, а пацаны скоро разведут
костер, и не на той горе, так на этой Я костер, конечно,  замечу. Ѓыла луна.
€ мне привиделось, что надо мной в лунных бликах --  может быть,  следом  за
мной --  летит  душа Љольки Њистера.  Џрежде чем взмыть окончательно в небо,
душа некоторое времЯ  летела  параллельно земле, сопровождаЯ  нас  к  †елтым
горам,-- почему бы некоторое времЯ душе  не полетать над  землей, подумалось
пацану. € вот Я бежал и оглЯдывалсЯ на лунный нимб.

     Ѓыла  глубокаЯ  ночь, все спали;  только старуха  бабка (она опЯть была
голодна) бродила по комнате,-- она и услышала его последний хрип.
     -- „етонька моЯ,--  старуха подошла и  увидела в полосах лунного света,
как  он  дернулсЯ.  Ћна   припала   к  нему,  обнЯв  его  холодные  высохшие
ноги.--„етонька...--€,  словно  почувствовав, что его здесь  удерживают,  он
выдал  этот  последний  хрип, дернулсЯ  тельцем  и  перешел  черту.  ‘таруха
бормотала, припав лицом  к его ногам, это был комочек ее плоти, и она словно
старалась не упустить, не выпустить.
     .
        2

     …сли же говорить о днЯх за днЯми и представить себе, кто же они такие и
как они  выглЯдЯт -- любЯщие нас, то каждый может нарисовать себе картинку с
сюжетом.  Љартинка совсем  несложнаЯ.  Ќужно только  на  времЯ  уподобитьсЯ,
например,  жар-птице:  не  сказочной,   конечно,  жар-птице,  а  обычной   и
простенькой жар-птичке из  покупных,  у  которой родичи и  любЯщие нас  люди
выдергивают Яркие перьЯ. Ћни стоЯт  вокруг  тебЯ и выдергивают. ’ы топчешьсЯ
на асфальте,  на серой и ровной площадке, а они топчутсЯ  тоже и проделывают
свое  не  спеша,-- они  дергают  с  некоторым перерывом  во  времени, как  и
положено, впрочем, дергать.
     Џо ощущению это напоминает укол -- но не острый, не сильный, потому что
кожа  не  протыкаетсЯ  и болевое ощущение возникает вроде  бы вовне.  Ћднако
прежде  чем  выдернуть  перо,  они  тЯнут  его,  и  это  больно,  и ты  весь
напрЯгаешьсЯ  и  даже  делаешь  уступчивые  шаг-два  в  их сторону,  и  перо
удерживаетсЯ на миг, но они тЯнут  и тЯнут,-- и вот пера нет. Ћни его как-то
очень ловко выдергивают. ’ы важно поворачиваешь  жар-птичью голову, попросту
говорЯ, маленькую, птичью, куриную  свою головку, чтобы осердитьсЯ, а в  эту
минуту  сзади вновь болевой  укол и вновь нет пера,-- и теперь ты понимаешь,
что  любЯщие стоЯт вокруг тебЯ,  а ты вроде как топчешьсЯ в серединке, и вот
они тебЯ общипывают.
     -- ‚ы спЯтили, что ли! -- сердито говоришь ты и хочешь возмутитьсЯ, как
же так -- вот, мол, перьЯ были; живые, мол, перьЯ, немного даже красивые, но
штука в том,  что  к тому времени, когда ты надумал возмущатьсЯ, перьев  уже
маловато, сквозь редкое оперенье дует и чувствуетсЯ ветерок, холодит кожу, и
оставшиесЯ перьЯ колышутсЯ на  тебе уже  как случайные. "„а что же делаете?"
-- озленно выкрикиваешь ты, потому что  сзади вновь кто-то выдернул перышки,
сестра  или мать. Ћни не молчат. Ћни тебе говорЯт,  они  объЯснЯют: это перо
тебе  мешало,  пойми,  родной, и поверь,  оно тебе  здорово мешало. Ђ  сзади
теперь  подбираютсЯ к  твоему хвосту товарищи по работе и верные друзьЯ. Ћни
пристраиваютсЯ,  прицеливаютсЯ, и  каждый выжидает свою минуту... ’ебе вдруг
становитсЯ  холодно.  „остаточно  холодно,  чтобы  оглЯнутьсЯ  на  этот  раз
повнимательнее,  но  когда ты  поворачиваешь птичью  свою головку, ты видишь
свою  спину и видишь, что на этот раз ты уже мог бы не оглЯдыватьсЯ: ты гол.
’ы стоишь, посиневшаЯ птица в пупырышках, жалкаЯ и нагаЯ, как сама нагота, а
они топчутсЯ  вокруг и недоуменно переглЯдываютсЯ: экий  он голый и как  же,
мол, это у него в жизни так вышло.
     ‚прочем, они начинают сочувствовать и далее соревнуютсЯ в  сочувствии--
кто получше, а кто поплоше, они уже вроде как выдергивают собственные перьЯ,
по  одному, по два, и бросают на тебЯ, как  бросают на бедность. Ќекоторые в
азарте пытаютсЯ их  даже воткнуть тебе в кожу, врастать, но  дарованное перо
повисает боком, криво, оно кренитсЯ, оно  топорщитсЯ, и в итоге не торчит, а
кое-как лежит  на тебе... Ћни набрасывают на тебЯ перьЯ,  как набрасывают от
щедрот, и тебе  теперь вроде бы не голо и вроде  бы удобно и тепло -- все же
это лучше, чем ничего, все же сегоднЯ ветрено, а завтра дождь; так и живешь,
так и идет времЯ.
     Ќо вот некаЯ  глупость ударЯет тебЯ в голову, и ты, издав  птичий крик,
начинаешь судорожно  выбиратьсЯ  из-под  этой  горы перьев,  как  выбираютсЯ
из-под соломы. ’ы хочешь быть, как  есть, и не понимаешь, почему  бы тебе не
быть  голым, если ты  гол.  ’ы отбегаешь чуть в сторону и, голый, в пупырЯх,
поеживаЯсь,топчешьсЯ,  дрожа лапками,  а  гора перьев,  играющаЯ  красками и
огнЯми, лежит сама  по себе, ты  суетишьсЯ поодаль, и  вот тут они бросаютсЯ
все на  тебЯ  и душат, как душат птицу в  пупырЯх, голую и посиневшую, душат
своими руками, не передоверЯЯ этот труд никому; руки их любЯщие и теплые; ты
чувствуешь тепло птичьей своей шеей, и потому у  тебЯ возникает надежда, что
душат  не  всерьез-- можно  и  потерпеть.  Љонечно, дышать  трудно. Љонечно,
воздуха не хватает. ’ебе непременно необходимо вздохнуть. ’воЯ куринаЯ башка
дергаетсЯ, глаза таращатсЯ, ты  делаешь натужное  усилие и еще усилие,-- вот
наконец воздух все же попадает в глотку. Ќо, увы,  с  другой стороны  горла:
они, оказываетсЯ, оторвали тебе голову.

        3

     Ќе  заметить,  что  ђегина  перепила, было  невозможно, потому  что она
швырЯла  фужерами  в  стену,  целовалась с  хозЯйской кошкой  и  долго потом
танцевала, прижимаЯ к груди телефон,-- все спотыкались  о шнур, а ђегина, не
замолкаЯ ни на минуту, глупенько и несвойственно длЯ  себЯ хихикала. ‡аметно
и зримо  было настолько, что  мужчины, когда стали  расходитьсЯ, не пытались
увлечь ее потихоньку с собой, потихоньку увести, потихоньку втиснуть в такси
(гони,  друг!), а напротив:  они громко, возбужденно и не таЯсь  спорили,  и
каждый  чуть ли не кричал, что именно  ему ђегину отвезти и  проводить будет
сподручнее. ‚ремЯ было позднее, и все уже предвкушали, как они  вывалЯтсЯ  и
выйдут  после  этой  духоты  на  мороз. †енщины  тоже  нет-нет  и озабоченно
выкрикивали, что ђегину необходимо  проводить: "Њальчики, не оставлЯйте ее!"
-- и эта фраза особенно помнилась и переповторЯлась на  следующий день  в их
говорливой конторе.
     ‚ общем  гаме больше всех  в  ту возбужденную  вечернюю минуту  шумел и
вздымалсЯ сорокалетний мальчик ЉолЯ  Љрымов: "€мей совесть! --  кричал он то
одному, то другому.--  Људа ты ее  повезешь, ну  куда?.. €шь,  умник. ‹егкой
добычи  захотелось?"  -- так  и  возникло  выражение,  типичное  длЯ  всЯкой
компании, расходЯщейсЯ далеко за  полночь, когда шумЯт, целуютсЯ на прощание
с  хозЯйкой и  путают свой портфель с чужим: легкаЯ добыча, и  мужчин как бы
даже в дрожь бросало от  этого  пьЯнЯщего словосочетаниЯ.  ‚ысокаЯ, стройнаЯ
ђегина  тем временем  подходила  к  спорЯщим мужчинам,  хихикала  и обрывала
пуговицы  пиджака  то  у  одного,  то  у  другого...  ‚ женщинах  наметилось
некоторое недовольство:  как водитсЯ, гулЯнка сослуживцев  была  без мужей и
жен,  и  кто-то  уже был  или  старалсЯ быть  с кем-то или хотЯ  бы с кем-то
числилсЯ; мужчины танцевали, чокались  полными рюмками, нашептывали -- а тут
вдруг обнаружилось, что нашептываниЯ забыты  и что все они  рвутсЯ провожать
одинокую ђегину. Ћни  словно с ума сошли. Ћни  спЯтили,  они делали вид, что
всех остальных женщин они не замечают и даже плохо узнают в лицо.
     ЂнЯ  Ђвдеева,  скривив  тонкие  губы,  подошла  к ‚олодику,  а ‚олодик,
конечно  же,  звонил  спешно  жене, нервничаЯ  и  поглЯдываЯ  на  окруженную
мужиками хихикающую ђегину: ‚олодик выпрашивал у своей жены времЯ,  а  может
быть, если удастсЯ, и всю  ночь. Ћн торопилсЯ. Ћн говорил с женой бодро. ЂнЯ
Ђвдеева послушала немного и с насмешкой сказала:
     -- Џередай привет.
     -- „а погоди...
     -- Џривет передай. € детЯм тоже.
     -- „ети уже давно  спЯт... ‡аткнись, ради бога,--  и ‚олодик, приоткрыв
трубку, которую он до времени зажимал  ладонью,  осаживаЯ Ђню и шипЯ на нее,
отвернулсЯ -- теперь он вновь говорил с женой. Ћн говорил бодро, улыбалсЯ:
     --  ’ы слушаешь, маленькаЯ, Я, может  статьсЯ, до утра погулЯю.  ѓулЯем
замечательно --  так хорошо началось, надо  развеЯтьсЯ как следует. ‘идим  и
пьем, как в раю. Љак на облаке...
     €  тут  же,  ценЯ золотое времЯ  --  звонок в звонок,--  он  уже звонил
приЯтелю:
     --  ‘лушай,  родной,--Я,  может  статьсЯ,  к  тебе  сейчас  нагрЯну.  ‘
выпивкой... ’ут маленькое лирическое недоразумение: надо нашу сослуживицу на
ночь устроить, Я вроде как ее опекаю -- устроишь нас на ночь?
     -- ?
     -- „а ладно, ладно. ЋбъЯсню, когда приеду...
     Ѓросив трубку  и  опЯть  же  не  оглЯнувшись  на  Ђню Ђвдееву,  ‚олодик
заспешил в угол, где обступили ђегину и где говорили ей наперебой:
     -- ...Џора  домой,  ђегина... Ќет, ђегиночка, тебе  пора домой...  Џора
ехать. Џоверь мне... џ тебЯ довезу...
     ’ак или примерно так  говорил каждый, оттеснЯЯ легонько плечом соседа и
норовЯ вырвать инициативу; говорили все разом,  а ђегина пьЯненько хихикала,
глупо улыбалась и глупо отвечала:
     -- Ќ-не хочу домой, н-не желаю... “ менЯ настроение -- н-не хочу!
     “ ‚олодика был приЯтель с квартирой. ‡ато ѓерман ‘ергеев был  холостЯк,
а это всегда  серьезный соперник, квартира которого, быть может,  и неуютна,
однако пуста и пребывает в постоЯнной  и ежеминутной боевой готовности. „а и
у  ’оли  ’ульцева жена  и дети были  в отъезде по  случаю  зимних каникул,--
выЯснилось вдруг, что большой город не  так уж плотно заселен и набит людьми
и что в тЯжелую минуту  найдутсЯ комнаты и даже квартиры, разбросанные там и
сЯм и ожидающие  среди ночи неустроенных и бедных.  ’ак  что было совершенно
непонЯтно  и даже необъЯснимо,  как  это  ђегина  исчезла  без  провожатого,
спорили, суетились и даже ссорились, а хватились -- ее нет.  ќто было просто
невероЯтно. …е хватились, когда уже рассаживались по такси. ‡амначотдела сел
в такси с ‹елей  и  с ‚ероникой  Ђндреевной, зам  поддерживал  свою  сложную
репутацию  "человека  с деньгами"  и  потому  привычно  развозил всех  самых
далеких -- наиболее далеко живущих.
     -- ‚ас же только трое! -- говорили ему.
     -- Ќу и что?
     -- ’олик! „а вон еще машина... •ватай ее!
     ‹юди объединЯлись, а потом на морозе,  не мешкаЯ, перегруппировывались,
вновь спорили, уточнЯли  район поездки, рассаживались, и  вот тут  ‚алентина
‘ергеевна,  научный  сотрудник  и хозЯйка квартиры,  в  которой  происходило
веселое сборище, спросила:
     -- Ђ с кем же ђегина? -- ’олько тут спохватились -- половина народа уже
разъехалась  --  и теперь стали, перебиваЯ друг  друга,  припоминать: кто-то
уверЯл, что ђегина уехала  с ‚олодиком, но ѓерман ‘ергеев возразил: он видел
своими глазами, что  ‚олодик уехал с  Ђней Ђвдеевой, ей-ей, он, мол, ѓерман,
сам хотел с Ђней и потому не упускал ее из виду. Ћни  припоминали и спорили,
пока не замерзли: стоЯл мороз, снег падал крупными легкими хлопьЯми.
     --  Љто же  уволок ђегинку?-- шумел  неуемный и  всегда порЯдочный ЉолЯ
Љрымов, изо рта у него  валил пар.--  ‚от  подлец!.. џ узнаю и завтра  же на
работе ему морду набью. Ќет совести у людей!
     Ћтъехала еще машина. ЋставшиесЯ вновь  ждали такси и  вновь припоминали
уже от нечего делать, кто с кем уехал,--час и даже больше не  было ни единой
машины, теперь они шли  редко. Џоодаль стоЯл инвалид, прихрамывающий жилец с
третьего  этажа,  выползший  на  ночной  воздух,  потому  что  его  замучила
бессонница,  этот тихий человек сказал,  покуриваЯ,  что высокаЯ  девушка  в
меховой шапке (как же они  этого  не видели!) в полном одиночестве пошла вон
туда. €  инвалид указал  пальцем  --  она  пошла  туда, к  низенькому зданию
детского сада и дальше  к той скамейке,  а потом по улице  вон к тем далеким
фонарЯм.  "Ћдна  пошла?"  -- "Ћдна". €  действительно,  на легком снегу,  на
целине царски-белого снега  виднелись следы шагов, неровные и  зыбкие; и все
вдруг  мигом  представили,  как  шла тут легкой  и  покачивающейсЯ  походкой
ђегина,  счастливаЯ и хихикающаЯ,  стройнаЯ  и  пьЯненькаЯ.  Љазалось,  что,
невидимаЯ,  она  все еще идет по  этому белому  снегу. “ не успевших  уехать
мужчин  возникло необратимое чувство потери и  досады, а  хозЯйка, ‚алентина
‘ергеевна, еще и подсмеЯлась над ними:
     -- ќх, мужики, мужики...
     ’олько  на следующий день выЯснилось, что  ђегина  довольно удачно  и в
нужном направлений выбралась дворами из группы домов и пыталась проникнуть в
закрывшийсЯ  уже  метрополитен, она хохотала, стучала кулачком,  выкрикивала
глупости, и потом ее след, увы, потерЯлсЯ.  Ћна исчезла, словно ушла на луну
своей легкой, покачивающейсЯ и пьЯненькой походкой. ЊесЯц или два,  или даже
три ее активно искали,  и долго еще на милицейском  щите, возле этой станции
метро, рЯдом с будкой "‘оюзпечати", висела ее фотографиЯ с текстом: "€счезла
девушка...  26-ти лет, высокаЯ,  миловиднаЯ,  в  меховой шапке, на руке часы
желтого металла..."

        4

     —увство  вины  было Явным -- Я  был  по  какой-то  причине  виноват,  Я
понимал, и  Я как бы даже знал  это, а три плосколицых человека сопровождали
менЯ<b>:</b> мы шли  степью; мы шли неторопливо; они менЯ конвоировали. ‡емлЯ  была
потрескавшаЯсЯ от сухости, с полынью, и когда Я приостанавливалсЯ (а Я делал
вид, что  Я беззаботен, что  Я уверен в справедливом их  отношении  ко мне),
когда Я нагибалсЯ, чтобы сорвать  кустик полыни, все трое  сдерживали  шаг и
вроде  бы  тоже  приостанавливались.  џ насвистывал.  ‚верху  вдруг  мелькал
жаворонок, и, если бы он  пел, мы с  ним составили бы пару; Я насвистывал, а
сопровождавшие менЯ молчали.
     --  ‘вищу,--  сказал  Я,  перехватив  взглЯд  узких  глаз-щелочек  того
человека, что шагал справа возле менЯ, он шагал почти рЯдом.
     -- Ђ?
     -- ‘вищу,-- повторил  Я  с  улыбкой.  €з троих  сопровождавших  он  мне
казалсЯ более симпатичным,  лицо у него было не столь обветренное; лицо было
с юношеским,  даже  слегка женским, мЯгким очерком линий.  Њне казалось, что
если он мне симпатичен, то не исключено,  что и Я  ему симпатичен, а  в этом
уже могла таитьсЯ да и  таилась некаЯ моЯ надежда.  Ћн не ответил. Ћн ударил
плетью  по  своему  мЯгкому  гофрированному, старому,  как  стараЯ гармошка;
сапогу, и обил от скуки пыль. Љузнечик на сапоге был прихвачен ударом и вмиг
размазан в пЯтно.
     Џеред   нашими  глазами  поЯвилось   небольшое   восточное  глинобитное
строение. ‘реди  белесой полыни  строение  возникло  вдруг--одно-одинехонько
посреди  голой  и  нежилой  степи.  џ  хотел пить, но воды  не  было. ’очнее
сказать, воды было мало. ‘тарик с реденькой узкой бородкой  вынес им плоскую
чашку воды --  все трое  сделали по нескольку глотков, передаваЯ  чашку друг
другу. Џоследний (это  был тот, что с моложавым лицом), посмотрев на остатки
воды,  хотел  протЯнуть  чашку мне  -- но,  словно спохватившись, сделал еще
глоток, допил,-- потом,  вновь оглЯнувшись  на других (не осудЯт ли  его  за
доброту), все же  протЯнул к моему лицу. ђуки  у менЯ были  голые и сухие от
ветра, Я схватил  чашку -- там, на дне, с темными соринками и  с желтоватыми
зернышками полыни, колыхалась каплЯ воды. џ пил до самого дна. џ  пил долго,
ожидаЯ  стекавшие  капли.  €  вот  тут, поводЯ  глазом  по-над  краем чашки,
закрывавшей мне лицо,-- Я увидел мертвого. џ его как-то не заметил, когда мы
подошли  к  строению.  Ћн  лежал  на песке;  старик,  присев  возле  него на
корточки, теперь причитал и смотрел мертвому в  лицо, а трое моих провожатых
лениво  готовили  умершему могилу. ‘тарик  просил их  помочь,  поторапливал.
"Ќадо хоронить",--говорил старик. € повторЯл:
     --  Ќадо  хоронить.--’е   трое  рыли  Яму,   укладывали  вокруг   сухие
кирпичи-кубики:  они  делали  что-то  вроде надгробьЯ,  напоминавшего  видом
большую игрушечную пирамиду, какую от нечего делать строЯт дети.
     ‘тарик вымыл мертвому лицо, пригладил ему виски, теперь в руках старика
поЯвилась бритва. ‘тарик вертел ее  в руках (она  посверкивала на  солнце) и
громко жаловалсЯ копающим, что надо побрить мертвого, но ведь лежачего брить
не с руки, неудобно. "џ не умею брить лежачего",-- говорил старик.
     € спрашивал:
     -- Њожет, вы кто умеете?
     Ћн спрашивал их,  он приставал к  ним; менЯ  он не  замечал. Ќу  что ж,
похороны как похороны  --  Я  сделал вид, что  все  идет  как  идет, и  даже
попыталсЯ  дать  совет:  Я,  мол,  слышал,  что у них  на ‚остоке волосы  не
обЯзательно  брить  бритвой, можно выдергивать,  и делают, мол,  это суровой
ниткой: плотно прижимают нитку к лицу и ведут вдоль щеки книзу, накручиваЯ и
вырываЯ волос за волосом. Ћни как бы не слышали моих слов; они не ответили.
     Ћни  велели мне  сесть  на  землю,  вытЯнув  ноги,--спина  к  спине они
посадили  со мной умершего;  его  голова разместилась у менЯ  сзади, на шее,
безвольнаЯ голова, мЯгкаЯ и одновременно жесткаЯ. Џоскольку мы  сидели спина
к спине, Я ничего не видел (Я видел только  степь),  но понимал,  что старик
будет  его в  таком  сидЯчем  положении  брить,-- Я  слышал,  как  он шуршит
помазком в  мыльной пене,  жалуЯсь, что воды совсем мало. Џотом послышалось,
как  он скребет по  щетине мертвого. € почти тут же Я почувствовал холод  --
холод входил в менЯ  импульсами, он шел от спины  мертвого.  …сли бы не этот
холод, сидеть спина к спине мне было бы даже удобно, потому что после долгой
дороги  Я устал и ноги ныли.  Ќо  теперь  Я быстро охлаждалсЯ. ‚олна  озноба
вошла вдруг в  менЯ в область  правой лопатки  так сильно, что Я затрЯссЯ, и
старик  строго  сказал  мне,  чтобы  Я не  дергалсЯ,  иначе он порежет  щеку
мертвого.  ’еперь он устроил голову мертвого у менЯ на плече с левой стороны
и,  вероЯтно, закинул  ему голову кверху, как  это делают  все  парикмахеры,
чтобы добратьсЯ до  шеи и трудных мест подбородка; теперь Я чувствовал левым
ухом холодное ухо моего напарника. € тут  же раздалсЯ первый пробный скрежет
в этом новом положении.
     ‘тарик брил, а Я остывал все больше --  сначала остыли плечи, потом всЯ
спина, холод  полз по рукам, и только пальцы рук, которые Я держал у живота,
да выставленные  вперед ноги были еще теплыми;  всЯ надежда  была  теперь на
ноги,  все еще мои.  Ќо холод входил теперь  в низ  позвоночника  с  особой,
необратимой  силой, и когда медленный скрежет кончилсЯ и они оттащили своего
мертвеца,-- Я, остывший, осталсЯ сидеть в том же положении, как будто Я стал
фигуркой из чугуна,  -- холодной  и недвижной. ‚стать  Я  не мог.  џ  как бы
прирос в  сидЯчем положении  к земле, как прирастает к ней  все неживое. Ћни
спели  короткую  молитву.  ’олько старик не пел: он напоследок  прихорашивал
мертвого, стрЯхивал пыль с его одежды и обирал траву.
     Ќе прерываЯ тихого пениЯ, они отволокли мертвого  в  приготовленный ему
закуток  из кубиков-кирпичей, пристроили его  там  и  пошли  дальше  степью,
старик и трое,-- а Я сидел, как сидел.
     Ћни  были шагах в  двадцати уже, когда старик спросил у них про менЯ, и
один из троих ответил:
     -- Ќа семь восьмых славЯнин... € на осьмушку, возможно, скиф.
     -- Ќа осьмушку?
     -- Ђ может быть, и осьмушки не наберетсЯ.
     -- Њаловато,-- сказал старик.
     € тогда  тот,  с моложавым лицом, обернулсЯ на  ходу, словно хотел мне,
оставшемусЯ сидеть, крикнуть: "Џока!" -- но не крикнул, не сбавлЯЯ шага и не
останавливаЯсь, он легко и небрежно швырнул или метнул небольшое копье в мою
сторону с двадцати или  двадцати пЯти шагов,  и  мое тело издало звук, какой
издает раздувшаЯсЯ от жары рыба, когда в нее на пробу втыкают нож<b>:</b> попал.
     џ,  сидевший, стал медленно заваливатьсЯ, а засевшее во  мне копье в то
времЯ как Я заваливалсЯ постепенно распрЯмлЯлось, пока не встало  торчком,--
копье стоЯло почти вертикально, а Я теперь лежал на земле, придавив  полынь.
џ  был  все  еще  холодный  и  словно  неживой,  и, может  быть,  поэтому  Я
чувствовал, что боль  была тупаЯ, и чувствовал все, что со мной  происходит.
Љопье вошло с  правой стороны под  последним ребром--пробило  кожную  ткань,
проскочило  эпителий,  протиснулось  острием  в  густую  кашеобразную  массу
печени, а затем, раздираЯ и легко  рвЯ, отодвинуло витки кишок и вышло  вон,
насквозь.
     Ќа месте разрыва печени  чужеродные вещества проникли в кровь и вызвали
сепсис --  свертывание крови распространЯлось  теперь по сосудам все  дальше
(напоминаЯ  скисание  молока,  но  только  ускоренное, вместо суток двадцать
минут), и, когда  отключилась  вегетатика, легкие застыли  в спазме. ‘  этой
минуты клетки уже задыхались без углеродистого обмена:  они жили уже сами по
себе, на внутреннем запасе. Ќо запас быстро истощалсЯ. Џроцессы прекратились
--  стоп,--  и теперь колесики вновь стронулись с  места, но  уже в обратном
направлении: началсЯ встречный процесс, распад.  Ђминокислоты  перестраивали
рЯды.  Ќачалось  дыхание  непосредственно  воздухом. Љлетка  вбирала  чистый
кислород  напрЯмую, шло  сгорание,  которое  почему-то называетсЯ  гниением,
какаЯ глупость. ‚сЯкаЯ борьба  -- это борьба. Ќадо же было как-то  уцелеть и
выжить, то есть остатьсЯ  среди живых,  живущих, и потому -- и именно потому
--  аминокислоты  торопились перейти,  перевоплотитьсЯ  в траву, в землю,  в
микроорганизмы, в воздух.  Ћпытные  бойцы.  Ћни  не  упускали и не  упустили
своего шанса.
     Њое лицо утратило тем временем мЯгкость; рука затЯжелела, как полено, в
судороге  Я  прижал ее  к лицу,  словно  закрывал светлые  материны глаза от
Ястребов,-- степнЯки уже  кружились. Њое  "Я" разваливалось.  ‚ конце концов
приходилось выбирать из того, что есть,-- мое "Я" металось по разлагающемусЯ
телу,  норовЯ хоть куда-нибудь приткнутьсЯ, впрочем,  выбор  был  невелик: Я
почувствовал, что  обрел  гибкое длинное тело,  и если новое мое  тело  было
теперь  скользкое  и  холодное,  то  не  беда, и ведь, повторЯю, приходилось
выбирать из того,  что есть. џ прополз  меж ребер того остова, которым Я сам
был  когда-то, мимо развороченной печени  и мимо  отполированной поверхности
древка копьЯ,-- Я уже обрел  некоторую ловкость  и  вскоре даже привык,  как
привыкает,  скажем,  человек,  потерЯвший  ногу, привыкает и  не скорбит всю
дальнейшую жизнь, что  ноги  у него нет и что она уже не вырастет. џ потерЯл
куда больше, но теперь  это не  имело  значениЯ.  џ был червь,  Я  был живое
существо, а это  уже немало. џ полз лишь длЯ того, чтобы выползти, Я обвилсЯ
вокруг ребра,-- и  раскачивалсЯ, слыша запахи травы и земли. ’олько недоумки
говорЯт, что червь любит жить в трупе,-- он там рождаетсЯ подчас, это верно,
но вскоре он уходит, как всегда и все взрослеющие уходЯт от того места,  где
родились. Љачнувшись на ребре всем телом, Я совершил  сброс и упал и вот уже
совсем ловко и  упруго заскользил по  земле: Я  хотел пить, потому что червь
любит влажность.
     ‘олнце было высоко;  червь не человек  -- и потому  Я сразу  же  нутром
почуЯл,  где  тут в степи  может быть  вода. џ  услышал ее, как слышат  звук
самолета, и двинулсЯ  на этот звук. џ полз не  слишком долго, потому  что  Я
полз правильно. ‚ода была недалеко: уже за первым же пригорком землЯ запахла
свежо  и страстно:  вода  хотела  менЯ.так же, как  хотел ее  Я.  џ полз:  Я
вытЯгивал  шею,  потом  тЯнул  середину и только  затем подтЯгивал низ тела.
Џосле полыни и песка вдруг  поЯвились  первые зеленые  проблески травы. ‚ода
была близко. €  тут  Я увидел  человека-- в нескольких сантиметрах  от  менЯ
стоЯл старик, которого Я недавно видел  в бытность свою человеком, жалкий  и
оборванный старик,
     но только теперь, хотЯ и в лохмотьЯх, он не был жалким. Ћн был огромен.
Ћн перекрыл собою путь к воде. Ћн спросил:
     -- Џолзешь? -- € рЯдом Я увидел подошвы его  ног, его старые стоптанные
сапоги. Ћни  были как  огромные столбы.  Ћн ступил,  и как  глыбой придавило
сапогом половину моего тела, и, конечно же,  вмиг расплющило бы менЯ, если б
он захотел. џ извивалсЯ,-- сапог, чуть придавливаЯ, увеличивал боль, и Я уже
боЯлсЯ  разорватьсЯ  от переполнЯющего  менЯ  давлениЯ  моей  же  внутренней
жидкости.
     -- Ќу? -- был его первый вопрос. -- ѓрешил?
     џ хотел ответить: "‘ам, мол, все знаешь -- зачем же спрашиваешь?" -- но
голоса у менЯ не  было, Я даже пискнуть не мог; Я только заизвивалсЯ сильнее
и подобострастнее.
     Ћн (там, наверху), вероЯтно, покачал головой.
     -- ѓрешите,--проговорил он с упреком,--землю всю поганите.
     џ вновь заизвивалсЯ, телодвижениЯми  отвечаЯ  -- Я, мол, как все. џ как
все, и какой же с менЯ спрос.
     -- Ђ почему же жить хочешь?
     -- ‚се ведь хотЯт.
     --   ЋпЯть  все...  Њало  ли  чего  хотЯт  все.--  ‘тарик  передразнил,
переповторил  мою  (в  переводе на  Язык)  извивающуюсЯ интонацию.  -- ’ы-то
почему хочешь жить?
     Ћн прижал менЯ жестче и грубее; Я  совсем помутилсЯ, вздулсЯ  и вот-вот
мог, разорвавшись, растечьсЯ.
     -- —то в своей жизни ты делал -- рассказывай.
     Љак ни стыдно  сознатьсЯ, Я  стал лепетать (извивами вздувшегосЯ тела),
лепетать о каких-то  своих достоинствах. ’ут обнаружилось  удивительное: так
легко говорить  о  своих  прорехах,  так  просто перечислЯть  скользкие  или
поганенькие  поступки,   сделанные  хоть  год,  хоть  десЯть  лет  назад  (в
припоминании есть даже своЯ покаЯннаЯ сладость), однако,  когда  Я попыталсЯ
сказать, чем  Я хорош, это оказалось непосильно, это звучало жалко, пожалуй,
нелепо и уж точно неуместно.
     џ  заизвивалсЯ  вновь,--не  знаЯ,  что вспомнить и что  сказать, Я стал
лепетать,  что Я, мол, не  умею  себЯ хвалить.  “  нас, мол, принЯто,  чтобы
хвалили другие.
     -- „ругие?
     -- „а.
     -- € как же они хвалЯт?
     -- Ќу как. џ сделаю ему что-нибудь полезное, хорошее, доброе,-- он менЯ
похвалит. Ќадо сделать человеку что-то полезное.
     -- •орошо живете,-- фыркнул старик.
     ‘апог,  придавливающий менЯ, ослабел. ‚се  тело  мое  заныло; Я пополз,
волоча  за собой нижнюю половину, котораЯ была все еще в шоке  и тЯнулась за
мной как неживаЯ. ‘тарик произнес сверху:
     -- ‹адно, поживи, даю отсрочку.
     ‘олнце грело, вода была недалеко; Я  настолько  обрадовалсЯ возможности
жить дальше, что осмелел. џ спросил, за  что  он дает мне отсрочку, хотелось
бы знать. џ повторил движением тела:
     -- ‡а что?
     € он сказал за что. Ћн и без менЯ все знал: сразу и легко прочитав  мою
жизнь, он назвал некую, на мой взглЯд, безделицу, пустЯк -- Я замер в  шоке,
как  и  мое тело;  Я никак не мог осмыслить:  то, что  он назвал, не было ни
достоинством, ни хорошим  поступком,  скорее всего это  было, пожалуй,  моей
слабостью.
     -- Ќо ведь это есть у многих,--обескураженно пискнул мой голосок.
     Ћн сказал:
     -- Ђ Я многим даю отсрочку.
     € тут он добавил еще три слова:
     --  Њного извиваешьсЯ,  червь,--  и пнул  менЯ ногой,  чтобы  больше не
видеть.  “дар был сильный, но, по-видимому, достаточно рассчитанный и не без
крохи гуманности: тело не  лопнуло, оно  спружинило, Я  взлетел в воздух,--и
вот, перелетЯ  через  пригорок, шлепнулсЯ  Я  в какую-то канаву  с  водой, к
которой Я давно и долго полз, алчный, по запаху.

        5

     Љто  и когда изобрел барабан, историей не зафиксировано,-- это столь же
в прошлом, как и, к примеру, колесо. Љолесо мерит расстоЯние и пространство,
барабан мерит секунды и времЯ.
     €мЯ  не сохранилось, однако  все же известно,  что  жил  в  палеолитные
времена  некий дикарь, обыкновенный, косматый,  кутавшийсЯ, как  и прочие, в
звериную шкуру,-- был он даже длЯ тех времен отъЯвленный бездельник; был он,
впрочем,  смышлен  и  ловок.  Љругом   громоздились,  как   и  положено   им
громоздитьсЯ, голые камни, а вокруг пещер в неисчислимом количестве  бродили
звери;  от голода звери выли ночи и дни напролет.  ќто  было суровое  времЯ,
звери тогда размножались бурно, и  еды  им не хватало. ‹юдей звери  тогда, в
общем, жалели и старались не есть, потому что людей было мало и истребить их
ничего не стоило. ‹юди могли попросту сойти на нет.
     "ђазве это  жизнь?.. Ћ  господи! -- вздыхали там  и тут  люди  в  своих
жутких пещерах.--ђазве  это  жизнь?" ‹юди, как  и всегда,  считали, что жить
тЯжело, что жизнь  -- это  сплошное  страдание, и без конца жаловались  друг
другу;  они  очень  любили жаловатьсЯ. ’ем более бывало муторно  и тЯжело на
душе, если среди племени оказывалсЯ вдруг бездельник  или, как они говорили,
тунеЯдец,  человек, евший втуне. Ћн был  ленив,  он  был  откровенно  ленив;
бездельник даже жен своих не  кормил  или почти не кормил, хотЯ был  молод и
крепок,-- от  жен  он избавлЯлсЯ.  Ћн заставлЯл жен плЯсать напоказ голыми в
будние дни, после чего обменивал их на оружие или на филейную часть мамонта.
‚ конце концов он обменЯл их всех; он осталсЯ с одной-единственной женой. Ћн
жил с ней в пещере, сплошь заваленной красивыми  копьЯми  и  мечами. Ћн  был
первый, кто стал  открыто  жить  с  одной женщиной.  ‚се  племЯ  ему  втайне
завидовало. €, конечно же,  вслух все  его осуждали, и не только потому, что
прокормить одну жену  легче легкого:  дело еще  и в  принципе,  человеком он
считалсЯ нехорошим и аморальным. Џлюс  к этому всему он был  болтлив  и, как
всЯкий  бездельник,  нет-нет  и проговаривалсЯ, что он-де много умен  и  что
он-де умнее даже старых своих сородичей.
     …го  предупреждали  и по-доброму и более круто, однако  унЯть не могли.
…го,  в  общем,  оберегали из гуманности; некоторые его любили  и жалели. Ќо
однажды он произнес  неслыханное, и тут уже ничего нельзЯ было поделать:  он
сказал,  что умрет  достойнее их  всех,  достойнее старых родичей, достойнее
даже вождЯ племени.
     ‘мерть   в   те  времена   считалась  событием  ответственным,   смерти
придавалось значение и  придавалсЯ смысл, и  было,  например,  необыкновенно
важно,  кто  и как  умер. ‘меЯлсЯ ли человек, умираЯ,  важничал  ли. €ли  же
плакал, как плачут женщины. ’ут  были важны сказанные перед  смертью слова и
даже их оттенки: событие есть событие. € потому стало и нехорошо, и неловко,
и даже жутко, когда бездельник произнес вслух:
     -- џ умру достойнее вождЯ племени.
     ЏлемЯ было шокировано. ‚ождь на эти его слова ответил кратко:
     -- ’ы умрешь завтра.
     Ѓездельник  схватилсЯ  за  губы, зажал  себе  рот,  но было поздно.  ‡а
шалопаЯ  вступились   дЯдьки,  братьЯ,  отцы;  отцов  в  те   времена   было
несколько,--  однако  вождь  был  тверд  и  неумолим.  Ђвторитет  --  всегда
авторитет,   и   порЯдок   всегда   порЯдок:   не   наказываЯ   человека  за
безответственные  штуки и выходки, ты в первую очередь развращаешь и портишь
его самого.  €  других  тоже. €  себЯ, кстати, тоже портишь. Љ тому же вождь
племени слегка  опасалсЯ, что шалопай  после своих  слов и впрЯмь как-нибудь
случайно  умрет  с  достоинством -- кто его  знает! -- людишки  же прибавЯт,
приврут, вот тебе и легенда.
     --  Ћн умрет  завтра,--  подтвердил  вождь племени  родичам,  пришедшим
просить о помиловании. € добавил: -- Ќа закате.
     Џриговоренные  к  смерти  в  те  времена  прыгали  с обрыва  на  камни.
ђазбившись, они лежали там с множественными переломами и в течение двух-трех
суток кончались, исходЯ  криками, и ни о каком достоинстве, разумеетсЯ, речи
там  быть не могло.  Љара была суроваЯ именно  потому, что смерть страшна не
сама по себе: смерти дикари, в общем, не боЯлись, они  боЯлись  предсмертных
мук и страданий.
     ‚ыхода не  было  -- шалопай  сидел  ночь напролет,  не  спал и старалсЯ
придумать  последнюю штуку в своей  жизни и  последнюю уловку,  чтобы как-то
облегчить конец.  Ћн бы, возможно, ничего  не придумал, если  бы  не услышал
голос свыше; ему  повезло. Ѓыла луна.  ‚оздушное пространство вдруг  как  бы
расширилось,   минута   сделалась   огромной,   значительной,  и   на   душе
приговоренного  стало легко и освобожденно.  "Ѓог, ты услышал менЯ.  Ѓог, ты
услышал менЯ!" -- со слезами на  глазах,  ликуЯ,  закричал суеверный дикарь,
простираЯ руки  к  луне  и  к застывшим вокруг  луны  небольшим  облакам. Ћн
придумал.
     Њысль внешне была проста.
     ‘реди ночи он повел свою единственную жену под обрыв и указал ей место,
куда  он будет прыгать. ‘тоЯла полнаЯ луна, небо было высокое. Ќа земле были
различимы  отдельные камешки. "‘юда,  милаЯ, --он указал на  бугорок  земли,
поросший высоким папоротником,-- укрепи обломок копьЯ на закате".  "Ќо  менЯ
заметЯт и прогонЯт". "Ќе заметЯт",-- и он улыбнулсЯ.
     ‚есь  следующий день  приговоренный  бегал по своим  дЯдькам, братьЯм и
отцам с  последней просьбой --  он просил, чтобы  родичи к закату Явились на
обрыв с плоскими дощечками и  тазами и чтобы колотили в них  мерно и  ровно,
когда он будет идти на смерть. ђодичи не отказали. ђодичи обещали выполнить.
Ћни немного погоревали  и  немного посочувствовали,  как-никак у человека не
каждый день смерть. Ћни спросили: "„лЯ чего эти дощечки?" -- а он, забывшись
и как всегда немножко важничаЯ, ответил: "ќто Я придумал, чтобы умирать было
не больно". "Џомогает разве?" "Љонечно!" Ђ день уже клонилсЯ к закату.
     ‡акат; это  был Ярко-алый, а потом багровый  закат. ЏлемЯ разбросанными
группками собралось  вблизи обрыва, они  сидели  на корточках  на земле, они
смотрели,  они колотили  в дощечки,--дикарь  шел  своими последними шагами к
краю обрыва, и впервые в истории человечества гремел  барабанный бой. „икарь
не  спешил.  „икарь  шел  медленно. Ѓарабанный бой  был, разумеетсЯ, как все
оригинальное, несовершенен -- родичи колотили кто во что, сбиваЯсь с ритма и
мешаЯ друг другу; начало  как  начало.  “ши  и глаза  всех  собравшихсЯ были
отвлечены или, правильнее сказать,  привлечены этим дурацким грохотом и этим
нелепо горделивым шагом выдумщика. †ена  тем  временем под обрывом  укрепила
среди  папоротников  небольшой  обломок копьЯ. „икарь  прыгнул  точно.  “мер
быстро.  Ћн едва успел  выкрикнуть  с ликованием: "‘овсем не  больно!" --  а
солнце уже  село за горизонт, длЯ того  он  и  шел к  обрыву столь медленно.
‘темнело. ‘тихли крикливые птицы. †ена, теперь уже вдова, извлекла  копье  и
незаметно  вернулась  в пещеру,  чтобы обман  не раскрылсЯ  и  чтобы  ее  не
наказали,-- так у них было условлено.
     ‚се  удивлЯлись,  племЯ было  не  на  шутку взволновано:  обычно  крики
умирающих слышались ночь и  день и  еще ночь.  “тром вождь племени преодолел
одышку и самолично спустилсЯ под обрыв посмотреть, так как в племени от мала
до  велика уже шептались, что смерть была  легка, мужественна  и что на лице
умершего улыбка, а оскала зубов нет.
     —ерез год, а  может  быть,  через три  (число  лет историЯ тут тоже  не
зафиксировала),  а  может  быть, через  десЯть,  пришел  час  умирать  вождю
племени,-- в этот  час, лежа в постели и тЯжело  страдаЯ, он объЯвил,  чтобы
люди племени вновь собрались с плоскими дощечками  и натЯнутыми длЯ просушки
шкурами животных.  € чтобы, как и в тот раз,  колотили в них палками. Ђ  он,
умирающий от старых ран вождь племени, будет лежать и слушать их и испускать
дух.  ’акова его волЯ.  "Ћ вождь,  сказали ему  старейшины,-- ты  тем  самым
напомнишь людЯм племени о том шалопае. ЏолучитсЯ, что ты его почтил".
     -- Ќу так что же. Ћн был неглуп. ‚се это знают.
     --  Ќо  ведь  плагиат. ЏолучитсЯ, что он  действительно умер  достойнее
тебЯ.
     --  џ  не тщеславен,-- сурово ответил  вождь  племени,--  Я могу быть и
вторым.--Ћн  стиснул зубы от боли  и  на  миг  прикрыл  тЯжелые веки. --џ не
тщеславен.  Ђ   рокот   ударов  так  ласкает  ухо.  ‚   рокоте  есть  что-то
сладостное...
     ‚ождь  племени  был человеком  мужественным, однако и он хотел  умереть
легко;  он  не  хотел страданий и  боли, и это не  осталось  секретом;  люди
припомнили это  и оценили,  как  и  положено  им  припоминать  и  оценивать.
‘ледующий вождь тоже пожелал  умирать  под  барабан.  Џотом  этого  захотели
видные старики. Џотом, как всЯкое благо, это вошло и распространилось вширь:
одними  из первых этого захотели осужденные на смерть,  в последней  просьбе
которым  племЯ  отказать  никак  не  могло,--  умирание  под барабанный  бой
становилось  привычным. ‚се  шло  своим  путем:  умирал  человек,  рождалась
традициЯ.

     “ мусульман барабан заимствовали рыцари во времена крестовых походов --
он  проник  в  …вропу  с  ‚остока. ‚ ђоссии барабан поЯвилсЯ при  €ване III,
накануне €вана ѓрозного.
     ‘о временем барабан терЯл и продолжает  терЯть  сейчас свою трагическую
окраску, почти повсеместно осужденные на  смерть уже  перестали слышать его.
€дущие в атаку некоторое времЯ еще поддерживали свой дух рокотом последних и
тревожных минут. Ќо и это постепенно сошло на нет.
     Ѓарабан  вписалсЯ  в  состав оркестра,  он  так и  звалсЯ  --  турецким
барабаном,  впрочем, роль его всегда была незначительна и строго определена.
‘ейчас  барабан процветает  в  ансамблЯх в  совершенно  новом  качестве--  в
разболтанных кистЯх молодцеватого ударника.
     Ќу и у детей, конечно. „ети любЯт барабан.

     ‹ето  было жаркое, мальчишка пребывал в пионерском лагере,--  и однажды
неЯсным каким-то образом он отстал от растЯнувшейсЯ по лесу цепочки детей. €
заблудилсЯ. Џри этом он унес единственный барабан пионерской дружины.
     Ћн  бродил по  лесу -- пацан как  пацан,-- шел себе  и шел  по  узкой и
смутной лесной тропинке. ‹ес был замечательный, в таком огромном лесу да еще
и  в  одиночестве  мальчишка  был  впервые.  Ћн  испытал восторг среди  этих
огромных  деревьев,  он даже несколько раз вскрикнул; с ним случилось что-то
вроде видениЯ отрока, хотЯ самого видениЯ не было.
     --  џ как бы услышал голос  природы, голос леса,--рассказывал он после,
уже будучи взрослым.
     “ этой истории был свой забавный финал.
     Ѓарабанщик как-никак фигура в отрЯде заметнаЯ,--отбившийсЯ и отставший,
он блуждал  по лесу часа два  и еле-еле наконец  добралсЯ  до  своих,  когда
детвора  уже вовсю  резвилась  на  плЯже.  ‘олнце  пекло.  Џосле  плЯжа  был
немедленно  созван совет  дружины.  ‚ожатые, перенервничав,  были  настроены
неумолимо  --  они  не  верили,  что  он  заблудилсЯ:  они  сочли,  что  это
неудавшийсЯ побег домой. € лишили его званиЯ барабанщика.
     •арактерно, что в этом же отрЯде был  некий мальчик, по имени ’олик, --
мальчик с обостренным чувством справедливости. Ћн уже  в детстве различал ту
или иную степень  проступка; более того, он уже  тогда умел дефференцировать
промахи и уже тогда догадывалсЯ, какаЯ мера наказаниЯ в  том или ином случае
проступку соответствует. Ќе всЯкий вожатый знал такое.
     Ћн поднЯл руку и выступил так:
     -- €з пионеров  его исключать, пожалуй, не надо.-- € добавил: --  Ќо из
барабанщиков его исключить необходимо. Ћн не имеет права носить наш барабан.

        6

     Ђ рассказ начиналсЯ так -- две девчонки, молодые женщины, шли,  как они
говорили, на хату к  парнЯм; вечер намечалсЯ в  узком и  как бы классическом
плане: два на два в отдельной квартире. ‚ повестЯх и рассказах тех лет такаЯ
сцена бывала вроде как обЯзательной; такаЯ сцена  манила. ’акую сцену  ждали
заранее и провидели ее издали  и загодЯ,  как  провидЯт  приближение поезда,
который поЯвилсЯ и мелькнул внизу, в долине и вот-вот возникнет вновь  из-за
горы. Ѓыла и  причина ожиданиЯ:  в те  времена  свободные отдельные квартиры
поЯвлЯлись  на страницах повестей, как  и в быту, впервые, и, скажем, Ѓахтин
назвал бы это изумлением хронотопа прозы.
     ЏустовавшаЯ по той или иной  причине  чьЯ-то квартира стала доступным и
вполне  возможным местом действиЯ;  это не  пришло  вдруг,  и тут  была своЯ
постепенность.  Љвартира  поЯвлЯлась  и  оправданно и  случайно: родители, к
примеру,  уехали  в отпуск.  Џотом свободнее и  шире:  к  примеру,  квартира
приЯтелЯ или старшего  брата,  который, швырнув звонкую свЯзку ключей, уехал
на  год-два тЯнуть газопровод в €ндии. Џотом  поЯснений уже не  требовалось:
просто квартира без хозЯина, зато с холодильником и с магнитофоном, а  каким
образом она опустела и стала местом действиЯ, оправдывать уже не приходилось
-- мало ли как. —итатель уже  верил. „ело стало обычным. ‚ общем,  они ехали
"на хату". ‡вали их †енька и  ‚алька, а ехали они к ‘ережке и Љольке.  Ѓолее
миловиднаЯ †енька ехала к ним впервые и потому интересовалась:
     -- ...‡начит, ‘ережка кто -- студент? Ђ Љолька постарше?
     ‚алька отвечала, что нет -- все, мол, мы примерно одногодки.
     --  Ђ то Я  раз была  в стариковской компании,-- ничего были, вежливые,
лет по пЯтьдесЯт. Ќо на морду, конечно,  крокодилы... џ так испугалась,  что
не  стала  вторую рюмку пить,--  и  тут  †енька  захихикала,-- а  то  бывает
какой-то допинг в вино незаметно вливают.
     -- „опинг? —то это?
     -- Ќе знаю. —то-то такое...
     -- Ђ-а.
     ‚ троллейбусе,  в  тесноте и давке к ним пристал  пьЯный. ѓордаЯ †енька
выставила локти вперед и молчала, смотрела уничтожающе, а ‚алька, понимавшаЯ
мир проще, замахнулась  на  него  сумочкой  и  крикнула:  "Ќу  ты!  Џодрасти
сначала. Њетр с  кепкой!" €з троллейбуса они выскочили повеселевшие и смутно
приготовившиесЯ к началу начал.
     Ћни пришли. Ћни познакомились. „евушек ждали. Њузыка ревела вовсю.
     Ћни сели за стол, и ‚алька сказала:
     -- „а сделай же потише. Ќи слова не слышно!

     „алее рассказ  двигалсЯ  по  канонам  жанра:  детьсЯ  тут  было некуда,
фабульный  костерок  поддерживалсЯ  тем,  что  девчонкам ‘ережка показалсЯ и
нравилсЯ куда  больше, чем Љолька. €ли наоборот, разность имен неважна, да Я
и не  по