кера на одеЯле раненого.
   ‘иневато-черные кучи оружейной  стали  лежат  на  снегу.  ‘ловно  стога
обмолоченной стальной соломы.
   ‡вучит салют - в могилу опускают убитого красноармейца, а тут же  рЯдом
лежат вповалку мертвые немцы, вытащенные из госпитального подвала. €дут  в
боЯрских белых и черных шапках румынские солдаты, гогочут,  машут  руками,
смеютсЯ над живыми и мертвыми немцами.
   Џленных гонЯт со стороны Џитомника, от –арицы,  из  „ома  специалистов.
Ћни шагают особой  походкой,  которой  ходЯт  потерЯвшие  свободу  люди  и
животные. ‹егко раненные и обмороженные опираютсЯ на палки, на  обгоревшие
куски досок. €дут, идут. ЉажетсЯ, одно синевато-серое лицо на всех, - одни
глаза, одно на всех выражение страданиЯ и тоски.
   “дивительно!  ‘колько   оказалось   среди   них   маленьких,   носатых,
низколобых,  со  смешными  заЯчьими  ротиками,  с  воробьиными  головками.
‘колько черномазых арийцев, много прыщавых, в нарывах, в веснушках.
   ќто шли некрасивые, слабые люди, рожденные своими мамами и любимые ими.
€ словно исчезли те, не люди, нациЯ, шагавшие с тЯжелыми  подбородками,  с
надменными ртами, белоголовые и светлолицые, с гранитной грудью.
   Љак чудно, братски похожа эта толпа рожденных мамами  некрасивых  людей
на те печальные и горестные толпы несчастных, рожденных русскими матерЯми,
которых немцы гнали хворостинами и палками в лагерЯ, на запад, осенью 1941
года.  €зредка  раздавалсЯ  со  стороны   бункеров   и   подвалов   хлопок
пистолетного выстрела, и плывущаЯ к скованной ‚олге толпа, всЯ,  как  один
человек, понимала значение этих выстрелов.
   Џодполковник  Њихайлов  поглЯдывал  на  сидевшего  рЯдом  фельдмаршала.
‚одитель заглЯдывал  в  зеркальце.  Њихайлов  видел  длинную,  худую  щеку
Џаулюса, водитель видел его лоб, глаза, сложенные длЯ молчаниЯ губы.
   Ћни проезжали мимо орудий с поднЯтыми к небу хоботами,  мимо  танков  с
крестами  на  лбу,  мимо  грузовых  автомобилей  с  хлопающими  на   ветру
брезентами, мимо бронетранспортеров и самоходных орудий.
   †елезное тело 6-й армии, ее мышцы вмерзли  в  землю.  Ђ  мимо  медленно
двигались люди, и казалось, и они остановЯтсЯ, застынут, вмерзнут в грунт.
   Њихайлов, и водитель, и автоматчик-конвоир ждали, что Џаулюс заговорит,
позовет, отвернетсЯ. Ќо он молчал, и нельзЯ было понЯть, куда смотрЯт  его
глаза, что приносЯт они в ту глубину, где сердце человека.
   ЃоЯлсЯ ли Џаулюс, что его солдаты увидЯт  его,  или  хотел,  чтобы  они
видели его? ‚друг Џаулюс спросил Њихайлова:
   - Sagen Sie bitte, was ist  es,  Machorka?  [‘кажите,  пожалуйста,  что
такое махорка? (нем.)]
   € по этому неожиданному  вопросу  Њихайлов  не  понЯл  мыслей  Џаулюса.
”ельдмаршал тревожилсЯ о том, чтобы кушать каждый день суп, спать в тепле,
покурить.


        49

   €з  подвала  двухэтажного  дома,  где  размещалось  полевое  управление
гестапо, военнопленные немцы выносили трупы советских людей.
   Ќесколько женщин, старики и мальчишки стоЯли, несмотрЯ на холод,  возле
часового и наблюдали, как немцы укладывают на мерзлую землю трупы.
   “ большинства немцев было безразличное выражение,  они  тЯгуче  шагали,
покорно вдыхали трупный запах.
   ‹ишь один из них, молодой человек в офицерской шинели, повЯзавший нос и
рот грЯзным  носовым  платком,  судорожно,  по-лошадиному  мотал  головой,
словно ее  обжигали  слепни.  ѓлаза  его  выражали  муку,  котораЯ  сродни
безумию.
   ‚оеннопленные ставили на землю носилки и,  прежде  чем  начать  снимать
трупы, раздумываЯ, стоЯли над ними, - у  некоторых  тел  отделились  руки,
ноги, и немцы  соображали,  к  какому  трупу  принадлежит  та  или  другаЯ
конечность,  прикладывали  ее   к   телу.   Ѓольшинство   мертвецов   были
полураздеты, в белье,  некоторые  в  брюках  военного  образца.  Ћдин  был
совершенно голый, с кричащим открытым ртом, с  запавшим,  соединившимсЯ  с
позвоночником животом, с рыжеватыми волосами на половых частЯх, с  тонкими
и худыми ногами.
   Ќевозможно было  представить  себе,  что  эти  трупы,  с  прорубленными
Яминами  ртов  и  глазниц,  были  недавно  живыми  людьми  с  именами,   с
местожительством, говорившими: "милаЯ ты,  славнаЯ,  поцелуй,  смотри,  не
забывай", мечтавшими о кружке пива, курившими цигарки.
   ‚идимо, только офицер с повЯзанным ртом ощущал это.
   Ќо именно он особо раздражал женщин, стоЯвших у входа в подвал,  и  они
живо следили за ним и безразлично смотрели на остальных военнопленных,  из
которых двое  были  одеты  "в  шинели  со  светлыми  пЯтнами  от  споротых
эсэсовских эмблем.
   - Ђ, отворачиваешьсЯ, - бормотала  приземистаЯ  женщина,  державшаЯ  за
руку мальчишку, следЯ за офицером.
   Ќемец в офицерской шинели ощутил на себе давление  медленного,  жадного
взглЯда, которым  следила  за  ним  русскаЯ  женщина.  —увство  ненависти,
возникнув, искало и не могло не найти своего приложениЯ, как не  может  не
найти  приложениЯ  электрическаЯ  сила,   собраннаЯ   в   грозовой   туче,
остановившейсЯ над лесом, слепо выбирающаЯ ствол дерева длЯ  испепелЯющего
удара.
   Ќапарником немца в офицерской  шинели  был  маленький  солдат  с  шеей,
обмотанной вафельным полотенцем, с ногами, завернутыми в мешки, обвЯзанные
телефонным проводом.
