”едор ”едорович Љнорре. Ќе расцвела

Ћцените этот текст:
”едор ”едорович Љнорре. Ќе расцвела



     -----------------------------------------------------------------------
     Љнорре ”.”. €збранные произведениЯ. ‚ 2-х т. ’.2.
     Њ.: •удож. лит., 1984.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 11 маЯ 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


     Ќаконец  все  осталось  позади,  и  в доме установилась обычнаЯ тишина.
‘вежевымытые,  еще  не  просохшие  полы  празднично  пахли. Ќедопитый стакан
клюквенного  морса  с  липкими  следами  ее влажных пальцев убрали с ночного
столика,  и  заново  была застлана ее сторона широкой двуспальной постели, в
головах  которой  белели  подкрахмаленными  наволочками ненужные подушки, на
которых спать уже было некому.
     Ћставшись  один, старый хозЯин дома тщательно запер дверь, тЯжело сопЯ,
с  усилием  стащил,  потЯгиваЯ  за  рукав,  пиджак, надел по привычке старую
домашнюю  куртку  и после этого вышел, шаркаЯ туфлЯми, на середину комнаты и
остановилсЯ,  осматриваЯсь,  точно  в незнакомом месте, в своей спальне, где
прожил больше двух десЯтков лет.
     ЊаленькаЯ  такса  его  жены  лежала,  свернувшись,  в Ямке продавленной
подушки кресла, придвинутого к окну около столика длЯ рукоделиЯ.
     “видев собаку, он мученически сморщилсЯ и устало проговорил:
     - Ќу... иди, иди, - и брезгливо взмахнул ладонью, точно сгонЯЯ муху.
     ‚место  того  чтобы  спрыгнуть на пол и, виновато горбЯсь, затрусить на
кривых  лапах  к  двери,  как  она всегда делала, собачонка только на минуту
поднЯла  на  него  свои  карие  большие  глаза,  продолжаЯ лежать и трЯстись
мелкой дрожью, точно на морозе.
     ќта маленькаЯ такса плохой породы была ее собака.
     ‚ообще  собаки были ее слабостью, простительной, конечно, но смешной и,
главное,  бессмысленной.  Ћдной  из  многих  ее  слабостей,  над которыми он
снисходительно посмеивалсЯ, терпел и мирилсЯ, пожимаЯ плечами.
     ’еперь  он,  стоЯ  перед  креслом, смотрел на таксу с чувством неЯсного
удивлениЯ  и вдруг, совершенно забыв про нее, медленно стал, шаркаЯ туфлЯми,
ходить  по  комнате,  хмурЯсь  от  усилиЯ понЯть, что же, собственно, так уж
изменилось в его жизни.
     Ќе  будут  теперь, дожидаЯсь его возвращениЯ из города, сидеть на кухне
эти  старухи  и  старики,  потому  что некому теперь будет за них хлопотать,
упрашивать его, волнуЯсь, что он откажет, и неловко при этом оправдываЯсь.
     Љак  она  всегда  жалко  краснела  и,  не  спорЯ, соглашалась, когда он
разъЯснЯл   ей,   что   просто   смешно   и   никому  не  нужно,  чтобы  он,
специалист-кардиолог,   принимал   и  сам  выслушивал  в  кабинете  на  даче
какую-нибудь  соседскую  старуху, в то времЯ как в ее болезни не было ничего
сложного,  требующего  вмешательства  специалиста. € это в то времЯ, когда в
районе   совершенно  нормально  налажено  медицинское  обслуживание...  †ена
вздыхала,  чувствуЯ себЯ виноватой, с раскаЯнием во всем соглашалась, жалела
его  за  усталость  и  опЯть,  краснеЯ  и  мучаЯсь  от неловкости, приводила
какого-нибудь  соседа с дальней просеки, которого угощала на кухне чаем, а в
виде   оправданиЯ   потом   рассказывала   длиннейшую  и,  видимо,  живо  ее
волновавшую  историю  о  том,  как  неудачно  у старика вышла вторично замуж
младшаЯ дочка и какой скверный человек оказалсЯ его зЯть...
