        ‚иктор Ђстафьев. †изнь прожить

---------------------------------------------------------------
 Џо изданию: "’ак хочетсЯ жить", повести и рассказы, "ЉнижнаЯ палата", Њ., 1996
 OCR и вычитка: Ђлександр Ѓелоусенко (belousenko@yahoo.com)
---------------------------------------------------------------


                    Њихаилу Ђлександровичу “льЯнову


     ‚анька с ’анькой, точнее сказать, €ван  ’ихонович и ’атьЯна ”иногеновна
‡аплатины, вечерами любили посидеть на скамейке возле своего дома. €  хорошо
у них это получалось, сидеть-то  на скамейке-то, уютно  получалось. €  не то
чтоб  там прижавшись  друг  к дружке иль  взЯвшись за руки  и целуЯсь - всем
напоказ. Ќет,  сидЯт они, бывало, обыкновенно,  в обыкновенное одетые, в чем
вечер застал на дворе, в том и сидЯт: €ван  ’ихонович в телогрейке, в старом
речном  картузе,  уже  без золотоцветного  знака.  Љартуз спексЯ  на солнце,
съежилсЯ  от  дождей,  ветров и старости, и не надет  он  - как  бы впопыхах
наброшен  на  все  еще кудрЯвую голову,  от кудрей непомерно большую,  вроде
капусты, не завЯзавшейсЯ в вилок. Љартуз с сереющим на месте отколупнувшейсЯ
кокарды пЯтнышком кажетсЯ смешным, вроде как  у циркача,  и  своей мутностью
оттенЯет или обнажает смоль крупных  кудрей, просвеченных ниточками  седины,
той августовской сквози, что  на  исходе  месЯца желто выдохнетсЯ из  глубин
леса, из  падей ли на вислую  ветку  березы, завьет  ее  косичкой  и грустно
утихнет.  "‹юди!  ‹юди!  -  напоминает вроде бы желтым просверком береза.  -
Ћсень скоро. —то же вы мчитесь куда-то? Џора бы и оглЯнутьсЯ, задуматьсЯ..."
     ’атьЯна ”иногеновна не  желала отставать от  €вана ’ихоновича в кудрЯх,
до последнего сроку завивалась в районной парикмахерской, когда прихварывала
-  своеручно   на  дому  калеными  коваными  щипцами   еще  дореволюционного
производства   взбодрЯла  кой-чего  на  голове,  хотЯ,  по  правде  сказать,
взбодрЯть там уж нечего было,  волос почти полностью был выношен под корень,
и  наново ему  не было сил и  времени  взойти на  полЯнине.  Ќо и с  редкими
кудерьками,  в ситцевом  платье,  давным-давно вышедшем  из  моды,  в тесном
мундирчике с  карманами, именуемом в деревнЯх жакетом, наброшенном на  плечи
синеньком  платочке,  в  беленьких,  вроде   бы  детских  носочках,  ’атьЯна
”иногеновна все  равно глЯделась хорошо, главное - приветливо. †акет ’атьЯна
”иногеновна завсе не надевала, уж ближе к осени, в холодную пору, так-то все
в платьице, в носочках, и если нет платочка на плечах, уж  непременно на шее
что-нибудь да топорщитсЯ, чаще - газовый лоскуток, серо-дымчатый, схваченный
узелком сбоку шеи.
     €вану  ’ихоновичу  ближе к сердцу, конечно,  синий  платочек - краса  и
памЯть незабвенных  лет войны, совсем почти отцветший  платочек, с  бордовой
каемочкой  по  блеклому полю. Љак увидит его €ван ’ихонович - стронетсЯ  его
сердце с места или в сердце сдвинетсЯ что-то в то место, где теплые слезы, -
вскипЯт  они ни с того ни  с сего,  порой из-за совершенного пустЯка,  из-за
картинки в газете, или покажут по телевизору что  военное, либо  про разлуку
запоют по  радио  -  и  вот уж  подмоет ретивое,  затрЯсет его  что  осенний
выветренный лист...
     Ќ-да, времЯ! Ќе один он  такой слезливый  сделалсЯ. Ќе  одного его мЯла
жизнь, валЯла,  утюжила, мочила и сушила. Ќа что уж сосед его ‘емка-оторва -
семь раз  в  тюрьме  побывал за разбой и драки - так чуть чего, как баба,  в
истерику впадает, с рыданьем  за голову хватаетсЯ. "‡а что жисть погубил?" -
кричит.
     €вана  ’ихоновича  лихаЯ сторона жизни миновала.  € все у него в смысле
биографии в полном  порЯдке.  Ћднако тоже  есть  чего вспомЯнуть, есть о чем
попеть и поплакать.  € старость  он заслужил себе  спокойную. …сть  домишко,
есть  огород, палисадник  с калиной  и черемухой,  аккуратные  поленницы под
крышей - дрова  из столЯрного цеха, струганые. "џ их еще покрасить  хочу", -
смеетсЯ €ван ’ихонович. ‚о дворе  хоркают два  поросенка, кухонька с варевом
длЯ  них дымитсЯ, ну, стайки там, назем, парник, землЯ, трава,  полы в дому,
ведра с помоЯми, стирка, побелка, покраска,  хлопоты,  заботы и  все прочее,
как  у всех жителей  деревень.  Ђ вот накатывают  на  €вана ’ихоновича порой
такаЯ  тоска, такое  невыносимое  томленье  и предчувствиЯ  нехорошие,  хоть
напейсЯ.  € напилсЯ бы,  да нельзЯ. ‚се из-за ’ани. ’атьЯны ”иногеновны. Ћна
толкаетсЯ по  хозЯйству,  помогает, хлопочет, и  никогда  он  ее  не видел с
невымытыми руками, в  том  недоношенном мужском пиджаке, к которому привыкли
русские бабы по  селам, да так и уродуют  им  свой вид  по  сию  пору, когда
трЯпок дополна, норовЯт не только бабы, но и молодые девахи ходить по улице,
в  магазин, на  базар  в  тапочках  трЯпочных  и  в пиджаках. Ћднажды,  смех
сказать,  в  доме  отдыха  видел  €ван   ’ихонович:  на  танцы  Явились  две
подвыпившие девы  с накрашенными губами и давай бацать  под крик ђымбаевой -
пыль столбом из-под стоптанных тапочек.
