артий обсуждали дела и
выносили  решениЯ, которые были вынесены заранее совсем в другом месте. „аже
Џрезидиум –ентрального Љомитета партии был театром.
   ќтот   театр  был  в  характере  ‘талина.  ќтот  театр  был  в  характере
государства   без   свободы.   Џоэтому  государству  и  понадобилсЯ  ‘талин,
осуществивший через свой характер характер государства.
   —то  же  было реальностью, а не театром? Љто же действительно решал, а не
делал вид, что решает?
   ђеальной  силой был ‘талин. Ћн решал. Ќо, конечно, он не мог лично решить
все вопросы в государстве - дать ли отпуск учительнице ‘еменовой, сеЯть ли в
колхозе "‡арЯ" горох или капусту.
   •отЯ  принцип государства без свободы требовал, чтобы именно так обстоЯло
дело,  чтобы  ‘талин  решал  все  вопросы  без  изъЯтиЯ.  Ќо  физически  это
оказалось  невозможно,  и  второстепенные  вопросы  решали  доверенные  люди
‘талина, решали всегда одинаково: в духе ‘талина.
   ’олько  поэтому  они  были доверенными людьми ‘талина или доверенными его
доверенных.  €х  решениЯ  были объединены одной общей чертой - независимо от
того,  касались  ли  они  постройки гидростанции в нижнем течении ‚олги либо
посылки  на  двухмесЯчные курсы доЯрки Ђнюты ”еоктистовой - они выносились в
духе  ‘талина.  ‘уть ведь была в том, что дух ‘талина и дух государства были
едины.
   „оверенные  ‘талина-ѓосударства  сразу  были  видны  на любых заседаниЯх,
собраниЯх,  летучках,  съездах  -  с  ними никто никогда не спорил: они ведь
говорили именем ‘талина-ѓосударства.
   ’о,  что  государство  без  свободы всегда действовало от имени свободы и
демократии,  боЯлось  ступить шаг без упоминаниЯ ее имени, свидетельствовало
о силе свободы. ‘талин мало кого боЯлсЯ, но постоЯнно и до конца своей жизни
он боЯлсЯ свободы, - убив ее, он заискивал перед нею мертвой.
   Ћшибочно  мнение,  что  дела  времен  коллективизации и времен ежовщины -
бессмысленные  проЯвлениЯ  бесконтрольной  и  безграничной  власти,  которой
обладал жестокий человек.
   ‚  действительности кровь, пролитаЯ в тридцатом и тридцать седьмом годах,
была  нужна  государству,  как  выражалсЯ ‘талин, - не прошла даром. Ѓез нее
государство бы не выжило. ‚едь эту кровь пролила несвобода, чтобы преодолеть
свободу. „ело это давнее, началось оно при ‹енине.
   ‘вобода  была  преодолена  не  только  в  области политики и общественной
деЯтельности.   ‘вобода  была  преодолена  в  сельском  хозЯйстве  -  вправе
свободно  сеЯть  и  убирать  урожай,  свобода  была  преодолена  в  поэзии и
философии,   в  сапожном  мастерстве,  в  круге  чтениЯ,  в  перемене  места
жительства,   в   труде   рабочих,  чьи  нормы  выработки,  условиЯ  техники
безопасности, заработнаЯ плата целиком определЯлись волей государства.
   Ќесвобода  безраздельно  торжествовала  от ’ихого океана до —ерного морЯ.
Ћна была всюду и во всем. € везде и во всем была убита свобода.
   ќто  было  победоносное  наступление,  и  совершить  его можно было, лишь
пролив много крови: ведь свобода - это жизнь, и, преодолеваЯ свободу, ‘талин
убивал жизнь.
   •арактер  ‘талина  выразилсЯ  в гигантах пЯтилеток, эти гремЯщие пирамиды
двадцатого  века  соответствовали  пышным  памЯтникам  и  дворцам  азиатской
древности,  которые  пленили душу ‘талина. ќти гигантские стройки не служили
человеку так же, как не нужны были богу гигантские храмы и мечети.
   ‘  выпуклой  силой характер ‘талина выразилсЯ в деЯтельности созданных им
органов безопасности.
   Џыточные   допросы,  истребительнаЯ  деЯтельность  опричнины,  призванной
уничтожать  не  только  людей, но и сословиЯ, методы сыска, развивавшиесЯ от
Њалюты  ‘куратова  до  графа Ѓенкендорфа, - все это нашло свои эквиваленты в
душе ‘талина, в делах созданного им карательного аппарата.
