 даваЯ ему оправитьсЯ, схватил за куцый  отворот
стеганки.
   - ѓовори, к кому доктора! Ѓыстро!
   - ’ак к девке, сказал...
   - Љакой девке? Љ ‡оське из ‘киделЯ? Ќу?  ђаненной  в  голову?  „а?  „а?
ѓовори скорее!..
   Ќо  скорее  говорить,  наверное,  уже  не  было  надобности.   Њужичок,
беспомощно заморгав глазами, казалось, в мгновение лишилсЯ речи, руки  его
затрЯслись, растерЯнным взглЯдом он бессмысленно водил по  рассвирепевшему
от роковой догадки, обросшему колючей бородкой  лицу  Ђнтона.  Ђнтон  тоже
зашелсЯ  в  странной  охватившей  его   лихорадке,   смекнув   Яростно   и
самоочевидно,  что  судьба  в  последний   раз   бросала   тонущему   свой
спасательный круг, за который он должен схватитьсЯ или пойдет ко  дну.  €,
не размышлЯЯ долго, он из последних, еще оставшихсЯ у него сил рванулсЯ  к
этому кругу. Џока  ‡оська  жива,  он  должен  настичь  ее  в  этих  лесных
ЉнЯжеводцах. ’о, что ему не удалось  на  хуторе,  должно  удатьсЯ  теперь.
Љонечно, это не очень красиво по отношению к девушке, которую он любил, но
в этом его спасение. ‚ конце концов, не он придумал эту  проклЯтую  войну,
где если не предашь - не уцелеешь. —то же ему остаетсЯ?
   - ’ак, Ясно! - сказал Ђнтон, резко оттолкнув от себЯ мужичка. - Ђ ну  -
в ‘кидель! ‚ ‘кид ель скорее! - закричал он. - Ѓыстро!!!
   ‚ испуге и Явном смЯтении мужичок повернул к дороге, но  Ђнтон  обогнал
его и, подбежав к санЯм, схватил вожжи.
   - Ќо-о! ‘корей, рысью!
   •лестнув лошадь, он ввалилсЯ на ходу в розвальни,  мужичок  едва  успел
ухватитьсЯ за поперечину сзади, лошадка натужно рванулась по  переметенной
за ночь дороге, и Ђнтон, став на колени, принЯлсЯ нахлестывать ее вожжами.
   ѓлавное длЯ него было - успеть.


        21

   ‚се последующее доходило до ‡оськи в неЯсных,  порой  кошмарно-пугающих
образах, бессвЯзных урывках чужих  разговоров.  Ћна  слышала,  как  кто-то
окликнул ее, как громче залаЯла собачонка. Џотом  ее  бережно  поднЯли  на
руки и долго несли куда-то.
   Ћна все времЯ молчала, не  находЯ  сил  ответить  на  тревожные  чьи-то
вопросы, да к ней и не очень приставали с вопросами, видно,  скоро  понЯв,
что она чуть жива. ‡оське ничего не оставалось, как целиком положитьсЯ  на
этих людей, знаЯ, что в ЉнЯжеводцах ей плохого не сделают.  ‚  ЉнЯжеводцах
всегда помогут, если только ей еще можно помочь.
   Ћна пришла в себЯ снова от острой, ударившей  под  самое  сердце  боли,
раскрыла глаза и увидела близко над собой  лампу  с  надбитым  закопченным
стеклом. ‘вет лампы поначалу ослепил ее, но все-таки она  успела  заметить
рЯдом чье-то немолодое, озабоченное, со сведенными  бровЯми  лицо.  —ьи-то
холодные руки деликатно  касались  ее  обнаженного  бока,  и  она  понЯла:
перевЯзывают. ‡оська с напрЯжением стонала, не в состоЯнии молча выдержать
боль, и женский, обращенный к ней голос сочувственно заговорил:
   - Ѓолит, девчатка? ’акаЯ рана!.. Џотерпи, девчатка.
   Љонечна, она будет терпеть, она стерпит все, только бы  остатьсЯ  жить.
Љак никогда прежде, именно теперь она очень  хотела  жить.  …сли  это  еще
возможно...
   - € кто тебЯ так? - голосом погромче участливо спросил мужчина, но  она
только промычала в ответ. ђазговаривать она не могла. „аже сама удивилась:
слышать - отлично все слышала, а сказать ничего не могла. Љак во сне.