     Ѓлиже к осени и осенью  €ван  ’ихонович и  ’атьЯна ”иногеновна надевают
вЯзанные  из  собачьей шерсти  носки,  галоши,  давние-давние,  но  все  еще
глЯнцевито поблескивающие.  •озЯин сидит  на скамейке ножка на ножку, сложив
их вроде  ножниц и вытЯнув  насколько позволЯет  не  такаЯ уж  выразительнаЯ
длина. ђуки он отчего-то держал переплетенными на  груди, вроде бы как  греЯ
пальцы  под  мышками,  -  поза  скорей женскаЯ,  чем  мужскаЯ. “  ’атьЯны же
”иногеновны   руки  обычно  в  коленЯх,  ладошка  в  ладошке,  ноги   широко
расставлены, упористо, но не часто доводилось ей посидеть так вот, вольно, в
свое удовольствие. Љак бы нечаЯнно вцепившись в скамейку, опершись  на руки,
спеленатаЯ  болью  и  внутренним  напрЯжением,  будто  беспомощный  младенец
пеленальником  -  вот  как  она  последнее  времЯ  сидела:   чаще  стало  ее
схватывать, и она боЯлась упасть наземь.
     €ван  ’ихонович незаметно  уговаривал  супругу пойти  в  избу, прилечь,
капель  ленуть. Ћна ему так же незаметно  - отпор: успею, мол,  успею. "‚едь
там лежать, в земле глубокой, и одиноко, и темно...  " Ќе знала этих  стихов
’атьЯна ”иногеновна, но думала примерно так же - належитсЯ еще и капелек еще
напьетсЯ и таблеток, они  уж ей надоели, толку от них все равно никакого, и,
пока еще возможно,  лучше  ей посидеть  на свету, поглЯдеть  на солнышко, на
горы, на  мимо проходЯщих людей,  потому  как она всегда была и есть к людЯм
приветлива.
     ђедкий вечер бывали ‡аплатины на скамейке одни. ‚се к ним кто-нибудь да
лепилсЯ, грелсЯ  возле них.  € насмешливо щурила узкие  глаза, совсем  их  в
щелки топила от  удовольствиЯ общениЯ с людьми  ’атьЯна ”иногеновна,  рот ее
широкой скобочкой, каковой имел бес, что "под кобылу подлез", - рот этот, со
складочками в углах, в смехе  такой ли всегда подвижный,  то и  дело обнажал
рЯды  казенных зубов,  и,  радуЯсь  радости  разлюбезной  жены  своей,  €ван
’ихонович и сам  закатитсЯ, бывало, от  своей ли, чужой ли шутки, закококает
курочкой,  наращивающей Яичко, и  начнет валЯть голову  по заплоту  - картуз
наземь скатитсЯ, и, поднЯв его, бил он картуз о колено:
     - Ќ-но, ты че это катаешьсЯ-то, парень? Људа это ты все катаешьсЯ?..
     ’атьЯна ”иногеновна стонет от смеха, вытираЯ слезы рукой:
     - „а ну тебЯ! “морил, нечистый дух! ‘овсем уморил!..
     ‘о смехом, с шуткой-прибауткой легче обмануть времЯ. ‚едь не просто так
€ван ’ихонович с ’атьЯной ”иногеновной сидЯт на скамейке, с  умыслом сидЯт -
ждут   из  недалекого   города   вечернюю  электричку,   вдруг   с   нею,  с
электричкой-то, приедет Љлавочка, внучка  их единственнаЯ. Ћни ее  все времЯ
ждут, каждый день, каждый вечер. € хотЯ внучка  очень занЯта, родители  ее и
того занЯтей, да  случитсЯ нечаЯннаЯ  оказиЯ: карантин  в садике либо мамулЯ
гриппом заболеет,  ребенку при  ней быть нельзЯ -  заразно; при них же,  при
дедушке с бабушкой, в самый раз, тут никогда и никакой  заразы не бывает. „а
здоровый  человек  у  Љлавочки  мамулЯ.  Ћчень. ђедко  привозЯт  Љлавочку  в
деревню. ЊамулЯ у Љлавочки  зав производством  треста ресторанов, считай что
самоглавнейшего  в   городе  предприЯтиЯ.  ЊамулЯ  всЯ  в  золоте,  в  седом
герцогском парике времен королЯ ‹юдовика Џрекрасного, в платье сафари, не то
треснувшем на заду от ресторанного харча, не то длЯ фасону вспоротом.
     ’атьЯна  ”иногеновна,  завидев  невестку на деревенской  улице,  всегда
пугливо замирала в себе, боЯсь, что  у невестки что-нибудь принародно лопнет
и  обнажитсЯ.  ђебенчишко-то,  Љлавочка,  тоже  разодета  по  всей  моде  по
заграничной,  по  последнему  крику ее,  эхо которого,  достигнув  сибирских
пределов, делаетсЯ скорее похоже на хрип  и обретает такие уж  тона и формы,
что  те, кто породил моду  в …вропах,  увидев, как тут, на  наших необъЯтных
просторах, все усовершенствовалось, махнули бы на свое ремесло рукой, убрали
бы  раскройные ножницы в  сундук: ходите  снова  нагишом,  люди,  -  нагишом
приличнее...
     ‘овременно  одетаЯ  семьЯ,  современно однодетнаЯ,  утомленнаЯ городом,
неторопливо  шествует  по  деревенской  улице  с  электрички таким порЯдком:
впереди она - глава семьи, устрЯпаннаЯ работой, надсаженнаЯ властью, земными
благами  и  наслаждениЯми;  за  нею  вприпрыжку,  во  французском  берете  с
бомбошкой, в заграничных гольфиках, в кофточке с шелковым жабо, в желтеньких
штанах  с  белыми  лампасами,  Љлавочка, с забавной  аппликацией-цыпушечкой,
прилепленной на  такое  место,  что  бабушка  с дедушкой  при виде  страшной
непристойности на какое-то времЯ словно в параличе  пребывают - хорошо, хоть
ребенчишко,  Љлавочка,  ничего еще  не понимает, сраму не приемлет,  прыгает
себе на  одной  ножке и не зрит, что охальнаЯ цыпушка все времЯ в  движении,
клюет зернышки.
     ЊамулЯ враждебно цедит сквозь зубы, покрытые итальЯнским лаком, чтоб не
портились от жирной пищи:
     -  ’ы  у  менЯ, гада,  упади! ’ы у менЯ,  сикуха, ноги  повреди!  џ  те
повредю!..
     Љлавочка  осенью  пойдет   в   школу  и  вместе  с  самыми   одаренными
воспитанниками  своего  садика  уже  занимаетсЯ  в  подготовительном  классе
местного хореографического  училища.  Ќоги  ее мамуле  дороги,  пожалуй что,
дороже и нужней, чем сама дочь. ЊамулЯ, когда выпьет,  надсаженным от курева
голосом аркает:
     - ЊоЯ Љлавка, когда вырастет, усех танцами  прэвзойдет!  Ђ ту, как ее -
да биксу-то, что  с балету, что народнаЯ артистка, видали мы таких народных!
- ту у гроб загонит!..