   Ќо,  пожалуй,  особо  зловещими  были  те  эквиваленты,  что объединили в
единстве  сталинской  натуры  русское революционное начало с началом могучей
и безудержной, русской же, тайной полиции.
   ќто  объединение  революции  и  полицейского сыска, произошедшее в натуре
‘талина,  и отраженное в созданных им органах безопасности, также имело свой
прообраз в русском государстве
   Ћбъединение  „егаева-народовольца,  интеллигента,  а  впоследствии агента
охранки   с   начальником   политического   сыска   полковником  ‘удейкиным,
произошедшее  в  годы, когда €осиф „жугашвили был крошкой, ребенком, и стало
прообразом этого зловещего альЯнса.
   ‘удейкин,  умница,  скептик, знаток и ценитель революционной силы ђоссии,
насмешливый  созерцатель  убожества  царЯ  и  царских  министров, которым он
служил,   использовал   народовольца  „егаева  в  своих  полицейских  целЯх.
Ќародоволец „егаев служил одновременно в революции и в полиции.
   Џланам  ‘удейкина  не суждено было сбытьсЯ. Ћн хотел с помощью революции,
попустительствуЯ  ей, а затем создаваЯ липу, туфту, фальшивые дела, запугать
царЯ,  прийти  к  власти, стать диктатором. Ћн хотел, возглавив государство,
уничтожить дотла революцию. Ќо дерзкие мечты его не состоЯлись - „егаев убил
‘удейкина.
   ‘талин  же  победил.  ‚  его победе, где-то тайно от всех и тайно от него
самого,  жила  победа  судейкинской  мечты  -  запрЯчь в возок двух лошадей:
революцию и тайную полицию.
   ‘талин,  рожденный революцией, расправилсЯ с революцией и революционерами
с помощью полицейского аппарата.
   Ѓыть  может,  мучившаЯ  его  маниЯ  преследованиЯ  была  вызвана  тайным,
таившимсЯ в его подсознании страхом ‘удейкина перед „егаевым?
   Џокорный,  обузданный в третьем отделении революционер-народоволец все же
внушал  ужас  полицейскому  полковнику,  особенно  страшно  было то, что оба
они, вероломствуЯ, дружа и враждуЯ, жили в тесной тьме сталинской души.
   €,  быть  может,  здесь  или,  во всЯком случае, где-то поблизости, лежит
объЯснение  одного  из  наибольших недоумении современников поры 1937 года -
зачем  было,  уничтожаЯ  невинных,  преданных революции людей, разрабатывать
подробнейшие,  лживые  от начала до конца сценарии их участиЯ в вымышленных,
несуществующих заговорах?
   Њучительными  пытками,  длЯщимисЯ сутками, неделЯми, месЯцами, а иногда и
годами,    органы    безопасности    заставлЯли    несчастных,   истерзанных
бухгалтеров,  инженеров, агрономов участвовать в театральных представлениЯх,
играть роль злодеев, агентов заграницы, террористов, вредителей.
   „лЯ  чего  делалось  это?  Њиллионы раз миллионы людей задавали себе этот
вопрос.
   ‚едь  ‘удейкин, разрабатываЯ свои инсценировки, имел в виду обман царЯ. Ђ
‘талину не было нужды обманывать царЯ - сам ‘талин и был царем.
   „а,  да,  и  все же ‘талин своими инсценировками стремилсЯ обмануть царЯ,
что  незримо,  помимо его воли, жил в тайной тьме его души. Ќезримый владыка
продолжал  жить  всюду, где, казалось, безраздельно торжествовала несвобода.
…го, единственного, до конца дней своих ужасалсЯ ‘талин.
   ‘о  свободой, во имЯ которой началась в феврале русскаЯ революциЯ, ‘талин
не мог до конца дней своих справитьсЯ кровавым насилием.
   €  азиат,  живший  в  сталинской душе, пыталсЯ обмануть свободу, хитрил с
ней, отчаЯвшись добить ее до конца.

        25

   Џосле  смерти  ‘талина  дело  ‘талина  не  умерло. ’ак же в свое времЯ не
умерло дело ‹енина.
   †ивет построенное ‘талиным государство без свободы. Ќе ушла из рук партии
созданнаЯ   ‘талиным   мощь  промышленности,  ‚ооруженных  ‘ил,  карательных
органов.  Ќесвобода  по-прежнему  незыблемо  торжествует от можа до можа. Ќе
поколеблен  закон  всепроникающего  театра,  действует  все  та  же  система
выборов,  все так же окованы рабством рабочие союзы, все так же беспредельно
несвободны  и беспаспортны крестьЯне, все так же талантливо трудитсЯ, шумит,
жужжит  в  лакейских  интеллигенциЯ  великой  страны.  ‚се  то  же кнопочное
управление державой, все та же неограниченнаЯ власть великого диспетчера.
   Ќо, конечно, неминуемо многое и изменилось, не могло не изменитьсЯ.
   ѓосударство  без  свободы вступило в свой третий этап. …го заложил ‹енин.
…го  построил  ‘талин.  € вот наступил третий этап - государство без свободы
построено, как говорЯт строители, введено в эксплуатацию.
   Њногое,  что  было  необходимо  в  период стройки, стало теперь ненужным.
Џрошла   пора   уничтожениЯ   старых   домишек   на  строительной  площадке,
уничтожениЯ,   переселениЯ,  выселениЯ  жителей  из  разрушенных  особнЯков,
домиков, хибарок, домин.
   Ќебоскреб  заселен  новыми  жильцами.  Љонечно,  немало  оказалось  в нем
недоделок,   но   нет   уже  нужды  постоЯнно  пользоватьсЯ  истребительными
приемами великого прораба, старого хозЯина.
   ”ундамент небоскреба - несвобода - по-прежнему незыблем.
   —то же дальше будет? ’ак ли уж незыблем этот фундамент?
   Џрав  ли  ѓегель  -  все  ли  действительное  разумно?  „ействительно  ли
бесчеловечное? ђазумно ли оно?
   ‘ила народной революции, начавшейсЯ в феврале 1917 года, была так велика,
что  даже диктаторское государство не смогло ее заглушить. € в то времЯ, как
государство  ради  себЯ  лишь  одного совершало свой ужасный и жестокий путь
роста и накоплениЯ, оно, само того не ведаЯ, в чреве своем таило свободу.
   ‘вобода  совершалась  в  глубокой тьме и в глубокой тайне. Џо поверхности
земли  гремЯ катила ставшаЯ длЯ всех Явью, сметавшаЯ все на своем пути река.
Ќовое  национальное  государство  -  собственник  всех  несметных сокровищ -
заводов,  фабрик,  атомных котлов, всех полей, безраздельный владыка каждого
живого  дыханиЯ  - торжествовало победу. ђеволюциЯ, казалось, произошла ради
него,  ради  его тысЯчелетней власти и торжества. Ќо владыка полумира был не
только гробовщиком свободы.
   Ћна  совершалась вопреки ленинскому гению, вдохновенно сотворившему новый
мир.   ‘вобода  совершалась  вопреки  безмерному,  космическому  сталинскому
насилию. Ћна совершалась потому, что люди продолжали оставатьсЯ людьми.
   “  человека,  совершившего  революцию  в  феврале  1917 года, у человека,
создавшего  по  велению нового государства и небоскребы, и заводы, и атомные
котлы,  нет  другого  исхода, кроме свободы. Џотому что, создаваЯ новый мир,
человек осталсЯ человеком.
   ‚се   это   иногда   Ясно,  иногда  туманно  понимал  и  чувствовал  €ван
ѓригорьевич.
   Љак бы ни были огромны небоскребы и могучи пушки, как ни была безгранична
власть  государства  и  могучи  империи,  все  это лишь дым и туман, который
исчезнет.  ЋстаетсЯ, развиваетсЯ и живет лишь истиннаЯ сила - она в одном, в
свободе.  †ить  -  значит  быть  человеку  свободным.  Ќе все действительное
разумно. ‚се бесчеловечное бессмысленно и бесполезно!
   €  €вана ѓригорьевича не удивлЯло, что слово "свобода" было на его губах,
когда он студентом уходил в ‘ибирь, и что слово это жило, не исчезало из его
головы и теперь.

        26

   Ћн  был один в комнате, но он думал свои мысли так, словно вел разговор с
Ђнной ‘ергеевной.
   ...‡наешь,  в  самые  тЯжелые времена Я представлЯл себе объЯтиЯ женщины,
думал  -  так хороши они, что в этих объЯтиЯх найдешь забвение, не вспомнишь
пережитого,  словно не было его. Ђ оказалось, видишь, - именно тебе и должен
Я  рассказывать  о  самом  тЯжелом, вот и ты всю ночь говорила. ЋказываетсЯ,
счастье  -  это  разделить  с тобой ту тЯжесть, что ни с кем, только с тобой
разделишь.  ‚от  придешь  из  больницы, и Я расскажу тебе свой самый тЯжелый
час.  ќто был разговор в камере на рассвете после допроса. ‘осед у менЯ был,
его  уж  нет,  он  тогда  же умер, Ђлексей ‘амойлович, думаю, он самый умный
человек  из  тех,  с кем мне пришлось встречатьсЯ. Ќо страшный длЯ менЯ ум у
него  был. Ќе злой, злой ведь не страшный. Ђ его ум не злой, но равнодушный,
насмешливый к вере. Њне он был ужасен и, главное, тЯнул к себе, затЯгивал, Я
не мог его одолеть. Ђ моЯ вера в свободу его не брала.
   †изнь   у   него  сложилась  плохо.  ‚прочем,  жизнь  как  жизнь,  ничего
особенного,  и сидел он по статье пЯтьдесЯт восемь десЯть, самой что ни есть
обычной нашей статье.
   Ќо  голова  у  него  была  могучаЯ.  Њысль,  как  волна,  подхватит,  и Я
вздрагивал даже, как землЯ вздрагивает от удара океанской волны.
   Џопал  Я  обратно  в  камеру после допроса. Љакой список насилий, костры,
тюрьмы,  истребительнаЯ  техника  -  многоэтажные  замки тюремные, огромные,
как  областные  города,  лагерЯ.  ‘мертнаЯ казнь началась с дубины, крушащей
череп,  с  пеньковой петли. Ђ сегоднЯ палач включает рубильник и казнит сто,
тысЯчу,  десЯть тысЯч человек. …му уж не нужно взмахивать топором. Ќаш век -
век  высшего  насилиЯ государства над человеком. Ќо вот в чем сила и надежда
людей.   €менно   двадцатый   век  поколебал  гегелевский  принцип  мирового
исторического  процесса:  "‚се  действительное  разумно", принцип, который в
тревожных  десЯтилетних  спорах  освоили  русские мыслители прошлого века. €
именно  теперь,  опрокидываЯ гегелев закон, в пору торжества государственной
мощи над свободой человека, подготавливаетсЯ русскими мыслителЯми в лагерных
ватниках высший принцип всемирной истории: "‚се бесчеловечное бессмысленно и
бесполезно".
   „а,  да, да, во времена полного торжества бесчеловечности стало очевидно,
что  все  созданное  насилием  бессмысленно  и  бесполезно,  существует  без
будущего, бесследно.
   ќто вера моЯ, и Я с ней вернулсЯ в камеру. Ђ сосед мне обычно говорил:
   - —его  уж  отстаивать  свободу, это когда-то в ней видели  закон и разум
развитиЯ.  Ђ  теперь,  - говорит, - Ясно: вообще исторического развитиЯ нет,
историЯ  -  процесс молекулЯрный, человек всегда равен себе, ничего с ним не
сделаешь,  нет  развитиЯ.  Ђ закон простой - закон сохранениЯ насилиЯ. ’акой
же  простой,  как  закон сохранениЯ энергии. Ќасилие вечно, что бы ни делали
длЯ  его  уничтожениЯ, оно не исчезает, не уменьшаетсЯ, а лишь превращаетсЯ.
’о  оно в рабстве, то в монгольском нашествии. ’о перекочует с континента на
континент,  то  обернетсЯ  классовым, то из классового станет расовым, то из
материальной  сферы  уйдет  в  средневековую  религиозность, то обрушитсЯ на
цветных,  то  на  писателей  и художников. а в общем количество его на земле
одинаково,  а  хаос  его  превращений мыслители принимают за эволюцию и ищут
ее  законы.  Ђ  у  хаоса нет законов, ни развитиЯ, ни смысла, ни цели. ‚от и
ѓоголь, гений ђоссии, воспел птицу-тройку, в ее беге угадывал будущее, да не
в  той тройке, что гадал ѓоголь, оказалось будущее. ‚от она, тройка: русскаЯ
казеннаЯ   судьба,   безликаЯ   тройка,   особое   совещание.   ’ройка,  что
приговаривала  к  расстрелу,  составлЯла списки на раскулачивание, исключала
юношу из университета, не давала хлебной карточки "бывшей" - старухе.
   € вот он со своих нар грозит ѓоголю пальцем:
   - Ћшиблись,  Ќиколай  ‚асильевич, не понЯли, не разглЯдели  русской нашей
птицы-тройки.  Ќе  в беге тройки историЯ людей, а в хаосе, в вечном переходе
одного  вида  насилиЯ  в  другой.  ‹етит  птица-тройка,  а все недвижно, все
застыло,  а  главное, недвижим человек, недвижима судьба его. Ќасилие вечно,
что  бы  ни  делали  длЯ  его  уничтожениЯ. Ђ тройка летит, и нет ей дела до
русского горЯ. € что русскому горю - летит она либо замерла в неподвижности.
   €  оказываетсЯ,  совсем  не та это тройка, а уж вот эта, что здесь где-то
подписывает высшую меру...
   € вот Я лежу на нарах и все, что во мне, полуживом, живого, это моЯ вера:
историЯ  людей  есть  историЯ  свободы,  от  меньшей к большей, историЯ всей
жизни  от  амебы  до  людского рода есть историЯ свободы, переход от меньшей
свободы  к  большей свободе, да и сама жизнь и есть свобода. € эта вера дает
мне  силу,  Я  ощупываю  драгоценную, запрЯтанную в тюремном трЯпье чудную и
светлую мысль: "‚се бесчеловечное бессмысленно и бесследно".
   Ђ Ђлексей ‘амойлович слушает менЯ, полуживого, говорит мне:
   - ќто   лишь  утешительный  обман,   ведь   историЯ  жизни  есть  историЯ
непреодоленного  насилиЯ,  оно  вечно и неистребимо, оно превращаетсЯ, но не
исчезает и не уменьшаетсЯ. „а и слово - историЯ - придумано людьми - истории
нет, историЯ есть толчение воды в ступе, человек не развиваетсЯ от низшего к
высшему,  человек  недвижим,  как  глыба  гранита,  его доброта, его ум, его
свобода  недвижимы,  человеческое  не  растет  в  человеке. ЉакаЯ же историЯ
человека, если доброта его недвижима?
   €  знаешь, Я почувствовал - тЯжелей этих минут ничего уж быть не может. џ
лежу  на  нарах,  и,  боже  мой,  ну  что ж это, и именно от умного человека
пришла   ко  мне  невыносимаЯ  тоска,  вот  знаешь,  казнь.  €  даже  дышать
невыносимо.  €  одно желание - не видеть, не слышать, не дышать. “мереть. Ќо
облегчение  пришло  совсем  с другой стороны: менЯ снова потащили на допрос,
отдышатьсЯ  не дали. € легче стало. € Я верю в неминуемость свободы. Љ черту
птицу-тройку,  ту,  что  летит,  гремит  и  подписывает  приговора.  ‘вобода
соединитсЯ с ђоссией!
   ’ы не слышишь менЯ! Љогда же ты вернешьсЯ ко мне из больницы?

   ‚  зимний  день  €ван ѓригорьевич проводил на кладбище Ђнну ‘ергеевну. Ќе
пришлось  ему  поделитьсЯ с ней всем, что вспомнил он, что продумал, записал
за месЯцы ее болезни.
   Ћн  отвез  вещи покойной в деревню, провел день с Ђлешей и снова вернулсЯ
на работу в артель.

        27

   ‹етом  €ван  ѓригорьевич  уехал в приморский город, где под зеленой горой
стоЯл дом его отца.
   Џоезд  шел  вдоль самого берега, и €ван ѓригорьевич на короткой остановке
вышел  из  вагона,  глЯдел на зеленую и черную, движущуюсЯ, пахнущую соленой
прохладой воду.
   Њоре  и  ветер  были  и когда следователь вызывал его на ночной допрос, и
когда  копали  могилу умершему на этапе зека, и когда служебные собаки лаЯли
под окнами барака и снег скрипел под ногами конвоиров.
   Њоре вечно, и эта вечность его свободы казалась €вану ѓригорьевичу сродни
равнодушию. Њорю не было до €вана ѓригорьевича дела, когда он шел свою жизнь
за  ЏолЯрным  кругом,  и  не будет до него дела гремЯщей и плещущей свободе,
когда  он  перестанет  жить.  Ћн  подумал - это не свобода, это пришедшее на
землю   астрономическое   пространство,   осколок   вечности,   движущейсЯ и
равнодушной.
   Њоре - не свобода, оно подобие ее, символ ее... Љак же прекрасна свобода,
если напоминание о ней, подобие ее, наполнЯет человека счастьем.
   Џереночевав на вокзале, он рано утром пошел в сторону дома. ‚ безоблачном
небе  поднималось  осеннее  солнце,  и его нельзЯ было отличить от весеннего
солнца.
   Ћн  шел  в  пустынной  и  сонной  тишине,  он  ощутил такое смЯтение, что
казалось,  на  этот раз не выдержит все выдержавшее сердце. Њир в эти минуты
стал   божественно  неподвижен,  милаЯ  свЯтынЯ  его  детства  была  вечна и
неизменна.  …го  ноги  когда-то  шли  по  этому  прохладному  булыжнику, его
детские  глаза  всматривались  в  эти  тронутые  красной  осенней  ржавчиной
округлые  горы.  Ћн  слушал  шум  ручьЯ,  идущего  к  морю  среди  городских
отбросов - арбузных корок и обглоданных кукурузных початков.
   Џо  улице  в сторону базара шел старик абхазец в черной сатиновой рубахе,
подпоЯсанной кожаным тонким поЯском, нес корзину каштанов.
   Ѓыть  может,  у  этого  старика, застывшего и неизменного в своей седине.
покупал  в  детстве  €ван ѓригорьевич каштаны и инжир. € тот же прохладный и
теплый,  пахнущий  морем,  и  горным  небом,  и  чесночным кухонным чадом, и
розами,  южный  утренний  воздух.  €  те  же домики с закрытыми ставнЯми, со
спущенными  занавесками.  €  те  же, сорок лет назад бывшие, неповзрослевшие
дети, те же не ушедшие в могилу старики спали за этими закрытыми ставнЯми.
   Ћн  вышел  на  шоссе  и  стал  подниматьсЯ  на  гору.  умел  ручей. €ван
ѓригорьевич помнил его голос.
   Ќикогда он не видел свою жизнь, всю целиком, и вот, он увидел ее.
   €, увидЯ ее, он не испытал злобы к людЯм.
   ‚се  они,  и те, что вели его, толкаЯ прикладом, в кабинет следователЯ, и
те,  кто  не  давал  ему спать на допросах, и те, кто подло говорил о нем на
собраниЯх,  и те, кто отрекалсЯ от него, и те, кто крал его лагерный хлеб, и
те,  кто  бил его, - все они в своей слабости, грубости, злобе делали зло не
потому, что им хотелось причинить ему зло.
   Ћни  изменЯли,  клеветали,  отрекались  потому,  что  иначе не проживешь.
пропадешь,  и  все же они были людьми. ђазве эти люди хотели того, чтобы он,
потерЯв любовь, старый, одинокий шел к своему заброшенному дому?
   ‹юди не хотели никому зла, но всю жизнь люди делали зло.
   €  все  же  люди были людьми. € чудное, дивное дело - хотели они того или
нет  -  они  не давали умереть свободе, и даже самые страшные из них берегли
ее в своих страшных, исковерканных и все же человеческих душах.
   Ћн  ничего  не достиг, после него не останетсЯ книг, картин, открытий. Ћн
не создал школы, партии, у него не было учеников.
   Џочему  так  была  тЯжела  его  жизнь?  Ћн  не  проповедовал, не учил, он
оставалсЯ тем, кем был от рождениЯ, - человеком.
   ‚от  открылсЯ  склон  горы,  из-за  перевала стали видны вершины дубов. ‚
детстве  ходил  он  там  в  лесном  полумраке, разглЯдывал следы исчезнувшей
жизни черкесов - одичавшие садовые деревьЯ, остатки оград вокруг жильЯ.
   Њожет  быть,  родной  дом  стоит  такой  же  неизменный,  как неизменными
показались улицы, ручей.
   ‚от  еще  один виток дороги. Ќа миг показалось ему, что невероЯтно Яркий,
никогда  не  виданный  им  свет  залил землю. …ще несколько шагов - и в этом
свете  он  увидит  дом,  и к нему, блудному сыну, подойдет мать, и он станет
перед  ней  на  колени, и ее молодые прекрасные руки лЯгут на его плешивую и
седую голову.
   Ћн  увидел  заросли  колючки,  хмелЯ. Ќи дома, ни колодца, лишь несколько
камней белело среди пыльной, выжженной солнцем травы.
   Ћн стоЯл здесь - седой, сутулый и все же тот же, неизменный.


               1955 - 1963.