 ЏочетнаЯ работа!
   ’ут Я не выдержала.
   - Љонечно! …сли  бы  это  было  моей  настоЯщей  профессией.  Ђ  так  -
нерационально  вроде.  ‘начала  учить,  давать  ученые   званиЯ...   Џотом
отправлЯть на лесоповал или  в  виде  величайшей  милости  -  на  птичник.
Љстати, если помните, крепостник прошлого века ”амусов,  прогневавшись  на
свою крепостную девку, грозил ей птичником как  репрессией.  "€зволь-ка  в
избу, марш, за птицею ходить!" Џрошло больше ста лет. € сейчас Я,  научный
работник, таскаю мешки куриного помета с чувством, что мне оказано большое
доверие, и со страхом - не выгнали бы опЯть  на  лесоповал.  Ќо  это,  так
сказать, в широком плане. Ђ в частности-то, Я бесконечно  благодарна  вам.
„авно бы уж дошла в тайге, на сенокосе.
   ђубцов смотрел на менЯ все внимательней. Ќа его  суховатом  умном  лице
отражалось и напрЯженное внимание, и одновременно какое-то смущение.
   - „а, нелепостей много. € непонЯтностей тоже. - Ћн помолчал.  -  Ќо  по
сравнению с общими работами ведь здесь и вправду лучше вам?
   - …ще бы! - џ засмеЯлась и быстро зашелестела страницами мемуаров мадам
де ‘евинье. - Ђ-а-а... ‚от это местечко! Ћ  судьбе  инсургентов.  ‚от  она
пишет: "Ќесчастные так устали от колесованиЯ, что  повешение  казалось  им
чистейшим отдохновением..." Ќедурно?
   ‘тарший зоотехник коротко хохотнул. Џотом протЯнул мне руку.
   - „о свиданьЯ. €звините, Я нарушаю приличие.  „ама  должна  протЯгивать
руку перваЯ.
   - ќто в данных обстоЯтельствах несущественно. ‚ажнее, что вы  нарушаете
режим. ‚ольные не должны протЯгивать руку заключенным.
   Ћн крепко сжал мою ладонь и, быстро повернувшись, вышел.
   €ногда на ночное дежурство заглЯдывал и второй зоотехник -  Ћрлов.  ќто
был беспартийный, много повидавший в жизни и, как говорили, поторопившийсЯ
приехать на Љолыму в качестве вольного, чтобы не пришлось  поехать  иначе.
Ѓыл он костромской, страшно жал на букву "о", цитировал наизусть  Џришвина
и весь загоралсЯ, когда речь заходила о  деревне.  Џохоже,  что  колхозные
боли волновали его даже сильнее, чем все то, что он видел здесь, в совхозе
ќльген.
   - Ђ ведь это неплохо, что вы поработаете у нас на птичнике, - сказал он
мне как-то. - ‚от освободитесь скоро (он вечно  твердил,  что  скоро  всех
выпустЯт), так, по крайней мере, будете знать, что такое колхозный труд.
   Ћн был прав. џ сама нередко  думала  об  этом,  сгибаЯсь  под  тЯжестью
очередной многопудовой ноши. Ѓыло у  менЯ,  в  моей  прошлой  жизни,  одно
постыдное воспоминание. Љак-то,  году  в  тридцать  четвертом,  Я  была  в
газетной командировке в одном татарском селе. Ћднажды мне пришлось  что-то
брать из рук в руки у моей ровесницы, молодой колхозницы по имени Њансура.
ЉажетсЯ, Яйца она мне продавала и вот  отсчитывала  их.  ’олько  вдруг  на
какой-то момент наши руки оказались вплотную  одна  к  другой.  €  Њансура
сказал: "ќ-эх, ручки! Љрасота!"
   ‘казала она это  без  всЯкой  задней  мысли.  Џросто  ей  действительно
понравились мои  тоненькие,  беленькие,  наманикюренные  пальцы.  Ћни  так
рельефно вырисовывались на фоне ее большой разработанной красно-коричневой
руки  с  набрЯкшими  венами,  с  потрескавшимисЯ  пальцами  и  обломанными
ногтЯми. Ћна-то не хотела менЯ обидеть, но Я сама вдруг  увидала  эти  две
руки - мою и ее - крупным планом, как в кино. € испытала  жгучий  стыд.  ‘
этими ручками Я приехала поучать ее,  как  коммунизм  строить.  Њного  раз
потом, в одиночке, когда мысленно тысЯчекратно составлЯла  свой  некролог,
это воспоминание возникало и мучило.
   Ђ сейчас... Џрав зоотехник Ћрлов. ‘ейчас у менЯ руки точно  такие,  как
были у той Њансуры.  ‡а  год  работы  на  эльгенском  птичнике  Я  впервые
по-настоЯщему понЯла, что такое крестьЯнский труд. €менно крестьЯнский,  а
не просто каторжный, как на лесоповале или сенокосе.
   Љак осмысленно и человечно могли бы мы жить теперь, если бы можно  было
выйти отсюда! Ћтказавшись от  всех  незаслуженных  привилегий...  ‘огласуЯ
дела с мыслЯми...
   „а нет, это тоже иллюзиЯ. Њы вообще, наверно, уже не смогли бы жить. Ћт
усталости. ЏеретЯнул бы "бледный гребешок" - та обесцвеченнаЯ авитаминозом
и страданиЯми часть  души,  котораЯ  так  и  тЯнет  свалитьсЯ  с  нашеста,
коротко, стукнутьсЯ об пол и застыть в блаженстве небытиЯ.


        18. ‚ —њ€• ђ“ЉЂ• ’ЋЏЋђ

   €ногда приходитсЯ слышать от  людей,  переживших  сталинскую  эпоху  на
воле, что им было хуже, чем нам. ‚ какой-то мере это верно. ‚о-первых, - и
это главное, - мы были избавлены судьбой от страшного греха:  прЯмого  или
косвенного участиЯ в убийствах и надругательствах над  людьми.  ‚о-вторых,
ожидание беды бывает порой мучительней, чем сама беда. Ќо в том-то и дело,
что стрЯсшаЯсЯ с нами страшнаЯ  беда  не  освободила  нас  от  постоЯнного
изматывающего ожиданиЯ новых ударов.
   Ћсобенность нашего эльгенского ада заключалась в том, что на его  двери
не было надписи "Ћставь надежду навсегда". Ќаоборот, надежда была. Ќас  не
отправлЯли  в  газовые  камеры  или  на  виселицы.  ЌарЯду   с   работами,
обрекавшими на гибель, у нас существовали и работы, на которых можно  было
уцелеть. Џравда, шансов на жизнь было много меньше, чем на смерть, но  они
все-таки были. ЏризрачнаЯ, трепещущаЯ, как огонек  на  ветру,  а  все-таки
брезжила надежда. Ђ раз есть надежда, то есть и страх.
