,  у которой  ноги и руки
часто  опережали разум, очистила старую печку  от  сора и золы,  поправила и
замазала щели, вставила в дыры кирпичи и жарко протопила парЯщее сооружение.
џ  после смены и школьных занЯтий так уставал, что часто не хватало моих сил
осмотретьсЯ  в  хозЯйстве, упредить  намерениЯ  жены,  проконтролировать  ее
прыткие  домашние  действиЯ. Ћна  тоже смертельно  уставала,  а  тут еще  за
печника, за штукатура и за истопника поработала. ‚ыкупала ребенка в железном
корыте,   которое,    опЯть    же,    изготовили   в    артели   "Њеталлист"
инвалиды-жестЯнщики из кровельного железа...
     ѓлухой ночью что-то грузно упало  на менЯ  --  Я  трудно  проснулсЯ.  ‚
неуклюжей деревЯнной качалке, сработанной папашей, ‘еменом Ђгафоновичем, еще
своим детЯм, тепло укутаннаЯ, чихала  и  плакала девочка. Џоперек кровати на
мне  без  памЯти  лежала  моЯ жена. ‘верхусилием  --  мать же!  --  не даваЯ
окончательно  померкнуть  сознанию,  она  едва  шевелила губами, еле  слышно
повторЯЯ: "“гар... угар..."
     џ  отбросил ее,  резко вскочил  и  тут  же возле  кровати упал на  пол.
„евочка все  плакала  и  чихала. џ  потом  узнаю,  что дети малые устойчивей
взрослых  к угару. џ на карачках  выполз на  кухню  и,  хватаЯсь за  все еще
горЯчую  плиту, потЯнулсЯ, чтобы  открыть вьюшку,  но не  открыл  --  стараЯ
вьюшка заклинилась в щели, Я обрушилсЯ на плиту, разбил лицо, рассек губу и,
увидев кровь, заливающую мою грудь, пополз к корыту, в котором мокли детские
пеленки, видимо, чтоб умытьсЯ. Џо пути к корыту Я наполз на старую  западню,
на  которую  мы старались  не наступать  обеими  ногами, если возможно было,
обходили  ее.  ‡ападнЯ провалилась, вместе  с нею  в  подполье свалилсЯ и Я.
Џодполье было старое, обвалившеесЯ, до поЯса мне. ‚ добротном подполье  Я бы
погиб, следом погибли бы жена и дочка, но из этого Я как-то выбралсЯ и снова
полез к  корыту, упал  в  него лицом,  замочилсЯ весь, стЯнул с себЯ мокрое,
солдатское  еще белье и сообразил, что надо открыть дверь на улицу. Ќо дверь
была  внаклон флигелю, разбухшаЯ, снаружи обшитаЯ старьем. џ забавлЯлсЯ тем,
что, несЯ беремЯ дров, приостанавливалсЯ на пороге, дверь, крЯхтЯ, подшибала
менЯ аж  до  самой печи. €  сейчас,  распахнувшись, выпустив менЯ, успевшего
натЯнуть  шинель на  голое тело,  дверь медленно притворилась --  запечатала
жену и дочку.
     ‚  эту  ночь,  сказали мне потом, на  дворе было  за  тридцать градусов
мороза. Ќагой, мокрый, на мерзлом полу сенок Я скоро очухалсЯ настолько, что
прЯмо босиком  по тропе  ринулсЯ  в  родительский дом,  застучал, забренчал.
“знав мой голос, ‘емен Ђгафонович открыл дверь и  отшатнулсЯ -- перед ним, в
распахнутой шинели, с  залитым кровью лицом,  грудью и животом, шатаЯсь и  в
горсть воЯ,  стоЯл,  как потом окажетсЯ,  любимый  зЯть. Љороткий переполох,
беготнЯ, крики:
     -- ђобЯта! ђобЯт наших во флигеле вырезали!.. ђобЯта!..
     €  вот уж ЏелагиЯ  Ђндреевна  несет,  прикрываЯ шалью,  ребенка.  ‘емен
Ђгафонович волоком тащит по двору родную дочь.
     Ќе стало нашей спасительницы, нашего первенца, нашего ангелочка, ЯкорЯ,
державшего нас  возле  берега жизни,  двигавшего против  течениЯ наш шаткий,
дырЯвый семейный корабль.
     ѓолодом уморили ребенка в больнице. †ена с распластанной грудью  лежала
в палате, где было несколько кормЯщих матерей.  Џоскольку врачи не разрешали
кормить ребенка, заболевшего  диспепсией, ничем, кроме грудного молока,  она
просила,  умолЯла женщин хоть  разок покормить  девочку. Ќикто из женщин  не
откликнулсЯ  на ее мольбу.  ђобко,  со слезами просила жена  врачей привезти
молока из родильного дома -- некоторые женщины сцеживают лишнее молоко. "‚от
еще!" -- было ей ответом. "Ќу хоть с детской кухни бутылочку принесите!"
     „евочка  хотела  жить,  тащила  больничную пеленку в  рот  и сосала ее,
жамкала деснами. Љогда умерла девочка, жена долго пальцем выковыривала из ее
рта, запавшего, будто у старушки, обрывки ниток трухлой ткани.
     Џройдет сколько-то лет,  и нашего первого, конечно же обожаемого, внука
настигнет та  же,  что и ‹идочку, болезнь. ‚месте  с  матерью его завалЯт  в
инфекционную  больницу,  где  он  сразу   же  намотает  клубок  переходчивых
болезней. €, как в давние, послевоенные годы, станут лечить ребенка прежним,
нестареющим методом  -- голодом.  Џарень  уродилсЯ  крупный,  жоркий,  голод
переносил совсем тЯжело. Ќо у  него было уже два  зуба  и мужицкий характер.
Ћднажды он схватил  кусок  черного  хлеба  и, давЯсь,  принЯлсЯ рвать его  и
жевать, а ночью, когда мать задремала, просунул руку сквозь решетку кровати,
спер с тумбочки соленый огурец и  иссосал его до  кожуры --  мужик,  боец не
сдавалсЯ, боролсЯ за свою жизнь.
     “тром  его, завернутого в  пуховую  шаль, вынесли "подышать", и, увидев
менЯ, он  протЯнул руки и,  когда Я его  принЯл, упал  мне на плечо  лицом и
горько-горько, по-взрослому,  разрыдалсЯ. Њужик  жаловалсЯ  мужику,  мужик у
мужика искал  защиту.  €  Я  велел  дочери,  высказавшей намерение  выкрасть
ребенка ночной порой из больницы: "„ействуй!" -- думаЯ,  что  если ребенок и
помрет, то хоть не в казенном месте, а дома.
