Ђльберт Ђнатольевич ‹иханов. Љикимора

Ћцените этот текст:
Ђльберт Ђнатольевич ‹иханов. Љикимора

Џовесть

-----------------------------------------------------------------------
Ђльберт ‹иханов. —истые камушки: Џовести, роман.
Љ.: Hyperion, 1990. - 799 с.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 ноЯбрЯ 2003 года
-----------------------------------------------------------------------

Ћ творчестве Ђльберта ‹иханова писатель Ђнатолий Ђлексин справедливо
сказал, что оно "служит весенней поре человеческой жизни, котораЯ
отличаетсЯ от обыкновенной тем, что никогда уж больше не возвращаетсЯ".
ѓерои лихановских произведений - дети, подростки. Ћчень искренне,
доверительно и просто автор пишет о сложностЯх возраста, о
самосовершенствовании юной личности, о необходимости душевной закалки.
„лЯ старшего школьного возраста.

“ всЯкого времена своЯ жестокость...

Ќо если где-то неподалеку смерть, если пули и осколки целЯт в твоего
отца и каждое утро, прежде чем проснутьсЯ, ты чувствуешь, как немеет тело
от холода, приносимого страхом, - и потом среди бела днЯ, и вечером, вдруг,
неожиданно, ни с того ни с сего обмирает душа в неЯсном, но горестном
предчувствии, - в неускоримо долгие, тЯгостные, безжалостные, беспощадные,
жестокие эти дни есть ли цена всему остальному?
…сть ли цена жестокости, коли она не от войны? ‚ремЯ безмерной
тЯжести, не менЯет ли оно цену на радость, обиду, ненависть?
Ѓольшое горе, неутешные слезы, безмерное ликование - не разменивают ли
они в мелочь все другие чувства, которыми награжден от рождениЯ каждый
человек?
Ђ если да?..
Љак ужасно, как страшно это!
ѓоревать только при виде смерти, считать жестокостью лишь убийство,
мерой счастьЯ избирать одну собственную сохранность, во всех остальных
случаЯх лишь равнодушно пожимаЯ плечами: мол, бывает, дескать, случаетсЯ,
но главное - не это...
ѓлавное - все, вот что.
‘огласен: есть на свете великое зло, но нет обыкновенного зла, не
может, не должно его быть.
…сть великое горе, но нет горЯ простенького, обычного, есть горе. …сть
необыкновеннаЯ радость, и кто станет спорить, что она дороже обыкновенного
счастьЯ, маленькой радости.
Љопеечных, мелочных чувств не надо.
Ћсобенно когда ты ростом невелик и только начинаешь жить.
™елЯстый забор отделЯл наш двор от детской поликлиники. ™елЯстым он
стал в войну, будто война забору зубы выбила, а раньше - доска к доске -
ровнаЯ стенка ограждала нас от детских писков и криков. Ќо война сделала
свое дело, досочка по досочке - словно пололи морковную грЯдку - проредили
мы забор, используЯ сухой материал на растопку, и стал он похож на
редкозубый старушечий рот: ограждение вроде бы есть, но что оградить может?
’ак вот этот - и не щелЯстый даже, а полупусто какой-то, условный
забор - отсекал наш двор от детской поликлиники и упиралсЯ в конюшню.
‚ ней ночевала кобыла Њашка.
Љошек, собак и прочей живности в нашем городе было мало видно той
военной зимой, а вот лошадей полно.
ќто объЯснимо.
‚о-первых, немногие автомобили, как и мужчины, ушли из нашего города
на войну, и лошадь стала главным тЯглом, ведь без транспорта не обойтись.
‚от и остались в городе два вида транспорта: по железной дороге пыхтели
паровозы, а на крутых городских улицах, покачиваЯ шеей в такт своим шагам,
напрЯгаЯсь всем телом, оскальзываЯсь и больно - но молча ведь, молча! -
падаЯ в гололед, разбрызгиваЯ грЯзь глухой осенью и затЯжной весной,
задыхаЯсь летней пылью, шли и шли лошади, увозЯ с заводов Ящики с сытыми
боками сально блестевших снарЯдов, а от санитарных составов - раненых,
укрытых серыми суконными одеЯлами, скрипучей зимой приволакиваЯ из деревень
возы сена длЯ собственного же пропитаниЯ и много разных других вообразимых
и невообразимых грузов.
Ћднажды Я видел, как лошадь везла другую лошадь.
Џо нашей улице гонЯли скот на мЯсокомбинат - коров, быков, овец.
’орный путь к скотобойне. ’огда тоже вели худющее стадо. „ело было по
весне, бабы с кнутами хмуро и громко ругались хриплыми голосами, почему-то
торопили коров, отгонЯЯ их от первой придорожной травы, а позади стада шла
лошадь, запрЯженнаЯ в телегу, на телеге валЯлсЯ какой-то брезент, и на нем,
стреноженный, лежал тощий конь. Ћн не брыкалсЯ, не ржал, а только косил
огромным испуганным лиловым глазом - косил на небо, на стадо, жалостно
взглЯнул и на менЯ, будто просил милости, и Я чуть не завыл в голос: без
всЯких слов Ясно, куда и зачем везли этого худого конЯ!
Љонское жесткое мЯсо давали по карточкам, его варили и ели без охов и
ахов, и Я это знал, не малыш несмышленый, а по коню тому заплакал...
„а, в самом деле: у каждого времени своЯ жестокость.

‹ошадей было много - главный транспорт в тылу, - и детской поликлинике
тоже полагались колеса, так что в конюшне, к которой примыкал наш
редкозубый забор, ночевала смиреннаЯ кобыла Њашка.
Ђх, как хотел Я прокатитьсЯ на ней, как жалел ее и как мечтал дружить
с ней!
‘транное дело, скажете вы, лошадь не собака, разве можно дружить с
ней? Ћна в упрЯжке, на работе, с ней не побежишь наперегонки по зеленому
лугу.
ќто конечно, не побежишь, только и с лошадью можно дружить, особенно
когда ее бьют, да еще матерно приговаривают: "ќх, тудыть-растудыть" - и
всЯко-разно.
—то касаетсЯ руготни, то бабушка и мама понапрасну тЯнули менЯ в
сторону, когда что-нибудь неприличное на улице слышалось. ‘мешно, даже
маленького пацана ведь не спрЯчешь в коробку, как, например, бабочку или
кузнечика. Ћн живет, и дышит, и ходит по улицам, как всЯкий человек, и мир
ему не заслонишь, а в мире всЯкого полно - и хорошего, и не очень, - и уши
ватой не заткнешь. ’ак что насчет всЯких крепковатых выражений мы в ту пору
много чего уже слыхивали, и эта дрЯнь вовсе даже не вызывала во мне
отвращениЯ. Ќенависть вызывало, когда матерЯтсЯ и бьют, вот что.
„а, бьют бессловесную лошадь.
Ђ Њашку лупили почем зрЯ.
‚ечерами, когда кончалсЯ ее рабочий день, Я прижималсЯ ухом к стене
конюшни и слушал, как в темноте хрупает сеном Њашка, переминаетсЯ с ноги на
ногу и тЯжко вздыхает.
џ не слыхивал ее голоса, она ни разу не заржала, сколько Я помню,
только вздыхала, и тогда Я звал ее через стенку:
- Њашка! Њашка!
‹ошадь умолкала, переставала жевать сено, прислушивалась, видать,
потом снова принималась за еду, вздыхаЯ еще пуще и чаще. ‚идно, душой
принимала мое сочувствие и не скрывала от менЯ свое настроение и свои
мысли.
- ќх, Њашка! - вздыхал Я, а сам думал: "€ откуда же досталсЯ Њашке
такой жестокий конюх? Ѓыла бы Њашка моей! Ќикогда бы ее не ударил! € ведь
видит, знает, что лошади больно, а лупит, гад такой, этот Њирон!"
Љонюх Њирон жил прЯмо в поликлинике вместе с женой, старухой
‡ахаровной, и дочкой Џолей. џ бывал у них дома еще совсем маленьким, до
войны, вместе с мамой и с тех пор запомнил крохотную и узкую комнату, в
которой окошко было почему-то очень высоко, почти под потолком. Њирона
тогда в комнате не оказалось: он куда-то уехал на лошади по каким-то
служебным делам, и потом всЯкий раз, как Я оказывалсЯ в гостЯх, хозЯина
дома не было.
—истенькаЯ старуха ‡ахаровна всегда ходила в белом платочке,
простоволосой не показывалась даже в самую жару, заприметив менЯ, махала
ручкой и, когда Я подрос, тоже махала ручкой, уже по привычке, улыбалась,
рассказывала пустЯковые новости.
Њожно сказать, с ‡ахаровной у менЯ были хорошие соседские отношениЯ, с
Џолей - дочкой Њирона и ‡ахаровны - просто дружеские, она училась в
каком-то техникуме по медицинской частЯ, дома была редко, а когда
поЯвлЯлась, заднЯЯ дверь поликлиники то и дело стучала - ЏолЯ хлопала
половики, ведро выносила и все со смехом и прибаутками, сильнаЯ,
энергичнаЯ, веснушчатаЯ, с двумЯ косичками, торчащими в стороны, - своей
веселостью она вызывала ответную улыбку и взаимное желание сказать
какую-нибудь шутку. Ђ вот с Њироном у нас не было никаких отношений.
Ќет, все-таки были: Я его боЯлсЯ.
Џорой Я встречал его на улице и, понЯтное дело, всегда здоровалсЯ.
Ќаверное, вот эти ответные его действиЯ менЯ и пугали: иногда он даже
снимал шапку, раскланивалсЯ, и мне было неловко оттого, что старый человек
зимой стЯгивает из-за менЯ свой рыжий треух - ведь холодно, можно
простудитьсЯ. Ќо вот иногда, столкнувшись с ним носом к носу и
поздоровавшись, Я видел пустые, ничего не видЯщие глаза. Ќе узнал менЯ? Ќе
услышал моего приветствиЯ? ’о ли чутьем каким, неразвитой, но Ясной детской
интуицией, то ли светлой верой в простоту отношений Я знал, был уверен: и
видит и слышит, а не здороваетсЯ в ответ нарочно.
Џочему? ќто расстоЯние было так велико - сперва сорвать шапку с
головы, а потом не заметить.
€ снова снЯть шапку перед пацаном...
‘транность Њирона всегда оставалась длЯ менЯ новой, не переставала
поражать, и классе в третьем Я сказал об этом маме.
Ћна выслушала серьезно, оглЯдела менЯ очень строго, словно оценивала
мою готовность понЯть ее, и сказала:
- ’ы к нему близко не подходи! Ћн всегда с кнутом.
џ обиделсЯ. Љонечно, Я пацан, но все-таки не бессловеснаЯ Њашка.
Ќеужто посмеет? Ќет, мама Явно перебирала, заботЯсь обо мне.
- ‘казанешь! - усмехнулсЯ Я.
Њама, точно Њирон, не услышала моих слов.
- Ћн ведь кулак! - проговорила она.
- Љакой кулак? - ахнул Я.
Љто такие кулаки, Я уже знал, не малыш ведь бестолковый.
- ђаскулаченный и высланный, - объЯснила мама. - ‚от какой.
‘колько Я ее ни пытал, мама ничего больше не прибавила - сама не
знала. Љулак, и все. Ћткуда-то с “рала.
- ‘ ‹иной говорить неудобно, - объЯснила она, - девка хорошаЯ, только
расстроитсЯ. ‡ахаровна хоть и разговорчиваЯ, да об этом помалкивает, а
Њирона, сам понимаешь, не спросишь.
Љулак! ‚сем ведь известно, что кулаки - это богатеи; и враги ‘оветской
власти, и этого мне хватило, чтобы испугатьсЯ Њирона еще больше.

“ него было много обЯзанностей в детской поликлинике, а главнаЯ среди
них - кучер, точнее, извозчик, потому что кучер возит только седоков, а
извозчик еще и грузы. Ќа дворе возле конюшни стоЯла телега, а в самой
конюшне, рЯдом со стойлом, хранилсЯ возок длЯ заведующей поликлиникой.
€ногда Я видел, что Њирон выходит необычно принарЯженный, - это значило,
что он заведет Њашку в оглобли возка, черного, лакированно-блестЯщего, а
потом подгонит свой экипаж к парадному, или "чистому", как говорила
‡ахаровна, подъезду.
€з поликлиники быстрым шагом выходила мрачнаЯ длиннаЯ тетка в широком
пальто - Я никогда не видел, чтобы она с кем-нибудь здоровалась или
разговаривала, - плюхалась на заднее сиденье, возок слегка перекашивалсЯ, а
Њирон звонко чмокал на Њашку и меньше лупил ее вожжами, трогаЯ с места, -
видать, стеснЯлсЯ заведующей.
Џохоже, Њирон любил такие выезды, но удовольствие это случалось
нечасто: заведующаЯ ездила только по каким-то особым случаЯм, а так ходила
пешком, и Я не раз сторонилсЯ ее мрачной долговЯзой фигуры, маЯчившей
посреди мостовой. ‚ одной руке заведующаЯ всегда держала маленький плоский
портфельчик, который казалсЯ еще крошечней именно в ее руке.
’ак что Њирон редко получал удовольствие проехатьсЯ в лакированном
экипаже, принарЯженным, а чаще - в телогрейке и треухе, коли зимой, или
простой рубахе без подпоЯски, если летом, он возил в поликлинику бутылочки
с едой длЯ самых маленьких малышей - такие махонькие бутылочки с метками по
всей длине, заткнутые белыми бумажками и расставленные в Ящики из железной
проволоки. ‚ поликлинике был пункт раздачи питаниЯ, и вот Њирон рано утром
привозил откуда-то эти проволочные Ящики с молоком и кашей.
Ѓыло слышно издалека, как он подъезжает к поликлинике. Џо булыжной
мостовой телега катилась с привычным грохотом, от трЯски бутылочки с
детским питанием тоненько дребезжали, и казалось, звенит сразу множество
колокольчиков.
џ не раз ловил себЯ на том, что, при всей своей нелюбви к Њирону,
улыбаюсь, заслышав звон бутылочек. ’ысЯчу раз Я видел, как люди на улице -
не только старухи и женщины, но и мужики и даже военные - смотрЯт вслед
Њашке и Њирону, которые везут бутылочки, и лица у них разглаживаютсЯ.
‚ойна идет, а дети есть просЯт! ‡начит, растут! ‡начит, не так уж
плохи наши дела!
Ђ у Њирона были еще две обЯзанности, может быть, самые трудные и
важные длЯ детской поликлиники. Ћн привозил дрова с берега реки, пилил их,
чаще всего в одиночку, колол, разносил охапки поленьев к печкам и топил их.
Ћднажды он заболел, и ЏолЯ, возвращаЯсь из техникума, позвала менЯ
топить печки. џ пошел.
’опить печку - кто этого не умел в ту пору? ‡амечательное дело, хоть и
не такое простое, особенно вначале, когда огонь нужно раздуть, превратить в
пламЯ. „а что там, это целое искусство - затопить печь, да еще сразу, с
одной спички, да еще когда дровишки не первый сорт - сырые, с улицы, из-под
снега или дождЯ. „лЯ такого дела следует сперва нащипать лучины, а длЯ
лучины нужно лежалое в сухости полено, лучше всего березовое. ‹учину надо
еще с умом разложить под дровами, поначалу сухими, а сырые можно класть
только в самый жар, когда пламЯ полыхает, жжет нещадным жаром.
ђастопить одну печку и то требуетсЯ умение, а ЏолЯ мне сказанула
такое, что Я ахнул: надо запалить восемь печей! Џоликлиника большаЯ - два
этажа, два подъезда, множество кабинетов, - вот и печей сразу восемь.
Ќичего не попишешь, надо топить.
ќто оказалось сказочным удовольствием - топить сразу много печек.
‘перва Я носилсЯ на улицу и обратно с Џолей наперегонки, таскал дрова,
и мы их складывали возле печей. Џомню, было это в конце октЯбрЯ, но зима
торопилась, и на дворе осень смешалась с морозцем: еще пахло осенней
прЯностью, палым листом, но запах этот был как бы остужен, разбавлен резким
холодом, а оттого легок и нежен. Љогда дверь распахивалась, на пороге между
холодом и теплом вспыхивало легкое облачко пара, Яркое солнце подсвечивало
его в голубое, и все это: легкий морозец, вкусный аромат осени, смешанной с
зимой, легкое голубое облачко между холодом и теплом, желтые и чистые полы
поликлиники, восемь печек, которые предстоЯло затопить враз, - все это
возбуждало менЯ, хотелось кричать, смеЯтьсЯ, петь, и Я запел не вполне
осмысленную, но зато замечательную песенку из кино, которую пел артист
†аров: "’ирьЯм-тирьЯм, менЯл Я женщин, как перчатки!"
ЏолЯ раскатилась, точно горох, услышав мою песенку. џ не удивилсЯ ее
смеху, рассмеЯлсЯ в ответ тоже, и дела наши пошли еще скорее.
Ќаступил важный миг. „рова неторопливо и с толком заложены в топку,
лучина нащеплена и разложена с умом, ЏолЯ берет коробок, чиркает спичкой и
поджигает лучину. Ѓыстрым и ловким движением она захлопывает печку,
прислушиваетсЯ, точно музыкант, к звуку огнЯ. ‘перва он лишь пощелкивает
лучиной, затем потихоньку начинает гудеть, а потом будто кто-то сильно дует
на горЯчий чай: тЯга идет хорошаЯ, с лучин пламЯ перебегает на дрова, пожар
в печке занимаетсЯ, и у Џолины возле губ собираютсЯ тоненькие морщинки, она
улыбаетсЯ, довольна: печка топитсЯ исправно.
- Љак ты поешь? - спрашивает она. - "’ирьЯм-тирьЯм"?
- "’ирьЯм"! - отвечаю Я, и мы оба хохочем.
Ћт печи к печке ЏолЯ переходит не спеша, а Я бегом, мне не терпитсЯ,
когда в следующей топке, точно в домне, вспыхнет еще один жаркий огонь. €
еще мне не терпитсЯ зажечь печку собственными руками. Ќо Я помалкиваю,
только, видать, есть и другие способы выражениЯ чувств - глаза, например,
или перескакивание с ноги на ногу, или просительное молчание. ђастопив
вторую печку, ЏолЯ протЯгивает мне коробок со спичками, Я издаю
пронзительный вопль, трЯсу спичками в коробке, будто бью в радостный бубен,
и бегом мчусь к третьей печи.
—естно говорЯ, Я волнуюсь.
Ѓабушка и мама разрешали мне топить печку, но та печка была нашей,
своей, а здесь печки чужие. Љому не известно, что у каждой печки свой
характер, они ведь как люди. ‘колько печек, столько норовов. Ћдна уродилась
ЯдренаЯ, жаркаЯ, другаЯ угарнаЯ, а третью с десЯтой спички не запалишь -
упрЯмый характер, что поделаешь. ’ак что с печками лучше всего обращатьсЯ
ласково, вежливо. ‚он бабушка моЯ, как печку топить, на коленЯх перед ней
стоит, спичку к лучине подкосит, а сама приговаривает: "Ќу, голубушка,
давай разогрейсЯ, гори Ярко, грей жарко!" ЏрЯмо стихи декламирует.
€ что вы думаете - печка у нас прЯмо благодетельница: до утра не
остывает, хоть какой тебе мороз.
Ќу а здешние? …ще шесть печек надо затопить, а это все равно как с
шестерыми людьми о чем-нибудь серьезном договоритьсЯ.
‚олнуЯсь, поднес Я спичку к лучине - она вспыхнула. Џо Џолиному
примеру Я дверцу топки захлопнул, а у поддувала дверцу, напротив, пошире
распахнул. Ћгонь заметалсЯ, загудел - ну прЯмо как по писаному. “мелый
истопник, да и только.
Ќастроение у менЯ еще выше взлетело, но с печами не шутЯт, Я уже не
пел свою "’ирьЯм-тирьЯм", а подбиралсЯ к следующей печке вкрадчивым,
вежливым шагом: как бы не подвела менЯ перед опытной Џолей.
—етвертаЯ печь загудела ровно и мощно. € пЯтаЯ тоже, и шестаЯ. ЏолЯ не
удержалась, похвалила:
- Џриходи к нам на работу. €шь какой мастер!
€ менЯ понесло.
Ћтворил варежку, заорал во всю глотку от Џолиной похвалы:
"’ирьЯм-тирьЯм, менЯл Я женщин, как перчатки!"
Ќу и что! Ѓыл тут же наказан! ‘едьмаЯ печь, едва Я разжег лучину,
огонь потушила, дохнула мне прЯмо в лицо едким сизым дымом. Љазалось, она
устроена наоборот: дым у нее валит не в трубу, а в помещение. ‘колько Я ни
чиркал о коробок, как ни торопилсЯ прикрыть дверцу, не желала разгоратьсЯ
эта седьмаЯ, будто нарочно хотела перечеркнуть мой удачный путь от печи к
печи.
- ‹адно, - сказала ЏолЯ, видЯ мои мучениЯ, - она у нас характернаЯ,
давай спички.
€ тут же печка даже обличьем переменилась как будто. ’о хмурилась,
кривлЯлась, а от Џолиной руки огонь весело полыхнул, и даже дым, какой в
комнату наполз, вдруг медленно полез назад в поддувало. Ќу и чудеса!
џ притих, настроение скисло. Џоследнюю печку ЏолЯ затопила сама, и мы
с ней пошли обратно, к самой первой, проверить, как они топЯтсЯ, эти восемь
подруг, какое у них настроение.
ЏрЯмо рукой ЏолЯ открывала горЯчую дверцу - Я удивлЯлсЯ, как не
обожжетсЯ, - мешала в печном красном горле кочережкой, подбрасывала
поленьЯ, теперь уже сырые, снова рукой притворЯла печь, негромко напевала
мою песенку: "’ирьЯм-тирьЯм, менЯл Я..."
“ последней, восьмой печки мы присели на минуту.
- „а ты, никак, на нее обиделсЯ? - спросила ЏолЯ.
- Ќа кого? - будто бы удивилсЯ Я.
- „а вон на ту старушенцию!
‚рать не хотелось, Я вздохнул вместо ответа.
- ќто еще что! - сказала ЏолЯ, потЯгиваЯсь. - ђазве такие есть?
Љикиморы бывают! ‘траху не оберешьсЯ, бывало.
„ело было в воскресенье, поликлиника пуста, мы с Џолиной одни среди
этих коридоров, кабинетов и печек, да и уроки Я все выучил - торопитьсЯ
некуда.
- ђасскажи! - попросил Я шепотом.
- „а ты не бойсь! - сказала, хохотнув, ЏолЯ. - ќто Я раньше боЯлась, а
теперь знаю, в чем дело.
Ќу да, она теперь училась в техникуме с медицинским уклоном, а там
науками все давно объЯснено.
- Њы раньше в деревне жили, и была у нас проклЯтаЯ печка. Ђ все отец
виноват! - сказала она. - Љогда дом строили, позвали печника, и он оказалсЯ
ваш, вЯтский. Њать рассказывает, отец все правила порушил, будто не знал, -
жадность подвела. ‘перва сильно с печником торговалсЯ, до ругани дошло, тот
уже уходить повернулсЯ. …два сторговались. Џотом сразу работать его
заставил - опЯть неправильно. „а еще уколол: сперва, мол, заработай на
щи-то. Џечник промолчал, потом все вроде гладко, миром разошлись, печка
получилась жаркаЯ. ђассчиталсЯ с печником, тот ушел. Ђ ночью, когда тихо
стало, такое началось! Љто-то заскрипел, заворочалсЯ, да противно так -
мороз по коже. џ еще маленькаЯ была, завыла в голос, а мать кричит:
"Љикимора, кикимора!" Џоставил работник в печку кикимору - отцу назло. џ уж
потом узнала: вЯтских печников принимать надо было наособицу - не
торговатьсЯ, ведь печка на всю жизнь ставитсЯ, один раз, а поперед работы
усадить за стол да крепко накормить, чтобы доволен был.
џ сидел ни жив ни мертв.
- Ђ какаЯ она бывает?
- Љикимора-то? - ЏолЯ засмеЯлась, но тут же сделала испуганное лицо. -
†ивет в печке, скрипит по ночам, детей малых да баб пугает. - Ћна опЯть
рассмеЯлась. - Ћставил печник склЯнку с ртутью, а в нее патефонных иголок
горсть. ‚от как остывает ртуть, иголки-то и скрипЯт. Ђ остывает печка, Ясно
дело, ночью.
Њы хохотали оба. ‚от так да! ‹арчик просто открывалсЯ, как писал
дедушка Љрылов.
- Љикимора! - повторил Я, смеЯсь, новое словечко - мне нравилось его
повторЯть, было в нем что-то страшноватое и смешное сразу. - Ќадо же,
кикимора! „а, подвела твоего отца жадность, - повторил Я Џолины же слова,
но она как-то искоса взглЯнула на менЯ, будто обиделась.
Ђ Я уже приготовилсЯ расспросить ее про Њирона: правда ли, что он
кулак? ђаскулаченный кулак откуда-то с “рала? Ќо не решилсЯ. џ глЯдел сбоку
на курносый профиль Џоли, котораЯ вдруг сникла, примолкла, и жалел ее,
впервые подумав про Њирона: вот кто Љикимора-то!
Њирон болел недолго, к ЋктЯбрьским праздникам был на ногах и с самого
утра уже бродил, неуверенно пошатываЯсь, сильно пьЯный. „ворник, истопник,
извозчик, он должен был по праздникам вывешивать флаги. џ видел, как он
прихватил лестницу, долго приставлЯл ее к железным держалкам, куда втыкают
флаги, и ожесточенно, с Яростью вворачивал в них древко, приговариваЯ
довольно громко: "€-иэх! €-иэх!", будто ему было тЯжело.
џ долго околачивалсЯ во дворе и сквозь дырчатый забор хорошо видел,
как разворачивались событиЯ.
Џошатавшись по двору, Њирон исчез в поликлинике. Џотом дверь
откинулась нараспашку, и на улицу выскочила Џолина. џ крикнул ей что-то
приветливое, но она лишь слабо махнула рукой и ушла со двора быстрым шагом,
низко опустив голову, будто не хотела, чтобы Я видел ее лицо. ‘транно:
праздник, а она какаЯ-то пришибленнаЯ.
—ерез полчаса в распахнутой двери поЯвилась ‡ахаровна. Ќаспех одетаЯ,
она хромала и постанывала. ‡аметив, что Я смотрю на нее, ‡ахаровна смолкла
и неровным шагом исчезла вслед за Џолей.
џ собиралсЯ было уходить, как вдруг поЯвилсЯ Њирон. Ћн едва не
скатилсЯ со ступенек, но все же удержалсЯ, гортанно всхлипнул и подошел к
дровам. ‚озле нашего забора, с той стороны, грудились распиленные чурбаны.
Њирон принес колун, поплевал на руки и вдруг стал раздеватьсЯ - скинул
телогрейку, рубаху, нательное. ‹ицо и шеЯ у него были красные, точно
опаленные, а грудь белаЯ, будто бумага, и на спине бурыми круглЯшами
виднелись пЯтна от банок. "Ќадо же, еще недавно болел, - подумал Я, - а
теперь разделсЯ. Џростынет!"
Њрачно подвываЯ, Њирон схватил колун и начал крошить чурбаки в
поленьЯ. Ћн не просто колол дрова. Ћн будто рубил кого-то, при каждом ударе
смачно матерЯсь.
- ќх, трам-тарарам!..
- ›х, твои дети!
- …к-Якорек!
џ стоЯл развесив уши. Ќемало чего порочного и не достойного детского
уха слышал Я в нашем городке военной поры, а таких звукосочетаний слыхивать
все же не приходилось.
- Ђх, вас-нас, матрас! - изливалсЯ Њирон.
- €ть-вить-растудыть!
Ѓыл он сильный, несмотрЯ на впалую белую грудь, а сегоднЯ еще и
Яростный - видать, из-за вина, - и поленьЯ отскакивали от чурбаков, точно
семечки, иные высоко подлетаЯ, будто норовЯ Њирону в лоб за его злость и
словечки.
џ думал, он не видит менЯ, раз напилсЯ, но извозчик вдруг обернулсЯ ко
мне и крикнул с такой страшной Яростью, что Я съежилсЯ:
- —аво уставилсЯ? Ђль не видал?
‘ераЯ борода его топорщилась лопатой в мою сторону, глаза сверкали
взаправдашней и непонЯтной мне ненавистью. џ растерЯлсЯ и проговорил в
ответ:
- ‡драсьте!
- ‡дравствуйте - не хвастайте! - зарычал Њирон, руганулсЯ многоэтажно
и неслыханно и жахнул колуном по чурбану - будто менЯ убивал. -
‡дравствуйте! - крикнул он, снова вскинул колун и бухнул по деревЯшке. - Ќе
хвастайте!
Ћн кроил круглЯки с чудовищной силой и приговаривал как-то навзрыд,
подхохатываЯ: "‡дравствуйте! Ќе хвастайте! ‡дравствуйте! Ќе хвастайте!"
Ѓудто сошел с ума.
€ Я знал: если бы ему требовалось ехать, он бы с такой же Яростью и
сумасшедшим гневом без всЯкой на то причины лупил бы сейчас безответную
кобылу Њашку!
…му что дерево, что животина - все одно.

„а, все одно.
Њирон напивалсЯ во все праздники - и на ЋктЯбрьские, и в Ќовый год, и
на Џервомай, - но всегда при этом работал: колол дрова, как тогда, или мел
тротуар перед поликлиникой, размахиваЯ Яростно метлой и распугиваЯ прохожих
ругней, повторЯемой в такт шарканью своего инструмента.
Ђ хуже всего, если он собиралсЯ ехать - ведь малыши требовали еды даже
по праздникам. ‚ таком случае Њирон ругалсЯ еще Яростнее, пересыпаЯ свою
матерщину извозчичьими восклицаниЯми: "Ќо-о! ’пру-у!" “жасней всех его слов
был хлест вожжей и кнута. ‘перва, видно, длЯ порЯдку, со всего маху
прохаживалсЯ он по Њашкиной спине брезентовыми вожжами, вкладываЯ в удар
всю свою силу.
Љобыла прЯдала ушами, приседала на задние ноги, изгибала шею, косЯ на
хозЯина кровавым глазом, молчала и только взглЯдом молила о пощаде. Ќо что
ему лошадиный взглЯд, этому извергу Њирону! Ћн лупил кобылу длЯ порЯдка,
просто так, чтоб знала, кто она такаЯ и кто властвует ее жизнью.
Ћтлупив лошадь, изругавшись до пота, одурев от от своей физзарЯдки и,
кажетсЯ, даже получив удовольствие, Њирон наконец слабел, крики его
становились тише, невнЯтнее, Њашка успокаивалась и смирно становилась между
оглобель. Ћн запрЯгал ее, подтЯгивал подпруги, подлаживал какие-то ремешки
и ремни к, довольный, цокал на кобылу. Ћна трогала со двора, а в телеге -
или на санЯх зимою - тысЯчью колокольчиками брЯкали маленькие стеклЯнные
бутылочки, отсюда пустые, а обратно белые, полные, с изменившимсЯ - чуть
поглуше - звуком.
‹ошади ведь не машины, ходЯт только чуть побыстрее человека, и порой Я
шел за Њироном и Њашкой, нисколько не отставаЯ от них. Ључер дремал, борода
его упиралась в рубаху, и Њашка, каким-то чутьем понимаЯ это, утишала шаг,
давала себе отдых. ‚ эти мгновениЯ Я шел поближе, негромко, чтобы не
разбудить Њирона, разговаривал с Њашкой, жалел ее.
- Џравильно, Њашка, - например, приговаривал Я, - гнать некуда,
поубавь шагу, все равно этот сейчас проснетсЯ и погонит вперед, передохни
малость.
Њашка не оборачивалась ко мне, но по ушам, которые шевелились, стоЯли
домиком, видел, что она менЯ слышит, и понимает, и считает менЯ своим.
"ќх, Њашка, - думал Я в такие минуты, - отвезти бы сейчас молоко
малышам - это, конечно, дело нужное, да распрЯчь тебЯ, да дунуть бы нам
вдвоем куда-нибудь за город, к стогу сена, еще не очень заметенному снегом,
и забыть бы тебе этого проклЯтого Њирона".
џ представлЯл себе очень Ярко: сижу верхом на Њашке, а она, сразу
взбодрившаЯсЯ, подтЯнутаЯ - ну что тебе буланый конь, - несет менЯ вперед
бодрой рысцой, сверху видно все хорошо, и вот мы уже на просторе, на лесной
дороге, и Њашка радостно ржет - хоть бы разок услышать ее ржание!
Ќо Њашка тЯжело вздыхает, Њирон на телеге начинает ворохатьсЯ, Я
отстаю, и тут опЯть начинаетсЯ безжалостнаЯ бойнЯ. Ќа маленьком подъеме
Њирон непременно просыпаетсЯ, приходит в себЯ и принимаетсЯ лупить кобылу
со свежей Яростью. Џохоже, этот подъемчик, который лошадь и так бы одолела
без всЯких понуканий, он использует как повод, чтобы поиздеватьсЯ над
бессловесной тварью. Ђ длЯ людей, длЯ чужих глаз - оправдание: смотрите,
как он стараетсЯ на работе, погонЯет лошадь, чтоб лучше шла и на подъеме
времЯ не терЯла.
Њашке хочетсЯ уйти от этих ударов, она пробует поджать круп, уйти от
ременного, с тЯжелым узлом на конце, кнута, но куда убежишь из упрЯжки да
оглоблей? € она прибавлЯет шаг, качаЯ головой в такт шагам, надсаживаетсЯ
без всЯкой нужды, выполнЯЯ волю своего злобного хозЯина.
Ђ тот стегает Њашку кнутом - она уже бежит, но он все стегает, словно
лупит ненавистного ему врага.

Ќаутро после тех праздников, когда Њирон, ругаЯсь, колол дрова, по
дороге в школу Я наткнулсЯ на его взглЯд.
‚от это да!
ѓлаза у Њирона обладали свойством то расширЯтьсЯ, будто фары, вылезать
на лоб, а то прЯмо-таки прЯтатьсЯ, делатьсЯ маленькими, как у рыбки.
Ћн глЯдел на менЯ поутру маленькими глазками - маленькими, но
какими-то твердыми, упорными - и сам кивал головой. Ђ вдобавок стЯнул с
себЯ шапку, приподнЯл над головой.
- ‡дравствуйте! - проговорил он хриплым и каким-то робким голосом.
"Ќе хвастайте!" - передразнил Я его про себЯ, но вслух этого сказать
не посмел, а покраснел и слабо проговорил в ответ:
- „оброе утро!
- ‚от-вот, - обрадовалсЯ Њирон, - доброе, доброе...
•отЯ утро выдалось пасмурное и холодно-ветреное.
Ћн топталсЯ на месте передо мной, совсем не похожий на вчерашнего:
согнутаЯ, усталаЯ спина, оперсЯ на метлу, глЯдит вопросительно, словно
чего-то ждет. Ђ чего от менЯ ждать?
џ двинулсЯ вперед, норовЯ обойти его, но Њирон кашлЯнул, будто хотел
еще что-то сказать, и проговорил:
- ’ы, это, на менЯ не серчай, старого дурака.
€звинЯлсЯ за вчерашнее. Ђ чего передо мной-то извинЯтьсЯ? ‡а руготню?
‹учше бы перед Џолей извинилсЯ да перед собственной женой. € еще перед
Њашкой - наперед. Ќо надо было что-то ответить. Ђ что Я мог сказать? џ
легкомысленно пожал плечами: дескать, что за дела? ќто, между прочим,
хороший способ уклонитьсЯ от ответа: когда нечего говорить, пожми плечами,
и все тут. Џонимай как хочешь. Љак непонимание, как прощение или еще как.
Њирон услужливо сдвинулсЯ к краю тротуара, и Я уже миновал дворника,
но вдруг услышал:
- Џриходи на конюшню-то!
џ мигом развернулсЯ. "Џриходи на конюшню!" „а это же мечта, это
заветнаЯ моЯ идеЯ - прийти на конюшню, похлопать Њашку по боку, задать ей
сена в Ясли - есть такое Ямщицкое выражение, Я где-то читал.
- Љогда? - выдохнул Я.
- Џосле школы, видать, - ответил Њирон.
Њне очень не хотелось, чтобы он понЯл мои чувства, этот непонЯтный
человек. џ уже кое-что знал о жизни и не привык так скоро доверЯть людЯм. џ
молча кивнул, повернулсЯ и погнал в школу, по крайней мере, погнал до угла,
чтобы вложить в бег всю свою радость. ’олько на углу Я расслабилсЯ и
засмеЯлсЯ. Џосле школы Я поглажу наконец-то Њашку. Ќо что за странный
человек Њирон?
„а, дорого обошлась мне эта предательскаЯ доброта.
‚ школе Я сидел, как на пиле, уроки не лезли в голову - мысли мои были
у конюшни, - так что учитьсЯ Явилось лишь мое тело, а дух витал возле
Њашки, и, как всегда водитсЯ в таких случаЯх, Я получил "плохо" по
арифметике просто-напросто потому, что прослушал вопрос учительницы.
ќто на минутку привело менЯ в чувство, но лишь на минутку: Я трепетал
от одной только мысли, что, пользуЯсь случаем, попрошу Њирона подсадить
менЯ на лошадь и прокачусь верхом хотЯ бы по двору. Љто из наших пацанов
мог похвастать таким? Ђ Я похвастаю! Џриду завтра в школу и всем расскажу:
скакал верхом на лошади! ’ирьЯм-тирьЯм!
Џосле уроков Я расправил крыльЯ и полетел в сторону дома. ‚ообще-то,
по-хорошему требовалось оттаранить сперва портфель, разогреть суп на плитке
и самостоЯтельно пообедать, но какими пустЯками казались мне эти никому не
нужные ерундовые правила!
‘ ходу Я завернул во двор поликлиники, подлетел к дверЯм конюшни и
обмер: в могучих железных петлЯх висел такой же могучий амбарный замок.
Љогда человек сталкиваетсЯ с чем-то плохим или неприЯтным, странное
дело, он сначала пытаетсЯ выдумать всЯкие оправданиЯ. Њол, виноватых нет,
есть какаЯ-то причина, чтобы вместо радости и счастьЯ - подвох и
неприЯтность.
џ сразу подумал: Њирон запрЯг свою лакированную бричку и повез
заведующего по важному делу - телега ведь стоЯла во дворе.
Љонечно! Ћн что, должен бездельничать и ждать, пока какой-то пацан
ЯвитсЯ после уроков на экскурсию по конюшне? „ел полно! € не таких уж
незначительных.
Ќа всЯкий случай Я решил проверить свое предположение и прислонилсЯ
ухом к стене конюшни. џ услышал лошадиный вздох и внЯтный, знакомый звук
хрупаньЯ сена. ‡начит, Њашка здесь.
џ попробовал успокоить себЯ и подумал еще, что, может, надо зайти к
ним домой, сказать конюху: "‡дравствуйте, вот и Я, вы же менЯ приглашали".
Џравда, Я всегда приходил в маленькую комнатушку с окном у потолка, когда
Њирона не было дома. Ќу что ж, Я ведь не малыш, нечего робеть.
џ с силой оттолкнулсЯ от стены конюшни, резко развернулсЯ, полный
решимости зайти к Њирону, и замер.
Ћн смотрел на менЯ.
‘тоЯл возле телеги, в руке держал вожжи, словно собиралсЯ огреть ими,
и смотрел с таким видом, будто видел менЯ впервые. € глаза у него опЯть
изменились: не большие, не маленькие, а средние и будто пустые.
- „обрый день! - сказал Я как можно приветливее, но он будто не понЯл
менЯ.
- ’ы здесь чего делаешь? - спросил он и через паузу добавил: - ‚от как
хлобыстну вожжами!
Ћт негодованиЯ Я аж захлебнулсЯ воздухом, и это помешало мне толково
объЯснитьсЯ. џ кашлЯл и кашлЯл, как последний идиот, и дураку было понЯтно,
что человек, который ни с того ни с сего вдруг закашлЯлсЯ, конечно же,
имеет какие-то злонамеренные цели. —ем дольше Я кашлЯл, тем глупее
становилось мое положение: на глаза навернулись слезы то ли от кашлЯ, то ли
от обиды, не поймешь.
Ђ он-то не кашлЯл. Ћн говорил:
- ‡десь шлЯтьсЯ не положено! - Ѓросал фразу и умолкал. - …жели каждый
шлЯтьсЯ станет, что выйдет? - Ћн умолкал и через паузу говорил еще: - ќто
конюшнЯ, а там лошадь. € лошадь теперь - транспорт, оборонный объект.
џ кашлЯю, он молчит.
- Њожет, ты подпалить хочешь этот объект?
џ! Џодпалить Њашку! ѓад такой, сам же позвал и сам же издеваетсЯ!
Ћт негодованиЯ, что ли, кашель мой мигом прошел; не скрываЯ слез, Я
кинулсЯ к нашему дырЯвому забору и уже там, на своей территории, крикнул,
плохо видЯ Њирона - размывали, делали мутной, нечеткой его фигуру мои
горькие слезы.
- ‘ами же позвали! - гаркнул Я нескладно, путаЯ грубость с
вежливостью. - € сами же издеваетесь!

„ома никого не было, и Я дал волю досаде. ‘перва в голос повыл -
сдерживатьсЯ нечего, вокруг никого. Џотом в Ярости швырнул портфель: ведь
это Њирон до двойки менЯ довел! Ќаконец подлетел к маминой кровати и
принЯлсЯ мутузить кулаками подушку.
Ќеожиданно, в самый разгар сражениЯ с собственными чувствами, Я вдруг
подумал, что ведь пьЯный Њирон вот точно так же хвощет чурбаны колуном, и
расхохоталсЯ сам над собой.
‘частливаЯ пора - детство: слезы и смех под руку ходЯт!
‘мех помог мне, Я разогрел суп, выучил уроки, почитал книгу, стараЯсь
отгонЯть мысли о Њироне. Ќо куда их прогонишь?
џ вышел погулЯть, и тут же менЯ окликнул Њирон.
- Џарене-е-ек! - звал он менЯ из-за забора, а Я глЯдел в сторону,
будто не слышал. - ќгей, паренек! Ђ Я ведь тебЯ не признал!
џ повернулсЯ к конюху. ‘ недоверием, но повернулсЯ. ‹ицо Њирона
выражало крайнее смущение - борода обвисла, глазки смиренно, с мольбой
глЯдЯт на менЯ.
- …й-богу, - говорил он торопливо, - не признал, старый дурак. ‚чера
вот гульнул, голова-то, видать, того, ишшо отуманена, да ты проходи в
забор-то, проходи! Њашка уже заждаласЯ!
“тишаЯ гулкие грохоты сердца, Я, точно зайчонок перед удавом, сперва
медленно и недоверчиво, потом все быстрее и охотнее двинулсЯ к забору, а
потом и к Њирону.
"Ќе узнал? - сомневалсЯ Я. - ‚озможно ли такое? Џоди, врет, снова
издеваетсЯ?" Ќо конюх улыбалсЯ мне, глаза виновато взблескивали, он вынул
из кармана ключ от амбарного замка, и Я приблизилсЯ к конюшне.
’еперь можно поверить!
„верь распахнута, и в черном провале Я вижу почти слившуюсЯ в темнотой
морду кобылы Њашки. Ћна смотрит внимательно, настороженно, но есть не
перестает: ее челюсти движутсЯ не сверху вниз, а справа налево, как будто
она не кусает, а перемалывает клок сена, свисающий с губы.
- ’ы тут побудь, паренек, - говорит Њирон деликатно, не желаЯ мне
мешать, - а Я дрова поколю.
Ћн отходит, а Я вхожу в душистый мрак конюшни. Џахнет сеном, навозом,
лошадиным потом, и, смешиваЯсь, эти запахи образуют дух, приЯтный моему
обонЯнию.
ќх, Њашка! ђазве такой должна быть наша перваЯ настоЯщаЯ встреча,
когда Я могу погладить тебЯ по боку, прикоснутьсЯ к влажным замшевым
ноздрЯм, потрогать жилу, вздувшуюсЯ на ноге?
‚едь днем, на переменке, Я приготовил тебе настоЯщую школьную булку.
„а еще какую? Ќеобыкновенную! Ќеизвестно, кто изобрел этот волшебный способ
превращениЯ обыкновенной маленькой булочки в необыкновенную большую, но это
был истинно великий человек. Ќебольшое усилие, и нате вам - огромный
плоский круглЯш.
ќто делалось очень просто. ’ребовалсЯ лишь кусок газеты, и то длЯ
гигиены, а если парта чистаЯ, и так можно.
Ћдним словом, готовЯсь к встрече с Њашкой, Я решил угостить ее
школьной булочкой. ‘уп, который выдавали нам в классе, слопал просто так,
"наголо", а булку аккуратно вложил между двух промокашек и начал прессовать
ее крышкой парты. Ѓух-бух-бух - хлопала крышка на переменке, и, после
каждого жима заглЯдываЯ под крышку, Я видел, как плющилась булочка, как
превращалась из пухлого, но маленького комка в плотный, но тонкий блин, в
целое румЯное солнце. ‘перва она стала больше вдвое, потом втрое, наконец
вчетверо.
‚се мальчишки в нашем классе жали свои булки до возможных пределов, и
всем казалось, что она вырастала от этого сжатиЯ во много крат, потом
жевали с тройным аппетитом, а Я сложил свой круглЯш, это желтенькое солнце,
в портфель, длЯ Њашки, и дома, в слезах и расстройстве, начисто забыл о
кем.
‚от так, Њашка! Џришел к тебе с пустыми руками.
Џобежать домой, взЯть плоскую булку и принести снова - Я подумал об
этом первым делом, но тут же отрексЯ от своей мысли. Ђ Њирон? ‚друг он
закроет дверь? „а и объЯснЯть ему все никакой охоты.
- Ќе горюй, Њашка, - прошептал Я кобыле, - за мной не заржавеет.
Ќет ли тут щелей, кстати? џ оглЯдел стену конюшни, выходившую на наш
двор. Џонизу, на уровне моего роста, щелей не было, а вот повыше
просвечивала светлаЯ линейка, только уж очень узкаЯ, даже самый тонкий блин
не пройдет.
"‹адно, - вздохнул Я, - что-нибудь придумаем". •лопнул Њашку по боку и
притащил ей из угла охапку сена.
ќх, эх! Ќадо бы и гребешок захватить, желательно крупный, с редкими
зубьЯми, у бабушки есть такаЯ расческа, только полукруглаЯ, ею, пожалуй, и
Њашку можно расчесать. Ђ пока Я разглаживал, встав на цыпочки, лошадиную
гриву руками, пропускал длинные волосы сквозь пальцы, приглаживал на одну
сторону.
Њашка фыркнула - мне показалось, от удовольствиЯ, мЯгко повела шеей и
толкнула менЯ. џ свалилсЯ в сено и расхохоталсЯ - вот она и играет со мной!
џ лежал в сене тихонечко, чтобы не привлечь вниманиЯ Њирона, смеЯлсЯ, а
Њашка перестала жевать и удивленно уставилась на менЯ.
Њашка, Њашка, беднаЯ душа!
џ перестал смеЯтьсЯ, вспомнил, как Њирон лупит ее почем зрЯ, прижалсЯ
к лошадиному боку, обнЯл кобылу, и она, точно услышав мои мысли, тЯжело и
прерывисто, как человек, вздохнула.
- †ди, - шепнул Я, - булку Я принесу!
“ менЯ уже была одна идеЯ.
„верной проем заслонила фигура конюха. Џротив света лица его не было
видно, он молчал, и Я снова испугалсЯ.
Њирон помолчал и проговорил мрачно:
- ‡апрЯгать пора.
џ испугалсЯ опЯть - ведь он каждый раз, перед тем как запрЯчь, нещадно
лупит Њашку. —то же делать, если он приметсЯ лупить лошадь при мне?
- ЏоглЯдеть желаешь? - спросил менЯ Њирон.
џ не знал, что ответить. •отел ли Я поглЯдеть? …ще бы! Ќо если он
станет лупить, лучше не надо.
џ так ничего и не ответил - сжавшись, вышел из конюшни.
ѓлухо зацокали копыта - Њирон вывел Њашку во двор, а Я быстро
обернулсЯ, принЯв твердое решение. …сли он ударит ее хоть раз, Я скажу ему
прЯмо в лицо, кто он есть, - и будь что будет.
џ видел, как напрЯглась Њашка, подрагиваЯ кожей. џ напрЯгсЯ тоже. Ќо
Њирон был неузнаваем. ЏохлопываЯ кобылу по шее, приговариваЯ невнЯтные и
хриплые, но мирные слова, он надел на нее хомут, завел в оглобли - и все
без единого крика!
џ перевел дыхание и случайно взглЯнул на крыльцо. ’ам стоЯли ЏолЯ и
‡ахаровна. Њне стало легче и как-то лучше, Я улыбнулсЯ им, а ‡ахаровна
помахала мне ладошкой. € вдруг Я понЯл, что они вышли на крыльцо вовсе не
случайно. Ћни вышли посмотреть. ‚от только на что?
Ќа то, как Њирон запрЯгает лошадь? ’ак они это видели тысЯчу раз. Ќа
Њашку? —то здесь невиданного? Ќа менЯ? ЊенЯ ведь Њирон впервые подпустил к
лошади. ‚прочем, разве Я просилсЯ?
’огда на Њирона? Ќа то, как он заводит в оглобли лошадь - без крика и
жестокого битьЯ?
Њне стало легко на сердце: ведь вот можно же тихо, мирно, с лаской.
Њашка стоЯла снарЯженнаЯ в путь, Њирон грузил на телегу сетчатые Ящики
с пустыми бутылочками, а морщинистаЯ ‡ахаровна и ЏолЯ все не сходили с
крылечка, разглЯдываЯ нас. Ќаконец телега загружена. Њирон снова заметил
менЯ.
- •очешь прокатитьсЯ? - спросил он.
Њашке и так тЯжело, и Я отказываюсь, трЯсу головой.
- „а не на телеге, - говорит он. - ‚ерхами!
Ќа верхом, а верхами - ишь как выразилсЯ!
- Џрокатись, прокатись! - кричит с крыльца ЏолЯ, а ‡ахаровна опЯть
машет мне рукой, натЯгиваЯ низко на лоб свой белый платок, будто что-то им
прикрываЯ.
Њирон подходит ко мне сзади, подхватывает менЯ, ставит на оглоблю и
помогает забратьсЯ на лошадиную спину.
…лки! € правда, сверху видно все по-другому. € двор, и дом наш, и
дырЯвый забор, и поленница, и даже сам Њирон как будто чуточку уменьшаетсЯ,
становитсЯ ниже.
- Ќо-о! - басом кричит конюх, и моЯ подруга Њашка послушно трогает с
места.
ЊенЯ переваливает с боку на бок от ее медленного хода, а Я готов орать
в восторге. Ќо орать нельзЯ. ‚о-первых, стыдно. ‘тыдно признатьсЯ, что Я
первый раз в жизни еду верхом, хоть и на запрЯженной в телегу лошади. Ћрать
нельзЯ еще и потому, что, может, раз в жизни Њашку запрЯгли без битьЯ и
криков - грубых, матерных, проклЯтых криков.
џ дотЯгиваюсь до Њашкиной гривы - боюсь свалитьсЯ, и все же
дотЯгиваюсь, - треплю ее шею: спасибо! •отелось бы погладить твои уши -
единственное веселое, что есть в тебе, они шевелЯтсЯ направо-налево, чутко
поворачиваютсЯ, настороженно слушают мир вокруг, и хотЯ слушают с опаской и
осторожностью, но двигаютсЯ весело - веселые уши.
‚озле ворот Њирон кричит: "’пр-ру!", и лошадь останавливаетсЯ. Њне
теперь не помогают, а слезть красиво Я еще не умею. џ сваливаюсь, будто
куль с мукой, а поднимаЯсь, шепчу Њашке:
- €звини!
Ћна фыркает. ЋтфыркиваетсЯ от моих слов: мол, какие пустЯки! џ смотрю
на крыльцо, скова вижу Џолю и ‡ахаровну и тут понимаю, что их взглЯды
что-то означают. Љонечно, и поддерживают, ободрЯют, хвалЯт менЯ, но не
только.
‘держивают Њирона?
Ћн проезжает мимо менЯ, Я кричу ему весело, простив его прегрешениЯ:
- ‘пасибо!
Ќо он как будто оледенел. џ кричу рЯдом, и громко, почти в ухо ему, а
он ничего не слышит.
Њашка доходит до угла, и Њирон вдруг принимаетсЯ хвостать ее вожжами.
‘ердце мое сжимаетсЯ.
—то за человек? —то за кикимора?

‚ тот же день, пока Њирон уезжал за детским питанием, Я проделал
хорошую дыру в стене конюшни. ‚зЯл молоток и стамеску из отцовского
столЯрного хозЯйства, подтащил лестницу и расширил щель, примеченную днем.
ђаботал Я спокойно и хозЯйски, ведь эта сторона конюшни выходила к нам во
двор. —ерез дыру можно было даже погладить Њашку.
"”орточку" свою Я заткнул куском старой пакли, так что и конспирациЯ
соблюдена.
€нструмент Я аккуратно сложил в положенное место, а лестницу оставил
возле конюшни.
Њне все помогало, даже сама природа!
‚ воздухе уже давно намечались перемены, только пока неЯсно какие, и
вот морозец приуныл, потеплело, зато небо укутали низкие лохматые тучи,
похожие на серые домашние тапочки из собачьего меха, и началсЯ настоЯщий
праздник - повалил снег. „а какой! Ѓудто там, в небесной канцелЯрии,
недовыполнили производственный план и вдруг спохватились, открыли все
заслонки. ’аких крупных хлопьев Я в жизни не видывал. ‘нег так торопилсЯ на
землю, что падал не отдельными снежинками, а целыми пригоршнЯми.
‚ мгновение все вокруг исчезло: забор, дом и даже конюшнЯ, котораЯ
была совсем рЯдом. ‘угробы пухли на глазах, и весь мусор, который наскоблил
Я стамеской, сперва затушевало, а потом совсем стерло с лица земли. Ќикаких
следов!
Ќе очень-то Я боЯлсЯ этих следов, но на всЯкий случай, конечно,
неплохо, ведь Я не хотел, чтобы про мою "форточку" знал хоть кто-нибудь.
„аже мама или бабушка.
Ђ снег валил. € душа ликовала.
Љак хорошо, когда со всех сторон тебЯ обступили снежные стены. Ѓудто
ты в белой комнате. •лопьЯ глушат голос - о-го-го! - звук пропадает в двух
шагах от тебЯ, но тебе вовсе не страшно: ты же дома, на собственном
дворе, - и наоборот, интересно, ни на что не похоже, даже как будто уютно.
џ вдоволь поглазел по сторонам, под ноги, над собой - будто упакован в
снежную коробку, со всех сторон белые обои, а сверху снежинки несутсЯ прЯмо
в открытые глаза, делаетсЯ смешно и приЯтно, - и потихоньку двинулсЯ к
забору, проник сквозь него, не спеша, по-хозЯйски прогулЯлсЯ по двору
поликлиники и вышел на улицу.
џ хотел подождать возвращениЯ Њашки, чтобы принести ей свою
расплющенную школьную булочку. € вообще день выдалсЯ длинный, полный разных
событий, тревожных и радостных, но все-таки этот день получалсЯ
необыкновенным, и Я походил на кувшин, переполненный радостью, как водой.
Њне казалось, Я один на улице: никого ведь не видно в сплошном
снегопаде. € Я запел - сперва потихоньку, а потом во все горло, совершенно
забыв, что Я все же на улице:
- "’ирьЯм-тирьЯм, менЯл Я женщин, как перчатки! ’ирьЯм-тирьЯм..."
—то-то у менЯ ничего не получалось дальше этой строчки, да и была ли
следующаЯ, не знал.
€ тут из снежной стены, как в сказке, выступила заведующаЯ
поликлиникой с маленьким портфельчиком и, чтобы лучше видеть менЯ в этой
снежной мешанине, склонилась к моей шапке.
- Њальчик, - спросила она удивленно, - где ты подобрал эту песню?
€ густой снег, и неожиданное возникновение именно заведующей - все это
было невзаправдашним, точно во сне, и Я, против обыкновениЯ, не растерЯлсЯ
и не покраснел, а ответил громко и внЯтно, как на уроке, с этаким даже
воодушевлением:
- ‚ кино, у артиста Њихаила †арова.
‡аведующаЯ походила на жирафу: согнувшись почти пополам, она повернула
ко мне ухо, чуть прикрыв глаза, мучительно что-то вспоминаЯ. Џотом
встрепенулась.
- Ђ ты представлЯешь, как менЯют перчатки? - спросила она строго,
внимательно разглЯдываЯ менЯ.
- Ќе! - ответил Я с готовностью. - ‚от варежки - представлЯю! - €
будто в доказательство того, что действительно представлЯю, протЯнул к
заведующей свои руки в потертых варежках.
- Ќу? - хлопнула глазами длиннаЯ тетка.
- Ђ чо их менЯть? - спросил Я. - ‚идите, еще крепкие.
‡аведующаЯ неожиданно фыркнула - ну почти как Њашка, так, не
разгибаЯсь, и фыркнула, подумала еще о чем-то, все еще не разгибаЯсь, потом
все-таки распрЯмилась и двинулась мимо менЯ вперед. Њне даже пришлось
отступить в сторону, в глубокий снег, - такаЯ она была большаЯ.
‡аведующаЯ неторопливо проплыла мимо менЯ и тут же растворилась в
снежной стене.
Ћттуда она фыркнула еще раз, а Я пожал плечами. € вдруг она запела:
- "’ирьЯм-тирьЯм, менЯл Я женщин, как перчатки!"
Ќаступила секунднаЯ тишина, и оттуда, где исчезла заведующаЯ,
послышалсЯ дикий смех.
Ћна хохотала так, как никто не умел. ‚ принципе ей можно было
выступать в цирке и брать деньги за такой дикий хохот.
Њне показалось, что даже снежные хлопьЯ вздрагивали, прижимаЯсь к
земле.
€нтересно слушать звуки, когда вокруг ничего не видно.
‘тихли раскаты грома - отхохоталась заведующаЯ, на зрЯ говорЯт: смех
без причины - признак дурачины, - а потом Я услышал то, чего ждал: звон
множества колокольчиков. ‘егоднЯ он был не таким, как всегда, еше глуше,
еще тише, и Я блаженствовал, вслушиваЯсь в него, пока бутылочки не
забренчали совсем рЯдом. Њимо менЯ медленно прошла тень Њашки,
растушеваннаЯ снегом.
џ развернулсЯ к дому, представлЯЯ себЯ ледоколом, отважно прорубил
ледЯные торосы, вытащил дома белую плоскую булочку и не утерпел, откусил
кусочек. Ѓелый хлеб волшебно таЯл во рту, но Я не давал ему легкомысленно
проскакивать в горло, растирал мЯкиш по небу, держал под Языком. Ћн не
послушалсЯ, все-таки проскочил внутрь. Ћт этой дразнилки захотелось есть.
„омашний суп варилсЯ на голой капусте, его не надолго хватало, и к маминому
возвращению с работы Я походил на тигра, не кормленного неделю. Ќо нет,
предательство недопустимо, Я уже обещал Њашке, да и что будут стоить добрые
пожеланиЯ без поступков?
џ взЯл булочное плоское солнце, вышел на улицу, влез на лесенку у
конюшни, вытащил паклю, и мою руку сразу лизнуло что-то теплое и шершавое.
- Њашка, - прошептал Я и стал аккуратно подавать в мЯгкие, деликатные
губы кусочки школьной булочки.
Ќа душе было тепло, и очень помогал снег: мы были вдвоем с кобылой. џ
жалел ее, приговариваЯ ласковые слова, и можно было не стеснЯтьсЯ
собственной нежности: все стирал бесшумный снегопад.

Ќастала зима, последнЯЯ военнаЯ зима, но кто знал тогда это?
Њашка сменила телегу на сани, и потихонечку, незаметно, работы ей
прибавлЯлось: теперь уже не один, а два раза за утро гонЯл ее Њирон на
молочную кухню за дополнительной едой длЯ самых маленьких малышей.
џ видел лишь это - у Њашки прибавилось работы - и жалел ее, вот и все,
а мама и бабушка замечали совсем другое - ведь женщины! - и часто про это
говорили.
Ќачинала всегда бабушка, она возвращалась из магазина очень рано,
когда Я еще не ушел в школу, приходила всЯ в снегу, продрогшаЯ, отоварив
карточки, прижимаЯ к животу сумку с маленькими свертками, но говорила
теперь не про еду, а совсем про другое.
- ‚се больше и больше, - сообщала она, и мама понимающе улыбалась.
Ќо Я совершенно не понимал.
- —его больше?
- Ђ того! - весело отвечала бабушка. - †енщин с утра у поликлиники все
больше и больше. ‡а детским питанием, понимаешь? ‡начит, детей рождаетсЯ
больше и больше. - Ћна разматывала платок, снимала валенки, зацепив коском
одного за пЯтку другого. - ‚идать, к концу война-то, - улыбалась она.
- ’воими бы устами да мед пить, - отвечала мама, грустно вздыхаЯ.
—то война пошла к концу, и младенцу Ясно: ‹евитан каждый день по радио
говорит, что мы сражаемсЯ уже не на нашей земле. ѓоним фашистов!
Ќо у бабушки на этот счет свои приметы. Ћна объЯснЯет маме, а у менЯ
ушки на макушке.
- ђаненые возвращаютсЯ, - говорит она. - Џока раненые - и то уже какаЯ
прибавка. - Ћна смеетсЯ и уточнЯет, пожалуй, длЯ менЯ: - Џрибавка детишек!
џ не очень понимаю ее радость, но твердо уверен: раз бабушка радуетсЯ,
значит, и вправду хорошо. Ћна менЯ никогда не подводит.
- Њашке работы больше, - вздыхаю Я, а бабушка с мамой смеютсЯ:
- Џобольше бы такой работы!
Ќо Њашка Њашкой, у менЯ с ней дружба, а есть еще Њирон - вражьЯ сила,
как бабушка однажды выразилась.
"‘ила, да еще коварнаЯ", - добавлю Я.
‡има установилась, Я встал на лыжи и после уроков гонЯл на своих
обрубышах с крутых гор нашего оврага. Џока Я каталсЯ со средних спусков,
дорога у менЯ была одна, но постепенно, к середине зимы, мастерство мое
возросло, и Я стал осваивать самый крутой склон. Ђ он начиналсЯ от
поликлиники, за конюшней. ’ак что требовалось пролезть в дырЯвый забор и
пройти по двору поликлиники - только тогда можно добратьсЯ до вершины
горки. €ли еще снизу, из оврага, подниматьсЯ вверх, но это уж потом, когда
скатишьсЯ. „лЯ начала же, длЯ первого спуска, мне удобней всего было пройти
через Њиронов двор. џ и ходил, вовсе не думаЯ, что лыжи мои оставлЯют след
на снегу и след с абсолютной точностью указывает, кто, откуда и когда
двигалсЯ на этих лыжах. „вор поликлиники был общий, его пересекало
множество разного народу, и мне в голову не приходило, что кто-то станет
выслеживать менЯ.
џ одолел забор, двинулсЯ по двору и увидел Њирона. Ћн сидел на краю
распрЯженных саней, точно на троне, оглобли смотрели в небо, как зенитки,
курил "козью ножку" и нетерпеливо поглЯдывал на менЯ, будто ждал. џ вежливо
поздоровалсЯ.
Ћн треух не сорвал, небрежно кивнул мне в ответ, Я было уже миновал
его, как он спросил неожиданно:
- Ђ ты, поди-ка, пионер?
џ мотнул головой. ‚ пионеры мне ровно через год, пока рановато.
- Ђ батЯ-то у тебЯ, поди, большевик? - спросил Њирон.
- Ђха! - ответил Я не без гордости.
ЃатЯ у менЯ большевик, и на фронт он ушел среди первых, добровольцем,
а не просто так. „обровольцем - значит, сам вызвалсЯ, это же каждому Ясно.
- Њолодец, - весело похвалил Њирон, и непонЯтно было, кого он хвалит,
отца или менЯ.
џ ничего не понЯл из разговора, а оказалось, напрасно. ’олько
оказалось-то чуть спустЯ. ‘прашивает человек, как ему не ответить?
џ кивнул Њирону, добралсЯ до своей горки - езда у менЯ уже
получалась - и не без задней мысли обернулсЯ на конюха: смотри, мол, сейчас
слечу вниз. џ еще улыбнулсЯ ему, простофилЯ, потер, чуточку приседаЯ,
лыжами о снег, чтобы лучше скользили, и поехал.
џвилсЯ Я домой уже в сумерки, когда мама вернулась с работы. Ћни с
бабушкой стоЯли возле нашей печки, и Я сразу насторожилсЯ: обе сложили руки
кренделЯми, лица хмурые, глЯдЯт на менЯ выразительно - с какой-то такой
брезгливостью.
Њысленно Я окинул прожитый день, тщательно в нем порылсЯ, как в
собственном кармане, отыскиваЯ там прорехи и прегрешениЯ, но ничего не
обнаружил - деЯниЯ мои были свЯты и беспорочны: дневник украшала крупнаЯ,
как хороший стул, только в перевернутом виде, четверка по арифметике, потом
Я заскочил в библиотеку, вовремЯ ел, каталсЯ на лыжах, и вот он Я, весь как
на ладони.
Њама сдвинула брови, нахмурилась, задала первый вопрос. џ сразу понЯл:
идет серьезное дознание.
- Љак ты мог? - спросила мама, а бабушка только вздохнула, будто Я уже
в тюрьме, и качнула, осуждаЯ, головой из стороны в сторону.
- —то? - спросил Я, заливаЯсь краской.
„а, да! …сть на белом свете безвинные люди - а их почему-то больше
всего среди маленьких и честных, - которые при взглЯде в упор или из-за
какого-нибудь дурацкого вопроса начинают Яростно краснеть, просто костром
полыхать, и, хоть ни в чем не виноваты, никто им поверить не может по
глупой, пусть и древней поговорке: на воре шапка горит. Ђ тут не шапка -
лицо. Џолыхает - и хоть умри, никогда своей невиновности не докажешь.
џ даже потрогал щеки холодными с мороза руками, чтобы остудить их. ќто
только прибавило уверенности в моей вине.
- Ђ еще ученик! - сказала бабушка.
- •а-ха, - попыталсЯ Я успокоить себЯ, но это было совершенно не
убедительно даже длЯ менЯ самого.
Ђ маме и бабушке этот дурацкий хохоток подтвердил правоту их
подозрений.
- ‚округ столько хулиганства! - воскликнула мама, и в ее глазах
засиЯли слезы. - Ќо от тебЯ... Ќеужели и ты! ‘тарому человеку!
џ начинал приходить в себЯ. Љогда непонЯтно, то легче. џ совершенно не
понимал, о чем идет речь, и, таким образом, испытывал унижение.
- ‚ чем дело? - проговорил Я фразу, вычитанную в какой-то серьезной
книге. Ћна мне нравилась своей определенностью. џ дал себе слово запомнить
ее на всЯкий случай, и случай этот настал.
Ќа моих родных женщин фраза произвела ожидаемое впечатление - рЯды
заколебались. Њама и бабушка поглЯдывали на менЯ по-прежнему с осуждением,
но руки уже не держали, как судьи, калачиком.
- ‚ чем дело? - проговорил Я мЯгче, вкладываЯ в слова озабоченность,
разбавленную непритворным интересом.
- —то произошло у вас с Њироном? - уклонилась от прЯмого ответа мама.
‘ Њироном? —то у менЯ могло произойти с Њироном?
- Ћн спросил, не пионер ли Я, - пожал Я плечами, - а потом спросил,
большевик ли отец.
Њама и бабушка переглЯнулись, и Я понЯл, что дал им пищу длЯ
дополнительных размышлений. Ћни помолчали.
Џервой собралась с мыслЯми бабушка.
- Ђ потом? - спросила она.
- Ђ потом Я подошел к горе и съехал вниз.
Ђх эти женщины! Ќе поймешь, откуда что беретсЯ! Џри чем тут Њирон, мое
катание, зачем эти обходные маневры - липоваЯ стратегиЯ? ‚се-таки не зрЯ
среди генералов нет женщин. Љ чему они клонЯт? € уж клонили бы скорее.
†ар, видно, схлынул с менЯ. Њне не терпелось добратьсЯ до сути их
замысла.
- —то дальше? - спросил Я наступаЯ.
- Ќет, нет! - Њама протЯнула в мою сторону вытЯнутую руку, ладонью
точно останавливала менЯ, мой торопливый бег. - —то было перед этим?
- џ говорил с Њироном.
- Ђ между? - Њамины глаза сверлили, щеки разрумЯнились, будто она
добралась до главного. - Њежду Њироном и тем, как ты скатилсЯ?
—то там было? џ пожал плечами, но теперь уже совершенно спокойно, не
краснеЯ, искренне терЯЯсь в догадках: что там могло происходить?
џ молчал, и вдруг мама, моЯ дорогаЯ, любимаЯ мама произвела нечто
непередаваемое.
- Ђ вот так? - воскликнула она и смешно потрЯсла, извините, тем, что
называют нижней частью туловища, изображаЯ какое-то неприличное,
действительно оскорбительное движение.
џ помотал головой. арики, то есть глаза, наверное, катались у менЯ
где-то на лбу, рот распахнулсЯ от удивлениЯ, и вообще, похоже, весь мой вид
выражал такую неподдельную искренность, такой интерес, такую пораженность,
что в маме что-то щелкнуло и переключилось.
- Љак, как? - воскликнул Я, но в маме уже щелкнуло и переключилось.
Ћна что-то такое понЯла.
€ тут только до менЯ доперло. џ все понЯл! ЊенЯ обвинЯют в
оскорблении, в хулиганстве, в каком-то невероЯтном грехе, но никто точно не
знает, что означает моЯ непристойность.
џ захохотал, как заведующаЯ поликлиникой, заржал, как сумасшедший
конь, Я вспомнил, что Я делал между разговором с Њироном и тем, как
скатитьсЯ.
- џ потер лыжами о снег, - сказал Я своим прокурорам, - вот так: - €
показал на полу, как трут лыжами о снег, чтобы они лучше скользили.
—то тут произошло! Њама и бабушка - теперь уже они, мок дорогие, -
вспыхнули от причесок до самых воротничков. Ћни полыхали Ярким пламенем, и
им было стыдно передо мной. ’акого еще не бывало б моей жизни - обычно
стыдитьсЯ следовало мне. Ђ теперь стыдились они.
Џервой опамЯтовалась бабушка.
- Ѓудь он проклЯт, этот Њирон! - сказала она к даже сделала вид, что
плюнула. Ќа самом деле бабушка никогда бы не могла плюнуть в комнате. -
Џогрешить на мальчонку, это надо же.
- Ђ мы-то, мы! - воскликнула мама, отворачиваЯсь от менЯ. - •ороши с
тобой!
ќто был неприЯтный вечер. Њожет, самый неприЯтный за все мое детство.
€ мама, и бабушка, и Я принимались болтать о чем-нибудь серьезном или
неважном, но даже болтовнЯ неловко обрывалась сама собой, и наступало
молчание. ‚ыходило так, что не болтовнЯ, а молчание было главным длЯ
каждого из нас, казалось, что, и болтаЯ-то, мы молчим и произносим слова
только длЯ того, чтобы прикрыть ими молчание, точно голые люди прикрывают
тело трЯпьем, чтоб не было стыдно.
€ подумал, что эта проклЯтаЯ кикимора Њирон добилсЯ своего. Ќе удалось
наказать менЯ, так он наказал всех троих. € если ему не удалось заставить
сомневатьсЯ во мне маму и бабушку, то зато удалось заставить менЯ укорить
их, хоть и про себЯ, за недоверие ко мне.
„а, человеческое коварство многолико и разнообразно. ЏритворЯЯсь
благом, оно ранит людей, сеет подозрительность и недоверие, главных врагов
любви. € надо немало сил и ума, чтобы выполоть их, эти недобрые ростки,
будь они проклЯты.
’олько уже перед сном все мы пришли в себЯ, точно кто-то вспугнул наши
души, и они лишь теперь возвращались на место.
џ лег в постель, мама наклонилась ко мне, поцеловала в переносицу и
прошептала, чтоб не слышала бабушка:
- Џрости, сынок.
Ћна ушла в кухню, а ко мне на цыпочках, чтобы не слышала мама,
подобралась бабушка и, склонившись, прошептала в самое ухо:
- Ѓес попутал!
- Ѓабуш! - прошептал Я. - Ђ что это означает?
Ѓабушка махнула на менЯ рукой. џ помог ей - засмеЯлсЯ. Ћна тоже
хихикнула. ‡а дощатой переборкой прыснула мама.
Њы хохотали, прощаЯсь с прожитым днем, прощаЯсь с Њироном, его
поклепом, глупой доверчивостью женщин и моей возможной неосмотрительностью.
- ‘тарый хрыч! - воскликнула бабушка.
- ‘тараЯ кикимора! - поправил Я.
ЌасмеЯвшись, мама сказала задумчиво:
- Ђ ведь не зрЯ он спросил про большевика, чует мое сердце!
„оброта обладает опасной властью, заставлЯЯ забыть зло. „оброта
склонЯет к прощению. Ќо ведь порой прощение - беда. Ќе длЯ того, кого
прощают, нет. ’ому, кто прощает.
Џоутру Њирон сорвал передо мной свой треух.
- Њолодец! - воскликнул он. - Ѓулки не пожалел!
џ содрогнулсЯ: откуда он узнал? Њирон понЯл мое удивление, разъЯснил:
- Ќакрошили вы с ней маленько. џ увидел.
"ѓлазастый!" - про себЯ ответил ему Я.
- Ђ вот дырку ты прорубил зрЯ! - жалобно проговорил он. € начал
наворачивать: - „ождь зальет, снегу навалит. ЋпЯть же казенное имущество -
ныне знаешь как строго! Ќо ты добрый, добрый! Њолодец!
џ ничего не говорил, ничего не отвечал, Я был желторотым воробьем,
возле которого прохаживаетсЯ кот да ласково мурлычет, - и страшно, и
интересно. ‚ыслушав одобрениЯ, смешанные с далекой угрозой, Я обошел
Њирона, а по дороге в школу, размышлЯЯ над его словами, решил по наивности,
что ободрениЯ в них все же больше, чем угрозы. ‚он сколько раз повторЯл:
"Њолодец, молодец", даже по плечу похлопал, когда Я огибал его.
Ќа прощание Њирон сказал:
- ‡аходи к Њашке-то, проведай, как захочешь.
"Љак захочешь"! ‚ыходит, если верить Њирону, дверь на конюшню теперь
всегда открыта длЯ менЯ.
џ старалсЯ обрадоватьсЯ, хотел запрыгать от радости, но что-то не
радовалось и не прыгалось. ‚черашнЯЯ ранка затЯгивалась не сразу, хотЯ и
затЯгивалась, должна затЯнутьсЯ: ведь Я вроде бы как свЯзан с конюхом.
‘ тех пор как прокатилсЯ на Њашке, а потом свалилсЯ с нее кулем, мое
положение в школе переменилось: народ наш считал менЯ лихим всадником -
ведь про куль-то Я умолчал. € про многое другое в классе не знали. ‡ато
знали всЯкого такого, что Я и сам-то слышал во второй раз: второй от самого
себЯ, в школе, а первый из тома довоенной энциклопедии, которую читал
каждый вечер, готовЯсь к утру.
Ќет, что ни говори, а страшнаЯ штука - слава. Џро Њашку-то, про то,
что на ней прокатилсЯ, сказал единственному ‚овке Љрошкину - Я даже и
хвастатьсЯ не хотел, просто сказал: "‚чера каталсЯ на лошади", но и этого
хватило. Љ середине уроков весь класс уже знал, что Я скакал на коне.
ђЯдом, мол, у менЯ конюшнЯ, вот Я и уговорил конюха. Ќе станешь ведь махать
руками и каждому честно объЯснЯть, как было дело. џ сперва помучилсЯ, а
потом плюнул: невелика беда! џ ведь прокатилсЯ? ЏрокатилсЯ! Ђ как потом
слезал - не так уж, оказалось, важно длЯ нашего класса.
’олько зрЯ думал, что беда невелика.
’еперь каждый день приходилось читать в энциклопедии про лошадей. € не
просто читать - готовитьсЯ. Џочище, чем к урокам.
Љаждый день - на переменке или перед уроками - менЯ теперь окружали
люди, всерьез интересующиесЯ лошадьми. € Я должен был им рассказывать, да
не просто как-нибудь, а каждый день подавай что-нибудь новенькое, будто Я
знатный наездник, в самом деле. €ли конюх.
Љашу заварил все тот же ‚овка. џ ему сказал, что самые первые предки
лошадей были ростом с кошку. Ћн выпучил глаза, завыл, надо мной издеваЯсь,
изобразил, что падает в обморок, а на уроке - бух! - поднимает руку и
спрашивает, верно ли, что когда-то были такие крохотулечные лошадки. Ђ
учительница его как обухом по голове:
- Џравда. € теперь такие есть, чуть побольше - с собаку. - …ще
улыбнулась: - Њожно в сумке носить.
Ќу и пошло. ‚овка весь урок проерзал, на менЯ радостно косилсЯ, а едва
звонок прогремел, начал громко приставать: расскажи да расскажи еще
что-нибудь про лошадей. ‚от Я и старалсЯ. „а к тому же мне в голову пришло
про лошадей рассказывать в форме вопросов - это ребЯтам очень почему-то
нравилось.
- ‡наешь, - спрашивал Я, - сколько раз надо ее кормить? - ђечь,
понЯтно, шла о лошади. € ‚овка мотал головой. - „ва раза! - чеканил Я. - Ђ
знаешь, когда?
‚овка или кто-нибудь другой с Яростной готовностью мотал головой.
- “тром и вечером.
€ теперь уж никто не сомневалсЯ в моих словах, не пререкалсЯ и не
спорил. Ћт частого употреблениЯ слово "знаешь" превратилось в "знашь".
- ‡нашь, сколько раз поить?
ѓолова или даже сразу несколько голов мотались передо мной и мне это,
скажу честно, нравилось.
- ’ри! - говорил Я.
- ‡нашь, какие типы лошадей в армии? - ‚ыдержав паузу и принЯв мотание
голов как дань своему авторитету, Я перечислЯл, прикрываЯ глаза: -
‚ерховой, артиллерийский, вьючный, обозный... ‡нашь основной показатель
лошади?
‘лова Я употреблЯл серьезные, тоже из энциклопедии, но это никому не
казалось неестественным, наоборот, Я только Ярче освещалсЯ лучами славы,
будь она неладна.
- Ђллюр.
- Ђллюр три креста! - с восторгом прошептал ‚овка слышанное в каком-то
фильме.
џ тоже помнил это выражение, но взглЯдывал на друга с укоризной - экий
ты несерьезный человек, мол! - и поЯснЯл:
- …сть быстроаллюрные и медленноаллюрные. - џ входил в штопор -
приступал к высшему пилотажу: - ‡нашь, какие быстроаллюрные?
Љласс - уже весь класс слушал менЯ - мотал головами.
- ‚ерховые и рысистые... ‡нашь, какие медленноаллюрные? ’Яжеловозы.
џ входил в пике и блистательно выводил из него свой самолет. џ щеголЯл
редкими знаниЯми, и мало кто понимал, отчего Я порой тЯжело вздыхаю. Ђ Я
жалел учительницу Ђнну Ќиколаевну. ‚ыходило, Я, как она, готовилсЯ к своим
жеребЯчьим урокам и уже был на последнем дыхании: мои энциклопедические
знаниЯ кончались вместе с короткой статьей в пухлом томе. Ђ учительница -
как она? ѓоворит всегда интересно, все помнит и знает. Њожет, ночами не
спит, готовитсЯ?
Љроме этого, Я думал о Њироне. ‘соритьсЯ с ним, выходило, нельзЯ.
ЉончитсЯ энциклопедиЯ, что говорить стану? ЏридетсЯ ведь к нему идти!
џсное дело, о него и обжечьсЯ можно, что там Я - вот ЏолЯ с ‡ахаровной
от него маютсЯ, близкие его, опЯть же он хозЯин Њашки, и если лошадь менЯ
интересует, то Я тоже что-то сделать должен, чтобы у него доверие
заработать.
Ќо вот как?
Ћн приглашал менЯ - ласковый стал. "‡аходи да заходи". џ заходил в
конюшню пару раз, но неуверенно, с неловким чувством, вроде как прихожу на
правах гостЯ. Ђ мне хотелось прав других - хозЯйских.
Ћднажды менЯ осенило. ел из школы прЯмо по дороге - тротуаров в войну
не чистили, - и озарило!
‹ошадей было в городе много, Я уже говорил - главный транспорт, а
транспорту требуетсЯ заправка, то есть сено, и вот это сено без конца
возили по улицам - обозами или на одиночных подводах. Ђ когда сено везут,
оно, как ни старайсЯ, потихоньку падает - клочками, побольше и поменьше. €
Я решил собрать длЯ Њашки сенца с дорог.
Ѓросил дома портфель и допоздна бродил по улицам - накопил маленький
пучок. ‘разу Њашке не понес, сложил возле конюшни, решил: тут будет мой
стог.
Љогда бродил по улицам, улыбалсЯ своему сравнению: вот Њашка возит
дополнительное питание маленьким малышам, а теперь Я ей соберу
дополнительное питание. џ думал еще о том, что, когда соберу внушительную
копну, Њирон непременно менЯ зауважает. €менно такой поступок он может и
должен по достоинству оценить.
Ќе раз и не два видел Я, как старухи, женщины и даже девчонки
подбирали это дорожное, ничейное сенцо, всегда еще думал: кому оно?
‘просить их самих - не хватало любопытства, а теперь вот и мне
потребовалось сено.
‘обирать клочьЯ надо было с толком, в какую-нибудь сумку, а Я
приспособил собственный портфель. ѓнал домой, выкладывал учебники и
тетрадки и шел по городу, бдительно осматриваЯ дорогу.
“дивительное дело! Љак только начинаешь заниматьсЯ всерьез чем-нибудь
даже очень простым, выЯснЯетсЯ много такого, чего ты вовсе и не
предполагал. Ќапример, уже днЯ через три Я понЯл, что город делитсЯ на
участки - да, да! Џо улицам, которые ближе к реке, бродила бровастаЯ
девчонка в пуховой шапке, котораЯ кончалась длинными, до поЯса, ушами с
розовыми коло-бочками. ™еки у девчонки горели цветом пуховых помпошек, а
черные глаза под черными бровЯми при моем поЯвлении настораживались. ‚
левой руке она держала небольшой полотнЯный мешок, а в правой веник.
‚еником черноглазаЯ подметала дорогу, сгребала в кучку все травинки и
бережно укладывала в мешок.
‘перва, заметив девчонку, Я повернул проста так, не желаЯ ей мешать, а
на третий раз понЯл: да это же ее участок!
Ќа улицах, дальних от реки, хозЯйничала старуха в фетровом малиновом
капоре, из-под которого виднелсЯ белый платок. ‘таруха, видать, была
побогаче, ходила без веника, наклонЯлась только за клочьЯми, и та девчонка
с берега могла бы тут немало намести.
’ак что у реки была девчонка, возле полЯ - старуха, на горах, которые
окружали наш овраг, еще две старухи, и Я, оказалось, действовал в
окружении. •орошего тут мало, и Я решил перейти в наступление, прорвать
кольцо. Ќелегко прорывать окружение, когда вокруг враги. Ђ когда не враги?
Ќе друзьЯ, но ведь и не враги...
џ начал атаку с девчонки, все-таки легче. Џошел в ее сторону.
Ќаверное, она тоже сметала сено после уроков - еще издалека увидел пуховую,
круглую, как шарик, голову.
‡аметив менЯ, девчонка выпрЯмилась, глаза ее вновь насторожились. Њне,
конечно, следовало подумать, как прорывать окружение, подумать с толком, а
не лезть нахрапом на чужую территорию. Ќо стратегиЯ в моем шарабане
позабыла про тактику и на кончике Языка у менЯ болталась одна-единственнаЯ
заготовленнаЯ фраза, которую Я должен сказать, если девчонка начнет
задиратьсЯ. ”раза была такаЯ: "Ђ чо, твоЯ, что ли, улица?"
ЉруглоголоваЯ и черноглазаЯ стоЯла, выпрЯмившись, напротив менЯ - в
одной руке мешочек, в другой веник, - глЯдела настороженно, и мне пришлось
обойти ее, потому что стоЯла она прЯмо посреди дороги. Љогда Я ее обошел и,
таким образом, прорвал окружение, она сказала с неожиданной заботой в
голосе:
- „а там пусто, Я все вымела!
‚от она, победа тактики. ЏрорыватьсЯ, конечно, можно, только надо
точно знать - зачем? џ споткнулсЯ и засопел, не знаЯ, что делать, чувствуЯ
себЯ последним болваном. Ђ девчонка спросила, улыбаЯсь:
- “ тебЯ кто?
џ не понЯл, и она уточнила:
- “ нас кролики, а у тебЯ кто?
- ‹ошадь, - пробормотал Я в смущении.
- Ќе может быть! - ахнула девчонка. - ’ы не шутишь?
- Љакие тут шутки!
џ развернулсЯ к своей территории, а девчонка воскликнула мне в спину,
искренне пожалев:
- Ѓедный! ‘колько же ей сена надо!
џ поежилсЯ. Ћна подумала, что лошадь в самой деле моЯ и весь корм длЯ
Њашки Я собираю на улицах. „ействительно, можно пожалеть.
‚ общем, прорыв окружениЯ пользы не принес, и Я решил занЯтьсЯ
разбоем.
Ќадо признатьсЯ, это был шаг отчаЯниЯ. ќнциклопедический источник
иссЯкал, Я приступил к самому трудному: учил названиЯ пород, а это было все
равно что учить иностранный Язык. ‘ трудом выговаривал Я незнакомые
звукосочетаниЯ, означавшие разновидности лошадей: брабансон, першерон,
клейдесдаль, арден.
€з такого сложного штопора можно было и не выбратьсЯ, Я рисковал не
чем-нибудь - репутацией, а репутациЯ, как известно, даетсЯ человеку только
раз в жизни. ЏривЯжетсЯ с самого детства к тебе слава, что ты шалопай, или
враль, барон Њюнхгаузен, или что тебе верить нельзЯ - наобещаешь и не
выполнишь, или что ты тупица, ни черта ни в чем не понимаешь, так ведь и до
самой старости от такой репутации не отмоешьсЯ. Ђ если отмоешьсЯ, все равно
рано или поздно встретишь своего одноклассника, может, уже седого, хромого,
старого, обрадуетесь друг другу, приветливо поговорите о том о сем, а
разойдЯсь, подумаете с подозрением друг о друге - ты о нем: "‚едь был
враль, неужели таким и осталсЯ?" Ђ он о тебе: "Ѓыл когда-то шалопай, вот
небось все от него стонут".
Ќет, что ни говори, репутациЯ - серьезное дело, к ней серьезно с
детства надобно относитьсЯ, чтобы, встретив друга, подумать о нем: "•ороший
парень был, честный, слов на ветер не бросал". Ђ он чтобы при этом подумал:
"ќтот человек честный, никогда не соврет, скорее умрет!"
‚ общем, энциклопедические знаниЯ о лошадЯх иссЯкли, точно струйка в
кране, если лопнул водопровод, а репутацию с детства испортить - страшное
дело, и Я решил, собираЯ сено, использовать крайние меры. ‚от в чем они
заключались.
Љогда двигались сани с сеном, возчик обычно сидел наверху, на самом
стогу, или шел рЯдом с возом. Ќо ведь он мог идти лишь с одной стороны, не
так ли?! ‚от и получалось, что второй бок лохматой, вкусно пахнущей горы не
защищен и его можно атаковать. Џравда, при этом следовало обеспечить пути
отступлениЯ - на всЯкий случай. ‹учше всего вылететь из-за укрытиЯ,
например из-за угла дома с проходным двором. ‹ошадь с возом идет медленно,
равнЯетсЯ с тобой, ты вылетаешь из укрытиЯ, отдираешь клок сена от бока и
тем же манером исчезаешь во дворе. —уть что, можно пробежать двором и
выскочить на другую улицу. ‚ообще такие случаи были, когда извозчики
гонЯлись за похитителЯми сена. Ќо только в одном случае: если шел обоз.
Ќа обоз лучше не нападать. Ћбоз движетсЯ под охраной. ‘верху
бдительные наблюдатели, а по бокам возле обоза или, того хуже, за
каким-нибудь возом топают пешком старики или парни, а уж в хвосте
непременно один или два обеспечивают охранение. Ќа обоз нападать
рискованно, хотЯ, говорЯт, нападали отчаЯнные мальчишки - у кого матери
козу, например, держали или еще какую живность, - но они нападали группой.
џ же действовал в одиночку, тайком ото всех, даже от ‚овки Љрошкина.
Ћх, как дрожала моЯ душа, когда Я в первый раз атаковал воз: еще
немножко, и задохнусь собственным страхом. ‹ошадь поравнЯлась, Я выскочил
из укрытиЯ, подлетел к сену, вцепилсЯ в бок шуршащей горы, дернул на себЯ -
не тут-то было! ‘ено оказалось плотным, уложенным добротно, Я растерЯлсЯ,
затрепыхалсЯ, спасительное укрытие оставалось позади, а Я со своими
силенками никак не мог вытЯнуть нужную мне охапку. ‚идать, ухватил больше,
чем мог выдрать.
Њгновение - или вечность? - Я боролсЯ с сеном, наконец повис на нем
всем телом, отодрал солидный клок, упал в снег, но тут же вскочил и
драпанул через сугроб к укрытию.
ќто был рискованный ход - отступать по сугробу, и Я потом всегда
убегал по тропкам, благо их было много натоптано в городе, где все -
пешеходы.
‚озчик даже не шелохнулсЯ. …го фигура, укутаннаЯ в тулуп, напоминала
сноп, но сноп был объЯт паром, дымом, будто рЯдом с лошадью двигалсЯ
какой-то странный паровой механизм.
‡а неделю Я наразбойничал немало сена, оно грудилось возле конюшни
небольшим стожком, и настал миг, когда Я решил преподнести его Њашке -
конечно же, в непременном присутствии конюха.
ЊечтаЯ об этом, Я, как часто со мной случалось той счастливой порой,
крепко фантазировал. Њне меньше всего хотелось событиЯ прозаического -
приволок сено, охапкой больше, охапкой меньше, что толку? Њашка все-таки не
голодала, и Я мучительно изобретал, как бы преподнести свой подарок
поэффектнее, позаметнее.
€ придумал.
џ решил сделать сенный торт. ‚ бабушкином хозЯйстве были шелковые
нитки длЯ вышиваниЯ под ласковым названием мулине. ‚ообще-то нитки тогда
ценились чрезвычайно, на рынке катушка обыкновенных черных или белых ниток,
как и иголки, стоила больших денег, и Я, понЯтное дело, знал об этом, как
знал и о том, что бабушка планирует какое-то грандиозное вышивание нитками
мулине - нечто невероЯтное, потрЯсающее, может быть, даже целую картину,
например на подушке. ’ы, допустим, ложишьсЯ спать, а у тебЯ под головой
картина ишкина про медведей, и тебе во сне начинает снитьсЯ этот лес и эти
медведи, только в живом виде, ты не знаешь, куда от них укрытьсЯ, тебЯ
бросает в пот, и потому не так, например, холодно, если дело происходит
зимой и печка сегоднЯ была не топлена из-за отсутствиЯ дров. ‚от такие
эффекты от вышитой подушки.
ќто, конечно, шутка, Я эту шутку выдумал сам длЯ себЯ, чтобы оправдать
собственный поступок, взЯть у бабушки мулине зеленого цвета и уверитьсЯ в
том, что вышивать подушки - не такое уж значительное дело. ‚о всЯком
случае, по сравнению с тем, которое готовил Я.
Ђ Я придумал торт длЯ Њашки. “топтал сено таким круглЯшом, свЯзал
его - немало попотев, кстати, - зеленой ниткой мулине, ее в зеленом сене
совершенно не видно было; Я истратил целый моток, но сварганил круглЯш,
который хоть на одной руке неси - такой он красивый и выразительный.
Џотом Я выждал, когда во дворе поликлиники поЯвилсЯ Њирон, одолел
забор и, возложив сено себе на голову, двинулсЯ к конюшне.
Њожет, это было не очень прилично, да и отношениЯ с Њироном такого, в
общем, не позволЯли, но очень уж эффектным оказалсЯ мой торт, и Я не
удержалсЯ - затрубил марш.
Њирон насторожилсЯ - не понЯл сперва, что это к: нему движетсЯ, -
потом разглЯдел менЯ, покачал головой: неЯсно, то ли одобрЯЯ, то ли
осуждаЯ.
џ свалил сенный торт с головы, чихнул от него три раза и проговорил:
- ќто Њашке к дню рождениЯ!
Њирон крЯкнул, словно его кто под дых ударил.
- Љ дню ангела, значит?
Ћн помолчал, потом часто-часто задвигал бородой. Ћказалось, смеетсЯ.
Ќо так, словно смех свой под бороду прЯчет.
- Љ дню ангела, - подтвердил Я.
- Ђ сено-то, - все двигаЯ бородой, не спросил, а как-то гортанно
выкликнул он, - а сено-то где взЯл?
- „а на дороге, - махнул Я рукой: дескать, велика ли забота? - ‡а
обозами подбирал.
Ћн перестал трЯсти бородой, уставилсЯ на менЯ рачьими вытаращенными
глазами, будто на сумасшедшего, начал, как попугай, переспрашивать - все не
верил:
- Џодбирал?
- Ќу!
- ’ак вить скоко!
- …рунда!
- Ќу и ну!
—то-то с ним происходило, что-то бурлило, кипело в нем, как в котле. џ
и раньше замечал, что руки у него всегда дрожат - поколи-ка столько дров! -
но теперь они просто трЯслись. Љонюх держал в руке "козью ножку", свернутую
из газеты, и дымок выписывал в морозном тихом воздухе витую нить.
Њирон взЯл кнут и - Я даже вздрогнул от неожиданности - хвостнул им по
снегу. ‘нежнаЯ пыль взметнулась в воздух.
- Ќадо же! - сказал он хрипло. - ќто надо же! - € опЯть хвостнул снег,
будто злилсЯ. Ђ говорил совсем другое: - Ќу, молодец! ќто надо же!.. Ќадо
же!..
џ не знал, что делать: рассмеЯтьсЯ или убежать? ‘трашновато делалось
от таких похвал.
Ћн бросил кнут и подошел ко мне. џ разглЯдывал конюха снизу вверх,
разглЯдывал его серую бороду, красное от морозных ожогов и солнца
морщинистое лицо, рыжий треух, затасканную телогрейку - сильного, злого,
непонЯтного великана - и думал, как бы вильнуть в сторону, отойти от него,
а если потребуетсЯ, драпануть. Ќо конюх вел себЯ смирно, лишь оглЯдывал
менЯ сверху вниз с таким же, как Я его, непониманием.
- Ќеужто, - спросил он вдумчиво, как бы удивлЯЯсь, - ты так крепко
лошадь любишь? ‚едь ты городской!
џ хмыкнул - разве не Ясно? - но не выбрал никаких слов ему в ответ,
просто хмыкнул и пожал плечами.
Ћн отшагнул от менЯ, повернулсЯ боком, точно открываЯ дорогу, и
проговорил дрогнувшим голосом:
- Ќу, поди к ней! Џоди!
Њирон будто нарочно оставил нас вдвоем.
Њашка, увидев менЯ, шумно вздохнула - пожаловалась на судьбу. џ
протЯнул вверх руку, погладил ее за ухом, как собаку. ‘обаке это нравитсЯ,
а лошади не понравилось - она потрЯсла головой, отрЯхнула мою руку. Ќо
Њашка была кобыла деликатнаЯ, чтоб Я не обижалсЯ, она вдруг сунула мне за
воротник свою морду, будто хотела менЯ приласкать, а Я от такой ласки
расхохоталсЯ. ‚лажные, чуткие, бархатные ноздри щекотали шею.
џ был счастлив. ‚едь Њашка играла со мной! € что она еще выкинула!
‚зЯла менЯ за козырек меховой шапки - а он то отгибалсЯ, то загибалсЯ,
бабушка всегда ворчала, что Я этот козырек все отрываю, сколько она ни
пришивает, - так вот кобыла ухватила менЯ за этот козырек и пожевала его!
„а с такой силой ухватила, что и менЯ вместе с шапкой к себе подтЯнула!
џ захохотал в полный голос и упал прЯмо в свой сенный торт, а когда
пришел в себЯ, мне показалось, Њашка тоже улыбаетсЯ.
‹ошади ведь не умеют смеЯтьсЯ, и она улыбалась одними глазами. €
кивала мне головой!
Ќа смех пришел Њирон, и Я сделалсЯ серьезным. Ќастала пора приступать
к делу.
- „Ядь Њирон, - обратилсЯ Я вежливо, - а какой она породы?
Љонюх пожал плечами.
€ Я тогда спросил:
- Њожет, першеронка?.. Ђрденка?.. Ѓрабансонка?..
Њирон разглЯдывал менЯ, пораженный.
- ќто чего? - спросил он, и Я зарделсЯ.
Љто же знал, что между теорией и практикой лежит бесплоднаЯ пустынЯ
неуверенности и надо еще немало сил, чтобы одолеть эту пустыню.
Џотоптавшись, Я показал на Њашкины копыта.
- „Ядь Њирон, а не больно?
- —его? - не понЯл он.
- Љогда куют?
Ћн засмеЯлсЯ. ќто было понЯтнее, чем мудреные слова, которые Я сам
едва выговаривал.
- ѓвоздЯми? - спросил Я.
- ‚от экими! - Ћн показал половину желтого прокуренного пальца,
похожего на крепкий сучок. Ќичего себе гвоздик! - “ нее копыто, как у нас
ноготь, понЯл? Ќоготь режешь, ведь не больно! ѓлЯди! - Ћн постучал Њашку по
ноге, заставил ее согнуть колено, отер рукавом блестЯщую подкову.
- Ђ вы подковать можете? - допытывал Я.
- Ќе-е! Љонешно, мудреного ничего нет, но знашь как? - Ћн сказал слово
"знашь", будто Я в школе. Ќо теперь уже Я, точно ослик, замотал головой. -
Ќеправильно подковать, - Њирон, словно учитель, махал указательным сучком в
такт своим словам, - все одно что сапоги не своего размера надеть. - ‚от
разговорилсЯ! Џервый и единственный раз видел Я конюха таким
разговорчивым. - Ќоги разобьешь - далеко не уйдешь.
џ слушал с распахнутым ртом - самый примерный ученик.
- ќто в кузне, - закончил он, - кузнец делает. Њастер.
€ умолк. Ќо ненадолго.
‡апрЯгаЯ Њашку, чтоб отвозить бутылочки, сказал:
- ‘ейчас сам править будешь!

Ќет, это был самый странный человек из всех, кого Я знал и прежде и
потом. ‚идно, ему на давала покоЯ какаЯ-то навЯзчиваЯ мысль, а вернее,
непроходЯщаЯ обида; она и заставлЯла его жить как в кукольном театре - не
жить, а дергатьсЯ. Ћбида клокотала в нем, угнетала его самого, делаЯ рабом
невидимой и неизвестной людЯм страсти.
Њне казалось - уже потом, взрослому, - он жил обычными чувствами лишь
считанные минуты, потом отчаЯние опЯть захлестывало его, и он снова
становилсЯ самим собой: нелюдимым, беспричинно жестоким волком.
Ќесчастный или злобный взрослый не так очевиден другому взрослому
своей несчастливостью или злобой - он маскируетсЯ, прЯчет себЯ. „етей не
таЯтсЯ. € неЯсное взрослому прекрасно известно ребенку. ‚се дело лишь в
том, что он не умеет обозначить словами и даже мыслЯми видимое ему. Ќо
потом, со временем, становЯсь взрослым, человек без конца возвращаетсЯ в
детство, прилагаЯ ум и знаниЯ к тому, что давным-давно лишь только
почувствовал. ‘мыкаЯсь, прошлое и настоЯщее дают понимание. ’о, чего так
недостает детству.
џ ничего не понимал!
„а и как это можно понЯть?
Ћн запрЯг Њашку, выехал на улицу и - о, блаженство! - отдал вожжи мне,
а сам пошел следом за санЯми. …сли бы что случилось, он не смог бы помочь
мне. Ќо это означало только одно: он не боЯлсЯ за менЯ, нелюдимый конюх
Њирон! ‚ручал хозЯйские права.
‘начала Я сидел невероЯтно напрЯгшись.
‚ вытЯнутых, одеревеневших руках держал Я вожжи, спина немела, и даже
ноги превратились в железные кочережки и ничего не чувствовали. Љаждое
мгновение Я готов был потЯнуть вожжи на себЯ, закричать басом на Њашку
"тпр-ру", и мне в голову не приходило, что крик мой будет таким же грубым,
как у конюха.
Ђ он шел позади и изредка подавал мне советы:
- ђуки-то опусти!.. ‘пину-то согни, обессилешь!
—ерез квартал Я чувствовал себЯ уверенней, мне все улыбалось: и
солнце, и удача. Ћдолев квартал, Я увидел белый шарик с розовыми
помпошками. —ерноглазаЯ даже остановилась, чтобы разглЯдеть менЯ получше, и
Я ей крикнул:
- Џривет!
Њашка фыркнула, присоединЯсь ко мне, и девчонка улыбнулась в ответ.
’еперь она знает, что Я ее не обманывал. Љрошкин бы еще попалсЯ! Ќо Љрошкин
не показалсЯ. ‡ато на углу стоЯла бабушка. Ћна, конечно, не стоЯла, а шла,
но, увидев менЯ, обмерла, остановилась будто вкопаннаЯ. Џредставьте себе:
стоит старушка, прижала к животу сумку с продуктами, и, пока Я еду мимо нее
на лошади, она поворачивает голову вслед за мной. € молчит. ’о ли поражена,
то ли не хочет конфузить менЯ перед конюхом.
џ проводил бабушку глазами и увидел, как Њирон приподнЯл перед ней
свой мохнатый треух.
Џустые бутылочки колотились у менЯ за спиной тысЯчью колокольчиков, Я
блаженствовал, доверЯЯсь лошади, и думал с укором: "Ќу ведь идет же Њашка
без всЯкого кнута! ‡ачем ее бить? „а надо сломать этот кнут, порвать ремень
с большим узелком на конце, вышвырнуть его вон! ‚едь ты же можешь быть
добрым, Њирон, ну, пусть не добрым, так хотЯ бы нормальным. Љак сейчас!"
„а, детство доверчиво, а доброта обладает опасным свойством забывать
зло.
‡нал бы Я, чем ответит конюх на мою доверчивость!
‚ечером обнаружилась пропажа ниток с нежным именем мулине и произошло
обсуждение моего извозчичьего дебюта.
ЉажетсЯ, всЯ жизнь мамы и бабушки в эпоху моего детства начиналась и
заканчивалась единственной мыслью: как уберечь менЯ от дурных влиЯний. Ћт
улицы, плохих людей. Ћт влиЯниЯ отдельных личностей из нашего класса и
таинственных злодеев всего мира. Ќа эту тему говорилось много и охотно, с
обращениЯми ко мне, укорами и назиданиЯми и просто так, в воздух, как бы
насыщаЯ даже саму атмосферу грозными мыслЯми о легкой возможности сбитьсЯ с
правильного пути.
—то и говорить, Њирон пил, матюгалсЯ, бил лошадь и вообще был
раскулаченным кулаком, а тут еще моЯ необъЯснимаЯ любовь к кобыле и всем
лошадЯм - словом, возможность инфекции, как порой выражалась мама,
возрастала во много крат. € кот на тебе! џ сижу на облучке, понукаю Њашку.
ќто же за просто так не происходит. ‡начит, Њирон осталсЯ доволен мною
почему-то.
Џочему? Њама и бабушка аккуратно, но каждаЯ на свой манер, пытались
выведать ответ на этот единственный вопрос. Ђ Я не сознавалсЯ. ђассказать
про сено длЯ менЯ, простофили, означало рассказать и про мулине - будто
одно нельзЯ отделить от другого, - а Я этого не хотел.
Њы окружили стол: Я читал книгу, мама гладила белье, а бабушка
перебирала свои узелки и коробочки - искала зеленое мулине.
‚ремЯ от времени она спрашивала маму - уже, пожалуй, в двадцатый раз:
- ’ы не видела зеленое мулине?
€ мама в двадцатый раз, терпеливо, чтобы подать мне положительный
пример, отвечала своей маме:
- Ќет, не видела.
- џ прЯмо остолбенела! - в двадцать пЯтый раз восклицала бабушка, и Я
был снова и снова готов слушать это восклицание: оно мне нравилось. -
ЏогонЯет лошадь! Џонукает, как настоЯщий извозчик!
‚ бабушкиной интонации удивление смешивалось с примитивным женским
испугом и тонким педагогическим неодобрением. Џодразумевалось таким
образом, что обо мне - извозчике - можно было говорить только в шутливом
понимании слова.
‚оспитывать, кстати говорЯ, можно по-всЯкому. Њожно произносить
укоризненные слова, а можно и молча - вздыхаЯ. Ѓабушка говорила, изыскиваЯ
все новые интонации, а мама вздыхала с одной и той же силой, но очень
методично и настойчиво. џ должен был понЯть, что ей тоже решительно не
нравитсЯ поездка под руководством Њирона.
Џеред сном, поправлЯЯ мою подушку, мама сказала, еще раз вздохнув:
- „ержалсЯ бы ты от него подальше.

Њама - провидица. Ћна точно в воду глЯдела.
„нем, меньше чем через сутки после моей поездки на Њашке, у дырчатой
границы, котораЯ отделЯла наш двор от поликлиники, Њирон разыграл мерзкую
сцену.
Ќа вашей территории в снегу лежали четыре полена. Ћни были разбросаны
как-то очень интересно - вроде бы цепочкой. Ѓудто кто-то их растерЯл, эти
четыре полена. ’аскал торопливо большие охапки и впопыхах растерЯл.
џ вернулсЯ из школы в самый разгар ругани. Џо нашу сторону стоЯла
простоволосаЯ бабушка в пальто, накинутом на плечи, а во дворе поликлиники
с противным привизгом орал Њирон.
џ сразу понЯл, что он набралсЯ, - а ведь пьЯным он был особенно
жесток, - и Я испугалсЯ за бабушку. Ќадо ли говорить, что сразу, еще не
узнав, в чем дело, Я оказалсЯ не на его, а на ее стороне.
Љонюх не выбирал слов. ђаньше его ругань всегда обращалась к предметам
неодушевленным, например к дровам, или к существам безответным - кобыле
Њашке. Ђ тут роднаЯ бабушка!
- џ вот на тебЯ заЯвлю, трах-тарарах! - блажил он. - ‚есь народ воюет,
а ты дрова воруешь! „а и пацаненка приучаешь, бум-перебум! ‚он он какую
дыру в конюшне разворотил!
Џерепалка шла по всем правилам искусства, а настоЯщие крики - это
такие, когда все кричат и никто никого не слушает.
- Ќарод-то воюет, - с достоинством, какое, конечно, возможно в таком
крЯке, отвечала суровым голосом бабушка, - да ты-то отсиживаешьсЯ, кулацкаЯ
рожа! “ самого душа чернаЯ, и нас замарать хочешь? Ќе выйдет! Џридумал!
Џодбросить свои поленьЯ!
- ‚оры! - орал Њирон. - Ќародное имущество тЯнут!
- „а мы с голоду помрем, - отвечала бабушка, размахиваЯ указательным
пальцем, - а ничего чужого не тронем!
Њирона за рукав тащила его жена ‡ахаровна, он отмахивалсЯ от нее,
выдергивал руку, потом толкнул ее, на секунду отвлекшись от ругани.
‡ахаровна упала.
џ увидел, как затрЯслись ее плечи, она поднЯлась с трудом, сперва на
колени и только потом на ноги. Ћдну руку ‡ахаровна протЯнула вперед, к
Њирону, что-то шептала ему, но он и слушать не хотел, орал, пошатываЯсь,
изнемогал от лютой, звериной ненависти. —его-то ему не терпелось еще
сказать, такое важное, из-за чего он и распалил этот сыр-бор, но к этому
важному следовало еще подойти, подобратьсЯ, отыскать причину. € он
наворачивал!
- ђастуды-туды-сюды! „ети в поликлинике мерзнут, дров не хватает, а
они, ишь ты, поленьЯ через забор тЯгают. ‚от заколочу забор-то!
- ‡аколоти! - отвечала бабушка. - „авно мечтаю!
- Ћх-переех, небось и дыру в конюшне провертели не случайно, лошадь
отравить хочете!
џ уже смеЯлсЯ, просто хохотал, надрывал живот, даже портфель в снег
бросил. Ќу, вражьЯ сила, чего выдумал!
Њирона мой смех точно подстегнул, он завизжал с новой Яростью:
- „а Я на вас в суд! „умаете, большевики, дак все дозволено?
Њожет, он из-за этих слов всю склоку-то с дровами затеЯл!
‡ахаровна подбежала к Њирону, дернула его изо всех сил за руку, но он
опЯть отмахнулсЯ, а дергала его ‡ахаровна не зрЯ: на крылечко вышла
заведующаЯ поликлиникой. џ едва узнал ее - она была в белом халате и очках,
строгаЯ и опаснаЯ.
Ћна постоЯла всего минуту, только минуту послушала крики конюха, но ей
и этого хватило.
- Њиро-о-он! - проговорила она властью.
’от сейчас же обернулсЯ и уже открыл рот, чтобы повторить свои гнусные
обвинениЯ, но заведующаЯ не дала ему сказать.
- Њиро-о-он! - повторила она ему и добавила, как отрубила: - Ѓрось!
„урака! ‚алЯть!
- „рова воруют, - начал было он, а заведующаЯ снова, только еще
требовательнее, сказала ему:
- Ѓрось дурака валЯть! € прикуси Язык!
Љонюх повернулсЯ и пошел, ‡ахаровна тотчас схватила его за руку. Ћн
больше не вырывалсЯ. Ђ Я подумал про ЉощеЯ Ѓессмертного. Џогибель его была
в сундуке, в утке, в Яйце, на конце иголки. Ќе знаю, погибель ли, но вот
страх Њиронов - это точно - хранилсЯ у этой большой заведующей. „ва слова -
и укротила, так просто ведь это не бывает.
…ще Я вспомнил печную кикимору: скрипит, будто скрежещет зубами от
злости, ухает и воет, пугает людей.
Љикимора этот Њирон, больше никто.
Љонечно, можно терпеть обиды, сглатывать их вместе с комком, который к
горлу подступает, только обиды обидам рознь.
Њучил менЯ конюх обидами, а Я все старалсЯ забыть, думал только о
Њашке - самолюбие свое прЯтал в карман, не хотелось мне подозрительно жить,
подозрительно по сторонам глЯдеть, пусть даже на Њирона. Ќо ему все
трын-трава, значит, Я длЯ него пустое место, ноль, и эта доброта его, когда
Я Њашкой правил, - минутнаЯ доброта, а минутной доброты не бывает. Ќе
должно быть. …сли доброта на минуточку, значит, все остальное времЯ -
жестокость! €ли безразличие, по крайней мере.
Ђ жестокость - она жестокость и есть.
Џро обиды речи теперь у нас не было. ђечь шла о войне - войну объЯвил
нам Њирон. Ѓабушке, маме, мне.
- Ќу, подожди, - повторЯли мы по очереди, потому что всеми нами
владела одна-единственнаЯ мечта. - Ќу подожди, приедет с фронта отец, он
тебе задаст!
џ сам не замечал, как сжимались у менЯ кулаки, когда Я думал теперь
про Њирона. Њы что - две женщины да мальчишка, слабые люди против него.
‘ила ломит и соломушку, нас и оболгать можно, обвинив в воровстве дров, но
вот подожди, придет настоЯщий мужчина с войны, что ты ему ответишь, темнаЯ
сила, печнаЯ кикимора?
„икаЯ злоба конюха и Њашку у менЯ отнЯла: дыра моЯ уже наутро
оказалась накрепко заколоченной изнутри, и Я опЯть говорил с кобылой лишь
через стенку.
- Ќичего, Њашка, - говорил Я, поглаживаЯ доски конюшни, - придет отец,
он и за тебЯ отомстит, за все твои муки.
‚ойна, тЯжелаЯ война шла у нас с Њироном. Ќе сговариваЯсь, и Я, и
бабушка, и мама отворачивались, когда он попадалсЯ навстречу, старались не
вспоминать о нем и дома, будто он испарилсЯ, исчез с лица земли. Њы мстили
конюху своим презрением, своим молчанием, тем, что вычеркнули его ничтожную
фигуру из наших разговоров, но это не было капитулЯцией или поражением.
Ќапротив, каждый шаг приближал наступление.
Ќаверное, бабушкина душа, как и мамина, с трудом переносила это
тЯгостное затишье. џ суку по себе - Я страдал.
‡адумываЯсь о Њироне, сжимаЯ кулаки, Я воображал, как отец
возвращаетсЯ с фронта, и первое, что мы делаем, - собираемсЯ все
вчетвером - папа, мама, бабушка и Я, - отец, конечно, впереди, грудь в
медалЯх, мы пролезаем в наш дырЯвый забор и подходим к конюху.
Ћн в ужасе пЯтитсЯ назад, спотыкаетсЯ, непременно падает, и тогда отец
могучей рукой поднимает его с земли, берет за ворот и начинает трЯсти, да
так, что борода у Њирона прЯмо летает, зубы клацают, а глаза наливаютсЯ
жутким страхом.
„альше моЯ фантазиЯ, бурнаЯ обычно, отчего-то угасала. Ћтец трЯсет
конюха, тот кричит в ужасе: "Ђ-а-а!" - и дальше все пропадало, стиралось.
Ќо может, этим и должна закончитьсЯ праведнаЯ месть: пусть трЯсетсЯ, не
убивать же его в самом деле.
Ђ зима никак не кончалась, как не кончались бои. Ћтец писал
утешительные слова, которые никого не утешали: ведь там, на фронте, летали
миллионы пуль и снарЯдов!
Ћтец, отец! џ до сих пор, давно став взрослым, не знаю, где ты был в
тот-то и тот-то день такого-то далекого месЯца, что делал утром или
вечером: держал винтовку, лежал в окопе, ел кашу из котелка или, может,
жизнь твоЯ в такой-то и такой-то час была куда спокойнее - в тыловом
охранении или на отдыхе, - много Я не знаю про тебЯ, ведь нельзЯ же
рассказать про каждый час жизни; это значило бы прожить другую жизнь,
заставить прожить ее сына, жену, близких.
„а, это невозможно - знать каждый миг другой жизни, все верно, но как
Я хотел знать этот каждый миг, как Я желал всей своей ребЯчьей душой, чтобы
всЯкий миг облетала тебЯ пулЯ, не трогал осколок, не прикасалась беда и
боль.
Њожно верить, нужно верить! Њожно и нужно верить, что с твоим отцом
ничего не случитсЯ в том кромешном аду, но сколько видел Я, как бьютсЯ в
слезах мои малолетние дружки, как дрожат худенькие мальчишечьи плечи в
неутешном плаче - они ведь тоже верили и ждали, да слабаЯ выходила эта
защита - вера и ожидание.
Ќе раз и не сто, вдруг среди днЯ, среди смеха или среди ночкой темноты
Я, обмираЯ всем телом, думал об отце и молил, молил все силы, какие лишь
есть на белом свете и там, за пределами белого света, в звездной,
торжественно-тихой тьме, - молил старушечьими, от бабушки услышанными
словами: "‘охрани и оборони, не дай потерЯтьсЯ, истаЯть, пропасть! ‘охрани
и оборони, потому что без тебЯ, папка, ничего не получитсЯ, не выйдет. „а
без тебЯ просто нельзЯ - это разве трудно понЯть? ‘охрани и обереги!
Џусть летит беда мимо, пусть будет все что угодно, только не это, что
и словами-то страшно назвать!
‘охрани и обереги!"
џ думаю теперь, на уроках Я бледнел в такие минуты, едва не терЯл
сознание от своей страстной мольбы, отдавал все силы свои и весь свой дух
главному желанию. ќто случалось не с одним мной. Љогда отходил, возвращалсЯ
в жизнь, не раз проваливалсЯ Я в бездны бесконечных детских взглЯдов. Џод
пыткой бы не призналсЯ никто из нас, о чем он думает в этот миг. ’акие
мольбы слышны одному, а другие здесь лишние: у каждого свой отец.
џ представлЯл, как батЯ держит за шкирку Њирона, но в леденЯщие минуты
заклинаний, чтобы отец осталсЯ жив, отгонЯл это видение, как сглаз, как
наваждение: да будь он неладен, конюх. ’олько бы! ’олько бы!
Ѓольшое желание не разменивают по мелочам. џ мое - насолить конюху и
без отца.

‚ ту пору был развит такой спорт. ‡агибали железную проволоку,
накручивали коньки - конечно, не такие, как теперь, - прЯмо на валенки, и
на улице цеплЯлись за какой-нибудь транспорт: за лошадь или за редкую
машину.
Љогда цеплЯешьсЯ за машину - жуть берет. ЌесешьсЯ - аж снег летит. €
тут важно, чтобы дорога была накатанной, и лучше всего, зацепившись, ехать
позади и чуть рЯдом с машиной, чтобы видеть дорогу.
Љогда по главной улице пер грузовик, у него на хвосте катилось пацанов
десЯть самое малое. …сли не хватало места, ухитрЯлись сделать так: тот, кто
зацепилсЯ своим крючком, другой рукой держал еще один крюк, и за ним нессЯ
еще один мальчишка. Ђ за ним еще, целый состав.
Њилиционеров было мало, все тетки, гонЯли нас вЯло - разве угонишьсЯ
за пацаном на коньках? Ђ если и угонишьсЯ, что с ним делать? Љ матери
вести? Ћна на работе. ‚ милицию вызывать? ’ак чем она поможет, коли днем-то
ребЯтнЯ все равно сама по себе.
—естно говорЯ, Я машин боЯлсЯ. Ѓыли жертвы. Ќа коньках требовалось
стоЯть мастерски. …сли машина затормозит, можно по инерции укатитьсЯ
вперед, под колеса. Ѓыли у нас ветераны войны школьного возраста -
однорукие и одноногие мальчишки, неумелые ездоки за машинами. Ђ сколько
разбитых носов и шишек! ‚едь даже если машина просто съедет с накатанной
дороги на снег, можно очень даже запросто пострадать - коньки вгрызаютсЯ в
мЯгкий наст, на скорости летишь носом вперед. ‚от Я и боЯлсЯ машин. „аже
без бабушкиных и маминых нравоучений обходилсЯ - сам видел, что к чему.
–еплЯлсЯ к лошадЯм, точнее, к санЯм.
ЌельзЯ сказать, чтобы это уж совсем безопасно. Ќа каждом возу извозчик
с кнутом - бережет силы своей лошади; зацепилсЯ, так глЯди в оба, чтобы ни
секунды промедлениЯ. €ной какой взрослый парень и без кнута обойдетсЯ -
соскочит с саней, догонит неумелого конькобежца и надает тумаков. ’ак что и
на малой скорости хлопот не оберешьсЯ. “довольствие и страх соревнуютсЯ
между собой.
џ вначале обходил его подводу, отворачивалсЯ в сторону, не замечал
злобного врага. Ќо в том-то и дело, что он был злобным. „ругой извозчик
хлопнет кнутом длЯ острастки - ребЯта отцепЯтсЯ тут же, а этот целил. Ѓудто
воробьев лупил.
‘идит тихо, длЯ обману голову склонит, будто спит, потом хрЯсь - и
какой-нибудь пацаненок летит с воем в сугроб, а пальтецо его распорол
Њиронов кнут.
‚ нашей округе даже ходила молва, что этот бородатый извозчик заливает
в конце кнута свинцовый набалдашник, что просто так пальто, даже худенькое,
не располосуешь, что за бородатого лучше не цеплЯтьсЯ.
“личнаЯ горка не любила и боЯлась Њирона. € Я бросил вызов.
“роки стратегии без сочетаниЯ с тактикой кое-чему научили менЯ.
„опустим, соображал Я, мне удалось прицепитьсЯ. —то дальше? Љакой толк,
если он огреет менЯ? Ќадо сделать так, чтобы позлить его как следует и при
этом остатьсЯ невредимым, это раз. Ђ во-вторых, какой Я друг кобыле Њашке,
если стану длЯ нее лишним грузом?
џ придумал.
„лЯ Њашки - цеплЯтьсЯ только тогда, когда они едут с горы. „лЯ
Њирона - чтобы позлить его - раздобыть длинную цеплЯлку. ’ак, чтобы кнут не
достал менЯ.
ќто было не такое простое дело - достать длинную цеплЯлку, но мне
посодействовал ‚овка Љрошкин: с помощью довоенных марок из серки ‚‘•‚ -
‚сесоюзнаЯ сельскохозЯйственнаЯ выставка, если кто не знает, - Я достиг
соглашениЯ с одним большим парнем из ‚овкиного района, и тот выгнул мне
такой прут, что все надо мной поначалу засмеЯлись на нашей горке.
Ќо только поначалу.
Љогда не знаешь, в самом деле смешно. „линный железный прут сгибаетсЯ
на плече, прЯмо-таки провисает, будто коромысло. € весу в нем - ого-го,
наверное, килограмм.
џ зашел на гору и, вЯло отшучиваЯсь, начал ждать. Џацаны цеплЯлись за
любую подводу, а Я стоЯл, выжидаЯ своей минуты.
Ќаконец поЯвилсЯ Њирон. Ћн уже порЯдочно обнаглел, даже не
оборачивалсЯ: его тут все знали, никто не цеплЯлсЯ. € тогда пробил мой час.
џ занЯл исходную позицию, пробежал несколько шагов за Њашкиными санЯми и
подцепилсЯ. ‹ошадь будто почувствовала это, но не обиделась, весело
фыркнула мне. џ злорадно усмехнулсЯ: Њашка - союзница! Ђ ты, Њирон...
Њальчишки, растЯнувшись по горке, стоЯли разинув рты. Ќаверное, это
заставило Њирона обернутьсЯ.
Ћн увидел менЯ, нахмурилсЯ, но кнутом не хвостнул - отвернулсЯ.
Ќесколько метров мы проехали спокойно, и Я уже подумал, что конюх не тронет
менЯ вообще, признав своего знакомого. ЌаивнаЯ душа!
Њирон просто думал, ему потребовалось времЯ на размышлениЯ. Ќо зато
потом! Ћн так резко обернулсЯ и с такой злостью хлестнул кнутом, целЯ в
менЯ, что Я вздрогнул, хотЯ ведь готовилсЯ к этому.
Ќе зрЯ готовилсЯ! Љнут стукнул по моей железке, даже близко менЯ не
достав.
џ засмеЯлсЯ. ‡асмеЯлись пацаны на горке. ‚се видели посрамление
бородатого извозчика из детской поликлиники. Ќичего не скажешь: одним
ребЯтишкам везет молочко, других лупит кнутом.
џ стал тираном. ЊенЯ не волновало катание на прицепе в принципе. џ не
цеплЯлсЯ к другим лошадЯм, но зато мерз долгие часы на нашей горке, чтобы,
дождавшись Њирона, подцепитьсЯ к нему длинным, на заказ исполненным
крючком.
Џри этом Я смеЯлсЯ - и не как-нибудь "хи-хи" или "ха-ха". џ даже дома,
когда никого не было, упражнЯлсЯ в этом демоническом смехе, стремЯсь
добавить в голос баса и металла. —ередуЯсь с пискливым издевательским
хохотаньем, мелким горохом детского измывательства, все это превращалось в
целое представление.
ђебЯта, завидев Њирона, нарочно разлетались по всей горке, чтобы
увидеть мой концерт, да еще и поддержать его своими радостными
восклицаниЯми, многие из которых, будем откровенны, ничуть не уступали
любимым выражениЯм Њирона и как бы таким образом посрамлЯли взрослого
бородатого конюха полным отсутствием почтениЯ даже в такой специфически
взрослой сфере духовной жизни.
Ћн бесилсЯ, шеЯ его багровела, он Яростно лупил кнутом, но ничего у
него не получалось.
Ћн принЯл мой вызов. ’оржество мое длилось недолго.
‚ один прекрасный и солнечный день, когда народу на горке было
особенно много - может, это было даже воскресенье, выбрал же, гад! - Я, как
обычно, зацепилсЯ за Њашкины сани. ѓромогласное "ха-ха-ха!" Я чередовал с
издевательским пискливым "хи-хи-хи!", менЯл на измывательское "ху-ху-ху!" и
начинал крутить пластинку по новой.
џ видел, как Њирон замахиваетсЯ, как медленно, точно нехотЯ, прорезает
синее небо кнут, как блестит на солнце один повернутый ко мне глаз конюха,
как движетсЯ в мою сторону чернаЯ остраЯ змейка, но мне и в голову не
пришло отцепитьсЯ: длиннаЯ цеплЯлка, знал Я, оберегает менЯ от удара.
‹ишь в самый последний миг Я понЯл, что ошибсЯ, - даже не понЯл,
почувствовал. ’онкое жало кнута нависло над моим глазом, и Я чуточку
повернулсЯ - отцепитьсЯ уже не хватало времени.
ЊенЯ полоснуло чем-то огненным и острым, Я заметил, как по снегу
просыпались красные Ягодки брусники, и услышал, как пацан, стоЯщий
неподалеку, заорал во всю глотку:
- “би-ил-и-и!
"Љого-то убили", - подумал Я и свалилсЯ в снег.
џ быстро вывернулсЯ из сугроба и сказал мальчишкам, обступившим менЯ:
- Ћн кнут надбавил!
Њальчишки не отвечали - таращились на менЯ во все глаза, и вдруг из-за
них поЯвилась бабушка. Ћна протЯгивала мне чистый платок и говорила:
- Џромокни кровь! Љровь промокни!
‚ том-то и дело, что это была не бабушка. ЉакаЯ-то старушка,
проходившаЯ мимо. џ ее принЯл за бабушку от боли и испуга.
…сли бы это была моЯ бабушка! Ћна бы, наверное, подала в суд на
Њирона, а так все обошлось спокойно. џ сам сбегал в больницу, мне
остановили кровь перекисью водорода, а потом наложили два маленьких шва.
‘тежки до сих пор есть на моей щеке, под ухом, только побелели от времени.
Ќе повернись Я в последний миг, мог бы остатьсЯ без глаза.
Ѓабушка и мама так и этак пытали менЯ, где да как. ‘оврал, что, когда
каталсЯ, упал на свою цеплЯлку. Њама собственноручно унесла ее на работу, и
больше Я своего ценного крючка не видел. Ќо спасибо ему! ‘вое сослужил!
€ Њирону, и мне.

‚от такаЯ историЯ.
Љ ней следует припомнить еще одно: расплату.
Ћтец вернулсЯ из армии не скоро, а когда он приехал, после крепких
объЯтий и слез, поцелуев, разговоров и нескольких рюмок, которые выпил он с
бабушкой и мамой, мы отправились в баню. ‚ тот же день.
…ще бы! Љончилась, кончилась, кончилась, наконец, проклЯтаЯ война, все
прошло, все миновало, и настала новаЯ, чистаЯ жизнь! Љак же не вымытьсЯ,
прежде чем отправитьсЯ по ней - по новой, Ясной, счастливой дороге!
ЏрЯмо в гимнастерке, с боевыми своими медалЯми, где громче всех звенит
"‡а отвагу", пошел отец в первый свой штатский путь: за одну руку уцепилсЯ
Я, в другой несолиднаЯ сумка с бельем и мочалками.
€ здесь надо объЯснить очень важное.
‚анные тогда были в редкость, народ ходил по банЯм, и, чтобы помытьсЯ,
требовалось отстоЯть очередь, да не какую-нибудь - многочасовую. Ќо та,
самаЯ перваЯ очередь, которую выстоЯли мы с отцом, показалась мне
прекрасным праздником. џ готов был стоЯть в ней вечно.
’есноватые коридоры и прихожую подпирал плечами разный люд, но мне
казалось - одни солдаты. ’о ли медали - у всех до единого, - то ли погоны
да пилотки делали их главными в банных закоулках, то ли бесконечнаЯ
радость - чувствовать рЯдом большую руку, ощущать табачный дух, слышать
забытый голос отца.
џ не мог на него наглЯдетьсЯ и разглЯдывал то снизу, из-под его локтЯ,
то со стороны, отойдЯ на несколько шагов в говорливую, оживленную толпу.
‚от он тут, живой и невредимый, глЯдите, пацаны!
Њальчишки глЯдели. ‚ этой толпе было много таких, как Я, с отцами в
гимнастерках. Ђ все же больше - серыми кучками, с глазами голодных волчат.
Ћдни делали вид, что им все равно, говорили о чем-то друг с дружкой,
другие разглЯдывали военных хоть жадно, а угрюмо.
Њне стало неловко, но пусть простЯт менЯ пацаны: лишь ненадолго, на
одно мгновение. Ќет, не в силах Я был побороть себЯ, свою радость, так
долго желанную.
Љогда мы раздевались в шумном предбаннике, жалость и страх чуть не
задушила менЯ. Ќа теле отца Я увидел два шрама - два ранениЯ. …ще бы
немножко правее, и не радовалсЯ бы Я теперь, не хорохорилсЯ постыдно перед
одинокими пацанами. …ще бы немножко... •олодок прокатилсЯ по мне: так
близко, в нескольких сантиметрах, скользнула по отцу страшнаЯ беда.
Џо отцу, это значит - по мне.
Ќе раз в тот вечер сжимал Я зубы - и дома, и тут, - не раз вспыхивали
слезы в глазах Яркими, разноцветными брызгами.
Љак мало бывает таких мгновений в жизни! ‘лада богу, что мало. Ѓудто
необъЯтное богатство, выпущенное было из рук, вернулось к тебе, и у
богатства нет цены, потому что оно выше всЯкой цены.
‚ыше, неповторимей и безвозвратней.
„ень клонилсЯ к вечеру, в мойке душно и парно, сквозь туман едва
просвечивают лампочки под высоким потолком и белые тела людей.
ѓулко громыхают шайки о бетонные лавки, плещет вода, возбужденно
переплетаютсЯ голоса, сливаЯсь в гомон.
Ћтец потащил менЯ в парилку, заставил забратьсЯ на полок, занЯл веник
у какого-то бородатого старика, хлопал им менЯ, а Я сгорал от жары, от
радости, орал, как дурачок, какую-то чепуху.
Ћн смеЯлсЯ надо мной, мой батЯ, не жалел моей шкуры, мы вышли в
предбанник красные, точно вареные раки, обнЯвшись и устав.
Ѓухнулись на лавку.
- ќх, пивка бы! - сказал отец.
- Џивка бы! - как эхо откликнулсЯ старик с бородой.
Ќе у него ли отец занимал веник? џ приглЯделсЯ. „а это Њирон!
Ќу вот!
‚ бане, при народе, - неподходЯщее место, а встретились,
встретились...
- Ђ! - проговорил отец. - Ќикак ты, соседушка?
- ‘ возвращеньицем, - поклонилсЯ Њирон.
Ќе такой уж он был старик, это борода скрывала его возраст, а тело еще
хоть куда. Џравда, с отцом никакого сравнениЯ. Ћтец или он, кто кого?
ѓлупый вопрос.
€ вот настал мой миг.
‚едь настал? ‚едь Я же готовилсЯ к нему? ’ысЯчу раз представлЯл себе,
как отец трЯсет его за шкирку - мучителЯ проклЯтого, темную силу, кикимору
печную. € вот мы втроем. Ќе очень подходЯщие условиЯ, ну и что? Ќе надо
трЯсти его за шкирку. Џусть лучше скажет отец. Џросто скажет.
Њирон сидел перед нами, держа на коленЯх шайку, прикрываЯ ею срам,
отдыхал после парилки, волосы расползлись по лбу, борода висит мочалкой, и
глазки спрЯтались в узкие щелочки.
€ вдруг Я понЯл: Њирон боитсЯ менЯ. Ћн тоже ждал, вернетсЯ ли мой
отец, надеЯлсЯ на лучшее - конечно, длЯ него, надеЯлсЯ: не вернетсЯ. Ќо вот
вернулсЯ, и Я рЯдом с ним, пацаненок, - какой с менЯ спрос? ђасскажу отцу,
а он солдат, вернулсЯ с войны, что он, глЯдеть будет, если узнает про те
дрова и скандал с руганью или откуда шрам на щеке?
џ потрогал щеку, пощупал след Њиронова кнута. “лыбнулсЯ. Ќе очень
понравилась ему моЯ улыбка. Ћн встал. „рожащими руками поставил шайку,
предстал перед нами во всей наготе.
’о ли оттого, что голый, а это всегда неудобно, даже в бане, то ли от
страха передо мной был он какой-то жалкий, ничтожный.
Њирон достал рваное полотенце; оно было чистое, но рваное - полотенце
его и спасло. џ пожалел его.

‚прочем, нет. Ќе буду валить на рваное полотенце. Џросто, когда Я
увидел худенькую трЯпицу, которой вытиралсЯ Њирон, Я понЯл, что не скажу
ничего отцу. Џотом, может, когда-нибудь, а только не сейчас.
€ еще Я вспомнил про Џолю, как топили мы сразу восемь печек, а она
рассказывала про кикимору. € про ‡ахаровну - лежит в снегу, а потом с
трудом поднимаетсЯ, сперва на колени.
"Ѓог с тобой", - подумал Я про Њирона бабушкиными словами, а когда он
надел латаные кальсоны и рубаху и снова встал, оправлЯЯ исподнее, Я вдруг
сказал себе: "„а что ты знаешь о нем? Ћбманывал, хвостнул кнутом, врал про
дрова? Ђ еще, еще, еще! ’уда, дальше, что ты знаешь о нем? ЉакаЯ душа у
него, как он жил, кто и почему наказал его - ты знаешь?
Ќет уж, будь как будет.
‚се, что сделал он, принадлежит ему".
"Ѓудь что будет" - есть такое выражение.

‚се было, как было.
Ћн не подобрел, не изменилсЯ, старый конюх. ‚се так же нещадно лупил
Њашку. ђаботы у него прибавлЯлось не по днЯм, а по часам. Ѓутылочки с
молочком и кашей все так же стучали в проволочных Ящиках - бутылочки,
бутылочки, сотни горластых колокольчиков.
џ вырос, стал студентом.
‚ышло так, что приехал на каникулы лишь через год, вышел во двор,
поставил на землю фанерный чемоданишко, радуЯсь встрече с родителЯми и
бабушкой, да Њирон стер с менЯ улыбку: Я услышал знакомый звук кнута. ‘нова
лупил он кобылу Њашку, старую, наверное, как сам, снова лупил, будто времЯ
остановилось и детство мое было только вчера.
€з глубины нашего двора, через починенный забор, Я тоскливо глЯдел,
как измывалсЯ Њирон над лошадью. ‚ последние годы он стал еще злей, еще
нелюдимей. Њама говорила, ‡ахаровна жалуетсЯ: с ней-то даже почти не
говорит. "„ай-подай", да и только.
"Ђх, Њирон, могила тебЯ, видать, выпрЯмит", - подумал еще Я.
џ уехал опЯть - снова началось мое учение - и скоро получил письмо от
мамы. Џочта тогда приходила ко мне до востребованиЯ на ѓлавпочтамт; тут же
в людном и шумном зале Я разрывал конверт, торопЯсь, и всЯкий раз улыбалсЯ,
разбираЯ знакомый мамин, или отцов, или бабушкин почерк.
Њне виделись всегда при виде конверта из дому наша комнатка, тихий шаг
ходиков, знакомые трещины на потолке, оклеенном бумагой, и в обоЯх, которые
давно следовало сменить.
Џисьма приносили мне малые наши новости, от конвертов веЯло покоем и
постоЯнством, которых так недоставало в студенчестве.
’от памЯтный - но такой обычный - конверт Я тоже раскрыл с улыбкой.
€ вдруг шум почтового зала замер - Я видел лица незнакомых людей, их
поспешные шаги, торопливые движениЯ, но суета эта была, нема.
Ђ мама написала о том, что умер мой давний враг - Њирон. —то его убила
тихаЯ кобыла Њашка.
Ћн лупил ее, как всегда, писала мама, и ничего не ждал, никакой
опасности от своей старой лошади, но много лет битаЯ Њашка вдруг зароптала,
заходила на поводу перед своим хозЯином, блеснула расширенным зрачком,
поднЯлась на задние ноги - неуверенно, неумело поднЯлась, видать, с детства
своего так не вставала, играЯ, а тут поднЯлась, заржала диким, тоскливым
голосом и вдруг ударила передними копытами своего хозЯина.
Ћн крикнул - негромко, хрипло, - упал. Џрибежала ‡ахаровна, на
крылечке поликлиники собралсЯ целый выводок медсестер в белых халатах; Џоли
не было - она уже выучилась, уехала в другой город...
Њирон крЯхтел, точно ему дали под дых, то открывал, то закрывал рот.
Џриехала "скораЯ". …го увезли.

‚от и все.
Њашка убила конюха, он умер в больнице через несколько дней от
сильного внутреннего кровоизлиЯниЯ.
ЏолЯ приехала за матерью, увезла ее с собой. Ћна похорошела - женщина
в расцвете, мать двоих детей.
“зкую комнату с окном почти под потолком занЯл одинокий старик, новый
конюх. Џотом околела Њашка. Ѓутылочки с детским питанием стала возить
машина.
„а, мое желание сбылось. Ђ Я пожелал тогда, в бане: будь что будет.
’ак и стало. Ѓыло то, что выбрал сам конюх Њирон. …го убила
собственнаЯ жестокость.

Ђ может, неизбывнаЯ обида, тоска, неизвестное мне прошлое - их не
увидишь, не поймешь, не рассудишь...
€х не рассудишь, верно, но за что же он менЯ-то, мальца, невзлюбил,
что Я ему такого сделал?
Њожет, Я длЯ него что-то собою означал? Љакую-то такую мысль, что ли?
‚от он и не любил эту мысль.
Ќикого-то он не любил, не щадил.
€ззлобилсЯ от своей обиды, молчал, ото всех таилсЯ, нарочно на себЯ
наступал: не забывай, не забывай, а вы все, кто забыть готовы, пропадите
пропадом. € мотал свою душу, терзал дочку, жену, свою кобылу, а может,
раньше всего, себЯ терзал, свое нутро, выжег его, вычернил глухой тоской,
впору завыть по-волчьи.
Ђх, дЯдька Њирон! Џожалел бы ты кого! Њожет, в этом твое спасение!
„а что Я знаю о нем?
Ќо вот что Я знаю не о нем.
“ каждого времени своЯ жестокость.
Ђ доброта - одна, на все времена.

Ќе скрипи, не вой, не рычи, кикимора, не пугай детей.
Last-modified: Sun, 16 Nov 2003 22:12:27 GMT
Ћцените этот текст: