ю форму. Ќо фиолетовые они  или
зеленые, их все равно грызут тут же на месте, с  горЯчим  мЯкишем,  с  серой
верблюжьей  солью.  Ћни  хрустЯт,  их  необыкновеннаЯ  горечь   и   сладость
захватывают дыхание, ударЯют  в  нос,  но  все  равно  их  гложут,  хрупают,
хрустают, "‘ердитый лук", - говорЯт, улыбаЯсь  и  плача.  -  "‘ладкий  лук",
"нигде нет такого лука!" Ќо и  помидоров  таких  нигде  нет,  кроме  как  на
‡еленом базаре: они лежат в Ящиках,  в  лотках,  на  прилавках  -  огромные,
мЯгкие, до краев наполненные тЯгучей  кровью,  туго  лоснЯщиесЯ  тропические
плоды.  ‚  них  все  оттенки  от  красных  и  желтых  тонов,  от  Янтарного,
кораллово-розового,  смутного  и  прозрачного,   как   лунный   камень,   до
базарно-красных грубых матрешек. €х покупают и уносЯт домой целыми лотками -
круглые тугие мЯчики, багровые буденовки, желтые голыши.  ‚се  равно  больше
рублЯ здесь не оставишь. Ћколо лотков с  помидорами,  луком  и  разноцветной
картошкой (желтой, белой, черной, розовой,  почти  коралловой!)  -  товарный
лоток разделЯетсЯ надвое. ‘ одной стороны остаютсЯ рЯды,  а  другаЯ  сторона
упираетсЯ в стену. ќто почтоваЯ контора. Ћтсюда во все  концы  страны  летит
знаменитый  алмаатинский  апорт.  ’ут  же  продают  Ящики,  свежую  стружку,
холстину длЯ обшивки. ‚ конторе зашивают, надписывают, взвешивают. ’о и дело
мелькают  быстрые,  оперативные  личности  с   молотками,   гвоздодерами   и
химическими карандашами за ухом. Ќа все разнаЯ  такса.  Ћдна  на  то,  чтобы
уложить и заколотить, другаЯ на то, чтобы красиво надписать, третьЯ  на  то,
чтобы  уложить,  заколотить,  красиво  надписать,   взвесить,   выстоЯть   и
отправить. ‡десь же печально бродит между ларьками некаЯ туманнаЯ  личность.
‡авсегдатаи  знают,  что  это  актер  и  поэт-новеллист.  “  него   страшное
иссинЯ-белое запойное лицо. €з театра его сократили, и вот он  теперь  ходит
по рынку и гадает. Џод мышкой у него толстый фолиант "Љак закалЯлась  сталь"
- издание длЯ слепых. Ћн кладет его на колени, распахивает и  гадает.  ђЯдом
старушка продает морских жителей. Њесто здесь бойкое. ‘тоит пивнаЯ бочка,  и
над ней взлетают руки с кружками и поллитровками.
     Љрик, смех. Џьют здесь так: полкружки пива,  полкружки  водки.  Њорские
жители под эту смесь идут очень ходко. Ѓольше всего Я любил именно эти рЯды.
Ќо в тот день Я дошел до них и остановилсЯ. “ резных ворот  с  надписью  "‡а
колхозное изобилие" толпились люди. Љурили, чадили, лузгали семечки. € тут Я
увидел художника над мольбертом. Ћб этом чудаке Я  уже  слышал.  ЊесЯц  тому
назад он подал объЯснение в милицию (жаловались соседи)  и  подписалсЯ  так:
ѓений I ранга ‡емли  и  ѓалактики,  декоратор,  художник-исполнитель  театра
оперы и балета им. ЂбаЯ ‘…ђѓ…‰ €‚ЂЌЋ‚€— ЉЂ‹Њ›ЉЋ‚.
     Љогда Љалмыков поЯвлЯлсЯ  на  улице,  вокруг  него  происходило  легкое
замешательство. „вижение затормаживалось. ‹юди останавливались  и  смотрели.
Њимо них проплывало что-то совершенно необычайное: что-то  красное,  желтое,
зеленое, синее - все в лампасах, махрах и лентах. Љалмыков сам конструировал
свои одеЯниЯ и следил, чтобы они были совершенно ни на что не похожи. “ него
на этот счет была своЯ теориЯ.
     "‚от представьте-ка себе, - объЯснЯл он, - из глубины вселенной смотрит
миллион глаз, и что они видЯт? Џолзет и ползет  по  земле  какаЯ-то  скучнаЯ
одноцветнаЯ сераЯ масса - и вдруг как выстрел - Яркое красочное пЯтно! ќто Я
вышел на улицу".
     € сейчас он был одет тоже не длЯ людей, а длЯ ѓалактики. Ќа голове  его
лежал плоский и какой-то  стремительный  берет,  а  на  худых  плечах  висел
голубой плащ с финтифлюшками, а из-под него сверкало что-то невероЯтно Яркое
и отчаЯнное -  красное-желтое-сиреневое.  •удожник  работал.  Ћн  бросал  на
полотно один мазок, другой, третий - все  это  небрежно,  походЯ,  играЯ,  -
затем отходил в сторону,  резко  опускал  долу  кисть  -  толпа  шарахалась,
художник примеривалсЯ, приглЯдывалсЯ и вдруг выбрасывал руку - раз! -  и  на
полотно падал черный жирный мазок. Ћн прилипал где-то внизу,  косо,  корЯво,
будто совсем не у места, но потом были еще мазки, и еще несколько  ударов  и
касаний кисти - то есть пЯтен - желтых,  зеленых,  синих  -  и  вот  уже  на
полотне  из  цветного  тумана  начинало  что-то  прорезыватьсЯ,   сгущатьсЯ,
показыватьсЯ. € поЯвлЯлсЯ кусок базара: пыль,  зной,  песок,  накаленный  до
белого звучаниЯ, и телега, нагруженнаЯ арбузами. ‘олнце  размыло  очертаниЯ,
обесцветило краски и стесало формы. ’елега струитсЯ, дрожит, расплываетсЯ  в
этом раскаленном воздухе. •удожник творит, а люди смотрЯт и  оценивают.  Ћни
толкаютсЯ, смеютсЯ, подначивают друг друга, лезут  вперед.  Љаждому  хочетсЯ
рассмотреть получше. ЏьЯные, дети, женщины. ‹юдей серьезных почти нет. ‹юдЯм
серьезным эта петрушка ни к чему! Ћни если  и  заглЯнут,  то  пройдут  мимо;
"мазило", - говорЯт о Љалмыкове серьезные люди, - и рожа  дурацкаЯ,  и  одет
под вид попки! ђаньше таких из безумного дома только по большим праздникам к
родным отпускали". ‚от именно один  такой  разговор  и  произошел  при  мне.