     Ќа почтительном отдалении от семьи тащитсЯ папулЯ и вторит:
     - Љлава, не  упади! „оченька, осторожно! ‡ачем ты расстраиваешь мамулю?
’ы нарочно, да? Ќарочно?!
     ‘ын  ‡аплатиных  Џетруша   -  кудрЯвый  в  отца,  в  мать  искроглазый,
большеротый красавчик, без характера и без доходной  должности. Ћн  работает
на   конвейере  или  на  контейнере  -  мамулЯ  никак  не  может  запомнить.
‡арабатывает он четыреста  рэ в месЯц, но все  равно считаетсЯ, его содержит
баба,  и  он согласен с этим, как и с  тем, что давно бы пропал и спилсЯ без
нее. Џо мужицкой части и говорить не о  чем, презрительно заверЯет невестка,
и, должно быть, что-то и в самом деле  неладно у  Џетруши - с  чего бы парню
лебезить  перед женою,  терпеть хахалей,  с  которыми  она,  считай  что,  в
открытую путаетсЯ.
     Џетруша прет две сумки в руках, прихватив еще бидон с городским питьем,
настоЯнным  на  заморских  травках.  „еревнЯ  в   горах  стоит,  вода  здесь
известковаЯ, лишнЯЯ известь вредна длЯ  костей,  говорил  мамуле на  курорте
какой-то знаменитый профессор. ’равки эти дорогие и полезные нынче  пьют все
высокоумные и развитые люди. Џравда, травки те заморские  Џетруша видывал на
приенисейском покосе, да кто ему  поверит? Ќужен настой, значит, тащи -  длЯ
похудениЯ жене, длЯ эластичности кожи  и длЯ  укреплениЯ  костей  дочке. …ще
Џетруша  локтем  прижимает к груди собачку с блатной мордой. “ собаки из-под
челки   мерцает   глаз  вылитого   каинского  урки.  †ивущаЯ  в  современных
апартаментах, спЯщаЯ на отдельной тахте и вкушающаЯ  только сахар  и  птичий
фарш со сливками,  собака негодует, от страха и наглости  тЯвкает, облаивает
всех встречных и поперечных  в электричке, на  улице, в городе и  в деревне.
ЊамулЯ успокаивает собачку:
     -  †озефиночка, не порти  нервов. - € сразу с  собачки на мужа, да так,
чтоб родителЯм было слышно: - Ќарочно с машиной резину тЯнет!.. —тоб жену не
увели с машиной! ѓо-го-го! ’а Я жа сама утЯгну хоть артиста, хоть енерала!
     Џетруша  втЯгивает  голову   в  плечи  и  всего   себЯ  готов  утЯнуть,
куда-нибудь спрЯтатьсЯ от этого всесокрушающего хамства,  уверенного в своем
праве  сминать  на  своем  пути   все,  что  к  нему  недружелюбно,  что  не
соответствует его нраву и культурному уровню.
     Џетруша  еще издали отыскивает глазами мать с отцом  на скамейке, ловит
их  взглЯдом и  начинает  им  улыбатьсЯ  приветливо  и  виновато:  что, мол,
сделать,  влЯпалсЯ, терплю,  нюхаю,  но сам  Я  все тот  же ваш Џетруша,  не
испохабилсЯ, не предал дом и не очернил кровь вашу...
     -   „едулЯ!   ЃабулЯ!    -   обгонЯЯ   мать,    звенит   Љла-вочка.   -
‡дра-а-а-ст-уйте-э!
     €ван ’ихонович при виде невестки начинает  всплывать черной пеной,  под
картузом  у   него  вроде  бы   дымитсЯ.   "џвлЯ-а-аетсЯ,  выдра   кабацкаЯ!
Ћсчастливила родителей, пас-с-куда!.. " - но, увидев Љлавочку, терЯет и зло,
и всЯкий рассудок, бросаетсЯ навстречу внучке, на  ходу прихватываЯ  куда-то
укатывающийсЯ картуз, и, сронив галошу, а то и обе, шлепает в носках по пыли
иль по грЯзи навстречу мчащемусЯ,  двоЯщемусЯ и троЯщемусЯ в глазах от  враз
накативших  слез  существу,  ради  которого  €ван  ’ихонович  терпит  стерву
невестку, размазню Џетрушу, ради которого он умрет, если потребуетсЯ, снесет
любую  низость,  поношение, казнь, совершит  подвиг или ограбление  местного
магазина, смертоубийство, поджог и всЯкое другое бесчестье... Ќо бог миловал
его от крайних дел и поступков, ничего пока не надо подламывать, никого пока
не  требуетсЯ истреблЯть.  € невестка и Џетруша  пусть существуют ради того,
чтоб внучка  была  на свете, который исключительно  длЯ нее, пожалуй  что, и
создан.
     „ед несет в беремени от радости и щекотки визжащую девчушку, роетсЯ как
бы шутливо, на самом же деле прЯчет  вислый нос с катЯщимисЯ по нему слезами
в  пышной трЯпке под названием жабо, слышит руки, волосенки внучки, чует ее,
пока еще  маленькую, птичью теплоту,  от  которой совсем дуреет, задыхаетсЯ,
словно от печного жара, придумывает и не может придумать самое лучшее слово:
     - Ђ тютюшеньки-тютю! Ђ люлюшеньки-люлю! Ђ ма-люшеньки-малю...
     -  „еда,  ты что болтаешь?  џ уж большаЯ! -  слышит  €ван ’ихонович  и,
отрезвлЯЯсь,  опускает  внучку наземь,  ведет  ее  за руку и, не соглашаЯсь,
твердит:
     -  „а какаЯ  же ты  большаЯ?  ќко выдумала!.. ќко...  - Ќо надо во всем
потрафлЯть баловнице, длЯ этого ж он ее ждал, встречал, не спорить же с нею,
не длЯ того же он столько терпел, все глаза проглЯдел,  и, приостановившись,
он озадачено  шарит  в  кудрЯх под  картузом  и,  как  бы  только  что ладом
разглЯдев внучку,  поражаетсЯ  вслух:  - € правда! € правда! ќкаЯ  вымахала!
‘овсем  девонькой стала! - Ђ хочетсЯ-то  ему запротестовать,  окликнуть: "Ќе
торопись быть большой, не спеши, не надо! Џобудь в детстве, в золотой поре!"
„а разве  жизнь окликом  остановишь? €  он  согласно  и  растерЯнно твердит,
подводЯ внучку к бабушке: - Ђх ты девонька ты моЯ!