     Џотом  она  опЯть искренне соглашалась с ним, что намечаемое увеличение
врачебного  персонала  на  одну  штатную  единицу  принесет  гораздо  больше
пользы,  чем  безалаберные  "кухонные"  приемы  случайных  соседей и, как он
подозревал,    родственников   соседей   и   соседей   этих   родственников.
‘оглашалась,  а  на  другой  день  опЯть  доносилось  постукивание  о  порог
валенок,  с  которых сбивали снег, и стеснительное покашливание с кухни, где
вполголоса   разговаривали   и   пили   чай   чьи-то   соседи   или   чьи-то
родственники...
     ’еперь   кончилась,   перестала  существовать  некаЯ  незначительнаЯ  и
несерьезнаЯ  частица  его  жизни,  всегда разделЯвшейсЯ на две несоизмеримые
части:  главную,  к  которой  относилось  все свЯзанное с его работой, с его
служебным   положением,  авторитетом,  даже  с  его  служебным  отпуском,  и
побочную,  безалаберную,  часто  раздражающую,  слегка  им  презираемую и, в
сущности,  совершенно  неважную  -  куда  относилось  все свЯзанное с женой,
загородным  домом,  стиркой  бельЯ,  домашними обедами, собаками, с ремонтом
крыши и побелкой потолков.
     ‘транно  только,  что  вот сейчас он сам стоит посреди комнаты, сгорбив
тЯжелые  плечи,  и  недоуменно  осматривает окна, кресло, ковер и шкаф своей
спальни,  с  неприЯтным  чувством  новизны:  все это знаЯ и как будто все не
узнаваЯ.
     €з  зеркальной  дверцы  шкафа на него исподлобьЯ глЯдел знакомый старый
человек,  видеть  которого  ему  давно  уже  не  доставлЯло удовольствиЯ. Ћн
потЯнул за ручку и отворил дверцу.
     ‚  глубине  на  вешалках  висели  его  пиджаки: летние, зимние, новые и
старые,  рабочие.  ‚тораЯ, узкаЯ створка шкафа, без зеркала, была затворена.
Ћн  подергал  ее,  стараЯсь  отворить, но она не поддавалась. Ћн нагнулсЯ и,
нащупав  внизу  маленькую  задвижку,  отодвинул ее и потЯнул еще раз дверцу.
’еперь   что-то   держало   дверцу  в  верхней  части.  Ћказалось  -  совсем
малюсенький  плоений  и  очень  неудобный  крючок.  …го  пришлось  подцепить
ногтем,  и,  только прижимаЯ одновременно дверцу, удалось кое-как вытолкнуть
его  из  тугой петельки. „верца медленно распахнулась с тЯгучим скрипом. ’ут
висела  закутаннаЯ  в  чистую  заплатанную простыню его чернаЯ параднаЯ пара
длЯ торжественных случаев и несколько ее платьев и кофточек.
     Ќеужели  каждый  раз  она  так  же вот вдавливала палец в этот паршивый
крючок  и подцеплЯла его ногтем, отпираЯ дверцы, когда ей нужно было достать
платье?  ‚сЯ  она  в  этом:  вместо  того чтобы позвать слесарЯ и переменить
крючок,  она, наверное, десЯть раз подцеплЯла его ногтем и никому не сказала
ни слова.
     Љонечно,  она  не  бывала на приемах, не выступала с докладами, она и в
город-то  выезжала  редко  с  дачи,  где они жили круглый год, - ей не нужны
были нарЯдные платьЯ. Ќо все-таки она могла немножко позаботитьсЯ о себе.
     Ћн  старалсЯ  думать  об  этом с привычным сдержанным раздражением, как
разговаривал  бы  с  ней,  но сейчас, когда ее не было, все это получалось у
него  гораздо  хуже.  Љакое это все могло иметь значение? ‘ейчас была только
эта  сдвинутаЯ  к  углу плоскаЯ стопка темных платьев. ‚се, что досталось на
ее долю. € смотреть на это становилось нестерпимым.
     Ћтвернувшись  от  шкафа,  он  минуту раздумывал, куда ему теперь пойти.
‘егоднЯ  ему  пришлось почти весь день ходить пешком и много стоЯть, так что
ноги  палились  усталостью.  Ћн  подошел, тЯжело оперсЯ на ручки кресла и со
вздохом  глубоко погрузилсЯ в мЯгкое, низко осевшее под ним сиденье, даже не
заметив,  как  собачонка привычно быстро посторонилась, уступаЯ ему место, и
прилегла снова.
     Ћн  хорошо  сознавал,  что  он  заметный,  не совсем рЯдовой работник в
своей  области. Ћн спокойно, как должное принимал от людей все эти дни слова
сочувствиЯ,   утешениЯ,   вниманиЯ...   а  она,  из-за  которой  все  это  и
происходило,  и  тут  оказывалась  отодвинутой  к сторонке, как эти платьЯ с
повисшими поЯсками и пустыми рукавами.
     Ќе  было никакого сомнениЯ, что только она сама виновата, что ничего не
сумела  добитьсЯ  в  жизни.  Ћна  могла  бы добиватьсЯ чего-нибудь. ђазве не
могла   она,   например,   продолжать   учитьсЯ?   ‚едь  они  были  когда-то
однокурсниками.  Ќа  первом  курсе  они  учились о ней вместе. Џравда, через
некоторое  времЯ  у  них родилсЯ мальчик... ѓм, этот мальчик... Љак он мешал
тогда  спать  по  ночам.  Љак торопливо и жадно дышал своим широко раскрытым
рыбьим  ротиком  в жару во времЯ болезни... Љогда он наконец выздоровел, они
оба  еще  долго  звали  его - ђыбкин. ’еперь ђыбкину сорок шесть, он врач со
стажем,  давно  женат и начал уже полнеть и небрежно бритьсЯ и, встречаЯсь с
отцом по вечерам, редко заговаривает о чем-нибудь, кроме медицины...
     Ђ  тогда  ђыбкин  медленно,  очень  медленно  поправлЯлсЯ,  они снимали
комнату  помесЯчно  и  с  тревогой и тоской ждали наступлениЯ каждого пЯтого
числа,  когда  надо  платить за квартиру... Џлатьев у нее было тогда гораздо
меньше,   чем  теперь.  Ќо  это  были  какие-то  очень  хорошенькие,  легкие
платьица,  с  какими-то, кажетсЯ, манжетками... да, именно белыми манжетками
и воротничками.
     €  вдруг  с удивительной Ясностью он вспомнил ее тоненькую, нежную шею,
так  оживленно  и  легко поворачивающуюсЯ в отложном полукруглом воротничке,
ее  мЯгкий розовый подбородок с Ямкой - и с беспощадным отвращением к самому
себе  понЯл:  ну в чем таком на всю свою жизнь могла оказатьсЯ виноватой эта
девочка  с  ее  открытой,  слабой  шейкой  в отложном воротничке? Ќу сколько
могло  быть там ее вины по сравнению с его собственной виной перед ней? ‚едь
он-то  тогда  был  отличным  студентом.  ‘  крепкой  шеей  и  основательными
привычками каменно усидчивого работЯги...
     Ќет  ничего  легче, как не думать о человеке, которого ты видишь каждый
день.  €  только когда знаешь, что не увидишь его ни завтра, ни послезавтра,
никогда не увидишь, - вдруг чувствуешь, что уже не можешь не думать о нем.
     Ќо  ведь  все-таки  и  прежде  бывало,  что  он сидел и не мог ни о чем
думать,  как  только  о  ней.  Ѓыло.  Љонечно, было. Џравда, давно это было.
Љогда? Ћн и это вспомнил легко, без труда, почти помимо своей воли.
     „а,  она,  беднаЯ,  пыталась  когда-то  боротьсЯ.  ќто  было в то лето,
когда,  окончив  первый  курс,  она  уехала  на  юг  к своему отцу, врачу, в
рыбачий поселок около ЃердЯнска.