   ’акими недобрыми были взглЯды людей, молча стоЯвших возле подвала,  что
немцы с облегчением шли в темный подвал и не  спешили  выходить  из  него,
предпочитали тьму и зловоние наружному воздуху и дневному свету.
   Љогда немцы шли к подвалу с пустыми носилками, послышалась знакомаЯ  им
матернаЯ русскаЯ брань.
   Џленные шли к подвалу, не ускорЯЯ шага, животным  инстинктом  чувствуЯ,
что стоит им сделать торопливое движение, и толпа кинетсЯ на них.
   Ќемец в офицерской шинели вскрикнул, и часовой недовольно сказал:
   - Џацан, зачем камень кидаешь, ты, что ли, будешь за фрица носить, если
он свалитсЯ?
   ‚ подвале солдаты переговаривались:
   - „остаетсЯ пока одному обер-лейтенанту.
   - ’ы заметил бабу, все смотрит на него.
   €з темноты подвала чей-то голос сказал:
   - Ћбер-лейтенант, вы бы разок остались  в  подвале,  начнут  с  вас,  а
кончат нами.
   Ћфицер сонным голосом забормотал:
   - Ќет-нет, нельзЯ прЯтатьсЯ, это ‘трашный ‘уд, - и, обращаЯсь к  своему
напарнику, добавил: - Џошли, пошли, пошли.
   ‚ очередной выход из подвала офицер и  его  напарник  шагали  несколько
быстрей  обычного   -   груз   был   легче.   Ќа   носилках   лежал   труп
девушки-подростка. Њертвое тело  съежилось,  ссохлось,  и  только  светлые
растрепанные волосы сохранили молочную,  пшеничную  прелесть,  рассыпались
вокруг ужасного, черно-коричневого лица умерщвленной птицы. ’олпа негромко
ахнула.
   Џронзительно взвыл голос приземистой женщины, и словно сверкнувший  нож
вспорол холодное пространство.
   - „еточка! „еточка! „еточка ты моЯ золотаЯ!
   ќтот крик по чужому ребенку потрЯс людей. †енщина стала расправлЯть еще
сохранившие следы завивки волосы на голове трупа. Ћна всматривалась в лицо
с кривым, окаменевшим ртом и видела, как только  мать  могла  одновременно
видеть, и эти ужасные черты, и то живое и милое лицо, которое улыбалось ей
когда-то из пеленочки.
   †енщина поднЯлась на ноги. Ћна шагнула к немцу, и все заметили  это,  -
глаза ее смотрели на него  и  одновременно  искали  на  земле  кирпич,  не
намертво смерзшийсЯ с другими кирпичами, такой, который могла бы  отодрать
ее большаЯ, исковерканнаЯ  страшным  трудом,  ледЯной  водой,  кипЯтком  и
щелоком рука.
   Ќеизбежность  того,  что  произойдет,  чувствовал  часовой  и  не   мог
остановить женщину, потому что она была сильней, чем  он  и  его  автомат.
Ќемцы не могли отвести от нее глаз, и дети жадно и нетерпеливо глЯдели  на
нее.
   Ђ женщина уже ничего не видела, кроме лица немца с повЯзанным ртом.  Ќе
понимаЯ, что делаетсЯ с ней, несЯ ту  силу,  котораЯ  подчинЯла  себе  все
вокруг, и сама подчинЯЯсь этой силе, она нащупала в кармане своего ватника
кусок подаренного ей накануне красноармейцем хлеба, протЯнула его немцу  и
сказала:
   - Ќа, получай, на, жри.
   Џотом она сама не могла понЯть,  как  это  случилось,  почему  она  так
сделала. ‚ тЯжелые часы обиды, беспомощности, злобы, а  всего  этого  было
много в ее жизни, - подравшись с соседкой, обвинившей ее в краже  пузырька
с постным  маслом,  выгнаннаЯ  из  кабинета  председателем  райсовета,  не
желавшим слушать ее квартирных жалоб, переживаЯ горе и обиду,  когда  сын,
женившись, стал  выживать  ее  из  комнаты  и  когда  беременнаЯ  невестка
обозвала ее старой курвой, - она сильно расстраивалась и не  могла  спать.
Љак-то, лежа ночью на койке, расстроеннаЯ и злаЯ, она  вспомнила  про  это
зимнее утро, подумала: "Ѓыла Я дура и есть дура".


        50

   ‚ штаб танкового корпуса Ќовикова стали поступать тревожные сведениЯ  о
командиров бригад. ђазведка обнаружила  новые,  не  участвовавшие  в  боЯх
танковые и артиллерийские части немцев, видимо, противник выдвигал резервы
из глубины.
   ќти  сведениЯ  беспокоили  Ќовикова:  передовые  части  двигались,   не
обеспечиваЯ  флангов,   и,   если   бы   противнику   удалось   перерезать
немногочисленные зимние дороги, танки остались бы  без  поддержки  пехоты,
без горючего.
   Ќовиков обсуждал положение с  ѓетмановым,  он  считал,  что  необходимо
срочно подтЯнуть отставшие тылы и на  короткое  времЯ  задержать  движение
танков. ѓетманову очень хотелось, чтобы корпус положил начало освобождению
“краины. Ћни решили, что Ќовиков  выедет  в  части  -  на  месте  проверит
положение, а ѓетманов подгонит отставшие тылы.
   Ќовиков перед  выездом  в  бригады  позвонил  заместителю  командующего
фронтом, доложил о  положении.  Ћн  заранее  знал  ответ  замкомандующего,
который, конечно, не возьмет на себЯ ответственность: не остановит  корпус
и не предложит Ќовикову продолжать движение.
   €  действительно,  замкомандующего  велел  срочно  запросить  данные  о
противнике  во  фронтовом  разведывательном  отделе,  обещал  доложить   о
разговоре с Ќовиковым командующему.
   Џосле этого Ќовиков свЯзалсЯ с соседом, командиром стрелкового  корпуса
Њолоковым. Њолоков был человек грубый, раздражительный и всегда подозревал
соседей в том, что они дают о  нем  командующему  фронтом  неблагоприЯтную
информацию.  Ћни  поругались  и  даже  обменЯлись  матюками,  правда,   не
обращенными непосредственно к личностЯм, а к возрастающему  разрыву  между
танками и пехотой. Ќовиков позвонил соседу слева, командиру артиллерийской
дивизии.
   Љомандир артиллерийской дивизии  сказал,  что  без  приказа  фронта  он
дальше двигатьсЯ не будет.
