        ћрий „омбровский. ЋбезьЯна приходит за своим черепом


----------------------------------------------------------------------------
     ‘обрание сочинений в шести томах. ’. 2.  Њ., "’ерра", 1992.
     OCR Ѓычков Њ.Ќ. malto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

                                               ‹юбови €льиничне Љрупниковой
                                               с уважением и благодарностью
                                               посвЯщает эту книгу автор

        ЏђЋ‹Ћѓ

     Џрежде чем приступить к подробному изложению всего того, что  произошло
со мной ровно пЯтнадцать лет назад, в дни оккупации, необходимо  хотЯ  бы  в
двух  словах  коснутьсЯ  событий,  побудивших  менЯ  взЯтьсЯ  за  перо.  Ќо,
во-первых, кто Я такой? ЊенЯ зовут ѓанс Њезонье, мне двадцать семь лет,  два
года тому назад Я с медалью окончил  ‚ысшую  школу  юридических  наук  и  до
последней недели редактировал юридический отдел самой большой газеты  нашего
департамента. ”ормально редактором ее Я состою и поныне, - но об этом после.
Љаждый день в течение двух лет, с двенадцати до четырех, Я сидел в кабинете,
просматриваЯ целые груды судебных фотографий, газетных  вырезок,  отчетов  и
полицейских протоколов, а раза три в месЯц выступал с развернутыми  статьЯми
по тем или иным вопросам. Љонечно, приходилось писать о всЯком, - мои  милые
соотечественники и современники падки на все необычайное и кровавое, все они
любЯт загадочные  преступлениЯ,  невероЯтные  убийства,  взломы  несгораемых
шкафов, таинственные автомобили без  номеров  и  фар,  и  такие  дела,  как,
скажем, отцеубийство или осквернение трупа, им только подавай.
     Ќадо сказать, что на убийства нам везло. Ќе так давно  было,  например,
такое:  пЯтнадцатилетнЯЯ  школьница  через  окно  в  сад  застрелила   отца,
которого, кстати, очень любила. ‡астрелила она его ночью, когда он сидел  за
письменным столом, отослав спать всех домашних и  нетерпеливо  ожидаЯ  жену,
отлучившуюсЯ неизвестно куда и к кому, - впрочем, он и дочка отлично  знали,
куда и к кому, -  выстрел  был  произведен  именно  из  пистолета  любовника
матери, офицера криминальной полиции. Џосле убийства девочка подбросила  две
неиспользованные гильзы в корзину с грЯзным бельем, разделась, легла спать и
была разбужена только полицией, уводившей  ее  мать.  Ѓыл  громкий  процесс.
‹юбовника и мать казнили, дочку,  наследницу  всего  состоЯниЯ,  отдали  под
опеку бабушки. € вот,  выждав  с  полгода,  девочка  Явилась  с  повинной  в
полицей-президиум и рассказала все. ќто был сенсационный материал,  и  тираж
нашей газеты в дни суда увеличилсЯ ровно вдвое. Ђ  девочка  давала  обширные
интервью репортерам, фотографировалась и так и этак и  раздавала  автографы.
Џришлось нанЯть специального человека, чтоб  следить  за  всеми  перипетиЯми
процесса. „а и Я не вылезал в те дни из суда ровно десЯть дней.
     …ще лучше газета заработала на другом  деле,  облетевшем  весь  мир.  ‚
одной из великих  держав,  без  всЯких  к  тому  доказательств,  по  оговору
единственного свидетелЯ, к тому же самого арестованного и  ждущего  суда  по
этому же делу, присудили к смерти двух супругов. Ћни обвинЯлись в  шпионаже,
во-первых, в передаче секретнейших военных документов  иностранной  державе,
во-вторых,  в  тайных  свЯзЯх  с  ‚осточной  …вропой,  в-третьих,  и  именно
последний  пункт  и  освещал  все  дело,  темное   и   бездоказательное   до
чрезвычайности. Ѓыло совершенно Ясно, что обвинительный акт -  вульгарнейшаЯ
полицейскаЯ фальшивка, а приговор  -  расправа  правительственных  верхов  с
неугодными людьми, которым вдруг почему-то перестали доверЯть. ‚ эти дни  мы
печатали материал, поступающий со всех сторон, гонЯсь только за  количеством
строк. ’ак Я работал в течение двух лет, и все это оборвалось сразу.
     ‚от как это случилось.
     Ќесколько дней тому назад, возвращаЯсь из редакции, Я зашел в  почтовую
контору, на адрес которой получаю свою корреспонденцию  вот  уже  в  течение
добрых пЯти лет. Љогда Я вошел, девушка, сидЯщаЯ на выдаче  корреспонденции,
крикнула мне из окошечка:
     - Џисем длЯ месье сегоднЯ нет, а вот, кажетсЯ, бандероль! - и нагнулась
к Ящику с бандеролЯми.
     ‚ это времЯ из соседней комнаты ее позвали. Ћна радостно сказала:
     - Ћдну минуточку! - бросила на стол все, что было  у  нее  в  руках,  и
улетела.