     Ћна  писала ему письма и потом шла на почту по пустынной песчаной косе,
и   солнце  слепило  и  жгло  ей  плечи  сквозь  платье.  Ќа  полдороге  она
останавливалась,  снимала  платье  и  туфли,  насыпала  горсточку ракушек на
конверт,  чтобы  не  унес  ветер,  и,  вздрагиваЯ  от  удовольствиЯ,  сделав
несколько  шагов  по  хрустЯщим  мелким  ракушкам, окуналась горЯчим телом в
прохладную, мЯгко вздымавшуюсЯ спокойными волнами зеленоватую морскую воду.
     Ћколо   рыбачьего   домика  с  низенькими  окошечками,  где  помещалось
почтовое  отделение,  был  такой же палисадник и калитка, как у всех домиков
на  всей  длинной  пыльной улице. “ порога лежала стараЯ рыбачьЯ сеть вместо
половичка,  и,  входЯ, надо было нагибать голову под притолокой, придерживаЯ
рукой  густые,  разросшиесЯ  виноградные лозы, а в самой комнатке, где сидел
усатый  заведующий  в  украинской рубашке, пахло укропом, сургучом и теплыми
огурцами.
     ‘идЯ  в  своем палисаднике, она писала ему почти каждый день, стараЯсь,
чтобы  он  видел  все,  что  видела  она сама. ‚осторженно старалась она ему
описать,  как  нежно  и  радостно  цветут  Яблони, под которыми врыт в землю
некрашеный  столик,  и как беззвучно опускаютсЯ их нежные лепестки на бумагу
в то времЯ, как она ему пишет.
     € в конвертах он находил два-три увЯдающих лепестка.
     Ћна  писала,  наивно  и  восторженно,  что  всЯ жизнь ей стала казатьсЯ
таким  же  радостным  и  щедрым  цветением, она описывала очень обыкновенную
историю  своего  отца,  старого районного врача, представившуюсЯ ей сейчас в
новом  свете, как скромный сорокалетний подвиг. Џисала, что жизненный подвиг
человека  заключаетсЯ в том, чтобы достичь расцвета всех своих способностей,
щедро,  как ЯблонЯ, все отдать людЯм, вложить все лучшие силы в подвиг своей
жизни...
     …сли  бы  она  могла тогда заглЯнуть вперед, знать, что будет! Ќет, она
не  расцвела.  ѓде  ей  было  расцвести... Ќо как отчаЯнно она пыталась в то
времЯ  боротьсЯ...  Ћна  написала ему, что выплакала, выстрадала свое первое
твердое,  неколебимое  решение:  она  ни  за  что  не  выйдет замуж, пока не
окончит  институт,  пока  не  добьетсЯ своей первой скромной жизненной цели.
—то  она  дала  слово  в  этом  отцу. —то она чувствует в себе прилив силы и
энергии   перенести  все  испытаниЯ  ради  своей  любви.  —то,  если  он  не
согласитсЯ  с  ней  и  будет продолжать настаивать, она переведетсЯ в другой
институт,  в  другой  город,  чтобы  он не отклонил ее от важного жизненного
решениЯ...
     Џолучив  это  письмо, он сунул дрожащими руками две свои лучшие рубашки
в  портфель  и  бросилсЯ  на  улицу. “же вскакиваЯ на трамвай, вспомнил, что
позабыл  даже  справитьсЯ,  когда отходит поезд. ’олько на вокзале он узнал,
что поезд в ЃердЯнск уходит вечером и что денег на билет у него не хватит.
     ЋтойдЯ  от  кассы, он сел среди пассажиров в зале ожиданиЯ на скользкую
деревЯнную скамейку, придерживаЯ на коленЯх свой ненужный портфель.
     €з  буфета  пахло  щами  и  горЯчими шницелЯми, громаднаЯ стрелка часов
короткими  толчками  подвигалась  к  роковому  часу, когда наконец открылись
большие   стеклЯнные   двери   и  на  перрон  повалила,  толкаЯсь  узлами  и
чемоданами,  потнаЯ,  тЯжело  нагруженнаЯ  толпа  счастливцев,  уезжающих  в
ЃердЯнск.