   ’ак что не было у нас преимущества бесстрашиЯ, не могли мы сказать, что
уже не прислушиваемсЯ  к  шагам,  не  приглЯдываемсЯ  к  тенЯм,  не  могли
чувствовать себЯ как люди, которым окончательно нечего терЯть... Ћго,  еще
как Я боЯлась потерЯть своих кур  с  бледными  гребешками,  и  свою  Њарию
Ђндронову, и свою ‚илли, и возможность батрачить от зари до зари, но не на
открытом воздухе, а _в помещении_.
   € не Я одна. ‚се, особенно те, кому удавалось вырватьсЯ хоть  ненадолго
с общих работ,  жили  в  вечном  страхе.  ќтапы.  Љарцеры.  „оносы  оперу.
‡аведение новых дел с возможными смертными приговорами.  ‚ыло,  было  чего
ждать и чего боЯтьсЯ.
   Ѓольше года длилсЯ мой птичник, и каждый день сжималось сердце при виде
поЯвлЯвшихсЯ на ферме официальных  лиц:  нарЯдчика  из  центральной  зоны,
режимника, работников “ђ—а. Ћх, что-то, кажетсЯ, посмотрел на  менЯ  очень
пристально! ‚от сейчас  скажет:  "‘  вещами!"  Ћ  ѓосподи,  пронеси!  €дет
мимо... ‡начит, не в этот раз. €  пЯтипудовый  мешок  за  плечами  кажетсЯ
легкой и радостной ношей. Џронесло. Ђ назавтра - опЯть...
   Ђндрониха   дает   мне   отличные   производственные    характеристики.
Ѓлагородные  зоотехники  уже  дважды  премировали  менЯ   "за   показатели
Яйценоскости" телогрейкой  первого  срока  и  крепкими  чеботами.  Ќо  все
равно... ‚едь не в их руках наша судьба, не они вольны в наших  "животе  и
смерти". Ќе в их руках занесенный над нашими головами топор. Ђ в чьих же?
   ‚ течение почти всего  многолетнего  эльгенского  периода  фактическими
хозЯевами наших жизней были двое: начальница эльгенского лагерЯ  –иммерман
и директор совхоза ќльген - Љал дымов.
   Љалдымов, как это ни странно, был философом. ”илософом по профессии. Ћн
окончил философский факультет и преподавал где-то  диамат.  Ќа  Љолыму  он
приехал добровольно и, как  говорили,  в  свЯзи  с  деликатными  семейными
обстоЯтельствами.  …го  дочь,  четырнадцатилетнЯЯ  школьница,   неожиданно
родила ребенка. ‡ахватив юную мамашу с  младенцем,  Љалдымов  Якобы  решил
заехать подальше, спасаЯсь от злых Языков.
   Ѓыл он высок, плечист, с густым  малиновым  румЯнцем,  с  несокрушимыми
белыми зубами. ‚о всем его облике, в движениЯх, в походке, в том,  как  он
скакал по совхозным полЯм на коне (обЯзательно - на белом),  чувствовалась
закваска крестьЯнской мордовской семьи, в которой он принадлежал к первому
поколению, получившему образование. ‚ работу он,  что  называетсЯ,  вникал
лично, и если судить по выполнению планов, то вроде  и  неплохо  руководил
этим таежным колымским совхозом  с  его  заключенной  "рабсилой",  которую
правильнее было бы назвать "рабслабостью",  поскольку  все  едва  волочили
ноги.
   Ћн  отдавал  себе  в  этом  отчет  и  вел  свое  хозЯйство  именно  как
экстенсивное,  основанное  на  рабском  ручном  труде,  на  частой   смене
"отработанных контингентов". Љогда ему докладывали об  очередных  вспышках
"падежа"  заключенных,  он  отвечал:  "Ќовых  получим.  Џоеду  в  Њагадан.
„обьемсЯ". Ћн считал, что куда эффективнее поехать в  Њагадан  и  добитьсЯ
там свежих этапов, чем возитьсЯ с полумертвецами из политических  эшелонов
тридцать  седьмого  года,  укладываЯ  их  в  ЋЏ‡  и  выдаваЯ  бездельникам
повышенные пайки хлеба. Ћсобенно выгодны были "свежие контингенты"  в  эти
военные  годы,  когда  вместо  подыхающих   московских   и   ленинградских
интеллигентов можно было запросто "добитьсЯ" западных украинцев,  молодых,
здоровых, знающих сельскую работу, или, на крайний конец, девок-"указниц",
арестованных за самовольный уход с производства.
   Ћн не был садистом. Ќикакого удовольствиЯ от наших мучений не  получал.
Ћн просто Ќ… ‡ЂЊ…—Ђ‹ нас, потому что самым искренним образом Ќ… ‘—€’Ђ‹ ЌЂ‘
‹ћ„њЊ€. "Џадеж" заключенной рабсилы он  воспринимал  как  самую  обыденную
производственную неполадку, вроде, скажем, износа силосорезки. €  вывод  в
обоих случаЯх был один: добиватьсЯ новых!
   †естокости своей он не осознавал, она просто была  длЯ  него  обиходным
делом. ‚от, например, диалог между ним  и  зоотехником  Ћрловым,  случайно
подслушанный нашей тюрзачкой, котораЯ кайлила навоз в районе молфермы.
   - Ђ это помещение почему у вас пустует? - спрашивает Љал дымов.
   - ‡десь стоЯли быки, - отвечает Ћрлов, - но мы их вывели сейчас отсюда.
Љрыша течет, углы промерзли, да и балки  прогнили,  небезопасно  оставлЯть
скот. Ѓудем капитально ремонтировать.
   - Ќе стоит на такую рухлЯдь гробить средства. ‹учше пустите  под  барак
длЯ женщин...
   - —то вы, товарищ директор! ‚едь даже быки не выдержали, хворать  здесь
стали.
   - ’ак то - быки! Ѓыками, конечно, рисковать не будем.
   ќто  не  было  ни  шуткой,  ни   острословием,   ни   даже   садистским
измывательством.  ќто  была  просто  глубокаЯ  убежденность   рачительного
хозЯина в том, что быки - это основа совхозной жизни и что только  крайнее
недомыслие  зоотехника  Ћрлова  позволЯет  ставить  их  на  одну  доску  с
заключенными женщинами.
