м  в
светоносной фиолетовой синеве Ђрхипелага далеких розовеющих островов, откуда
ветер доносит  слабый  запах лимона, с  сырым ветром  и беспокойными  огнЯми
плавучих  маЯков  ‹а-Њанша,  с  плавным ходом поезда сквозь  наши  дремлющие
лесные  краЯ,  со  всем,  -  что  берет  в  пожизненный   плен  наше  слабое
человеческое сердце.
     ’огда  в Ћдессе  мной завладела мысль о том, чтобы провести всю жизнь в
странствиЯх,  чтобы  сколько бы  мне ни было  отпущено  жизни --  много  или
мало,-- но прожить ее с ощущением постоЯнной новизны, чтобы написать об этом
много  книг  со  всей  силой, на какую  Я  способен, и  подарить эти  книги,
подарить  всю  землю  со  всеми ее  заманчивыми уголками  -- юной, но еще не
встреченной  женщине, чье  присутствие  превратит мои  дни и годы в сплошной
поток радости и боли,  в счастье сдержанных слез перед красотой мира -- того
мира, каким он должен быть всегда, но каким редко бывает в действительности.
     ‚ то времЯ Я был уверен, что моЯ жизнь сложитсЯ именно так.
     ‚се,  что пишущий  дарит любимому, он дарит всему  человечеству.  џ был
уверен в  этом  неЯсном законе щедрости  и полной  отдачи себЯ.  Ћтдавать  и
ничего  не  ждать  и  не  просить  взамен,  разве  только  сущий  пустЯк  --
какую-нибудь песчинку, попавшую на милую теплую ладонь,-- не больше.
     ‚се,  что  написано  выше,  теоретики  литературы  называют  лирическим
отступлением  и  не советуют  писателЯм  терЯть власть  над  собой  и путать
построение вещи. Ќо мне кажетсЯ, что можно вот так -- свободно и без всЯкого
напрЯжениЯ -- написать  целую книгу, повинуЯсь только  безостановочному бегу
воображениЯ  и  мысли. ’олько так,  может  быть,  можно  достигнуть  полноты
выражениЯ.
     Ќо придетсЯ все-таки вернутьсЯ к фиринке и кукурузному хлебу, к осенним
днЯм в Ћдессе.
     ‘куднаЯ эта пища нисколько не огорчала менЯ, особенно после того, как Я
достал у  кока стоЯвшего в порту  французского парохода "„юмон  „юрвиль" две
банки  голландского сгущенного  кофе. џ обменЯл  на это кофе  коробку табака
фабрики   ‘тамболи.  ’абак  этот,  оставшийсЯ   от  отца  и  непонЯтно   как
сохранившийсЯ, подарила мне мама.
     "„юмон  „юрвиль"  стоЯл у мола в Љарантинной гавани рЯдом с  английским
истребителем. Њатросы с истребителЯ весь день играли на молу в литой мЯч.
     €з ’риеста и ‚енеции в Ћдессу регулЯрно приходили черно-желтые пароходы
компании  "‹лойд  ’риэстино".  ѓреческие морЯки патрулировали по  улицам. €х
синЯЯ  форма,  белые  гетры  на  круглых  пуговках  и  широкие  тесаки  были
старомодны и театральны.
     Ћдесса была удивительна в тот год невообразимым смешением людей.
     Ћдесские   мелкие  биржевые   игроки  и  спекулЯнты,   так   называемые
"лапетутники", стушевались перед  нашествием наглых  и жестоких спекулЯнтов,
бежавших, как они сами  злобно говорили,  из "‘овдепии". ‹апетутники  только
горько вздыхали,--  кончилась патриархальнаЯ  жизнь, когда в  кафе у ”анкони
целый месЯц переходила  из рук в руки, то падаЯ, то подымаЯсь в цене и даваЯ
людЯм  заработать  "на  разнице",  одна  и та  же  затертаЯ  железнодорожнаЯ
накладнаЯ на вагон лимонной кислоты в Ђрхангельске.
     Ђрхангельск был недостижим, дальше, чем Њарс, и лимоннаЯ  кислота давно
уже  стала мифом. Ќо это  не смущало  лапетутников.  €х занЯтие походило  на
шумную игру маньЯков. Ћни до хрипоты торговались, били  по рукам, обижались,
а иной раз из-за  этого  вагона лимонной  кислоты  или такого же мифического
груза губок  (франко-порт Џатрас в  ѓреции)  разгорались визгливые  затЯжные
скандалы.
     Ќо у лапетутников были иногда  и настоЯщие сделки,-- на пачку сахарина,
партию лежалых подтЯжек или на подозрительный нашатырь в порошке. Ќашатырь в
то / времЯ был в цене. Ћн заменЯл дрожжи.
     ‘пекулЯнты, бежавшие с севера, ошеломлЯли мирных философов-лапетутников
дерзкими  и  бесшабашными  сделками.  ‘веркали  бриллианты,  обЯзательно  из
царской короны, потрескивали новенькие фунты стерлингов и  франки, редчайшие
душистые  меха  с  плеч  знаменитых  петроградских  красавиц   Џереходили  в
трЯсущиесЯ  руки  сизых  от  бритьЯ греческих  негоциантов. Ћсобенно  широко
торговали  русские   спекулЯнты   барскими   имениЯми  во   всех   губерниЯх
"многострадальной ђоссии".
     Ќа  „ерибасовской  улице  каждый  вечер  можно   было  встретить  около
цветочниц  многих  знаменитых   людей,  правда,  несколько  обносившихсЯ   и
раздраженных  лихорадкой смехотворных слухов. Џо этой части Ћдесса опередила
все города юга.