     €  дочь  ушла  с ребенком  из пощады  не  знающего  в борьбе  за  жизнь
медицинского заведениЯ.
     Ѓыло это уже в другом городе,  не до конца утратившем отцовские заветы,
чувства братства и состраданиЯ.
     ‡накомый  врач  осмотрел, ощупал  ребенка и громко, по-деревенски грубо
выругалсЯ:  "„уболомы!  ’ак их  мать! Ћни  ж заморили  парнЯ. Ћн же с голоду
умирает!" -- и тут же велел дать ребенку ложечку  сладкой воды и ложечку  же
рисового отвара.
     ‚ырос высокий, красивый, с виду совершенно  здоровый парень, но... чуть
чего -- схватитсЯ за  живот.  ‚се свое  детство  любивший пожрать, он глотал
таблетки  без  сопротивлениЯ,  и с лекарств, не  иначе,  мучаетсЯ аллергией,
часто носом идет кровь, и порою вызывает все это психоз, да какой!..
     ‚от и перед ним у бабки с дедкой  вина постоЯннаЯ. ‚севечнаЯ вина перед
его рано угасшей матерью  и давнЯЯ  вина  перед первенцем. Ќыне ей, ‹идочке,
было бы уже за пЯтьдесЯт...
     џ сам сделал из поперечинок и ножек выброшенного в сарай стола крестик.
†ена сшила "красивый нарЯд" покойнице,  из марли, собранной  бориками, сшили
капорочек.  „омовинку грубо вытесал папаша, узлом завЯзали на мне полотенце,
взЯл Я под  мышку почти невесомую домовинку и понес  на гору. ‘зади  плелись
жена и папаша, с крестиком и лопатой на плече. Љогда зарыли девочку в землю,
‘емен Ђгафонович, опершись на лопату, сказал:
     -- Ќу вот, ЉалериЯ, ‚асЯ и ‹идочка при месте...  и нам тут лежать. -- ‚
бороде  его дрожала  слеза. Ћн был скуп на  слезу и щедр на тихую  ласку. Ќи
разу  в  жизни он не ударил никого из детей, ни разу не обматерилсЯ, а  менЯ
звал ласково -- варнаком...
     Џоминок по девочке не  было.  Ќичего  не  было. „аже хлеба на  ужин  не
осталось.  Љарточка-то  хлебнаЯ  одна на двоих. Љак  легла жена  с  дочкой в
больницу -- карточки у нее забрали...
     ‘варили  картошек, круто посолили, молча  съели.  ‹егли спать.  †ена  в
темноте мокро шмыгала носом, но не шевелилась, думала, что Я сплю. “тром мне
на работу, на тЯжелую. Ќо нос-то у нее каков! Ћн уж шмыгнет так шмыгнет!
     -- ’ы помнишь, Я тебе рассказывал, как убил человека.
     -- ’о на войне. ”ашиста. Ќе ты его, так он бы тебЯ...
     --  ЉакаЯ хитраЯ! ЉакаЯ ловкаЯ мораль! ’ыщи лет не стареет! "Ќе ты его,
так он тебЯ..." Ђ получаетсЯ что?
     -- ‹идочку мама твоЯ позвала... …й там одиноко... много лет одиноко...
     -- „а-а,  примета есть: нельзЯ называть  ребенка именем  погибшего. Ћни
начнут искать друг друга.
     -- ‚от и нашли...
     Њимо  нашей  избушки загрохотал  состав,  протЯжно  и  свирепо  рЯвкнул
электровоз.  €збушка зашаталась, зашевелилась  бревнами. ‘  потолка  в  щели
посыпалась землЯ, из старой печи, щелкаЯ в плиту, выпадали крошки кирпичей и
запекшейсЯ глины.
     Ћх уж эта печка! ‘пасительница и погубительница наша.
     --  ѓосподи,  ѓосподи!  Њы  и  молитьсЯ-то  не  умеем.  Џрости  ’ы нас,
родителей...
     -- ѓовенных!
     -- ‡ачем ты так? Њы-то разве виноваты?
     -- ‚иноваты не виноваты. ‚се виноваты! -- не щадил Я  свою половину. --
’атарин-сосед что говорит: "‘ила нет, так не бралсЯ бы".
     -- Ћн это про похабное говорит.
     -- Ђ мы  вот  все про  свЯтое.  ‡ачем спасатьсЯ на войне? ђожать детей?
‡ачем  жить все времЯ на краю? ‚се времЯ в  обвале, нищете, голоде,  страхе?
‡ачем?
     -- Ќе знаю. †ивет и живет человек. Ђ зачем? ‘проси его -- и ответить не
всЯкий сможет. ‚от  наша  семьЯ... все боролась за выживание, надрывались  в
работе... и почти незаметно истребились...
     --  €стребили  ее.  €зрасходовали,  как  сырье,  как  руду.  Ћбогащение
материала -- так, кажетсЯ, тут у вас это называетсЯ!..
     -- Љабы обогащение. Љабы обогащение... „ети бы не умирали...
     -- ђодители -- слабаки. ‚он у вас девЯтеро выросли, ни один не пал.
     -- Љаких это усилий стоило папе и маме!.. џ  только теперь  понЯла. Ћни
крепкие были, а ты изранен. џ тоже вроде бы как контуженаЯ. ‘пи...
     -- € ты успокойсЯ и спи. € мне дай покой.
     -- Ќе будет нам  с тобой отныне покоЯ... не  даст нам  покоЯ эта свЯтаЯ
малютка. -- ѓолос жены снова дрогнул, и вот-вот заширкает пароваЯ лесопилка,
зашмыгает этот знатный нос, втЯгиваЯ слезы.
     --  Љончай давай! ’ы видела, что делаетсЯ на кладбище? Ћно ведь при нас
начато, и ему уже нет конца и краЯ. ќто в таком-то городишке... а  взЯть  по
стране...
     -- „а-а, падает народ. ‚ойна  ли подчистку  делает,  как  папа говорит,
последние травинки в вороха сгребает. ’ак  он крестьЯнином и  осталсЯ -- все
сравнениЯ у него земные.
     -- Ќе народ падает.  Џадают  остатки  народа.  ‘ъели народ,  истребили,
извели. Ћстались такие вот соплееды, как мы с тобой.
     -- Љабы... соплееды... -- ЋпустошеннаЯ горем, ослабелаЯ  от слез,  жена
засыпала, все ближе подвигаЯсь ко мне. џ  ее  обнЯл, придавил к себе. --  ’ы
хоть... -- Ћна не договорила, но  Я понЯл не первое ее  предупреждение: мол,
хоть на  людЯх  лишку  не  болтай,  а то  заметут  такого дурака, сгребут  с
остатками народа в Яму...
     Ћ том, что Я очерствел, жена уже не говорила мне больше никогда.

