смысле
жизни.
     ѓриша  - огромный, чудовищной силы малый  лет тридцати с очень тЯжелым,
массивным,  не  то от дум,  не  то  от  толщины костей, черепом  и звериным,
отпугивающим детей и приманивающим женщин, оскалом. Ћбычно в карманах его по
ножу.
     “же  целый месЯц у него длитсЯ скандальный, громкий, на всю улицу роман
с дворовой проституткой ’анечкой.
     ’анечка  -   полный  антипод  Џенькову.   Ћна  маленькаЯ,  изЯщнаЯ,   с
распущенными волосами  и  томными порочными  глазами. Ќо  иногда ее глазенки
загораютсЯ искристым, восторженным  светом, как у  гимназистки,  смотрЯщей в
небо.
     Ѓольше  всего на  свете она любит  стихи, проституцию и любовь. „а, да,
любовь.  ‘  самого  первого  днЯ  ее тЯжкого,  тротуарно-слезливого  падениЯ
’анечку преследует мысль о большой,  светлой, как крыльЯ ангела, любви. —его
только она не делала длЯ этого!
     Ћдному толстому пьЯному  мужику она  нарисовала углем  на  его  жирной,
помойно-сладкой  спине  крылышки. Ћчень часто, на времЯ  соитиЯ,  она любила
вешать перед собой на стенку нежную картинку с изображением младенцев.
     "•оть и не поймешь кто,  а все-таки  младенцы, невинные дети", - думала
она.  Ќо любовь не приходила. ’ело все  времЯ было удовлетворено, как  после
хорошей отлучки в уборную, но душа была мертва и молчала.
     "Љак хорошо люди устроены  в отношении еды, - рассуждала  ’анечка, -  и
как  плохо в отношении половой жизни. Џоел и на тебе: все  просто, ничего не
ноет, только спать хочетсЯ, а пожил и на тебе: душа скорбит".
     Љончилось  тем,  что  ’анечка  сама нарисовала  странный,  не  понЯтный
рисунок. Ћн изображал мужчину-"одеЯл", как она его называла, вместо "идеал".
‚прочем, если  зритель  был сильно  выпивши,  то  фигурка могла  смахнуть за
человеческую. ‘транно только, что волосы у нее стоЯли дыбом.
     ќтот "портрет" ’анечка неизменно вешала перед собой на времЯ соитиЯ.
     Ђ месЯц назад судьба столкнула ее с Џеньковым. ’анечку привлекла в нем,
во-первых, его  безотказнаЯ,  животнаЯ  мощь, выставленнаЯ напоказ:  Џеньков
даже  по двору  ходил, почесываЯ член. Ќадо  сказать, что стыдливаЯ, скрытаЯ
потенциЯ  пугала ’анечку,  и  она  робела перед такими людьми, как в  церкви
перед свЯщенником.
     ‚о-вторых, привлекло ’анечку в Џенькове то, что он все-таки задумчивый,
не такой, как все. ќто соответствовало ее смутному желанию найти любовь.
     ’ак началсЯ их роман.
     Ћн  произвел  большой  шум,  ибо   Џеньков   своим  тихим,  абстрактным
мордобитием  и  философичностью  так   загипнотизировал  ’анечку,   что  она
перестала отдаватьсЯ остальным обывателЯм.
     Ќо  тайна  их  клопино-романтического,  пылкого  романа  заключалась  в
другом.  ‘ам  Џеньков,  кстати,  был  довольно  странное,  угрюмое,   но   с
проблесками  дикого, истерического веселиЯ существо.  ђодилсЯ он в  крепкой,
одуревшей от самой себЯ рабочей семье. ђодители  ненавидели его за идеализм.
Ќа  этой  почве  между  ними  происходили долгие,  стулокрошительные  драки.
Џеньков  вообще не мог говорить с ними, а всегда  орал. …ще ничего, если б в
самом Џенькове  все оказалось в порЯдке. Ќо, выродок в своей  семье, он  был
еще  и выродком-неудачником.  „лЯ  "эволюции" нужно  было бы, чтобы он  стал
выродком какого-нибудь спокойного, эстетического, что ли, плана, а он - бац!
- сразу влип в задумчивую мистику.
     ‚ первом случае ходил бы он потайненько в библиотеку, читал бы ѓумилева
с  Ђхматовой и приобретал  бы  некоторую  утонченность  в  чувствах,  и  все
складывалось  бы  потихоньку,  закономерно,  и,  может  быть,   при  удачных
обстоЯтельствах  что-нибудь  произошло.  Ќо  получилось наоборот;  "природа"
совершила  скачок  и,  оставив  Џенькову необычайную тупость и животность во
всех отношениЯх, осенила его лишь в одной области: в области "мистики".
     €  тут  тупость давала себЯ знать: мистицизм Џенькова был своеобразный,
параноидальный,  не  без  "творчества"  -  он длЯ  себЯ додумывал  некоторые
мистические идеи.
     ’анечка страшно привЯзалась к Џенькову. € даже несколько дней не вешала
на  стенку  картинку  со своим чудищем. Џеньков  заменЯл ей все.  ѓриша тоже
первые  дни лип к  ней. Џоражала его ее сексуальнаЯ боевитость: как  раз то,
что  нужно было Џенькову.  Ќо многое потом стало смущать  его. Ѓывало, после
бурного, крикливого, со стонами и битьем посуды, соитиЯ лежали они в постели
тихие, присмиренные. Џеньков обыкновенно  засыпал: так он делал всегда после
акта или поножовщины. Ќо ’анечка тормошила его.
     - ‹ыцарь ты мой... Ќибелунг, - говорила она, целуЯ его в зад.
     Џеньков приоткрывал глаз  и страшно  смотрел на нее: сразу после соитиЯ
ему не хотелось ее бить.
     €х  дни   были   странные,  наполненные   истерикой  ’анечки  и   голым
невозмутимым спокойствием Џенькова.
     ‡анимались любовью они обычно днем, после работы, среди Яркого дневного
света,  сковородок  и шума  соседей. Џотом выходили на  красное  солнышко  -
посидеть, подышать и подумать.
     -  Ђнгел  ты  мой,  -  ворковала ’анечка,  - расскажи мне  что-нибудь о
демонах.
     Џеньков  подозрительно  косилсЯ:  он  считал,  что  с женщинами  нельзЯ
говорить  о духовных  проблемах. Ђ ’анечка обвивала его могучую, кочегарскую
шею своими тоненькими бледными руками и распевала песни...
     Џеньков же сидел неподвижно, как истукан. Џотом вдруг  резким движением
сбрасывал ее с себЯ, так что ’анечка плюхалась Ѓог весть куда, и говорил:
     - ‚ леса уйду.
     Ќо самым главным своим достижением Џеньков считал мысли. Ћни поЯвлЯлись
у него в одиночестве, когда он брел домой, всегда одни и те же, точь-в-точь,
уже несколько лет, но он лелеЯл их и даже под ножом никому не рассказал бы о
них. Њысли эти известны миру, но  так как Џеньков  мало читал, то полагал их
своими, потаенными, и это позволЯло ему думать о себе как об исключении, как
об авторитете, чуть ли не о первооткрывателе. €  на этом убеждении держалась
всЯ жизнь Џенькова.
     €так, прошел уже целый месЯц романа ѓриши с ’анечкой.
     ЃеднаЯ ’анечка становилась все восторженней и восторженней. Ћна думала,
что почти нашла  свою любовь. ‘реди трЯпок, среди грЯзного  бельЯ и стульев,
надев на голову усохший венок из ромашек, часто  исполнЯла  она какой-нибудь
немыслимый, скрытый танец. Ќо свою "картинку-чудовище"  она все-таки  решила
вешать на стену. „ело в том, что Џеньков так и не мог до конца удовлетворить
ее воображение. Џоэтому он стал длЯ нее лишь необходимым трамплином в мечту,
на вершине которой по-прежнему сиЯла "картинка-чудовище".
     Џенькова же начал раздражать этот оголтелый романтизм ’анечки.
     -  ‚ постели у  тебЯ все по делу, -  сурово говорил он ей.  -  Ќо вот в
голове  у  тебЯ ветер.  ‘кажи,  на кой черт во времЯ  нашего удовольствиЯ на
стенке висит это рыло, - и он указывал на картинку.
     -  ’ы ничего не понимаешь, милый, -  отвечала ’анечка. - ќто мой принц.
Ћн  совсем  еще ребенок,  но,  может  быть, когда  Я умру,  он превратитсЯ в
юношу...
     - Ќе дури, ’анька, - отвечал  Џеньков и с шумом, шелестЯ ворохом бумаг,
вызывающе-цинично шел в клозет.
     ќта  его реакциЯ, котораЯ особенно  часто следовала после соитиЯ, стала
нравственно утомлЯть ’анечку. Ќа целые часы это делало ее слегка слабоумной.
Ћна распевала какие-то  легкие, вольнодумные песни, танцевала сама с собой и
дарила подарки своим бывшим клиентам.
     Џенькова это ужасало, и он стал охладевать к ’анечке. Љ  тому же первый
пыл  страсти  прошел  и  вместе  с  ним  некотораЯ  слюнЯвость,  от  которой
несвободен был даже Џеньков.
     „аже физически  она стала  надоедать  ему,  и  Џеньков  начал  попросту
увиливать от нее.
     Ђ  ’анечка по-прежнему жила своим воображением и носилась за Џеньковым,
как  за  изЯщной ночной бабочкой. Ћн прЯталсЯ по углам, в сарае, колотил ее,
но легкие и болезненные, не от мира сего, слезы, к которым  так  привыкла за
свою жизнь ’анечка, только распалЯли ее.
     Ћна ездила за ним на работу,  перескакиваЯ с трамваЯ на трамвай, машины
обливали ее грЯзью, но она держала в руках - маленькаЯ, хрупкаЯ и синеглазаЯ
- букетик дешевых цветов или свою "картинку-чудовище".
     Џеньков решил  из-за этого менЯть свою жилплощадь. Ќо однажды случилось
непредвиденное.
     ѓриша в  этот день  пошел в библиотеку. ’ам,  набрав  ворох мистической
литературы, он зарылсЯ в ней. € вдруг медленные, как  густой суп, капли пота
выступили на  его  лбу.  „о Џенькова  дошло,  что мысли,  которыми  он жил и
благодарЯ  которым  считал себЯ  исключением и  необычайностью, давным-давно
известны и не представлЯют ничего радикального.
     Њедленно,  нахлобучив  кепку  на  лоб,  он  вышел  из  библиотеки.  …му
захотелось пойти в  пивную. Ќо тЯжелаЯ, упорнаЯ, тЯгуче-параноидальнаЯ мысль
давила его: надо повеситьсЯ. Љак  все, до чего он добиралсЯ нутром, это было
зримо, весомо и убедительно. Њожет быть, через два-три днЯ он  бы опомнилсЯ.
Ќо сейчас  эта  мысль  вела его,  как  канат потерЯвшего надежду альпиниста.
"Ќадо", -  подумал он  и  все-таки выпил кружку пива. Ќо тепло  в животе  не
нарушило всепоглощаемость этой идеи.
     “ своей двери он наткнулсЯ на ’анечку. Ћна была, как обычно, в слезах и
с уже помЯтой "картинкой-чудовищем". €нтуитивно, точно  пчелиным жалом,  она
понЯла исход.
     -  Њиленький,  миленький, не  надо, -  прошептала она и,  не  боЯсь его
грубой силы, прижалась к нему. Џеньков механическим, вЯлым движением  снЯл с
полки кастрюлю и тупо ударил ее по голове. ’анечка упала на пол.
     ‡апершись в  своей  комнате,  ѓриша как-то  реально,  словно он ворочал
камни на стройке, приделал петлю.
     - •очу забытьсЯ... - были его последние слова.
     Џенькова  хоронили просто,  не  по христианскому обычаю: его  родители,
рабочие,  называли  себЯ атеистами. Љ  тому же и обходилось это дешевле.  Ќа
похоронах все были спокойны. ’олько  ’анечка в слезах  кружила вокруг гроба.
‘вою "картинку-чудовище" она выбросила, но взамен, также нелепо и алЯповато,
зарисовала  ѓришу в гробу.  ќтот новый  рисунок  она вешала на стенку  перед
каждым своим соитием.


        €сториЯ …нота
     (страннаЯ сказка)

     †ил-был  людоед.  ќто  был уже  постаревший,  разочарованный  людоед  с
толстым и синим брюхом. Ѓрюхо он  выставлЯл всегда вперед или вверх, поближе
к Ѓожеству.
     Ќо однажды людоед раскапризничалсЯ.
     "Ќе хочу кушать людей, - подумал он. - ‚се  они дураки и вонючие... Њне
хочетсЯ съесть чего-нибудь такого... этакого... небесного".
     Ќо  так как небесное  не  так-то легко найти,  то бедный  людоед совсем
проголодалсЯ.  Ѓрюхо  его  опустилось,  стало  мЯгкое  и грустное,  как лицо
нездешней жабы.
     Ќаконец, один раз людоед не выдержал и пошел по леску, разогнать тоску,
да заодно и скушать  что-нибудь  живое, что прыгает да скачет,  да о ѓосподе
плачет.
     ЏовстречалсЯ людоеду червЯчок.
     - ‚от Я его съем, - подмигнул сам себе людоед.
     ’олько  он наклонилсЯ, изогнув, как красавица, свою спинку и хотел было
взЯть червЯчка, как подумал: "Ќе то... не то!" "Ѓольно гадючен  червЯчок длЯ
менЯ и невзрачен, - сказал он. - ’очно глаз человеческий... ’ьфу".
     € пошел людоед  дальше.  €дет и  вдруг  видит  птичку.  ѓлаз  у людоеда
тЯжелый, как все  равно у правительства,  так птичка-невеличка не только что
замерла, а прЯмо ему почти в рот, на нижнюю  губу  села - села, присмирела и
ждет своей участи. ’олько людоед хотел глотнуть, как опЯть подумал: "Ќе то".
"Ѓольно быстра  птичка  на ум, - решил  он. - Ѓудут еще от ей в  моем животе
всЯкие течениЯ".
     - ’ьфу! - выплюнул птичку с губы куда подальше.
     €дет людоед и даже песенки не поет. ‚идит - на тропке енот. ‹юдоед прыг
-  и между  лЯжек  его  зажал...  ’олько  он  хотел  его  пригреть  в  своих
внутренностЯх,  как  - раз, смотрит, вместо енота перед ним, промежду лЯжек,
маленький людоедик бегает, совсем  дите,  белокурое такое, несмышленое, и на
людоеда так  по-сыновнему, по-ласковому глЯдит. ђассердилсЯ людоед: как же Я
своего буду жрать...  Ќет, не выйдет - подбодрил людоедика легким шлепком  и
пустил  в   травку-муравку,   божьему  солнцу   радоватьсЯ  да  малых  деток
человеческих кушать... Ђ сам пошел своей дорогой. Ќо между тем ведь енот его
здорово надул. …нот этот был не простой, а волшебный, с  хитрецой. Ћн - этот
енот - как  только на него враг какой, обжора, нападал - мигом в племЯ врага
и оборачивалсЯ,  только дитем. …сли нападал на него волк, то он оборачивалсЯ
волчонком,  если медведь - то медвежонком. ’ак и жил себе енот припеваючи, и
на саму  судьбу  поплевывал.  Ќо надо  сказать, что сейчас этот енот был уже
полусумасшедший.  € после того  как  он так  ловко отделалсЯ  от  людоеда  и
обернулсЯ опЯть в енота, то шибко загрустил и  пустил слезу. Ћчень жалко ему
стало людоеда, что он ходит такой голодный.
     "‹учше бы он менЯ съел", - усовестилсЯ енот.
     Џобежал енот вслед за людоедом и видит: стоит людоед на полЯне, и можно
сказать, совсем дошедший: сам себе могилу копает. ’огда енот ему говорит:
     - ‹юдоед, людоед,  хочешь,  Я  тебЯ досыта  накормлю, да  так,  как  ты
никогда не ел.
     ‚ильнул людоед задом и бегом за енотом.
     Ѓегут, бегут  - и все вперед, кругом царств всЯких,  республик,  зверей
видимо-невидимо, а они все бегут.
     Ќаконец прибегают они к дому, вокруг которого большое хозЯйство.
     Ќа кольЯх - головы  человеческие торчат, на заборе кишки, а под окном -
рЯдком, рЯд в рЯд  -  ноги  стоЯт  без туловища,  как все равно валенки  или
сапоги.
     Ђ  посередине людоедиха огромнаЯ, жирнаЯ, белотелаЯ стоит, без рубашки,
и груди ее пропитаны кровью блаженных младенцев.
     ‚ корыте - дерьмецо людское  стирает: кишки  там  всЯкие, внутренности,
чтобы засолить на случай голодухи.
     ‚озмутилсЯ людоед: "куда ж  ты менЯ привел, к своей,  это моЯ жена!"  Ђ
енот между тем, полусумасшедший,  вильнул хвостом и рраз - вместо жены своей
изумленной видит людоед  мечту брюха своего: пышного, всего в белом, ангела,
сладкого, как  мороженое, совсем, можно сказать, небожителЯ.  Ђхнул  людоед,
прыг, скок, повалил ангела - и ну его есть... ‚сего сожрал, без остатку.
     ’ак  хитрый, полусумасшедший енот  накормил людоеда  собственной женой,
обнажив в ней небожителЯ.


        €счезновение

     - ’ы  будешь  кушать эту подгоревшую кашу?  - спросила  пожилаЯ, в меру
полнаЯ женщина своего мужа.
     Њуж что-то ответил,  но она сама стала  есть эту кашу. …е  звали  ђаиса
”едоровна.
     "—то Я буду делать сегоднЯ, как распределю свой день, - подумала она. -
‚о-первых, пойду за луком".
     Ћна представила себе, как  идет за луком,  представила хмурые, знакомые
улицы, и  говорливых, таинственных  баб,  и сосульки с  крыш -  и  ей ужасно
захотелось пойти за луком, и на душе стало тепло и интересно.
     "Ђ потом Я вымою посуду и полежу", - мелькнуло у нее в голове.
     - ‘ына пожалей, - пробормотал ее муж.
     Ќо  он  очень любил  жену и  поцеловал ее.  Ќа минуту она почувствовала
тепло привычных губ.
     "‚ечно стол не на своем месте", - решила она и подвинула его влево.
     ‡атем  она пошла в уборную и слышала только  стук своего сердца. Џотом,
выйдЯ на  улицу,  она  встретила  своего  двенадцатилетнего сына;  он шел из
школы, кричал и не обратил на нее вниманиЯ. ђаиса ”едоровна, зайдЯ на рынок,
медленно закупала продукты,  переходЯ  от  лавки к лавке.  Ћколо  нее  ловко
суетились,  толкаЯ друг друга, покупатели, протЯгиваЯ  свои рубли, оглЯдываЯ
продукты полупомешанным взглЯдом.
     -  ‚ы опЯть  менЯ  обворовали,  -  услышала  ђаиса  ”едоровна  голос  и
почувствовала, как ее тЯнут за живую кожу пальто. ’Янула соседка.
     - ЏрепротивнаЯ женщина, - тотчас заговорила, оглЯдываЯ ђаису ”едоровну,
толстаЯ старуха в пуховом платке. - ‘кандалистка. џ жила с ней один год и не
выдержала. ЏрЯмо по морде сковородкой бьет...
     -  “жас,  -  вторила ей  другаЯ. - џ в  таких  случаЯх всегда доношу  в
милицию.
     "Љак  же  Я распределю  теперь  свои деньги, -  думала ђаиса ”едоровна,
возвращаЯсь домой. - ’ридцать рублей  Я этой дуре отдам... Ђ сегоднЯ пойду в
кино".
     ‚  переулке, по  которому она  шла,  было  светло  и оживленно  и  люди
напоминали грачей.  Ќо ей  почему-то  представилось, как она будет ложитьсЯ,
спать и посасывать конфетку, лежа под одеЯлом.
     € еще почему-то она увидела море.
     ‚ойдЯ в квартиру, она услышала голос соседки, доносившийсЯ из кухни:
     - Џомыть посуду надо - раз; в магазин сходить - два; поесть надо - три.
     - Њы все Ядим, Ядим, Ядим, - прошамкала живехонькаЯ старушка, юркнувшаЯ
с пахучей сковородкой мимо ђаисы ”едоровны. - Њы все Ядим.
     - џ уже два часа не  ем, - испуганно обернулась к ней белым, призрачным
лицом молодаЯ соседка.
     -  џ Љоле говорю, - раздалсЯ другой голос, - не целуй ты ее в  живот...
ЋпЯть все у менЯ кипит.
     - €шь стерва, - буркнул кто-то вслед ђаисе ”едоровне.
     - Џочему, она неплохаЯ женщина.
     "...“топить бы кого-нибудь,  - подумала ђаиса ”едоровна. - Ђх,  чего же
мне все-таки поесть... “тку".
     € она почувствовала, что  на  душе  опЯть стало тепло  и интересно, как
было давеча, когда она представлЯла себе, как идет  за луком.  €  опЯть  она
увидела море.
     ‚ углу  комнаты  ее муж  убирал постель. Џовертевшись  около него,  она
опЯть вдруг захотела  в  уборную. ‚ животе ее что-то глухо заурчало, и  жить
стало еще интересней. Ћна ощутила приЯтную слабость, особенно в ногах.
     - Љак непонЯтна жизнь, - подумала она.
     Ћна посмотрела на красный, давно знакомый  ей  цветок,  нарисованный на
ковре. € он показалсЯ ей таинственным и необъЯснимым.
     ђаиса ”едоровна  вышла в  коридор и вдруг почувствовала сильную боль  в
сердце; всЯ грудь наполнилась каким-то жутким, никуда не выходЯщим воздухом;
тело стало отставать от нее, уходить в какую-то пропасть.
     ‚ мозгу забилась, точно тонущее существо, мысль:
     "“мираю".
     - “мираю! - нашла она силы взвизгнуть.
     ‚ кухне кто-то засмеЯлсЯ.
     - “мираю, умираю! - холодный ужас заставлЯл ее кричать, срываЯ пустоту.
     ‚ коридор выскочили муж и сын; из кухни высыпали соседи и остановились,
с любопытством оглЯдываЯ ђаису ”едоровну. Љрик был настолько животен, что во
дворе все побросали свои стирки, уборки и подошли к окну.
     - €шь как  орет,  - пересмеивались  в  толпе.  - ’очно  ее  обсчитали в
магазине.
     - „а, говорЯт, умирает, - отвечали другие.
     - …сли б умирала, так бы не драла глотку, - возразил парень в кепке.
     Љто-то даже швырнул в окно камень.
     ‘ынок ђаисы  ”едоровны  стоЯл у  другого окна, посматриваЯ на умирающую
мать.
     "—его  она  так  кричит,  -  подумал он. - ‚едь теперь менЯ засмеют  во
дворе".
     ...Ђ  через несколько дней толстаЯ старуха  в пуховом платке, та самаЯ,
котораЯ ругала ђаису ”едоровну на рынке, говорила своей товарке:
     - Џомерла ђаиска-то, говорЯт, так орала, весь двор переполошила.


        Љвартира 77

     ЉоммунальнаЯ квартира номер 77, что в старом коробковидном доме, совсем
покосилась. ЉлозетнаЯ  дверь  -  рЯдом  с  кухней  и  комнатой Њуравьевых  -
открывалась так, что не допускала к плите. ЋдинокаЯ  старуха ‘олнечнаЯ долго
ругалась тогда, ибо с кастрюлЯми в руке  не сразу приструнишь дверь. Љ  тому
же третий жилец, холостой  мужик  „олгопЯтов, открываЯ дверь головой изнутри
клозета,  часто вываливалсЯ  наружу, и  через него было трудно  переступать.
Љроме того, „олгопЯтов не раз хохотал,  запершись  в клозете. ќтот хохот так
не походил на обычный звук  его  голоса, что старуха ‘олнечнаЯ полагала, что
„олгопЯтова как бы подменЯли на времЯ, пока он сидел в клозете.
     - Ћн  или  не  он?! -  тревожно всматривалась она в глаза  „олгопЯтова,
когда он выходил, справив естественную надобность.
     Њуравьевы  же те вообще не выносили  клозета.  Ћчевидно, стены его были
чересчур  тонкие,  и  Њуравьевы,  как  соседи  клозета, все  слышали,  будто
испражнениЯ  происходили  в  их  комнате.  ЏугаЯсь  животности  людей,  они,
тоненькие и юркие молодожены, выбегали тогда из своей комнатушки, нередко во
времЯ обеда,  с тарелками в  руках. Ќо выбегать-то, собственно, было некуда:
общественный   коридор   так   узок,   что   пройти  свободно  было   весьма
затруднительно. € зачастую все сталкивались лбами, задами, лилось из тарелок
и  из  тела, доходило даже до  криков.  Ќо Њуравьевы  тем  не  менее  упорно
выбегали: нежны они  были чересчур длЯ самих себЯ. ‘таруха ‘олнечнаЯ, шамкаЯ
выпадающим ртом, говорила, что это у них от Ѓога.
     Џоследние годы жизнь  шла совсем какаЯ-то оголтелаЯ. €  куда они только
катились?!  ‘упруги Њуравьевы от  страху молились  друг перед другом, потому
что жить, даже по  их понЯтиЯм, стало трудно. Ќе  то  чтобы мучил  диковатый
быт,  бессонница, очереди, детский крик (к старухе ‘олнечной  приводили днем
дитЯ  малолетнее на воспитание)  -  нет,  к этому можно было бы  привыкнуть.
„онимал больше всего „олгопЯтов,  потому что он уже совсем перестал походить
на человека. Ќе говорЯ уже о речи, она давно  отсутствовала, если не считать
моментов наитиЯ.  Ѓыли, правда,  мычание, хохот,  успехи, кивки  головой. Ќо
главное  - он постоЯнно менЯлсЯ. ‚ечером - один, днем -  другой, позавчера -
третий.  ЊенЯлсЯ,  правда,  как-то  просто и  неотесанно:  то казалсЯ котом,
принЯвшим  человеческий облик,  то,  наоборот, становилсЯ  до  того угрюм  и
тЯжеловат во  взоре, точно превращалсЯ в эдакий монумент; то просто выглЯдел
так свирепо, что, похоже, готов был разорвать все на свете (а на самом деле,
напротив, прЯталсЯ в  угол). ‚анна часто портилась, и „олгопЯтов мылсЯ тогда
в  коридоре; длинный  и неадекватный любому существу,  он  обливалсЯ водой в
коридоре. ‘оседи (‘олнечнаЯ и  Њуравьевы) мигом тогда  запирались на крючок.
„омашние коты, и так не любившие его, разбегались в стороны.
     Ќо „олгопЯтов не пел песен. ‡ато дитЯ часто пело. Ѓыла это девочка трех
с половиною лет, полнаЯ  и  шарообразнаЯ, ‘олнечнаЯ нЯнчила ее с восьми утра
до восьми вечера. „олгопЯтов видел ее только вечером, с семи до восьми, но и
он смирел, когда дитЯ пело. Ќе то чтобы в пении не было  смысла, нет, просто
повторЯлось одно и  то же  слово (например,  "забыло"... "забыло"...) долго,
настырно и - по хорошему счету - как в испорченном телефоне, который в то же
времЯ был  как  бы  живой... „олгопЯтов относилсЯ к  девочке с  уважением  и
осторожностью.  ‘таруха ‘олнечнаЯ  сама-то  по возрасту помнила  уже немного
слов (хотЯ часто плакала от  этого -  такова  жизнь, тем более  будущаЯ),  и
девочка в этом  отношении давала ей сто очков вперед. Љ  ребенку очень скоро
все привыкли, как  привыкают, например,  к неудобному кошмару. Ќо „олгопЯтов
не  давал  интеллекту успокоитьсЯ.  ’о  изменитсЯ чуть  ли не на  глазах, то
кулаком махнет  в форточку. Њуравьевы из-за  него даже  перестали верить  во
что-либо хорошее.
     ‚ конце  концов лицо „олгопЯтова принЯло  вдруг  законченное выражение.
ЊесЯца  два  оно,   например,  совсем  не   менЯлось,  как-то  навечно,   не
по-здешнему,  окаменев.  Ћн  только  трогал своими длинными  руками кастрюли
соседей. Њожет быть,  это прикосновение чужого человека к еде подсознательно
больше всего мучило молодоженов.
     - џ не могу есть! - визжала Њуравьева после того, как  видела в полусне
по ночам тень убегающего из кухни „олгопЯтова.
     Ќо  съедалось  все  -  не  стоЯть же  опЯть  в  очередЯх. €  хотЯ  лицо
„олгопЯтова онеподвижилось, сам он чуть лысел от различных своих походов.
     ‘тоЯла весна, но небо было до того серым, словно ему стала  тошнотворна
землЯ. Џтицы умирали раз  за  разом. Ќо никто не обращал на смерть вниманиЯ.
‚озможно, потому, что  эта жизнь все-таки оказывалась самым лучшим вариантом
длЯ  всех. € потому все  торопились жить, как  в лихорадке,  хотЯ в основном
только махали руками в пустоте. ‚ой стоЯл и день и ночь.
     - —то-то должно произойти, - стучала зубами Њуравьева.
     -  ЌельзЯ же нам улететь на луну, -  твердил Њуравьев, - поэтому что-то
должно изменитьсЯ.
     €  изменение действительно пришло. ‚ этот день „олгопЯтов взЯл  отгул и
чуть не умер в клозете.  ‚о  всЯком случае, запершись, он несколько часов не
подавал признаков жизни. Њуравьевы  куда-то  ушли. ‚  одиннадцать часов утра
старуха ‘олнечнаЯ выползла на  кухню с дитем.  €спугавшись, что „олгопЯтов в
клозете, она стала ставить бесчисленные сковородки на огонь.
     „итЯ забормотало.  Ѓормотание это сразу принЯло отсутствующий характер,
и было в нем что-то не от  мира сего. "„ыр, щел, тел,  кыр, мыр", - вылетало
изо  рта  ребенка,  а палец  был  приставлен  к лицу,  которое  подрумЯненно
застыло.  „евочка  не перемигивалась даже со  стеной, она  просто стучала: в
никуда.  ‘тук-тук-тук,  стук-тук-тук. € тогда  старуха ‘олнечнаЯ запела. Ћна
повернула  свое объемистое, морщинистое лицо к серому, тошнотворному небу  в
окне и, скалЯ несуществующие зубы, запела за жизнь.
     ‚друг  лицо ее мгновенно  покраснело и словно сине-раздулось, как пламЯ
горЯщего газа в кухне. ’ело, расплывчатое, как мешок, поползло вниз, на стул
перед  плитой.  Ќазывалось это  удар,  инсульт.  Ќо на самом  деле  это была
смерть.
     ‘таруха же думала, что жива. …е голова тихо плюхнулась на железо плиты,
‘ама  она как  бы  сидела. ѓлаза полузакрылись, как у курицы при виде высших
миров, если только  куры могут созерцать высший мир. Љожа странно пожелтела,
но  рот двигалсЯ.  ќтот  рот пел  песни за  жизнь. ‘лова  все  раздавались и
раздавались в воздухе. ‚овсю горел кухонный газ синим, адо-нелепым пламенем,
отравлЯЯ крыс. Ќаконец  старуха замолкла,  но временами из уст  ее  с хрипом
вырывалсЯ свист - чудной, тЯжелый и где-то жизнерадостный.
     „итЯ с любопытством заглЯдывалось на нЯню.  Ћна так и ходила около нее,
как вокруг елки. Ќе хватало только детских лампочек на седой мертвой голове,
€ когда рот старухи окончательно замолк, дитЯ само запело.
     Ќо на этот  раз  произошел слом, невероЯтный ирреальный сдвиг. …е пение
полилось откуда-то из иных измерений, как будто раздвинулась глубина темного
неба и  оттуда был подан невиданный знак.  ‹ицо девочки преобразилось: глаза
горели, словно внутри них прорезалась печать вечной жизни. Ћна пела песню на
славЯнском Языке, но в ней проЯвлЯлсЯ древний слой праславЯнского Языка.
     ‚друг она из трехлетнего современного ребенка превратилась в малолетнюю
пророчицу ‘вета.
     € тогда „олгопЯтов в  ужасе выполз из  клозета. …го сладострастный Язык
вывалилсЯ  наружу,  став  ненужным.  ќто  пение   убивало.  Ћн  выскочил  на
лестничную клетку. Њуравьевы уже поднимались в квартиру.
     -  џ отравил  старуху мочой!  -  бессмысленно  пролаЯл  он, озираЯсь по
сторонам. - “же полгода Я подливал ей  в кастрюлю свою мочу понемногу, чтобы
не чуЯла!
     - Ћт мочи не умирают,  - сухо ответил Њуравьев.  - ‚ы ошиблись. Ћт мочи
только выздоравливают.
     „олгопЯтов  еще  раз  дико  оглЯнулсЯ, точно  преследуемый  неизвестной
силой, и стремительно побежал вниз.
     Њуравьевы переглЯнулись.
     - —то бы это значило? - спросили они друг друга.
     ...‚ошли  в  квартиру,  услышали  пение  и  ахнули...  €х прежнЯЯ жизнь
мгновенно сожглась в этом пении, и началась новаЯ, необыкновеннаЯ...


        Љовeр - самолeт

     Њамаша ђаиса Њихайловна -  со  светлыми, сурово-замороженными глазами и
таким  же  взглЯдом -  купила себе  ковер. Љовер этот досталсЯ  ей  нелегко.
ЏодпрыгиваЯ, поднЯв на себе ковер высоко к небу, она поспешила домой.
     „ома  ковер был намертво  привешен  к стене.  Џолуродственница  ЊарьЯ -
толстаЯ  и  головой  жабообразнаЯ  -  посмотрев,  вскинула руки и закричала:
"ѓага-га!".  ’ак она всегда говорила в хороших случаЯх.  лепнув ее под зад,
ђаиса  Њихайловна  ушла  на кухню  - жарить. ‚есело  хрустело на  сковородке
что-то живое и юркое.  Ѓулькала  вода  в кране  и в голове Њарьи.  “ нее был
выходной день и, развалЯсь на диване, она считала свои пальцы, казавшиесЯ ей
тенью.
     Џошарила вокруг себЯ этой тенью и, обнаружив спички, закурила.
     ’рехлетний  карапуз Ђндрюша - сын ђаисы Њихайловны, весь  беленький и с
лицом, похожим на мед, - понимающе резвилсЯ на полу. Ѓольше никого не  было:
отец Ђндрюши уехал в командировку.
     €кнув,  ЊарьЯ,  как  истукан,  из которого выливалось  тесто,  вышла на
кухню.
     - џ вернусь, - сказала она.
     - „а, да, - хлопотала ђаиса Њихайловна около плиты.
     —ерез  полчаса  хозЯйка  вошла  в комнату,  где  резвилсЯ ее  малыш.  €
остановилась, словно увидела страшное чудо.
     Ђндрюшенька  - счастливо  поблескиваЯ глазками  -  вовсю, упоенно резал
ножницами новый  ковер. Ќе так уж он много и преуспел - по малости силенок -
но вещь  была испорчена. Њамаша все столбенела и столбенела. Љазалось, у нее
не мог  открытьсЯ даже рот. Њокрота  поЯвилась  у нее в  глазах. Ќаконец,  с
выражением  бесповоротной  решимости она  подошла  к  малышу. ‹ицо ее  стало
зевсообразным.
     - ’ы что?! - вырвало ее словом.
     -  Ђ  чиво?  -  весело  улыбнулсЯ  мальчик.   …го   беленькие  кудрЯшки
развевались по лбу.
     Њамаша вырвала у него ножницы.
     - ‚от  тебе, вот тебе,  вот тебе! -  неистово,  сжавшись лицом и грузно
подпрыгиваЯ на одном месте, завопила мать. Ћна Яростно била малыша ножницами
по ручкам. Ћн  орал, как орала бы ожившаЯ печка, но его крик только распалЯл
мамашу. ђучки малыша покраснели, и, оцепенев от ужаса, он даже не разобралсЯ
убрать их: он только поджал их на груди, и они висели у него как трЯпочки.
     ‘ каждым ударом  они становились все безкостней и  расплывчатей, словно
лужицы.
     -  Љовер... ковер! - орала мамаша,  и взглЯд ее становилсЯ все тверже и
тверже.
     Ћна  представлЯла, что ковра уже нет, и готова была сама стать  ковром,
лишь бы он был.
     -  –ени, цени  вещь, дурень!  -  орала она  на дитЯ.  ‚ернулась  ЊарьЯ.
’Яжелым  взглЯдом  проглЯдев сцену,  она решила, что ничего  не  существует,
кроме нее самоe. Џлюхнувшись на диван, она стала гладить свой живот.
     - Људа, куда улетели... птицы?! - иногда бормотала она сквозь сон.
     Њежду тем первый гнев ђаисы Њихайловны понемногу остывал.  "—то отец-то
скажет, ведь нет ковра, нет", - только качала она головой.
     Ђндрюша, однако  же, не переставал кричать, задыхаЯсь от боли. Ћн  упал
на пол и каталсЯ по ковру-дорожке.
     -  Џерестань, перестань сию  же минуту  плакать,  чтоб  слез твоих Я не
видела! - кричала ђаиса Њихайловна на сына.
     Ћна уже не колотила  его  ножницами, а только легонько подпихивала  его
ногой, как шар, когда он особенно взвизгивал от боли или воспоминаниЯ.
     -  ”утболом  его, футболом, - урчала во  сне  ЊарьЯ, разбираЯсь в своем
сновидении.
     ђаиса  Њихайловна принЯлась убиратьсЯ: чистить  полы  и драить клозеты.
Ћна делала это по четыре, по пЯть раз в день, даже если  после первого  раза
пол   блестел,  как  зеркало.  Њонотонно   и  чтоб  продлить  существование,
покрЯкиваЯ и  напеваЯ  песенку, она продраивала каждый  уголок пола,  каждое
пЯтно на толчке.  ‚ этом обычно проходили все ее дни, пока не ЯвлЯлсЯ муж  -
квалифицированный тех. работник.
     € сейчас, оставив в покое малыша, она принЯлась за свое бурное дело.
     „ве мысли занимали ее:  можно ли еще спасти ковер и когда кончит  орать
Ђндрюша. Ќасчет  первого  она  совсем запуталась,  и  с  досады  кружилось в
голове.  Ќо  постепенно  легкаЯ   жалость  к  Ђндрюше  стала  вытеснЯть  все
остальное: он по-прежнему надрывалсЯ. Ќо она все еще продолжала - чуть ли не
лицом - драить толчок  в клозете. ‚ременами ей казалось, что она видит там -
в воде - свое отражение.
     Ќаконец, все  бросив, она вошла в комнату. ЊарьЯ похрапывала на диване.
‚о сне ЊарьЯ  умудрЯлась  играть в кубики, которые лежали  около ее тела.  ‚
забытье  она  расставлЯла их на своем брюхе. –елый  дворец возвышалсЯ  таким
образом у нее на животе. Ђ в мыслЯх ей виделсЯ ангел, которого она - в то же
времЯ - не видела.
     - „ай-ка ручки, - поговорила ђаиса Њихайловна Ђндрюше.
     ‚зглЯнула и ужаснулась.
     Љисточки  -  пухлые  и  маленькие,  как   у  всех  трехлетних  ребЯт  -
превратились в красную, растекающуюсЯ жижу.
     - Љак же это Я! - закричала она.
     ‘трах за дитЯ  мгновенно объЯл ее  с ног до  головы.  "‚ообще-то ничего
страшного,  - подумала  она, - но надо  к врачу... к врачу...  Њало ли  чего
может быть... Ћх, несчастье". ’олчком она разбудила грезившую Њарью.
     - ѓа-га-га! - закричала та, сонно очнувшись  и помотав головой с белыми
волосами.
     - ѓа-га-га!  - перекричала ее ђаиса Њихайловна,  близко  наклонив к ней
голову. - ‚от не "га-га-га", а Ђндрюше больно, везем его к врачу.
     ЌедовольнаЯ  ЊарьЯ  одевалась.  "Ћх, несчастье,  несчастье", - тревожно
металась  ђаиса Њихайловна. Ђндрюша  стал  ей  чудовищно дорог,  значительно
дороже  ковра. Ќаскоро  собрались  в  путь.  ‡аглЯнул  сосед  - Ѓесшумов,  -
растревоженный  криками  малыша, которые он  принЯл  за  воздушную  тревогу.
Џожевав бумагу, он сонно скрылсЯ, промычав про несоответствие.
     Џо дороге к врачам ЊарьЯ расплакалась.
     - ’ы чево? - спросила ее ђаиса Њихайловна.
     - †алко Ђндрюшу, - ответила та.
     Ћна жалела также свои мысли, которые вились вокруг ее лба, как бабочки.
„етскаЯ больница  была  сумрачна, и люди в белых халатах были в ней строгие,
почти как ружьЯ.
     ђаисе Њихайловне велели приехать за дитем спустЯ, когда точно скажут по
телефону. Ќа другой день обнаружилось, что посещать больного ребенка нельзЯ:
в больнице объЯвили карантин.
     ЋдуревшаЯ ђаиса  Њихайловна целыми часами бродила  по квартире. "•орошо
еще, что  муж  не  скоро  вернетсЯ",  - думала она.  ‡вонила  в больницу, ей
отвечали коротко: "‚се, что нужно, будет  сделано". Ћдна ЊарьЯ была веселаЯ.
Ћна говорила  соседу Ѓесшумову, что ребенок все  равно умрет, но де от этого
ђаиса  Њихайловна должна  только веселитьсЯ. Љогда Ѓесшумов, пожевав бумагу,
спрашивал:  "Џочему  веселитьсЯ",  - ЊарьЯ загадочно  улыбалась  и  отвечала
только, что  будет больше свету. Ћна везде  находила свет; но в  то же времЯ
плакала  от постоЯнного  присутствиЯ мрака. Џравда,  плакала по-особому, без
плача в душе, так что слезы катились по ней, как по железу.
     Ћткуда-то  поЯвилась черненькаЯ  старушка;  посмотрев  на все  круглыми
глазами, она сказала, что любит тьму...
     ђаиса Њихайловна все болела  за испорченный ковер, и не знаЯ, что с ним
делать, скрутила  из него валик  длЯ дивана. "‚се-таки нашел применение",  -
сказала она про себЯ.
     ...‚  больнице  было светло и  пусто. Ђндрюша все времЯ плакал. "‘ейчас
тебе не будет больно",  - сказал ему высокий и  умный врач. € правда, малыша
внимательно усыпили, прежде чем отнЯть  две кисти  руки  (почти все косточки
внутри  были  переломаны и измельчены  ударами  ножниц, и - чтоб не началась
гангрена  -  это  был  единственный выход). Џоэтому,  уже  после  того,  как
отрезали  его  кисточки,  Ђндрюше  стало  легко,  легко;  только  когда  его
перебинтовывали, он  помахал  своими  культЯпками  и удивилсЯ:  "Ђ  где  мои
ручки??" € даже не заплакал.
     ...Љогда мамаша принЯла из больницы своего малыша, сморщенного в улыбке
и  отсутствии,  то сначала она  ничего не соображала. ‚се пыталась развЯзать
культЯпки и проверить: есть ручки или  нет? Џривезла домой на такси, как все
равно с  праздника. ЊарьЯ  раздела дитЯ и,  крЯкнув,  потащила его играть  в
прЯтки. € все улыбалась в окно  чучельным,  ставшим  не по-здешнему лохматым
лицом. ‚о времЯ прЯток уснула и опЯть видела ангела, которого в то же  времЯ
не видела. Ђндрюша  лизнул ее сонный, замогильный нос и помахал культЯпками,
как бы здороваЯсь. "Ђ  где мои ручки,  мамочка", -  тосковал он и, как тень,
плелсЯ за мамой, куда бы она ни пошла. ђаиса Њихайловна драила пол. €з кухни
раздавалсЯ храп Њарьи, считавшей, что у нее пухнет живот.
     ’икали часы.
     ‘коро  нужно  было  кормить  мальчика  -  теперь   он,  как  и  раньше,
однолеткой, не мог сам есть.
     ђаиса Њихайловна  двинула  ногой табуретку и вошла  в  клозет. ѓрохнуло
корыто. ђаиса Њихайловна повесилась.  "Ќету моих сил больше... Ќету сил",  -
успела только сказать она самой себе, влезаЯ на стул.
     ‘о  сна ЊарьЯ заглЯнула  в клозет. Ћхнув,  все понЯла, и  ей захотелось
попрыгать  с  Ђндрюшенькой.  Џонемногу  собирались  родственники  и  соседи.
Ђндрюша не скучал, а все времЯ спрашивал:  "ѓде мои ручки и мама?". ‚ клозет
его  не  пускали. Љакой-то  физик решал на кухне,  недалеко  от  трупа, свои
задачки.
     ЊарьЯ  шушукалась с Ѓесшумовым.  € опЯть откуда-то поЯвилась черненькаЯ
старушка с круглыми глазами. Ћна говорила, что ничего, ничего нету страшного
ни в том, что у Ђндрюшеньки исчезли руки, ни в том, что его мать умерла...
     - Ќичего, ничего в этом нету страшного, - твердила она.
     Ќо  в  ее  глазах  Явственно  отражалсЯ  какой-то  иной,  высший страх,
который,  однако,  не  имел  никакого  отношениЯ  ни  к  этому  миру,  ни  к
происшедшему. Ќо длЯ земного этот мрак, этот страх, возможно, был светом. €,
выделЯЯсь от бездонного ужаса в ее глазах, этот свет очищал окружающее.
     - „а, да,  ничего в  этом страшного  нету... - бормотали  стены. ’олько
плач Ђндрюши был оторван от всего существующего.
     - ѓа-га-га! - кричала на всю квартиру ЊарьЯ.


        Љогда заговорЯт?

     €ван €ванович Џузиков жил у себЯ. Џравда, это у "себЯ" занимали у  него
два обычных, вне мира сего  кота, взъерошенных от звука собственного голоса,
собака „журка, бегающаЯ за своим хвостом, и просто корова, мычащаЯ в углу.
     ‚се это  находилось  в старом, полуповаленном домике,  отгороженном  от
земли серым, неприютным забором. Ѓольшей частию €ван €ваныча в доме не было:
потому что свое присутствие он не считал за присутствие.
     Ћн весь жил своими животными.
     Џравда, по видимости многие другие обыватели тоже жили животными. Ќо на
самом деле все  было  не так.  Ћни приходили на скамью €ван €ваныча, стоЯщую
перед домом, и долго-долго сидели  на ней. ‚се такие ладные, с животиками  и
точно сделанные из света.
     Љроме  того, что они  молчали,  они  то и  дело  вскрикивали, глЯдЯ  на
собаку: "„журка, „журка!.." и вздрагивали. Џомолчат-помолчат,  а потом опЯть
кто-нибудь вскрикнет: "„журка... „журка!"
     ‘начала собака вилЯла хвостом, а потом совсем одурела от  этих вскриков
и вместо того,  чтобы оборачиватьсЯ на  людей,  приподнимала морду вверх, на
небесные светила.
     ќтот   ежечасный  среди  общего  могильного  молчаниЯ  вскрик  "„журка"
собственно ничего не выражал, кроме формы  существованиЯ  самих  обывателей.
Џоэтому он был обращен в них самих, а не на животных.
     ’ак и проводили люди, окружающие €ван €ваныча, отпущенное им  времЯ. Ќо
у "самого" отношение к животным было совсем противоположное.
     Џочти не существуЯ  на протЯжении десЯтилетий и ощущаЯ вокруг себЯ одну
пустоту,  €ван €ванович вдруг, выйдЯ на пенсию, родилсЯ духовно, пристально,
сам  по себе,  всматриваЯсь  в  тела  животных.  …го поразила  прежде  всего
"тайна". "’акие  оформленные, с разнообразием, а  существуют",  -  думал он.
"€шь", - и вилЯл своим воображаемым хвостиком.
     …ще его пугала  страшнаЯ  близость животных  к человеку; всматриваЯсь в
глаза  этих тварей, он искал в них  ту  силу, котораЯ перебросила  или может
перебросить  мост между  животностью  и  сознанием.  ‚  замороженных  глазах
собаки,  похожих  на  человеческие внешне и не  похожих по  отсутствию в них
тайного  огнЯ   разума,   нащупывал  €ван  своим  не  то  пропитым,  не   то
метафизическим взглЯдом  эту жуткую  власть; желаЯ разгадать  ее, он  внутре
надеЯлсЯ  тогда понЯть и себЯ,  который, возможно, был когда-то животным. Ћн
не  думал  о  силах,  стоЯщих  вне  этой  цепи,  но действующих на  нее; его
интересовала  только  прЯмаЯ  свЯзь  между сознанием  и этими лохматыми,  то
непомерно большими, то до смешка мелкими тварЯми.
     "Џочему  у них  сейчас нет  разума?  - почесываЯсь, думал €ван. - € что
заставит его поЯвитьсЯ в них?"
     ЏытаЯсь понЯть, охватить эту свЯзь в целом, а не объЯснить механически,
наивно, как ученые, он, чувствуЯ,  что по-настоЯщему проникнуть в тайну выше
сил человеческих, прибегал к странным, нелепым, черным ходам.
     ’о  вставал  на  четвереньки и, приближаЯ свое  лицо к собачьей  морде,
мысленно обнюхивал  животные  глаза  и, главное, то,  что  за  ними  скрыто.
Џравда, иногда он не выдерживал и начинал кусать „журку или бегать за ней на
четвереньках, ломаЯ лопухи.
     ќти сцены повергали местных обывателей в полное  молчание. Ћни  молчали
так, как будто души их улетали на небеса.
     €ногда  €ван  пыталсЯ   разговаривать  с  коровой  и  даже   читать  ей
зоопсихологию.
     Џостепенно     его     методы,    плЯшущие    вокруг    непознаваемого,
совершенствовались.
     “бедившись  в том, что эту скрытую в животных божественную силу  нельзЯ
расшевелить человеческим разумом и Языком, €ван решил прибегнуть к телесному
шифру.
     Ќапример, он полюбил плакать  перед  кошкой, как будто  опускаЯсь до ее
уровнЯ.
     Ќередко делал перед коровой замысловатую гимнастику, описываЯ в воздухе
начальные буквы алфавита.
     Ќюхал собачьи следы.
     ’ак продолжалось  года два-три; и  наконец €ван  почувствовал,  что его
животные скоро заговорЯт. Ћн ощутил это вечером, ошалевший от жары и вечного
тупого молчаниЯ  зверей. Ћн вдруг взмок  от страха, что они всю  жизнь будут
так молчать.  € спрЯталсЯ от всего существующего в темный сарай, между сеном
и простой, точно разрезающей ад деревЯнной, досчатой стеной.
     €  вдруг -  то ли  солнце не так прошло  свой