
одеЯлом, промелькнуло: "Ђ шчо  же это было?  †изнь? ‘он?" -- и все мысли его
на этом  месте остановились,  даже последний вздох раздавило в груди. Џетька
Њусиков, игравший в детстве с маньдомскими шпанЯтами в игру, которую  только
маньдомские ребЯта могли и придумать: во времЯ спуска штабелей в реку бегать
вверх   по  рассыпающимсЯ   бревнам,  --  ринулсЯ  Џетька  Њусиков   встречь
бревносвалу, выскочить норовил на грохот, но его сбивало  и сбивало бревнами
и, наконец,  ослабнув, он  поплыл, покатилсЯ. ‚ борьбе  за себЯ  он совершил
ошибку, а какую  -- уЯснить  не успел.  Џод катЯщимисЯ, грохочущими бревнами
хрустели его  кости,  смЯлось  в  земле и  смешалось  с  землею, растеклось,
размичкалось его худое, с детства замороченное тело.
     ‚альтер и  ‡игфрид сколько-то еще плыли в сдвинувшейсЯ с места землЯной
дыре,  сделавшейсЯ сразу  тесной и  душной,  истошно крича,  пытались руками
уперетьсЯ, отбросить наседающую со  всех сторон, молниЯми разрываемую землю.
Ќо их все крепче, плотнее, сдавливало и, наконец, утащило, смЯло, рассыпало,
и  тела,  и  крики их, и движениЯ, как и сотен  других  людей, спасавшихсЯ в
землЯных норках.
     Љогда развалилсЯ мысок у реки —еревинки и осел берег  вниз, в  реку еще
долго  катились  комьЯ  и  комочки  земли,  мелькаЯ  чубчиками  седых  трав,
обломками сохлого бурьЯна. Џопав в воду, комьЯ делали еще один-два  подскока
и,  намокнув,  утихали, пузырЯ  вокруг себЯ желтую муть.  Ћт  каждого  комка
растЯгивало по воде, с каждым днем делающейсЯ  прозрачней и холодной, желтую
полоску, подле берега кружило  нарЯдный, горелый лист, пух осенних бурьЯнов,
мусор кружило, из  рыхло оседающего  Яра с комками  вместе  выкатило безумно
хохочущее,  барахтающеесЯ  в  земле  что-то.  ђаскопавшийсЯ из  гиблых  недр
лохматый человек плевалсЯ,  плевалсЯ  и  запел; "Џа-Яа-лю-би-ыл ж-жа Я и-ие,
па-а-Я-лю-у-уби-ы-ыл горЯчо-о-о, а она на любоф не ответила ниче..."
     „ругой  воскресший  житель  земли  русской  рыдал, умываЯсь  в речке, и
блажил   при    этом   на   весь   белый   свет:   "Ђ-а-а,   живо-во-о-о-ой!
ђаспрот-твою-твою-твою   мать,    в   пе-печо-о-онки,   в    селеззе-о-онки,
ж-жи-ы-ы-во-о-ой!"
     Ќатужно хрипЯ, тЯнули, везли за собой густые дымы лапотники, гнались за
ними,  вертЯсь  шало,  словно  бы  балуЯсь  на  свету  зари,  плюющие  огнем
истребители.  ‡авалившись беспомощно  на спину, по-собачьи,  выставив  лапы,
обреченно падал и горел один, другой бомбовоз, и единственный белый цветочек
парашюта  расцвел  на  сером, почти  уже  темном небе, но  и  его смахнули с
жиденько желтеющего лоскутка зари.
     “молк  неугомонный  ”инифатьев, отмучились  раненые и  пленные,  снесло
мысок,  намытый  —еревинкой,  осадило  Яр,  разлетелись  в  разные   стороны
самолеты, сделалось  на берегу и  в  небе  просторней, свету  и пространства
прибавилось.


     ЊесЯц-два спустЯ в ‚ологодское село Љобылино  придет  извещение  о том,
что сержант ”инифатьев Џавел ’ерентьевич пропал без вести на полЯх сражений.
€ Ђлевтина Ђндреевна, изработавшаЯ и силу, и тело, прибьет четвертую красную
звездочку  на  угол  своей  избы  --  по  северному  обычаю  отмечаЯ  памЯть
вылетевших из этого гнезда на войну защитников отечества. Њожет, год, может,
десЯть  лет спустЯ --  дни  и годы сольютсЯ у русской вдовы воедино,  пойдут
унылой  чередою, станут одинакового цвета --  покорнаЯ вдова повЯжет  вместо
черного  белый  платок  и  подастсЯ в  избу ‚уколихи,  обставленной  богатым
иконостасом  с   круглосуточно  горЯщей  перед  ним  лампадой,  заправленной
солЯркой, --  молитьсЯ по убиенным и  страждущим. Ћна встретит здесь женщин,
которые  были вроде  бы уже старыми  еще тогда, когда они с Џавлом играли  в
счастливую  любовную игру  -- времЯ  поравнЯло  всех  женщин,  они сделались
одинаково белы волосом, воздушны телом, тихи голосом.
     ’еперь они жили только воспоминаниЯми о прошлом. ‘обравшись у ‚уколихи,
рассказывали друг дружке о своих детЯх, братьЯх и мужьЯх, просЯ ѓоспода дать
павшим на  поле брани место на небе поудобнее  --  уж больно худо им было на
земле, так пущай хоть на небе отдохнут.
     ЊужьЯ  теперь у  всех баб  сделались,  как на подбор, хорошими, умными,
добрыми,  хозЯйственными,  жен своих  и родителей почитавшими, детей без ума
любившими, власть  и  Ѓога  не гневившими. Ќикто из них  не колотил  жен, не
пропивал получки,  не крушил  окон  у  себЯ и у соседей, не заглЯдывалсЯ  на
молодух.
     Џерхурьевский   начальник,  рыболовецкой  бригадир,  ‚енька  ‘ухоруков,
счастливо  отделавшийсЯ  от   войны  по  причине   бельма,  накрыл   однажды
собравшихсЯ  у ‚уколихи старушек. Ќо бабы страсть какие увертливые сделались
за годы, прожитые  под лукавой,  воровской  властью, вывернулись из сложного
положениЯ, выставив  ‚еньке поллитру, он за это выбросил из мерзлого кулЯ на
пол брюхатую, икрЯную щуку.
     ‘  тех пор,  как только  ‚енька бывал не  при капиталах, но  выпить ему
требовалось, прижимал он  старушек,  сулЯсь  разоблачить их секту в газетке,
предать   их  суду  общественности,   прикрыть  гнездо,   сеющее  вреднеющую
идеологию,  идущую  вразрез с  научным атеизмом  и  постановлениЯми  партии.
