ћрий Ѓондарев. Ѓыки

Ћцените этот текст:
ћрий Ѓондарев. Ѓыки

   -----------------------------------------------------------------------
   "‘обрание сочинений в четырех томах. ’ом первый".
   Њ., "ЊолодаЯ гвардиЯ", 1973.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 18 June 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   Ѓыла война и неистоваЯ жара в Љазахстане. ђаскаленное солнце висело над
степью, жгло мне затылок, и сквозь молотообразные удары в висках Я  слышал
сверлЯщий треск кузнечиков,  глухое  позвЯкивание  металлических  заноз  в
деревЯнном Ярме на шеЯх двух  быков,  запрЯженных  в  арбу.  Ѓыки,  худые,
изморенные  зноем,  не  переставали  жевать  свою  жвачку;  в  уголках  их
бездумных глаз черным роем шевелились  мухи,  а  они,  не  моргаЯ,  стоЯли
терпеливо и равнодушно, видимо привыкнув к этой постоЯнной  муке,  к  этой
рабьей покорности ежедневной пытке.
   џ работал в степи первый день, все времЯ помнЯ  Ядовитое  выражение  на
крепких чугунно-загорелых лицах скирдовщиков, встретивших менЯ в колхозной
конторке неприЯзненно, насмешливыми взглЯдами. Ѓыл Я в легких  парусиновых
туфлЯх, в белых расклешенных брюках с надраенной морской блЯхой на  ремне,
эвакуированный  городской  мальчишка,  форсоватый  по   виду,   совершенно
непонЯтный этим выросшим в степи парнЯм.
   ЊорскаЯ блЯха и расклешенные мною летние брюки отца, которые  он  носил
еще в тридцатых годах, были знаками моей школьной  мечты  о  флоте.  ’огда
слова "шхуна", "бригантина", "шкипер" и  "марсель",  вычитанные  из  книг,
вызывали у менЯ свЯтой  трепет,  мысли  о  дальних  странствиЯх,  тугом  и
ласковом    ветре    над    солнечно-белыми    парусами,    о    неведомых
перламутрово-сиЯющих лагунах в теплых морЯх, о чужих и незнакомых портовых
городах, залитых огнЯми, с  ночным  запахом  гниющих  бананов  на  берегу,
вблизи которого покачивались в черном, южном  небе  созвездиЯ  фонарей  на
поскрипывающих  мачтах.  ‚  восьмом  классе  Я  наизусть  выучил   морскую
терминологию, названиЯ снастей парусного флота по разным старым  учебникам
и сноскам в романах  „жека  ‹ондона.  џ  даже  выменЯл  у  кого-то  лоскут
тельника и, пришив его к майке, ходил с расстегнутым  воротником  рубашки,
чтобы виден был этот пленительный кусочек морЯ. Џри одном взглЯде на  него
Я испытывал запах ветра и далеких пространств.
   ‚ девЯтом классе с надеждой поступить  в  военно-морской  клуб  Я  спал
зимой с открытой форточкой, по утрам выжимал гантели, купил морскую  блЯху
и ходил по-матросски - чуть враскачку, как бы приучаЯ себЯ к нырЯющей  под
ногами палубе.
   ‚ тот жаркий август сорок первого года, вернувшись после  рытьЯ  окопов
под ‘моленском, Я не застал в Њоскве родных и только  по  записке  матери,
оставленной управдому, нашел после долгих поисков семью, эвакуированную  в
Љазахстан. € тут вдруг понЯл:  все  прежнее,  детское  уходило,  исчезало,
подобно тому как кончаетсЯ и сказка о ‡олотом дворце среди синего  морЯ  и
доброй колдовской †ар-птице, - Я был старший в семье и  теперь  знал,  что
мать и младшие сестры стали моей ответственностью.
   - Ћсь Яка гарна прЯжка!  -  сказал  в  конторке  бригадир  скирдовщиков
Ѓендрик, покатоплечий, весь напоминающий железный клин  острием  вниз,  и,
захохотав, подергал пальцем блЯху на моих брюках, едко спросил: - ‚ Њоскве
що - мода така? €ль просто цацка?
   џ молчал. ‘кирдовщики, молодые парни  в  грЯзных  сатиновых  рубахах  с
белыми  заскорузлыми  пЯтнами  пота  под  мышками,  разглЯдывали  менЯ   с
усмешками,   перемигивались   сквозь   дымки   тютюнных    самокруток    и
снисходительно цвикали на землЯной пол - сплевывали через щелочки зубов.
   џ понимал, что мой нездешний городской вид несколько смешон,  игрушечен
длЯ них, но это и задевало менЯ. € уже в степи, получив пару быков и  арбу
(после иронического распорЯжениЯ Ѓендрика: "Џопробуй, Як вонЯе бычий  пот,
носовую утирку и деколон в другой раз с собой бери, московский!"),  Я  вел
за налыгач быков к желтеющим бесконечными рЯдами копнам и думал, что  умру
в этой степи, но докажу им, на что Я способен.
   џ стал накладывать копны на арбу с какой-то ожесточенной механичностью,
втыкаЯ вилы в сухую пшеницу, в  ее  шуршащие  стеблЯми  недра.  џ  пыталсЯ
поддеть треть копны, чтобы завалить ее в два приема на  арбу.  Ќо  пшеница
скользила, распадалась,  не  удерживалась  на  зубьЯх,  осыпалась  мне  на
голову, на потную шею, лезла за ворот прилипшей к спине тенниски. ѓорЯчаЯ,
пахнущаЯ степью пыль сыпалась в глаза, колюче набивалась в нос - и лицо  и
все тело начинали  нестерпимо  зудеть.  ‘тиснув  зубы,  Я  содрал  с  себЯ
насквозь пропотевшую тенниску и, сознаваЯ бессилие и  отчаЯние,  с  ужасом
думал, что так к вечеру не нагружу  ни  одной  арбы.  ќто  отчаЯние  стало
походить почти на удушье, когда Я увидел через час потЯнувшиесЯ по степи к
начатой скирде нагруженные арбы, смутно заметил или представил  повернутые
в мою сторону серые от пыли, сморщенные от солнца и от  понимающих  улыбок
лица скирдовщиков, не сказавших мне, однако, ни слова.
   џ уже, как загнанный, кидал и кидал рассыпавшиесЯ с вил комки пшеницы в
арбу, Я задыхалсЯ от напрЯжениЯ,  от  жаркого  запаха  пшеничной  пыли.  Ђ
солнце раздваивалось, расплывалось над моей головой, черные точки  роились
перед глазами, мутно звенело, ударЯло в ушах и в  затылке  тупыми  ударами
деревЯнного молота. € мне на какую-то  секунду  показалось,  что  Я,  весь
потный, страшный, со скрипЯщей пылью на зубах,  весь  зудЯщий,  накаленный
солнцем, упаду сейчас возле арбы от солнечного удара,  от  этого  степного
пекла, от своих сумасшедших мускульных усилий, от горЯчего пота на  веках,
застилающего степь перед глазами словно душно дымЯщейсЯ ватой.
   Ќа миг, будто в малЯрийном бреду, почудилось  -  возникла  около  быков
клинообразнаЯ фигура Ѓендрика, ухмылка  растЯгивала  его  рот,  он  сказал
что-то, указав на копны, на мои вилы, потом вроде бы попробовал вырвать их
у менЯ из рук, но Я только с непонЯтной дикостью прохрипел: "“ходи!"  -  и
отрицательно замотал головой, вонзаЯ вилы в копну.
   Ѓольше никто ко мне не подходил. џ уже не знал, что происходит со мной:
может,  это  был  выплеск  мальчишеского  самолюбиЯ,  может,   неистовость
озлоблениЯ на  собственное  бессилие,  разрушавшее  все  свЯзанное  с  той
открытой зимой форточкой...
   ЌагружаЯ  арбу,  Я  не  заметил  даже   наступлениЯ   полуднЯ,   самого
невыносимого, жаркого времени, когда все, прокаленное до каждого  колоска,
замирает в  степи,  задушенное  сверканием  пекущего  солила,  серебристым
текучим маревом зноЯ. Њне показалось: перестали скрипеть  арбы,  перестали
доноситьсЯ голоса из-за рЯдов копен, лишь  обморочно  звенел  пульсирующий
ток крови в моих висках.
   ђаз,  оглЯнувшись,  Я  словно  бы  чужим  зрением  увидел  в  отдалении
сложенную на одну треть скирду, стоЯвшие возле нее  арбы  с  полегшими  на
стерню быками, увидел под скирдой в жиденькой  тени  разворачивающих  свои
узелки с едой скирдовщиков - и отвернулсЯ мгновенно: они  смотрели  в  мою
сторону, разбиваЯ о крепкие локти куриные Яйца, и  переговаривались  между
собой.
   Љогда же, наверно, через час Я наконец нагрузил арбу так, как нагружали
они, эти выросшие в степи парни, ноги едва держали менЯ,  Я,  пошатываЯсь,
слышал только свое зашедшеесЯ дыхание, стук сердца  отдавалсЯ  в  ушах.  џ
точно оглох. ‘олнце, как в красном пожаре, раздрабливалось черными кругами
и искрами перед моими залитыми Ядовитым потом глазами. џ дрожащими  руками
обтер размытую пыль с лица, подошел к быкам, по-прежнему с рабьей тупостью
однообразно и глупо жующим в густом облаке  мух  и  слепней,  и,  чувствуЯ
пылающие мозоли на ладонЯх, взЯлсЯ за мокрый от бычьей слюны  налыгач,  из
последней силы потЯнул его.
   Ѓыки пошли, арба взвизгнула, заскрипела и тронулась, переваливаЯсь  под
тЯжестью нагруженных копен... џ вел арбу  к  скирде,  Я  старалсЯ  ступать
твердо но стерне - шел навстречу взглЯдам парней и ощущал их  внимание  на
себе. “же безобразно были изодраны стерней мои парусиновые туфли и  совсем
стали серыми от пыли прилипшие к ногам расклешенные щегольские брюки. Ѓрюк
мне, однако, сейчас было не жалко, не жалко было и легких удобных  туфель,
которые Я утром старательно почистил зубным порошком.
   џ шел, всхлипываЯ от  изнеможениЯ,  представлЯл,  что  думали  обо  мне
скирдовщики, и испытывал такое унижение, какое  не  испытывал  ни  разу  в
жизни. ‚ то времЯ как каждый из них нагрузил по четыре арбы до полуднЯ,  Я
с великим трудом нагрузил только одну - и выбилсЯ из сил вконец.
   Ћни сидели под скирдой, грызли  молча  огурцы,  наблюдали  за  мной  со
следЯщим вниманием людей, пришедших на казнь.
   - Ќу? - лениво спросил  Ѓендрик,  сощурЯсь,  и  с  неприЯтным  хохотком
подмигнул парнЯм. - ЏонЯл, чем белаЯ булка пахнет, москвич? —и нет?  ‘Ядь,
огурца пожуй. Џотом робить будем.
   - Џринимай! - сквозь зубы выговорил Я, готовый  уже  на  все,  лишь  бы
только скорее, скорее  уйти  из-под  унижающих  менЯ  взглЯдов,  от  этого
насмешливого вниманиЯ, будто раздевающего менЯ с ног до головы.
   џ остановил быков возле скирды и ожидал, кусаЯ горькие губы. Ѓендрик не
без удивлениЯ сплюнул, выругалсЯ, окинул менЯ дерзким светом синих степных
глаз, затем неохотно влез по лесенке на скирду, крикнул оттуда:
   - Џодавай, ну?
   ЏытаЯсь не глЯдеть на парней, Я с усилием взобралсЯ на арбу, потопталсЯ
на пружинЯщих, хрустЯщих  под  ногами  копнах  и,  поддев  вилами,  метнул
Ѓендрику на скирду ворох пшеницы, обдавшей менЯ душной пылью.
   ‚ тот же момент арба дернулась,  рванулась  из-под  менЯ,  край  скирды
колючим жаром толкнул менЯ в бок, окорЯбало  щеку  и  локоть,  на  секунду
мелькнуло надо мной измененное судорогой лицо Ѓендрика. € тотчас вместе  с
копнами, еще не понимаЯ,  что  случилось,  Я  стал  проваливатьсЯ,  падать
куда-то вниз. Љопны пшеницы, валЯщиесЯ с арбы, смЯгчили удар  о  землю,  Я
ощутил всем телом и руками иголки острой стерни под  собой  и,  задыхаЯсь,
вскочил, увидел свою арбу, притертую к изуродованной  скирде,  рассыпанные
копны под ней, сметенные, срезанные столкновением с ее краем. Њои  быки  с
неумолимой одержимостью  тЯнули  арбу,  прижимались  к  скирде,  осыпанные
пшеницей, мотали головами, терлись о нее, видимо  так  отгонЯЯ  слепней  и
мух, чесались мордами с тупым наслаждением, слюна свисала с их губ и  тоже
моталась тЯгучими волокнами.
   € тогда, растерЯнный, весь в серой пыли, выбираЯсь из ворохов сваленной
с арбы пшеницы, Я почувствовал, что сейчас заплачу от отчаЯниЯ.  ‚се,  что
мог Я сделать и наконец сделал напрЯжением всех сил, было в одно мгновение
уничтожено быками - лежало теперь бесформенной горой на земле.
   —еловек может быть смешон и в  бессилии.  ќто  страшно  тем,  что  смех
других представлЯетсЯ ему  в  ту  минуту  противоестественным,  чудовищным
надругательством, дикостью,  уничтожающим  все  человеческое.  ‚  каком-то
беспамЯтстве защиты, с одним желанием не слышать этот смех  Я  срывающимсЯ
голосом тонко крикнул что-то им и, смутно видЯ их лица перед собой от злых
слез, вскочил на арбу и стал вилами бить по  костлЯвым  задам  быков,  все
тершихсЯ головами о  скирду.  ‚о  мне  толкалась,  рвалась  мысль:  скорее
уехать, скорее отдалитьсЯ от этой  скирды,  от  этого  чудовищного  смеха,
будто оголившего менЯ перед ними, раздавившего окончательно менЯ.
   Ђрба отдалЯлась от скирды, быки от ужасной, видимо, боли тЯжко  трусили
по стерне мимо копен, а мне  казалось,  что  они  лениво  и  тупо  шагали,
непослушные мне. € тут с мстительной злостью слепого бешенства Я откинул в
арбу вилы, сорвал с себЯ ремень  и  стал  полосовать  морской  прЯжкой  по
жестким кострецам, уже плохо  соображаЯ,  зачем  Я  заставлЯл  их  бежать,
делать то, что не было свойственно их природе.
   “ крайних копен быки стали, а Я, крича что-то, все полосовал их ремнем,
слыша костЯной удар прЯжки, по они стоЯли как вкопанные, тЯжело сопЯ. €  с
ужасом Я увидел кровЯные подтеки на их задах. ’огда Я посмотрел на ремень:
морскаЯ прЯжка была погнута. џ очнулсЯ и, боЯсь, что в тот миг  разорветсЯ
мое сердце, уронил ремень, спрыгнул с  арбы,  кинулсЯ  к  быкам,  загнанно
поводившим боками, и, гладЯ  исступленно  их  потные  морды  с  огромными,
налитыми кровью, покорными глазами,  ощущаЯ  на  руке  их  горЯчую  слюну,
шептал взахлеб, с сумасшедшей нежностью просЯщего прощениЯ истЯзателЯ:
   - €диоты, идиоты!.. —то же вы наделали?
   Ѓыки с покорностью прерывистым жаром дышали мне в дрожащие пальцы, и  Я
видел, как черные мухи облепливали их белые  неморгающие  ресницы,  сосали
крупные слезы, выступившие в уголках их глаз.
Last-modified: Tue, 19 Jun 2001 12:09:35 GMT
Ћцените этот текст: