ктером был  писатель ”едор  Ђлександрович
Ђбрамов. џ как-то в совместной поездке спросил его:

     -- ‘кажи, ”едор, вот когда это кончитсЯ?

     -- —его?

     --  ‚от  начальник  какой-нибудь,  чин  даже  невеликий  говорит  часто
глупости, говорит,  вздор несет, мусором словесным заваливает, но глЯдишь на
него и  вдруг  обнаруживаешь: рот твой  распЯлен  в  улыбке,  одобрительной,
угодливой.

     -- ’ебе сколько ноне исполнилось?

     -- ‘орок восемь.

     --  Ќу, значит, еще два года. “  менЯ это кончилось в пЯтьдесЯт лет. --
Џодумал, подумал ”едор Ђлександрович  и добавил со  вздохом: -- Ќо  может  и
никогда не кончитьсЯ. ’ут характер нужон. -- …ще подумал и еще добавил:

     -- „а уважение к себе хоть мало-мальское.
     ‚ыстоЯть

     џ  не раз бывал в  тайге во времЯ  гроз и  ураганных ветров, когда  всЯ
тайга, каждое деревце клонитсЯ долу. ЉажетсЯ, вот-вот рухнет разом стонущаЯ,
скрипЯщаЯ, ничем и  никем не защищеннаЯ леснаЯ рать, ломаЯ и рвЯ себЯ в щепу
и клочьЯ. Ќо какой-то миг роздыха,  какаЯ-то малаЯ  долЯ времени, неуловимаЯ
глазом  и  слухом, наступает в  этой страшной  стихии  --  и деревьЯ, поймав
древним   чутьем   милостиво   дарованное   природой   краткое   облегчение,
выпрЯмлЯютсЯ, чтобы снова  и  снова клонитьсЯ под  ветрами,  почти  доставаЯ
кроною землю, готовые упасть, сдатьсЯ...

     Ќо  снова  и  снова  поднимаетсЯ и  выпрЯмлЯетсЯ лес -- стоит тайга, не
сдаетсЯ, держитсЯ  корнЯми за землю, и лишь после бури, после утишениЯ ветра
видно сделаетсЯ по всей тайге ломь ветвей, сорванную кору, уроненные шишки и
в  глуби,  ломаной  костью  белеющие,  поверженные деревьЯ --  самые слабые,
нестойкие сломались, пали...

     ‘мотрю по телевизору фильм о падшей женщине с почти сломанной судьбой и
искалеченной  жизнью. ‘лышитсЯ музыка, как  всегда, красиваЯ, мелодичнаЯ,  с
одним  и   тем  же   преобладающим  мотивом,  высоко  начавшимсЯ  будто   бы
колокольным, протЯжным  звоном, неотвратимым, гибельным гулом накатывающимсЯ
на землю,  опадающим  на нее.  Ќо на самом  исходе  звука,  на последнем его
пределе,  мощно  подхваченнаЯ оркестром, силой земной поддержаннаЯ, взмывает
ввысь,  к  небу  воскрешающаЯ  сила.  Љрепнет  мощь человеческаЯ  и  земнаЯ,
распрЯмлЯет крыльЯ живаЯ  жизнь  и  негасимаЯ  лампада добра светит, все еще
светит впереди путеводной звездой братства и единениЯ людей.

     Џочему-то решаю, что это музыка ѓеоргиЯ ‚асильевича ‘виридова. Ќе такой
уж   большой    Я   знаток    творчества    этого    замечательного   нашего
современника-музыканта  и вообще никакой не  меломан, но  есть звуки и нити,
соединЯющие русского человека на русской земле, и они звучат в каждом из нас
от  рождениЯ,   да  вот  выразить  их,   донести  до  морЯ  людского,  вечно
волнующегосЯ и клокочущего под ветрами и бурЯми бытиЯ, не каждому дано.

     Њузыка, быть может,  самое дивное создание человека, его вечнаЯ загадка
и услада.  Ќикто так  близко, как музыкант, не  соприкоснулсЯ с подсознанием
человеческим, -- той самой неотгаданной материей и вечной тайной, что  живет
в нас, тревожит и волнует.


     ‹юди  плачут,   слушаЯ  музыку,  плачут  от  соприкосновениЯ  с  чем-то
прекрасным, казалось бы,  умолкнувшим,  навсегда  утраченным, плачут,  жалеЯ
себЯ и  то чистое, дивное создание в себе, что  было задумано природой, но в
борьбе за существование человеком же и погублено.

     Њузыка возвращает человеку все лучшее,  что есть  в  нем и  пребудет на
земле. џ думаю, что музыку человек, может быть, услышал раньше, чем научилсЯ
говорить. ‚озникает крамольнаЯ мысль, что вначале был шум ветра, плеск волн,
пенье птиц, шелест травы и звон опадающей листвы. € только перенЯв у природы
звук, человек сложил из него слово.

     Њузыка и природа -- это самое верное, свЯтое и неизменное, что осталось
с человеком и не дает  ему  окончательно одичать.  џ  имею  в виду настоЯщую
музыку,  а не то бесовство,  не ту оглушающую вакханалию, котораЯ  закружила
человека  в бездумной  дикой  плЯске, ввергла его в  какое-то  инстинктивное
подражание  воющему и ревущему зверю, которому пришла пора напомнить, откуда
мы взЯлись, и чей образ и подобие утратили.

     ‚прочем, ѓеоргий ‚асильевич ‘виридов, так увлекательно умеющий говорить
о музыке и ее  природе, утверждает, что  именно эти современные бесчисленные
громокипЯщие  артели,  но  скорее  банды,  называемые  ансамблЯми,  помогают
сохранить изначальную природу музыки, не дают человечеству потерЯть ключ ее,
ибо утерЯ этого самого  "ключа"  -- есть полное  и  окончательное разрушение
мировой гармонии,  без которой  оно,  человечество,  как  корабль без  рулЯ,
быстренько  пойдет  ко дну, тем более  что  стремление к разрушению гармонии
жило  в  человеке  всегда и особенно агрессивные  и катастрофические размеры
принЯло оно на исходе нашего века.

     џ очень люблю слушать ѓеоргиЯ ‚асильевича и всегда сожалею, что внимаем
мы  ему в узком кругу "доверенных лиц", допущенных в дом композитора. …му бы
в аудиторию, на  телевидение, внимать  бы ему миллионам. „а  где там!.. ‚ели
прекрасную передачу наши славные певцы и умные люди, Ћбразцова и Ќестеренко,
но  их  незаметно оттерли  локтЯми из  телевизора говоруны-политики и другие
ребЯта-молодцы,  по  их  мнению, владеющие  словом,  мыслью и в  особенности
юмором. € так нам нынче всем от этого юмора смешно, что уж плакать хочетсЯ.

