военном
округе  начались показательные расстрелы. Џо-ка-за-тель-ные! ‚ос-пи-та-тель-
ные! ђас-стре-лы! ЏонЯл?
     -- —то за чушь? Љак это можно расстрелами воспитывать?
     --  ‚оспитывать  нельзЯ,   напугать  можно.   ‘редство  верное,   давно
испытанное  и белыми, и красными. ‘ этим  средством в революцию вошли,  всех
врагов одолели.
     -- ’а-ак! „ожили!
     -- „а, да. „ожили!
     ѓость и  хозЯин  помолчали. ™усь  неслышно разлил  по  кружкам  остатки
водки, подсунул посудину  гостю. ‚ыпили  и  долго сидели  неподвижно. ‹ампа,
стоЯвшаЯ  на  деревЯнной полочке,  было  запыхавшаЯ  от  жары  и  отсутствиЯ
кислорода, успокоилась, светила теперь ровно, струЯ унылый свет сверху, но в
землЯнке с белым  пЯтнышком  окошка в стенке,  под потолком, все равно  было
глухо, сумеречно и душно.
     -- ’ы всем командирам предупреждениЯ?
     -- ’олько тем, кому доверЯю.
     -- ‘пасибо.
     -- Ќе за что,
     -- ђискуешь, ‹ева. ‚ нашей армии насчет довериЯ в последние годы...
     -- „альше  фронта  не пошлют, больше  смерти не  присудЯт. џ ведь  тоже
прошусь туда, только не так, как ты, другими способами. Џишу рапорты. —етыре
уже написал.
     -- —его тебе здесь-то не сидитсЯ?
     -- „а вот  не  сидитсЯ. „умаю, что после суда этого  дурацкого,  многих
происшествий в полку,  твоих  пьЯных выходок  и демонстраций у  штаба  полка
просьбу мою все же удовлетворЯт.
     -- € пошлют в особый отдел фронтовой части. Њешками кровь проливать?
     --  ЌеобЯзательно,  Ђлексей  „онатович, необЯзательно.  „а и какое  это
имеет значение?
     -- €меет, имеет. “же в трех километрах от передовой полегче, в тридцати
совсем легко.
     -- Ѓоюсь, что там, под ‘талинградом, война совсем другаЯ, чем на  озере
•асан.
     -- „а, пожалуй.
     -- Ѓоюсь, что ты, Ђлексей „онатович, мало про менЯ  знаешь, несмотрЯ на
давнее знакомство. Ѓоюсь, что неприЯзнь  твоЯ ко всем  тыловикам, и ко мне в
частности, не совсем  обоснованна. ’ы вот даже отчества моего не  знаешь. Ќе
знаешь ведь?
     -- Ќе знаю? •о, правда ведь не знаю.
     --  ‘оломонович мое отчество.  ‹ев ‘оломонович, ваш покорный слуга.  --
‘корик слегка наклонил голову, и  как бы давно не чесанные волосы съехали на
его  массивный,  далеко   к  темени  взошедший  лоб.  --  ‘ирота  ‘корик  по
собственной  воле,  сирота-одиночка,   ни  родителей,  ни  жены,  ни  детей.
ђодителей предал, жену не завел, детей пробовал делать, может,  где-то они и
есть, да голосу не подают. ‘лушай, больше водки нет?
     -- Ќету. Ќо Я могу достать. †ивет тут одна...
     Ќе  дожидаЯсь  позволениЯ,  ™усь  голоухом  выскочил  на улицу.  ‘корик
смахнул  с подушки песок, прилег  на койку  и поглЯдел  на мило  улыбающуюсЯ
артистку.
     --  Ќу что, товарищ ‘ерова? Љак  твоЯ  жизнь  молодаЯ протекает?  ‹учше
нашей ай нет?
     ‘ообразительный  младший лейтенант  решил,  что  ради  одной  пол-литры
бродить поздно вечером по  землЯному  городку  и  тревожить людей  не стоит,
занЯл две.  Ћни со ‘кориком постепенно обе бутылки  прикончили и, по-братски
обнЯвшись, спали на единственной узкой койке.
     ™усь  по  привычке  строевого  командира  проснулсЯ на  рассвете,  стал
готовить себЯ  к дальнейшей жизни.  ‘корик, получив  простор,  раскинулсЯ на
постели вольготней, похрапывал себе, забыв про службу.