   Ќовиков понимал его соображениЯ, - артиллерист не хотел  ограничиватьсЯ
вспомогательной ролью, обеспечивать бросок танков, сам желал  осуществлЯть
бросок.
   Љак  только  кончилсЯ  разговор  с  артиллеристом,  к  Ќовикову   вошел
начальник штаба. Ќикогда Ќовиков не видел Ќеудобнова  таким  торопливым  и
встревоженным.
   - ’оварищ  полковник,  -  сказал  он,  -  мне  звонил  начальник  штаба
авиационной  армии,  они  собираютсЯ  перебазировать  поддерживающие   нас
самолеты на левый фланг фронта.
   - ќто как же, обалдели они, что ли? - крикнул Ќовиков.
   - „а очень просто, - сказал  Ќеудобнов,  -  кое-кто  не  заинтересован,
чтобы мы первыми вступили  на  “краину.  Џолучить  "‘уворова"  и  "Ѓогдана
•мельницкого" за это  дело  желающих  много.  Ѓез  авиационного  прикрытиЯ
корпус придетсЯ остановить.
   - ‘ейчас буду звонить командующему, - сказал Ќовиков.
   Ќо с командующим его не соединили, - …ременко выехал в армию ’олбухина.
‡аместитель  командующего,  которому  снова  позвонил  Ќовиков,   никакого
решениЯ принЯть не хотел. Ћн лишь удивилсЯ, почему  Ќовиков  не  выехал  в
части.
   Ќовиков сказал замкомандующему:
   - ’оварищ генерал-лейтенант, что же это,  вот  так,  без  согласованиЯ,
лишить авиационного прикрытиЯ корпус, вырвавшийсЯ  на  запад  дальше  всех
частей фронта?
   ‡амкомандующего раздраженно сказал ему:
   - Љомандование лучше видит,  как  использовать  авиацию,  не  один  ваш
корпус участвует в наступлении.
   Ќовиков грубо сказал:
   - —то Я танкистам скажу, когда их начнут долбать с воздуха?  —ем  Я  их
прикрою - директивой фронта?
   ‡амкомандующего не вскипел, а примирительно сказал:
   - …зжайте в части, Я доложу положение командующему.
   …два Ќовиков положил трубку, вошел ѓетманов, - он был уже  в  шинели  и
папахе. “видЯ Ќовикова, он сокрушенно развел руками.
   - Џетр Џавлович, Я думал, ты уже уехал.
   Ћн мЯгко, ласково проговорил:
   - ‚от тылы отстали, а зам по тылу мне  говорит,  -  не  надо  было  под
раненых и больных немцев машины давать, жечь дефицитный бензин.
   Ћн лукаво поглЯдел на Ќовикова:
   - € в самом деле, мы не секциЯ Љоминтерна, а танковый корпус.
   - Џри чем тут Љоминтерн? - спросил Ќовиков.
   -  Џоезжайте,  поезжайте,  товарищ  полковник,  -  с   мольбой   сказал
Ќеудобнов, - дорога минута. џ тут обеспечу все возможное в переговорах  со
штабом фронта.
   Џосле ночного  рассказа  „аренского  Ќовиков  все  вглЯдывалсЯ  в  лицо
начальника штаба, следил за его движениЯми,  голосом.  "Ќеужели  вот  этой
самой рукой?" - думал он, когда Ќеудобнов брал ложку, вилку  с  насаженным
на нее соленым огурцом, телефонную трубку, красный карандаш, спички.
   Ќо сейчас Ќовиков не смотрел на руку Ќеудобнова.
   Ќикогда Ќовиков не видел  Ќеудобнова  таким  ласковым,  растревоженным,
даже милым.
   Ќеудобнов и ѓетманов душу готовы были  положить,  чтобы  корпус  первым
пересек границу “краины, чтобы бригады безостановочно продолжали двигатьсЯ
на запад.
   Ћни ради этого готовы были пойти на любой риск, но одним лишь не хотели
рисковать - принЯть на себЯ ответственность в случае неудачи.
   Ќовикова невольно захватила лихорадка, - и ему хотелось  радировать  во
фронт, что  передовые  подразделениЯ  корпуса  первыми  пересекли  границу
“краины. ќто событие не имело никакого военного значениЯ, не причинило  бы
противнику особого ущерба. Ќо Ќовиков хотел  этого,  "хотел  ради  военной
славы, благодарности  командующего,  ордена,  похвалы  ‚асилевского,  ради
приказа ‘талина, который прочтут по радио,  ради  генеральского  званиЯ  и
зависти соседей. Ќикогда  подобные  чувства  и  мысли  не  определЯли  его
действий, но, может быть, потому именно сейчас они оказались так сильны.
   ‚ этом желании не было ничего дурного... Љак и в ‘талинграде, как  и  в
1941 году, беспощадны были морозы, по-прежнему усталость ломала солдатские
кости, по-прежнему страшна была смерть. Ќо уже  другим  воздухом  начинала
дышать война.
   € Ќовиков, не понимаЯ этого, удивлЯлсЯ тому, что впервые он так  легко,
с полуслова, понимал ѓетманова и Ќеудобнова, не раздражалсЯ, не  обижалсЯ,
так естественно хотел того же, чего хотели они.
   “скоренное боевое движение его танков действительно привело бы к  тому,
что оккупантов на несколько часов раньше изгнали бы из десЯтков украинских
деревень, и он бы радовалсЯ, видЯ взволнованные лица стариков и  детей,  и
слезы выступали бы на его глазах, когда стараЯ крестьЯнка обнЯла бы его  и
поцеловала, как сына. € в то же времЯ зрели новые страсти,  новое  главное
направление, определЯлось в духовном движении войны, и то направление, что
было главным в 1941 году и в боЯх на ‘талинградском обрыве,  сохранЯЯсь  и
существуЯ, становилось незаметно вспомогательным.
   ’айну перевоплощениЯ войны первым  понЯл  человек,  3  июлЯ  1941  года
произнесший: "ЃратьЯ и сестры, друзьЯ мои..."
   ‘транно, разделЯЯ волнение  ѓетманова  и  Ќеудобнова,  торопивших  его,
Ќовиков, сам не знаЯ почему, оттЯгивал свой отъезд. “же сидЯ в машине,  он
понЯл причину этого - он ждал †еню.
   Ѓольше  трех  недель  не  получал  он  писем  от  …вгении   Ќиколаевны.
