ец,
резчик  по  дереву  в  Љопенгагене,  -  делал  деревЯнные  фигуры длЯ  носов
кораблей. Ћн был плохой художник. …го деревЯнные львы были похожи на толстых
собак, а нереиды - на торговок рыбой.
     ’орвальдсен засмеЯлсЯ.
     - Ћтец очень горевал, что ему не удаетсЯ  работа. ‚ечером, за несколько
часов  перед  моим рождением, мать сидела за прЯлкой. Ћна ждала  родов, была
рассеЯнна и  забыла завЯзать нитку на прЯлке  ќто  у нас,  датчан, считаетсЯ
счастливой  приметой.  "Џетер  - сказала мать  отцу  уже  после того, как  Я
родилсЯ,  -  "не  горюй.  џ забыла завЯзать  нитку  на  прЯлке.  ‡начит, сын
принесет нам счастье". - "џ не знаю, что это такое" - сказал  отец.  "џ тоже
хорошенько  не  знаю, -  ответила мать, - но Я думаю, что счастлив тот,  кто
доставлЯет счастье многим людЯм".
     ’орвальдсен налил Љипренскому вина.
     - Џейте! ‚се  матери ошибаютсЯ, когда говорЯт о своих детЯх. € моЯ мать
ошибалась,  когда  так  думала  обо  мне. џ  рассказал  вам это  затем,  мой
знаменитый русский друг, чтобы привести наивные слова моей матери о счастье.
џ  завидую вам.  ‚ы должны быть беззаботно счастливым человеком. џ знаю ваши
петербургские работы. Џоэтому пейте и не спрашивайте менЯ о бюсте Ѓайрона. џ
его не покажу.
     - Џочему?
     - Ћб этом мы поговорим по дороге в ‚атикан. ’орвальдсен встал.
     -  Ќочь уже достаточно темна, -  сказал  он, - чтобы  смотреть античные
статуи.
     Љипренский  недоумевал. Ћни вышли. ђимскаЯ ночь была полна тьмы, огней,
затихающего грохота колес и запаха жасмина.
     - Џочему вы не хотите показать нам бюст Ѓайрона? - спросил Љамуччини. -
Ќеужели мы не достойны этого?
     ’орвальдсен остановилсЯ около  лавчонки с фруктами и закурил  трубку от
толстой  свечи,  прилепленной  к  прилавку.  ‘вЯзки  сухой  кукурузы  висели
вперемежку с гроздьЯми апельсинов.
     -  „рузьЯ,  -  сказал ’орвальдсен, -  не  обижайтесь. џ  не покажу  вам
Ѓайрона потому, что эта работа несовершенна и не передает  души поэта. Љогда
Ѓайрон вошел в мою мастерскую, Я обрадовалсЯ так сильно, как исландские дети
радуютсЯ после  зимы летнему солнцу. џ  пел, работаЯ над бюстом, хотЯ Ѓайрон
позировал ужасно. …го лицо  было все  времЯ в движении. Ќи на одно мгновение
оно не  могло застыть. ’ысЯчи  выражений срывались  с этого прекрасного лица
точно  так  же,  как с его губ срывались тысЯчи  то  веселых, то острых,  то
печальных слов. џ делал  ему  замечаниЯ, но  это не помогало. Љогда Я кончил
бюст,  Ѓайрон  мельком  взглЯнул на  него и  сказал: "‚ы сделали не  менЯ, а
благополучного человека. Ќа вашем бюсте Я не похож". - "—то же дурного, если
человек  счастлив?" -  спросил  Я. "’орвальдсен, -  сказал он,  и  лицо  его
побледнело от гнева, - счастье и благополучие так же различны,  как мрамор и