     “  нас всегда была и до сих пор имеетсЯ масса людей, котораЯ  угадывает
за художника истоки его  творчества; и замысел объЯснЯт, и в  тайны души его
проникнут.  џ  этого  не умею и  не хочу делать  хотЯ бы  потому,  что сам в
какой-то  мере --  человек творческий и самому  себе  не только объЯснить не
могу, например, природу творческого замысла, но и понЯть до сих пор не могу,
что  это  такое.  Ѓолее  того,  Я, может,  и примитивно,  но, основываЯсь на
сорокалетнем опыте  работы в литературе, пришел к выводу, что  и  отгадывать
сию  тайну не  надо, потому как,  отгадавши ее,  что станет делать  человек?
ЉончитсЯ  же  его  воображение,  и  он  кончитсЯ  как  существо  творческое,
сделаетсЯ механической, заводной штучкой, заранее знающей все и всЯ.

     Ћднако  будучи  прошлой   золотой  осенью  на  Љурщине,   изрЯдно   уже
оскопленной  и оглушенной  цивилизацией  да  бесконечными  сельхозновациЯми,
глЯдЯ на  еще  недобитую  землю, на древние пологие холмы, на это российское
порубежье,  в котором  еще не все небо закопчено и  по балкам да по  склонам
плавных пашенных холмов, несмело оборонЯЯсь от машин и от топора, зеленеют и
золотЯтсЯ российские дубравы,  Я открывал длЯ себЯ -- отсюда, с  этой родной
земли унес в сердце и сохранил великий композитор современности тот нежный и
непреклонный звук, ту пространственную, высокую мелодию, что стонет, плачет,
сжимает сердце русское  неизъЯснимою тоскою,  очистительной печалью.  Њощным
хором возноситсЯ композитор в поднебесье, набатным колоколом зовет  ђоссию и
русский  народ:  выстоЯть!  ‚ыпрЯмитьсЯ, как тот лес, та  могучаЯ тайга  под
ураганами и  бурЯми! ‚ыпрЯмитьсЯ и выстоЯть во имЯ будущего наших детей и во
имЯ  сохранениЯ  того прекрасного, что  накопили на земле  ее редкие  мудрые
страдальцы,  гении  человечества,  эти вечные  отважные  странники,  так  на
одиноком челне и  продолжающие до  сих  пор бесстрашно плыть по бурному морю
жизни.
     Ћтвет анониму

     ‚ последнее времЯ все чаще и чаще приходЯт анонимные письма -- во времЯ
гласности, прозрениЯ  и  оздоровлениЯ  общества  люди лютеют  и подлеют  все
больше и больше.

     ‚ одном  письме пишетсЯ, что Я не ‹ев ’олстой и даже не ћрий ’рифонов и
вообще не своим делом занимаюсь.

     Ћтвечаю всем моим корреспондентам, Явным и неЯвным! Њеру своего Ѓожьего
дара Я  всегда знал  и никогда  не преувеличивал,  не страдал самоздравием и
всегда сознавал:  чтобы  отобразить  звериную, собачью жизнь, моего  таланта
вполне  достаточно,  а  вот   когда  вы  сумеете  устроить  на  земле  жизнь
человеческую  -- ЯвитсЯ  и  ‹ев  ’олстой,  непременно  ЯвитсЯ,  только малаЯ
малость от вас требуетсЯ: чтобы вы были достойны его ЯвлениЯ, его гигантской
мысли, его слова, совести, соответствовали бы высоте его духа.
     ‚се о тебе

     Ћна  ворвалась  в  наше  искусство,  как  в  старые   годы  врывалсЯ  в
выжидательно притихшее селение  нарЯдный, звонкий,  стремительный  свадебный
поезд.

     ‚ысокаЯ, статнаЯ, белозубаЯ, как опЯть же в русском селе сказали бы  --
"моторнаЯ",  она не  приучала  публику к себе, и публика к ней не привыкала.
ЋшеломленнаЯ   ее  могучим   голосом,   неотразимым  напором,   неистовством
брызжущего  таланта, обаЯниЯ и  той тайной,  котораЯ  даетсЯ  природой  лишь
избранным.  Ћна  была подхвачена и поднЯта ввысь благодарными  руками, да  и
сама  возвысила  нас, наше  искусство, поднЯла над  обыденностью.  ќто  было
взаимной    любовью,   это   было    сотворчеством    певца   и   слушателЯ,
подыстосковавшегосЯ по Яркому певческому дарованию, слушателЯ, избалованного
изобилием талантов  в  минувшие  годы безмерно любЯщей и нещадно  их губЯщей
матушки нашей -- ђоссии.

     Љак и полагаетсЯ Яркому таланту, не вмещающемусЯ даже в  крепком теле и
всеобъемной душе, разрывающему слабую человеческую плоть, добела раскаленной
в кузнечном горне  заготовкой искрилась она, сверкала на сцене, сотрЯсаЯ ее,
одрЯхлевшую  было,  разметывала  серенькие,  тихоголосые  фигуры  во фраках,
обвешанных  медалЯми за "умный", своевременный и  целесообразный  концертный
материал.   Ћт  избытка  сил,   молодости   и  русской  удали  она   даже  и
"пофулюганничала"   маленько.  ‘ощурив   и   без   того  острозрЯщие  глаза,
сокрушительно,  "бесовски"  сверкаЯ  ими,  пела  она знаменитую "•абанеру" с
беспощадным всепоглощением  и  страстью,  по-кошачьи  тихо  подкрадываЯсь  к
притихшей публике, выстанываЯ  стиснутым ртом: "‹-лю-убовь, лю-у-у-убовь", и
ноздри  при этом у  нее расширЯлись,  как  у  соболька,  почуЯвшего  добычу,
трепетали, пульсировали, лоб бледнел. Њой товарищ,  еще  молодой, жаркий,  с
примесью азиатских кровей, ерзаЯ подле телевизора, стонал: "Ќу, Я не могу! џ
счас пойду и женщину какую-нибудь полюблю или... чего-нибудь разобью!"

     Ѓунтарка! ЊЯтежница! Ћбольстительница! †енщина! Џевица!..

     Љак много от любви и благодарности  ЯвлЯетсЯ слов человеку,  одарившему
тебЯ счастьем соприкосновениЯ с прекрасным. Ќо Я не сказал  главного  слова,
по праву  ей принадлежащего, да и  пришло оно,  это  главное слово, позднее,
когда  Я  понЯл,  что ничего человеку  даром  не  даетсЯ,  даже  избранному,
"отмеченному" "там" и к нам на утешение и радость высланному.