     ЃреЯсь безопаской  возле  печки,  макаЯ бритву  с лезвием  в  кружку  с
горЯчей водой, ™усь все посматривал на ‘корика, все перебирал и  перебирал в
своей памЯти ночной рассказ гостЯ, еще и еще удивлЯЯсь превратностЯм судьбы.


     Џапа ‘корика, ‘оломон ‹ьвович, всю жизнь возилсЯ с пауками. “ него была
даже  маленькаЯ  лабораториЯ,  примыкавшаЯ  к  квартире,  в лаборатории  той
плодились пауки,  которых мать ‹евы Ђнна  €гнатьевна ‘лохова, урожденнаЯ  на
уральском железоделательном заводе и угодившаЯ  замуж за ‘корика в смутные и
грозные годы  гражданской  войны,  звала мизгирЯми. €  мать, и сын  мизгирей
боЯлись, в лабораторию ‘оломона ‹ьвовича заходить брезговали, она была всЯ в
паутине,   пахло   там  тленом,   пещерной   сыростью   и   все   там   было
пугающе-таинственно.
     Џапа  писал книгу  про  пауков,  пачками  получал труды из-за  границы,
журналы  с переводами его  статей, иногда и  таинственные пакеты из  столицы
получал, их почему-то посылали не по почте, приносил их военный с наганом на
боку и отдавал только папе лично под расписку.
     „еньги  за  труды  папа  тоже  получал  лично,  через  сберкассу.  Ђнна
€гнатьевна, женщина аккуратнаЯ, смирнаЯ,  много читающаЯ, вообще-то не очень
вникала  в дела  мужа,  она  занималась воспитанием  сына,  следила  за  его
физическим развитием и всЯчески оберегала от наук про пауков и прочих тварей
-- на  ниву  просвещениЯ она направлЯла  ‹еву.  Ћн училсЯ  на  втором  курсе
университета, на  филфаке,  когда  пришли двое военных  и  увели папу.  Ђнна
€гнатьевна думала, что он через день-другой вернетсЯ,  так  уже не раз было:
исчезнет  на  два-три  днЯ, когда и на неделю,  вдруг  позвонит  из  Њосквы,
просит, чтобы ни о чем дома не беспокоились.
     Ќо  вот  исчезла из дома  и  мама,  Ђнна €гнатьевна,  потом  потЯнули в
строгую  областную  контору  и  ‹еву.  ’ам с ним  вели  странные  разговоры,
расспрашивали насчет работы отца, насчет жизни матери и под  конец разговора
показали  записку  матери, в  которой  она сообщила, что  оба они  с  отцом,
‘оломоном ‹ьвовичем, преступники,  враги  народа,  и "ему следует"  --  мать
дважды  подчеркнула это  слово  -- отречьсЯ  от  них  и выбрать  себе  любую
подходЯщую фамилию. "Ѓог даст  тебе лучшей доли. ‹евочка! --  писала в конце
записки мать. -- Ѓудь достойным человеком. Џусть тебЯ  не мучает совесть. ’ы
не предатель".
     Љомнатный мальчик,  выросший в достатке, в тишине городской  просторной
квартиры,  не  имевший  никаких  родственников  и друзей, он  совсем потерЯл
голову и подписал отречение.
     Ђ через полгода в столице сместили одного наркома и  назначили другого.
‹еву вызвали  в  ту  же  строгую контору и  сообщили,  что произошла роковаЯ
ошибка. Џапа его, ‘оломон ‹ьвович, был ученым, работал на военное ведомство,
усовершенствуЯ прицелы  пулеметов,  полевых и зенитных орудий, был одним  из
крупнейших специалистов  в  отечественной  и  мировой  оптике.  Ћн  был  так
засекречен,  что вновь  всплывшие  местные органы,  выбившие  старые  кадры,
хорошо учившие их непримиримости и принципиальности, оказались "непосвЯщены"
и  не составили себе  труда свЯзатьсЯ с Њосквой, хотЯ ‘оломон ‹ьвович ‘корик
требовал этого, топал на органы ногами.
     …го  быстренько без  суда  и  следствиЯ  расстрелЯли вместе  с  другими
врагами народа. € вдруг  строгий  запрос: где такой-то?  —тобы жена ‘оломона
‹ьвовича не сказала где, забрали и ее, быстренько увезли и скорей всего тоже
расстрелЯли или так надежно упрЯтали, что не скоро найдешь. Њолодому ‘корику
объЯснено было, что и в  местное  энкавэдэ просочились враги народа, но  они
понесли  суровое наказание за совершенную  акцию против  кадрового работника
вооруженных сил ‘корика ‘оломона ‹ьвовича, приносЯт извинениЯ его сыну. …сли
он  пожелает,  пусть  вернет себе  прежнюю фамилию,  отцовскую,  и, как  все
юноши-патриоты его факультета,  целиком  поступившего в военное училище, так
же  беспрепЯтственно может поступать  куда  угодно,  желательно,  однако,  в
училище особого свойства, где  так нужны такие умные  и грамотные парни. —то
касаетсЯ  матери,  Ђнны  €гнатьевны ‘лоховой,  то  будут приложены все силы,
чтобы вернуть ее домой.
     Њать ‹евы ‘корика так до сих пор и не нашли, да и искали ль?
     -- Ќо  чувствую, чувствую, что она живаЯ  и  где-то совсем недалеко! --
плакал ‹ева, в отчаЯнии обхватив голову,  все еще лохматЯщуюсЯ с затылка. --
€ пока Я ее  не  найду, нет  мне  жизни. Ћна где-то здесь,  здесь, в  ‘ибири
где-то...


     ™усь побрилсЯ, помылсЯ, прибрал на столе, тронул ‘корика за плечо.
     -- ‹ева, а ‹ева! ’ебе пора!
     Љогда ‘корик подскочил и протер глаза, объЯснил ему:
     -- ‡а мной скоро  дневальный придет.  џ подумал, ни к чему  посторонним
тебЯ здесь видеть.
     -- „а,  да, конечно, --  согласилсЯ  ‘корик и  стал обуватьсЯ. -- Ќу  и
гульнули мы с тобой вчера! -- ‘корик снизу вверх испытующе смотрел на ™усЯ.
     ’от покивал головою -- все, мол, в порЯдке, ни о чем не беспокойсЯ.

        ѓлава десЯтаЯ

     ‹ешка естаков  залег на нары  с больными доходЯгами и постоЯнными, уже
злостными симулЯнтами вроде Џетьки Њусикова и Ѓулдакова.
     ЉухнЯ! Ѓлагодетельница и  погубительница загнала ‹ешку на голые нары, в
постылую казарму. „ежурства  на кухне солдаты ждали как праздника законного,
хотЯ в свЯтцах  и  не  написанного, но почти  свЯтого.  Љаждой роте выпадало
дежурство примерно раз  в месЯц, тем  дороже еще был праздник, что редок он.
Ќо  второй батальон, размещавшийсЯ в соседних  казармах,  угнали куда-то  на
ученьЯ  или работы, и выпало счастье  первой  роте  дежурить  на  кухне  вне
очереди.
     ‹ешку  назначили  старшим  на  самый боевой и ответственный участок,  в
картофелеочистительный  цех. „лЯ солдатской похлебки картошку по-прежнему не
чистили, но длЯ картофельного пюре овощь снова начали чистить, да не ножами,
как прежде, -- машинкой с барабаном. Ѓарабан этот состоЯл из огромной чурки,
обитой  железом,  протыканным гвоздем или пробитым керником. €  вот, значит,
надо этот дыроватый барабан крутить за ручку, будто точило. ЃеднаЯ картошка,
вертЯщаЯсЯ в  цинковом Ящике, натыкаЯсь на заусенцы, должна была терЯть кожу
тоненько-тоненько,  чтобы  продукт  без  потерь  попадал в  котел.  Љартошка
получалась исклеваннаЯ, в дырках всЯ, с одного бока чищеннаЯ, с другого нет,
крахмал ведрами скапливалсЯ на дне корыта.
     Џовращав сей  хитрый  прибор  часа два,  дежурные  спросили  у старшего
сержанта џшкина, ответственного за дежурство на кухне:
     -- Љто эту херню придумал?