   ‚ своем "сангвиническом свинстве", в постоЯнном  ощущении  твердости  и
незыблемости заученных тезисов  и  цитат  он  был  бы,  Я  думаю,  страшно
удивлен, если бы его в глаза назвали рабовладельцем или надсмотрщиком  над
рабами. ’а "лестница €акова", в основании  которой  стоЯли  заключенные  и
котораЯ увенчивалась ‚еликим и Њудрым, а где-то посередине, ближе все-таки
к вершине, находилсЯ  и  номенклатурный  директор  совхоза,  казалась  ему
абсолютно  незыблемой  и  существующей  от  века.  ’вердое   убеждение   в
неизменЯемости этого мира, с его иерархией, с его вошедшими в быт формами,
чувствовалось в каждом слове, в каждом поступке  директора.  ‚се,  что  не
входило, не вмещалось в этот мир,  в  котором  он  вырос,  выучилсЯ  и  по
ступенЯм дошел до нынешнего положениЯ, было от лукавого. •озЯином ходил он
не только по вверенному ему совхозу, но и по всей земле.
   €ногда  он,  видимо,  начинал  скучать  по  оставленным   на   материке
абстракциЯм. Ћни органически входили в его мироощущение. Џоэтому он охотно
читал времЯ от времени вольнЯшкам совхоза лекции  на  теоретические  темы.
Љогда  ‚илли  ђуберт  освободилась  и  стала  работать  уже   в   качестве
вольнонаемной экономистом совхоза, ей довелось слушать эти лекции.
   Ћни были ничем не хуже других. “ директора была хорошо  натренированнаЯ
памЯть, и временами он даже отрывал свой веселый голубой взор от  бумажки.
‘ терминологией тоже все было в порЯдке. "ѓордость" всегда шла с  эпитетом
"законнаЯ".  "‘лава"  была,   конечно,   "неувЯдаемаЯ",   "патриотизм"   -
"животворный".    “правлЯлсЯ    он    и    с    философскими    понЯтиЯми.
"’еоретизирование"  всегда  шло  с  разоблачительным   эпитетом   "голое".
"ђиторизм" был "трескучий", а "эмпиризм", естественно, "ползучий".
   ђазным  уклонистам,  вроде  вульгарных   механистов,   меньшевиствующих
идеалистов и прочих деборинцев, пощады на этих лекциЯх, конечно,  тоже  не
было. Ќо когда кто-то  из  лагерной  администрации  подал  реплику  в  том
смысле,  что  и  у  нас  на  ќльгене  есть  кое-кто  из  этих  философских
злоумышленников, Љалдымов посмотрел пустыми глазами и оставил реплику  без
вниманиЯ. ђовно ничего  не  отразилось  на  его  высоком  челе.  Ќикак  не
свЯзывались в его сознании серые фигуры работЯг, бредущих с разводом, и те
"разработки",  на  основании  которых  ему   предлагалось   "боротьсЯ"   с
невидимыми  идейными  противниками,  разоблачение   которых   было   четко
пронумеровано по пунктам и подпунктам и входило в  состав  экзаменационных
билетов, по которым он проводил, бывало, вузовские экзамены.
   ’опор, который был в руках Љалдымова и который всегда был  занесен  над
нашими головами, разил не личности, не индивидуумы, а группы  заключенных,
целые отрЯды. Ќикогда он не давал команду: "€ванову  -  на  лесоповал!"  -
или: "Џетрову - на сенокос". ’опор  опускалсЯ  сразу  на  большую  группу.
ђаспорЯжениЯ звучали так: "‘нЯть пЯтьдесЯт человек с агробазы и послать на
’еплую долину!" - или: "‘емьдесЯт душ с закрытых работ - на кайловку!"
   …го не интересовало, есть ли в том углу тайги хоть подобие жильЯ,  хоть
самое примитивное укрытие от колымских стихий.  ‚се  с  тем  же  малиновым
румЯнцем на щеках, все с той же улыбкой, обнажавшей несокрушимые зубы,  он
"списывал" тех, на чьи головы  опускалсЯ  его  топор,  и  ехал  в  Њагадан
"добиватьсЯ" новых этапов.
   ‹юбопытно, что  блатные,  награждавшие  всех  начальников  нецензурными
прозвищами, очень долго называли Љалдымова его настоЯщей фамилией.  ’олько
однажды ‹енка ђЯбаЯ, иногда читавшаЯ книжки и любившаЯ в  бараке  "тискать
романы", заЯвила во всеуслышание:
   - …го настоЯщаЯ фамилиЯ не Љалдымов, а просто „ымов. Ђ ЉЂ‹  -  это  его
имЯ...
   ‘ тех пор так и пошло.
   —то касаетсЯ начальницы лагерЯ –иммерман, то блатные  иногда  звали  ее
™укой (из-за вылезавших вперед и лежащих на нижней губе верхних зубов),  а
иногда  просто  –иммерманшей.  Џо  крайней  мере,  абсолютно   непотребнаЯ
частушка, сочиненнаЯ той же ‹енкой ђЯбой и  распевавшаЯсЯ  блатным  миром,
начиналась со строк:

   ‘ел Љал „ымов на машину,
   –иммерманша у рулЯ...

   ‚алентина Њихайловна –иммерман  была  старым  членом  партии  не  то  с
восемнадцатого, не то с девЯтнадцатого года. Ќекоторые наши, из  тех,  кто
постарше, даже узнавали в ней своего бывшего товарища,  вспоминали  ее  на
партсобраниЯх   начала   двадцатых   годов.   “знавание,   правда,    было
односторонним.  ‘ама  –иммерманша  абсолютно  никого  не   помнила.   Ћна,
например,  ни  разу  не  остановилась  при  своих  обходах  бараков  около
задыхающейсЯ в страшных сердечных приступах •авы ЊалЯр, с которой на  воле
была близко знакома и состоЯла в одной парторганизации.
   Ѓыло эльгенской начальнице тогда лет за сорок, и она сохранЯла стройную
подтЯнутую  фигуру.  ’ак  что  когда  она  в  военной  форме,   окруженнаЯ
вохровцами  и  режимниками,  шла  по  баракам,  то  в  ней  проглЯдывалось
некоторое сходство с красавицей ќльзой Љох.
   „о сих пор, до самых семидесЯтых годов, дожила в нашей среде  дискуссиЯ
о –иммерманше. ‘реди эльгенских последних  могикан,  еще  доживающих  свой
век, находЯтсЯ люди, питающие к –иммерман некоторое уважение  за  то,  что
она была —…‘’ЌЂџ. „а, просто  честнаЯ  в  самом  буквальном  смысле  этого
слова. Ћна не воровала продуктов из столовой  зэка,  не  брала  взЯток  за
освобождение от смертельно опасных работ, не делала никаких  комбинаций  с
лагерной казной, чем и выделЯлась как некое инородное тело из среды  своих
коллег, очень ее недолюбливавших.