     Џопал Я на спектакль "ЏиковаЯ дама" в Ѓольшой театр и -- наконец-то! --
увидел  ее  воочию, не  через  окошко телевизора. ‘пектакль был будничный. ‚
зале не было почетных гостей и  "представителей", зато было много нерЯшливо,
по-уличному одетых  иностранцев. €, может поэтому состав спектаклЯ  оказалсЯ
более чем скромный,  который, может, и украсил  бы областной  театр,  но  на
сцене Ѓольшого  выглЯдел удручающе  убогим.  Ѓыло обидно  за театр, все  еще
благоговейно  нами называемый с большой буквы,  театр, в котором  на этой же
сцене  накануне совершалсЯ великий балет "‘партак"  и неземные  "звезды"  до
того ослеплЯюще сверкали, что дух захватывало от чуда, творимого на сцене. €
вот   здесь   же  --   плохо  двигающиесЯ,   перекрашенные,   перезатЯнутые,
слабоголосые  люди  пытались  под  музыку  —айковского  изобразить  страсть,
страдание, да ничего не изображалось. Ќа  публику  со  сцены веЯло  холодом.
€ностранцы открыто и демонстративно  зевали и резинку жевали. Ќаши зевать не
смели из уважениЯ к стенам этого театра и к билету, который они купили с рук
по стоимости месЯчной студенческой стипендии.

     € тут она, "графинЯ", как рЯвкнула на  бедную свою воспитанницу Џолину,
та аж  содрогнулась, и  публика в зале оробела, иностранцы не только зевать,
но и  жевать перестали, подумав, видать, что начинаетсЯ не иначе как "происк
большевизма".  “  одного иностранца с испугу  даже  бакенбард "штраусовский"
отклеилсЯ.

     € повезла певица  спектакль "на себе", как телегу с битым  кирпичом,  и
задвигались вокруг исполнители, и дирижерскаЯ палочка над  оркестровой  Ямой
живой  щетинкой  замелькала, запереливалсЯ  свет, засверкали  искры снега  в
холодном Џетербурге, даже серпик искусственной луны живей засеребрилсЯ, а уж
когда  она  соорудила  свою  "корону"  --  романс   графини,  да  еще  и  на
"французском"!.. публика впала  в  неистовство. "‡аглотнула разом и всех!.."
-- с восторгом ахнул Я, отбиваЯ ладоши.

     …е много  раз вызывали, осыпали  цветами,  цветочек-другой  перепадал и
сотоварищам ее по труду. € не первый раз подивилсЯ Я благородству настоЯщего
таланта.  Њожет, на собрании "прима" будет  разорЯтьсЯ, топать ногами, но на
сцене не придавит собой никого и никогда.

     „авно еще приезжал в музыкальный город тех лет Џермь Ђлександр Ћгнивцев
и  пел ЊефистофелЯ  в "”аусте". Ќапарнички ему в  спектакле угодили  из тех,
коим годик-другой оставалось допеть до пенсии. ‚ латы закованные, они  могли
топорщитьсЯ, греметь, "отправлЯЯсь в поход", да  голосок-то --  как в  одном
месте  волосок,  --  его не  прибавишь, не убавишь, думалось  мне. Ђн  "ради
общего  дела" Ћгнивцев  малость  "припрЯтывал"  голосу  и  двигалсЯ  не  так
сокрушающе, как мог, -- Я видел и слышал его в "•ованщине" на сцене Ѓольшого
и возможности певца знал.

     ЃурЯ оваций была столичному певцу не  только  за прекрасно  исполненную
партию,  но  и за его  "партнерство",  за то, что не  унизил он и  без  того
униженную российскую провинцию.  „евчонки из  местных  меломанок,  хлопавшие
Ћгнивцеву и "браво!" кричавшие, когда он вышел на седьмой или восьмой поклон
уже  без  парика  и  склонил свою  русую головушку, восторженно  вскрикнули:
"„ьЯвол-то еще ничего!" -- "„а что там ничего? Њолодец!"

     “сталую  "графиню"  с  поникшими  плечами,  изнеможен-  ную,  с трудом,
казалось мне, раскланивающуюсЯ, -- шутка  ли,  вывезла ведь, вывезла в  гору
скрипучую телегу  с  грузным возом,  постоЯла за  честь ‚еликого  театра! --
наконец отпустили домой, отдыхать.

     Љаково же было мое изумление, когда в гостинице ЯвившиесЯ с концерта из
Љремлевского  „ворца  съездов  (было  это  во  времЯ  писательского  съезда)
братьЯ-писатели с восторгом рассказывали, как во  втором отделении пела  она
--  царица,  демон, сокрушительница, дьЯвол --  "Љармен"  с одною серьгою  в
ухе!..  Ља-ак выдала: "„ень  ли  царит... ‚се, все! ‚се о тебе!.."  Ќу  Я от
восторгу   чувств   прЯмо   обнЯть  кого-нибудь   готов  был"!   --  ликовал
писатель-провинциал с Љубани.

     "ќто она, ребЯта,  не успела  после спектаклЯ в Ѓольшом театре впопыхах
надеть вторую серьгу!" -- махнул Я рукой.

     ’ак, быть может, Я и думал бы, что могучему этому человеку все нипочем,
сила и  стихиЯ таланта несли и несут ее  по  волнам славы.  €  пусть  несут.
’олько чтоб не опрокинули вниз головой в тухлые воды современного искусства.

     Ќо вот она попала на гастроли в  џпонию. Ђ Японцы --  народ  не  только
уважительно-ласковый, но и  дошлый.  Џоет "посланница советского искусства",
овации  в  зале  бушуют, а телевизионнаЯ  камера  показывает  не  только  ее
белозубый рот,  концертное  платье и драгоценности в ушах и на  шее, как это
делают  наши   "скромные"   операторы.  Ћни   лицо,  непривычно  утомленное,
показывают  и   как-то  умудрЯютсЯ   большое  внутреннее  напрЯжение  певицы
изобразить.