     џшкин  не мог назвать  имени изобретателЯ,  не знал  его. ЏолагаЯ,  что
паршивцы придуриваютсЯ, волынЯт, понарошку неправильно обращаютсЯ со сложным
агрегатом, чтоб его повредить, сам повертел ручку -- результат был еще более
удручающим, потому  что ребЯта вертели  барабан вдвоем  в две  руки,  резвее
гонЯли картофель по кругу, от вмешательства џшкина механизм вовсе заклинило,
помкомвзвода  велел переходить  на  обработку  картошки  старинным способом,
стало быть, ножом.
     Џока-то нашли ножи, пока-то их наточили; пока-то чистильщиков изловили,
шарЯсь  по  столовой, назначили на  грЯзную  работу из  разных команд, времЯ
ушло.  ѓоловной кухонный  отрЯд  из поваров, дежурных командиров дал  первое
предупреждение: "…сли к завалке в котлы картошка  не будет вымыта и начищена
-- џшкину несдобровать, с него шкуру спустЯт".
     “ џшкина ничего, кроме шкуры, и нету, да и шкура-то никуда негоднаЯ, на
фронте продырЯвленнаЯ, от болезни желтаЯ.  ЏолеваЯ  фронтоваЯ сумка,  хворое
тело и  слабаЯ  внутренность, едва прикрытаЯ  тлелой,  должно  быть,  еще на
позициЯх нажитой шинеленкой, -- вот и все имущество помкомвзвода. € чтобы не
утратить последнее  свое  достоЯние,  помкомвзвода  сулилсЯ  в  свою очередь
содрать  шкуру с работЯг,  если они,  негодники такие, сорвут  ответственное
задание. Ђ работЯгам с кого шкуру снимать?
     ’ем временем опытные,  уже  участвовавшие в  кухонных  битвах и  боевом
промысле,  бойцы шнырЯли  по кухне, тащили  кто чего,  прЯтали,  вели  обмен
продукции.  ‚оровство  начиналось с разгрузки  и  погрузки. …сли  разгружали
мЯсо, старались  на ходу отхватить складниками или зубами кусочек от свиной,
бараньей,  бычьей,  конской туши  --  все  равно  какой. …сли  несли  в баке
комбижир, продев лом под  железную дужку, сзади следующий грузчик хлебал  из
бака  ложкой,  потом головной  переходил  на корму и хлебал тоже,  чтобы  не
обидно было.
     -- „а что же  вы делаете?  -- возмущались, увещевали, кричали на ловких
работников  столовские. -- Ћбдрищетесь же!  ‚ы  уже  каши поели,  из  котлов
остатки  доели, ужин свой управили, маленько  подюжьте,  картошка  сваритсЯ,
всем по миске раздадим, по полной, с жирами...
     Ќикакие  слова и  уговоры  не действовали  на  ребЯт,  они  балдели  от
охватившего их промыслового азарта. Ћслепленные угаром старательского фарта,
они  рвали,  тащили  что  и где могли, пытались  наестьсЯ впрок,  надолго. Љ
середине ночи половина нарЯда бегала к столовскому  нужнику, блевала, час от
часу становЯсь все более нетрудоспособной.
     ‘амое главное начиналось под утро,  когда  с  пекарни  привозили хлеб в
окованной  железом  хлебовозке.  •леборезы,   работники  столовой,  дежурные
командиры, помощники дежурных  выстраивались коридором, пропускаЯ по  нему в
столовую вниз  по лестнице до  самых  дверей хлеборезки  людей, разгружающих
хлеб.  ‚  протЯнутые  руки работника  складывались  свежие  караваи  с  бело
выступившей по бугру мучной пылью, с  разорвавшейсЯ  на закруглениЯх хлебной
плотью, соблазнительно выпЯтившейсЯ хрусткой корочкой. ЏахучаЯ хлебнаЯ лава,
еще  теплаЯ, только-только усмиреннаЯ огнем  -- великое  чудо из всех земных
чудес, -- вот оно, близко, против глаз,  выбивающее слюну, желанное, мутЯщее
разум, самое сладкое, самое нежное, самое-самое.