‚озвращаЯсь из поездки в части, он поглЯдывал,  не  встречает  ли  его  на
штабном крыльце †енЯ. Ћна стала участницей его  жизни.  Ћна  была  с  ним,
когда он говорил с командирами бригад, и когда его вызывал на провод  штаб
фронта, и когда он в танке вырвалсЯ на переднюю линию и танк, как  молодаЯ
лошадь, дрожал от немецких разрывов.  Ћн  рассказывал  ѓетманову  о  своем
детстве, а казалось, что рассказывает он ей. Ћн думал: "Ћх,  и  пахнет  от
менЯ винищем, †енЯ бы сразу унюхала".  €ногда  он  думал,  -  вот  бы  она
посмотрела. Ћн с тревогой задумывалсЯ, - а что она скажет,  узнав,  что  Я
отдал под трибунал майора?
   Ћн входил в землЯнку на передовой ЌЏ, и среди табачного  дыма,  голосов
телефонистов, пальбы и бомбовых разрывов его вдруг обжигала мысль о ней...
   €ногда его охватывала ревность к ее  прежней  жизни,  и  он  становилсЯ
мрачен. €ногда она снилась ему, и он просыпалсЯ и не мог уснуть.
   ’о ему казалось, что любовь их будет до гроба, то  накатывала  тревога:
он останетсЯ снова один.
   ‘адЯсь в машину, он оглЯнулсЯ на дорогу, ведущую к ‚олге.  „орога  была
пустынна. Џотом он озлилсЯ, - пора было ей давно быть здесь. Ђ может быть,
она заболела? € он снова вспомнил, как собралсЯ в  тридцать  девЯтом  году
стрелЯтьсЯ, узнав, что она вышла замуж. Ћтчего он ее любит? „а ведь были у
него бабы не хуже. ’о ли это счастье, то ли вроде  болезни  -  безотступно
думать о человеке. •орошо, что он ни с кем не свЯзалсЯ из штабных девушек.
Џриедет, а у него все чисто. Џравда, был и с ним грех, недели  три  назад.
‚от она по дороге остановитсЯ, заночует в  той  грешной  избе,  и  молодаЯ
хозЯйка  разговоритсЯ  с  †еней,  опишет  его,   скажет:   "‘лавный   этот
полковник". —то за чушь в голову лезет, конца нет...


        51

   Ќа следующий день, к полудню Ќовиков возвращалсЯ из поездки в части. Ћт
беспрерывной трЯски по разбитой танковыми гусеницами  дороге,  от  мерзлых
ухабов у него болела поЯсница,  спина,  затылок,  казалось,  что  танкисты
заразили его изнеможением, бессонной многосуточной одурью.
   ЏодъезжаЯ к штабу, он вглЯдывалсЯ в  людей,  стоЯвших  на  крыльце.  Ћн
увидел: …вгениЯ Ќиколаевна стоЯла с ѓетмановым и смотрела на  подъезжавшую
машину. Ћжгло огнем, безумие ударило в  голову,  он  задохнулсЯ  от  почти
равной страданию радости, рванулсЯ, чтоб на ходу выпрыгнуть из машины.
   Ђ ‚ершков, сидевший на заднем сиденье, сказал:
   - Љомиссар со своей докторшей воздухом  дышут,  хорошо  бы  фото  домой
послать, то-то радость будет жене.
   Ќовиков вошел в штаб,  взЯл  протЯнутое  ѓетмановым  письмо,  повертел,
узнал почерк …вгении Ќиколаевны, сунул письмо в карман.
   - Ќу вот, слушай, докладываю, - сказал он ѓетманову.
   - Ђ письма не читаешь, разлюбил?
   - ‹адно, успею.
   ‚ошел Ќеудобнов, и Ќовиков сказал:
   - ‚се дело в людЯх. ‚ танках во времЯ боЯ засыпают. ‚алЯтсЯ  совсем.  €
командиры бригад в том числе. Љарпов еще кое-как, а Ѓелов разговаривал  со
мной и заснул, - пЯтые сутки на ходу. Њеханики-водители на ходу  спЯт,  от
усталости есть перестали.
   - Ђ как ты, Џетр Џавлович, оцениваешь обстановку? - спросил ѓетманов.
   - Ќемец не активен. †дать на нашем участке контрудара не приходитсЯ.  “
них тут пшик, пусто. ”реттер Џико. ”ик.
   Ћн говорил, а пальцы его ощупывали конверт. Ќа  мгновение  он  отпускал
конверт и снова быстро прихватывал его, казалось, письмо уйдет из кармана.
   - Ќу вот, понЯтно, Ясно, - сказал ѓетманов, - теперь Я тебе докладываю:
мы тут с  генералом  до  самого  неба  дотЯнулись.  ѓоворил  Я  с  Ќикитой
‘ергеевичем, обещал авиацию с нашего участка не снимать.
   - Ћн оперативное руководство не осуществлЯет, - сказал Ќовиков  и  стал
расклеивать в кармане письмо.
   - Ќу, это как сказать, - проговорил  ѓетманов,  -  только  что  генерал
получил подтверждение из штаба воздушной: авиациЯ с нами остаетсЯ.
   - ’ылы пройдут,  -  торопливо  сказал  Ќеудобнов,  -  дороги  неплохие.
ѓлавное - это ваше решение, товарищ подполковник.
   "‚ подполковники менЯ разжаловал, волнуетсЯ", - подумал Ќовиков.
   - „а, панове, - сказал ѓетманов,  -  сдаетсЯ,  что  мы  первыми  начнем
освобождать неньку “краину. џ сказал Ќиките ‘ергеевичу: танкисты  осаждают
командование, мечтают ребЯта называтьсЯ “краинским корпусом.
   ђаздражаЯсь от фальшивых слов ѓетманова, Ќовиков сказал:
   - Њечтают они об одном: поспать. ЏЯтые сутки, понимаете, не спЯт.
   - ‡начит, решено, продолжаем движение, рвем вперед,  Џетр  Џавлович?  -
сказал ѓетманов.
   Ќовиков наполовину раскрыл конверт, просунул в него два пальца,  ощупал
письмо, все заныло внутри от желаниЯ увидеть знакомый почерк.
   - џ думаю такое принЯть решение, - сказал он, - дать людЯм десЯть часов
отдохнуть, пусть хоть немножко силенки подберут.
   - Ћго, - сказал Ќеудобнов, - проспим мы за  эти  десЯть  часов  все  на
свете.
   - Џостой, постой, давай разберемсЯ, - сказал ѓетманов, и его щеки, уши,
шеЯ стали понемногу краснеть.