     "„евонька моЯ! „евонька моЯ!"  - не знает внучка, что  так дед  однажды
назвал  ее  бабушку.  €  не  было длЯ  нее  никогда более  ласкового,  более
потаенного,  самого-самого,  длЯ нее  только говоримого слова,  со дна  души
взЯтого,  из  твердой  раковины, как жемчужинка, выковырнутого.  € посейчас,
когда плохо  бабушке, когда дед  с нею отваживаетсЯ, успокаивает ее, просит,
молит ли - не сразу и  поймешь - тем  единственным словом: "Ќе покидай менЯ,
девонька! Љак Я без тебЯ буду?.. "
     Љлавочка  растет   хорошо,  развиваетсЯ  нормально.  —алдонского  корню
девчонка, дедовой и бабкиной закваски. Ћна делает вид, что боитсЯ матери, но
слушаетсЯ  отца  и  жалеет его  недетской уже,  глубокой,  бабьей  жалостью.
Љлавочка любит деда и  бабку, собаку †озефиночку  лупит чем попало, мажет ей
нос горчицей. Ћдин раз Љлавочка уже приласкала мать туфлей, покамест мЯгкой,
но строго  предупредила: когда вырастет, будет бить ее поленом, и  если она,
пьЯнь, ничего не осознает - уйдет жить с папой к бабушке и деду.
     -  Ћй,  бабулЯ!  -  печально  говорит  Љлавочка,  увидев,  как  ’атьЯна
”иногеновна  вцепилась  в  скамейку, и глаза  ее,  налитые слезами  любви  и
страданиЯ, становЯтсЯ скорбно-дикими, что  у колдуна. Ѓеззвучный крик, немаЯ
в них жалоба. - ’ы опЯть болеешь, бабушка?
     Ћсторожно  забравшись  на  колени, девчушка жметсЯ  щекой  к бабушкиной
щеке, шарит ручонкой по выношенному жакету и  гладит, успокаивает, исцелЯет.
Ѓабушка, смертно  сцепив  руками  тугое телишко  внучки,  тЯнет  ее к  себе,
плотнее  прижимает  к  груди  и  ничего-ничего не  может  ни  выкрикнуть, ни
сказать, даже пошевелитьсЯ, застонать, пожаловатьсЯ не может. € только глаза
ее  все тЯжелеют  и тЯжелеют от  горького бессилиЯ. ‡рачки  застит влагою, и
они,  как  солнышко  в  дождь,  дробЯтсЯ  в   текучем,  переменчивом  свету,
укатываютсЯ  за  горы,  за  окоем  земли, за  живую синеву,  в бесцветие,  в
беззрачие,  в безвестность...  € пока  не подошли те двое,  пока не омрачили
сиЯнье  вечера, не погубили счастье встречи,  дедушка,  глЯдЯ поверх суриком
крашенного  заплота на темные перевалы и что-то там, за ними, отмечаЯ, может
быть ему лишь, старому  солдату, видимую небесную  или какую другую  твердь,
жалуетсЯ внучке:
     - ‚от, девонька, вот, роднаЯ наша, поругай бабушку, пожури  хорошеньче.
‚ыдумывает вот... собралась нас покинуть...
     ’атьЯна ”иногеновна умерла от застарелой болезни сердца глухой зимою, и
Я думал, что €ван ’ихонович  никогда больше не выйдет вечером за  ворота  на
скамейку, да и самое скамейку скопает, уберет, изрубит на дрова.
     Ќо  как  пригрело,  он  поЯвилсЯ  за  воротами все в том  же картузе, в
носках, вЯзанных  еще самой,  но уже  не  держал  руки  на груди с  праздным
вызовом, они болтались  вроде как ненужные. ‘вЯли,  свалЯлись в  серое сырое
перо  знатные   кудри  €вана  ’ихоновича,  голова  и  ноги,  бывшие  как  бы
приставленными  к  коротышистой фигуре,  издали  напоминающей  грушу  дюшес,
удлинились,  брюшко  и  зад опали, обнажилась  короткаЯ шеЯ в вЯлой  коже, в
бескровных жилах - в укрытии потому что, без свету все это росло.
     -  —то сделаешь? - вздохнул €ван ’ихонович,  когда Я приехал из города,
подсел к нему и, нащупав руку, прижал ее к  плахе скамейки. -  Љто-то должен
покинуть этот свет первым... ‹учше бы мне... „а жизни не прикажешь...
     Ћднажды под настроение €ван ’ихонович рассказал  мне самое сокровенное:
как женилсЯ на своей  незабвенной ’атьЯне ”иногеновне. €  Я  поначалу  хотел
назвать рассказанную им  нехитрую историю - "Љак ‚анька  на ’аньке женилсЯ".
„а  "заступил"  €ван ’ихонович за "тему", порушил  мой план  и бодрый, почти
веселый  заголовок. ђассказчик  €ван  ’ихонович,  как и  многие мои землЯки,
путевый, и не буду  Я улучшать его повествование своим вмешательством. Џусть
забудетсЯ человек, вспомнит о радостном, неповторимом, что было только в его
жизни и не будет уже  ни  в какой другой, хотЯ порой нам кажетсЯ,  что жизнь
человека, в  особенности простого, везде и  всюду одинаковаЯ.  Ђ если это  и
так, все равно давайте приостановимсЯ - мы уже так редко слушаем друг друга.
Ќе  вникаЯ в  жизнь ближнего своего, не  разучимсЯ ли мы  чувствовать  чужую
радость,  чужое горе, боль, и, глЯдишь, когда нам больно сделаетсЯ, никто не
поможет нам, не пожалеет, не услышит  нас. €  не  утратим ли мы насовсем то,
что зоветсЯ древним добрым словом - сострадание?
     "ђодом Я нездешний. €з села €загаш. Ќонче водохранилищем затоплено наше
село. ‘тоЯло оно на приволье анисейском:  заливы, мысы, бечовки, острова  по
реке - Љазачий,  Љислый, на островах  выпасы, покосы,  Ягод море, весной  да
началом  лета  зацветут,  бывало, берега,  особо  острова,  дак чисто пироги
рождественские, сдобные, зарумЯненные,  все в  зажженных свечках  -  по воде
плывут, крошками да искрами в бырь сорЯт. Ћт ЂнисеЯ в небо  горы уходЯт одна
другой выше, одна другой краше. ђечки вострием перевалы кроЯт, горы на ломти
режут: Љиржач, Њалый Њалтат,  Ѓольшой Њалтат, ‘нежный Љлюч, Ќеженский залив,
„ербино, ’юбиль, ЏогромнаЯ, дале  ‘исим,  “бей -  обе  речки бурные,  всЯкой
небылью-колдовством овеЯнные, рыбой хорошей знатные, пушным и рогатым зверем
богатые.  ‘ела  большие  стоЯли  по  берегам:  Ћшарово,  „ербино,  „аурское,
“сть-Џогромное, Ќовоселово.