        x x x
     Џосле похорон  девочки  напало на менЯ какое-то тихое  беспогодье:  мне
ничего не хотелось, разве что спать, все времЯ спать.
     ‚стрЯхнула  было  поездка ко крестным, где главный распорЯдитель  дома,
крестнаЯ, накрыла стол. Њы за ним попели  и поплакали. Љрестный прониксЯ  ко
мне дружеством  и  подарил  ружье, много  лет  уже  бездействующее. ЉрестнаЯ
подарила  два ведра, одно из которых наполнила мукой, вилки,  ложки, кружки,
чашки эмалированные -- в другое ведро.
     †ена соорудила на кухне над столом посудник. “ нас и на кухне сделалось
приветливо. џ начал помогать ‘емену Ђгафоновичу на покосе, и когда наступила
осень, со страхом и сомнением папаша дозволил мне сплавить  сено. џ уговорил
его  не вмешиватьсЯ в мои действиЯ, исполнЯть мои команды, не перечить  ни в
чем,  убеждал, что  река умнее  нас, сама  несет куда надо. € когда  сплавил
сено, сам  ни разу не забредши в воду и  его  не намочив,  он  настолько был
ошеломлен,  что  не  поверил  в  происшедшее. €ван Ђбрамович  и все  вокруг,
считавшие менЯ  шалопутным, заЯвили,  что  нынче вода большаЯ.  Ќо следующей
осенью Я  помог  сплавить  сено  и  ему по реке —усовой,  где  воды было еще
столько, что сама она несла и принесла плоты с сеном домой.
     Џапаша, ‘емен Ђгафонович, начал хвалить менЯ на всю округу, звал спецом
по сплаву и,  выпивши,  все повторЯл: "Ќе-э, Я  ноне с зЯтем, с  варнаком-то
этим, токо с ним сплавлЯтьсЯ буду..."
     Ќа сенокос и на сплав Я  отправлЯлсЯ с  большой охотой, а вот от  рытьЯ
могил устранилсЯ, перестал вообще ходить на кладбище.
     Ђ между тем  на нас надвигались новые событиЯ -- родилсЯ ребенок, снова
дочь.

        x x x
     ‚скоре  после   смерти  первой   и  рождениЯ  второй  дочери  произошло
мимоходное происшествие. ’ак уж  в нем,  в  этом  шатком доме, повелось: кто
раньше приходил с работы, тот и печку затоплЯл, намывал картошек, ставил  их
варить,  чайник старый, железнодорожный,  машинисты коим  пользовались, тоже
водружалсЯ на печку. Џаровозы сменились  электровозами, машинисты, лишившись
топки,  не  кипЯтили больше чай в  дороге, вот  кто-то из  старых  дружков и
подарил историческую  посудину папаше,  он  передал  ее нам.  ‚ чайнике  том
медном не вдруг закипала вода --  предназначен-то  он длЯ  бушующей угольной
топки паровоза, но  уж  накалившись, чайник  в  недрах своих  долго сохранЯл
подходЯщую температуру.
     ‚  тот день  бригада завальщиков в литейном  цехе досрочно управилась с
вагранкой. Џлавка ж  назначена была на следующую ночь. џ примчалсЯ домой и с
ходу  включилсЯ  в  домашние  дела. Ќа стенке  пел-надрывалсЯ репродуктор --
жиденький  тенорок   любимого   в  то  времЯ  певца  Ђлександровича  душевно
изливалсЯ:  "‘кажите,  девушки, подружке  вашей,  что  Я  ночей  не сплю". џ
подпевал Ђлександровичу и плановал  дальнейшие действиЯ: как потеплее станет
в  хоромине, согреетсЯ чайник и закипит картошка, за дочкой  сбегаю к нашим,
умоюсь сам и ее отмою. ‚от она обрадуетсЯ, заковылЯет по  избе. Ћт седухи, в
которой она томилась на  дощатой поперечине, у девчушки начали криветь ноги,
но ничего, подрастет,  бегать начнет, еще такой  ли вострухой сделаетсЯ, так
ли стриганет за кавалерами! Њожет, и они за ней. "—то не-ежной  страстью Я к
ней давно пылаю!" -- орал Я.
     €збушка  наша была уж тем хороша,  что  жилье  отдельное,  здесь  можно
допоздна не ложитьсЯ,  читать, петь,  починЯтьсЯ, ковры  рисовать,  стучать,
выражатьсЯ  некультурно, бранЯ самого себЯ за разные прорухи, что  Я и делал
частенько. ‚от  только плЯсать  нельзЯ --  развалитсЯ халупа, да и не тЯнуло
плЯсать-то с картошки.
     €збушка  содрогнулась,  крЯкнула,  со  стенок  посыпалась  известка,  с
потолка в щели заструилась землЯ, в печке затревожились дрова, метнули искры
в трубу, в дырку дверец, на пришитую к полу пластушину жести выпал уголек.
     ЏонЯтно:  под окном  тормознул состав. Ћни,  следуЯ  по  горнозаводской
линии из ‘оликамска -- с минералами, из Љизела -- с углем,  из Ѓерезников --
с удобрениЯми и  содой, часто тут тормозили, тЯжело скрежетали железом, дико
взвизгивали,  высекали  из  металла  рельсов  синее  пламЯ  с  белым  дымом,
выплескивали из-под колес веера  крупных искр. ’ормозили длЯ того, чтобы  по
обводной  линии  миновать  тесную,  всегда  перегруженную станцию —усовскую,
вдернутьсЯ изогнутой ниткой состава в ушко  железного моста  и направитьсЯ в
Џермь.
     џ хлопотал по дому и ухом, привычным к железнодорожным звукам, отмечал,
что состав  идет  нетЯжелый,  что  он не просто  затормозил, но  вроде  бы и
остановилсЯ. Ќе переставаЯ мыть картоху, выглЯнул в окно, которое от  тепла,
наполнЯющего  избушку, начало оттаивать меж  перекрестьев покосившихсЯ  рам,
подсунул ногою поближе таз  и услышал, как в  него закапало из переполненных
оконных желобков, изопрелых и треснутых.
     ‘остав наполовину состоЯл из двухосных теплушек, втораЯ же его половина
сцеплена из платформочек, груженных  удобрениЯми. •вост поезда  загораживали
соседскаЯ изба и ограда того самого соседа Љомелина, на которого мы когда-то
с женой вертели дверной ключ. €з двухосных вагонов начали спускатьсЯ люди, к
ним подошли два солдата с винтовками и сержант  с наганом. ‘бившись  в кучу,
вагонные люди  о  чем-то  поговорили  с  охранниками и, прицепив  котелки  к
поЯсам, рассыпались в разные стороны.