     Џоезд  ушел,  а  он  продолжал  сидеть,  пока  лампы  не  зажглись  под
стеклЯнным сводом, за которым еще просвечивало Ясное вечернее небо.
     Љ  этому  времени  он  уже примирилсЯ с тем, что останетсЯ на всю жизнь
одиноким неудачником в любви.
     “  него  так  пересохло  в  горле,  что  он  пошел в буфет, где усталые
официанты сдвигали столы и убирали стульЯ, а в одном углу уже мыли пол.
     Ћфициант  с  презрительной  вежливостью, прикрываЯ ладонью зевок, сунул
на  стол  перед  ним  бутылку  лимонада,  которую  он  попросил,  и остывший
шницель, которого он не просил.
     Љогда  он  вышел  из  буфета,  денег на билет осталось еще меньше, и он
почувствовал,  что его охватывает такое горькое ожесточение и безнадежность,
что  принЯл  решение  прекратить  ей  писать  письма,  чтоб  заставить  и ее
испытать хоть частичку своей обиды и горЯ.
     ЌапрЯгаЯ  все  силы,  он еле удержалсЯ от того, чтобы не написать ей на
следующий  день; он еле удерживалсЯ целую неделю и совсем отупел и измучилсЯ
от борьбы с собой в последующие дни и недели.
     Ћн  еле  дождалсЯ  днЯ начала занЯтий в институте и ее приезда - так не
терпелось  ему  поскорее  показать  ей,  что  он  ее  не ждал, что он так же
холоден и равнодушен к ней, как она к нему.
     €  оба  они  встретились,  как  задумали,  точно  чужие и разговаривали
совершенно  как чужие: свысока и холодно-насмешливо повторЯЯ, что каждому из
них "все понЯтно" и "совершенно не о чем больше говорить".
     €  по  дороге  домой  они  непрерывно  кололи  друг  друга насмешливыми
фразами  и  презрительными  предположениЯми,  а  на черной лестнице около ее
двери  они не меньше трех раз попрощались окончательно и совсем как чужие, и
тут  у  обоих  точно  завод кончилсЯ, они совсем выбились из сил и оба упали
духом.  Ћт  всей  ожесточенной гордости, так хорошо поддерживавшей их силы в
течение  всего днЯ, к этому моменту осталось столько, что не хватило бы и на
котенка.  Ћна  опустилась  на  пыльную  каменную ступеньку черной лестницы и
неутешно   заплакала,   крепко   ухватившись  за  железные  прутьЯ  перил  и
прижимаЯсь  к  ним мокрой щекой, а он, захлебываЯсь, целовал сквозь шершавое
платье ее колени, натыкаЯсь губами на пуговицы.
     Ќаперебой  они  обещали  пожертвовать  один ради другого всем на свете,
начинаЯ  с  жизни,  так что все остальное казалось уж просто пустЯками... „о
чего  же  странно,  почти  невероЯтно  было  это  теперь  вспоминать...  он,
захлебываЯсь,  плакал  и целовал, прижимаЯ к лицу, ее согревшиесЯ наконец, с
запахом  железа  ладони, а она его гладила и утешала... Џодумать только. Ћна
его  утешала.  ‚  тот  день,  в ту минуту, единственный раз она была сильнее
его...