     џ рано осиротел и, как многие деревенские сироты, начинал свой трудовой
путь с пастушества. Ќу и насмотрелсЯ на красоты наши  местные, не знал, куда
от них деватьсЯ,  глаза бы  мои на  них не глЯдели!  Ћсиротел  Я  очень даже
просто и почти разом.  ‚скоре после голодного тридцать  третьего года.  Ћтец
только-только за тридцать перевалил, мать и тридцати не достигла. ‡имой отца
на  лесозаготовках  давнуло.  Ќасмерть.  ‚есною   мать  тот  лес,  что  отец
заготовлЯл, сплавлЯла  с сельской бригадой, всадила багор в матерое бревно -
ее в запань и сдернуло.  Џока из воды вытащили, помЯло работницу бревнами да
простудилась к тому же. Ќедолго маЯлась.
     €   осталсЯ  Я  на  десЯтом  году   один-одинешенек,  и  удумали   менЯ
сельсоветские  благодетели  в  новоселовский  детдом  свезти,  а тетка  моЯ,
крестнаЯ, ‹елькой Я ее звал, как зальетсЯ ручьем: "Ќе дам в  приют парнишку!
‚ы чего затеЯли, супостаты!"
     Љричать-то кричала, проЯвлЯЯ патриотизм, но у самой  четверо, и муж ее,
Љостинтин,  -  недужный,  подкосили его  литовкой, и нога у  него  сделалась
навыверт,  вроде  кочерги. Љость  в ноге болела и гнила. Ћн,  как и положено
русскому  мужику,  боль и  горе вином  глушил  и  до того  допилсЯ,  что  из
колхозной шорницкой, где  постегонками  занималсЯ, шилом-дратвой  вел вперед
наш колхоз под названием "Џервенец", не вылазил, дневал там и ночевал, детей
своих родимых, кого  как зовут и какое у кого обличье, не помнил, потому как
видел их только исключительно по праздникам, и говорили про нас и про ‹ельку
бойкие Языки  обидное: "‘олдатским ребЯтишкам  всЯ деревнЯ  - отец!"  ЏапулЯ
Љостинтин похохатывал да глазом подмаргивал людЯм, вроде как он и ни при чем
тут, воистину солдат тот находчивый во  всем виноват - с походу возвращалсЯ,
в €загаш его занесло, у ‘ысолЯтиных лампа горела, вот и завернул служивый на
огонек...
     ‘тали  мы  жить-поживать:  пЯтеро ребЯт, бабка  с  дедкой, Љостинтиновы
родители,  ‹елькина  сестра-перестарка  по  имени  „арьЯ,  умом  и  красотой
ушибленнаЯ, бельмом  на  глазу отмеченнаЯ.  •удо, бедно, натужно  и недружно
жили, вразноплЯс,  как говорЯт по селам. Ќичего нам не хватало: ни хлеба, ни
картошек,  ни углов,  ни  печи,  ни  полатей,  ни  одежды, ни обувки, только
клопов,  тараканов да вшей  вволю. ‹елька старалась изо всех сил, тЯнула воз
так, что кости в ей брЯкали,  жилы скрипели, - да где  же бабе одной? Ћрава!
Ќо  нрав ее веселый,  характер  уживчивый,  старанье  и  терпенье  через все
трудности,  через недоеды и  недосыпы  помогали нам переваливать, пущай  и с
одышкой.
     „а эти-то  старые-то  хрычи сысолЯтинские, Љостинтина  родители,  шибко
отЯжелЯли воз, поедом ели ребЯтишек, менЯ да сестру ‹елькину - „арью убогую,
прЯмо сказать, со свету сживали, куском и углом походЯ корили. € вот  стал Я
замечать за  собой,  что  трусливый и  подлый делаюсь: чуть чего  - улыбаюсь
всем, на  всЯкий случай,  на сберкнижку, как  теперь повелось, выслуживатьсЯ
норовлю, где просЯт и не просЯт, что тайком и съем - пастушонку  это просто,
в  поле  он,  и  по  дворам  отламываетсЯ жратва.  ‘тыд вспомнить, доносы на
братьев и сестер учинЯл,  те менЯ, конечно,  лупить, дак  Я  на убогую „арью
бочку катить примусЯ, поклепы и напраслину на нее  возводил -  исподличалсЯ,
однако,  бы  совсем, да  ‹елька  спохватилась  и из  деревенского подпаска в
колхозные пастухи менЯ на заимку в бригаду шуганула. „ержит наотдаль от дома
и от стариков ‘ысолЯтиных, чтобы не получилсЯ из менЯ тюремный поднарник иль
полномощнаЯ шестерка. Љотел на заимке артельный, не шибко чего урвешь, народ
делом  занЯтой,  сердитый, чуть чего -  ухо в  горсть  и на солнце  сушитьсЯ
подымет.
     ‚о школе Я училсЯ недолго  и неважно. Љостинтин из  шорницкой наведалсЯ
на праздники,  охватила их с ‹елькой энтузиазма, они стали на трудовую вахту
да и пЯтого человека сработали, Ѓорьку-дебила.  Ќу что  он дебил, Ѓорька-то,
мы  узнали после,  а  ковды маленький, хоть  дебил, хоть  кто -  орет,  исти
просит, пеленки марат -  и  всЯ  грамота его  тут исчерпана. ‚одились  мы  с
Ѓорькой попеременке, кто когда свободен от работы. €  правду говорЯт,  что у
семи нЯнек дитЯ без  глазу,  у  нас, считай что,  более  семи по штатному-то
расписанию: пЯтеро  ребЯт, шеста - „арьЯ, седьмой - старик ‘ысолЯтин, восьма
- ‘ысолЯтиха, девЯта - ‹елька, ну, эта  длЯ всех и нЯнька и генерал. ‘таруха
‘ысолЯтина с детьми не водилась, не любила их, и дети ее не любили. ЃоЯлись.
оптоницей звали, хотЯ она характером  была сварлива, голосу громкого, везде
и всюду лезла с  похабными посказульками да жуткими заговорами. Ѓила она нас
походЯ и чем попало.  „а к битью деревенской братве не привыкать - битьем ее
не запугаешь,  но вот  шоптаньем,  колдовством...  €  знали и  понимали, что
спектакль показывает наша бабушка, понарошке  ужасть на нас насылает, но вот
боЯлись в баню с ней ходить, спать на пече вместе и оставатьсЯ наедине с нею
в избе, особо когда свету нет.
     € не зрЯ боЯлись.  оптоница-то и устроила нам  смех  и грех. ‡вала она
Ѓорьку с подковыром - семибатешный сынок, и порешила умом  своим крючковатым
помочь  семье  -  свести  семибатешного  со  свету,  да  так,  чтоб  бога не
прогневить  и  нас  умилостивить.  ‹елька   уж  больно  к  детЯм  приветнаЯ,
последнего, Ѓорьку-то, ровно чуЯ беду, всех шибчей жалела.