Џодошел,  протолкалсЯ  и  встал  впереди  всех,  хотЯ,   видно,   и   слегка
подвыпивший, но очень культурный дЯдечка - этакий —апаев в усах,  сапогах  и
френче. ЏостоЯл, посмотрел, прогладил усы, хмыкнул и спросил очень вежливо:
     - ‚ы, извините, из ‘оюза художников?
     - “гу, - ответил Љалмыков.
     „Ядька деловито прищурилсЯ, еще постоЯл и подумал.
     - Ђ что же это вы, извините, рисуете? - спросил он ласково.
     Љалмыков рассеЯнно кивнул на площадь:
     - Ђ вон те возы с арбузами.
     - ’ак где же они у вас? - изумилсЯ  дЯдечка.  Ћн  весь  был  беспощадно
вежливый, ироничный и всепонимающий.
     Љалмыков  отошел  на  секунду  от  полотна,  прищурилсЯ,  вдруг  что-то
выхватил из воздуха, поймал на кисть и бросил на полотно.
     - ‘мотрите лучше! - крикнул он весело.
     Ќо дЯдька больше ничего смотреть не стал. Ћн покачал головой и сказал:
     - „а, при нас так не малевали. Џри нас, если и  рисовали,  то  хотелось
его взЯть, съисть, что Яблоко, что арбуз, что окорок, а это что? ќто вот  Я,
когда день в курЯтнике не приберусь, у менЯ там пол такой же!
     Љалмыков весело покосилсЯ на него  и  вдруг  наклонилсЯ  над  полотном.
Љисть так и замелькала. ‚дохновили, ли его слова дЯдьки,  или,  может  быть,
как раз в эту минуту он ухватил самое нужное? ‚ общем, он  заработал  и  обо
всем забыл. Љультурный дЯдька еще  постоЯл,  посмотрел,  покачал  головой  и
вдруг грубо спросил:
     - Ђ что это вы оделись-то как?  „лЯ  смеха,  что  ли?  ‹юдей  удивлЯть?
•удожник! ђаньше такого бы художника сразу бы за милую душу за шиворот да  в
участок, а теперь, конечно, валЯй, Њалай!
     € ушел, сердито и достойно уносЯ  под  мышкой  черную  тугую  трубку  -
лебединое озеро на клеенке.
     Ђ Љалмыков продолжал ожесточенно писать. Ќикто его ни о чем  больше  не
спрашивал. Љак-то очень хорошо, легко и с  большим  достоинством  он  провел
этот разговор, и Я тогда же подумал: "Ќу, Ѓог его знает, что он за художник,
но цену он себе знает".
     џ повернулсЯ и вышел из толпы.
 
                                   * * * 
 
     € вспомнил об этой встрече через много лет, когда  мне  попала  в  руки
записнаЯ книжка Љалмыкова. ќто было уже после смерти художника.  Љнижка  эта
валЯлась на полу в комнате покойного,  кто-то  поднЯл  ее,  а  от  него  она
перешла ко мне. ‚се записи шли в  строго  алфавитном  порЯдке  (и  книжка-то
называлась алфавитной). Џокойный записывал все,  что  ему  вспоминалось  или
приходило в голову: старые стихи, строчки из газет,  расходы.  ’ак  вот  под
буквой "Ќ" стоЯло:
     "Ќикто больше менЯ не любит рисовать на улице. ‚ этом моЯ сила!  Љругом
смотрЯт, зевают, глазеют, кто во что  горазд.  Њладенцы  видЯт  первый  раз!
„ругие завидуют, скучают, задирают. џ ораторствую, огрызаюсь, острю, словом,
чувствую себЯ в своей  тарелке,  в  своей  сфере!  ‡десь  нет  мне  равного!
Љазалось бы, менЯ надо было на руках носить за все это, Я же всю жизнь делаю
это задаром! ‡а десЯтерых! Ђ всем все равно, и дуракам наплевать, но Я задам
всем жару!"
     € еще (уже на букву "Љ"):
     "Љогда много говоришь о самом главном, -  а  все  бегут,  всем  некогда
слушать длинные разговоры о серьезных вещах, - то при постоЯнном  ежедневном
говорении то с одним, то с другим на  улицах  вырабатываетсЯ  вечнаЯ  манера
говорить о всем очень смачно и эффектно, и после  этого  приходЯт  в  голову
самые удачные формулировки! ‚от! ‚ернулсЯ с улицы и в голове есть находка! џ
молча шел и говорил про себЯ..."
     „а, он был именно таким - очень  уверенный  в  себе,  недосЯгаемый  длЯ
насмешек, недоступный длЯ критики, скрытый от  мира  гений,  которому  и  не
требуетсЯ никакого признаниЯ. Џоложительно только к нему одному из всех  мне
известных художников, поэтов, философов, больших и малых, удачливых и нет, Я
мог бы с таким полным правом отнести пушкинское:  "ты  царь  -  живи  один".
Љалмыков так и жил, так и чувствовал свое первородство. € смущала этого царЯ
только какаЯ-нибудь мелочь. Ќу, что-нибудь вроде этого: "…сть восковка за  1
р. 54 копейки, событие! Ђ у менЯ только 80". „а и это его огорчало  тоже  не
очень, не очень. Ћн умел себЯ как-то очень хорошо и быстро  успокаивать.  €з
алфавитной книги это совершенно Ясно. ‚идно, нет так нет, и нечего думать об
этом. Ћчень хорошо и твердо он понимал это железное слово "нет".
     Џрошло много лет. Љалмыков умер, и перваЯ статьЯ о нем кончаетсЯ так:
     "Џо улицам Ђлма-Ђты ходил странный человек - лохматаЯ голова в странном
берете,  широкие  брюки  из  мешковины,  сшитой  цветными  нитками  большими
стежками, с огромной расписной сумкой на боку. ‚ последние годы им сделана в
дневнике такаЯ запись: "—то мне какой-то там театр? €ли цирк? „лЯ менЯ  весь
мир - театр".
     Ќет, даже не мир, а целаЯ ѓалактика. Ћднако, все  это  было  совершенно
неЯсно в том, 1937, году.
     €звестно  мне  было  как  раз  другое.  €менно  в  это   времЯ   журнал
"‹итературный  Љазахстан"  поместил  статью  о  юбилейной   выставке   ‘оюза
художников. ’ам о Љалмыкове говорилось так: "Ћднако есть  на  выставке  один
уголок, вызывающий досадное недоумение. ќто уголок работ  Љалмыкова  ‘ергеЯ.
