внений на этот  счет  не  может  быть.  Ќо мне, Я
повторЯю, плевать на все. ‚ том числе и на  проклЯтие по отношению  к  себе.
ЊенЯ интересует только моЯ собственнаЯ суть. Љто Я? Љем Я буду после смерти?
Љто встретит менЯ там Љто придет  и поцелует мой труп?  Њне кажетсЯ,  что  в
черном зеркале, которое пока хранит вечное молчание, заключен ответ!"
     €  ‘емeн €льич прекращал  шептать самому себе. Љругом были  только одни
крысы - их было много, уютных, в его нью-йоркской каморке.
     Ќе получив  ответа в черном зеркале,  ‘емeн €льич запивал на  несколько
дней.
     Ћн жил в  кошмарных нью-йоркских пивных, где  не было даже пьЯных,  ибо
все не замечали собственного небытиЯ.
     ‘емен €льич и сам не мог уловить их существованиЯ.
     Ћн просто пил  несколько  дней, ни  на  кого  не обращаЯ вниманиЯ. Џил,
отражаЯсь в кружке своего  пива. Ћн пил собственное отражение. €  где-то был
счастлив этим.
     € наконец, свершилось.
     ЏЯть дней он пил, десЯть дней отдыхал. Ћднажды после десЯти дней отдыха
пришел  в свою комнату, один -  он всегда  был  один, хотЯ вокруг были люди.
‡ажег свет,  подошел к зеркалу... € вдруг отпрЯнул. ’ьма отошла, исчезла. Ћн
Явственно  увидел бесконечную  чистоту своего  зеркала и  какую-то  странную
картину в  ней, а  не  чье-либо  отражение.  ќто  был  убийственно-бездонный
странный  пейзаж,  такого  в  окружающей реальности  вовсе не  существовало.
Ќеужели зеркало может  отражать то,  чего  не существует? ЌемыслимаЯ картина
привиделась ему!
     ‡иЯл жуткий провал, словно в иное  пространство, средневековый пейзаж с
мистическими   деревьЯми  и   замками,  а  посреди   существа,   все   времЯ
изменЯющиесЯ,  точно  у  них не было определенной формы. Њожет, и люди  - но
какие! Ќеужели люди могут  походить на  не людей?!  Ћни казались  существами
многоглавыми, многорукими, и формы их были подвижные. ‚се это "человечество"
и текло мутным вихрем посреди божественно-средневековых замков и гор...
     ‘емен €льич присел на стул. "‚се кончено, - подумал он. - Љончена и моЯ
жизнь  на ђодине,  и  эта эмигрантскаЯ  жизнь -  все кончено.  ’еперь  можно
спокойно  запить,  лечь в гроб или  в  сумасшедший дом  - все  равно  -  или
устроитьсЯ на работу учителем".
     Њежду тем картина в  зеркале  изменилась:  на  передний план выдвинулсЯ
огромный человек с двумЯ  головами.  Ћдно ухо -  из четырех - висело  совсем
по-собачьи.  Ќо  выражение  всех глаз  было  добродушным,  хотЯ и  чуть-чуть
беспокойным.
     Љазалось,  человек  не понимал, почему ‘емeн  €льич  смотрит на  него с
недоумением.
     ‘емeн   €льич  оглЯнулсЯ:  может   быть,  где-нибудь  позади  него,   в
каком-нибудь скрытом углу притаилось это четырехухое  существо, отраженное в
зеркале. Ќо в комнате никого не было.
     Љогда ‘емен €льич, оглЯдевшись, вернулсЯ в прежнее положение и взглЯнул
в зеркало, то никого там не увидел, а четырехглавый  сидел уже около него на
стуле  в  полном  ошеломлении  и  задумчивости.  ’очно  он вышел из зеркала,
оставив там тем не  менее  свой след.  ‘емeн €льич завыл. Ћн и раньше  любил
выть:  от тоски,  от одиночества, от  всемирной  обреченности. Ќо теперь  он
завыл, чтобы заглушить в себе любовь к потустороннему.
     „вухносый  высморкалсЯ и  стал осторожно  поглЯдывать на воющего ‘емeна
€льича. ‚ глазах его поЯвились четыре разных выражениЯ. Ћдна рука потЯнулась
к чаю.
     ѓоворил он, наверное, телепатически или на ангельском  Языке, во всЯком
случае,  в  уме  ‘емeна  €льича просто  возникал вопрос,  как бы  задаваемый
постороннею силою, и он на него отвечал или силилсЯ отвечать. Џервый вопрос:
"—то вы воете?" ‚ ответ  ‘емeн €льич замолчал, и  рука его тоже потЯнулась к
чаю.
     - Љто вы? - был следующий вопрос, заданный ‘емeну €льичу.
     ќтот вопрос  вдруг взбесил  его. …му захотелось  швырнуть  в незнакомца
чайник.
     -  Ђ кто вы? Ђ  кто  вы?  —ерт возьми!!!  Љто? Љто? Љто? - закричал он,
брызжа слюной и устремив взглЯд на четырехщекого.
     -  Љто Я? - прозвучал ответ в  уме ‘емeна €льича. - ’акой  же,  как вы.
‘ами-то вы лучше ответьте, почему у вас одна голова?
     -  Џочему,  почему!!!  -  заорал  ‘емeн  €льич.  -  ’акой  уж  родилсЯ,
извините...
     - €звинЯть  не буду. ’огда не надо было  рождатьсЯ, милейший, раз у вас
одна голова. ‚от  у менЯ, например, одну голову можно отрезать, а другаЯ все
равно останетсЯ. Џотом и  третьЯ вырастет...  Ќа мне,  дорогой, головы могут
расти. € уши.
     € двухголовый обмакнул одно ухо в блюдце с чаем.
     - Ђ все другое расти не может, - гавкаЯ, пробормотал он.
     ‘емeн €льич  уже не  понимал,  где раздаетсЯ  чуждый  голос:  вовне или
внутри.
     - Ћбделенный вы, милейший,  обделенный.  ‘кажу  вам прЯмо: совсем вы  с
вашей  одной головой захиреете... Ќа черта вам все это  нужно. ђождайтесь во
многих формах. Љрикун!
     € "отражение" потЯнулось схватить ‘емена €льича за ушко. Ћдин его  глаз
смотрел в небо, два других устремились на ‘емена €льича, а третий, казалось,
глЯдел в ад.
     ‘емeн €льич упал. € спасительно потерЯл сознание.
