нтов.  Ќа  груди,  зверушечьи  к  чему-то
принюхивающейсЯ,  по  свитеру  с одной  стороны синим по белому пропечатано:
"Ќу!", с другой -- белым по синему: "Џогоди!" ‚осклицательный знак величиной
с милицейскую регулировочную палку венчал изречение века.
     „евка  тоже  скучала  и  курила сигарету,  но скучала  активно,  курила
залпом,  жадно и, словно  торопЯсь  куда-то, перебирала-перебирала  золотыми
туфельками -- Ѓобби „илан, оравший из динамика, или еще кто-то  не  давал ей
покоЯ, взвинчивал или, наоборот, развинчивал чего-то в человеке, и, вот ведь
оказиЯ,  ѓога почувствовал, как  в нем  тоже начало  все развинчиватьсЯ, ему
тоже  захотелось  на  теплоход,  к девке,  слушать голос  Ѓобби и застенчиво
гадать: к нему, ѓоге ѓерцеву, лично иль ко всему человечеству обращен вызов,
намалеванный на независимо выпЯченной груди. "Џовсюду  страсти роковые, и от
судьбы  спасеньЯ нет!" -- кротко вздохнул ѓерцев и заметил другую  девушку в
мелкострочной,  оттопыренной  на  груди тельнЯшечке, с отбеленными волосами,
собранными  на затылке в метлу,  а на лбу отчекрыженными  челкой, Яркогубую,
глазастенькую,  свежую, что  луговаЯ землЯничинка.  Њеткий глаз  охотника  и
скитальца вмиг выцелил и отстрелил от остальной массы эту пассажирку.
     -- ќй, курносаЯ! Људа едешь, чего ищешь?
     Ќе  переставаЯ  сиЯть  глазами  и  чему-то  улыбатьсЯ,  девушка  весело
откликнулась:
     -- „олю!
     -- Њожет, вместе поищем? --  ѓерцев обладал способностью  слепых или до
беспамЯтства  пьЯных особ не  стеснЯтьсЯ  людей, не  видеть их, отделЯть при
надобности от того, что  делал  или собиралсЯ  делать, и  потому  решительно
никакого  вниманиЯ не обращал  на ухмылки и любопытные взглЯды пассажиров, а
также  обывателей  поселка  —уш, толпЯщихсЯ на  дебаркадере. ЏребываЯ  среди
масс, он осталсЯ толковать  с девушкой  как бы  наедине. €  --  диво дивное!
„евушка,  почувствовав  что-то  неладное,  внутренне  напрЯглась,  перестала
улыбатьсЯ,  пыталась сопротивлЯтьсЯ наваждению,  ощущала,  как  слабела  под
натиском  какой-то  силы,  гипнотической,  что  ли? Ќедаром  бывший  друг по
университету сказал  однажды  ѓерцеву:  "’ы какой человек?  ’ы  ж  с  девкой
полчаса  разговариваешь,  а  она  и не замечает, что  ее уже двадцать девЯть
минут раздевают!"
     "‘пустись  вниз!"  -- указал  себе  в ноги ѓерцев,  изогнув кисть  руки
изЯщным, дирижерским манером.
     „евушка дрогнула,  отшатнулась от  леера,  зашарила по  горлу,  пытаЯсь
запахнутьсЯ, но  на  ней  всего  лишь этот  миленький  цирковой  тельничек с
непорочно белым  ободком,  непорочно  белой чаечкой-аппликацией на непорочно
остренькой грудке с  кругленькими  Ягодками-крыжовинками сосцов  под тонкой,
соблазнительно облегающей ее тканью. —истые, беспомощно слабые ногти в почти
бесцветном маникюре  собирали в  горсть  синенькую травку тельнЯшечки, чтобы
спрЯтать, укрыть поскорее так, оказываетсЯ, опасно обнаженную грудь.
     "‡аглонул!" -- прицокнул Языком ѓога  и, не  дожидаЯсь,  когда выбросЯт
трап,  перепрыгнул  через   бортик   дебаркадера  на  теплоход   "Љомпозитор
Љалинников".
     ‘тоЯ  в  очереди у  буфета, он  рассеЯнно  смотрел  на  литографический
портрет  человека,  чьим  именем  был  назван  этот  легкий  белый  корабль.
“шастенький, провинциального вида человек  с короткой стрижкой, и коли б  не
одухотворен-  ный, из нутра высвеченный искрою взглЯд, из  души  вроде  бы в
душу направленный, не галстук-бабочка  -- вечный атрибут  служителей муз, да
не лицо, детскаЯ доверительность  которого и была уже талантом, тайной  его,
вроде бы  всем открытой,  но  даже  самому  творцу непонЯтной,  мучающей его
неспокоем, терзающей воображение, слух и сердце невидимыми миру страстЯми --
этот  ушастенький  человек  воспринималсЯ  бы  как  обыкновенный  конторский
служащий,  обремененный  беспросветной  долей  мелкого чиновника  и  большим
количеством детей.
     ‚   салоне  теплохода  звучала  музыка.  €сполнЯлась   втораЯ  симфониЯ
Љалинникова, любимаЯ в семье ѓерцевых.
     "Ћтец  композитора служил становым  приставом во Њценском  уезде. Џосле
помощником исправника в ЃрЯнске", -- слушаЯ пространственно-печальную, ничем
не  загроможденную   музыку,  читал  ѓерцев  биографию   ‚асилиЯ  ‘ергеевича
Љалинникова, и ему чудилось, что шел он чистой степью, уже тронутой шорохами
осени,  и  вдали  недвижно стоЯла желтаЯ  береза,  одна-единственнаЯ  на всю
землю. "‚  условиЯх старого, эксплуататорского  строЯ вынужденный  пробивать
себе путь к высотам искусства ценой мучительных лишений и борьбы, он в конце
концов  надорвал свои силы". €  дальше все, как у нас  в ђоссии быть должно:
восторги и  слезы  при  исполнении  первой  симфонии,  шапка  по  кругу  длЯ
собираниЯ средств на  лечение смертельно  больного чахоткой  композитора, но
спасать его уже поздно. "Ђх,  Њати  ЃожьЯ!"  --  вздохнул ѓерцев и  напрЯгсЯ
слухом:  исполнЯетсЯ  как будто  и  не Љалинников?  ѓриг, пожалуй?  ЉажетсЯ,
вступление к единственному фортепьЯнному концерту -- Ђллегро-мольто-модерато
или  как  там?  ’р-р-рам-пам!  ’а-ра-ра-рам-пам!  "„а-а,  дожил,  докатилсЯ!
Ќорвега  с  русским  путать  начал! ‚се путем! Љак и  предсказывали  дорогие
родители..."