     Ќапоила оптоница  Ѓорьку  наговорным  зельем, сушеного  икотника-травы
натрусила, каменю зеленого,  на плесневелый  хлеб похожего,  наскоблила -  с
’ибету камень алатырь  странник принес, пудовку  крупы на  него у ‘ысолЯтихи
выменЯл,   длЯ  отравы  крыс,  длЯ  отворота  присух  от  дому   тот  камень
предназначалсЯ.
     Ѓорьке  ни  ’ибет,  ни ђасеЯ нипочем. Џофуркал неделю в  пеленки, снова
лыбитсЯ, руки к  нам  тЯнет,  бу-бу-бу-бу... оптоница в  панику. "Ќечистый,
говорит, в ем  поселилсЯ,  бес многороднай, лЯгушачий, не иначе... " Џотом в
сомненье  впала,  ‹ельку  на  допрос: "ЏризнавайсЯ,  хто  поработал?  Њожет,
активист   заезжай?   ’оды    и    наговор    и    отрава    обезврежены   -
партеец-краснокнижник никаким  чарам не подвластный  и  божьЯ кара на его не
распространЯцца... "
     Џошумела, погремела наша оптоница и притихла. Љогда  шумела, гремела и
лаЯлась бабушка - мы ничего, но как замолкла, затаилась - жди черной немочи.
     € дождались! Ќаметила оптоница Ѓорьке кару еще гибельней: носила его в
баню, парила  веником и макала  распаренного дитЯ  в ледЯную воду.  ‡а  этим
делом застала ее „арьЯ убогаЯ, вырвала ребенка из рук и с ревом домой.
     ‚сей семьей мы за Ѓорькину жизнь бились: лучший кусок ему, самое теплое
место на пече - ему,  самую большую  ложку  за столом, перву  Ягодку в лесу,
перво Яичко от курочки, перво молочко от коровки, перву одежку, перву обувку
- все ему, ему. „а не понадобилась обувка Ѓорьке. Ћбезножел он от ваннов. Ќа
всю жизнь. Ќавсегда. Ќо спасенье его, борьба за Ѓорькино здоровье, заботы об
ем как-то  незаметно сплотили наши рЯды, всю из нас скверну выжали, всю нашу
мелочность  и   злость  обесценили,  силы   наши   удвоили.  €  порешили  мы
отсоединитьсЯ  от   ‘ысолЯтиных.   ђазгородили  избу  пополам  и  зажили  по
присловью: в тесноте, да не в обиде. џ приладилсЯ осенЯми  и зимой  птицу  и
зайцев  петлЯми  ловить. ‚о  времЯ  пастьбы скота  грибов наищу,  Ягод.  Љак
артельно-то навалимсЯ на какое дело - возом везем, что продадим на пароходы,
что сами  едим  да малого Ѓорьку  балуем-любо-дорого,  с песней, без  злости
валим по жизни. Ѓывало, зимним вечером засЯдут девки прЯсть - а у нас всех и
поровну все: трое девок, трое парней - убогаЯ „арьЯ хоть и с бельмом на оке,
но песельница-а-а! Ћднако самаЯ голосистаЯ все ж была ‹елька. € вот: теребЯт
малые перо,  постарше  - прЯдут куделю  или шерсть,  половики ткут или  чего
вЯжут. Џарни обутки чинЯт, стружат  топорища там, навильники,  лопату - снег
огребать, ложку-поварешку. ‹елька ка-ак даст: "’емнаЯ ночь, вьюга злитсЯ, на
сердце  тоска  и печаль,  лег бы  Я спать, да  не спитсЯ,  и мысли  уносЯтсЯ
вдаль... " € посейчас, веришь - нет, посейчас вспомЯну - мураши по коже!..
     ’е, за стеной-то, не выдержат  нашей песни, согласьЯ  нашего,  им любое
сообчество  - нож в горло, вот какие люди  были! - примутсЯ  дрова рубить. ‚
избе! ѓде это слыхано? ѓде видано?! Ђ то в  стену  забарабанЯт.  Љулаком. Ђж
клопы валютсЯ, тараканы врассыпную. €гнашка - старший ‹елькин сын, у него уж
усы-борода очернились под  носом  и  на подбородке,  хотенчик-прыщ  выступил
рЯсной  брусницей, он у нас уж за мужика, раз тЯтЯ  в шорницкой вверх ногами
лежит, - солидно так, по-мущински: "Ђ подь вы к тете-матере!.. " ‹елька ему:
"ЌельзЯ так, €гнаша. ЌельзЯ. Љакие-никакие - они тебе дедушка-бабушка... " -
"€мЯ малтатский волк внук!" -  отрежет, бывало, €гнаша.  “били его. ‚ первый
же день  войны убили. Ћн на  действительной служил и  в бой вступил на самой
границе...
     ‚от и  приблизилсЯ  Я  к  тому рубежу,  который ни  в какой  российской
судьбе, ни в какой беседе русскому человеку не миновать, - к  войне.  •ребет
это нашей жизни, и что за тем хребтом высоким, далеким, гробовым - глазом не
объЯть,  разве  что мыслей  одной горькой, да и то в одиночку, ночной порой,
когда раны  болЯт и не спитсЯ, когда темень и тишь ночнаЯ кругом, душа ноет,
ноет, памЯть где-то выше дома, выше лесов, выше гор витает, тычетсЯ, тычетсЯ
и, куда ни ткнетсЯ, - везде больно...
     Ќет морЯ без воды, войны без крови. ‚раз ополовинила война народ и нашу
семью. ЃратьЯ мои сродные - мешки заплечь и в поход, сестры - в поле, Я - на
воду, лес стране плавить. „аже убогаЯ наша „арьЯ на колхозную ферму в доЯрки
пошла.  ‹елька,  та  в   бригадиры  в  полеводские  назначена  была   вместо
Љолмогорова  Љапитона,  партейца,  изагашинского и бойца запаса. Ћдин Ѓорька
дома. …лозит  по полу,  по  двору да  по огороду, волочит за собой так и  не
отросшие  детские  ноги,  в  штанину  от  ватных  спецодежных  брюк  обе-две
засунутые, и тоже чего-то мерекает, норовит помогать по дому, печку затопит,
скотину  напоит, когда  и сварит  чего, иной  раз два раза посолит похлебку,
иной  раз  ни разу,  иной  раз помоет и очистит картоху,  иной  раз  грЯзную
свалит,  в одное  посудину, скотскую. Њы уж не  ругаем  его, хвалим.  ‘иЯет,
дурачок, радуетсЯ и понимает ли, скорее чувствует, какую-то неладность, беду
в жизни.
     ‚ сорок втором  осенью  был призван  на позиции двадцать четвертый год.
Џеред  тем  как  мне  уплыть на  сборный пункт  в  „аурск, ‹елька  маленькое
застолье  собрала,  чтоб все  как у путных людей... Ћ-ох и человек была наша
‹елька!  …й  бы  в  тот  приют,  которым  менЯ  вечно  ‘ысолЯтины  стращали,
воспитателем бы. Ќу да она и тут столько успела добра людЯм сделать,  что ее
до се помнЯт наши, изагашинские, хоть и разбрелись они по белу свету.
     ‘обрали  компанью,  даже  старики  из-за  стенки  пришли,  и  папа  наш
Љостинтин пожаловал, все в  чистых рубахах. оптоница в праздничном платье с
каемкой, как  всегда,  с  прибаутками:  "“тка  в юбке, курочка  в  сапожках,
селезень в  сережках, корова в рогоже, а Я, сталыть, всех  дороже!" “ ‹ельки
была  дочь  ‹илька. џ  и не заметил,  когда она  выросла.  € вот ‹илька  эта
пристает и пристает ко мне: кого из девок позвать  да кого из девок позвать?
‡ови,  говорю, кого хочешь - какие мне девки и  какое мне до них дело? "Ќет,
персонально кого?"  - не отстает  сеструха-воструха. џ и  бухни ей:  "’аньку
“фимцеву. Ћна  во школе менЯ все шиньгала за партой: "Ќе подвигайсЯ ко  мне.
Ќе списывай. Ќе сопи. Ќе  спи.  Ќе дерьгайсЯ. Ќе  молчи.  Ќе говори. Џоперед
батьки в пекло не сувайсЯ!.. "".
     €  что  ты  думаешь?  џвилась ’анька!  ‚  нарЯдном  платьице,  в  белых
носочках, в синей косыночке. ’огда, в сорок втором-то, народ в ‘ибире еще не
успел совсем оголодать и обноситьсЯ. ќто уж потом. ‘трашно и вспомЯнуть, что
было потом. „а-а,  Явилась ’анька, ’атьЯна “фимцева, и все что-то шепчетсЯ с
моей  сеструхой-вострухой, шопчетсЯ да  прыскает,  шопчетсЯ  да  прыскает, а
глазьми в менЯ нет-нет да и стрельнет. ѓлаза у ей зоркие-зоркие, от озорства
или еще от чего посверкивают, и узкие, глаза-то, имЯ все видно,  а че в их -
поди угадай!
     Џопели,  как водитсЯ, поплЯсали, поплакали. џ с сеструхой-вострухой и с
’атьЯной на берег ЂнисеЯ провожатьсЯ  пошел, вроде  бы как кавалер. “ самого
сзади на штанах заплатки. Џравда, еще при кудрЯх и одна кудрЯ стоит рублЯ, а
друга  -  тысЯчу! ѓлавный  это  мой  козырь  -  кудрЯва  голова,  да и та до
завтрева,  в  „аурске  забреют.  Ќо  покуль  -  кавалер!  Ђ  раз  кавалер  -
соответствуй! Ќикаких Я девок никуда еще не провожал, ни с одной не зналсЯ и
хоть догадываюсь,  что делать надо, глаза-то имею, видел че к чему, - €гнаха
на моих глазах женихалсЯ,  - догадываюсь, да  не смею. „аже под ручку  взЯть
ухажерку боюсЯ. ’ут сеструха-воструха  хлопнула себЯ  по  лЯжке  и  говорит:
"—исто комары заели!" - и покуль Я соображал - какие комары в октЯбре? - она
от нас хвать в гору и была такова!
     Њамочки мои! Џоследний стражник сбег! Ћдин  на один Я с девкой осталсЯ,
и она одна  на одну со  мною. …й,  может, и  привычно - женщины уфимцевского
рода все какие-то занозисты, просмешливы, егозисты, на Язык и на  все другое
боевиты: хоть на работу, хоть  на учебу, хоть на любовь - ни одна, сказывала
‘ысолЯтиха оптоница, цельной замуж не выходила, в седьмом или осьмом колене
брюхатеють до замужества...
     ќтот  факт мне вспомнилсЯ, растревожил менЯ и ободрил, и, когда ’анька,
поигрываЯ глазьми в щелочках, поинтересовалась: "Ќу, что мы будем делать?" -
Я зажмурилсЯ да  как ахну: "Ђ целоватьсЯ!"  Ћна мне:  "€шь ты какой  ловкий!
‘разу и  целоватьсЯ! ’ы  сперва обращенью  научись... "  - "Ќекогда, говорю,
обращенью учитьсЯ. “тресь отправка".
     Ћпустила   ’анька  глаза   в  берег,  потом  присела,  коленки  подолом
задернула, зачем-то ладошкой воду погладила, вздохнула:
     - •олодный какой Ђнисей сделалсЯ. …ще недавно купались...
     ‘идим.  Њолчим. Ќехорошо так на сердце, грустно и  печально.  € говорит
мне ’атьЯна, как большаЯ, взрослаЯ женщина:
     -  ‹адно,  ‚ань,  не  серчай.  Љогда   вернешьсЯ  с   войны,  тогда   и
поцелуемсЯ...
     € пошла в гору по травЯнистому косолобку, перед утром инеем, как лудой,
вылудевшему.  ЌапрЯмки пошла, без дороги.  ‘лед темный, прЯмой, белы носочки
намокли, скомкались, на сандали скатились, косыночка голуба на  плечи спала,
волосьЯ  и  косичка  от  росы  блестЯт.  "•олодно  же! Њокро!..  -  хотел  Я
закричать. - „орогой иди, по взвозу!.. "  - да не закричал, духу не хватило,
горло сжало, глаза  застить начало, будто кино  в клубе от худого напрЯжениЯ
зарЯбило и в кино том замелькала, заметусилась девушка в нарЯдном платье, да
и ушла от менЯ в дальнюю даль...
     ‚от  какое   оно,  мое  первое,   молодое  свиданье,  было  -   рандеву
грамотеЯ-внучка это дело называет.
     Ќа войне был Я на  главнеющем фронте, на Џервом “краинском, в  „вадцать
седьмой армии, в отдельной минометной роте, приданной гвардейскому пехотному
полку,  влитому  в  „вадцать  седьмую армию после  сражениЯ  под  Љурском  и
форсированиЯ „непра.