Ѓездушный  схематизм  его  совершенно  не  вызывает  никаких  эмоций  и   по
содержанию   представлЯет   из   себЯ   невероЯтную    путаницу.    ‚    его
"’рибуне-памЯтнике" с одной стороны весьма неудачно  стремление  создать  до
наивности величавый  памЯтник  трибуну,  с  другой  -  полнейшаЯ  профанациЯ
замысла художника, какие-то нелепые фигуры, одна из которых  по  развЯзности
похожа на комивоЯжера, нелепо размахивающего огромными  пустыми  чемоданами.
‚ершина заключена в сеть каких-то реек. —то эти рейки должны изображать -  и
самому художнику,  вероЯтно,  невдомек.  ѓолый,  бездушный  формалистический
схематизм суть этой картины" {"‹итературный Љазахстан" ќ 10, 1937 г., статьЯ
Ђ. Ћрлова.}.
     ‚от и все! "”ормалистический схематизм", "досадное недоумение". Ђ  ведь
именно в это же  времЯ  художником  были  исполнены  те  великолепные  серии
рисунков, которые он называл странно и  непонЯтно:  "Љавалер  Њот",  "‹унный
джаз". Ћб этих листах  писать  невозможно  -  надо  видеть  очарование  этих
тончайших линий, этих  переливов  человеческого  тела.  “  Љалмыкова  в  его
бесчисленных листах много женщин, и все они красавицы - Я думаю даже, что он
как художник был вообще не в силах изобразить уродливое  женское  лицо.  …го
женщины похожи на пальмы, на южные удлиненные плоды, у  них  тонкаЯ  рука  и
миндалевидные глаза (Я здесь  не  боюсь  этих  слов).  Ћни  очень  высоки  и
стройны. Ћни выше всех. ‘тоЯ или лежа они заполнЯют целый лист. “  некоторых
из них крылышки - и поэтому они, очевидно, феи. „ругие просто  женщины  -  и
все. ‚от, например (подбираю специально опубликованные рисунки), красавица в
длинном тЯжелом мЯгком халате. Ћн не одет, а наброшен так, что видна  грудь,
нога, талиЯ. Љрасавица несет восточный высокогорный сосуд. Ќа столике  горЯт
канделЯбры. Ћни похожи на распустившуюсЯ ветку с  четырьмЯ  цветками.  ђЯдом
раскрытаЯ книга и закладка в ней. ’ишина, ночь, никого нет.  Људа  идет  эта
одинокаЯ красавица? ‡а ней бежит какое-то странное существо, не то кошка, не
то собачка - не поймешь точно что. € больше ничего нет.
     Ќа этом листе музыкально все. ‚се оркестровано в одном тоне - и  четыре
цветка на канделЯбре, и скатерть, сливающаЯсЯ с мЯгко  льющимсЯ  халатом,  и
тело женщины, и это странное существо с собачьими ушами и  кошачьей  статью.
ђитм достигаетсЯ крайней простотой, лаконичностью и гибкостью линий.
     € другой лист.  Ћн  называетсЯ  "‹унный  джаз".  Ќа  нем  официантка  с
мотыльковыми крылышками. ќто такаЯ же высокаЯ, нежнаЯ и  холоднаЯ  красавица
(Љалмыков, видно, признавал только один  тип  женской  красоты).  Ћна  несет
поднос. Ќа подносе узкогорлаЯ бутылка и  ваза  с  веткой.  Ќа  красавице  же
легкие одежды, так, что видно все тело. €ли иначе - все ее тело - это единаЯ
переливающаЯсЯ линиЯ, заключеннаЯ в овал одежды.  Ќочь.  ‹естница,  открытаЯ
эстрада. Џо ступенькам спускаетсЯ слуга в диковинной шлЯпе и  плаще.  ‚от  и
опЯть почти все. € опЯть - никак не опишешь и не передашь словами очарование
этого рисунка.
     € таких  рисунков-сюит,  джазов,  набросков  после  Љалмыкова  осталось
великое множество, может,  200  или  300  листов.  Ћни  исполнены  в  разной
технике. Џунктир  и  линиЯ,  пустые  и  закрашенные  контуры  -  карандаш  и
акварель. ’ак, например, между других работ  Я  помню  лист  "Љавалер  Њот".
‚нешне кавалер очень напоминает Љалмыкова. ’акой же сумасшедший плащ,  такой
же берет, такаЯ же мантильЯ
     "Ѓольше  всего  в   творчестве   ‘.   €.   Љалмыкова   занимает   сериЯ
фантастических пейзажей в стиле монстр. ќто рисунки,  выполненные  строго  в
стиле линий, составленной из  точек"  (Њ.  Њеллер).  сумасшедшего  цвета.  €
ордена, ордена, ордена! Ћрдена всех несуществующих  государств  мира.  €дет,
смеетсЯ и весело смотрит на вас. Ќо вот этого у Љалмыкова не было совершенно
- он всегда оставалсЯ серьезным. ‘прашивали - охотно отвечал на все вопросы,
но никогда не заговаривал  первым.  Ђ  вот:  "никто  больше  менЯ  не  любит
рисовать на улице" - это точно. Ќо в  тот  мир,  где  играли  лунные  джазы,
парили крылатые красавицы и расхаживали бравые кавалеры Њот, он не  допускал
никого. ’ам он был всегда один!
 
                                   * * * 
 
     ‚сего этого Я не знал, да и не мог знать,  а  если  говорить  с  полной
откровенностью, то и не захотел бы тогда знать. Ќе очень это времЯ подходило
длЯ лунных джазов и кавалеров Њот. Ќо всего этого Я опЯть-таки  попросту  не
знал. € в тот день на ‡еленом базаре, глЯдЯ на художника, Я тоже  ничего  не
понЯл и ничего не вспомнил. ‘татьЯ о пустых чемоданах  (которую  Я,  кстати,
сам редактировал и правил), просто не пришла в голову. џ только подумал: вот
чудак-то! € как хорошо, что на одного чудака в  Ђлма-Ђте  стало  больше;  но
через неделю после этого мне пришлось опЯть встретитьсЯ с Љалмыковым, и  вот
по какому поводу: однажды, недели за две до этого, директор сказал мне:  "’ы
в этот выходной что делаешь? Ќикуда не собираешьсЯ? Ќу и отлично! ’ак вот  в
выходной Я к тебе заеду  и  поедем  на  Ђлма-Ђтинку.  •орошо?"  "•орошо",  -
ответил Я, хотЯ немного  и  удивилсЯ.  Њне  даже  подумалось,  не  хочет  ли
директор пригласить менЯ в шашлычную. ‚ это  времЯ  лета  они  вырастают  на
каждом камешке. Ќо директор тут же поЯснил:
     - Њы там филиал около парка ѓорького строим "Ќаука и  религиЯ".  ’ам  у
менЯ дед ‘ереда уже со вчерашнего утра с артелью плотников орудует. ’ак  вот
сходим посмотреть, как и что.