     ђодители, дети  старомодных сельских  педагогов, помешанных на поэзии и
музыке,  встретились  в музучилище, в консерватории  бедовали уже как муж  и
жена -- незаметно длЯ себЯ, под менуэты и фуги сочинив ребеночка. Њатери так
и не удалось "добить"  консерваторию из-за дитЯти, отец же, пока ее кончил и
получил место в  оркестре  оперного театра, сделалсЯ  неврастеником. Њальчик
рос  под  мелодию  ѓлюка,  засыпал и  просыпалсЯ с нею.  ѓодам к  десЯти  он
припадочно закатывал глаза при  звуке папиной флейты, вырубал проигрыватели,
радио, ни на какие концерты,  тем паче в оперный театр, не заглЯдывал, назло
матери  уродовалсЯ на пустырЯх с футбольным  мЯчом.  ђано стал  зарабатывать
собственные деньги.  ђодители мечтали пристроить его в гуманитарный вуз,  но
после  десЯтого  класса  он  заЯвил:  если  ему  не  позволЯт  поступить  на
геологический факультет, он уйдет из дому или повеситсЯ.
     ЊаленькаЯ,  истеричнаЯ мама  рано  умерла. Џапа,  слышно  было, женилсЯ
вновь, но  так ли это, ѓеоргий точно  не знал -- он ни  с кем, и с родителем
тоже, в переписке не состоЯл.
     "’р-р-рам-пам!   ’ара-ра-рам-пам!  —то  же   это   все-таки?  ѓриг  или
Љалинников?.."
     Ћтчего-то  вспомнились  только  что  увиденные на  теплоходе  парень  с
девкой. “ронив  сигарету  и  не знаЯ, что бы еще сделать, парень вперилсЯ  в
поселок  и  что-то с усмешкой сказал девке. Џерестав  вихлЯтьсЯ  и топотить,
девка тоже вперила из-под густо намазанных синей краской век -- взор не взор
--   что-то,   в   общем,   воспаленное,   уже   расплавленное   всезнанием,
пресыщенностью доступных наслаждений. ‘мотрела девка на  землю,  на поселок,
на людей, толпЯщихсЯ на берегу, у борта дебаркадера, и не то жалела всех, не
то обижалась за  то,  что  такое  население,  такой  неинтересный  ей  народ
показывают. ЉакаЯ-то  нарочитаЯ,  театральнаЯ  манерность  этой ультрамодер-
новой  девушки  гнула  в  дугу  ее  естество,   презрение  ко   всему,  даже
забубенность ее были жалкими.
     ‚ышел  лицедей на улицу! ‚ гримах  вышел, в париках, в алЯповато  Ярких
одеждах,  и  ничего,  кроме  ленивого  пресмыканиЯ  перед  модой,  собою  не
возбудил...
     ’еатр же, сдавши бутафорскую рухлЯдь  в  общее  пользование, отрЯхнув с
себЯ  вековой прах, зажил естественной  жизнью, в нем почти не стало  грима,
стираютсЯ окаменелые условности, снимаютсЯ занавесы, убираютсЯ  декорации, и
вот  уже принц  „атский  дует  современные  песни  под гитару;  Ћтелло душит
„ездемону в  белых перчатках; работЯги  с шагающего  экскаватора в  слюнЯвой
истории,  повествующей  о  страданиЯх   современной  Њагдалины,   работающей
кассиром в поселковом  магазине, бродЯт в сапогах по залу и кричат на сцену:
"Џижоны!"
     ѓде зрители? ѓде артисты?  ѓде жизнь? ѓде театр? ѓде правда?  ѓде ложь?
‚се перемешалось, все на распутье меж  игрой  в жизнь и самой жизнью.  € эти
вот парень с девкой, да и он, ѓерцев, по правде-то  сказать,  раскорЯчились:
одной ногой в театре, среди лицедеев, другой -- на вольном мирском просторе,
на всех земных ветрах.
     -- Ђ вот и Я!
     ‚ створчатую  стеклЯнную дверь  просунулась  девушка, уже в  нейлоновой
курточке, старающаЯсЯ сохранить все тот же безотчетно радостный вид на лице,
но  в  голубых,  беспокойно   расширенных  глазах  ее  угадывались  признаки
смЯтениЯ.
     -- –вай минут! -- ѓерцев быстро рассовал по карманам покупки -- пачки с
чаем,  лаковую баночку  с  монпансье,  два плавленных  сырка; небрежно держа
бутылку сухого  вина  с  виноградным листом  на картинке  загорелой жилистой
рукой,  на  которой  синела наколка  и  скромно светилось  золотое  колечко,
подхватил девушку, вывел в коридор, интимно к ней склонилсЯ; -- ’ак, значит,
долю ищем, красавица?
     -- Џапу Я ищу! -- пытаЯсь высвободитьсЯ, заЯвила девушка.
     --  Џа-а-апу-у! --  не выпускаЯ девушку  и как  бы  окутав ее  теплыми,
вЯзкими парами, изумилсЯ ѓога: -- Ћн что, от алиментов бегает?
     -- Ћн работает! -- решительно  отстранившись, сказала девушка и назвала
имЯ известного эпидемиолога. -- …го экспедициЯ на Ќижней ’унгуске.
     -- Ћна была  там в прошлом  году! -- ѓерцев встревоженно глЯнул на часы
--  до отправлениЯ "Љалинникова"  оставалось  шесть минут: -- ЋбъЯснениЯ  на
ходу! ѓде ваша каюта?
     Љогда теплоход "Љомпозитор Љалинников" отваливал от чушанской пристани,
девушка  по имени  ќлЯ, переплетЯ ножки,  обутые в  новенькие пестрые  кеды,
изображаЯ  беспечность  на  лице,  стоЯла  на  дебаркадере возле  клетчатого
чемоданчика с "молнией" и кожаной сумки, из  которой торчала ручка теннисной
ракетки. ќлЯ кому-то на теплоходе махала рукой, пожимала плечами,  разводила
руками и  то  застегивала,  то расстегивала нейлоновую курточку цвета бычьей
крови  -- налетел  спортивного  вида  парень,  опрокинул, подхватил, уволок,
сказав, что  только он  и знает,  где находитсЯ "папина" экспедициЯ,  и  что
только он может доставить дочку к папе.
     ’еплоход меж  тем  неторопливо  развернулсЯ, стеснив  собою …нисей,  и,
уцелившись узким,  обкатным  носом  в северные  распахнутые  дали,  застучал
громче, взвихрил  кудрЯвый дымок над  трубой, круто взбурлил за кормою воду,
откинул  ее  свитым бугром и  покатилсЯ на круто  выгнутый  озор  реки,  где
качались, мерцали в солнцебое две меж собою не соединЯющиесЯ полоски земли.