     ‚ почтовой конторе почти никого не было, только посредине  комнаты,  за
столом,  забрызганным  чернилами,  сидел  кудлатый  старик  в  очках,  читал
какую-то бумажку и  крупным  каллиграфическим  почерком,  букву  за  буквой,
надписывал конверт. ‚  это  времЯ  Я  почувствовал  затылком,  что  на  менЯ
смотрЯт. џ обернулсЯ. ‘пиной ко мне стоЯл возле двери бородатый  господин  в
кожаной желтой куртке, смотрел на расписание воздушной линии ѓельсингфорс  -
†енева - Ќеаполь  -  ЂлександриЯ  и  что-то  выписывал  в  блокнот.  Ќо  тут
возвратилась раскрасневшаЯсЯ, сиЯющаЯ девушка, сказала весело и сконфуженно:
"€звините" - и сразу же подала мне мою  бандероль.  џ  взЯл  ее,  хотел  уже
уходить и тут опЯть совершенно Ясно,  четко  и  остро  почувствовал  тот  же
взглЯд. џ резко обернулсЯ. ‘тарик читал конверт, далеко отставив его от себЯ
и бесшумно шевелЯ губами. Ѓородатый,  в  желтой  куртке,  кончив  списывать,
захлопнул книжку, сунул ее в карман и повернулсЯ к  двери.  џ  посмотрел  на
него сбоку, подумал о том, кто это, но, так ничего и  не  вспомнив,  засунул
бандероль в портфель и пошел к двери.  €  только  Я  сделал  два  шага,  как
бородатый сразу же снова повернулсЯ ко мне спиной. Ћчень трудно определить в
таких случаЯх, почему и как тебе что-то западает в  голову,  но  мне.  вдруг
отчетливо и очень твердо подумалось, что этот человек следит за каждым  моим
движением, безусловно,  менЯ  знает  и  именно  поэтому  не  хочет  со  мной
встречатьсЯ. ЏовторЯю - это была не мимолетнаЯ мысль,  это  была  совершенно
твердаЯ, хотЯ и мгновенно созревшаЯ, уверенность, хотЯ Я и сам не знаю,  как
и откуда она запала мне в голову. € вот опЯть-таки странность: мало  ли  люд
ей, чьЯ честь не без упрека, а  имЯ  не  без  пЯтна,  стали  избегать  своих
знакомых после войны и арестов. ‘амое, по-видимому, разумное в таких случаЯх
- сделать вид, что ты и сам не заметил негодЯЯ, и пройти мимо. ’ак именно  Я
всегда и поступал. Ќо на этот раз Я прЯмо подошел к бородатому и встал с ним
рЯдом; он сейчас же спокойно и очень естественно  поднЯл  руку  в  блестЯщей
черной перчатке и  стал  тереть  нос  так,  что  почти  все  лицо  оказалось
закрытым. ’ак мы стоЯли плечом к плечу, смотрели на  расписание  и  молчали.
ќто продолжалось, наверное, с полминуты,  может  быть,  даже  больше,  потом
бородатый, даже не поинтересовавшись, кто с  ним  стоит  рЯдом,  повернулсЯ,
спокойно обошел менЯ и направилсЯ к выходу. Ќо девушка  в  окошке,  котораЯ,
очевидно, почему-то запомнила его, крикнула ему вдогонку:
     - Њесье †ослен, сегоднЯ длЯ вас кое-что есть!
     € тут уж Я чуть не схватил бородатого сзади за локоть.  †осленом  звали
одного из самых старых друзей моего отца. џ его уж не застал в  живых  -  он
погиб где-то на западе во времЯ оккупации, - но имЯ его у нас  произносилось
чуть ли не каждый день: "Ђх, что бы сказал †ослен, если бы он увидел  это?",
"Ђх, как жаль, что †ослен видел то-то, но не видел того-то..."
     Џри крике из окошка бородатый замешкалсЯ, даже было  приостановилсЯ  на
секунду, но сейчас же крикнул:
     - •орошо, хорошо, Я сейчас зайду! - и выскочил на улицу.
     џ кинулсЯ за ним и увидел его всего. Ќет, это, конечно, был не  †ослен,
столь хорошо известный мне по портрету, но ощущение у менЯ  осталось  такое,
как будто при мгновенной вспышке молнии Я узнал что-то  очень  мне  близкое,
страшно знакомое, но давным-давно позабытое. ’ак  иногда,  попадаЯ  в  чужой
город, человек вдруг вспоминает, что этот дом, никогда им не  виданный,  эту
улицу, совершенно  незнакомую,  этого  неизвестного  человека,  идущего  ему
навстречу, деревьЯ, мост, - одним словом, все, все он когда-то уже видел  во
сне или в раннем детстве, а  может  быть,  и  того  еще  раньше,  до  своего
рождениЯ.
     ‚от так было и со мной.
     Ќеизвестный шел, не оборачиваЯсь, крупно  и  уверенно  шагаЯ,  высокий,
стройный, прЯмой,  твердо  засунув  обе  руки  в  карман  своей  куртки.  Ќа
перекрестке стоЯло такси, и он поднЯл руку. ’ут,  видЯ,  что  он  сейчас  же
уйдет и Я никогда не узнаю и не вспомню, кто же он такой, Я крикнул: "Њесье,
одну секундочку!" - и тогда он, уже не оглЯдываЯсь, прЯмо и открыто  ринулсЯ
к машине.
     Ќо в это времЯ на шасси ее зажегсЯ  красный  огонек  -  "занЯто",  -  и
машина медленно тронулась  с  места.  ’еперь  уйти  от  менЯ  ему  было  уже
невозможно - некуда. Њы стоЯли один против другого; третьим в  этом  отрезке
улицы был только полицейский сержант в  серой  крылатке,  стоЯщий  на  углу.
’огда, покорЯЯсь необходимости,  бородатый  слегка  дотронулсЯ  до  шлЯпы  и
холодно спросил менЯ:
     - Њы знакомы, месье?
     € в то же мгновение Я узнал его. Ћн сильно изменилсЯ, загорел, похудел,
у  него  поЯвилась  густаЯ,  окладистаЯ  борода  итальЯнского  типа,   очень
смЯгчающаЯ его длинное, хищное лицо с жестко выгнутыми линиЯми скул,  всегда
напоминавшими  мне  изгибы  хирургического  инструмента;  мутноватые  глаза,
аккуратные,  но  мощные,  как  рога  или  крыльЯ,  брови,  которые,  хотЯ  и
срастались на переносице, но, как всегда, были аккуратно  подбриты.  Џока  Я
говорил с ним и смотрел на него, он  опЯть-таки  очень  прЯмо,  все  так  же
засунув руки в боковые карманы куртки, стоЯл передо мной и тоже смотрел  мне
в глаза. „лЯ него это была безусловно очень  решительнаЯ  минута,  и  к  его
чести надо сказать, если он и  был  напуган  или  растерЯн,  то  и  виду  не
показал. џ спросил его:
     - ’ак вы стали уже †осленом?
     Њне хотелось, чтоб вопрос прозвучал резко и насмешливо,  но  голос  мой
прервалсЯ, дрогнул, и Я спросил почти шепотом.
     Ћн ответил спокойно и просто:
     - ’ак мне удобнее получать почту до востребованиЯ.
     ‘овершенно сбитый с толку, Я молчал, а он сказал:
     - Ќо если вы имеете что-нибудь против этого, скажите.
     ’ут вдруг у менЯ мелькнула сумасшедшаЯ мысль: вот  он  сейчас  выхватит
револьвер, выстрелит в менЯ в упор, да и юркнет в подъезд - ведь эти господа
изучили все проходные дворы города. џ невольно схватилсЯ за карман. ’огда он
повернул голову и крикнул:
     - ѓосподин сержант, будьте любезны, подойдите-ка  сюда!  -  и  спокойно
вынул из кармана обе руки.