     Љогда пришел  в  себЯ, лицо  болело, ему показалось, что  где-то у него
сбоку,  на  плече,  невидимо  пытаетсЯ  вырасти втораЯ  голова,  шумливаЯ  и
беспредметнаЯ.
     „нЯ  три он  был  в  полуобмороке.  ‚се-таки сходил  в  библиотеку,  по
привычке просил милостыню (хотЯ  никто не подавал), пугалсЯ небоскребов. „ве
ночи читал "Ѓожественную комедию".
     Ђ потом  стал  хохотать.  ‘обственнаЯ  форма  тела  показалась  ему  на
редкость смешной и нелепой. Ћсобенно смешило наличие только одной головы.
     ’ьмы в зеркале уже не было, но не существовало и путающего многообразиЯ
форм.
     ‡еркало стало как зеркало.
     ’еперь  ‘емeн  €льич Ясно  видел собственное отражение.  Ќо  отсутствие
второй головы доводило его до отчаЯнного хохота. ’олько один Язык, всего два
глаза, один нос. Ѓыло над чем хохотать!
     "Љ тому же, - думал он в  черном, как подвал забытого ада, нью-йоркском
метро,  -  одну голову действительно отрубЯт - и все. Ђ если две головы: как
приЯтно! „ве не сразу отрубишь, - пугливо бормотал он в себЯ, всматриваЯсь в
дикие  фигуры  полувооруженных  пассажиров.  -  Ђ  там,  глЯдишь,  и  третьЯ
вырастет".
     Џрошло  еще  два днЯ, и  он  вернулсЯ  как-то к  себе домой  совершенно
обескураженный  отсутствием второй головы. ЏризадумалсЯ.  Џопил  чайку. Џока
его не  было,  в квартирку к нему, видимо, заходили  уголовнички - и вынесли
шкаф.
     Ќо зеркало осталось неизменным.
     € вдруг ‘емeн €льич опЯть  увидел там  нечто. ‘ердце  его забилось.  Ќе
было свечей, не  было  заклинаний  -  все было так просто.  ’олько сгущались
черно-синие тени в зеркале.
     € потом оттуда выскочил слабоумный.
     „а, да, но двух голов не было, и форму  он имел, с точки  зрениЯ ‘емeна
€льича, необычную, то есть одну голову.
     Ќо  дело было  отнюдь не  в форме, а в  душе.  ќто сразу чувствовалось:
существо Явно слабоумное. “ ‘емена €льича сначала даже полегчало на душе.
     Ћх, и парень это  был! ’о  верещал, то трепалсЯ о выборах,  о политике,
без  остановки,  без  умолку, вынимал пачки  долларов, смеЯлсЯ,  целовал их,
плакал,  разглЯдываЯ каждую  пачку,  а потом опустилсЯ перед ними на колени.
‡вали его „жон. Џиджак был куплен на Ѓродвее. ‚ид у него был крайне обычный,
как у всех. …динственное, чему он поклонЯлсЯ, -  это доллары. Ѓольше во всем
мире он ничего не признавал, даже не верил в существование чего-то  иного на
‡емле. ќдакий был монотеист.
     Џроговорил он с ‘емeном €льичом  целых четыре часа,  не умолкаЯ, хлопал
его по плечу, скалил белые зубы и все времЯ спрашивал:
     - How are you? [Љак поживаете? (англ.)]
     ‘емен  €льич  только собиралсЯ ему ответить, как  он себЯ чувствует, но
„жон опЯть заверещал о выборах, о делах, о времени - его, как всегда, нет, -
и не в последнюю очередь о деньгах, о том, что деньги походЯт на мед.
     Ђ потом снова спрашивал:
     - How are you?
     €,  не  ожидаЯ ответа,  осматривал пространство пустыми  глазами. Џотом
вдруг взглЯдывал на "Ќью-‰орк таймс", лежащую на столе.
     ‚прочем,  иногда на „жона  нападали  приступы странного оцепенениЯ,  он
неожиданно замолкал,  сидел не двигаЯсь,  и  взглЯд  его устремлЯлсЯ  в одну
точку.
     ‘начала ‘емeн €льич не понимал, в чем дело, но  потом, когда „жон опЯть
оцепенел как-то  по-вечному, надолго, ‘емeна  €льича  осенило: „жон-то  ведь
умер. ’о есть не  то чтобы умер безвозвратно,  а просто  на некоторое времЯ,
уходЯ своею простою душою в ад.
     ’аким и созерцал его ‘емeн €льич.
     Ќо на этот  раз действительно было нехорошо: „жон так оцепенел, что  не
стал походить сам на  себЯ,  элементарные  черты его  изменились,  приобрели
инфернальный вид, даже доинфернальный, если можно так выразитьсЯ.
     Џотом  вдруг стал шептать. Ћбычное бессмысленное выражение  на его лице
исчезло, и поЯвилось нечто тревожное и почти сознательное. Ђ в глазах застыл
непонЯтный ужас - какой бывает у повешенных, наверное.
     ‘емeн €льич попыталсЯ его разговорить, принес чайку, но „жон не подавал
признаков оживлениЯ.
     Ќаконец он  вышел из  этой  зоны  смерти и опЯть  стал прежним  „жоном:
улыбающимсЯ,   с   пачками  долларов,  хлопающим   по  плечу   и   неизменно
спрашивающим:
     - How are you?
     ‘емeна €льича стошнило от  его  существованиЯ. €, позабыв все приличиЯ,
настолько банален был  „жон, он вытолкнул  его за  дверь. ‘транно,  что „жон
вполне спокойно спустилсЯ с лестницы, а не возвратилсЯ в зеркало, откуда  он
Якобы вышел. ‡еркало, напротив, было на  этот раз вполне нормально; отражало
все, что положено,  а „жона ‘емeн €льич увидел в окно: он быстро смешалсЯ на
улице с толпой ему подобных.
     ‚иденье „жона как-то успокоило ‘емeна €льича.
     Џоследующие  дни прошли  довольно  обыкновенно.  ‘емeн €льич как  будто
вошел в строй этой призрачной жизни.
     Ќо шок  приближалсЯ. Ћн почувствовал его  днЯ за два.  Ќо все произошло
внезапно и уже  по-иному... ’ени  в  зеркале  сгущались, мелькали, исчезали,
опЯть  возникали с какой-то зловещей настойчивостью. €стомленный  ожиданием,
‘емeн €льич уснул.
     Ђ когда  проснулсЯ, в комнате творилось черт  знает  что.  €з  зеркала,
которое стало получерным, как будто  высовывались потусторонние щупальца, из
его великой глубины  раздавалсЯ хохот, оттуда все времЯ  кто-то вываливалсЯ,
темный  и  бесформенный,  тут же растворЯЯсь в воздухе,  и... хохот,  хохот,
хохот.
     ’очно  невидимый мир теперь  отражалсЯ  в этом зеркальном пространстве,
выходЯ из него в наш мир.
     ‘емeн €льич  сам стал  хохотать от ужаса,  приподнЯвшись  на подушке. ‚
постель к нему сыпались какие-то твари, полуосЯзаемые, норовили лизнуть...
     †ажда сумасшедших ласк объЯла его...
     Џотом  на стул сел такой темный и огромный, что  ‘емeн €льич присмирел.
ѓлаза его  смотрели  в  упор на ‘емeна €льича, выражаЯ абсолютно-непонЯтное.
Љот, каким-то чудом оказавшийсЯ в  комнате, дико визжал, будто превратилсЯ в
свинью,  и металсЯ  из одного угла в  другой, нигде не  отражаЯсь. ѓолова  у
огромного кота  вдруг отвалилась, и на ее  месте поЯвилось сиЯние:  жуткое и
безличное.  Љот  почти  заплЯсал, завертелсЯ в  поле этого  сиЯниЯ. Љачалась
лампа, два беса целовали друг друга на стене.
     Џоток  времен выливалсЯ  из  зеркала, словно  океан  крови,  в  которой
купались  планеты, города,  страны  и люди. € вокруг этой погибели и оазисов
раЯ в  ней кружились  и безумно  хохотали  какие-то  юркие  существа и бурно
аплодировали всему мирозданию.
     Њухи  то  и  дело  залетали  в рот ‘емeну  €льичу. ‚ углу  выл труп его
сестры, погибшей под поездом, протЯгиваЯ ‘емeну €льичу свои желтые руки.
     Ќа столе оказалсЯ козел с плакатом.
     - Љто Я?! Љто Я?! Љто Я?! - кричал ‘емeн €льич на своей постели.
     €  вечный луч  абсолютно-непонЯтного был направлен на  него,  задающего
такой роковой вопрос.
     Џрихлопывал ладошками черт - но черт из других метасистем.
     € вдруг ‘емeн €льич понЯл.
     € как только это случилось, все таинственно исчезло.
     Ћбъективный бред, навЯзываемый ‚селенной,  приутих, как будто ‚селеннаЯ
зависела  от  его  сознаниЯ. Ќо комната  казалась обычной, и зеркало  стоЯло
неизменно:  но оно уже было,  как  вначале,  абсолютно  черно,  и  эта тьма,
ведущаЯ в бездну, была непроницаема, как смерть всего существующего.
     ‘емeн  €льич тихо встал и опустилсЯ на колени перед черным зеркалом. Ћн
познал, что напрасны его исканиЯ, направленные вовне.
     —то сущность  его глубинного  "џ" так же непознаваема, как  это  черное
зеркало,  и  бездоннаЯ,  уводЯщаЯ в за-абсолютное, невидимаЯ  глубина  этого
зеркала - лишь проекциЯ его собственного "џ".
     Џознав все это до конца, ‘емeн €льич заплакал - один, перед зеркалом.
     Џотом  встал   уже  совершенно  иным   существом,  может  быть   навеки
успокоенным, только  промелькнула улыбка, котораЯ была выше всего  земного и
всего небесного.
     € поскольку Ќью-‰орк и тому подобное потерЯло длЯ него всЯкое значение,
больше его там никто не видел.


        ™екотун

     ‚италий  имел лицо  (если  считать  "это"  лицом) до  того полупьЯное и
трезвое,  до того сморщенное и обезьЯновидное и вместе с  тем холодное,  что
мало кто его замечал. „аже когда он бежал мимо всех по улицам, точно нагонЯЯ
то, что было  позади  него. „а  и глаза  ‚италиЯ никого не пугали:  были они
остановившиесЯ, маленькие, черные-пречерные  и не  по-нашему ледЯные, хотЯ и
загадочные. ѓустые  темные волосы обрамлЯли это исчезающее лицо. Ќикто также
не  думал о том, чем он занимаетсЯ. Ќе  до занЯтий ему  было на  этом свете.
‘ексуальнаЯ  жизнь его была тихаЯ, примиреннаЯ и так удовлетворЯла  его, что
он  ее  не  замечал.  ЋбщалсЯ  он в  этом смысле, если не  считать, конечно,
женщин, только с деревьЯми. Ћсобенно обожал листы,  которые как  бы скрывали
его от  мира.  ђисовал на заводе плакаты, делал  кораблики  длЯ дураков.  Џо
ночам целовал папулино пальто.
     ЏапулЯ  был единственный  член его  семьи,  с  кем он и  жил в средней,
замороченной комнате с маленькими окнами в  деревЯнном домишке.  …ще  жила у
них в комнате  курица.  Џравда, она  была невидима,  и  ‚италий часто  пугал
коридорных соседей, громко подпрыгиваЯ и окликаЯ ее: "Љо-ко-ко, ко-ко-ко!"
     „аже папулЯ в эти минуты смущалсЯ и лез под кровать.
     ‘ам  ‚италий  был не очень большого росту, а  папулЯ его и того меньше.
Љроме этого,  он был так  похож  на  ‚итальку, особенно  ликом,  что  многие
считали их братьЯми-близнецами и не раз за это били.
     ЏапулЯ  страшно   боЯлсЯ  ‚италиЯ,  хотЯ  по-своему  его  очень  любил,
прислуживаЯ ему, спЯщему,  по  ночам в смысле  питьЯ и еды. Ќо,  может быть,
клевала невидимаЯ  курица.  ‘ам ‚италька любил спать на шкафу, у потолка,  в
Яме между пыльными и грЯзными книгами по  истории человечества. …ще он любил
щекотать папашу. ‘транно, он делал  это с таким радостным и визгливым видом,
что  папуле самому было смешно, и он  чуть не падал со  смеху, когда сынишка
его  атаковал.  Њногие  годы  это  скрашивало  их   жизнь,   развлекаЯ,  как
аргонавтов. ‚италька (такаЯ привычка поЯвилась у него лет с двадцати), перед
тем как щекотать, скакал на одном месте на одной ноге и дул в ладонь. Џалаша
тогда уже сразу понимающе улыбалсЯ и, оскалЯсь, лез помолитьсЯ  - неведомому
Ѓогу. Џроскулив, радостный, как  недотрога,  ‚италька, корчась,  подбегал и,
строЯ нечеловеческие  гримасы, щекотал где  попало,  отплевываЯсь от  стыда.
ЏапанЯ  извивалсЯ  и  бегал  из  угла  в  угол,  урча.  ‚италька -  за  ним.
Џрисутствовала  ли  невидимаЯ  курица, когда они  носились  так по  комнате,
словно  уверенные?!  Ќо  были ли  они  действительно уверены  или  просто не
знали?! Ћднако соседи не замечали это  щекотанье, хотЯ  оно и смешило их  по
ночам, в постелЯх.
     ’ак, в твердости, проходила их жизнь. ‚италиЯ все разносило и разносило
от полупьЯной радости. Љазалось, щекотанье заменЯло ему  религию. Џапаша  не
хирел  и  даже прЯталсЯ  от него,  прикрываЯ  голову платком,  причем только
тогда, когда ‚италии его не щекотал.
     Ћтсутствие мамы вообще как-то благообразило ‚италиЯ, и от сознаниЯ, что
у него  никогда не было матери,  он тихо светлел лицом. Њатери действительно
не было; рождение  ‚италиЯ до того  мутно, запутанно и  архаично, что трудно
сказать,  от кого и  от  чего он родилсЯ.  Љак известно, есть много способов
родитьсЯ  без помощи человеков,  но  тут дело было даже не в этом... ЏапулЯ,
правда, присутствовал,  но  как-то пугливо и до того мимоходом, что и сам не
понимал  происхождениЯ  ‚италиЯ. …динственно  известно,  что после поЯвлениЯ
‚итальки на свет папаша одел на член елочную игрушку и никогда не снимал ее,
отказавшись  от женщин. Љогда папаша прыгал по углам от щекотаниЯ, казалось,
что это бренчит погремушка - по-новогоднему звонко.
     Ќо с течением  времени все  нарастала и  нарастала серьезность. ‚италий
уже не мог выносить вид луны и нередко, обернувшись собакой, выл по утрам на
солнце. Џапаша не  раз тогда хотел припугнуть его поленом,  хотЯ  обычно был
молчалив. Ќо с привнесением серьезности и света их отношениЯ стали менЯтьсЯ.
‚италий  все  холодел и  холодел, словно  его  душа проносилась во  сне мимо
чудовищного ангела.  Ђ  глаза  становились  все  отвлеченней  и отвлеченней.
Џрежде всего это сказалось  на главном, то есть на щекотании. ’еперь ‚италий
стал  выполнЯть его как-то более надменно и с оговорками, что-де  это еще не
все. Џапулю  такое высокомерие  страшно раздражало,  и  он,  брызжа  слюной,
извиваЯсь под цепкими пальцами ‚италиЯ, верещал сквозь хохот:
     - ’ы дери, дери... Ќо по-сыновнему!
     Ћсобенно  бесило  его  небо,  временами  мелькавшее  в  ледЯных  глазах
‚италиЯ, когда он щекотал.
     - —то Я тебе - мейстер ќкхарт?! - визжал тогда  старикан, снимаЯ штаны,
чтоб голым задом  отпугнуть ‚италиЯ. Ќо тот  и зад щекотал так же неистово и
отчужденно.
     €менно   неистовость  особенно  нарастала   после  перелома.   ђосло  и
отчуждение,  которое  стало  до  того  ненормальным, что  исчезла  невидимаЯ
курица.  Ќапрасно  старикан  обмазывал  по ночам  лицо  сына  манной  кашей,
напрасно  рвал зубами  переписанные  мистические  тексты  и  вообще принимал
контрмеры. Ќо дальше так продолжатьсЯ не  могло.  ‚италий и сам не прочь был
погрызть эти тексты, носЯсь по комнате.
     -  —ур менЯ, чур менЯ!  -  верещал  тогда  папулЯ. Ќо между тем  упорно
никуда не уходил. …го отцовские глаза наливались кровью, и сам он был весь в
синЯках   от  безудержных  щипков  ‚италиЯ.  …ле  мог   спать  по  ночам  от
воспоминаний, ворочаЯсь в рваной и теплой постели.
     € наконец свершилось. ™етка встала вверх, когда пробил  этот  час. (Љак
будто щетки имеют сознание.) ‚италий проснулсЯ совсем оледенелый. ‘ловно был
в  объЯтиЯх Ќепостижимого.  Ћднако  странно хлопал себЯ  по заду. €  вдруг с
каким-то  бешеным  ожесточением  бросилсЯ к папуле,  сидЯщему  в  комнате на
горшке (он любил эту позу). ‹ицо сына  было до того холодно  и  бесстрастно,
словно улетевшее Ѓог знает куда, что старикан завизжал.
     - „а будешь ты, наконец,  водить менЯ в угол,  сынок?!  -  закричал он,
вскочив на ноги. - Џрошу тебЯ!
     € протЯнул ему руку.
     ЏроплЯсав и  впившись щекотаньем  в ладонь,  ‚италий глЯнул в  окно. Ќи
солнца, ни луны не было.
     "Љогда же исчезнут светила!" - с первой тоскою в жизни подумал он.
     ™екотал  бешено,  а в душе было небо,  пустое, бездонное, как будто все
светила действительно растворились там и от них остались только слабые белые
облачка.  ќта  пустота,  этот  свет были  настолько  огромными,  что ‚италий
завыл...  ‘вет  без источника  опрокинул его  разум,  который  просто исчез,
обернувшись  невыразимой  стороной.   ‚сетождественный,   неподвижный   свет
оказалсЯ  таким странным, не от звезд и не от мира сего, что ничего не было,
кроме него, да и он был не тем,  чем провидитсЯ только  божественный свет...
"‘одержит ли он в  себе навеки недоступное живому основание, скрывает ли  он
что-то за собой, несмотрЯ на свою безграничность?!" - мелькнуло в исчезающем
уме ‚италиЯ.  „алее он уже ничего  не  ощутил...  ќто был свет,  равноценный
абсолютному мраку, оставаЯсь в то же времЯ бездонным и равным себе светом...
Њожет быть, этот свет был просто иной, но буквальной  стороной  тьмы. Ћднако
присутствие такой открывающейсЯ, но закрытой реальности настолько грозно и в
то же времЯ вне всего, что душа должна невыразимо и бесповоротно изменитьсЯ.
•отЯ как будто свет не находил в душе ничего, кроме ее непроЯвленности.
     ...Њежду тем в миру происходило следующее: ‚италий так  щекотал папулю,
словно стал заводным и окончательно потерЯл всЯкое земное управление. Џапаша
прикрывалсЯ от него вшивым  хламом, кастрюлЯми  и  в  изнеможении скакал  по
углам,  срываЯ  обои.  Ќаконец  подхватил  припрЯтанный  где-то  собственный
портрет и стал прикрыватьсЯ  им  (огромным и  надежным),  как полущитом.  Ќо
‚италий,  казалось, готов  был защекотать само  Ќепостижимое, как бы  оно ни
скрывалось...  ‘ ледЯным лицом он неотступно следовал за  папулей... Ќаконец
тот,  как-то  не  по-нашему дернувшись  у стены,  издал  последний  вздох...
Ќеожиданный  его труп  свалилсЯ  прЯмо  к ногам ‚италиЯ...  Ќо тот продолжал
надменно и Яростно его щекотать...  ’руп долго дергалсЯ,  точно сворачивалсЯ
комком, как будто ‚италий возилсЯ с невоспитанной кошкой...
     Љогда  к  ‚италию возвратилось  сознание  и его светоносное  откровение
внезапно  и жутко  закончилось,  он обнаружил  себЯ  сидЯщим на  табурете, у
окна... ’руп, уже  холодный,  валЯлсЯ у противоположной стены, как пьЯный...
‚италий   глЯнул  в  окно:  небо   было  пустынно   и  безразлично,   только
одна-единственнаЯ  звезда  бледно пылала в нем,  точно  знак его  бездонного
путешествиЯ... Њожет быть, эта звезда был он сам...
     ...Њедицинско-научнаЯ сторона обошлась.  ђешили, что папулЯ умер сам по
себе, от разрыва сердца. ‘инЯки же Якобы не имели отношениЯ к смерти.
     Џохороны были трогательными, но походили на хохот. ‚италька до того был
занЯт собой, что плакал над гробом. ЏапулЯ  между  тем  стал  до  неприличиЯ
изменЯтьсЯ  в  лице,  особенно  перед  самым  опусканием. ’о  ли  он  просто
удивлЯлсЯ, то ли на самом деле был уже не тот. …го сестра, тонкое, улетающее
от  своего тела  существо,  особенно разволновалась,  когда  вместо  серого,
мышиного лица папули, так схожего с ‚италькиным, вдруг поЯвилось загадочное,
надменно-ожиревшее лицо древнеримского патрициЯ, до хулиганства тем не менее
похожее  на  гробовую   маску,   которую-де  папулЯ  обрел  вместо  прежней,
жизненной. Ћдним словом, много кругом было суматохи, возни, слез,  тухлЯтины
и всЯкой полусимволики.
     ‚етер рвал  в небо  гробовые  одежды. Љак он еще не  сдул  вверх самого
мертвеца!
     Џоложение осложнилось и тем, что ‚италий, вообще ничего не понимающий в
происходЯщем, вдруг  почувствовал сильный  позыв  по-большому.  Љогда грЯнул
шопеновский похоронный марш и весело мелькнули лица музыкантов, все  странно
и  юрко   похожие  выражением  на  папулин  жизненный  лик,  ‚италиЯ  просто
прослабило.  “  него  началсЯ  утробный  понос,  причем  тут  же, на  месте.
Џроизошел  дикий скандал.  “же  мелькали  зонты  и платочки.  Ћднако кто-то,
ловкий и круглый, подпрыгнув, успел так  толкнуть ‚италиЯ  в  бок,  что  тот
отчаЯнно  упал,  серьезно  повредив себе  бедро. ‚попыхах ‚италий  сразу  не
почувствовал боли  и  принЯлсЯ Яростно щекотать  куст, под которым оказалсЯ,
принЯв  его за несексуальный объект.  …го  еле  оторвали  от  куста. ’от же,
ловкий и круглый, успел еще плюнуть в гроб, совсем перед заколачиванием.
     ‘рочно пришлось вызывать "скорую помощь",  котораЯ смешалась с гробом и
провожающими...
     ‘ похорон  ‚италий - с  тем же дальним и  надменным  выражением лица  -
попал в хирургическую больницу.
     ’ам было мрачно и неуютно. Ѓольшинство поврежденных лежало в  коридоре.
Ѓог знает как. Џростыни вздымались  по сторонам. ‚италий оглЯделсЯ: так  вот
он  куда попал после своего откровениЯ! ‚прочем, теперь ему  было все равно.
‘вет исчез, но ‚италий уже не был таким, как прежде. ЌекаЯ реальность вошла.
     Љругом урчали от боли и гоготали. ’о и дело сновали  нелепо равнодушные
сестры и нЯнечки. ‘ тупым упорством они не подавали воды человеку, кричащему
на полу рЯдом с ‚италием. ‚прочем, от человека осталсЯ, как говоритсЯ, почти
клок волос, настолько он был не мЯсист.
     Џо  другую сторону ‚италиЯ лежал огромный мужчина, который по делу упал
с пЯтого  этажа и долго пролежал так на мостовой, пока  не  приехала "скораЯ
помощь". “ него  были разрушены кости, но, умираЯ, он непрерывно рассказывал
похабные анекдоты, так и умер к вечеру с анекдотом во рту.
     - “мру или не умру? - спрашивал он перед смертью.
     Њногие слушали его анекдоты.
     ‚ообще, к вечеру ‚италий телесно почему-то окреп, и ему показалось, что
от его присутствиЯ люди стали умирать  еще резвее. ‚рЯд ли это было так, но,
помимо анекдотчика, поздно вечером умер еще  голопузый мужик,  лежащий  вниз
животом.  Oн  любил  громко   и  шумно,  подрЯд,  испускать  ветры,  за  что
пользовалсЯ каким-то уважением у больных. ‘ этими звуками  он и  ушел на тот
свет.
     - „о баб ли ему! - хохотала нЯнечка, снимаЯ с него штаны.
     Љак тени, мелькали врачи.
     "ѓде луна, где светила?  - думал ‚италий, глЯдЯ в окно. -  ѓде облака?!
ѓде моЯ бездна?!"
     Љ  нему  подходили с вопросами  о штанах  полуумирающие и,  не  получив
ответа,  отходили.  Џотому  что леденело-невиданнаЯ  Ясность светилась в его
глазах. Ќо они отходили не от  Ясности, а оттого,  что принимали  ее за удар
топора, произошедший где-то  рЯдом,  в другой  палате.  € то это были  самые
чувствительные.
     ‚сюду, куда он приходил, получались истории.
     Ќа   его  глазах  на  следующее  утро   привезли   мужика,   наполовину
раздавленного,  и  положили в ванну  так,  что  была  видна  одна голова. „а
туловища,  по существу,  и  не  было.  ‘тарик  больной,  непохожий  на  всех
остальных, вздрогнул и перекрестилсЯ, увидев раздавленного.
     - —то? ЃоишьсЯ, старик?! - проговорила голова.  - Ђ вот Я не боюсь! - €
сверкнули угрожающе черные глаза.
     Ќемного спустЯ "он" - с головою, без туловища, - как полагаетсЯ, умер.
     Ќо ‚италиЯ уже не умилЯли эти картины. ‘тал ли он видеть затылком или у
него поЯвилсЯ высший, верхний лик?! €ли  просто  он  был в пути, застреваЯ в
черном?! Љак  мумиЯ, скрестив руки, точно открываЯ  умерших богов, бродил он
среди   больных,  пронзаЯ  самого  себЯ  своим  отсутствием.  €ногда   щупал
поЯвлЯющиесЯ в сознании - как облака, как предтечи - миры.
     ...Џосле  многих смертей еще спокойней стало в коридорах. ‚прочем, всем
было до деревЯшки.  Џо-своему  не замечал  ‚италий  и юркого,  единственного
крикливого больного, рассказывающего всем, как он  пЯть раз за последний год
попадал под поезд.
     - Љак только сЯду в  электричку, так обЯзательно попадусь. Њеста на мне
живого нет!! - покрикивал он перед сонной и одуревшей от полусекса  сестрой,
котораЯ любила пить касторку.
     Џоследний раз его так перемололо,  что уж было забросили  в морозильную
машину длЯ мертвых, но кто-то пронюхал, что он полужив.
     Ќосильщик    тогда   обратилсЯ   к   остолбенелому   на   своем   месте
медвежье-огромному милиционеру:
     - ‚ызови "скорую".
     - ѓу-гу, - ответил милиционер.
     - Ђ если тебЯ так? - скорчилсЯ носильщик.
     ЊЯукнув, милиционер скрылсЯ... Ђ  поломанный, как  только открыл глаза,
очнувшись, тут же схватилсЯ кровавой рукой за член: жив ли?!
     - ‚ам  подарочек,  сестренка!  -  лихо выкрикивал  теперь этот больной,
распахиваЯ  перед  нЯней  халат. -  Њотоцикл  купить  не  могу,  а  вот  это
пожалуйста!!
     ЌЯни  прогонЯли его трЯпками.  ‚прочем, все  было чисто. Љто-то играл в
домино, постукиваЯ костылЯми по  стулу. Љто-то входил, кто-то уходил, кто-то
сталкивалсЯ лбом с соседом. ЊЯукала под кроватью кем-то принесеннаЯ кошка.
     "Ћ мое море, мое великое море!" - думал ‚италий, проходЯ мимо них.
     …му не хотелось даже  щекотать  врачей  или  стульЯ. ‚се  исчезло,  все
уходило в туман.  "Љак отразилсЯ во мне тот неподвижный  свет без источника,
что Я видел? - останавливал он мысль. - Ќеужели и во мне он, уже другой, все
равно незрим длЯ моего глаза?!"
     Ћн  слышал колокол  в своем  уме.  ќтот звук  гасил все  прежнее,  и он
чувствовал, как в поле души его поЯвлЯетсЯ и  дышит под тьмой что-то живое и
невиданное, до ужаса ощутимое, которое может проЯвитьсЯ длЯ его сознаниЯ.
     Ќо и непроЯвленное,  оно  было  выше, чудовищней и безмернее, чем  весь
свет мира сего.
     - џ завидую себе! џ завидую себе! - прокричал ‚италий в открытое ночное
окно московской больницы. - џ завидую себе!
     € он почувствовал, что в его душе поЯвилась звезда, вернее, призрак той
звезды, которую он  видел  -  единственную  -  в  утреннем небе, сразу после
своего откровениЯ. € была она, может быть, он сам.
     „а, он достоин зависти к самому себе.


        џма

     “тро  упало  в  тихую пустоту улиц. Ќо что изменитсЯ  от  этого в  моей
душе...  ‚сю  жизнь  менЯ   жгло  одно  стремление:  к  смерти...  ’олько  в
исчезнувшем раннем детстве Я  любил жизнь. ‘тук моего  сердца наполнЯл тогда
мое сознание, и Я не знал ничего, кроме этого стука. Њое сердце казалось мне
мЯчиком, с которым  можно затевать вечную  игру...  Ђ  потом:  смерть повела
менЯ,  как слепого  ребенка...  ќто началось с того, как стали  тЯжелеть мои
мысли. ђаньше  они были  светлые  и  служили  определенной цели. Ђ теперь  Я
понЯл,  что они сами по  себе и не имеют  предназначениЯ. Џоэтому Я очень не
люблю  думать.  Ђ  когда нет мыслей,  и в сознании чисто, чисто,  как в душе
птицы,  особенно  Ясно  видишь поток внутренней силы,  влекущей тебЯ  помимо
твоей воли к своему берегу - к смерти. ’ак вот то, что находитсЯ внутри нас,
наше сокровенное!
     ‘ этих  пор Я особенно полюбил -  не столько  саму  смерть, иначе  Я бы
давно ушел, сколько сознание смерти.
     €менно сознание смерти, потому что сама смерть - что это такое?! "Љогда
нас нет - есть  смерть,  когда есть мы - нет смерти" - а мысль о  смерти, о,
это совсем другое, это  жизнь, это визг, это слезы, и Я  настаиваю, что надо
жить  во смерти, каждую минуту сознаваЯ ее, копошась  в ней,  как  в любимой
женщине. —еловек, бить может, и есть всего-навсего мысль о смерти.
     €так, сознание смерти заменило мне жизнь.
     ‚от и сейчас,  в  этот  весенний день, в этом раскачивающемсЯ мире, как
ветер,  Я вышел на улицу, чтобы  смерть  опЯть  повела менЯ в  свою утреннюю
прогулку. € все  вокруг опЯть стало таким хрупким и потусторонним, как будто
стеклЯннаЯ кровь  пролилась по  ветвистым жилам мира... Ћ, ѓосподи,  заверну
лучше на  мост, к реке...  џ ловлю встречных людей в  уютное гнездышко  моих
мыслей  о  гибели.  €  они  становЯтсЯ не такими, какими  кажутсЯ  на первый
взглЯд: женщина, покупающаЯ в ларьке капусту, - стоЯ мочитсЯ тихими спазмами
страха.  џ  люблю  ее тело,  потому  что  оно  вздрагивает  от прикосновений
смерти.. Ђ девочка, оборваннаЯ, замусоленнаЯ девочка, разве она бежит играть
в классики - нет, она просто скачет навстречу своему уничтожению.
     € ее тело, напоенное жизнью, еще больше напоено ‚еликим отсутствием.
     ќто Ћтсутствие сказываетсЯ в каждом  ее движении, в ее застывании, в ее
мольбе...
     ЃеднаЯ скелетнаЯ крошка! Џоцелуй свою будущую могилку.  „а, да!.. џ еще
в  детстве  - а жизнь уступила в моей душе смерти, когда мне было семь лет -
очень любил играть вокруг своей будущей могилки.
     џ строил ее из песка или глины, ставил жалкий детский крестик  из палок
и играл около нее в прЯтки. Њама порола менЯ за это... Ќо хватит о прошлом.
     Ћсобенно  Я  люблю  есть,  думаЯ  о смерти.  џ прохожу  мост, захожу  в
разукрашенную хохотом столовую... •орошо  в уголку пить  сок и знать, что ты
скоро растворишьсЯ в неведомом, как темный сок растворЯетсЯ в тебе.
     ѓосподи, посмотреть бы на мух у стены...
     Њелькание, мелькание и мелькание...  ‘ознание смерти делает менЯ лeгким
и  нетронутым,  и  Я прохожу  сквозь мир,  как  сквозь  воздух. •орошо  жить
умершему. € мысли становЯтсЯ как звон колокольчиков.
     Џредставьте себе, потому что Я мертв, Я сделал карьеру. •отЯ  мне всего
тридцать четыре  года,  но  Я заведую  отделом. € это  потому, что  мне  все
безразлично. ‘ознание смерти  легко  проводит менЯ сквозь жизненные сгустки,
дальше, дальше, туда, к концу. Ѓедненькие живые  поросЯта,  мои  сослуживцы,
как они извиваютсЯ, стараЯсь добитьсЯ лучшего положениЯ. Ќо у них не выйдет.
•е-хе... Ћни вертЯтсЯ вокруг себЯ и кусают  зубами воздух. Џотому  что у них
нет той холодной вечной силы - сознаниЯ смерти. € мне безгранично все равно,
кем Я буду, а им - нет...
     ‚споминаю, что  даже  утром, в постели, тронутый пробуждающейсЯ  влагой
жизни - с первым же рассветом сознаниЯ! - мысль о смерти обжигала мой зад.
     Ќаконец  Я допиваю  свой  сок.  џ  всегда  очень  аккуратно  одет,  как
покойник,  в наглаженном, выхоленном костюме, в  безупречном  накрахмаленном
воротничке и при галстуке.
     ‘мерть в отличие от жизни должна быть прилична.
     €  все  же жизнь хороша! Ќе надо  думать, что Я  не люблю жизнь. Џросто
смерть Я люблю еще больше.
     Ђ жизнь-то Я люблю скорее не саму по себе, а в ее свЯзи со смертью.
     ‚от   и  сейчас,  как  приЯтно  слушать   болезненно-родной,  до  ужаса
всепоглощающе-реальный стук своего сердца  и знать, что оно остановитсЯ. „а,
да, не будет всепоглощающей реальности!
     ’сс-тсс! ‚от Я толкаю ботинком ленивую кошку. ‘олнце бьет  мне в глаза.
‡дравствуй, мама! ѓде ты сейчас, после своей гибели?! Џока.
     џ иду дальше. ‚се сторонЯтсЯ моего безупречного костюма.
     „олжен  сказать,  что  за  мою  духовную   карьеру  Я  очень  многое  и
разнородное перепробовал. Ќицшеанство, богостроительство, экзистенциализм...
и так далее, и так далее, не перечесть. ‘ознание смерти  прЯталось где-то  в
глубине,  пока Я пробовал... Ќо... Љакое-то странное недоверие ко всему, что
существует, отталкивало менЯ от "спасениЯ"... "Ђ не послать ли все к черту!"
- думал Я.
     € темнаЯ, иррациональнаЯ сила выбрасывала менЯ подальше от всего, туда,
вглубь, где ничего нет.
     Џочему  мне все, в  том  числе  религиозные  пути,  хотелось послать  к
черту?.. џ овладевал любимым видом "спасениЯ",  но после того, как овладевал
им, сразу юркал куда-то в сторону, в черный ход!
     €  почему мне был так приЯтен самый  безысходный пессимизм?? Ћткровенно
говорЯ,  самое  скверное, что  Я испытывал в жизни,  - это чувство  счастьЯ.
€спытывал Я его очень редко, и всегда у менЯ бывал тЯжелый осадок на душе.
     Њне становилось не по  себе, Явственно  хотелось сбросить эту тЯжесть с
сердца.
     Ќаоборот,  когда  Я  знал, что все кончено, когда ни  в  личном,  ни  в
мировоззренческом  плане  нет  никакого  спасениЯ,  когда  Я  сознавал,  что
человечество -  обречено,  а  жизнь  - абсурд,  галлюцинациЯ „ьЯвола, именно
тогда  во  мне  все  было  так  приглажено,  крепко   склеено,  что  Я  даже
физкультурой на радостЯх начинал заниматьсЯ.
     Њожет быть, Я так ненавидел жизнь, так хотел гибели всеобщему, что ради
этого готов был идти на личную гибель?!
     €ли мне  не  хотелось торжества какого-либо "спасениЯ", потому что  это
было бы торжество  идеи извне надо мной; а Я никак  не мог  этого допустить;
лучше уж тотальнаЯ, всепожирающаЯ Яма, где все равны перед смертью.
     Ќаконец,  может  быть,  моЯ  любовь  к  себе  настолько  безгранична  и
абсолютна,  что  в  жутких   рамках  земной  жизни  она  никогда  не  сможет
реализоватьсЯ  полностью,  отсюда  и раздражение, и  болезненное  стремление
найти выход  там, по ту сторону  существующего. ‘ другой стороны, сама жизнь
так  третирует  эту любовь к себе и загонЯет в угол, что неизбежно нарастает
протест.
     Џоэтому, возможно, что  самоубийство - высшаЯ форма любви к себе. Њежду
прочим, менЯ всегда интересовало самоубийство из-за пустЯка: вот,  допустим,
вам наступили на ногу в троллейбусе, а  вы - из абсолютной любви к себе - не
стерпели, пошли и повесились  где-нибудь в подворотне напротив троллейбусной
остановки. ‚едь отомстить самому  наступившему - это  далеко не абсолютно, а
скорее даже наивно, ведь факт вашего "ранениЯ" не исчезнет, и мировой закон,
по  которому  вам могут  причинЯть  боль, тоже  не исчезнет,  если  даже  вы
застрелите  "обидчика". Џоэтому  когда  вам  наступЯт  на  ногу - рекомендую
повеситьсЯ, и как можно скорее, с порывом, чтоб опротестовать все мировые  и
даже физические законы! €з исступленной любви к себе! Ђ недурно-с.
     Ќу, хватит об этом. Џричины стремлениЯ к смерти неисповедимы. Ќе берусь
определить  точно:  темна вода.  Ќо  последнее времЯ  Я все  "спасениЯ"  уже
окончательно отбросил, и менЯ все неудержимей стало тЯнуть в Яму.
     —асто Я  сидел перед  зеркалом  и рассматривал собственное лицо... ’сс!
’сс!.. џ сейчас переживаю это как  настоЯщее. ‚от линии бровей, вот лоб, вот
глаза, это ведь не брови, не глаза, не рот, а Я, Я, Я, Я... Ќо мое "Я" хочет
убить  себЯ... “бить...  убить...  ЋпЯть  влечет та  самаЯ,  скрытаЯ сила...
“нести... “нести себЯ... Људа-нибудь подальше... туда, в  Яму...  Ќеси менЯ,
мое "Я"... Ay... Ay...
     Ќе знаю, чем бы кончились эти сцены... Ћдин раз менЯ прервал телефонный
звонок из министерства.
     Ђ потом, потом... Џотом поЯвилсЯ новый, чудовищный по своей остроте вид
самоубийства: Я  влюбилсЯ... ќта смерть длитсЯ и сейчас... ‡овут эту девочку
Ќаташа... Џочему именно она? Џотому, что  она наиболее соответствовала  моим
представлениЯм о смерти.
     “ нее был очень изломанный, болезненный вид - собственный мир,  тайный,
жестокий, немного мне близкий...
     €  этого  было  достаточно,  чтобы  возбудить  абстрактное,   нездешнее
чувство; относительнаЯ духовнаЯ близость  дала  первый толчок, а там чувство
уже  существовало  само по  себе,  и  именно в  нем Я  нашел  то, что искал:
смерть... џ совсем потерЯл свЯзь  с  видимой реальностью...  —увство уводило
менЯ  далеко  от жизни; оно  напоминало пирамиду,  уводЯщую в черную  бездну
неба; какое-то заигрывание с непостижимым.
     —асто во времЯ  странных вечеринок, забившись  в угол,  не понимаЯ, что
происходит, Я следил за Ќаташей... € тайнаЯ недостижимость  любви - любви  в
высшем смысле этого  слова - мучила менЯ... џ чувствовал, что мое "Я" выпито
каким-то  странным,  трансцендентным  чудовищем или  отторгнуто  от  менЯ  и
поднЯто над миром; поднЯто в какую-то стихию Ќедостижимого.
     €  именно  за это чувство  Ќедостижимого,  вдруг  возникшее  на простом
земном  пути  в будущем, может  быть, самой банальной  любовной  истории,  Я
сладостно-мертво уцепилсЯ.
     ќто  легкое, мимолетное прикосновение мистической  тайны, этот поданный
знак  об ирреальном  говорил  мне о том,  что вот теперь наконец надо свести
счеты с  жизнью. Њое чувство,  до дна  обнажившее тщетность всего лучшего на
земле, Ясно говорило мне: пора.
     Ќадо было крепко, со здравым рассудком, рационально  держатьсЯ на  этот
момент.
     ‚едь могло перепутатьсЯ: девчонка была нежна, одинока, мог бы завестись
романчик, и тогда  знак исчез бы, как видениЯ монахов. (‚едь  Я,  что совсем
странно,  и по-человечески, то есть не только как  вид смерти, любил и люблю
Ќаташу.)
     џ  тогда  так  и положил:  чтобы растЯнуть  самоубийство надолго, чтобы
вдоволь наумиратьсЯ, нам надо встречатьсЯ пореже. Ђ потом взрыв и - конец.
     „а и  началась-то моЯ  любовь недавно:  всего  месЯца  три  назад... Ќо
Ќаташенька почувствовала кое-что, хоть Я и пыталсЯ  скрыть... Ђх, как играет
моим сердцем чернаЯ,  сумасшедшаЯ сила... ЃейсЯ колокол... Ћна потЯнулась ко
мне... ђобко, одиноко и нервно... ’очно метнулась  в  танце с самой собой...
Ќо ей-то,  наверное,  хотелось  любви пусть и духовной, но  и  человеческой,
полнокровной, а мне - только смерти.
     Џсихологически Я  заглушал  ее первый,  безгранично  одинокий,  женский
писк;  кажетсЯ, раньше ее сильно обижали как  женщину, относЯсь к ней только
грубо-физически... €  вот теперь ей  казалось: поЯвилось  что-то  настоЯщее,
полноценное, радостное,  но  Я  заглушал в  ней это в  самом зародыше  уже с
другой стороны, со стороны  смерти. џ холодно  останавливал ее своим пустым,
безжалостным  взглЯдом... ‚ самом начале... …ще не  было  никаких  движений,
могущих  разрушить  ирреальное...  …ще  можно  было  умереть... Ћ,  ее  тело
казалось  мне сплетением  заколдованных символов, замыкающих  ходы...  ђуки,
белые пальчики, волосы - о, разве это просто руки и волосы?!
     ‘ейчас Я подхожу к своему жилищу... ЉакаЯ-то девочка бросила мЯч  и  не
может отвести глаз от моего безупречного костюма... ‚от и моЯ комната... Њои
детские портреты... Ѓукварь, который вечно лежит у менЯ на столе... џ сажусь
около  будничной  кошки... Џроходит  час,  может быть, два...  ‚друг звонок:
резкий, телефонный... Џодхожу... …е голос...  Џервый раз Я слышу ее голос по
телефону. Ћ чем она говорит?..  џ  ничего не понимаю...  Ќо  Я  слышу только
оторванный от  ее  плоти  голос,  существующий  сам  по себе,  неиссЯкаемый,
мистический,  полный  внутренних  бездн  и  страхов... Џочему он  так уводит
менЯ?..  € куда?..  Људа?!  ЋпЯть,  опЯть  она  говорит...  Љак  чувствуетсЯ
пропасть пространства... Њежду кем: ею и мною? €ли мною и знаком?! Људа этот
голос  уводит  менЯ?.. ‚се дальше  и  дальше,  с  каждым  звуком,  с  каж