   - ‚от так, уже разобралсЯ, - сказал, посмеиваЯсь, Ќовиков.
   € вдруг ѓетманов взорвалсЯ.
   - „а мать их... дело какое - не  выспались!  -  крикнул  он.  -  “спеют
выспатьсЯ! —ерт их не возьмет. €з-за этого остановить всю махину на десЯть
часов? џ против этого слюнтЯйства, Џетр  Џавлович!  ’о  ты  задержал  ввод
корпуса в прорыв, то  спать  людей  укладываешь!  ќто  уж  превращаетсЯ  в
систему порочную! џ буду докладывать ‚оенному  совету  фронта.  Ќе  ЯслЯми
заведуешь!
   - Џостой, постой, - сказал Ќовиков, - ведь ты менЯ целовал за то, что Я
не ввел танки в прорыв, пока не подавил артиллерии противника.  ’ы  напиши
об этом в докладной.
   - џ тебЯ за это целовал? - сказал пораженный ѓетманов. - „а ты  бредишь
просто!
   Ќеожиданно он произнес:
   - џ тебе прЯмо скажу, менЯ как коммуниста  тревожит,  что  ты,  человек
чистых пролетарских кровей, все времЯ находишьсЯ под чуждым влиЯнием.
   - Ђх вот как, - с раскатом сказал Ќовиков, - ладно, понЯтно.
   €, встав, расправив плечи, злобно сказал:
   - џ корпусом командую. Љак Я сказал, так и будет. Ђ доклады, повести  и
романы обо мне пишите, товарищ ѓетманов, хоть самому ‘талину.
   Ћн вышел в соседнюю комнату.


   Ќовиков отложил прочитанное письмо и засвистел,  как,  бывало,  свистел
мальчиком, когда, стоЯ под соседским  окном,  вызывал  товарища  гулЯть...
Ќаверное, лет тридцать он не помнил об этом свисте и вдруг присвистнул...
   Џотом он с любопытством поглЯдел в окно:  нет,  светло,  ночи  ж  было.
Џотом он истерично, радостно проговорил: спасибо, спасибо, за все спасибо.
   Џотом ему показалось, что он сейчас упадет  мертвым,  но  он  не  упал,
прошелсЯ по комнате. Џотом он посмотрел  на  письмо,  белевшее  на  столе,
показалось - это пустой чехол, шкурка, из которой выползла злаЯ гадючка, и
он провел рукой по бокам,  по  груди.  Ћн  не  нащупал  ее,  уже  вползла,
залезла, крапивила сердце огнем.
   Џотом он стоЯл у окна - шоферы смеЯлись  в  сторону  свЯзистки  Њаруси,
шедшей в отхожее место.  Њеханик-водитель  штабного  танка  нес  ведро  от
колодца, воробьи занимались своим воробьиным делом в  соломе,  лежавшей  у
входа в хозЯйский коровник.  †енЯ  говорила  ему,  что  ее  любимаЯ  птица
воробей... Ђ он  горел,  как  дом  горит:  рушились  балки,  проваливались
потолки, падала посуда, опрокидывались шкафы, книги, подушки, как  голуби,
кувыркаЯсь, летели в искрах, в дыму... что ж это: "џ всю жизнь  буду  тебе
благодарна за все чистое, высокое, но что Я могу сделать с собой,  прошлаЯ
жизнь сильнее менЯ, ее нельзЯ убить, забыть... не обвинЯй менЯ, не потому,
что Я не виновата, а потому, что ни Я, ни ты не знаем, в чем  моЯ  вина...
Џрости менЯ, прости, Я плачу над нами обоими".
   Џлачет! Ѓешенство охватило его. ‘ыпнотифознаЯ вошь! ѓадина! Ѓить ее  по
зубам, по глазам, проломить рукоЯткой револьвера сучью переносицу...
   €  с  совершенно  невыносимой  внезапностью,  тут  же,   вмиг,   пришла
беспомощность, - никто, никакаЯ сила в мире не могут помочь, только  †енЯ,
но она-то, она-то и погубила.
   € он, повернувшись лицом в ту сторону, откуда она должна была  приехать
к нему, говорил:
   - †енечка, что ж это ты со мной делаешь? †енечка, ты слышишь,  †енечка,
посмотри ты на менЯ, посмотри, что со мной делаетсЯ.
   Ћн протЯнул к ней руки.
   Џотом он думал: длЯ чего же, ведь столько безнадежных лет ждал, но  раз
уж решилась, ведь не девочка, если годы тЯнула, а потом решилась,  -  надо
было понимать, ведь решилась...
   Ђ через несколько секунд он вновь  искал  себе  спасение  в  ненависти:
"Љонечно, конечно, не хотела, пока был заурЯд-майором, болталсЯ на сопках,
в  Ќикольске-“ссурийском,  а  решилась,  когда  пошел  в   начальство,   в
генеральши захотела, все вы, бабы, одинаковы". € тут же он видел нелепость
этих мыслей, нет-нет, хорошо бы так.  ‚едь  ушла,  вернулась  к  человеку,
который в лагерь, на Љолыму пойдет, какаЯ тут выгода...  ђусские  женщины,
стихи Ќекрасова; не любит менЯ, любит его... нет,  не  любит  его,  жалеет
его, просто жалеет. Ђ менЯ не жалеет? „а мне сейчас хуже, чем всем  вместе
взЯтым, что на ‹убЯнке сидЯт и во  всех  лагерЯх,  во  всех  госпиталЯх  с
оторванными ногами и руками, да Я не  задумаюсь,  хоть  сейчас  в  лагерь,
тогда кого выберешь? …го! Ћдной породы, а Я чужой, она так и  звала  менЯ:
чужой,  чужой.  Љонечно,  хоть  маршал,  а  все   равно   мужик,   шахтер,
неинтеллигентный человек, в ее хреновой живописи не понимаю... Ћн  громко,
с ненавистью спросил:
   - ’ак зачем же, зачем же?
   Ћн вынул из заднего кармана револьвер, взвесил на ладони.
   - € не потому застрелюсь, что жить  не  могу,  а  чтобы  ты  всю  жизнь
мучилась, чтобы тебЯ, блЯдину, совесть заела.
   Џотом он спрЯтал револьвер.
   - ‡абудет менЯ через неделю.
   ‘амому надо забыть, не вспомнить, не оглЯнутьсЯ!
