туре
встречающиесЯ волосы зашевелились, как черви, на моей пропитой голове. Љомар
сидел на ее лбу, его  вздувшеесЯ брюшко отдельно алело, по чему можно судить
было, что рассвело окончательно. Њог ли комар сосать мертвую? …ще  теплую?..
€ тут Я разглЯдел  и бьющуюсЯ на виске жилку, а затем и мер-ко задышала гора
под простыней, и Џавел Џетрович чуть слышно посапывал... Ќепомерное ощущение
счастьЯ  переполнило  менЯ. џ глЯдел и  глЯдел на  это безбрежное беременное
лицо, пейзаж степной и вольный, в  котором нас уже нет, древний, как курган,
и  юный,  как  полевой  цвет...  €  успокоенное  и  мЯконькое  личико  Џавла
Џетровича...  €  на  обоих  следы слез прошедшего ночью  быстрого  грозового
ливнЯ... ’ихо, на цыпочках, вышел Я из квартиры, дверь была открыта, и замок
болталсЯ на последнем винте бесполезный... и никого еще  не  было на  улице,
лишь  с  чьей-то  лоджии  прокричал  петух,  и,  чуть  подумав,  ответил ему
другой... ’ут только Я заметил, что Я в носках, но за  туфлЯми решительно не
вернулсЯ, а направилсЯ в сторону предполагаемой трассы ловить машину и ехать
туда, где менЯ ждало свое объЯснение.
     џ мог бы отыскать по  памЯти дом  Џавла Џетровича или, еще  точнее, мог
назначить  ему  свидание в точке его  пейзажа...  Ќепобедимый страх сковывал
менЯ каждый раз при одной мысли об этом. „аже. в  милицию вернутьсЯ (книга у
менЯ уже была) Я не так опасалсЯ, хотЯ тоже так и не пошел. ’ак что памЯтный
ключ от храма  по-прежнему там и Я в него по-прежнему не вхож. Џрошло немало
лет,  многое произошло. ’о ли Я ушел из дома, то ли  от менЯ ушла жена, но и
не вернулась невеста. € хотЯ Џавла Џетровича  Я больше не встречал,  но  все
сказанное им  в  те  кромешные дни, когда  Я  провалилсЯ  в его  люк, хотЯ и
напрочь забытое, видно, ушло на самое дно, или, как теперь говорЯт,  залегло
в подсознании, и времЯ от времени, а главное, ни с того  ни с сего всплывает
на  поверхность  в виде  потрЯсающих,  прежде всего самого  менЯ,  озарений;
некоторое недолгое  времЯ, сокрушенный и возвеличенный мыслью, кажущейсЯ мне
самому моей, "получаю Я награду свою", самодовольствуЯ, но тут же и выгребаю
всю награду,  внезапно  понЯв,  что  и  она не моЯ, моЯ мысль, а  тогдашнЯЯ,
павлопетровичева... и тогда--то огурец, как крокодил, всплывет в моем мозгу,
то завертитсЯ  азартный стиральный  таз,  то  забьет копытом  гимнастический
конь, то пузо ”удзиЯмой застит  взор,  то вспыхнет в мозгу электросварка, то
нос  Џавла Џетровича вспомнитсЯ на  фоне... ‚ремена года  бегут, как на  его
пейзажах, означаЯ мои годы, мысль прикипает к мысли, и пусть и  не моЯ, но Я
ее уже вторично не забываю... Ќа ‘езанна с тех пор не могу спокойно смотреть
-- все боюсь, что не понимаю  его  до  конца... €,  натыкаЯсь  на чье-нибудь
великолепное откровение -- непременно о судьбе, непременно о  боге, душе или
родине, -- пугаюсь тут же, как восхищаюсь, потому что Џавел Џетрович, кабы Я
мог его вполне воспроизвести, говорил совсем не хуже, а чуть ли  и не  лучше
почти то же, что и наши пророки, -- мне вот самому так и говорил.
     „а... сказано было... Ќо кто  и кому все это говорил? ‚ истинности чего
кто убеждал и кто убеждалсЯ? Љогда и  где? € что произошло? —то произошло из
всего этого сказанного? ѓде витали, куда залетели и где проползаем? ЏрорываЯ
слои и  за краЯ вываливаЯсь?  “глубим наш взлет еще более глубоким падением!
Џо законам соотнесениЯ верха и низа, реально  их  к реальности  прикладываЯ,
менЯЯ внешнее на внутреннее  и  обратно, не менЯЯ  жизненного пространства и
ничего  не поделав в нем  и с ним, ничего не произведЯ... менЯЯ  внешнее  на
внутреннее  и внутреннее  на  внешнее,  как на базаре вещь  на вещь... чтобы
женщина стала мужчиной, мертвое живым, мужчина женщиной и живое мертвым... и
каковы наш  навар и  корысть на этом духовном рынке?  ‘только раз  взлетаЯ и
падаЯ,  столько  раз  вывернувшись наизнанку  или  уйдЯ в  раковину, где  мы
очнулись наутро  и  с кем? Љем  мы  проснулись  --  вот  еще вопрос.  €  кто
проснулсЯ?? ‘траннаЯ эта ощупь самого себЯ-- кто  это? ‚от Я до сих пор... с
моею даже мне иногда кажущейсЯ пригодностью... другие же, будто сговорились,
так  в ней  убеждены... менЯ приглашали, потеснЯ-лись, звали к себе... звали
как своего,  как такого  же, как не хуже, как даже  лучше...  звали в  люди,
звали в  народ,  звали в  народы,  в  семью...  Я  старалсЯ, Я  подходил,  Я
нравилсЯ... Љогда это кончалось? ‚ какую черту Я упиралсЯ, каждый  раз ее не
перейдЯ? Љто очертил менЯ этим магическим кругом?.. џ упиралсЯ в невиди. мую
черту,  за  которой кончалось  знакомство  и начиналась жизнь:  обыденность,
нагрузка и разочарование. џ никому не был обЯзан каждый раз: не просил, сами
позвали, не  очень-то и хотелось, на себЯ посмотрите... € входил, улыбаЯсь и
скромничаЯ,  в следующее  чужое  существование как в  свое.  Џоэты, женщины,
армЯне, литературоведы, иностранцы, крестьЯне, нувориши и бывшие, классики и
модернисты, монахи и  заключенные, поколениЯ целые  отцов (оно же детей)  --
все подвигались и чуть ли не уступали место... џ усаживалсЯ как на свое, как
на пустое, как  на никем не занЯтое,  как на никому не  нужное...  и  только
родственный  человек  не  подвигалсЯ, а требовал разделить  с ним  вовсе  не
жизнь, а пол-литра длЯ  начала, не подвигалсЯ, узнаваЯ не то во мне, не то в
себе такого  же, на  всЯкий случай подозреваЯ  менЯ в  более спорой  реакции
предательства.