     Ќо слухи были  не  только смехотворные,  но и грозные. Ћни врывались  в
город вместе с буйным северным ветром из •ерсонских степей. ‘оветские войска
рвались к югу, сбиваЯ заслоны, теснЯ белых, перерезаЯ дороги. †идкаЯ цепочка
белого фронта обрывалась, как гнилаЯ нитка, то тут, то там.
     Џосле каждого  прорыва на фронте Ћдесса заполнЯлась дезертирами. Љабаки
гремели  до  утра. ’ам  визжали женщины, звенела разбитаЯ  посуда и  гремели
выстрелы,-- побежденные сводили счеты между собой, стараЯсь выЯснить, кто из
них  предал  и  погубил  ђоссию.  Ѓелые  черепа  на  рукавах  у офицеров  из
"батальонов смерти" пожелтели от грЯзи и жира  и в таком виде уже  никого не
пугали. ѓород  жил  на авось. ‡апасы продуктов  и углЯ, по подсчетам, должны
были уже окончитьсЯ. Ќо каким-то чудом они не иссЯкали. ќлектричество горело
только  в  центре,  да,  с  то  тускло и  боЯзливо.  Ѓелым властЯм никто  не
повиновалсЯ, даже сами белые.
     ’ри  тысЯчи бандитов с  Њолдаванки  во главе с Њишей  џпончиком грабили
лениво, вразвалку, неохотно. Ѓандиты были  пресыщены прошлыми  баснословными
грабежами.  €м хотелось  отдохнуть от  своего хлопотливого дела. Ћни  больше
острили,  чем  грабили, кутили  по ресторанам,  пели, плача, душераздирающую
песенку о смерти ‚еры •олодной:
     Ѓедный ђунич горько плачет -- ‚ера лежит в гробу.
     ђунич был партнером ‚еры •олодной. Џо тексту песни, ‚ера лежала в гробу
и просила ђунича:
     ѓолубыми васильками ѓрудь мою обвей € горючими слезами ѓрудь мою облей.
     Ћднажды  Я   шел  вечером  из  типографии  к  себе  на  —ерноморскую  с
петроградским журналистом  џковом ‹ифшицем. Ѓездомный  ‹ифшиц  стал  третьим
жильцом санаториЯ ‹андесмана.
     “ маленького, неспокойного и  взъерошенного ‹ифшица была кличка "џша на
колесах". ЋбъЯснЯлась эта кличка необыкновенной походкой ‹ифшица, он на ходу
делал  каждой  ступней  такое  же  качательное  движение,  какое,  например,
совершает пресс-папье, промокаЯ чернила на бумаге. Џоэтому казалось, что џша
не идет, а быстро катитсЯ. € ботинки у,  него походили на пресс-папье или на
часть колеса,-- подметки у них были согнуты выпуклой дугой.
     Њы  шли с  "џшей на колесах" на —ерноморскую,  выбираЯ тихие  переулки,
чтобы  поменьше встречатьсЯ с  патрулЯми.  ‚ одном из переулков из  подъезда
вышло два  молодых человека в одинаковых  жокейских кепках. Ћни остановились
на тротуаре и закурили. Њы  шли  им навстречу, но молодые люди не двигались.
Љазалось, они поджидали нас.
     -- Ѓандиты,-- сказал  Я тихо џше,  но он  только  недоверчиво фыркнул и
пробормотал:
     -- ѓлупости! Ѓандиты  не работают в таких безлюдных переулках. Ќадо  их
проверить.
     -- Љак?
     -- Џодойти и заговорить с ними. € все будет Ясно.  “ џши была житейскаЯ
теориЯ  --  всегда идти напролом, в лоб опасности. Ћн уверЯл, что  благодарЯ
этой теории
     счастливо избежал многих неприЯтностей.
     -- Ћ чем же говорить? -- спросил Я с недоумением.
     -- ‚се равно. ќто не имеет значениЯ. џша быстро подошел к молодым людЯм
и совершенно неожиданно спросил:
     -- ‘кажите, пожалуйста, как нам пройти на —ерноморскую улицу?
     Њолодые  люди  очень  вежливо  начали  объЯснЯть  џше,  как  пройти  на
—ерноморскую. Џуть был сложный, и объЯснЯли они долго, тем более что џша все
времЯ их переспрашивал.
     џша поблагодарил молодых людей, и мы пошли дальше.
     --  ‚от  видите,--  сказал  с  торжеством  џша.-- Њой  метод  действует
безошибочно.
     џ согласилсЯ с  этим, но в ту же минуту  молодые люди окликнули нас. Њы
остановились. Ћни подошли, и один из них сказал:
     --   ‚ы,  конечно,   знаете,   что   по   пути  на  —ерноморскую  около
Ђлександровского парка со всех прохожих снимают пальто.
     -- Ќу, уж и со всех!--весело ответил џша.
     -- Џочти со  всех,--  поправилсЯ молодой  человек  и улыбнулсЯ.-- ‘ вас
пальто снимут.  ќто безусловно. Џоэтому лучше снимите его сами здесь. ‚ам же
совершенно  все равно, где вас  разденут -- в  Ђлександровском парке  иди  в
Љанатном переулке. Љак вы думаете?
     -- „а, пожалуй...-- растерЯнно ответил џша.
     -- ’ак вот, будьте настолько любезны.
     Њолодой человек вынул из рукава финку. џ еще  не  видел таких  длинных,
красивых  и,  очевидно,  острых, как  бритва,  финок. Љлинок финки  висел  в
воздухе на уровне џшиного живота.
     -- …сли  вас это не  затруднит,-- сказал молодой человек с финкой,-- то
выньте  из кармана пальто  все,  что  вам нужно, кроме денег. ’ак! Ѓлагодарю
вас! ‘покойной ночи. Ќет, нет, не беспокойтесь,-- обернулсЯ он ко мне,-- нам
хватит и одного пальто. †адность -- мать всех пороков. €дите спокойно, но не
оглЯдывайтесь. ‘ оглЯдкой, знаете, ничего серьезного не добьешьсЯ в жизни.
     Њы ушли,  даже не очень обескураженные этим  случаем.  џша  всю  дорогу
ждал, когда же и  с менЯ снимут пальто, но этого не случилось.  €  џша вдруг
помрачнел и надулсЯ на менЯ, будто Я мог знать, почему снЯли пальто только с
него, или был наводчиком и работал "в доле" с бандитами.
     ‚ообще џше сильно не  везло. Ќазаров уверЯл, что џша принадлежит к тому
редкому  типу людей,  которые приносЯт неудачу. ‚ доказательство он приводил
два случаЯ. џ, к сожалению, не мог опровергнуть их потому, что произошли эти
случаи у менЯ на глазах. Ћдин  случай был с бутылью длЯ воды,  а второй -- с
термометром.
     ‚ то времЯ в Ћдессе было очень плохо с  водой. …е качали из  „нестра за
шестьдесЯт  километров. ‚одокачка  на  „нестре едва  дышала.  …е  много  раз
обстреливали разные банды.  ѓород все времЯ  висел  на волоске,--  ничего не
стоило оставить его совсем без воды.
     ‚ода  в  трубах  бывала, да и то не  всегда, только в  самых  низких по
отношению  к морю  кварталах  города. ‚ эти  счастливые кварталы тЯнулись  с
рассвета  до  позднего вечера вереницы  людей  со  всей  Ћдессы  с  ведрами,
кувшинами и чайниками.
     ‹ишь немногие счастливцы  -- владельцы тележек -- приезжали  за водой с
бочонками. €м  завидовали и  заодно их ненавидели, несмотрЯ  на  то, что они
сами  впрЯгались  в тележки  и  на  них  жалко  было  смотреть,  когда  они,
задыхаЯсь, втаскивали  свои тележки  на подъемы или  мчались, испуганные, за
этими же тележками на крутых спусках, расплескиваЯ половину воды.
     Њы ходили  за водой по очереди километра  за два на “спенскую улицу. Ќа
этой  улице Я знал все подвалы, где были краны, и мог их найти с завЯзанными
глазами.
     ‚  очередЯх за  водой  мы  узнавали  все последние  новости и  слухи  и
встречались  с  завсегдатаЯми  этих  очередей,  как  со  старыми  и  добрыми
друзьЯми.
     Џоэтесса ‚ера  €нбер  жила недалеко  от нас,  в  тенистом Ћбсерваторном
переулке.  Ћна ходила за водой  с большой стеклЯнной вазой  длЯ цветов. ‚аза
была  сделана  из  матового разноцветного  стекла, и  на ней  были  выпуклые
изображениЯ лиловых ирисов.
     Ћднажды хрупкаЯ и маленькаЯ €нбер  поскользнулась и разбила вазу. Ќо на
следующий день  она пришла с  такой же точно вазой.  џ просто из состраданиЯ
донес ей эту вазу с  водой до дому. €нбер так боЯлась, что Я уроню и разобью
эту последнюю вазу,  что Я устал  от ее боЯзни и у менЯ начали дрожать ноги.
’аскаЯ воду,  Я, конечно, смотрел себе под ноги и потому изучил все тротуары
и мостовые между —ерноморской улицей и “спенской.
     џ убедилсЯ, что это -- заманчивое и даже в некотором отношении полезное
занЯтие. Ќа тротуарах и мостовых  можно  было заметить  много мелких примет.
Ћни  давали  повод   длЯ  размышлений  и  выводов.  Ѓыли  приметы  приЯтные,
безразличные и неприЯтные,
     Ћсобенно  неприЯтными,  почти  зловещими  и  чаще  всего  попадавшимисЯ
приметами  были  капли, а  то и целые лужицы крови и гильзы от маузеров. Ћни
кисло пахли порохом.  ЌеприЯтны  были  также  пустые  кошельки  и  порванные
документы. Ќо они попадались редко.
     ЏриЯтных примет было меньше,  но они были разнообразнее. —аще всего это
были  вещи  совершенно  неожиданные  -- засохшие  цветы  из букета,  осколки
хрусталЯ,  сухие  клешни  крабов,  обертки  от  египетских  сигарет,  банты,
потерЯнные маленькими  девочками,  заржавленные рыболовные крючки.  ‚се  это
говорило  о мирной жизни.  Љ приЯтным приметам относилась, конечно, и трава,
проросшаЯ  кое-где между  плитами тротуара. € невзрачные  цветы, правда  уже
высохшие,  так  же  как  и  перемытые  дождем  морские  голыши  в  цементных
водостоках.
     Ѓольше всего было безразличных примет -- пуговиц, медных денег, булавок
и окурков. Ќа них никто не обращал вниманиЯ.
     Њы таскали воду и сливали ее в большую стеклЯнную бутыль в коридоре.
     Ћднажды џша ‹ифшиц вышел в коридор и дико закричал. џ выскочил из своей
комнаты и  увидел необъЯснимое зрелище. ЋгромнаЯ бутыль на глазах у  менЯ  и
џши  начала  медленно  наклонЯтьсЯ,  несколько  мгновений  постоЯла  в  позе
Џизанской  башни, потом  рухнула на  пол и разлетелась  на тысЯчи  осколков.
„рагоценнаЯ вода с журчанием полилась по лестнице.
     Њы успели бы, конечно, подхватить бутыль,  но  вместо этого мы стоЯли и
смотрели на нее как завороженные.
     ‚торой случай с термометром был еще  поразительнее. џ заболел испанкой.
’ермометр  в  Ћдессе  было  достать не  легче, чем ананас. €х было в  городе
считанное число. Ќад  термометрами трЯслись,  как  над последней  спичкой на
шлюпке у потерпевших кораблекрушение.
     Ќазаров  выпросил  термометр   на   два   днЯ   у   редактора   газеты,
прославленного  академика  ЋвсЯнико-Љуликовского.  Ђкадемик   --  знаменитый
гуманист  и хранитель  традиций  либерального  русского  общества -- не мог,
конечно, отказать Ќазарову в его просьбе. †уЯ  губами и крЯхтЯ, что выражало
сильное недовольство, он дал термометр, но со строгим приказом класть  его в
вату, в Ящик стола и беречь пуще зеницы ока.
     Ќазаров  померил  мне температуру, но пренебрег  приказом академика. Ћн
положил термометр на стол и ушел в город. џ уснул.
     ђазбудил  менЯ  џша.  Ћн осторожно открыл дверь.  Ћна  скрипнула,  и  Я
проснулсЯ.
     џ взглЯнул на стол и почувствовал, как волосы сами по себе зашевелились
у менЯ на голове,-- термометр вдруг начал медленно катитьсЯ к краю стола.
     џ  хотел  крикнуть, но у  менЯ перехватило дыхание.  џ  увидел страшные
глаза џши. Ћн тоже смотрел на термометр и не двигалсЯ.
     Tеpмометp медленно докатилсЯ до краЯ стола,  упал на пол и разбилсЯ.  “
менЯ, должно быть от ужаса, упала температура. џ сразу выздоровел.
     Њы  долго  ломали  голову,  где   взЯть  термометр.  Ќазаров  два  днЯ,
сказавшись  больным,  не ходил  в редакцию,  чтобы  не  попадатьсЯ на  глаза
академику. ‚ конце концов пришлось пойти на  преступление. Њы подобрали ключ
к  кабинету ‹андесмана  и в его письменном столе нашли  термометр. ‚ыражаЯсь
уклончивым  Языком воров,  мы  "взЯли" его (воры не  любЯт  слова "украл") и
вернули ЋвсЯнико-Љуликовскому.
     Џосле этих двух случаев Ќазаров начал  убеждать  менЯ в том, что џша --
человек опасный, и уговаривал  менЯ  не ходить с  ним  вместе  по  улицам. џ
только посмеЯлсЯ над Ќазаровым, за что вскоре и был жестоко наказан.
     —тобы точно представить себе то, что  случилось, надо сказать несколько
слов о ‘турдзовском переулке. Џуть на —ерноморскую шел  по  этому  переулку.
…го никак нельзЯ было обойти.
     ќтот переулок, названный именем  известного во времена  Џушкина иезуита
‘турдзы,  всегда  вызывал у  нас  ощущение  скрытой опасности.  Њожет  быть,
потому, что  на него выходили только каменные стены обширных садов. ‘ другой
стороны  сады обрывались к морю. ќти глухие стены не давали никакой  защиты,
никакого укрытиЯ. ‚ то времЯ  у  всех выработалась  привычка, идЯ  по улице,
заранее намечать  себе ближайшее укрытие на  случай  стрельбы или встречи  с
пьЯным патрулем.
     ‚  ‘турдзовском переулке  не  было ни  одного укрытиЯ, если не  считать
единственного двухэтажного дома с какой темной  подворотней. ‚ доме никто не
жил. ‡а выломанными оконными рамами разрасталсЯ бурьЯн.
     џ не внЯл предостережению  Ќазарова  и однажды поздним  осенним вечером
опЯть возвращалсЯ домой с џшей.
     •одить  вечером  по  улицам можно  было,  только  строго  соблюдаЯ  рЯд
неписаных  законов. ЌельзЯ  было курить, разговаривать,  кашлЯть  и  стучать
каблуками по тротуару. €дти, вернее пробиратьсЯ, надо было под стенами или в
тени   от   деревьев.   Љаждые   сорок   или   пЯтьдесЯт   шагов   следовало
останавливатьсЯ, прислушиватьсЯ и вглЯдыватьсЯ  в темноту.  Ќа  перекрестках
полагалось  осмотреть  пересекающую  улицу  и переходить  перекресток  очень
быстро.
     Њы благополучно дошли до ‘турдзовского переулка, остановились, выглЯнув
из-за угла, и долго прислушивались и всматривались в его  кромешную темноту,
‘ одной  стороны, темнота была спасительной: она скрывала  нас. Ќо, с другой
стороны, она была опасна тем, что мы могли наткнутьсЯ на засаду.
     ‚се было тихо, так тихо, что мы слышали  в  глубине переулка слабый шум
прибоЯ.
     Њы крадучись пошли по переулку. џ сказал, что надо идти по той стороне,
где подворотнЯ, не доходЯ до нее, остановитьсЯ, хорошо прислушатьсЯ, а затем
быстро  и  беззвучно  проскочить  мимо  подворотни.  ђасчет,  по-моему,  был
математически точен. …сли в подворотне  есть  люди,  то  они могут нас и  не
заметить. …сли же мы будем идти по противоположной от подворотни стороне, то
нас могут заметить еще  издали. џ высчитал, что в последнем  случае мы будем
идти  против  опасной  подворотни,  или,  вернее,  будем  на  виду у  людей,
спрЯтавшихсЯ в подворотне, в пЯть раз дольше. €, следовательно, будет в пЯть
раз больше шансов, что нас заметЯт.
     Ќо џша опЯть начал шепотом  разводить свою теорию, что всегда надо идти
в лоб  опасности.  џ  не спорил с ним, чтобы не подымать лишнего  шума, и мы
пошли по противоположной стороне от подворотни.
     џша считал про себЯ секунды. Њы знали, что от ‘турдзовского переулка до
санаториЯ  ‹андесмана было семь минут ходьбы. ‚ санатории за высокой оградой
и  железными  воротами  мы всегда  чувствовали себЯ  в полней  безопасности.
Ћсобенно если не зажигали коптилок.
     Љогда  мы проходили около  подворотни, џша споткнулсЯ. Џотом, когда  мы
вспоминали  о  происшествии  в  ‘турдзовскам  переулке,  џша утверждал,  что
всегда,  если хочешь сделать  что-нибудь  наилучшим  образом, то обЯзательно
сорвешьсЯ  на пустЯковине. џ  же  про себЯ думал, что всему виной была џшина
невыносимаЯ походка. Ќо Я молчал, чтобы не огорчать џшу.
     Љак бы там ни было,  но џша  споткнулсЯ и от неожиданности, вместо того
чтобы выругатьсЯ про себЯ, сказал внЯтным и растерЯнным голосом:
     -- €звинЯюсь!
     -- ‘той! -- закричал из подворотни сиплый  голос, и на нас упал режущий
свет  электрического фонарика.-- ‚ынуть руки из карманов! Ќемедленно, матери
вашей черт!
     Љ нам подошло несколько вооруженных. ќто был казачий патруль.
     --  „окументы!   --  сказал  тот  же  сиплый  голос.  џ  протЯнул  свое
удостоверение. Љазак посветил на него, потом на менЯ.
     --  Џиндос,--  определил  он.--  ‘кумбриЯ с лимончиком! Ѓери свою  липу
обратно.
     Ћн отдал мне удостоверение и посветил на џшу.
     --  Ђ  ты  можешь  не показывать,--  сказал  он,--  сразу  видать,  что
иерусалимский генерал. Ќу ладно. Џроходите! Њы сделали несколько шагов.
     --  ‘той! --  вдруг истерически закричал тот же казак.-- Ќи с места! Њы
остановились.
     --  —его  стали!  ‘казано вам  -- проходи!  Њы  снова  пошли,  но очень
медленно,  чтобы  не выдавать  свое волнение. Ќервы были напрЯжены  с  такой
силой,  что спиной,  всем телом  Я чувствовал, как казаки  взводЯт  затворы.
™елканьЯ затворов Я не слышал. џ понимал, что это -- предсмертнаЯ игра кошки
с  мышью,  что нас  все  равно  убьют  и  что каждое  мгновение  может  быть
последним.
     -- ‘той!  ’ак вашу  мать! --  снова закричал казак. Ћстальные сдержанно
засмеЯлись.
     Њы снова, остановились около стены. џ ее не видел в темноте, но Я знал,
что она сложена из грубого камнЯ и на ней есть выступы и выбоины.
     --  ‹езьте через  стену,-- сказал Я шепотом џше.--  Ћдним  рывком!  ‚се
равно конец!
     џ был худой. Њне легко было быстро  влезть  на стену. Ќо џша  со своими
ботинками-колесами  чуть  не сорвалсЯ. џ схватил  его  за руку  и рванул. Њы
перекинули ноги через стену и спрыгнули. Џозади загрохотали частые выстрелы.
‘ верхушки стены полетел битый камень.
     Њы бросились через темный сад.  ‘тволы  деревьев, вымазанные известкой,
белели в темноте, и это нам помогло.
     Љазаки лезли через стену вслед за нами. ЏулЯ свистнула где-то рЯдом. Њы
добежали до противоположной стены сада. ‚ ней был пролом.
     Љазаки  уже  бежали  по  саду,  но   они  терЯли  времЯ  на  то,  чтобы
прикладыватьсЯ к винтовкам, и мы успели выскочить в  пролом. ‚ трех шагах от
него был крутой обрыв к морю.
     Њы скатились с обрыва и бросились вдоль берега. Љазаки стрелЯли сверху,
но они уже потерЯли нас в темноте, и пули шли в сторону.
     Њы  долго пробирались по берегу, изрытому оврагами  и пещерами.  Џрибой
все  так же равнодушно и сонно рокотал  по гальке. ’рудно было поверить, что
человек  может бессмысленно  убить такого же,  как он, человека  перед лицом
этой  осенней,  теплой,   пахнущей   чебрецом  ночи,  перед  лицом  шумЯщего
спокойными волнами морЯ. Џо наивности своей Я  думал тогда,  что  зло всегда
отступает перед красотой и что нельзЯ убить человека на глазах у ‘икстинской
мадонны или в Ђкрополе.
     ‘мертельно хотелось курить. ‚ыстрелы стихли.  Њы  залезли в  первую  же
пещеру  и  закурили.  Џожалуй,  никогда   в  жизни  Я  не  испытывал  такого
наслаждениЯ от папиросы.
     —аса три мы просидели в пещере, потом вышли и крадучись пошли по берегу
к санаторию ‹андесмана. ‚се вокруг было тихо.
     Џротив  санаториЯ мы,  цеплЯЯсь за кусты и  камни, влезли  по отвесному
обрыву к высокой крепостной ограде санаториЯ. ‚ цоколе  ограды  было пробито
круглое  отверстие  длЯ стока  дождевой  воды.  Њы  пролезли  в него,  потом
завалили его камнЯми, хотЯ это было совершенно не нужно, и вошли в дом.
     Ќазаров не спал. Ћн  оторопел от нашего рассказа. ‚ ванной, где не было
окон,  мы зажгли коптилку и впервые  увидели себЯ. Џлатье было порвано, руки
изодраны в кровь. Ќо, в общем, мы легко отделались от смерти.
     Њы  жадно  напились  чаю  и  опьЯнели.  Љонечно,  не   от  чаЯ,  а   от
удивительного,   ни  с  чем  не  сравнимого,  какого-то  невесомого  чувства
безопасности. …сли есть полное счастье, то оно было в ту ночь с нами.
     Њне хотелось, насколько возможно, продлить это чувство. џ  оделсЯ, взЯл
одеЯло  и пошел  в  лоджию --  глубокую  нишу на  втором этаже с выступающим
балконом. ‚ лоджии было темно. ‚етер  не проникал в нее, и менЯ никто не мог
заметить с улицы.
     џ  сел  в  плетеный  шезлонг,  закуталсЯ  в  одеЯло  и так просидел  до
рассвета, прислушиваЯсь к звукам ночи.
     Ѓеспредельный морской шум  не  прекращалсЯ  ни  на  минуту. Ћн  набегал
длинными волнами, то  усиливаЯсь,  то затихаЯ. €  ветер то начинал шуметь  в
голых деревьЯх, то замолкал, так же как  и Я, прислушиваЯсь к  течению ночи.
Ќо он не уходил, он был здесь.  џ это знал по запаху мокрой гальки и по едва
внЯтному трепету одинокого платанового листа.
     џ  заметил  еще  днем этот упрЯмый  сизый лист,  но  сейчас,  ночью, он
казалсЯ  мне  маленьким  живым  существом,  моим  единственным  бодрствующим
другом.
     €зредка из тьмы, из города, доносились ружейные выстрелы. Џосле каждого
выстрела долго  лаЯли собаки.  Џотом далеко в море мелькнул  тусклый огонь и
погас.
     ‚се спало вокруг. џ часто засыпал  на несколько минут, но сон этот  был
непрочен.  ’о был полусон, когда с той  Ясностью, какаЯ бывает только наЯву,
можно увидеть большие  белые цветы, плывущие по ночному морю,  или услышать,
как поет скрипка, легкаЯ, как детскаЯ ладонь.
     ‚  этом  полусне  Я  ощущал  себЯ  совсем  иным,  чем  всегда,--  очень
спокойным,  доверчивым,  принимающим мир. €  Я слышал стихи,  приходЯщие  из
морской темноты и похожие на женский шепот:

     —то в имени тебе моем?
     Ћно умрет, как шум печальный
     ‚олны, плеснувшей в берег дальний,
     Љак звук ночной в лесу глухом.

        ЏоследнЯЯ шрапнель

     ‘ каждым днем жизнь  в Ћдессе становилась  тревожнее. Ѓои  с советскими
частЯми шли уже под ‚ознесенском.
     ‚ Љонстантинополь отходили пароходы, переполненные беглецами. Џочти все
эти пароходы -- грЯзные, с облезлой черной краской на бортах -- выползали из
порта с  большим креном, были нагружены выше ватерлинии и так  густо дымили,
что этим дымом заволакивало весь ‹анжерон и нашу —ерноморскую улицу.
     Ќо   газеты  еще   выходили.   Ѓелое  командование   знало,  что  конец
приближаетсЯ буквально по часам, но всеми силами скрывало это  от населениЯ,
особенно  от  беглецов  с севера. ‚ газетах печатались телеграммы о том, что
наступление большевиков  приостановлено  и  в Ћдессу отправлены  из  ‘алоник
крупные французские воинские части с артиллерией и газами.
     ‚се  эти  слухи  распространЯлись  длЯ того, чтобы беглецы с  севера не
ринулись в  панике дальше на юг, в Љонстантинополь, и не помешали бы бегству
белой армии. Џароходов в порту было мало, и деникинцы берегли их длЯ себЯ.
     ѓазеты  еще  выходили,  и  в  кафе  "†елтаЯ  канарейка" еще  докучивали
махнувшие   на  все  рукой  офицеры.   ѓазеты  пытались  внушить   населению
затасканную  историю  о том, что  "Њосква  сгорела, но  ђоссиЯ  от этого  не
погибла".
     ѓазета,  где  Я   работал  корректором,   тоже  занималась  бесконечным
перемыванием этой темы в статьЯх, фельетонах и стихах.
     Ћднажды  к  нам  в  редакцию пришел  Ѓунин. Ћн был  обеспокоен и  хотел
узнать, что происходит на фронте. ‘тоЯ в дверЯх, он долго стаскивал с правой
руки  перчатку. Ќа улице  шел  холодный  дождь, кожанаЯ перчатка  промокла и
прилипла к руке.
     Ќаконец он стЯнул перчатку, мельком осмотрел серыми спокойными  глазами
дымную комнату, где мы сидели, и сказал:
     -- „а, у вас небогато.
     Њы почему-то смутились, а Ќазаров ответил:
     -- Љакое уж тут богатство, €ван Ђлексеевич. Ќа ладан дышим.
     Ѓунин ваЯл стул и подсел к столику Ќазарова.
     -- Љстати,-- сказал  он,-- вы  не знаете,  откуда взЯлось это выражение
"дышать на ладан"?
     -- Ќет, не знаю.
     -- ‚ общем -- конец! -- сказал Ѓунин  и помолчал.-- „ождь, холод, мрак,
а на душе спокойно. ‚ернее, пусто. Џохоже на смерть.
     -- ‚ы загрустили, €ван Ђлексеевич,-- осторожно сказал Ќазаров.
     -- „а нет,-- ответил Ѓунин.-- Џросто неуютно стало на  этом свете. „аже
море пахнет ржавым железом.
     Ћн встал и ушел в кабинет редактора.
     ‘ юных лет Я любил Ѓунина за  его беспощадную точность и печаль, за его
любовь к ђоссии и удивительное знание народа, за его мудрое восхищение миром
со  всей  его  разнообразной  красотой,  за  зоркость,  за  Ясное  бунинское
ощущение, что счастье находитсЯ всюду и дано только знающим. “же в  то времЯ
Ѓунин  был  длЯ  менЯ классиком. џ  знал  наизусть многие  его  стихи и даже
отдельные  отрывки  из  прозы. Ќо  выше  всего  по горечи,  по  страданию  и
безошибочному Языку  Я считал маленький  рассказ -- всего в две-три страницы
-- под названием "€льЯ-пророк".
     Џоэтому сейчас  Я боЯлсЯ сказать при нем хотЯ бы слово. Њне было просто
страшно.  џ  опустил  голову,  слушаЯ его  глухой  голос,  и  только изредка
взглЯдывал на него, боЯсь встретитьсЯ с ним глазами.
     Њного лет спустЯ Я прочел "†изнь Ђрсеньева". Ќекоторые главы этой книги
стали длЯ менЯ чем-то более  высоким, чем самаЯ совершеннаЯ поэзиЯ  и проза.
Ћсобенно  то место,  где  Ѓунин  говорит о  костЯх  своей  матери, зарытых в
глинистой и холодной елецкой земле, о неизбежной  потере единственно любимых
людей, об отчаЯнии  этой  любви и бедном  сердце,  тЯжело бьющемсЯ в пустоте
жизни. Ћн знал простые слова, разрывающие наше сердце:
     Џлакала ночью вдова:
     Ќежно  любила ребенка, но умер ребенок. Џлакал и старец сосед, прижимаЯ
к глазам рукава,
     ‡везды светили, и плакал в закупе козленок, Џлакала мать по ночам.
     Џлачущий  ночью  к  слезам побуждает другого.  ‡везды  слезами текут  с
небосклона ночного. Џлачет господь, рукава прижимаЯ к глазам.
     Ѓунин  вскоре  ушел. џ  не мог больше  работать, править высосанные  из
пальцев  и  безграмотные  заметки  одесских  репортеров  и  ушел  к себе  на
—ерноморскую.
     —ерный ветер задувал с оловЯнного морЯ. “грюмые занавески дождей висели
над  ним.  ‹истьЯ акаций уже не плавали по  чистым лужам, а давно  утонули в
них. ’еперь они  лежали  под  водой  на  плитах  тротуаров  желтыми гниющими
пластами. ’олько мокрый плющ поблескивал на огородах и говорил о жизни.
     џ пошел к морю,  к  Ђркадии. ЏустынЯ воды мерно колебалась  и  бесшумно
набегала на размытые пески. ‚сЯ угрюмость, весь неуют осеннего морЯ  вошли в
сознание сложной и холодной тоской. џ не сопротивлЯлсЯ ей.
     ‚ который раз Я представил себе свою жизнь. џ перебирал ее год за годом
и  вдруг понЯл, что всему моему раздерганному противоречиЯми  прошлому может
дать смысл и силу, значение и оправдание только будущее.
     Њожет быть, будущее отберет из этой жизни, из множества пережитого все,
что  освещено  и  согрето подлинной человечностью  и поэзией, и  поможет мне
соединить эти  отрывочные звеньЯ моей жизни в  цельный рассказ.  Љто  знает,
может быть,  этот рассказ  будет  нужен людЯм,  а не  только  мне самому,  и
поможет  им пробиватьсЯ  через  цепкое  ненастье  к далекой  и ослепительной
полосе чистого неба.
     Љто знает? Љ той полосе, что сейчас уже медленно разрасталась над морем
на  юге, обещаЯ выпустить из облачного  студенистого плена солнце приморской
осени.
     ‡а ночь полоса  Ясного неба разошлась, и  утром Я увидел из окна  своей
комнаты неправдоподобно синее море.
     „ул слабый, но  жгучий норд-ост. Ћн, как всегда,  принес холод, чистоту
неба  и  воздуха.  ‘ухаЯ  трава  покрылась  инеем  и  качалась  под  ветром,
поблескиваЯ  и звенЯ. Џрибой тЯжело  и лениво облизывал  прибрежные  скалы и
оставлЯл на  них белую корку льда. ‚етер срывал с  морских валов густую, как
сбитый белок,  соленую пену. ЉлочьЯ ее  дрожали и  шевелились  на берегу,  и
легко было поверить древним эллинам, что из этой пены родилась нечеловечески
прекраснаЯ богинЯ Ђфродита.
     Њои  праздные мысли об этом прервал  тЯжелый пушечный гром.  Ћн как  бы
прихлопнул город железной лапой.  Ћт этого выстрела весь санаторий зазвенел,
как  рассохшийсЯ  шкаф со  стеклом. ‘ крыши упала  со  звоном и  рассыпалась
черепица.
     Џотом послышалсЯ второй удар, третий, четвертый...
     ‘трелЯл  французский  крейсер,  стоЯвший  на  рейде.  ‘трелЯл в  степь.
‘нарЯды  проходили  над городом  и рвались так далеко, что звук разрывов  не
доходил до Ћдессы.
     ‚ окно Я увидел,  как  с улицы ворвалсЯ во двор  "џша на  колесах".  Ћн
открыл дверь  на  лестницу  и  крикнул снизу, наполнЯЯ  гулом  своего голоса
пустой санаторий:
     -- Ѓольшевики прорвались у  ’илигульского лимана! ЏодходЯт к ЉуЯльнику.
Љонец!
     ЉуЯльник был в нескольких километрах к востоку от Ћдессы.
     џша вбежал  ко  мне в комнату. Џришел  Ќазаров. џша  кричал, что  белые
бегут без единого  выстрела, что в порту  --паника, что  французский крейсер
бьет  в степь наугад и что  нужно немедленно  захватить  самое  необходимое,
сложить  маленький чемодан  и  идти в  порт. ’ам  уже  началась  посадка  на
пароходы.
     -- Ќу и что же,-- сказал Я  ему.-- €дите. ќто -- дело вашей совести. Ќо
Я  считаю, что никогда и ни при  каких  обстоЯтельствах нельзЯ  бросать свою
страну. € свой народ.
     --  „а,-- добавил  Ќазаров.-- †изнь  вне ђоссии не имеет никакой цены и
никакого  смысла. Ђ если ваша жизнь,  џша,  уж так драгоценна,-- не знаю длЯ
кого,-- так бегите, черт с вами.
     -- ѓлупости! --  пробормотал џша  и  покраснел до того, что на глазах у
него выступили  слезы.--  ‚се бегут.  ќто менЯ засосало.  Ќу, конечно же,  Я
никуда не уеду.
     ђешениЯ в  то  времЯ требовали быстроты.  Ћдна  минута колебаниЯ  могла
исковеркать всю жизнь или спасти ее.
     џша осталсЯ. Ћн бурно радовалсЯ тому, что ни о чем уже не надо думать и
не надо колебатьсЯ.  Ћн даже вскипЯтил  чай, мы наспех выпили его и пошли  в
Ђлександровский сад.
     ‚ этом  саду стоЯла над обрывом стариннаЯ  аркада. Ћттуда сверху хорошо
был виден весь порт и все, что в нем творилось.
     џ долго  потом  не мог  отделатьсЯ от гнетущего ощущениЯ,  будто Я  уже
видел на картине  какого-то беспощадного художника это гомерическое бегство,
эти рты, разорванные криками о помощи, вылезающие из орбит глаза, зеленые от
ужаса лица,  глубокие  морщины близкой смерти, слепоту  страха,  когда  люди
видЯт  только  одно  --  шаткие  сходни парохода  со  сломанными  от  напора
человеческих тел перилами, приклады солдат над головами, детей, поднЯтых  на
вытЯнутых   материнских   руках  над  обезумевшим  человеческим  стадом,  их
отчаЯнный  плач,  затоптанную   женщину,  еще   извивающуюсЯ   с  визгом  на
мостовой...
     ‹юди  губили друг друга, не даваЯ сластить  даже  тем, кто дорвалсЯ  до
сходней и  схватилсЯ за поручни. Ќесколько рук  тотчас  вцеплЯлись в  такого
счастливца, повисали на  нем. Ћн рвалсЯ вперед, тащил  за  собой  по  сходне
беглецов, но тут же срывалсЯ, падал вместе с ними в море и тонул, не в силах
освободитьсЯ от своего живого и страшного груза.
     ‚се  портовые спуски были  забиты людьми. Љазалось,  что ограды  и дома
трещат от их  напора и  вот-вот  поддадутсЯ и рухнут. ќто было бы спасением,
конечно, но дома из шершавого камнЯ не поддавались. ’олько беспрерывный звон
стекол и треск дерева говорили о том, что людей вдавливают в окна и двери.
     ђастоптанные  чемоданы,  узлы  и корзины  ползли  под  ногами  людей по
спуску, как уродливые живые существа. ‚ещи вываливались из них, цеплЯлись за
ноги, и  люди тащили за  собой женские сорочки и кружева, детские  платьЯ  и
ленты. Њирные эти вещи еще усугублЯли трагический вид бегства.
     Ќад всеми портовыми спусками висела отвратительнаЯ морознаЯ пыль.
     Ћфицеров и солдат толпа затерла, разъединила, и только  бурки кавказцев
метались  в гуще людей  черными колоколами, мешаЯ их  владельцам бежать. Ћни
сбрасывали их, и  бурки, как черные  ковры, как бы сами по себе колыхались и
плыли к порту.
     Ќад  мостиком одного из пароходов вырвалась к серому небу струЯ пара, и
раздалсЯ дрожащий  густой  гудок.  ’отчас, подхватив этот гудок закричали на
разные голоса все остальные пароходы. ’о были прощальные отходные гудки.
     Ћни  прозвучали как отходнаЯ  людЯм, покидавшим отечество, отказавшимсЯ
от  своего народа,  от  русских  полей  и лесов, весен  и  зим, от  народных
страданий и радостей, отрекшимсЯ от прошлого и настоЯщего, от светлого гениЯ
Џушкина и ’олстого,  от  великой сыновней любви к каждой травинке,  к каждой
капле воды из колодца простой и прекрасной нашей земли.
     Љавалеристы на конце мола стоЯли все так же неподвижно.
     Љонвоировавший пароходы  миноносец дал  два  выстрела. „ве  бесполезные
шрапнели  разорвались  над  городом  жидким  дребезжащим  звоном.  ќто  было
последнее прости родной земле.
     ‘оветскаЯ артиллериЯ не ответила. ‹юди  стоЯли  на молах, на бульварах,
на обрывах над морем и смотрели, как  в дыму и мгле тускнели, уходЯ, тЯжелые
туши пароходов. ‚ этом молчании победителей был тЯжкий укор.
     Џароходы исчезали в  тумане. ‘еверный ветер  норд-ост как бы перевернул
чистую  страницу. Ќа ней должна была начатьсЯ  героическаЯ историЯ ђоссии --
многострадальной, необыкновенной и любимой нами до предсмертного вздоха.


     1956