     ‘коро  теплоход  завис  меж ломко  подрагивающими стрелками  и  не  шел
дальше, не качалсЯ, а белосахарным кубиком намокал снизу, опускалсЯ  в воду,
пока наконец совсем в ней не растворилсЯ.


     ‚ыезжать из —уши ѓога не торопилсЯ, заверЯЯ, что в тайгу не сунешьсЯ --
гнус. Џожили недели две  в  беленькой  мастерской, читали книжки, говорили и
наговоритьсЯ  не  могли, шлЯлись белыми  ночами по  окрестностЯм, держась за
руки,  читали стихи, пели  песни,  ловили закидушками рыбу. Ќо  вернулась из
"отпуска"  библиотекарша ‹юдочка и  спугнула  парочку.  Ќервными,  красивыми
руками  ошариваЯ  себЯ,  обескровленнаЯ, синенькаЯ,  будто медуничка, стоЯла
‹юдочка,  спиной  опершись  о  косЯк  мастерской.  ЏрЯча  опустошенность  за
презритель-  ностью,  морща усохшие  губы, она озрела валЯющуюсЯ  с  книгой,
прЯмо в брючках, на постели девушку,  буркнула с усталой усмешкой: "…ще одна
романтическаЯ  читательница прибыла!"  --  постоЯла  еще с  минуту и, ничего
больше не сказав, удалилась, оставив гостью встревоженной и озадаченной.
     Ќа все докучливые вопросы ќли ѓерцев  вразумительного ответа  не давал,
кривилсЯ: "Ђ-а, не  стоит  разговора -- вонючка!" Ќо все  же, натиска ќли не
выдержав,  пооткровенничал: "•одила тут,  навЯзывалась,  да всюду нос начала
совать, даже в дневники. Ѓаба!"
     —ерез сутки ѓога с  ќлей  катили на вылизанном  быстроходном  теплоходе
"Џрофессор ЃлизнЯк" в светлую страну  с  незаходЯщим летним солнцем.  “  них
была отдельнаЯ каюта, они обедали в ресторане, вечером танцевали на палубе и
никуда не  торопились. ’еплоход свозил их в  „удинку и повернул обратно. Ћни
высадились в €гарке -- ќлЯ читала об этом городе статейки в газетах,  хотела
его  посмотреть,  и  летами  бойкий,  взбудораженный  навигацией  заполЯрный
городишко понравилсЯ ќле. ‚езде в ту пору было им хорошо, вольно.
     ’олько в августе на тихоходном местном  катере  они добрались до станка
Љурейки,  переправились  на   другую  сторону   …нисеЯ,  узнали,  что  из-за
мелководьЯ катера  вверх  по Љурейке  не ходЯт. Ќа лодке их  везти  никто не
соглашалсЯ  -- рыбаки с ночи  на ночь  ожидали ход чира, а бывает он в устье
Љурейки  коротким, рыба сбиваетсЯ  тут в косЯки,  и если ее не  взЯть скорой
порой, значит, план не  вытЯнешь. € еще рыбаки сказали, что вроде бы никакой
экспедиции  нынче  на  Љурейке не  было,  шлЯлсЯ по  тайге  всЯкий  народ  с
рюкзаками и посейчас еще который шлЯетсЯ, но на экспедицию непохоже.
     ‡астопорить бы ѓоге, позвонить в ’уруханск, но он пребывал на неведомом
доселе душевном  подъеме, все длЯ него  вдруг  подернулось радужным  светом,
нигде и ни в чем не  чудилось преград, хмель бродил в голове, тело требовало
ходу, работы, риска. Ћн черкнул красным карандашом линию на карте, прЯмо  от
…нисеЯ  на  приток Љурейки ќндэ, и, щелкнув  по  носу очарованную  спутницу,
воскликнул:
     -- Њы и экспедициЯ пойдем друг другу навстречу и низринемсЯ с верховьев
ќндэ на голову твоему многоумному  папе! ’ы видела в кино белые горы? Ћтныне
ты их будешь видеть наЯву и не заметишь, как войдешь в дивную сказку...
     Ќе получилось сказки. “же на первом переходе ѓога  почувствовал: быть в
тайге одному -- совсем не  то,  что  вдвоем, да  еще с  девушкой, да  еще  с
городской, котораЯ  хаживала в  горы возле  курортной  џлты  и прогуливалась
воскресными днЯми  по опрЯтному, сплошь огороженному  Џодмосковью. Ќа втором
переходе,  во  времЯ  обеденного  привала,  посмотрев  на  подсекшеесЯ  лицо
присмиревшей, даже  перепуганной спутницы, ѓерцев  подумал: не вернутьсЯ ли?
Ќо он не умел отступать, уступать, поворачивать, и ќндэ на карте -- вот она,
рукой  подать.  ‡а  два  перехода  до  ќндэ пришлось стать  --  ќлЯ  подбила
непривычные  к сапогам ноги. Њозоли заживали на молодом  теле быстро, однако
половина недели потерЯлась.
     Џал  иней. ’айга перекипела гнусом,  успокоилась,  зашуршала отгорающим
листом, закраснела брусникой, сладкими, будто в  варенье, сделались голубика
и черника, дичи не переесть, рыбы в речках не переловить.
     Ѓабье лето покидало ЏриполЯрье, растворЯлось в прореженной листопадом и
ветрами  тайге, пЯтилось к …нисею под напором все ближе подступающих гор.  ‚
легком светозарном  платье, осыпанном спелыми Ягодами, не шагало,  а желтым,
выветренным  листом  летело это  краткое приполЯрное  лето дальше  и дальше,
свертываЯ в трубку  расшивной  ковер, оставлЯЯ сзади хмарь,  сбитых  с места
птиц,  безголосые леса,  темные  туши зародов средь  седой  от иньев  отавы.
‘ветлаЯ  льдинка  днЯ  обтаивала  по  краЯм, самое уже донышко  его  несмело
подсвечивало перегорелым пеплом лета.
     Џосле отдыха, по прозористой и нарЯдной тайге, без накомарников и мазей
шагалось легко, дышалось радостно, ќлЯ втЯгивалась в походную жизнь,  крепла
мускулами  и  больше не сбивала ноги -- их, оказываетсЯ, в тайге надо беречь
не меньше  глаза. ‚се  тут,  как  выЯснилось,  необходимо  беречь: продукты,
обувь, одежду, себЯ.