     Ћна выдала еще одну  свою "корону" -- арию из оперы Њасканьи  "‘ельскаЯ
честь". —то в зале поднЯлось -- ни в сказке сказать, ни  пером  описать! Ћна
раскланиваетсЯ, раскланиваетсЯ и все  норовит за кулисы усмыгнуть. "“стала",
-- догадалсЯ Я. џпонский же оператор все не отпускает ее, все гонитсЯ за нею
с камерой, и  за  сцену ее  сопроводил, чего  наши,  Ѓоже  упаси, никогда не
сделают. ‚переди певицы пЯтитсЯ пожилой Японец интеллигентный -- организатор
гастролей,  тоже  аплодирующий  и  кланЯющийсЯ.  ‡а  сценой  какие-то   люди
поднЯлись  с кресел, зааплодировали певице,  она и  им  слегка  поклонилась,
одарила их улыбкой, потом увидела  чашечку, из  которой  пила, видать, перед
началом  концерта, взЯла эту чашечку,  предусмотрительно  подставив  под нее
ладошку -- Японцы все замечают, на то у  них и глаза вразбежку -- надо вести
себЯ "интеллигентно", -- отпила глоток  остывшего чаЯ и со  стоном исторгла:
"Ћ-о-о-о!"

     € понЯл Я:  не  так все просто. ‚еликому  таланту  --  великий труд!  €
когда,  будучи  в  гостЯх  у  замечательного  русского  композитора  ѓеоргиЯ
‚асильевича ‘виридова, сказал об этом, он заметил: "Ђ как же! „умаю, что она
"—есть" эту самую пела еще студенткой консерватории. ‚ конкурсных программах
пела.  „а  где она и чего  не  пела?Ђ  все репетирует, репетирует!.. ‚от  мы
готовим с ней  концертную  программу, так кто кого больше замучил -- сказать
не берусь..."

     џ  глЯжу па  экран  телевизора: что-то  гремит, вопит, кривлЯетсЯ,  где
девки, где  парни  --  не разберешь,  голоса  и  волоса неразличимы,  сплошь
визгливо-бабьи. ‡наменитый на всю …вропу ансамбль осчастливил нас, "отсталых
и   сирых".  •итраЯ,   нагловатаЯ   девка,  нарЯженнаЯ   в  цирковые  штаны,
раскосмаченнаЯ и накрашеннаЯ под шамана, в заключение самого сокрушительного
"нумера" перевернувшись через голову, мелькнула сексуально развитым задом и,
невинно  пЯлЯсь шалыми  глазами  на  ликующую  публику, сказала:  "‘енк-ю!",
сказала  той  самой  публике, над  которой в недоступных высЯх богами реют и
звучат алЯпин, ‘обинов, ‹емешев, Џирогов, Њихайлов, Ћбухова, десЯтки других
российских   талантов.   ‘лушаЯ   их,   охваченный   восторгом  мир  любовью
объединЯлсЯ, когда  бесстрашно  шел на баррикады. € если  мы по  сию пору не
совсем еще одичали, "виновата" в том и наша вокальнаЯ русскаЯ школа, и новаЯ
волна прекрасных певцов-тружеников. ‘реди них первый запевала -- она!

     …лена ‚асильевна Ћбразцова.
     ‚ам не понЯть моей печали

     Ѓолезнь загнала  менЯ в  Љрым,  на  лечение, и в заведении под  громким
названием "€нститут имени  ‘еченова", где не столько лечат, сколько калечат,
Я познакомилсЯ с  человеком, который походил сразу на всех иностранцев, но в
первую голову на итальЯнца.

     Ћн и был долгое времЯ "сеньором", да вот снова обрусел и отдыхивалсЯ от
трудов надсадных, но  так  и  не  оклемалсЯ  -- сверхнагрузки и образ жизни,
простым смертным неведомые, доконали его.

     Ћн читал  мне „анта в подлиннике,  на том, на древнем Языке,  который и
самим  итальЯнцам  уже  малодоступен,  как  и нам  --  древнерусский.  Љакое
величие!   ЉакаЯ  простота!  €   какой  дух  древности,  покоЯ,  космическаЯ
необъЯтность и непостижи- мость в музыке слова!  “слышать и "достукатьсЯ" до
них  дано  лишь природой наделенным  особенным  слухом, духом  и еще  чем-то
необъЯснимым.

     Ћн прекрасно знал мировую  живопись и  музыку, но много пил, куролесил,
вальнувшись в постель, всегда пел одно и то же: "џмщик, не гони лошадей, нам
некуда больше спешить..."

     Ћднажды  мы  разговорились  на  тему  искусства вообще  и вокального  в
частности.  ‘реди  любимых исполнителей Я назвал "пискуху", которую слышал и
слушаю давно, люблю неизменно, выражаЯсь по-старомодному -- трепетно.

     -- Љакую пискуху? -- переспросил мой новый знакомый.

     -- €ванову.

     -- Љакую €ванову? “ нас сейчас €вановых больше, чем до революции было.

     -- ‚икторию. Ћтчества не знаю.

     -- Ћтчество ее -- Ќиколаевна, -- отчетливо молвил он и добавил: --  ќто
моЯ баба.

     -- Ља-акаЯ  баба??! --  с возобновившимсЯ от давней контузии  заиканием
переспросил Я.

     -- ЋбыкновеннаЯ. †ена.

     Џовергнув  менЯ  в ошеломление  и  доведЯ  до  остановки  разума,  этот
истинный москвич -- пижон вдруг схватилсЯ за живот и так вот, не разгибаЯсь,
поволок менЯ к междугородному телефону-автомату. ‡вонить он умел и скоренько
"добилсЯ Њосквы".

     -- ‘лу-ушай, ‚ика, с тебЯ пол-литра!  ‡а что? ‡а поклонника! ‡а какого?
Ђ за того, про которого мы час назад  говорили. Њожет, может! ‡емлЯ круглаЯ.
Џередаю-у тру-убочку-у-у...

     ’ак мы  познакомились с ‚икторией Ќиколаевной  €вановой. Ќо встретились
не  скоро. ЌесчастьЯ, да все оглушающие,  сыпались одно за другим на певицу.
‚еселый и загадочный  муж ухайдакал-таки себЯ, оставив жену с тЯжко больной,
взрослой дочерью и на пределе уже век доживающей свекровью.

     Ђ   певица-то  в   самом   расцвете   творческого   дарованиЯ,   и   ее
ангельски-невинный,  в  душу  проникающий  голосок  часто  звучит  по радио,
реденько  в концертных залах. ‚ыступавшаЯ  с триумфальным успехом в парижах,
римах и берлинах, она, чтоб не потерЯть вакансию в "Њосконцерте", значит,  и
кусок хлеба, мотаетсЯ по заштатным городам отечества нашего, где уже началсЯ
разгул громовопЯщей эстрады.

     ‚  заплеванном  зале  одного уральского,  "много об  себе понимающего",
чумазого городка,  почувствовав невнимание и  шумок, она начала говорить  об
искусстве  и петь. Џо счастью,  в зале  оказалсЯ репортер  местного  радио и
включил  запись. ќта импровизированнаЯ беседа-концерт долго потом звучала по
‚сесоюзному радио в программе "ћность".

     € вот она собралась на гастроли в ‚ологду. џ думал, думал, как привлечь
слушающую публику в очень уютный, красивый зал бывшего „ворЯнского ‘обраниЯ,
и додумалсЯ: написал заметку в местную газету, о певице не после концерта, а
до него.

     Љонцертный зал филармонии был полон. Љак пела  ‚икториЯ Ќиколаевна, как
пела  в  этом  старинном,  украшенном  всевозможной  лепотой,  с  совершенно
редкостной акустикой зале!

     Џела она умана "‹юбовь  и  жизнь женщины", "Ђве ЊариЯ",  уберта, пела
‚ивальди, „ебюсси, пела особенно любимые ею русские песни, и целое отделение
-- романсы, удивительные, русские романсы.

     ‚    пЯтидесЯтые   годы   по    ‚сесоюзному    радио   часто    звучали
музыкально-драматические радиоспектакли о  русских композиторах, и  в первую
очередь  о композиторах  полузабытых или  вовсе  забытых. "Ћжили"  …встигней
”омин, ‚арламов, Ѓулахов,  ѓурилев, затем Ѓерезовский, ЃортнЯнский, ‚ейдель,
даже безвестные, еще "крюком" записанные поморы-певцы ожили.

     ‚ радиопостановке о тихом, малоизвестном композиторе ѓурилеве, человеке
столь же  щедро одаренном природой,  сколь и несчастном,  Я  впервые услышал
романс  "‚ам  не  понЯть моей  печали".  Џела его еще  неизвестнаЯ мне тогда
певица, пела таким  разукрашенным, таким  акварельно-чистым, со всех  мест и
сторон  оттененным  осенне-алым, вот  именно перво-осенней, вкрадчивой красы
полным голосом, что и слезой менЯ прошибло.

     Љак-то беседуЯ по радио о вокальном искусстве, тогдашний ведущий солист
Ѓольшого  театра Љибкало призналсЯ, что в концертных  программах  у  каждого
думающего  и песню любЯщего певца  есть "своЯ программа, состоЯщаЯ  из того,
что роднее и ближе его душе. ќту программу поет солист охотней и чаще, но  и
в этой или других программах  "гвоздем"  вбита одна, самаЯ-самаЯ песнЯ, ариЯ
или романс, котораЯ лучше всего удаетсЯ именно этому певцу,  и другие певцы,
если  они,  конечно,  не  "щипачи"  карманного толка, а  настоЯщие  певцы, с
молчаливого  согласиЯ,  "джентльменски"  уступают  ему  право на эту вещь, и
назвал свою "заветную": "‚ тот час, когда на крутом утесе...".

     ’ак вот, "молча", уступили  певцы  романс "‚ам не  понЯть моей  печали"
‚иктории Ќиколаевне €вановой,  лишь сестры ‹исициан  еще  поют  его  дуэтом,
замечательно поют, никого не повторЯЯ.

     Ђ Я все надеюсь и жду: радио  возьмет  да и возобновит радиопостановки,
телевидение посадит  к инструменту знаменитого певца, и он расскажет о своей
"заветной"  --  откуда взЯлась она,  расскажет, да и  сам  каким  образом  в
искусстве возник, расскажет, да и споет, или сыграет "самую-самую". ѓлЯдЯ на
них, мудрый старец Њравинский про остаковича и Ѓетховена поговорит, оркестр
его сыграет свое "заветное". ‘ветланов "покажет", отчего и почему  ему лучше
всех удаетсЯ "ЏЯтаЯ симфониЯ" —айковского, ‚иктор ’ретьЯков -- про Њоцарта и
Џоганини, да по-домашнему, на доступном бы всем Языке...

     Ђх, мечты, мечты, где ваша...

     ’огда, в ‚ологде, ‚икториЯ Ќиколаевна спела "‚ам не понЯть моей печали"
по программе и на "бис".  Ћна много  и вдохновенно пела  в тот вечер и к нам
домой на чай попала поздно, и Я увидел, что мои женщины возЯтсЯ с  певицей в
углу,  сунулсЯ было туда, но на менЯ зашикали и прогнали вон. Џозднее узнал:
отекли ноги у певицы и ее едва "вынули" из тесных концертных лакировок.

     ‘ тех пор  мы состоим с певицей в переписке. „авит жизнь человека, и не
просто давит, можно сказать, расплющивает, но  не может  с  ним совладать --
музыка, пение, дар Ѓожий спасают.

     ‚ гостинице аэропорта, на  краю родного  города,  Я грею руки  ‚иктории
Ќиколаевне,  натЯгиваю на нее  теплую  куртку  и  шерстЯные  носки. Џлача  и
смеЯсь,  она  рассказывает, что  филармониЯ  ЉрасноЯрска  -- города  высокой
культуры,   отвергла  ее  "домоганиЯ"  и  из   Ђбакана   по  небу  сразу  же
перебрасывает в Ќорильск.

     џ уже  знаю,  что  она прежде  бывала в  ЉрасноЯрске,  пела  в каких-то
зачуханных зальчиках,  что однажды ее загнали на мЯсокомбинат, где, исполнЯЯ
умана и уберта, среди людей, одетых в  окровавленные куртки и фартуки, она
заботилась лишь об одном: чтоб ей не сделалось дурно.

     ’олько  что  в  номере  гостиницы,  где  никогда  не  светает,  побывал
администратор  местной  филармонии  -- хам с колодками ветерана на  пиджаке.
ђазвалЯсь, сидел  он в кресле,  обращалсЯ ко  всем на "ты".  "‘олистка? Љака
солистка?  Њного вас  тут разных  солисток ездит. ‘кажи  спасибо, что  билет
зарегистрировал. €ди и садись. Ѓагаж? ‘ама ташшы. ЃарынЯ  кака! џ в грузчики
не нанималсЯ".

     -- €  сдохни он, сдохни,  рыло немытое!  --  винЯсь  за  свой город, за
землЯков своих, суетилсЯ  Я перед разбитым и усталым человеком. -- € хорошо,
что  сразу в  Ќорильск.  Ќарод там  заполЯрный,  благодарный,  по  искусству
стосковавшийсЯ. Џолон  зал  будет.  € устроЯт  по-человечески,  даже  цветов
принесут.  “ них там оранжереЯ. Џо телевизору показывали, жениху и  премьеру
’рюдо  розы вручали...  "Љак  хороши, как  свежи были  розы!" -- припомнилсЯ
кстати стишок.

     -- „а  успокойтесь вы, успокойтесь! џ, на вагон взобравшись, пела,  и в
свЯтых  соборах  пела,  и в зале —айковского  пела,  и в преисподнюю однажды
угодила!.. „а-да!  ‚  каком-то городишке  доски  проломились, гнилые были. €
Я... значит, турманом отседова и туда...

     Џо сей  день нет-нет  да  и  прилетит нарЯднаЯ открыточка в  ‘ибирь  из
какого-нибудь городка, исписаннаЯ  вдоль и поперек, и в  конце ее непременно
нарисована округлаЯ женщина с широко и  озорно открытым  "веселым"  ртом  --
поет ‚икториЯ  Ќиколаевна,  звучит, родимаЯ,  на  родной земле.  €  никак не
удосужитсЯ записать хотЯ бы один концерт  на  пластинку или  на  пленку, все
недосуг, все беды гнут, жизнь гонит.

     Ќедавно  сообщили мне из Њосквы  -- с успехом прошел концерт €вановой в
зале консерватории, усыпали "мою певицу" цветами с ног  до  головы. Њожет, и
записать догадались? Ќадо бы. € опоздать можно.

     Ќу, а насчет печали. —то ж ты с нею сделаешь? Ћна часть  нас самих, она
-- тихий свет сердца человеческого. Ќе все его видЯт и слышат, но Я-то слышу
твою печаль, дорогой мой соловей в этом мире одиноких  и горьких людей. € ты
мою слышишь. ђазве этого мало?

     “тешьсЯ и пой! „лЯ того певец  и рождаетсЯ, чтоб  одарить людей светом,
чтоб разделить богатство свое,  свой  восторг  с ними, ну и поубавить в мире
печали, боли  и горЯ. € еще  певец ЯвлЯетсЯ длЯ того, чтоб, страдаЯ вместе с
нами и за нас, сделать  людей добрее и лучше.  € пусть  боль  певца не будет
никому "видна", но да будет она вечно слышна.
     ЃлагословлЯю вас

     ‚ ‚ене возле шикарного отелЯ стоЯл шикарный "мерседес". ‘оветник нашего
посольства с гордостью сказал:

     -- Ќестеренко на гастролЯх в ‚ене. ‘утками "мерседес" у подъезда стоит,
а  живет  он  в  номере,  где  алЯпин  ”едор  €ванович останавливалсЯ,  там
отдельный  зал длЯ  репетиций есть,  роЯль сохранилсЯ, еще тот,  который при
алЯпине был. †иваЯ пальма в гостиной номера растет. ‚о как! ‡най наших!

     “ж так ли это  было,  не так  ли  --  не  проверЯл,  не знаю,  но  тоже
порадовалсЯ  за  певца, за уважение и  почтительность к нему. Ђ то попадет в
такую российскую гостиницу,  после ночевки  в  которой так испростынет,  что
петь  маленько  будет, но  уж шевелитьсЯ,  садитьсЯ  --  нет.  €ли  угодит в
гостиницу достославного города ‚ладивостока, стоЯщую  на берегу ослепительно
голубой  бухты,  и  придетсЯ ему  на  ночь  рот  завЯзывать  плохо стиранным
полотенцем. €наче совсем петь нечем сделаетсЯ -- тараканы поналезут повсюду,
куда  можно  залезть. Ѓратишка таракан тут с кораблей сошел, морские бури --
цунами  перенес, страху и совести  он  не ведает,  борьбы  не  принимает, он
отравительный порошок жрет и кайфует, будто бич-токсикоман.

     ‘оветник же  посольства, редкостной приветливости  человек, достал  мне
билет в ‚ена-оперу на "„он Љарлоса".  џ поражен был в  самое сердце: билет в
боковую  ложу стоил аж целый костюм!  Њужской!  ђаз театр  знаменитый, стало
быть, и цены знаменитые! ѓлЯнул сверху в партер, на обнаженные шеи  и  плечи
буржуек, увешанные драгоценностЯми, на  самодовольных мужчин в черных фраках
и  костюмах,  и  тоже сплошь в золоте!  "‘колько же тут-то билет  стоит?! --
подумал  Я  и,  как истинный сын  пролетарского  государства, тут же суровый
приговор вынес: -- ‘ кого и драть, как не с этих паразитов?"

     ‚  театральной  программке,  кроме   …вгениЯ  Ќестеренко,  исполнЯвшего
главную роль, значились итальЯнцы, французы и, помнитсЯ, даже одна британка.
"Ќу,  держись, товарищ Ќестеренко!"  -- перекрестилсЯ  Я под пиджаком, когда
свет в зале начал медленно угасать и зазвучала увертюра одной из  мрачнейших
опер композитора, и в других операх не очень-то веселого.

     "„он Љарлоса" Я слушал несколько раз, и все  в провинциальных  театрах.
ќта опера не по плечу им, но русскаЯ  театральнаЯ провинциЯ, она всегда была
очень храбраЯ и бесстрашнаЯ.

     Џосмотрев  однажды  в  городе   ‹ысьве  "ѓамлета"  ‚ильЯма  експира  в
постановке  местного  эстета-режиссера,  который  и  ударение  в  знаменитой
трагедии сместил согласно своей культуре, Я более уж ничему не удивлЯлсЯ и с
творческими силами периферии в споры не вступал. „ерзайте!

     ЊрачнаЯ,  малоподвижнаЯ,  каменно-мемориальнаЯ --  такаЯ  закрепилась в
моей  памЯти  опера "„он Љарлос". Џластинка, приобретеннаЯ мной, не развеЯла
этого  моего давнего  впечатлениЯ.  Ќа ней,  даже на  современной пластинке,
ничего не видать.

     Њолодой еще певец неукротимой энергией своей, отсутствием парализующего
внутреннего напрЯжениЯ и присущего многим россиЯнам чувства неполноценности,
с  достоинством  уверенного в себе профессионала, ведЯ совершенно  свободно,
раскованно,  даже гордо трагическую партию, всех в театре "свалил"!  •лопали
главной арии, каждому монологу многострадального королЯ, а потом уж и каждый
выход певца встречалсЯ овацией.

     џ  ликовал:  "‡най  наших! “  вас  магазины  от  товаров  ломЯтсЯ, зато
Ќестеренко  нету!"  ђуками   бил  до   боли  в  кистЯх,   и  казалось   мне:
соотечественник-певец менЯ только и видит, мне только и кланЯетсЯ.

     ‘ тех пор Я внимательно и даже ревниво слежу за "моим" певцом.  ‘мотрел
музыкальные передачи по телевизору, толковые, умные, которые вели они вместе
с  …леной Ћбразцовой,  да  и  улетучились  с  экрана,  заменились  трескучей
шелухой,  кому-то,  видать,  слишком неуместной  показалась откровенность  и
прЯмота прекрасных артистов --  певцов, говоривших о культуре нашей вообще и
псевдокультуре в частности.

     Ќа   рассерженный   вопрос  современного   меломана:   отчего  это  он,
Ќестеренко, так строг и однообразен  в подборе концертного репертуара, певец
с  чувством  достоинства,  добытого неустанным  трудом -- из  морской  ведь,
курсантской самодеЯтельности в большое-то искусство отплыл, "на дурика" туда
не проскочишь, -- ответил, что если и будет разнообразить свой репертуар, то
не за счет романсов сомнительного свойства.

     € правильно! ‘омнительные вещи пусть исполнЯют  сомнительные "мастера".
ЌастоЯщий художник обЯзан следить за собой и вести себЯ "опрЯтно".

     Ћднажды на  объединенном творческом  пленуме, где разом говорилось  обо
всем и разом же, под аплодисменты, решались все наболевшие вопросы искусства
и литературы, менЯ познакомили с …вгением Ќестеренко.  ѓод  спустЯ увидел  Я
его в Љолонном зале на конкурсе  имени —айковского. ‘идит за столом жюри все
еще молодой, не "раздобревший", в красивый джемпер  нарЯженный, брови строго
хмурит. •орошо!

     ‚ толчее …вгений …вгеньевич скорее всего не  заметил менЯ, да это и  не
важно. Џрогресс,  который  мы  клЯнем  за беды  и  прорухи  всЯкие,  подарил
современному человеку и великие преимущества перед предками, дал возможность
"запросто" приобщатьсЯ к чудесам века и к ‚еликому €скусству тоже.

     џ протЯгиваю руку, беру с полки пластинку (так и  не  могу привыкнуть к
пленкам,  к  телефону,  где  ничего  "не  видно".  Џластинка  --  она живаЯ,
кружитсЯ,  качаетсЯ, маленько шипит,  потрескивает,  щелкает где-то, и ты уж
вроде бы в зале, с "кем-то" есть), Я опускаю иглу -- и братский (нет-нет, не
панибратский), родной,  российский  бас одаривает  менЯ  восторгом и  горем,
"говорит"  со мной  напрЯмую, из  души в душу,  о самом близком, о  том, что
"сегоднЯ, сейчас вот болит" и чем утешитьсЯ хочетсЯ.

     "ЃлагословлЯю вас, леса, долины, нивы, горы, воды..."

     € Я благословлЯю тебЯ, необходимый мне и всей ђоссии певец, и труд твой
изнурительный,  и  бремЯ  славы  нелегкое,  и жизнь  твою,  и  "посох  твой"
благословлЯю.

     ‚месте  с  тобой  радуюсь жизни, котораЯ порой так  опостылеет, что  уж
хочетсЯ "удочки смотать". ‡а все,  за все  благословлЯю, за каждую былинку в
поле  и "в небе каждую звезду", а уж "за одинокую тропинку", коих  Я исходил
столько,  что  ими   ‡емлю  опоЯсать  можно,   благословлЯю  и  благодарю  в
отдельности.

     Њного  раз с  тайге сибирской,  в уединении, среди ночи,  в  горах, под
живым  и  вечным  небом  слышалсЯ  мне  твой знакомый  голос  и  песнь  твоЯ
жизнедарЯщаЯ. Ћни поддерживали  и  поддерживают  менЯ  в этом  грозном мире,
помогали и помогают работать. ‚ерую, и до  конца дней  моих звучать будет во
мне твоЯ песнь неумолчно, да и за мной не замрет.
     …сенина поют

     "Ќад окошком месЯц. Џод окошком  ветер.  Ћблетевший тополь серебрист  и
светел..." -- доноситсЯ  из приемника.  € от  пальцев ног, рук, от  корешков
волос, из каждой клеточки тела  поднимаетсЯ  к  сердцу капелька крови, колет
его, наполнЯет слезами и горьким восторгом, хочетсЯ куда-то побежать, обнЯть
кого-нибудь  живого,  покаЯтьсЯ  перед  всем миром  или  забитьсЯ в  угол  и
выреветь всю  горечь, какаЯ только  есть в сердце, и ту, что пребудет  еще в
нем.

     ѓолосистые женщины с тихим вздохом ведут и  ведут про месЯц за окошком,
про тальЯнку, что плачет за околицей, и песнопевиц этих тоже жалко,  хочетсЯ
утешить их, пожалеть, обнадежить.

     ЉакаЯ очищающаЯ скорбь!

     Ќа  дворе нету месЯца.  Ќа дворе  туман.  ‚ыдохнулсЯ из земли, заполнил
леса,  затопил полЯны, прикрыл  реку --  все  утопло в  нем. „ождливое нынче
лето, полегли  льны, упала  рожь, не растет Ячмень,  овсы  не  вышли даже  в
трубку. € все туманы,  туманы.  Њожет, и бывает месЯц,  но не видно  его,  и
спать на селе ложатсЯ рано.  € голоса единого не  слышно. Ќичего  не слышно,
ничего не видно, отдалилась песнЯ от села, глохнет жизнь без нее.

     ‡а рекой,  в опустевшей деревне живут две старухи,  летом врозь,  зимой
сбегаютсЯ  в одну  избу, чтоб меньше тратилось  дров. Ћни и поныне моютсЯ  в
русских  печах,  едЯт  картошки,  которые  варЯт  в одном чугуне  и  себе, и
скотине, ждут лета,  чтоб повидатьсЯ с детками. ’е приезжают серединой лета,
к  грибам,  Ягодам,  жаркому, загарному солнцу,  привозЯт матерЯм  в  сетках
оранжевые апельсины с алжирскими наклейками да заграничные обноски.

     Ђ  им бы, матерЯм-то, обувку  покрепче, понепромокаемей, мучки бы белой
да  сахарку --  устали они жевать черствый хлеб,  и хоть  стрЯпать за  войну
разучились, слЯпали бы  чего-нито свеженькое.  Љ магазину им не пробитьсЯ --
как  ударит падера, заметет  снегом полЯ, заторосит  реку  -- зима  и  вовсе
отрежет их от мира. Џробовали на лыжах -- падают, стары больно.

     Џриезжал  к одной  бабке сынок  из ‹енинграда. ‡имой  отчего-то прибыл,
добрел до матери по сугробам, стучит,  а она  его не пускает -- по голосу уж
не узнает.

     џ спросил  у  парнЯ: "‘колько зарабатываешь?" -- "Њы, строители, хорошо
зарабатываем, меньше двухсот не выходит!" -- "Џомогаешь ли матери-то?" -- "Ђ
ч…  ей помогать-то?  “  ей пенсиЯ  двадцать  шесть  рэ,  да  кружева все еще
плетет..."

     Џлачет тальЯнка, плачет.

     ’олько не  там, не за рекою,  а  в моем  сердце.  €  видитсЯ мне все  в
исходном свете, меж летом и осенью, меж  вечером  и  днем. ‹ошадь вон стараЯ
единственнаЯ на три полупустых села, без  интереса  ест траву. ЏьЯный пастух
за  околицей по-черному лает  заморенных телЯт; к речке с  ведром спускаетсЯ
Ђнна, молодаЯ годами и стараЯ ликом женщина.

     „вадцать шесть ей было, троих  детей имела,  а муженек лих  на  выпивку
удалсЯ,  выпивший  -- скор на руку. ‡адралсЯ  как-то  на семейном празднике,
братьЯ  навалились, повЯзали, носом ткнули  в  подушку и забыли  про него --
утром хватились:  холоден. ’ак без мужа и вырастила Ђнна  детей. ‘ыны теперь
норовЯт  ей  на  лето  внуков  сбыть,  на  вино денег  просЯт,  "куркулихой"
называют.  Ђ  и правда  куркулиха  --  вдвоем с матерью живут в деревне, где
прежде было за сорок дворов: коси кругом  -- не накосишьсЯ, сади овощь -- не
насадишьсЯ, кричи людей зимней порой -- не докличешьсЯ...

     "„альний плач тальЯнки, голос одинокий..."
     Ћтчего же  это  и почему так мало пели и поют у  нас …сенина-то? ‘амого
певучего поэта! Ќеужто и  мертвого  все  его отторгают  локтЯми?  Ќеужто и в
самом деле его страшно пускать к  народу? ‚озьмут  русские люди и  порвут на
себе  рубаху,  а  вместе  с  нею  и сердце  разорвут, как мне  сейчас  впору
выскрести его  ногтЯми из тела, из  мЯса, чтоб больно  и  боЯзно  было, чтоб
отмучитьсЯ той мукой,  которой не перенес, не пережил поэт, страдающий разом
всеми страданиЯми  своего народа и мучаЯсь  за всех  людей,  за всЯкую живую
тварь  недоступной  нам  всевышней  мукой, которую мы  часто слышим в себе и
потому  льнем,  тЯнемсЯ  к  слову  рЯзанского  парнЯ, чтоб  еще  и  еще  раз
отозвалась, разбередила нашу душу его боль, его всесветнаЯ тоска.

     џ часто чувствую его таким себе близким  и родным, что и разговариваю с
ним во сне, называю братом,  младшим братом, грустным братом, и  все утешаю,
утешаю его...

     Ђ где утешишь? Ќету его, сиротинки горемычной. ‹ишь душа светлаЯ витает
над ђоссией и тревожит, тревожит нас. Ђ  нам  все объЯснЯют и  втолковывают,
что он ни в чем не виноват и наш-де он, наш. “же и сами судьи, определЯвшие,
кто  "наш" и "не наш",  сделались "не нашими", вычеркнуты из памЯти людской,
но песнь, звук, грусть поэта навечно с нами, а нам все объЯснЯют и объЯснЯют
необъЯснимое,  непостижимое,  потому что он -- "не  наш" и "не  ваш", он  --
Ѓогово дитЯ, он Ѓогом и  взЯт на небеса, ибо Ѓогу и самому хорошие и светлые
души нужны, вот Ћн и пропалывает людской огород -- глЯнешь окрест: татарники
одни да лопухи, и  на  опустелой земле горючаЯ трава да дремучие  бурьЯнники
прут вверх, трЯсут красными головами, будто комиссарскими фуражками,  кричат
о себе, колютсЯ, семенем сорным, липучим сорЯт...

     "‡а  окошком месЯц..."  ’ьма за окошком, пустые  села и  пустаЯ  землЯ.
‘лушать   здесь  …сенина  невыносимо.  „о   приторности  засахаренную  слезу
страдальца-поэта вылизывают пошлым Языком, пЯлЯт расшивную русскую рубаху на
кавказский  бешмет, а она  не лезет на них, рветсЯ, цеплЯетсЯ за бутафорские
газыри.

     "џ и  сам когда-то пел не уставаЯ: где ты, моЯ липа, липа вековаЯ?" € в
самом деле, где ты, наша липа, липа вековаЯ? ’еплый очаг? ЊесЯц? ђодина моЯ,
ђусь -- где ты?

     ‹ежат окрест  туманы,  плотно,  недвижно, никакой звук не  пробиваетсЯ.
…два-едва просочилсЯ из-за реки блеклым пЯтнышком свет в деревенском окошке.
†ивы старушки. Ќаработались. “жинают. ‚ечер еще длитсЯ или уже ночь?

     Ќа траве мокро, с листьев капает, фыркает конь в  мокром лугу, умолк за
деревней трактор.  € лежит без  конца и краЯ, в  лесах  и перелесках,  среди
хлебов и льнов, возле рек и озер, с умолкшей церковью посередине, оплаканнаЯ
русским певцом ђоссиЯ.

     ‘молкни,  военнаЯ  труба!  “ймись, велеречивый оратор! Ќе  кривлЯйтесь,
новомодные ревуны! ‚ыключите магнитофоны и транзисторы, ребЯта!

     апки долой, ђоссиЯ!

     …сенина поют!
     Ќавеки спасибо

     ‚ начале шестидесЯтых  годов Я заканчивал литературные курсы в  Њоскве.
‡наЯ, что на этом мои "университеты" закончатсЯ и  Я  никогда  уже не  смогу
иметь "творческой" воли, не будет мне  той передышки  в жизни, какую получил
на   два   годы  учебы,  Я  много   бродил  по  городу,  пыталсЯ  надивитьсЯ
достопримечательностЯми его, "зарЯдитьсЯ" наблюдениЯми.

     Ћднажды менЯ занесло  на Ђрбат,  еще старый, не превращенный в проспект
Љалинина. Ѓыл здесь большой магазин с неприютным названием "‚оенторг". ‡наЯ,
как привержен к  о