‘тарушки, как и весь русский народ, боЯлись партии и раскошеливались.
     ђазговоры   и   самодельные  молитвы-напевы   облегчали  душу  Ђлевтины
Ђндреевны, не  истреблЯЯ, однако, в  ней  вовсе  загустелую тоску, теперь уж
вечную  -- догадывалась она. Ђлевтина Ђндреевна  носила ту тоску в себе, как
зародыш ребенка,  которым не разродитьсЯ,  который уйдет  с нею в могилу. Џо
праздникам Ђлевтина  Ђндреевна  доставала из  сундука завернутую в  расшитый
рушник тетрадочку -- бумага истлела и ломалась, но надпись на корке: "Ђли на
памЯть  от  любЯщего доброжелателЯ" -- еще  угадывалась. Ќичего без  очков в
тетрадке  не  видЯ, никаких  букв не  различаЯ,  Ђлевтина  Ђндреевна все  же
вспоминала кое-что из написанного и от себЯ кое-что добавлЯла.
     Џоследнее письмо от Џавла ’ерентьевича  было с берега Ѓольшой  реки, он
перед переправою его писал, где -- сердце ей подсказывало -- и погинул. ‘лов
"без вести пропавший"  она не понимала, да и не мог такой человек, как Џавел
’ерентьевич,  взЯть  да  и  пропасть куда-то,  безо  всЯкой  вести.  ЏытаЯсь
представить тот берег реки, землю ту далекую, глЯдЯ на белые снеги,  текущие
с  неба  --  небо-то везде  одно,  Ђлевтина Ђндреевна,  сидЯ  подле  окна  с
веретеном или упочинкой, раскачиваЯсь безлистой лесиной или едучи в санЯх за
дровами, за сеном, за всЯкой другой кладью, творила складную молитву:
     "Џадай, падай, бел снежок, на  далек  бережок.  Ќа даль-дальнем бережку
прикрой глазки мил дружку..."


     Џолк ЂвдеЯ  Љондратьевича  Ѓескапустина, наполовину выбитый, но все еще
боеспособный, перебросившийсЯ  на плацдарм через островок  и мелкую протоку,
первоначально  имел  успех и  начал,  хотЯ и вразброс, путано,  продвигатьсЯ
вперед, где  с боем, где  втихую, как  группа ™усЯ, занимать  один за другим
овраги, пока не достиг противотанкового рва, с  какой  неизвестно целью  иль
хитростью  здесь вырытого, поскольку танкам  на  этом берегу ни дыхнуть,  ни
пукнуть.  ‡а  рвом  начинались  картофельные  и кукурузные  полЯ,  садики  с
обсыпавшимисЯ от  стрельбы  Яблоками. ‚от уже  выхватило  светлыми вспышками
ракет крышку  клуни на  окраине  села ‚еликие Љриницы,  теребнуло  взрывами,
подбросило  клочьЯ соломы, крыша  клуни сразу в нескольких местах закурилась
белыми дымками, невдолге и вспыхнула.
     “видев пожар  за спиною и  стрельбу там заслышав, немцы,  прикипевшие к
кромке   берега    и   добивающие   ранее   переправившиесЯ   взвод,   роты,
забеспокоились, загомонили и вдруг кинулись в темноту,  сорвали в бега почти
всю береговую оборону. ‚ противотанковом рву, выкопанном в версте от берега,
немцы  начали скапливатьсЯ, отдыхиватьсЯ  и соображать -- не попали ли они в
окружение? € что вообще происходит? Ќочь же, ничего не видно и не понЯтно.
     Ѓыло высказано предложение, что  с  тыла их атакуют те самые партизаны,
слухи о которых  в  немецких частЯх строго пресекались, и  заранее  сообщено
было, что район предполагаемой переправы русских от партизан блокирован, что
партизаны будут истреблены, за тылы беспокоитьсЯ не нужно. Ќо тут, на берегу
реки,  было  уже много  солдат, не  раз битых, в  том числе и на „ону, и под
‘талинградом. Ћни не верили успокоительным речам и  больше  доверЯли  своему
нюху  и ногам. ‘корее  всего из  противотанкового рва  немцы один по  одному
утЯнулись бы дальше, к селу ‚еликие Љриницы, попрЯтались бы по оврагам да  в
пойме  речки  —еревинки.  Ќо  в   это   времЯ  бескапустинцы   нарвались  на
заминированный   склон   высоты  ‘то.  Њины-эски,  прозванные   "лЯгушками",
начиненные  стальными   шариками,  прЯнули  выше  голов,  жахнули,  рассыпаЯ
смертоносный  груз, черно  взнЯлась в  ночи землЯ, серо брызнула  врассыпную
наступающаЯ пехота.
     Ѓольшую беду  нельзЯ было и  придумать. "ќсок" этих большинство бойцов,
прежде  всего новичков, видом  не видели, но слышать о них слышали и заранее
боЯлись. ‘разу в ночи раздались  многочисленные  вопли  о помощи. ‡аметалась
пехота,  подрываЯсь  на  привычном  уже  противотанковом  мелкотье.  Њины  в
деревЯнных  коробочках,  похожие  на  мыло,  не   такое,  правда,  красивое,
фирменное,  какое в пути на фронт мастерски изготавливали и менЯли на жратву
умельцы  под  руководством  ”инифатьева.  Џротивопехотные  эти  мины  скорее
смахивали  на  квадратные  куски  домодельного  хозЯйственного  мыла.  Ќемцы
очухались, рота Ѓолова накрыла из  минометов мечущуюсЯ  в потемках толпу, не
разбирающую уже, где рветсЯ, на земле, или в небе, -- нет хуже ощущениЯ, что
каждый клок земли  под ногами ненадежен, да еще и небо гудит, сорит бомбами,
сыплет воющие мины, бьет из пулеметов.
     Ѓескапустинцы-художники,  вырвавшись с  минного полЯ, побросали оружие,
которого и без того недоставало, ринулись обратно к реке, натыкаЯсь  на свои
же роты,  сминали  их. Џока  одумались да разобрались, что к  чему, -- много
потерЯли  людей,  оружиЯ,  главное  -- оставили так дорого доставшиесЯ,  так
необходимые позиции, сбившись у берега и под берегом.
     “тром  спохватились: полоска-то в  районе действиЯ полка бескапустинцев
-- двести-триста сажень  вглубь,  вширь -- кто говорит, три версты, кто пЯть
-- усиди попробуй на таком клочке земли.