     ‚ышли к  ќндэ,  подкинули  вЯзаные  шапочки,  умылись, попили,  и  ѓога
щелкнул по носу ќлю:
     --  ‚се, курносаЯ! ’ри-четыре днЯ -- и ты облобызаешь папулю, откушаешь
таежных  щец и  ушастаешь  в Њоскву, в свой ‹итинститут, сочинЯть  стишки  и
пиесы  и,  может, втиснешь куда картинки,  виденные здесь, опишешь скитальца
нетронутых дебрей.
     ЏриподнЯтое настроение не покидало парнЯ и девушку. Џлыли по обмелевшей
ќндэ, переговаривались беззаботно. Ќа первом же оголившемсЯ шивере разбило о
камни  плот,  на  скорую  руку  свЯзанный   таловыми  прутьЯми.  Џодмочились
продукты, имущество, ну и  сами  пловцы  набродились  до  ломоты в суставах,
спасаЯ  пожитки.  ђечки, текущие  по вечной мерзлоте, круглый год ледЯные, а
снеговаЯ  вода пронзает тело до  костей, грозит  тЯжелой простудой, особенно
людЯм,  непривычным к  холоду и кочевью.  ќлЯ  простудилась,  и ѓерцев сразу
понЯл --  тЯжело.  Ћн  натирал ее спиртом, привЯзывал к спине  каленую соль,
накладывал   горчицу,  но  спутница  задыхалась,  не  могла  идти,  слабела,
истаивала  на глазах. ѓорЯчую,  со  стоном дышащую, тащил  ѓога на  волокуше
девушку  встречь  "папиной  экспедиции",  да  не было никаких ее  признаков.
‚стречались  лишь  первобытные  стоЯнки  диких  туристов,   погасшие  костры
браконьеров,  коих  вертолетами забрасывают  на необитаемые  речки, снабжают
солью, тарой, продуктами дельцы из авиаотрЯдов, лесоохранщики и все,  у кого
есть под рукой летающий транспорт. ‹ето-летенское бичи,  романтики и всЯкого
рода бродЯги тащат из безнадзорных вод тайменЯ, ленка, хариуса. ‘лучалось, и
ѓерцев подрабатывал этаким нехитрым способом.
     ЌачалсЯ предзимок, потЯнуло сырью, снегом. ‚ палатке ќле конец  в такую
погоду. ‘нова плот, снова  волокуши и -- о, счастье! -- накопец-то охотничьЯ
избушка.  Џересидеть,   подлечить   больную,  тем   временем,   глЯдишь,   и
эпидемиологи- ческаЯ экспедициЯ подтЯнетсЯ.
     Џо правде сказать, в экспедицию верила уже только папина дочь...
     …сли  бы  они  догадались  прервать  приЯтное плавание на  теплоходе  и
выЯснить  планы полевых  работ, намеченных на нынешнее лето в  туруханской и
эвенкийской тайге,  им  стало бы известно, что эпидемиологическаЯ экспедициЯ
оставлена еще на сезон на Ќижней ’унгуске. Љ началу августа вела она  работы
в районе речки …йки -- притоке ’унгуски, и в конце сезона должна соединитьсЯ
с экспедицией, двигающейсЯ из  €ркутской  области.  €зменениЯ были свЯзаны с
тем, что на  ‚осточных  ‘аЯнах планировалась стройка новой железной  дороги.
‚озникла срочнаЯ надобность  в ускорении исследований эпидемиологов именно в
этих районах задолго до прихода строителей.
     ‘лышал еще  прошлой  осенью  ѓерцев где-то что-то об этом, да пренебрег
таежным правилом  -- всЯкую  новость запоминать.  Џривыкший  жить длЯ себЯ и
отвечать только за себЯ, он  теперь делал ошибку за ошибкой. Џочти навернЯка
уже  знаЯ, что "папиной" экспедиции нет на ќндэ,  он все же  прошвырнулсЯ до
устьЯ речки, оставив больную в  зимовье,  надеЯсь наткнутьсЯ на какой-нибудь
народ, хотЯ  по  опыту должен  был ведать  --  к  этой  поре севернаЯ  тайга
пустеет,   преддверие   зимы   выгонЯет   из   нее    всЯкий   люд,    кроме
охотников-промысловиков,  но   охотникам  начинать  зверовство  рановато  --
межсезонье.
     ‚ пустой, прелой избушке, в таежной глушине и  бывалому человеку  не по
себе,  если он один. ќлЯ зажалась в углу, не топила печь, однажды  столкнула
термос с кипЯтком  на пол,  но почудилось ей -- столкнул  его седой  старик,
тихо вползший в избушку через дверную щель. ќлЯ парализованно наблюдала, как
старичок  бесплотно плавает  по зимовью, колышет бородой, шарит, щекочет ее,
залеплЯет волосами рот -- дышать нечем. ‘плющеннаЯ ужасом, ќлЯ звала ѓогу, а
старик все щекотал, ластилсЯ, лип...
     Љогда обыденкой сбегавший до устьЯ ќндэ ѓерцев на подламывающихсЯ ногах
ввалилсЯ  в избушку -- ќли  на  нарах не нашел. Ћна  без  памЯти лежала  под
нарами  на изопрелом,  плесенном  полу,  с  сорванными ногтЯми  --  кого-то,
видать, отталкивала  от  себЯ,  от  кого-то  отбиваЯсь,  прЯталась. ‚ыхватив
спутницу  из-под нар, он опустил ее на  сбитую постель, влил глоток спирта в
чуть теплый  рот.  „евушка открыла плывущие в жару  глаза, шевельнув губами:
"ѓосподи!" -- припала к нему, и ѓерцев понЯл, догадалсЯ: больнаЯ решила, что
он ее бросил.


     ‚сЯ  теперь  надежда  на  охотника.  Њешок  с сухарЯми,  подвешенный  к
потолку,  Ящик патронов под столом, за избушкой  в  землю вкопана канистра с
керосином,   на  вышке  зимовьЯ  пила,  топоры,  гвозди,  всЯкое   охотничье
снарЯжение,  нержавелое,  ухоженное,  по всем  видам недавно  заброшенное. “
охотника или  у охотников должна быть рациЯ -- они вызовут вертолет. Џока же
греть, лечить, спасать больную. Ќо ей день ото днЯ становилось хуже  и хуже.
‹екарств  нет.  —то  были,  а были  они больше  на забаву,  чем  на лечение,
кончились, всЯ надежда  на  лес,  на  тепло,  на  Ягоды,  на  травы, хвойные
припарки. џгоды вокруг  избушки ѓерцев выбрал, кедровые шишки оббил,  сушнЯк
свалил,  птицу выбил,  рыбу в устье тальца  выловил, а с верховьев речек она
еще не  покатилась. Ќадо  было  отдалЯтьсЯ от  избушки,  чтоб набрать  Ягод,
набить ореха, добыть пропитание. Ќо ќлЯ его никуда не отпускала, и он взЯлсЯ
ее обманывать -- надо-де готовить  площадку  -- завтра-послезавтра  прибудет
охотник с  рацией, они вызовут вертолет  и мигом  улетЯт отсюда. Ћбостренным
болезнью   чувством  она  угадывала  ложь,  тихонько   плакала,  но  однажды
сорвалась, завизжала,  принЯлась хлестать его по лицу, однако силы ее  скоро
кончились, истерика  прошла,  она  испуганно обхватила его шею, целовала  то
место, куда била.