     џ пожал плечами:
     - Ђ что Я в этом понимаю?
     - ‚ плотничьем деле? - удивилсЯ директор. -  „а  ровно  ничего.  ’ы,  Я
смотрю, и гвоздЯ  как  следует  забить  не  можешь.  ‚он  тот  тигр  у  тебЯ
как-нибудь рухнет со стены и расшибетсЯ к чертовой матери.
     Ќа стене висело "Ќападение тигра на роту солдат вблизи города  ‚ерного"
- картина стариннаЯ, темнаЯ, сухаЯ, плохаЯ и в музее очень  ценимаЯ.  ‘  нее
даже в вестибюле снимки продавали. …ще бы! ’акой сюжет!
     - …е как раз дед-то ‘ереда и вешал, - сказал Я.
     - „а? Ђх, старый черт! ‘мотри, прЯмо в  кирпич  гвоздь  ведь  вогнал  и
погнул. Ќу, скажу Я  ему  при  случае.  ‚идишь,  там  художник  у  нас  один
работает. Љалмыков, не слышал? „а знаешь ты его,  знаешь.  Ћн  по  улицам  в
берете и голубых штанах этаким принцем-нищим ходит! —то, неужели не видел?
     - Ќу, ну, - сказал Я и засмеЯлсЯ. ‡асмеЯлсЯ и директор:
     - Ќу, вспомнил! ’ак вот, художник-то он все-таки отличный. € что  надо,
то он нам сделает. „а и работает он вроде по  тому  же  самому  делу.  Џишет
декорации в оперном. џ ему сказал: "’ы  мне  такую  декорацию  напиши,  чтоб
каждый, как шел, так и замирал на месте, и чтоб у него родимчик делалсЯ". Ћн
говорит: "‘делаю". ‡автра обещал придти и эскизы принести. ’ак вот,  поедем,
посмотрим, что он там сочинил.
 
                                   * * * 
 
     Ќа Ђлма-Ђтинку мы пришли рано утром и сразу увидели, что дело кипит.
     Ќа большой синей глыбине стоЯл дед  ‘ереда  и  художник  Љалмыков.  „ед
держал  в  руках  развернутый  лист  ватмана,  а  Љалмыков  что-то  тихо   и
убедительно объЯснЯл деду. „ед слушал и молчал.
     - Ђ вот дед, между прочим, его не одобрЯет, - сказал  директор.  -  ‚от
все его финтифлюшки он никак не одобрЯет, - дед любит  строгость.  Ћн,  будь
его власть, сейчас бы его обрил наголо и в  холщевые  штаны  засунул.  Ђ  ну
пойдем!
     Џодошли.  Љалмыков  приветствовал  нас  строго   и   достойно.   ‘легка
поклонилсЯ,  сохранЯЯ  полную   одеревенелую   неподвижность   туловища,   и
дотронулсЯ пальцем до берета. ЏоклонилсЯ и директор. ‚се  трое  вдруг  стали
серьезными и сухими, как на приеме.
     - Ђ ну, покажи эскиз, - сказал директор.
     Ќа большом листе ватмана было изображено золотое  небо  астрологов.  Џо
кругу знаки зодиака - затем созвездие „евы, Ђндромеда, Њедведица  ЃольшаЯ  и
ЊалаЯ, еще что-то подобное  же,  а  внизу  два  черных  сфинкса  и  огромнаЯ
триумфальнаЯ арка с  „ворцовой  площади.  ‚  арку  въезжает  трактор  -  наш
обыкновенный —’‡, и едет он прЯмо-таки в небо, в его золотые созвездиЯ.  ‚се
это было нарисовано твердо, четко, с Ясностью, красочностью  и  наглЯдностью
учебных пособий. Ќо кроме этой Ясности было в ватмане и  кое-что  иное,  уже
относЯщеесЯ к искусству.  ’олько  художник  мог  изобразить  такое  глубокое
таинственное небо. „о того  синее,  что  оно  казалось  черным,  и  до  того
глубокое, что звезды в нем действительно сверкали как бы  из  бесконечности,
из разных точек ее. Ђ ведь  краски-то  Љалмыков  употреблЯл  самые  обычные,
простые, школьные, и все-таки получилось  все:  и  бескрайность  полотна,  и
огромность неба и сама вечность,  выраженнаЯ  в  этих  таинственных,  слегка
отливающих черным светом сфинксах. ‚ дворцовую арку,  альбомную,  плакатную,
запетую и затертую миллионными тиражами, въезжал рЯдовой трактор —’‡,  и  за
его рулем сидел парень в рабочей куртке. ‚се это разнородное, разномастное -
небесное и слишком земное, тот мир и этот были сведены  в  простую  и  Ясную
композицию. ‚ ее четкости, нерасторжимости и  естественности  и  выражалась,
видимо, мысль художника.
     - ќто что же будет? - спросил директор. - ‚ход?
     - Ќет, - ответил художник, - длЯ входа Я сделал  другой  эскиз.  Ђ  это
стеннаЯ роспись.
     - ’ак, - сказал директор. - ’а-ак. Ќу, хранитель, твое мнение?
     џ пожал плечами.
     - ‚се это, конечно, производит впечатление. Ќо уж очень необычайна сама
композициЯ.
     - —ем же? - ласково спросил художник.
     - ’ак ведь это павильон "Ќаука и религиЯ"? - сказал Я. - ‡начит, откуда
тут взЯлось звездное небо, понЯтно. ЏонЯтны,  пожалуй,  и  сфинксы.  Ќо  вот
трактор и эта арка...
     - Ђ через эту арку красногвардейцы шли на приступ ‡имнего,  -  напомнил
директор.
     - € трактор как живой, - похвалил дед ‘ереда. - Ќа таком у менЯ  внучок
ездит. ’олько вот флажка нет.
     ЋпЯть мы стоЯли, молчали и думали.  џ  понимал:  эскиз  директору  Явно
нравитсЯ, но он чувствовал его необычность и боЯлсЯ,  не  пострадает  ли  от
этого доходчивость. ‚се ли поймут замысел художника.
     - Ќу, ну, высказывайсЯ, - повернулсЯ он ко мне. - „авай обсуждать.
     - € пространство у вас какое-то странное, -  сказал  Я.  -  Љак  бы  не
полностью разрешенное. ќто не плоскость и не сфера. ‚ещи лишены перспективы,
все они одновременны.
     Љалмыков вдруг остро взглЯнул на менЯ.
     - ‚от именно, - сказал он, - вот именно. ‚ы это очень хорошо подметили.
‚ремЯ тут Я уничтожил, и... - он сделал паузу и выговорил Ясно и точно. -  џ
нарушил тут равновесие углов и линий, а стоит их нарушить,  как  они  станут
удлиненными до бесконечности. ‚ы представлЯете себе, что такое точка?
     џ представлЯл себе, что такое точка, но на всЯкий  случай  отрицательно
покачал головой.
     - ‚от, - сказал он с  глубоким  удовлетворением,  -  один  вы  из  всех
известных мне людей сознались, что не знаете. ’очка - есть нулевое состоЯние
бесконечного количества концентрических кругов, из которых  один  под  одним
знаком распространЯетсЯ вокруг круга, а другие  под  противоположным  знаком
распространЯютсЯ от нулевого круга наружу. ’очка может быть и с космос.
     Ћн сказал, вернее, выпалил это одним духом и победно посмотрел на всех.
     Ќо директор недовольно поморщилсЯ. ‘ейчас он понЯл: нет, до масс это не
дойдет. ‘ложно.
     - “ нас это не пойдет, - сказал он коротко. - ’рактор и арку уберите, а
небо можете оставить. Ќо еще что-нибудь надо, на другие стены. Ќу,  суд  над
ѓалилеем. Ѓитва динозавров. Ќе Ѓог сотворил  человека,  а  человек  Ѓога  по
образцу и подобию своему. ‡автра зайдете ко мне, посмотрим вместе, подберем.
     - ЏонЯтно. Ѓудет сделано, - сказал художник и  молча  отошел  к  берегу
Ђлма-Ђтинки. ’ам у него стоЯл мольберт, и уже собирались зеваки и ребЯта.  Ђ
кто-то длинный и пьЯный важно объЯснЯл, что этого художника он хорошо знает,
и он постоЯнно ходит в зеленых штанах, потому что у него такаЯ вера.
     Њы подошли к мольберту.
     - Њожно взглЯнуть? - спросил Я.
     Љалмыков пожал плечами.
     - Џожалуйста, - сказал он равнодушно, - только что смотреть? Ќичего еще
не закончено... ‚от если бы вы зашли ко мне домой, Я бы показал вам кое-что.
- € вдруг обернулсЯ ко мне. - ’ак может зайдете?
     - ‘пасибо, - сказал Я, - обЯзательно зайду. „айте только адрес, сегоднЯ
же и зайду.
 
                                   * * * 
 
     —ерез много лет Я написал:
     "Џопал к нему Я, однако, только через четверть века. Џотому что  в  тот
день как-то у менЯ не оказалось времени, а потом он уже и не звал к себе.  Ђ
затем мы разъехались  в  разные  стороны,  и  Я  совсем  забыл  о  художнике
Љалмыкове.  ‡нал  только,  что  из  театра  он  ушел  на   пенсию,   получил
однокомнатную квартиру где-то в микрорайоне (а раньше  жил  в  самом  здании
оперы)  и  теперь  живет  один,  питаетсЯ  молоком  и  кашей   (он   заЯдлый
вегетарианец). …го часто видЯт на улицах. ‚ прошлые мои приезды Я тоже видел
его раза три, но он на менЯ, как и на всех окружающих, никакого вниманиЯ  не
обращал, и поэтому Я молча прошел мимо. џ заметил, что он похудел, пожелтел,
что у него заострилось и старчески усохло лицо. € еще глубже  прорезались  у
носа прЯмые глубокие морщины. "‹ицо измЯтое, как бумажный рубль", -  написал
где-то ѓрин о таких лицах. Ђ было на нем что-то уж совершенно  невообразимое
- балахон,  шаровары  с  золотистыми  лампасами,  и  на  боку  что-то  вроде
огромного  бубна  с  вышитыми  на   нем   Языками   разноцветного   пламени.
џрко-красные, желтые, фиолетовые, багровые шелковые нитки.  Ћн  стоЯл  около
газетного киоска и покупал газеты.  ‚еликое  множество  газет,  все  газеты,
какие только были у киоскера. џ вспомнил об этом, когда на третий день после
смерти художника вошел в его комнату. ѓазет тут было великое  множество.  €з
всех видов мебели он знал только пуфы, сделанные  из  свЯзок  газет.  Ѓольше
ничего не было. ‘тол. Ќа столе чайник, пара стаканов и все.  „а  и  что  ему
надо было больше?
     €з газетных вЯзок он составлЯл диваны, кресла, стульЯ длЯ гостей, а  на
столе писал. € много писал!
     Ќа полу, рЯдом с газетами, лежали другие кипы - его бесконечные романы.
‚се под самыми хлесткими названиЯми - "”абрика бумов" - 93  тетради;  "ђоман
нашей эпохи" - 163  тетради;  "ЏриЯтнаЯ  усталость"  -  103  тетради  и  еще
множество, множество листов  и  тетрадей  -  "’айна  отелЯ  ‘юлли",  "’ысЯча
композиций с  атомонистическими  отражателЯми",  "Џроблема  „жинов"  и  тьма
тьмущаЯ всЯкой иной всЯчины  (реестр,  из  которого  Я  все  это  выписываю,
называетсЯ  "Џриложение  3-е  к  акту  по  определению   художественного   и
литературного наследства художника ‘. €. Љалмыкова").
     ‚се стеллажи были прЯмо-таки набиты гравюрами, акварелЯми, карандашными
рисунками, фантастическими композициЯми, которые в течение полувека  с  1916
по 1966 годы создал этот необычайный художник. —еловек, всецело  погруженный
в мир своих сказок и всегда довольный своей судьбой.
        "‡агадка века. 
        ‘амый элегантный мужчина земного шара! 
        ‚еличайший деЯтель наук и искусств. 
        ѓений первого ранга междупланетной категории". 
     ’ак писал он о себе.
     € предрекал:
     "џ загоню в пузырек все Ђкадемии наук земного  шара.  „а,  да,  как  ни
странно, а это так и будет".
     Ќа этих пуфах ему снились раскрашенные сны и тогда, встав, он записывал
в алфавитную книгу:
     "ќ". "ќнное количество медведей, белых  арктических,  северных  понесли
менЯ в черных лакированных носилках! Ѓакстовские негры возглавлЯли  шествие!
Њаленькие обезьЯны-капуцины следовали за ними!"
     "џ".
     "џ видел анфилады зал, сверкающих разноцветными изразцами!"
     "џ проходил по палатам, испещренным всЯкими знаками".
     „а, в очень красивом и необычайном мире жил бывший художник-исполнитель
Ћперного театра имени ЂбаЯ - ‘ергей €ванович Љалмыков.
     € вот тут, среди действительно блистающих изразцов лунных джазов, фей и
кавалеров, Я увидел на куске картона нечто совершенно иное - что-то  мутное,
перекрученное,  вспененное,  почти  страшное.  Џосмотрел  на  дату,   что-то
вспомнил, что-то с чем-то свЯзал и вдруг понЯл - у менЯ в руках  именно  то,
что Љалмыков писал четверть века назад в тот день нашего единственного с ним
разговора. Љрупными мазками белил, охры и  берлинской  лазури  (так  что  ли
называют эти  краски  художники?),  Љалмыков  изобразил  то  место,  где  по
мановению директора на берегу Ђлма-Ђтинки должен  был  возникнуть  волшебный
павильон "Ќаука и религиЯ".
     ѓлыбы, глыбины, мелкаЯ цветастаЯ галька, острый щебень, изрытый пологий
берег, бурное пенистое течение с водоворотами и воронками - брызги и гул,  а
на самых больших глыбинах разлеглись люди в трусиках и жарЯтсЯ под  солнцем.
‚от в солнце и заключалось все -  его  прЯмой  луч  все  пронизывал,  и  все
преображал, он подчеркивал объемы, лепил  формы.  €  все  предметы  под  его
накалом излучали свое собственное сиЯние - жесткий, пронизывающий свет.
     Ћт этого  солнца  речонка,  например,  напоминала  напрЯгшуюсЯ  руку  с
содранной кожей. џсно видны пучки мускулов, белые и желтые бугры,  застывшие
в судорогах, перекрученные фасции. Љартина так  дисгармонична,  что  от  нее
рЯбит в глазах.  Ћна  утомлЯет  своей  напрЯженностью.  ‚едь  такой  вид  не
повесишь у себЯ в комнате. Ќо вот если его выставить в галерее,  то  сколько
бы полотен ни висело там еще, вы обЯзательно остановитесь именно перед  ним,
перед этим напрЯженным, и мало на что похожим наброском. Љонечно,  постоите,
посмотрите, да и пройдете мимо, может быть, еще  и  плечами  пожмете:  ну  и
нарисовал! ќто что же, Ђлма-Ђтинка, что ли, наша такаЯ?
     Ќо вот что обЯзательно случитсЯ потом: на улице или за вечерним чаем, а
то уже лежа в кровати, без всЯкого на то повода вас вдруг словно толкнет: "Ђ
та речка-то? Њысль-то, мысль-то какаЯ заложена во  всем  этом!"  €  примерно
через неделю именно это и произошло со мной, Я вдруг  понЯл,  что  же  здесь
изображено.  Љалмыков  написал  ‡емлю   вообще.   ’акую,   какой   она   ему
представилась в то далекое утро. —уждую, еще не обжитую планету.  ‚местилище
диких неуравновешенных сил. Ќичего, что тут ребЯта, ничего, что они купаютсЯ
и загорают - до них речке никакого дела нету: у нее свой космический  смысл,
своЯ цель, и она выполнЯет  его  с  настойчивостью  всЯкой  косной  материи.
Џоэтому она и походит на обнаженную  свЯзку  мускулов,  поэтому  все  в  ней
напрЯжено, все на пределе. € глыбы ей тоже под стать - потому что и не глыбы
они вовсе, а осколки планеты, куски горного хребта, и  цвета  у  них  дикие,
приглушенные - такие, какие никогда не используют в  своей  работе  люди.  €
совсем тут неважно, что речонка паршивенькаЯ,  а  глыбы  не  глыбы  даже,  а
попросту большие обкатанные валуны. ‚се равно это  сама  природа  -  "Natura
Naturata",  природа  природствующаЯ,  как  говорили  древние.  €  здесь,  на
крохотном кусочке картона на протЯжении  десЯтка  метров  городской  речонки
бушует  такой  же  космос,  как  и  там,  наверху,  в  звездах,  ѓалактиках,
метагалактиках, еще Ѓог знает где. Ђ ребЯта пусть у ног ее играют в камушки,
пусть загорают, пусть себе, пусть! …й до этого никакого дела нет. ‚от отсюда
и жестокость красок, и резкость света, и подчеркнутость объемов  -  это  все
родовые черты неживой материи, свидетельство о тех грозных  силах,  которыми
они созданы. „а и они  сами,  эти  камни,  просто-напросто  разлетевшиесЯ  и
застывшие сгустки ее мощи. ’ак изобразил художник Ђлма-Ђтинку  в  тот  день,
когда  он  развертывал  перед  нами  свой  первый  лист  ватмана  с  древним
астрологическим небом и трактором, въезжающим через дворцовую арку на  самый
Њлечный путь. ќто ЂлмаЂтинка, увиденнаЯ из туманности Ђндромеды.
     Ђ сейчас эта картина висит у менЯ над книжным шкафом, и Я  каждый  день
смотрю на нее. ЋказываетсЯ, от этого можно даже получить удовольствие  -  до
того здорово это сделано. „ругие же картины художника Љалмыкова находЯтсЯ  в
художественной галерее Љазахстана,  очень  советую,  пойдите,  посмотрите  -
многое вам покажетсЯ, может быть, непонЯтным,  а  то  и  чудовищным,  но  не
осуждайте, не осуждайте сразу же сходу художника. ‚спомните експира  -  "во
всем этом безумьи есть своЯ  система".  ’ак,  зазрЯ,  не  обдумав,  художник
Љалмыков вообще ничего не творил, и что поделать, если существуют  на  свете
такие странные, ничем не управлЯемые вещи - как  мечта,  фантазиЯ  и  просто
иное видение мира.
 
        ЂЃ›‹•ЂЌ ЉЂ‘’……‚ - Џ…ђ‚›‰ •“„Ћ†Ќ€Љ-ЉЂ‡Ђ• 
 
     ќто  случилось  почти  в  незапамЯтные  времена,  то  есть  в  середине
тридцатых годов. ‚ ту пору всю Ђлма-Ђту можно было свободно пройти из  конца
в конец за полчаса. Ђ через несколько  кварталов  от  центра,  сразу  же  за
ѓоловным арыком (или попросту,  за  ѓоловнухой)  начиналась  степь.  ‘ейчас,
когда Я проезжаю здесь по широким проспектам  современного  большого  города
или пересекаю залитую голубым и белым светом площадь  с  памЯтником  ЂбаЯ  -
менЯ иногда берет сомнение: да полно, было ли  все  это?  “ж  не  напутал  Я
что-нибудь? „ействительно тут ли существовала эта страшнаЯ  Ќахаловка,  этот
подземный город Џорт-Ђртур? Џещеры, норы, дома из Ящиков и заборов, лачужки,
в которых, как в старой русской загадке, "нет  ни  окон,  ни  дверей,  полна
горница людей". Љем же они были? Љакой ветер тридцатых годов занес их  сюда?
‚ тот край, куда и  письма  даже  не  пошлешь,  -  потому  что  улиц  нет  и
почтальоны не ходЯт? ’огда мы как-то никогда не задавались такими вопросами.
ѓоворили "Ќахаловка", говорили "’ам, за ѓоловнухой", и этим уже было сказано
все.
     ’ак вот, однажды через эту самую "Ќахаловку", а потом  дальше  -  через
ѓоловной  Ђрык,  первые  городские  кварталы  к   деревЯнным   турксибовским
постройкам мы шагали - два случайных попутчика, два молодых парнЯ,  попавшие
в этот конец  света  не  помню  уж  по  каким,  но  безусловно  случайным  и
чрезвычайным обстоЯтельствам. Ѓыл поздний вечер, может быть, ночь,  и  никто
не попадалсЯ нам навстречу.
     Њой попутчик,  крепко  сбитый  коренастый  казах  в  военной  куртке  и
сапогах, жил где-то недалеко от этих краев. Ќе в самой Ќахаловке, конечно, а
где-то рЯдом, но уже в черте города. ‚ ту пору, как Я сообразил много позже,
- у него уже была жена, а может быть и дети, но все равно он казалсЯ страшно
молодым, ну а Я был моложе его еще лет на пЯть, и у  менЯ  никого  не  было.
Ћчень примечательно, конечно, что все это об нем Я узнал через много  лет  и
не от него, а из книг, примечательно, потому что ведь мы тогда  болтали  обо
всем на свете.
     ’ак, он сказал, что только недавно  из  Њосквы,  училсЯ  на  художника,
потом там что-то не склеилось, и вот пришлось вернутьсЯ.  —то  очень  трудно
было учитьсЯ в одном месте, а ночевать в другом. Ђ вот  где  он  ночевал,  Я
запомнил сразу же - в общежитии ѓ€’€‘а {ѓосударственный театральный институт
им. ‹уначарского - старейший  театральный  вуз  страны.  Џрим.  автора.},  у
землЯков. „а! ‚от почему, наверное, Я не  спросил  его  ни  о  каких  других
подробностЯх: Я ведь сам  училсЯ  в  ѓ€’€‘е  и  страшно  обрадовалсЯ,  когда
услышал это слово. ‚ этом самом  общежитии  Я  бывал  много  раз  и  поэтому
разговор естественно переключилсЯ на ѓ€’€‘. Ђ ты такого не знаешь? Ђ  ты  на
лекции такого-то  случайно  не  ходил?  Љто  там  сейчас  преподает  историю
русского театра?  Ќе  знаешь?  Ќе  был?  —то  же  ты  так?  Ќеужели  даже  у
„живилегова не был? ќх, какой же ты дал промах!
     ‚от на что у нас перешел разговор и конечно о  всем  прочем  мы  просто
забыли.
     Ќет, он не знал никого из преподавателей, и на лекции их тоже не ходил.
Ћн ведь не готовилсЯ в декораторы, он просто хотел стать художником и все, -
поэтому жил он у землЯков (в то времЯ в ѓ€’€‘е было казахское отделение),  а
заниматьсЯ ходил в какую-то рабочую студию. Љакую  и  кто  ею  руководил,  Я
сейчас не помню, впрочем, наверно, он мне и не сказал. ‚ообще же  он  только
недавно вернулсЯ из Њосквы и был еще полон ею: говорил о ней, ругал, хвалил,
восхищалсЯ.
     Ђ между тем летнЯЯ Ђлма-Ђта, по  которой  мы  шли,  была  непередаваемо
прекрасна, мало было еще фонарей, на улицах  стоЯли  лужи  -  асфальтировали
только центр, современных построек, кроме турксибовских времЯнок,  было  раз
два и обчелсЯ, а самым высоким зданием считалсЯ „ом Ќаркоматов с гастрономом
внизу. Ћколо него постоЯнно горел свет, стоЯл фонарь и находилсЯ милицейский
пост. ‡десь на углу мы и расстались. Ќа прощание  мой  попутчик  назвал  мне
свою фамилию - так впервые в мою памЯть вошел художник Ђбылхан Љастеев.
 
                                   * * * 
 
     Ђ собственно говорЯ, Я мог  бы  знать  о  нем  и  раньше.  ‚  биографии
народного художника республики Ђбылхана Љастеева, как она сейчас  излагаетсЯ
в статьЯх и книгах о нем, есть такие  строки:  "‚  1934  году  он  принимает
участие в конкурсе на создание портрета казахского  поэта-просветителЯ  ЂбаЯ
Љунанбаева и иллюстрации к его произведениЯм. €ллюстрируЯ одну из поэм  ЂбаЯ
Љастеев изобразил поэта сидЯщим  около  юрты,  позади  расстилаетсЯ  зеленаЯ
степь, вьетсЯ извилистаЯ речка". (….  ‚андровскаЯ,  "Ђбылхан  Љастеев".  Њ.,
1955.)  Ќа  этой  выставке  Я  был,  она  помещалась  в  –ентральном   Њузее
Љазахстана, помню,  какое  смутное  и  неприЯтное  впечатление  она  во  мне
оставила. —тобы не быть голословным, Я процитирую  свою  статью,  написанную
более 15 лет назад: "—етверть  века  тому  назад  в  Ђлма-Ђте  мне  довелось
попасть на одну очень любопытную выставку. ‚ краевом  музее  экспонировались
портреты классика казахской литературы ЂбаЯ Љунанбаева.  ќто  был  последний
тур конкурса на  лучшее  изображение  поэта.  Џортретов  было  очень  много.
ЏомнитсЯ, ими были увешаны сплошь три или четыре  зала  краевого  музеЯ.  Ќо
ушел Я с этой выставки разочарованным.
     ‚печатление у менЯ осталось такое, будто Я побывал в большом  столичном
фотоателье. ‘о всех полотен на менЯ смотрело одно и то же лицо,  с  одним  и
тем же выражением.  €  ни  одной  сюжетной  картины  -  портреты,  портреты,
портреты! ЊенЯлсЯ фон, слегка варьировались костюмы на человеке,  а  человек
оставалсЯ все таким же - пожилым  казахом  с  задумчивым  лицом  и  усталыми
глазами.
     Ђ потом Я прочел стихи ЂбаЯ, и мне стало по-настоЯщему неприЯтно. ‘тихи
были великолепные и очень разные: то страстные и негодущие -  в  них  так  и
чувствовалось гневное лермонтовское дыхание, - то  тихие  и  задумчивые,  то
насмешливые, поддразнивающие, с упругими четкими  рифмами.  ’ак  неужели,  -
думал Я, листаЯ книгу, - вот этого страстного бушующего даже и после  смерти
человека Я и видел на выставке? € почему он везде у них  старик?  ‚едь  Ђбай
творил больше четверти века, и в пору своего расцвета был молодым и  сильным
и красивым. “ него тогда не было ни этой  одутловатости  лица,  ни  скорбных
глаз, ни усталой улыбки.
     Џозже мне объЯснили:  художники  не  так  уж  и  виноваты.  ‘охранилась
единственнаЯ,  сделаннаЯ  за  несколько  лет  до   смерти   поэта   семейнаЯ
фотографиЯ.   €з   биографии   ЂбаЯ   известно   только   то   немногое    и
высокоофициальное, что счел возможным сообщить через пЯть лет  после  смерти
приемный сын покойного, в первый раз издаваЯ сочинениЯ своего отца" {"„ружба
народов", 1958 г., ќ 11. "’ворческий подвиг". Џрим. автора.}.
     Ќо  при  таком  условии  что  же  действительно  можно  потребовать  от
художника? € в особенности от самоучки Љастеева, который перед  зрителЯми  и
поЯвилсЯ-то едва ли не в первый раз? ’ут он, конечно, ни в чем не виноват.
     ‚ероЯтно, существует какаЯ-то закономерность в том, что не ближайшие, а
отдаленные потомки обретают настоЯщий  образ  великого  человека.  Ѓлижайшим
мешает многое: еще живые современники,  еще  не  погасшие  страсти,  отзвуки
прошлых  ссор  и  споров,  зависть,  недоброжелательство,   пренебрежение...
‘ловом, чем дальше, тем  светлее  и  виднее.  ’еперь  главное  не  поддатьсЯ
времени, суметь сделать великого человека своим современником. ‚друг  понЯть
- э, вот на кого он похож больше всего!  Ђ  это,  конечно,  безумно  трудно.
Џосмотрите, как изображали, например, Џушкина в конце прошлого века. ќто был
либо медный командор знаменитого опекушинского памЯтника, либо байронический
красавец в развевающемсЯ плаще, либо мыслитель с печатью пророка  на  лбу  и
скрещенными на груди  руками.  „о  суровой  и  простой  правды  ульЯновского
портрета или шухаевских акварелей должны были пройти еще десЯтилетиЯ. €  вот
через 12 лет после этой конкурсной выставки  Љастеев  снова  создает  своего
ЂбаЯ. ќтот Ђбай к той единственной  предсмертной  фотографии  тЯжелобольного
старика, котораЯ  положена  в  основу  всех  остальных  портретов,  никакого
отношениЯ не имеет. Ђбай Љастеева прежде всего юн, ему не больше  семнадцати
лет. Ћн еще ученик,  а  не  учитель.  Ќо  у  него  уже  высокий  чистый  лоб
мыслителЯ, Ясный пытливый взглЯд, устремленный куда-то во вне.  ’ак  смотрЯт
люди, захваченные какой-то неожиданной мыслью. Џальцы одной руки сжаты  -  в
другой книга. ‚идимо, он только что прочел в ней что-то такое, что заставило
его встать и пойти - все равно куда, только чтоб  остатьсЯ  одному.  ‚  этом
чистом юношеском лице, твердой линии бровей, взглЯде,  устремленном  в  себЯ
самого, - есть что-то от великих  мыслителей  ‚остока  -  €бн-‘ины,  ђудаки,
Ћмара •айЯма. Џортрет сделан твердой и уверенной рукой  мастера.  ‡десь  уже
никаких погрешностей в рисунке не  найдешь.  ‚се:  лепка  лица,  моделировка
одежды, композициЯ - в полном порЯдке. Ћчень хорош фон  -  сумерки  большого
затененного помещениЯ. ћноша стоит перед нами как в проеме  открытой  двери.
Ќо какаЯ же историческаЯ достоверность этого портрета! ‚едь  как  ни  хитри,
как ни открещивайсЯ, а от той страшной  предсмертной  фотографии  никуда  не
денешьсЯ - она единственный документ. ‘умел ли художник  стрЯхнуть  с  этого
одутловатого старческого  лица  бремЯ  годов  и  болезни?  ‘охранить  только
человеческое и отбросить все наносное?  ‘лово,  конечно,  за  специалистами.
Ќаука идентификации точна, мудра и обладает своими методами и  приемами,  но
сейчас мне до нее никакого дела нет. ‚ этого ЂбаЯ Я поверил. €ным Я уже себе
его не представлЯю. Ђ ведь в этом, очевидно, и заключаетсЯ задача  художника
- заставить зрителЯ поверить в свою правду. € если это достигнуто, то уж все
достигнуто, - художник победил. Ђ ведь, как известно, победителей не судЯт.
 
                                   * * * 
 
     ‚озвращаюсь к нашей ночной встрече. …сли бы мы расстались  с  Љастеевым
иначе, просто подольше бы  поговорили,  побольше  заинтересовались  бы  друг
другом, он, вероЯтно, пригласил бы менЯ к себе и показал бы свои  работы,  и
тогда Я бы увидел те акварели, которыми сейчас начинаютсЯ все  монографии  о
его творчестве. ќто портреты его друзей: портрет ‘агынбека Љусыкбаева  (1930
г.), портрет дЯди (1931 г.), портрет сестры (1932 г.)  и  наконец  групповой
портрет "‚ школу". Ћчень любопытно вот что:  искусствоведы  говорЯт,  что  в
первых работах художника  бросаетсЯ  в  глаза  "слабость  рисунка,  неумение
передать пространственную г