     —то  за  народ?  ‡аключенные, что ли? „ни  и  ночи везли  их  на шахты,
рудники и  в  лесные дали. Ќа полпути не открыли бы, но  если  б и  открыли,
никуда б отходить не разрешили. € конвоЯ с собаками было б дополна,  и чин в
офицерской шапке, да и не один, повелительно указывал бы рукой туда-сюда.
     Џленные! -- догадалсЯ  Я, домой возвращаютсЯ. Ќу что  ж -- ауфидерзейн,
фрицы! ‚от  вы и побывали в ђоссии,  посмотрели на нее,  насладились русским
пейзажем, изучили  загадочную русскую землю изнутри, в рудниках  иль шахтах.
Ќе скоро вам небось снова захочетсЯ сюда, на экскурсию.
     ‚  дверь  раздалсЯ стук, заглушенный обивкой.  ‡аметив в окно человека,
свернувшего к задней калитке, думаЯ, что он понимает, что поживитьсЯ в таком
убогом  жилище нечем,  минует  его, направитсЯ  в  дом к  нашим,  Я  все  же
отчего-то желал,  чтоб зашел какой-нито  немец сюда, к  нам,  в эту избушку,
насладилсЯ б зрелищем, окружающим воЯк, его  уделавших и  спесивый фатерлЯнд
на колени  поставивших. "Ѓитте!"  -- весело крикнул Я. „верь дернулась  раз,
другой, нехотЯ отворилась. ‚нутрь метнулсЯ клуб  морозного пара.  Ќа пороге,
сутулЯсь,   остановилсЯ   крупный  мужик,  одетый  в  многослойное   трЯпье,
заношенное,  грЯзное,  украшенное заплатами.  ‚ одежде едва  уже угадывалось
военное обмундирование. ‘пецовка с короткими рукавами лепилась  по туловищу,
всЯ одежда какаЯ-то легкаЯ, вроде бы случайнаЯ, на свалке подобраннаЯ. Ќо на
голове  гостЯ  глубоко  сидела  пилотка,  еще  та,  фронтоваЯ,  с  саморучно
подшитыми  наушниками  из  меха, скорее  всего  кошачьего. ‚  таких пилотках
Љукрыниксы и прочие резвые карикатуристы смешно изображали врагов.
     Ќемец, увидев  менЯ  в гимнастерке,  замер на  пороге.  ‘зади  на  него
надвигалась дверь, наша тЯжелаЯ и каверзнаЯ дверь. ‚нутренне ликуЯ, Я  ждал,
как  она сейчас шибанет фрица  по  жопе,  он  окажетсЯ прЯмо  передо мной  и
увидит,  что  на мне  не просто гимнастерка, заношеннаЯ  и  грЯзнаЯ,  но  на
гимнастерке  еще и дырки  от  наград. ‚о  будет потеха! ‚о  обхезаетсЯ гость
нежданный!
     …му и  поддало. € он оказалсЯ передо мной и все,  что надо  и не  надо,
увидел. ѓлаза его, в багровых отеках с красными  прожилками,  выпучились еще
больше,  рот, обметанный  толстой  медной щетиной,  открылсЯ.  € так  вот мы
постоЯли  друг  против  друга  какое-то  времЯ,  и, однако ж,  Я  попробовал
по-настоЯщему  насладитьсЯ торжеством  победителЯ.  Ќо  чего уж  тут  и  чем
наслаждатьсЯ-то -- передо мной был в полном смысле поверженный враг.
     -- Ѓитте! -- повторил Я и еще добавил: -- ‡ер гут.
     -- ѓут, гут, -- торопливо и согласно закивал головой военнопленный.
     -- —то ты хочешь? —его тебе надо? -- по-русски спросил Я гостЯ.
     € он, быстро отцепив от поЯса котелок, протЯнул его мне:
     --  ‚ассер! ‚ассер! ‚бода! ‚бода!  -- а сам косилсЯ  на разбушевавшуюсЯ
плиту,   на  которой,  полнаЯ  картошки,   кипела,   выплескиваЯсь,  шипела,
пузырилась, брызгалась наша знатнаЯ, из праха восставшаЯ кастрюлЯ.
     —айник начинал пока еще тонко, но  уже нежно запевать медным начищенным
носком.  ‘коро  он  даст  так  даст,  запоет  так  уж  запоет  --  куда тому
Ђлександровичу Њихаилу!
     ’епло  и  уютно  делалось  в  нашей  избушке.  Ћна  приветливо  мерцала
огоньками  в  дырки  плиты, будто  светофорами  на  станции  перемигивалась,
разрешаЯ  движение во все  стороны  света. €  в  лад разбушевавшейсЯ  печке,
веселЯщейсЯ  кастрюле, подпрыгивающему чайнику во  мне  воскресло  с детства
дорогое: "Ќа рыбалке, у реки, кто-то тырнул сапоги. џ не тырил, Я не брал, а
на ва-са-ре стоЯл".
     --  ‹адно.  ‚ассер.  ‡наю  Я, знаю  солдатскую тонкость: "„ай  водички,
хозЯюшка, а то так жрать хочетсЯ, аж ночевать негде".
     Ќемец не понЯл моего юмора. џ подцепил ногой табуретку, пододвинул ее к
дверце плиты и жестом  пригласил гостЯ  садитьсЯ. Ћн без  церемоний подсел к
печке, на корточки -- так ему было привычней, и протЯнул руки к дверце.
     -- “ тебЯ есть времЯ? -- спросил Я, и гость закивал головой:
     -- џ, Я!  Њост. ђемонт.  Џрофилактик,  герр  саржант говорил,  айн час.
‘целый час.
     ђусскаЯ речь давалась гостю  трудно, но  чтобы приспособитьсЯ и выжить,
он все же многого достиг, рассудил Я, и еще рассудил, что диспетчеру станции
—усовскаЯ  товарищу Људинову,  а  то  и  самому начальнику  станции товарищу
—удинову за  несогласованность в действиЯх с  путейцами, за задержку поездов
по  важному направлению с  интенсивным  движением, как говоритсЯ в  сводках,
докладах и рапортах, крепко нагорит, могут  премии лишитьсЯ  иль того крепче
-- с должности слетЯт, в слесарЯ депо. ’ам вечно не хватает черных работЯг.
     ђазмышлЯЯ  на производственные темы,  Я шнырЯл мимо гостЯ, налаживал на
стол. Ћтлил в  таз  под  умывальником  горЯчую воду  из картошки, размельчил
бутылкой соль на столе,  разрезал  луковицу, поделил пополам остатки хлеба и
половину его,  длЯ жены и дочки, засунул под старый чугунок, опрокинутый  на
столе, да еще и кирпичом сверху придавил.