     „о прихода охотника, как потом стало известно из дневника ѓоги, который
он вел, невзираЯ ни  на что, оставалась неделЯ,  самое  большее  -- полторы.
ѓерцев  все  же  был  крепким,  умелым  таежником,  сумел  успокоитьсЯ  сам,
успокоить спутницу, уверив, что болезнь ее детскаЯ, не опаснаЯ -- бронхит, а
он  преодолим  и в тайге. Ћт трав,  от  Ягод, прогреваний  больнаЯ пошла  на
поправку, чтоб утешить напарника, говорила,  что  ей даже нравитсЯ так  вот,
вдвоем, в лесном зимовье, о таком, мол, лишь в романах и прочтешь, а тут вот
все наЯву, наглЯдно, так сказать. ‚ Њоскве расскажет -- не поверЯт.
     € природа к ним милостива была: после гибельной, мокросвальной непогоды
подарила тихий, желтый денек, и не верилось, будто здесь, на этой вот земле,
в этих лесах только что тащило непроглЯдную снежную муть и столь  было сыро,
мокро,  что и  воздух-то вроде загустел, в груди накапливалсЯ холодом  и  не
таЯл. ‘ыпанув из котелка каленых орехов на стол, поставив  термосок с  чаем,
ѓерцев взЯл  спиннинг, мелкашку, потрепал ќлю по шапочке, бодро бросив перед
уходом:
     -- Ќу все, курносаЯ! ЏокатилсЯ таймень! Ќе успеешь склевать орешки, как
Я приволоку самого-самого отчаЯнного речного громилу. Њы его сварим, съедим,
и ты  сразу станешь румЯнаЯ и толстаЯ. Џогода летнаЯ, быть скоро  вертолету-
самолету-драндулету!   --   Џоцеловав   кончики   пальцев,  ѓога   понарошке
перекрестил ее, и она, помнитсЯ, поежилась: "Ќу зачем он так? Ќехорошо".
     Ћна терпеливо ждала его  до ночи. †дала  ночью.  †дала еще  день и  еще
ночь. Џотом ее оглушил  сон.  Џосле сон  перешел в какое-то тЯгучее забытье,
она вроде бы отдалилась от себЯ самой, погрузилась в безвременье.
     Ќе было голода, боли, страданиЯ, ничего не было.


     ‘пать бы ќле вечным сном в вечной мерзлоте на берегу пустынной, глохлой
ќндэ, если  б у Ђкима не было верного,  много бед испытавшего друга. ќто он,
ЉолЯ,  измученный  болезнью,  сказал  на  прощанье  Ђкиму:  "ђаз  ты упрЯмый
остолоп,  и  нет  у  тебЯ  нисколько  ума, и ты  прешьсЯ в тайгу -- запасись
лекарствами, да не аспирином только..." € сам снарЯдил аптечку, в которой, к
удивлению  Ђкима, оказалсЯ  даже шприц с маленьким кипЯтильником,  несколько
коробок с ампулами  камфары, глюкозы, пузырьки с пенициллином да еще  полный
целлофановый мешочек с таблетками и порошками.
     "‘е Я, болеть, сто  ли, в тайгу-то?  џ зверовать иду!.." --  "‚ избушке
оставишь, коли минуют беды  тебЯ, дурака!  ќто ж самый легкий груз и самый в
тайге ценный..." -- "Ќу, ланно, ланно, анальгину побольсе сунь..."
     “ Ђкима частенько побаливали худые северные зубы, и он знал только одно
лекарство -- анальгин, ел его, будто конфеты-горошек. ‘ильно болел он только
раз, если не считать за болезнь цингу, добытую  еще в детстве. ‚о вторую или
в  третью  осень,  когда  он служил под  началом Џарамона  Џарамоновича, они
припозднились  в низовьЯх, спешили на отстой в €гарскую затишную протоку, но
мороз опережал их. Џриходилось окалывать ломами  "Ѓедового". Ђкимка сорвалсЯ
со стремЯнки, булькалсЯ в шуге, не бросаЯ лом -- драгоценную в том положении
"Ѓедового" железЯку. ’ак с ломом и  вынули его  из воды. Љогда он оказалсЯ в
игаркской  больнице, сквозь  толщу жара слышал отдаленно: "Љамфару! Љамфару!
„ыхание..."
     Ќичего столь ужасного,  вЯжущего руки-ноги он не переживал, как  первый
укол камфары, который делал ќле.
     Њысль и  памЯть  Ђкима  были  четкими.  Ћн все делал,  как  в больнице:
расстелил на  столе  марлю, прокипЯтил  на печке  шприц,  осторожно  обрезал
махонькой круглой пилкой сосок ампулы, всю жидкость, до капелюшечки, вытЯнул
из  нее  и  даже  солидно кашлЯнул:  "‘сЯс  мы  сделаем  укольчик.  Њаленько
потерпите".  ‡амешательство получилось -- куда его  ставить,  укольчик-то? ‚
руку бесполезно, болит не рука, в Ягодицу не то чтобы  стыдно,  а как-то все
же неловко. ђешил  под  лопатку  -- все  ближе к  легким.  Ћн  приподнЯл  на
узенькой,  впалой по  хребту, мелко подрагивающей спине  теплую рубаху,  при
свете  лампешки  и  двух  свечей,  казавшемсЯ  Ярким  в полуслепой  избушке,
притронулсЯ  ладонью  к  млечно  светЯщейсЯ  коже.  Љожа "боЯлась",  бралась
пупырышками,  под  нею  чего-то  жулькало, больнаЯ  трЯслась от  внутреннего
озноба,  и  в  то  же  времЯ  спина  ее  маслЯнисто  взблескивала испариной.
€стопыреннаЯ   позвонками,  ребрами,   лопатками,   спина   эта   ужималась,
проваливалась  в отемненную  канавку -- куда  и кольнуть, неизвестно. ‘ам от
напрЯжениЯ   покрывшийсЯ   испариной,  Ђким  забросил  больную   одеЯлом  и,
схватившись  за  голову,  сидел  подле  стола на чурке, тупо уставившись  на
квадратик окна,  в котором  отражались и подрагивали огни свечей и лепестком
цвел, чем-то напоминаЯ цветок, найденный у Ѓоганиды, огонь лампы.
     Ќа  марле перед  Ђкимом блестел,  переливалсЯ шприц,  дерзко, с вызовом
растопырившись иглой; рЯдом, на топчане, вниз лицом, как он повернул,  так и
лежала девушка, больной человек.  “ нее рвалось  дыхание,  да и не было его,
считай, дыханиЯ-то,  сипение, шум, частые легкие всхлипы, когда не хватает в
человеке сил на  бред и стоны, когда он уже не на  дровах горит, а дотаивает
на жарко  нагоревшем  уголье.  Ђким  подходил  к  больной, поднимал  рубаху,
тщательно  протирал  стеариново  светЯщуюсЯ  кожу  под  крылато  вознесенной
лопаткой,  подносил  шприц  и  тут же  в страхе  отдергивал его,  видЯ,  как
корчитсЯ  маленькое,  беспомощное  тело, пронзенное  иглой,  отчего-то  вмиг
сделавшейсЯ в палец толщиною.
     Џосле третьей или четвертой попытки Ђким решил  снова кипЯтить шприц --
микробы  могут... микробы кругом, да  и  руками  залЯпал  тонкий инструмент.
ђуки-то, вот они, что крюки, сколько их ни мой, все в наростах... ...
     ‹ишь  наутро, когда  отбелило  небо за окном и  больнаЯ  перестала даже
всхлипывать, утихла  вовсе,  он,  перекрестив- шись про  себЯ,  будто  перед
прыжком в  воду, задержав дыхание, оттЯнул  слабенькую,  мЯтую кожу на спине
больной  и, зажмурЯсь, вонзил иглу, как ему  показалось, в пустое место, но,
открыв глаза, увидел: черненькое  жало  иглы ушло под кожу,  больнаЯ даже не
дрогнула, она вроде  бы как расслабла  и вытЯнулась, услышав укол.  ‘ил  его
хватило  еще на то, чтобы выцедить из шприца жидкость, проспиртованную ватку
подержать  на  махонькой, чуть закровенелой точке укола, осторожно  положить
шприц  на стол.  Џосле чего он хватил  на улицу,  выдернул рубаху из штанов,
трЯс ее, пускаЯ  холод  к  телу,  хохотал,  взрыдывал, обсказываЯ  положение
пугливо отскочившей от него ђозке: "‚от, ђозка! ‚от, собаська, и все!  Ђ ты,
дура,  боЯлась! Џонимас, нужда  намучит,  нужда научит...  ”ершалом  стал...
Ё-ка-лэ-мэ-нэ!.."
     ЃольнаЯ  очнулась,  не  понимаЯ,  где  она  и  кто  перед  нею, увидела
склоненное над собою лицо человека, на котором  не  различались ни брови, ни
нос, ни  губы, все было скрыто тьмою. Ћдни лишь глаза мерцали живой влагой и
светились   зеленоватым,   тихим,   успокоительно-домашним   светом,   а  из
полуоткрытого  от любопытства  и напрЯжениЯ узенького  рта  доносило запахом
каленого  кедрового  ореха и  еще чем-то горелым,  как бы ощутимо  и  видимо
клубЯщимсЯ, табаком -- уразумела она. Џеред ней мужчина. ‘ейчас вот он курил
в сторонке и,  внезапно сорванный  с  места ее движением, зажимал  в  кулаке
цигарку. €з носа  и рта его еще сочилсЯ  отработанный, очищенный от никотина
слабый  дым.  "„Яденька!  Љурит!"  --  она,  как  ей  показалось,  суматошно
схватилась,  но на самом деле слабо потащила на грудь одеЯло и услышала свое
тело, толсто и грузно придавленное сверху, почувствовала боль в костЯх и под
лопатками,  кружение в  голове и пошевелила  до черноты  спекшимисЯ  губами,
задав тот вопрос, который везде и всюду задают воскресшие люди:
     -- ѓде Я?
     Ћдин глаз  дЯденьки  пошевелилсЯ,  исчез,  перестал  светитьсЯ,  и чуть
позднее  заторможенным сознанием она открыла и почему-то испугалась --  глаз
ей подмигнул!
     -- шытай, на  этом свете!.. -- Ќад  нею зашуршало, зашевелилось, в рот
полилось что-то сладковато-кислое,  сквозЯщее по всему усталому, испеченному
жаром нутру. --  шытай, на курорте крымуешь!  -- совсем уж бодро сообщил ей
незнакомец  и чем-то мЯгким  вытер облезлые,  растрескавшиесЯ губы,  которые
пощипывало кислым питьем.
     Ђким  стал "фершалом", сестрой милосердиЯ, нЯнькой,  сиделкой  --  всем
больничным персоналом  сразу.  Љ  запаху больницы, затопившему  избушку,  он
долго не  мог  привыкнуть.  ђозка  и  вовсе  не  терпела  Ядовитых ароматов,
фыркала,  вычихивала  из себЯ химию,  тЯжело вздыхала, возЯсь за  печкой, --
Ђким так все времЯ и запирал ее в избушке вместо будильника.
     Љогда ќлЯ поправилась настолько, что смогла осознанно все видеть и даже
говорить, она с умиленным счастьем просветлениЯ произнесла:
     -- ‘оба-а-ачка-а! -- и протЯнула руку, чтобы погладить ђозку.
     ђовно  бы  все  понимаЯ,  ђозка  тоже  умильно   смотрела  на  больную,
подрыгивала  хвостиком, форсисто  брошенным на холку, но подойти стеснЯлась.
Ђким взЯл собаку за шкирку, подсунул  к топчану. „отронувшись вздрагивающими
пальцами  до  прохладной, мЯгкой шерсти  ђозки,  услышав под ладонью  острие
совсем  неострого уха в чуткой шерстке, ќлЯ, вроде бы  высвобождаЯсь  из-под
чего-то, прошептала со слезами: "‘оба-а-ачка-а!"
     ђозка лизнула ладонь девушки,  мЯгко прилегла возле топчана  мордой  на
вытЯнутые  лапы, преданно  глЯдЯ на  больную.  ‘  тех пор  стоило  ей только
вернутьсЯ с улицы, она так вот, на одном и том же месте и ложилась, смотрела
неотрывно, задремывала и тут же открывала глаза, заслышав движение на нарах.
Ћна лизала в лицо Ђкима, спавшего на полу, дотрагивалась мокрым носом до его
уха  и шумно  чихала --  больнаЯ проснулась,  ей нужна помощь.  "Ќеужто хоть
животнаЯ, хоть человек -- женщина женщину знает?" -- изумилсЯ  Ђким, радуЯсь
неизвестно чему, был болтлив, все пошучивал, посмеивалсЯ над ќлей, точно над
маленьким ребенком, и ему  удавалось сгладить  неловкость отношений, которые
неизбежны меж беспомощным человеком и тем, кто нЯнчитсЯ с ним.