     Џробовали  атаковать. Џродвинулись,  захватили несколько оврагов,  раза
два  достигали  противотанкового  рва,  пытались  закрепитьсЯ   в   нем,  да
вытрЯхивали их из рва,  как поросЯт, заступивших  в  кормушку,  чешут  назад
солдатики, только копытца постукивают.
     Љ исходу вторых  суток у полковника Ѓескапустина осталось  всего  около
тысЯчи так  называемых активных штыков, да  у  ™усЯ в батальоне  с  полтыщи,
десЯток батальонных минометов  с  тремЯ минами  на  трубу,  несколько  чудом
перетащенных  пэтээров,  которые  тут едва  ли  понадобЯтсЯ,  два  станковых
пулемета, десЯтка полтора ручных -- "„егтЯревых", в остальном автоматы почти
без дисков, винтовки с тремЯ-пЯтью обоймами, гранат несколько Ящиков.
     •орошо, что в атаке, начатой с ходу, взЯли порЯдочно трофейного оружиЯ,
патронов, но и своего немало кинули, драпаЯ из-за треклЯтых  "лЯгушек". Ћдин
станковый пулемет был  отправлен в батальон  ™усЯ, к нему  отрЯжен надежный,
умелый  пулеметчик-пермЯк  „ерЯбин.  ‚ его  же руки ™усь  передал  помощника
Џетьку  Њусикова.  ќтот неустрашимый воин, про  которого сержант  ”инифатьев
говорил  -- точнее не скажешь: "“ нашего свата ни друзей, ни брата", -- и на
фронте продолжал жить и действовать по своему  уставу. ‚  ‡адонье было -- во
времЯ боЯ бегал  по  траншеЯм, ползал на брюхе  меж окопами, в ту  еще  пору
командир роты, старший лейтенант ™усь и зрит картину: лежит в  уютной Ячейке
воЯка и  постреливает вверх, израсходует  обойму, неторопливо всунет другую,
утретсЯ рукавом  и  пошел по  новой палить "по врагу". ™усь  полюбовалсЯ  на
воина, помотал головой и изо  всей-то  силушки отвесил  ему пинкарЯ: "‚оюй!"
’огда вот, в ‡адонье, он и передал Џетьку  в распорЯжение „ерЯбина -- у того
не  забалуешьсЯ, тот  заставит  Џетьку Њусикова  пулеметный  станок таскать,
копать  землю,  о  лентах и  патронах  заботитьсЯ. ‘ам  „ерЯбин  мало спал и
помощнику  лишка  спать не давал, главное,  никуда от себЯ его  не отпускал,
даже на  то, чтоб  харч  промыслить,  --  хотЯ оба  номера  пожрать  большие
охотники.
     Ћчень  обрадовалсЯ  Џетька  Њусиков,   когда  узнал,  что  пулемет  их,
переправлЯемый  на помосте, сооруженном  на бочках  из-под  горючего,  утоп.
Џетька  Њусиков  и знал, что пулемет  утопнет,  и все, что есть на  помосте,
утопнет, -- высоко плывут бочки, и стоит хоть одной пуле попасть хоть в одну
бочку,  как  она  забулькает, набираЯ воду, потЯнет за  собой все  остальное
сооружение, на котором только политическую литературу переправлЯть да разных
агитаторов -- говно на воде не тонет. Џетька Њусиков с маньдомскои шпаной по
заливу по шуге иль весной,  еще по большой воде, на  бревне плавал, когда на
плотах,  когда и на двери от сортира, один раз сам  сортир в  воду столкнула
шпана, поплыли маньдомские пираты на  просторы, а в сортире человек окажись!
Ћрет! ’ак ведь плавали-то  без груза,  в трусах одних,  чаще и  без  трусов,
упадешь в воду -- сам  выплывай.  Ђ тут пулемет,  минометы, пушки  на  бочки
вкатили -- при такой-то плотности огнЯ! ќ-эх, умники.
     Ћчень расстроилсЯ,  духом упал Џетька  Њусиков,  когда прикатили  к ним
пулемет, и рожа эта пермЯцкаЯ, „ерЯбин-то, пустил его в дело.
     -- ѓрызите землю, бейте  фашистов  лопатами,  камнЯми, чем  хотите,  но
расширЯйтесь! --  дергаЯсь щекой так, что криваЯ,  с коротеньким  мундштуком
трубка взлетала до уха, просил-приказывал полковник Ѓескапустин.
     …ще один бой. ќтот уж из последних сил-возможностей. € трубки нет. •оть
пропадай.  Љапитан Џонайотов, пригнувшись, вошел  в  добротно,  в три наката
крытый  немцами блиндаж  и доложил  командиру  полка  о своем  прибытии.  ‡а
начштабом топталсЯ, поблескиваЯ очками, Љарнилаев, держа под  мышкой плотную
сумочку  с  картами,  за  спиной  шнурком прихвачен  планшет. ‘ледом,  треща
катушкой, отчего-то вприпрыжку спешил свЯзист.
     -- Љстати,  кстати! -- подав все  еще  пухлую, но холодную руку, сказал
Ѓескапустин.  --  ‘ыроватко  хорошо!  ‚езунчик!  “  него  территориЯ  в  три
‹юксембурга  да в одну  Ѓельгию, а тут,  на бережку, как  плишки -- бегаем и
хвостики в воде мочим...


     ‚  полдень  начали  атаку. Џехота  частью потекла  по  размешанным  уже
оврагам, частью двинулась  вослед за  огненным валом, в отчаЯнии, без крика,
прЯмо на  окопы, в направлении противотанкового  рва, куда смещались разрывы
снарЯдов.
     -- Џлотнее,  плотнее, капитан!  -- наблюдаЯ  в бинокль развитие  атаки,
просил полковник Ѓескапустин.
     -- Ќа пределе  работаем,  товарищ  полковник.  ЌельзЯ  плотнее.  Џобьем
своих.
     --  Ђ-ах, ч-черт! Њинометчиков бы, минометчиков бы! -- стонал полковник
Ѓескапустин.-- Ќу, где эта трубка? Људа подевалась? Ђх, молодец, парень! Ђх,
молодец!  -- поймав  биноклем  крупного  парнЯ  в  подпоЯсанной  телогрейке,
который,   прихрамываЯ,  должно  быть,  ранен   в   ногу,  бросками  шел   к
вздрагивающему огнем в окопе немцев пулемету.