     -- Љрыса, -- поЯснил Я гостю, -- крыса, зверина, не дает нам жизни.
     --  Ћ-о, крыс, --  закивал головой  гость, -- много-много лагерем крыс,
много-много  рудник.  •ищник...  -- сказал он  и  почувствовал себЯ если  не
ближе, то уверенней в этом доме.
     -- Ќу, как тебЯ там?  -- оглЯдев накрытый  стол,  спросил  Я.  -- ”риц?
Љурт? ѓанс? -- Ѓольше Я никаких немецких имен не помнил.
     --  џ есть  €оганн, -- попробовал  улыбнутьсЯ гость. --  €оганн траус,
знает вы?
     -- ‡наю,  знаю. Ѓольшой  вальс, гросс вальс  --  "нарай-нарай, там-там,
там-там",  -- запел  Я, и €оганн снова через  силу попробовал  улыбнутьсЯ и,
подвигаЯсь к столу, по моему знаку заключил:
     -- ‚ы есть весь-олий зольдатен.
     -- ‚еселый,  веселый, -- подтвердил  Я и вспомнил, что  девчушка-то моЯ
ждет там, у  наших,  когда  ее заберут, и какого  хера,  зачем  Я ломаю  эту
комедь? —тоб  упитьсЯ собственным благородством, доказать  …вропе,  что наш,
советский, гуманизм -- передовой,  а мы -- самые душевные люди на свете. ’ак
мы  уж  это доказали  немцам -- ростовский  капитан  наглЯдно тот гуманизм в
ѓермании  продемонстрировал.  Ѓыл  Я  и  осталсЯ  придурком,  лучшим  в мире
придурком -- советским, это уж точно, и этого у менЯ не отнЯть.
     Њы ели  картошку  молча. €оганн  брал  со стола  не  складывающимисЯ  в
щепотку,  вздутыми в суставах пальцами соль и посыпал  картошку  и дул на ту
картоху, дул, обхватывал рассыпчатую плоть ее потрескавшимисЯ,  обветренными
губами. џ тоже дул, но губы  мне меньше жгло, и, по деревенской еще привычке
сыпанув  перед  собой  на стол  щепотку  соли,  Я макал  в  нее  облупленную
картофелину. „ела у менЯ шли проворней и ловчее.
     џ набрал в щепотку соли и почти сердито сыпанул ее перед гостем.
     -- …шь. ’ак ешь. ‘тол чистый.
     -- Џо-русску ешь! --  сказал гость, макнул картошку в соль, возвел лицо
к потолку, затрЯссЯ головой и  весь затрЯссЯ,  всем туловищем, всем трЯпьем,
даже  полуоблезлой  крупной  головой затрЯс.  Ѓольшой,  неуклюжий  в трЯпье,
неуклюже, по-мужицки  и плакал  он,  ронЯЯ в серую  соль  прозрачные  слезы,
простуженно  выкашливаЯ  в  горсть  разжеванную  картошку  и  соль,  пыталсЯ
выговорить: -- —то... что мы наделаль? џ, Я ест фашист,  слюга ѓитлер, слюга
фатерлЯнд... Џес... пес... -- поправилсЯ он.
     --  „а ладно, хули теперь каЯтьсЯ, скулить,  рубай  знай картошку.  „ай
тебе Ѓог до дому добратьсЯ и в живых свою семью застать. Ђнгличане,  читал Я
и  слышал  по радио, всю  ѓерманию  с говном смешали. Ќароду тьму  с воздуха
истребили. ’оже вот в Ѓога веруют, кресту поклонЯютсЯ.
     -- Ѓог отвернулсЯ от людей, отвернулсЯ, -- утираЯсь трЯпкой, вынутой из
недр лоскутьЯ,  потупилсЯ  €оганн  и,  поднЯвшись  с  табуретки,  начал  мне
кланЯтьсЯ и, как дочь моЯ,  без первой буквы  говорить:  -- Џасибо!  Ѓольшо,
гросс пасибо.
     џ взЯл у  него  котелок  и высыпал  в него из кастрюли  остатки вареных
картошек, подумал-подумал, махнул рукой и,  изматерившись от злости на себЯ,
вынул из-под чугунка кусок хлеба и ополовинил его.
     -- Ќе  надо, не надо! -- слабо протестовал €оганн. -- ”рау, киндер... Я
понимайт.  Џоследний  кусьок.  Ѓрот, брот... -- € снова начал  клохтать, что
курица,  заглатываЯ  рыданиЯ, и  пЯтилсЯ,  пЯтилсЯ  спиной к  двери, толкал,
толкал ее задом, пока наконец не отворил.
     …ще   бы   немножко,   и   Я  вытолкал   бы   его,   но   дверь   наша,
"самозакрывающаЯсЯ", вошла в притвор и тихо прошептала: мудило ты! € Я вслух
добавил:  "‘ мыльного  склада!"  -- и принЯлсЯ намывать  картошек длЯ нового
варева.  ‚спомнил вдруг,  что еще не переоделсЯ, не умылсЯ  и за  девкой  не
сходил. Џридет с работы жена, Я ей расскажу о своем благородном поступке,  и
она  вздохнет тихо  и кротко, обнаружив, что  Я и ее  половину  пайки отдал,
вздохнет  еще  протЯжней,  громче  и,  может,  скажет: "„о чего же ты у менЯ
жалостливый!.."
     Ђ  радио  на стене  все  пело, все заливалось  голосом  Ђлександровича:
"’иритомба! ’иритомба! ’иритомба, песню пой, ое-е-ей".
     ЉастрюлЯ  вновь  закипела,  запузырилась,  заплевалась  через  край.  џ
накинул шинель и пошел за дочкой.
     ‘остав еще  стоЯл против  окон. ‚ раскрытых дверЯх, свесив ноги,  тесно
сидели пленные и что-то ели из котелков. Ќе  один Я такой  жалостливый жил в
здешней  местности.   ‚   ђоссии  любили   и   любЯт  обездоленных,   сирых,
арестантиков, пленных,  бродЯжих людей,  не дает голоднаЯ, измученнаЯ родина
моЯ  пропасть  и  военнопленным, последний  кусок  им  отдаст.  ‚от  еще  бы
научитьсЯ  ей,  ђодине-то  моей, и народу,  ее населЯющему,  себЯ  жалеть  и
любить.
     Њне  показалось,  что из вагона,  стоЯщего против нашей избушки, кто-то
мне помахал, и Я, разом на что-то озлЯсь, сквозь стиснутые зубы выдавил:
     -- „а поезжайте вы, поезжайте вы все отсюда поскорее.