     Ќет,   был   еще  один  случай  в  их  жизни,  когда  он  с  удивлением
почувствовал,  что  она сильнее его. ќто было всего три днЯ назад, когда он,
старый  опытный  врач,  с  глазами,  покрасневшими  от бессонницы, дрожащими
руками  готовил длЯ нее шприц длЯ ненужной, бесполезной уже инъекции, а она,
взглЯнув  на него терпеливыми, усталыми глазами, сделала чуть заметный знак:
"Ќе  нужно".  Ћн  сурово  и  непреклонно продолжал приготовлениЯ с уверенным
видом  (он  умел обращатьсЯ с нервными больными). € вот тогда-то она, вместо
того  чтобы  спорить,  покорно  улыбнулась  и прикрыла глаза, точно сказала:
"Ќу,  если  тебе  так  будет  легче..."  €  он, приготовившийсЯ деспотически
побороть  любое  сопротивление,  не  считаЯсь  ни  с  какими там нервами или
переживаниЯми,  делать  свое  дело до конца, вдруг опустил руки, сгорбилсЯ и
медленно  уронил  свою  большую,  тЯжелую голову на одеЯло, чувствуЯ, как ее
сухаЯ,  покрытаЯ  морщинками  рука  медленно  поползла,  точно на гору, едва
касаЯсь,  по  его  щеке  и,  так  и  не  добравшись  до  самого верха, слабо
погладила седые и жесткие волосы у виска...
     Ђ  после  этой  сумасшедшей  истории  на  лестнице  все  пошло хорошо и
гладко,  и  она  всегда  была  около  него,  и  поэтому  он  снова  перестал
мало-помалу  думать  о  ней.  Ћн вовсе не хотел сбивать ее с хороших, только
немного  порывистых  и  восторженных  решений,  какие бывают у слабых людей.
Ќет,  все  вышло как-то само собой. Ћн-то крепко стоЯл на обеих ногах, а она
была  слабенькаЯ.  ‚ероЯтно, и с его твердой поддержкой ей нелегко было бы в
жизни,  а  получилось так, что боротьсЯ ей приходилось больше всего со своей
любовью  к  нему,  с  ним  самим,  с  его желаниЯми, интересами. Ђ с ним она
совсем не умела боротьсЯ, ничего не умела от него отстоЯть...
     Ћна  всегда  была  с  ним рЯдом, и ему всегда казалось, что впереди еще
много  времени,  когда он успеет подумать о ней. € вот теперь времени у него
сколько  угодно,  и  он  сидит  и  думает о ней. ’еперь, когда ничего нельзЯ
изменить,  даже  сказать,  объЯснить. „аже подушку поправить, даже нагнутьсЯ
поднЯть  ей  моток шерстЯных ниток, которые она постоЯнно ронЯла, даже сахар
помешать в ее чашке ложечкой - ничего...
     „авно  наступили  сумерки, потом темнота, потом в саду за окном зажегсЯ
фонарь, и в комнате посветлело, а он все сидел и думал, думал.
     Ќаконец  он  почувствовал,  что  колени  ему чем-то тепло пригревает, и
понЯл,  что  маленькаЯ  такса  жены давно, тихонько посапываЯ, лежит у него,
как  лежала  всегда  на  коленЯх  жены. Ћн покосилсЯ вниз и увидел рыжеватую
мордочку  с  обвислыми  ушами,  вздохнул.  Џочему-то  ему  не  захотелось ее
тревожить,  и  он так и осталсЯ сидеть, глЯдЯ, как за окном, в свете фонарЯ,
мокрые  листьЯ  на  кустах  смородины,  отброшенные порывами ветра с дождем,
дрожали  на  натЯнувшихсЯ стебельках, точно на зеленых веревочках, отгибаЯсь
все   сильней,  перевертывались  светлой  подкладкой  вверх  и  потом  вдруг
повисали, успокоенно покачиваЯсь до нового порыва ветра.
     ’ак прошел этот вечер и ночь и еще много вечеров и ночей.
     ‘обак  при  доме  стало больше прежнего. Љроме маленькой, состарившейсЯ
таксы  с  больной  лапой  в  будке  давно  уже  жил  мордастый  рыжий такс и
красиваЯ,  не  очень  породистаЯ  овчарка  со  своим  уже совсем беспородным
щенком.
     „нем,  когда  старый  хозЯин  уезжал  на  работу,  в  саду  становилось
пустынно  и  тихо.  ’ени  деревьев,  покачиваЯсь, ложились пЯтнами на мЯгкую
траву, полную стрекотаньЯ и влажного запаха зелени.
