нему  многоголосое
пение, умиленно плакали дети,  женщины, старики. Ќарод, объединенный  верой,
единой радостью  и  печалью,  торжествовал и праздновал свое  возрождение  в
храме Ѓожием.

     Ђ  рЯдом   со   мной  молилась,  утирала  слезы   шелковым   платочком,
одновременно показываЯ  кулак  своим  трудЯгам-операторам  хозЯйка  какой-то
частной швейцарской компании -- не то и не так, по ее мнению, снимающим.

     ЏоЯвилсЯ џн  џрцо. џ попросилсЯ "домой" -- ноги мои совсем  остамели, Я
устал,  промок  от пота, мне хотелось  побыть одному, и, коли  еще не совсем
разучилсЯ, молча помолитьсЯ ѓосподу за дарованное  мне счастье прикосновениЯ
к Ќему и начинающегосЯ пробуждениЯ в сердце веры и надежды на лучшие дни.

     —ерез год  или чуть  позже кардинал ‚ойтыла был  выбран папой римским и
назван  €оанном-Џавлом ‚торым. џ видел  по  телевидению, как встречали  папу
римского  в  ћжной  Ђмерике.  "ЃеднаЯ"  страна  Џеру  объЯвила   трехдневное
празднование в честь приезда  светлейшего человека, и в столице Џеру -- ‹име
из  каких-то материалов, чуть  ли  не  серебрЯных, было  сотворено к приезду
высокого  гостЯ  ажурное сооружение,  осыпанное  звездами огней аж до самого
неба. ‡а времЯ своего пребываниЯ на  почетнейшем  и  ответственнейшем  посту
бывший  кардинал  ‚ойтыла  объездил   почти  весь  мир  и  остановил  немало
столкновений,  войн,  кровопролитий.  “смирЯЯ красную сатану, сам пролил при
этом  кровь, и  совсем  уж точно  --  предотвратил  свалку  между  Џольшей и
‘оветским ‘оюзом, котораЯ неизбежно обернулась бы мировой войной.

     „а пошлет ему сил ѓосподьЌикогда больше не повторЯю  своей давней шутки
моим друзьЯм:

     -- Ђ Я сидел в кресле папы римского!
     Ѓогатые за бедных

     ‘мотрю,  как, окатив  грЯзью  трудЯщихсЯ,  терпеливой толпой  ожидающих
автобус   или  какой  другой   транспорт,  наш  отечественный,  новоЯвленный
бизнесмен  --  богач надменно  удалЯетсЯ на  иностранной  вылизанной  машине
вдаль,  и вспоминаетсЯ  мне ЉолумбиЯ, Ѓогота, где много живет богатых людей,
но еще больше бедных,  безработных. Ћни, безработные,  изобретают  всЯческие
способы, чтобы добыть копейку, хоть как-то заработать на кусок хлеба.

     Ћдин старый человек в форменной фуражке железнодорож- ника прирабатывал
тем, что помогал частным машинам припарковатьсЯ  в узком горном переулке,  и
полный  у  него  тут  был  порЯдок:  машины  отходили,  подходили,  и  когда
заполнЯлсЯ весь переулок, старик просил  подождать три или пЯть минут, знаЯ,
кто и на сколько времени  завернул сюда и остановилсЯ. Џлатили  старику  кто
сколько может, чаще всего  сыпали в протЯнутую  горсть мелочь, но случалось,
подгулЯвшие  и оттого  щедрые владельцы  машин  бросали и  бумажки. "ѓрацио,
сеньор, грацио!"  --  слегка  кланЯлсЯ  старик, приподнЯв  фуражку,  и снова
суетилсЯ по "своему"  переулку, показывал,  кому куда встать  и  помогал это
сделать как можно ловчее и скорее.

     ‚  зеленом  переулке  располагалсЯ   небольшой  китайский  ресторанчик.
‡натоки  города и всех его кормных, веселых и злачных мест, работники нашего
посольства именно здесь предложили отобедать в день нашей Џобеды, потому как
кормЯт китайцы отменно, тихо здесь, зелено, малолюдно в ресторанчике, есть в
записЯх русскаЯ музыка, в том числе даже песни периода Ћтечественной войны.

     ‚се-все  было в ресторанчике  здорово,  все сделано  на  таком  уровне,
который нам,  советским гражданам, кажетсЯ  райским и даже не верилось,  что
так  вот  мило,  неназойливо,  почти  родственно можно  относитьсЯ  к  своим
посетителЯм.  Ћтец и сын -- китайцы,  обслуживавшие нас, вовремЯ и незаметно
подавали вкуснейшую еду. Џомню, что ударным блюдом была здесь замечательнаЯ,
на  огне  подаваемаЯ  рыба  с хрустЯщей  корочкой,  сами  китайцы  вроде  бы
радовались нам, русским людЯм,  победе  нашей, шумному разговору и, когда мы
попытались затЯнуть  российскую песню, заулыбались, закивали головой. ‘тарый
китаец говорил на ломаном Языке, помню, мол, все помню и ценю.

     џростное,  слепЯщее  южно-американское  солнце, редко  здесь  выходЯщее
из-за  туч,  иначе бы все сгорело на этой земле, вдруг  лучами засверкало  в
щелЯх  тростниковой  циновки,  высветило зальчик, заставленный,  завешанный,
кругом  обвитый  цветами  таких  роскошных  форм и  оттенков,  что  воистину
сделалось  по-весеннему  празднично  и  радостно.   •отелось  благодарить  и
благодарить  хозЯев за  радушие, за  обед,  за уют,  за  цветы,  за  радость
общениЯ,  чего  мы  и  делали  изо  всех сил и  возможностей, а китайцы  все
улыбались нам, все кланЯлись и приглашали всегда заходить к ним.

     Ќа  улице  тоже  было  солнцезарно,  хорошо  дышалось,  хотелось  петь,
обниматьсЯ и говорить добрые слова.

     ‚друг в переулке раздалсЯ визг тормозов.  Њы кинулись на шум и замерли:
снизу въезжающие в переулок машины  столпились в беспорЯдке, вверху переулка
плотной   стеной,  загораживаЯ   выезд,   стоЯло  несколько  машин,  из  них
выскакивали  разъЯренные  люди  и  бежали  к  косо  стоЯщей,  чуть  было  не
выскочившей, дорогой, лакированно сверкающей машине,  которую заслонЯл собою
старик-припарковщик  и что-то торопливо  говорил, умолЯл, не допускаЯ  к ней
взбешенных сеньоров.

     -- —его это там? -- поинтересовалсЯ Я у наших посольских ребЯт.

     -- Ђ есть курвы  но  только  в ђоссии.  Љакой-то богатый ханурик-сеньор
попыталсЯ смытьсЯ, чтоб не заплатить старику. Ќ-ну, сейчас ему дадут!  ‡десь
не ђоссиЯ. ‘ейчас‘ейчас!..

     Ђ гомонЯщие, все больше горЯчеющие сеньоры тащили уже из богатой машины
схлюздившего сеньора,  и кто-то  успел  ему сунуть в рыло, и потекло из носа
сеньора  красное  мокро. ‘тарик все  оборонЯл его машину и  кричал,  кричал.
ђебЯта  торопливо  переводили:  "‘еньоры!  ‘еньоры!   Ќе  трогайте  его!  Ќе
трогайте. Џусть он едет.  Џусть едет! џ беден, сеньоры, но честен! џ не хочу
беды..."

     Ѓогатый сеньор совал старику  горсть серебра, но  тот  не  брал деньги,
боЯсь, видимо, хоть на минуту оставить его без защиты. •озЯин  машины бросил
мелочь на траву, к ногам старика и тут же поспешно выхватил дорогую банкноту
и тоже бросил на траву.

     Њашины  на выезде все  скапливались,  толпились  и, видимо, знаЯ  нравы
богатых,  орали на них и  махали  кулаками неистовствующие  колумбийцы.  Ћни
принудили крепко раскошелитьсЯ перетрусившего хозЯина дорогой машины, дружно
собрали с  травы  все деньги в фуражку старика  и  опрокинули  ее на коротко
стриженную, седую голову бедного человека, похлопали его по спине, по плечу,
неохотно  расступаЯсь,  выпустили из  плена богатую машину, крича что-то  во
след и грозЯ пальцем. -- џ присмотрелсЯ  и обнаружил, что не все там пальцы,
там были и стволы пистолетов -- здесь не забалуешьсЯ!

     “лыбающийсЯ и в то же времЯ рыдающий старик выгребал деньги из картуза,
прЯтал их в специально длЯ этого сшитую брезентовую сумочку и, утираЯ слезы,
объЯснЯл  нам,  что больше  всего  на  свете  он не  любит скандалы,  однако
находЯтсЯ  ж люди, которые ради  несчастных  копеек готовы на любую пакость.
Ќаши ребЯта  успокаивали старика,  тоже хлопали его  по  плечу  и  по спине,
толковали  что-то  миротворное, сыпали в  горсть деньги. Ђ старик все утирал
слезы и твердил:

     -- ѓрацио, сеньоры, грацио!

     џ смотрел, слушал и думал: "‚от бы  и  у нас так  -- за  бедных богатые
заступались, так сколько бы российского свинства вывелось..."

     ‘лучилось это уж лет десЯть назад, в Љолумбии, в Ѓоготе, и не знаю, как
там, за океаном, а  у нас за это времЯ бедные  сделались еще беднее, богатые
же еще свинее.
     ќх, судьба-судьбина...

     ‚ таком обширном государстве, как ђоссиЯ, чего только не навидаешьсЯ, с
какими судьбами не повстречаешьсЯ, тем паче, если их, судьбы, все времЯ, как
игральные карты,  тасуют,  путают,  перемешивают. Ќо и в  этой  мешанине, во
вселенской  путанице,  в  беспомощном  обмолоте человеческой жизни  выпадают
людЯм такие судьбы, что  невольно  ахнешь, остановишьсЯ перед нею, покачаешь
головой:  "ќх,  судьба ты, судьба,  кобыла  крива,  куда завтра увезет -- не
знаешь!"

     ќту фразу Я услышал  па  “рале, от  поселкового пасечника, сказанную по
поводу  доли  соседа  своего,  российского парнЯ  ‘тепана  Џавлова, которому
оторвало обе руки взрывчаткой на шахте, но девушка, с которой он гулЯл,  тем
не менее пришла за ним в больницу, сделалась его
     женой, родила  ему  сына, а сам  он, хоть  и безрукий,  обучилсЯ  вести
хозЯйство:  косил  сено, пилил дрова, изладил деревЯнный самолетик -- флюгер
на   крышу  и,  самое   главное,  сделалсЯ  охотником-промысловиком.   ‹юди,
работающие в тайге, на промысле пушнины, знают, что в тайге и с двумЯ руками
управлЯтьсЯ  одному ой как несладко, порой  надсадно и страшно, но сей  факт
или исключительный случай --  был на  самом деле.  џ писал  о семье Џавловых
очерк,  затем  рассказ  "ђуки  жены",  и  даже пьесу соорудил  под названием
"—еремуха", котораЯ  шла  на многих российских  сценах и даже  в столице,  в
театре имени …рмоловой.

     ‘тороной,  отголоском, далекой  зарницей доносило до менЯ, что парень у
Џавловых уже вырос, сходил в  армию, что ЌадЯ  и ‘тепан уже дважды дедушка и
бабушка.  ‘ловом,  люди устоЯли, не дали судьбе  замотать себЯ -- ѓосподь за
чьи-то грехи наслал  им  испытание, и  они его выдержали, не  посрамили  имЯ
ѓосподне, ни …го завета, ни своего человеческого образа.

     € эта судьбина --  "кобыла крива"  -- вскоре  наехала на менЯ  тоже  на
“рале, в  городе Џерми. Љто-то из студентов  иль преподавателей университета
принес  мне  исписанные карандашом линованные листки.  Ќа  тех листках  были
написаны стихи и прозаические опыты, похожие на бытовые зарисовки. џ сказал,
что  писанину  эту,  да  еще карандашную,  читать  не  возьму,  мне  с  моим
поврежденным зрением и печатные-то тексты в  тЯгость. Ќо мне пришлось читать
те тексты --  автор ‚алЯ ЏеровскаЯ,  писавшаЯ на этих  тетрадных страничках,
заламывала  судьбу  свою,  училась  писать,  ходить,  жить.  “   этой  ‚али,
студентки-заочницы Џермского университета, не было ни рук, ни ног.  ѓорькаЯ,
но  довольно распространеннаЯ в  ту  пору  историЯ:  ‚алЯ  сделалась жертвой
неудачного самоаборта.  Ќе презирайте ее мать, не  спешите судить несчастную
женщину, не  качайте головой -- жизнь послевоенных  лет при  бесчеловечной и
беспощадной  советской  власти  вынуждала  советских женщин  уродовать себЯ,
уничтожать в себе  зародившуюсЯ жизнь  иногда  такими варварскими способами,
что  о них и  писать рука  не  поднимаетсЯ. Џусть  миллионы ранних  могил, в
которых  истлевают  косточки молодых  российских  женщин, как  пепел Љлааса,
стучат  в патриотические  сердца тогдашних  правителей,  из лЯгушачьей  икры
которых вывелось новое, к власти рвущеесЯ, оголтелое потомство.

     ‚алЯ  оказалась в  ту  пору на  сессии  в  Џерми,  и подружки-студентки
помогли  ей  добратьсЯ  до  моего  дома,  благо  был  он  не  так далеко  от
университета.  ‚алЯ  училась  уже  на  четвертом  курсе  филфака, беленькаЯ,
голубоглазаЯ,  с  тем  типично русским  скромным лицом, которое  так  любили
изображать   русские   художники  --  ‚енецианов,  ‘авицкий,  ЊЯсоедов.  Ћна
поднЯлась  на  третий этаж сама,  у нее немножко припотел  вздернутый  нос и
бледный   лобик.   Ѓеспризорщинный,    детдомовский,   госпитальный   да   и
журналистский опыт помогли  мне сгладить,  не  показать, по-ученому  говорЯ,
смикшировать невольную неловкость, мою и гостей моих настороженность. „ети и
хозЯйка моЯ в кабинет ко мне не совались.

     џ порасспрашивал ‚алю и приехавшую с ней из города Ѓерезники подружку и
с ними  же вместе пришедшую пермЯчку о том, о сем. Њилые,  скромные, нарЯдно
приодетые  по  случаю  встречи  с  писателем,  девушки  рассказали  мне  про
университет, удивлЯлись, что Я "ничего  не кончал" и в  университете здешнем
ни разу не был, да и засобирались "домой", в общежитие, неуютное и холодное,
забытое Ѓогом и властЯми.

     -- ‚ы  постарайтесь не обращать вниманиЯ на мои физические  недостатки,
-- попросила менЯ  ‚алЯ.  -- џ  пришла посоветоватьсЯ с вами  не  столько по
рукописи, сколько о жизни.

     --  Ќо все  же давайте сперва  по  рукописи,  --  скорее  попросил, чем
предложил Я.

     € мы  с ‚алей  начали смотреть  --  читать мелко исписанные  странички,
рассуждаЯ о замечаниЯх, поправках.  ‚алЯ  раза  два  извинЯлась за  то,  что
писано карандашом -- ручкой  и  чернилами ей пока писать трудновато, к новым
протезам надо еще привыкать.

     ЊарьЯ   ‘еменовна   принесла   на  подносике  чаю  и   горстку   сушек,
познакомилась с гостьей и  сказала, что, пока  мы занимаемсЯ, она приготовит
обед, у нее "кстати" оказались в морозилке пельмени и она мигом развернетсЯ.
ќти "кстати" намороженные  пельмени  у Њарьи ‘еменовны велись  круглый год и
всегда нас очень выручали.

     ‘тихи  у  ‚али  были  самодеЯтельные  --  такие  стихи  в  ђоссии,  как
говоритсЯ,  не   пишет  только   ленивый,  некоторые   пенсионеры  и  разные
бездельники  до сих  пор упиваютсЯ  ими.  ‚алины стихи  отличались  грустной
девичьей  искренностью,  но  ни  в  одном  из них  ни слова о своей  горькой
судьбине и титаническом преодолении недугов.

     €  по  стихам,  и  по  прозаической  писанине,  и  по  поведению гостьи
угадывалось, что она изо всех сил стараетсЯ считать себЯ обыденной, ничем от
других людей не отличимой  женщиной. ѓлЯдЯ на пластмассовые кончики протезов
рук, одним из которых она придавила листок,  другим слышно поскрипываю- щим,
зажимала "меж пальцев" карандаш и вносила поправки, Я думал, что жизнь этого
человека состоит из сплошных преодолений.

     Ћдна из  прозаических зарисовок у ‚али отдаленно смахивала на очерк,  Я
предложил  ей  поработать дома  и затем прислать этот очерк  мне, потому как
чуткое к молодым дарованиЯм  Џермское  книжное издательство времЯ от времени
формирует  и  выпускает  сборник "Њолодой человек",  и Я постараюсь его туда
определить.

     ЊарьЯ ‘еменовна, баба  чуткаЯ, угадала,  что "творческий"  наш разговор
проще  и удобней вести  за столом, на кухне, и  скоро позвала нас туда.  Ћна
усадила за стол и деток наших, находившихсЯ в самом что ни на есть разрезвом
состоЯнии и  возрасте. Ѓыло их  в  ту пору трое: сын, дочь и племЯнник жены.
"Џедагогический"   прием   Њарьи   ‘еменовны   сначала   вызвал    некоторое
замешательство.  ђебЯтишки присмирели, дивЯсь на искусственные руки  гостьи,
на  то,  как  она ими управлЯетсЯ. Џрием удалсЯ  и  вообще иногда действовал
усмирЯюще на чад моих. „очка даже как бы и подружилась с ‚алей, ездила к ней
в общежитие, иной раз выполнЯла кое-какие ее поручениЯ и просьбы.

     Џосле  обеда  ‚алЯ  еще  какое-то  времЯ  посидела  в  гостиной  убогой
хрущевской квартиры и, заметив, что Я тревожусь, что не едут за ней девочки,
сказала, что она сама дойдет до общежитиЯ, лишь бы парнишки наши помогли  ей
спуститьсЯ вниз -- протезы-то новые...

     -- ѓосподи!  Љаково  же матери-то?  --  горько и  скорбно сказала ЊарьЯ
‘еменовна,  проводив  гостью,  и,  как всегда в  такие щекотливые  минуты  в
квартире  повисло  тЯжелое   молчание  --  оснований  длЯ  скорби  и  вечной
непростительной вины в этом смысле и в нашей семье было достаточно.

     Ћчерк ‚алентины  Џеровской  после серьезной правки, дописок и  прописок
был напечатан в сборнике "Њолодой  человек".  џ радовалсЯ этому потому,  что
‚алентина уже  заканчивала  университет, получит  хоть  какие-то  деньжонки.
‡вонил в издательство, просил составителЯ сборника быть пощедрее.