     …ще недавно всего было хоть... ешь. ‡емли, воды, воздуха. Љазалось  бы.
ЂЌ нет. Џочти нету. Ћсталось чуть поднатужитьсЯ -- и уже нет. Ќо это еще что
-- грабеж среды обитаниЯ. ‡олото и драгоценные камни по-прежнему в карманах,
хоть и чужих. ЏроиграннаЯ в карты  деревнЯ не исчезала. ‡акон хоть как-то на
страже твердой  материи. ‘ материей попрозрачней куда хуже. Људа утекла вода
и испарилсЯ воздух? Ђ ведь есть вещи еще потоньше и попрозрачнее, чем  вода,
по-бесплотнее, чем  воздух... „ух! Љакой еще никем не ловленный разбой кипит
на его этажах! €деи  крушатсЯ по  черепам  как  неживые, как ничьи. Ќикто за
руку (за голову) никого не схватил. Ќе поймали никого на слове...
     ѓде он? Ќадеюсь, что жив. Ђ впрочем, уверен. џ же вот сижу... и даже...
—ем  восхитительна  жизнь?!  ’ем,  что  она  и  впрЯмь -- жизнь.  …е  --  не
представишь.  €  если  кому-нибудь эти  мои воспоминаниЯ могут  показатьсЯ в
чем-то неправдоподобными, то пусть и впрЯмь что-то в моей памЯти сгустилось,
а что-то выпало... Људа неправдоподобнее описанного выше просто вот это утро
живой и  вечной жизни,  которое Я  пишу прЯмо  с  натуры, утро,  на  будущее
существованиЯ  которого  у  менЯ  бы  не хватило никакого воображениЯ  всего
неделю назад...  Њог ли Я еще  месЯц назад, опасаЯсь  смертного своего часа,
представить себе, что и он минует, и что Я не сплю,  не пью, не  ем мЯса, не
знада женщин, -- пишу вот, и. рука не подыметсЯ  у менЯ, перекреститьсЯ, как
подымалась в неизбывном  грехе? Њое  ли, бы Я вообразить себЯ именно на этой
вот кухне, которой раньше  никогда не  видел, на, кухне, куда, Я удалилсЯ на
ночь, чтобы не грохотал под. моей.  машинкой  гостеприимный дом. и  не будил
хозЯев, после многотруд-ных  крестьЯнских  трудов  и очередных-  родственных
похорон наконец уснувших? ђазве мог Я знать, что на кухне, где Я сижу, кроме
менЯ, два цыпленка, большой и маленький, -- все  передохли, остались только,
эти,  двое  от двух  последних,  выводков,  но и  на  кухне  им  холодно,  и
маленький,  все пытаетсЯ подлезть  под большего, хотЯ на самом, деле тоже не
большого,  но  большой  его  прогонЯет, и  тогда,  проснувшись, начинают они
цокать гуськом по цементному  полу, пока наконец не додумаютсЯ, до. того, до
чего Я бы ни в  жизнь не  додумалсЯ: усестьсЯ  у менЯ на ноге  как  на самом
теплом в кухне месте, и, хотЯ Я строчу как, пулемет, приближаЯсь к заветному
концу,  они  попискивают пугливо  от  этого  стука,  но  не  сходЯт  с ноги,
попискивают, но терпЯт, и кто мне сейчас скажет, что Я не жив, если, на мне,
живом, согреваютсЯ цыплЯта, и. мы все втроем  сейчас живы, живы и  выживаем,
борЯсь пусть с разным, но все --  с холодом?  Ќикто бы, ни. тем более  Я, не
предположил такого еще вчера,  но кто-то  знал...  как,  Я  вот знаю сейчас,
когда  за окном  начинает сереть и проЯвлЯетсЯ из  мрака  белаЯ стена дома и
дивный английский (абхазский) газон (агазон),  ковровый двор, -- знаю точно,
что сейчас выбегут на  эту восхитительную  полЯну  куры и  индюшка с бездной
индюшат, и  просунет ко мне в дверь свою морду телка Њани-Њани (Њоnеу-Њоnеу)
и будет смотреть  на  менЯ, здесь  неожиданного, как на  картине "Џоклонение
волхвов", и ее прогонит мама Ќателла и начнет ставить в духовку хачапури как
раз в тот момент, когда Я кончаю эту повесть, с цыпленком на, правой ноге

     <i>23 августа 1983 г.
     ’амыш</i>