     Џолицейский, маленький,  худощавый  человек  с  чаплинскими  усиками  и
землистым, впалым лицом, поправил кобуру и пошел к нам.
     - ‚ чем дело тут у вас, господа? - спросил он подозрительно.  -  Ћ  чем
спор?
     Ќе менЯЯ положениЯ, бородатый двумЯ пальцами дотронулсЯ до шлЯпы.
     - ‚от, представлЯю:  мой  старый  знакомый,  известный  журналист  ѓанс
Њезонье (полицейский хмуро посмотрел на менЯ), он  хотел  бы  проверить  мою
личность. ’ак пожалуйста. - Ћн полез в карман, вынул бумажник, раскрыл  его,
и Я увидел целую кипу документов. - Џожалуйста, посмотрите,  -  повторил  он
ласково, подаваЯ это все полицейскому.
     Ќо тот не брал бумажника, а стоЯл и ждал объЯснениЯ. ’о, что у менЯ  от
волнениЯ дрожат руки, а бородатый стоит совершенно  спокойно,  Явно  сбивало
его с толку.
     - ’ак что вам нужно от этого господина? - спросил он менЯ.
     - џ хочу, - ответил Я, - чтобы он объЯснил,  когда  и  почему  он  стал
†осленом.
     - ’о есть, - усмехнулсЯ бородатый, - Я понимаю так,  сержант:  господин
Њезонье именно и хочет объЯснить вам, когда и почему Я стал †осленом.
     Ќаступило секундное молчание. ‘ержант взЯл из рук бородатого бумажник и
повернулсЯ ко мне.
     - Ђ в чем все-таки дело? - спросил  он  недовольно.  -  —то  вы  имеете
против этого господина?
     - „а это же гестаповец, - сказал Я. - Ћн был в нашем доме и убил  моего
отца.
     џ еще и не  договорил,  как  все  мгновенно  переменилось,  полицейский
словно вырос на голову. —етким, резким движением он сунул документы в карман
и положил бородатому руку на плечо.
     - „ойдемте до полицей-президиума, - сказал он коротко. - Ђ ну, вперед!
     € вытащил револьвер.
     - „а  нет,  вы  посмотрите  сперва  документы,  -  мЯгко  и  добродушно
улыбнулсЯ бородатый, не двигаЯсь с места. - ‚едь вот же  они  у  вас  все  в
руках. ќто одна минута, Я никуда не денусь.
     Џолицейский вдруг быстрым,  профессиональным  движением  дотронулсЯ  до
карманов куртки бородатого, потом бегло провел по  его  брюкам;  убедившись,
что  у  него  ничего  нет,  раскрыл  бумажник  и  уткнулсЯ  в  него,  как  в
молитвенник.
     - Љак вы  назвали  этого  гражданина?  -  спросил  он,  читаЯ  какой-то
документ. - †осленом?
     - …го зовут ѓарднер, - начал Я. - Ћн...
     џ остановилсЯ. —то тут говорить?! Љакими словами мог бы Я передать, как
чернело обгорелое здание с выбитыми окнами и дверью,  болтающейсЯ  на  одной
петле, как мертво хрустели  под  ногами  перегоревшие  стекла  с  неуловимым
радужным отливом, какаЯ была  чернаЯ,  сухаЯ,  жаркаЯ,  обгорелаЯ  проклЯтаЯ
землЯ в нашем саду и как страшно выглЯдели два трупа в нашем  доме:  один  -
отцовский, закрытый  простыней,  на  диване,  и  другой  -  прЯмо  на  полу,
маленький, скорченный, с размозженным  черепом  и  разбросанными  руками,  в
одной из которых так и закостенел, так  и  прирос  к  ладони,  пока  его  не
выломали силой, крошечный  лиловый  браунинг.  ‚се  это  только  на  секунду
блеснуло перед глазами и ушло опЯть, оставлЯЯ только тупую боль и тЯжесть  в
душе. Ћцепенело Я смотрел на бородатого и чувствовал, что слова  у  менЯ  не
идут из горла.
     ‚ это времЯ полицейский негромко воскликнул:
     - Ќу,  так,  правильно:  "€оганн  ѓарднер,  уроженец  города  „рездена,
рождениЯ тысЯча девЯтисотого года". ‚от, - он протЯнул мне паспорт ѓарднера.
- ‡начит, таки не †ослен, а ѓарднер?
     џ был так сбит с толку, что ничего не ответил.
     - Ќу, так что же вам нужно от этого  господина?  -  спросил,  помедлив,
полицейский и, не дождавшись моего ответа, снова полез в бумажник. - ‚от тут
есть постановление министерства  юстиции  о  прекращении  наказаниЯ  €оганна
ѓарднера ввиду того, что осужденный, - дальше он  читал  по  бумаге,  -  "по
состоЯнию здоровьЯ неспособен к несению наказаниЯ  и  не  будет  способен  к
этому в дальнейшем". Ђ вот,  -  и  он  вытащил  другую  бумагу,  -  протокол
медицинской комиссии, вот акт,  ну  и  так  далее.  Ђ,  по  правде  сказать,
больным-то  вы  что-то  совсем  не  выглЯдите!  -  сказал  он  вдруг  зло  и
насмешливо. - —то же, интересно, у вас заболело? ‘ердце небось сдало?  Ђ?  -
ѓарднер молчал. - “ тех, кого вы  расстреливали,  тоже  сдавало  сердце,  да
тогда вы что-то вниманиЯ на это  не  обращали.  ‚озьмите,  пожалуйста,  ваши
документы. - Ћн сунул ему обратно бумажник и грубо спросил: - ’ак с сердцем,
говорю, неполадки?
     - Ќо вы же читали медицинское заключение, - вежливо улыбнулсЯ  ѓарднер.
‚ообще он держалсЯ очень хорошо, не егозил, не забегал вперед, не  улыбалсЯ,
а просто стоЯл и давал объЯснениЯ.
     -  Њедицинское  заключение,  -  недоброжелательно  сказал,  как   будто
выругалсЯ, сержант и выхватил у него из рук бумажник.  -  „айте-ка  еще  раз
взглЯну на  это  самое  медицинское  заключение.  "—астые  потери  сознаниЯ,
судорожные припадки эпилептического порЯдка, головные боли в области затылка
и тошнота". ‚ области  затылка!  ќто,  наверное,  при  исполнении  служебной
обЯзанности вас и хватили по затылку?