     ЌатЯнутость   и   неловкость   нарастали  по   мере   того,   как   она
выздоравливала, лучше соображала и больше видела. •озЯин избушки, обнаружила
она, далеко  не дЯденька,  и, самое ужасное, он не просто молодой, он еще  и
застенчивый. „ень ото  днЯ стесненность между ними нарастала, и самое-самое,
чего   она   ждала,   добивалась  с   болезненной,  прЯмо-таки   режущей  ее
нетерпеливостью, -- чтобы скорее выходить на  улицу.  Ќо температура  у  нее
долго  не  падала,  к вечеру  поднималась на два-три  делениЯ,  еще  шатало,
кружило  ее,  и  она быстро  уставала, даже от  разговора. €  чем Явственней
пробуждалась в ней мысль, тем  отчетливей уЯснЯла ќлЯ:  какое же, современно
говорЯ, некоммуникабельное существо женщина!  €  в первый  раз ей  пришло  в
голову:  как  же  это  бедолаги  девчонки,  ее погодки, на  фронте-то, среди
мужичьЯ, в окопах, на марше и особенно на морозе выполнЯли военную работу?
     Ћна стала таитьсЯ.  Ђким сразу это  заметил и ловчилсЯ угадать, когда и
насколько  ему  надобно  уйти  из  избушки,   чего  положить  на  вид,  чего
прихоронить, что  видеть и что не видеть, о чем говорить и чего в  разговоре
избегать. € по тому, как он все это делал -- старательно, незаметно и оттого
часто неловко, не составлЯло  труда понЯть -- он мало знал женщин, подолгу с
ними не общалсЯ, не  жил, а мать, судЯ по его разговорам и воспоминаниЯм, он
так и не привык считать женщиной, мать есть мать -- все тут.
     Љогда  ќлЯ первый раз вышла на улицу, попросив  не  провожать  ее, Ђким
забубнил: "Ќу, как же, понимас, сразу одна?.." -- но просьбу уважил, ее чуть
не сшибло за избушкой ветром. ‡адохнувшись холодом, снегом, кружащим голову,
ощущением  неба,  живого  света, живого  мира,  зрелищем  деревьев,  кустов,
тропинки к  реке, сбега  следов на снегу, всего того,  что она видела как бы
впервые, стоЯла ќлЯ, держась за стену,  и ладонью  ощутила гладкость дерева.
ЏриглЯдевшись, припомнила: тут, под рукою,  где  свежий стес, была  написана
ножом или  углем  скабрезность.  Џочему-то  многоумный ѓерцев  не  догадалсЯ
стесать  топором  похабщину,  а  парень, выросший  в  каком-то Ѓогом забытом
поселке, пыталсЯ быть деликатным, не всегда это ему удавалось, не всЯкий раз
получалось "незаметно", но он пыталсЯ, вот в чем дело!
     ‡а избушкой  нежданно возникло что-то  похожее  на  загончик: несколько
елок прислонены  были к слегам-  подпоркам, придавлены с  боков  лапником  и
жердЯми.  ‡агончик плотно  забросан  снегом,  в нем  было  глухо,  не  дуло.
‚озвращаЯсь со двора с опущенными глазами, ќлЯ накрывалась с головой, лежала
глухо,  а "пана" озадаченно покашливал, пытаЯсь угадать,  где опЯть допустил
оплошность. Ќа улице старалсЯ быть подольше, тюкал топором, ширкал пилою. Ћн
распилил лодку  и  мастерил из  носовой  ее части возок.  ‡агнув  обносы  --
бортовые доски  -- лыжинами, Ђким прибил их к опиленной долбленке, вставил в
заду донце из досок -- получилось что-то вроде кошевки.
     "‘коро уходить",  -- догадалась ќлЯ, ей сделалось страшновато, хотЯ она
и  ждала  этого  днЯ,   будто  •ристова  воскресеньЯ.  Ђким  чего-то  тЯнул,
принюхивалсЯ к тайге, долбил лед на ќндэ, ставил уды.


     ‚ тайге залегла полнаЯ, тихаЯ осень.
     …ще по голу  Ђким вышарил весь ближний лес,  выбрал подчистую бруснику,
замочил ее в  баночках, хранил на чердаке  в корзинах, которые плел  долгими
ночами,  сидЯ  у  постели  больной;  натаскал и  наморозил  рЯбины,  посушил
черемухи, черничного  листа. ќлЯ,  наблюдаЯ  за его хлопотами, удивлЯлась --
куда столько  всего? Ћни что, тут вековать собираютсЯ? ѓородской житель, она
не знала, как много  требуетсЯ человеку пропитаниЯ, если он его сам добывает
и запасает на долгую зиму. ’ут из магазина или с  рынка не возьмешь того сто
грамм,  этого двести.  Ћхотник и сам-то  поражалсЯ  -- откуда  у  него такаЯ
хозЯйственность? ‚ Ѓоганиде жил он давно, привык быть перекатиполем: лег  --
свернулсЯ, встал --  встрЯхнулсЯ, столовки всюду есть, ну а если с приварком
худо, кусок хлеба, щепотку соли, кружку воды -- и живи дальше.
     € вот этакий-то  ветрогон экономил в  избушке каждую  кроху, ел  птичье
мЯсо почти без хлеба, круто его солЯ -- все меньше  пахнет. Џтица бороваЯ  с
Ягод  перешла  на почку  и  ольховую шишку и  пахла  гнильем.  ‡апах этот не
оставлЯл  Ђкима  даже ночью, в животе жгло,  в разложье груди стоЯла горечь,
которую  он  старалсЯ  глушить  Ягодами  и   орехом.  ќлю   раздражала   его
крестьЯнскаЯ скопидомность, но  Ђким тер к носу, не  обращаЯ вниманиЯ на  ее
капризы, и старалсЯ разнообразно питать больную, чтоб скорее набиралась сил,
-- супом,  мЯсом,  длЯ затравки  давал  пластик соленого хариуса или кусочек
тугого тайменьего балыка, на верхосытку -- мочевой морошки, брусники, а то и
ложку сгущенки.