     Џоначалу,  как водитсЯ,  Я был нерасторопен, мало что соображал и умел,
войны  по молодой глупости боЯлсЯ меньше, чем потом, когда набралсЯ опыту  и
понЯл,  что  к  чему, Ђ  пока набралсЯ ума-опыту,  в  госпитале повалЯлсЯ  с
ранением, покуль  без  повреждениЯ  кости.  „о  ранениЯ  до  первого,  можно
сказать, боец  Я был никакой, мышка в землЯной  норке: щелкнул  по  носу - Я
нырьк в  себЯ и  притаилсЯ. ‹юди  всЯкие тоже попадались,  как  бойцы, так и
командиры. ќто в кино да в постановках все храбры да умники. Ђ были и такие,
что отца-мать заложат, и  не просто дураки, а дуболомы и приспособленцы. ’ак
вот, бывало,  кто какую дурь порет, а Я во всю  рожу рот пЯлю, будто  брехнЯ
его мне в удовольствие.
     Љровь менЯ  образумила. Љровь и работа.  “  минометчиков знаешь сколько
работы?  ‘только  же, сколько у деревенской клЯчи,  только  ей сено  дают, а
минометчикам одно только: то не так и не там окопалсЯ, то не туда вдарил, то
не свою кашу съел, то не туда по нужде сел.
     Ќо раз Я взЯлсЯ рассказывать тебе про женитьбу, про женитьбу и поведаю,
про войну нам говорить не переговорить. ’ут не на одну ночь хватит, да и днЯ
прихватим.  ‘кажу лишь, что  только там,  на  войне, в  минометном  расчете,
почувствовал Я себЯ  человеком.  ђавноправным.  „а  и то  не  в мах костью и
характером окреп, боевою кровью повЯзанную родню обрел  и сообщу где угодно:
последним в бою не был, робел, конечно, но как все, в меру. € получил ордена
боевой ‡везды, Ћтечественной войны второй степени, медали  "‡а отвагу" и "‡а
победу над ѓерманией". ‘мертей видел - что хвои в лесу, слез - озеро, горЯ -
реки,  крови -  море, но и поверженного,  в кювете, без  порток валЯющегосЯ,
червЯми до  оскала объеденного фашиста зрел. € не стерплю, похвастаюсь: один
раз  командующего  фронтом,  маршала Љонева, видел.  €здалЯ, правда.  Ђ  вот
командующего  армией  -  как  тебЯ  сейчас. …й-богу,  не  вру!  ’ы говоришь,
командующего вблизи не видел, а Я двоих видал, стало быть, Я везучей тебЯ!..
     Ѓыло это уж, считай что, в Џрикарпатье,  близ ‡ападной  “краины. ‚есной
было. ђанней. Љарусель содеЯлась такаЯ, что  ничего не поймешь:  то  немцы у
нас в окружении, то  мы у их, то  и немцы и мы в  окружении, в чьем - одному
богу известно. ‚зЯли один древний городок. ‘дали. ЋпЯть что-то взЯли, его же
вроде,  только уж ночью. Ќе узнать городишко. Џобит, искрошен, весь  в дыму.
ЋпЯть нас в поле  боЯ вытеснили, в  село иль местечко какое. Њины на исходе.
Џатронов по счету. ѓолова кругом. Ђ тут метель!  Њи-и-ила-а-ай! ‘кажу кому -
не поверЯт. ‚ апреле на “краине трава зелена, цветки по солнцепеку пошли - и
метель!  „а  что  метель!  ‘ветопреставленье!  ‚идно,  и  впрЯмь  люди  бога
прогневали. •аты до застрех занесло. ‘ ног валит. Ђ мы бьемсЯ. Ќемец технику
всю в  сугробах кинул и на нас толпою. „ело дошло до того, что рубили его на
огневых  позициЯх лопатами,  топорами. џ как сейчас помню: небо поЯснело, на
минуты  проЯснело,  клок  поЯвилсЯ,  солнце как  очумелое  откуль-то  в дыру
вырвалось, или уж опЯть же  всевышний его выслобонил - полюбуйтесь, дескать,
чады мои или исчадьЯ, что творите!  Ђ весь косогор по спуску к Ћринину - вот
и местечка названье вспомнилось! - весь он будто в черной осетровой икре. Џо
черному-то, по снегу белу плывущему, в упор, прЯмой наводкой лупЯт и малые и
большие калибры.  ѓаубицы-полуторасотки  как  жахнут  осколочным -  сразу  в
черном дыра. Ѓрызги вверх, клочьЯ, лохмотьЯ. € тут же дыра, будто воронка на
бурной  весенней реке, в пороге,  закружитсЯ, завьетсЯ  и  сором заполнитсЯ.
‹юдским  сором!  Ћ  господи!  џ по  сию  пору как во сне  это  увижу, так  и
проснусь.  Ђ  попервости  вскакивал  и  орал.  Ћдин  раз  на пече спал,  как
подброшусь  да как  башкой об потолок  треснусь  - огонь из глаз! ‚от ты  не
смеешьсЯ, потому что на  своей шкуре  все такое испытал.  Ђ внучка  моЯ да и
какой  иной  молоднЯк  - станешь рассказывать - ржут. €мЯ это все вроде  как
комедиЯ. Ќе приведи господи никому такой комедии!  џ, покуль внучки не было,
как-то не  так все  об мире  и войне переживал.  Ђ теперь вот газету  сквозь
прошерстю,  радио   послушаю,   от   телевизору   не  отрываюсь,  когда  про
международную обстановку говорЯт, - и одна у менЯ дума: неужто опЯть? Ќеужто
детей побьют да обездолЯт, и мою Љлавочку тоже?..
     „а-а,  а немец-то  тогда, что ты  думаешь?  Џрошел! —астично,  конечно,
потрепанный, битый,  но  прошел. “ нас,  считай что, нечем его стало бить  и
некем.  “стали мы, обессилели. “порный воЯка  немец, ох какой  упорный!  ел
фашист по руслу речки, что рассекала Ћринин пополам. ‹етом, должно быть, тут
сухой лог, но вот  по весне речка вскипела.  ел слепой  толпой,  не выбираЯ
пути,  где  бродом  встречь  воде,  где обочиной,  где по отвесным каменьЯм.
Њолчком  шел,  без выстрела,  и  кто падал,  того уж  не подымали,  даже  не
обертывались.  Њы по-над речкой  лежим, считай что  с  пустыми  автоматами и
винтовками. „о врага  рукой  подать.  Ђ он идет и идет. €ного воЯку в  речку
уронит,  водой катит. Ћн за каменьЯ  хватаетсЯ,  за  кусты, но на  помощь не
зовет.
     € вот всЯкой страсти Я натерпелсЯ, страху-ужасти, с ума  сойти  сколько
испытал - не дай бог никому, но той речки,  того местечка  Ћринина  вовек не
забуду. ‘казывали, что середь немцев сумасшедших потом много оказалось, да и
Я, скажу промеж нами,  уж опытный боец, а  чуть умом не сдвинулсЯ. ќто тебе,
парень, не кино, не постановка, это война, битва смертельнаЯ...
     Ќазавтра  после  боЯ,  когда  враз все  затаЯло и поплыло, обозначилось
такое количество