     ‡абираЯ  чуть правее,  к ложбинке, парень  падал,  неторопливо целилсЯ,
делал выстрел. Ќо там, у противника, видать, тоже сидели опытные воЯки, и не
просто  сидели,  но работали, работали.  …сли  подарок  от  €ванов прилетел,
пулемет  смолкал, значит, пулеметчик оседал на дно  Ячейки,  старательно, во
весь   профиль  выкопанной,  в  это  времЯ,  в  миг  краткий,  парень  делал
стремительный  бросок  к цели. €  по  тому,  что  он  не  разбрасывалсЯ,  не
суетилсЯ, выбрав одну цель, к  ней и  устремлЯлсЯ, угадывалсЯ в  нем бывалый
воЯка. Ћдин раз он все же угодил куда надо из винтовки. Џулемет вздрогнул, с
рыльца его опал красный лепесток, дымок потек вверх из дула пулемета. ‚идно,
не  напрасно  говоритсЯ:  народ любит гриба  белого, а командир  --  солдата
смелого.
     -- Ђх, молодец! Ђх,  молодец! -- хвалил парнЯ полковник  Ѓескапустин  и
загадал  себе: если этот  его  солдат дойдет и уничтожит хорошо поставленный
пулемет -- будет всеобщаЯ удача.
     ‘ Ѓулдаковым и его срЯдой  маЯлись сперва  родители, затем все старшины
рот, какие  встречались на его боевом пути. “ него, как  уже известно, сорок
седьмой размер обуви. ‘амый же крайний, как и в запасном полку, присылали на
фронт  сорок третий. ђадый такому обстоЯтельству, Ѓулдаков так  же, как  и в
бердском доходном полку, швырЯл чуть не в морду старшине новые ботинки: "‘ам
носи!" -- забиралсЯ на нары, да  еще и  требовал, чтобы пищу ему  доставлЯли
непременно в горЯчем виде.
     ЏотрЯсенный  такой наглой  и неуЯзвимой симулЯцией, старшина  резервной
роты,  что стоЯла  на  ‘аратовщине,  достал  лоскут  сыромЯтины,  из нее  по
индивидуальному  заказу  сшили  мокроступы,  пытались  выдворить  на  боевые
занЯтиЯ  отпетого  симулЯнта,  к тому  же припадочного:  "“  бар  бороды  не
бывает", -- рычал симулЯнт  и  падал на пол. Њокроступы не вЯзались с боевым
обликом советского воина, раздражали  командиров,  те гнали Ѓулдакова вон из
строЯ, подальше с глаз, чего воЯке и надо было.
     Ћн  шлЯлсЯ  по  опустелым подворьЯм  выселенных  немцев, находил  вино,
жратву  и  пил  бы, гулЯл  бы,  но  в  нем оказались устойчивыми  советские,
коллективные наклонности -- непременно угостить товарищей. "Ќу-у,  хрукт мне
досталсЯ!"  --  мотал головой старшина роты  Ѓикбулатов,  по  национальности
башкирин.
     Џервый раз, завидев бойца с  совершенно наглой, самоуверенной мордой, в
немыслимо  шикарных  обутках, с  множеством стальных  застежек, одновременно
похожих  на сапоги и  на  ботинки  с голЯшками,  с присосками  на  подошвах,
Ѓикбулатов не только изумилсЯ, но и загоревал, понимаЯ, что с этим воином он
нахлебаетсЯ  горЯ.  Ѓулдаков напропалую  хвалилсЯ  редкостными  скороходами,
сооруженными,  по его  заверению,  аж  в Џерсии, но не объЯснЯл, каким путем
диковиннаЯ  эта обувь попала на советскую территорию  и с кого  он  ее снЯл?
‘носились, однако, и  те  персидские, на  вид несокрушимые обутки,  Ѓулдаков
ободрал  сиденье в подбитом немецком  танке, выменЯл или упер у кавалеристов
седло  --  на подметки. „ождавшись  передышки,  отыскал  в  боевых  порЯдках
сапожника,  отдал ему  все  кожаное  добро, и  мастер,  исполу,  то есть  за
половину товара, сработал ему такие  сапоги, что  в них  кроме  огромных,  с
детства простуженных,  костлЯвых ног  Ѓулдакова,  измученных  малой  обувью,
входило  по теплому носку  с портЯнкой. Ѓулдаков до того был доволен обувью,
что  от  счастьЯ  порой оборачивалсЯ,  чтобы посмотреть  на свой собственный
след.
     Џрибыв к реке, Ѓулдаков  смекнул,  что едва ли сможет переплыть в своих
сапогах  широкую  воду,  сдал  их  под  расписку старшине  Ѓикбулатову. —тоб
расписка не потерЯлась,  не размокла,  спрЯтал  ее сначала  у телефонистов в
избе, под крестовиной, потом передумал: изба-то... скорее  всего сгорит -- и
засунул расписку  вместе  с  домашним  адресом в патрончик, длЯ  которого  и
пришивалсЯ  карманчик  под  животом,  на  ошкуре   брюк.  Џереправившись  на
плацдарм, Ѓулдаков шлепал по холодной земле босыми ногами и орал на ближнее,
доступное ему командование, стало быть, на сержанта  ”инифатьева, что, ежели
его не обуют, он уплывет опЯть обратно, -- воюйте сами! ”инифатьев стЯнул  с
какого-то  убитого  бедолаги  ботинки  крайнего,  опЯть  же  сорок  третьего
размера.  ‘нова маЯлсЯ Ѓулдаков,  смозолил пальцы  на  ногах,  но  никому не
жаловалсЯ. „а что тут, на  этом гибельном берегу,  мозоли какие-то?  Џрыгал,
будто  цаплЯ,  по  берегу   Ѓулдаков,  и   в  атаку  шел  воЯка  неуверенно,
спотыкаючись,  прихрамываЯ, полковнику  же  Ѓескапустину  казалось  --  боец
ранен.
     Ѓудь у Ѓулдакова сапоги, те, что хранились у пропойцы  Ѓикбулатова, иль
хотЯ бы редкостные  персидские  мокроступы,  он  давно  бы  добежал  уже  до
вражеского пулемета, и всЯ  война в данном месте, на  данном этапе кончилась
бы.  Ћн  и  в  тесных, привЯзанных к  ногам бечевочками  деда,  скоробленных
ботинках достиг  немецкой  траншеи,  по вымоине  дополз до  хода  сообщениЯ,
спрыгнул в  него, двинулсЯ  с  винтовкой  наизготовку, чувствуЯ, что  обошел
пулеметное гнездо с тыла, свалилсЯ туда, где никто никого не ждет, тем более
‹еху  Ѓулдакова.   Љомандиришко  тут,  видать,  зеленый  или  самонадеЯнный.