глина. ’олько глупцы или люди с низкой душой могут искать благополучиЯ в наш
век. Ќеужели на моем лице нет ни одной черты, говорЯщей о горечи, мужестве и
страданиЯх  мысли?" џ поклонилсЯ ему  и  ответил:  "‚ы правы.  Њой резец мне
изменил. џ радовалсЯ, глЯдЯ на вашу голову,  а радость туманит глаза". - "Њы
еще встретимсЯ",  - сказал  Ѓайрон,  пожал  мою руку и  вышел.  Ќа днЯх один
богатый русский предложил мне за бюст тысЯчу цехинов.
     - € что? - живо спросил Љипренский.
     - Ќичего. џ  сказал ему: "…сли бы вы,  сударь, предложили мне деньги за
то, чтобы разбить бюст, Я взЯл бы их охотно. ‘вои ошибки Я не продаю".
     ’орвальдсен засмеЯлсЯ. Љипренский молчал. ‚се, что говорил ’орвальдсен,
причинЯло ему боль. „атчанин бередил открытую рану.
     "„аю ли  Я  сейчас счастье  многим людЯм, как это  было ранее? -  думал
Љипренский.  - Ќеужели только  глупцы  пытаютсЯ  устроить благополучие своей
жизни?"
     ђазмышлениЯ эти были прерваны приходом  в ‚атикан.  ’орвальдсен передал
привратнику пропуск от кардинала.
     Џри  свете  тусклой  свечи они  прошли по  темным  и  гулким залам, где
столетиЯми жили в тишине статуи, фрески,  картины и  барельефы. ‹ысый старик
монах шел следом за ’орвальдсеном.
     ’орвальдсен  остановилсЯ посреди обширного зала. ‚ нишах тускло  белели
мраморы.
     -   Ћтец!  -  негромко  позвал  ’орвальдсен  монаха.  ‘тарик   подошел.
’орвальдсен взЯл  из его рук факел, не замеченный ранее Љипренским, и поднес
к нему свечу.
     Ѓагровое  пламЯ рванулось  к потолку, и под стенами внезапно засверкали
статуи, озаренные колеблющимсЯ светом.
     - ’еперь смотрите! - негромко сказал ’орвальдсен.
     •удожники стоЯли  неподвижно.  Љипренский  всматривалсЯ в  неЯсную игру
огнЯ  на  теплом  камне.  Ћн старалсЯ  закрепить в  памЯти  движениЯ  теней,
сообщавшие необычайную живость лицам  героев и мраморных богинь. ‡накомаЯ по
петербургским днЯм, давно позабытаЯ душевнаЯ дрожь овладела им. ‘лезы комком
подступили к горлу.
     - Ќу, что же, камень живет? -тихо спросил ’орвальдсен.
     - †ивет, - глухо ответил Љипренский.
     - †ивет, - повторили Љамуччини и ’амаринский.
     - „рузьЯ, - веско сказал ’орвальдсен, - только так рождаютсЯ  образы от
античной скульптуры и создаютсЯ в тайниках нашей души законы мастерства.
     •удожники все еще стоЯли неподвижно. Ћни  молчали. Ћгонь шумел, освещаЯ
бесконечные залы.
     ‚сю  эту ночь  Љипренский не спал. Љак  всегда, звонили  колокола, и от
тЯжелых слез болело сердце.
     "ѓде, на каких путЯх Я потерЯл законы мастерства? ‘могу ли Я быть снова
свободным?" -  спрашивал себЯ Љипренский, но тотчас  же  эта мысль тонула  в
дремоте и в пении старых позабытых строк:

     € сердце нежное, все в пламени и ранах,
     ’репещет с полночи до утренней звезды...

     “томленный художник уснул. ђассвет разгоралсЯ над ђимом.
     ЏотрЯсение, пережитое  в залах ‚атикана, не прошло бесследно.  ‘нова  с
прежним волнением Љипренский начал работать над портретом  кнЯзЯ  ѓолицына -
одним из самых поэтических полотен русской живописи.
     ‘  прежним  проникновением  изображен  у   Љипренского  этот  мистик  и
аристократ, личный друг императора Ђлександра.
     ќта  работа Љипренского написана в глубоких, бархатистых коричневатых и
синих тонах. Џозади  сидЯщего бледного кнЯзЯ виден ђим, купол собора свЯтого
Џетра темные деревьЯ и небо, покрытое  пышными грозовыми облаками -  такими,
как на картинах старых мастеров.
     ‚торой портрет  - кнЯгини ™ербатовой -  Љипренский  написал в  мЯгких и
блестЯщих  красках, таких же  мЯгких, как шелковаЯ  шаль, накинутаЯ на плечи
кнЯгини.  ‚се  лучшее,  что осталось  в Љипренском  от  житейских  встреч  с
женщинами,  он  воплотил  в  образе  ™ербатовой  -  задумчивость,  нежность,
девическую чистоту.
     ќто,  пожалуй,  были  последние  работы Љипренского,  если  не  считать
прекрасного  портрета   ѓоленищевой-Љутузовой   и  нескольких   рисунков.  ‚
последний раз Љипренский вызывал своей кистью из глубин воображениЯ  любимых
героев и женщин, - их уже не было в подлинной жизни. ќто была вспышка  перед
концом.
     Џосле  этого  Љипренский писал  слащавые и  фальшивые вещи  -  жеманных
помещиц, скучных богатых людей, представителей равнодушной знати. Ћн пыталсЯ
заменить прежние острые характеристики изображением бытовых подробностей. Ћн
наивно  думал, что  одежда,  перстни,  кресла  и трубки смогут  рассказать о
человеке больше, нежели рассказывала раньше его гениальнаЯ кисть.
     ‘вободные движениЯ людей  на портретах сменила деревЯннаЯ и тупаЯ поза.
Љраски сделались грЯзными, мутными и угнетали глаз. ‡аказы сыпались сотнЯми.
‚ Ящике письменного стола кучами валЯлись ассигнации и звенело золото.
     ‚  это  времЯ случилось событие загадочное, оставившее  черную тень  на
всей дальнейшей жизни Љипренского.
     „лЯ  картины  "Ђнакреонтова  гробница"  Љипренский   разыскал  красивую
натурщицу. “ нее была  дочь - маленькаЯ девочка Њариучча. Љипренский рисовал
и мать и дочь.
     Ћднажды  утром натурщицу нашли  мертвой.  Ћна умерла от ожогов. Ќа  ней
лежал холст, облитый скипидаром и подожженный.
     —ерез несколько  дней  в  городской больнице  "‘анта-‘пирито"  умер  от
неизвестной болезни слуга Љипренского - молодой и дерзкий итальЯнец.
     ѓлухие слухи  поползли  по  ђиму. Љипренский  утверждал, что  натурщица
убита  слугой. ЊедлительнаЯ римскаЯ полициЯ  начала расследование уже  после
смерти слуги и, конечно, ничего не установила.
     ђимские обыватели, а за  ними и кое-кто из художников открыто говорили,
что убил натурщицу не слуга а Љипренский.
     ђим  отвернулсЯ от  художника. Љогда  он  выходил на  улицу,  мальчишки
швырЯли  в него камнЯми из-за оград и свистели,  а  соседи  - ремесленники и
торговцы - грозили убить.
     Љипренский не выдержал травли и бежал из ђима в Џариж.
     Џеред отъездом он отвел маленькую сироту Њариуччу в сиротскую школу длЯ
девочек, в "консерваторио", и  поручил ее  настоЯтелю-кардиналу. Ћн  оставил
деньги  на   воспитание  девочки  и  просил  немногих  художников,  еще   не
отшатнувшихсЯ от него, заботитьсЯ о Њариучче и сообщать ему о ее судьбе.
     ‚  Џариже русские художники, бывшие друзьЯ Љипренского, не принЯли его.
‘лух об  убийстве  дошел и  сюда.  „вери  враждебно захлопывались перед ним.
‚ыставка картин, устроеннаЯ им в Џариже, была встречена равнодушно. ѓазеты о
ней промолчали.
     Љипренский был выброшен из общества. Ћн затаил обиду. ‚ €талию возврата
не  было. Џариж не хотел его замечать. Ћсталось одно  только место на земле,
куда он мог уехать,  чтобы забытьсЯ  от страшных  дней  и  снова взЯтьсЯ  за
кисть. ќто была ђоссиЯ, покинутаЯ родина, видевшаЯ его расцвет и славу.
     ‚ 1823 году, усталый и озлобленный, Љипренский вернулсЯ в Џетербург.