     Љогда  Я тащил завернутую  в старую шаль  дочку, она, в папу нервнаЯ  и
чутливаЯ,  уже  каким-то наитием  научившаЯсЯ угадывать  мое  настроение, не
тараторила, не рассыпалась стеклЯнными бусами смеха. Ћна крепко держалась за
мою шею, горЯчо дышала мне в ухо.
     ‘остава на путЯх уже не было. “ехали немцы. „омой уехали. ѓорЯ на земле
убыло...

        x x x
     ‘пустЯ год  после рождениЯ  дочери поЯвилсЯ у нас сын. …сли дочь  была,
что обезьЯнка, резва  и хулиганиста не  по возрасту, то  сын  рос худеньким,
плаксивым, тихим.
     Љогда  он  рождалсЯ,  на  этот раз  в  родильном  доме  железнодорожной
больницы, Я сохранЯл это дело в тайне, прежде всего в школе: молодой еще, за
партой сижу, а уже отец-героинЯ!
     ђебЯта  и  девчонки  в   нашем  классе  были  в  большинстве  вчерашние
школьники, поступившие  на  работу или  не желающие  учитьсЯ  в  нормальной,
дневной,  школе оттого, что там "строже". Љо мне они относились как к дЯдьке
--  почтительно  и  в то  же  времЯ  насмешливо.  Џомогали  мне  с  физикой,
математикой,  геометрией и  прочими тонкими  науками,  Я же  их  выручал  по
гуманитарным предметам,  давал списывать  диктанты.  •отЯ  Я и кончил  шесть
классов черт-те когда и  многое забыл, но вчерашние  школьники, беспечные  и
беззаботные, знали литературу,  историю,  географию хуже менЯ, продолжавшего
запойно читать книги. ‘амый веселый урок у нас был анатомиЯ: добрые молодцы,
в основном  семнадцатилетнего  возраста, приносили в класс "шкелет", как они
называли наглЯдное пособие, устанавливали его возле доски  то в хулиганской,
то в сексуальной позе, и хотЯ слово  это в те годы было неизвестно, девчонки
все равно догадывались, "об чем это", и которые хихикали, которые плевались,
но все  ждали  учителку,  как  она-то  отреагирует.  Џопалась  нам  учителка
строгаЯ,  обстоЯтельнаЯ. Ћна  молча  ставила  "шкелет" в  нормальную позу  и
только  после  этого произносила:  "‡дравствуйте,  товарищи.  Ќачнем  урок".
€ногда,  работавшаЯ еще и в дневной школе, учительница по привычке говорила:
"‡дравствуйте, дети!" -- и в классе тоже становилось весело.
     "„ети" и Я на второй год уже сделались не разлей вода. € хотЯ учитьсЯ и
работать  в  горЯчем цехе мне было все тЯжелей, Я школу не бросал -- она мне
была доброй отдушиной в этой все более и более мрачнеющей жизни.
     “рожай наш --  картошку из Ђрхиповки, а это шесть километров  от города
-- мы весь переносили на  себе по горным  козьим  тропам: три ведра в рюкзак
мне, два ведра --  бабе. ли мимо моей школы по шатким деревЯнным тротуарам.
†ена  дохаживала последние  недели,  но  декретный отпуск  не  брала,  боЯсь
лишитьсЯ зарплаты, говорила,  что заменить ее  некому. …два уж она плелась с
грузом.  ЏытаЯсь  взбодрить бойца,  Я  нес что-то высокое про  "мою"  школу.
‘путница заслушалась, споткнулась и сорвалась  с высоко  поднЯтого, досками,
будто клавишами, играющего тротуара. џ заторопилсЯ  снимать с себЯ мешок, но
в  это времЯ вниз спрыгнул лейтенант с серебрЯными погонами юстиции и поднЯл
вверх мою жену с мешком.
     ’онко, по-щенЯчьи скулЯ, жена навалилась грудью на штакетник. ‹ейтенант
придавил менЯ, вконец растерЯнного, мигом потом покрывшегосЯ, к ограде:
     -- Љак же вы можете заставлЯть?..
     ЏонЯл  Я его, понЯл: как это Я,  сознательный советский  человек и муж,
могу  заставлЯть  таскать грузы  такую маленькую  женщину,  с  таким большим
брюхом, готовую не сегоднЯ-завтра родить.
     Џрежде  Я  что  сделал бы?  Џослал  бы  его на  три буквы, как  говорЯт
интеллигентно себЯ понимающие дамочки. Ќо был Я уже такой усталый от жизни и
от груза, навешанного на тощую спину, взмыленную под мешком, что не было сил
у менЯ на гнев и ругань. џ начал сердито  снимать мешок со спины  жены. Ћна,
слабо  сопротивлЯЯсь,  бормотала:  "Ќичего,  ничего,  Я  донесу.  Љак-нибудь
донесу". ‹ейтенант помог мне снЯть с жены мешок и вдруг сраженно воскликнул:
"‚ы-ы! ’ак это вы!.."
     ќто был тот  самый ђадыгин, который  ехал с нами в тамбуре соликамского
поезда, когда мы  возвращались с войны. ‡абросив мешок  жены  с картошкою за
плечо, поддерживаЯ  ее  под руку, он помог нам добратьсЯ до дому,  до нашего
знатного флигелЯ, по дороге рассказав, что очень трудно складываетсЯ  мирнаЯ
жизнь. †енат тоже, уже двое детей.  †ивут они в этой самой школе, в кладовке
с  одним окном. €  жена  у  него  не кто  инаЯ, а та самаЯ  учительница, что
преподает  нам анатомию.  Џристально  оглЯдев  снаружи  наши хоромы, затем и
изнутри, лейтенант коротко вздохнул:
     -- “ нас и такого жильЯ нет... Ќадо бы вызвать врача.
     -- Ќе надо  врача.  Ќичего не надо, --  как  всегда в минуты  беды  или
болезни сердитаЯ, мрачно обронила супруга моЯ, легла на койку  в чем  была и
прикрыла локтем лицо.
     ‘сыпав  картошку  в  отремонтированное  подполье,  Я  поставил на давно
отремонтированную  печку  -- вот  что значит угореть  и чуть не умереть!  --
восстановленную из  праха кастрюлю с овощами, сходил за дочкой к нашим.  Ћна
так и гнила в седухе, сделанной из дупла, играла  кружкой и ложкой. €ногда в
седухе и  засыпала. ’еща  затЯжно болела.  ’есть  летом на покосе,  зимой во
дворе колотитсЯ, им не до нашей девчонки. „а и устали они от своих детей, от
внуков,  от  своей  жизни,  очень сердились  на  менЯ и на  дочь за  то, что
затеЯлсЯ у нас второй ребенок, потому как и с одним не управлЯемсЯ.
     “видев  менЯ,   дочка  запрыгала  в  седухе,  протЯнула  ко  мне  руки,
залепетала: "Џапа! Џапа!" -- и смолкла, не увидев встречной улыбки. Ћна была
мокраЯ и грЯзнаЯ, преданно обнЯла руками в ниточках мою шею, дышала в ухо  и
не иначе как утешаЯ менЯ вдруг сказала шепотом: "‘лусай, папа".
     ‚ода  не  успела  нагретьсЯ.  џ  подмывал  девочку  почти под  холодным
умывальником. €знеженнаЯ нами, как говорила теща, девчонка захныкала, начала
вывертыватьсЯ из моих рук, и в беспамЯтстве, не иначе -- контуженый же! -- Я
звонко ударил ее по мокрой заднице.
     -- ‹учше менЯ бей. ђебенок-то при чем? -- раздалось из-за перегородки.
     “  дочки было прелестное  платьишко  из разноцветной ткани, принесенной
женой с работы.  Љогда эта пигалица была совсем маленькаЯ, все тЯнула  подол
платьишка в  рот, принимаЯ  нарисованные  цветочки  за  живые.  ‚  платьишке
чистом,  сухом, не помнЯщаЯ обид, не знающаЯ горЯ, она  уже сидела у менЯ на
коленЯх и, сглатываЯ слюнки, ждала, когда Я облуплю длЯ нее картошку; сложив
губы   трубочкой,  дула  и  дула  на  нее.   ‹юбЯщаЯ  посмеЯтьсЯ,  пошалить,
порезвитьсЯ, поиграть  со мною -- маме  все  некогда, --  лишь под мои песни
засыпающаЯ, а пел  Я ей все, что помнил, начинаЯ с "ѓоп со смыком" и  кончаЯ
"‚ставай,  страна огромнаЯ, вставай на  смертный бой", девчонка в  этот  раз
угомонилась  послушно,  разметалась  крепким  телишком   и  чему-то  во  сне
улыбалась, катаЯ по румЯным щекам -- в маму удалась! -- радостные Ямочки.
     "‚о  какаЯ  у нас  картошка питательнаЯ!  -- мрачно отметил  Я, любуЯсь
здоровым,  жизнерадостным  дитем.  --  “  иных  родителей  с  прЯников  дети
хилобрюхи". џ так долго сидел и смотрел на дочку, что голова моЯ  сама собой
легла на брусок детской зыбки.
     -- ‘тупай ложись, -- тронула менЯ за плечо жена в глухой уже час.
     “тром она, хоть и медленно, бродила  по кухне,  делала домашние дела и,
провожаЯ менЯ на работу, мрачно молвила, что все в порЯдке. Ђ мы еще хотели,
чтоб после этого всего и второй ребенок  родилсЯ  жизнерадостный и здоровый.
Ќо так бывает лишь в советских песнЯх и на плакатах.
     ђодилсЯ сын в марте, в хороший солнечный день. Џривезли его с матерью в
кошевке  председателЯ артели  "’рудовик" и на  развороте к дому чуть было не
выронили в снег.
     „очка  топала  ногой,  кричала "анадо!",  оттаскивала  с  колен  матери
новорожденного,  как  обезьЯнка,  залезала  с  кровати в качалку  и пыталась
освободить ее от непрошеного постоЯльца. € смех и грех.
     џ  начал  овладевать живописным искусством. Џринес три краски из депо и
ловчилсЯ  на мешковинах  и клеенках ладить "ковры". “давалсЯ мне  лишь один,
волнующий мое сердце, сюжет -- на мотив с детства любимой песни "‘идел рыбак
веселый на берегу  реки". ‹ебеди, олени, пасущиесЯ на зеленом лугу, и прочаЯ
тварь моей кисти не давались, и вообще ковров на базаре красовалось много.
     ‚  воскресенье  уволокло  мою жену вместе  с  ребЯтишками к нашим иль в
детскую консультацию. џ сидел возле кухонного  стола и в квадратных баночках
из-под американских  консервов размешивал в олифе  краски, корочку с которых
ночами  съедала  зловреднаЯ   крыса,   --   и  внезапно  увидел,  как  вдоль
железнодорожной  линии, перед самым  окном,  веселой гурьбой куда-то следуют
мои одноклассники, несЯ за синюю ленточку нарЯдную картонную коробку.
     "Људа  это братва наша подалась?" -- и вдруг заметил, что парни и девки
сворачивают к задним воротцам, возле которых и возлежал рылами окон на снегу
наш живучий  флигель. Ќе успел  Я  пережить панику, как  в дверь  настойчиво
забухали кулаками, дружно заорали, врываЯсь внутрь помещениЯ, соученики мои:
     -- Њожно к вам?
     € Я по глупости растерЯнно молвил:
     -- Њожно. ’олько осторожно.
     ‚ это времЯ дверь с пыхтеньем вернулась на место и  вышибла вперед ‹юсю
‚ербицкую, выбранную старостой класса за ум и красоту.
     --  Ћй!  --  схватилась  староста  за  задницу  и  громко  рассмеЯлась.
Џредостережение было своевременно. --  Ќу, молодой папаша, от имени восьмого
"бэ"...
     € все вдруг подхватили весело,  будто козлЯта  на лужке: "Ѓе-бе, бе-э!"
--  и закружили менЯ в хороводе, целуЯ в  щеки, в  нос,  в лоб,  и вразнобой
кричали:  "‘крыть  хотел! ‘крыть!.. Ќо  мы  в  школе  не  зрЯ  сидели,  того
дожидалисЯ!..", "Ћбмывать! Ћбмывать!", "ѓде мама? ѓде новорожденный?..".
     Ћни выставили на кухонный  стол две бутылки портвейна  и,  презрительно
сдвинув  мои художественные краски, водрузили на  середку стола  торт, вЯзку
сушек,  пакет  с конфетами! џ  пригласил  гостей  в переднюю.  ‚валиваЯсь за
перегородку, ‚ербицкаЯ теребнула занавески:
     -- Љакие милые! -- а войдЯ в комнату, добавила: -- € тут очень мило.
     -- Џировать-то у нас, ребЯта, не на чем -- ни сидений, ни стола.
     -- Ђ газеты есть? Љакие-нибудь старые доски есть?
     -- …сть, есть! -- оживилсЯ Я.
     €  через  десЯть  минут  иль  через  пЯтнадцать  ребЯта, на двух  наших
табуретках поместив железнодорожную,  дырЯвую  от  болтов  доску, вытерли ее
трЯпкой, на  пол постелили газеты,  расставили  чашки-кружки,  два  стакана,
углЯдели на умывальнике стеклЯнную банку из-под консервов, вытрЯхнули из нее
зубные щетки и наполнили посуду портвейном.
     Џарни сидели на полу, и Я, молодой папа-героинЯ, -- среди них, девчонки
на  кровати, староста  -- посередке. Џольского  происхождениЯ, уже  в юности
выглЯдевшаЯ  настоЯщей  пани,  в  бордовом  вышитом платье, она  величаво  и
вельможно глЯделась в нашей убогой обители.
     -- ‹юська! ђечь говори! -- потребовал народ.
     ‚ербицкаЯ не жеманЯсь встала, задорно и высоко поднЯла стакан:
     -- Ћй, как Я рада! Ћй,  все мы как рады! -- €, видно вспомнив, что  она
все же  не  хухры-мухры,  все  же староста класса, уже  строго,  со взрослым
достоинством продолжила: -- ‡а мирную жизнь  на  земле! ‡а  ее  воплощение в
живом виде! ‡а счастье  ребенка, мужика!  ‡а  всех  за нас! ‚от  им! ‚от им,
фашистам этим! -- показала она фигушку в перекошенное сикось-накось окошко.
     € все вдруг  заорали "ур-ра-а-а!", выпили  до дна и, пользуЯсь случаем,
начали целовать девчонок. "’олько не кусатьсЯ!" -- предупредила староста.
     ЊенЯ тоже целовали -- и девчонки, и парни. џ что-то пыталсЯ сказать, но
не сказывалось ничего, першило в горле, должно быть, от вина. џ отвернулсЯ к
окну,  чтобы  смахнуть  рукавом  слезы.  ѓости  было  примолкли,  но   потом
зашушукались. Џарни в кухню утЯнулись -- "покурить". ‚ербицкаЯ за занавеской
скрылась. ‚ кухне шуршали деньги и талоны. ЏарнЯм понравилась наша игровитаЯ
дверь,  и скоро  под задницу шибануло и забросило  в переднюю двух парней  с
бутылками портвейна, прижатыми к груди.
     "“р-ра-а-а!" -- опЯть закричали гости. €  пошли речи внеплановые, уже и
Я  осилилсЯ, траванул какую-то  складную хреновину.  ‚се хохотали, в  ладоши
хлопали.
     Љогда жена моЯ с детишками приблизилась к нашему  жилищу, в нем уже так
ревела бурЯ и  дождь такой шумел, что  труба над избушкой  шаталась, потолок
вверх вздымалсЯ.
     "“р-ра-а!" -- снова заорали гости, отнимаЯ детей у женщины и  передаваЯ
новорожденного. Ђ девица моЯ  бойкаЯ оробела  от многолюдства,  но  скоро от
папы передавшеесЯ чувство коллективизма и в ней взЯло верх, и она уже ерзала
у менЯ  на ноге, смеЯлась вместе со взрослыми.  Љогда  Я  дал  ей конфетку с
цветочной  оберткой, она потащила ее в рот  вместе  с бумажкой.  џ развернул
конфетку, она  спросила: "‘е?" џ дал ей лизнуть конфету,  и она сожмурилась:
"‘ла-адко!"
     †ена  моЯ выпила  со всеми  только  глоток вина,  сказала,  что  кормит
ребенка, подержалась за голову и улыбнулась гостЯм:
     -- Љакие же вы молодцы! ‘пасибо вам за доброту и ласку... Ђ Я думаю,  с
кем мой благоверный грамоте учитсЯ? Ђ он вон каких хороших людей выбрал, вон
в какую  добрую  школу  попал... „ай вам Ѓог всем здоровьЯ, дай вам Ѓог всем
счастьЯ...
     „олго, очень  долго мы провожали  гостей,  целовались у порога, хлопали
друг дружку, плЯсать пытались, и Я  опасалсЯ насчет западни, не свалились бы
гости  в  подполье, но  староста  хмельно  прикрикнула:  "ђебенок  спит", --
плЯсать пришлось во дворе, меж подтаЯвших сугробов снега.
     Ћни  ушли обнЯвшись,  и вдоль  линии  по  железнодорожной улице  в ночи
разносилось: "Џо муромской дорожке стоЯли три сосны-ы..."
     †ена моЯ, когда мы улеглись спать, гладила менЯ по голове:
     -- “ нас все будет хорошо, все будет хорошо.
     Ќо не может быть хорошо, тем паче все, когда кругом все так плохо.

        x x x
     Ќачали  продавать  коммерческий хлеб и  выдавать  по  карточкам сахар и
масло без замены какими-то диковинными конфетами иль  желтым жиром, не иначе
как собачьим, масла -- селедкой.
     € в это  времЯ во всю мощь заЯвила о  себе тварь, сопутствующаЯ людским
бедам,  --  крыса.  Ћна  прежде  грызла  картошку  в  подполье,  шуршала под
половицами,  ЯвлЯлась  лишь  ночами,  забиралась на стол и царапала,  грызла
столешницу, норовЯ  влезть под  чугунок и овладеть  хлебной пайкой, бренчала
баночками  с  краской, по  занавеске  иль  по  выступам бревен взнималась  в
посудник, застигнутаЯ  врасплох,  рушилась оттуда  комом, гулко ударЯлась об
пол  и мгновенно  исчезала в  ближней  дыре  под  полом.  „ыр в нашем жилище
дополна, жилые  углы промерзали, мы их  затыкали, чем могли, крыса прогрызла
затычки; и груди простудила, мастит получила, оставив детей без материнского
молока, моЯ супруга не без помощи этой твари.
     Ќо вот  пришла  пора,  и шмара,  как  Я называл крысу, живущую  в нашей
избушке,  обзавелась хахалем, не может шмара без хахалЯ, и пошла  разгульнаЯ
жизнь под полом, выплескиваЯсь и наружу. ‚ознЯ под  половицами, визг, драки,
дележ имущества иль выЯснение отношений, завоевание жизненного пространства!
     •ахаль нам  угодил пролетарского посева, из бараков пришел, не иначе, с
детства, видать, привык он к  содому, дракам и  разгульной  жизни. •одил  на
сторону,  иногда  сутками  пропадал  и  от  блудного  переутомлениЯ  потерЯл
бдительность. џ шел из дровЯника  с беременем дров, а хахаль не спеша брел с
поблЯдок и уж достиг было сенок, хотел поднырнуть под  дверцу, как Я обрушил
на него дрова и оконтуженного втоптал в снег.
     мара, лишившись мужа, совсем осатанела и  в  мое отсутствие -- мужиков
она все же побаивалась --  что  хотела, то и делала. ђазгуливала по избушке,
взбиралась  к тазу под умывальником, на стол махом  взлетала, все чугунок ей
не давал  покоЯ, и  жена  говорила -- однажды  застала ее в детской качалке,
откуда она выметнулась темной молнией и злобно взвизгнула.
     ‚озвращаЯсь ночью  из школы, Я услышал