     ‚ ту пору, когда ќндэ стремительно катила вниз шугу, на глазах запаиваЯ
речку заберегами, стираЯ ее  кривую полосу с земли, словно росчерк с тетради
ученической резинкой, ќлЯ находилась между жизнью и смертью, и запасы делать
было  недосуг,  но  как  только она  маленько  поправилась и  ее можно стало
оставлЯть в избушке на пару  с ђозкой -- уговорились: в случае чего выпускай
собаку,  она хозЯина  найдет --  Ђким стал уходить от избушки подальше. ќндэ
замерзла  лишь  на плесах  и  заплесках, полыньи всюду  парили, и,  страшась
сорватьсЯ,  погибнуть, Ђким  добывал удами  налимов  или закалывал  острогой
припоздалого,  беспутного, нестайного  хариуса, который  не скатилсЯ со всей
рыбой вместе в Љурейку, застрЯл в таежной речке, на Ямах, дай Ѓог, на всю бы
зиму. Ќадежда была на ход налима, но едва ли он сюда отрЯдно пойдет -- тесно
жирному  поселенцу на ќндэ,  туго  в напористых струЯх, мало  здесь намойных
песков длЯ икромета. Ќалим попадалсЯ редко и мелкий. Ђким заставлЯл ќлю есть
налимью печенку:
     --  …с!  Ќаводи тело, свету не видела, снег слепит, зренье может сЯсти.
ђыбий жир -- перво дело длЯ глаз, налимьЯ макса -- голимый рыбий жир...
     Џо напрЯжению, какое угадывалось в Ђкиме, по  тому, как он жил и долго,
обстоЯтельно собиралсЯ в  поход, чувствовалось: из тайги выбиратьсЯ трудно и
опасно.  Ќо  из теплой  избушки,  из  сытого,  хоть и  скудно  сытого  жильЯ
опасности и трудности казались ќле не  очень страшными. •одЯт же люди. …здЯт
на оленЯх. „оберутсЯ  и  они,  Ѓог  даст,  до становища,  до  людей, она уже
окрепла почти, не мерзнет, чего и тЯнуть?
     Ђким свЯзками  носил  зайцев,  пластал их, запасал  мЯсо ђозке, памЯтуЯ
старинное правило: какова псу кормлЯ, такова его и ловлЯ, состригал шерсть с
заЯчьих шкурок,  сделал  прЯлку из  двух  досок,  веретено из  вершинки  ели
выстрогал и обжег на  углЯх, учил ќлю  прЯсть шерсть  на нитки.  „ве катушки
ниток  он  нашел  в кармане рюкзака ѓерцева, да своих катков было  пЯток  --
собиралсЯ  от   скуки  в  непогодье  распустить  ниточный  сачок,  опЯть  же
сыскавшийсЯ в мешке  покойного, но  тот  все делал  основательно -- сколь ни
билсЯ Ђким, расслабить туго стЯнутые Ячеи не смог, значит, так  тому  и быть
-- сачок  с  собой возьмут, в заторошенной полынье, в отбитом  от реки льдом
заливчике,  в  устье  теплых  ключей, под грЯдами подденет,  глЯдишь,  какую
зеворотую рыбину.
     Љороче и короче делалсЯ день, и чем он скорее окорачивалсЯ, тем плотнее
становилсЯ длЯ охотника. „ве глупости свалЯл он, отправлЯЯсь на промысел: не
взЯл пилу  "„ружбу"  --  зачем  она? "џ не дровосек,  Я зверовсык.  ‡араньсе
наготовлю дров лучковой пилой". ЋтмахнулсЯ и от  рации: "“ менЯ зазнобы нет,
калЯкать стобы с ней, а учитьсЯ на рацию долго. ‚ремЯ где? ЏромыслЯть кто за
менЯ будет?"
     ‹учковой  пилой Ђким ширкал, ширкал дрова и до того доширкалсЯ, что ќлЯ
однажды сказала:
     --  —его это  ты  скрежещешь  и  скрежещешь?  Ќевозможно терпеть. ЏрЯмо
сердце перепиливаешь!..
     Љак и у всЯкого вымотанного болезнью человека, у нее были слабые нервы.
†иваЯ  темнаЯ волна волос ее  набегала на отбеленные, захлестывала,  смывала
искусственную муть. €  внутри человека, угадывал Ђким, отмирало  и  менЯлось
что-то.   ‘теснЯЯсь   недоступного  ему,  сложного   мира  женщины,  который
содрогнулсЯ, сломалсЯ  считай и  вот вновь обретал  краски, звуки, движениЯ,
воспринимал все это внове, Ђким решил не тревожить ее расспросами, наоборот,
избавлЯть от худых воспоминаний,  отвлекать. „авно  надо было предложить ќле
обрезать  эти двойного цвета волосы  --  мыла  много  уходит,  да, может, ей
нравитсЯ так? "Љак-нибудь обойдемсЯ. Џускай покрасуетсЯ..."
     Ђким отнес  козлины подальше -- ќлЯ понЯтиЯ  не  имела, сколько  уходит
дров  за  ночь  и сколько их  еще понадобитсЯ -- большие морозы  пока еще не
грЯнули. Џотому и уходить нельзЯ, лед на ќндэ  ненадежен, ахнешьсЯ в полынью
или в чарусу на болотах с попутчицей, наплюхаешьсЯ...
     Ђким  потихоньку  втЯгивал  ее  в  дела:  то  пол подмести  просил,  то
поштопать, то  сварить чего, и она не без гордости бралась за веник, иголку.
Ќо и это ей большой работой казалось, потому что она настоЯщей-то работы, по
правде сказать,  пока еще и знать не знала, и ведать  не ведала. Ќо  уж и то
хорошо,  что  иголкой  владела, пол  подмести  и  обмахнуть  трЯпкой  могла,
похлебку какую-никакую  сварить  и  не пересолить  --  почему-то всегда они,
городские-то, на Языки только ловки, еду пересаливают, каша у них пригорает,
а то еще и сами обгорЯт у огнЯ.


     “трами хрустел,  сверкал вокруг  чарым  -- осенний  наст. Ђким старалсЯ
бегом проверить  десЯток капканов, разбросанных поблизости,  три кулемки  за
речкой,  стрелЯл  пЯток-другой белок, длЯ чего  стал  брать с  собою  ђозку.
„олг-должок,  хоть какую-то часть его надо отработать, никто  не покроет, не
спишет долг-то: к ответу потЯнут, жулик, скажут, проходимец, надул контору.
     ќле  в избушке тоскливо, жутковато, и чем она становилась здоровее, тем
больше угнетало  ее одиночество.  Ћднако просить Ђкима, чтоб он не шлЯлсЯ по
тайге, не  бросал ее одну, она не смела  -- не утехи ради  носитсЯ "пана" по
тайге.  € все-таки  ќлЯ  сорвалась, неожиданно даже длЯ себЯ.  Ђким  обдирал
белок возле печи, бросал тушки за дверь.  ђозка там их  уминала, похрустываЯ
косточками, будто  макаронами.  ќлю замут