   Ћн подошел к столу,  стал  перечитывать  письмо:  "Ѓедный  мой,  милый,
хороший..." “жасными были не  жестокие  слова,  а  ласковые,  жалостливые,
унижающие. Ћт них делалось совершенно невыносимо, даже  дышать  невозможно
становилось.
   Ћн увидел ее груди,  плечи,  колени.  ‚от  едет  она  к  этому  жалкому
Љрымову. "Ќичего не могу с собой поделать". …дет в тесноте, в  духоте,  ее
спрашивают. "Љ мужу", -  говорит.  €  глаза  кроткие,  покорные,  собачьи,
грустные.
   €з этого окна он смотрел, не едет ли к нему она. Џлечи  затрЯслись,  он
засопел, залаЯл, давЯсь, вдавливаЯ в себЯ прущие наружу рыданиЯ. ‚спомнил,
что велел привезти длЯ нее из фронтового интендантства шоколадных  конфет,
шутЯ сказал ‚ершкову: "ѓолову оторву, если тронешь".
   € снова бормотал:
   - ‚идишь, миленькаЯ моЯ, †енечка  моЯ,  что  ты  со  мной  делаешь,  да
пожалей ты менЯ хоть трошечки.
   Ћн быстро вытащил из-под койки  чемодан,  достал  письма  и  фотографии
…вгении Ќиколаевны, и те, что возил с собой много лет,  и  ту  фотографию,
что она прислала ему в последнем письме, и ту,  самую  первую,  маленькую,
длЯ паспорта, завернутую в целлофановую бумагу, и стал рвать их  сильными,
большими пальцами. Ћн раздирал в клочьЯ написанные ею письма и в мелькании
строчек, по отдельному кусочку фразы на бумажном  клочке  узнавал  десЯтки
раз читанные и перечитанные, сводившие с ума слова, смотрел, как  исчезало
лицо, гибли губы, глаза, шеЯ на  разодранных  фотографиЯх.  Ћн  торопилсЯ,
спешил. Ћт этого становилось ему все  легче,  казалось,  он  враз  вырвал,
выдрал ее из себЯ, затаптывал ее целиком, освобождалсЯ от ведьмы.
   †ил же он без нее. Ћсилит!  —ерез  год  пройдет  мимо  нее,  сердце  не
дрогнет. Ќу вот, все! "Ќужна ты  мне,  как  пьЯнице  пробка!"  €  едва  он
подумал это, как ощутил нелепость  своей  надежды.  €з  сердца  ничего  не
вырвешь, сердце не бумажное, не чернилами в нем жизнь записана, не порвешь
его в клочки, не выдерешь из себЯ долгих лет, впечатавшихсЯ в мозг, душу.
   Ћн  сделал  ее   участницей   своей   работы,   своей   беды,   мыслей,
свидетельницей дней своей слабости, силы...
   € порванные письма не исчезли, десЯтки раз читанные  слова  остались  в
памЯти, и глаза ее по-прежнему смотрели на него с порванных фотографий.
   Ћн открыл шкаф, налил до краев стакан водки, выпил,  закурил  папиросу,
вновь прикурил, хотЯ папироса горела.  ѓоре  зашумело  в  голове,  обожгло
внутренности.
   € он снова громко спросил:
   - †енечка, маленькаЯ, миленькаЯ, что ты наделала, что ты наделала,  как
ты могла?
   Џотом он сунул клочьЯ  бумаги  в  чемодан,  поставил  в  шкаф  бутылку,
подумал: "Ћт водки чуток легче".
   ‚от скоро танки войдут в „онбасс, он приедет в родной  поселок,  найдет
место, где похоронены старики; пусть отец погордитсЯ Џетькой,  пусть  мать
пожалеет своего горького сынка. ‚ойна кончитсЯ, он приедет к брату,  будет
жить в его семье, племЯнница скажет: "„ЯдЯ ЏетЯ, что ты молчишь?"
   ‚друг ему вспомнилось детство, - живший у них  мохнатый  пес  ходил  на
собачью свадьбу и вернулсЯ искусанный, с вырванной шерстью,  со  сжеванным
ухом, с отеком головы, от которого у него заплыл глаз  и  покривило  губу,
стоЯл у крыльца,  печально  опустив  хвост,  и  отец,  поглЯдев  на  него,
добродушно спросил:
   - —то, пошаферовал?
   „а, пошаферовал...
   ‚ комнату вошел ‚ершков.
   - Ћтдыхаете, товарищ полковник?
   - „а, немного.
   Ћн  посмотрел  на  часы,  подумал:  "„о  семи  часов  завтрашнего   днЯ
приостановить движение. ифровкой передать по радио".
   - џ снова в бригады поеду, - сказал он ‚ершкову.
   ЃыстраЯ езда немного отвлекла сердце. офер гнал "виллис" со  скоростью
восемьдесЯт  километров  в  час,  а  дорога  была  совсем  плохой,  машину
подбрасывало, швырЯло, заносило.
   Љаждый  раз  водитель  пугалсЯ,  жалобно  взглЯдом  просил  у  Ќовикова
разрешениЯ снизить скорость.
   Ћн вошел в штаб танковой бригады. Љак все изменилось за короткие  часы!
Љак изменилсЯ Њакаров - словно несколько лет с ним не виделись.
   Њакаров, забыв об уставных правилах, недоуменно развел руками, сказал:
   - ’оварищ полковник, только что ѓетманов  передал  приказ  командующего
фронтом: распорЯжение о дневке отменить, продолжать наступление.


        52

   —ерез три недели танковый корпус  Ќовикова  был  выведен  во  фронтовой
резерв -  корпусу  предстоЯло  пополнить  личный  состав,  отремонтировать
машины. ‹юди и машины устали, пройдЯ с боЯми четыреста километров.
   Ћдновременно с приказом о выходе в резерв было получено распорЯжение  о
вызове полковника Ќовикова в Њоскву, в  ѓенштаб  и  в  ѓлавное  управление
высших командных кадров, и не совсем было Ясно, вернетсЯ ли он в корпус.
   Ќа  времЯ  его  отсутствиЯ  командование  временно  было  возложено  на
генерал-майора Ќеудобнова. ‡а несколько дней до этого  бригадный  комиссар
ѓетманов был извещен  о  том,  что  –ентральный  Љомитет  партии  решил  в
ближайшем будущем  отозвать  его  из  кадров  -  ему  предстоЯло  работать
секретарем обкома в одной из освобожденных областей „онбасса; работе  этой
–ентральный Љомитет придавал особое значение.
   Џриказ о вызове Ќовикова в Њоскву вызвал  толки  в  штабе  фронта  и  в
“правлении бронетанковых сил.
   Ћдни говорили, что вызов этот ничего не означает и что  Ќовиков,  побыв
недолгое времЯ в Њоскве, вернетсЯ обратно и примет командование корпусом.
   ‚торые  говорили,  что  дело  свЯзано  с  ошибочным   распорЯжением   о
десЯтичасовом  отдыхе,  отданным  Ќовиковым  в  разгар  наступлениЯ,  и  с
заминкой, допущенной им при вводе корпуса в прорыв. „ругие считали, что он
не сработалсЯ с комиссаром корпуса и начальником штаба,  имевшими  большие
заслуги.
   ‘екретарь ‚оенного совета фронта, человек информированный, сказал,  что
кое-кем Ќовикову вменЯлись в  вину  компрометирующие  личные  свЯзи.  Ћдно
времЯ секретарь ‚оенного  совета  считал,  что  беды  Ќовикова  свЯзаны  с
неладами, возникшими между ним  и  комиссаром  корпуса.  Ќо,  видимо,  это
оказалось не так. ‘екретарь ‚оенного совета своими  глазами  читал  письмо
ѓетманова, написанное в самые высшие инстанции.  ‚  этом  письме  ѓетманов
возражал против отстранениЯ Ќовикова от командованиЯ корпусом, писал,  что
Ќовиков замечательный командир, обладающий выдающимсЯ военным  дарованием,
человек безупречный в политическом и моральном отношении.
   Ќо особо удивительно, что в ночь получениЯ приказа об отзыве  в  Њоскву
Ќовиков впервые спокойно спал до утра, после многих мучительных  бессонных
ночей.


        53

   Љазалось, грохочущий поезд нес трума, и странно человеку в поезде было
думать и вспоминать о домашней тишине. ‚ремЯ  стало  плотным,  наполнилось
событиЯми, людьми, телефонными звонками. „ень,  когда  ишаков  приехал  к
труму  домой,  внимательный,  любезный,  с  расспросами  о  здоровье,   с
шутливыми и дружескими объЯснениЯми, предающими забвению все  происшедшее,
казалось, ушел в десЯтилетнюю давность.
   трум думал,  что  люди,  старавшиесЯ  погубить  его,  будут  стыдитьсЯ
смотреть в его сторону, но они в день  его  прихода  в  институт  радостно
здоровались с ним, заглЯдывали ему в глаза взором,  полным  преданности  и
дружбы. Ћсобенно удивительно было то,  что  эти  люди  были  действительно
искренни, они действительно желали теперь труму одного лишь добра.
   Ћн теперь снова слышал много хороших  слов  о  своей  работе.  Њаленков
вызвал его и, уставившись на него пристальными,  умными  черными  глазами,
проговорил с ним сорок минут. трума поразило, что Њаленков  был  в  курсе
его работы и довольно свободно пользовалсЯ специальными терминами.
   трума удивили слова,  сказанные  на  прощанье  Њаленковым:  "Њы  будем
огорчены,  если  в  какой-либо  мере  помешаем  вашей  работе  в   области
физической теории. Њы отлично понимаем - без теории нет практики".
   Ћн совсем не ожидал услышать подобные слова.
   ‘транно было на следующий день,  после  встречи  с  Њаленковым,  видеть
беспокойный, спрашивающий взглЯд ЂлексеЯ Ђлексеевича и вспоминать  чувство
обиды и унижениЯ, пережитое, когда ишаков,  устроив  дома  совещание,  не
позвал трума.
   ‘нова был мил и сердечен  Њарков,  острил  и  посмеивалсЯ  ‘авостьЯнов.
ѓуревич пришел в лабораторию, обнЯл трума, сказал: "Љак Я рад, как Я рад,
вы ‚еньЯмин ‘частливый".
   Ђ поезд все нес его.
   трума запросили, не  находит  ли  он  нужным  создать  на  базе  своей
лаборатории   самостоЯтельное   исследовательское   учреждение.   Ћн    на
специальном самолете  летал  на  “рал,  вместе  с  ним  летел  заместитель
наркома. ‡а ним  закрепили  автомашину,  и  ‹юдмила  Ќиколаевна  ездила  в
лимитный магазин на машине, подвозила тех самых женщин, которые  старались
ее не узнавать несколько недель назад.
   ‚се то, что казалось раньше  сложным,  запутанным,  совершалось  легко,
само собой.
   Њолодой  ‹андесман  был  растроган:  Љовченко  позвонил  ему  домой  по
телефону, „убенков в течение часа оформил его  поступление  в  лабораторию
трума.
   Ђнна Ќаумовна ‚айспапир, приехав из Љазани, рассказала труму,  что  ее
вызов и пропуск были оформлены в течение двух дней, а  в  Њоскве  Љовченко
прислал за ней  машину  на  вокзал.  Ђнну  ‘тепановну  „убенков  письменно
известил о восстановлении на работе и о том, что  вынужденный  прогул,  по
договоренности с заместителем директора, ей оплатЯт полностью.
   Ќовых работников беспрерывно кормили. Ћни, смеЯсь, говорили, что всЯ их
работа сводитсЯ к тому, что их  с  утра  до  вечера  возЯт  по  "закрытым"
столовым и кормЯт. Ќо их работа, конечно, была не только в этом.
   “становка, смонтированнаЯ в лаборатории трума,  уже  не  казалась  ему
такой совершенной, он думал, что через год она будет вызывать улыбку,  как
стеффенсоновский паровозик.
   ‚се, что происходило в жизни трума, казалось естественным и  в  то  же
времЯ казалось совершенно противоестественно. ‚ самом деле - работа трума
действительно была значительна и интересна, - почему бы не похвалить ее? €
‹андесман был талантливым ученым, - почему бы ему не работать в институте?
€ Ђнна Ќаумовна была незаменимым человеком, зачем же  ей  было  торчать  в
Љазани?
   € в то же времЯ трум понимал,  что  не  будь  сталинского  телефонного
звонка, никто бы в институте не хвалил выдающиесЯ труды ‚иктора  Џавловича
и ‹андесман со всеми своими талантами болталсЯ бы без дела.
   Ќо ведь звонок ‘талина не был случайностью, не был прихотью,  капризом.
‚едь ‘талин  это  государство,  а  у  государства  не  бывает  прихотей  и
капризов.
   труму казалось, что организационные дела -  прием  новых  сотрудников,
планы, размещение заказов на аппаратуру, совещаниЯ - займут все его времЯ.
Ќо автомобили катили быстро, заседаниЯ были короткими, и на них  никто  не
опаздывал, его пожеланиЯ реализовывались легко, и  самые  ценные  утренние
часы трум постоЯнно проводил в лаборатории. ‚ эти  самые  важные  рабочие
часы он  был  свободен.  Ќикто  не  стеснЯл  его,  он  думал  о  том,  что
интересовало его. …го наука оставалась его наукой. ќто совсем не  походило
на то, что произошло с художником в гоголевской повести "Џортрет".
   Ќа его научные интересы никто не покушалсЯ, а он опасалсЯ этого  больше
всего. "џ действительно свободен", - удивлЯлсЯ он.
   ‚иктор Џавлович как-то вспомнил казанские рассуждениЯ инженера Ђртелева
об обеспеченности военных заводов сырьем, энергией, станками, о  том,  что
там отсутствует волокита...
   "џсно,  -  подумал  ‚иктор  Џавлович,  -  в  стиле  "ковер-самолет",  в
отсутствии бюрократизма как раз и проЯвлЯетсЯ бюрократизм. ’о, что  служит
главным целЯм государства, мчитсЯ экспрессом, сила  бюрократизма  имеет  в
себе две противоположности, - она способна остановить любое  движение,  но
она же может  придать  движению  невиданное  ускорение,  хоть  вылетай  за
пределы земного тЯготениЯ".
   Ќо о вечерних разговорах  в  маленькой  казанской  комнатке  он  теперь
вспоминал  нечасто,  равнодушно,  и  ЊадьЯров   не   казалсЯ   ему   таким
замечательным, умным человеком. ’еперь его не тревожила неотступно мысль о
судьбе ЊадьЯрова, не вспоминалсЯ так часто и упорно страх  Љаримова  перед
ЊадьЯровым, страх ЊадьЯрова перед Љаримовым.
   ‚се происходившее невольно  стало  казатьсЯ  естественным  и  законным.
Џравилом стала жизнь, которой жил  трум.  трум  стал  привыкать  к  ней.
€сключением стала казатьсЯ  жизнь,  котораЯ  была  раньше,  и  трум  стал
отвыкать от нее. ’ак ли уж верны были рассуждениЯ Ђртелева?
   ђаньше, едва входЯ в отдел кадров, он раздражалсЯ, нервничал, ощущаЯ на
себе взглЯд „убенкова.  Ќо  „убенков  оказалсЯ  услужливым  и  добродушным
человеком.
   Ћн звонил труму по телефону и говорил:
   - Ѓеспокоит „убенков. џ не помешал, ‚иктор Џавлович?
   Љовченко представлЯлсЯ ему вероломным и зловещим интриганом,  способным
погубить всЯкого, кто станет на его пути, демагогом, равнодушным  к  живой
сути работы, пришедшим из  мира  таинственных,  неписаных  инструкций.  Ќо
оказалось,  Љовченко  обладал  и  совершенно  иными  чертами.  Ћн  заходил
ежедневно в лабораторию трума, вел себЯ запросто, шутил с Ђнной Ќаумовной
и оказалсЯ заправским демократом, - здоровалсЯ со всеми за руку, беседовал
со слесарЯми, механиками, он сам в молодости работал токарем в цехе.
   ишакова трум не  любил  много  лет.  Ћн  приехал  обедать  к  Ђлексею
Ђлексеевичу,  и  тот  оказалсЯ  хлебосолом  и  гастрономом,   острословом,
анекдотистом,  любителем  хорошего  коньЯка  и  коллекционером  гравюр.  Ђ
главное - он оказалсЯ поклонником теории трума.
   "џ победил", - думал трум. Ќо он  понимал,  конечно,  что  одержал  не
высшую победу, что люди, с которыми он имел дело, изменили свое  отношение
к нему, стали помогать, а не мешать ему вовсе не потому, что  он  очаровал
их силой ума, таланта либо еще какой-то там своей силой.
   € все же он радовалсЯ. Ћн победил!
   Џочти каждый вечер по радио передавались сообщениЯ "‚  последний  час".
Ќаступление советских войск все ширилось.  €  ‚иктору  Џавловичу  казалось
теперь  так  просто  и  легко  свЯзать  закономерность   своей   жизни   с
закономерным ходом войны, с победой народа, армии, государства.
   Ќо он понимал,  что  не  так  уж  все  просто,  посмеивалсЯ  над  своим
собственным желанием увидеть лишь одно азбучно простое: "€ тут  ‘талин,  и
там ‘талин. „а здравствует ‘талин".
   Ђдминистраторы и партийные деЯтели,  казалось  ему,  и  в  кругу  семьи
говорЯт о чистоте кадров, подписывают красным  карандашом  бумаги,  читают
женам вслух "Љраткий курс"  истории  партии,  а  во  сне  видЯт  временные
правила и обЯзательные инструкции.
   Ќеожиданно эти люди открылись труму с другой, человеческой стороны.
   ‘екретарь парткома ђамсков оказалсЯ рыболовом, - до войны он с женой  и
сыновьЯми путешествовал в лодке по уральским рекам.
   - ќх, ‚иктор Џавлович, - сказал он, - есть ли что-нибудь лучше в жизни:
выйдешь  на  рассвете,  роса  блестит,   песочек   на   берегу   холодный,
разматываешь удочки, и  вода,  темнаЯ  еще,  замкнутаЯ,  что-то  она  тебе
сулит... ‚от война кончитсЯ, Я вас втЯну в рыболовное братство...
   Љовченко как-то разговаривал  со  трумом  о  детских  болезнЯх.  трум
удивилсЯ его познаниЯм в способах лечениЯ рахита, ангины. Ћказалось, что у
ЉасьЯна  ’ерентьевича,  кроме  двух  родных  детей,   живет   усыновленный
мальчик-испанец. Њаленький испанец часто болел, и ЉасьЯн  ’ерентьевич  сам
занималсЯ его лечением.
   € даже сухой ‘вечин рассказывал  труму  о  своей  коллекции  кактусов,
которую ему удалось спасти в холодную зиму 1941 года.
   "Ђ, ей-Ѓогу, не такие уж  плохие  люди,  -  думал  трум.  -  ‚  каждом
человеке есть человеческое".
   Љонечно, трум в  глубине  души  понимал,  что  все  эти  изменениЯ,  в
общем-то, ничего не менЯют. Ћн не был дураком, он не был циником, он  умел
думать.
   ‚ эти дни ему вспомнилсЯ  рассказ  Љрымова  о  своем  старом  товарище,
старшем следователе военной прокуратуры,