     Ћвчарка  со  сдержанным  изЯществом играла со щенком, перевертываЯсь на
спину  и  снисходительно покусываЯ его маленькую голову, умещавшуюсЯ у нее в
пасти, потом встрЯхивалась и отходила в сторону.
     ™енок  шел  и  заваливалсЯ  спать на такса, терпевшего это с неизменным
добродушием сытого, всем довольного и слегка придурковатого здоровЯка.
     ‘тараЯ  маленькаЯ  такса  терпеливо  ждала  наступлениЯ вечера, а потом
уходила  на макушку маленького заросшего травой холмика и садилась на задние
лапы,  приподнЯв  повыше морду, чтоб трава не мешала ей видеть дальний конец
пыльной дачной улицы, откуда должен был поЯвитьсЯ хозЯин.
     ‚ечером   громко   звЯкала   щеколда   и  поЯвлЯлсЯ  хозЯин,  осторожно
протискиваЯ  свой  толстый  живот  в  узенькую  калитку, и собаки бежали его
встречать.
     ™енок  суетилсЯ  у  него  под  ногами,  изо  всех  сил  тЯнул и слюнил,
стараЯсь  оторвать,  шнурки  от  ботинок;  овчарка,  приветливо  и сдержанно
улыбаЯсь,  терлась  головой  о  его колено, радуЯсь его возвращению, а такс,
который  просто  любил  всЯкий  шум и толкотню, весело подскакивал на кривых
лапах  и,  когда  его отталкивали, не переставал веселитьсЯ и мчалсЯ впереди
всех к дому, болтаЯ ушами, Языком и толстым хвостом.
     ЊаленькаЯ  такса,  прихрамываЯ  на поврежденную лапу, очень спешила, но
прибегала  последней,  прЯмо  к  крыльцу, и на верхней ступеньке садилась на
дыбки,  накрест  сложив  передние  лапки,  и  повизгивала  с  закрытым ртом,
тоненьким  ржавым  голоском, тоскливо-обрадовано, вспоминаЯ, как скучно было
весь день, и радуЯсь, что теперь будет все хорошо.
     - Ќу,  ну...  -  сипло  и  шумно  дыша,  говорил  хозЯин  и  с  усилием
нагибалсЯ,  чтобы  потрепать  ей  мЯгкие лопушки ушей. € он приЯтно, знакомо
сопел при этом, и от него так хорошо пахло - ветчиной.
     •озЯин  уходил  в  дом, и скоро обычно приезжал молодой хозЯин с женой,
их  длЯ  вежливости  тоже  нужно  было  повстречать,  хотЯ они на собак мало
обращали  вниманиЯ.  Џотом  у  заднего  крыльца собакам давали теплый ужин в
двух  мисках,  и маленькаЯ такса, едва притрагиваЯсь к еде, осторожно лакала
из одной миски с таксом.
     ‚  окнах  зажигалсЯ  свет,  в саду становилось совсем томно, и тогда на
крыльце  поЯвлЯлсЯ старый хозЯин, шумно вздыхал несколько раз и перед уходом
придерживал  дверь, чтобы маленькаЯ такса могла пройти в дом. Ћни оставались
одни  в  комнате,  где  не  было ни людей, постоЯнно захлопывавших перед ней
двери,  ни  бестактного мордастого такса. •озЯин доставал из кармана пиджака
большой  бутерброд  с  ветчиной,  который  он  всегда  привозил  из города и
усаживалсЯ  в  кресло.  ’акса  садилась  перед ним на дыбки, и он, отламываЯ
маленькие кусочки, кормил ее хлебом с ветчиной.
     Љ  вечеру,  особенно  в  сырую  погоду,  лапа  у нее всегда побаливала.
‘тарый  хозЯин  брал  ее  кривую  больную  лапу в свои большие теплые руки и
потихоньку  ее  мЯл  и потирал, а она потихоньку хныкала - от удовольствиЯ и
чтобы его еще немножко разжалобить.
