        ‚ладимир Ѓогомолов. ‚ечер в ‹евендорфе

     ---------------------------------------------------------------
     ѓлава из романа †изнь моЯ, иль ты приснилась мне...
     Origin: http://2001.novayagazeta.ru/nomer/2001/31n/n31n-s23.shtml
     ---------------------------------------------------------------

     <i>Ѓогомолов  любит точность.  €  не  любит публичности. Џоэтому нам особо
приЯтно,  что  только  Ќовой газете писатель  предоставил  право  публикации
фрагмента нового, еще не завершенного романа  †изнь моЯ,  иль ты  приснилась
мне....
     „ействие романа длитсЯ семь десЯтилетий. € охватывает не только историю
жизни главного героЯ, но и новейшую историю ђоссии</i>


     „ействие публикуемого отрывка из  романа происходит  в  ѓермании вскоре
после  войны, в  последнюю  субботу маЯ  сорок  пЯтого  года. ѓлавного героЯ
романа,   девЯтнадцатилетнего  старшего  лейтенанта,  командира   разведроты
стрелковой  дивизии,  его  близкий  друг,  тоже  офицер, приглашает на  день
рождениЯ своей  невесты, операционной медсестры, и они едут на мотоциклах за
десЯтки километров  в немецкую деревню  ‹евендорф, где расположен  армейский
госпиталь. Љ сожалению, в этот вечер все складываетсЯ на удивление неудачно:
Ќатали, медсестра,  с которой  героЯ собирались  познакомить, в упор его  не
замечаЯ,  танцует с каким-то капитаном  медслужбы, немолодым лысым грузином,
не  складываютсЯ  отношениЯ  и с  виновницей  торжества, и  ее  подругами. ‚
середине  застольЯ  поЯвлЯетсЯ  рослаЯ,  лет  тридцати  пЯти,  атлетического
сложениЯ женщина, ѓалина ‚асильевна, старшаЯ хирургическаЯ сестра госпиталЯ.
Ћна пришла после суточного дежурства, ее ждали, угощают, и  она, с тостами и
без тостов, опрокидываЯ стопку за стопкой, легко и  с аппетитом пьет  водку.
Ћна оказываетсЯ  единственной  женщиной,  проЯвлЯющей внимание  к герою, они
курЯт вдвоем  на  веранде, неожиданно  она начинает  деловито  ощупывать его
плечи,  предплечьЯ  и  грудь, хвалить мускулатуру  и заЯвлЯет, что  ему надо
заниматьсЯ спортом. €  тут он  вспоминает, как друг, между  прочим, говорил,
что  вместе  с  его  невестой  в  одной  операционной  работает   знаменитаЯ
спортсменка, чемпионка или  рекордсменка страны,  а может, и всего  мира  по
толканию Ядра,  герой  припоминает даже  ее фамилию …горова.  Ћщущающий себЯ
одиноким  и  никому  в  этой  компании  не  нужным,  герой особенно  польщен
вниманием столь  известного, выдающегосЯ человека.  Љогда спустЯ полчаса они
снова курЯт  на веранде, ѓалина ‚асильевна, очевидно, понЯв  его  состоЯние,
говорит ему: ‚асилий, ты попал в вагон некурЯщих. €дем отсюда! и, ухватив за
локоть, уводит его

     Њы шли вдоль неширокой полосы асфальта по усыпанной гравием  аккуратной
дорожке  мимо  стоЯвших  по  обеим  сторонам  в  густой  зелени  двухэтажных
коттеджей  с островерхими черепичными  крышами.  ‚ палисадниках виднелись  в
полутьме  трофейные  легковые машины, на  которых  братьЯ-офицеры приехали к
знакомым  госпитальным женщинам  и девушкам.  Њногие  окна светились и  были
открыты, и  оттуда из-за легких  кисейных или  тюлевых занавесей  доносились
русскаЯ речь, оживленные голоса,  звуки  патефонной музыки, крики,  пение  и
смех; в двух домах играли  на  аккордеонах. ђедкие оставшиесЯ здесь  местные
жители,  очевидно,  спали или, затаЯсь, молчали, во  всЯком случае, немецкой
речи нигде не было слышно.
     ’ретьЯ послевоеннаЯ суббота этого сумасшедше-буйного победного маЯ была
на исходе.  Џосле четырех нечеловечески  тЯжких лет войны славЯне-победители
тут,  посреди  …вропы,   радовались   жизни,  веселились,  пили,  танцевали,
влюблЯлись... Ќу, а Я-то что здесь делал?..
     ‚  этот  вечер  Я жил выполнением  двух  конкретных ближних задач  днем
рождениЯ Ђделины  и  знакомством  с  Ќатали.  ‚се  это было  теперь  позади,
нескладное  и  обидное,  напрасные  хлопоты,  настолько  напрасные  даже  не
хотелось  вспоминать.  Ќо  сейчас-то куда и  зачем Я шел?.. „аже если ѓалина
‚асильевна действительно была чемпионкой или рекордсменкой  страны, а может,
и всего мира по толканию Ядра, Я-то к ней какое имел отношение?
     Људа и зачем Я шел  с этой  необычной подвыпившей  женщиной, годившейсЯ
мне по возрасту без малого в матери?.. —то общего у менЯ с ней могло быть?..
Ќаверно,  и в  эти минуты Я  понимал несуразность происходЯщего,  во  всЯком
случае, чувствовал  себЯ неуютно  и никчемно.  ‚прочем,  оставатьсЯ  на  дне
рождениЯ Ђделины Я дольше не мог обида переполнЯла менЯ,  Ђрнаутов же должен
был  освободитьсЯ  от преферанса  лишь после полуночи,  быть  может, уже  на
рассвете,  и  потому  мне  требовалось как-то  прокантоватьсЯ  и  пробыть  в
‹евендорфе, где Я  больше  никого  не знал, еще  три-четыре, а то и пЯть или
даже шесть часов.
     Ћна  привела менЯ  к одному  из  коттеджей  на правой стороне  улицы и,
открыв  калитку,  пропустила  вперед. Ѓольшой  дом,  в отличие от  соседних,
казалсЯ пустым или в нем уже спали, во  всЯком случае, ни в одном окне света
не было. ЏоднЯвшись по ступенЯм крыльца, мы зашли в темный коридор или холл,
где  пахло  жареным,  пахло кухней,  коммунальной  квартирой или  общежитием
совсем  как  в  ђоссии. Ќе  зажигаЯ  света, она ощупью открыла ключом  дверь
справа от входа,  распахнула  ее и,  полуобнЯв сзади мою  спину, подтолкнула
менЯ вперед, внутрь, и, войдЯ следом, щелкнула выключателем.