     Ќо украсть никак нельзЯ, отломить корку нечем -- караваи накладывают на
вытЯнутые руки так, чтоб было под самое аж рыло. Ћткинув голову, тащит булки
оглушенный  близостью  счастьЯ  человек.  “  самого носа хлеб! ‘ытным  духом
валит, всЯкой  воли, всЯкого  страха  лишает. € никаких  окриков  не  слыша,
никаких  угроз не  страшась, рвет парнЯга  по-собачьи каравай зубами, его  в
затылок кулаком лупЯт, пинкарей отвешивают, но он рвет и рвет -- всЯ пасть в
крови  от  острых твердых  корок, иной  возьмет да  еще и  упадет,  раскатав
караваи по  лестнице. —то  тут сделаетсЯ! ‘хватка  и свалка, бой начинаетсЯ.
‘похватЯтсЯ  дежурные, соберут  буханки, глЯдь-поглЯдь --  нету  разгильдЯЯ,
сотворившего поруху, и вместе с ним утек каравай. € горько, конечно, обидно,
конечно, бывает, когда начальник хлеборезки -- самое главное лицо в полку --
надменно объЯвит:
     --  Љто шакалил, пасть кроваваЯ  у кого, тому в роту  отправлЯтьсЯ. Љто
вел себЯ по-человечески  --  добраЯ горбушка тому! -- €  сам лично длиннющим
ножом-хлеборезником раскроит хлебушек, кушайте на здоровье.
     ‹ешка  заработал на  разгрузке добрую  горбушку хлеба,  отломил кусочек
художнику  ЃоЯрчику,  согнанному  после   суда  над   ‡еленцовым  с  теплого
творческого места и тЯжело переживающему в одиночестве эту утрату. Ђ тут еще
лютаЯ  тоска по ‘офочке.  ЃоЯрчик  поблек  и почемуто  перед всеми  ребЯтами
испытывал  чувство  вины,  залепетал вот  слова благодарности, глаза  у него
как-то  повлажнели  --  воспитанный   в  забитой,  навеки  запуганной  семье
спецпереселенцев Ѓлажных, он ни ширмачить, ни украсть не умел. ‹ешка хлопнул
”елю по спине: "„а лан  те. —е ты? ‚се свои..." Љазахи,  четверо их на кухне
было  по  главе  с ’алгатом,  которого  не то  в  насмешку,  не  то  всерьез
соплеменники стали звать киназом, получив хлебца, оживились:
     -- Џасиб,  ‹ошка,  болшой пасиб, са-амый замечательный продухциЯ килэп.
-- Ћни упорно учились понимать и говорить по-русски, поднаторев, готовы были
болтать без конца,  потому  как "нашалник џшкин"  им  внушал: все команды на
войне  подаютсЯ  на  русском Языке,  вдруг  случитсЯ  так, что им скомандуют
"вперед", они побегут назад -- хана  тогда им.  ‘лово  "хана"  ребЯта-казахи
запомнили сразу, џшкина- нашалника звали они •ана. —уть чего -- начнут  себЯ
хлопать по бедрам, будто птицы крыльЯми: "Ћй-бай  хана! Џсыплет нам нашалник
•а-на".
     •леба  поели  и  усекли: жолдас  ‹ошка  естакоб,  старший по нарЯду  в
овощном  отсеке,  варит  картошку  в топке  "с-селое  ведро!", --  и  запели
ребЯтишки-казахи, довольно выносливый и компанейский народ, искренне и бурно
радующийсЯ  дружеству,  умеющий  ценить внимание  к  себе  и всегда  готовый
отвечать  тем же: "Ћртамызда ’олеген коп  жил отти. Ќелер колип  бул  баска,
нелер кетти агугай..." Џели казахи в сыром, полутемном кухонном полуподвале,
усердно  при этом  трудЯсь,  нашалник •ана, разъЯренно  примчавшийсЯ на звук
песни, готовый давать всем разгон за безделье, прислонЯсь к дверному косЯку,
измазанному, исцарапанному носилками с картошкой, усмиронно думал: "‚от тоже
люди, поют о чем-то своем, работают исправно, послушными и толковыми бойцами
на  войне  будут.  ‚он  как  они  быстро  вошли в  армейскую  жизнь,  болеть
перестали..."
     ’ут жолдас ‹ошка естакоб жару поддал, приободрЯЯ, крикнул:
     -- ѓромче пойте! ‘коро картошка сваритсЯ! ђебЯта-казахи рады старатьсЯ;

     Ђй-ын тусын