   Ќовый болевой приступ отбросил ее в забытье, долгий промежуток  времени
она нестерпимо мучилась  в  фантастическом  мире  кошмаров.  Ќаверно,  она
стонала, возможно,  у  нее  началсЯ  жар,  потому  что,  когда  она  снова
очнулась, услышала вое тот же ласковый голос женщины:
   - Ќа, девчатка, молочка попей. ’епленькое молочко, глЯди, полегчает...
   Ћна сделала усилие и чуть приподнЯла голову. —ужими иссохшими губами не
сразу  нашла  край  шершавой  посудины  и   торопливо   сглотнула   что-то
безвкусное.
   - Ќу, еще немножко попей... Њолочко те-еплое...
   "Њолочко те-еплое", - звучит милым голосом мамы, котораЯ третью  неделю
хлопочет возле пЯтилетней ‡оськи и тихонько украдкой плачет. ‡оська тЯжело
больна, всЯ в жару, ничего не ест, только пьет молочко. Ћна пластом  лежит
в углу на кровати, укрытаЯ кожушком поверх лоскутного маминого  одеЯла,  и
очень ослабла. Ќо у нее ничего не болит, только все времЯ хочетсЯ спать. €
она спит -  днем,  утром,  ночью,  просыпаЯсь  лишь  затем,  чтобы  попить
молочка. Ѓолеть ей, однако, нетрудно, даже в общем приЯтно, потому что все
к ней предупредительно-ласковы, добры и с  радостью  исполнЯют  каждое  ее
желание, главное из которых - чтобы не плакала мама. Ќо это желание  редко
сбываетсЯ, и коротенький мамин всхлип резкой тревогой вырывает девочку  из
сна, вернее, из  тЯгостно-липкой  дремы,  ‡оська  пугаетсЯ  и  тоже  хочет
заплакать. Ќо она такаЯ слабаЯ, что  только  тихонько  шепчет  обметанными
губами: "Ќе надо, мамочка... Њамочка, не надо..."  €  мать,  заслышав  ее,
сразу утихает, приходит за занавеску  и,  склонЯсь  над  дочерью,  бережно
гладит ее заостренное исхудавшее личико шершавыми, не  по-женски  большими
руками. ‡оська успокаиваетсЯ, хочет улыбнутьсЯ в ответ  и  слабым  голосом
пытаетсЯ утешить маму:
   "Њамочка, Я не умру. џ не умру, мамочка..."
   Ќо ее наивное утешение вызывает у  матери  новый,  безудержный  приступ
плача. “ронив на постель  голову,  мать  долго  сотрЯсаетсЯ  в  безутешном
рыдании, и ‡оська с недетской решимостью думает: нет, она  ни  за  что  не
умрет, она будет жить, потому что как же тогда ее любимаЯ, беднаЯ мама?
   Њама длЯ нее - главнаЯ радость жизни, так  же,  как  и  она  длЯ  мамы.
‡оська знает это с раннего детства и  думает,  что  никогда  на  свете  не
расстанетсЯ с мамой.
   Ќо вот рассталась...
   ‹юди говорили, что лицом она  вышла  в  маму,  что  у  нее  материнский
характер. ‡оська и сама иногда думала, что свою  доброту  и  покладистость
определенно перенЯла от матери. —асто она страдала  оттого,  что  нынешнее
времЯ меньше всего подходило длЯ этого ее качества,  иногда  ненавидела  в
себе эту доброту, принимаЯ ее за слабость, в то времЯ как  ей  нужна  была
сила. Ќо всЯкий раз ее отвращал один вид  людей,  Явно  лишенных  доброты,
заскорузлых в черствости, и она понимала, как важно быть добрым. ‡начит  -
быть справедливым.
   ...Џотом в полудреме она слышит чей-то тихий недалекий  разговор-шепот,
но там уже новые голоса, похоже  -  мужские,  и  до  сознаниЯ  ее  доходит
обеспокоенное слово _доктор_. Ћна догадываетсЯ, что это  значит,  и  хочет
сказать, что не надо ее везти к доктору, который ей неприЯтен  с  детства,
потому что доктор - человек из другого,  неизвестного  ей  мира  и  с  ним
свЯзаны малоприЯтные длЯ нее переживаниЯ. ’еперь у нее  другие,  не  менее
важные причины избегать доктора, но у нее нет сил сказать об этом,  и  она
лишь тихонько стонет.
   - Џопей молочка, девчатка. Џопей тепленького...
   - Ќу что ты пристала к ней с молочком? ‚идишь, не может! -  раздраженно
гудит мужской голос, в котором ‡оське слышатсЯ знакомые ноты,  и  она  всЯ
напрЯгаетсЯ. Ќо нет, это не отец...
   Ћтца она меньше любила, наверно, потому, что  он  был  неразговорчив  и
строг, а иногда круто обходилсЯ с матерью. Ќо  в  раннем  далеком  детстве
‡оська, может, больше других боготворила именно отца,  особенно  в  редкие
длЯ  него  минуты  досуга,  когда  он  не  был  занЯт  работой  и  находил
возможность занЯтьсЯ детьми.  €з  каких-то  глубинных  уголков  ее  памЯти
выплывает  давнишний  день  кануна  праздника  троицы   в   начале   лета,
полузаросшаЯ муравкой дорога в теплой мЯгкой пыли за  околицей,  и  они  с
сестрой, семенЯщие за отцом. ‚ытЯнутой в сторону  рукой  ‡оська  ведет  по
стеблЯм колосЯщейсЯ ржи, вспугиваЯ осевших на ночлег серебристых  бабочек,
острохвостые ласточки лихо носЯтсЯ в погожем предвечернем небе, и за отцом
тЯнетсЯ горьковатый аромат  березовых  веток,  целую  охапку  которых  они
наломали в роще. „ома их ждал предпраздничный порЯдок в избе,  только  что
вымытый мамою пол был густо забросан пахучими  стеблЯми  аира,  они  сразу
принЯлись украшать хату ветками и обильно понатыкали их всюду, где  только
могла держатьсЯ хотЯ бы  самаЯ  малаЯ  веточка.  ‚сю  ночь  в  хате  стоЯл
удивительный аромат леса и луга, ‡оське снились счастливые сны, и  всЯ  ее
детскаЯ жизнь была преисполнена предвкушениЯ какой-то  огромной  и  скорой
радости.
   ...Ћна   снова   ощущает   себЯ   во   власти   знакомой   с    детства
болезненно-немощной расслабленности, когда хочетсЯ только покоЯ, тишины  и
небытиЯ, потому что в Яви - страданиЯ и боль. € вместе с тем в  ней  немаЯ
апатичнаЯ успокоенность за свою судьбу, котораЯ теперь от нее не зависит.
   ‘о временем она замечает, что ритмично раскачиваетсЯ и плывет  куда-то,
словно во сне. Ќо сна нет, это уже Явь. ‡оська полураскрывает глаза, перед
которыми - косматый край укрывшего ее кожушка  и  ЯркаЯ  синь  рассветного
неба. Њерные плавные толчки куда-то влекут ее, и ей даже приЯтно от  этого
ровного убаюкивающего движениЯ в неизвестное. Ќе сразу  она  догадываетсЯ,
что ее везут по полевой санной дороге. Ћна не может спросить, куда, но она
и не тревожитсЯ. ‡начит, так надо.
   Ћна лишь хочет понЯть, кто с ней? —увствуетсЯ чье-то присутствие рЯдом,
наверно, это возница, но кто? …й бы только взглЯнуть на своего спасителЯ и
ничего больше. Ћб Ђнтоне она не думает - будь он проклЯт, убийца! ѓлавное,
она спасена, даст бог - поправитсЯ, и тогда она  с  ним  посчитаетсЯ.  Ћна
посмотрит в подлые его глаза, еще он повалЯетсЯ у ее ног. …сли  раньше  не
перебежит к немцам.
   - Ќо-но, шевелисЯ, милаЯ...
   ќто все та же поившаЯ ее молочком тетка, и ‡оське  становитсЯ  покойно,
она уже привыкла  к  ее,  схожему  с  материнским,  голосу.  ЌевысказаннаЯ
благодарность щемЯщей тоской сжимает что-то внутри, и  из  ‡оськиных  глаз
скатываютсЯ к уголкам губ две щекотные студеные слезинки.
   - Ќичего, девчатка, все будет хорошо. ЏерепрЯчем тебЯ в хорошее  место,
как-нибудь очунЯешь. ЊолодаЯ еще, жить будешь, деток народишь. Ќе  век  же
этой проклЯтой войне продолжатьсЯ, - как свежий родничок в летний полдень,
обнадеживающе звучит рЯдом, и ‡оська благостно  успокаиваетсЯ  под  теплым
кожушком.
   Ђвось в самом деле  правда:  страшное  позади,  и  она  как-нибудь  еще
выкарабкаетсЯ из своей беды.

   1978 г.