"Ѓалочки, низинки, всЯкую воронку, глины комок  надо доглЯдывать, закрывать,
господин  хороший!  ‡акрывать-закрыва-а-ать!"  --  будто  детскую   считалку
шепотом говорил  Ѓулдаков, бросками двигаЯсь к пулемету, по извилисто --  по
всем правилам копанной траншее. ‘овсем уже близко работающий пулемет, -- эта
цепнаЯ собака,  тетка-заика  --  по окопному, фрицевскому  прозванью. ‘лышно
шипение  перегретого ствола  за  изгибом траншеи,  звон гильз, опадающих  по
скосу  траншеи, из  пулеметной  Ячейки, из кроличьей норки, как ее  опЯть же
называют  фрицы, тащило дымом,  окислой  медью,  и по  тому,  как  сгущалось
горЯчее  шипение,  как, захлебываЯсь, частил  пулемет  и  россыпью, жиденько
отвечали  винтовки и  автоматы нашей  пехоты, да  как-то по-киношному, будто
семечки  выплевываЯ,  сыпал  шелуху пулек  "максимко",  Ѓулдаков  догадалсЯ:
бескапустинцев прижали к земле.  „а и как не прижмут? Ќемецкий пулемет Њ-42,
-- дроворуб этот, сказывал дока Ћдинец, --  одновременно станковый и ручной,
легко переносимый,  с быстро  менЯемым стволом, в ленте пЯтьсот патронов  --
это  супротив  сорока шести  "„егтЯрева"  и  сотни  или  двух прославленного
"максимушки",  с  которого  воЯки  и  щиты  поснимали,  лишнюю  в  переноске
демаскиру-  ющую деталь.  Ђ  вот еще  достижение: пошли  патроны  -- медь  с
примесью  железа  --  провоевали  сырье-то  российское, эрзацами  приходитсЯ
пользоватьсЯ.  Џри  стрельбе  жопки  комбинированных  патронов  отпадают,  и
бесстрашный пулеметчик  выковыривай пальцем из  ствола трубочку гильзы. Џока
возишьсЯ -- тебЯ и ухлопают и идущих в атаку славЯн в землю зароют. ќ-э,  да
что  там  говорить?  Ђ  кожух  пулемета  --  попадет  пулька  --  и  вытекло
охлаждение, подтЯгивай живот, иван, сматывай обмотки -- тикать пора. ’ак вот
и воюем. Ќовые  пулеметы -- заградотрЯду, киношного героЯ "максимушку" -- на
передний край.
     “же без маскировки, без излишней осторожности, Ѓулдаков не кралсЯ, шел,
пригнувшись,  на звук пулемета,  на  запах горелого ружейного  масла.  Ѓитый
воЯка, тертый жизнью человек, он сосредоточилсЯ, устремилсЯ весь к цели,  да
так,  что не  заметил, точнее  заметил, но не задержал  вниманиЯ на отводине
Ячейки, прикрытой плащ-палаткой,  потому как  встречь ему  выскочил немчик в
подоткнутой   за   поЯс   полой   шинели,   из-под  низко  осевшей   пилотки
по-мальчишески  торчали вихры -- седые,  правда.  "‘вЯзной!"  -- мелькнуло в
голове Ѓулгакова, поблизости  командир. ‘трелЯть нельзЯ", -- не спускаЯ глаз
с седенького плюгавого немца, автомат  у которого висел за спиной,  Ѓулдаков
перехватил  винтовку  за ствол,  продвигаЯсь  к жертве,  словно балерина  на
пуантах, шажочками,  вершочками. Ќемец тоже почему-то  шажочками, вершочками
пЯтилсЯ от грЯзного, щетиной обросшего существа, похожего скорее на гориллу,
чем на  человека. ‡апЯтники  малых обуток,  на  которых стоЯло это существо,
делали  его  еще  громадной, выше.  ѓлыбой  нависала  над  врагом  небеснаЯ,
карающаЯ сила. Љолени немца подгибались, он хотел сделатьсЯ еще ниже, творил
молитву: "‘вЯтаЯ „ева ЊариЯ!.. ѓосподи!.. Џриидите ко мне на  помощь..."  --
дрожал перекошенным ртом, знаЯ, что, если закричит, русский громила сразу же
размозжит  ему  голову прикладом. “жимаЯ  себЯ,  стискиваЯсь в  себе,  немец
надеЯлсЯ на Ѓога  и на чудо: может, русский  пройдет  мимо и не заметит его,
пожалеет, может,  ѓольбах с Љуземпелем, ведущие огонь из пулемета  рЯдом, за
поворотом  траншеи, почувствуют  неладное. €  зачтетсЯ же, наконец, когда-то
перед  Ѓогом  все добро,  какое он  сделал в своей  жизни по  силам своим  и
возможностЯм...  Њало,  правда,  очень мало тех  возможностей  отпускал  ему
ѓосподь,  но  он  старалсЯ,  старалсЯ  изо  всех  сил.  “роженец  маленького
аккуратненького  городка  „айсбурга,  с   восьми  лет   он  уже  прислуживал
знаменитому местному доктору ѓрассу, следил за лошадьми: поил, питал, чистил
лошадей доктора,  убирал навоз. …му разрешалось в сумке уносить тот навоз  в
цветник,  разбитый возле  маленького,  из старых  шпал и  досок  слепленного
домика, который прежде был сторожевой, служебной будкой  на  железнодорожной
линии, и отец его, смирный, блеклый человек по фамилии ‹емке возле той будки
зачах  и умер в сорок пЯть лет, оставив жене такого же, как он, еще в утробе
заморенного мальчика.
     –ветничок,  выложенный  из  кирпича  возле  будки,  был  дополнительным
источником доходов к казенной пенсии за отца -- местнаЯ владелица цветочного
магазина охотно  брала  на  продажу особо  удавшиесЯ,  бархатно-синие, почти
черные, со светЯщимисЯ в середине угольками  анютины  глазки -- скупые немцы
охотно их  покупали  на свЯтые праздники,  в  поминальные дни длЯ  украшениЯ
могил  и потому,  что стоили  цветы недорого,  и  потому, что  подолгу могли
стоЯть в воде, не увЯдаЯ.
     „октор ѓрасс  был не просто знаменитый на всю  ѓерманию  филантроп,  он
ЯвлЯлсЯ еще и набожным человеком, думающим о бедных. Ћн помог жене покойного
‹емке пристроить  бедного,  старательного  мальчика в пристойную  воскресную
школу длЯ сирот и, когда мальчик, пусть  и с трудом, выучилсЯ читать, писать
и считать, сдал  его на службу санитаром,  сначала  к себе в клинику, затем,
когда ситуациЯ в стране изменилась  в лучшую сторону, определил его на курсы
военных санитаров.
     Ћдевши форму, получив  достаточное  питание в военном училище какого-то
уж совсем  распоследнего  разрЯда,  ‹емке воспарил,  вознессЯ в себе, познав
целенаправленную,  нужную  родине  жизнь,  имеЯ  такую  благородную цель  --
помогать воинам обожаемого фюрера всем, чем только  мог  он  помогать,  даже
жизнь отдать за родину, за фюрера, если потребуетсЯ, готов был ‹емке.
     Ќа фронт он прибыл полный ощущениЯ радостных побед и радужных надежд на
будущее, прибыл  во главе санитарной команды, состоЯщей из  пЯти человек: он
-- уже имеющий скромные лычки на погонах, и четверо крепких ребЯт санитаров.
     “же в  начале  войны,  в  сражении  под  ‘моленском, ‹емке уЯснил,  что
обещанной легкой прогулки по ђоссии не получитсЯ, а радужные надежды  угасли
оттого, что  работы было  не продохнуть,  потоки раненых  убавлЯли в  сердце
звуки победного энтузиазма, да и команда его наполовину убыла: два  наиболее
активных  и  толковых  санитара  убыли  из строЯ,  осталась  пара  баварских
увальней, отлынивающих от работы, жрущих напропалую шнапс, стрелЯющих кур по
российским дворам,  насильно принуждающих беззащитных женщин к  сожительству
и, что самое ужасное, обшаривающих трупы не  только русских командиров, но и
своих собратьев по войне.
     ќти пьЯницы  и мародеры в грош не ставили своего начальника, вышучивали
его, особо выделЯЯ пикантную  тему, мол,  ефрейтор не имеет дела с женщинами
не  потому, что трус, не потому, что верующий, а потому, что ничего не может
с ними путного сотворить, все у него еще в детстве засохло и отпало.
     “нижение -- вот главное чувство, которое он познал с детства и  которое
всегда  его угнетало, обезоруживало перед грубой  силой. ‚оспрЯнув духом  на
войне, в неудержимом, все  сметающем походе,  ‹емке, однако,  раньше  других
самоуверенных людей почувствовал сбои в гремЯщей походной машине, война хотЯ
и  была  все  еще  победительно-грозной,  тащила  за   собой  хвост,  сильно
измазанный кровью и преступлениЯми.  Џоложим, войн  без этого не бывает,  но
зачем же такаЯ жестокость, такой разгул ненависти и низменных страстей?  Ћни
же все-таки  из древней, пусть вечно воюющей, но  в Ѓога верЯщей  культурной
страны. Ћни же все-таки не одних  фридрихов и гитлеров на свет произвели, но
и Ѓетховена,  и  ѓете, и иллера, и доктора ѓрассе. Ќеужели так мало времени
потребовалось  просвещенной  нации, чтобы она  забыла  о  таком  необходимом
человеку слове, как милосердие.
     Ќет,  нет и нет, не все забыли о Ѓоге и …го заветах,  ‹емке,  во всЯком
случае, их помнил и при любой возможности, а возможности тогда  у него  были
немалые, делал людЯм добро не потому только, что это  перед Ѓогом  зачтетсЯ,
но  и  потому,  что  не  забывал: он  тоже человек, пусть  маленький,  пусть
чужеземный  пришелец.  —тобы делать добро,  помочь человеку,  не обЯзательно
знать  его  Язык,  его  нравы,  его  характер  --  у  добра  везде  и  всюду
один-разъединственный   Язык,  который  понимает  и  приемлет  каждый  Ѓожий
человек, зовущийсЯ братом.
     ‹емке не раз перевЯзывал русских раненых в поле, не единожды разломил с
ними горький солдатский хлеб, оросил страждущих водой, оживил  Ѓожьей кровью
-- сладким вином. Ђ сколько русских раненых,  спрЯтанных по сараЯм, погребам
и домам "не заметил" он,  сколько отдал  бинтов, спирта, йода  в окружениЯх,
под ‘моленском, под ђжевом, ‚Язьмой...
     ‡аглЯнул  он однажды  в колхозную ригу, а  там на необмолоченных снопах
мучаютсЯ сотни  раненых и  с ними всего лишь две девушки-санитарки, он и  по
сию пору не забыл их  прелестных имен -- ЌелЯ и ”аЯ. ‚се речистые комиссары,
все бравые командиры, всЯ  передоваЯ советскаЯ  медицина, все  транспортники
ушли,  бросив несчастных  людей, питавшихсЯ необмолоченными  колосьЯми, воду
девушки поочередно приносили из зацветшего, взбаламученного пруда.
     Ћн   пригласил   девушек  с   собой.  „умаЯ,   что  над  ними  сотворЯт
надругательство и убьют, девушки покорно шли  за ним и старались не плакать.
„ва его санитара-жеребца гоготали: "ќй, ефрейтор! Ћтдай этих комсомолок нам,
мы будем  тщательно изучать с ними труды  наших знаменитых землЯков -- Љарла
Њаркса и ”ридриха ќнгельса..."
     ѓде они, эти  воистину героические девушки? Џогибли, наверное?..  ђазве
этот ад длЯ женщин? Љак же изменитсЯ мир и человек, если женщина приучитсЯ к
войне, к крови, к смерти. ‘оздательница жизни, женщина не должна участвовать
в избиении и уничтожении того, ради чего ѓосподь создал –арство Ќебесное...
     Ѓог помнит  добрые дела. —ерез  три всего месЯца,  отступаЯ от  Њосквы,
‹емке обморозил ноги, почти лишилсЯ  руки и где-то, опЯть же под ‚Язьмой, --
ѓосподь не только помнит доброе  дело, но и отмечает места, где они сделаны,
-- в  полусожженном селе заполз  ‹емке на  тусклый  огонек  в  крестьЯнскую,
обобранную войной  избушку,  стараЯ  русскаЯ  женщина,  ругаЯсь,  тыча в его
запавший   затылок  костлЯвым  кулаком,  отмывала  оккупанта  теплой  водой,
смазывала руки его  и ноги гусиным  салом, перевЯзывала  чистыми трЯпицами и
проводила в дорогу, сделав из палки подобие костылЯ, перекрестив его вослед.
     "ђусский, русский... Я еще много должен сделать  добра, чтобы загладить
зло, содеЯнное нами  на этой земле, чтобы отблагодарить ту женщину и ѓоспода
за  добро, сделанное  мне.  ђусский,  русский,  зачем тебе  маленькаЯ  жизнь
маленького  человека? “бей ѓитлера или обер-лейтенанта Њезингера, пока он не
убил тебЯ..."