     ‚  большой  комнате  было  чисто,  просторно  и прохладно,  припахивало
немецкой   парфюмерией  одеколоном  или   туалетной  водой.   Ќад   круглым,
застеленным  узорчатой  скатертью  столом   спускалась  лампа  под  голубым,
шелковым абажуром.  “ стены  напротив окна стоЯла  широкаЯ немецкаЯ кровать,
затЯнутаЯ  белым  без  единой  складки покрывалом,  две  большие  подушки  в
изголовье были накинуты кисеей.
     Ќа  высокой спинке одного из  стульев  помещались  аккуратные сложенные
длинные  темно-синие  спортивные  шаровары  и краснаЯ футболка точно  такого
цвета  футболки  и майки  имела и, приезжаЯ  с  „альнего  ‚остока в отпуск к
бабушке в деревню, носила  моЯ мать. Ќа полу  в левом углу Я увидел три пары
гантелей разного веса, над ними на стене висело два эспандера.
     ‘адись,  сказала  ѓалина ‚асильевна, задернув темные тЯжелые портьеры у
окна, потом заперла  ключом дверь  и обернула  ко мне  загорелое  оживленное
лицо. ‚ыпить хочешь?
     Ќет... переминаЯсь с ноги на ногу, отказалсЯ Я. ‘пасибо.
     Ђ Я выпью... ‘ твоего разрешениЯ. „лЯ смелости, улыбаЯсь, поЯснила  она
и,  снЯв  с  менЯ фуражку, повесила  ее на олений  рог, торчавший  вправо от
двери. ‘адись! € чувствуй себЯ как дома.
     џ сел, куда она указала, к столу.  € сразу на стене против входа увидел
большую фотографию, точнее, вставленную  под  стекло обложку журнала Ћгонек:
на переднем  плане, посреди  огромного, залитого солнцем стадиона, в майке и
широких  трусах  дюжаЯ  спортсменка  со  смеющимсЯ  счастливым лицом  ѓалина
‚асильевна! а в отдалении за ее спиной, на трибунах, тысЯчи зрителей.
     Ќет,  Я не ошибсЯ  и не напутал, а ‚олодька в том мимолетном  разговоре
ничуть не преувеличил
     она действительно была прославленной спортивной знаменитостью, иначе ее
фотографию  не  поместили  бы  на  обложку журнала  Ћгонек.  џ знал, что это
означало:  зимой,  после  гибели  моего предшественника, старшего лейтенанта
Љурихина, мне досталась наклееннаЯ на фанерку обложка одного из прошлогодних
номеров Ћгонька с портретом товарища ‘талина в маршальской форме.
     џ  понимал,  что  такой  чести  удостаиваютсЯ  только  люди  великие  и
знаменитые. “важение  к ѓалине ‚асильевне переполнЯло менЯ,  и  Я чувствовал
себЯ весьма  стесненно, мне еще ни разу в жизни не доводилось встречатьсЯ со
столь  значительным,  выдающимсЯ человеком,  а тем  более  общатьсЯ вот  так
запросто, накоротке.
     Њеж  тем  она  достала  из  резного  черного шкафчика  и расставила  на
скатерти  наполненный  прозрачной  жидкостью  пузатый аптекарский  флакон  с
притертой  стеклЯнной  пробкой,  стакан и  две рюмки, тарелку  с несколькими
крупными  редисками  и двумЯ  малосольными,  очевидно,  огурцами,  небольшую
плетеную хлебницу с  толстой горбушкой и ровно нарезанными ломтиками черного
хлеба  и позолоченное блюдце с печеньем из офицерского дополнительного пайка
и ватрушкой госпитальной, должно быть, выпечки такие  ватрушки  давали нам в
госпитале в Љостроме.
     ‚от и все угощенье, низким грудным голосом огорченно заметила она. џ не
ждала... и не гадала,  что  ты  окажешьсЯ у  менЯ  в  гостЯх... Њожет,  тебе
сделать кофе?
     Ќет... ‘пасибо... Ќе беспокойтесь.
     ЋбращайсЯ  ко  мне  на  ты,  она  села  рЯдом  и,  продолжаЯ  радостно,
насмешливо улыбатьсЯ большими темно-серыми хмельными глазами, в упор глЯдела
на менЯ. ‘о мной ты не должен ничего стеснЯтьсЯ!.. ‘кажи, Я тебе нравлюсь?
     џ растерЯнно молчал,  а она смотрела в  упор весело и  дерзко, поджав и
кокетливо  покусываЯ  нижнюю  губу.  ‚  лице  и  особенно  в  глазах  у  нее
проглЯдывало хмельное озорство, именно это насторожило  менЯ и надолго потом
осталось  в  памЯти; в тот  день  после ночного звонка  Я все времЯ опасалсЯ
розыгрыша или неожиданной подначки.
     Њы должны  быть друг с  другом откровенны. Љак  старые близкие  друзьЯ!
уточнила  она.  Џожалуйста, расслабьсЯ.  €  зови  менЯ  ѓалой, а  еще  лучше
ѓалочкой!
     Ћна налила из флакона в стакан  поболее половины, добавила немного воды
как Я и угадал, в склЯнке был спирт, и опЯть предложила:
     Њожет, все-таки выпьешь?
     џ снова  вежливо отказалсЯ.  Џосле  выпитого  на  дне  рождениЯ Ђделины
добавлЯть спирта, пусть даже разбавленного, Я не только никак не хотел, но и
не  мог: в ближайшие часы  мне предстоЯло  возвращатьсЯ на мотоцикле домой и
везти Ђрнаутова.
     Ћна  поднЯла стакан  и, с искренним,  радостным оживлением глЯдЯ  мне в
глаза, произнесла:  ‡а тебЯ!  выпила  все легко,  не отрываЯсь, и  принЯлась
нюхать горбушку черного  хлеба. Ћчевидно, в лице  моем  выразилось некоторое
недоумение или озадаченность, и, по-прежнему насмешливо посматриваЯ на менЯ,
она поЯснила:
     ќто Я длЯ настроениЯ, длЯ смелости! Ќе удивлЯйсЯ, Я без этого не могу!
     €  тут  же доверительно  положила большую сильную ладонь  на кисть моей
руки и начала ее поглаживать, потирать, словно делаЯ легкий массаж.
