        Ћлег Џавлов. ‘оборные рассказы

---------------------------------------------------------------
     &copy; Copyright Ћлег Џавлов, 1998
     &copy; Copyright изд."‚агриус" і http://www.vagrius.com
     Ћлег Џавлов: полное собрание ссылок і http://students.washington.edu/krylovd/OPtitle.html
---------------------------------------------------------------


        ЉЋЌ…– ‚…ЉЂ

     ђождество  было  или не  ђождество,  но  праздник этот  признавалсЯ как
государственный,  отмечалсЯ уже наравне с Ќовым годом, и могло иметь  место,
что  отмечали той ночью в горбольнице, точно теперь не скажешь, и ђождество.
‘толпилось  праздников, будто  справлЯли  старого года  похороны. €  все дни
густо валил снег, засыпаЯ бездонную Њоскву. Ѓыло дремотно от жгучих морозов,
белым-бело, и долготу днЯ утоплЯли болотисто-морозные белые ночи.
     Ѓольница не отдыхала, была двойнаЯ  оплата труда,  и всегда  находились
люди,  которых даже большинство, готовые запродать тут свой  праздник за эти
праздничные: огромные, как чудилось, и валившиесЯ чуть не с неба деньги. Љто
мог радоватьсЯ, все  выпивали - успеваЯ с  душой и дружно  только начать, но
вскорости, не  ворочаЯ Языками,  исходили тоской. Ќо  не все же  радовались.
Ѓудто  военнообЯзанные,  пропадали  в кабинетиках доктора,  одиноко  отбываЯ
круглые сутки дежурства. € простые  смертные бабы  да старухи, егорьевские и
куровские  подмосковные,  из  санитарок,  осилив   работу,  какую  ни  есть,
укладывались всех раньше  дремать -  хоть и не сомкнуть было  глаз, как и не
срастись боком с неживой,  длЯ сидЯчих,  кушеткой, покуда кругом-то  маЯлись
спьЯну и не хотели смирно лечь по местам. ‘коропомощные будто и отъездились,
никакой тревоги. Џолночь. € в отделении приемном больницы - глухой покой.
     Ќо  вдруг, слышно,  завернула и въехала с нытьем  одинокаЯ  машина. ’ак
всегда и ЯвлЯетсЯ эта "скораЯ", будто из-под  земли. Ѓаба не спит и гадает -
может, пронесло.  Ќо  дурной истошный  звонок  режет как  по-живому стены  и
воздух. „верь на  запоре.  Ћтпирать не идут. …й  и страшно, что отпирать  не
идут, и надо все одно будет вставать, но лежит в  потемках комнаты отдыха и,
всЯ твердеЯ, со злости-то радуетсЯ: пускай охранники отпирают, как положено,
а то им праздник. ‡вонок  уж по всей больнице неумолчно пилит.  ’ут, слышно,
выскочил  от сестер, из шума  пьЯного да танцев, охранник и  побежал тЯжело,
будто шагаЯ ударами. ‘тихло, и слышно, как трудитсЯ он в гулком предбаннике,
отпирает.  ђаздались  звонкие   чужие  голоса,  ругнулсЯ  натужно  охранник.
ЏривычнаЯ, баба чутко уловила, что пошагали в сторону, поспешаЯ, за каталкой
- значит, лежачего привезли,  вот  бы не  борова, а то  как ей  потом  будет
одной,  этих  разве  допросишьсЯ  помочь.  Ќагрузили,  вкатились  обратно  в
приемник, но куда-то не туда, не в  осмотрґовый  кабинет. Ћхраны  уж больше:
топчут, матерЯтсЯ. € все звонче, до крика, сделались  чужие голоса. ‘коль же
народу  в приемном собралось, будто и все повыскакивали, ну и собрание, ну и
ругаютсЯ, какой такой вопрос. €  хоть  страшней на душе, но  дрожаще  пытает
бабу незнание: что  у  них стрЯслось -  может, не  успели, не довезли, и  не
станет ей, грешной, работы этой. Ќо голоса вмиг оборвались, и не слышно, что
в приемном будто все вымерли, и чего-то не гремЯт, ребЯтушки, не запираютсЯ.
‚друг дохнуло горЯчо светом,  вырос на пороге паренек  ихний,  из  охраны, и
гаркнул  в  темноту   комнаты,  веселЯсь,  пьЯный:  "’онька,   ’онька   -  с
прааздничком!  Ѓомжааа  приезли!  ‘казали, на обработку его, этазнач ты  его
будешь обт...трабатывать!"
     Љогда молоденькаЯ растрепаннаЯ врачиха, ни упрека  не произнесЯ, хоть и
поморозили,  влетела  воробышком  в  приемное  и  потребовала  с  охранников
каталку,  то  никто  не подумал расспрашивать, кого  доставили,  и выдали ей
каталку, подчинившись ни с  того ни с сего, хоть  могли и  послать  - охрана
отродЯсь  чужакам не подмахивала. € шибануло  всей вонью земной. ‚тащили его
вдруг на каталке, задраенного  в полиэтилен, так что из того полиэтиленового
мешка, стеклЯнистого на вид, торчала  одна грЯзно-каменнаЯ ступнЯ.  Љто был,
хоть  и  пьЯные,  разбежались, от  удушьЯ  и от испуга.  "Ѓыстро,  мальчики,
родненькие,  куда его? Ќадо закрывать больницу на санобработку - тут  и вошь
платЯнаЯ, и  чесотка!" Ќо никто не  двинулсЯ им  помогать. „евчушка и мужик,
водитель  "скорой", застрЯли в проходе, давЯсь от вони и  боЯсь сами  мешка,
который сотрЯсалсЯ навзрыд звериным, будто  рев, хрипом. Ћхрана, услышав про
чесотку, уж не зевала -  и кинулись  перекрывать выход,  чтобы скоропомощные
теперь не сбежали, бросив мешок.  "„а  вы что, ребЯта, что вы  делаете?!"  -
вскричала  девчушка,  понимаЯ,  что  происходит,   и  становЯсь   вдруг   от
навернувшихсЯ жалких слезок пылающе живой и красивой.
     "Ќе выпустим, пускай  сначала врач осмотрит,  а то и назад поедете. Ќе,
ты  глЯди,  ‚ань,  на  эту  снегурочку, еще  орет!  Ќе  нравитсЯ  ей,  тогда
проваливай, нужны  нам такие подарки!" - "‘уки вы, вон морды нажрали, ребЯта
в —ечне погибают, а вы  подъедаетесь на больничных харчах!" - ожил крикливо,
вступаЯсь за свою  врачиху,  пожилой водитель,  у которого  из-под кроличьей
драной  шапки   торчали  грЯзные  волосьЯ,  похожие  на  петушиный  маслЯный
загривок.
     ‘тали оратьсЯ, ненавидЯ друг дружку. „ежурный доктор, которого вызывали
в приемное, не спешил. Љогда же он ЯвилсЯ, то охрана тихонько посторонилась,
будто выстроилась в рЯдок, так как все были виноватыми и пьЯные. „октор даже
не подошел к хрипЯщему  мешку, чтобы осмотреть. ѓлЯдЯ брезгливо на девчушку,
он выслушивал долго ее показаниЯ, придираЯсь и перебиваЯ, а то и  грозЯ, что
куда-то  будет  звонить  и  докладывать.  ‚ыЯснилось,  что  привезли  его  с
‹ужников,  где  "скорую"  вызвала сама рыночнаЯ охрана,  на  что  больничные
заржали, знаЯ понаслышке, какие в ‹ужниках порЯдки. "‘ чем вы его сдаете?" -
в какой раз  требовал доктор повторить. "Ћбморожение", - твердила  девчушка,
прЯчась от его взглЯда.  ‚се стоЯли подальше от каталки, которую не руками -
сапогами охранники  забили в угол, и глазели. "Љакое  обморожение,  девушка,
конечностей или трупа?" - "Џрекратите, он дышит,  он живой..." - "•орошо, но
вы говорите про множественные  ушибы лица, а  если  есть и черепнаЯ травма -
что прикажете с ним делать? ‚ы отдаете себе отчет, девушка, что у нас другой
профиль?" - "„а это  лужниковские, небось, доигрались,  а как страшно стало,
что убили, вызвали "скорую", чтобы поскорей его сбагрить. ‚от и обморожение,
а эта, дурочка,  поверила!" - не  утерпел,  высказал охранник.  ‚плыла тут в
приемное и тощаЯ, всЯ зеваЯ, медицинскаЯ сестра, котораЯ обиделась на всех и
плаксиво гундосила: "Ђ почему к нам всех этих бомжей везут, Я не знаю! ‡ачем
тут  охрана,  ну зачем  этих  бомжей  впускают! ‘егоднЯ  праздник,  девушка,
понимаете, а вы его портите, Я не знаю".
     "•орошо, давайте  по-хорошему... џ подписываю нарЯд,  и  езжайте на все
четыре  стороны, но этого,  не сочтите  за  труд, подбросьте  куда-нибудь до
Ѓережковской набережной,  и  будем считать  вопрос  исчерпанным".  - "Ќет, Я
отказываюсь, это же человек!"  - "—еловек?!"  - "—тоо,  человееек?"  -  "Ќе,
глЯнь, а  нас  за  людей не считает!"  - "„евушка, Я не знаю,  да вы сами не
человек!" - "Љакой такой  человек,  что это за разговоры, да кто  вы такаЯ?!
Ћхрана!  Ћхрана!"  -  "—еловек -  а  ты  говно  его нюхала, этого  человека?
нравитсЯ, тогда и бери себе!"
     ‚друг уничтожилось, остановилось глухо времЯ, пожрала воздух удушливаЯ,
вонЯющаЯ одним мешком пустота.  ‚се кончилось, и нечего было кричать. „октор
огрызнулсЯ  последний раз  и скоро пробежал,  серьезный и чужой,  прокричав,
чтобы бригаду отпускали.
     Љаталку затащили на санобработку, в подсобную комнатушку,  где  торчало
только  корыто  ванны, и  все  было обложено  до потолка скользким  кафелем.
„евчушка  исчезла,  но  бродил  по  приемному  водитель,  будто  потерЯнный,
выпрашиваЯ под конец униженно у охранников  какой-нибудь растворчик от вшей,
чтобы  побрызгать в  кузове. Ћхранники  его не замечали,  даже не  отвечали,
молча опЯть пьЯнеЯ, шатаЯсь по приемному без дела. Ћт нечего делать  поднЯли
на ноги санитарку и загулЯли.
     ’ак мешок пролежал еще час на санобработке - баба побоЯлась, что никого
в приемном нет и  что указаний никаких от  докторов  не поступало,  и потому
спрЯталась  в комнате  отдыха, сидЯ на кушетке без сна. Џриемное  потихоньку
заванивало.  ‚ часу втором привезли на "скорой" больного  с аппендицитом,  и
доктор,  выйдЯ на осмотр  и  обнаружив  вонь,  сказал,  чтобы охрана  что-то
сделала - что довольно уж тот побыл в тепле, пора и честь знать. Ћхранники -
как выкуривали порой и отсыпающихсЯ  пьЯных - настежь распахнули окна. Њешок
все хрипел.  Њороз сковал комнатку, и  сколько-то прошло времени, даже мешок
тот из  полиэтилена,  чудилось,  оледенел.  „октор звонил,  проверЯл,  -  но
обнаружилось, что мешок все  еще присутствует в  больнице и сам от холода не
ушел. Њороз-то  ихнему  брату что кожа, и  доктор всерьез распорЯдилсЯ, чтоб
охрана прекратила пьЯнствовать и поднЯла его и вытолкала прочь. Ћхранники не
держались на ногах, только одного стоЯчего, полутрезвого и отыскали, передав
распорЯжение дежурного: что больной отказалсЯ от больницы, что больной встал
и  пошагал домой - отказалсЯ, ушел, сбежал. ‚озни с  этим гражданином никому
не хотелось, так что ничего не осталось пареньку, как собой рисковать.
     Ћхрана тут крепко боЯлась вшей,  случаи  были, когда  вши на охранников
перебегали,  и   только   страх,  что  пьЯнствовали,  толкнул  паренька  все
исполнЯть. ЃоЯсь притронутьсЯ  к заразному мешку, сам не дыша от натекшего в
санобработку холода,  он взЯл швабру  и,  орудуЯ ею как  палкой, как  пикой,
принЯлсЯ его колоть да выколачивать, чтобы встал. Њешок хрипел чуть  сильней
от тычков  и  от  ударов,  и  нога,  котораЯ торчала,  мучительно  ползла  и
свешивалась с каталки, но стоило пареньку отдохнуть  - уползала опЯть, будто
на пружинке.  ’огда свалил  паренек мешок  с каталки  на  пол и стал  пинать
сапогами,  чтобы он дополз, но скоро понЯл охранник,  что это не выход и что
до двери-то, может, его и  добьет, зато  кто  ж его будет  заставлЯть ползти
дальше. ‘анитарка, котораЯ слышала всю эту возню  в санобработке, побоЯлась,
что  паренек так и убьет его нечаЯнно, раз ничего не получаетсЯ, и, стараЯсь
больше ради  того паренька, пришла  на помощь: уговорила, чтоб  не  вытрЯхал
вшей, и дала ему хлорки, только б не бил.  Ђ тому пришло в голову развести в
банке хлорку  и полить  его,  будто  нашатырем.  Ђ тот  захлебывалсЯ, мычал,
дергалсЯ,  но  не  вставал  - и тогда паренек  сдалсЯ. Ќесчастный  охранник,
боЯсь, что по нему уж ползают вши, стал плакатьсЯ бабе, что не может вынести
эту работу, и,  обретЯ  откуда-то  бесстрашный дух, пошагал звонить доктору,
докладываЯ:  что ничего  с  ним сделать  нельзЯ, что он  никак  не встает и,
может, даже скоро  помрет. „октор дал совет пареньку будить  своих и увозить
его подальше от больницы, на  каталке, и скинуть в сугроб. Ќо паренек сказал
о вшах, чесотке и отказалсЯ наотрез. € доктор, сам уже понимаЯ, что придетсЯ
принЯть,  сказал, чтоб  его отдали  обрабатывать санитарке и что  спуститсЯ,
когда  вымоют,  на осмотр.  Џосле этих слов  прошло  еще времЯ,  потому как,
убедившись,  что  он  полуживой, ждали просто  его  смерти.  —тобы  даром не
возитьсЯ.  „умаЯ,  что  до ночи  не доживет. € баба,  санитарка,  убежденнаЯ
охранником, все откладывала да ждала  - того же  охранника,  чтобы ей помог.
Џотом она устала ждать и одна начала его обрабатывать, чем могла оберегаЯсь:
волосы  спрЯтала в косынку,  натЯнула  резиновые  перчатки,  халатец  второй
драный и соорудила на рот повЯзку.
     Ѓыло ей нестрашно, только боЯлась, что застудитсЯ. "‹ежишь  вот, зараза
ты, квартиру продал и лежишь",  - пыхтела Ђнтонина, не знаЯ, с какого боку к
нему подойти. ‘ухонькаЯ, почти костлЯваЯ, она отволокла мешок ближе к ванне,
удивившись, до  чего легок, будто пухом набит. ‚они она не слышала. †алко ей
было  портить  такую  большую  пленку,  подумала  -  может  сгодитьсЯ,  если
потихоньку ее от  него высвободить,  а потом  отмыть.  Ќадо ж, снабжают  их,
скоропомощных, такой пленкой, не жалко длЯ бомжей. Ќо, вспомнив про чесотку,
решила уж без жалости резать, так и легче - надо  ей собой рисковать, заразу
в дом  нести.  Ћдежды  до  того были на нем гнилые, что  и сами распадались,
вшивые.
     €збавившись с трудом от  гнильЯ,  Ђнтонина  облила ему  растворчиком  в
паху,  тощую бороденку и голову,  уничтожаЯ вшей. „олжно было обождать минут
пЯть,  чтобы жидкость подействовала.  Ћн лежал голый на кафельном, залитом и
хлоркой, и Ядом полу,  и  его надо было еще  остричь, а  потом  уж класть  в
ванну. ‚ода, которую  пустила  баба, дымила  кипЯтком, и  Ђнтонина отчего-то
переживала и ругалась, будто ее обманывали, и лилсЯ кипЯток вместо  горЯчей.
Џотом стригла голову, выбрасываЯ травленые космы волос в ведро. Ќожницы были
тупые, здешние, и она материла уже эти ножницы, похожие на плоскогубцы.  ’от
покойно и теплей  похрипывал - может, испытываЯ небесную легкость,  что  вши
исчезли. Ѓаба думала легко его поднЯть, но  вдруг надорвалась  - он будто  и
тЯжелей сделалсЯ без полиэтилена, без гнилых своих одежд, без волос и вшей.
     Ќет у ней сил тащить этот груз в ванну. Џотопталась. ђешилась было уйти
и  звать охрану,  пускай  тащут.  Ќо знала  же  она,  что не станут и  лучше
спрЯчутсЯ, бросЯт его; а  он-то на полу лежит.  †алко,  что  на полу. ЌельзЯ
так.  „а и  доктор, может,  ругатьсЯ будет,  что  бросили.  "’ьфу  ты, да не
надорвусь, легкий  же  он, откуда  в нем весу взЯтьсЯ,  а Я дура! ну, давай,
чего развалилсЯ, мне, что ль,  зубами  тебЯ  тащить.  ‚ставай на  ноги, хоть
упрись, слышь, а  то  брошу. Џонарожали  вас, толку-то, только  знаете,  что
жрать  да пить. Ђ ну,  упрись, сказала, давай, что Я, одна надрыватьсЯ буду,
что  мне,  делов других  нету!"  ‚звалила его,  тужась  из последних сил, на
живот. "Ќогу затаскивай!" - кричит, и тут почудилось ей, что стало  от крика
и  легче. €  он-то захрипел,  захрипел и перетащил ногу  одну, трЯсущуюсЯ  и
скрюченную, в  ванну. "„ругую давай, Я ж держу,  вон  водичка горЯчаЯ, ну ты
упрись,  не жалей-то себЯ, рано еще".  € другаЯ его нога, шатаЯсь  и  дрожа,
опустилась  в дымЯщуюсЯ  воду.  ’ут и  баба  его спустила  потихоньку.  "“х,
отмокай... Ќу и вони с тебЯ, ну и вони..."
     “веровала  Ђнтонина,  что  он  слышит,  все  понимает. Њыть его  потому
стеснЯлась и противилась  -  но,  видЯ, что  он не двигаетсЯ, а только будто
млеет, покричала да принЯлась  тереть. Ћт  воды валил столбом пар  - и он то
пропадал в нем, то вдруг ЯвлЯлсЯ, так что баба и отмывала его,  ничего в том
чаду  не  видЯ, только  без умолку горЯчечно выговариваЯсь:  "џ  мужа своего
сроду не мыла,  а тебЯ вон мою... Ќу чего ж вам не живетсЯ, заразам, и охота
вам ходить-то  в говне... Ђ  потом отмывай вас от этого  говна, а ты знаешь,
какаЯ у  менЯ  зарплата, да  Я  еще вас  должна отмывать, сраных  да ссаных,
тьфу...  ‚от одни  люди работают всю  жизнь, горбатЯтсЯ и помирают  потом  с
грыжей, с  пустыми  карманами, никому не нужны, хоть и работали, а другие не
работали ни в жисть и такие же им права - ванна, горЯчаЯ вода..."
     ‚ода теперь шумно хлестала из душа, ванна обмелела, таЯл и белый чистый
столб  пара.  Ѓаба  стоЯла с душем в руках, который  держала, будто пожарный
шланг,  и тушила, где видела, оставшуюсЯ тлеть  грЯзь.  „умаЯ  о  той грЯзи,
Ђнтонина  вдруг  стихла  и  ослабла, увидав с ног до  головы  и  всего этого
человека. ќто был молодой человек, чуть не мальчик  - но измученный и тощий,
как  старик. —есотка сделала его кожу одной темнотой, и  только лицо да руки
были режущей белизны, красоты.
     Ћн лежал в корыте грЯзной больничной ванны  так  глубоко и убито, будто
висел, приколоченный к ней гвоздЯми. —то баба силилась отмыть как  грЯзь, но
так и  не отмыла  - свинцовые полосы, черные  пЯтна - были  раны.  Ќо такой,
израненный, и делалсЯ он вдруг человеком, так что у Ђнтонины сщемило несвоей
болью  сердце. ’ишина  в санобработке, недвижнаЯ  и тЯжкаЯ, что оглушила ее,
теперь  ушла в  сырой  холодный  покойный  воздух, в подпол и стены  кафелЯ:
человек этот не дышал и был, чудилось, давно уже мертв.
     Ќе двигаЯсь с  места, Ђнтонина  отстаивала минуту за минутой с долготой
то ли мучениЯ, то ли терпениЯ - и не знаЯ, как теперь быть. †иваЯ душа, одна
во  всей этой воздушной непостижимой  тиши, баба  никак не могла одуматьсЯ и
начать выполнЯть ту другую работу, котораЯ и не была длЯ нее другой - чернаЯ
да сподручнаЯ.  ‚ том, кого она обрабатывала, готовилась уж вытащить, больше
не  было  жизни;  и  такой  вот чужой,  будто убитый, он и все  вокруг делал
другим, чужим. ‘тоЯ неподвижно, ничего не знающаЯ, не помнЯщаЯ, баба глЯдела
и глЯдела на него, как он лежит, и взглЯд ее измучивали белокожие и гладкие,
что небесные, его ручонки - уроды в том панцирном, рачьем от чесотки теле.
     ‘утки  дежурства   у  всех  одинаково  подходили  к  концу.  Ќародец  в
горбольнице  начинал  шевелитьсЯ, вставать. •ождениЯ начинались  с докторов.
„октор, объЯвившийсЯ под утро  в приемном покое, обнаружил, что все спЯт и в
санобработке - свежевымытый труп.  “знал от одинешенькой санитарки, что всех
она звала, но никто не пришел.
     Ћхранники, спросоньЯ,  с  похмельЯ,  не взЯли в  толк,  что  санитарка,
будившаЯ их,  просила  вытащить из ванны труп. Ќо когда выЯснилось,  что это
труп и что бомж так и помер на обработке, они с уныньем пошагали делать свое
дело  - охрана тут, позарившись  на  добавку в  деньгах, отвечала и за морг.
„октор, усталый и дремучий, оформлЯл теперь, сидЯ  безвылазно в  кабинетике,
эту  смерть. „елала  что-то и гундосаЯ, плаксиваЯ медсестра, которой не дали
доспать,  -  писала  по  трупу  исходные  данные зеленкой,  как тут  и  было
положено:  на  кастрюлЯх пищеблока малевали  номернЯки  отделений  маслЯной,
всегда   отчего-то  кроваво-красной  краской;  на   синих  казенных  пижамах
вытравлЯли учетные номера хлоркой; подушки, простыни, пододеЯльники, халаты,
полотенца штамповали, будто бумажно-важные, той же печатью, что и больничные
листы, свидетельства о  смерти, акты о приемке вещей или накладные; а  трупы
метили зеленкой.
     ‚се не спали, все трудились.  € хоть промаЯлись  почти сутки без дела -
но  теперь, под конец, ругались, что без отдыха  все сутки работали. € точно
так, променЯв праздник на  двойную  оплату, почти и не праздновав, а отбываЯ
дежурство,  вдруг  откуда-то помнили, что  праздник был -  и  вот под  конец
испортилсЯ,  сгорел.  € все жалели да жаловались, что неизвестный умер. ’руп
вынуждал  оставатьсЯ  на  рабочих  местах  -  и  только  охранники,  которые
скоренько спустили его лифтом в подвал морга, хоть и глотнули в  том подвале
холода, сменились  и  ушли  по домам. ‚сех  дольше убиралась в  санобработке
санитарка, глЯдЯ  безрадостно куда-то  под ноги, в  пол.  Љто ходили, бегали
кругом  - доктор, сестра, охранники - успели, растоптав  лужи  натекшей  тут
водицы, Ядовитой да с хлоркой, нахлюпать по всему приемному, во всю извилину
его коридоров.  €  ползала баба с трЯпкой и с тазиком, не разгибаЯ спины, из
конца в конец, и тихонько от бессилиЯ плакала...
     Љогда  после  праздников  заработала   и  приехала  труповозка,  то  не
обнаружили тела - тела неизвестного. ‚ леденЯщей пещере морга бетоннаЯ лавка
была голо покрыта белой, в темнотах мертвецкого пота, простыней. ’у  лавку и
простыню  опознали  охранники,  которые  собственными руками  сгружали  тело
неизвестного,  завернутое ими, чтобы не заразитьсЯ. ’олько оно и должно было
хранитьсЯ  в  морге. ‚се праздничные  дни никто больше в больнице не умирал,
будто терпели, так что охранники, той ночью  разок спустившись в подвал, уже
и  не наведывались и  не могли знать,  когда оно  точно исчезло. Ќо булыжнаЯ
дверь, что вела с больничного двора в подвал, оказалось, не имела вот уж год
замка, и потому прибывшей  по вызову милицией  был  установлен как сам собой
разумеющийсЯ  факт  ограблениЯ.  ќто  чудо,  кража  трупа  бомжа  из  морга,
обнародованное  с пылу  да  с  жару столичными газетками,  ужаснуло читающую
Њоскву.  Ќо на другой  день  о нем уже никто не помнил, только разве в самой
больнице,  где  приказом главврача  уволили нерадивых охранников  и  врезали
замок в дверь морга.
     <i>„екабрь 1995</i>


        Њ€’€ЌЂ ЉЂЂ

     Ќа холме  рос  густой хвойный  лес -  деревьЯ сходили будто  с неба  на
землю. …ли и  сосны  обхватывали склоны  голыми  напрЯженными корнЯми, крепЯ
валившиесЯ стволы, и тЯжко трещали.
     ќтот одинокий  холм маЯчил в  просторах  районного масштаба.  ‚есь  век
возвышалась  на  холме помещичьЯ усадьба.  ‘  тех  малых лет,  как  утратила
родимых  хозЯев,  помещались  в  ней  пролетарский  санаторий,  колониЯ  длЯ
подростков,  а  когда  строение сделалось убогим,  непригодным  длЯ широкого
употреблениЯ, его отдали  райздраву, в придачу к нетронутому лесу и тюремным
сооружениЯм  решеток   да  оград.  €  тогда  усадьбу   назначили  домом  длЯ
душевнобольных, как есть - тюрьмой и  санаторием. ѓде тут  находились врачи,
знавал только свой народец. ‡апершись, врачи не откликались на стук. Љоторые
трезвенники, приходили  на  работу и уходили,  будто их  и не  было. Љоторые
выпивающие,  и  близко  к  себе  не  подпускали. ‘  такой  серьезностью  тут
относились  и к  лечению:  если лекарство прописывали, то раз и навсегда. Ќе
лекарство дали, а вбили гвоздь.
     Ћпершись о вершину холма, дом со  старозаветными  колоннами поднЯлсЯ  к
самому  небу  и  прилепилсЯ  под его  покров, будто  ласточкино гнездо.  Џри
открытых  ставнЯх из него доносилсЯ щебет, похожий по надрывности на птичий.
ЏоселЯвшихсЯ в нем людей поили  и кормили, будто птенцов, все им  приносили.
†или да  ходили они  дураками,  не знаЯ, кто  их родил и  чего поделывают на
белом свете.  ’ак их и  называли, но без злости.  Ѓыли они дураками родными,
считай своЯками, как у себЯ дома.  Џоселили в нем и мальчика Њитю €ванова со
стариком Љарпием, зимой, когда они чуть не пропали.
     ЊитЯ  проживал с матерью, котораЯ работала  малЯром и уставала. Ћднажды
он проснулсЯ  и увидал,  что  мамка  спит, хотЯ  давно наступило утро.  ЊитЯ
обрадовалсЯ,  с ней  было хорошо, и потому сам притворилсЯ спЯщим. ђазбудила
его  соседка,  уж вечерело.  Ѓаба  хотела занЯть  денег, выручитьсЯ, и когда
узнала от мальчика,  что его мать  не просыпаетсЯ, то напросилась в комнату,
ахнула и уволокла  Њитю  к  себе, сказав, что мать тЯжело заболела  и что ее
увезут в больницу.
     Ћн жил у соседки.  €  приехала нарЯднаЯ  молодаЯ женщина, которую он не
узнал, хотЯ сказали, что это приехала к нему  роднаЯ тетка из Њосквы. Њитину
мать звали ђаисой, а тетку назвали Ђлефтиной. Џлача, она обнимала и целовала
Њитю, делаЯ больно, отчего ему нестерпимей хотелось к матери, и он вырывалсЯ
из ее  рук. Ќапугал Њитю и чемоданчик, с которым приехала эта женщина, будто
и не было того места, о котором твердила, и сама она не была родной - чужаЯ,
из ниоткуда.  Ђ твердила она, что  они  уедут  далеко в Њоскву и станут жить
вместе. € когда пустили домой, то  ЊитЯ  ничего не  узнал. Ѓыло  много чужих
нарЯдных людей, которые сидели за накрытым  большим столом, загородившим всю
комнатку,  и жевали.  ЊитЯ со страхом  глЯдел  на  них  и сам ничего не  мог
съесть, хоть эта женщина ему накладывала. Ћни пожили  в комнатке еще три днЯ
и уехали, когда она  отдала соседке вынести из комнатки всю мебель - и стены
выросли, будто лес, а в страшной их пустоте звучали его шажки.
     Љогда она ночью  заснула и остановилсЯ поезд,  он  спрыгнул на  землю и
убежал, чтобы вернутьсЯ домой, к своей матери. Ќо заблудилсЯ зимой, так что,
неизвестного, арестовал  его  милиционер.  ЊитЯ  рассказал  милиции то,  что
слышал про себЯ от матери, но очутилсЯ в чужом доме,  окруженном лесом,  под
самым небом - далеко в Њоскве, как поверилось ему.
     Ђ ЉарпиЯ подобрали зимой на трубах теплоцентрали, где он отогревалсЯ  в
стужу. Ћт могучего холода  трубы  прорвало.  Ќа прорыв  послали ремонтников,
которые  и обнаружили неживого старика.  ‚ больнице  Љарпий лишилсЯ пальцев,
отмороженных, и с той  поры он  горевал, сделавшись инвалидом:  никак не мог
счесть, сколько их  было  у  него, хоть и давным-давно. Ћткуда родом,  каких
годов  - от него не дознались. Ћн бродЯжничал и отыскал длЯ себЯ только одно
место. €  если бывал  сыт, то  постанывал: "•олодно  мне,  где трубы?" Љогда
бывало тепло, выпрашивал кругом слезливо: "†рать хочу, давай жрать!"
     ‘тарика  и мальчика,  сдружив,  разместили на  соседних койках.  Љарпий
любил кашу,  но не наедалсЯ тем, что накладывала в железную миску  повариха.
Ћн слюнЯвилсЯ и канючил на извечный свой лад: "†рать когда будем? Љаши хочу.
“ тебЯ каша есть. „авай жрать!" Ћн противный  был, им брезговали. Ђ вот Њите
накладывали  за двоих.  ЋсиливаЯ  с  трудом и  ложку,  он  дозволЯл  старику
угоститьсЯ из своей миски, помалкиваЯ  и глЯдЯ, как тот мигом  глотал кашу и
что-то душевно мычал, живо еще напихиваЯ себе в рот хлеба.
     ЌЯнька Џахомовна, дежурившаЯ днЯми, привЯзалась к мальчику и невзлюбила
старика.   Џахомовна,   бывало,   вздыхала:   "Ќичаво,   привыкнем..."   €ли
отговаривалась, когда  ей пенЯли, что уработает  себЯ: "’акаЯ  моЯ привычка,
знать, сиднем не усижу..." ‘ама старуха, она удивлЯлась, как  можно  прожить
до  стариков и  даже на гроб не  скопить. € возмущалась,  начинаЯ  искритьсЯ
матерком, что  Љарпий таскает у  мальчика  кашу. …сли была  подвыпившей,  то
хлестала его мокрой трЯпкой по мордасам.
     "Људа  глЯдишь,  он  завтра сдохнет, кровосос!" - поучала  она Њитю,  и
румЯнилась,  хлебнув еще из мерзавчика,  который сберегалсЯ в чулке. ‘читаЯ,
что доктора даром получают зарплату и только морЯт своими лекарствами людей,
Џахомовна  втайне думала  сама  образумить  мальчонку.  ЊитЯ же  пугалсЯ  ее
поучений и  убегал к Љарпию, точно  хотел спастись от нЯньки. ‘тарик  уводил
Њитю  к   батареЯм   и  будто  блошек  вычесывал,  поглаживаЯ  голову  своей
изувеченной беспалой рукой, похожей на гребенку. ‡има состаривалась, в  доме
топили  бережливей. Љарпий  прижималсЯ к  теплым  батареЯм, отдыхал,  утекаЯ
душой в их чугунные сгармошенные меха. "ЏогреемсЯ и  жрать будем, -  говорил
он успокоенно Њите. - Љаши хочу".
     Ћн так крепко  боЯлсЯ холода, что простудилсЯ. Ђ может, его разморило и
ослабило  домовое тепло, так что хватило сквознЯка, студеной искры, чтобы он
заживо сгорел. Љарпий слег на койку, похрипывал. Љаши старику не хотелось, и
только когда Џахомовна растерла спиртом хрипЯщую костлЯвую грудь, ему побыло
хорошо с минутку. € приЯтно. Ѓудто, сам того не знаЯ, захмелел.
     Љарпий ушел из жизни  ночью, когда все в палате спали. ‘анитар снес его
на  руках  в подвал,  никого не  разбудив. “тром еще  почудилось, что старик
ночью выздоровел - поднЯлсЯ раньше других, гладко заправил койку. € его нет,
потому что умываетсЯ или гулЯет около батарей. Џозабытый, Љарпий опаздывал к
завтраку. Њитина  каша остывала, тот  выспрашивал Џахомовну,  куда подевалсЯ
старик. ЌЯнька выдумала, что  смогла, будто рано утром он выздоровел и уехал
домой. Љругом жевали  кашу, и ЊитЯ затих,  оглушенный чавканьем. Ђ кто махом
поедал свое - высиживал  добавку, рыща  хлеб  и  кашу глазами,  задумываЯсь,
изнываЯ душой.
     ‚ середине  днЯ Џахомовна подружила Њитю  с  бодрым радостным дурачком,
которого сама назвала по фамилии,  ‡ыковым.  ЌЯнька хотела, чтобы  забыл про
старика,  и  что-то  внушила  тому  ‡ыкову  -  он прилип к Њите.  “служивал,
выскакиваЯ вперед. ‘меЯлсЯ, чтобы Њите было с ним весело. Ћткуда-то у ‡ыкова
Явилось Яблоко, одно. Њожет, выпросил у поварихи. Ћн крутил, вертел  его, не
выпускаЯ  из рук, радуЯсь, и вдруг молча крепко вручил мальчику. ЊитЯ держал
Яблоко. ‘проворив дельце, ‡ыков не утерпел и выспросил: "Ђ ты далеко живешь?
‚  городе? Ђ можно, Я приеду к  тебе в  гости, скажешь, что Я с тобой?" ЊитЯ
растерЯлсЯ и  качнул  в  слабости головой. „овольный собой,  розово пышущий,
‡ыков стал расхаживать взад и вперед по палате. "џ поеду к Њите! -  хвалилсЯ
он, обращаЯ на себЯ все внимание. - Ћн скоро уедет, и Я тогда с ним!"
     ’еплое,  согретое в руках Яблоко напоминало дом.  Њите даже почудилось,
что  и  мать  пахла  Яблоком  -  чем теплее, тем и душистей.  Ћн  сам  собой
заплакал,  поднЯв  переполох.  ‚округ  него  взметнулсЯ  хлопотать  ‡ыков  -
напористо,  испугавшись,  что накажут. „ураки столпились в дверЯх и галдели,
глазеЯ  на  них.  Ѓыло похоже, что мальчик с мужиком не поделЯт  Яблоко; так
точно разобралась и выскочившаЯ на  шум Џахомовна, котораЯ выхватила  его  и
разбила  об ‡ыков  лоб.  ђассорившись,  дом  погрузилсЯ  в тишину  и  пахнул
взорвавшимсЯ  соком,  Яблоневым  садом.  Ђ в  полдник,  потому что погода не
ухудшилась, повели гулЯть во двор.
     ѓулЯнье производил Џетр Џетрович, домовый работЯга, находившийсЯ у всех
в подчинении. Ѓыл это поживший, среднего росточка мужик, похожий на солдата.
Ќо  ЯвилсЯ он такой  из  тюрьмы. Ќа  руках  его с тыльной  стороны вырастали
землЯнистые  бугры  мозолей,   а  поверху  расплывалась  синюшнаЯ  зелень  -
въевшиесЯ  в кожу наколки, змейки  буковок, какой-то  перстенек и похожие на
них  вздутые жилы. ЏотерЯв семью и  жилье,  брошенный, Џетр  Џетрович  нашел
место  и  покой в этом  доме.  Ћн  был  терпелив, но без  натужности - ему и
вправду все давалось  как-то легко. ’ак,  он брал  на себЯ  и чужую  работу,
помогаЯ, и безразлично  соглашалсЯ,  что  скажут  сделать  самому.  Ѓуднично
молчаливый, он охотно  поддерживал разговоры  и мог даже повеселеть, если  и
кругом смеЯлись, но  рассказывать про  себЯ ему было  нечего,  не умел он  и
смешить.
     Џетр  Џетрович  трудилсЯ  истопником,  санитаром  и  дворником,  за что
получал одну  твердую  зарплату.  ‘  деньгами  он обходилсЯ сурово,  дорожил
копейкой, будто рублем, мучил их без праздников. …ще получал он за свой труд
бесплатные харчи, амуницию - ватник, валенки да варежки. ќти грубые холщовые
варежки Џетру Џетровичу выдавали в счет его работы истопником. Ћн же работал
в котельной голыми руками,  рассуждаЯ  так: "кура  зарастет,  а перчатки-то
жалко,  порветсЯ  матерьЯл".  Џерчатки,  то  есть  сбереженные  рукавицы, он
припасал  длЯ зимы и  гулЯл в них по морозцу,  согреваЯ  те же руки, которые
обшкуривал в котельной. ’ак же выходило с ватником, с валенками  -  их  Џетр
Џетрович  умудрЯлсЯ  сберечь  ради честнейших  жизненных  нужд  и,  что  ли,
красоты. …ще он квартировал в отдельной палате, которую  ему доверили, выдав
ключ. „оверие людей означало длЯ него свободную покойную жизнь. …сли верЯт -
он человек вольный,  а  не  верЯт - значит, ему жить, будто в тюрьме. Љрепче
всего он дорожил тем, что  в доме его называли по  имени с отчеством. ‘тирал
на  день  ворот белой  рубахи,  которую единственно признавал  за одежду.  Ђ
выпивать себе позволЯл  только ночью, перед тем, как  укладывалсЯ  спать. Ќо
случалось ему не вытрезветь, будто не выспатьсЯ, так что он, уходЯ поутру на
работу, забывал  запереть  дверь. € тут досаждали  дураки, норовЯ распахнуть
квартирку и вникнуть в ее  открывшеесЯ пространство.  Џосле по  дому бродило
нехитрое  имущество Џетра Џетровича - один дурачок нацеплЯл его очки, другой
расхаживал с  его  граненым стаканом, бывало, что и  допивали его водку. ‘ам
виноватый, дЯдька  потом  долго  изымал  свои  вещи,  а  чего-то  уже  и  не
досчитывалсЯ.  €  наружу выходила  вдруг  его тихость, его глубокий нутрЯной
страх. —тобы отдали обратно вещи, Џетр Џетрович неловко заискивал - и горЯчо
винилсЯ, хоть и трезвый, попадаЯсь какому-нибудь завхозу на глаза.
     ‚ыведЯ родимых во двор, Џетр Џетрович снабдил себЯ папиросой и задымил,
отбываЯ прогулку. „вор примыкал к стенам дома и огораживалсЯ высоким  строем
досок, задиравшим небо еще круче,  так что его гора, его начавшие растаивать
ледники,  нависаЯ,  кружили  голову.   „аже  дЯдькин   дымок,  казалось,  не
растекалсЯ, а курилсЯ столбом из дощатой пропасти. “дарившись толпой о двор,
покрытый сизой ледЯной коркой, дураки  раскатились  во все стороны, одетые в
одно и то же - ушанки, бушлаты,  валенки, одного дармового цвета и  размера.
‘реди них были и курЯщие, жаждавшие курева, так  как иметь  спички,  табак в
доме  настрого  запрещалось. ќти  живо выстроились, обступив  на  расстоЯнии
Џетра Џетровича.  ‚дыхаЯ жадно воздух, пахнувший папироской,  они  выпускали
столбы пара еще гуще, задымлЯЯ  кругом местность, будто рота солдат. Љоторые
послабей да несерьезней, влЯпывались в трухлЯвые кучи сугробов  и оставались
одиноко стоЯть, будто прилипли. ‚ытаскивать их покуда никто не собиралсЯ, да
им было и хорошо, покойно стоЯть в сугробах - как на островках.
     ‡ыков,  который  не  умел  долго  боЯтьсЯ  и  унывать, гулЯл  с  Њитей.
ЏоскальзываЯсь, цеплЯЯсь за  мальчонку,  он поспешал и  с гоготом вспоминал,
как они чуть не подрались и как  нЯнька  ударила его  по лбу Яблоком.  „авно
живший в  доме,  ‡ыков  многое за годы узнал. ђешившись удивить, расшевелить
ничего  не слышащего,  безответного Њитю,  будто глухонемого, он потЯнул его
бочком  к отдаленному  запущенному краю забора, где тЯжело выдавил  одну  из
досок,  образовав то  ли щель, то ли дыру.  Њите открылась уходЯщаЯ стволами
глубоко  в землю, утопающаЯ  на ее  бездвижной глади хвойнаЯ зелень леса. Ћн
просунул голову в дыру и позвал звонко  мать,  будто она заблудилась в лесу.
Ќо мать не отозвалась.
     “глЯдев возню подле забора,  Џетр Џетрович  замЯлсЯ, гаркнул, а потом и
бросилсЯ,  пыхтЯ, наводить  порЯдок.  ‡ыков скрывал  Њитю  своим бабьим, что
мучной мешок, туловом. ЊитЯ  страшилсЯ леса. Ќо когда его  застиг окрик,  он
одолел пугающую дыру и рванулсЯ не помнЯ себЯ наружу - по колкому наждачному
насту снегов.
     „Ядька словил  бы мальца, который только задыхалсЯ и  падал,  волоча на
себе гробовитый бушлат; словил, если бы не застрЯл в дыре, слишком  длЯ него
узкой, да еще не всполошил бы своими криками двор. ’огда-то  Џетр Џетрович с
отчаЯньем сообразил,  что не имеет  права бросать  без присмотра оставшихсЯ.
Џод руку и попалсЯ ‡ыков.  ’от  не сходил с  места,  упустив Њитю, и чего-то
смирно  дожидалсЯ. „Ядька поворотилсЯ к  нему,  завидЯ  его поросЯчью парную
рожу, и огрел по шеЯм, сшибаЯ махом ушанку.  "“бил бы вот..." - выдохнул он,
извинЯЯ себЯ. “шанку  же  поднЯл, зло  нахлобучил  ее ‡ыкову и  погнал  всех
оплеухами да тычками домой, провинившихсЯ, не оправдавших довериЯ.
     ‘ковал дЯдьку страх.  € всю вину, какаЯ была, свалил он на  попавшегосЯ
под руку ‡ыкова, доложив, что ‡ыков проделал  в заборе дыру и хотел сбежать,
подговорив  еще  и  мальчонку, которого  Џетр  Џетрович  уж  не в  силах был
ухватить. € ‡ыкова немедлЯ отделили  от  других, куда-то  уволокли,  а Џетру
Џетровичу велели отправлЯтьсЯ обратно к забору и заколотить дыру.
     “правившись,  дЯдька с горстью гвоздей в  кулаке и молотком  шаталсЯ по
дому, не дождавшись, чего еще скажут делать. ‚рачи, санитарки, обслуга - все
кружили,  отыскиваЯ какое-нибудь  ответственное  лицо. Џоумнев, свЯзались  с
районом,  известили милицию,  что  сбежал  у них малолетний  душевнобольной.
‘ообщили приметы  туда же, в район. Ћбслуга хлынула толпой к лесу, но ничего
не высмотрели.  Љто-то  уходил в одиночку и, побродив, воротившись, вырастал
серым лешим грибом, оглашаЯ вслух, что ничего не отыскал, никаких следов.  €
ранние,  еще зимние сумерки, которых не замечали, как и хода времени, часу в
шестом навели в доме свой дремотный порЯдок.
     Њитю  ходили  искать еще Џахомовна с Џетром  Џетровичем -  того наконец
употребили  в  дело, а нЯнька увЯзалась, все никак не могла утихомиритьсЯ. €
розыск они вели такой: Џахомовна сукой вцеплЯлась в Џетра Џетровича, терзала
его и  облаивала, что недоглЯдел, а тот молча и одиноко, будто арестованный,
тащилсЯ  куда-то  вперед,  укрываЯсь  от   нее  спиной.  ЌЯнька  задыхалась,
уставала.  € он  тогда,  обжидаЯ,  останавливалсЯ.  Ћкликал сдавленно, будто
жалуЯсь: "ЊиитЯЯаа...  ЊиитЯЯаа..." Ђ старуха огрызалась, оживаЯ, из потьмы:
"ЃлЯдь такаЯ... ЃлЯдь туремнаЯ... ‘губил мальчонку, сгубил, чтоб  ты сдох...
€ чего тебЯ в той турьме не убили, чего ж тебЯ как крысу тама не задавили...
‘ам  жрешь, пьешь,  блЯдь,  а  мальчонку  сгубил..."  „Ядька не сдерживалсЯ,
перечил ей горЯчо, слезно: "„а чего вы городите, …вдокиЯ Џахомовна,  да  Я ж
найду  его, найду!" -  "Ќайдешь  да убьешь,  убьешь да найдешь..."  - дурела
нЯнька. ’ак по лесу ходили и так воротились;  Џетр Џетрович - истерзанный, в
слезах, а Џахомовна - каменнаЯ, ни кровинки в лице. € будто безрукие.
     Ђ лежал ЊитЯ в сугробе. ’от холодный пуховый сугроб хоронилсЯ под елью.
‘нег  лесной пышет духом  хвойным,  живой без  морозов  зимних, белей зимних
небес. …ль в лесу росла. €х, еловых, уродилось гуще снегов.  Њите помнилось,
что ноги его подломились и  он мигом высоко взлетел. ѓоловушку сладко, тепло
кружило.  ѓлаза  то  застила  чернота, то их  слепил  свет.  ЏроснулсЯ он  в
сугробе, будто темным  ранним утром. Ќо услыхал усталые глухие голоса людей,
тонущие в тишине леса. ЊитЯ испугалсЯ людей, хоть не постигал, что его ищут.
Ћн и как звалсЯ позабыл. Љругом зазывали,  будто  мычали:  "Њыыааа..." € еще
стонала, гудела еловаЯ снежнаЯ гуща - мучилась. Њите чудилось, что неведомый
кто-то рыщет одиноко по лесу: мычит он, голодный и чужой.
     Џосле  пропажи  ЉарпиЯ ему было  некуда возвращатьсЯ.  Ћн  помучилсЯ  и
позвал из-под  еловых тЯжелых  лап пропавшую мать. €  позвал  самого ЉарпиЯ,
чтобы  хоть старик  услыхал его и забрал  из  леса, в  который он  от  людей
убежал. „ожидаЯсь  их прибытиЯ,  ЊитЯ  тревожно уснул. ‡Ябкий, холодный  сон
сцепилсЯ с косматыми  лесными сумерками.  Њать  с Љарпием за  ним не пришли.
ЊитЯ подумал, что  не  услыхали, и закричал громче.  —ьи-то голоса,  погодЯ,
заухали  по лесу,  становЯсь все  слышней.  ќто  были  Џахомовна  и  дЯдька,
которого ЊитЯ близко  увидал в черненом серебрЯном свете; он  был  вкопан по
колено  в снег и  жалобно, заунывно  мычал,  будто  неживой. ЊитЯ  страшилсЯ
шевельнутьсЯ,  чуть дышал, утопаЯ в  сугробе.  …му  чудилось,  что и мать  с
Љарпием прЯчутсЯ под елками или  зарывшись в снег. € никому  их не видно, но
они  слышат,  глЯдЯт  на людей,  боЯсь им  ЯвитьсЯ.  € тогда он сам, выждав,
отправилсЯ их искать. Ћн окоченел и охрип, плутаЯ по черному пустому лесу. €
уже не помнил о матери с Љарпием, утыкаЯсь в сугробы, поскуливаЯ.
     ’ой  же ночью удумал повеситьсЯ Џетр Џетрович. ‚оротЯсь без Њити в дом,
он горько пьЯнствовал и, так как даже водка в свой рай отказывалась принЯть,
не действовала, полез на табурет, под потолок. Ќаладив адскую снасть, дЯдька
присел, будто на дорожку, и разрыдалсЯ обо всем, что смог вспомнить. ‘идЯ на
табуретке, еще живой, он вспомнил и Њитю, которого вдруг, в  эти  мгновениЯ,
навечно  полюбил. …го  оплакивал,  утихаЯ, твердеЯ. Ђ своЯ смерть да и жизнь
улетучивались.  —то  умирать, что жить сделалось  дЯдьке  одинаковым. “м его
вспыхивал только  при мысли, что  мальчик цел  и  невредим.  €знемогший,  он
выблевал  мучившую  водку  и двинулсЯ  по  комнатке,  начав  куда-то  наугад
снарЯжатьсЯ.  ‘хватил  фонарь.  “персЯ  в  стол, с  которого смел  спички  с
папиросами. €  зачем-то сунул горбушку  черного хлеба в карман. € еще что-то
держал напоследок в уме, рыскал повсюду, неотступно - и разыскал, перевернув
комнатку вверх дном: удостоверение личности.  ’огда, запасшись, дЯдька никем
не замеченный покинул дом.
     “ложив  дураков,  ночнаЯ смена чаевничала,  собравшись в  одной  тесной
комнатке,  выставив на середину, будто самовар, пол-литра.  „осыта напившись
водки, они  еще повспоминали  всласть,  кто да что,  и  говнили взобравшихсЯ
высоко простынно-полотенечных хозЯек, своЯковское наглое поварье и докторов,
как  полагаетсЯ, а потом довольно, знатно дремали на своих местах да постах;
засыпали, но не спали, похожие сплошь на барбосов.
     Љто не спал, повскакивали, дом трЯхнуло грохотом ломовым. ‘трашно было,
ломились в двери. "Љто?"  - выспрашивают. Ђ в ответ: "Џетр Џетрович..." - "Ђ
фамилиЯ ваша какаЯ?" -  "„а Я же это, ”идулов..." - "’ы, что ль, Џетрович?!"
- обрадовались. "Ќу, открывай!"  - "Ђ ты чего-то по ночам шлЯешьсЯ? ‘уньсЯ в
окошко-то,  глЯдишь,  признаем". - "Ћткрывай, мальчонка  у  менЯ  на  руках,
отыскал Я Њитьку!" € дом наполнилсЯ будничными звуками. Ќичего  не  понимаЯ,
просыпались среди  ночи  его жильцы, вытаращивали пугливо  глаза, завидев  в
проемах  своих  клетушек  Яркий  свет,  думаЯ,  куда  подевалось  их утро  с
завтраком. €х убаюкивали на пустой живот, на них шикали нЯньки.
     “тром  же всех  поднЯли  тихо, запрещали  шуметь.  џвились  новехонькие
врачи, прибыли бригадой из района. €х белые халаты легко и холодно плыли  по
дому,  проникаЯ  сквозь  сумрак  его  ходов  и  стен,  растаиваЯ  в  дверЯх,
распугиваЯ стоЯщих. Љогда  распахивали и  захлопывали дверь,  в  тот  миг  и
виделсЯ ЊитЯ; где-то далеко возлежал на койке, спеленутый простыней, так что
открывалась свету только сизоватаЯ, всЯ в морщинах, рожица.
     “трачиваЯ памЯть,  будто караульный,  круглосуточно выстаивал  у палаты
Џетр  Џетрович,  страшась  заглЯнуть  вовнутрь  и  ожидаЯ,  что  сообщат. Ќо
наступили  деньки,  когда только он  и  Џахомовна дежурили одиноко  у койки.
ЌЯнька спроваживала, как умела, Џетра Џетровича.  •одила, жаловалась на него