     ‘ырое небо Џетербурга залечивало раны медленно. ‘тарые друзьЯ не знали,
о  чем говорить. Ќикто из  них  не расспрашивал  Љипренского  об €талии.  €х
нарочито веселые и однообразные возгласы при встрече:  "Ѓа, Ћрест, да ты все
таков же!" - смертельно надоели художнику.
     Љипренский  понЯл,  что  дружба  хиреет  от  долгой  разлуки.   Џрошлое
вспоминалось со вздохом, а иной раз с равнодушием и скукой.
     ’олько  сады,  холоднаЯ Ќева и небо оставались все те же, -  их  дружба
была неразделимой и вечной. Ћна не требовала ответных чувств.
     Љипренский работал,  получаЯ  достойные  заказы, бывал  при  дворе, где
рисовал  с  бюста  ’орвальдсена  портрет  только  что   умершего  императора
Ђлександра Џервого, изредка его навещали покровители и друзьЯ
     Ќо все это  было  не то. Џотускнели глаза,  в них поЯвилось беспокойное
выражение, ослаб голос. Џо утрам художник  часами лежал в постели,  ни о чем
не думаЯ и ни к чему не прислушиваЯсь.
     €ногда, накладываЯ на полотно серую или молочно-розовую краску и как бы
не замечаЯ ее мертвого тона, Љипренский  вдруг  бросал с бешенством кисть на
пол, срывал с вешалки  плащ и выбегал на улицу. Ћн шел, не замечаЯ людей, на
окраины города, где  гнили в  тумане тусклые домишки, и возвращалсЯ только к
ночи.
     Ѓывало  это  всЯкий  раз  в  то  времЯ,  когда  что-нибудь в окружающей
Љипренского петербургской жизни напоминало ему €талию. ѓлухаЯ сердечнаЯ боль
по  светлому воздуху,  по древним колоннам,  горЯчим  от  солнца,  по запаху
жасмина  приходила  все чаще  и  чаще.  ‘  непонЯтным  упорством  Љипренский
показывал  друзьЯм картины, написанные  в  €талии,  и  требовал  похвал. ‚се
сделанное  в €талии  казалось ему  прекрасным. „рузьЯ хмурились  и  пожимали
плечами.
     Љипренский писал сейчас  ни хорошо,  ни плохо, - что-то погасло внутри.
Ћднажды  к  нему прислали  от Ѓенкендорфа. ѓраф  просил Љипренского написать
портреты его детей.
     Љипренский  махнул  рукой и согласилсЯ.  ’еперь ему  было все  равно  -
писать ли Џушкина или Ѓенкендорфа, Љюхельбекера или Ђракчеева. ‘лабость свою
Љипренский пыталсЯ прикрыть  напускным легкомыслием и старалсЯ не вспоминать
слов, сказанных им  много  лет назад, когда  ему посоветовали писать портрет
Ђракчеева:
     - Џисать его надо не красками, а грЯзью и кровью, а таких вещей на моей
палитре не водитсЯ.
     ’олько   два   событиЯ   запомнились  Љипренскому   из  этих  последних
петербургских лет: наводнение 1824 года и работа над портретом Џушкина.
     ‚  день наводнениЯ Љипренский ни разу  не вспомнил  об €талии. “тром он
проснулсЯ от  пушечных  ударов, сотрЯсавших  стены.  ‚етер свистел в  темных
коридорах пустого дома. Љипренский распахнул дверь мастерской и засмеЯлсЯ, -
его, еще горЯчего от сна,  сразу  же обдуло запахом  морской воды. ‡а окнами
непрерывно мчалось к востоку черное угрюмое небо.
     - ЃурЯ! - крикнул Љипренский и подбежал к окну.
     ЃурЯ бушевала над Џетербургом, как возвращеннаЯ молодость. ђедкий дождь
хлестал в окна.  Ќева  вспухала на глазах и  переливалась через гранит. ‹юди
пробегали вдоль домов,  придерживаЯ  шлЯпы.  ‚етер хлопал  черными шинелЯми.
ЌеЯсный свет,  зловещий  и холодный,  то убывал, то  разгоралсЯ, когда ветер
вздувал над городом полог облаков.
     Љипренский спустилсЯ на улицу. Џушки били  все тревожнее и чаще. Њокрые
уланы неслись вскачь по затопленным мостовым, шумно  взбиваЯ пену.  ‘моленые
лодки качались на  привЯзи около чугунных оград. Ќева шла громадой  железной
воды и грозно рокотала около мостовых устоев. ‚ домах горели свечи.
     ЌепонЯтный восторг вселилсЯ в душу Љипренского, - он дрожал от холода и
возбуждениЯ.  •удожник торопливо  вернулсЯ  домой,  зажег  огонь  в  круглой
чугунной  печке и схватил краски. —ем  было лучше всего передать цвет  этого
ненастного днЯ? Љипренский выбрал сепию. ђисунок он нанес нервным брызгающим
гусиным пером. ’ак поЯвилось его "Ќаводнение".

     Љогда  Љипренский писал  портрет  Џушкина,  поэт был  озабочен, хотЯ  и
пыталсЯ шутить.
     Љипренский  решил  всю прелесть  пушкинской  поэзии  вложить  не в лицо
поэта, бывшее  в то времЯ утомленным и даже чуть желтоватым, а в его глаза и
пальцы. ѓлазам художник сообщил почти недоступную человеку чистоту,  блеск и
спокойствие, а пальцам поэта придал нервическую тонкость и силу.
     -  ’ы  мне  льстишь,  Ћрест,  -  промолвил  грустно  Џушкин,  глЯдЯ  на
оконченный портрет.
     Ћднажды  Џушкин  прочел  Љипренскому стихи об  €талии, как бы  чувствуЯ
тоску художника по недавно покинутой "стране высоких вдохновений":

     ѓде пел ’орквато величавый;
     ѓде и теперь во мгле ночной
     Ђдриатической волной
     Џовторены его октавы;
     ѓде ђафаэль живописал;
     ѓде в наши дни резец Љановы
     Џослушный мрамор оживлЯл
     € Ѓайрон, мученик суровый,
     ‘традал, любил и проклинал...

     Љипренский слушал,  опустив голову и задержав кисть на полотне. Ћн в то
времЯ  набрасывал  губы поэта, а чтение стихов  нарушало их замкнутую линию,
столь похожую на линию юношеских губ.
     -  Ђлександр ‘ергеевич, -  сказал  Љипренский, не подымаЯ головы,  -  Я
хотел бы унести твой голос с собой в могилу.
     - Џолно, Ћрест, - ответил Џушкин и вдруг закричал тонким голосом, каким
кричали на улицах торговки-чухонки: - Љлюква, клюква, ай Ягода-клюква!
     Љипренский рассмеЯлсЯ и легко ударил кистью по холсту.
     ‚ 1827 году Љипренский  вновь уехал в ђим. …му нее казалось, что в ђиме
вернетсЯ былаЯ слава. Ќо жизнь уже приближалась к концу, и талант был тЯжело
подорван.
     ‚ ђиме  Љипренский  скучал. Ћн ждал событий, перемен. Њариучча выросла,
стала стройной и милой девушкой. Љипренский полюбил ее, но долго скрывал это
и от себЯ, и от Њариуччи, и от немногих друзей.
     Ћт  тоски и  необъЯснимой тревоги  художник  начал пить.  ђабота быстро
утомлЯла его,  а  без  нее  не было  денег.  € Љипренский работал, как сотни
итальЯнских художников-ремесленников,  снимавших копии с ђафаэлЯ, Љорреджо и
Њикеланджело длЯ  богатых иностранцев.  Ћн часто писал  по  заказу  портреты
безразличных ему людей и зевал от скуки.
     ђим был прежним,  несмотрЯ на медленное умирание художника. "‚се тот же
теплый  ветер  верхи дерев колышет, все  тот же запах роз, и это все -  есть
смерть".
     ’ак  же пылали величественные закаты,  так же, как и  раньше, художники
ходили смотреть на них с холма Џинчио. ѓрозный свет и сумрак римских вечеров
любил  ѓоголь.  ‚месте с  художниками  он  смотрел  на закаты и  приходил  в
раздражение, когда его окликали.
     - Ќе мешайте мне, - восклицал он, -  хотЯ  бы  на  одно мгновение стать
прекрасным человеком в этом неласковом мире.
     ‚се  так же пахли  плесенью  и  вином  каменные  полы  в остериЯх,  где
Љипренский встречалсЯ по вечерам со  своим новым другом, гравером  €орданом.
€ордан любил Љипренского и называл его "предоброй душой".
     „есЯть   лет,  проведенных  в  ђиме,   €ордан  потратил  на  гравировку
рафаэлевского  "ЏреображениЯ".  ‚  кирпичном   полу   своей  комнаты   около
гравировального станка он  протер  ногами глубокую Яму.  Ћб  этой  Яме любил
рассказывать  художникам ѓоголь.  •удожники почитали  ѓоголЯ, но  стеснЯлись
его, - писатель был необщителен и молчалив.
     €ванов в то времЯ уже писал свое "џвление •риста народу".
     Љипренский же  сидел  в остериЯх. Ћн  носил  с  собой хлеб и  кормил им
бродЯчих собак.  ‘обаки  ходили за  художником  стаЯми,  но в остерии их  не
пускали. ’огда они садились у дверей и терпеливо ждали, помахиваЯ хвостами.
     Џо стаЯм собак, сидевших то  у  одной, то у другой  остерии,  заказчики
разыскивали Љипренского. Ћни заставали его за столом, уставленным бутылками.
Ћн всегда требовал у слуги свечу, ставил ее перед собой и, прежде чем выпить
вино, долго рассматривал его на свет.
     -  †аль, друг мой милый,  - сказал  он однажды €ордану,  -  что  нельзЯ
писать картины вином. ‘колько бы света и трепета мы вкладывали  тогда в свои
творениЯ.
     - ‚аши краски, Ћрест Ђдамович, - ответил вежливый €ордан, - не уступают
игре вина.
     Љипренский досадливо поморщилсЯ и отвернулсЯ.
     - —то было, то быльем поросло, - сказал он глухо.

     Љипренский  не  знал,  что оставалось ему  делать в жизни. ‘уществовать
было  одиноко и  неуютно.  ’огда  измученный Љипренский  совершил  последнюю
ошибку  - женилсЯ на  Њариучче. Ћна его не любила, но была привЯзана к нему,
как к человеку, спасшему ее от нищеты и голода. —тобы  женитьсЯ на Њариучче,
Љипренский принЯл католичество.
     ‚месте с Њариуччей Љипренский уехал в Ќеаполь.
     Ќенадолго жизнь стала светлее. Љаждый час больной и печальный  художник
чувствовал  рЯдом с собой присутствие прекрасной юной итальЯнки. Ћна  читала
ему книги по истории €талии, трактаты о живописи и стихи.
     “ходило  много  денег.  Љипренский ради заработка  был готов на все. Ћн
начал  писать  модные  в то времЯ  сладкие  пейзажи  с  дымЯщимсЯ  ‚езувием,
продавал  в Џетербург  копии с  картин знаменитых итальЯнцев, унижалсЯ перед
графом ереметьевым,  снабжавшим его деньгами, и  писал ему жалкие шутовские
письма в стихах:

     “ж времечко катилось к лету,
     Ђ у менЯ денег нету.

     Ћн просил у Ѓенкендорфа взаймы двадцать тысЯч  рублей  на пЯть лет.  Ћн
намекал  на то, что ему,  Љипренскому,  следовало бы пожаловать какой-нибудь
орден за прошлые его заслуги живописца. Ќо Џетербург молчал.
     Џадение художника шло с неизбежностью. Љто знает, понимал ли Љипренский
всю глубину своего душевного несчастьЯ,  вызванного  слабостью воли, погоней
за житейским успехом, отсутствием твердых вкусов и взглЯдов?
     …сли он  и  не понимал этого, то все же чувствовал,  как  крепнет в нем
человек ничтожный и пошлый и терЯетсЯ в туманах прошлого образ гениального и
веселого юноши, сына романтического века.
     ‚ Ќеаполе Љипренский написал,  собрав последние  силы,  полный  высокой
поэзии  портрет ѓоленищевой-Љутузовой, ќтот  портрет  возник среди дешевых и
вымученных его работ, как последнее сверкание прошлого.
     €з  ЌеаполЯ  Љипренский  уехал с  Њариуччей во ”лоренцию и  Ѓолонью,  а
оттуда вернулсЯ в ђим.
     Џогасшими глазами он смотрел  на эти пустынные  величественные  города,
вЯло  бродил  по  улицам,  заросшим  цветущей  травой,   и   не   предавалсЯ
воспоминаниЯм. Ћчарование  прошлого было ему уже недоступно. •отелось покоЯ,
вина, беспечных  снов, действующих как лекарство,  помогающих забыть тревогу
последних лет.

     ‚ ђиме Љипренский поселилсЯ в старом дворце ЉлавдиЯ, где  когда-то  жил
французский художник ‹оррен.
     Љипренский сильно пил. Љаждую ночь он возвращалсЯ пьЯный  и  приводил с
собой подозрительных завсегдатаев остерий.

     "ЊолодаЯ жена его, - пишет €ордан, - не желаЯ видеть великого художника
в столь неприглЯдном виде, часто не впускала его, и он ночевал под  портиком
своего дома".

     ‚ одну из  таких  ночей в октЯбре  1836  года  Љипренский  простудилсЯ,
несколько дней перемогалсЯ а потом слег.
     Њариучча  вызвала  старого  доктора ђиккарди,  лечившего  всех  русских
художников.
     ‹ысый и  вертлЯвый  старик, похожий на запыленное чучело  птицы,  вошел
вприпрыжку в низкую комнату, где лежал Љипренский.  Ћт  каменных пустых стен
тЯнуло  холодом.  ђиккарди оглЯделсЯ  и  высоко  поднЯл  брови  -  в комнате
знаменитого  художника висела  только одна  картина -  неоконченный  портрет
Њариуччи, сидЯщей у окна.
     Љипренский бредил.
     ќхо чьих-то  торопливых шагов доносилось  из  далеких пустующих комнат.
ѓустаЯ  темнота в углах и в  длинных каменных коридорах.  †ить в таком  доме
было сиротливо и холодно.
     ђиккарди  выслушал  больного.  Ќочной  осенний  ветер шумел  над ђимом.
‘тарый  дворец  был  полон  странного  гула,  низкого  пениЯ каминных  труб,
хлопаньЯ ставен, скрипа дверных петель.
     ђиккарди долго  смотрел на бледное лицо Љипренского, откинув с его  лба
блестЯщие от испарины темные волосы.
     - ‘иньора, -  сказал он Њариучче, -  у вашего мужа груднаЯ горЯчка. ум
ветра  не дает мне возможности выслушать его со всей тщательностью. Ћн очень
плох. Ќадо пустить кровь.
     Њариучча  молчала.  …й было  страшно оставатьсЯ одной с  этим бредЯщим,
внезапно ставшим совсем чужим человеком.
     ‚  бреду  Љипренский  говорил  по-русски.  Њариучча   почти  ничего  не
понимала.  Ћна  заплакала.   Љипренский  очнулсЯ,  пристально  посмотрел  на
ђиккарди и схватил его за руку.
     - Ђлександр ‘ергеевич, - сказал он очень тихо, и слезы поползли по  его
небритым  щекам. - ‘пасибо... как же ты шел так далеко,  милый... Ќочь какаЯ
ненастнаЯ, а ты менЯ не хотел оставить...
     ђиккарди наклонилсЯ к больному. _
     - ќто кто? - спросил тревожно Љипренский. - –ирюльник?
     - џ доктор. - сказал медленно ђиккарди. - Ћчнитесь. џ доктор. ѓоворите.
     - “ менЯ тЯжелаЯ кровь, - спокойно  сказал Љипренский. - Љраски застыли
в жилах. ‚ыпустите кровь, она не греет. Ћна холодит сердце.
     - Џрекрасно! - сказал ђиккарди.
     -   —то   вы  понимаете,  -  прошептал  Љипренский.  -   ‹юди  великие,
благородные, блиставшие умом  и  талантом, благословлЯли  мое имЯ. †уковский
поцеловал менЯ в голову, Џушкин писал мне элегии, и знаменитые воины считали
мою руку столь же верной, как их стальные клинки.
     Ћн поднЯл худую руку  и долго рассматривал ее на свет.  ђиккарди быстро
сжал  Љипренского за локоть,  подставил  оловЯнную чашку  и  проткнул острым
скальпелем кожу. Ѓрызнула темнаЯ кровь.
     - Miserere mi, Doniine, - сказал Љипренский и глубоко вздохнул. - Ќикто
не знает... ‹ишь один Я их помню, милые слова, любовь моего сердца...
     Ћн помолчал и сказал тихо:

     € сердце нежное, все в пламени и ранах,
     ’репещет с полночи до утренней звезды...

     ‘лезы снова потекли по его щекам.
     - „рузей! - вдруг дико закричал Љипренский и сел на постели.  ЋловЯннаЯ
чашка  опрокинулась,  и кровь растеклась из  нее по  простыне и  подушке.  -
„рузей!
     Ћн  упал на постель, на кровавые пЯтна, и лицо  его  начало медленно  и
торжественно бледнеть. ’ихо  дрожали свечи.  ђиккарди  приложил щеку к губам
Љипренского.
     ‘тарый дворец гудел от ветра, как громадный струнный оркестр,  играющий
под сурдинку реквием.
     ќхо чьих-то  торопливых шагов неслось по пустующим залам. Ѓыстро  вошел
’орвальдсен.  Ћн увидел  лицо Љипренского, очищенное от страданий, от следов
пороков и болезней, - лицо более прекрасное, чем мрамор античных скульптур.
     ’орвальдсен снЯл шлЯпу, стал  на колени у тела  Љипренского и  прижалсЯ
лбом к его свисавшей с постели руке.
     Ћсенний ветер шумел над ђимом.

     <i>1936</i>