     „ва  спаренных выстрела  раздались  за спиной Ѓулдакова.  ’олкнуло  под
правой  лопаткой,  щекотно  потекло  по  спине.  Ѓудучи  человеком  веселым,
Ѓулдаков впал в совершенную  уж умственную  несуразность -- подумал: в  него
стрелЯют и попадают, но  стрелЯют вроде бы как шутЯ, из пугача,  пробками. ‘
ним в войну играют, что ли? Ћн в недоумении обернулсЯ и увидел отодвинутую с
Ячейки плащ-палатку, пистолет,  направленный на него. Џистолет  подпрыгивал,
отыскиваЯ цель, ловил Ѓулдакова  тупым  рыльцем дула. "‚ша ты, вша! ‚  спину
стрелЯешь  и  боишьсЯ!"  -- возмутилсЯ  Ѓулдаков, носком  ботинка  отыскиваЯ
опору,  чтобы броситьсЯ на  пистолет, скомкать, затискать того, кто прЯчетсЯ
за палаткой,  придавить к земле, задавить, как  мышь,  -- у него  еще хватит
силы...
     Ћн потерЯл мгновение из-за малых ботинок, ища опору  длЯ броска. Ќе зрЯ
говорЯт чалдоны: с покойника имущество снимать да на живое  надевать -- беды
не миновать. ЏотерЯл он, потерЯл ту  дольку  времени, что стоит жизни. ќ-эх,
не сдай  он свою  обувь старшине под расписку!.. € чего жалел-то? ‡ачем? ‚се
равно  Ѓикбулатов  пропьет  сапоги.  „ве  желтые  пташки взлетели  навстречу
Ѓулдакову, ударилось  в  грудь,  он  инстинктивно  заслонилсЯ  прикладом  от
винтовки, от  приклада отлетела  щепка, занозисто  впилась в телогрейку, под
которой двоилось, распадалось нутро, дробились  кости,  смещалось в  сторону
все, что дышало, двигало,  удерживало  стоймЯ тело бойца. …му  чудилось:  он
ощущает движение пули, на  пути  которой вскипала, сгущалась кровь, делалась
горЯчей  и  комковатой,  двигаЯсь  по  жилам  толчками.  Џривыкши  к  своему
превосходству над всем, что есть живого на свете,  Ѓулдаков не ведал чувства
смерти, но тут Явственно  ощутил: его убили. Ћдна пулЯ пробила его насквозь.
Ћн  слышал, как ожгло, не  защекотало, а ожгло спину кровью, потекло по ней,
как  начал  намокать  ошкур  штанов. ‡ахотелось выпрЯмитьсЯ,  дохнуть полной
грудью, дохнуть так, чтобы вздох  приподнЯл сердце, опадающее вниз вместе со
всем, что было в середке.  ‘тараЯсь остановить свое падающее сердце, не дать
ему разбитьсЯ,  Ѓулдаков напрЯгсЯ, но сердце укатывалось в  мерцающий и тоже
убывающий  свет,  попрыгав где-то в отдалении,  громко стукнувшись  в грудь,
сердце стремительно покатилось под гору, беззвучно уже ударЯЯсь  о ребра, об
углы  тела, все  заклубилось, завертелось  перед Ѓулдаковым,  и  самого  его
свернуло, сдернуло с земли  и понесло во  тьму. Џеченки, селезенки,  раненое
сердце  человека  еще  пульсировали,  гнали кровь, но  все это работало  уже
разъединенно  --  то,  что  свЯзывало их,  было  главным  командиром в теле,
обессилилось и сразу померкло.
     Џустым  звуком взметнулось, гулко  ударилось в бесчувственную  пустоту.
"‚се! Ќеужели кранты?!" -- просверкнуло вЯлым недоверием, вЯлым несогласием,
но  сей же  момент, будто  занавес  упал в  покровском  клубе имени товарища
“рицкого, обеднЯ в Џокровской церкви  завершилась,  отзвучали колокола,  поп
какать  ушел... Џо немецким меркам прозвучало  бы это примерно  так:  "“нзэр
концерт ист аус. Љайнэ музик мер. (Љонцерт окончен, музыки больше не будет.)
     Џулемет,  которого  так  и не достиг  Ѓулдаков, продолжал  сечь, рубить
русских солдат. ‚прочем, может, это каменьЯ гулко катились по железной крыше
покровской часовни -- в детстве они  пулЯли на верхотуру камнЯми и, боЯзливо
прильнув  спиной к кирпичной стене часовни, слушали, как они, гремЯ, катЯтсЯ
вниз...  "Љак  же  ”инифатьев-то?  Ћн  же  сулилсЯ...  Ђх,  дед,   дед!  Ђх,
”инифатьев, ”инифатьев!.."
     –арапаЯ,  скребЯ  стенку  траншеи ногтЯми, которые  росли на  плацдарме
отчего-то скорее, чем на всЯкой другой стороне, падал, оседаЯ  на дно окопа,
приникал к земле русский солдат. Ћбер-лейтенант Њезингер все давил, давил на
собачку  пистолета. Џистолет  не стрелЯл  --  половину обоймы  он,  балуЯсь,
расстрелЯл  еще  в  начале атаки.  Ќе  верЯ  тому,  что  он  сразил русского
великана,  и  пугаЯсь того,  что наделал,  он тонко скулил:  "ђусиш!  ђусиш!
ђусиш!" ‹емке, метнувшись  послушно исполнЯть  какое-то  поручение господина
офицера,  он уже забыл  -- какое,  увидев,  как на  него  движетсЯ  человек,
перехватываЯ винтовку, будто дубину, в минуту прожил свою жизнь и смерть, но
прозвучали близкие  выстрелы, выронив винтовку, набухающей кровью спиной, на
него  начал падать  чужой солдат. Ћт неожиданности,  от радостного открытиЯ:
его не убили!  --  ‹емке  расставил руки,  поймал словно бы разом отсыревшую
тушу русского солдата и вместе с ним свалилсЯ на дно траншеи. ђусский солдат
мучительно билсЯ,  спихиваЯ  с  ног стоптанные ботинки,  привЯзанные тонкими
шнурками к стопам.  ‹емке догадалсЯ сдернуть их. ђусский сразу  же  перестал
битьсЯ, вытЯнулсЯ и  облегченно  вздохнул или  испустил дух. ‘тоЯ на коленЯх
над  поверженным великаном, держа продырЯвленные известкой от воды и окопной
пылью  покрытые  ботинки,  ‹емке  никак не  мог сообразить, что же дальше-то
делать, и  вдруг  очнулсЯ, обнаружив, что все еще скулЯщий, самого  себЯ или
сотворенного убийства испугавшийсЯ господин обер-лейтенант Њезингер никак не
может  выпрыгнуть  из  траншеи, карабкаетсЯ  и  опадает  вниз, карабкаетсЯ и
опадает, не замечаЯ, что  топчет свой форсистый офицерский  картуз. ‚ыстрелы
его,  но главное  -- вопли,  похожие  на стон отдающего Ѓогу душу  человека,
достигли пулеметной  точки. ЋпытнаЯ пара пулеметчиков,  подумав, что русские
их обошли, вознеслась  из  траншеи, перескочила через бруствер и помчалась к
противотанковому  рву.  ‚след  им  обрадованно  стеганул  русский   пулемет,
посыпались ружейные выстрелы.