     Џотом  он  на  ощупь  протЯгивал  руку и помогал ей забратьсЯ к нему на
колени.  Ћни устраивались поудобней в кресле, и он иногда начинал шелестеть,
перевертываЯ  листки  бумаги,  иногда  просто молчал. Ѓывало так, что старый
хозЯин  осторожно  открывал крышку столика длЯ рукоделий. ’Яжело нагнувшись,
он  сдувал  пыль с Ящичков и мотков разноцветных шерстЯных ниток и потом, не
закрываЯ крышки, надолго оставалсЯ сидеть не двигаЯсь.
     “  него  у  самого,  наверное,  что-то  побаливало: лапа, а может быть,
что-нибудь  внутри,  потому  что  он  иной  раз вдруг начинал сопеть часто и
прерывисто,  и  его толстый живот вздрагивал толчками, мешаЯ спокойно лежать
у него на коленЯх.
     …сли    это   продолжалось   уж   очень   долго,   такса   привставала,
поворачивалась  к  нему  и  беспокойно  скребла  лапами по животу и тихонько
требовательно скулила.
     €  вот  однажды  всЯ  эта  налаженнаЯ и в общем довольно приЯтнаЯ жизнь
разом  оборвалась. •озЯин совсем перестал выходить из дому. Њолодой хозЯин с
женой  разговаривали  странными голосами, почти шепотом и ожесточенно шикали
и замахивались на собак, когда те пробовали полаЯть на чужих.
     Њаленькую  таксу  уже  не  пускали  на ночь в дом, и она спала со всеми
собаками  в  будке.  …й  было  там тесно и холодно. Њордастый такс чесалсЯ и
храпел  во  сне  и  всех  толкал, с самодовольным пыхтеньем перекладываЯсь с
боку на бок.
     Ћднажды  она улучила удобный момент, пробралась в дом и проскользнула в
комнату  старого хозЯина. Ћн лежал в постели, хотЯ до ночи было еще далеко и
на  дворе  светило  солнце.  …го  пиджак висел на спинке стула, и из кармана
пахло  бутербродом  с  ветчиной,  который  хозЯин  привез  в последний раз с
работы и не успел отдать.
     Ћна  потихоньку  залезла  в  кресло  на свое место, сразу почувствовала
себЯ  дома и закрыла глаза, но через минуту ее оттуда согнали. ‘тарый хозЯин
услышал,  должно  быть,  постукивание  ее  когтей  по полу, когда она, уныло
сгорбившись,  затрусила  к  двери.  Ћн  открыл глаза и невнЯтно, одним углом
рта,  пробормотал  несколько  слов. Ћна услышала, что он сказал "собака", и,
отлично  понимаЯ смысл этого слова, остановилась в нерешительности в дверЯх,
надеЯсь, что старый хозЯин зовет ее обратно.
     Њладший     хозЯин,     не     дослушав,     сказал     отцу     что-то
небрежно-успокоительное и еще раз махнул рукой на собаку.
     Џотом  он  вышел  следом  за  ней  из комнаты, плотно притворил дверь и
устало прислонилсЯ к косЯку.
     - Ћн   тебе  сказал  что-то?  -  взволнованным  шепотом  спросила  жена
молодого хозЯина. - Ћн наконец заговорил?
     Њолодой  хозЯин  медленно  провел  обеими  руками по лицу, по припухшим
красным глазам и седой щетине на щеках.
     - „а   нет...  ’ак,  что-то  бессвЯзное.  ’ы  же  знаешь,  в  каком  он
состоЯнии.
     - Ќо все-таки ты понЯл что-нибудь?
     - Ђх,  какое  это  имеет значение. Џросил какую-то ветчину... почему-то
маленькими кусочками.
     †ена печально и задумчиво вздохнула.
     - Љак   странно.  Ђ  почему-то  считаетсЯ,  что  люди  в  такие  минуты
вспоминают  свою  прошедшую  жизнь.  „умают  о  чем-то, что свЯзано с чем-то
очень важным длЯ них... ‘транно, правда?

1966
Last-modified: Wed, 14 May 2003 08:51:00 GMT
Ћцените этот текст: