шипением, с железным грохотом поезд, обдал теплой водЯной пылью, смЯл  все
звуки, сумасшедше зачастил свет желтых окон, и то пропадало, то поЯвлЯлось
в этом мелькании странно поднЯтое к ‘ергею лицо ‹иды, ее шевелЯщиесЯ губы.
   - Џередай Ѓанникову, что Я его ненавижу, -  с  трудом  разобрав  слова,
услышал он ее голос. - Ђ  Я  дура,  трЯпка,  девчонка!  џ  ненавижу  себЯ!
Џонимаешь, ‘ережа? Ђ Я дрЯнь, глупаЯ дрЯнь! …сли  бы  снова  быть  чистой,
если бы снова!..
   €, не соглашаЯсь, готовый в каком-то  исступленном  порыве  нежности  и
прощениЯ   обнЯть   ее,   успокоить,   сказать    что-то    оправдывающее,
защитительное, он смотрел в ее ожесточенные  глаза  и  чувствовал,  как  в
горле тихой болью давило, и он не мог ничего выговорить.
   "’ак зачем она?  -  подумал  он  с  отчаЯнием.  -  Ћна  добраЯ,  умнаЯ,
красиваЯ. Ќо зачем она играла в какую-то странную легкомысленную женщину?"
   Џотом он осталсЯ один на платформе. „альний шум поезда затихал в лесах,
давно уплыла в ночь краснаЯ искра последнего вагона, и дико,  неотвратимо,
словно радуЯсь бешеной своей скорости, закричал  в  чаще  паровоз,  рождаЯ
мощные звуковые перекаты: "Џроща-ай!"
   - Џрощай, - прошептал  ‘ергей,  только  сейчас  понЯв,  что  он  больше
никогда ее не увидит.
   Ћн сошел с платформы, сел в телегу и вдруг, как бы опомнившись,  бешено
погнал лошадь в черноту ночи, подальше, подальше от этой станции.