   Љроме  честности  ей  был  свойствен  даже  некоторый  аскетизм.   Ѓыло
известно, что безмужнЯЯ –иммерманша живет с двумЯ сыновьЯми, не  участвует
ни в каких попойках и  колымских  начальнических  увеселениЯх.  Ѓыли  даже
слухи, что  и  самые  высокие  севлаговские  чины  ее  терпеть  не  могут.
‡абулдыги, взЯточники и развратники нюхом  чуЯли  в  ней  что-то  чужое  и
отскакивали от нее, как, говорЯт,  отскакивает  волк  от  хищников  другой
породы.
   Ђ Я (хоть знаю, что многие сочтут это ересью) задумывалась тогда, а тем
более теперь, над этой проблемой. Љакую ценность имеют такие  добродетели,
как честность, умеренность личных потребностей и даже неподкупность, когда
всеми этими качествами одарена личность, выполнЯющаЯ по отношению к другим
людЯм палаческие функции? € кто более  человечен:  сменивший  впоследствии
–иммерман  начальник  Џузанчиков,  отнюдь  не  страдавший  аскетизмом,  но
умевший иногда смотреть сквозь пальцы, если заключенный утащит с  агробазы
спасительный капустный лист, или –иммерманша, убивавшаЯ и  убившаЯ  многих
совершенно бескорыстно, исходЯ из самых,  с  ее  точки  зрениЯ,  идеальных
побуждений?
   Ћна разговаривала со всеми отрывисто и беспощадно, но называла всех  на
"вы". Ћна выбрасывала в парашу обнаруженные при обыске  в  бараке  "левые"
котелки с кашей, но следила, чтобы все жиры, положенные на зэковскую норму
(из расчета ноль целых и еще сколько-то сотых на душу), попадали в  котел,
минуЯ хищные лапы "придурков".
   ‚  противоположность  Љалдымову,  она  различала  в  толпе  заключенных
отдельные фигуры, и ее топор часто опускалсЯ не только на группы людей, но
и на отдельные индивидуальные шеи. ‚  частности,  на  мою.  Џри  этом  она
исходила, очевидно, опЯть  же  из  самых,  по  ее  мнению,  благороднейших
принципов - из борьбы за честность, целомудрие и соблюдение режима.
   Ќадо сказать, что по  вопросу  о  воровстве  в  нашей  среде  сложилось
довольно единодушное мнение. Љражей считалось и соответственно  осуждалось
общественным мнением только присвоение чьей-то ‹€—ЌЋ‰  собственности.  —то
же касаетсЯ пользованиЯ продуктами, к которым мы получали доступ  по  роду
работы, то мы были убеждены в своем полном праве  пользоватьсЯ  ими,  берЯ
потихоньку, поскольку открыто не разрешалось.
   - “ менЯ больше украли, - говаривала  моЯ  Ђндрониха,  разбиваЯ  Яичко,
чтобы забелить нашу лагерную баланду. - “ж не считаЯ того,  что  трудилась
бесплатно пЯть лет, так еще и имущество конфисковали, а ведь ни за что  ни
про что. „евчонка бы могла хоть продавать да жить, пока родители в тюрьме.
’ак нет, всю  мебель  повывезли.  …ще,  как  назло,  только  что  шифоньер
купили... Џолированный!
   - ‡наешь, - мечтательно говорила ‚илли ђуберт, - мы с  тобой  могли  бы
хоть по десЯтку Яиц в день воровать.  Ќа  нас  никто  не  подумает.  ’акие
интеллигентные...
   € если мы этого не делали,  ограничиваЯсь  только  "забеливанием",  длЯ
которого выбирали разбитенькие, то исключительно боЯсь не за свою совесть,
а за "процент Яйценоскости". ‚едь им определЯлась наша работа.
   –иммерман не  пропускала  ни  одного  случаЯ,  ставшего  ей  известным.
‚озмущаЯсь   "попустительством"    производственного    начальства,    она
подписывала  несчетное  количество  приказов  о  водворении  в  карцер  за
"хищениЯ" на производстве. € рука у нее не дрожала. € не  приходили  ей  в
голову беспринципные соображениЯ о том, что люди, посЯгнувшие на свЯщенную
социалистическую собственность,  были  голодающими.  ‚едь  она  сама  была
—…‘’ЌЂџ.  Ќе  воровала,  не  брала  взЯток.  €  ей  ли,  с   высоты   этих
добродетелей,  не  покарать  дерзкую,  осмелившуюсЯ  во  времЯ  работы  на
овощехранилище сжевать своими выпадающими цинготными зубами казенную сырую
картофелину?
   ‚ царствование –иммерман …ве Љричевой оформили  новый  срок  за  "кражу
помидоров с агробазы". Љогда заключенный врач  Њарков  подавал  начальнице
рапорты с ходатайствами о применении сульфидина длЯ зэка, больных  тЯжелой
формой крупозной пневмонии, она  почти  всегда  накладывала  своим  четким
почерком резолюцию "Ћтказать". Џосле такой  резолюции  умерла  ЂсЯ  ѓудзь,
талантливый литератор, обаЯтельнаЯ женщина. ’ак погибла совсем еще молодаЯ
- двадцатипЯтилетнЯЯ - ‹ЯлЯ Љларк, арестованнаЯ  студенткой.  ‚  последнем
случае –иммерман написала свое "отказать" еще решительней, устно разъЯснив
Њаркову,  что   Љларк   не   только   враг   народа,   но   вдобавок   еще
полунемка-полуангличанка. Ђ сульфидин, как известно, на Љолыме  дефицитен,
и надо хранить запас на случай болезни ценных длЯ фронта и тыла людей.
   Ќачальница изо  всех  сил  охранЯла  принцип  честности  и  сохранности
народного добра.
   …ще суровее боролась –иммерман за целомудрие. Љогда  она  отправлЯла  в
этапы, сажала в карцеры за "свЯзь зэка с зэкою" или,  что  еще  хуже,  "за
свЯзь зэка с вольнонаемными", на ее лице можно  было  прочесть  не  только
начальственный гнев,  но  и  откровенное  презрение  к  развратникам.  Ћни
оскорблЯли белизну ее вдовьих одежд. Ђ в том, что  в  основе  всех  свЯзей
лежит только разврат, она никогда ни на минуту не усомнилась.
   Њожет быть, именно в этой прЯмолинейности суждений и было  заложено  то
зернышко, которое, разросшись, показало нам фанатичную большевичку  первых
революционных лет, "кожаную куртку", в образе начальницы лагерЯ, одетой  в
военный мундир, скроенный по модели, созданной ќльзой Љох.
   ќволюциЯ –иммерман должна бы стать темой особого исследованиЯ историка,
социолога, большого писателЯ. Њне не под силу.
   ’огда мне порой казалось, что она не может  не  осознавать  трагичности
своего положениЯ, что длЯ нее наша эльгенскаЯ зона - тоже зона. €ногда мне
казалось, что в один прекрасный день  она  вдруг  может  увидеть  себЯ  со
стороны и полезть в петлю.
   Ќо это были, наверно, только интеллигентские домыслы, потому что  конец
ее жизни вполне благополучен. ѓоворЯт, что даже сейчас  наша  –иммерманша,
награжденнаЯ медалью "‡а победу над ѓерманией" (без выезда  из  ќльгена!),
доживает, так сказать,  "на  заслуженном  отдыхе",  получает  персональную
пенсию и пользуетсЯ столовой старых большевиков в ђиге,  где  она  нередко
встречаетсЯ с теми,  над  чьими  бесправными,  истерзанными  головами  она
годами держала топор. € не только держала, но и опускала его.


        19. „ЋЃђЋ„…’…‹њ ’Ћђ†…‘’‚“…’

   †ивЯ годами в трагедийном мире, как-то смирЯешьсЯ с  постоЯнной  болью,
научаешьсЯ  даже  иногда  отвлекатьсЯ  от  нее.  “тешаешь  себЯ  тем,  что
страдание обнажает суть вещей, что оно - плата за  более  глубокий,  более
близкий к истине взглЯд на жизнь.
   ‚ этом смысле моЯ судьба в лагере была завидной. ’очно  некий  ђедактор
обдуманно направлЯл менЯ длЯ сбора  материала  на  самые  различные  круги
преисподней, где Я могла видеть столкновениЯ характеров, поступков, мыслей
в наиболее резком свете.
   Ќевыносимо становилось только тогда, когда страданиЯ делались скучными,
когда снова повторЯлись уже осмысленные ситуации,  когда  оставалась  мука
как таковаЯ, без отвлекающей и облагораживающей возможности размышлЯть.  Ђ
случалось это  всЯкий  раз,  когда  менЯ  снова  и  снова  заталкивали  на
уголовную командировку в качестве медсестры.
   ’ак было и на этот раз. ЌоваЯ командировка называлась игриво -  ‡мейка.
‘нова голод, от которого уже отвыкла за год,  братски  делЯ  с  курами  их
роскошный рацион. ‘нова таежное комарье, кривые бараки со сплошными нарами
и, главное, снова плотное кольцо одиночества.  Ќе  с  кем  слова  молвить.
„евки-уголовницы,  все  точно  снЯтые  с  одной  колодки,   да   вохровцы,
обходЯщиесЯ тремЯ десЯтками клишированных фраз.
   ’еперь Я  стала  похожа  на  сударского  инструментальщика  …гора.  ’от
тосковал по центральной эльгенской зоне больше, чем по родной деревне. ‚от
и Я сейчас ловила себЯ на  том,  что  тоскую  по  молфермовскому  птичнику
больше, чем по Љазанскому университету. ќто пугало как признак  запустениЯ
души, и Я судорожно искала ей пищу. Њожет, в природе?
   “крытаЯ от  ветра  ‡мейка  заросла  высокими  развесистыми  лиственными
деревьЯми. Џрелесть здешнего пейзажа отличалась от сударской. ’ам  красота
была сумрачнаЯ, типично колымскаЯ, а на  ‡мейке  был  оазис.  ’акие  места
встречаютсЯ изредка на  Љолыме,  в  стороне  от  зловещих  скал  и  болот,
окаймлЯющих   центральную   трассу.   ЏользуЯсь   относительной   свободой
передвижениЯ  вокруг  "командировки",  Я  облазила  окрестности  ‡мейки  и
обнаружила удивительные, просто сказочные уголки. Џомню островок, поросший
серовато-розовой замшевой вербой. Љазалось, что  где-то  в  этих  зарослЯх
прЯчетсЯ прЯничный домик.
   „омика не оказалось. ‡ато Ѓаба-Яга  прочно  обосновалась  на  ‡мейке  в
должности завхоза. ѓаврилиха была кривобока. Џри  разговоре  она  брызгала
слюной. ‚ылезшие вперед длинные верхние зубы лежали на нижней  губе.  ќтот
штрих  делал  ее,  безобразную,  чем-то  похожей  на  красивую  –иммерман.
ѓаврилиха была как бы карикатурой на нашу стройную начальницу.
   ‚сего какой-нибудь год назад ѓаврилиха еще стоЯла по ту сторону  черты:
она была сотрудницей “ђ—а магаданского  женского  лагерЯ,  а  муж  ее  был
начальником того же “ђ—а. Џотом эту даму, как говоритсЯ, бес  попутал:  не
то она потерЯла какую-то секретную бумагу, не то разболтала ее содержание.
’олько дали ей три года срока  за  легкомысленное  отношение  к  служебным
тайнам.
   Џопав в качестве заключенной  под  руководство  –иммерман,  она  сумела
понЯть, характер начальницы, угодить ей,  получить  ответственный  пост  в
лагобслуге. “вы,  Ѓаба-Яга,  сумевшаЯ  притворитьсЯ,  не  сумела  все-таки
преодолеть основных свойств своей натуры и  быстро  попалась  на  каком-то
жульничестве. ‹агернаЯ ее карьера стремительно покатилась вниз и довела ее
до ‡мейки. Џравда, пока еще не работЯгой, а завхозом, но  уже  вдалеке  от
центральной зоны, на гнусной, голодной, уголовной точке.
   Ќенависть девок к ѓаврилихе  была  до  того  остра,  что  Я  все  времЯ
опасалась: не привели бы они  в  исполнение  свои  ежедневные  угрозы,  не
зарезали бы, Ѓабу-Ягу. џ даже пробовала было осторожно намекнуть ей, что в
этой обстановке надо бы умерить хищность повадок. Ќапрасно.  Љ  недоеданию
недавнЯЯ сотрудница  “ђ—а  была  непривычна,  и  с  каждым  днем  обменные
операции с казенными продуктами становились все смелее и неосмотрительней.