     ‡акончила университет  ‚алЯ и стала искать работу. ЏонЯв к той поре, не
без моих  убеждений, что поэтесса из нее  не  получитсЯ,  журналисткой  быть
трудновато  --  надо   много  ходить  и  ездить,  девушка  решила  поступить
корректором в  березниковскую местную  газету. ‚ этом  трудоустройстве Я  ей
старалсЯ  помочь  как только возможно, писал просительные и рекомендательные
письма.

     Ћ,  ђоссиЯ-мати!  ‚елика  ж  ты была  всегда  добрыми людьми. ‚алентине
Џеровской помогали везде  и всюду,  почти  не  унижаЯ ее  достоинства.  Њать
возила с работы  и на работу полосы газеты  длЯ печати, да и  сама ‚алентина
двигалась и двигала себЯ по жизни, но что-то  постоЯнно не ладилось у нее  с
протезами,  по  этой причине  ей надо было  куда-то  надолго  отлучатьсЯ,  и
работу, как понЯл Я из писем, она со временем потерЯла.

     џ  уже  покинул  “рал,  переехал  в  ‚ологду.  €з  Ѓерезников  реденько
приходили от ‚алентины поздравительные открытки,  иногда вырезки из  газет с
заметками и стихами. Џотом был  долгий перерыв. € вдруг толстое письмо,  а в
письме фото, а  на нем красиваЯ  женщина с белокудрым малым  на руках -- это
была  ‚алентина.  Ќе  миновала она  инвалидного дома.  ‚ инвалидке ‚алентина
познакомилась с парнем,  тоже инвалидом, и вот результат этого знакомства --
молодой,  жизнерадостный строитель  коммунизма, ради которого  надо  жить  и
работать.

     ЉажетсЯ,   в   многотиражке  химкомбината  ‚алентина   работала   снова
корректором,  растила  парнЯ. "Ђ папаша наш,  --  писала  она,  -- испугалсЯ
трудностей".

     Ѓоже,  помоги русской  женщине  ‚алентине  Џеровской  в  редкостной  ее
судьбе! Ќе дай ей ослабеть, сломатьсЯ. “крепи дух ее, смилуйсЯ над ее сыном,
продли в нем жизнь, чуть было  не  уничтоженную  злом земным! ‚дохни  в наши
слабеющие  русские  души стойкий  дух Џеровских "и дум высокое  стремленье",
поддержи во времени сегоднЯшнем и будущем.


     ’ам же, на “рале, на этот раз в городе  ‘вердловске, ныне …катеринбурге
--  еще  одна  судьба-судьбина, исключительнаЯ по несчастью и  величию свила
себе гнездо.

     …вгений ”ейерабенд, поэт,  тридцать с лишним лет пролежал в кровати, на
плоской  и  жесткой постели  без  подушки. Џолиомиелит.  ‘валил  он  еще  не
начавшего ходить человека.  ‚осемь лет в гипсовой  форме-кровати  (такую  же
"процедуру"  когда-то  выдержал или перенес  ‚ладимир ‹акшин  и друг  его по
несчастью, рано ушедший в могилу, критик Њарк ™еглов).

     Ќо ‹акшин и  ™еглов встали со своей  постели.  ‚ладимир ‹акшин  повесть
написал  о  той больничной маЯте.  ЉажетсЯ, его единственное  биографическое
произведение.  „ано   ему  было   реализоватьсЯ  в  критических  работах,  в
публицистике и вместе с ’вардовским стойко и верно  послужить журналу "Ќовый
мир". ЋблегчаЯ нагрузку на ноги, ходил он, опираЯсь на неказистую деревЯнную
трость. € совграждане, наверное, думали: "‚от еще один интеллигент-пижон!"

     †ене  ”ейерабенду не довелось  восстать из  гипсовой формы-постели.  Ћн
выпал из нее. …му уже назначен был день -- великий в его жизни день -- когда
его  вынут  из  гипсовой  формы,  переложат  в нормальную  постель,  там  уж
тренировки,  спецупражнениЯ,  массажи  и,  глЯдишь,  можно  будет  пробовать
становитьсЯ на ноги.  Њожно только  догадыватьсЯ, как ждут  час  воскресениЯ
больные дети, как они мечтают начать  жить настоЯщей жизнью, не замурованной
в гипс, свободной от оков, полной воли и высокого смысла.

     ‚ ту последнюю  ночь перед освобождением †ени из  формы палатнаЯ нЯнька
уснула  именно в  те часы, когда у мальчика начались  судороги  от  нервного
перенапрЯжениЯ, он  упал вместе с гипсовой  кроваткой, выпал  из "формы" и у
него вывернуло суставы из таза, то есть ноги сделались задом наперед.

     Њать  †ени  звали Њатреной  €вановной. €  она, которую Я  не  постыжусь
назвать  теперь уж  испоганенным,  замызганным,  безответственно затасканным
словом --  героинЯ -- сделала все, чтобы ее  мальчик, ее горькаЯ кровиночка,
жил по  возможности наполненной,  интересной  жизнью,  ни в чем  не знал  бы
крайней нужды, не  так остро испытывал тЯготы  ущерба, уничтожающего плоть и
суть жизни.

     Љогда мы познакомились,  ему было под  тридцать. ‚ квартире  на  нижнем
этаже в центре ‘вердловска встретила нас с женою бодраЯ, с мужским  разлетом
в  плечах  и  с  мужиковатой,  приосадистой  фигурой, крепенькаЯ,  говорливо
приветнаЯ женщина.

     --  Џроходите,  милые, проходите к  †ене,  а  Я  тем временем закусочку
спроворю.

     †енЯ  пожал нам руки  крепким  мужским рукопожатием, чуть подзадерживаЯ
руку, как бы  выражаЯ этим расположение и приветливость,  но, главное, понЯл
Я, чтобы  чувствовали мы себЯ в гостЯх не у квелого  инвалида -- здесь живет
мужик в порЯдке и  держитесь с ним, как с мужиком. џ сел на стул у изголовьЯ
кровати  †ени и  после, попадаЯ в гости к ”ейерабендам,  стремилсЯ  садитьсЯ
всегда на это место.

     Љвартира  и  место  работы  †ени были осмысленно заполнены необходимыми
вещами  и предметами: телевизор, радионаушники, на  высоко  взнЯтом  столике
бумага, ручка,  книги на подставке, на полу гантели, эспандер,  еще какие-то
предметы  длЯ  физических  упражнений.  ‚ыше  и далее -- полочка с  книгами,
журналами, словарЯми, которые  были  с  ходу. Ѓереза натуральнаЯ,  леснаЯ  в
кадке возле  окна,  много домашних цветов  в  горшках и  всюду  всевозможные
фигурки из дерева -- их резал сам †енЯ и некоторыми, наиболее выразительными
и  забавными  даже иногда хвалилсЯ.  Љ  потолку  и  близко  к  кровати  были
подвешены клетки с птицами:  канарейками, попугайчиками, синицами,  щеглами,
которые при нашем поЯвлении пришли в громкое возбуждение, перелетали с места
на  место, чирикали. Ђ на кухне, через  коридор  "общалась"  с нами  Њатрена
€вановна, чего-то громко, почти непонЯтно тараторила.

     -- ‚идали, какой концерт! -- рассмеЯлсЯ †енЯ и тут  же громко  спросил:
-- Њама! ’ы чего там? ѓости-то с мороза...

     “ Њатрены €вановны  был столик -- самокат  собственной конструкции. Ћна
ловко  вкатила его в  комнату, звЯкнув бутылками и тарелками на  порожке.  ‚
середине стола вызывающе  гордо  возвышались бутылки.  ‚округ  -- тарелки  с
закуской,   в  основном,  своедельной   выпечки   и  изготовлениЯ,   капуста
"фирменнаЯ" Њатренихой звалась, непревзойденного посола, о которой знала всЯ
городскаЯ творческаЯ интеллигенциЯ, грибы, огурцы, базарнаЯ зелень,  словом,
много  было  аппетитной, разнообразной закуски. †ене была налита  серебрЯнаЯ
рюмочка,  серовато-зеленым  видом напоминавшаЯ древний  экспонат, перед нами
хрустальные  стаканчики.  †енЯ повернул голову чуть  набок и, не  уронив  ни
капли мимо, выпил из своей  рюмки, поставил  на грудь тарелку  с  закуской и
хорошо, аппетитно ел...

     Ќаливание повторилось. †енЯ выпил и вторую, потом и третью рюмаху.

     „ело шло. ђазговор  сделалсЯ непринужденным и  уже более громким. ‡атем
мы  смотрели  фотографии,  много  фотографий. Ќа все  лето  Њатрена €вановна
увозила сына  за город, и жили они там до глубокой осени. ‚озила  не раз она
его и на юг, в „ом творчества,  в Љоктебель. ‘  гордостью  была нам показана
фотографиЯ, где †енЯ "купалсЯ в море". “першись руками в  дно на мелководье,
он, скрытый водою,  улыбалсЯ в объектив. ЃратьЯ-писатели, особливо поэты  --
чуткий  народ. Ћпохмелившись  у Њатрены €вановны, а вместе с ними и сама она
принимала маленько -- длЯ артельности, -- волокли †еню к воде, "сваливали" в
волны.  ’ут  главное, чтоб  поэты не забыли в  море  человека, ибо к  вечеру
поэтов в строю оставалось мало, тащить обратно болезного иногда было некому,
но и тут Њатрена €вановна с кем-то договаривалась.

     Ќа прощанье †енЯ сфотографировал нас, достав фотоаппарат с боку, из-под
подушки, и сам, настроив  и передав  фотоаппарат маме, как бы подгреб  нас к
себе, и сфотографиро- валсЯ с нами.

     ли годы. †енЯ много писал. “ него выходили книжки одна за другой, чаще
всего в  "„етгизе" -- длЯ  детей.  „ожил он до "€збранного". „аже завистники
начали у него поЯвлЯтьсЯ.

     „ома,  высоко  поднЯтый, стоЯл  новый телевизор,  поЯвилась кинокамера,
проектор и нашлись средства нанЯть женщину в помощь, на "санитарный день". ‚
ванной была приделана какаЯ-то замысловатаЯ конструкциЯ -- приспособление. ‚
доме по-прежнему  пели-чирикали птицы, ухоженнаЯ кошка в отдалении  щурилась
на них и  облизывалась.  Љак-то  проговорилась  Њатрена  €вановна с глубокой
грустью, что нашла она женщину и длЯ †ени, чтобы он себЯ мужчиной-то познал,
да гостьЯ, к сожалению, оказалась  не  очень  порЯдочной,  начала  тащить из
дома.

     ‚ ‘вердловске бывал  Я  не так уж часто, но почти  всегда находил времЯ
наведатьсЯ к ”ейерабендам. €, конечно же, видел, что, несмотрЯ на все усилиЯ
Њатрены €вановны и †ени, дела у них шли  все труднее, все  хуже. Ќемного как
бы отечное лицо делалось у †ени бледно-желтым, взор блеклый, оживлЯвшийсЯ от
радости встречи, вдруг западал в полутень, становилсЯ неподвижным. ‘ большим
уж трудом взбадривал себЯ †енЯ,  но духом все еще был крепок. …го окрестили,
и в  его  комнате поЯвилась  икона. ‚  комнате у Њатрены €вановны  был целый
иконостас. Њного часов  простаивала  русскаЯ женщина перед иконами,  просила
Ѓога о милости болезному сыну.

     †енЯ  ”ейерабенд  продолжал  много  работать.  Џисал стихи.  Ћдного  из
попугайчиков  научил разговаривать,  резал  из  дерева сказочные  фигурки  и
немало  в  этом  преуспел:  попадали  его  изделиЯ  и на  выставки народного
творчества.

     Љак-то  Я  похвалил  его   за  насыщенную  жизнь,   заполненную  такими
интересными делами, сказал, что иные молодые и здоровые русские  люди гробЯт
себЯ, топчут жизнь свою...

     †енЯ вдруг замолк,  закинул руки за голову, полежал,  потом обвел рукой
все,  чем  заполнена  была  его  комната,   всю  живность,  цветы,  картины,
фотографии и, не жалуЯсь, а протЯжно,  с  выношенным и давно погасшим  горем
сказал:

     -- ќх, Џетрович! ‚се это, все-все отдал бы за один день, за один только
день  -- походить по  городу  на собственных  ногах, немного бы  походить по
лесу, по парку, посмотреть на ходЯчих людей,  как они выглЯдЯт  в жизни... €
все!.. € был бы согласен  умереть без сожалениЯ, без оглЯдки... Ђ-а, да чего
уж там... Ќалей-ка, Џетрович, по рюмахе.

     џ уже жил вдали  от “рала, когда не стало †ени. Ѓыло  письмо от Њатрены
€вановны,  тихое,  горестное,  в  котором она изо  всей-то Ѓогом  ей  данной
немалой силушки  старалась сдержать крик боли и отчаЯниЯ. Ћна  родила сына и
всю жизнь,  каждодневно, творила  длЯ него возможное и  невозможное, нЯнчила
его, лучше сказать по-украински -- кохала.

     Ќе  стало  болезного  дитЯти,  и  потерЯлсЯ  смысл  материнской  жизни.
‡аезжавшие  свердловчане сказывали, что, обустроив могилку †ени, прибрав его
творческое  наследство,  совсем уединилась  Њатрена €вановна,  стала  крепко
попивать,  когда и как отправилась на покой, легла рЯдом с сыном -- мало кто
знает.

     ‚се по-нашему, по-российски...

     Љогда  мы с одним  поэтом  собирали  "Ђнтологию  одного  стихотворениЯ"
российских поэтов, то выбрали из книжки …вгениЯ ”ейерабенда --  "ЊуравьЯ" --
на мой взглЯд, это стихотворение нужно уже  не только поэтам, от нас ушедшим
в бесконечность, но и всем русским людЯм оно нужно.

        Њ“ђЂ‚…‰

     “же он чуЯл --
     Џахнет житом,
     Ќо, миной скошен наповал,
     ‘олдат считал себЯ убитым
     € даже глаз не открывал.


     €, оглушенный,
     Ћн не слышал,
     Љак пушки били за рекой
     € как в норе копались мыши
     Џод окровавленной щекой.

     Љак ездовые драли глотки...
     Ќо вот разведчик-муравей
     Ќа лоб солдату слез с пилотки
     € заблудилсЯ меж бровей.

     Ћн там в испуге заметалсЯ
     €, энергичен, полон сил,
     ‡ащекотал и затопталсЯ.
     € вдруг --
     ‘олдата воскресил.

     € тЯжело открылись веки,
     € смутно глЯнули зрачки,
     € свет забрезжил в человеке,
     Џоплыл поверх его тоски.
     ‚здохнул он глубоко и тЯжко,
     € небо хлынуло в глаза.
     € понесла к земле мурашку
     ЃольшаЯ круглаЯ слеза.

     г. ‘вердловск
     Ћрден смерти

     Џисьмо фронтовика


     Џришло письмо  от  ветерана Ћтечественной  войны  -- тулЯка,  в  письме
лежала невзрачнаЯ алюминиеваЯ пластинка овальной  формы.  Ќа пластинке можно
прочесть  клеймение: 2Fahv  Ers. Aut. 2.459. ‚ самом низу овала выбита буква
Ђ. ‘ волнением прочел Я  сопроводительное письмо фронтовика: "23 апрелЯ 1944
года, после госпиталЯ Я пробиралсЯ в свою воинскую часть, от станции ‚еликие
‹уки до Ќово- ‘окольников.

     —асть пути мы ехали поездом с паровозной тЯгой. Џовсюду, куда ни кинешь
взор, страшные следы войны.

     € полное безлюдье...

     Ќаш  воинский эшелон, состоЯщий из товарных,  полуразбитых вагонов, так
называемый   "пЯтьсот   веселый",   двигалсЯ   еле-еле.  …два   дотЯнув   до
Џлескачевской  будки,  наш тихоходный состав, испустив  дух, устало загремел
буферами: кончились дрова.

     Џоследовала команда: "‚сем в лес, на заготовку дров длЯ паровоза!.."

     Џассажиры, вооружившись пилами,  топорами --  народ в основном военный,
высыпал  из  теплушек  и направилсЯ в густой смешанный лес.  Њы -- небольшаЯ
группа офицеров-попутчиков, на  всЯкий случай соблюдаЯ осторожность -- война
была рЯдом, решили в своей полосе тщательно осмотреть близлежащую местность,
так  как   ранее  слышали  о  "бродЯчих"  фрицах,  которые  разбежались  при
отступлении.

     ‚  лесу все  дышало покоем,  пробовали голоса  первые весенние  птички,
где-то далеко барабанил дЯтел, сильно пахло хвоей и прелыми листьЯми. ‚оздух
был и чист, и свеж.

     ‚есна, невзираЯ на войну, вступала в свои права.

     ‘облюдаЯ  осмотрительность,  мы все  дальше  уходили в  лес. Ќеожиданно
шедший  впереди  громко  крикнул:  "ђебЯта! ‘мотрите: мертвые  немцы!"  -- €
верно,  недалеко  от лесной тропинки,  по которой мы  шли, в Яме, похожей на
воронку  от  крупной  авиабомбы, в  самых  различных позах,  как застала  их
смерть, лежали пЯть немецких солдат, пЯть замерзших трупов.

     Њы  подошли  ближе  к кромке Ямы, котораЯ со всех  сторон была окружена
высокими,  темно-зелеными,   разлапистыми,  мрачными  елЯми,  припорошенными
шапками  белого, пышного снега.  ‘нег в Яме и на  трупах  еще  не  растаЯл и
прикрывал  мертвецов, будто  одеЯлом.  Џогибшие  лежали,  как на  леднике, и
хорошо сохранились, никем после  гибели не тронутые, в полной  своей полевой
форме.

     Џораженные страшной картиной, мы долго молчали.

     •орошо  помню:  бросилась  мне  в  глаза  одна  деталь,   поразила  мое
воображение  --  мертвецы,  видимо, тЯжело раненные,  были  очень  небрежно,
неумело и, наверное, второпЯх, наспех перевЯзаны грЯзными бинтами. “ каждого
солдата виднелась на шее,  на тонком  шелковом шнурке  алюминиеваЯ бирка  --
пластинка, о назначении и устройстве которой Я узнал позднее. Ђ в тот момент
мне  невольно  подумалось: на  родине  погибших,  там, в  далекой  ѓермании,
никогда  не  узнают, где  встретили  свой  последний, смертный  час  солдаты
вермахта -- отцы  и сыновьЯ, семьи которых будут долго и безутешно плакать и
ждать. Џлакать и ждать погибших не за правое дело в лесных русских дебрЯх...

     Њне запомнилсЯ один  из  убитых -- атлетически сложенный, светловолосый
солдат  средних лет с породистыми чертами красивого, крупного мужского лица.
…го  широкаЯ грудь, прикрытаЯ  внакидку серо-зеленым мундиром  с оторванными
погонами и черно-красной муаровой лентой на борту куртки, знаком "‡а зимовку
в  ђоссии"  --  существовала  такаЯ  награда в  гитлеровской армии  --  была
перевЯзана крест накрест серо-грЯзными бинтами, которые спереди потемнели от
запекшейсЯ крови.

     Њертвец лежал на боку, и алюминиевый жетон на  тонком шнурке свешивалсЯ
с шеи  великана. џ долго  смотрел в  открытые  голубые глаза убитого  войной
немца, которые были устремлены в высокое голубое небо, и, тихо сказав, более
себе, чем стоЯвшим рЯдом товарищам: "‘удите менЯ, люди, суди менЯ,  Ѓог", --
вынул из ножен черный армейский нож-финку и... одним движением срезал шнурок
с жетоном. -- "Џотомкам на памЯть", -- сказал Я своим попутчикам.

     ’ак  оказалсЯ  смертный  жетон безвестного солдата в 1944 году накрепко
вшитым   в  мой   фронтовой   дневник,   который   Я,   вопреки   известному
запретительному приказу ѓенштаба, вел всю войну  шифром,  известным лишь мне
одному.

     "ЉонструкциЯ"  этого  жетона  весьма  продумана  и  представлЯет  собой
следующее:  внизу и вверху пластинки выбиты клеймами по-немецки  сокращенное
наименование воинской  части, в которой служил солдат вермахта и его  личный
номер. ‚ середине жетона расположены три узких продолговатых щели  длЯ того,
чтобы при необходимости можно  было его быстро, без особых  усилий разломить
на две равные половинки. Љроме того, на  обеих частЯх  жетона  были  пробиты
отверстиЯ небольшого диаметра -- длЯ хранениЯ в военном архиве.

     Ѓирка  строжайше  носилась  на  шее каждого немецкого  солдата  и  была
своеобразным солдатским "орденом", который германский вермахт вручал каждому
военнослужащему, отправлЯемому в действующую армию. ‚ случае гибели товарищи
погибшего  тут  же,  на  поле  боЯ,  обламывали  одну  половинку  жетона   и
предъЯвлЯли  ее  в воинскую  часть,  как  свидетельство смерти  солдата  "‡а
фатерлЯнд"...

     ‚торую  половинку  смертного  жетона  могла  снЯть  с  покойного только
похороннаЯ  команда.  ’аким образом  в гитлеровской  армии,  кроме  обычного
списочного учета в подразделениЯх, убитые еще  дважды учитывались  овальными
бирками.

     €  здесь, с  железной обЯзательностью, неумолимо  действовала известнаЯ
немецкаЯ пунктуальность: "ordnung ist ordnung" -- "ЏорЯдок есть порЯдок".


     ‘ей немецкий орден Я отослал в  музей войны, как  напоминание о безумии
человеческом,  в которое оно впадает  не  по разу в  каждое столетие земного
существованиЯ".
     ЉЋЊЊ…Ќ’Ђђ€‰

     џ  никогда  не вел дневников, и оттого у менЯ не  поЯвилось  постоЯнной
усидчивости.  Џо  этой же причине небрежно и нерегулЯрно работаю  с записной
книжкой. ‘  одной  стороны, это хорошо -- тренируетсЯ и  постоЯнно  работает
памЯть,  к   сожалению,  с   возрастом   никакие,   даже   самые   привычные
"сверхтренировки"  не   помогают,   памЯть  начинает   уставать  и  делатьсЯ
непослушной.

     Ћднако в  любом  возрасте  у  человека, тем более  у  творческого, есть
желание  запомнить  и рассказать  доверительно,  в узком  кругу,  увиденное,
поразившее воображение,  интересные  факты  из жизни,  истории  или  Явлений
природы,  дорожные  впечатлениЯ,  мимолетные  разговоры,  просто  поделитьсЯ
интересной  мыслью, мелькнувшей  или  застрЯвшей  в  голове,  быть может,  и
интересной-то лишь одному автору, надеЯсь при этом, что если тебЯ не поймут,
то хотЯ бы внимательно выслушают.

     ‚прочем,  собеседник нужен  всЯкому здравомыслЯщему человеку, иначе его
задавит одиночество, и если его нет, собеседника, тогда человек склонЯетсЯ к
беседе с  самим собой, доходит  до  бездонных  глубин  бытиЯ, до отгадываниЯ
непостижимых вещей, необъЯснимого,  как  мироздание, бренного и  простого  с
виду человеческого существованиЯ, короче говорЯ, его одолевает вечнаЯ дума о
смысле  жизни.  ќта сложнейшаЯ  работа  человеческой  души  и разума и  есть
самопознание, но в  силу дремучего непониманиЯ чужой беды,  боли, да  и сути
жизни, вечной неудовлетворенностью ею и самим собою  доверительные раздумьЯ,
интимные откровениЯ человека встречаютсЯ в наше времЯ с недоверием, а то и с
высокомерной   насмешкой,  презрением  к  "малохольненькому  и  блаженному".
Ћсобенно  преуспела в  этом  наша  провинциальнаЯ  --  не по географическому
принципу,  --  сама  себЯ  заморочившаЯ  и  оскопившаЯ  критика,  смело,  но
безответственно называЯ  сии раздумьЯ "самокопанием".  €  надобно глЯдеть на
"самокопателЯ" как на Явление антиобщественное,  чуждое героической и бурной
действительности. Џри  этом  забываетсЯ,  что  настоЯщаЯ  поэзиЯ  вообще,  а
могучаЯ,  трагическаЯ  мироваЯ  поэзиЯ была  бы  немыслима,  невозможна  без
"самокопаниЯ", как, вероЯтно,  немыслимо  понимание и самой жизненной  сути,
ибо каждый человек  есть отдельный  мир, плохой ли,  хороший ли, преступный,
больной ли, но мир,  и  процесс самопознаниЯ есть процесс  постижениЯ смысла
жизни  "через  себЯ".  Џри  этом  процесс  пониманиЯ  мира   титаном  мысли,
разрываемым внутренними противоречиЯми, скажем, ‹ьвом ’олстым, постижение им
архисложных   философских   глубин,   и  духовное   напрЯжение  неграмотного
крестьЯнина, задающего себе вопрос: "—то есть Я и землЯ?" -- не менее сложен
и не менее мучителен.

     †изнь,  лишеннаЯ мысли, стремлениЯ  "мыслить  и  страдать"  и, страдаЯ,
открывать,  пусть в зрелом возрасте,  вроде бы рЯдом  лежащие, будничные, но
наполненные высочайшим  смыслом €стины: "‚с… и все, кого любим мы, есть наша
мука"... -- жизнь пустаЯ, жвачнаЯ.

     ‚ литературе, в искусстве, в музыке, в живописи, особенно в кино, у нас
понимают все и вс…, толкуют обо всем с таким напором и самоуверенностью, что
порой уж начинаешь думать, что не дорос, не улавливаешь "нового", отстал, не
постиг "вершин",  но  поЯвлЯетсЯ режиссер  и  ставит картины и спектакли  на
уровне   нэпмановских   "шедевров",   выбрасываетсЯ   на   экран  восточнаЯ,
засахареннаЯ  до  приторности  мелодрама,  вывешиваютсЯ "полотна"  живописи,
варьирующие все ту же тему "утра", в  рамку которого вставлЯетсЯ та или инаЯ
"великаЯ" личность, врываетсЯ в жизнь лохматаЯ бесовщина, когда не отличаешь
ни  по   голосу,  ни  по  виду,  кто  баба,   кто  мужик,  издают   все,  по
совместительству вольному сами себЯ  определившие в композиторы, песенники и
поэты какой-то таежный ор заблудившегосЯ в непроходимых  дебрЯх  человека, а
им  притопывает,  прихлопывает,  визжит,  топчет друг дружку дикое стадо.  €
валом  валЯщаЯ,   читающаЯ,  смотрЯщаЯ,  слушающаЯ  толпа  обнажает  уровень
восприЯтиЯ искусства, "накоплениЯ" по линии культуры.

     Ћднако человек  во все времена остаетсЯ человеком, и потребность  его в
задушевной беседе никогда и никуда не исчезала и, надеюсь,  не  исчезнет.  €
пусть  писатель  --  сам себе  "поп и  прихожанин",  но  жажда  исповеди,  в
особенности  у пожилых  писателей,  острее  чувствующих  одиночество,  в наш
суетный век томит  их, заставлЯет  искать  новые  пуги  к собеседнику, и  не
случайно в последнее времЯ очень разные писатели начали общатьсЯ с читателем
посредством  коротких  записей-миниатюр  --  таким   образом  можно   скорее
"настичь"   бегущего,  занЯтого  работой,  затурканного  бытом  современного
читателЯ.

     ЊенЯ часто спрашивают на встречах и в письмах: что такое затеси? Ћткуда
такое  название?   —тобы  избежать  объЯснений,  первому  изданию  "‡атесей"
("‘оветский писатель", 1972  г.) Я  дал подзаголовок "Љороткие рассказы". Ќо
это  неточно.  ђассказов, как таковых,  в  той  книге  было мало,  остальные
миниатюры  не  "тЯнули"  на  рассказ,  они  были  вне  жанра,  не  скованные
устоЯвшимисЯ формами литературы.

     "‡атеси" -- писались и пишутсЯ всю жизнь, печатались в разных изданиЯх,
в  местных  и центральных газетах,  чаще  всего в  тонких журналах: "‘мена",
"Ћгонек", "‘ельскаЯ молодежь",  "‘туденческий меридиан" и других. ЏоЯвлЯлись
и  в "толстых" --  в "Ќашем современнике", "Ќовом мире", "‡намени", "Њолодой
гвардии", "“рале".

     Џервое издание книги  было сделано в  Њоскве в "‘оветском  писателе"  в
1972 году благодарЯ стараниЯм и мужеству редактора  ‚. Џ. ‘олнцевой, котораЯ
где хитростью и опытом, где и мощной грудью защищала и отстаивала эти далеко
не мЯтежного характера малютки-произведениЯ, но и  ей,  человеку недюжинного
характера, не удалось полностью отстоЯть  книгу и обойтись  без кастраций  и
подчистки текстов.

     Љогда работает  и царит здороваЯ общественнаЯ жизнь и мораль, нет места
индивидуальности,  тужащейсЯ  что-то измыслить  и  сказать  свое, да  еще  и
сокровенное.

     ‚торой раз книга вышла в более полном составе, с новыми "затесЯми", уже
разделенными на шесть тематически объединенных тетрадей, в 1982 году на моей
родине  --  в  ЉрасноЯрске.  €  опЯть  потребовалось  мужество  и  стойкость
издателей,  гибкость  и сноровка  местной цензуры. Љнига вышла с неощутимыми
потерЯми  и  совсем  почти  "невинными"  по   тому  времени   подчистками  и
поправками.  ’ем не  менее главный редактор  издательства потерЯл из-за  нее
место  работы,  цензору же в партийной конторе долго и  популЯрно объЯснЯли,
что он просмотрел и подписал в печать.

     €, тем не менее, все же популЯрно объЯснЯющие смысл литературы  и жизни
партийные  товарищи  большую часть  стотысЯчного тиража спрЯтали  в  им лишь
известные  укромные места, и книги выдавали  лишь почетным гостЯм в качестве
сувенира, приобретаЯ, разумеетсЯ, книги длЯ себЯ и длЯ библиотек своих детей
и родичей.

     Њне бы гордитьсЯ этим, ликовать, да  что-то не  хотелось, все это очень
уж надоело, уж очень ото всего этого Я устал.

     Љнига  рассчитана на "разового" читателЯ,  предназначена  вроде бы  длЯ
интимного  чтениЯ  и  общениЯ,  но Я  получил  сотни писем от  разных людей,
воспринимающих  ее как  что-то "личное", к  собеседованию  и размышлению  не
только наедине предрасположенное.

     ‚  моей библиотеке хранитсЯ экземплЯр  "‡атесей",  посланных по просьбе
зимовщиков на ‘еверный полюс, -- книга вернулась ко мне сплошь в благодарных
подписЯх, в изречениЯх, как выписанных из книг, так и собственного сочинениЯ
пилотов, зимовщиков, их спутников и друзей.

     ’ак вот книга, писаннаЯ вроде бы "длЯ  себЯ", сделалась нужной людЯм, и
Я  продолжаю  писать  "затеси",  когда  есть  хоть  день,  хоть  минута  длЯ
собеседованиЯ  с собой  и  людьми.  Ќыне  "затеси"  охотно печатаютсЯ  всеми
периодическими изданиЯми, местными и центральными,  издаютсЯ и за рубежом, и
ничего уж такого, шибко крамольного в  них никто не усматривает, потому  что
это моЯ и "наша" жи