     џ даже вздрогнул. ’ак вот почему он оказалсЯ  "неспособным"  к  несению
наказаниЯ. ѓанка спас его от петли  -  стрелЯл  с  десЯти  шагов  в  упор  и
все-таки не убил. Љак бы не в силах наглЯдетьсЯ,  Я  смотрел  на  каштановую
бороду, серые спокойные глаза, а видел не это,  а  то,  как  пЯтнадцать  лет
назад его, обвисшего и окровавленного, выносила из  кабинета  топочущаЯ,  до
смерти перепуганнаЯ охрана, а прЯмо перед столом, на ковре,  в  черной  луже
крови лежал маленький человек с размозженным черепом и браунингом  в  далеко
откинутом, твердом и злобном кулачке.
     - Џоэтому вас и освободили? - спросил Я ошалело.
     Џолицейский вдруг внимательно посмотрел на менЯ, быстро сунул документы
ѓарднеру и приказал:
     - €дите!
     ѓестаповец положил бумажник в карман и сказал нам обоим:
     - џ сейчас зайду на почту, а вы тем временем подумайте. џ сейчас выйду.
     € тут мной овладела такаЯ бессильнаЯ злоба, так менЯ затрЯсло, что Я не
помню, как подскочил к нему и схватил его за воротник. …ще секунда - и Я ему
выбил бы челюсть, но он только  слегка  ответ  голову  и  мЯгко,  но  сильно
перехватил мою руку на лету.
     - Љакой же вы невыдержанный! - сказал он почти  добродушно.  -  Ђ  ведь
журналист.  ђазве  кулаком  что-нибудь  докажешь?  Џочитайте-ка  собственные
фельетоны!
     - Ќу, вы лишнего-то тоже не болтайте!  -  обрезал  его  полицейский.  -
Љакой еще кулак! —то никто вас не трогал, тому Я свидетель.
     - „а что вы, что вы, сержант! - любезно развел руками ѓарднер. -  ђазве
Я заЯвлЯю претензии? „о свиданиЯ! - Ћн пошел и остановилсЯ. - Ќо только  два
слова на прощание вам, дорогой господин Њезонье. ‚ы же юрист  -  вот  Я  все
времЯ с большим удовольствием читаю ваши интереснейшие статьи, - так неужели
же вам не понЯтно, что если менЯ десЯть лет тому назад судили и осудили,  то
это только потому, что какие-то очень уважаемые круги сочли,  что  им  будет
спокойнее, если Я, вместо того чтобы гулЯть по Џарижу и Ѓерлину, буду сидеть
за решеткой. € если менЯ освободили, то опЯть-таки потому, что эти же  самые
в высшей степени авторитетные и высокочтимые круги вдруг решили, что  теперь
длЯ их безопасности и спокойствиЯ нужно, чтоб Я именно гулЯл  по  Ѓерлину  и
Џарижу, а не сидел за решеткой. ‚от и все! „о свиданиЯ!
     —то мне оставалось делать? Ћн все понимал и  знал.  ‡нал,  где  Я  был,
знал, что Я сейчас делаю, кем работаю, Я же про него не знал  ровно  ничего,
даже что он такой же равноправный гражданин, как и Я, и того не знал. ‚от он
повернулсЯ к нам спиной  и  пошел  к  зданию  почты,  за  письмами,  которые
получает на имЯ убитого им †ослена. Љонечно, теперь он уже  не  постеснЯетсЯ
их взЯть. Њы, Я и сержант, как бы легализировали его. Њы  свЯзались  с  ним,
чтобы его погубить, а он сразу же нам показал, что мы  и  гроша  медного  не
стоим перед ним, так чего ж ему с нами стеснЯтьсЯ?
     Ћн ушел, и с минуту мы стоЯли оба молча.
     - ‚ы уж очень расстроились из-за него, - сказал  сержант,  -  вот  даже
побледнели. ‡начит, действительно насолил он вам, мерзавец.
     џ промолчал.
     - Ќо Я вас понимаю, - продолжал он, понижаЯ голос. - џ сам был в  плену
и знаю, какой там у них мед. ѓоворите, следователь гестапо?
     - Ќет, - сказал Я, - начальник.
     - Ђй-ай-ай! - сержант пощелкал Языком. - “ него и взглЯд-то волчий.  €,
значит, он и допрашивал кого-нибудь из ваших?
     џ опЯть промолчал.
     - „а, - сказал полицейский, смотрЯ на дверь почты, -  и  вот  смотрите,
опЯть в своем полном праве, опЯть при деньгах и положении. - Ћн вздохнул.  -
—то делаетсЯ, что делаетсЯ на  свете,  и  не  поймешь  даже  что!  Ѓолен!  -
усмехнулсЯ он. - „а таких больных бы...
     €з почтовой конторы вышел ѓарднер и, даже не взглЯнув на  нас,  ровным,
неторопливым шагом пошел  по  улице.  „ошел  до  перекрестка,  поднЯл  руку,
остановил такси и сел в него. Џолицейский смотрел ему вслед, пока машина  не
скрылась за поворотом, и вдруг повернулсЯ ко мне.
     - ‘лушайте, - крикнул он в страшном волнении, -  а  что,  если  он  нас
обманул? Ѓумаги-то, может,  поддельные,  а?  ‚  одном  кармане  документ  на
ѓарднера, а в другом -  на  †ослена...  Џостойте-ка,  Я...  -  €  он  сделал
движение броситьсЯ к углу улицы, полицейскому телефону.
     - Ѓросьте, - сказал  Я,  удерживаЯ  его  за  руку.  -  Ѓросьте!  Ѓудьте
спокойны, у него все в полном порЯдке. € фамилиЯ, и служба. ќто  у  нас  все
времЯ что-то не так, а у него полный порЯдок.
     Ќочью этого же днЯ Я сидел в своем кабинете и думал. Њне крепко  запала
в голову одна мысль, и Я никак не мог отказатьсЯ от нее, как вдруг  зазвонил
телефон. ‘нЯв трубку, Я узнал голос моего шефа:
     - Ђлло, ѓанс! —то вы сейчас делаете?
     ’о, что шеф позвонил  мне  так  поздно,  в  двенадцать  ночи,  менЯ  не
особенно удивило. ‘тарик любил менЯ и звонил мне в любые  часы,  как  только
ему была нужна справка. Ќо именно этот звонок менЯ насторожил. ‚едь не далее
как четыре часа назад мы расстались в редакции. …го  куда-то  вызвали,  и  Я
даже помню слова, которыми мы  обменЯлись  на  прощание.  Ћн  спросил  менЯ,
готова ли у менЯ статьЯ о прениЯх в парламенте. „ело шло о законе XIV  века,
который карал лиц, заглЯдывающих с улицы  в  чужие  окна.  Џарень,  которому
впервые за четыреста лет предъЯвили такое странное  обвинение,  был  осужден
условно на две недели заключениЯ, тем бы дело и кончилось, но  левые  газеты
заговорили  о  судьЯх   в   пудреных   париках,   цеплЯющихсЯ   за   порЯдки
средневековьЯ, и дело было перенесено во  вторую  инстанцию,  а  потом  и  в
третью, то есть в верховный суд. Ќаша газета тоже поместила обширную  статью
о законах арбалета и лука,  действующих  в  век  атомных  двигателей.  ’огда
другаЯ сторона, крайне праваЯ, заметила: "…сли вы так против всего  старого,
зачем же тогда цеплЯтьсЯ за средневековую формулу: "Њой дом - моЯ крепость"?
Џочему и ее не сдать в архив,  как  безнадежно  устарелую  и  не  отвечающую
конкретным условиЯм современности? Ђ то ведь повелось  так  -  как  обыск  в
редакции левой газеты или ночной арест, так поднимаетсЯ крик на, весь  свет:
"Џомилуйте,  нарушено   право   убежища!"   Ѓудьте   уж   логичны,   господа
ниспровергатели!" Њы ответили, и заварилась каша. ‚от  обо  всем  этом  Я  и
должен был написать ученую статью, сославшись на все узаконениЯ,  прецеденты
и судебную практику. €менно об этом мы и  говорили  с  шефом  при  последней
встрече в редакции. Ћн спросил тогда: готова ли статьЯ,  и  Я  ответил,  что
будет готова к утру. Ћн мне сказал: "Ќу, Я надеюсь на вас, ѓанс. ’рЯхните их
хорошенько, так, чтобы у них всЯ пудра  с  париков  посыпалась".  ’ак  мы  и
разошлись. € вот ночью он звонит мне опЯть и спрашивает не о том, готова  ли
заказаннаЯ статьЯ, а что Я делаю сейчас. џ  ответил  ему,  что  отдыхаю.  Ћн
засмеЯлсЯ и воскликнул:
     - €, конечно, не один?
     џ сказал, что нет, один, да и всегда в это времЯ  Я  бываю  один,  -  и
тогда он быстро, даже как-то скороговоркой, сказал,  что  коли  так,  то  он
заедет ко мне на пЯть минут  и  хорошо  бы,  если  бы  в  это  времЯ  Я  был
действительно один: надо поговорить.  џ  опЯть  повторил,  что  Я  один,  и,
отложив рукопись, стал его ждать.
     Ћн приехал ровно через пЯть минут - значит, был  рЯдом,  -  и  когда  Я
увидел его, то понЯл, что не зрЯ его тон был слишком легок и бегл, а  смешок
так продолжителен. ‘тарик приехал с серьезным разговором. Ћднако, как бы  то
ни было, войдЯ в комнату, он сразу стал кривлЯтьсЯ. ‘о слоновьей грацией по-
шутил насчет подушек, разбросанных  по  дивану  ("Љто  их  разбросал?  Ђ  не
прЯчетсЯ ли кто-нибудь в соседней комнате?"),  потом  сказал,  что  он  менЯ
обЯзательно женит, - в мои годы у него уже был сын, - и вдруг выпалил:
     - Ђ знаете, между прочим, ѓанс,  у  менЯ  был  сейчас  очень  серьезный
разговор о нашей газете.
     ’ут Я даже усмехнулсЯ - до того старик не умел хитрить - и спросил  его
напрЯмик:
     - € обо мне что-нибудь такое?
     Ћн страдальчески поморщилсЯ. џ сбивал его с толку, он не мог  так,  ему
нужен  был  разбег,  разгон,  только  в  минуту  открытых  лобовых  атак  он
становилсЯ груб и даже циничен - куда более  циничен,  чем  это  требовалось
обстоЯтельствами разговора. Џоэтому сейчас он сгорЯча ответил мне:
     - Ќет, о вас ничего! - Ќо сейчас же спросил: - Ђ ваша статьЯ готова?  џ
могу ее посмотреть?
     џ сказал, что еще нет, что только завтра  утром  она  будет  послана  в
типографию.
     - Ђ что, разве и о ней шла речь?
     - „а нет, нет! - замахал  он  руками  и  быстро,  смущенно  зашагал  по
комнате. - “х, как у вас душно! ђазрешите, Я открою форточку? - Ћн с  минуту
провозилсЯ  у  окна;  а  когда  повернулсЯ,  то   опЯть   был   уже   Ясным,
благожелательным и спокойным. - „ело в том, что Я хотел  бы  посмотреть  эту
статью до сдачи в типографию, - сказал он наконец любезно, но твердо.  -  ‚ы
разрешите, конечно?
     ’ут Я опЯть повел себЯ как-то не так, то  есть  попросту  протЯнул  ему
рукопись. Ћн ждал от менЯ беспокойных вопросов, недоумений и недовольства, и
то, что Я так сразу взЯл да выложил ему рукопись, насторожило его опЯть.  Ћн
взЯл ее в руки, пробежал несколько первых строчек,  уныло  воскликнул:  "Ќу,
великолепно!" - и, перегнув вдвое, спрЯтал в портфель. (Џортфель этот  стоит
особого описаниЯ: он был длЯ менЯ подлинным символом его  хозЯина  -  эдакаЯ
откормленнаЯ, разбухшаЯ жаба величиной с большого кролика, и цвет-то у  этой
жабы  был  зловещий,  какой-то  жухлый,  буро-желтый,  в  грЯзных  пЯтнах  и
разводах.)
     - џ вам отдам ее через три днЯ, - сказал старик.
     (‡начит, понЯл Я, посылка статьи утром в типографию  отпадает.)  -  Њне
она нужна длЯ передовой.
     (‡начит, понЯл Я, передовую он пишет сам или передаст  ее  кому-нибудь,
во всЯком случае, мне писать ее не дадут.) - Ќадо, знаете ли,  чтобы  газета
выработала какой-то общий  взглЯд  на  все  эти  столь  умножившиесЯ,  -  он
улыбнулсЯ и сделал пышный жест рукой, - скандальные правовые эксцессы.
     Ћх, и как бы еще надо! ’олько об этом Я и кричу все последние месЯцы! ‚
чем дело, в чем дело, господа хорошие, что случилось у  нас  в  стране?  ќти
невероЯтные дела, беспричинные, казалось,  самоубийства,  эти  осуждениЯ  по
законам восьмивековой давности, наконец, то, что такие древние преступлениЯ,
как убийство, похищениЯ, изнасилованиЯ, "помолодели" до такой  степени,  что
стали достоЯнием бойскаутов, - все эти  трагические  и  комические  ватерлоо
нашей цивилизации, имеют же они какую-то общую почву, из которой  и  растут,
как поганки? Џочему мы так захлебываемсЯ, описываЯ их, и совершенно забываем
о нем, о том перегное, который их и питает своими соками?
     Ђ старик щелкнул замочком, выпрЯмилсЯ на стуле и спросил:
     - Ќо вы не согласны со мной, ѓанс?
     - Љонечно, - ответил Я, - конечно, согласен! ‚ы  отлично  сказали,  что
все это ЯвлениЯ одного корнЯ.
     - ‚от-вот, - просиЯл шеф, - Я так и знал, что вы менЯ поддержите  тоже.
- ("џ тоже тебЯ поддержу! Ђх ты, премудраЯ жаба!") - € вот как раз сегоднЯ у
менЯ был разговор об этом... - он замЯлсЯ.
     Ђ Я прЯмо спросил:
     - ђазговор о том, что Я вас поддержу, шеф?
     Ћн взмахнул руками и чуть не вскочил с места. Ћн терпеть не мог,  чтобы
его подчиненные чрезмерно забегали вперед и угадывали его мысли.
     - Ќо при чем тут вы, при чем тут вы? - чуть не закричал он и  схватилсЯ
за грудь. - Ћх, вот всегда так! Џри чем тут  вы,  ѓанс?  џ  же  говорю,  что
разговор шел не о сотрудниках газеты, а обо всей газете целиком.  Ќу,  боком
мы затронули и ваш отдел, конечно. - (’ут Я слегка  улыбнулсЯ,  а  он  снова
забеспокоилсЯ.) - Ќо это же совершенно естественно, ѓанс! …сли речь  идет  о
газете, то, значит, говорЯт и обо всех нас - ее работниках, не так ли? -  (џ
кивнул головой и он успокоилсЯ.) - €, знаете, некоторые претензии имеютсЯ, к
сожалению, имеютсЯ. —асть их Я сейчас же  категорически  отвел.  Ќу,  насчет
того, например, что мы печатаем уж что-то слишком много отзывов насчет казни
этих двух несчастных. ’ут Я им прЯмо сказал: "„а, мы печатали эти отклики  и
будем печатать, и тут никто нам, конечно, не указ! Њы - свободнаЯ пресса,  а
не агенты правительства, прошу это помнить!" -  ‘  полминуты  он  благородно
фыркал. - Ќо некоторую часть упреков пришлось все  же  признать.  Ђ  что  же
делать? - он усмехнулсЯ. -  Ќадо  же  быть  объективным.  Ћдин  папа  только
непогрешим, да и то в этом кое-кто сомневаетсЯ! Ђ, ѓанс?
     ’ут мы немного посмеЯлись оба, и Я предложил:
     - Ѓели вы, шеф, не торопитесь, то Я пойду закажу кофе.
     ќто длЯ того, чтобы он посидел, подумал,  как  и  в  каком  объеме  ему
высказать мне то, что он принес в своем портфеле,  а  то  будет  целый  день
сидеть и мЯтьсЯ, да и мне самому надлежало собратьсЯ с мыслЯми.
     ‚едь предстоЯл один из самых решительных разговоров в моей  жизни.  Ћн,
конечно, сейчас же ухватилсЯ за мое предложение и  сказал,  что  с  истинным
удовольствием выпьет чашку, так как у него совсем пересохло горло.  Љогда  Я
вернулсЯ, он уже опЯть был благожелательный, улыбающийсЯ, спокойный, положил
мне на руку благостную белую ладонь и сказал ласково:
     - „а, очень, очень хвалЯт ваши статьи. Ђ  некоторые  из  них  считаютсЯ
прЯмо-таки образцовыми.
     џ взглЯнул на  него  почти  с  благодарностью.  Љак-никак,  а  все  это
давалось ему с трудом. ‘тарику было искренне жаль расставатьсЯ со  мной,  но
надо было идти ва-банк. € Я спросил:
     - Ќо ведь они сделали и кое-какие замечаниЯ? Ћни не во всем,  наверное,
согласны со мною?
     ’олько Я это сказал, а он  приоткрыл  рот,  как  Я  понЯл,  что  зрЯ  и
спрашивал. —ем больше Я буду выпытывать, тем больше он будет прЯтатьсЯ. € он
мне в самом деле ответил, что нет, литературно и  даже  политически  они  во
всем согласны со мной. Ќо...
     - Ќо будьте же объективны, ѓанс, есть и другаЯ сторона вопроса. ‚от  вы
ведете большой, важный отдел и - ничего не  скажу  -  очень  хорошо  ведете,
добросовестно, интересно,  принципиально,  с  самым  небольшим  уклоном.  Ќо
смотрите - что получаетсЯ в итоге! ЉаждаЯ  статьЯ  сама  по  себе  настолько
правильна, что ни одно слово не может  быть  оспорено.  Ќо  в  течение  года
газета помещает по вашему отделу не одну, а около  двухсот  таких  статей  и
фельетонов, которые вы заказываете лицам определенного направлениЯ и взглЯда
на вещи. ќто не считаЯ мелких заметок, подписей и хроники.  €  вот  всЯ  эта
масса, взЯтаЯ вместе, представлЯет из себЯ уже нечто совершенно иное, -  это
кропотливый подбор фактов, пронизанных совершенно Ясной тенденцией.
     џ слушал и молчал, а он продолжал:
     - ‚от хотЯ бы взЯть отклики насчет  казни  этих  несчастных.  џ  сказал
тогда, что мы их помещаем и будем помещать, - это, конечно, не  только  наше
право, но и прЯмаЯ обЯзанность. Ќо ведь, друг мой, признаюсь, сказав так,  Я
сейчас же подумал: да, но ведь наши отзывы - это все туфли с одной ноги. ‚се
они хором клеймЯт  и  осуждают,  -  только  клеймЯт  и  осуждают!  -  но  не
осужденных, а осудивших, то есть не  преступников,  а  правительство.  €ными
словами - мы предоставили нашу газету длЯ огульного охаиваниЯ всей  правовой
системы  нашего  великого  и  великодушного  друга,   хорошенько   даже   не
разобравшись, чем же эта система так нехороша и кому она так не понравилась.
Ќу, ведь, знаете ли, это похоже уже не только на вмешательство во внутренние
дела другой страны, но и на прЯмую идеологическую диверсию.
     џ смотрел на него. Ћн говорил пока еще тихо и ласково, но так как  лицо
его уже слегка порозовело, а глаза поблескивали, Я знал, что  теперь  он  не
остановитсЯ, не высказав всего.
     - ’ак вот, - продолжал он, - Я и подумал: "Џолно, да правильно ли  это?
Љому это надо? Ќа кого же мы работаем? " €, признаюсь, спросив себЯ  так,  Я
не нашел что ответить.
     "Ќичего ты не подумал, - понЯл Я, - это все там тебе  вбили  в  голову.
„лЯ этого и вызывали..." Ќо сказал-то Я совсем другое:
     - Ђ почему вы не ответили им, шеф, что не далее как в последнем  номере
мы поместили за полной подписью крЯду целых пЯть писем, одобрЯющих  приговор
суда и казнь?
     - Ќу да, - ответил он грубовато, - мы их поместили, это  так,  конечно,
но, дорогой мой ѓанс, то, что вы поместили в газете, - давайте  уж  говорить
прЯмо! - это не отклики, а выкрики. „а, да!  €стерические  выкрики  каких-то
пьЯных молодчиков ку-клукс-клановского типа. € поместили их вы,  дорогой,  -
он говорил уже не "мы", а "вы", - поместили  вы  их  на  одной  странице,  а
напротив,  на  развороте,  дали  обстоЯтельную  и,   надо   сказать,   очень
убедительную  статью  о  роковом  падении  правового  чувства  у  масс  и  в
доказательство привели как раз пЯть  этих  писем.  ‚ы  думаете,  это  прошло
совершенно незамеченным?
     Џоложив руки на подлокотники, Я смотрел ему прЯмо  в  глаза  и  слушал.
‚едь Ясно же, что он принес в своем портфеле уже  готовый  ультиматум  и  не
уйдет, не поставив его передо мной во всей его грозной нерушимости. еф  был
сговорчивым редактором, он мог бесконечно долго закрывать  глаза  на  работу
какого-нибудь отдела, который проводит определенную линию, даже на  то,  что
на его голову за это льют помои и  изощрЯютсЯ  в  самой  неприличной  ругани
правые газеты, - это  ведь,  в  конце  концов,  только  поднимает  тираж.  ‘
истинным величием выносил он  также  стрелы  сатирических  журналов,  угрозы
анонимов, развеселые звонки хулиганов и даже то,  что  кое-какие  объЯвлениЯ
ускользнули от нас к соседЯм. ќти жертвы поднимали репутацию газеты. Ќо ведь
жертва жертве рознь, и одна угроза не  похожа  на  другую.  €ногда  ласковый
совет помолчать и подумать весит во сто раз больше  всех  истошных  угроз  и
криков. Ђ именно такой совет ему, по-видимому, и дали.
     џ ответил ему, что и у таких писем свои читатели : есть не один десЯток
тысЯч таких, длЯ которых крик "Ѓей предателЯ!" убедительнее всех  статей  на
свете о праве и справедливости. ‚спомните дело „рейфуса.
     Ћн мне ответил грубовато, хотЯ все еще ласково:
     - Ѓросьте, ѓанс! ќто у вас попросту  бесцельнаЯ  болтовнЯ.  Ќикого  эти
ослиные вопли убедить не могут, и вы хорошо  знаете,  что  подбирали.  Ѓудем
хоть честными друг с другом.
     - —естными? - переспросил Я и пожал плечами. ќто взорвало  его,  но  на
этот раз он еще сдержалсЯ.
     - € объективными, ѓанс, да, еще, кроме того, и объективными!  -  сказал
он. - „а будет выслушана и другаЯ сторона. ќто  же  основное  правило  нашей
юриспруденции. € когда суд его нарушит не в пользу обвинЯемого, вы,  юристы,
ведь черт знает что поднимаете. Ђ в газете, которую выписывают сотни  тысЯч,
а  читают  миллионы,  вы,  судьЯ  праведный,  сами  отбираете   нужных   вам
свидетелей. „а еще как отбираете!
     - Џостойте, - сказал Я, глЯдЯ  на  его  покрасневшее  лицо  с  тЯжелыми
глазами. - Ќо ведь длЯ того, чтобы  выслушать  эту  другую  сторону,  нужно,
чтобы она не только была налицо, но еще и умела по-людски говорить и писать.
     ќтого он только и ждал, - сразу просветлел, успокоилсЯ,  ударил  пухлой
ручкой по своей откормленной рыжей жабе, и она глухо квакнула, подпрыгнула и
развалилась, а "он полез в ее нутро и с легкостью фокусника выхватил  оттуда
четыре листика бумаги, сложенные вдвое.
     - Ќу, а это? - спросил он скромно и торжественно.
     „ве недели тому назад Я действительно получил это письмо по  почте,  но
не опубликовал его, а спрЯтал в одну из  папок.  ’еперь  шеф  сидел  и  трЯс
передо мной его  копией.  џ  хорошо  знал  историю  автора  этого  письма  -
редактора пронацистской газетки "”акел", выходившей в  нашем  городе  в  дни
оккупации. ќтот редактор вдруг исчез, как сквозь  землю  провалилсЯ,  в  тот
день, когда в наш город вошли союзные войска и первой запылала редакциЯ  его
газеты.
     ‘ полгода он прЯталсЯ по предместьЯм, а потом  его  поймали,  судили  и
приговорили к каторжным работам. Ћн  даже  где-то  не  то  год,  не  то  два
просидел за решеткой, но кто его судил, где это  было,  а  главное,  как  он
освободилсЯ, Я так и не знаю. ‚ажно то, что вот уже с год он гулЯл по нашему
городу, а судЯ по тому, что все газеты нашего города получали его письма под
копирку,  снова  готовилсЯ  спасать  мир.  ’олько  теперь  он   ратовал   за
демократию, а особенно не  мог  нарадоватьсЯ  на  ту  ее  энергичную  форму,
котораЯ была, по его словам, исполнена  решимости  защищать  свое  достоЯние
"всеми доступными ей средствами, от атомной бомбы  до  электрического  стула
включительно ". "‹учше пойти на риск атомной  войны  и  полного  физического
уничтожениЯ человечества, чем потерЯть хоть что-нибудь из нашего  свЯщенного
достоЯниЯ, - писал он в одной из таких статей, - пусть лучше падают  на  нас
атомные бомбы, чем падет у нас наша  демократиЯ".  џ,  конечно,  никогда  не
решилсЯ бы отправить это письмо в корзинку или редакционный архив, но передо
мной лежало письмо этого же человека, написанное двенадцать лет назад. ’огда
он  писал:  "Ќас  совершенно  зрЯ  зовут  антикоммунистами,  -  истина   тут
заключаетсЯ в том, что коммунизм и коммунисты действительно ЯвлЯютсЯ  первым
и главным объектом нашего нападениЯ, но так же энергично  и  последовательно
мы боремсЯ  против  любой  формы  демократии  и  демократизма,  даже  против
простого   либерализма,   одним   словом,   против   всЯкого   учениЯ    или
государственного строЯ, который кладет  в  основу  безоговорочное  признание
равенства одного человека другому".
     џ  хранил  тогдашнее  письмо,  двенадцатилетней  давности,  и   письмо,
полученное мной десЯть дней назад, в  одной  и  той  же  папке  и  собиралсЯ
поместить их в одном номере газеты.
     Ќо этого шеф как раз и не знал и мое молчание понЯл по-своему.
     - ‚от поэтому-то, ѓанс, нас и обвинЯют в подыгрывании красным, - сказал
он поучительно и спрЯтал письмо.
     „о сих пор с начала этого разговора, да и всю эту неделю, если говорить
начистоту,  мне  было  довольно-таки  тоскливо,  но  тут   Я   по-настоЯщему
разозлилсЯ  и  на  какую-то  долю  секунды  вдруг  увидел  не  себЯ  и  его,
зарвавшегосЯ  сотрудника  и  добродушнейшего  шефа  самой   большой   газеты
департамента, а совсем других людей и другое времЯ. Љак это  бывало  уже  не
один раз в течение последнего полугодиЯ, Я на  одну  секунду  опЯть  пережил
тревожный рев сирены, кошачий визг флейт и грохот барабанов -  всю  страшную
музыку триумфальных маршей захватчиков в оккупированном городе. € в  глубине
этих годин Я опЯть увидел зал, увешанный гипсовыми мордами обезьЯн, глубокое
кресло, в котором сидел мой отец, -  худощавый,  щупленький,  с  растерЯнной
улыбкой и близоруко моргающими глазами, - а перед ним стройную, злую, сухую,
подтЯнутую  фигуру  офицера  оккупационной  армии;  увидел  Я   и   себЯ   -
растрепанного мальчишку, вплотную прижавшегосЯ лицом к неплотно  затворенной
двери, пахнущей сосной и воском. ‚се это было  страшно  далеко  и,  конечно,
совершенно непохоже на сегоднЯшний разговор, но и там  ведь  все  начиналось
каким-то документом, и там приводились доводы,  и  там  далеко  не  сразу  и
совсем не свирепо звучали ласковые, осторожные угрозы, и даже не  угрозы,  а
просто предупреждениЯ. €, вспомнив все это, Я не  мог  уже  ни  хитрить,  ни
вести игру, а мЯгко, но прЯмо  спросил  шефа,  так  прЯмо,  как  никогда  не
осмеливалсЯ спрашивать раньше:
     - ’ак что же вы хотите мне предложить, господин ‹анэ?
     €менно "господин ‹анэ" - так его в те годы  называла  и  моЯ  мать.  Ћн
вздрогнул от неожиданности, но тут внесли кофе -  великолепньй  мельхиоровый
кофейник моей матери со  стеклЯнным  верхом,  с  массой  ситечек,  фильтров,
отстойников, каких-то колес и суконок, - и Я захлопотал над столом.  Џока  Я
расставлЯл чашки, он смотрел на менЯ и думал, а потом бросил бумагу  обратно
в портфель, застегнул его и, улыбаЯсь, сердечно и дружески приказал:
     - ѓанс, это все надо прекратить.
     - „а? - спросил Я.
     €  так  как  в  моем  голосе  не  было  действительно   ничего,   кроме
любопытства, это взорвало его опЯть. Ћн тЯжело отшвырнул мЯгкий  портфель  -
он мЯгко шлепнулсЯ на кресло - и почти закричал:
     - „а, да, все это надо прекратить раз и навсегда!  …сли  все  редакторы
будут вести такую линию, знаете, во что мы  превратимсЯ?  ‚от!  -  он  ткнул
куда-то в угол.  -  ‚  коммунистический  агитационный  листок,  в  копеечную
прокламацию, в воскресное приложение к "ћманите"! ‚ы хотите этого? Ќу, так Я
этого совсем не хочу. џ им не слуга! ‚ы смотрите, до чего  мы  дошли!  -  Ћн
снова распахивал портфель  и  выхватывал  оттуда  какие-то  бумаги,  письма,
вырезки, трЯс ими, а потом швырЯл на  диван.  -  ‚ы  видите,  -  говорил  он
Яростно, - видите, что мне пишут о нашей газете?  Ђ  с  кем  Я  говорил,  вы
знаете? Ќу так вот, мне довольно! џ больше не хочу так! ‘ебЯ мне  не  жалко,
но газету, газету Я вам не дам губить!
     - •орошо, - сказал Я, - не будем  губить  газету,  а  главное  -  пусть
больше вас не требуют туда, где вас сегоднЯ так расстроили.
     Ћн не слушал менЯ.
     - € Я еще желаю знать: кому мы служим, - кричал он, - на  чью  мельницу
мы льем воду? „а, Я вас хочу прЯмо спросить: кому и на чью? Ђ? ‚ы не  знаете
этого? ‚от и Я не знаю. Ђ это уж очень плохо,  когда  сотрудники  газеты  не
знают, какому господу они молЯтсЯ. „а, ради Ѓога, что же это такое? „евчонка
убила отца, а мы вдруг вместо отчета о суде начинаем свергать правительство.
Џочему? Љ чему? Њне это не известно! ‘тарый дурак  выследил  кавалера  своей
дочери, накостылЯл ему шею и притащил в полицию - не заглЯдывай по окнам,  а
другой дурак, но в парике, дал ему полмесЯца. ’ак  вот,  вместо  того  чтобы
говорить по существу, плох этот приговор или хорош, мы начинаем  орать,  что
не судьЯ дурак, а весь стро