     Ќаслышанный,  что  занюхивают  водку  черным   хлебом,  не   закусываЯ,
алкоголики, Я сидел настороженно,  соображаЯ,  как  это  правильно  понЯть и
оценить.
     ’о, что она занюхивала спирт горбушкой черного хлеба,  разумеетсЯ, менЯ
несколько озадачило, однако не убавило моего почтениЯ к ней как к выдающейсЯ
спортивной знаменитости, чьЯ  фотографиЯ была напечатана на  обложке журнала
Ћгонек.  ‚прочем, было еще  существенное  обстоЯтельство, определЯвшее мое к
ней  отношение:  из  двух  последних  лет  жизни  пЯть месЯцев  Я  провел  в
госпиталЯх и  медсанбатах, где менЯ  несколько раз резали; Я знал, что такое
старшаЯ хирургическаЯ  сестра, называемаЯ иначе  старшей операционной, знал,
какаЯ это  тЯжелаЯ и кроваваЯ  работа, и  что бы ѓалина  ‚асильевна  себе  в
подпитии ни позволЯла, Я не мог не испытывать к ней уважениЯ и как к медику.
     Ђ  ты  мне  нравишьсЯ! вдруг  сказала  она  таким  радостно-приподнЯтым
голосом, что Я несколько смутилсЯ. “ тебЯ отличный брюшной пресс! € плечевой
поЯс дай Ѓог каждому! ’ебе надо серьезно заниматьсЯ спортом...
     Џри  этом  ладонью  правой  руки  она  делала  возвратно-поступательные
движениЯ, поглаживаЯ менЯ от солнечного сплетениЯ, Я  мгновенно напрЯг мышцы
живота до  гульфика, как  именовала  бабушка  ширинку, и  обратно,  деловито
ощупываЯ напружиненную мною мускулатуру живота. Ќаверно, у спортсменов,  тем
более  знаменитых, такое свойское  обращение  с  окружающими  было  обычным,
нормальным,  и  мне  следовало  относитьсЯ  к  этому  и  к  некоторым другим
странностЯм ѓалины ‚асильевны с пониманием.
     ’ы мне все-таки скажи: Я тебе нравлюсь?
     снова спросила она.
     Ћна  ставила менЯ  в затруднительное положение. џ знал,  что  офицер не
должен обманывать женщину и не должен лицемерить, но что же в таком случае Я
мог  ей сказать? …сли бы она  была  лет  на пЯтнадцать или хотЯ бы на десЯть
помоложе, как, например,  Ќатали,  она, возможно, могла  бы мне понравитьсЯ,
если бы к тому же  была поменьше ростом и миниатюрней.  Ќо  в  ее-то пожилом
возрасте, в качестве кого?.. Љак человек?.. џ  знал ее всего полтора или два
часа,  что  же  Я мог  ей  сказать?..  Њежду тем,  с  легкой,  и  озорной, и
загадочной  улыбкой,  продолжаЯ  покусывать  нижнюю  губу,  она выжидательно
смотрела на менЯ.
     ‚ы... хорошаЯ... наконец вымолвил Я.
     ‚ этом можешь  не  сомневатьсЯ! сказала она, и Я почувствовал,  что она
ожидала большего и, видимо, разочарована, и мне снова стало неловко.
     ‚ ней действительно было что-то хорошее, откровенное,  располагающее, и
если бы в  жизни она, например, оказалась  моим лечащим  врачом или палатной
медсестрой  в   госпитале,   или,  допустим,  учительницей   в   школе,  или
преподавательницей  в академии, все сложилось бы путем: Я бы испытывал к ней
уважение, а  может, и симпатию, и у  нее  бы навернЯка  не возникло  никаких
претензий ко мне как к больному, ученику или слушателю.
     Ћднако тут получалось иначе. Ћна предлагала, чтобы Я обращалсЯ к ней на
ты,  звал ее  ѓалочкой и  ничего не стеснЯлсЯ,  и, более того,  ощупывала  и
поглаживала мышцы моего брюшного  пресса,  кисть моей  руки  и даже, если не
ошибаюсь, щекотала ладонь. Џо возрасту она без малого годилась мне в матери,
было в этом  что-то  противоестественное,  с каждой минутой  Я испытывал все
нарастающую неловкость и стыд.
     Ђ она,  ничего не  замечаЯ, как ни  в  чем не  бывало, с той же озорной
насмешливостью в глазах спрашивала:
     —то же ты сидишь как истукан?
     ’о, что  она  менЯ сравнивала  с истуканом, длЯ офицерского достоинства
представлЯлось обидным или даже  оскорбительным,  но надо ли  оправдыватьсЯ,
возражать  и  что конкретно мне следовало ей сказать, сообразить  Я не мог и
потому, некстати вздохнув, молчал.
     Ќет,  мы  должны с тобой.  ‚ыпить! вдруг с  безапеллЯционной решимостью
заЯвила она. ЋбЯ-за-ны!.. ‡а нас! € не смей отказыватьсЯ, ты менЯ обижаешь!
     ‡а нас!,  то есть за выигравших войну,  в мае и летом сорок пЯтого года
среди  офицеров  в  ѓермании  был  самый  распространенный,  можно  сказать,
обЯзательный тост, без него не обходилось ни одно застолье. Ћна налила мне в
рюмку спирта,  добавила чуть-чуть воды, наполнила и свой стакан, пододвинула
ко мне тарелку с редиской  и малосольными огурцами, положила кусочек хлеба и
с хмельной приветливо-озорноватой улыбкой, заглЯдываЯ  мне  в глаза, поднЯла
рюмку.
     ‡а нас!.. ‡а то, чтобы далекое стало близким!
     Њы  чокнулись и выпили, хотЯ мне ничуть  не хотелось, Я пересилил себЯ.
‡анюхав спирт все той же горбушкой черного хлеба, ѓалина ‚асильевна положила
ее назад в хлебницу и снова  ладонью  правой руки  стала поглаживать менЯ от
солнечного сплетениЯ, Я мигом напрЯг мышцы живота  до гульфика и обратно,  и
снова,   как   и  на  веранде,  раздалсЯ  одобрительно-похвальный  или  даже
восторженный возглас:
     †елезо!
     Ќесомненно, это  слово  выражало ее высокую оценку мышц моего  брюшного
пресса, что мне, безусловно, весьма польстило,  это была оценка специалиста,
знаменитой  спортсменки, уж в  чем  в чем,  а  в мускулах  она,  несомненно,
разбиралась.
     ‚последствии Я точно уЯснил, что в своем тосте она, конечно же, сказала
‡а то,  чтобы...,  однако в  ту  минуту  за столом,  поспешно  соображаЯ,  Я
почему-то  без  сомнений определил длЯ  себЯ,  что  это  тост  за победу  и,
следовательно, сказала она  об уже свершившемсЯ,  то есть  ‡а  то, чтобы....
‚ойна была мучительно долгой, почти четыре года мы шли сюда, в  ѓерманию,  и
вот она, такаЯ далекаЯ,  чужаЯ и проклинаемаЯ за тысЯчи  километров, по всей
ђоссии, наконец, стала близкой, мы находились  на  немецкой земле ближе быть
не может. ’ост  мне нравитсЯ,  и, зажевываЯ огурцом выпитое, Я его  повторЯю
про себЯ, чтобы запомнить: ‡а то, чтобы далекое  стало близким!, и звучит он
длЯ менЯ однозначно ‡а победу!.
     Џо молодости Я тогда еще не знал, что тост: ‡а то, чтобы  далекое стало
близким!  у многоопытных раскованных женщин означает всего  лишь предложение
физической близости.
     Њилый, а ты забавный! …сли Я  хорошаЯ и, стало быть, тебе нравлюсь, что
же  ты  сидишь как истукан? негромко, доверительно  и  с веселым недоумением
снова спросила ѓалина ‚асильевна. ‘мелости не хватает?
     џ  не забавный... € не истукан... стараЯсь скрыть обиду, проговорил Я и
решительно отодвинул  свою рюмку  от  краЯ  стола.  Ќе  надо  так...  џ... Я
нормальный...
     ’ак ты нормальный? весело удивилась она. Ќу и чудненько!
     ЏоворотЯсь  на  стуле, она  включила ночник стоЯвшую за  ее  спиной  на
тумбочке  фарфоровую  разноцветную сову,  затем встала и, подойдЯ  к  двери,
выключила верхний свет.
     џ  сидел, не поднимаЯ головы и скосив глаза в ее  сторону, настороженно
смотрел, что она делала. ‚ какие-то секунды она  поднЯла и  проворно сложила
покрывало и кисею, распахнула  постель,  разложила в  изголовье  подушки  и,
расстегнув ремень, снЯла через голову форменное платье и повесила на один из
стульев.
     € тут Я услышал  фразу, произнесенную ею с веселой или озорной хмельной
непосредственностью, фразу, котораЯ ошеломила менЯ своей срамной непотребной
обнаженностью и, наверно, потому запомнилась на всю жизнь:
     Ќу, ‚асЯ, сейчас посмотрим тебЯ в работе! ђаздевайсЯ!
     Њне стало нехорошо. Ћна хотела и ждала от менЯ того, чего Я никогда еще
не делал и не умел. Ѓезусловно, Я понимал, что раньше или позже в моей жизни
это произойдет, и не первый  год с затаенным желанием ожидал: когда же?.. но
в любом случае мог  представить себЯ только с девушкой, а никак не с пожилой
женщиной. Ћшарашивала менЯ и быстрота: Я никак не  подозревал, что отношениЯ
могут развиватьсЯ так стремительно, в книгах и кинофильмах все было иначе...
€  в любом случае ведь Я  ее не любил,  да и не мог любить! нехорошо все это
получалось...  как говорил капитан Ђрнаутов  без  черемухи!.. ”изиологию без
любви старик называл коротко и жестко случкой.
     Џосмотри на менЯ! меж тем приказала она. Ќеужели  Я тебе не нравлюсь?..
Ќу!
     ЏодчинЯЯсь  повелительному  окрику,  Я  поднЯл голову.  ‚  слабом свете
ночника на  ее  загорелом  теле  отчетливо  белели  огромный,  тугораспертый
торчащими  вперед  грудЯми  бюстгальтер  и  белые  же  трусы.  ’аких могучих
богатырских  форм у живой женщины  Я никогда не видел, они скорее подошли бы
монументальной скульптуре.
     Љак  только она  снЯла платье, от  нее ударило  острым запахом пота, и,
может, оттого,  а может,  и нет,  мне вспомнилсЯ недавний приказ  начальника
тыла   фронта   генерала   Ђнтипенко   о  нормах   выдачи  фуража  трофейным
лошадЯм-тЯжеловозам: першеронам, брабансонам и арденам. Ћни были  несравнимо
крупнее и сильнее наших  российских лошадок,  и, например, овса  им по этому
приказу полагалось в два раза больше: восемь килограммов.
     ‚  полуголом  виде  ѓалина  ‚асильевна  имела  схожесть  с  породистыми
тЯжеловесными лошадЯми,  сильными и величественными, но не только с  ними...
‘воей рослой фигурой и загорелым атлетическим телом  она вдруг  пронзительно
напомнила  мне мать, и ощущение кошмара от всего  происходЯщего в эти минуты
охватило менЯ, Я буквально оцепенел.
     ђасстегни! поворотЯсь ко мне спиной,  скомандовала  она и, так как Я не
сразу сообразил, чего она хочет, властно повторила: Џуговицы расстегни!
     џ  поднЯлсЯ, ощущаЯ  слабость  в ногах  и  в  животе, и  не  без  труда
расстегнул  пуговицы  бюстгальтера, пальцами осЯзаЯ  ее  горЯчую мускулистую
спину.  ‚  следующее мгновение, отбросив бюстгальтер в угол, она, поворотЯсь
ко мне, со спортивным, должно быть, задором приказала:
     ђаботай!
     €  тотчас, цепко  ухватив за затылок, с  силой пригнула  мою  голову и,
поддерживаЯ другой рукой снизу свою полную тугую  грудь,  ткнула соском  мне
под нос, в верхнюю губу.
     Џоцелуй!.. ‘осок поцелуй! властно потребовала она. Ќу!..
     Ѓоже  ж ты  мой!..  ‚ообще-то  Я  искусственник... ЊенЯ  бабушка соской
вскормила. Ќо  чтобы  спустЯ  девЯтнадцать лет  вот так бесцеремонно  тыкать
грудью  в  губы  мне,  офицеру,  командиру  дивизионной   разведроты,  пусть
небольшой,  но  отдельной  воинской  части, имеющей свою гербовую  печать  и
угловой  штамп... „лЯ офицерского достоинства было в этом что-то чрезвычайно
оскорбительное, причем  она  унижала менЯ не словом,  а  наглым,  бесстыдным
действием, уж лучше бы напрЯмик обозвала молокососом...
     ‚последствии  Я  не раз  размышлЯл: почему, по  какому праву  она сочла
возможным  вести  себЯ со  мной  подобным  образом?.. „олжно  быть,  потому,
предположил  Я  позднее,  что  война  окончилась,  и,   ожидаЯ  как  женщина
демобилизации, она ощущала  себЯ уже  не  старшей хирургической  сестрой,  а
снова заслуженным мастером  спорта,  чемпионкой  или рекордсменкой страны, а
может, и всего мира... Ћна была всесоюзной или даже мировой знаменитостью, а
Я только  лишь  одним из очень многих тысЯч  младших  офицеров, находившихсЯ
тогда на территории ѓермании. ‘колько тысЯч таких,  как Я, прошли  за  войну
через  армейский  госпиталь,  где она  работала!.. Љо  всему прочему,  как Я
почувствовал,  она  воспринимала менЯ даже  не как командира роты, тем более
отдельной, имеющей свою гербовую печать и угловой штамп, и по возрасту, и по
званию Я  навернЯка был длЯ нее желторотым ‚анькой-взводным, пылью  окопов и
минных предполий...
     ‘осок  у  нее был тугой, как запомнилось,  размером  со  сливу, и она с
силой  заталкивала его мне в рот, другой рукой намертво  ухватив и удерживаЯ
мой затылок так, что  отстранитьсЯ  от  нее  Я  не  мог, хотЯ,  естественно,
попыталсЯ.
     ђазмышлЯЯ  позднее над этой историей, Я всЯкий раз вспоминал  небольшую
статейку что-то  вроде фельетона попавшуюсЯ мне в какой-то газете  еще перед
войной.  ’ам описывалось,  как посетитель  московского ресторана, пообедав и
хорошо выпив, взЯл с соседнего  стола огромный юбилейный  торт и неожиданно,
перевернув,  насадил его  на  голову  официанту. ѓазета возмущалась тем, что
пьЯного хулигана не привлекли к уголовной ответственности, как утверждалось,
Якобы  только  потому,  что  он  оказалсЯ  мастером  спорта.  ‘татьЯ  так  и
называлась: ЋтделалсЯ легким  испугом.  “ж  если  рЯдовой  мастер спорта мог
публично  и без серьезных длЯ себЯ последствий надеть официанту в московском
ресторане  торт на  голову,  то  заслуженный  мастер  спорта  чемпионка  или
рекордсменка страны, а может, и всего мира наедине, без свидетелей навернЯка
могла  позволить себе  и  значительно  большее. ќто  логическое  рассуждение
послужило мне в последующие недели некоторым утешением.
     ‚ремЯ тогда  было  другое, мы  и понЯтиЯ  не  имели  о  том, что  такое
эрогенные зоны или сексуальное стимулирование, эти словосочетаниЯ, известные
спустЯ десЯтилетиЯ даже  школьникам,  никто из нас в те годы не слышал, да и
слышать не мог, в  ђоссии  веками  обходились без этих понЯтий.  ‚ремЯ тогда
было  другое, и хотЯ дети рождались, но  секс в  его современном понимании с
весьма разнообразной техникой и десЯтками или  сотнЯми всевозможных позиций,
приемов и  ухищрений еще не  объЯвилсЯ. ’огда  в мае сорок пЯтого  Я был так
молод и во многом по-деревенски наивен или даже глуп, только спустЯ какое-то
времЯ Я узнал, длЯ чего ѓалина ‚асильевна пыталась  заставить  менЯ целовать
ей грудь, и, узнав, понЯл и простил ее.
     ‘воим  сильным  атлетическим  сложением  она имела очевидное сходство с
моей матерью, только была выше  ростом и значительно крупнее,  массивнее. Ћт
нее пахло потом и спиртом, она была возбуждена,  дышала шумно и нисколько не
чувствовала моего состоЯниЯ  ни  моей чрезвычайной обиды, ни овладевших мною
оцепенениЯ и  кошмара.  —то мне  следовало делать, что Я  мог  и должен  был
сказать или  крикнуть,  чтобы остановить  ее?.. Ќеужели надо  было применить
силу?..
     Ћт  волнениЯ и напрЯженности  менЯ прошибла испарина,  и, как во всЯком
бою, в минуты  наивысшего напрЯжениЯ монетка вращалась на ребре, и надо было
овладеть положением  и не  допустить, чтобы она легла  вверх решкой.  €  как
обычно в бою, подбадриваЯ самого себЯ, Я по  привычке мысленно повторЯл:  Ќе
дрейфь!.. ЏрорвемсЯ!.. и лихорадочно соображал как, каким образом?..
     ‘пасительное решение осенило менЯ внезапно.
     ѓалина ‚асильевна  была прЯмаЯ  до резкости  и,  как  Я убедилсЯ  по ее
разговору на  веранде  с ѓурамом  ‚ахтанговичем, весьма  грубаЯ  женщина, за
словом в карман  не лезла  и  в выражениЯх не  стеснЯлась,  Я  не без страха
представлЯл, как она менЯ ошпетит, когда Я скажу  о рези в животе, возможно,
даже с оскорбительной издевкой  вломит  что-нибудь вроде: ’ы что обвалЯлсЯ?!
или, может, еще  покрепче,  позабористей.  џ это понимал,  но, тем не менее,
решилсЯ, другого выхода у менЯ не было.
     џ приложил руки  к низу живота  и скривилсЯ, как от сильной боли, Я так
старалсЯ, что чуть  не  застонал, однако в полутьме  она ничего не заметила,
так  как была  всецело занЯта другим, отпустив  мой  затылок, она  торопливо
расстегнула  пуговицы на вороте моей гимнастерки,  а затем и широкий поЯсной
ремень и при этом с возмущением и неожиданной злостью выкрикивала:
     Ќу что ты стоишь как истукан?!. Љто кого должен  раздевать?!. ’ы что из
себЯ целку строишь?!. –ену набиваешь?.. ’ы что, придуриватьсЯ сюда пришел?!.
     џ никого из себЯ не строил и не набивал себе цену. …е измышление, что Я
пришел   сюда    придуриватьсЯ,   не   могло   не   обидеть   своей    Явной
несправедливостью, Я ведь к ней не приходил, она сама менЯ привела. Љонечно,
Я смог бы ее раздеть, ну а дальше?.. Њеж тем, шумно, возбужденно  дыша,  она
уже добралась до моих брюк, рывком расцепила поЯсной крючок и, с нетерпением
дергаЯ,  расстегивала  пуговицы  у менЯ на  ширинке,  продолжаЯ при этом зло
выкрикивать:
     ’ы  долго  будешь  придуриватьсЯ?!  —уфырло!..  ’ы  что  скиксилсЯ  или
офонарел?!.
     ЊогучаЯ,  целеустремленнаЯ, как и все великие и  выдающиесЯ спортсмены,
она в крайнем нетерпении дергала, рвала  пуговицы на ширинке моих брюк, и не
было в мире силы, во всЯком случае, рЯдом со мной, способной ее остановить.
     џ не  знал,  что такое скиксилсЯ, а насчет офонарел  она попала в самую
точку. Ћт  небывалого срама  мне  хотелось  провалитьсЯ  сквозь  землю,  без
преувеличениЯ Я был готов завыть от безвыходности происходЯщего, еще никогда
Я не попадал в такую  или подобную ситуацию, но,  как  нередко говорила  моЯ
бабушка, ѓосподь не без милости...
     ’олько она прокричала: —уфырло!.. ’ы что скиксилсЯ или офонарел?!., как
в палисаде, а затем на крыльце послышались торопливые тЯжелые шаги, и тут же
раздалсЯ стук в дверь, и немолодой хриплый мужской голос скомандовал:
     ѓалина, подъем!
     ‘воей огромной горЯчей  ладонью она мгновенно зажала мне рот и нос, при
этом зачем-то  с  силой  стиснув  обе  ноздри,  и  сама,  замерев,  молчала,
затаилась,  но  в  дверь  энергично  стучали,  и  тот  же  строгий   хриплый
прокуренный голос громко и недовольно осведомилсЯ:
     …горова,  ты  что  молчишь?.. џ  знаю, что  ты  дома!  „авай  срочно  в
операционную!
     џ подумал, что стоЯвший за дверью, должно быть, слышал, как она на менЯ
кричала,  и  она  это  тоже,  очевидно,  сообразила  и,  к   моему  великому
облегчению, отнЯла ладонь от моего лица,
     Я ведь без преувеличениЯ задыхалсЯ.
     ”едор €ванович, не могу! после короткой паузы заЯвила она решительно. џ
отдежурила вторую  субботу,  только  в восемь  сменилась! —то Я  каторжнаЯ?!
”едор €ванович, Я не приду! Ќе могу. € все!
     …горова,   не   смей   так   говорить!!!   Ќе   выводи!..  ЏеревернулсЯ
‘тудебеккер!.. понизив  голос до  полушепота, сообщил  стоЯвший  за  дверью.
‘емнадцать пострадавших. есть тЯжело! Ќемедленно в операционную!
     „а что Я каторжнаЯ, что ли?! Ђ Људачкина, а Њарина, а ‡оЯ ‘тепановна?!
     Њарины нет,  ты  же  знаешь  сегоднЯ суббота!  Ђ  Људачкина  и ‡оЯ  уже
вызваны. € ‹омидзе, и —екалов, и Љузин! Ѓудем работать на четырех столах!
     ’оварищ майор, Я не могу, поймите!  џ вас  прошу. џ вас просто  умолЯю!
‡автра Я вам все объЯсню!
     …горова!..  Њать твою!.. Ќе выводи!!! Яростно закричал за дверью майор,
от крайнего возмущениЯ он зашелсЯ  хриплым надсадным кашлем. …горова!.. џ  с
тобой  нЯнчитьсЯ не  буду!  џ  тебе приказываю:  немедленно  в операционную!
ЏовторЯю: экстренный вызов! …сли через десЯть минут тебЯ  не будет, пенЯй на
себЯ! џ тебе ноги из жопы вытащу!
     ’оварищ майор... просЯще начала она, но послышались быстрые удалЯющиесЯ
шаги  сначала  на крыльце, а  затем  в палисаднике,  и,  не стеснЯЯсь  моего
присутствиЯ, она выматерилась Ядрено, затейливо и зло, что менЯ уже почти не
удивило.
     ‘косив глаза, Я  видел, как она поднЯла и надела бюстгальтер и при этом
Яростной скороговоркой сообщила, вернее, выкрикнула мне, что какую-то Њарину
на  воскресенье увозЯт спать с генералом,  она употребила не слово  спать, а
матерный глагол, и обозвала Њарину минетчицей, другие же, в том числе и она,
должны вкалывать в операционной и уродоватьсЯ как курвы.
     ‡астегни! подойдЯ и  поворотЯсь  ко  мне спиной, приказала  она, и Я  с
большим усилием и  не сразу застегнул все  четыре пуговицы вновь надетого ею
бюстгальтера,  подивившись,  как  она  их  застегивает  и  расстегивает  без
посторонней помощи, даже тугой  хомут стЯгивать супонью  было проще и легче.
ђазденьсЯ, ложись и жди менЯ! џ не задержусь! џ тебЯ закрою, и жди, Я  скоро
вернусь! Њожешь спать, но не смей уходить!
     Ћна  зажгла свет, проворно надела платье, посмотрела на себЯ в зеркало,
висевшее  на  стене,  быстрым  движением  поправила  волосы  и, выскочив  из
комнаты, заперла менЯ снаружи на ключ.
     Љак только  затихли  ее  шаги, Я застегнул брючный крючок, пуговицы  на
гимнастерке,  надел   поЯсной  ремень  и  кокину  фуражку  и   осмотрелсЯ...
Ѓелоснежные  простыни в  распахнутой постели  и  над ними на стене  немецкий
коврик длЯ спальни: полураздетые, воркующие, как голуби, он  и она... ѓалина
‚асильевна  со смеющимсЯ,  счастливым  лицом  посреди  стадиона... ”лакон  с
остатками спирта, горбушка черного хлеба, тарелка с  редиской и  малосольным
огурцом,  блюдце с печеньем  и  ватрушкой...  трофейный немецкий  патефон...
ѓантели, эспандеры...
     ’олько теперь на темном резном комоде Я заметил что-то накрытое  куском
черного  шелка размером с  большой  носовой платок.  Џод  ним,  когда  Я его
осторожно  поднЯл,  находилась  небольшаЯ, в рамочке,  фотографиЯ,  судЯ  по
всему, свадебнаЯ  ѓалина ‚асильевна  молодаЯ,  радостнаЯ, в светлом нарЯдном
платье с оборочками  и рЯдом с ней под руку высокий  широкоплечий военный со
старым,  еще  без  колодки,  орденом  Љрасного  ‡намени  над левым  карманом
гимнастерки и двумЯ шпалами в каждой петлице майор. “ него было широкоскулое
приЯтное открытое лицо, и смотрел он с веселым задором  сильного, уверенного
в  себе человека. Љем  он ей приходитсЯ и  почему фотографиЯ, прислоненнаЯ к
стене,  была наглухо завешена черным?.. ЏомедлЯ  и  предположив,  что майор,
очевидно, погиб, Я снова аккуратно накрыл фотографию платком.
     ‡атем  Я  пошарил глазами в углу  и вдоль  стен по полу,  но  Ядра  длЯ
толканиЯ не увидел. Ђ мне так хотелось его посмотреть и  потрогать,  вернее,
подержать  в  руках  этот  металлический  шар, благодарЯ которому можно было
сделатьсЯ всесоюзной или мировой знаменитостью, Я даже  под кровать заглЯнул
и не  без усилиЯ отодвинул тЯжелый  немецкий  чемодан, но  и за ним Ядра длЯ
толканиЯ  не  оказалось. …динственное, что Я  неожиданно заметил на  полу и,
огорченный, положил  в  карман  брюк,  была  пластмассоваЯ  защитного  цвета
пуговица, в нетерпении  оторваннаЯ ѓалиной ‚асильевной от моей  ширинки. Љак
тут же  выЯснилось,  она оторвала там  даже не  одну,  а две  пуговицы,  что
расстроило менЯ еще больше, особенно когда найти вторую мне не удалось.
     Ќадо было  немедлЯ  уходить.  џ боЯлсЯ,  что  майор,  вызвавший  ѓалину
‚асильевну  в операционную, обнаружив, что она изрЯдно  выпивши, отправит ее
домой.  џ  попробовал, подергал дверь, но она была  заперта.  ’огда, погасив
верхний свет, Я подошел к окну,  отвел тЯжелую портьеру и, поднЯв шпингалет,
отворил левую створку.
     ‘ловно Я распахнул двери душного, затхлого склепа,  до чего же чудесно,
до чего  замечательно  было  там, за  окном!..  ‚ лицо мне  повеЯло  майской
вечерней  свежестью,  повеЯло  простором  и свободой  и так душисто  пахнуло
дурманным  ароматом белой  акации и сирени, густо насаженными и разросшимисЯ
по всему палисаду перед домом.
     Ќаверно,  с  минуту Я  стоЯл, притаЯсь  на  подоконнике,  и  напрЯженно
прислушивалсЯ.  Ћтдаленно  доносились  звуки патефонов, в  каком-то коттедже
справа несколько пьЯных мужских и женских голосов нестройно тЯнули: Ќа диком
бреге  €ртыша  сидел  …рмак,  объЯтый  думой...,  а слева  вдалеке  слышалсЯ
частушечный перепев,  но в палисаднике и поблизости было тихо  ни разговора,
ни шепота, ни шороха.  ЏридерживаЯ фуражку,  Я осторожно  спрыгнул на траву,
прикрыл  оконную створку  и, малость  погодЯ, охваченный невеселыми мыслЯми,
уже шел противоположной стороной улицы.
     ’аких неудачных  суток  Я не  мог и припомнить. €  ночной, застигнувший
менЯ со сна врасплох розыгрыш, и отлуп всего лишь из-за шрама! на отборочном
смотре,  отлуп, лишивший  менЯ, боевого офицера, ветерана дивизии, редчайшей
возможности  поехать на парад  победителей  в Њоскву  и затем, после  двух с
половиной лет разлуки,  навестить  в  родной  деревне  самого  близкого  мне
человека  бабушку и помочь  ей хоть что-то поделать по  хозЯйству, и, прежде
всего, снЯть  ее боль: восстановить растащенную  на дрова  оградку на могиле
деда,  и  придуманнаЯ   ‚олодькой  или  Ђделиной  нелепо  постыднаЯ  попытка
знакомства   с   Ќатали,  и,   наконец,   еще  не   осмысленное   полностью,
ошеломительное  унижение, какому менЯ походЯ  подвергла ѓалина ‚асильевна...
‡а что?!
     ‚ этот день жизнь раз за разом непонЯтно почему бросала  менЯ на ржавые
гвозди.  џ  вспомнил  утренний  смотр  и  как обходивший  строй председатель
отборочной  комиссии, начальник оперативного отдела штаба  корпуса,  рослый,
плечистый,  с  большим  багровым  носом  и  громоподобным  голосом полковник
Ѓулыга, Я знал его еще по  боЯм под †итомиром, полтора  года назад, когда он
был майором, остановЯсь передо мной, посмотрел и недовольно воскликнул:
     рам на правой щеке!.. Ћтставить!
     ђазрешите  доложить, без промедлениЯ  вступилсЯ  подполковник  Љичигин.
Ћдин из лучших офицеров соединениЯ.  Ћтобран лично командиром дивизии... Џод
Ѓекетовкой  в новогоднюю ночь, захватив  немецкую машину, вывез из окружениЯ
документы штаба  и  девЯтерых тЯжелораненых... чем спас  им  жизнь... ‚  том
числе подполковнику ‘еверюхину...
     Ѓекетовку  помню,  вглЯдываЯсь  в  мое лицо и  вроде  подобрев, заметил
полковник. € его будто припоминаю... ‡накомаЯ физиономиЯ!..
     Њысленно  Я возрадовалсЯ и, преданно глЯдЯ полковнику  в глаза, мне так
хотелось навестить бабушку! тЯнулсЯ перед ним на разрыв хребта.
     ‚ августе на висленском  плацдарме... продолжил Љичигин,  но полковник,
перебив его, с неожиданной свирепостью вскричал:
     Љар-роче!!!
     Љороче...   ђазрешите...  сбивчиво  проговорил  Љичигин   и  неожиданно
предложил: рам припудрить можно!
     ’ы кому здесь мозги пудришь?! после небольшой зловещей паузы возмутилсЯ
полковник. ЏраваЯ  щека  видна с ЊавзолеЯ! зычно и наставительно сообщил он.
‘оображать надо!!! € головой, а не жопой!.. Ћтставить!!!
     €  тотчас  стоЯвший за  его  левым плечом маленький щеголоватый капитан
сделал  какую-то  отметку  в  списке,  который  он  держал  перед  собой  на
планшетке... €з представленных дивизией двенадцати человек забраковали троих
и среди них менЯ.
     “  темневшего впереди  памЯтника местным  жителЯм,  погибшим  в  Џервую
мировую  войну,  с той  стороны,  откуда  Я  подходил,  стоЯл человек.  ќтот
невысокий монумент Я хорошо рассмотрел, когда две недели назад с ‚олодькой и
”роловым приезжал сюда. Ќа чугунной  памЯтной доске  были обозначены имена и
фамилии  десЯти  или двенадцати  жителей  ‹евендорфа, не  вернувшихсЯ с  той
войны, а ниже, как утешение длЯ родственников, сообщалось:
     Deutschland wird sie nie vergessen.
     ’еперь   с  обратной  стороны  памЯтника  был  прикреплен  большой  щит
наглЯдной агитации  со  стандартным  лозунгом:  ѓерманиЯ  страна  насилиЯ  и
разбоЯ! ЏриблизЯсь,  Я увидел,  что стоЯвший у ограды спиной  ко мне человек
военный с фуражкой в руке
     был  офицером,  капитаном медслужбы и, подойдЯ сбоку,  не без удивлениЯ
узнал в нем ѓурама ‚ахтанговича. Ћн выглЯдел пьЯным и, держась рукой за верх
ограды, опустив голову, очевидно, плакал, во всЯком случае, всхлипывал.
     ’оварищ капитан, вы что здесь делаете? после короткого раздумьЯ спросил
Я.
     џ нэ дэлаю, посмотрев на  менЯ и  навернЯка узнав, с сильным кавказским
акцентом отвечал он. џ...
     € тут он произнес фразу, которую Я запомнил на всю жизнь и впоследствии
в минуты разочарований многажды говорил самому себе:
     ‚сэ-таки самый хороший чэлавэк шашлык и кружка пива!
     Ћн был не пьЯный, а только выпивши, вид у него был жалкий, удрученный.
     ‚ам надо домой. Ќадо выспатьсЯ, посоветовал Я.
     Њой дом в Ѓатуми, плачущим голосом произнес он. Ђ здеэс...
     Ћн вЯло, с какой-то обреченностью махнул рукой. •отЯ Ќатали, в упор  не
замечаЯ, а точнее,  игнорируЯ менЯ, раз за разом  танцевала  именно  с  этим
старым, невзрачным, лысоватым человеком, он был  старше менЯ лет на двадцать
Я не испытывал к нему и малейшей неприЯзни.
     €демте, Я взЯл его  за локоть и вывел на  неширокую асфальтовую дорогу.
‚ы сами дойдете?
     џ нэ пиЯный, всхлипнув, сказал он и, невесело  глЯдЯ мне в лицо, снова,
как великое откровение, доверительно сообщил: ‚сэ-таки самый хароший чэлавэк
шашлык и кружка пива!
     €  поворотЯсь, медленно, нетвердо ступаЯ,  двинулсЯ по дороге в сторону
госпиталЯ.
     Њеж  тем  прекраснаЯ  майскаЯ  ночь  была полна  жизни:  в  большинстве
коттеджей светились  окна,  по-прежнему  слышались  звуки патефонов,  гитар,
пение и пьЯные возгласы, где-то неподалеку звучала гармонь.
     ‚ безрадостном раздумье Я стоЯл у ограды памЯтника. Њетрах в сорока  по
правой  стороне  улочки  находилсЯ небольшой  гараж, где  мною был  оставлен
мотоцикл; рЯдом,  в том  же палисаде,  светилась застекленнаЯ,  заросшаЯ  по
краЯм вьющейсЯ зеленью веранда, там, за круглым столом, под оранжевым, низко
висЯщим абажуром играл в преферанс Ђрнаутов. џ знал видел трижды
     его   неизменных   партнеров:   военного   прокурора   дивизии   майора
Ѓулаховского и двух  госпитальных медиков пожилого, седоватого подполковника
с хмурым костистым лицом и капитана, тоже немолодого, курносого, с короткими
рыжими волосами на круглой как шар голове.
     ‚ этом коттедже  у старой  немки  квартировала Ќина  Ђлексеевна женщина
майора  Ѓулаховского,  капитан  медслужбы, среднего роста,  очень  ладнаЯ  и
чистенькаЯ, лет  тридцати блондинка, белозубаЯ, с добрыми серыми  глазами. ‚
прошлые разы она приветливо и щедро поила менЯ замечательным душистым чаем с
домашним  кексом  и  немецким  вареньем  из райских  Яблочек.  ’еперь, после
выпитого спирта  и нервного напрЯжениЯ,  пережитого  при общении  с  ѓалиной
‚асильевной, жажда мучила менЯ, но о  поЯвлении там, на веранде, или в любом
другом доме  с двумЯ  оторванными пуговицами, точнее, с расстегнутой по сути
дела ширинкой не могло быть и речи.
     ‘трелки  на  светЯщемсЯ  циферблате  показывали  без  нескольких  минут
двенадцать, еще  часа  два, а  может, и три надо  было  кантоватьсЯ  в  этом
злополучном  ‹евендорфе, ожидаЯ, когда освободитсЯ  Ђрнаутов. —аса  два  как
минимум: Я знал, что он мог просиживать за преферансом и до рассвета.
     „есЯтки, а  может,  и  сотни раз  Я  слышал  и  читал о  предчувствиЯх,
различных приметах и предвестиЯх,  но  у менЯ  в  тот  вечер и в те поистине
поворотные  в  моей  жизни  сутки  ничего  подобного  не  было.  Љ  полуночи
всесильное  колесо  истории  уже накатило, навалилось  на  менЯ  всей  своей
чудовищной тЯжестью, однако Я ничего не  ощущал. ђаспитие метилового спирта,
как потом установило следствие, началось сразу после моего  отъезда из роты,
то есть примерно  в  три  часа  днЯ,  и  первые  четверо  отравившихсЯ  были
доставлены в медсанбат дивизии где-то около  семи  часов  вечера, а ближе  к
одиннадцати,  когда  ѓалина ‚асильевна, унижаЯ мое  офицерское  достоинство,
принудительно  с применением силы заталкивала  тугой,  огромный сосок  своей
могучей груди мне в рот, ‹исенкова уже  более двух  часов не было в живых, а
Љалиничева еще пытались спасти, был разыскан  и прибыл армейский токсиколог,
подполковник  медслужбы, до  войны  будто бы профессор, по фамилии ђозенблюм
или Ѓлюменфельд блюм  там было,  это  точно. Љалиничева тЯнули с  того света
несколько  часов,  знаЯ при этом, что его уже не  вытащить, и еще трое  моих
солдат  находились в тЯжелейшем состоЯнии  и позднее ослепли. Ћ чрезвычайном
происшествии в вверенной мне разведроте в этот час, как и положено, доносили
шифром срочными сообщениЯми в шесть адресов,  и о случившемсЯ отравлении  со
смертел