     Џолковник   Ѓескапустин,  отнимаЯ  бинокль  от  запотевших  надглазниц,
освобожденно выдохнул: "Њолодец,  парень! „остиг! „обралсЯ-таки до пулемета!
Ќадо узнать фамилию".
     ‹емке  догадалсЯ,  наконец,  подсадить  обер-лейтенанта,   и  Њезингер,
перелезши через  бруствер траншеи,  хватанул  вослед ѓольбаху.  Њезингер  не
сразу  и  заметил,  как  меж  воронками,  царапинами  вымоин  по  серенькой,
метельчатой траве,  где смешанной кучкой, где вразброс трюхает, ползет, а то
и откровенно, поодиночке утекает какой-то люд  во мшисто-салатных, выцветших
за лето мундирах. €ные солдаты, ткнувшись в  землю, оставались кусать траву,
убило их, значит.
     "ЊоЯ рота отступает! Ѓез приказа? Ђ Я?.. Ђ Я?.." Њезингер совсем не так
представлЯл  себе  отход боевой части,  тем  более  своей  роты. Ћна  должна
сражатьсЯ  до  последнего.  Ќу а  если  уж  противник  вынудит  --  отходить
планомерно, отстреливаЯсь, прикрываЯ друг  друга. Ђ они бегут! € как  бегут!
‡ады трЯсутсЯ,  что у баб, ранцы  клапанами хлопают, будто рыжие  крыльЯ  на
спинах   взлетают,   железо   побрЯкивает,   возможно,   котелки,  возможно,
противогазные  банки...  “жасаЯсь  покинутости,  не  замечаЯ  ничего,  кроме
немыслимо быстро  утекающих солдат,  Њезингер  протЯнул  руки,  молил: "џ!..
ЊенЯ!.. џ! ЊенЯ!.." ‚се ему казалось, тот огромный русский с азиатским лицом
настигает  сзади,  вот-вот  схватит  за  ворот,  уронит,   задавит  грЯзными
ногтистыми  лапищами. Љак  он, командир роты,  оказалсЯ во рву -- не помнил.
‹ишь  попив водицы,  вытерев лицо  сперва рукавом,  затем  носовым  платком,
глЯнув  на  оставленные  траншеи, то  белесой, то  коричнево-бурой  бечевкой
вьющиесЯ меж оврагов, он,  приникнув спиной к рыжо и беспрестанно крошащейсЯ
стене рва, плаксиво спросил у угрюмо помалкивающих, уже покуривающих солдат:
     -- ‚ы что сделали?
     --  „елать  пожары -- это  у нас называетсЯ!  --  насмешливо  отозвалсЯ
кто-то из солдат.
     --  „елали то  же  самое, что  и вы, между  прочим, -- буркнул ѓольбах,
Љуземпель, его заместитель, что-то промычал.
     €  тут  только Њезингер понЯл:  он  тоже драпал,  тоже "делал  пожары",
бросив в окопе свЯзного ‹емке, это животное в перьЯх, как опЯть  же  солдаты
по-окопному  беспощадно  и  точно  зовут всЯкого  рода прислужников. Ђ  ведь
‹емке, именно  ‹емке,  помог ему  выбратьсЯ  из  траншеи,  где  осталсЯ  тот
страшный русский.
     ‚спомнив,  как   он  испугалсЯ  русского,  как  палил   в  него  из-под
плащ-палатки, в страхе закрыв глаза, обер-лейтенант ужасалсЯ себе: "’рус  Я!
’рус..."
     -- Ќичего,  обер, не мы  войнами правим, война нами правит, --  тронули
его за  плечо.  Њезингер  капризно,  по-девчоночьи  дернул  плечом,  пытаЯсь
сбросить руку  солдата. ‘олдат, усмехнувшись, убрал ее сам. …го заместитель,
хромой, израненный  унтер-офицер  ѓольбах с  нашивкой  за  прошлую  зиму,  с
солдатской  медалью,  обернувшейсЯ  плоской  стороной и  номером  наружу,  с
блестками  гнид  на  ленточке  медали,  делал вид,  что задремал.  Ћстальные
награды,  а их у  него полный кожаный  мешочек,  находЯтсЯ в полевой  сумке,
которую волочит за собой везде и всюду хозЯйственный  помощник ѓольбаха Њакс
Љуземпель.  ЌарЯдный  картуз,  в  котором обер-лейтенант Њезингер  форсил  в
Ђфрике, где-то  потерЯлсЯ, и ѓольбах,  ни к  кому  вроде  бы  не  обращаЯсь,
приказал:
     -- Ќайдите  командиру роты головной убор! -- и  ни на  кого не глЯдЯ, в
том числе и  на самого командира роты, ткнул  в его сторону флЯжку. Њезингер
отпил, сморщилсЯ, пытаЯсь  выговорить "благодарю", закашлЯл, брызнул слюной.
ѓольбах  дождалсЯ,  когда Њакс Љуземпель  вслед за  обер-лейтенантом сделает
глоток,  сделал  два  глубоких  глотка,  завинтив крышку  флЯжки,  отвалилсЯ
головой  в  кроличью нору, значит, в  кем-то давно уже выдолбленную нишу, и,
снова вроде бы ни к кому не  обращаЯсь, не открываЯ глаз, с сонной  вЯлостью
произнес:
     -- ‚сем проверить оружие, снарЯдить ленты, -- и,  не менЯЯ тона и позы,
добавил: -- Ћбер-лейтенант, вы  тоже  приведите  оружие в порЯдок -- оторвет
пальцы,  либо  глаза выжжет. Ћ  картузе не  беспокойтесь --  найдетсЯ... как
снова пойдем в атаку...
     ’ут только Њезингер спохватилсЯ -- пистолет он все еще держит в руке, и
дуло  плотно забито землей. Ћн вывинтил  шомпол, принЯлсЯ суетливо пробивать
дырку  в  стволе  пистолета, выдувать  из него землю.  Џыль  вместе  с гарью
перхнула в глаза, в рот. Ћн облизал пресную, чужую, скрипЯщую на зубах землю
и, вытираЯ рукой глаза, заскулил  в себе:  "‡ачем  это все? Џочему мы должны
пропадать здесь, и кто имее