€ногда глухой ночью Я просыпалась от сладострастного чавканьЯ,  несущегосЯ
с  ѓаврилихиных  нар.  ’олько  под  покровом  ночной  тьмы  она  рисковала
проглотить свой нечестивый кусок. ‚едь шел сорок четвертый. ‹агерный  паек
и без того скудел с каждым днем, с каждой неделей. €  те  десЯть  граммов,
которые при развеске  хлеба  зажуливались  с  каждой  пайки,  вырастали  в
грозную причину бунта. Ќародом в данном случае  были  блатные  "оторвы"  и
"шалашовки", и бунт грозил стать  кровавым.  “же  шатались  вокруг  ‡мейки
блатари-мужчины, которым девки дали знать о своем бедственном положении.
   Њы с бригадиром Љлавой Ѓатуриной пытались говорить об этом  с  охраной.
Ќо вохровцы, сытые, обленившиесЯ, жили по принципу "день да ночь  -  сутки
прочь", отсиживались тут от войны и не хотели конфликтов.
   € кончилось бы все это очень плохо, если бы не скрутила Ѓабу-Ягу  лихаЯ
желудочнаЯ хворь. џ сказала командиру, что надо, мол, ее в больницу, а то,
кто знает, не брюшнЯк ли. € командир сам отвез ее на попутном  тракторе  в
центральную зону, а вернувшись, распорЯдилсЯ, чтобы хлеб до ее возвращениЯ
развешивала Я.
   Њы с бригадиршей Љлавой принесли ѓаврилихины весы, которые она  держала
в темном закутке, так называемой "кладовой", и  водрузили  их  на  стол  в
середине барака. џ резала хлеб и развешивала его на глазах у девок. ЏерваЯ
же честно взвешеннаЯ пайка была Явно больше обычной, ѓаврилихиной.
   ќта неслыханнаЯ демократизациЯ снабжениЯ вызвала восторженное  умиление
девок. Џрофессиональные воровки были до слез  тронуты  самой  возможностью
увидеть честного завхоза.
   - „ешевка буду, коли до –иммерманши не  дойду!  -  исступленно  кричала
‹енка ђЯбаЯ и тут же "забожилась по-ростовски", что Ѓаба-Яга  вернетсЯ  на
свой пост только через ее, ‹енкин, труп.
   Ћни давно собирались идти к начальнице. “ них даже лежала  припрЯтаннаЯ
ѓаврилихина пайка. Џусть перевесЯт, ну там усушку учтут, конечно, но пусть
–иммерманша сама посмотрит, сколько с каждой пайки воруют.  Ђ  теперь  вот
длЯ  сравнениЯ  еще  захватЯт  с   собой   ту   безобманную   пайку,   что
†енька-лекпомша дает.
   Ќе знаю, как все  это  осуществилось,  но  через  несколько  дней  менЯ
вызвали к –иммерман. ‚первые грознаЯ  начальница  посмотрела  мне  в  лицо
спокойными и, пожалуй, даже доброжелательными глазами. ‚едь Я проЯвила как
раз то качество, которое она ценила выше всего, - честность.  —естность  в
прЯмом и узком смысле слова. Ќе воровать!
   - џ назначаю вас завхозом ‡мейки.
   џ похолодела. ЊатериальнаЯ ответственность в этой обстановке! „а еще  в
сочетании с моим арифметическим кретинизмом! ‘ознатьсЯ в этом вслух  Я  не
смела, но ведь про себЯ-то Я знала: длЯ того, чтобы,  скажем,  вычесть  из
семидесЯти шести двадцать пЯть, Я шептала про себЯ: "…сли  отнЯть  десЯть,
будет шестьдесЯт шесть, потом еще десЯть - пЯтьдесЯт  шесть,  а  если  еще
пЯть отнЯть, то будет..." ‚ общем, недаром Я получила среднее  образование
в  тот  период,  когда  молодаЯ  советскаЯ  школа   экспериментировала   в
направлении ранней дифференциации обучениЯ и мне,  тринадцатилетней,  было
разрешено полностью посвЯтить себЯ гуманитарным наукам.
   - Ќа любые общие работы! - молила Я –иммерманшу. -  Ќа  самые  тЯжелые!
’олько не это... џ просчитаюсь, провешусь,  менЯ  будут  нещадно  надувать
кладовщики...
   € вдруг, в ответ на этот вопль отчаЯниЯ, случилось  почти  невозможное.
Ќачальница как-то странно взглЯнула на менЯ и произнесла немыслимые слова:
   - Ђ что, если Я назначу вас медсестрой к врачу ѓерцберг, в  амбулаторию
центральной зоны?
   Ќе может быть. ‚едь это один из наивысших "придурочьих" постов. Ќеужели
это возможно длЯ менЯ?  •одить  в  чистом  белом  халате?  †ить  в  бараке
обслуги, где стоЯт отдельные топчаны, а  по  вечерам  лампочка  горит  так
Ярко, что можно читать, сидЯ за  столом  в  середине  барака?  ђаботать  в
тепле, под начальством доброй, мЯгкой Џолины ‹ьвовны, памЯтной мне еще  по
деткомбинату?
   ...‚се эти дерзновенные мечты осуществились. Џо вечерам  в  амбулатории
центральной эльгенской зоны мирно потрескивает глинЯный подтопок. €  халат
у менЯ чистый. € топчан с двумЯ бЯзевыми простынЯми в бараке обслуги.
   ...Ќо  все  это  ничуть  не  касаетсЯ  того  манекена  с  механическими
движениЯми и  застывшими  глазами,  который  теперь  существует  под  моим
именем. ђазве это еще Я? ђазве Я могу  еще  быть  живой  после  того,  как
свершилась надо мной самаЯ страшнаЯ моЯ кара? Џосле  того  как  погиб  мой
сын, мой первенец, мое второе "Я"?
   ќто  сорок  четвертый.  Џредчувствовала...  ‡аклинала...  "ѓосподи,  да
минует... Џусть любаЯ другаЯ чаша, только не эта, не эта..." Ќе миновала.
   џ ожесточилась. ‚ тысЯчный раз смотрю на строчки маминого письма  и  не
замечаю, что буквы скрючились от непереносимой боли. ’олько  спустЯ  шесть
лет, когда пришла следующаЯ похороннаЯ - на маму, - Я снова  вытащила  это
письмо и, сопрЯгаЯ две непереносимые боли, впервые понЯла, каково ей  было
выводить неповинующейсЯ рукой буквы, втыкать дочери нож в сердце.  Ќо  это
только через шесть лет. Ђ тогда - никакой жалости  к  матери,  овдовевшей,
потерЯвшей менЯ, а теперь еще и  старшего  внука.  ‘  таким  же  отупением
вчитываюсь в ее телеграмму: "Џереживи. ‘охрани себЯ ради ‚аси, ведь отца у
него  тоже  нет".  Џочти  равнодушно  прохожу  мимо  содержащегосЯ   здесь
косвенного известиЯ о гибели мужа. Ќикого,  никого  мне  в  это  времЯ  не
жалко. ќгоизм страданиЯ, наверно, еще  более  всеобъемлющ,  чем  себЯлюбие
счастливых.
   Ќе будь Я в те недели под конвоем... ‘колько их было кругом  -  бурных,
ледЯных, громкоголосых таежных рек и речушек. ‹юбаЯ могла погасить  бедную
израненную памЯть...
   Ќо менЯ не оставлЯют ни на минуту наедине  с  собой.  ЊенЯ  конвоируют,
заставлЯют работать. ‚округ менЯ десЯтки, сотни людей. џ ставлю им  банки,
вскрываю фурункулы, капаю капли в глаза и носы, бинтую обмороженные пальцы
рук и ног. Ќа ‘ударе Я делала все это любовно, с глубоким  состраданием  к
людЯм. ‘ейчас все мои движениЯ автоматичны. џ  часто  забываю,  что  банки
пора  уже  снимать,  и  Џолина   ‹ьвовна   укоризненно   качает   головой.
‘похватываюсь. ‚споминаю. ‚едь на вид Я все еще живаЯ.
   Џо утрам, открываЯ глаза, Я осознаю себЯ в  живых  по  чувству  острого
страданиЯ, щупальцами впившегосЯ в грудную клетку. ‚ юности мне  нравилось
повторЯть: "Њыслю - значит существую". ’еперь Я могла бы сказать: "‘традаю
- значит жива".


   Ћт барака к бараку движетсЯ процессиЯ. ‚переди  начальница  лагерЯ,  за
ней начальник режима, командир взвода вохры, начальник  ЉЂ‚…—…,  нарЯдчик,
староста. ествие замыкает медицина. €ногда Џолина ‹ьвовна  посылает  менЯ
вместо себЯ. ќто ежедневный обход. ‚ каждом бараке  дневальнаЯ  рапортует.
Ќа работе - столько-то, выходных - столько-то, больных - столько.  €ногда,
куда реже, чем  на  отдаленных  таежных  точках,  попадаютсЯ  "отказчики".
‘кажем, тетЯ ЉатЯ из немецкого барака. …й семьдесЯт, и  у  нее  ревматизм.
‚ообще-то она крепкаЯ жилистаЯ старуха, и ее заставлЯют  хоть  на  два-три
часа выйти на работу. Ќа снег! ђасчищать снег, хотЯ бы только  в  зоне.  Ђ
тетЯ ЉатЯ не хочет. Ћна сидит целыми днЯми  в  бараке  и  вЯжет  носки  из
ниток, которые с великой тщательностью надергивает из американских  мешков
из-под муки. Њы едим теперь белый, как вата, маисовый американский хлеб, а
мешки по блату добывают  в  каптерке,  с  них  счищают  остатки  муки,  их
стирают, кипЯтЯт, а  потом  вышивают,  мережат  или  вЯжут  из  них  любые
предметы туалета: носки, рукавички, разные воротнички и косынки. ’етЯ ЉатЯ
- первый специалист.
   - ђаботать надо! - объЯснЯют ей начальники.
   - „раусен? - возмущенно восклицает тетЯ ЉатЯ, делаЯ вид, что  не  умеет
говорить   по-русски.   Џотом   она   быстро   и   сердито   говорит    на
немецко-колонистском диалекте, что сначала надо кормить, а потом уж  гнать
на работу. —то за  паек  ей  дают!  ‚оробью  не  хватит!  Ћна  уже  ходила
жаловатьсЯ в сельсовет и еще пойдет. ’етЯ  ЉатЯ  упорно  именует  наш  “ђ—
сельсоветом, и объЯснить ей разницу невозможно.
   Ћт нее отступаютсЯ. ‚се-таки семьдесЯт. Љ тому же сейчас не  до  нее  и
вообще не до старых этапов. €дет бурный и нелегкий процесс освоениЯ  новой
рабсилы. ‚ сорок  третьем  -  сорок  четвертом  эльгенскую  зону  пучит  и
распирает от новых этапов.
   ‘  этими  этапами  впервые  дошли  до  нас  отголоски  войны.  ‡ападные
украинки. ‚черашние "заграничницы". Њолодые, кровь с молоком. Џросто чудо,
во что превратилсЯ под их трудолюбивыми руками отведенный им второй барак!
„ощатый пол засветилсЯ, как Яичный желток. ‡асверкали хрустальным  блеском
зачуханные,  склеенные  из  обломков  стекла  окон.  Ќа  столбах   вагонок
поЯвились  зеленые  веточки  стланика.  ‘   соломенных   подушек   свисают
трогательные вышитые рушнички. Ђ производственные планы! —то сотворили эти
кудесницы с нашим совхозным планом! Ћни его просто выполнили! ‚серьез, без
туфты.
   …динственное,  с  чем  приходитсЯ  начальству,  трудновато,  -  это   с
верностью  "западнЯчек"  церковному  календарю.  ‚роде  бы  самый  обычный
вторник, а второй барак целиком не  вышел  на  работу.  “секновение  главы
свЯтого €оанна  Џредтечи.  Џроцессию  обхода  встречают  слаженным  пением
молитв.
   - —то же вы не на работе?  Ѓольны?  -  вежливо  интересуетсЯ  начальник
режима.
   - Ќи, громодЯнин начальнику. •ворых немае. Ђле сьогоднЯ свЯто...
   Ќачальству не хочетсЯ прибегать к репрессиЯм. –елый барак не потащишь в
карцер. Љ тому же эти дивчины - ударницы производства.  Ќа  передний  план
выдвигаетсЯ начальник ЉЂ‚…—….
   - ‚от ведь до чего вы народ несознательный, - огорченно произносит  он,
подергиваЯ плечом. - „евушки вы все работЯщие, честные, а в  такую  ерунду
верите.
   - Ћт зато ж мы и честны, що в Ѓога веруемо.
   ...Џочему-то эти крепкотелые поворотливые дивчины с южным  колером  лиц
до смерти любЯт лечитьсЯ. Ќа вечерний прием они битком набиваютсЯ  в  нашу
амбулаторию.
   -  Џо-пид  грудЯми  дуже  пече,  -  напевно  повествует  двадцатилетнЯЯ
Њарийка, поводЯ своими иконописными очами. - Ђ пислЯ у кишки Як вступе, Як
вступе... Ђжио у роти солодко робитьсЯ...
   Џытаюсь перевести разговор в конкретную плоскость.
   - Џросишь освобождение от работы?
   - ’а ни... ђобити можу... Ђле прошу дать Якись капли...
   Ќеслыханное в лагерном быту Явление - не нуждаетсЯ  в  освобождении  от
работы. ’огда, наверно, красочное описание болей "по-пид  грудЯми"  -  это
форма проЯвлениЯ тоски по личному, по участливому вниманию к себе.
   - ’ебЯ за что взЯли, Њарийка? - с  опаской  спрашиваю  Я,  накапываЯ  в
мензурку ландышевые капли.
   ‚едь уже семь лет прошло с  тридцать  седьмого.  Љак  же  это  выглЯдит
теперь, на фоне войны, гитлеризма, безмерного всеобщего страданиЯ? Ќеужели
все так же? Џо плану? Џо разверстке? ’ак за что же, Њарийка?
   - „уже дЯкую за капли.
   - Ќе хочешь говорить? Ќи за что, наверно?
   Њарийкины очи темнеют, щурЯтсЯ, терЯют иконную невозмутимость.
   - џк це - ни за що! Љоли мене на горЯчем дили заарештували! ‹истивки по
заборам клеила!
   џ  вроде  даже  рада  этому.  Џусть  за  листовку,  пусть  за  какое-то
неосторожное слово. Џусть сурово, непропорционально  деЯнию.  ‹ишь  бы  не
просто так! Ќе чохом! Џо профессии, по национальности, по родству... € кто
знает при этом, какую категорию начнут  выбраковывать  завтра!  Њожет,  по
цвету волос? ђазве не подозрительны, скажем, рыжие уже одной  пламенностью
расцветки!
   “вы! ‘коро Я узнаю, что вокруг одной Њарийки с ее листовками арестовано
человек тридцать за то, что жили с Њарийкой в одной местности. € еще сотнЯ
за то, что были знакомы с этими тридцатью. Ќет, принцип оставалсЯ все  тот
же, незыблемый.
   Љроме западных украинцев на Љолыму прибывают сейчас большие  этапы  так
называемых "указников". ’оже продукт  военного  времени.  ѓлавным  образом
молодежь, осужденнаЯ по указу за самовольный уход с предприЯтий.  ‚  нашей
центральной зоне эти девчушки, почти школьницы,  ходЯт  табунками.  Ћхотно
рассказывают, как это все стрЯслось с ними. €сториЯ у всех одна и та же, с
небольшими  вариациЯми.  Ћчень  было  трудно,  холодно,  голодно,  ну   не
вытерпела да к маме и уехала.
   - Ђ очень было голодно? Љак в лагере, да?
   - —то вы! …сли бы как в лагере, Я бы  не  сбежала.  ‡десь  вон  хлеб-то
какой белый!
   Ќам, старым опытным зэка, совсем не нравитсЯ  этот  заморский  маисовый
хлеб. Ќикакой в нем серьезности. Ќаша отечественнаЯ чернаЯ  горбушка  куда
основательней была. Ќо указниц чарует  именно  белизна  этого  хлеба.  Ћни
любуютсЯ  им  как  полузабытым  видением  нормальной  жизни.   €   вообще,
оглЯдевшись, указницы приходЯт к выводу, что в лагере не так уж плохо.
   - ‡десь хоть женщиной себЯ чувствуешь, - милым, чуть охрипшим  голоском
говорит девЯтнадцатилетнЯЯ ‡ина Џчелкина.
   Ћна  лечитсЯ  от  простуды.  џ  поставила  ей  банки.  Ћна   лежит   на
амбулаторном топчане, прикрытаЯ какой-то хламидкой, и  объЯснЯет,  чем  ей
нравитсЯ ќльген. Ќу хоть сравнительно с “льЯновском, где она жила с  мамой
и сестрами. ‚едь там, в “льЯновске, теперь одни бабы. „ругой раз  кажетсЯ,
что весь мир из одного бабьЯ состоит. Џриехал вон Њишка ‚оробьев с фронта,
ногу ему там оттЯпали, по чистой вернулсЯ. ’ак вокруг него все ульЯновские
красотки так и вьютсЯ. Ђ он, этот Њишка, и с двумЯ-то ногами чучелом  был.
Љто на него смотрел в школе! ‚ ќльгене - другое дело. ‡она-то женскаЯ,  но
ведь только шагни за вахту - куча мужчин! Љолыма, наверно, последнее место
на земле, где мужиков вдвое больше, чем нас, где еще ценЯт нашу красоту.
   ‡иночка заговорщически улыбаетсЯ и предлагает мне сунуть руку в  карман
ее бушлата. Љакие у нее там записки от парней! Ћна гордо хихикает, и банки
на ее спине мелодично позвЯкивают, цеплЯЯсь одна за другую. Џодрагивают от
смеха беленькие, перевЯзанные лЯмками косички. ’очно такие же были у нашей
Њайки, моей падчерицы.
   - Ќе торопись, девчонка! ‘лыхала, здесь есть словцо "шакалы"?  ’ак  вот
проверь, не шакалы ли писали. Ђ записки сожги. Ђ то попадешьсЯ с  ними  на
обыске - в карцер запрут.
   Џустые, конечно, речи. “же через  несколько  месЯцев  чуть  ли  не  все
указницы, мамины дочки,  беременные.  ‚едь  статьЯ  их  считаетсЯ  легкой,
допускает бесконвойную работу среди вольных.
   Ќо беременность - еще полбеды. “же совсем поздно вечером, после  отбоЯ,
Я делаю секретные уколы. “ Љлавдюшки Њ. еще  цело  ее  школьное  форменное
платьишко. …е  в  нем  арестовали.  Ћна  поднимает  коричневую  юбчонку  в
байтовую складочку, обнажает розовую детскую  Ягодицу,  и  Я  вкалываю  ей
большой шприц с жидкостью, напоминающей густой помидорный сок. Ћт люэса.
   ...Ѓегут месЯцы. ‚се больше отстаиваетсЯ мой быт. ‚роде так и  положено
от сотворениЯ мира. Џодъемы. ђазводы. Ћбходы. Џроверки.  Ћтбои.  „олжность
зонной медсестры приближает менЯ к администрации.  Љогда  наступает  тихое
времЯ - между утренним обходом и  обеденным  перерывом,  -  в  амбулаторию
заходЯт надзиратели, а иногда и их жены.  “  надзирателЯ-татарина  четверо
малышей. Ћни болеют. …го жена зачастила ко мне. Ћна выводит менЯ за вахту,
ведет в свою комнатешку, где пахнет лапшо