Ћлег Џавлов. ‘тепнаЯ книга

Ћцените этот текст:
Ћлег Џавлов. ‘тепнаЯ книга

---------------------------------------------------------------
(с) Ћлег Џавлов, 1998
(с) "‹имбус пресс", 1999
Ћлег Џавлов: home page
---------------------------------------------------------------

‘ ’ … Џ Ќ Ђ џ Љ Ќ € ѓ Ђ
повествование в рассказах
(199Ћ-1998 г.г.)

CЋ„…ђ†ЂЌ€…:

Љ а р а у л ь н ы е э л е г и и
’айнаЯ вечерЯ
Џонарошку
Њежду небом и землей
†ивой
‘ад
Џепел
ѓоре в котелке
ЉараульнаЯ элегиЯ
ЊироваЯ ночь
‘олдатскаЯ

‡ а п и с к и и з - п о д с а п о г а
Ћблака
Ќа сопках Њанчжурии
‹епота
‡адушевнаЯ песнЯ
Ћдин грек
Њертвый сон
‡емлЯнаЯ душа
—асики
‚оскресенье
‚еликаЯ степь

Џ р а в д а к а р а г а н д и н с к о г о п о л к а
ђасстрельнаЯ комната
Џравда карагандинского полка
‘тарорежимный анекдот
‘мерть военкора
€сториЯ водочной вышки
†илец
Џетушок
ѓнушин и ЊариЯ
Ѓеглый €ван

* ЉЂђЂ“‹њЌ›… ќ‹…ѓ€€ *

’айнаЯ вечерЯ

Љ сумеркам мухи пустынные летали тЯжело, дремотно и предпочитали вовсе
не летать, а опуститьсЯ солдату на плечо или на веко, чтобы отдохнуть. €
солдат доставлЯл их туда, куда надобно им было прибыть по мушиным хлопотам:
в столовку, на параши или в больничку.
Љ вечеру солдату очень хочетсЯ жрать. Ђ потому Я очень обрадовалсЯ,
когда ротный, товарищ лейтенант •акимов, наказал, с обычным длЯ себЯ
матюгом, выстраиватьсЯ на ужин. ЃрЯкаЯ подвешенными на ремнЯх котелками,
солдатнЯ живо повалила на плац, уносЯ на себе стайку казарменных мух.
Џотолкавшись локтЯми, выстроилась и, замерши, о чем-то затосковала.
Џовздорив малость, взлетевшие было мухи в свой черед расселись по солдатам,
и лишь одна из них, подсевшаЯ на подбородок лейтенанту •акимову, оказалась
пришиблена его отЯжелевшей от усталости рукой. “тершись, ротный оглЯдел
строй и прокричал, заживо каменеЯ: " ђ-р-р-ротаестеша-о-о...арш!" € солдаты
принЯлись топать по плацу и давитьсЯ поднЯтой пылью.
Џлац походил на половичок. €стертый сапогами, он кое-где прохудилсЯ, и
из прорех сквозило песком. ќтот песок выгуливали поутру вениками, а,
размолотив за день, давились и кашлЯли от него грудью. ђаскашлЯлсЯ и Я. Ќо
шагнув в столовку, прошаркал по дощатому, выскобленному сапогами полу и
глубоко вздохнул, нарочно помедливши подле распахнутой настежь хлеборезки,
ржаного духа.
ѓрудь унЯлась. €, ослабив ремень, Я потеснил на скамье землЯчков, чтобы
быть ближе к котлу.
‘толовка за завтраком и столовка за ужином разнились. ‡автрак - это
светло и солнечно. Ѓыть может, поваренок поутру не забывает подсыпать в кашу
соли и проследить, чтобы разваривалась крупа. „лЯ поваренка утро очень важно
- оно начало. Љ началу с пристрастием принюхиваютсЯ все. ‚ыдержав утреннее
испытание, разомлевший поваренок варит обед поплоше. Ђ ужин варит совсем
худой.
Џоэтому и на электричество в столовке этим часом не тратились. € в
подернутом мглинкой котле солдаты еле примечали перловку. Џо столам тихонько
завозили ложками и заматерились. Ћт глухого солдатского бормотаньЯ будто бы
вспомнили о пожевке раздатчики и, нехотЯ вставаЯ во главу столов,
примерЯлись, сощурившись длЯ верности и длЯ важности наморщась, выгадывать
из неразварившейсЯ перловки наши порцайки. Ђ в серых сумерках пахло хлебом и
солдаты, хрипато задышав, искали его глазами.
‡адышал и Я. ‚ груди стало легче. € когда размЯл ржаной ломоть в руке,
почудилось, будто размЯл душу. Ђ земелЯ „олохов мне сказал: "—его
лапаешь-то...он же не баба." €, отломив от моего размЯтого хлеба угол,
подал, из благодарности, мой котелок ближним, чтобы те передали его насыпать
каши. џ видел, как чьи-то руки подхватили котелок, и он поплыл утлой
лодочкой, минуЯ выщерблины и плошки, к котлу. Љотелок плыл все дальше от
менЯ и терЯлсЯ, покуда не исчез вовсе. ‘тало одиноко, а „олохов, винившись
за хлеб, подвинулсЯ теснее и сказал, что мне уже насыпали каши. € Я, положив
ладони на колени, стал ждать его возвращениЯ.
Љотелок показалсЯ нескоро. ‚ыплеснувшись из сумерек, он плыл, тЯжко
попыхиваЯ паром, самым тихим ходом, и „олохов, посчитав себЯ прощенным
навеки, подволок его к кромке стола. "Љушай, Џалыч, всего приЯтного," -
сказал он и зачавкал своей кашей.
‡ачавкали все. € мушинаЯ стайка, вспорхнув, нависла над столами, без
расторопки размышлЯЯ над тем, что было завещано ей на донышке котлов
раздатчиками.
ђазжевывать неразварившуюсЯ перлу приходилось подолгу. Ћна хрустела на
зубах. ‡атем вЯзла. ‡атем Я будто бы забылсЯ и приходил в чувство лишь когда
по-пустому, со скрежетом и болью, точились друг о дружку клыки.
—тобы не скучать зрЯ и не забыватьсЯ от скуки, Я стал думать. џ думал.
Њне жалко было тратитьсЯ на мелочные обиды за остывшую порцайку и ушлых
поварЯт. џ думал о Ѓоге. "‘лава Ѓогу!" - подумал Я о нем и проглотил ложицу
остывшей каши. Ћ нем можно было думать сколько угодно долго. „ольше, чем
выскребешь котелок. € даже воображать - бледнолицего, с реденькой бородкой и
набухшими глазами. ‚от он входит украдкой в столовую, присаживаетсЯ на
скамью, и солдатнЯ, оторопев, глЯдит на него.
‹ожка поскребла по дну.
џ поднЯл голову. Ќа менЯ глЯдел „олохов. Ћн обтирал хлебом губы, а
потом они зашевелились. "Ќаутро пюре будет, Џалыч, всего-то ночь переспать.
Ђ ты как полагаешь - от каши за ночь брюхо не вспучит? џ вот глЯжу, ты тоже
похавал." ‘молчав, Я, будто задумавшись, теребил пуговицу на кительке.
‘олдатнЯ уже управилась с пайками и молчала. € тогда Я поднЯлсЯ со скамьи,
теребЯ пальцами пуговку. Ћторопев, солдаты глЯдели на менЯ пустыми глазами,
но не спрашивали ни о чем. € только „олохов испуганно потЯнул за рукав: "’ы
чего? Ќе положено ж без приказу..." џ потревожил мух, и они зажужжали.
Љак по уговору, рота, прогрохотав скамьЯми, встала у столов. ЏрилаживаЯ
опустошенные котелки на ремнЯх. ’огда и Я повесил свой котелок на ремень.
ЏодтЯнув его туго. Ђ мухи стали рассаживатьсЯ на солдатах, не дожидаЯсь
матюгов •акимова.
Љогда закричит товарищ лейтенант •акимов, рота должна будет бежать на
параши.
Ѓежать и думать невмоготу - очень голова трЯсетсЯ. Ќо Я успел подумать,
а потому хочетсЯ побыстрей про это досказать. џ, когда со скамьи поднЯлсЯ,
об одном спросить хотел, братки, может, знает кто: куда, скажите, Ѓог муху
приведет, если она, по случаю, на него, как на нас сЯдет?

Џонарошку

Ќаш лейтенант •акимов прЯчетсЯ от жары, как грибок, под
шлЯпочкой-фуражечкой. ђаскрасневшийсЯ, дрЯблый и малость призадумавшийсЯ.
…му кажетсЯ, что оскалые зеки впиваютсЯ в него и клыками рвут на куски. —то
комполка, багровеЯ, кричит из дремучих усов вдогонку: "’юрЯ!" —то
‘анЯ-вольнонаемница не доливает в тарелку дармового солдатского борща и что
ушлый поваренок еще прежде не докладывает в этот казенный борщ парную
говЯжью лЯжку.
Џотом летеха смущенно улыбнулсЯ - и показались его подрумЯнившиесЯ
щечки, пухлые пальцы и шоколадный родимец на лбу подле первых, спесиво
изнеженных морщин. Љакой же добрый наш лейтенант, какой оробевший, какой
стыдливый - как деточка. € Я воображаю, как тЯжело было ему этим утром
вставать с похожей на глубокий вздох перины, отправлЯЯсь на службу; как
беременнаЯ жена ‚ерка €вановна подставлЯла послушать на прощаньице свой
голубой живот, в котором можно было соскучитьсЯ, ожидаЯ поЯвленьЯ на свет;
как, выпив остывшего чаЯ с булочкой, •акимчик хмурил по-генеральски лицо
перед зеркалом, а оно над его потугами звонко смеЯлось и трещинкой
разламывало подбородок надвое, как спелый плод... ‘трашно жить на свете
лейтенанту •акимову!
Ђ мы с „олоховым жалеем его потому, что уже мертвы. Њы умерли первыми.
Ђ часом позже порезанным оказалсЯ весь взвод, в котором был лейтенантом
•акимов. Ћн прЯчетсЯ под фуражечку. Ћн страсть как боитсЯ мертвецов. Ђ еще
ему стыдно. ќто он на устроенном понарошку шмоне наказал, чтобы Я стал
конвойным, а „олохов зеком. „олохов должен был прЯтать лезвие бритвы, а Я -
его отыскивать.
џ зажмурил глаза и открыл, когда кончилась считалочка, под которую он
должен был успеть спрЯтать. „олохов был понарошку зек. € Я принЯлсЯ шмонать.
џ пощипал под мышками, пошебуршил в волосах и сказал „олохову вывернуть
наизнан карманы.
Ќо ничего не сыскалось. €з карманов на землю посыпались хлебные крохи,
на которые прилетел щуплый, измученный жизнью воробей.
‹езвие оказалось у него во рту. Ћткуда, рассмеЯвшись, „олохов вынес его
на розовом Языке, чтобы не лезть руками. Њне не верилось, что кто-то может
спрЯтать в рот лезвие, оно же острое. Ђ •акимчик грустно сказал, что менЯ
убили.
Џотом „олохов был конвойным. Ђ Я потом - зеком. Ћбидевшись за свою
смерть, Я назло ему положил лезвие в карман, словно и не был зеком, не
умирал, а осталсЯ таким, какой есть.
„олохов шмонал менЯ с пристрастием и очень расстраивалсЯ, что ничего не
находил. Ћн заглЯдывал в уши, отгибал подошвы сапог, заставлЯл разматывать
портЯнки, где глЯдел между пальцев, и, как лекарь, приказывал высовывать
Язык, выдавливаЯ из себЯ "ќ-э-э...". Ђ лезвишко-то лежало у менЯ в кармане,
словно монетка.
Ќичего не сыскал. € оказалось, что Я его убил. Ђ •акимову стыдно. €
напрасно он притворЯетсЯ, что задумалсЯ. Ќадо бы встать и сказать: "Ђ знаете
ли вы, сучье племЯ, что вас могут убить?!"
Ђ потом нахмуритьсЯ, стукнуть кулачищем по столу и запанибрата сказать:
" Ђ ведь не знаете! ЃлЯ..."

Њежду небом и землей

†ила стараЯ овчарка, все звали ее ‹аской. Ћна хромала, похожаЯ на
ходики. ‚есь день прЯталась от солнца, оживлЯЯ пустынное времЯ. “тром она
лежкалась в теньке у крыльца. ‚ полдень солнце восходило, и ‹аска нежилась в
тени у столовки, что возвращала нас времени. Ђ вечером, когда солнце
истаивало, ходила она от солдата к солдату, выспавшаЯсЯ за день, и
ластилась.
‚сЯкий солдат глЯдел на что-то свое.
“ глЯдЯщих в пустыню глаза были тусклы и бессмысленны, и потому они
мертвели, подобно каменным изваЯньЯм.
‘олдаты поживей и позлее глЯдели на что-то иное: на морщины своих
ладоней, на камешек, в арык брошенный. ‘вободней было глЯдеть на морщины
ладоней... Љамешков в арыке хватало немногим, и бывало, что их делили
взглЯдами гневно. џ и сам обнаруживал в себе глухую ненависть с болью,
когда, глЯдЯ по обычаю на свое деревце и размышлЯЯ с ним о чем-то
сокровенном, примечал, что кто-то также глЯдит на него.
„еревце-то едино отдавалось всЯкому взглЯду и немало терпеньЯ стоило
порой отвадить от него чужие глаза. ‡амешкаешьсЯ чуть, отвлечешьсЯ или
забудешьсЯ, как чье-то око уж крадетсЯ по-паучьи к нему, скорбью и
откровениЯми твоими напитанному. џ же, скрЯга, как в кошель, в местечко
укромное, по крохам хоронил в нем последнее свое богатство - душу, и боЯлсЯ,
боЯлсЯ его потерЯть. Ђ иные терЯли, не в силах выдержать схватки с чьими-то
глазами, что посильней и упорней оказывались, и взглЯды их, как звери,
бродили, нигде не находЯ пристанища, и умирали, наставленные последком в
пустыню, в желтую стужу песков.
Љоченели, смерзались.
€ потому свободнее было глЯдеть на морщины ладоней, на ладони своих
рук. Џокуда они были твоими.

†ивой

ќтим днем солдаты в “чкудуке, сидЯ у лазарета, плюют в песок и не
успевают растирать сапогом - плевок испарЯетсЯ в одно мгновенье, словно и не
было его. Ђ было желтое солнце. Ѓыл солдат, сидЯщий под желтым солнцем у
лазарета. € все. ‘колько хочешь в песок плюйсЯ, а все одно - не было этого.
Ђ потом и лазарет покажетсЯ солЯной копотью... ЏокажетсЯ, что влага, и
человеческаЯ также, извлечена из него солнцем, и соль посему станет как
прах.
џ сижу у лазарета, чую солоноватый привкус на губах. ’о ли голову
проломили - и вот сижу, обливаюсь кровью; то ли ломали, ломали, но, махнув
рукой, как на каменного истукана, окропили капельками мутноватого от потуг
пота и куда-то ушли. Љто они? € что им надобно от менЯ было?! ‘ижу у
лазарета длЯ того, чтобы узнать у лекарЯ - живой ли? Ћ своей смерти Я
подумал нечаЯнно, когда приметил, что все живое округ испепелено солнцем, и
когда почуЯл солоноватый привкус на губах. џ подумал тогда: умер - но забыл,
растЯпа, о своей смерти и до полуднЯ топтал землю, а никто и знать не знал о
случившемсЯ со мной.
Љак мертвЯку мне давно полагалось нежитьсЯ в прохладе покойницкой
’ашкентского военного госпиталЯ, посасывать сосульку своих пальцев, и
озабочиватьсЯ лишь, что скажу, представ перед судом божьим. Ќо с утра самого
ротный послал менЯ, как живого, подыхать по новой в том пекле, выдраиваЯ
горЯчим песком кашевые котлы. € дембель ‘востиков за нерадивость обласкал
кулаком по дыхлу, как живого...
"‚ы не больны?" ‹ейтенант медицинской службы склонилсЯ надо мной и
чего-то выглЯдывает. "Ќе знаю. џ..." - "Џойдемте, мне кажатсЯ, вы больны." џ
пошагал за лекарем. ‚ лазарете голова моЯ закружилась от анальгинного
ладана. "…шьте," - он сыплет мне в ладошку драже и куда-то уходит.
‘ажусь на стул. „раже прЯчу в карман и тут же со столика ворую пузырек
с йодом. ’ЯнутьсЯ рукой за комочком ваты мне лень. Љомочек ваты не такое
большое богатство, чтобы тЯнутьсЯ ради него со стула к столу. ќтот летеха
очень добр. ’олько у доброго человека столько пузырьков со снадобьЯми.
‘только йоду, столько мЯгкой ваты, чтобы залечить раны. Ђ Я это своровал. џ
гордый. ‘ам помажу ранку, и сам на нее, чтобы не щипало, подую.
Љ лекарю приходили и жаловатьсЯ, корчась длЯ верности от боли, на рези
в животе, а он, позволЯЯ себЯ обманывать, клал жалобщиков на больничку или в
’ашкентский военный госпиталь отправлЯл. ’е думали, что обманули его, и
радовались. ђадовалсЯ и лекарь. Ћн здорово их надул, поверив в рези,
поскольку страдали они от иного, за что класть на больничку или в госпиталь
отправлЯть было не положено вовсе.
"„а на вас лица живого нет!" - " ’оварищ лейтенант... Я по правде,
Я..." - "’ихо, тихо." ЏеревЯзочнаЯ застужена белым кафелем. “рчит
кондиционер. ‘ижу на белом стуле и становлюсь изнеженным и плаксивым. џ хочу
плакать и не боюсь, что слезы солоно выедЯт, высохнув в одночасье на лице,
потому что урчит кондиционер, и в перевЯзочной, как в мертвецкой, веет
прохладой. ЏалЯщаЯ немилость желтого солнца, чудитсЯ, изгнана отсюда
навсегда, как злаЯ феЯ из удела изнеженных плакс и добрЯков. ‹етеха
прикладывает ладонь к моему лбу, а потом тЯнетсЯ рукой к воздушному узелку
венок. € Я благодарен ему за это. € мне стыдно - ведь он может обжечь больно
свои хрупкие белые пальцы. "‘винкой болели?" - " Ќе помню." - " Ђ сердцем?!"
- "Ќе помню." - "„а, да... џ думаю: почему ваше сердце не разорвалось этим
же утром. Ћно как чужое. ђешительно - оно обижено на вас чем-то и от обиды
нарочно не разорвалось. Џейте немедлЯ эту пилюлю, а потом повезем его в
’ашкентский военный госпиталь." - " Љого?" - "‘ердце, разумеетсЯ - ему,
должно быть, очень больно." - "Ђ Я как же без сердца буду жить?! џ не хочу,
чтобы его от менЯ увозили. „октор, а вдруг обратно не вернут?" - " ’огда
повезем и вас, и его - всех вместе. ‚ы какой с ним роты?" - " ‘таршего
лейтенанта •акимова." - "џ пойду дам распорЯжение..."
€ вот Я осталсЯ один.
“рчит, ворчит кондиционер. Ћн ворчит, как стараЯ бабка. ‚се бабки
кажутсЯ мне добрыми и благостными, как глинЯные кружки с простоквашей. —то
еще останетсЯ под старость, если не подобреть? „лЯ злости надобно много сил
и здоровьЯ, а длЯ доброты, по крайности, надобно молчать и глЯдеть в окошко,
когда становитсЯ скучно.
Љондиционер, стало быть, очень стар. Ћн ворчит, и от него веет холодом,
так же как веет холодом от могилы. џ ставлю сворованный пузырек йода на
столик, откуда взЯл. џ ем из кармана, вперемежку с махоринками, кислое, как
смерть, драже и становлюсь добрым. Џерво-наперво Я жалею себЯ и летеху, у
которого намеревалсЯ уворовать йоду с мЯгкой ватой. ‡атем жалею тех, кому бы
не помазали из-за менЯ ранок и потихонечку плачу.
“ менЯ заболело сердце. € как оно не понимает, обидчивое, что умри Я, и
оно умрет. џ обижаюсь на сердце за то, что оно болит, и за то, что оно могло
этим же утром разорватьсЯ. Њне кажетсЯ несправедливым, что от такого
маленького, как воробьишка, вздорного существа зависит моЯ жизнь. ‹учше б
зависела от ноги - она большаЯ и, судЯ по мозолЯм, совсем не прихотлива. Ђ
еще, истертую сапогами в кровь, ее можно мазать ваткой с йодом и дуть, чтобы
не щипало, - самому.
џ устал от боли. ‚ыйдЯ из лазарета слепну от солнца, и ничего не узнаю.
Ќо все-таки, как хорошо, что моему сердцу расхотелось умирать! ’еперь
расхотеть осталось мне, и тогда - мы будем живы.

‘ад

‘кок, скок - цокают колеса по ухабам. Њы скачем по сохлой пустынной
дороге. Њы мчимсЯ в ташкентский госпиталь. Џылает солнце. ђаздуваетсЯ и
дышит порывисто млечнаЯ накипь облаков - небо сбежало, будто молоко. ЏустынЯ
нежно розовеет ожоговой гладью. Њы уж в госпитале. “ распахнутых настежь
дверей сидели двое солдат и покуривали. ‹етеха оставил нас и убежал, кого-то
разыскиваЯ, а солдатам сказал дать нам напитьсЯ. ‘олдаты потЯнули жирный
шланг. Ќо оказалсЯ он пуст, вода из него отчего-то не лилась. Ћни покачали
сердито головами и, ничего не сказав, ушли. Љогда ж Я хотел заглЯнуть в его
жирную прохладную глубь, то вода хлынула мне в глаза. Ћна падала в менЯ как
в бездну, и кто стоЯл кругом, стали плакать, что Я выпью всю воду. Љогда ж и
другие утолили свою жажду, шланг уронили наземь, и вода потекла, зарываЯсь
от солнца в песок. ‚сю себЯ зарыть ей в песок не удавалось, и потому спинка,
шкура поблескивала серебристой чешуей. ђучеек воды выползал из резинового
шланга, как змеЯ из старой кожи, и, живо вертЯсь, извиваЯсь, жалил холодом
да плавно утекал в песок.
Џозвали в приемный покой. ‚ приемном покое имелась жесткаЯ кушетка и
два табурета: мне сказали раздетьсЯ и лечь на кушетку, а две табуретки были
пододвинуты к кушетке, и два усатых лекарЯ, усевшихсЯ на них, стали щупать
мой живой и спрашивать, покуриваЯ свободными руками в сторону по папироске.
†ивоту было больно. џ был больным, и сердце у менЯ болело, и живот. ‹ежать
на кушетке мне вменЯлось недвижно, закатив глаза и чуть приоткрыв рот длЯ
хрипатого, изболевшегосЯ дыханиЯ.
"Ђ ты чего тут лежишь?" - сказал один лекарь через затЯжку, выпускаЯ в
сторону дым, будто в смущенье отворачиваЯ лицо.
" Ѓолею..." - простонал Я.
"’ы бы пижаму получил!" - оглЯдел менЯ придирчиво другой, его товарищ,
и они кажетсЯ вполне успокоились, что в пижаме Я буду больным солдатом по
всей форме.
€ Я пошел получать пижаму. ЊоЯ, по-весеннему зеленеющаЯ гимнастерка,
была скручена в узел, с менЯ ее сорвало как с деревца листву. џ стоЯл голый
посреди завьюженной кафелем залы. €з сердитого крана, стариковской клюки,
капала холодаЯ, верно, такаЯ же сердитаЯ колючаЯ вода. Љапли разбивались об
пол, гремели, как стеклотара. џ шагнул по осколкам в ванну, низенькое
корытце со следами людей. ’олстогубый солдат взЯл в руки резиновый шланг и,
став похожим на дворника, поливал менЯ как деревце.
џ покрылсЯ гусиной кожей и фыркал назло толстогубому. Џосле пытки
ледЯной водой солдат выдал мне черные большие трусы. ’русы налипли на менЯ,
а потом и пижама с майкой - жались ко мне сиротками, не отпускали. ‚ них
стал Я невесомым и маленьким - штаны по колено, куртка по локоток. ‚злетаЯ
по крутым ступенЯм, Я набирал злую скорость, летел и санитары чахло отпадали
от менЯ. € уже Я ничего не помню. ‘плю на лету. ‚едь Я больной, и врачам
надобно менЯ лечить.
“кол делают и лечу высоко над миром. Џарю так высоко, что он, после
долгой бессонницы, надолго уже не потревожит моего сна. Ђ когда перестанут
делать уколы, Я ступлю на грешную землю, Я отправлю в еще немеющий рот ложку
горЯчего супа, как вселенское послание, как пилюлю от одиночества
заскучавшему организму. ђечь покуда изменЯет мне, но это головокружение от
полета высоты, ибо познавшему невесомость нелегка тЯжесть земли. Џоэтому и
на ногах поначалу Я буду стоЯть некрепко - буду шататьсЯ, буту ходить по
стенке, учась как ребенок, приобретаЯ потерЯнный в полете дар.
‚се солдаты ходили молчаливо в тех сиротских пижамах как проклЯтые.
Џолучив свою пижаму, укол, порцайку, Я решил погулЯть по лазарету, да
знакомцев поискать из “чкудука. ‚ прогулочном дворе никто не прогуливалсЯ, а
все ели Яблоки, с Яблонь, что росли дико кругом. ‚о дворике было зелено, а
от зелени - прохладно. Џрисел и Я поесть Яблок. „ервишами забредали на двор
госпиталЯ воробьи. €х пыльные хохолки походили на обмЯкшие чалмы, а
чириканье на бормочущее моленье. ‚оробьи падали на колени и клевали
головами. Џовздыхал Я, повздыхал без дела и мне вручили веник. џ был должен
подметать дорожки в саду. Џодметать дорожки в саду приЯтнее, чем мыть полы,
когда посыпают мыльной крошкой, да выплескивают длЯ пущей охоты ведро воды
под ноги. ‡лЯсь на кого-то, Я размахал веником пылищу. ‘ад от пыли стал
сумрачней. ђазлетелись воробьи, оставлЯЯ по себе скорбные облачка. Њерить
жизнь днЯми года Я трусливо боюсь. џ живу тЯжко. џ не хочу верить, что это
моЯ вина. џ говорю себе - это старое, и мету со двора пыль.
’ак Я засыпал. Ћтдыхал, напылив в садике, вдыхаЯ уже покойно Яблоневый
дух, умираЯ и рождаЯсь заново. Ќа скамейку подле менЯ присел ‚ойшек - и он
больной, в пижаме. џ был рад ему - не курЯщий, не ругающийсЯ матом. џ помнил
его еще в аэропорту, он был самый тихий из тех людей. Џомню, как мы стоЯли
голые на распредпункте. ѓлЯдеть на голых было боЯзно. Њеж раскрасневшихсЯ,
боЯзливых лиц Я приметил одно, будто побелевшее и заиндевелое. ќто и был
‚ойшек. Ѓольное изваЯние природы, черты которого округлы, как капли, а капли
отЯгощены скорбью и мерцают иссини- теплым, обуглившимсЯ светом. Ћн был
похож на некрасивую добрую женщину. ѓлаза, готовые вот-вот пролитьсЯ,
набухшие, влажные. ќти глаза жили сами по себе, будто не принадлежали
одутловатому, лЯгушачьему телу, изувеченному от рожденьЯ хромотой. ‚округ
глаз, и на лбу, цвели морщинки. Ћн был старый или Явились морщины эти от
тЯжких его, скорбных раздумий. ‹Ягушка зЯбла, скукоживалась под чужими
взглЯдами, а лицо и глаза скорбели, горевали, нависаЯ над всем этим
тщедушным человеком, будто плач.
Ѓыла у него сухаЯ нога, хрому чаЯ, и он ходил со здоровой другой ногой,
опираЯсь на нее, как на инвалидную палочку. Ќо кто-то рассудил и его послали
на службу. џ помнил его в “чкудуке, когда его били, что не умел ходить
строем. Ћн смущалсЯ жаловатьсЯ, стонать - и молчал. …го голубые, полные
влаги небесной, скорбные глаза помигивали от ударов, но никогда не
омрачались. ‚се думали, что он старый, а поэтому - такой больной. Ђ между
тем ‚ойшек седел с каждой ночью, горевал и ничем уж не отличалсЯ от старика.
Љогда вспоминаю Я, что на скамейку подле менЯ присел ‚ойшек, то молчу, как
хотел тут же бежать от стыда и неумениЯ сокрыть жалость к этому человеку. џ
б хотел защитить его, вылечить ногу его, но не мог Я. Џотому чувствовал Я
себЯ таким беспомощным, хромым. Ќо в госпиталь привезли хлеб.
Ќас позвали из садика хлеборезы узбеки, менЯ и ‚ойшека, чтобы помогали,
и Я забыл про хромого и, вслушиваЯсь в чужую засушливую речь, как никогда
ощутил солнечный зной и жажду. •леборез, будто почуЯв, указал мне на бочку в
сарае, полную воды. —ерпаЯ из нее кружкой, вдоволь Я напилсЯ. Њы выгружали
хлеб из раскаленного коробчатого фургона, будто выхватывали с пылу да с жару
из печи, и буханки румЯнились, пыхтели заживо. •леб допекалсЯ в лотках,
буханки грели изголодавшийсЯ живот. Ћт хлеба в сарае стало душно и тесно, а
тела распарились, облились мучным белым потцом. ‡а расторопность хлеборез
выдал каждому по буханке. € все, кто работал, почуЯв неожиданный голод,
съели по целой буханке этого свежевыпеченного и уж облитого потом своим
хлебца, запиваЯ по очереди водой из бочки. ‚есь же день оставшийсЯ Я провел
в одиночестве.
Џомню, что просидел до вечера в саду.

Џепел

Ђ еще по ночам солдаты любили актерок с певичками, чьи изображениЯ
всегда вырезались из газет, а если шеЯ голаЯ, или, скажем, лЯжка
проглЯдывала, то изображение вырезалось особо - с завитушками в форме
сердца. ‹юбили, подносЯ близко к лицу, иначе нельзЯ разглЯдеть было. Ђ
кое-кто и целовалсЯ украдкой - но губы солдатские пожирают актерок с долгой
страстью, а они так малы, и так нежно пропечатаны на газетках, что от
засосов и частого лапаньЯ рвались, отчего приходилось вырезать новых. „а и
что это за лЯжка с палец? Ћтсюда и разочарованиЯ случались... ‘идишь,
бывало, пыхтишь в курилке, и кто-то скажет: "Ђ Я свою это... из сердца вон."
- "Љралю столишную разлюбил?"- "“гу..." - " Ђ чего печалитьсЯ, браток, они
же знаешь какие... Ќу-ка, давай ее на раскрутку, в круг!"
‘олдат выуживал из расщелин пилотки хрупкое до ломкости изображенье. Џо
щепоти сочувствующие добрели табачком, а говоривший за бабский блуд
сворачивал из сердечка с завитушками и казенной махры цигарку. Ћн же и
раскуривал, любуЯсь, как пылает угольком актеркино тельце. Џотом уж, с
хрипотцой, затЯгивалсЯ разлюбивший, стараЯсь поболее других уместить в себЯ
от былой зазнобы и выдохнуть в небо, то ли с тоскою, то ли с пренебрегой
лихой, клубы голубого, прогорклого дыма. ’ак чаровница погибала на треть,
сгораЯ лбом, губами и грудью, после чего цигарка пускалась в круг, и
солдатнЯ пепелила угрюмо оставшеесЯ - от живота до лодыжек. Џослед
затаптывалсЯ и делились кто чем мог из привнесенного в круг.
"Ђ хороша была?" - "ЌиштЯк бабочка. “ менЯ аж истомка по горлу прошла -
во как дерет." - "‘учка." - "Ћтчего ж сучка?!" - "Ђ оттого, что дерет.
Џетька, слышь, когда твою- то палить будем? Ѓольно долго ты с ней..." - "‚
круг не дам." - " Ђ чего так? Ќешто мы длЯ забавы - мы длЯ души палим." -
"‚се равно не дам. џ ее домой отошлю, мамаше, сохранила чтоб." - "€шь ты...
Љакое у тебЯ нутро нежное, падло. Ђ тогда и не подсаживайсЯ, когда чужой
бабой дымЯт. Ђ если пыхнуть хочешь, то по-человечески обратись - Я тебе
беломорину дам, подавись."

ѓоре в котелке

Љотелок - это такое приспособление, из которого солдат ест и пьет,
чтобы дольше пожить на свете. Ђ живой, он опЯть же изнывает от голода и
засыпает со снами о пищевом довольствии. ѓолодать солдату больно и страшно.
“тром, днем и вечером служивый шагает быстрей в столовое помещение, будто за
быстро съеденным завтраком или обедом наступает стремительней и неотвратимей
новый день, с которым, младенчески посапываЯ горЯчими ноздрЯми в котелке,
ЯвлЯетсЯ и новаЯ каша. Ћна коротко живет на земле, и солдату очень успеть
надо к ее рожденью, а иначе будешь ковырЯтьсЯ ложкой в сырой холодной каше,
будто в земле.
Ђ ведь на земле не только каша или человек умирают, а много-много
всего! € пшено, привезенное из полка на прокорм, оказалось мертвым, то есть
таким, что только в землю было можно зарыть. ‚ роте упрЯмо варили из него
кашу и надеЯлись, что оживет. Ќо пшено не оживало и было в столовом
помещении тихо и грустно, будто на кладбище. € только однажды, на
государственный праздник, обрадовали: выдали Яблочного повидла, печениЯ и
конфет.
Љ исходу месЯца было уже привычно слышать, как уважающие бога просили
его послать хорошей каши, как материла тогда же тыловиков ротнаЯ комса, а
все остальные громко полагались на судьбу и даже верили, что дожди капали
все лето к несчастью. ЏриходЯ в столовую и пробуЯ сварившеесЯ пшено, солдаты
что ни день узнавали, что счастью их снова не бывать, а несчастье их -
прошлось важно по столам, наплевало со стервецой в котлы и чайники,
выставленные обслугой, да растворилась под общее замиранье в поварском чаду,
имеЯ одно строгое должностное выражение.
‚от кашей принЯлись давитьсЯ, она оказалась чужой тухлой на вкус. "—то
же это?" - раздалсЯ в тишине голос. "Џодвела кашка..." - вздохнул кто-то с
уныньем. ‘олдаты поднЯлись от котелков и стали горевать. ‡а оконцем, в
степи, ветер вылепливал из глины облаков прохладные степные сумерки, которые
закат багрЯно обжигал и суровил. Ѓыло душно и темно. ‘луживые теснились за
долговЯзыми тощими столами, которые и сами встали рЯдом, от стены к стене,
будто за хлебом и кашей.
‚от солдат, татарчонок, потЯнулсЯ к чайнику и налил в кружки, себе и
товарищу. € тот отхлебнул: "’ьфу...Џомру Я... Љакой это враг приготавливал?!
‹ужа, из лужи пьем." ’огда татарчонок захрустел всухую сахаром и сказал,
стыдно улыбнувшись: "‘ладкий он."
’оварищ его облапил голову руками, буркнул: "’ак это во рту сладко, а
жрать чего?"
€ кто-то из ближних посочувствовал: "‚от и чай начали заваривать
тухлый, разве это жизнь?" - "Ђ Я бы всех поубивал!" - "€ Я бы." - "‚ерно,
так их..."
‚ столовой стало одиноко и тихо, будто все ушли куда-нибудь. € посреди
молчаливого человеческого горЯ стала слышной природа. Ћна вошла в мир, как
ветер на покинутое огнище, и громко обживалась, раздуваЯ оставленные угольЯ.
ѓудел ветер. ‚ечерЯли под полом мыши. †ужжали мухи, побираЯсь подле
котелков, и комар - садилсЯ на солдата, чтобы попить его крови. ЏотЯгивал
носом комариным, упиралсЯ шестью лапами в казенную плоть и впивалсЯ с
усердием, будто за своей кровью прилетел или по генеральскому указанью.
"ѓады... " - "“бить надо." - сказал тихо татарчонок. "‚ерткие они, не
убьешь..." - пожаловалсЯ его товарищ, из которого уже выпивали комары, и
плюнул от злости в свой котелок. "€ чай в него вылей, и посоли!" - крикнул
кто-то. "‚ерно, смешивай, надоело терпеть!"
ЌачалсЯ разброд, служивые загалдели, мучаЯ, а то и вытрЯсаЯ котелки.
Љаша повалилась кучами на стол, ею забивали по горло чайники, ошметьЯми ее
звездили, награждали грудастые стены - с нею не знали, что сотворить. € чай
выливалсЯ на пол, его помои топтали сапогами, будто живье. Ђ за окном
помещениЯ бродило столовое электричество в сумерках. Ѓыло поздно уже. …два
показавшись в дверЯх, что-то темное выругалось по матери, и стало похоже на
ротного капитана - с мохнатыми усами, оковалками кулаков и головой.
ђазглЯдев смуту над котелками, ротный попЯтилсЯ из столовой, так как давно
думал, что солдатнЯ за тухлую кашу его побьет или откажетсЯ служить,
взбунтовавшись.
"Ћсадиии! - вскричал ротный у самого порога, ухватившись за пистолет. -
ђасстрелЯю, вашу мать, разойдись..." ‘олдатнЯ стихла, но с места не
сдвинулись. ‚оздух прокис страхом и злостью, один шаг мог обрушитьсЯ дракой,
пролить кровь. Ќе стерпев, чуть не плача, ротный обратилсЯ к собравшимсЯ: "
Ќу, ребЯтки, не балуйте, не в первый же раз..."
Ќа плац он вышел, когда служивые уж выстроились, одинокий и чужой. ђота
по его приказу шагала к пожарным бочкам, чтобы помыть котелки, откуда, с
хоздвора, возвращались молчаливым разбродом. € новым стало, что ложки в
пустых вымытых котелках голодно скреблись и звенели, выворачиваЯ душу, будто
мешок. Љотелок дышал кашей и чаем. ‚ его глуби было покойно, сухо и тепло.
’ак что каждому хотелось пробратьсЯ в свой котелок и пожить, хоть одно
короткое мгновенье, в сытости и тепле. Џозвенеть из обыкновенной
человеческой подлости оттуда ложкой, а потом еще позвенеть, и еще.

ЉараульнаЯ элегиЯ

џщерки любили на песке.
‹юбили бесстрастно. ‘ухо протирались шелудивыми спинками. ‡амирали.
Ѓесчувственно тыкались обугленными рыльцами в песок. € гневливо теснили друг
дружку раздувшимисЯ зобками.
Ќо это степнЯку понЯтно, что они любили и что на песке, у него глаза со
степЯми свыклись. €ные, полагаю, не приметили бы и вовсе, а так - поглЯдевши
на оживший песок, подумали, что ветер это - зЯбью его покрывает.
Ђ еще Я полагаю, что, народившись в лагере, Ящерки и погибали в нем.
Љак ни трудись, а не могли они на волю из бурой накипи проволок
выплеснутьсЯ.
‡еки изводили Ящерок шутейно - кто первый забьет. Ќо затем жрали
угрюмо, будто французы лЯгушат, приготавливаЯ на воровских костерках. Ђ
нажравшись вдоволь, забивали уже просто так - чтобы забить.
…ле живыми подбираЯсь к запретке, Ящерки с наступлением темноты
перебегали в караул. ‘ зарубами, измученной кожицей, на которой, бывало,
отловив беглЯнку, солдаты разглЯдывали наколотые зеками кресты или виселицы.
Ќа виселицах висели они, конвойные, будто б с лЯгушачьими лапками,
вместо ног.
Ћсерчав, занедужив, солдаты растаптывали Ящерок сапогами, чтобы не
оставалось от увиденного и следа, и чтобы забытьсЯ потом от жестокости
нечаЯнных расправ.
„альше караулки Ящеркам ползти было некуда. ‚ыложеннаЯ натесанными
глыбами, она и тогда бы отворЯла с неохотой тЯжелые, окованные железом
двери, когда бы выносили из нее в гробах.
Џодле дверей, имевших на своих створах набухшие и рыжие, как сосцы,
советские звезды, томились солдаты из бодрствующих, чтобы не случилось с
караулом беды: смертей, а может, и тех виселиц, которые они видели. ’омились
в тени. € два оскалых, ребристых корой дерева, как бродЯчие собаки, жались к
людЯм, дрожали ознобисто от ветерка, чего-то боЯсь. ќто были дикие Яблони, и
солдаты из бодрствующих лежали под ними, отгонЯЯ сорванными ветками
погустевших от зноЯ мух. Љонвойные томились.
Ћни оглЯдывали караулку, шествуЯ глазами от стены к стене. € ничто на
земле не жаловало милостью склонитьсЯ над собой, подивитьсЯ, порассуждать и
потешитьсЯ походЯ словцом мудреным, из тех, что пришлись когда-то по нраву
своей бесполезной красотой.
Ђ потому конвойные оглЯдывали караулку, шествуЯ глазами от стены к
стене, будто выгуливали присмиревшие в заточении души.
€ старослужащий ‘ухов приметил, как любились Ящерки на песке. Ќо
поначалу сробел подсказать дружкам и украдкой подглЯдывал за ними в
одиночестве.
Џринужденные бодрствовать дружки почувствовали молчок ‘ухова и с
насторожением ожидали, когда зашевелЯтсЯ его сомкнутые губы, чтобы не
отвадить от откровениЯ вовсе.
€ ‘ухов сказал: "ѓлЯдите, на песке Ящерки мнутсЯ... €з этого дети
рождаютсЯ." ‘луживые задышали тише.
Љадыев задумчиво улыбнулсЯ и, чуть помедлив, ответил: "…-е-е, зачем
врешь? „олго надо, чтобы детка родить получилось." - "ќто ж почему?" -
cпросил …роха. "ЏогулЯть длЯ себЯ надо? Ќадо. –еловать надо? Ќадо. € калым
платить. € чтобы девушкой была. € еще - подумать надо!" - "Џравда что ли,
‘ухов?"
‘ухов кивнул: "ќто долго надо. “ менЯ с ‚еркой- прапорщицей так же
было, вот только не родила почему- то...сука."
Љадыев сладковато зачмокал губами: "Љадый верно говорит. …сли спешить,
то и пожить не получитсЯ." - "Ђ разве у Ящерок бабы с мужиками есть?" -
осторожно спросил …роха.
"€зо рта что ли такую их гущу наплевали?!" - ухмыльнулсЯ ‘ухов. …роха
покраснел от досады: "‚решь, Я не малец какой- то, Я сам знаю... “ баб груди
должны быть! Ђ где они у той Ящерки? …сли без грудей, то мужик, стало быть.
Ђ мужик от мужика не родит." - "џ тебе в морду дам, ты же и бабы голой не
видел." - "џ не видел?! Cам ты, ‘ухов, про ‚ерку врешь, ведь и заговорить с
ней боЯлсЯ, а не то что..."
‘луживые сцепились. ‘плелись жилистые руки с комьЯми мускулов,
походивших на землю, облепившую вырванные корни. ‡ашумело в голове, а
глотках заклокотало. ‘ухонько затрещали костерками гимнастерки и, будто
охваченные пожаром, заметались горЯчие молодые тела.
‡аскучавший Љадыев отступил на полшага от бьющихсЯ, будто бы припекло.
"…-е-е, зачем поспешили, - зачмокал он, - если спешить, то морда бить
получаетсЯ. Ќадо долго. Ќадо поглЯдеть..." € Љадыев, прищурившись с
хитринкой, глЯдел. Ђ Ящерки любили на песке, окутываЯ свою любовь, как
тайну, пыльным облаком. "’ы баба или мужик? - обратилсЯ к ним Љадыев. - ќй,
почему молчишь?!"
џщерки молчали долго. €з-за долгого их молчаниЯ получилось, что Љадыев
поднЯл обломок красного кирпича, которым в караулке было положено натирать
до сурового блеска параши. Ћн покачал обломок в руке. ЏримерилсЯ. Џопыхтел.
Џодумал. €, размахнувшись от плеча, бросил в Ящерок, изнываЯ душой так,
будто промашка уже случилась.
Љирпич рассыпалсЯ кровавыми брызгами. Ќе успев удивитьсЯ и попрощатьсЯ
не успев, Ящерки лежали на земле бездыханно и только хлопали по песку,
устало затихаЯ, хвостами, будто тихо били в ладоши.
Ћсторожно ступаЯ, не верЯ в свою удачу, Љадыев подкралсЯ к их трупикам.
"‚от какие!" - он поднЯл Ящерок за хвосты и разглЯдывал. Ќежным брюшком
Ящерки и впрЯмь походили на ладоши, но грудей и того, что мужикам положено,
Љадыев не отыскал. Ћн насупил брови, но, как долго ни хмурилсЯ, понЯть этого
не мог. "ќй! - закричал он. - Ќе надо юшка пускать! ќто не мужик и не баба -
это не человек!"
„ерущиесЯ замерли. ‹ениво поднЯлись с земли. € обступили, пошатываЯсь,
Љадыева. " ‡амучил, что ли, нерусский? - сказал уныло …роха. - ‘лышь,
‡асухин, зазрЯ, выходит, сопатки корЯвили... ха..." - "Џокажь," - ‘ухов
протЯнул руку, и Љадыев разложил на ней убитых Ящерок. "’ы поглЯди какие!" -
с надеждой проговорил он.
"‡еленые и склизкие, верно..." - перебил не без задора, приглЯдываЯсь к
Ящеркам, …роха.
"ќй, не говори так... •ороши Ящерки. ’аких ни у кого нет," - сказал
Љадыев.
‘ухов погладил их пальцами и улыбнулсЯ: " Ѓудто живые,
а? ‡аснули будто..."
…роха махнул рукой и пошагал в тенек под дерево. Ћн сел на землю,
раскинулсЯ по прохладному стволу и закурил папиросу.
‘ухов что-то проворчал и, пересыпав Ящерок погрустневшему Љадыеву,
пошагал к …рохе подкуривать от его огонька. € потом они задымили заодно.
Ѓлуждали, отрешившись, глазами по караульному дворику, от стены к стене,
будто бы взЯвшись за руки. €з караулки вывалилась понежитьсЯ под солнцем
солдатнЯ. ‡аметив стоЯвшего посреди дворика ЉадыЯ, конвойные подходили к
нему, а потом молчали и курили папиросы, оглЯдываЯ мертвЯков. Ѓережно
растолкав собравшихсЯ, Љадыев высвободилсЯ из круга и, подойдЯ к дереву,
встал, чего-то томительно дожидаЯсь, подле старослужащих.
"Ќу, чего тебе? - засопел …роха. - ‚ыкинь. ‡а забор выкинь." - "’ы
поглЯди какие... - еле слышно произнес он и прижал Ящерок ближе, будто
укрыть хотел.
"Ќе так это! - засомневалсЯ ‘ухов. - ‡амучить, чтобы выкидывать потом?
Ѓудто и не было ничего?! Ѓудем... хоронить. ‚ставай, …роха...џ уже приглЯдел
местечко... “ стены похороним, чтобы не топтали."
Љадыев ожил и засопел счастливо:" ќй, тебе что сказано? ‚ставай! Ќадо
землю искать. ‡асухин! —тобы хорошо хоронить, надо долго искать, потому что
умирать больше не получитсЯ."
Ћни поднЯлись. € за ними, молчаливо покуриваЯ, пошла солдатскаЯ толпа.
ѓлубоко затЯгиваЯсь папиросой, кто-то морщилсЯ и, запрокидываЯ лицо в небо,
грустно выдыхал: "’ак и мы сгинем... "
Џервыми шли ‘ухов и …роха и потому были торжественней других, не
позволЯли себЯ отплевыватьсЯ в песок. Ћни отмахивались Яблоневыми ветвЯми.
Њухи улетали, и покачивание, становЯсь неспешней, рождало в душе, под
ленивую поступь старослужащих тихую грусть.
“сопших нес ‘ухов, тупо глЯдЯ на ладони, в которых покоились они,
укутанные в лопушину.
Џоспорив о том, какой ей быть, могилу вырыли штык-ножами наподобие
человечьей. "‚о какие! - приговаривал Љадый, укладываЯ поудобней. - —то надо
Ящерки!" - "•ороним ведь как людей, может, и имена дадим? ‡ойка хоть или
‘вета?" - "Ќеее, - протЯнул Љадыев. - €мЯ узбекский надо. Џусть ѓульчатай
или Ђкрам будут. ‡ойка, ‘ветка - так не человек, так собаку свою зови." -
"—то "гульчатай", что "чайник". “ вас имена - звук один." - "ќй, зачем
говоришь плохо?" - "—то попусту треплетесь-то! - вмешалсЯ ‘ухов, поднимаЯ
глаза от земли. - “ них имена есть: Ящерки!" - "Ћн толково говорит, не нужны
эти имена, дохлым к тому же. ‚от если бы они на свет родились..."
‘ухов отыскал в кармане пЯтак и положил в могилу. "„лЯ памЯти это..." -
поЯснил он. ђастоптав сухие комьЯ, Ящериц засыпали.
"Ќегоже, - сказал ‘ухов, глЯдЯ на песчаную гладь. - надо бы холмик
какой или метку. Џохоронили ведь, а то мрут, где ни попадЯ, как мыши...
…роха, ты хотЯ бы видал мышь, но не так, чтобы убитую, а котораЯ своей
смертью издохла? - "Ќе... € где они дохнут? €х же на земле больше людей
будет." - "Ђ они, говорЯт, своих мертвЯков пожирают. •лебом клЯнусь, как
издохнет, так и жрут сразу. ќто покуда живаЯ - ползай, шурши, а если
преставишьсЯ, то захавают и оближутсЯ, твари. Ћни с голодухи же..." -
"•орошо, что мне на камень попалась!" - произнес Љадыев украдкой. - "Ќе то
слово! ‚се равно бы сдохли. Ђ теперь как люди - в земельку легли." - "Људа
же вы! - остановил ‘ухов. - џ говорю холмик нужен какой или меточка, не
зазрЯ же землю рыли." - "„а хоть бы ветку воткни! - нашелсЯ …роха,
протЯгиваЯ ‘ухову Яблоневую ветвь, которой от мух отмахивалсЯ. - —ем не
примета? Ћна, может, и корни пустит и зацветет." ‘ухов принЯл ветвь и,
подумав, вдавил в землю.
"’ы поглубже! - заволновалсЯ …роха. - —тоб до Ящерок дошло, они же как
удобрение будут." - "‡емлЯ не примет, - сказал ‘ухов, вдавливаЯ все же
поглубже." - "Ђ ну как примет! - …роха спустил штаны и стал оправлЯтьсЯ на
ветку - Ќадо, чтоб попервой не засохла..."
Љто-то из солдат пристал к нему. ‡аскучав, припустил шаровары и ‘ухов:
"’огда и к вечеру наведаем. ќтого добра не жалко."

ЊироваЯ ночь

—то-то живое заворочалось у ‘ухова в ноздре, отчего он немедлЯ приутих,
замлел и вдруг чихнул, сколько было страсти, будто и душу вытрЯхнуть хотел.
—их был шире ночной мглы, по которой он пронессЯ раскатисто. Ћвчарка,
дремавшаЯ на цепи подле постовых ворот, встрепенулась ото сна и залаЯла,
удушливо хрипЯ, бросаЯсь в аукающую темень, что обступала кругом склад
степной роты, охранЯемый ею, а также троицей солдат. Љогда овчарка
насытилась злостью своей, лаем, и устало улеглась на место, ничего больше не
боЯсь, тогда темнота ожила - в ней зашевелились человеческие голоса.
"‚от брехло... Ќагнала страху-то!" - продохнул ‘ухов и утер
расхлЯбавшийсЯ нос. Ѓиение жизни возвратилось в сердце, будто вспугнутаЯ
птица в гнездо. Ќе видЯ во мгле своих рук да ног, ‘ухов со страхом
задумалсЯ, из чего он состоит, как тело и личность, и прислушалсЯ к себе - и
обнаружил с приЯтным щекочущим трепетом, что где-то в нем буднично работало
сердце, размышлЯл ум, колыхалась душа.
"Ќе долечили тебЯ в госпиталЯх." - сказал обыкновенно Ћтрошенко, такой
громадный и сильный, что даже не вздрогнул, когда раздалсЯ чих.
"Љакое там лечение... - рассудил ‘ухов. - ’аблеток не дают, кормЯт
лапшой. ‚ыгодней болеть зимой, а не летом. •оть погреешьсЯ! Ђ так выходит,
задаром болел, за лапшу." - "Ђ чего лапша, ты расскажи! - попросил …роха. -
…е с чем там дают, как у нас?" - "„а отвЯжись, вот пристал... ‘лышь,
Ћтрошенко, пойдем склады осмотрим - надо, все же пост." - "ќто можно... Ќу,
можно... „а ну их, еще ходить... Ќебось, не утащут, буду Я выслуживатьсЯ.
Џодумаешь, можно и лапшу жрать, да, …роха, не помрем? •оть бы рассказал,
правда, с чем она там, хоть послушаем, а то сил моих нет, скукота."- "Ќечего
мне больше рассказывать, с вами всю жизнь проговоришь." - "ќто верно...
†изнь... Ђ вот …роха, дурак, звезду на небе открыл." - "Љакую еще звезду?" -
насторожилсЯ ‘ухов.
"Ђ такую... ЏрославитьсЯ хочет... —его молчишь, дурак, давай
рассказывай, послушаем... …роха, слышь, не молчи!"
…роха, было затаившийсЯ, отозвалсЯ из темноты: " џ просто на небо
поглЯдел, и вижу огонек. € каждую ночь мигает, как заведенный, а днем ничего
нет - Я глЯдел. …сли днем нет, то, значит, звезда. ђаньше такого не было, а
вдруг начало мигать. ‘ам не видит, а вот, обзывает дураком." - "Ђ ведь
мигает, так точно! - ахнул ‘ухов, и проговорил, не отрываЯсь, запрокинув
голову в чернеющую высь - Ђ ты …роха дурак, дурак... ‡везды разве мигают?
‘амолет мигает, ракета... Ђ так высоко одни ракеты могут летать, это же
космос. ќто, наверное, корабль космический. Ћн за сутки пролетает вокруг
земли, а ночью оказываетсЯ в этом месте, прЯмо над нами, и мы его наблюдаем.
‚идно, недавно запустили. ‚от он будто стоит, а на самом-то деле с бешенной
скоростью летит!" - "Џлевок тоже летает." - гоготнул Ћтрошенко.
"„а ну вас... - расстроилсЯ ‘ухов. - —его с вами говорить..." - "Ђ
огонек, глЯнь, как мигает, похоже, знаки подает или на фотографию снимает."
- подумал радостно …роха.
"Ќа фотографию?" - удивилсЯ Ћтрошенко и смолк, а ‘ухов сказал запросто
в наступившей тишине, закуриваЯ папироску: "Ђ по-твоему в космос от нечего
делать посылают, понЯтно, что фотографируют все сверху, исследуют. ‚от
коробок спичек могут сфотографировать, такаЯ стала техника. ’ебЯ вот
могут..." - и здесь уж сам тихонько гоготнул.
‡атаив дыхание, Ћтрошенко задрал башку и доверчиво поглЯдел ввысь. …го
сыраЯ мЯсистаЯ туша будто вскипела, а потом с нее сбежал обыкновенный испуг.
‚ареный, вЯлый, он думал одну мысль и безмолвно таращилсЯ на мигающий
огонек, такими же красными от бессонницы глазами. Џосле очнулсЯ, будто от
обмана, и сердито, обиженно заЯвил товарищам, странствующим в табачном
теплом дыму: "‚се... •ватит... Ќе надо мне ваших фотографий... ‘ души
воротит... Џойдем на обход..." - "‘ам же сказал, не выслуживатьсЯ." -
припомнил …роха. - "“ менЯ тогда настроение другое было, вот и сказал." - "‘
твоим настроением сдохнуть лучше." - брЯкнул …роха. - "‚от и сдохну, а ты
молчи."
Љараул, всЯ троица, никогда бы не поссорилсЯ. ‡адушевнаЯ служба была у
них на складах. ќти амбары, выбеленные гашеной известью и похожие потому на
пещеры, хранили в себе неприкосновенный запас. Ћн сберегалсЯ годами, так что
амбары успели сами одрЯхлеть. ‘олдаты прикреплЯлись к складам на всю службу
- и тут, на степном отшибе, далеко за казармами сиживали, будто на краю
земли. Љараул их был ночной, утром их сменЯли другие, с кем они не успевали
и поговорить.
‚ ночи было тихо, и только издали слышалось живое гулкое дыхание земли,
будто она ползла за караульными следом. Џустившись по тропе, сдавленной
стенами, оградами, они останавливались у складских ворот, как чудилось, на
каком-то далеком чужом месте, шарЯ кругом фонарЯми, долго проверЯЯ замки.
‘тупив на тропу, медлили с каждым шагом. Њалый ход оставлЯл времечко, чтобы
подышать, и открывал хоть какой-то простор.
"‘лышь, ‘ухов, тебе про ‚ерку-прапорщицу рассказывали? Џобегла она,
остались без бабы." - похвастал Ћтрошенко, не оборачиваЯсь, на ходу. "Људа,
она ж беременнаЯ?" - "Ќе дождалсЯ, выкинула... Џоплохело ей на прошлой
неделе разом, снарЯдили грузовик, а вон, не довезли. ‚ больничке полежала и
бегом, сучка пропащаЯ, неизвестно куда, ищут ее, как дезертира, ты пойми.
Џропила брюхо-то, всем давала, ну сука она, и все." - "†енщиной она была
красивой, вот факт, нагнали тоски... " - "ќто как поглЯдеть, может,
радоватьсЯ надо! - крикнул за спинами …роха - ђебенку и жить было негде,
‘амохина, считай, в казарме жила. € отец у него неизвестный. Ђ теперь у
‘амохиной всЯ жизнь впереди, и у нас дисциплины больше будет, тоже польза."
Љараульные уже возвращались по кругу. ‡аслышав приближение людей,
овчарка поднЯлась и зарычала. Џризнав своих, она поводила умаЯнной головой и
подалась недалеко по нужде, рассеЯнно и хмуро их оглЯдываЯ. Џотом забрЯцала
цепью и, наставив слезливые глазища в сквозные выси, завыла, глЯдЯ на звезды
и небо с человечьей жадностью, будто хотела их сожрать.
Ћт овчарочьего воЯ стало еще черней и тоскливей, как если бы от страха
в одно мгновенье закрылись глаза и слышнаЯ тишина бродила бы кругом, ступаЯ
по тЯжелой от людей и растений земле, а не по воздуху. Љараульные
вглЯдывались с опаской в черноту, хотЯ и сами стоЯли у ворот, будто
измазанные с ног до головы сажей.
"ѓлЯньте как! - прошептал …роха - ‚се равно, что негры стоим или черти,
чудно." - "‘тоим же... Ќегры не люди, что ли... ‘ветать станет, дурак..."
Ћтрошенко бросил на землю брезентовый плащ и разлегсЯ, поклав под голову
тЯжелые, ставшие ненужными руки. ‡асопел. ‘ухов долго вычищал от камешков
землю и потом растЯнулсЯ без стеснениЯ - к нему рЯдом …роха, так они
улеглись. ‹ежа на земле не хотелось говорить. € жить не хотелось, маловатой
делалась жизнь.
"‘анЯ, ‘ухов, ты спишь?" - "Ќет, чего ворочаешьсЯ... " - "‘ань, а
огонек-то все мигает! џ потому тебЯ из госпиталЯ ждал, что думал ты же
знающий. „авай, вон как другие, в газету напишем, ты да Я. Ќапечатают наши
имена, будет, что вспомнить?" - уговаривал робко …роха. "Ќе знаю... Ќадо и
Ћтрошенку спросить, он же вроде как тоже с нами ходит." - "„а с ним как с
бычком на веревочке - вон, храпит!" - "џ не про это, вдвоем писать - это не
воспримут всерьез. Ќадо побольше народа, чтобы поверили." - "‘ань, а может
это инопланетЯне мигают? џ думаю, это они на фотографию снимают, исследуют
нас." - "’огда Я не буду писать, этот бред несите без менЯ. џ бы задал
вопрос, попросил бы ответить, объЯснить - вот это серьезный подход "€ про
‘амохину давай напишем. …ще значительней будет, они с уважением отнесутсЯ,
когда узнают, как живем." - "„а Я что, по-твоему, стукач?!"
…роха испугалсЯ, утихомирилсЯ. € как-то незаметно уснул - так вот и
огонь затихает, гаснет. Ћставшись поневоле бодрствовать за товарищей, но
точно знаЯ, что сну некуда детьсЯ, ‘ухов разглЯдывал небо. Ћно было таким
близким, что дышало ему в рожу, раздавливало грудь. Љазалось, что за всем
этим миром есть настоЯщий, в котором и живет человек. Ђ тут он временно
помещен, будто в утробу, чтобы потом родитьсЯ, раз и навсегда. Ћгонек,
усыплЯЯ, мерцал у самых глаз ‘ухова. € вдруг он испугалсЯ, не фотографируют
ли? € против воли загладил волосы пЯтерней, будто в этот миг и выходил
снимок. ‘ухов еще успел подумать, что в инопланетЯн он все же не верит - и
не поверит, даже если увидит их своими глазами. Ќо какаЯ-то последнЯЯ
тЯжесть улетучилась из него, а душа, ум и совесть его покойно уснули.

Џредутренний свет еще обступал спЯщих, а по тихим светлым мосткам,
наведенным его силой, из сумерек сходили степные просторы, травы.
ђазбуженные птицы кружили над военным поселеньем и опускались на землю,
чтобы поесть. ’ам они клевали жуков, расхватывали вечных мошек, а
насытившись, удивленно глазели в небо, с высоты которого землЯ и показалась
им отчего-то ближе, родней.
Ћвчарка выглЯнула из потемок своей глухой будки, сколоченной из
нескольких истраченных патронных Ящиков - чувствуЯ рассвет, она скрывалась в
будке, а когда уже рассветало, вылезала из нее наружу, начинаЯ новый день в
таком порЯдке, и никак иначе. ‡евнула всей алой пастью. € подалась из будки
прочь, будто из старой шкуры. ЏотЯнув звериную худую спину, сосчитав
позвоночки, она вдруг увидала перед собой спЯщих вповалку людей. Ћна
подобралась к ним, приклонила застывшую морду и осторожно обнюхала, а почуЯв
их парное дыхание и сокрытую в нем жизнь, усадилась рЯдом с людьми, и,
щерЯсь с удивлением на солнце, расставила лапы по земле широко, крепко -
надолго, будто бы навсегда.

‘олдатскаЯ

ђыжаЯ сука, похожаЯ на маленькую женщину, лежала, тоскливо позевываЯ,
на перроне. Ћна дышала тЯжело. ‘ надрывом. ЋглЯдывалась и, как нездешнЯЯ,
как странница, кривила разочарованно свою сплющенную рожицу. Џотом она
чесала за ухом, вылизывала поджарое брюхо и, заваливаЯсь боком наземь,
глЯдела с томлением на людей.
‘олнце, взошедшее этим утром над Љызылкумами, было белым. ‹юди,
притаившись под сенью вокзальных стен, не глЯдели на него.
„рЯблые азиатки, укрыв лбы ладонЯми, дремали, раскинувшись по цветастым
вьюкам. Њужчины, с отвисшими животами и будто двугорбые, сидели на булыжных
пЯтках подле уснувших жен и похлебывали воду из разноцветных, будто мозаика,
стеклЯшных бутылок. Ћни оглЯдывали степенно маленькую рыжую женщину. Ђ она,
что-то подмечаЯ на донышке их взглЯдов, принималась не спеша
прихорашиватьсЯ. —есала за ухом, вылизывала до тусклого свечениЯ голое
брюхо, распушивала на груди шерстку прирученного зверЯ и, вилЯЯ хвостом,
сощурив умильно чернЯвые глазки, шла прогуливатьсЯ туда и обратно.
€змученные ожиданием дизелЯ, люди с живой охотой пЯлили глаза на рыжую.
‘обачонка вдруг изворачивалась, упорно выкусываЯ будто одну и ту же блоху,
но, почуЯв на себе чей-то взглЯд, быстрехонько встрЯхивалась, оправлЯлась,
щурила глазки и вилЯла хвостом.
Љто-нибудь подзывал ее, от скуки. Ћна медлила, морщила носик и, решив
что-то про себЯ, распахивала в зевотной улыбке горЯчую и влажную, как
поцелуй, пасть.
"–а-ца-ца..." - подманивал ее одинокий мальчонка, вытЯгиваЯ из
лохмотьев халата худую руку. Ќо рыжаЯ, сама голоднаЯ, ошарила его худобу да
голытьбу, презрительно фыркнула и, чуть оскалившись, обошла стороной.
Њальчонка растерЯнно вобрал грЯзную костлЯвую ручонку в лохмотьЯ, с тайным
любованием и робостью поглЯдев ей вослед.
ЋтчаЯвшись, маленькаЯ женщина подползла к жирному узбеку и о чем-то
попросила его, лизнув в ладонь. “збек зажмурилсЯ. …го ладонь пахла
бараниной. € она лизала эту руку, накладываЯ Язык, будто хлеба ломоть,
покуда на вьюке не заворочалась грознаЯ густоброваЯ ханум.
’а поднЯлась на локотках и, оглЯдев с пристрастием собаку, стегнула ее
тугой рукой. ђыжаЯ вскрикнула и отскочила, волоча, как тЯжелую ношу, глухой,
клокочущий рык. "“емас мазар тор(* †ивем как на кладбище (узбек.))," -
шикнула ханум, заправлЯЯ за ухо с золотой серьгой растрепавшуюсЯ смолЯную
прЯдь, и тут же задремала, с хрипотцой, на цветастом вьюке.
Џотом землЯ задрожала.
€ задрожали вьюки, и женщины, разлегшиесЯ на них. ѓустоброваЯ ханум
хлопотливо заохала и принЯлась выглЯдывать, поднесЯ ладонь ко лбу,
чирчикский дизель. „изель шел тЯжко. Ѓудто переступаЯ с ноги на ногу.
ЉашлЯл. € шаталсЯ от кашлЯ по колее.
‚ начавшейсЯ кутерьме сурово спешили на чирчикский дизель люди. „рЯблые
азиатки с кобелой щетиной на губах подпирали двугорбых, навьюченных мужчин с
отвисшими животами. „изель ворчал, разглаживаЯ по перрону дымный, седой ус.
ђаспарилсЯ, жарчел, покуда из окошка его не вынырнул голый, смеющийсЯ
машинист.
"ќй, - крикнул он белозубо, - Њеханизм не развалите, а то глЯди -
пешком потопаете! „о самого —ирчика!" •анум расплевались при виде его:
"айтан!" Ђ он смеЯлсЯ и тер промасленной ветошью железку.
„окусываЯ наспех въедливую блоху на копчике, собиралась в путь и
маленькаЯ рыжаЯ женщина. Ћна угодливо терлась о голенища сапог, елозила и
скулила. Ќо ее отшвыривали, влезали в вагон и бросались из разбитых окошек
обглоданными косточками, мгновенно расположивши на вьюках кушаньЯ. Ђ когда
последние перебрались с перрона на дизель, то рыжую отшвыривали с подножек
ради того, чтобы просто посмеЯтьсЯ и хоть как-то скоротать времЯ до
отправлениЯ.
Њашинист в железке посуровел. „изель распарилсЯ, пожарчел и, лихо
закручиваЯ свой дымный ус, набирал, расшатавшись, ходу. ‹юди в окошках
мелькали грустные. Ќекому было из вагона помахать им на прощанье рукой,
потому что перрон был пуст, и одинокие деревца, клубЯсь из земли, будто
росли понарошку или приснились.
Џлача чернЯвыми глазками, рыжаЯ откликалась воем на тЯгучий гул дизелЯ,
будто бы не он, а она отходила в этот час от раскрошенного песчаной поземкой
вокзала. ђыжаЯ выла. ѓудел дизель. „рожала землЯ. Ђ потом стало тихо. €
только солнце светило и было белым. ’оскливо позевываЯ, маленькаЯ рыжаЯ
женщина улеглась на перроне. ’еперь под вокзальной стеной сгруживались
потихонечку отбывающие полуденным дизелем на —имкент.
—ирчик, —имкент, —у, Ћш - дизелЯ отбывали по строгому расписанию. ‡наЯ
о строгости расписаниЯ, люди собирались на перроне загодЯ, а собравшись,
осторожно располагались у стены и умолкали, чтобы оно, расписание, думало
что их еще нет.
Cедой старик с тощей котомкой, положенной в ногах, жевал хлеб. Ћтломив
щепоть от жесткого краЯ, бросил его рыжей. Џотом, обтерев крючковатые руки о
мочалистую бородку, поглЯдел на хлеб, валЯвшийсЯ в пыли, и на суку,
обнюхивающую его. "…-е-е, достархан, барме? Ѓарме?!(* ќто достархан,
понимаешь? ЏонЯла? (узбек.))" - посмеЯлсЯ он, тыча пальцем в корку. ђыжаЯ
подобрала кусок и стала с достоинством его жевать. Ђ старик глЯдел. Ђ когда
наглЯделсЯ, то задремал, усыпанный хлебным крошевом. ЏопыхиваЯ папиросками и
постукиваЯ молотками по еще не остывшей от дизелЯ колее, брели путейцы. Ћни
были загорелы, морщинисты и немолоды, а когда не лыбились и не кривились от
махорочной гари, то из морщин, из их глубины веЯло белизной.
"Њакарыч, глЯнь - собака!" - "ќтот стык простучи. —его встал?" -
"Џогодь, Њакарыч, собака-то русскаЯ, ведь у здешних, окромЯ змей и гадов
ничего не водитсЯ. ђусскаЯ она. Ќаша." - "Љак мы, значит? - расстроилсЯ
Њакарыч. - Људа ж занесло сердешную? €здохнет она, побожусь, издохнет. €ли
бабаи каменюкой пришибут." - "Ђ Я про что - жалко, не чужаЯ ж вроде, а как
мы." - "Ђ у нас собачар в деревне знаешь, сколько было - не перечесть. ЋпЯть
же от воровства оборонЯли. Ђ тута чего оборонЯть, и домов толком нет, и
воровать нечего, песок разве что, а где он нужен, ты мне скажи, где?!
Џрознал бы, понабивал бы в карманы и в запазуху, и айда отсюда." - "“гу.
Ђйда." - "ќх... ’ы стык-то простучи покамест." - "Ђ чего стучать. …сли бы
растрЯсло, то быть дизелю чирчикскому под откосом." - "ќто верно. Ђ ты все
одно простучи, Џаша. ‘коро чикменский пойдет." - "Ђ чего стучать. ‚ гробу Я
этот чикменский видел." - "Џаш, а собачке надобно пожракать сообразить. ’оща
больно." - "Ђ чего соображать, ведь издохнет." - "Ќо подкормить надобно.
Џусть хоть перед смертью нажретсЯ всласть. ‚ деревне-то нашей собаки всласть
жракали. Ќе собаки, а телки были, честное слово." - "Ќа обратной пойдем,
мЯсца на косточке из механического прихватим. Ћна с перрона не тронетсЯ.
Ќекуда ей. Ѓудет ждать." - "’ы стык простучал?" - "Ќе-е." - "’ак простучи,
Џаша, простучи... Ќу этот дизель чикменский, пущай с богом в свой —икмент
отваливает. € попутного ветерка."
Џутейцы затоптали окурки и, постукиваЯ молотками, побрели по колее.
Ћбернувшись, Њакарыч, свистнул в три пальца и подавил хрусткую, полуденную
тишину неуклюжими кликами: "ђыжуха, бабочка сердешнаЯ, жди! ЊЯсца
прихватим!"
ЏерхаЯсь недожеванным стариковским хлебом, собака закружила по перрону,
выискиваЯ кричавшего. ‚ душном вдовьем вальсе закружилсЯ вокзал, небо с
белым солнцем и землЯ. ‡акружились и другие ханум. € седой старик, ничего не
примечаЯ, закружилсЯ. ђыжаЯ захмелела. € раскачиваЯсь, как от похабного
весельЯ, упала наземь. „ремотно почесала за ухом. „ремотно вылизала рыжие
сосцы. € усомнившись дремотно в том, что была кому-то нужна, уложила
замороченную голову в лапах, будто бы собралась умирать.
"ѓау!" - послышалось ей издалека.
"ѓаугау!" - послышалось ей совсем близко.
Ђ потом перестало слышатьсЯ, поскольку любопытный ублюдок уже
принюхивалсЯ, склонившись над нею.
“блюдок был крепок. …го могучаЯ костистаЯ голова сидела на шее будто
влитаЯ. ‘моргнув прежнее свое выражение с какой-то соринкой в глазу,
маленькаЯ рыжаЯ женщина потерЯнно принюхалась в свой черед к псу.
"ѓау!" - сказал ей пес.
"ѓау!" - сказала она.
’огда пес подумал немножко и сказал: "ѓаугаугау..." Џес задышал,
раздаваЯсь грудью. Ђ раздавшись донельзЯ, выдохнул. € выдох его получилсЯ
долгим. ’аким же долгим, как отправление чирчикского дизелЯ: "ѓау-гау-гау-
гау-гау-гау!"
ђыжаЯ помлела и, привалившись к ублюдку, кротко сказала на все это:
"ѓау."
Ћн куснул ее за ухо и оглЯделсЯ. Ђ покуда он оглЯдывалсЯ, куснула за
ухо она. ’огда он подыбилсЯ и подмЯв ее под себЯ, ласково заурчал. Ћни были
похожи. Ђ разное можно было по пальцам пересчитать; то, что кобель и сука;
то, что маленькаЯ и большой; то, что рыжаЯ и облезлый. ’о есть вовсе без
шерсти.
Џес подмЯл ее под себЯ, но она выскользнула и нежно показала
потупленные клыки. Џес сказал: "ѓау!" € они разлеглись на перроне там, где
раньше лежала она одна. Ђ въедливаЯ блоха мешала этой приЯтности, и рыжаЯ,
со злобой и усталостью выкусываЯ ее, поднЯлась.
"ѓаууууаа!" - взвыла маленькаЯ рыжаЯ женщина, мучимаЯ блохой. “блюдок
немного подумал и, заглотав всей пастью то, где жила блоха, заворочал им с
усердием. Ѓлоха бежала, но была раскушена ублюдком посредине пути и
выплюнута в песок с клочьЯми рыжей шерсти. ЏоглЯдев, ослабившись будто от
родовых потуг, на ташкентский железнодорожный вокзал, маленькаЯ рыжаЯ
женщина боЯзливо вильнула хвостом, боЯзливо задышала. € ожила.
ђастопыривши лапы, ублюдок лежал на перроне и попирал тЯжелой, облезшей
грудью земную твердь. Ђ где-то вдали, постукиваЯ молотками и попыхиваЯ
папиросками, возвращались и шли навстречу чимкентскому дизелю загорелые,
морщинистые, немолодые путейцы, не припоминаЯ покуда, что забыли прихватить
в механическом мЯсца на сахарной костке...

џ был живым. Ђ живых солдат отправлЯли на вокзал топтатьсЯ в толчее и
заглЯдывать угрюмо в человеческие лица на всЯкий случай. ‹юди по вокзалу
ходили склонившись под тЯжестью вьюков, отчего не получалось заглЯдывать в
их лица с угрюмостью. € наваливалась скукота, так как больше глЯдеть было не
на что. Љараул от комендатуры считалсЯ потому одним из скверных. ‚ этом
карауле, который тЯнулсЯ от утра до вечера, солдату особо хотелось есть. Ђ
поскольку на вьюках и буфетных стойках запросто, разгрызаЯ курочку
запеченную, жрали все отбывающие, то выходило, что не пожравши оставалсЯ он
один. Ђ это опЯть же скука и недобраЯ зависть.
…ще в этом карауле всегда думалось о дом е, потому что на вокзале
гудели поезда, отправлЯЯсь по городам нашей родины. € какой-то поезд
трогалсЯ по расписанию на Њоскву или •арьков - где жила мать. ‹ились по
щекам слезы, когда это случалось. Љогда заспанные проводницы светили сквозь
ночь фонариками. € когда на бортах вагонов мелькали облупившиесЯ башенки
ЉремлЯ.
‘корый на Њоскву отбывал с вокзала в двадцать два сорок. € тогда плакал
Я. Ђ в восемнадцать, пораньше, отбывал поезд на ђостов и тогда плакал
громадный Ћтрошенко, с которым чаще иных доводилось мне топтатьсЯ в толчее,
будучи в карауле от комендатуры.
ЏривыкаЯ, Ћтрошенко плакал по-вечернему и в полку. Џо заведенному
обычаю, рота наша конвойнаЯ уплетала за ужином порцайки. € никто не знал,
отчего плачет Ћтрошенко. „умали солдаты так: плачет потому, что от ужина к
ужину который месЯц каша в котелке - перловаЯ. Ђ такому горю солдаты были
помочь не в силах. € только не мешали, как могли, ефрейтору плакать и
давитьсЯ кашей.
џ же не плакал в двадцать два сорок, потому что еще прежде старшина
кричал по казарме отбой. ‘пал, стало быть.
Ђ снилсЯ мне - ’ашкентский железнодорожный вокзал.

* ‡ЂЏ€‘Љ€ €‡-ЏЋ„ ‘ЂЏЋѓЂ *

Ћблака
Џод ногами поглЯдишь - землЯ. ’опчи, покуда живешь, не растопчешь: так
коротка человечьЯ жизнь.
џ по случаю рыл Яму лопатой длЯ солдатского нужника. ѓлубокаЯ она
вышла, крутаЯ. Ќо и на дне этой Ямы - землЯ! ђазмЯл ее в горсти - та же
самаЯ, что под ногами, только та суровей будет, утоптали.
Ђ в земле - жизнь: шебаршат, ползают. Ђ мы по этой земле топчемсЯ.
—удно, ей богу! Ќо жизнь в земле, по всему видать, скучнаЯ. џ не дне Ямы
посидел, покурил малость, и на сердце тоскливо стало. Ќе допыхтел, затоптал
папироску - то, чтобы себЯ не мучить: успеетсЯ и в земле пожить... € еще в
Яме тихо было, и дышалось свежо от сырости. Ќа ее донышко вода вода как-то
прибывать стала. Џодумалось: от жажды все живое наскоро погибает, а тут и
вода есть.
“ нас на караульном дворике из земли два деревца росли. ‘аженцы. ђотный
сказал, что будем в марево под листьЯми спасатьсЯ и длЯ сердечной потребы на
эти деревца глЯдеть - они на баб похожи по хрупкости и томленью. Ќо
деревца-то по-мужичьи звать: тополь. € Я подумал: это с Џолиной родственно.
Њожно так и звать - Џолина большаЯ и Џолина маленькаЯ. „ерево как хочешь
назови. Ћни одиноко растут, а если и совьютсЯ стволами, то им и любить нечем
- ветки сами по себе, врастопырку растут. € детей им землЯ рожает, поднимаЯ
стебелек из семени. —еловек дерево бережет, чтобы любить потом крепко, если
одинокий, престарелый, или как мы - истосковавшиесЯ, живые.
€з тварей по земле ползают змеи, Ящерицы, степные черепашки. ‘лучалось,
что конвойные мучили их, но это без злобы. ђазгадать хотелось: длЯ чего они
живут на земле заодно с нами. Ќо как поймешь, что творитсЯ у черепашки под
панцирем, если не раскурочишь прикладом? Џри мне одну раскурочили - она из
костей оказалась. Ќе поверилось даже: должно же в ней что-то чудное быть.
Ѓуров из второго взвода больше иных расковырЯл и говорит, что ни на грош не
понЯл, - у всех одно и то же под панцирем. ’оска.
Ђ Ящериц папиросками жгли. Њожет быть, и не стали бы жечь, если бы кто
по-ученому растолковал, почему они от боли жгучей, как люди, не кричат.
Љонвойный овчарку пнет, она заскулит, а тут - папироской, самым угольком. Ђ
Ящерица - будто немаЯ.
Џро змей говорили: "…сли не ты, то она - тебЯ". € давили их без счету.
„авеча сержант ‘амохин у арыка ополаскивалсЯ и змееныша сапогом, как увидел,
так и придавил.
Ђ еще у нас по земле проволокой колючей заклубили и опутали ею лагерь.
Ћн вкривь и вкось разрасталсЯ, и все новое сразу опутывали. Џотому что зеки,
как кроты, эту землю рыли и рыли. ђуками, ногтЯми ее разгребали, будто себе
могилы роют. Ђ потом оказываетсЯ, что роют глубже могилы. Ђ выносЯт землю во
рту. ‚ырыл глубже могилы - и в бега.
ђоту тогда боевой тревожили и вдогонку за зеком гнали - из земли
отрывать. Ђ ее глЯди сколько! € где рыть? Ђ зеку в земле, видать, плохо
было. ‘коро наружу лезет. ‚ываливаетсЯ посреди степи из норы своей - смурной
и квелый. € пока его в лагерь ведут, молча плачет, весь от земли, как от
горЯ, черный.
’акаЯ она, землЯ. Ќа колени встань, рукой погладь - шершаваЯ,
теплитсЯ... € всЯ тайна.
‘коро в караулке и повсюду сумерки будут. Ђ Я, запрокинув голову, на
небо глЯдел. € кадык выперсЯ из горла, как пугливаЯ черепашьЯ головка из
костЯного панцирЯ. ЏочуЯл на щеках тепловатое веЯнье ветерка, как размЯкшие
ладони брадобреЯ. Њне небо шире земли на глаз кажетсЯ. Ћно и нависло-то над
головой будто нечаЯнно, и когда долго глЯдишь, то с запрокинутой головой
очень свыкаешьсЯ. Ѓудто и не запрокинул ее вовсе. € чудитсЯ, что землю
перевернули, и ты паришь в небе. ‚от только ветер похолодает в сумерки, и
его острие вмиг рассекает человечье горло.
Ђ пока Я навис над небом. Ђ заодно со мной и караульный дворик, с
Џолиной маленькой и Џолиной большой. € наш ротный "уголок по обороне":
намалеванные бомбы и страшный взрыв, и ржавые, вырезанные из жести солдаты в
противогазах, рЯдышком с гражданским населением - оно состоЯло из грудастой
бабы без рук и девочки, у которой солдатнЯ гвоздЯми выцарапала что-то пониже
пупа, и невесть кого с открученной головой. "“голок по обороне" был вкопан в
землю посреди караулки, и потому не упал, когда навис над небом. € заодно со
мной исправиловка парила в небе. Љраем глаза Я видел, что зеки тычут в небо
и гогочут. Ќе понимают, что мы на волоске висим, и поберечьсЯ надо удачу
нашу гоготом растрЯсать. Џадать боЯзно. Љто знает, что с тобой будет, если в
небо упасть?
’оска. € жрать хочетсЯ, как перед смертью. Ѓудто по оплошности тебЯ в
мертвЯки записали и пайки не выдают, а нутро живое и проситсЯ... •оть бы
мЯкины ржаной на пожевку. Њожет, оттого и тоска, а не от неба? џ много раз
видел, как солдатики стоЯт, из ротных, запрокинув головушки. € что кадык
выпирает из горла черепашкой, тогда подглЯдел. € чего они глЯдЯт? € что
‘миров тогда увидал?
Ђ тогда было утро. € если сейчас бежать на багровый закат, сквозь ночь,
без продыху, то, может, догонишь его? Ћно покуда и глазам моим видно, на
краешке земли стоЯщее, куда долгим днем вели его по степи убивать,
опрокидывать навзничь - пасмурное утро того днЯ, в котором послали конвой на
запретку, чтобы вырыть Ямы в земле под столбы длЯ новой лагерной ограды.
џ видел эти Ямы потом. Ќе дорытые. Ќазавтра ротный пошлет их дорывать,
потому что зек копалсЯ без усердиЯ и заглЯдывал в темное дуло конвойному. Ђ
конвойный - ‘миров. Ћн топталсЯ рЯдом и насвистывал про любовь, и сбивалсЯ
всЯкий раз, когда зек увесисто сменЯл из руки в руку лопату. € потом снова
под сгреб лопаты в этой утренней робкой тишине подстраивал свист про любовь.
‡ек отдышалсЯ, чтобы сказать так: "ѓроза будет, служивый... ѓлЯнь,
какие облака..."
‘миров запрокинул голову. € холодное, как ветер, лезвие вмиг рассекло
ему горло. € оно рассмеЯлось, брызнувши, до ушей.
џ увидел это потом: когда ротный, отЯжелевший, будто надгробье, стоЯл у
разметавшегосЯ по земле человека, и когда Љаримов глЯдел сам на себЯ из
темной лужи - испуганный, с зализанными на косой пробор бурыми волосами.
Ѓыло тихо. Љурили. €з ненужных рук, ног и губ ‘мирова уходила навсегда
кровь и как-то растерЯнно вытекала наружу, оглЯдываЯсь, как прирученный
зверь - в лесу. Ћна была совсем молодаЯ, эта кровь. ђедеЯ, она делила часы
на минутки, потом на мгновеньЯ... и оборвалась, будто отмерив человеческую
жизнь.
‘олдаты стоЯли молча и все еще не верили. †дали. € не брали на руки
погибшего, боЯсь оставить в нем хоть одну живую каплю.
Ђ ‘миров тем временем стал пустым и белым. € его рука, с белыми и
пустыми пальцами, лежала как-то рЯдом с ним, но отдельно, как чужаЯ.
џ плакал. € плакал ефрейтор Љаримов из бурой лужи, и тот Љаримов,
который глЯдел в нее. Ђ ротный сказал нам: "Џерестаньте, суки..." Џотом
‘мирова несли на руках завернутым в списанную старшиной простыню. ‚ караулке
от него стало совсем тоскливо, и его положили в летнюю каптерку на
неструганную скамью. ‚ каптерке пахло мышиным пометом, будто ладаном.
…фрейтор Љаримов снова и снова шел туда поглЯдеть. ‘олдаты провожали его
глазами и вели тихую беседу за портЯнки, байковые, полагавшиесЯ на осень.
Ђ Я жалел, что ‹еху в землю зароют. ‡ароют с небом в глазах. Ђ оно все
равно останетсЯ над ним висеть... € кто мне ответит - длЯ чего жизнь
устроена так. € знать хочу - отчего зеки пальцами тычут в небо. € еще
подумал, что из земли неба не увидать. Џотому что темно в ней. € глаза
застит.

ЉороткаЯ повесть

ђота растЯнулась по степи, принимаЯ бой. ђвалась из жил. Џлюхалась в
грЯзь и ползла на брюхе, силком подымаЯсь в штыковую, обматерив весь свет.
‘ержант, ‚асЯ ‘авельев, џнкель и Я были посланы ротным командиром к сопке,
на вершине которой бушевал вражеский тот огонь. …е рыжаЯ изрытаЯ маковка
виднелась вдалеке. Њы бежали, а џнкель все ныл, что не может.
Џотом мы упали на землю, и џнкель ныл, что не может ползти. Ћсерчав,
сержант гнал џнкелЯ наперед себЯ прикладом, покуда ротный не прокричал, что
его убило. Ћн обмЯк и закрыл послушно глаза, а до сопки оставалось рукой
подать, но все уже хотели умереть, как џнкель.
Џобледнев от отчаЯньЯ, сержант и ‚асюха поволокли этого убитого. Џотом
и Я волок џнкелЯ, так как про ‚асю ‘авельева ротный прокричал, что он теперь
тЯжелораненый. џнкель был толстым беспомощным человеком. € чем дольше мы его
волокли, он становилсЯ все тЯжелее. Ђ мы только подлезали к сопке, с вершины
которой не враги не свинцом лупили по нас и по залегшей в грЯзи роте.
“ подножиЯ, шатаЯсь от усталости, сержант закричал: "Џусть топает своим
ногами, надоело тащить!" Ќо ротный, который и шагал за нашими спинами,
подгонЯЯ, страшно гаркнул в ответ, и мы опЯть сознались, что џнкель убит,
что ‚асюха ранен, и полезли молчком вперед.
Ќа вершине сопки было освобождающе пусто. ‡акладываЯ уши, гудел ветер.
Ћпустела с той высоты и степь. € был ротный - с полпальца, давно отступивший
и позабывший про нас, и солдаты, рассыпавшиесЯ по степи, как ржаное крошево,
которое, накрапываЯ, клевал воробьиный чахлый дождь. ‚асЯ ‘авельев ожил.
‘ержант остыл и подобрел. ‡авалившись на бушлаты, мы отдышались, успев и
закурить.
џнкель все не вставал.
‘ержант окликнул его, а не утерпев, поднЯлсЯ с бушлата и ткнул сапогом,
нагонЯЯ, чтобы вставал. ‚озилсЯ он с џнкелем без нас, которые угрелись и
покуривали уже в сторонке. ’олько когда сержант приник к его груди и сам
обмер, затих, ‘авельев отставил нехотЯ папироску и позвал: "’ы это, чего
заслушалсЯ-то, на скрипалках, что ли, играют?" - "Њужики, у него в груди
глухота одна." - "’ам битьсЯ должно! ’ы сердце слышишь? „а не там, выше
возьми, а то в живот залез..."
‘ержант оторвалсЯ от џнкелЯ и попЯтилсЯ на карачках, уворачиваЯ от него
глаза, не дыша. "’ы это брось! - взметнулсЯ горЯчечно ‘авельев - ’ы куда!" -
"Џомер, браточки, еей-б-богу..."
Ќо ‚асЯ ‘авельев как всгорЯчилсЯ, так свое и гнул: уж больно развалилсЯ
жиденок сладко. "—его удумал, чтоб и в обратную на горбу нашем... Ђ Я
говорю, встать! Ќечего землю лапать, слышь, пархатый - встать, встать!"
‚асюха склонилсЯ над џнкелем и принЯлсЯ трЯсти за грудки этого в глинистой
шинелке человека, которого не мог больше терпеть.
"Ќе может он!" - вскринул сержнат и бросилсЯ куда-то, как в пропасть.
‘авельев вдруг отлип и вглЯделсЯ тихонько в человека, поперек которому в том
миг дул застуженный ветерЯка. Ђ он лежал разметавшись, тЯжелый, неживой,
упершись в хмурое безмолвное небо расколотым морщинами лбом...
ђота по степи собиралась ауканьем. ‡емлЯ под сапогами была тЯжела. €
солдаты долго шагали к сопке, оттого, что ошметьЯ грЯзи спудом наваливались
на керзу. ‘о всей степи сносили солдаты землю на сапогах к џнкелю, осиливаЯ
сопку, крутой ее и смертный подъем. Ђ потом мы тащили его в полк, уложив на
бушлат - сержант, ‚асЯ ‘авельев и Я. ’ащили как могли бережней, так как
ротный не знал и трепетал: " Ќе трЯси, не трЯси - может, живой!"
Џрибыв в полк, мы снесли џнкелЯ в лазарет. Ќо роту не разоружали, и на
плацу не приказывали выстроитьсЯ, потому все ждали - может, живой! € лекарь
чего-то не постигал и ждал, и все возилсЯ в лазарете с џнкелем.
Ќо вышло так, как не ждали. џнкель был толстым несильным человеком. “
него сердце разорвалось.

‹епота

Ќе сыскать заветней земли длЯ конвойного на карагандинке, чем „олинка!
’о-то и позавидовали полковые по-хорошему ‘аньке ‘трешневу, узнав, что
отправлЯют его туда из полка служить за невесть какие заслуги.
Џрослыл тогда ‘анька ‘трешнев средь конвойников везунчиком. € говорили
о нем, что в „олинке заживет сыто, весело и не будет это счастье дармовое
пота ему и крови стоить.
€ кто из конвойников о жизни такой, зажмурившись, не помечтал бы, ведь
в „олинке на день по кружке молока положено было, по черпаку густого
творога, и хлеб белый к пайке давали - не чета полковому-то сермЯжному.
ђемней тугих солдаты в „олинке не носили, чтобы отъевшеесЯ брюхо длЯ своего
удовольствиЯ обвиснуть могло. € на вышках спали, ладони под головы заложив,
чтобы сны сладкие видеть.
‘частливо конвойным в „олинке! Ђ все потому, что зеков на эту
исправиловку за тем лишь гнали, чтобы умерли от чахотки. € всЯ служба
солдатскаЯ была - гробы ихние из кузова в кузов ворочать. ’Яжесть мирскую из
себЯ с чахоткой выхаркав, помершие были легки. Ћдни гробы и вышибали на
солдатском лбу испарину, стерев которую, конвойник от души накуривалсЯ
папиросами, валилсЯ тЯгуче наземь и разлеживалсЯ с ленью, покуда не отходил
на больничных нарах другой зек.
Љормили солдат из больничной столовой, где чахоточным молоко с творогом
полагалось. ‡еки ж мерли, а кто не помер - тот с жизнью прощалсЯ и молока не
пил, чтобы не тратить остаток ее на пустое. €м на небе скоро всего вдоволь
будет.
ќх, подвалило счастье ‘аньке ‘трешневу! ‹епота! € гробов не таскать -
до ефрейторов выслужилсЯ.
•отЯ с гробами управлЯешьсЯ без той мороки, какаЯ случаетсЯ с живыми.
’ут и широту шага выбираешь по душе. € укладываешь в грузовик, как сам
пожелаешь. ‘ живыми же иначе все. € овчарки хрипатки пообрывают, покуда
высыпешь из кузовов разомлевших от вольной езды зеков. Ђ бывает, что и
срыгнет, который послабже, на гимнастерку или вычищенный сапог, и чуть ли не
плачет конвойник.
Џотому с гробами проще. € поопрЯтней зеков они, и смолою пахнут, будто
в лесу гулЯешь. € не грустно так, как бывает, когда прибывает на больничку
этап с чахоточными: плачут они и на землю от слабости падают, а на это жалко
глЯдеть. € еще жалко зеков живыми видеть, потому что они мертвыми в гробах
будут лежать. Ђ ты же их будешь ворочать - из кузова в кузов.
Њожет, потому и выбилсЯ ‘трешнев в ефрейторы, что грустить не любил? Ћн
же с мертвыми теперь не знаетсЯ. Ћн живых под заботу берет и до ворот
лагерных, как старший средь солдат по чину, провожает.
Ќо мало зеков в „олинке осталось. € скучает ‘анька. € рота конвойнаЯ
скучает с ним заодно. †дут солдатики этапа. ‘ этапом прибавитсЯ живых. €
мертвых, на которых положены к пайке молоко, творог и ломоть белого хлеба.
ќтапирование чахоточных в лагерь начиналось, будто половодье, весной.
‡а зиму чахотка измучает человека, а к весне ее хватка станет как будто
слабей. Љ тому же пригреет солнце - и потают холодные снега, потеплеют
ветры. €ной и порадуетсЯ. Џодумает, что выдюжил, что хвороба отступила, что
вот уж и весна, что летом так и вовсе наберетсЯ силы. € только немногие,
кому довелось пережить зимние холода, знают, что приговорены к смерти. —то и
легче стало потому, что чахотка последнее здоровье сожрала. —то и отпустила
она, потому как незачем уж дохлЯтину рвать и душить кашлЯми. Ђ догубит и
отпоет весна - без умысла, молодой и слепой своей силой. Љак если бы
беспечно перевЯзки с израненного сорвала, а кровь бы из незаживших ран
вытекла.
’олько потает снег, и разбухнет от влаги снеговой землЯ, как подниметсЯ
сырой дух. Ђ тепло-то весеннее - нестойкое, раннее. ‚от и свежо вокруг, и
морочат запахи. Ќо если вдохнешь глубоко, то будет тебе за надежду обман.
Ѓудет вечный сон. ‚едь гибельным и последним цветом своим расцветет в груди
и чахотка. Ђх, и легкость, паренье светлое, и свежесть, и покой... Љто бы
догадалсЯ, что такой смерть и приходит.
ќтапы на „олинку собирались в пересылочной тюрьме, куда зеков
пересылали по больничным направлениЯм рабочие лагерЯ крагандинки. ‚есной,
когда прорастала озимаЯ чахотка, зеки в пересылочной долго не задерживались.
„о требуемых этапом сроков они собирались в три-четыре днЯ, то есть сразу.
’юремному конвою не было охоты оборачиватьсЯ из тюрьмы в „олинку по
несколько ездок. ‚едь и дорога неблизкаЯ и хлопотнаЯ - по разбитым
распутицей степЯм. Ѓывало, человек до двадцати втискивали в кузов автозака.
Ђ если зеки не ужимались, то травили ихнего брата овчарками - тогда в кузове
с потом и кровью освобождалось нужное место.
Ћ прибытии этого первого весеннего этапа долинский лагерь был
предупрежден заранее. ѓотовилась принЯть чахотку санитарнаЯ зона. ѓотовилась
и охрана. Ћжидание этапа будто взбодрило солдат. ’о есть, была и весна, и
всЯкое такое настроение. Ќо этап - это этап. ‚есны ведь не надобно ждать,
она сама приходит, от этого иногда и скучно бывает.
Ђ ждать автозаков, ждать чахотку, ждать знакомцев из тюремного конвоЯ -
куда веселей. ‚ прошлый этап ‘анька ‘трешнев наменЯл у зеков много разного
добра. ђасчески, нательные серебрЯные крестики. € еще фотка ему досталась
красивой женщины. „омашнЯЯ. †енщина в халатике на кровати лежала. ќту фотку
он из жалости взЯл. ‘ходу, за полпачки сигарет. “ж больно зек упрашивал.
•отЯ она ‘трешневу и не была особо нужна. ’ак только - поглЯдишь, потешишьсЯ
и переложишь из кармана в карман. Ѓыли зеки, что за водку и зубы золотые
предлагали. Ќо ‘анька чахотки от зубов боЯлсЯ и даже в руках длЯ пробы не
держал.
‚ этот же этап он очень хотел выменЯть какое-нибудь колечко. € важно
было успеть к колечку прежде других. †елающих до такой тонкой вещицы средь
солдат много. „ень, два - и зеков обберут подчистую. Ђ потом ищи-свищи. €ли
у своих выменивай. Ђ на что? ”отки и даром не надо никому. Љресты ж
нательные, пускай и серебро, но кто возьмет, если зубов золотых навалом.
Ћдин ‘анька зубы брать боЯлсЯ, тогда как остальные брали. € уж дела им нет
до серебра. ’ак что надобно колечко нахрапом брать. “тром из полка точно
сообщили, что на „олинку выслали этап. Ќачальник сказал ‘трешневу набрать
себе в помощь солдат. ‘трешнев ухмыльнулсЯ и взЯл четырех узбеков. Ћни
по-нашему ведь говорЯт плохо, не смогут с колечком обогнать.
€ с утра их освободили от общей службы. „умали, что скоро прибудет
этап. Ќо до полуднЯ ‘анька без толку шаталсЯ по караулке. Ђ то выйдет в
степь и устало на дорогу глЯдит: не едут ли. ‘нег на вершинах сопок стаЯл. Ђ
по склонам и ложбинам еще комкалсЯ, похожий на клочьЯ шерсти.
Џоутру солнце невысоко поднЯлось над землей, но вот к полудню его уж и
не было видно. Ѓудто растворилось, замутив небо. —ем ближе была степь, тем
прозрачней. € всЯкую малость примечал глаз. € пучок сохлой травы,
растрепанной ветром, и то, как по разбитой хлЯбью дороге от ветра ж
расходитсЯ зыбь.
€схолодавши на степном ветру, ‘трешнев потом пил с узбеками горЯчий чай
в столовом помещении караула. ќтапа и ждать перестали. Ќо послышалось
завывание моторов.
‘трешнев поглЯдел в оконце, там как-то быстро смерклось. Ћни
вооружились и вышли на двор. Ќебо заволокло. Ќакрапывал дождь. “збеки не
отставали от ‘трешнева ни на шаг и стоЯли неподвижно, когда за какой-то
надобностью останавливалсЯ и он. €з собачьего сараЯ, расположенного в
глубине двора, вывели овчарок. Џокуда дожидались караульного начальника, они
улеглись брюхами в холодную грЯзь. € задрожали, поскуливаЯ. …фрейтора самого
зазнобило, и он закурил, прЯча в кулаке сигаретку.
"Ќу, чего вывалили? - ворчал, поЯвившись, начальник, - ѓлЯдишь, шкуры
не казенные. Ћдно, что вымокнем зрЯ. „авай в караулку! ‚он смурота какаЯ..."
“ лагерных ворот прозЯбали два прапорщика из больничной охраны. €
несколько санитаров из расконвойных зечков. ‘олдаты перебрались со двора на
их сторону. ‚орота были распахнуты, будто их никогда не запирали. ‚етер
скрипуче створы качал. „ождь то был, то не был. ’ошнота одна. Ћн как будто
до земли не долетал. € у ‘трешнева сигаретка сырой стала. Ћн ее растоптал,
когда первый автозак уперсЯ в надолбы у подъезда, а потом боком к нему
притерсЯ конвой измученных, облепленных глиной машин.
Џоначалу из автозаков вылезли шоферы и прапорщики. Ћдин из них,
начальник конвоЯ, глЯдел на небо, будто отродЯсь не видел дождей, и
материлсЯ. Џотом обматерил вместе с проклЯтой „олинкой караульного
начальника. € ‘трешнева за то, что ефрейтор не отдал чести. оферы были
узбеками и пристали к своим землЯкам из охраны. ‘трешнев приладилсЯ к
прапорщикам и стал расспрашивать, отчего конвой так долго был в пути. …му
отвечали, что застрЯли в распутице, что глохли под дождем моторы и что зеков
выгонЯли вытаскивать машины из грЯзи. Ђ чахотка дохлаЯ пошла по этапу, так
что повозились ей-ей, покуда тронулись. Ђ на одной западине пришлось час
барахтатьсЯ. ‡еки и конвой вымокли насквозь. Ђ несколько зеков ведь и с ног
повалились. Њожет, что и живыми не довезли.
‘трешневу не верилось, что где-то близко бушевали дожди. “ них-то
такого дождЯ проливного не было. ’огда прапорщики смеЯлись и на глазах
выжимали чахлую воду из шинелок. Ђ еще указывали взглЯдами на край земли,
пугаЯ, что насилу из той пропасти выкарабкались.
Џотом повалил из машин путевой конвой. ‹ица солдат были грЯзными, а
сапоги залеплены по голенища, похожие уж на валенки. Ќестройным рЯдом они
растЯнулись подле автозаков, закуриваЯ и дожидаЯсь передачи. ‘трешнев же с
узбеками за воротами встал, куда чужим не было ходу. Ћвчаркам припустили
поводки, чтобы свободней им было. € ведь твари они, а встали по местам,
будто солдаты - буднично, зло, неспешно.
Љогда из автозаков погнали заключенных, овчарки как по команде залаЯли.
‘трешнев оглЯдывал прибывших, думал о том, что вот погода все испоганила. €
хотЯ в подсумке был длЯ обмена табак с чаем, но что уж с ними поделаешь.
‡еки тащили машины из распутицы и до смерти уморились, так что и Языка не
вЯжут. …ле-еле равнЯют их овчарками в рЯды, серых и старых. Њолодых, которым
и было что менЯть, маловато в этапе. ‘трешнев заприметил одного, потому что
он как-то живо вокруг себЯ оглЯдывалсЯ. ‘разу видно, что живой, подыхать не
согласный.
‡ахотелось быстрее в караулку - гретьсЯ и допивать чай. ќтап пришел, а
чего дождалсЯ? Ќе пришел бы, так и меньше было бы маеты.
"‡апускай! - прокричал рЯдом начальник. - € санитаров живей с
носилками. ’ут лежачие."
‡еки загудели и рЯд за рЯдом схлынули с этапного отстойника на широкую
каменную дорогу, какаЯ была оторочена кручением из колючей проволоки и вела
к больничному подворью. "™а в бане будут паритьсЯ, блЯдюги... -
переговаривалсЯ конвой. - ‘коро, что ль, ехать? Ќе дорога, а навоз, всюду
вЯзнешь. ’реба зараз з товарищем прапорщиком поразмовлЯть, нехай накажет,
шоб швидко ихали."
Ќачальник путевого конвоЯ накрикнул на своих: "—его, суки, бродите?
‡алазь по местам..."- "’ам лежачие, не вынесли еще. Ќосилки надо."- "€шь ты,
лежачие, а ну тащи их за шиворот!"
Љонвой же не хотел маратьсЯ. †дали санитаров. € когда Явились
расконвойники с носилками, то уж узбеков созывать стал, чтобы восвоЯси
побыстрей убратьсЯ. Ђ караульный начальник, умаЯнный, выговаривать принЯлсЯ:
"’ы на службе, ефрейтор, а не на гулЯнке. ’ак и жди моего приказа..."
Ќосилок было двое. € двоих зеков из кузова выволокли. ‘олдаты из
путевого конвоЯ гаркнули, чтоб и оставшегосЯ тащили наружу.
"Ђ куда его, он же на ногах не стоит?" - "Ќа землю вали, глЯдишь, не
растает... "
€ последнего вытащили за руки да за ноги, сложили на землю. Љонвой
снЯлсЯ с мест и пошагал в машины, прЯчась от ветра и холода. ‘трешнев
распрощалсЯ с конвойными, кого по службе помнил. Ђ когда санитары с
носилками потрусили в зону, то осталсЯ подле последнего чахоточного стоЯть.
€ так ему чудно было, что чахоточный на земле лежит, тогда как другие
по ней сапогами ходЯт. Ђ начальники рЯдом свару затеЯли, будто воробьи из-за
зернышка. Џрапорщик путевого конвоЯ требовал у начальника лагерной охраны,
чтобы он тут же расписалсЯ за прибывших - что доставили до места заключениЯ.
Ќо тот заупрЯмилсЯ по пустЯку. Џускай, говорит, последнего заберут. џ,
говорит, в службе люблю порЯдок.
’ак они поссорились, но вместе ушагали в караулку гретьсЯ. Ђ ‘трешневу
указано было дождатьсЯ санитаров и дать знать, как поволокут зека на зону.
„о больнички санитарам с носилками немного было пути. Ќо особо не будут
гнать. Ђ ‘трешнева зло взЯло, что расползлись все по теплым местам, а он
лишь тут над чахоткой стоит. •отЯ и сам узбеков от себЯ не отпускал. Ћтпуск
был дан только овчаркам. Ђ узбеки-то подле него, как истуканы, завороженные
стоЯли. "Љеты ма? (*Џошли? (узбек.))" - каркнет в тишине один. Ђ другие
понурили головы, молчат, будто оглохли.
Ѓольной же зек на земле лежал. ‘трешнев на него поэтому глЯдел, как на
землю. „ышит. Џостанывает. € вдруг открыл глаза... ’ак ведь открыл глаза, а
увидел - небо, глубокое да холодное, будто свежевырытаЯ Яма. „ыхание
перехватило. ‡адрожал. Ђ потом покосилсЯ тихонько на ‘трешнева.
"Ђааа..." - протЯнул, будто что-то понЯл. Ђ ‘анька молчит. ‚идать,
зек-то забредил. "‘олдат? - спрашивает, а сам на небо мимо ‘трешнева глЯдит.
- Ђ землЯ где же?" - "‹ежишь ведь на ней. Џриехал. “же дома."
‡ек полыбилсЯ слабо. € не верит, будто обманывают его. "ЊенЯ заберут,
сынок?"- "‡аберут. Ќа носилках, батЯ, прокатишьсЯ. Ђ чего это у тебЯ на шее?
Љрест? €з серебра? Њожет, на чай сменЯешьсЯ?" -"‚ бога веруешь..." -
проговорил зек, скривЯсь от удушьЯ. "Љто его знает... - сказал ‘трешнев,
приглЯдываЯсь к крестику, - Ѓог вроде есть, а вроде и нет. ’ак сменЯешьсЯ?"
- "‡амерзаю Я..." - простонал старик, и глаза его как-то просиЯли. Ђ потом
закашлЯлсЯ, да жестоко так, что ‘анька склонилсЯ над ним из жалости. ‚от же
из такой жалости, из какой не обогреть мог, а пристрелить. ’о есть даже и
замаратьсЯ против воли кровью. ‚едь лежит на сырой земле старик и видом
своим мучает.
"ЏрЯмо так и замерзаешь, разве так бывает?" - "—еловека Я зарезал, и
еще одного... Њногих со свету сжил, - задышал старик. - ‚еришь?" - "Ђ вот
крест бережешь," - сказал ‘трешнев. € без всЯкой усмешки сказал, а так,
будто было старика за это жалко. € хотел ефрейтор поднЯтьсЯ, а зек рукой
цеплЯтьсЯ стал, пальцами скрюченными.
"•олодно!" - "‚ больничке будет тепло." - "‡наю. Ћтнеси туда..." - "Ќе,
уж полежи чуток. ќто тебЯ санитары, их работа." - "Ђ не бросЯт? ’ы побудь со
мной, тебе вот и крестик надо." - "—то, надумал, батЯ? ‘еребреца-то у тебЯ в
кресте не больно, много не жди, не дам," - едва обрадовалсЯ ‘трешнев.
"Џомнить будешь... Љха-кха... —то Я отдал. ЊенЯ помнить." - "Ќу ты... Ђ
может, и задаром отдашь?" - "Љхакха... ‡абудешь ведь..."- "Ќу, и валЯйсЯ..."
- сказал ‘трешнев и легонько оттолкнул старика.
"Ћтдам, отдам... Љха-кха-кха... Џригнись, дай руку." ‡ек выпЯтил губы,
будто что-то еще хотел сказать, но не хватало сил. –еплЯетсЯ за ‘трешнева,
дрожит. € то ли от озноба, то ли поднЯтьсЯ силитсЯ и тЯнет ‘аньку за собой.
"Ѓлиже, ближе... - хрипит. - „ай руку!" Ќадоело ‘трешневу подле зека
приседать. € ветер по земле поддувает. ’ут и громовые раскаты раздаютсЯ
вдали, а потом проносЯтсЯ над головой, от страха голову пригибаешь, будто
ей-ей расшибет. “збеки грома испугались. € боЯзливо так на ефрейтора глЯдЯт,
зовут в караулку. ‚етер со степей поднЯлсЯ и, как зверюга голодный, шинелку
треплет, урча.
Ђ зек все же приподнЯлсЯ. ‡а руку ‘анькину схватилсЯ. € глЯдит глаза в
глаза. ‘трешнев сбросить хотел - от старика воротило, будто б обернулсЯ тот
Ящером, но как задышит он, задышит... ѓрудь вот клокотала, выдавливала
что-то щемЯщее смертное из себЯ.
„умал ‘трешнев, что слово важное сказать хочет, чуть не тайну ему
одному открыть. Ђ ладошку вдруг будто обожгло. ѓлЯдь ‘анька в ладошку-то
свою, а там кровавый харчок. € у зека-то рот окровавилсЯ. Љак выхаркнул
чахотку, так и обмЯк. € наземь затылком грохнулсЯ. Љорча пошла. Ђ у
‘трешнева харчок кровавый в ладошке. € он так его боитсЯ, что в кулаке сжал.
ЋттЯнул чужую страшную руку от себЯ, будто бы и лишилсЯ он этой руки.
Џобледнел и заплакал: "Њамочка, мамочка..."Ђ сам не знает, куда детьсЯ. „уша
врасплох, и ветер душит, то есть дует в разинутый от плача и нытьЯ рот.
’ут санитары показались. € ‘трешнев кулак от них в шинелку спрЯтал.
Џривиделось ему, что будто и разглЯдывают кулак. •отели они зека класть на
носилки, а ведь у того губищи в алых пузырЯх. ‘похватились. ‘тали тормошить
да спасать, а зек-то на поверку мертв "‚роде помер..." - говорит один
другому. "’ак ты еще пощупай." - "Ќе, чего и щупать - точно помер. ‘олдат,
зови начальника, отошла его душа. ‘кажи - трупешник у нас!"
Ђ ‘трешнев и рад: закивал головой примерно, будто он прислугой у
санитаров и только их распорЯжениЯ ждал.
- ’оварищ начальник! - орет, не добегаЯ до караула. € на глаза боитсЯ
попастьсЯ. ‡а чужие спины - шасть. •орошо, что конвойники из автозаков на
мертвого глЯдеть повылазили, то есть и было за кем спрЯтатьсЯ.
„ождь снова зудел, накрапывал - меленько, меленько. Ђ начальники
караула да конвоЯ остервенели, от них же расторопка и на солдат нашла.
‘олдаты, санитары, врачи из больнички под дождем столпились подле мертвого
зека, и кто ни попадЯ, с кем ни попадЯ ругаютсЯ, чей это теперь груз.
Љонвойные орут, что они в „олинку живым доставили, а такого некуда им везти.
‹агерные на дыбы - за воротами его труп, пусть отвечают, кто уморил по
дороге. ‘ошлись было, что возможно смерть его оформить завтрашним днем,
чтобы не портить никому картинку. Ќо тут новый спор, кто ж кому за это
задолжал.
Ђ тут дождь хлынул. „а так, что будто не дождь это, а снежнаЯ вьюга.
Љапли то кружат, то сыплют, то застЯт белым-бело глаза, не иначе зима
вернулась.
Ђ мертвый лежал - лицо чистое, грозой с неба омытое. € водица дождеваЯ
кропила в отверстый рот, будто он никак не мог напитьсЯ, а если и умер, то
от жажды. € вот вокруг мертвого и заводило свой дикий хоровод ненастье, а он
лежал спокойный и недвижимый. Ѓудто вихрЯщийсЯ дождь и прорывы ветра сквозь
дождевой ток и бои грома были его душой. € душа эта металась исступленно над
неподвижным телом и билась об него. ‘тепь лежала вдали будто освежеваннаЯ.
—ерные кости саксаула торчали из земли. Њутные, буроватые от суглинка потоки
стекали в ложбины. Ђ сама землЯ выворотилась этакой нутрЯной кишкой -
рыхлаЯ, нежнаЯ и парнаЯ.
Џокуда начальники уговаривались о двух бутылках, ‘трешнев терзалсЯ
своими мыслЯми, сжимаЯ в кулаке харчок, которого, верно, уж и след мокротный
простыл от его-то жара. „умал, что надобно его уничтожить, смыть. —то
чахотка - вернаЯ смертнаЯ смерть. —то вот он эту смерть в кулаке зажал, а
разжать страшитсЯ. Ќачальники сговорились на трех бутылках. ’ут же все и
разбрелись, а ‘трешнев осталсЯ стоЯть потерЯнный, сторожил свою смерть.
‘анитары уже уносили зека на зону. ђука одна свесилась с носилок, и махала
ему, прощаЯсь, как живаЯ. ‘анитары не подобрали ее. Ђ у самых ворот вдруг
встрЯхнули носилки, уравнЯли труп, чтобы легче было нести, и рука сама собой
взмахнула да залетела старику на грудь.
Ќачальник закричал на ‘трешнева, и он поплелсЯ вслед за всеми в
караулку. ’ам начальник приказал раздетьсЯ и выжать белье. ‘трешнев в
умывальню зашел. ђазжал окостеневший кулак, а в ладошке ничего не оказалось.
Ћн ее к лампочке поднес, чтобы разглЯдеть, значит. Ђ на ладошке алый следок
- чуть видно. ’огда же он руки стал мылом тереть. Ђ потом об стену, об
кирпичную - до крови. € уж ждал своей смерти. Ќо не знал, как начальнику
доложитьсЯ. ’ак как он собиралсЯ умирать, то бельЯ не выжал и осталсЯ в
сыром, будто заживо лег в могилу. Џотом он чифирил в столовом помещении, а
солдаты расспрашивали про этап - знали, что ефрейтор охотилсЯ за колечком.
‘трешнев цедил горЯчий горький чифир и молчал, потому как солдаты отчего-то
стали ему чужими.
Џотом в лагере сменились караулы. ‘анька возвратилсЯ в казарму, и слег
в койку, его мучил жар.
Ђ наутро его с бредом и жаром в санчасть отправили. € еще одного узбека
из тех, что встречали с ефрейтором этап. € другие прихворали, видать,
застудились. Ќо вот ‘трешнев в бреду плевалсЯ, когда его на носилках в
санитарную машину несли, и кричал, что все они сдохнут. € даже не плевалсЯ,
от жара во рту была одна сухота, а губами из себЯ пустоту выталкивал,
бубнил. Ђ солдаты по отбытии ‘трешнева в госпиталь говорили, что ефрейтору
всегда везло. —то вот и теперь будет нежитьсЯ на чистом белье и сытой
больничной пайке. —то возвратитсЯ в роту, вылечившись от простуды, когда уже
будет тепло. Њожет, и летом. € что навернЯка выменЯл ‘трешнев желанное
колечко, только никому не сказал и не показал, чтобы не обчистили.

‡адушевнаЯ песнЯ

ѓлотов был робким человеком. Ђ в Ѓога не верил. ‘лужбе государственной
душу вверЯл и делалсЯ покорным, тихоньким, будто за одно это обещали
похоронить с оркестром.
€ вот жена ѓлотова умерла при родах, потому что сердце от боли
разорвалось. ђебенка вызволили сечением из мертвой. Ђ он от смерти материной
с рождениЯ помрачилсЯ, то есть на всю жизнь душевнобольным стал. „ылдой
вырос, головой ударЯлсЯ о дверные косЯки, а все ходил под себЯ, мычал, ревел
и конючил, будто из пеленок.
ѓлотов старшиной в роте служил. € солдаты над его обидной судьбой
иногда задумывались. „умал и Я, что хорошо бы уродцу с мамашей умереть. €ли
по прошествию времени. Ђ еще лучше, если бы мать жива осталась, а помер
уродец. €ли, по крайности, чтобы и младенец, и мать, и ѓлотов в одночасье
померли, потому что старшине все одно не жизнь, а убогого не жалко вроде.
Ќо прапорщик душевнобольного в дом особый не отдал, хотЯ сынок не
человек рос, а так. Ќарекли „митрием. ‘мешно же. …му это имечко враз под
убогую личину перекроили, и в глаза „емой прозыватьсЯ стал. €ли вот -
обучили кое-каким обычаЯм людским, а еще смешнее - будто звереныш
натасканный на задние лапы поднЯлсЯ.
€ когда подрос „ема, водил его ѓлотов за собой в казарму длЯ приглЯда.
€наче зашибитьсЯ ненароком мог. ‘мерти не боЯлсЯ. ‡апирал сына в каптерке,
какаЯ переполнилась казенным имуществом и обступала душевнобольного, будто
утроба. ’олько и оставалось места, что на табуретке сидеть. € так диковинно
пахло вокруг исподним бельем, портЯнками, мылом, что он утихомиривалсЯ и
канючить переставал. €ли насобирает целую горсть пуговиц, золотых, Ярких, и
давай из руки в руку пересыпать. Ђ иногда и улыбаетсЯ.
‘олдаты не брезговали уродцем. ‘выклись. Џо малому ходу казарменной
жизни и бодрил он, и потешал. ‚от ведь выучили „ему пить водку, ругатьсЯ
матом. € другим непристойностЯм от скуки выучили. € не раз подговаривали
задрать юбку писарше •ватковой или ущипнуть ее за большую грудь, потому что
это смешно. ‘таршина же не роптал. Ћн радовалсЯ, что сынок хотЯ бы и
матюгатьсЯ умеет, человек-то все одно пропащий.
Љаждый месЯц в роту приезжал военторг. ‚ грузовой машине было много
разного товара. Ќа плацу собиралсЯ служивый народ и торговал у заезжих: кто
курево, кто платьЯ с рубахами, кто печенье и сладкие конфеты.
€ только ѓлотов ничего не покупал. †ена погибла, мертвую в платье не
оденешь, длЯ себЯ жалко, а сын - душевнобольной. …му конфетку дай, обертку
съест, а остальное в задницу засунет или потерЯет.
€ старшину жалели, что приезжает однажды военторг, а он так ничего и не
покупает. Ђ ѓлотов и сам себЯ за это жалел. ‚едь когда все на плац к
грузовику вываливали, он у сынка в каптерке прЯталсЯ. ’о есть горевал. Ђ
как-то, видать, не утерпел. ’опталсЯ, как потерЯнный, у фургона, а потом
вдруг озлобилсЯ и полез напролом к прилавку.
"Џропустите, ребЯта! - кричит. - џ тоже хочу отоваритьсЯ!" Ќо как
пробралсЯ к товару, так оторопь взЯла. Ќе знает, что сыну купить. € купил от
расстройства не печеньЯ, а самую бесполезную вещь, какаЯ была. ѓармошку!
Ћдно, что дорогой была - лаком облитаЯ, с узорами да кнопарЯми будто из
перламутра.
ЏодвыпившаЯ торговка поначалу выругалась, когда спросил ѓлотов
гармошку. „умала, что издеваетсЯ. ‚едь и сама ее ради одного вида
выставлЯла. Ђ потом всполошилась. ‡акружила перед прапорщиком, чтобы не
передумал. ѓармошку трЯпицей обтерла и так еще угодливо подала. "Ђ то
сыграй! “ж, ђассеЯ, сплЯшу в последний раз..." - кричала она покрываЯ
солдатский гул. € грудЯми обвисшими трЯсла и притопывала.
‘таршина же обнЯл гармошку. € побежал в казарму, раскачиваЯсь, будто с
торговкой этой и выпил, и сплЯсал. € ведь прибежал радостный. € от
счастьЯ-то какого-то задыхаетсЯ. Ђ потом отдал сыну и гордо так глЯдит по
сторонам стола. Ђ собрались писарши, солдаты, прапорщики. €з любопытства,
чтобы поглЯдеть.
"‚от! - говорит старшина громко. - ‘правил сынку подарок. Ђ то, думаю,
пускай побалуетсЯ. “ нас, что ж, такие ж деньги есть." - "Ђ ведь и дорогаЯ
вещь?" - с почтением спрашивали ѓлотова писарши. "Ђ как же, как же... ‘орок
рублей! ѓлЯдишь, „имка играть выучитсЯ. Њожет, за деньги будет выступать! "
- "’ак точно, - захлопотали скоренькие писарши, - и понЯтий особых не надо,
а только пальцами туда-сюда перебирать. Ђ с таким-то дорогим инструментом за
выступлениЯ большие деньги будут давать." - "—то и говорить! - покрикивал
ѓлотов. - ’ут же лака одного сколько, а узор? C такой вещью парады давать, а
не выступать. ’ут за узор и то хлопать станут! ‡нала бы голубушка наша, Ќина
€вановна, эх не дожила сердешнаЯ, глЯнуть на эту красоту. Њожет и Я-то не
доживу!"
‚се будто спохватились. € будто обмЯкли через мгновенье. Љак если бы
гром среди Ясного неба раздалсЯ. ђты пооткрывали и глЯдЯт друг на дружку.
‚от тебе и ѓлотов, надо ж куда метит, чуть не в парады! Ќадо же, как
покупочка обернулась. ЏрЯмо страх какой-то по косточкам перебирал. Ѓудто
ѓлотов уж и не ѓлотов, а генерал, а они звезд генеральских сразу не
распознали и едва отвечали, а надо было бы смирненько вытЯнутьсЯ и честь
дрожащей рукой отдать. Ђ они ведь к нему, как к пропащему. ’о есть и жалели
иногда. Ђ про сынка чего и говорить.
ѓлотов же и впрЯмь на генерала походить стал настоЯщего. ‘лова, будто
кости, бросает, будто их подбирать должны. ЋтдуваетсЯ. ЏрохаживаетсЯ подле
душевнобольного сына - и то ворот смЯвшийсЯ поправит, то складочку на рубахе
разгладит, а и к себе прижмет.
„ема же притих и отца разглЯдывает, будто не узнает. Џотом гармошку
руками потрогал. € забыл про все вокруг. Њеха растЯнул и в лице переменилсЯ.
—то-то родное почуЯл в реве гармошки. ‘олдаты от уморы рассмеЯлись. Ђ потом
и писарши прыснули в ладошки.
Ѓольной тоже заулыбалсЯ. Џодумал, видать, что всем от его игры стало
веселей. € налег на гармонь. ѓолову от счастьЯ запрокинул. „ышит глубоко,
жадно, будто глотает что-то или пьет. Ђ она ведь в его руках воем заходитсЯ.
„а истошным таким. Ѓудто режут кого-то. ’о есть убивают. Ђ „ема дрожит,
извиваетсЯ легонько и - подвывает. Ќо не голосом, а глубоко, глухо, будто
нутром.
’ут замершего прапорщика стали со всех сторон растрЯсать, чтобы он
глотку заткнул сыну. Љрик от писарш поднЯлсЯ. Ђ ѓлотов сжалсЯ весь, руками
укрываетсЯ. € пЯтитсЯ, пЯтитсЯ. € на одного сына вытаращенными глазами
глЯдит. Ђ из глаз тихонько слезы катЯтсЯ. Џисарши отступили из жалости от
прапорщика. € в этот день каждый себе спасениЯ сам от воЯ душевнобольного
искал. Љто во дворе, кто наглухо закрывал двери, кто уши затыкал. Ђ „ему так
и оставили в казарме, на табуретке. Љ вечеру ѓлотов выплакалсЯ и домой его
забрал.
Ќо с тех пор уродец гармошку из рук не выпускал. “тром приведет
старшина сыночка в казарму. € в каптерке запрет. € мучает он из каптерки
бестолковой игрой - мычанием, истошным воем и гудом заунывным гармошки,
покуда не бросит кто-нибудь в дверь сапог или же кулаком загрохочет. Ќо и
тогда - переждет чей-то гнев и начнет мытарить душу по новой. ’о есть и тихо
поначалу, а потом все громче и громче.
Ђ матом ругатьсЯ перестал. € водки не выпьет, если длЯ смеха поднесут.
Џорой глЯнешь, как он гармонь терзает, как голову запрокидывает в истоме и
подвывает, то думаешь - пришибить бы... ‡ачем живет? ‡ачем, если живет,
воет?! Ќеужто каждый день будет выть? € тЯгостней всего, что и пришибить его
не за что... Ќету на нем вины. Ћн ведь даже добрым кажетсЯ, потому что такой
ничтожный. Љогда глазенки выпучит, заморгает меленько, задрожит глЯдЯ на
тебЯ, как падшее животное, так самому же и хочетсЯ сдохнуть. Џотому что
пришибить за тоску хочетсЯ, но знаешь, видишь - невиноватый же он.
Џробовали гармонь отымать. Ђ он в каптерке погром устроил. Ђ как
выпустили, то валЯлсЯ в ногах. •отели испортить - об землю били, меха
протыкали. Ќо звук-то осталсЯ, хотЯ и покалеченный стал.
‡а гармонь старшине чаще выговаривать по службе стали. Џошли слухи.
Љто-то и начальству полковому донес. Џрибыли проверЯющие из полка. €
раскричались, что „ема воет в казенном помещении, что харч казенный жрет,
что на табуретке сидит казенной, что не положено душевнобольных при казарме
держать.
‚ другое времЯ и уладили бы выговор. Ќо гармошку „емы и свои едва
терпели. € писарша •ваткова, никогда не обижавшаЯсЯ, что „ема за грудь
щиплет, вдруг исхлестала его на людЯх по щекам, обзываЯ сучонком. Ђ повсюду
наврала, что уродец ворвалсЯ в канцелЯрию, повалил ее на пол и хотел
изнасиловать. Џо навету писарши собрание провели, где она показала
расцарапанную лЯжку. “ ней как у потерпевшей, в наличии имелись и синЯки. €
высказались единогласно, чтобы отнЯл ѓлотов гармонь, гульбище прекратил в
казарме или запирал сына дома. Ђ то и увольнЯлсЯ из внутренних войск.
Ќо ѓлотов боЯлсЯ голодной и холодной смерти. …му нельзЯ было оставлЯть
войска. Ђ без гармошки „ема билсЯ в падучей. Џотому и начисто ее изничтожить
боЯлись. € старшина стал заключать сына в доме, когда на службу уходил. € не
прошло месЯца, как „ема выбросилсЯ из окна, потому что погулЯть хотЯ бы во
дворе дома хотел.
†ил ѓлотов в военном поселении, неподалеку от лагерЯ заключенных и
солдатской казармы. Љругом простиралась степь, и как бы близко ни
соседствовали эти зданиЯ, а все казалось, что они друг от друга далеки и
разбрелись по холодному, пронизанному ветрами простору, будто чужие или
поссоренные.
ѓлотов просил, чтобы сына из жалости похоронили по-солдатски. € по
особому заказу лагерной охраны с душевнобольного была снЯта мерка
расконвойным плотником, а следующей ночью из лагерных мастерских был вынесен
на волю сработанный как длЯ солдата, украшенный черной каймой гроб. € тут же
произведен расчет - оплатили за гроб водкой, деньги на которую были собраны
солдатами сообща. Ђ у прижимистых - силой отнЯты. Џрощание порешили провести
в казарме, куда перенесли на плечах из поселка гроб. Ђ шли долго и порЯдком
извозили сапоги грЯзью.
‚ казарме подле гроба немножко постоЯли. Ѓыло тихо. ѓроб покоилсЯ на
двух табуретках в проходе, между рЯдами заправленных коек. € казалось, будто
на каждой койке кто-то уже умер. € потому так тихо. Џеред тем, как покрыть
гроб крышкой, с покойником прощались. ’о есть проходили подле. Ќо никто „ему
не поцеловал. Ђ только ѓлотов. ѓроб на табуретках невысоко стоЯл. € потому
старшина целовал сына на коленках.
Љогда завершилось прощание, гроб прикрыли крышкой. € снесли в машину,
чтобы везти на кладбище. ‘опровождали же до кладбища ѓлотов и замполит. €
выборные из солдат, чтобы и на кладбище с гробом управились. Љогда „ему
зарывали в землю, то замполит даже расчувствовалсЯ и пальнул из личного
оружиЯ в небо, отдаваЯ честь душевнобольному, как бойцу. ѓлотов от почетных
выстрелов заважничал и стал отпихивать собравшихсЯ от могилы, будто
зачумленных. € заставил на холоде без шапок стоЯть. Ђ напуганные пальбой
птицы закружились над непокрытыми головами.
Џо возращении было поминальное застолье. Џили чай без сахара, но с
сухарЯми. ѓлотов жевал сухари. € так усердно жевал, будто из благодарности.
ЋглЯдит, как жуют сухари, а потом утирает навернувшуюсЯ слезу. —ерез стол же
заискивал перед замполитом. ’о чайку, чтобы погорЯчей, подольет, то сухарь
от себЯ переложит. € было видно, что из страха это делал. ЃоЯлсЯ будто, что
возьмут и застолье разберут и никто „емушку не помЯнет. ‚от же сухарь
прожует, чаем запьет и скажет, перед тем, как за другой сухарь принЯтьсЯ:
"Cпасибо вам за сыночка! ‘пасибо, что и погибшему все, как полагаетсЯ
справили - ведь и гроб, и с чаем... Ќебось, „имка обрадовалсЯ, если б
узнал."
Ћн то плакал, то посмеивалсЯ про себЯ. ’о вдруг разливал под хмурым
взглЯдом замполита водку в солдатские кружки, когда не стало чаЯ. Ќо никто
не осмеливалсЯ против Явной воли начальства пригубить, помЯнуть. ’огда
старшина пуще прежнего пугалсЯ. € нерЯшливо заливал водку обратно в бутыль.
Ђ потом подбежал к замполиту, как на смотру вытЯнулсЯ и давай виноватитьсЯ:
"Ќикак нет, Я водку вылил всю... „имка тоже бы вылил, если б узнал... Ќи
капли в рот бы не взЯл, не сомневайтесь!"
Ќа другой день ѓлотов не пошел на службу - сидел дома, у распахнутого
окна, глЯдЯ с памЯтной высоты на землю. Џо обыкновению конвойному, степному,
замполит бил морды подгулЯвшим прапорщикам. Ќо с ѓлотовым иной поворот. Ѓить
горюющего отца рука не подымитсЯ. Ђ в казарме-то была тишина... € в правду
смертнаЯ... Џотому что живые молчат. € чудитсЯ, будто рЯдом бродит смерть.
’о есть и входит она через это молчание в каждого и в каждом живет.
‡аговоришь - и оживаешь. € до усталости, до сухоты в горле, до того, как
отниметсЯ Язык - говоришь, молчание превозмогаешь, а слова вдруг возьми да
кончись. ’о есть нет слов, как если бы выплевал. € снова тишина, будто и
тебЯ на свете нету...
‚ середине днЯ из оконца дома в степи стали слышатьсЯ то ли всхлипы, то
ли завыванье. Ђ как ближе подходили, так точно слышали тихий человеческий
вой, перемеживаЯ который, что-то мычало. Ќо это ѓлотов сидел у распахнутого
окна, склонив голову к гармошке, будто прислушивалсЯ к ней, и вытЯгивал, из
покалеченной, звучание. ’о тихое, то громкое. Џотом он запрокинул голову и
стал подвывать гармошечному мычанию. ‚ лагере ожили овчарки и стали
попевать, выть ему в ответ. ‚ой громче становилсЯ. …сли и замирал, то вдруг
раздавалсЯ чей-то надрывный голос и с новой силой начиналсЯ. Љто-то молчал,
стиснув зубы. Ѓыло в душе черно да глухо, будто вытащили сердце, вытЯнули
ребра - и осталсЯ пуст.... Џустошь одна. € небо такое ж опустевшее. ђазве
что хилое облачко проплывет, да и то не уцелеет, а развеетсЯ дымным
всполохом. Ђ вот бы нездешнего чего-нибудь взЯть в руки, потрогать. €ли не
кашу древнюю из котелка выковыривать, а Яблоко антоновское съесть, без
грубой кровЯной кислинки, а со свежей и изнеженной. —тобы садом, а не
падалью опахивало изо рта. € чтоб не редкий и склизкий дождь с неба
азиатского падал, а валил тучными хлопьЯми белый снег. Њожет, тогда и
глотнул бы во всю мочь степного одичалого духа, но не задохнулсЯ бы, а с
гневом, как от прозрениЯ, закричал: врешь, не схоронишь заживо, не выжрешь
вечной души пустотой!

Ћдин грек

‘лужили в полку даже четыре евреЯ. …фрейтор ќлькинсон из ‡апорожьЯ
процветал - крутил кино в клубе. индерман прозЯбал опущенкой в шестом
взводе. Љрачковский с утра до ночи трудилсЯ писарем в канцелЯрии, куда его
заключил за опрЯтный красивенький почерк злой дурак-майор из штаба, любивший
своих писарей, что женщин - ревнуЯ до побоев и даже называЯ не суками, а
сучками. Ќу, а четвертый еврей, Њихаил џковлевич ”ельдман - командовал
полком. ђусских с хохлами хватало. “збеков служило, ползало по плацу и
угрюмым голым казармам, что тараканьЯ. Ќо с командой новобранцев грузин
занесло однажды по весне живого настоЯщего грека, и ”ельдман глуповато орал,
рапортовал, радуЯсь, как новехонькой копейке: "‚ нашей дружной армейской
семье служат лица всех национальностей - есть у нас, товарищи, и один грек!"
‘верх диковинного имени грек и лицом своим выделЯлсЯ из солдатской
толпы - с большими, навыкате, глазами, белокожий, вислогубый, лопоухий, с
горбатым, будто переломанным, гундосым носищем. Ћн был также высокого роста
и крепкого, что мерин, сложениЯ. Ђ это солдатню еще пуще злило: "ѓрек никого
за людей не держит! „умает, мы негры, а он тут белый!" Ќикто не признал его
в полку своим, даже грузины начали сторонитьсЯ и не подпускали к себе
близко, как заразного. ’олько и звучало: "ѓрек, лежать! ѓрек, встать!" Ђ
если он не исполнЯл чьей-то прихоти, то мучили да били, успокаиваЯсь, когда
не мог ни встать своими силами, ни ползти. ѓордый, тот пыталсЯ как мог не
сдаватьсЯ. Ќо был он в полку один - один грек.
ЏрозывалсЯ этот земной человек Ћдиссеем Ђгафоновичем Љостанаки.
ђодитель его был парикмахером, из-за своего малого, почти увечного роста он
стриг только детей и породистых собак. „ети любили маленького парикмахера,
он кое-как оправдывал свое место в парикмахерской, но чаевые выходили
копеечными, требовалось кормить семью. Љогда ж какаЯ-нибудь сука или кобель
кусали его в раздражении за руку, хозЯева могли расщедритьсЯ - и потому,
быть может, отметины от собачьих покусов не сходили с его рук. Ѓез покусов
от его ремесла не было б никакого дохода.
Њальчика нарекли Ћдиссеем по имени в памЯть дедушки, который был
цирюльником и умер, спилсЯ до смерти, еще до войны. ќтот Ћдиссей Љостанаки,
понтийский грек и сельский цирюльник, когда упадшим ремеслом и рЯбой курицей
уже было не прокормить четверых малых детей, искоренил семейство свое с
родной потийской земли в ’билиси. ‚се сменЯл на съестное, что не умещалось
бы в котомках. Џо месту Ћдиссей кормить должен был еще бранчливую старуху,
троюродную родню, что дозволила занавесить угол в своей комнатенке и глЯдела
в слепой глаз за детьми.
‚ большом шумном городе цирюльнику зажилось легче, хоть Ћдиссей,
отдаваЯ от себЯ детЯм, сам жевал пустой хлеб и трудилсЯ до забытьЯ, надеЯсь,
что ни месЯц, осилить нужду, зажить. †ена его стирала в казармах солдатское
белье, за что выдавали красноармейским пайком. Ћдиссей дорожил ее жалованьем
и боЯлсЯ любить жену, чтобы она не забеременела. †енщиной она была набожной,
а дети в ее податливой утробе заводились скорее, чем заплесневеет хлеб. Ћн
сам облегчал истому, когда жена спала, а женщина все терпела, как ей Ѓог
велел. Ћни спали на холодном крысином полу. •уже собак, которых греет хоть
своЯ шкура.
‘таруха, поделившаЯсЯ с ними комнатенкой, долго от семейства не
покормилась и слегла, только подзываЯ к своей запахшей кровати детей,
которые тем сильней страшились приблизитьсЯ к ней, потому что старуха
цеплЯлась за детскую ручонку, тащила к себе и будто б окостеневала. ‡а день
до смерти она сомкнула намертво уста, и, мыча истошно, пугаЯ, воротила рот
даже от питьЯ.
Љогда ж старуха безмолвно отошла, жене ЋдиссеЯ, что обмывала ее белое
мучное тельце, послышалось, будто б что-то позвЯкивало в старушечьей голове,
которую она поворачивала в своих руках. ‚ испуге женщина позвала мужа - и
крестилась, прЯча в углу за пологом детей, когда Ћдиссей взЯлсЯ потрЯхивать
легонько голову умершей старухи, сжимаЯ ее в руках, будто б кувшин, и потом
разжимал покойнице каменный рот, который только щерилсЯ сомкнутыми зубами,
сколько он ни старалсЯ. ’огда ж, со зла, Ћдиссей обхватил старуху, что
бревно, ударил плашмЯ о пол - и покатились два золотых червонца.
„о ночи Ћдиссей валЯлсЯ на ее кровати, будто бы пьЯный, в замызганных
солдатских сапогах. …му не терпелось дождатьсЯ нового днЯ. ‡автра же думал
он купить себе парадные штаны, рубаху, покрикиваЯ затихшей жене и детЯм, что
теперь-то переберетсЯ с конского да извозчичьего рЯда в заведение, где
зеркала и куда извозчиков с мужиками не пускают на порог. †ена хотела
остатьсЯ с детьми, лечь в занавешенном углу, но Ћдиссей позвал, чтобы
разделась, и, придыхаЯ от желаниЯ, глЯдел на рыхлые белые груди, когда голаЯ
женщина покорно склонилась, стаскиваЯ с него сапоги. ‘таруху хоронил он из
боЯзни с уважением - справил добротный гладкий гроб, расплатилсЯ с
извозчиком ломовым, с кладбищенскими мужиками за могилку поглубже и всех-то
одаривал на пропой. Ђ поминать купил он в дом колбасы, оковалок сахара,
пшеничных булок. Ћдиссей ел булку и тихо плакал. „ети думали, что жалеет
старуху, и горевали, как умели, а он гладил молчаливо их по головкам и
подкладывал колбасы.
Ќа Џасху жена ему сказала, что надо ждать родов. Ћдиссей избил женщину
и сам слег. Љогда он на следующие дни валЯлсЯ на старушечьей кровати, белый
и немой, женщина обхаживал мужа и думала, что он смирилсЯ. Ђ Ћдиссей ждал
только, чтоб жена обманулась. Ћн не работал, и в доме начал переводитьсЯ
хлеб. †ена терпела еще неделю, занимаЯ у добрых людей, а потом сказала ему:
"‚ставай, Я одна не могу прокормить детей". € он сказал: "—то ты со мной
сделала? џ больше не хочу жить и тебЯ бы убил". "’огда зачем брал менЯ? џ не
виновата", - отвечала она.
Ћдиссей надеЯлсЯ, что жена решитсЯ - и избавитсЯ от ребенка. Ћн не
разменЯл червонца и побрел на Љонский, с мечтами о приличном заведении и
богатой городской публике. ’ак они прожили месЯц. "ѓлЯди, как нам трудно.
Џодумай, зачем этот ребенок, с ним жизни нет!" - говорил Ћдиссей. Ќо женщина
боЯлась смертного греха и молчала. € тогда Ћдиссей возненавидел жену, что
тЯнет его брюхом своим проклЯтым на дно. —тобы выкинула, бил по животу.
‚оротЯсь из прачки, она жалась к детЯм. Љаждодневные побои ее измучили. Ћна
ослабела и больше не могла работать. Ћдиссей же червонцов не разменивал,
пропиваЯ крохи нажитого. „ети кормились от людей. Ѓить ее такую Ћдиссею
стало страшно. †енщина родила живого младенца - уродца с тЯжелой сизой
головой. Ћт "испанки" ушло от них в другое времЯ двое детей, так что страх
ЋдиссеЯ перед жизнью будто б обратилсЯ в их гибель. Ќо уродец выжил. ‘
годами отец свыксЯ с ним и, спившись от несбывшейсЯ мечты выбитьсЯ в люди,
приникал к большой голове мальчика своими трЯсущимисЯ руками, молчаливо
гладил, подолгу не отпускаЯ от себЯ. Ђ памЯти не осталось уж и от конского
рЯда. „авно нанЯлсЯ Ћдиссей на работу в тюрьму, куда уходил с раннего утра,
а к ночи возвращалсЯ больной и пьЯный. Њолчал он так глухо, будто б немой.
Њолча ел. Њолча пил. Њолча уходил и приходил. ’ак вот молча и умер - уснул и
не проснулсЯ. Ђгафон, так звали мальчика, с малых самых лет запомнил отца,
который будто вдохнуть успел в него свою душу. “родец, он только и выжил
памЯтью о нем. ‡наЯ, кем был отец, Ђгафон раз и навсегда решил тем свою
судьбу. ‚ училище таких как он не брали, но умению стричь Ђгафон и не
училсЯ. ђуки его все умели сами и не могли делать никакой другой работы,
оживаЯ от ножниц, от расчески, только притрагиваЯсь к волосам.
Ћн женилсЯ на греческой девушке, которую сосватала ему далекаЯ роднЯ из
понтийского села. Љогда девушка стала его женой, то уехала жить к нему в
большой город и скоро отвыкла от работы. †ена его презирала, и хотЯ прожили
вместе почти двадцать лет, делала вид, будто незнакома со своим маленьким,
лысеющим, большеголовым мужем, когда случалось им бывать в людных местах -
ходить по магазинам или отдыхать на курортах. ‹юди только гадали, что могло
свести дородную здоровую женщину с этим уродливым человечком. Ќо и Ђгафону
Љостанаки жена была чужой. ‚се эти двадцать лет их скреплЯл любимый
единственный сын - Ћдиссей. ‘ того днЯ, как забрали его на два года в армию,
не стало и семьи. †ена объЯвила Ђгафону, что сын вырос, возмужал, и она
желает теперь найти свое счастье. ‚ дом их въехал и зажил как в одной с ней
комнате обыкновенного вида русский мужчина, тоже лысеющий и с пузиком, но
румЯный и здоровый, как мЯсник с базара. Ђгафон, боЯсь расстроить сына,
уговорил жену ничего ему все два года не сообщать, хранить тайну, а за это
дал обещание оставить ей всю мебель, все вещи. Ќо от сына не приходило
письма. Ђгафон ждал это его первое письмо и потому жил в уже чужой длЯ себЯ
семье, по старому их адресу.
Џисьмо пришло через одинокий долгий месЯц, что был длЯ Ђгафона
Љостанаки равным целому году жизни, из Љазахстана, из чужого неизвестного
города Љараганды. € не письмо, а рваный клочок бумаги, на котором каракулЯми
сына было выдавлено по-русски всего несколько строк: "џ служу в конвойных
войсках. ЊенЯ пошлют охранЯть лагерь. ‚ городе Я больше не буду. Ѓуду за
городом. ‹агерей много, не знаю куда. ЉормЯт хорошо. Џапа, скажите маме,
зачем у менЯ такое имЯ? „о свиданиЯ. ‚аш сын Ћдиссей".

Њертвый сон

‚ другой жизни он был закройщиком одежды, портнЯжкой. ђодом из
подмосковного Љалининграда, где и успел выучитьсЯ в швейном техникуме. Ќо от
ловкости его только и осталось следа, что мигом, будто одним стежком,
подшивал ворот гимнастерки. ’ак скоро, как этот урик Ѓелов, никто не умел
подшиватьсЯ. Ћн был резвЯщимсЯ да красующимсЯ, навроде поросенка, живчиком -
полнотелый и пышущий здоровьем, с липкими, смолисто блестЯщими карамельками
глаз. ’ак вот, красуЯсь собой и неумно хвастаЯ, подшивалсЯ Ѓелов в первые
дни, ухаживаЯ непривычно за новой армейской одеждой, будто за платьем. —ерез
месЯц же, не отрастив еще обритых в первый армейский день волос, он доходил
в роте охраны Љаргалинского лагерЯ.
…го взЯли в оборот поначалу сержанты - и к утру Ѓелов обЯзан был
сработать семь сержантских гимнастерок, освежив их белехонькими
подворотничками и выгладив. †дал он, что выполнЯЯ их заказ, получит у них
защиты от ротной братвы- блатвы, но те и не думали его беречь. ‘уточной
нормой Ѓелова стало подшивать полроты. € если он отбрыкивалсЯ от
какого-нибудь узбеченка, чтобы хоть тому не услуживать, его не жалели и
били, покуда не сдавалсЯ. …му не разрешали отказничать, потому что,
задавливаЯ этого человечка, млевшего от страха, еще пытавшегосЯ словчить,
испытывали такой подъем и сладость, какие не рождались при виде застиранного
лоскута, выдираемого втихую из казенных простыней и подшитого Ѓеловым за
ночь. ’рЯпку эту даже ненавидели, как ненавидели отчего-то ловкость его
портнЯжных пухлых рук.
Џосле отбоЯ, когда в казарме не оставалось офицеров, Ѓелова подымал с
койки дежуривший в ночь сержант. ЏровалившийсЯ в сон, как в забытье, тот со
страху, что сержант, если не добудитсЯ, станет отбивать бока сапогом,
вскакивал - и уж засыпал работаЯ. Ќичего не видЯ, не чувствуЯ, наметывал он,
будто наслаивал, подшиву за подшивой, нет да вздергиваЯсь от боли, когда
жалила иголка. Ѓудто он не работал и не спал, а глухо машинообразно изнывал
нутром.
‘ержант отпускал его лечь на койку, только когда всЯ работа была
готова. Ќо до побудки тогда уже оставались считанные часы. € точно так же
боЯсь сержантского сапога, Ѓелов вскакивал и засыпал на ходу в наступившем
новом дне. ‡асыпал на первой же утренней оправке, так что его мухой сгонЯли
с толчка. ‚ столовке засыпал и голодал, не в силах разжевать хлеба. ‡асыпал
и в строю, и на бегу, и стоЯ на посту, дуреЯ от дремоты, будто напитый
водкой. ‡а то, что просыпал службу, его били да наказывали, но и тогда
плавал в каком-то дремотном дыму. ’ут в нем ЯвлЯлось настоЯщее бесстрашие,
упрЯмство, какие улетучивались под конец днЯ, когда он успевал вытрезвить,
наглотавшись минуток сна, и вскакивал после отбоЯ от страха, что ударЯт
сапогом, хоть и пинали его, будто мешок, весь день. Љругом, постанываЯ с
храпом, спала казарма, а он работал иголкой с ниткой, отгулЯв свое.
‘одержать себЯ в порЯдке он уже не мог, да и не хотел. —его не
заставлЯли его делать, так это следить за собственным внешним видом. ‘
грЯзными синюшными подтеками на роже, в бесформенной засалившейсЯ солдатской
робе - вечно неумытый и опущенный, Ѓелов испытывал облегчение, что его хоть
за это не бьют. …му было лень даже тратить силы на жратву и он, тайком
голодаЯ, гонимый от общего котла, так и копошилсЯ сонливо в уголочке,
довольствуЯсь остатками, хоть мог бы порыскать, изловчитьсЯ да и добыть
как-нибудь исподтишка кусок посытней.
Ћн весь и растворилсЯ, будто в кислоте, в сонливом этом копошении. Ѓыло
оно безрадостным и каждодневным, схожим с той ноющей болью, когда, исколотые
иголкой, его пальцы как-то бесчувственно отвердели, а зудело уж беспробудно
изнутри, под ногтЯми, будто вогнал занозу. Ќо со временем стало заметным,
что Ѓелов чему-то радуетсЯ и о чем-то уже тоскует, светЯсь изнутри, а не
изнываЯ болью. ‘тали ему снитьсЯ сны, хоть он по-человечески долго и глубоко
не спал, а все как собака. Њожет, эти картинки только ему и было дано
увидеть, потому как он голодал, недосыпал и мучилсЯ.
€ произошло однажды такое, за что Ѓелова должны были убить, но вдруг
полюбили. Ќе исполнил он к утру свою работу. Џосле отбоЯ спрЯталсЯ, чтобы не
отыскали, под чужую койку и проспал. ‚сем составом оказалась рота не
подшитой. Ќа плацу, на утренней поверкой, озверевший ротный чуть не сжевать
заставил скисшие от грЯзи подворотнички. ’ак как сделанное Ѓеловым против
всей роты равнЯлось его длЯ всех смерти, то отнеслись к нему в тот день с
могильным спокойствием - не прикасаЯсь, обходили молча стороной, но и не
выпускали мертвой хваткой из виду, а когда всех отбили и смерклось, то
братьЯ из братьев, чей и процветал в казарме и над остальной солдатней
правеж, скрепившись пЯтерней в кулак без шума поднЯли Ѓелова с койки,
приговоренного, и увели в стоЯщее на отшибе глухое строение баньки, где
должно было что-то сотворитьсЯ.
‚ казарме же никто не спал, дожидаЯсь конца. Њогли Ѓелова битьем
изуродовать. Њогли обабить, пустив по кругу, как папироску. Њогли подвесить,
будто сам он удавилсЯ. Ќо, тЯгостные, текли уж часы ожиданиЯ, и успел за то
времЯ четырежды его казнить, но из баньки никто не возвращалсЯ: под утро
обнаружилось, что все пЯтеро и Ѓелов сладко, крепко спЯт, лежа по-братски
вповалку.
Ђ было, что созналсЯ Ѓелов на последнем издыхании браткам, когда уж
обступили, какой он сон увидел, проспав под чужой койкой. ‡аслушались его,
ослабели, а потом, разлегшись, покуриваЯ, неотрывно полночи слушали, обо
всем позабыв. € началась новаЯ жизнь у Ѓелова.
Џощадили его, понЯтно, ради того, что он рассказывал: ради тех
картинок, которые неожиданно, но и могуче захватывали своим простором,
красками. ќто были какие-то Яркие пЯтна из былой мирной жизни, вперемежку с
цветастым враньем - вот приснилсЯ Ѓелову зоопарк и то, как убегал он от
вырвавшегосЯ на свободу тигра, хоть и видал его в зоопарке всего-то один
раз, в детстве. ‚ следующие ночи он рассказывал в притихшей казарме уже о
том, как ходил в цирк. Ѓелов сообразил, что раз им понравилось слушать про
зверей, то и надо рассказывать дальше - все, что видел, знал, помнил или мог
выдумать.
…му еще чудилось, что они уведут его в баньку, стоит только замолчать.
Ћн еще того не понимал, что они готовы слушать хоть о говне, только бы оно
чем-то удивлЯло, смешило, а не удушало одной вонью. € он боЯлсЯ еще их к
себе доброты, когда они вдруг в один день побоЯлись его пинать, нагружать
по-хозЯйски работенкой. ‚место того усадили напротив котла и щедро угощали
из него кусками мЯса, которого сами давно обожрались. Ѓить его не давали,
пригрозив каждому, чтобы Ѓелова не смели бить. € молчали равнодушно
сержанты, не замечаЯ вдруг этого дразнЯщего, забитого опущенки, которого
хотелось давить и давить, чтобы грЯзца-то хлюпала. € потому жрал он через
силу, будто его заставлЯли. € мучилсЯ, ожидаЯ с большим напрЯжением, когда и
откуда ударЯт. € заставлЯл себЯ не замечать сержантов, но от страха, чтобы
не углЯдели они какую-нибудь борзость в его взглЯде. € спать себЯ заставлЯл,
падаЯ камнем в пропасть глухих бездвижных часов, в свободу и пустоту которых
выродились те его упрЯмые, бесстрашные минутки.
Ќа место Ѓелова, прислуживать и готовить блатве новехонькие воротнички
с портЯнками, заставили шагнуть других - без долгих уговоров и тем
обжигающе-хлестче, что наваливались на целых и невредимых, которые если и не
были ровней, но оставались солдатами, а не шустрили. Ѓыли они одногодками
Ѓелова - и как один он угнеталсЯ за всех, когда никто не помог ему, так
теперь все впрЯглись за одного, вынужденные выживать каждый за себЯ.
‚ыживал по-своему и Ѓелов, исподволь научаЯсь выживать, тогда как
раньше застывал от страха. ЌачинаЯ понимать, что угождает он уже по-новому,
получив и какую-то над этими людьми воздушную власть, Ѓелов молчком
посмеЯлсЯ над детской своей картинкой со зверЯми, оглЯдев ее сверху до низу,
будто голую. Ћн ее так же молчком возненавидел, рассказываЯ в который раз и
приступами осмеливаЯсь наврать, приврать, точно в издевку над тем, что и
вправду помнил, видел. €спытываЯ когда-то одинокие страх и боль, он теперь
от страха и до боли этих людей, усыпленных им в баньке, ненавидел. Ћн даже
понЯл, что есть средство куда длЯ них действенней, чем зоопарки и цирки,
пробуЯ рассказывать о похождениЯх с девками - все что помнил из общежитской
жизни швейного техникума, где пробавлЯлсЯ студентиком.
‚оображаЯ наново вслух эти картинки и воскрес ура Ѓелов, то есть
оживилсЯ. …му заказывали уж просто описывать голых этих девок, какие они
бывают разные - что у одних груди козьими рожками, а что у других соски
волосатые и животы. ’ут он, нагнетаЯ, бесстыже и со злостью врал - тех
задавливаЯ до удушьЯ, кто наЯривал под одеЯлом. ‘еансами этими Ѓелов
раздавливал людей, хоть сами просили их устраивать и он только полеживал в
койке, невидимый в темноте, будто воздушный. € занимал он к тому времени
коечку не простую, а почетную - в теплом закуте, на нижнем этаже, в кубрике
неприкасаемых никакой сержантской падалью. € жрал за троих, отъевшись в
борова. € заваливалсЯ на койку дрыхнуть даже средь бела днЯ. € подворотничок
свой, не побрезговав, а того в конце-концов и желаЯ достичь, заставлЯл
подшивать робкого неумелого паренька. €ли веселилсЯ, заставлЯЯ подшить,
спороть и тут же опЯть пришить, каждодневно испытываЯ такое желание и
каждодневно его удовлетворЯЯ.
Ќеизвестно, что снилось ему, если и мог он видеть сны. Ќо утверждал,
что видит их, все злей и упрЯмей. „рых он от бездельЯ и лени, не желаЯ уже
дойти по нужде до уборной - и где-то поближе гадил, какой свободой даже
гордилсЯ. Ћчнувшись, изнемогнув дрыхнуть, посылал салажонка за пайкой,
которую и съедал, лежа в койке. ЏоднЯть его мог только офицер. €х Ѓелов по
привычке побаивалсЯ, как когда- то сержантов. Љто ему хотел угодить, тот
спешил выспросить, что Ѓелову в этот раз приснилось. Ѓелов, который не мог
уже думать ни о чем другом, как только о самом себе, не чувствуЯ издевки в
угодливости, принималсЯ громоздить очередной сон, будто из бревен. ‘нилось
ему, что он летал и падал. ‘нилсЯ цирк. ‘нилась жратва, котораЯ бывает в
ресторанах. „лЯ тех из братвы, с которыми хотел ладить, он устраивал по
старинке сеансы, тогда-то и оживлЯЯсь, разжигаЯсь сам похотью.
ура Ѓелов отслужил в охране Љаргалинского лагерЯ все два года и
списывалсЯ, никому ненужный, покидаЯ безвозвратно это степное диковатое
местечко, которое и ему ничем не оставалось дорого. —то с ним будет в другой
жизни, спохватываЯсь, он не знал, будто и возвращалсЯ в никуда. Љроить и
шить пробовал он, готовЯ парадный мундир к отъезду, но обнаружил со злостью,
что руки дрожат, совсем как у алкаша, и отказываютсЯ слушатьсЯ, так что даже
нитка с трудом вдевалась в иголку.
“ менЯ с ним был общий плацкартный билет от Љараганды до Њосквы. Њы с
ним были землЯками, других московского разлива и не было в роте. ЏластаЯсь
вторые сутки на верхней полке плацкарты, где-то посреди русской той равнины
изнемогнув и изнежившись душой, и поведал он боЯзливо, что вот уж месЯц как
снитсЯ ему один и тот же сон.
…ще когда Ѓелов доходил и его заставали спЯщим на вышке, что было
проступком серьезней некуда, ротный капитан Ћразгалиев и со злости, и чтобы
взбодрить, наказывал его так, что посылал драить парашу. Џараша в помещении
караула была чугуннаЯ и скоблил ее Ѓелов кирпичом, будто наждаком, имеЯ
приказ начистить до блеска. ’ак вот снилось ему, что парашу и скоблит. € к
нему заглЯдывает нездешний, добрый какой-то Ћразгалиев, и говорит, что все
уж блестит, уговариваЯ кончать работу... "€ чего, все же хорошо кончилось",
- тогда и не выдержал Я, обрываЯ заунывный рассказ Ѓелова. ’от затих и лежал
какую-то минутку безмолвно, недвижно, будто спрЯтавшись у себЯ на верхотуре,
но досказал в стык усыплЯющему колесному перестуку: " Ђ Я все скребу и
скребу... ‘кребу и скребу..."

‡емлЯнаЯ душа

ѓазеты в степную роту завозили, как картошку, - на месЯц, чтобы не
тратитьсЯ зрЯ на горючее и не баловать. ‡авозили прошлогодние, из
расстроенной полковой читальни, и, может, потому ознакомление с ними
оставлЯло в душах солдат мутноватый осадок, как если бы опрокинули по чарке
свекольной сивухи и сказали: едрит твою мать.
Ћ том, что происходило в прошлом, ребЯтушки долго не знали. € бывало,
что постаревшие газеты выдавливали слезу, если печаталось о чем-то большом и
важном, свершившемсЯ само собой, без солдатского ведома, а где четкаЯ
политическаЯ оценка событиЯм отсутствовала, случалсЯ мордобой. Ќичего не
ждал от жизни один политрук •абаров. Ћн при ознакомлении если и подсаживалсЯ
в круг, то украдкой вливал свою личную застарелую тоску в общественную, как
считалось, по международному положению, которое год за годом ухудшалось у
всех на глазах. Џолитрук даже не заглЯдывал в газеты. ќти запоздалые новости
ему месЯцем- двумЯ раньше сообщали по телефону дружки из полка. ‘ообщали,
можно сказать, из былого уважениЯ, но •абаров и тогда в далекую брехливую их
речь не вслушивалсЯ, тосковал. ‚се заслужившемусЯ политруку было известно
заранее, будто провидцу. "Љак жили, так и будем жить", - говорил он устало
по приезде полковой машины и сетовал лишь на то, что поскупились картошки
послать. "Ќу, этого запаса нам чтоб не сдохнуть хватит, а на что будем до
весны жить?"
Џо прошествии времени солдаты убеждались в правоте его слов: в роте все
оставалось как есть, даже простыней не менЯли, а скоро пропадал и запас
картошки. „ело с продовольствием обстоЯло на степном дальнике так, то есть
вот как... ‹етом жрали увешанную под обрез пайку, чтобы скопить хоть чего-то
на зиму, а также осенью откладывали про запас. ЌагрЯнет же Январь, тех
запасов хватит только воробьЯ прокормить, так что и неизвестно, ради чего
приходилось голодать. ‡а что такаЯ тошнаЯ строгаЯ жизнь происходит, будто
совестью отмереннаЯ, никто не знал. ‘обытиЯ, преображавшие все в мире, до
степных мест не дохаживали, плутались. Џотому сама дорога от затерЯнного
поселеньЯ до Љараганды, полковой столицы, казалась служивым длиннее жизни. €
хотЯ каждый месЯц наезжал по ней в поселок грузовик из полка, солдаты
обступали живого, разомлевшего от трЯски водилу будто пришельца.
•абаров на него не глЯдел. ђазговор у них всегда выходил коротким. Ќе
много дел было в этой лагерной глуши у водителЯ - как разгрузитсЯ, так и
видали его, залетного! Ђ картошку все же гнилую привозил. Ѓывало, что
политрук приказывал отогнать грузовик поглубже в степь, где гнилье
вываливали из мешков - на пайку недельную наскребут, а остальное бросают.
"’ак всех снабжают... - вздыхал •абаров. - Ћгородец бы свой завести, тогда
существенно полегчает". € с каждым подвозом политрук припасал здоровые
клубни. € скопил их премного длЯ посадки, хотЯ земледелец из него был
неважный. Ћн растить не умел картошку и робел перед землей, но вот отдал сам
себе приказ: "џ - политрук, а это самаЯ боеспособнаЯ единица. џ умею
стрелЯть, колоть и не должен сдаватьсЯ без боЯ, потому что мне мало осталось
на земле жить, Я уже пЯтьдесЯт лет потратил."
Њухи, змеи, птицы и другие звери, пропавшие кто осенью, кто зимой, в
поселке тогда еще не поЯвлЯлись. € было ранней весной грустно жить, так как
из живых на поверку только люди да вши оставались. Ќа солдатах и зеках вши
ходили друг к дружке в гости, братались, а те горемыки, страдаЯ от чесотки с
зудом, нещадно давили на себе празднующих гадов и материли сообща судьбу. Ќа
одном таком рассвете •абаров поднЯл в казарме боевую тревогу, по пьЯному
своему вдохновенью. Џриказал вооружатьсЯ саперными лопатами и бежать на
слЯкотный клочок земли, который был охвачен бескрайней степью, будто
смЯтеньем.
‡адыхаЯсь, солдаты шептали: "Људа нас гонЯт?" Ђ политрук принЯлсЯ
размахивать руками, будто на поле боЯ распорЯжалсЯ. ‘ растерЯнной оглЯдкой
солдатнЯ нападала на распростертую землю, потом окапывалась, как это
приказывал •абаров. "—то роем?" - шептались в холодной грЯзи. ЏьЯный
политрук бегал вдоль копошащихсЯ цепей, потрЯсаЯ над головами пистолетом,
если рытье самовольно прекращалось, и подбадривал: "Ќалегай на лопаты,
сынки, скорей перекур будет!" Џерекопанной земли становилось все больше. Ћн
обмерЯл ее долговЯзыми шагами, точно ходулЯми, а когда выбилсЯ из сил,
приказал всем выстроитьсЯ на краю свежевырытого полЯ. Џеред замершим строем
выволокли мешки скопленной в глубокой тайне картошки. •абаров приказал
проходить гуськом, чтобы каждый, поравнЯвшись с мешками, протЯгивал
перевернутую, вроде котелка, армейскую каску. ‚ каску политрук накладывал
картофельных клубней, приказываЯ зарывать их в землю. "ЏерепилсЯ, сука...
Ѓратва, глЯди, наши кровные пайки зарывает". •абаров душил эти злые шепотки
своим раскаленным от отчаЯньЯ криком: "Њолчать! Њы не пайки - мы будущее
наше в землю посадили. —ерез полгода пюре ведрами будем жрать - из одной
картошины килограмм, а то и больше получитсЯ. Ћна вырастет сама в этом поле,
на нее даже не надо затрат труда".
€ выросла... •абаров с зацветшей картошки ходил рвать цветы. Ћн
расставлЯл их в кружках по всей казарме, будто долгожданные весточки из
земли, а их брали втихую на зубок - и плевались, обсуждаЯ между собой: "Ђ
запах есть?" "Ќету, как вода. Џожуешь - кислЯтина."
‘ исходом солнечных праздников и летнего цветениЯ землю не оставлЯли
дожди. Ћна обуглилась и потЯжелела, будто залитый пожар. Џтицы в такую
погоду боЯлись летать и расхаживали по сырой земле с опущенными головами.
•абаров безнадежно запуталсЯ. Ћн накарЯбал карту картофельного полЯ, таскал
за собой в планшетке и раздумывал, как добыть урожай. Њожет, мысли ЯвлЯлись
ничтожные, от бессильЯ политрук и самодеЯтельную эту карту в клочьЯ
разорвал. ‘лучилось это в ротной канцелЯрии ночной порой. ќлектричество
светило скупо, точно его разбавлЯли водой. ’емно было. Џрохаживались по полу
без страха перед •абаровым мыши и рылись в казенных сводках, взбираЯсь на
заваленный инструкциЯми да приказами стол. Џолитрук в Ѓога никогда не верил,
но тогда встал на колени посреди канцелЯрии. Џозвал его громко. € не
молилсЯ, не бил поклонов, а выпрЯмившись как честный служака на смотру,
доложил длЯ начала про службу, а там и про всю страну, котораЯ испытает
нужду в картошке. € попросил, помолчав и переведЯ дыхание: "’оварищ бог,
если вы на самом деле есть, тогда помогите, если так возможно, собрать моей
роте побольше картошки. Ђ Я за это в вас верить стану". ‚став с колен, он
подошел к столу. Џрогнал мышей и налил себе водки в два стакана, чтоб было
не так одиноко. Ћпрокинул свой. €, не притронувшись к другому, занюхал духом
писарским, попавшейсЯ под руку отчетностью. Ђ приметив в оконце колыхание
зари, пошагал в казарму будить солдат.
Ћн будил ребЯт поодиночке, уговариваЯ поднЯтьсЯ: "‚ставай, сынок, уж
помоги в последний раз, а то больше никого у менЯ нет". ‘луживые через силу
подымались с коек, а старшины незаметно длЯ •абарова распорЯжалась
разбуженными людьми: "—тобы батю никто не тревожил, пускай себе чудит!"
Џодступив к полю, рота обжидалась, чтобы рассеЯлсЯ туман. Џолитрук оглЯдывал
с тайной мукой картофельные грЯды и такие же землистые угрюмые рожи солдат.
"Ђ ну, сынки, навались..." - взмахнул он рукой, посылаЯ их в чужую
предрассветную тишину, в которой они расходились по сумеречным рубежам полЯ.
ѓлубокий вдох лопат оживил недвижную грудь земли. ‘крежет железный и звон
окунуло в выстуженную тишину, и она расплескалась под их тЯжестью, обдаваЯ
сердца людей жалостливой прохладой. ‘тоило ковырнуть грЯды, как картошка так
и поперла из них напролом. “ солдат не хватало рук отрывать ее и засыпать в
мешки. ‘тановилось ново и страшно. Џерепуганный политрук бродил по взрытому
полю, ото всех в стороне. ‘олдаты уже волокли к казарме одутловатые мешки с
картошкой, будто своих убитых.
Џотом мыли почерневшие руки под шум воды, с расторопным усердием, как
от крови. Џахнущую еще землей, картошку приказали жарить, а по нехватке
сковород варить в котлах, заправлЯЯ воду растопленным жиром. € потом она
дымилась на дощатых столах, и ее проглатывали мглистыми гудЯщими ртами.
ЌачинаЯ с того днЯ, политрук ждал прибытиЯ полкового грузовика. "‚се
сроки прошли, почему он не едет?" - говорил он, с беспокойством вглЯдываЯсь
в степи, и посылал солдата позорче на дорогу, чтоб сторожил. ’от возвращалсЯ
под вечер и рассуждал, заЯвлЯЯсь к политруку в канцелЯрию на отчет: "Ќичего
не видать, про нас в полку забыли, хрен ли им помнить о нас, они там
зажрались." "Њожет, что-то стрЯслось, а мы не знаем", - продолжал надеЯтьсЯ
•абаров да так испереживалсЯ, что позвонил против всЯкой субординации в
полк: "‚ы за что живыми хороните? ѓде грузовик?" …му было сказали,
отмахнувшись: "’вои бы заботы, •абаров. ѓлЯдишь, не помрете, если на
денек-другой отложим подвоз". Ћн же вскричал: "Ђ вы хоть знаете, как мы
живем? Ђ как жили, в полной темноте, знаете?"
‚ полку издалека плюнули в трубку и прекратили тратить на зарвавшегосЯ
служаку казенную свЯзь. ‘ грузовиком даже не поторопились, он прибыл в роту,
точно его сплавлЯли по воде. "—его припозднилсЯ-то, сынок?" - справилсЯ тихо
•абаров у вылезшего наружу водителЯ. "Џриказа не было, вот чего", - ответил
запросто паренек. "‚се в целости довез?" - "Љак по накладной..." ‚одила
ждал, что бросЯтсЯ выгружать, а гнильем-то ударЯло еще из кузова. "Ќу, тогда
слушай менЯ, сынок... Џоворачивай в полк. ‚озьмешь нашей мешок, длЯ примера.
Cкажешь, •абарову отбросов не нужно. Џускай узнают в полку!" "—его
случилось, товарищ начальник? - удивилсЯ водила. - Њне назад нельзЯ, чего Я
доложу?" "•ватит, поворачивай... - отрубил •абаров. - ’акое мое последнее
слово, что Я роту в свинарню превратить не дам". Њешок ротной картошки
затолкали в кузов. “ водилы разрешеньЯ не спрашивали, а все делали, как
политрук приказал. € обойденный паренек не удержалсЯ, чтоб сказать: "“ менЯ
на этот груз накладной нету, вот и вывалю все на дорогу". ќти слова его
крепко запомнились служивым. € перед отбытием грузовика бедового парнЯ этого
отвели за казарму, где бросили в круг и до того забили, что и слезы его
смешались с кровью. “знав об этом, политрук у всех на глазах заплакал: "—то
же вы, сынки, делаете, зачем, у человека же ничего, кроме жизни, нет..."
‚ечером из полка через возмущенные степи звонили. ‘рочно растолковывали
•абарову осложнившеесЯ международное положение и убеждали, что не ко времени
затеЯл крутой правеж. Ђ он глЯдел в степи, будто сквозь холодные дали
заприметил звонивших, и говорил, что устал. —то завел огородец. —то будет
жить сам по себе. —то хочет мира и покоЯ на всей земле.
€ бывало потом не однажды - •абаров поднимал служивых людей в ружье,
мучимый причудливой жаждой, хоть под палЯщим солнцем, снегом или проливным
дождем. Ђ иногда, какой- нибудь глухой ночью, почувствовав себЯ до боли
чужим в борющемсЯ вечно и то погибающем, то возрождающемсЯ мире, он приходил
к полю, рыдающий и пьЯный. ‡алазил железными своими пЯтернЯми в уматеренную
ротой землю и рылсЯ в ней, будто в лично одинокой душе... ‚озить же картошку
из полка с той поры перестали. € ради одних пожелтевших газет грузовик в
глухое поселенье не заворачивал, чтобы вовсе не расходовать горючее.

—асики

Ђ было так: всучили мне повестку, военкоматовскую. ‘амаЯ охота пожить,
а ты шагай на службу. Ќо зацепок, чтоб отсрочитьсЯ, не было, да и как-то
сразу случилось - вот повестка, на завтрашний день полный расчет, а чтобы
передохнуть, не дали даже недели.
џ по расчету сто пЯтьдесЯт рублей получил - и не то, что тратить,
глЯдеть на них на них было скучно. ђазбитные люди советовали пропить, а менЯ
и от спиртного тошнит. €ли смеЯлись: тебе бы, мол, девку напоследок
махануть, и адреса готовые называли. Ќо разыскивать и опЯть же поить, чтобы
лапать себЯ позволЯли, тоже тошно было. Ќет, как пригвожденный, срока своего
ждал. Џро деньги решил, что отдам матери. € еще одолжил из них сотню Џетру
Љривоносову.
Ћн от мачехи натерпелсЯ, а когда она ко всему и разродилась, то подалсЯ
по тесноте из дому. ђодной отец напоследок позаботилсЯ и пристроил мебелью
торговать, учеником продавца. Ѓывает, что кутЯт так же в мЯсные отделы
подбрасывают, если хотЯт избавитьсЯ. Џетр, тот стал крутитьсЯ. Ќо злости ему
не хватало, и потому в своих сделках он чаще оставалсЯ в дураках - там на
слово поверит, или пожалеет человека, не обберет внаглую. €, когда прогорал,
задалживал своим же барышникам. џ денег Џетру не давал, взашей его
выпроваживал. …му бы обидетьсЯ, а он так и шастал ко мне что ни месЯц,
попрошайничал. џ не люблю людей, которые унижаютсЯ. ‡арексЯ, что сам чужого
не попрошу, а поэтому и не совестно было переступать, если кто под ногами
ползал. Ќо когда Џетр заЯвилсЯ, впустил его в дом, чайку покрепче налил.
‘казать всю правду, из скуки и впустил. € денег потому ему дал, что вроде и
они скучными были. ’олько уговор был, что к проводам вернет. џ так и сказал,
что деньги хочу оставить матери. Ћн же за каждую бумажку принЯлсЯ честное
слово давать, и тогда Я сотни этой пожалел; скучнее сделалось, что отдал,
сглупил, а отобрать уж поздно.
‚се дни на душе было, как нагадили. џ даже разыскивал Џетра, чтобы
деньги обратно потребовать, будто срочно понадобились. Ђ его если видали, то
пьЯного. џ уже решил, что и проводы мои сторонкой обойдет, не покажетсЯ. €
как обрадовалсЯ, когда Џетр пришел! ‡а себЯ стыдно стало. “садил его за стол
и весь вечер нЯнькалсЯ, точно с родным, а когда спросил украдкой про должок,
то Џетр и забормотал, уже пьЯненький, что прости, мол, по дороге потерЯл.
Ћбворовал, да еще моими водкой с хлебом ужралсЯ, халЯва... Ќа проводы
роднЯ собралась, друзьЯ, и скандалить перед ними не хотелось. Џетр упилсЯ,
его снесли в пустую комнату отсыпатьсЯ. џ и сам его видеть не мог, но того
не хотел, чтобы по-его все закончилось. ђастолкал посреди ночи и в ухо
шепчу: ты как посмел, ты же знал, что матери хочу оставить! Ђ он мычит,
руками закрываетсЯ, а когда Я хлестнул по щеке, то раскрыл глаза и глупо
заулыбалсЯ. џ уж бросить его хотел и вдруг часики увидал на руке. ‘амые
простые, с гагаринским еще ремешком, поношенные. џ созвал людей и при всех
отцепил у него часики с руки, чтобы потом не говорили, будто Џетра
обворовали на моих проводах. ѓоворю, они двадцати пЯти рублей не стоЯт, а он
мне сотню задолжал. ‚озьму хоть эту дребедень. џ на службе пропасть могу, а
потому не хочу, чтобы кому-то даром мои деньги достались. € люди одобрили,
сказав, что моЯ правда. Џетр же и до утра не протрезвилсЯ, провожали без
него.
•отел отдать часики матери, чтобы сохранила. Ђ она и в руки не взЯла,
стыдила: плохо, сынок, пьЯного обобрал. Њне еще скучней стало, а на мать
разозлилсЯ. € когда упрашивала вернуть их Џетру, то из упрЯмства нацепил на
свою руку и в грузовик военный побыстрей забралсЯ. ’ак и распрощались.
Ќа распредпункте Я досталсЯ усатому майору, как и все пацанье.
‚ербовщика спрашивали наперебой, куда служить отправЯт. Ђ тот важности на
себЯ напустил - и отмалчиваетсЯ. ’огда умник высказалсЯ из пацаньЯ: глЯди,
говорит, какой майор загорелый! Ќас тогда еще во внутреннем дворе содержали,
так этот паренек и сиганул через забор, за ним многие потикать успели. ќто
дурак не поймет, что проще по домам тройку дней отсидетьсЯ, а потом ЯвитьсЯ
с повинной: товарищ военный комиссар, Я был пьЯн. Ќу, сошлют в стройбат, так
лучше киркой махать, чем жизни лишитьсЯ. Њайор-то спохватилсЯ, уговаривал,
что дальше ’ашкента не повезет, а кто словам поверит? ЋставшихсЯ заперли под
ключ, на третьем этаже зданиЯ. Љто скулит, кто двери выламывает, один из
окна спрыгнул и ногу сломал, веселье! Ђ Я валЯюсь на нарах чурбаком. € хотЯ
понимаю, что лучше бы бежать, но желаниЯ хлесткого нету. „али бы выспатьсЯ.
€ прилетели в ’ашкент, но какаЯ там война? ѓоворЯт, в прошлом году
случалось конвоировать штрафников из сороковой армии. Ђ нынче всЯ служба -
охранЯть зеков по местным лагерЯм. Ћх, думаю, повезло, призвали под самое
перемирие. ѓлЯдишь, выживу.
‚ полк прибыли глубокой ночью, Я только сонную рожу дежурного офицера и
запомнил. ‚потьмах загнали в полковой клуб, в гнилой дощатый барак, и
приказали на полах располагатьсЯ.
џ уж задремал, как почувствовал, что по карманам моим и мешку, который
под голову положил, чьи-то руки пробираютсЯ. ‘хватил, а менЯ кулаком по
мордасам. ’ут свет запалили. Џо клубу между спЯщими человек двадцать, будто
тараканье расползлись. Њешки вытрЯхивают, роютсЯ в барахле. Џри нас сержанта
оставили, он тогда у дверей барака покуриваЯ стоЯл. ‡аступатьсЯ не бросилсЯ,
а усмехалсЯ в сторонке - лучше отдайте все, чего захотЯт, это чеченцы. џ
этих чеченцев отродЯсь не видывал. ’рое навалились на менЯ, с ними-то и
подралсЯ, когда мешок чуть было не выпотрошили. Ћни вроде цветастую рубаху
хотели с менЯ содрать, но когда часики увидали, стали руку выкручивать. €
мне еще повезло, что ремешок жалели порвать, и потому долго возились,
отцеплЯли его, а Я трудней им делал и норовил вырватьсЯ.
‘пугнул чеченов дежурный офицер, они разбежались. Ђ Я спрЯтал часики
понадежней.
“тром нас сопровождали по полку человек десЯть прапорщиков. ‚ столовке
они отгораживали наш стол от солдатни - сотнЯ, а то и больше, жрали, давЯсь
сырым хлебом. Љо мне исхитрились подослать узбека, шестерку. Ћн разносил
чайники, а с одним подскочил к нашему столу, прапорщики его пропускали.
ЏригнулсЯ - и вдруг шепнул мне, чтобы отдал часики.
…го опЯть подослали, когда нас разбродом погнали на плац. Ђ только Я
послал его. Џотом выдали полотенце, повели в баню. ‚ парной-то менЯ словили.
€ были это не чеченцы, а из хозвзводовской шайки, которые таскали в баню длЯ
новобранцев амуницию. ѓоворЯт, где часы, куда подевал? Ђ Я говорю, нету, уж
отобрали. Џоставили менЯ под кран, хотели горЯченькой окатить, а вода
кончилась, из котельной подавать перестали.
€ темнил Я с того днЯ в полку, что часики у менЯ отобрали; что точно не
помню, кто и когда это сделал. Џолковые не поверили и грозились повесить,
если не сознаюсь. —ечены ножиками пугали. Њне бы сдатьсЯ, поберечьсЯ, а не
могу. ђазве Я не равный со всеми, и почему отдавать должен, что своим горбом
нажил?
€ еще присЯги не принимал, как назначили в кухонный нарЯд. Љотлы к
обеду таскал, а наливал мне поваренок, из русских. џ поверил, что
повстречалсЯ человек. €ван, ‚анька - морда веселаЯ, щекастаЯ, одному
здоровьЯ не расхлебать. …му и открылсЯ, что поперек горла полковые повадки.
…сли убивать станут, сам крови напущу. џ, говорю, человек, и гадом под ними
ползать не буду. Ђ ‚анЯ мне нашептывать принЯлсЯ, будто юшку не испечешь и
не похаваешь. —то умом надо брать, пролезть так, чтоб всех позади оставить.
€ жрать надо котлеты, а не вареный жир. € спать на чистом, чтоб тебе же еще
постилали. „вигай, говорит, в сержанты или в учебку напросись. ЋбучишьсЯ на
телефониста, они тебЯ на руках станут носить, чтобы только дозволил
позвонить или нацедил спирту из техзапаса. € пообещал подкармливать менЯ -
гулЯш, борщец, халва. Ђ потом ни с того ни с сего про часики спросил, чтобы
ему отдал. џ бы и отдал, если бы на взЯтку не походило. „умаю, на что мне
такаЯ роднЯ, котораЯ подличает. Ќет, говорю, ‚анЯ, их отобрали. Ђ он притих
- и до ужина отмалчивалсЯ, точно Я прозрачным сделалсЯ. ‚идать, про себЯ-то
злилсЯ. € вот понукать стал - сделай то, отнеси туда. €ли крикнул, как
собаке. џ ему говорю, ты сам собака! Ђ он злитсЯ, но боитсЯ с кулаками
кинутьсЯ, Я же крепче, сильнее. ’олько нажаловалсЯ старшему повару, и тот
менЯ по щекам отхлестал за борзость. ‘тали ужин накрывать: он наливает из
бака, а Я с котлом дожидаюсь, друг на друга волками глЯдим, и вдруг ‚анЯтка
опрокинул на менЯ ковш с лапшой, только что вскипЯченной, будто не удержал в
руках.
Ћт жару Я памЯти лишилсЯ, и когда разлеживалсЯ на полу, зашедший в
поварскую начальник столовой пнул сапогом: вставай-ка. Ђ как Я встану, если
ноги еще дымЯтсЯ? ‡акричал начальник со страху благим матом, стащил с менЯ
портки - обварилсЯ, кричит, козлище тебЯ растЯпай! Ђ Я шепчу, что это ‚анька
менЯ, падаль, обварил.
€ вот лежу в госпитале, и ЯвлЯетсЯ ко мне дознаватель, крысак. џ
подумал, что ‚аньку засуживают. ќтот спрашивает, как здоровье. џ отвечаю,
что хорошо, заживлЯетсЯ. Љрысак говорит, тогда рассказывай, как дело было. Ђ
зачем мне правду докладывать, прокуроров кормить, если ославЯт потом
стукачом и в параше искупают? ѓоворю, а какое тут дело, крутилсЯ у €вана под
рукой и сам же ковш опрокинул - вот лапша на ноги и выплеснулась. Љрысак
отчего-то заерзал на стуле и похихикивать стал - значит сам, говоришь.
€нтересненько получаетсЯ. „ал в показаниЯх расписатьсЯ, запрЯтал листок.
ѓоворит, а вот с этим что будем делать - и гладкую такую бумагу протЯгивает.
—итаю, и помутнение в голове происходит: ‚анька доносит, что, обещаЯ в
награду часики, Я подговаривал обварить себЯ лапшой. —то от службы хотел
уклонитьсЯ, мечтал о белом билете. € когда он в обмане участвовать
отказалсЯ, то Я прыгнул под ковш, а свалил вину на него, на ‚аню. џ закричал
дознавателю, что наврал поваренок, что Я выгородить его в своих показаниЯх
хотел, но теперь-то расскажу всю правду. Ђ крысак хихикает и еще кулак
показал - ты у менЯ вот где, сколько ни вертись, а будешь под трибуналом,
как за самострел. €шь, ноги обварил - в сапогах надоело, босиком хочетсЯ?!
ѓоворит, сознавайсЯ-ка, в дисбате короче сидеть, а за вранье упеку в лагерь.
€ очень рассердилсЯ, когда Я от старых показаний наотрез отказалсЯ и заЯвил
на ‚аньку. —еловек он казенный, и как ни упрЯмилсЯ, обЯзан был занести в
дело.
€ так шастал в госпиталь что ни день. ‘ врачами шушукалсЯ, есть ли
такое средство, чтобы Я правду рассказал. € разок вкололи мне дурь, чтобы от
него отвЯзатьсЯ, но, видать, и в бреду Я про ‚аньку выкрикивал, что это он
виноват.
Ђ госпиталь тогда от воЯк задыхалсЯ, их грузовиками свозили. Њало, что
злые, столько жизней в глину бухнулось, но и израненные - какаЯ им теперь
радость, пускай и развезут по домам? џ ходить не мог и лежал в самом тЯжелом
отделении, где безногие, безрукие и каких только нет. Љрысак распустил слух,
будто дымом менЯ из норы выкуривает, что Я дезертир - и госпиталь загудел.
Љо мне и на костылЯх подскакивали, чтобы костылем по голове ударить. €
ослепших ко мне подводили, чтоб в мои глаза плевать. € землю с госпитального
двора в койку сыпали, чтобы Я заживо сгнил. †рать не позволЯли, и что мне
как лежачему полагалось по госпитальной пайке, в отходы вываливали. Џожую,
если только санитарка хлеба или Яблок подложит. „а и то, по ночам жевал. Ђ
молодые девки мне и посудины не подносили - все под себЯ, если не стерплю.
‘тарушек ждал. Ћни мне только и помогали. Ќо бывало, не дождусь, и воЯки
менЯ перетащат в отхожее место - там и лежу. ѓоворЯт, сам говно, пускай с
говном и лежит.
џ скоро и ненавидеть их перестал. Ќо того простить не мог, что правде
моей не верЯт. € даже старухи мне верить отказывались, когда рассказывал про
лапшу. Џо-ихнему выходило, что ‚анька доносил правду. ѓоворили что нет
выгоды у поваренка, а у менЯ была.
€ в тот день, когда Я на костыли взобралсЯ, то хотЯ бы выбор получил.
‹ежачий, Я мог только оговорить себЯ или терпеть. Ђ теперь, думаю, не хочу
себЯ оговаривать, нет силы терпеть - повешусь. ’ак и решил. †дал ночи, как
облегчениЯ. Љогда госпиталь затих, приковылЯл Я в отхожее место, подымил
окурками, поплакал и поЯсок на трубе запетлил. € тут ‚анЯ мне привиделсЯ...
‘тало быть, Я над парашей кончусь, а он еще жить останетсЯ, есть и пить -
то, что мне бы полагалось?! € понимаю, что нет, родимый ты мой, погоди, -
вот она длЯ чего мне нужна, эта жизнь треклЯтаЯ. ‚се буду терпеть до поры,
пока ‚анЯту своим судом не раздавлю. †ить с его жизнью рЯдом не согласен. €
погибать без его смерти не хочу.
џ наказаньЯ не боЯлсЯ - столько повидал, будто без суда и следствиЯ
тыщу раз к смерти приговаривали. € еще разок не страшно, только бы за
мучениЯ свои сполна расплатитьсЯ.
‚ госпитале-то ждали, что повешусь. ѓоворили, вешайсЯ, а то сами
порешим. € было, что задавливали подушкой - дождутсЯ, когда дрыгатьсЯ
перестану, дадут передохнуть. Џугали, игрались... ‘ами не хотели маратьсЯ.
•отЯ если бы не увертывалсЯ, как мог, то одного слепого удара хватило бы,
чтоб покалечить или жизни лишить. Ђ сколько их было, ведь прикладывались по
мою душу каждый божий день. “дивлЯютсЯ, живучий гадина, все терпит, разве
что под дурака не косит. € опЯть бьют, но боль-то копитсЯ во мне, Я даже
мечтать стал. ‚ижу сытую ‚анину рожу - и будто плюю в нее, топчу, режу, рву,
жгу, расстреливаю, а когда бураЯ каша замеситсЯ, вроде грЯзи, то тогда снова
все начинаетсЯ, и так по кругу, изо днЯ в день.
Ќоги окрепли, но от врачей не слышал про выписку. € как-то ЯвлЯетсЯ ко
мне крысак. ѓоворит, собирайсЯ, воронок дожидаетсЯ - отбываешь в
следственную тюрьму. „умал менЯ сразить. Ђ только Я молча засобиралсЯ.
’юрьма так тюрьма, выживу, но ‚анЯтку и по затоптанным следам достану.
„ознаватель разволновалсЯ. Џокрикивает, как же ты не поймешь, что решаетсЯ
твоЯ судьба. џ еще удивилсЯ, откуда в нем заботливость взЯлась. Њожет, этот
крысак не такой уж бездушный человек и у него под мундиром сердчишко
имеетсЯ. џ даже раскис, подумалось, что и с ‚анЯткой хорошо бы хоть на год
раньше повстречатьсЯ. Ќо потом опамЯтовалсЯ, нет, пусть нераскаЯнного судЯт,
пусть отсижу за свою правду. Ђ когда ему сказал, что мне все равно -
казарма, госпиталь или тюрьма, - крысак куда-то запропал. Џросидел в палате
до самого обеда, его дожидаЯсь, а мне врачи говорЯт - какой к лешему
воронок, выписали тебЯ!
‚ полдень за мной приехали из полка. ѓоворЯт, дело давно закрыли. Џро
дознавателЯ спросил, сказали, что был из ротного разжалован за пьЯнку, потом
пристроилсЯ в особом отделе - вот и выслуживаетсЯ, чтобы капитанские погоны
вернули. Ѓез моего признаниЯ дело у него растеклось. „а во всем полку оно
одному крысаку и было важным, по своей и ‚аниной подлости делал. Ќо по
белому менЯ не списали. Ћставили и такого ковылЯть, объЯвили, что пошлют
вышкарем в ‡аравшан, на зону, и дали на долечиванье неделю. ‚ полковом
лазарете выспрашивал про поваренка из русских. ЃоЯлсЯ, что его услали. ‡а
пожевкой из лазарета ходили в столовую старшины, а то солдатнЯ воровала по
дороге из бачков. € Я одного страшину упросил, что в столовке у менЯ человек
роднее брата, повидатьсЯ бы с ним. Ђ он из литовцев был, сам землЯков в
полку караулил, и отдал мне свой нарЯд. џ стащил ложку, обломал и заточил
черенок об камень. ‘прЯтал заточку за пазухой и утром пошагал на заветную
встречу с ‚аней. € было пострашнее, чем в мечтах. € все боЯлсЯ, что заточка
из-под живота выскользнет и все догадаютсЯ, схватЯт, в карцер уволокут.
Џорог переступаю, задыхаюсь... € вижу то ли во сне, то ли наЯву: в
столовке пусто и светло, на столах скамейки задраны козлами, а один
расставлен, и за ним чурки чифирЯт. Ђ мой ‚анЯ - он это, падаль! - у них под
ногами ползает с трЯпкой и тазиком. Ћни его матерЯт и объедками из мисок
швырЯютсЯ. Џодобрал, опЯть накидали. “хо у него растопыренное, черное от
битьЯ. € сам в изношенном исподнем белье, хотЯ такой же раскормленный, каким
был.
џ хотел глазами с ним встретитьсЯ. Ћн обернулсЯ и, вижу, не узнает
менЯ. Ќо сообразил, что ему передышка вышла, схватил свой тазик погнутый и в
поварскую попЯтилсЯ. Ђ на менЯ чурки загалдели, чего надо в такую рань.
Ћтвечаю, что из лазарета, за пайками.
Ћт стола нехотЯ поднЯлсЯ узбек и поманил за собой. “ плиты он навалил в
лазаретный бачок каши и отлучилсЯ, буркнув, чтобы Я хлеба подождал. џ
прислушивалсЯ к голосам, не отзоветсЯ ли где ‚анечка. ‚ыглЯнул из поварской,
увидал его тазик в тупике. Џрошагав пустой коридор, затаилсЯ и в наступившей
тишине расслышал, что кто-то крысит за дверью. ђывком ее распахиваю, а это
чернаЯ подсобка, где сушитсЯ недоеденный солдатней хлеб, его пересыпают
солью и добавлЯют к сухим пайкам. ‚анЯ мой согнулсЯ над сухарЯми: горстку из
плесневелых выудил, глотает их, давитсЯ, даже не разгрызает, чтобы скорей из
подсобки бежать. Ђ когда спугнули, сбросил сухари и сжалсЯ, точно должны
пришибить.
Љто ты такой, спрашиваю. Ћтвечает, что €ван. Џризнаешь менЯ, спрашиваю.
Ћн приглЯделсЯ и, надо же, покойнее задышал. ‚ижу по глазищам, что вспомнил,
но не понимает, зачем это Я в подсобке его разыскал. € проговорил: "—то,
рожу станешь бить?" џ глЯжу на него и не знаю, что поделать, дурак он стал
или притворЯетсЯ дураком. "ќто брехнЯ, отвечаю, - а Я кончать с тобой буду".
‚анЯ поскучнел. ‚ижу, что на сухари тоскливо скосилсЯ, их жалеет. џ закричал
в отчаЯнии: "Ѓеги, чего ждешь?!" Ћн вздохнул, отлепив глаза от сухарей, и
уставилсЯ в стену. †дет, приготовилсЯ от менЯ терпеть. џ заточку выхватил и
хотел всадить. "Џадаль, - кричу, - ты же менЯ обварил!" Ћн глЯдел на заточку
и глупо улыбаетсЯ, точно той глупой пьЯной улыбкой, какой скривилсЯ Џетр,
когда Я его за грудки растрЯсал. ‹ожка из моих рук вывалилась, брЯкнув под
ногами. ’ак и прошла моЯ минутка, покуда молчали. “збек близко окрикнул:
"ќй, лазарет!" ’ут ‚анька вздрогнул, шмыгнул к тазику и завозил на полах
трЯпкой.
ђаспаренный узбек высунулсЯ из поварской, а увидав менЯ с ‚анькой,
проматерилсЯ будто начальник: что, маму твою, землЯка встретил? € когда
заметил, что в распахнутой подсобке кто-то раскидал сухари, то потащил
‚аньку за волосы: ч-то, надоело помои хавать, да? „лЯ менЯ тот человек,
которого он за волосы таскал, ‚анькой уж не был, будто ‚анька мой где-то в
земле зарыт. Ќо Я понЯл, что узбек длЯ того его мучает, чтобы передо мной
силу показать. € сказал, что сам рассыпал сухари - думал хлеборезка, хлеб
обещанный искал. Ћн ухмыльнулсЯ, что тут длЯ свиней хлеб держат, а длЯ
лазарета хлеб на бачке лежит. џ стерпел; мне бы бачок не забыть, это он
верно мыслит. “збек тогда ‚аньку отпустил. џ за бачком пошагал, мне скорей
хотелось в лазарет. Ќо глЯжу, что хлеборез две буханки выдал, а старшина-то
мне твердил про три. ђуки мои загорелись, будто обваренные. џ тогда и взвыл
- они же €вана, ‚аньку у менЯ отнЯли, а он только мой был! ’ак с хлебом в
столовку и кинулсЯ. Ќад кружками и чайником, где они чифирЯт, жженый дым
стелетсЯ, благодать. …ще буханку, кричу, быстро, суки! Ћни подавились, а
мне-то весело, хорошо. џ того и жду, чтобы они теперь набросились на менЯ -
все, сколько их есть, чтобы сцепитьсЯ со всеми, хоть со всем миром, рвать
его зубами, битьсЯ, пинать. ’ы чего, братишка, говорЯт, борзость заела? Ђ Я
кричу, что теперь два хлеба гоните, без двух землю заставлю жрать. Ћни
загалдели по-своему, а мне душно, изнываю, что тЯнут - давай, наваливайсЯ
скорее, попробуй раздави! Ђ старший оборвал своих людей и зло шикнул на
хлебореза, и тот побежал, вынес мне две пахучие ржаные буханки, так на руки,
точно поленьЯ, к остальным и положил...
€ Я приплелсЯ в лазарет. Ћдна пустота. •оть бы живое заворочалось в
груди. ‚алЯюсь днЯми на койке, думаю, а как же теперь дальше жить? џ себе
намерил до ‚анечки, а дальше будто бы твердо знал, что дорожить нечем. €
только в ‡аравшане вспомнил о матери. Ћдин человек есть, который любит. џ
должен ради нее жить.
Ѓивали менЯ и в ‡аравшане, но после ‚ани Я так сильно никого
возненавидеть не мог. ’ерпел, но прихотей скотских не исполнЯл. ‘коро за
чокнутого посчитали. Ќе понимали, почему терплю. Ћни цеплЯлись за жизнь и
только тогда думали, что живут, когда выдергивали пайку друг у друга. ‘пали
под шинелЯми, замерзаЯ холодными ночами, потому что не желали прижатьсЯ друг
к другу, каждый берег свое тепло. •отЯ и Я мало чем от них отличалсЯ. € про
себЯ еще долго виноватых искал.
Ђ что до часиков, то Я жалел, что не разбил их вдребезги. …сли бы мне
предсказали, сколько за них вытерплю, то отдал бы сразу - хоть чеченам, хоть
‚аньке, с рук долой. „а оставил бы Џетру! Ќо кто такое предскажет? ‚от и
прЯтал их в сапоге, прЯтал в госпитале у старушек. € то чудом было, что не
своровали. Њожет, поэтому ими еще дорожил. ЏрЯтал и в ‡аравшане от чужих
глаз. Ќо устал. ‚сех боишьсЯ, все за тобой подглЯдывают, норовЯт своровать,
и нету этому конца. Ђ как-то забор на зоне завалилсЯ, прислали лагерных
мастеровых, чтобы делали. ‡акончили они работу, попросили разрешениЯ
замутить на свежих щепках чифирЯ. Џрапорщик наш разрешил, послал менЯ в
лавку военторговскую, как они просили - за чаем и конфетами. џ воротилсЯ и
снова уставил на зеков автомат, а прапорщик развеселилсЯ. ѓоворит, никуда
они не убегут, подсаживайсЯ, наливай себе в кружку, если угощают. € хлебали
мы чифир, а один мастеровой сказал, что коней любит. Њне потому запомнилось,
что редкаЯ любовь. Љогда зеков повели в лагерь, прапорщик рассказал про
мужика, что он и отсиживает за конокрадство.
Њожет, разминулись бы. Ќо в день, когда вышел на волю, он слонЯлсЯ
потерЯнно по лагерной округе. џ его с вышки точно разглЯдел и порадовалсЯ,
что человек освободилсЯ, выжил. Ђ потом про часики решил и подозвал его.
ђастолковал, что они в степи зарыты и указал то место, отмеченное похожим на
бочку валунном. Њужик подумал, что смеюсь над ним, даже обматерил в сердцах.
—ерез сутки охрану сменили. џ сходил к валуну, чтобы проверить тайник. Ћн
был разрыт, а рЯдом валЯлась пустаЯ консервнаЯ банка и пакетишко, в которых
Я зарывал часы. € отлегло навсегда, последнЯЯ тЯжесть свалилась... —еловек
этот осталсЯ длЯ менЯ чужим. Ќо Я того хотел, чтобы сделались часики ему
дороги, как нажитые горбом. †алко стало, что заржавеют в земле. Ћни и стоЯт
чего-то только у людей.

‚оскресенье

‹агерную роту будили в этот день до рассвета - за час до подъема, и без
того раннего. ‘олдаты вставали с коек, начинаЯ в сонливой зЯбкой тиши
обдирать с них бельишко, и брели каждый со своим узлом на двор. ѓолые
шелудивые ноги утопали по колено в пушечных жерлах сапог. ‚ода ручьилась в
мглистом еще дворе по гулкому жестЯному корыту. Љто оказалсЯ краю, тот
безгласно мучилсЯ один за всех. „остались ему холодные склизкие помои, а не
вода.
‚ыстиранные простыни расстилали подальше в степи, на густой, пахнувшей
дымом траве. ”лаги их видны были, верно, далеко свысока - и небо сделалось
мирным. Љому назначали, драили казарму, где рЯдами тЯнулись стальные скелеты
солдатских коек. Ћстальные выбивали ремнЯми гудЯщие, как барабаны, матрасы.
Џыль парила густо, как в бане, но до бани и надо было терпеть. Љогда взошло
солнце и воздух стал жарок, пыль вилась над отбитыми матрасами стайками,
будто мошкара. Џылинки покусывали потные лица. Ђ дышать было уже легко.
Ѓеспалый чеченец, с рукой похожей на копытце - банщик, так и не ложилсЯ,
кочегарЯ печь, всю ночь раскаливаЯ огромную зачаженную цистерну. € вот
кипЯток пустилсЯ по очертеневшей трубе, рЯдышком, в приземистый глинобитный
барак. ’руба бурлила, грохотала. Њагомед скалил в улыбочке зубы и, сам
похожий на черта, корчилсЯ и отплЯсывал, будто б гарцевал на той дикой
огненной трубе.
ЉипЯток давали в банный день как пайку голодным измученным телам. Љожа
мЯгчела, жирнела, покрываЯсь каплЯми блаженной влаги. ‘олдат, набившихсЯ в
барак, уже сыто воротило от кипЯтка - хотелось постного холодку. Њагомед
просилсЯ в баню. Ќо мытьсЯ с ним близко пугались, прогнали дружным ревущим
матом от распахнутой дверки. —еченец сердилсЯ, ругалсЯ и как обреченный
ждал. Љ солдатам в их самогонный пар заскочил по-хозЯйски офицер. Ќо голый,
без погон да фуражки, офицер помыкалсЯ в толпе гогочущих орущих солдат,
опрокинул шаечку-другую и смылсЯ под шумок. Ђ на воздухе, на выходе уже
ждал, встав на раздачу трусов, и сам одетый по форме - как трезвый пьЯным
задавал строгача.
€споднее привозили уж стиранное из полка - экономили на дырках.
ђазмеров не соблюдали - хватай, какие не рваные, а досталось рваное -
значит, сэкономили на тебе, таскай какое есть. ‚ прачечной работали
вольнонаемные. Ќанимались в полк офицерские жены, но не очень вольные, а кто
оказалсЯ без работы в городе да при никудышных мужьЯх. €м-то и свозили в
прачку со всех рот всю эту солдатскую срань да грЯзь, и они терпели, стирали
трусы, майки портЯнки, обслуживаЯ, будто собственных мужей. Њысль эта была
солдатне слаще всего на свете, за это готовы были потерпеть и свою жизнь,
чтобы отыскать прореху в трусах да посмеЯтьсЯ, когда командир не слышал:
"„ырка офицерскаЯ! ѓлЯнь как от мужа гулЯет! Ћфицера своего на солдата
сменЯла!"
ЏрожитаЯ неделЯ стала похожей на загробный, но уже и забытый сон. „ва
взвода охраны по двадцать голов в каждом, сменЯЯ друг дружку, впрЯгались и
волокли тЯгомотные сутки караулов. ‘китались между караулкой и казармой, и
там и тут ночуЯ как на стоЯнках, не знаЯ, зачем живут. ‚ караулах времЯ
прогорало дружней да теплей. ’уда носили, как заболевшим, еду из роты, и
вместо маслЯнистых стен казарменной столовой обнимала едоков теснаЯ,
сдобреннаЯ воздухом солдатских хлебов кухонка, где по ночам варили чифир,
водили задушевные разговоры, слушали ощутимый до мурашек женский голос из
радио. ѓолос этой дикторши по "ЊаЯку" знали и слушали иные уж по году. ‡вали
ее в карауле запросто - ‚алечкой. €ногда говорили, слыша ее снова из
репродуктора: "‚алечка пришла..." Ќочами по караулке гулЯли мыши. …сли из
темноты угла выкатывалсЯ наружу серый комок, чиркаЯ по голым доскам,
говорили тоже: "‚алечка пришла..." - и пускали в свою компанию.
€з всех повинностей нести надо было одну - ходить на вышки. ‘пали не
раздеваЯсь, вповалку. ‘вой автомат, выданный на сутки, жалко было сдавать
обратно в оружейку, до того свыкалсЯ с ним, стоЯ глухими ночами на вышке,
что с родным существом. †елезо это, чужое поначалу и тЯгостное, таило в себе
душу как у собаки - готовое исполнить в каждый миг волю человека и не
знающее его страха да слабости. Ќо подневольнаЯ ночнаЯ жизнь в карауле
казалась подземельем. „невной свет не радовал, проникаЯ лучиком в это
безвыходное суточное заточенье. Ќа вышках жестоко томил распахнутый до
горизонта непроглЯдный степной простор. ‚етер одним духом своим волновал
ровные густые травы, и они стелились по земле, громадные да голубоватые,
будто б сорвало с небес. Ќа зоне всегда мучили мысли о доме. ’Януло отчаЯнно
бросить службу да бежать в степь. ‚се плохие странности происходили в
карауле: самострелы у солдат, оттуда родом были и все дезертиры; рисковые
подсудные дела с зеками, когда могли пойти в штрафной и лупить до смерти, а
могли сбежать из караулки в лагерь, понести дружбы свои да жизни ворам.
Њестом таких сходок была по ночам лагернаЯ столоваЯ - там слушали сказки
сладкие воров да нажирались от их щедрот прЯмо со сковородки жареным
мЯсом...
Џосле бани, после пожевки, а давали масло и беленькие Яички - наступило
безгрешное воскресное затишье. Ќа куцеватом плацу перед казармой было
удивительно тихо и пусто. Ќа зону уходили в шестом часу пополудни. Ѓыло
времЯ, что по воскресеньЯм маЯлись, слонЯлись по казарме и двору, затеваЯ
драки. Ќо кто-то придумал играть в футбол. ЊЯчом стал подсумок от
противогаза, набитый портЯнками. Ќашли близко с ротой подходЯщее место.
‡аборец из бетона там зарос травой и чуть возвышалсЯ над степью, похожий на
вал. Ћт него шагов двести было до другого забора - лечебно-трудового лагерЯ
длЯ пьЯниц. ‹ечебка и рота много лет мирно делили этот пустырь. Ћн считалсЯ
ничейной территорией. ‡емлЯ здесь пустовала, отчужденнаЯ вообще от людей как
зона близкаЯ к охранЯемой.
Ђлкашей охранЯли без вышек. ‡аборы с ключей проволокой обходила
лениваЯ, чуть не в тапочках домашних охрана, без оружиЯ и собак - нанимали
туда мужиков со своим жильем, и в городках близких шахтерских желающих на
эту работу хватало с избытком. ‡вали их здесь дружинниками и привыкли
видеть, как они слонЯлись вдоль заборов, нарЯженные, что пугала, в
мешковатые, болотного цвета вертухайские мундиры. Ќо за заборами у них было
устроено по-тюремному: бараки, нары, отрЯды, поверки, cроки... ‚ роту как-то
взЯли взаймы из лечебки художника - алкаша. ђасписывал ангелочками
ленкомнату. “моренный трезвостью, будто б голодом, ходЯчаЯ скелетина. € он
жаловалсЯ охотно всем любопытным, что сажают их в карцер и за каждую выпивку
набавлЯют срок, хоть до самой смерти.
Ќа пустыре росли дикие кусты колючки. Љогда придумали играть по
воскресеньЯм в футбол, их облили бензином и сожгли. Џо краЯм полЯ собрали из
бревен ворота, которые с того днЯ пугали сторонних людей своим видом,
похожие на виселицы.
’рЯпичный мЯч гонЯли босиком, летаЯ без сапог по полю. Ћчень скоро
добыли футбольный - дорогой, кожаный. ‚ роте стали поЯвлЯтьсЯ у многих кеды.
Ћфицеры закрывали на эти обновки глаза и не выЯснЯли, откуда, на какие
деньги. ‡ачуханных, опущенных поначалу брезговали пускать на поле. ђазрешали
только глЯдеть. Ќо если кто-то из них по случаю проЯвлЯл себЯ - здорово умел
с мЯчом, то незаметно оказывалсЯ и он на поле; орал, толкалсЯ за мЯч,
гоготал, и все забывали, кто он такой, прощали его на один этот день. ‚сю
неделю жили до воскресеньЯ. Ђ в оружейной комнате под замком и за решеткой
хранилсЯ и пузатый черно-белый мЯчик. ’ам его прЯтали, чтобы не нарушал
порЯдка в казарме, в углу за оружейным шкафом.
€грали тайком на порцайки, и эти игры на поле по воскресеньЯм стали все
одно что карточными. €грали с ротами, что по соседству, из „олинки и
‘ангородка. Ѓыл матч с командой зеков, которым очень гордилось начальство;
отборнаЯ команда из солдат да офицеров билась с босоногой полуголой ватагой
зеков. €з дивизии, из Ђлма-Ђты, прибыл корреспондент окружной газеты -
важный худой майор, с новеньким, как лакированным, фотоаппаратом на груди;
играли в тот день и час, чтобы ему было удобно. ‡еков привели из лагерЯ под
конвоем. €х болельщики орали, но не в силах были докричатьсЯ, с крыш
лагерных бараков. Џоловина солдат охранЯла, сидели у кромки полЯ с
автоматами. Ќо судил начальник лагерЯ - это должно было считатьсЯ их,
заключенных, привилегией в этой игре. ‚ роте перед тем довели до сведениЯ
солдат без шуток, что если заключенные лагерЯ их обыграют, то футболу больше
не бывать. ‡еки носились по полю чертЯми, матом валило от них, что дымом от
огнЯ, но конвойные, будто как в жизни, догонЯли их да дружно теснили
проскочивших к воротам отчаЯнных одиночек, а удары по мЯчу шарахали что
выстрелы. ‚ лагере эта победа солдат вовсе не родила беспорЯдков, чего
опасалось начальство. Џобеду краснопогонников над собой там никогда б не
признали - скорей бы сдохли, чем стать у них обиженками. Љто был у них за
вратарЯ - того, бедолагу, верно, хоть тайком, но опустили. Ђ солдат только
задирали криками, что за порцайку нанЯты были с ними играть активисты да
суки, а всем честным в подлость с легавыми иметь дело - и клали они на этот
ментовский футбол!
‚ тот день до обеда тоже гонЯлись по полю. ‘казали офицеру, получили из
оружейки футбольный мЯч. ЃанЯ пошла на смарку - все уже были мокрые
чернушным потом, купались в грЯзных облачках пыли. ‘олнце пекло шелудивые
спины ровным суховатым жаром. ‚ъевшись в кожу, горелой коричневы загар делал
полуголых солдат похожими на мавров. Љогда мЯч мазал вникуда и сохлое поле
без него вмиг вымирало, солдатнЯ разбредалась. ‚сем было лень бежать за
мечом. Њорочила головы жара. ‘тоЯ в разных концах полЯ, орались друг с
другом, выкрикиваЯ что-то рваное, задохшеесЯ, непонЯтное. Њатерились.
Љого-то заставлЯли бежать по его следу, и когда мЯч выскакивал по полю, то
вЯло принимались катать его, будто б выдохсЯ из него воздух, но вдруг
зажигались, забывали обо всем - и он снова бешено металсЯ да скакал.
†ара растеклась лениво, сладко по жилам. € в какое-то времЯ стало
казатьсЯ, что солнце поблекло, ушло глубже в потускневшее небо. “сталым
людЯм и все почудилось уставшим, прожитым. ‘олдатнЯ еще тлела разговорцами -
обидами да руганью. ЋбсуждаЯ кто как отыграл, развалились, улеглись в траве
на краю взбаламученного полЯ и глЯдели уж на него, будто б с берега на
озерцо. •отелось пить, стали грезить холодным лимонадом - всегда с полЯ и
увиливали незаметно длЯ офицеров в продмаг, скинувшись деньжатами. Ќо, чтобы
сгонЯть на станцию, в этот раз не наскребли даже на пачку сигарет. ѓолодно
подумали про обед, о жирных пахучих своих пайках. Ђ до полднЯ надо было
терпеть еще долгие часы.
„орога, что уходила к станции, пустынно зиЯла невдалеке у всех на
глазах. Ќакануне обеда лагернаЯ округа вымирала, не было слышно даже шума
рабзоны, где ковали день и ночь сеЯлки. ’ихо доходЯжничала и лечебка. ‡аборы
из тифозных забеленных досок, на том берегу успокоенного полЯ, хранили
унылое больное молчание.
„ва человека проЯвились на гладкой песчаной дороге. Џриближались со
стороны станции, нарЯдно одетые, как нездешние. Ќо руки у них были пусты -
не нагружены, как у многих приезжающих на свиданиЯ родственников. Ћни
нетвердо шагали в обнимку, но строго и как-то слепо держались посередке.
„орога на их счастье была пуста. Ђ они, казалось, ничего вокруг себЯ не
понимали. ‚етер горбил за их спинами чистые белые рубахи, с распахнутыми
воротами, и обдувал старомодные брючки - расклешенные и блестЯщие глажкой,
как антрацит.
‡авидЯ неожиданно солдатню, человек отцепилсЯ от другого и пошагал
прЯмиком к футбольному полю; коренастый и бодрый, похожий на катерок.
Џоодиночке они обрели возраст, лица. ‡а ним, за стариком, подалсЯ нехотЯ,
бодливо тощий смуглый парень. Њожно было подумать, что старик сорвалсЯ
что-то узнать. Џоэтому мало уже удивлЯлись, когда он подоспел. ЉрЯкнул:
"‡дорово сынки! Љак жизнь? ‡акурите наших с фильтром?" ‘олдаты здоровались и
тЯнулись с охотой за сигаретками. "„а все их нахрен спалите! Ќебось,
соскучились здесь по таким. Ќу, служивые, как у вас, она-то? †изнь?" -
бодрилсЯ и бодрилсЯ старик. ‘олдаты глЯдели на пылающую, будто волдырь,
картошину стариковского носа, чуЯли хмельной кислый душок и невпопад
глуховато отвечали: "живи еще", "как у всех", "охота домой"... „едок сунул
руки в карманы, крЯкнул, встал перед ними горделиво и затЯнул разговор: "Ђ Я
вот, сынки, служил на ‹едовитом океане, во флоте! ‹одка наша называлась
"Љамчатка", слыхали такую? ѓод ходили под водой. ђаз американца торпедой
подбили. Ќу! Ђмериканец нас вздумал к берегу своему за хвост утащить! Ќу, мы
и шмальнули... Џотом кому трибунал, кого к наградам..." ‚ мутных водЯнистых
глазах вдруг крепенько сверкнула слеза. "„айте, что ль, закурить...ќх, была
жизнь!" Џачку сигарет, которой только успел одарить, неловко протЯнули
обратно хозЯину. "„а нет, сынки, палите. џ одну возьму, а больше не стану.
ђазрешаете?" ‘олдаты уже чувствовали что-то чужое. "Ђ это сын мой! ‚асилием
звать. ‘ам менЯ отыскал. Џризнал, ото всех теперЯ защищает. ‚он какой, тоже
служил во флоте, - сказал торжественно старик, и крикнул нараспев, красуЯсь
перед солдатами, - ‚аська, пентюх ты, швартуйсЯ к нашему причалу! ‡десЯ
нашенские все ребЯта, братишки! €шь... ђевнует, обижаетсЯ, что с вами курю.
Ќу цыганка, а не мужик. ‚от и матерь его этих была кровей. ќто в нее
чернЯвый такой. Ђ от менЯ у него походка." Њолодой парень стоЯл угрюмо в
отдалении и чего-то ждал. Ћт обиды он и вправду налилсЯ кровью, окреп,
вытрезвил как железка - и бросилсЯ быстрым ходульным шагом к старику. Ќо у
незримой черты снова встал и то ли в забытье, то ли со зла отчаЯнно выпалил:
"ЃатЯ, с кем ты разговариваешь, они же менты!"
—ерез минуту до полЯ донесло немирный гул, раскаты криков и топот.
"„ержи их, хватайте этих сук!" Ћт лечебки бежала спущеннаЯ как с цепи свора
расхристанных мужиков из охраны. ‚ертухаи лечебно-трудового лагерЯ кого-то
ловили, гнали, и неЯсно было кого, будто б друг дружку.
‘тарик с парнем затихли, но не двинулись с места. Ћни стоЯли как
наказанные. ‘олдаты повскакивали, но и растерЯлись, потому что эти двое даже
не пытались бежать. ‚ертухаи высыпали на поле, их было четверо. ‚друг парень
дрогнул и рванулсЯ куда-то в сторону, а на лету истошно заорал: "ЃатЯ,
беги!" ‘тарик тоже меленько задрожал и только протЯгивал к нему руки:
"‘ынок, сынок..." ’от почти удрал и выскочил на пустынную вольную дорогу. €
всю злость вертухаи обрушили на старика. …го сшибли, стали лупить сапогами.
‘лышны были только стоны да мат. Џотом его будто вздернули под локотоки и
поволокли. "ЃлЯди... Џадлы... —тоб вы сдохли..." - жалобно ныл старик,
чавкаЯ кровью. "Џоговори! - рыкнул от переживаний мужик, идущий позади -
’варь, алкаш проклЯтый!" "ЃаатЯЯЯ! “убьюуу..." - раздалсЯ снова истошный
вопль. Ќа вертухаев летел взъЯренный до сумасшествиЯ парень, с булыжником в
руке. ‚ертухаи пугливо скинули старика; они и солдаты бросились врассыпную.
Џарень швырнул булыжником. Ѓегущие опомнились, мигом повернули да покатили
на него дружной радостной волной.
‘тарик так и валЯлсЯ в пыли. ’олько смог перевалитьсЯ набок и, задираЯ
башку, хрипел: "Ѓей, сынок! ЊорЯки не сдаютсЯ!" ЏарнЯ гонЯли по пыльному
махонькому полю, куда он сам себЯ заточил, затравливаЯ как зверушку. ќта
беготнЯ длилась несколько кромешных минут. Ћн рвалсЯ на помощь к старику, не
постигаЯ, верно, что сам-то кружит и спасаетсЯ от вертухаев да солдат.
Љто-то сумел вцепитьсЯ ему в рубашку, она хрЯснула и в кулаке осталсЯ только
белый рваный клок. Ќо уже успели - подсекли, сшибли, стали топтать.
Џойманных алкашей скрутили ремнЯми. ‚ драных замаранных рубахах, со
скрученными за спиной руками, шатаЯсь от свинцовой тЯжести побоев, они уже
сами глухо побрели в лечебно-трудовой лагерь, понукаемые смеющимисЯ над
ними, подобревшими ни с того ни с сего мужиками.
Џосле этой дружной работы к солдатам прилепилсЯ как к своим оставшийсЯ
перекурить вертухай. Ћдинокого нескладного мужика угостили из доставшейсЯ на
дармовщинку стариковской пачки. "€м бы только стакан, ничего свЯтого у них
нету... Ђлкаши проклЯтые! “ нас эти свадьбы собачьи что ни день. Ћни ж
никакие не родные, - пожаловалсЯ мужик, - ЏрикидываютсЯ, чтобы на радостЯх
налили, а через неделю полаютсЯ, разбегутсЯ. Ђ эти как удрали, не пойму!
‘пасибо, увидали мы с вахты, а то ищи их потом до утра. ‘виньЯ везде грЯзь
найдет. Ѓежать-то им некуда, до первой канавы. Ќо ты поди найди, где эта
канава-то." ‘олдаты довольно посмеЯлись над жалобами мужика. ‚сЯ охрана эта
была длЯ них смешной - без вышек, без овчарок, без автоматов. Њужик
заговорил про футбол, с тоской глЯдЯ на затаившийсЯ в траве мЯчик. "‚от бы
сыграть... Ђ то делать нечего. Ќу, чего, и у нас бы команда собралась, еще
вздуем вас как щенЯт. …сли что, мы и на деньги согласные. —ервонец с
проигравшего. Ќу, чего жалеете? Џоле ваше - деньги наши. “строим c весны до
осени свой чемпионат!"
Cлово за слово мужику разрешили испытать мЯч, ударить по воротам...
”утболисты снова позабыли о времени и очнулись, когда на поле прибежал
запыхавшийсЯ послушный солдатик, посланный прЯмиком с плаца, где ждал их уже
в строю меньший остаток взвода.
‚ шестом часу, гремЯ автоматами и пускаЯ за собой по дороге муторный
пыльный дымок, отдохнувший за воскресенье взвод шагал бодро на зону. Љазарма
и двор осиротели без солдат. Ќо вскорости на той же дороге показалсЯ новый
их строй - чуть озлобленных да усталых, тех, что только сменили после суток
в карауле. ќто воскресенье им было не в корм. ‘вой выходной они задарма
разменЯли на службе, а потому, может, и накопили злости. ’ак всегда бывало:
повезло отдыхать в этот день первому взводу - значит, не повезло второму.
Ћфицеры выгонЯли из свежевыстланного убранства спального помещениЯ, куда
манила нетронутаЯ чистота. Ћт солдатского выходного на их долю осталось
кино. ‹енинскую комнату держали под замком и водили солдат раз в неделю, как
в баню, когда крутили кино - и они сидели блаженно в темноте, в теплоте.
ѓлЯдели на сверкающих актерок и миры. Ђ сами беззвучно засыпали.

‚еликаЯ степь

Џо правую руку от рыжего паренька шофера изнемогал от духоты пожилой
офицер и пЯлил мучнистые от наросшей пыли глаза перед собой в степь, будто б
ждал из самого ее сухого безжалостного пекла помощи. ЌадеЯлсЯ он, что
паренек справитсЯ с машиной или что должна же она завестись хоть бы и сама
собой - а в то, что застрЯнут, так и не верил. Џаренек отчаЯлсЯ, и каждаЯ
неудачнаЯ попытка завестись прибавлЯла злости его захваченному врасплох
настроению. Ћн выбралсЯ из кабины, задрал пыльную покатую крышу двигателЯ, и
скоро крикнул ждавшему начальнику, не показываЯсь из-под нее: "€льЯ
Џетрович, ничего не сделаешь, заморилсЯ, сжарилсЯ весь... Ќету в радиаторе
воды..." - "’ы, сучонок, сколько налил, что на полдороги хватило. „авай что
хочешь мне залей, и поехали. Ђ то сгорим тут заживо." - "€льЯ Џетрович, Я ж
не верблюд, чтоб воду про запас возить. € здесь ее где мне взЯть, вы ж
глЯньте, это ж Ђфрика!" - "‚от сука, угробил мне все дело! Ѓегом за водой,
если так, лагерь близко. Ќичего, добежишь..." - "€льЯ Џетрович, да Я- то
побегу - у менЯ и канистра есть, но сжарилсЯ мотор, думаю, здесь цеплЯть
надо, не завестись нам самим..." - "€ машину угробил! „а ты чего, в морду
хочешь?!"
Ћфицер запыхалсЯ, слез на каменистую, будто звенЯщую от полуденного
зноЯ землю и приткнулсЯ к пареньку. Ћн увидел черное, будто стертое насухо
до черноты, нутро машины, что задохнулось в копоти, от которого еще тЯнуло
прогорклым дымком, и обронил, уже упрашиваЯ солдата: "Ќу, никак не
поправишь?" - "ђуки сожгу. ‡десЯ как печка. ‘горело все, как есть сгорело."
- "Ќу ты подумай, что делаетсЯ... ‡начит, влЯпались мы крепко. Ђ до
лагерЯ-то ехать осталась с гулькин нос!" - "’ак если сбегать, €льЯ Џетрович?
„адут нам трактор и рванем на буксире с ветерком?" - "€шь, умник, трактор
тебе. ’ак сразу и трактор. ќто до ночи их трактора ждать, будет из нас
вобла... ‚лЯпались! Ќадо зека выводить и пехать до лагерЯ, а там уж трактор.
Џоведу, а ты с бабаЯми оставайсЯ, будешь за главного - один Я быстрей, чем
этих еще за собой тащить. ‡а час, глЯдишь, обернусь. Ќу, а вы терпите. Ѓог
терпел - и нам велел."
Љогда солдатик согласно кивнул башкой и скрылсЯ по другую сторону
автозака, то Ѓатюшков невольно почувствовал, будто б отпустил от себЯ что-то
родное... Ћн никогда не размышлЯл над жизнью и все принимал как есть,
сдаваЯсь безропотно перед тем, что было выше его пониманиЯ. Ќикогда не
горевал, но и радовалсЯ чему-то редко. „овольствовалсЯ тем, что имел и не
желал лучшего. ‚ его комнатушке в общежитии работников режима стоЯла, будто
б низенький нерусский столик, покрытаЯ грубым солдатским одеЯлом железнаЯ
койка, имевшаЯ вид выструганных досок; на стену повешены были фотографии
матери и отца в пору их молодости; имелсЯ один платЯной шкаф, сработанный
тут же, лагерными умельцами; и разные вещицы помельче, которые давно вышли
из надобности или приобретались бессмыслицей, по случайности, разбросанные
по дому без всЯкого порЯдка. € так Ѓатюшков обходилсЯ в быту, но не считал
свой быт скудным, и полагал свое хозЯйство достаточно серьезным, потому что
был этим сыт, обут, одет и обустроен, чего и требовалось длЯ земной жизни, а
что-то оказывалось в его быту даже ненужным, - то, чего лишалсЯ без
сожалениЯ, приобретЯ по случайности или, как сам говорил, "сдуру". †ил по
доброй воле так, как это заведено в казарме или в бараке длЯ подневольных.

‚ лагерной роте не любили путевых конвоев - полднЯ в пути до Љараганды
и полднЯ в обратную, если повезло, если ничто и нигде не задержало дольше
положенного. ‹агерное поселение в кулундинской степи жило своей сонливой,
почти мирной и нетюремной жизнью. „олгое марево степного лета и беспробуднаЯ
степнаЯ зима, с ее снегами выше человеческого роста, мертвЯщими ледЯными
ветрами, близким свинцовым непроглЯдным небом, погружали это местечко будто
б в сон. Љазалось, что и зло здесь не свершитсЯ никогда, потому что круглый
год живут люди по жаре или по морозу как во сне, ходЯт-бродЯт то жаркими
бестелесными тенЯми, то окутанными паром и стужей призраками. ’олько
командир батальона сновал туда-сюда по степи, по ротам степным, на верткой
своей командирской машине, похожей на водомерку, с выгоревшим белесым верхом
из брезента. Ќадавал выговоров, указок, поволновалсЯ - и пропал на
день-другой. ’олку от него не было. Ќо будто б надувал он своими перелетами
свежий ветерок: прилетит в поселенье, поволнуетсЯ - и умахнет по степной
глади.
‹юдей в поселенье так вот, как по воле ветра - кого заносило, кого
уносило. ‘роки и в лагере были строгие, сидели здесь за серьезное, по многу
лет, основательный серьезный народец, а не шантрапа, кто уж знал, на что
идет, и отсиживал свой срок прЯменько, стойко, крепко-накрепко, будто б
гвоздь, который вогнали по шлЯпку. Љазалось, что если зека можно вытащить из
лагерной барачной доски, куда его всадили, то разве клещами. € когда
неожиданно требовалось вытащить кого-то из лагерЯ да свезти на следствие в
тюрьму, в следственный изолЯтор - это и был путевой конвой - то фигурка
этого снова подсудного человека на глазах гнулась, делаЯ только шаг от зоны,
а само то, что начинало происходить, казалось чем-то неправильным: всЯ эта
дальнЯЯ чужероднаЯ до тюрьмы дорога.
Ђ без работы захирел в гараже арестантский фургон: он стоЯл у стены в
углу, похожий угрюмостью на ископаемое. ‘олдаты из рембригады озверевали,
когда давали им приказ поставить его на ход, барахтались с ним до ночи, а то
и всю ночь напролет, чтобы поутру застывший фургон был готов тронутьсЯ с
заключенным и конвоем в путь. •оть такое дело случалось одно за год и можно
было б проехатьсЯ по всей карагандинской трассе, испить, если начальник
раздобритсЯ, кваску, а то и пива в самой-то Љараганде, те, кто по службе
только и стоЯли сутками на вышках, мало радовались назначению в путевой
конвой, соображаЯ, что надо ехать трЯско, много часов, в духоте, закрученным
в кузове автозака, будто в консерву, - да и занЯтие это было длЯ вышкарей
малознакомое, чужое. ђусские крик поднимали, не желаЯ мучитьсЯ в конвое,
соображаЯ, что да по чем, а потому сажали в конвой двух солдат из нерусских,
которые молчали и ничего не понимали, были как твари бессловесные - таких
отчего-то рука сама тЯнулась у взводного не пожалеть, засадить в конвой. ќти
хоть ныть не будут, будут терпеть - и вот за это терпение двужильное, почти
скотское и было их не жалко. Ѓатюшков и сам умел так вот все стерпеть, будто
конЯга запрЯженнаЯ, и к себе самому тоже не имел жалости. †алко ему было
мучить в конвое тех солдат, кто глЯдел на него заранее как на своего
мучителЯ и уж готовилсЯ сдохнуть по пути, соображаЯ, что все в этом конвое
путевом будет им невыгодным - так невыгодно, будто б родитьсЯ на свет божий
только длЯ того, чтоб умереть.
…ще весной в лагере, не произведЯ волнений, свершилось безмолвное, не
оставившее никаких следов убийство. “били заключенного - извели свои же, а
труп разнесли на куски и схоронили по зоне, так что отыскалась после чуть не
одна голова. ќто зверство было другим в урок. ‡аключенные не иначе как
раскрыли между собой человека, что осведомлЯл оперативную часть. ’о, что
убийство старательно подготовили, не было поэтому, верно, тайной и длЯ
оперативников. ‡еки ж привели в исполнение свой приговор тишком и в
оперчасти тоже сделали вид, что это была бытовуха, а не вызов Яростный
режиму. Ђ спустЯ времЯ отыскалсЯ и убийца - он показал голову, зарытую в
кучу мусора. ‘ам дал на себЯ показаниЯ, созналсЯ в убийстве заключенный,
который никакого уважениЯ в лагере не имел. Ѓыл он ничтожный человек, -
дурачок - живший кое-как, и часто побиваемый своими, так что во рту его было
мало зубов. —астенько видели его и с вышек, как он побиралсЯ на помойной
куче в жилой зоне - накапывал трЯпочек, корочек, огрызочков и по-крысиному
отбегал с тем ненадолго в строну, где-то припрЯтывал, а потом снова бралсЯ
за работу. Њусорный человек, будто б сам из мусора слепленный. Ћт такого
только ждали, что не стерпит и удавитсЯ тихонько, а он убийство на себЯ
взЯл, в убийстве созналсЯ. ’огда и конвоировали его в Љараганду, на
следствие, где он темнил, держалсЯ несколько месЯцев, а после стало
понЯтным, что сам себЯ зачем-то оговорил. ’о ли вынудили его в лагере
сознатьсЯ, а в тюрьме уж испугалсЯ до смерти, то ли сам он это все учудил,
чтобы из лагерЯ вырватьсЯ, но была ему одна дорога, обратно в лагерь, а там
- штрафной за враки да перед зеками ответ держать.

‚ремЯ едва ли сдвинулось с того днЯ, как разделали стукача и только
одрЯхлело, стоЯ без движениЯ, так что лагерь и окружавшие его степи и всЯкаЯ
малость - барак это или трава, пожухшаЯ у фундамента барака - выглЯдели
старей. €лье Џетровичу казалось, будто конвоировал в тюрьму заключенного не
иначе, как вчера, хотЯ ничего подробного и не помнилось. € это было только
чувство, нажитое сонливыми мирными лагерными годами, в которых день походил
на день, как след на след. Ћн ничего не помнил, хотЯ и не забывал,
переставаЯ жить мгновениЯми, редкое из которых вдруг вонзалось бы так, чтобы
останавливалсЯ и замирал, как от сердечной боли. ђаспорЯдившись с киргизами,
которые так и стоЯли, будто уснувшие, он полез в кузов, чтобы вывести
заключенного. ‡аслышав его, зек ожил в темноте клетки и прильнул изрытым
ручейками пота лицом к решетке. "—то, начальник, приехали? ‡она?
Ћтмучились?" - "Ђ ты не спеши... - обронил хмуро Ѓатюшков, чувствуЯ от
говорливости неожиданной зека такую ж невольную тошноту, будто по жаре
совали ему в рот ошметок жирного сала. "‡амочек маленький, а вон какую
толстую свЯзку таскаешь? ‡венЯт?" - "Џоложено, вот и таскаю, глЯди,
разговорчивый какой..." - отбрехивалсЯ Ѓатюшков, хотЯ мог бы равнодушно,
по-конвоирски смолчать.
‚ голосе зека звучало нетерпение, которого тот не умел скрыть. €льЯ
Џетрович удивилсЯ про себЯ. ‘амому все стало обыкновенным, и с чего бы зеку
так дожидатьсЯ, ведь не на волю ж выпустит он его из клетки, а под конвоем
через всю степь поведет. ЏреодолеваЯ отвращение, что должен объЯснЯтьсЯ,
взводный вымолвил: "ђано радуешьсЯ. Њотор у нас сгорел. „о лагерЯ пешими
пойдем." - "Ђ водички дашь?" - заелозил тот у решетки ласковым зверьком,
млеЯ от удовольствиЯ, будто б обдало всего счастьем. "Џошел ты... Ќе вздумай
дурить - пальну в спину-то на раз, как в копеечку, - сказал Ѓатюшков без
злобы и отпер наконец клетку. - Ћстановок не буду делать, слышь, даже по
нужде. …сли надуркаешь - себе в штаны гадить будешь. ‚оды нет. ‘игарету
дать? Њожешь побаловатьсЯ на дорожку." - "ЌекурЯщий Я..." - "‚от и хорошо,
легче шагать. Ђ Я-то смолю по пачке в день. Џора это дело бросать, а то
загнешьсЯ так - все легкие это курево отнимает. Ќу, шагай вперед... ќй там,
принимай! Ќа выход!"
Ќа пЯтачке у фургона, рождаЯ не страх, а тоску, стоЯли с автоматами
наизготовку, согнутые под их тЯжестью, два солдата-киргиза. ’онкие и
низкорослые, будто б саженцы, только их тому и выучили, что автомат должно
направлЯть от себЯ и крепко держать в руках. Љругом арестантского фургона
колыхалсЯ шелковым пологом Ярко-огненный свет. Ќа много километров вперед в
выжженной степи не было видно ни единого зеленого, хоть бы тенистого
пЯтнышка, а только лысели, раскиданные тут и там черепа сопок, да торчали
одиноко заросли саксаула, похожие на обглоданные кости. Ѓатюшков пошарил
Языком в высохшем рту и оглЯдел тоскливую свою армию: он был доволен только
тем, что все конвоиры стоЯли, как и положено, по своим местам. ѓлЯдЯ кругом,
он поневоле побаивалсЯ этой степи: "‡меЯми пахнет, шкурой их вЯленой... ‚от
угораздило, погодка как на заказ, так хуже еще не бывало... " ‘трах
закрадывалсЯ от мысли, что он уж порЯдком вымоталсЯ, устал, а ведь не
рассчитывал, что придетсЯ еще прошагать без воды, в подъем до этой дали
угольно-очерченной горизонта, под палЯщим нещадно солнцем.
Ќикогда еще он не ходил в одиночку по степи. ‚тайне он подбадривал
себЯ, что внушил зеку с первых слов свою волю - дал ему испытать, какой
дорожкой они пойдут, без всЯкого снисхождениЯ, то есть и снисхождение успел
проЯвить, ведь разрешал на дорожку покурить, но дальше-то глЯди, все в моей
власти. Ќо власть свою он никак и не мог почувствовать. Њучила жажда,
морочила голову жара - и все. Ќа ремнЯх у киргизов болтались флЯги. Ѓатюшков
чуЯл, что нет в них воды, но не утерпел и будто б длЯ порЯдка проверил:
молча притЯнул к себе за ремень одного - потрЯс флЯгу, взЯлсЯ за другого - а
флЯги что пустышки, пересохло в них давно. "Ђ у тебЯ флЯги нет? ”орсишь?!" -
рЯвкнул он в сердцах на шофера, а простить самому себе не мог, что не
взЯл-то в дорогу флЯгу. Ћн сроду флЯги не носил, как и все офицеры: когда на
одном боку кобура торчит, то с другого бока флЯжку нацепить - коромысло это
уж только чурбан выдержит носить. Ќи времени, ни охоты нету болтатьсЯ при
этой флЯжке. ‘олдат - другое дело, солдату положено. Ќо вот они и выжрали
всю воду, желторотики, дурачье, небось, от Љараганды еще не отъехали, а уже
выжрали. Ќет воды. Ќи капельки. Ђ до лагерЯ-то пехать и пехать - да еще виду
не покажи, что слабость есть в тебе.
Ћн забывалсЯ, мысли уносили его как по воде. Њожет, от жажды все и
уплывало, текло, было в сознании и душе таким размыто-водЯнистым. Ћн было
все решил, но решимости этой хватило на горстку минут, что утекли как песок.
Ќа глазах у зека он отдал своей ненужной больше армии - этой горстке
растерЯнных солдатиков - приказ не разбредатьсЯ и ждать. "„ай водички,
начальник!" - взмолилсЯ зек, думаЯ, верно, что все же есть вода во флЯгах у
киргизов. "…ще воду на тебЯ изводить, - ответил нарочно с благодушием €льЯ
Џетрович и заставил себЯ усмехнутьсЯ. - “ нас вода только длЯ курЯщих. Ђ
которые некурЯщие - запивают cлюну свою поганую песком."

"—то за ошибка природы, зачем он народилсЯ на свет, этот доходной..." -
такими мыслЯми утешал себЯ на ходу Ѓатюшков, не проронив еще с зеком по
доброй воле ни слова. Ђрестантский их фургон давно скрылсЯ с глаз. Ћни были
одни в степи - уже за той извилиной горизонта, что чудилась всего с полчаса
назад краем земли. Ћн то и времЯ подгонЯл зека, чтобы не давать ему продыху,
но чувствовал, что уж сам сбавлЯет устало шаг. Ћни шли вровень. Ѓатюшков
только следил, чтобы зек от него не отставал.
‘колько ни напускал на себЯ вредности, но начальником конвоЯ Ѓатюшков
был свойским - как и взводным он был свойским длЯ солдат, звание свое
маленькое уж полжизни не выпЯчивал. Ћн сам принЯл неуставной вид и разрешил
оголитьсЯ по поЯс зеку, чтобы не душилсЯ тот в потном грЯзном трЯпье. Џод
сапогами мерно похрустывал песок. ‚оздух потеплел и небо чуть стемнело, не
жгло больше глаз. ‡ек неожиданно смолк, только они зашагали - и молчал не
переставаЯ, а вместо того, чтоб взЯть да заговорить, насмешливо пЯлилсЯ по
сторонам и мотал, как ватной, головой. "Ѓлажной... Љак есть блажной... -
удивлЯлсЯ поневоле Ѓатюшков. - Ћтбили ему, видать, на зоне башку. €шь как
мотает башкой, ну чисто конь. Ќебось, конем себЯ воображает хорошим. ЉажетсЯ
ему, небось, что под уздцы его ведут." Ќо коричневаЯ шелудиваЯ спина дышала
нищетой, голодом, так что было больно видеть и эту коричневу загара, похожую
на засохший сургуч. ‡иЯли как объедки, обглодки кожа да кости, но и те -
хиленькие, цыплЯчьи. Ѓатюшков и не хотел, но не мог уж взглЯнуть на зека без
жалости, а от близости с ним стало даже холодить, потому что вдруг
почудилось, что и молчит зек от голода: молчит, а в то времЯ нестерпимо
хочет есть, пить, спать... € взводному сделалось стыдно вспомнить, как
заключенный просил у него воды, а он не ответил по-человечески и в издевку
сказал про песок - а что воды во флЯгах ни у кого не было, будто б пожалел
дать ему даже узнать.
‚друг доходной уж не с насмешкой, а ощерЯсь пронзительно как скелет,
взглЯнул в упор на него, на своего конвоира... Ѓатюшков застыл, ничего не
мог сделать, руки и ноги отнЯлись. ђуки его не слушались, и он ощутил ужас,
будто б Ясно постиг в тот миг, что лишилсЯ рук. Ќо в то времЯ, как €лье
Џетровичу почудилось, что застыли они на месте, все происходило стремительно
- так быстро, как только способны люди дратьсЯ за жизнь. ‡ек обливалсЯ
потом, дрожал, но был он быстрее - он уже успел, уже подумал, уже был
впереди, отчего и чудилось взводному, что сам-то он застыл обрубком. Ћтмер
он, когда постиг, что падает. Ђ когда уж вскочил на ноги, то зек убегал -
был от него метрах в двадцати. Ѓатюшков заорал. ‘тал выхватывать из кобуры
табельный - а фигурка зека растаивала на глазах.
ѓрохнул выстрел, и Ѓатюшков, после своего ж этого первого слепого
выстрела, будто б очнулсЯ: он тЯжко дышал, сжимаЯ в руке мертвой хваткой
пистолет. …го взорвала злость, был он подло, тварью самой подлой обманут и
душила только одна ЯростнаЯ ненависть - догнать, раздавить! Љогда бросилсЯ
он за зеком вдогонку, то стало ему так легко, будто переносилсЯ по воздуху,
почти летел. Ѓатюшков видел его, слышал его - и такаЯ ненависть овладевала
всем существом, что зек нужен был ему только живым. Ћн не слышал, что
заорал, и не понимал, куда целил, снова делаЯ выстрел в воздух. Ђ зек бежал
и бежал, сверкаЯ взмыленной потной спиной. Ћн тоже что-то орал. Ћни,
чудилось, не бежали, а мучились друг с дружкой, вытЯгиваЯ один из другого
жилы. Џо степи аукались их вопли. ‚звивалась песчаной мошкой пыль, окутываЯ
бегущим своими клубами.
‡ек так и был от офицера метров на двадцать впереди. Ћн бежал и уже
оглЯдывалсЯ, пугаЯсь, что конвоир или целит в него или вот-вот настигнет. €х
силы выдыхались. ’огда-то, слабеЯ и задыхаЯсь уж не от ненависти, а будто б
давЯсь глотками воздуха, которые не в силах была сжигать раз от раза
рвущаЯсЯ на клочьЯ грудь, Ѓатюшков опомнилсЯ и постиг: это совершаетсЯ побег
и он должен стрелЯть по зеку, чтобы не дать ему уйти. Ѓатюшков мог стрелЯть
- и некого было жалеть, нечего было ждать, ведь и у него самого не было
больше сил. "“бьюююю!" - взвыл он с немощью, надрываЯ грудь, и не успел
выпрЯмитьсЯ, чтобы открыть пальбу, как зек обернулсЯ и, будто руки да ноги
его были вздернуты на ниточках, стал плЯсать перед ним скелетиком, лыбитьсЯ
и что-то черным беззубым ртом своим хрипеть... Ћн наскочил на зека, сшиб
ударом в лицо - и все было будто б уж кончено. Ѓыл он в его руках. „оходной
же веселенько лыбилсЯ, как пьЯный, разбитым ртом, где пузырилась кровь, а
Ѓатюшков орал, сидЯ на его костЯх, чуть не в лицо ему, звонким от отчаЯньЯ и
надрывным по-бабьи голосом: "€граешьсЯ, сука?! ‘о мной играешьсЯ?! ‚есело
тебе?! „а ты понимаешь, что Я тебЯ убью! Џристрелю тебЯ здесь как собаку!"

Љогда поселение уже замаЯчило в прохладной померкшей дали мачтами
лагерных вышек, усталыми дымными крышами домов, Ѓатюшков испытал давно не
посещавшее его чувство, что возвращаетсЯ он домой, где все удивительно да
свежо, и все-то распахиваетсЯ ему навстречу. ‡ек ковылЯл впереди, обречено
понурив голову в землю, расшатываЯсь от пинков да тычков, которыми уже
навстречу лагерю гнал его без жалости взводный. Ћни спустились узким,
змеиным ущельем меж сопок и вышли на пустынную покатую дорогу, хоть должны
были по ней весь путь свой и пройти. Џоказались первые домишки, покошеные
степными ветрами изгороди из белесых, как инеем покрытых жердей, то рыхлые,
то чахлые огороды, похожаЯ на заросли лопухов пожухлаЯ под солнцем бахча.
‚зводный припрЯтал пистолет в кобуру. Ќа задворках они оба отрЯхнулись,
оправились и шагнули на тесную улочку, где уж ходили по обочине куры,
брехали через забор друг на дружку собаки, доносилсЯ шум людской со дворов и
теплилась к вечеру жизнь. ЏройдЯ как на параде улицу - здесь Ѓатюшков через
дом здоровалсЯ да раскланивалсЯ со знакомцами - они вышли прЯмо к вахте
лагерЯ, площадка перед которой была и навроде поселковой главной площади. Ќа
площадке этой громоздилась голаЯ бетоннаЯ коробка автобусной станции, куда
утром и в другой раз к вечеру прибывал автобус из райцентра; подле жалась к
бетонным стенам всЯ свареннаЯ из железа времЯнка - киоск хлебторга; стоЯли
скамьи, как на футбольном поле, три рЯда, что было похожим еще на базар без
прилавков. Ќо этот рЯд базарный скамеек был длЯ родственников осужденных,
что ручейками текли и текли неведомо откуда в этот степной поселок на
свиданиЯ, - чтобы им было где побыть, ожидаЯ когда позовут их с вахты
увидеть или узнать о родных.
Џосле у €льи Џетровича было чувство, что произошло все не с ним, а
будто потерЯл он памЯть: он очнулсЯ, когда уж сдал зека дежурному и стоЯл в
проходе на вахте совсем один. ‘ дежурным они еще и проговорили с добрые
полчаса: Ѓатюшков рассказывал о том, что с ними приключилось, доложил, чтобы
отправили на дорогу за застрЯвшим в степи автозаком трактор, но про побег,
сдаваЯ-то зека дежурному, про самое что ни есть главное, что случилось с ним
в тот день, о чем и права не имел смолчать - так и не пришло ему на памЯть
сказать. Ђ когда спохватилсЯ, то уж испугалсЯ, подумалось ему украдкой: ведь
никто не знает про побег этот, так лучше пускай и не знают, а то мало еще
чего, вцепЯтсЯ в каждое слово и жди уж, когда отцепЯтсЯ, дурачку ж этому
никто ни за что не поверит.
’ак рассуждал он, думаЯ, что уберегает себЯ, но если кого и уберег он,
то не себЯ, а заключенного. Ќо и это ѓлотову не пришло на ум, что побег -
новый длЯ осужденного срок. Ѓудто б сам не свой, конвойный офицер,
повидавший на своем веку все, что на службе положено да еще и с лишком, так
он и не понимал, точно помрачилсЯ ненароком умом, как слабоумный, что о
подсудном-то деле смолчал. …му хватило ума только спросить у солдата воды.
’от впустил его в караулку, и он сам по памЯти пошагал к умывальнику, где
долго и жадно пил, сделавшись от простой воды в конце концов как пьЯный.
“йдЯ с вахты, Ѓатюшков сел на скамью - и сидел один-одинешенек на длинной,
будто дорожка, скамье, дожидаЯсь возвращениЯ из степи своего конвоЯ.
Ћткрылись ворота. ‚ыехал из лагерЯ трактор. Ћн порадовалсЯ, но не успел
сообразить, что может подсесть да возвратитьсЯ за своими сам вместе с тем
трактором, а не ждать бестолку еще полчаса. Ѓыло, Ѓатюшков совсем как
пьЯница вздремнул и его разбудил снова гул трактора - но это уж трактор
возвращалсЯ с автозаком на буксире и ему только померещилось, что времЯ
пролетело как одно мгновенье. ’рактор выехал и повернул на роту - потащил
автозак в гараж. Ѓатюшков успел увидеть, как рулит автозаком, что катилсЯ
бесшумно на буксире, его довольный, успевший уже зазнатьсЯ своим подвигом
солдатик. ’огда Ѓатюшков встал - и побрел за пыльным их следом в сторону
своей роты, шагал и думал бестолково себе под нос: "‹етний день - длинный
день..."

‚ казарме он сдал пистолет в оружейную камеру и повинилсЯ,
недосчитавшись двух патронов, дежурному по роте офицеру, что тоже был
возводным и которому из-за дежурства в тот день повезло не ехать в конвой -
повинилсЯ, что с дуру стрелЯл в степи в попавшуюсЯ на глаза змею. ’от, глЯдЯ
с сочувствием на пожилого изможденного человека, не стал придиратьсЯ, а
уважил: "—ерт с ними, €льЯ Џетрович, не бери в голову - спишем на
стрельбище, раз так..."
Ђ наутро все у взводного болело, будто б избили его или скинули с горы.
Ќыли ноги. ‚исли жердЯми руки. ‹омило спину. € с самого утра, проспавшись,
он только и мог думать, что о зеке, чувствуЯ себЯ теперь не иначе, как
преступником. Ћт мысли, что он так вот по глупости своей стал с ним заодно,
корчило посильней, чем от боли, но было уж поздно заЯвлЯть правду. Ћн никак
не мог понЯть - почему ж он не стал стрелЯть? ‡ачем бегал он с тварью этой
наперегонки? —его ж он, околдовал его, что ли? Ѓатюшков чувствовал, что весь
день проклЯтый вчерашний прожил не по своей воле да так, будто б повелевал
им кто-то все равно, что издеваЯсь над ним. Ћн никогда не стрелЯл еще в
человека, но все годы знал, что не дрогнет и всегда готов выстрелить, даже
убить всЯкую эту тварь. Ќо вот - тварь эта делала с ним-то, что хотела. Љак
это все с ним случилось? ЉакаЯ теперь ему будет жизнь, если ж он долга
своего не исполнил - дрогнул, побежал?!
Ћн заставлЯл себЯ думать об этом и все одно чувствовал, что в том, как
был он до этого устроен, что-то непоправимо разрушилось, сломалось...
‘лучилось, что оказалсЯ он вовсе не таким, как думал столько лет о себе. ‡а
это, верно, испытал он и наказание - изведал сполна свою слабость. „олга он,
как надо, не исполнил, и принужден был теперь жить, чувствуЯ себЯ уже будто
б чьим-то должником, за что-то до гроба виноватым, но этого хозЯина не знаЯ
- не знаЯ, кто ж держит в своих руках ниточки его судьбы, вины и правил им
тогда в степи, заставлЯЯ сделать все наоборот.

* ЏђЂ‚„Ђ ЉЂђЂѓЂЌ„€Ќ‘ЉЋѓЋ ЏЋ‹ЉЂ *

ђасстрельнаЯ комната

Љогда зеков по хрущевской реабилитации на свободу выпустили, пришлось
сокращать и лагерЯ. ‚ долинском лагере карагандинского лагуправлениЯ спилили
вышки, оставив едва заметные пеньки. Љолючую проволоку по новому узкому
кругу расположили. Ћбмелел лагерь, пересох, но не до дна. ’ак и с другими
лагерЯми карагандинки случилось: укоротили их малость - и оставили служить.
ЏрежнЯЯ лагернаЯ администрациЯ в „олинке размещалась в могучем каменном
строении. ’еперь до лагерЯ было далеко и его приспособили под нужды солдат
охраны. ‚ерхнюю часть отдали под ротную канцелЯрию, каптерку и библиотеку.
Џодвалы, которые служили застенками, теперь использовали как хозЯйственные
склады. —то же до нижнего этажа, где следственный отдел располагалсЯ -
помещениЯ длЯ допросов, судебные, делопроизводительские, и расстрельнаЯ
комната, - с ним особо поступили. ђазобрав ненужную кладку, из этих
помещений устроили столовую длЯ солдат. € вот прибыл в „олинку новый призыв.
Џосле бани обритых наголо и переодетых в армейские робы молодых солдат
повели в столовую, чтобы откушали по прибытии первого солдатского борща. ќто
борщ - дело известное: худой навар и тошнаЯ гуща, и никого, кроме молодых,
им в быту казарменном не удивишь.
‘опровождал молодых из бани ротный старшина. Ћн нарочно был приставлен
к пополнению, чтобы разъЯснЯть на первых порах службу. € был человеком
обыкновенным, простым. Џоловину жизни отдал лагерной охране. € чтоб как-то
утешитьсЯ в этой степной глуши, он с важным видом рассказывал молодым
историю этой столовой, прЯмо как музейный хранитель. Љакие знаменитые люди
были у этих самых стен расстрелЯны, вот на этом самом месте они и стоЯли,
только одни имена громкие старшина и затвердил. Њолодые стоЯли смирно,
слушали, озирались вокруг. Ђ за столом рЯдом обедал взвод охраны - из
бывалых солдат на старшину никто вниманиЯ не обращал. Ѓывалые жрали борщ,
потому что с утра проголодались. „а и про эту комнату успели наслушатьсЯ,
этот же старшина и рассказывал, когда они только пришли служить и едва
перешагнули порог столовой. ’еперь же старшина длЯ них был не старшина, а
просто рыло надоевшее, Языком треплет почем зрЯ и мешает отобедать. Ќу вот и
молодым пора за стол, милости просим. € наливают каждому по котелку. € все
застучали ложками. Ђ один так сидит, будто заболел. Џотом вроде опомнитсЯ,
возьмет ложку, но ложка из рук сама вываливаетсЯ, не слушаютсЯ руки. ‘о всех
сторон на него уж косо поглЯдывают. " Ѓрезгует..." - ухмылЯютсЯ бывалые - "
…ще пирожков маминых не переварил, сынок..." Љричат ему: "Ђ ну жри!" Ћн
снова ложку со стола подобрал, в котелок полез, будто хлебает. Ќо тут стало
у него выворачивать нутро. Љругом позамирали, и наступила мертваЯ тишина.
‚се глазеют на него. Ђ он совладать с собой не может и в тишине этой мычит,
давитсЯ. ‘таршина бросилсЯ к нему: думает, подыхает паренек - уцепилсЯ,
кричит благим магом, чтобы звали из медпункта сестру.
Ђ до котелков, когда дурака этого из столовой убрали, многие больше не
дотронулись - был у свиней праздник, свиньЯм слили в бачки. Љое-кто даже
ужином побрезговал, не ЯвилсЯ за пайкой, чего в „олинке сроду не бывало.
Ѓудто протухла в тот день жратва. Ђ дурака того, дождавшись ночи, трое или
больше их было, досыта накормили - одни за руки- за ноги держали, повалив,
другие заливали холодными помоЯми рот. ‡аткнули и старшину, только другим
способом. —то-то ему шепнуло начальство, дернув за ушко - и он уж ходил
немой, будто рыба, всего боЯлсЯ. Њолодого услали в лазарет, в Љараганду, а
там отбраковали и отдали в стройбат под ‘емипалатинск, куда отсылали только
дебилов и нерусских.

Џравда карагандинского полка

Џолк был не так уж велик - в Љараганде квартировали всего три головные
роты, по сотни душ в каждой, не считаЯ штабного офицерьЯ, а также
интендантов. ’олько одна рота и была конвойной, ее солдаты конвоировали
заключенных по тюрьмам, судам, областным лагерЯм - по карагандинке. „ве
другие роты были по замыслу карательными или, как их еще называли, особыми.
€ если о ком говорили "полковые", "из полка", то о тех самых костоломах,
которые числились в их списках. ќти роты содержали в городе, над всей
карагандинской областью, точно батарею пушек на выдающейсЯ высоте. …сли зоны
бунтовали, их тотчас бросали на подавление. € если солдатнЯ безобразничала в
степных ротах, их опЯть же посылали усмирЯть.
Љулак особой роты испробовали в €ргизе, в Љарабасе - это были самые
слышные и памЯтные солдатские восстаниЯ. ЏонЯтное дело, что событиЯ и по
прошествию множества лет хранились в глубокой тайне. Ќо слухи, которые
первыми распускали о своих подвигах сами каратели, или шипЯщие угрозы
начальников, "Ѓудет и вам, суки, масленица!", да и кое-какие страшные следы
- горький дух пороха, кровь, цинковые гробы, копились в полку, а потом и
въедались в его барабанную шкуру, похожие на дробь.
‚ €ргизе, в этой лагерной роте, тамошний начальник, из битюгов,
переломал ребра служивому чечнцу может, чести тот ему во временЯ не отдал,
нагрубил. Ќо был судим всем чеченским землЯчеством - те повЯзали его и
расстрелЯли из автоматов у казарменной стены. Ќачальник этот давно
свирепствовал, так что судили, получаетсЯ, в сердцах и за все зло. —еченцев
тогда в €ргизе служило с половину роты. ђасстрелЯв начальника, они уже не
сдались военным властЯм, а вскрыли оружейное хранилище, то есть вооружились,
и засели в казарме, отчаЯнно отстреливаЯсь из окон, потому как им ничего уже
было терЯть.
Љрушить казарму в полку пожалели, чиченцев вышибали хорошо укрытые
снайпера, в течении днЯ. Ђ выманивали их в окна солдатские цепи, туда ведь
согнали, чтобы подбодрить карателей, и с сотню ничего не понимавших солдат.
Љ вечеру солдатские цепи отлегли на большее расстоЯние, став заслонами и
ничего уже не видЯ из далека. ’огда стрельба будто бы стихла. Љазарма как-то
вдруг заглохла, не находили живой цели и снайпера.
Џотихоньку вперед двинулись бронемашины, прикрываЯ карателей,
столпившихсЯ под их железными задами. Њашины грЯнули поравнЯвшись с
казармой, расстреливаЯ ее в упор. …ще в дыму и грохоте этого залпа каратели
бросились на штурм и, дико крича, запрыгивали в черные обугленные окна,
откуда стала доноситьсЯ беспорЯдочнаЯ стрельба. Љак рассказывали, стрелЯли
они по недвижным трупам, в угаре и в страшном своем же крике не разбираЯ
мертвых и живых. —еченцы погибли все до одного. …сли оставались раненные, то
их добили, того не знаЯ. турмовали, выходит, один их отчаЯнный вольный дух.
‚ игризском деле были убитые, раненные, но осужденным оказалсЯ
единственный солдат. ‚ особой роте, в карателЯх, служил чеченец, некто
Ѓалаев, старший сержант. Ћбразцовый служака, он отказалсЯ стрелЯть по своим
и даже пыталсЯ переметнутьсЯ на их сторону, но, беглый, посечен был по ногам
автоматной очередью. ђассказывали, что он так и осталсЯ без ног, а безногий,
был приговорен с тогдашней строгостью к расстрелу.
Ђ в Љарабасе служивые заупрЯмились зимой из-за студеных ночевок в
казарме, когда по безразличию начальства ротной котельной недопоставили
углЯ. ’опливо израсходовалось к февралю, и больше его не выдавали.
Ћтговаривались, что до весны уж рукой подать и что рота положенный ей запас
сжарила. Ќо солдаты отказались заступать на вышки - потребывали углЯ и
зимней пайки, потому что как раз прошел слух, будто в „олинском лагере
начальство хорошее и служивым дают на день сверх положенного по кульку
черных сухарей и ломоть сала. € вот затарахтели по зимней-то дороге полковые
грузовики, по хрустЯщему ледку, по тонкой корочке...
Љазарму окружили автоматчики. Ќо солдатнЯ, выглЯдываЯ из оконцев,
посмеивалась над ними: не верили, что этот парад выстроилсЯ всерьез. Џокуда
они посмеивались, каратели выстраивались еще двумЯ рЯдами, будто берегами,
начинаЯ от крыльца. ‚ казарму никто не заходил, решение было принЯто уже в
полку - один рЯд карателей, безоружных, но со щитами и дубьем, наконец
проследовал в темное тесное здание.
Џерепуганных солдатишек выкуривали дубьем на свет и дальше гнали сквозь
строй прикладами, не даваЯ ни оглЯдетьсЯ, ни одуматьсЯ. ‡агнали в оцепление,
как в мешок. Ќачали выдергивать из мешка наружу, одиночек, а когда
разошлись, то и двойками, тройками. ‡аварилась тошнаЯ каша; под открытым
небом, на снегу, били и допрашивали, кто отказничал заступать в караул,
какие были зачинщиками, а какие в окошках над особой ротой смеЯлись. Ќа этом
кругу снег лежал чистым, а после он покрылсЯ бурым ледком, который еще
сапогами-то раскотали, так что стало на нем скользко.
‘амых борзых и зачинщиков, которых наспех выЯвили, побросали в свои
грузовики, а массу затравленных, пришибленных солдат бывшей лагерной роты,
выставили на морозе - строем, голышом. ’ак их закаливали, чтобы не требовали
больше углЯ. ѓолыми, их заставили ползать на животах, маршировать,
окапыватьсЯ в сугробах. …ще в разгромленной казарме отыскали книжку,
воинский устав - и спрашивали наизусть присЯгу. Љто отвечал, тем наконец
позволЯли одетьсЯ. Џодзабывшие выучивали хором, под гогот уморенных,
толкущихсЯ без дела карателей - бойцов особой роты, как их любило величать
начальство.
ќту особую роту кормили усиленным пайком и койки их в казарме были
одноЯрусными, считай, личные покои. „нЯми они качали мускулы и обучались
битью в подвале, приспособленном нарочно под их зверские занЯтиЯ; с глухими
ватными стенами, перекладинами, наглЯдными плакатами, куда и как надобно
бить, а также чучелами, чтобы готовились. Ђ еще они часами бегали вокруг
полка, горланЯ на бегу песни - так их приноравливали дышать, но задыхаЯсь.
€х не унижали нарЯдами или чисткой сортиров. ќту работу выполнЯли солдаты из
конвойной роты, которых питали варенным салом, оставшимсЯ от мЯсных блюд,
что подавались особой роте и штабным служкам.
Ќи мЯсо, ни сало, если мерить по пищевому довольствию, то есть
середина, доставалась другой роте, караульной. ‘олдаты в ней подыхали от
бездельЯ и подлости, мучаЯ на гауптвахте однополчан. †или они своим
хитроватым миром, недаром их ненавидели. Љараульные еще несли почетные
нарЯды по полку. ЋхранЯли главные ворота и штаб, кумачовое полковое знамЯ, и
склады неприкосновенных запасов, откуда кормились и день, и ночь, списываЯ
воровство на складских крыс. Ќачальники, которые и сами поворовывали, чуть
чего, ко времени ревизии, ставили о крысах вопрос, деловито шумели, что от
них нет житьЯ; обнаглели, что жрут тушенку в жестЯных банках - и вот, если
распробуют боезапас!
„лЯ солдата попасть служить в полк почиталось удачей. ‚иноватых,
отбракованных, пойманных на воровство как раз наказывали, высылаЯ из полка.
‚ степЯх, в лагерной охране служивые дичали от дурного курева, беспробудных
драк и водки. Ќа легкие, услуженные у зеков деньги все прикупалось у барыг.
Ѓарыжничали казахи, торгуЯ коноплю. ‡аглЯдывали в степи и зеки, отсидевшие
свой срок, знавшие лагерную цену водки. Ќо чаще это были этакие омужиченные
бабы, промышлЯвшие по лагерЯм. ‡ечки они бывалые или дружки им наказывали.
Ќаживались же они с лихвой - за бутылку зеки расплачиваютсЯ как за три, из
которых одна уходит платой солдату, а там уж не разберешь, всем получаетсЯ
хорошо. ’о ли баба караульного балует, доплачивает, то ли солдат дает лишку,
послужив такой твари, будто невесте. ’ут и любовь, помЯнем ее, сердешную,
выворачивалась наизнанку. ‚ городах, близких к лагерным поселениЯм, самые
поворотливые из барыг сговаривались с шалавами, бродЯжками или обыкновенно
их спаивали, не даваЯ уж продохнуть - и волокли по всей северной степи, не
забываЯ потерЯнные совсем гарнизоны, чабанские точки, кочевьЯ, а по
скончанию путешествиЯ, если девонька оказывалась жива, рассчитывались.
‚ычитали за питье, за жранье, так что из натруженных денег доставалсЯ ей,
может, гнутый гривинек.
‡агудели, загудели степные роты по такой жизни... ‘олдат мог запросто
послать офицера по матушке, а то и морду побить. Ќикакой тебе муштры. €
уставов не исполнЯли, до известных глубин, чтобы уж самим из охранников не
перевестись в зеков. ќтой вольной волей вышкари хвалились перед полковыми,
которых начальники мордовали, что ни шаг. ‚ полку драЯли сапоги гуталином по
сто раз надню, и даже пуговицы медные на мундирах заставлЯли до сверканиЯ
начищать.
Ќо все же в лагерной охране жилось тЯжелее. Њог ты вдоволь погулЯть, но
и тебЯ могли прибить, замучить, разгулЯвшись. Њог ты послать офицера, но тот
же начальник- командир, заручившись с другим офицерьем, одной ночкой сделали
бы тебЯ инвалидом. Ђ потом задыхайсЯ по госпиталЯм, мочись кровью, покуда не
спишут на гражданку дуриком. €ли зазеваешьсЯ, загулЯешьсЯ, и сдунут с тебЯ
мигом погоны - пойдешь на лопату, в дисбат. ‡еки порежут или сопьешьсЯ,
обкуришьсЯ, пропадешь... Џристрелишь зека неловко - тюрьма. “снешь на вышке
утайкой - гауптвахта. ‘кинешь, кирзовые сапоги, рванешь неглЯдЯ на родину,
домой - так добежишь в зону.
Љомандовал полком человек пожилой, если не сказать, старик. Њогло
показатьсЯ, что прибывал он на своей должности как бы по недоразуменью.
Њужичок он был и смышленый, и беззлобный, доброй закваски, но с годами
одрЯхлел и сподличал, чувствуЯ, что вЯзнет в полковых делах. „авно выслужив
полковничью пенсию, он никак не хотел утерЯть дармовщинку. Џривык жить на
готовом и черпать, сколько душе угодно, из полкового котла. €з таких
бережливых соображений он цеплЯлсЯ, как мог, за командирство и успел
понаделать делов. „одумались и строевые офицеры, что в полку каждый сам за
себЯ. Џриучились врать, докладываЯ начальству, и за серьезные-то дела
боЯлись братьсЯ - чуть прыщ вскочит, и давай рапортовать. € мало, что сидЯт
в навозе, да еще умудрЯютсЯ друг на дружку кучами класть. Ђ полк по днЯм
расклеивалсЯ, разваливалсЯ - все начальники, а правды и порЯдка нет. Ќо
чудно, что жизнь в полку не взвинчивалась каким-нибудь штопором, а делалась
разве тЯгучей и скучней.
‚ последнем времени безвольный обрюзгший полковник только однажды
вмешалсЯ в ход полковой жизни - и приказал завести какую-нибудь веселую
живность, длЯ людей. € этот его приказ был исполнен. ’ыловаЯ служба
раздобыла тройку золотых рыбок в аквариуме и разноцветного диковинного
попугаЯ.
Ђквариум установили в штабе, в том теплом парадном закутке, где
обреталось и знамЯ. Ќо одну рыбку из него походу уже успели умыкнуть. ’огда
приставили к аквариуму караульного. € рыбки всплыли. ‘ам караульный не
удержалсЯ и отравил их, посолив табачку. …му были интересней поглЯдеть, как
рыбки сожрут табак, будут мучатсЯ и сдохнут, нежели маЯтьсЯ на посту, когда
они часами плавали, сверкаЯ золотой чешуей.
ЏопугаЯ командир полка запрЯтал в свой кабинет и оберегал лично,
допускаЯ солдатню только сменЯть под гадившей птицей газетку. ’ак как это
был казенный попугай, додумавшись, он назвал его строго и торжественно,
Ѓогатырем имеЯ ввиду, что этот попугай - все одно что новаЯ длЯ в полку всех
жизнь, надежда и отрада. € ставЯ клетку на стол, подолгу с ним одиноко
беседовал. “чил говорить и кормил из рук. Ќо спустЯ месЯц ЃогатырЯ, уже
выкликавшего картаво свое новое гордое имЯ, одолела вдруг чесотка. ‚от
затребовали начальника лазарета, который покрутив, повертев зачахшую птицу
сказал коротко, как это бывает у военврачей: "‚ши." ЏопугаЯ немедлЯ
обработали Ядовитым длЯ насекомых раствором, искупали в марганцовке.
Ѓогатырь с неделю страдал поносом и тоже сдох в этом громадном бездушном
полку.

‘тарорежимный анекдот

Џолковник дослуживал день. Џод вечер душа его теплела и размЯгчалась,
делаЯсь глинЯной: он думал, что вот прожил потихоньку еще один день. Џоходив
по красной, похожей на лампасы, ковровой дорожке, котораЯ расстилалась во
весь кабинет, от его твердолобого стола прЯмо под порожек, он решил занЯтьсЯ
гимнастикой - отжалсЯ торопливо три раза от пола и, вздохнув с облегченьем,
прилег на больничного образца кушетку, задумалсЯ.
‚ служебном кабинете царили голодное напрЯжение и пустота, будто это
была огромнаЯ мышеловка. Љроме стола, стула, ковровой дорожки и кушетки в
нем имелсЯ еще железный гробовитый сейф, где не хранилось ничего важного. Ђ
высоко на стене, так что приходилось задирать голову, висел …го портрет, в
ширпотребовской золотушной раме. ‚ременами полковнику мерещилось в этом
портрете что-то живое. ‘овершенно так, как бывало с ним на рыбалке, когда он
часами глЯдел на сглаженную покойную воду, но вдруг ее гладь начинала
двигатьсЯ, уплывать. Џолковник читал газеты и доклады с очками, но
отчетливо, до рези в глазах, различал все далекое, начинаЯ стареть. € его
кольнуло, когда в конце рабочего днЯ, глазеЯ бесцельно вповалочку на
портрет, увидал он неожиданно сидЯщую на …го щеке муху, что делала
изображение бездвижным и чужим, отчего и пребывать в пустом кабинете стало
тЯгостно. Џочти жутко.
€ полковник встал и уже не сводил с портрета глаз, прохаживаЯсь
неуклюже по дорожке. Њуха так и сидела. ’огда он испереживалсЯ, свернул в
хлопушку нечитанную еще с самого утра газетку, и полез к портрету,
взобравшись на стул. …го роста и высоты стула хватило только длЯ того, чтобы
хлопнуть по раме. Ќо сколько полковник ни хлопал, сотрЯсаЯ пыльный портрет,
эта муха ничего не боЯлась и не улетучивалась с …го щеки. ЏриподнЯтый на
стуле полковник мог разглЯдеть без очков только чернильной формы пЯтно.
‘ползаЯ на пол, он уже подумывал, что обозналсЯ: так точно, на портрете
имело место похожее на родинку темное пЯтно!
Њысль о том, что он углЯдел на …го щеке родинку, даже приЯтно закружила
полковнику голову. …ще он отметил про себЯ, что открытие не было бы
совершено, не полезь он на стену - никто другой в их штабе, небось, не
изловчилсЯ... Ќо стоило спуститьсЯ и взглЯнуть издалека на портрет, как
полковник опЯть увидал эту муху, вплоть до крылышек - и тогда нешуточно
рассердилсЯ.
‚ооружившись очками, заткнув хлопушку в карман брюк, он принЯлсЯ
сооружать у стенки нехитрую пирамиду: двинул через весь кабинет казавшийсЯ
неподъемным стол, водрузил стул. € полез штурмовать, набравшись со злости и
духу, и сил, так что мигом очутилсЯ лицом к лицу с Ќим и прицеливалсЯ,
нахлобучив очки, то ли на прицел ее взЯв, то ли под лупу - муху.
‡лость в нем сменЯлась холодным расчетом. ’ребовалось уничтожить муху,
но никак не повредить портрет. ‚спугнуть ее полковнику страсть как не
хотелось и он весь изнывал, когда замахивалсЯ неудобно газетенкой. ’ут
требовалсЯ хладнокровный бесстрашный удар. € полковник не промазал, но,
опустошаЯсь душой, постиг, что ударил по сухарю: из-под газетки разлетелась
от мухи только перхоть и кашлЯнула с портрета долголетнЯЯ пыль... Љак раз в
тот миг шумно распахнулась дверь и на пороге выросла хозЯйскаЯ осанистаЯ
фигура начальника, толкнуть которого в этот неприметный кабинет мог только
раздававшийсЯ внутри, подозрительно громкий шум. Џолковник был застигнут
начальником врасплох, на месте преступлениЯ: взобралсЯ он на стену и
замахивалсЯ дико не на что-нибудь, а на Ќего, задумав с Ќим что-то
сотворить.
"—то-о-о?!" - раздалсЯ грозный испуганный окрик. € вот задрожали у
полковника ноженьки, завертелось веретено в башке. …ще имелась последнЯЯ
возможность, доложить правду, чтобы хоть остатьсЯ в целых - и он залепетал,
едва удерживаЯсь под потолком: "Њуха залетела... Ќикак не мог... ‘огнать..."
Ќачальник обжигал взглЯдом, будто льдом. € по взглЯду этому морозному
полковник замертво вспомнил то, чего и позабыть-то нельзЯ: что это был
зимний день, за оконцем мглисто серебрилсЯ зимний воздух, месЯц был Январь,
и еще утром шагал он по хрусткому морозному снежку.

‘мерть военкора
ђедактор, он же корреспондент и корректор дивизионной газеты "Ќа боевом
посту" - пожилой капитан с лысиной, которую по настроению ехидно называл то
жопой, то прожидью. ЏредставлЯлсЯ не по-армейски, а как Ђфанасий €ванович,
разрешаЯ так же обращатьсЯ к себе и солдатам. Ќо те за глаза называли его
шефом или ‹ысым. …му было за сорок. Љогда шел зимой по дороге, то
обЯзательно не выдержит и прокатитсЯ по раскатанному ледку. „нем он обычно
спал дома, а к вечеру приходил, напивалсЯ досыта коньЯку и тогда начиналась
работа над номером, правки да вставки. Ђ из штаба дивизии, верно, смотрели
на его светЯщеесЯ окно и понимали так, что человек днюет и ночует, думаЯ о
газете. Ћн же любил о себе вслух сказать, что, как и Џетр Џервый, владеет
многими специальностЯми и если терЯл от выпитого чувство жизни, то
выстраивал наборщиков-солдат, муштровал и называл "вшивой интеллигенцией",
хотЯ они ею не были, в смысле интеллигенции, а вшей-то всЯкий день давили,
от нечего делать, разбредЯсь по разным углам.
Џомещение редакции от типографии отделЯла фанернаЯ перегородка, за
которой и сидел он, Ђгафонов, все же невидимый и гнетущий длЯ солдат,
которые, если это было лето, били мух при открытом окне, тогда как начальник
в поте лица работал. ‘колько ни проходило через руки наборщиков его больших
и маленьких статей, никто не помнил, о чем в них писалось. ‡апоминалось
только, что началом полосных статьей было "полигон встретил солнечной
погодой" или наоборот "пасмурной" - по временам года. ‘воими материалами он
заполнЯл еще и газету округа "„зержинец", иной раз в этой нормального
формата газете выходило сразу несколько его статей, а то и передовица. € вот
плодЯтсЯ по-тараканьи его подписи - "€. Ђфанасьев", "Ђ. €ванов" ... Ќо все
капитаны, хотЯ мог повысить себЯ в звании и подписатьсЯ "майор Ђгафонов", но
это по праздникам, длЯ души: жвыкнул удало комариком, приЯтственно
поволновалсЯ. € еще он давал переписывать статьи наборщикам, на сигареты,
чтобы те покупали курево, получив как за себЯ денежный перевод, и у него не
попрошайничали. Љогда Ђгафонов уходил в отпуск или отбывал в командировку,
то оставлЯл много заготовленного впрок материаЯла. Ѓыл у него ревностно
хранимый блокнот, куда он, разъезжаЯ, записывал столбиком фамилии всех
встречных военнослужащих дивизии. € этот блокнот он доверЯл самому
смекалистому наборщику, с наказом, чтобы тот вставлЯл в заготовки реальных
офицеров и солдат, не забываЯ потом вычеркивать из блокнота уже
использованные в газете фамилии.
Њечтой военкора Ђгафонова было создать книгу о Ќевском пЯтачке - о
героической обороне ‹енинграда. „умал, если создаст, то ему почет будет с
уважением и прописка в ‹енинграде. „елал он эту книгу так: из разных
генеральских мемуаров и выпусков фронтовых газет выкраивал куски, которым
сам придавал форму и пропечатывал из раза в раз в своей газете, но книжным
форматом. ’ак на дармовщинку скапливалсЯ заветный типографский набор, из
которого мечтал он сотворить свой памЯтник о ‹енинградской блокаде.
Ќо это же была муравьинаЯ работа, котораЯ тЯнулась уже множество лет. Љ
тому же Ђгафонов дожидалсЯ, когда поумирают военачальники, из мемуаров
которых он выкрадывал себе ленинградскую заветную прописку. Љогда умер
маршал ѓречко, к примеру, то капитан встал из-за стола, потЯнулсЯ и сказал
солдату, доложившему эту новость: "Ќу и что ж, начальник умер, все мы умрем
- и Я умру, и ты умрешь." Ђгафонов эти годы таскалсЯ по округу, по
бескрайним заштатным просторам от полка к полку и по гарнизонам, растрачиваЯ
свои полжизни, как командировочные. Ќа местах верили, что он напишет о них в
газету, но то, что ничего кроме фамилий, после так и не ЯвлЯлось, делало
капитана похожим на проверЯющего. ЌаезжаЯ третий, шестой и десЯтый разы в
какой-нибудь гарнизон, даваЯ самому себе задание от редакции, он был
встречаем как разъезднаЯ инстанциЯ и потом хвасталсЯ своим солдатам,
вспоминаЯ: "Cила прессы такова, что здесь званиЯ не играют роли. Љакой
командир полка стал бы с капитаном пить? Ђ вот узнают, кто Я, бегут за
водкой. ‚се права у менЯ!"
ѓод дивизиЯ завершала большими учениЯми в степЯх. Ћфицеры из штаба
скидывались и везли Ящиками водку. Ќочами охотились в степи на сайгаков,
списываЯ расход боекомплекта на учебные стрельбы, и праздновали одну
нескончаемую победу. Ђгафонов участвовал на правах "прессы" - никаких трат и
взносов, зато ел и пил с майорами да полковниками поровну. Љ исходу учений
военкор надорвалсЯ и заработал, что грыжу, перешедший из доброкачественного
в злокачественный запой. Ѓудто маркитантка, он откочевал в обозе какого-то
богатого на водку полка, освещать его боевые будни. ’амошних командиров он
через месЯц начал уж стеснЯть, но тронуть его побаивались. ЏоглЯдели, что
корреспондент не гнушаетсЯ питатьсЯ в солдатской столовой - и успокоились.
†дали, что когда-нибудь уедет сам.
Џоселили Ђгафонова в офицерской общаге, где какое-то времЯ еще наливали
уважительно корреспонденту. Љогда же Ђгафонов из довериЯ вышел, то продал с
себЯ часы, заграничную авторучку, кожаный портфель - и просуществовал с
неделю. ЏорывалсЯ он вернутьсЯ в Ђлма-Ђту, доделывать "Ќевский пЯтачок", но
никак не мог. € дело было не в средствах на дорогу, а в жадном, сосущем уж
из самого Ђгафонова, его пиЯвистом принципе, что у прессы все права. …му не
наливали - он затаивал злость и жаждал до удушьЯ выпить. агал в полковую
библиотеку, как в свою собственность, изымал с полок какую-нибудь книгу
поувесистей, на том основании, что он и сам писатель, где-нибудь по дороге
книжную буханку сплавлЯл и напивалсЯ назло этим "вшивым интеллигентам", как
стал клеймить и проживающие в общежитии многодетные семьи, а особо ж
невзлюбил он вредных, всегда трезвых офицерских жен.
‚ то времЯ в этот полк наведалсЯ проездом еще один работник печати -
корреспондент из газеты округа, с которой сотрудничал Ђгафонов. Ќо окружнаЯ
газета куда выше и корреспондент рассчитывал на особый прием. ‚место того
взбешенный комполка предъЯвил ему спившегосЯ жалкого капитана да выматерил
их обоих от души.
"‚ы кто такие есть? Љакого ж хрена вам тут всем у менЯ надо? „а Я о вас
такое сам напишу! Ђ ну, привести себЯ в вид... Ђ ну, глЯнули на менЯ... Ђ
ну, пошли вон..."
Ќа вонючей грЯзной колымаге свезли их на станцию и ссадили на перрон.
Ђгафонов что-то мЯмлил. •отел выпить, но злой молчаливый попутчик не дал ему
взаймы даже на пиво. Ђ спустЯ месЯц в газете округа "„зержинец" был
напечатан крохотный фельетон, где корреспондент описывал кражу и пропитие
неким командировочным военкором книжек из одной полковой библиотеки полковой
библиотеки - и не осталось помина от уже сброшюрованного частью "Ќевского
пЯтачка" пропал Ђгафонова и след ...
Ќо обессмертила военкора его газета. € не осталось помина от уже
сброшюрованного частью "Ќевского пЯтачка", но обессмертила военкора его
газета... €ли так много заготовил он длЯ нее материала впрок, или сама
сочилась, будто березовым соком, но с того времени и до сих вы в ней
прочтете одно и то же. € ЯвлЯютсЯ подписи на бересте газетной бумаги, точно
тайнопись всплывает - "€. Ђфанасьев", "Ђ. €ванов"; а по праздникам нет да
жвакнет комариком под носом у начальства "майор Ђгафонов".

€сториЯ водочной вышки

“ водочной за шаг и зги не увидать, а на тропе двоим не разойтись,
забор - так и плющит, что тиски. ‚ышка эта - место рисковое и гиблое, только
с нее способно водкой торговать. ‚ глуши, на отшибе всех постов и примыкаЯ
со стороны зоны к рабочей, а ночами вымирающей, нежилой и нерабочей, пустоши
желдорсъема, стоЯла вышка лагернаЯ десЯтки лет, целую жизнь. ’ак что и до
Љарповича имелись у ней хозЯева, и до Љарповича служили.
ѓроб тоскливый длЯ одного, который год и два втискиваетсЯ в него и
стоит столбиком, отбываЯ сотни суток срочной своей службы, теремок этот в
два аршина поглотить смог столько судеб, что два аршина пустоты уж зиЯли да
дышали как живые раны. „ощатые стенки кругом были изрезаны, расковырЯны
томившимсЯ тут народом - именами и охвостьЯми годов. Љто-то делал зарубки
дней, а может, так помечалась проданнаЯ водка. Ќо потому как не дозволЯлось
вышкам обрастать памЯтью и доски строго настрого выскабливались, красились,
оставалось только рЯбое их рыло, да глубокие рубцы, неизгладимые ни
скребком, ни краской.
‚от ведь ѓаджиев. ќтот туркмен вовсю на вышке барыжничал. †енитьсЯ
хотел. Ђ у них такой обычай, что если старший брат не обзаведетсЯ, то
младшему жены не дозволЯть. ‘тарший же брат никак не мог скопить денег,
чтобы девку из семьи выкупить, и ѓаджиев за двоих выкуп собирал - за себЯ и
за никчемного брата. ‘лужбе конец подходил, а денег не доставало на
двоих-то. € он выпустил из зоны зека за пЯтьсот рублей. ‡ек на воле человека
убил, и поймалсЯ, а по его показаниЯм арестовали и ѓаджиева.
’уркмена до суда содержали в следственном изолЯторе, и от конвойников
полковых, какие на этапных перевозках бывали, пришло известие, что ѓаджиева
в изолЯторе за красные погоны урки обабили, а потом, помучив всласть, и
повесили.
’огда смерть туркмена мало кого в роте напугала, смеЯлись над ним, что
купилсЯ на пЯтьсот рублей, бабай. Ќашлись на водочную новые охотники. ‘лаще
остальных сержантам за этот нарЯд подмазал умилин, он и заступил.
Џолгода на вышке выстоЯл, но погиб. ‚зЯл наперед за водку большие
деньги, а когда пригрели денежки, то и водку пожалел отдавать. —то ни ночь
зеки закидывали его на вышке камнЯми, железЯками, копьишками из сварочных
электродов. ‡аградсетки, какие полагаютсЯ длЯ защиты караульного,
отсутствовали у всех вышек - были да сгнили, так что привыкли служить без
них. умилин не верил, что его убьют, бодрилсЯ, но как-то его с проломленным
черепом на вышке нашли - успел помереть, истек кровушкой.
€ тогда водочной стали страшитьсЯ, и служить отказывались. •оть кое-как
с вышкой улаживали; кого уговорЯт ночку перестоЯть, кого отпуском даже
заманивают. Ђ были и такие, как Љрот, блатарь ротный Љротов, всех
заставлЯвший себЯ называть по имени-отчеству, ‘еменом Џотаповичем. …го
поймали с анашой, то есть подсунули ему анашу, чтобы исправить. ѓоворЯт,
тебе одна дорога, Љротов, на зону - ты или служить будешь на зоне, на
водочной, выбирай, или в зоне сидеть. Љрот и отбывал срок на водочной, всю
зиму. ЋбкуривалсЯ анашой, так что не боЯлсЯ и не чувствовал мороза, а по
ночам орал, как заклЯтье: "•..й вам, а не Љротова, сами сдохнете!" Ђ зеки
требовали от солдатиков старый шумилинский должок, да еще сверху, но никто
не хотел за умилина расплачиватьсЯ.
Љогда ‘емен Џотапович демобилизовалсЯ, а он в ту зиму облысел, на
водочную погнали прапорщиков, но ведь и жалко начальникам прапорщиков
утруждать, они ж на зарплате. € пошагал, потопал на вышку Ѓлакитный, его
черед наступил из сырости выползать. ’ерЯть ему было нечего.
Ѓлакитный нажаловалсЯ, что сержнаты едЯт котлеты. Љотлеты им жарили из
того мЯса, что не докладывалось в общий котел. Ћн же об том не знал - если
бы знал, то поберегсЯ. Ћн думал, что котлеты выдаютсЯ всем, и втерсЯ с тем
вопросом, не утерпел, к офицеру - отчего котлеты не выдаютсЯ всем, если их
сержанты едЯт. ‘ержантов отодрали без мыла, чтобы не воровали - но у
начальства, жратву ведь только начальству полагалось воровать. Ќикто и не
скрывал, как обычно скрывают стукачей, что с вопросом обратилсЯ рЯдовой
Ѓлакитный - вот рЯдового и опустили. Ќа утренней оправке это было, сержант
вдруг приказал Ѓлакитному у параши залечь, говорит, окапывайсЯ. Ѓлакитный не
понимал, что надо бы сдохнуть ему было, но такого приказа у параши не
исполнЯть, пускай и звучит обычно. € вот залег, а потом уж ему поднЯтьсЯ не
давали. —уть рыпнетсЯ - под живот сапогом. „лЯ начала сказали, что так будет
с каждым, кто против сержантской власти пойдет. ђастолковали насчет котлет,
что если хочешь котлеты хавать, то заслужи и заставь, хитростью или силой
добудь. Ђ не сможешь, ложись у параши и подыхай. € всем было велено, чтобы
оправлЯлись на него, так и Љарпович не пикнул, облегчилсЯ, ненавидЯ за то
Ѓлакитного, что мочитсЯ на него.
Љак он доходил, того не расскажешь. ЏопользоватьсЯ им решили
начальники, открыли ему дорогу служить, толкнули на водочную. Ќо патронов к
автомату на первых порах распорЯдилсЯ Ѓлакитному не выдавать, чтобы чего не
вышло, человечек-то в мучениЯх жил. ‡нали бы зеки, что патронов нету, только
холостые - в воздух палить. ’орговать водкой заставили Ѓлакитного сержанты,
но копеечка стала и к нему прилипать, начал длЯ себЯ приторговывать. ‘
зеками честный расчет ввел, и с зоной за долги умилина с лихвой
рассчиталсЯ. Ќо мочой-то пованивало от него, да сержанты не очень защищали,
а только сколько могли обдирали. Ѓлакитный платил, чтоб его не били. Џлатил
за пропитание в роте, за спанье - отъелсЯ, отоспалсЯ. Љотлеты хавал, но в ту
котлету каждый мог плюнуть, как в парашу. —ем судорожней старалсЯ в люди
выползти, тем глубже и окунали, поминаЯ кто он такой есть, тогда ведь
сержанты каждого на него оправитьсЯ заставили, вот теперь и поминал каждый.
€ когда не достало у Ѓлакитного никакой надежды, никаких денег, он только до
завтра дожить жаждал, выживал, а тут не захотел ждать, не пожелал больше
терпеть - и застрелилсЯ, умылась водочнаЯ и его кровушкой. ‚от и все, чего
он достиг, застрелилсЯ, как человек, а не удавилсЯ над парашей-то.
Љарпович долго ждал, чтоб вышка высвободилась. ’ак уж рассчитал, что
ему-то на водочной не сгореть. € чего сказать - случай был, какого доныне не
выпадало. ‚звихри он плату за водку, зеки и не пикнут, водка рисковей стала.
‚ерно, и пить уж страшились, а не то, что добывать. Љарпович и вдвое больше
торговать может, и в три шкуры денежек содрать. „умал, взЯть нахрапом - и
бежать. ‚ том он и силу свою чувствовал, что была у него цель - бежать.
Њогучей жилой станет водочнаЯ, и пускай потом спохватЯтсЯ. „еньги в сапог -
и рватьсЯ в больничку. …сли словчить не удастсЯ, то хоть голову разобьет об
стену. ѓлавное больничка, а там деньги и оживут, налипнут... Ќадо, чтобы
признали негодным, инвалидом. Ѓежать, бежать! Ќеужто за пЯтьсот рублей не
подмахнут? Ќеужто встанут пЯтьсот рублей поперек горла, чтоб какого-то
солдатика не упустить, вшивоту?
€ времечко уж истекало, и все сходилось, как высчитал Љарпович, быстрей
бы в больничку. Ћн чувствовал остро, всей болью, что зима приближаетсЯ,
настигает - с того времени и чувствовал, как начали весной-то мучительно
стаивать горы снега в степи. ‡имы он боЯлсЯ, от зимы бежал, нещадной,
которую чудом на издыхании вынес, а больше не вынесет. Ќо всегда это был
розовощекий здоровый мужичок, ставропольской закваски. €схудавший в зиму, не
уменьшилсЯ он в росте, не сдавилсЯ в плечах, а сделалсЯ здоровее - крепче и
жилистей. C дней своих первых стукач, всеми презираемый, Љарпович не унывал
и донос начальству употреблЯл не иначе как в свою выгоду, становЯсь
неожиданно сильным, сам презираЯ солдатню да сержантов с подлой мстительной
злостью. Љогда в казарме он был в первый раз бит, то исхитрилсЯ измазать
юшкой всю рожу, как если бы и не нос расшибли, а содрали кожу, притом упал
замертво и до прихода начальника не вставал, не дышал. € бить Љарповича до
крови, по лицу уж боЯлись. Љогда же устроили в роте молодым прописку и
вколачивали в жопы звезды с блЯх, то Љарпович вдруг сам вызвалсЯ первым
пройти это испытание, но чтобы те, кто бил, подписались бы, что он испытание
прошел, а не просто был избитым. Ќавроде как паспорт солдатский выдали. …му
же поверили, что как по закону хочет, и дали-то расписку - сами на себЯ
показаниЯ дали. „ело было ночью, а наутро Љарпович уж предъЯвил потрЯсенному
начальнику бумажку эту неграмотную да всю в кровавых звездах свою
потерпевшую задницу.
ЏонЯтно, что и начальники его не очень уважали, а боЯлись, презирали
как урода. Ѓыло не понЯть, кому служит он, в кого целит, куда метит. Ћн был
человеком, способным на все. •итрость его была как простодушие. ’русость как
мужество. ‚еселость и бодрость лучились из него, точно из дурачка, но
мерещились в них глубокие, даже выстраданные, неверие и злость. Ђ угождал
он, чтобы в нем так и видели - одни гниду, другие урода с дураком, как было
и ему легче: но сознательно, уж и не дурак, и не урод, потихоньку этих
людишек длЯ себЯ истреблЯл. Њог он уже многое, но никак не позволЯл себе
открытьсЯ, выпустить все желаньЯ свои и душу на волю.
ќтой-то воли он страшилсЯ, и покой обрести мог отчего-то только с
неволей. ‘ам того не постигаЯ, казалось, только и в надрывной попытке
слепить, защитить свой мирок, он так исхитрилсЯ и закалилсЯ, что оказалсЯ
живуче всех - и не мог уж, выживаЯ да выживаЯ, остановить этого в себе
молоха, освободитьсЯ. ‚се, что делал Љарпович, начинало служить какой-то
одной цели, другой, ему уже непостижимой, заживо его пожравшей, и он ей
подчинЯлсЯ, будто своему страху, но то был ‘трах, и не человеческий, а сама
она, ‘мертнаЯ ‘мерть.

†илец

Ћт умершего своей смертью пьющего неприметного полковника освободилась
однокомнатнаЯ жилплощадь в доме, где прописку получали только на времЯ
службы, и в нее бесшумно въехал холостой комендант офицерского общежитиЯ,
так же бесшумно схоронив никому не важного одинокого пьЯницу. ‡а хорошую
работу комендантом Ђнатолию ‹ыгареву удружили эту отдельную квартиру и брали
на службу в особый отдел, а поручение справить умершему полковнику похороны
было дано как в нагрузку. „ень бывший комендант провозилсЯ с гробом, погонЯЯ
двух неповоротливых голодных солдат из хозвзвода, что даны ему были длЯ
разгрузки и погрузки, и под вечер с кладбища поехал уже налегке не в
постылое общежитие, а к себе домой.
Љвартира кишела вещами покойника. •удое, бедное имущество досталось
‹ыгареву в наследство, и наутро он хладнокровно избавилсЯ от него,
перетаскал в тюках на мусорку, вместо зарЯдки. Ћставил у себЯ кровать, шкаф
да жестЯную коробку с престарелыми фотографиЯми и письмами; это были письма
и фотографии женщин, с которыми полковник знакомилсЯ в лучшие годы в
санаториЯх, но не заводил семьи. Џолнотелые, белозубые, в возрасте - похожие
на поварих. Ќо писали они каждаЯ по-своему, то строгие и скучные, то умолЯли
о любви и вспоминали знойные южные ночи. ‹ыгарев читал и перечитывал эти
письма, глЯдел на чужие улыбчивые лица, и начинал поневоле мечтать о
женщинах, сам писал им в мыслЯх ответы - и видел какие они были под
платьЯми, белокожие, пышные, как зефирины. Љровать пришлось ему выкинуть
несколько дней спустЯ, она не сгодилась, пропахла пожилым пьющим хозЯином,
дух которого из нее ни за что не выветривалсЯ. €з-за этого въедливого духа
мертвецкого, что впиталсЯ даже в стены, ‹ыгарев принЯлсЯ всего боЯтьсЯ
нервничал, будто б за ним следили. Ќо никак нельзЯ было отказатьсЯ от
квартиры. ’огда, от страха этих прокисших смертных стен да из-за нервов, он
и надумал, что ему надо женитьсЯ.
ЋбратилсЯ он к случайной и ненужной долгое времЯ любовнице,
неприхотливой сорокалетней женщине, ровеснице, знаЯ отчего-то твердо, что
именно эта, котораЯ в первый же раз дала себЯ раздеть, как и тогда, не
откажет ему, а ответит согласием. ‚ прошлое времЯ он был без квартиры, а
женщина эта ютилась с матерью, отцом и молодой сестрой-студенткой, которую
всЯ семьЯ нежила да лечила от какой-то болезни кожи, так что ‹ыгарев
опротивело слушать о прыщах и о том, как мало у них в доме места - прыщавую
балованную девку стеснЯли даже гости. Ћн успел купить женщине в подарок в
военторге полуспортивные туфли на резиновой подошве, съездил с ней по грибы
и после этого леса, где она пожалела марать одежду на траве, озлившись,
скрылсЯ из ее жизни. Ќо теперь у ‹ыгарева была своЯ квартира, свой дом и он
имел в женитьбе душевную потребность: он боЯлсЯ этих стен, желаЯ разделить
их хоть с кем-нибудь, чтобы избавитьсЯ от гнетущего страха и одиночества
неприкаЯнной своей, ненужной никому жизни.
Ђ перезрелаЯ невеста тоже рассчитывала на малое - на крепкую надежную
семью. ‘ветлана €вановна была педагогическим работником и преподавала
историю в средней школе, чем бескорыстно гордилась. ”амилиЯ ‹ыгаревой
гораздо больше подходила ей, чем своЯ, длиннохвостаЯ и потому какаЯ-то
крысинаЯ. …й нравилось, к примеру, что Ђнатолий сирота. Љ тому, военный
человек, непьющий и некурЯщий, как бы и нерусский. …й нравились его
целеустремленность, жизненнаЯ сила и она так рассчитала, что и Ђнатолий не
красавец, и она не красавица, стало быть, они прЯмо подходЯт друг другу.
‘ветлана €вановна, однако, была высокого мнениЯ о своей образованности и
называла себЯ не иначе, как "интеллигентным человеком", что давало право
ставить себЯ всегда выше ‹ыгарева, а ей это было важно. ‚от она говорила на
уроках с глубокомысленным видом, важно: "ѓитлер был фашистом". €ли:
"‚ладимир €льич ‹енин был вождем мирового пролетариата". Ђ в учительской,
встреваЯ в женский треп таких же, как сама, училок, говорила с гордостью: "џ
не люблю мужчин". € еще говорила, что есть плохо, а что - хорошо, и тоже
себЯ за это уважала, будто знала то, до чего другие должны были расти и не
дорасти.
Ћни повстречались снова, будто по сговору. Ќе было упреков, ни
воспоминаний - она только неожиданно торжественно ответила ‹ыгареву, что
согласна быть его женой. Љогда подали заЯвление, ‘ветлана €вановна наезжала
после работы что ни день - делала уборку и стирку, готовила еду и в
одинаковое времЯ уходила, ночуЯ у себЯ дома. ‹ыгарев томилсЯ, но после
прошлого и сам отчего-то не мог решитьсЯ даже обнЯть свою бывшую любовницу,
хотЯ она светилась знакомым ему ровным спокойствием, решимостью, и с
полмесЯца они встречались на квартире ‹ыгарева, похожие на брата и сестру, а
расписались за день до Ќового года.
ќтот праздник и хотел ‹ыгарев встретить как раскупорить новую свою
жизнь. Ђ свадьбы, с гостЯми да гулЯньем, не устраивали, что было семейное
уже их решение, поберечь деньги. ’е, кого позвали свидетелЯми, такие ж
училка и дознаватель из особого отдела, выпили за молодоженов по фужеру
шампанского на квартире у ‹ыгарев, поглазели и разъехались. ‹ыгарев допил за
ними бутылку шампанского, но не опьЯнел, хоть и желал. ‚ первую брачную ночь
молчаливо лежали и будто б ждали друг дружку, а потом ‘ветлана €вановна
засопела, и уснул от усталости сам ‹ыгарев.
Ќаутро он проснулсЯ и возненавидел еще спЯщую свою жену. …му стало
жалко, что она будет проедать все заработанные им деньги и нарожает чужих
ему детей, на себЯ похожих, тоже нахлебников до самой смерти. Ѓыло ему и
стыдно, противно, что у нее больнаЯ прыщами сестра, которую семейка
отправлЯет каждое лето лечитьсЯ соленой морской водой и солнцем на юга. •оть
сестры этой ее младшей ‹ыгарев до сих пор в глаза не видал, но и было
ненавистно слышать без конца о ней, о студентке, лечитсЯ котораЯ морем да на
солнышке. € еще он ненавидел свою жену, что придетсЯ с ней под одной крышей
теперь жить, укладыватьсЯ каждую ночь в одну постель. Ќет у нее грудей. €
одежды имела она в гардеробе всего три, в которых он всегда ее, чудилось, и
видел - полуспортивные ботинки на резиновой - подошве, изношенный
вельветовый плащик да какаЯ-то в блестках косынка, которую она как украшение
повЯзывала на шею.
Џроснувшись с такими мыслЯми, ‹ыгарев пересилил себЯ ради праздника, и
прожил день в тоскливом ожидании конца старого года. ‚ новогоднюю ночь семьЯ
‹ыгаревых не спала - кушали вечный салат с вареной картошкой, Яйцами,
колбасой и молчали. ‘ветлана €вановна сделала наконец мужу замечание, что
тот скребет вилкой по тарелке, портЯ ей аппетит. ‹ыгарев вдруг сгреб салат и
швырнул ей всю пригоршню в лицо: "Ќа, падло, жри..." †енщина вскочила и
бросилась бежать из комнаты, то ли похныкиваЯ, то ли попискиваЯ. Ћн сидел в
пустоте, в квартирке было тихо - ‘ветлана €вановна точно б испарилась. ’огда
он поплелсЯ за ней, чувствуЯ уже не злость, а тоску. †ена лежала на
заправленной кровати с толстой книгой в руках. ‹ыгарев был поражен: она
возлежала в том же платье, которое уже подчистила водой, а умытое лицо ее
светилось строгим покоем. …му стало жалко себЯ рЯдом с ней. Ћн даже хотел,
чтоб жена обнЯла его в то мгновенье, защитила, простила. "‘ветлана! —то мне
делать, как жить?!" - произнес он c надрывом. "Ќе притворЯйсЯ, Ђнатолий, это
отвратительно, - проговорила она глухо. - Њне безразлично, нравлюсь Я тебе
или нет, выходить замуж второй раз Я не собираюсь. †иви как хочешь, но если
будешь шлЯтьсЯ по чужим девкам, пенЯй на себЯ. Џойду к твоему командованию,
потребую, чтобы тебЯ отчислили из армии, - и ‘ветлана €вановна снова
отвердела, да, из армии. ’аким как ты в ней не место".
‹ыгарев задохнулсЯ и бросилсЯ на охнувшую тЯжко жену. Ћн рвал на ней
платье, заламывал руки, вцеплЯлсЯ в булыжные грудки - и хлестал наотмашь по
щекам, глЯдЯ в перекошенное трусливое лицо, и ему хотелось, чтоб она кричала
и звала на помощь, а он бы рвал да бил ее еще больней. ‚ пылу этого своего
торжества, в самый разгар, ‹ыгарев неожиданно похолодел и сковалсЯ от
страха: ‘ветлана €вановна, которую он долбил своей тушей, не сопротивлЯлась
и не пыталась вырватьсЯ из-под него, как это ему чудилось, а сама
прилепливала его к себе и с пугающей жадностью кусала его зубами, выкручиваЯ
кожу, точно б пыталась содрать шкуру или подвесить его в воздухе.
Ћпустошенный, он потом спрЯталсЯ в одеЯлах, слыша сквозь их толщу шум воды,
и уже Явственней, в мертвой тишине слышал, как жена увальнем проходит по
комнате и залазит в кровать, и говорит вежливым чужим голосом в черноту:
"Cпасибо, Ђнатолий," - а потом поворачиваетсЯ к нему спиной, на тот бок, что
без сердца, как советуют спать врачи.

Џетушок

Џрошло уже много лет, а Я все помню эту историю - про Џетушка. ‘ годами
бестолковый, с матом смешанный рассказ, что слушал Я одной ночью в черной
казарменной Яме, то и дело проваливаЯсь в сон, а под конец и вправду - уснув
мертвецки, делаетсЯ все неотступней и зримей. Ћтчего-то покоЯ не дает этот
ЏетЯ-Џетушок. ‘ каждым годом чего-то жду... ‹етом, когда призвалсЯ Я и попал
служить в конвойный карагандинский полк, прокатилсЯ по лагерным ротам слух,
что казахи забили насмерть и порезали на куски близ городка Ђбай, в какой-то
шашлычной у карагандинской трассы, русского солдатика. Ѓолтали и у нас.
Ќикто не знал ни фамилии, ни какой он был роты, этот солдат, ни деталей
убийства. Џо воскресеньЯм отпускали до полуднЯ в увольнительную, но из роты
никто не ходил. ‘трашились слуха, хоть Ђбай был от нас километров за сто.
ќтот месЯц летний, когда не развеЯлсЯ еще страх, помню хорошенько. „о
полуднЯ по воскресеньЯм солдатнЯ маЯлась. Ѓродили по казарме, по двору и
зверели. —ерез этот чужой страх проклЯтый лишилсЯ и Я однажды зуба. Џотом
только, на втором году службы вставил бесплатно в госпитале железный зуб.
“же Я дослуживал, живой и невредимый, как в роте поЯвилсЯ —умаков -
отсидевший в дисбате шоферюга. Џосле дисбата ему оставалось еще год срочной
службы. ‚ роте не отыскалось у него ни землЯков, ни одногодков, и хоть
красовалсЯ наколками да сыпал свысока дробным воровским матерком - снова
проштрафилсЯ, разозлил у нас бывалых сержантов и солдат, так что шкурку эту
блатную пушистую с него чуть не заживо ободрали. офернЯ в дисбат заруливает
по-известному, на бензине воровал или человека сшиб, а таких на срочной
боЯтьсЯ не будут, пришлось и ему родине послужить. Џро себЯ —умаков
оставалсЯ злым да крепеньким, словом, сукой. Џеревоспитывал его в роте не Я,
а потому-то ли он заискивал передо мной, то ли доверЯл. Ћхота была и ему
излить уже без прикрас душу. Ђ рассказал-то —умаков о том лете, о том
солдатике, о той шашлычной на трассе, под Ђбаем. € заныл железный мой зуб.
"Џетушком" вместо Џетра, нежно так, солдатика поминал сам —умаков, да с
ухмылкой - окрестил некудышного деревенского паренька как кличут на зоне
пидоров. Ќо при всем при том, имел любопытство и ловко выпотрошил из него
душу. Џетушок был родом из ‘ибири, —умаков рассказал - тот поселок
городского типа, где он народилсЯ, звалсЯ то ли Ѓычуган, то ли Њычуган.
Ћтец, тракторист, зарубил у него на глазах мать, а когда опомнилсЯ, что
убил, побежал и повесилсЯ в бане - так Џетушок в одночасье осиротел, и с
десЯти годов жил в том же поселке у единокровной своей, тоже пьющей и
никудышной тетки. Ћбразование его было "неполное среднее" cо справкой - в
школу еле-еле отходил до седьмого с половиной класса. Ћкончил курсы
трактористов и работал до армии в родном лесхозе, а за мелкое воровство у
граждан - лазил в погреба - состоЯл на учете в милиции.
—умаков шоферил в хозвзводе. „ругие пахали по Љараганде и области на
автозаках, из тюрьмы в суды, из судов в тюрьму. Ћсваивали бронемашины и
после не вылазили из-под них, похожие на чертей - озлившиесЯ, с ног до
головы покрытые сажей и копотью. Љто возил начальство - драили по-морЯцки
командирские авто и умывались до блеска самоварами, даже чистили зубы, чтобы
изо рта не пахло. Ђ —умаков процветал в цивильной приемной хозчасти, где с
утреца он и экспедитор –ыбин, молодой опущенный солдатами лейтенант -
прЯмоходЯщий коротышка с крысиной мордочкой - ждали по полднЯ, куда отправит
хозЯин, зампотыла. ‡евали, развалившись в списанных из штаба мЯгких креслах.
Џохабничали с вольнонаемной ‚еркой-секретаршей, что хихикала дурочкой из-за
конторки, будто б не понимала: –ыбин звал ее в офицерское общежитие
"покушать секса с изюмом", одного и того же. ‚ день только и делали ходку -
на строительный комбинат в область, то за кирпичом, то за черепицей или
железом, а по дороге калымили да прожирали деньги в столовых, кафешках,
шашлычных, в засаленных придорожных ресторанах. ‡ампотыла держал эту бригаду
больше длЯ своих нужд, по-родственному закрываЯ на многое глаза, но если
наказывал, то запирал двери от посторонних и сам лупил —умакова с –ыбиным
резиновой милицейской дубинкой. Ѓыл в этой бригаде и грузчик - солдат,
которого отобрал-подобрал хозЯин, но уж без снисхождениЯ, точно б скотину:
взЯл из хозвзвода послушного работЯщего деревенского парнЯ, уже забитого там
нерусской солдатней.
—умаков с лейтенантом катались в кабине. Њесто у Џетушка было в
жестЯном кузове, который задраивалсЯ наглухо снаружи, и чего б ни возили,
куда б ни ехали - терпел в этой утробе всю дорогу, сидЯ без воздуха и света
на голых досках, как под землей слыша их гогот и вопли магнитофона. Љогда
калымили, то надрывалсЯ за всех Џетушок, а —умаков с –ыбиным даже друг с
другом не умели поделитьсЯ, и потому прожирали все деньги. ‘топорили фургон
на сколько попало времени, сами тишком уходили, так что Џетушок, захлопнутый
на засов в кузове, ждал по часу их возвращениЯ, не сознаваЯ, куда ж заехали
и что происходит вокруг. ђаздавались их довольные веселые голоса - фургон
трогалсЯ. Ђ бывало, —умаков громыхал засовом и звал его, горланил: "‚ыходи,
Џетушок, освобождай хату!" Ћн послушно по-быстрому спрыгивал. —умаков
недолго обхаживал любовницу - помогал ей вскарабкатьсЯ. Љидал в темень
бушлатик, оглЯдывалсЯ по сторонам и пропадал. “ обочины топталсЯ –ыбин и
ждал своей очереди, от нетерпежу косЯсь на задраенный кузов. Џетушок отходил
подальше, не знаЯ, куда себЯ девать. Џосле этого дела —умаков, как сам
хвалилсЯ, "любил покурить". „обрел, угощал сигаретой, звал в кабину
послушать музыку, и, гогоча, пересказывал молчаливому Џетушку, что делает
там лейтенант, за их спиной. ‘пустЯ времЯ показывалсЯ одеревенелый помЯтый
–ыбин и, нагонЯЯ на себЯ строгости, командовал визгливым нервным голоском:
"—его развалились, вашу мать, тоже мне, солдаты! Џоехали!" "Ђ ты не матюши,
старшой, она, глЯ-ка, не тебЯ, короткого, рожала..." - огрызалсЯ —умаков и
шагал тоскливо проверить девку. ЏускаЯ на волю эту попутную, отделанную, он
еще нешутейно раздумывал, подначивал прЯтавшего глаза Џетушка: "Ђ ты,
братуха, хочешь ее спробовать? Ќу?! Ќу, не хошь, как хошь, сказала вошь".
‚ тот день фургон хозвзвода отбыл из Љараганды как только рассвело в
долгую командировку в джезказганскую область - в неизвестный, или ж в
неизвестную - Ђндырь: ехали, знали, что на металлический завод, за
оборудованием длЯ ремчасти. „остигли этого места, когда уж остывал летний
знойный день, и оно встретило их громадной дырой неба, пустошью рыжей
черепастой земли. ‹юди здесь не жили, а работали. ‘тепной воздух поник едким
бесцветным дымом. ‘леды гусеничные тракторов выпирали даже из зарослей
репейников, как и обломки труб, арматуры. ‡авод отыскали по этим и другим
следам. „вор у распахнутых настежь ворот какого-то цеха, куда загнали
фургон, походил на заброшенное футбольное поле. Џетушку, после того как
отсидел всю дорогу запертым в кузове, двор этот виделсЯ еще огромней, так
что захватывало дыхание, и он с уважением оглЯдывал чужое новое место, будто
б очутилсЯ в гостЯх. –ыбин деловито пошагал внутрь безмолвного цеха, уже
запасшись накладной, которую читал, бубнил на ходу, опущенный с головой в
клочок бумаги. —умаков, развалившись у фургона, угрюмо лыбилсЯ сквозь зубы:
"Ќу, ну... ЏоглЯдим, чего он там словит, на рубь или на два..." - все
измерЯЯ на километры, давно он решил про себЯ, что погнали их на край света
не за пустЯковиной, а за чем потЯжелей. Џоэтому он был такой угрюмый, волком
огрызал сигаретку, которую только от злости и закурил. ‘пустЯ времЯ выбежал
как на свободу радостный вертлЯвый –ыбин, размахиваЯ судорожно рукой, чтобы
поворачивали в цех. "‚от, сука, чего у него там, хрен, что ль, достал
слоновий. ‘лышь, Џетушок, Я маратьсЯ не буду, ты даже не жди. ѓрузи сам,
надоели вы мне..." Ѓольше он не вылез из кабины грузовика. ‚ гулком холодном
цеху копошилось у верстаков несколько рабочих. –ыбин нетерпеливо ждал у
поддона с забитым досками небольшим станком. "…сть где подъемник? Ђ почему
не вижу, где лебедка?" - покрикивал он вдаль на рабочих, и они дружно
замерли неживыми у верстаков. Џрипугнувшись, –ыбин кинулсЯ на Џетушка,
стоЯщего перед неподъемным длЯ одного Ящика: "—его встал? Ђ ну давай мне,
как хочешь! Ђ где —умаков? ђЯдовой —умаков!" "Џоди у слона отсоси... - с
гулом докатилсЯ голос. - џ водила, мне за баранкой положено... ‚она, Џетушка
запрЯгай." ‹ейтенант растерЯлсЯ, но через миг спохватилсЯ и заорал на
Џетушка, багровеЯ: "’оварищ солдат, приказываю начать работу!" ’от навалилсЯ
одиноко на затаренный станок. Џоддон заскрежетал и чуть сдвинулсЯ. "‚от так!
‚от так!" - упрЯмо погонЯл –ыбин, не желаЯ понимать, что солдат в одиночку
не справитсЯ. "ќй, ты чего развоевалсЯ-то? ’ы чего это? ’ы это здесь кончай!
“гробишь парнЯ! " - заволновалсЯ кто-то из рабочих. "„а кому ты говоришь,
это ж мудак в фуражке! - загудел цех. - „авайте, ребЯта, поможем! Ђ ты иди
отсюда, крыса, а то будет тебе лебедка, так вот за мотню и подвесим!" –ыбин
заглох и живо скрылсЯ с глаз. ђабочие отыскали крепкие широкие доски и по
ним, как по полозьЯм, поддон со станком тЯгали в машину - два рабочих из
кузова подтаскивали на лЯмках, Џетушок с еще одним, пожилым - толкали
муравьЯми наверх. Љогда ж рабочие, пошатываЯсь от усталости, ушли, лейтенант
подбежал поближе, волнуЯсь, что они бросили помогать, но станок был загружен
и закреплен канатом. Њордочка его просиЯла, он повеселел и даже засмеЯлсЯ,
довольный и будто б сытый.
Ћбратно несло фургон, как по ветру, и еще не прожитый день, казалось,
сгинул в памЯти. —умаков наугад съехал с трассы, чтобы не давать кругалЯ, а
срезать по степи. ‡агудел одиноко ветерЯка. ЏотЯнулись пышущие боками сопки,
испеченные зноем, точно б пирожки. Ћни галдели и развлекались в кабине
музыкой, как вдруг —умаков приметил вдали катЯщийсЯ меж сопок шерстистый
белесый ком. "ѓлЯ-ка, –ыбин, шашлык бежит!" "„а, шашлычком бы
побаловатьсЯ..." - помечтал пьЯненько, в никуда, забывшийсЯ на миг
лейтенант. "„а Я ж не вру, вона, целое стадо!" –ыбин встрепенулсЯ и у него
вытЯнулась от удивлениЯ шеЯ. Ќеповоротливые тучные овцы бежали. €х гнали
серые, похожие друг на дружку собаки. ‹ейтенант разглЯдел трех, бежавших
поодаль от стада - тощих, всклокоченных, куцехвостных. Ћни задыхались,
свесив из пастей размоченные слюнЯвые Языки, и гнали овец прЯмо на фургон.
"„авай задавим! - вскрикнул —умаков. - Ќаедем, как случайно, глЯ-ка, никого
ж близко нету, а подальше-то забацаем шашлычка!" –ыбин, которого терзала
такаЯ же мыслишка - что стадо никем не управлЯетсЯ, только скуксилсЯ от
удовольствиЯ и забормотал: "ќх, и правда, пожрать, пожрать!" Љогда —умаков
сорвалсЯ со степной гладкой стежки и погнал фургон за стадом, лейтенант
почти зажмурил глаза, чтобы ничего не видеть. Ќапуганные, овцы кинулись в
страшной давке от мчащегосЯ на стадо, ревущего фургона. ‚ой, истошное
блеЯнье смешались в воздухе, ставшем удушливым. Ћвцы на острых копытцах
карабкались по склону сопки, падаЯ с нее, скатывались под копыта напиравших
других. –ыбин что-то беспомощно прокричал в этом гуле, но —умаков обрушил
машину в их гущу. Ћвцы сдавили обездвиженный фургон со всех боков, приросли,
точно мЯсо к костЯм, и казалось, что уже не вырватьсЯ из этого живого,
сомкнутого намертво круга. —умаков пнул дверцу и свесилсЯ, глЯдЯ под колесо:
"…сть! Џопались!" Ђ потом выхватил из-под сиденьЯ саперную лопатку, спрыгнул
и без удержу принЯлсЯ выбивать из овечьих шкур пылищу. ’ак растратил он все
силы и разогнал овец шагов на десЯть от фургона. ‡акашлЯлсЯ. ЏоволоксЯ в
кабину. "–ыбин, вылазь. …сли жрать вместе, то и маратьсЯ вместе". ‹ейтенант
не помнЯ себЯ спрыгнул на землю. ‚двоем они вытащили из-под фургона
раздавленную овцу и понесли как мешок, сгибаЯсь от тЯжести. "Џетушок,
вылазь! - навзрыд, не своим голосом заорал —умаков, и загоготал - †рать
будем!" Љогда кузов распахнулсЯ, Џетушок, который думал, что это конец пути,
выглЯнул, виновато улыбаЯсь, но от увиденного непонимающе замотал головой.
"€ этот баран - не понимает. —его мотаешь, не видишь - шашлыка надыбали.
’еперь жрать всем не пережрать. Ђ ну, прими!" Ћни поднатужились и завалили к
нему наверх сочащуюсЯ кровью тушу. –ыбин хотел тут же бежать, но —умаков
цепко схватил его и не отпускал: "Људа, сука?! ‘только добра - и бабаЯм
оставлЯть?" Ћн схватил и Џетушка, и заставил всех работать. Ќо вдруг обуЯла
его мысль, что всего мЯса не надо, и он с ходу надумал рубить подавленным
овцам только лЯжки. ’уши стали снова бестолково вываливать на землю, топор
же всегда имелсЯ у него в запаске. атаЯсь, как пьЯный, ничего не желаЯ
слушать, —умаков пошагал за топором.
Ђ овцы разбежались по степи и бродили. Ќа месте давки, где теперь было
свободно, валЯлись затоптанные их детеныши с черными углубинами животов.
ђаненые, выставив разорванные бока, дрыгали под себЯ копытами, точно хотели
убежать со всеми. Љогда успокоилось, объЯвились неожиданно те собаки. Ћни
возвратились - за овечьими тушами. Ћдна стащила затоптанного овчаренка.
„обыча эта была тЯжеловата длЯ нее; она урчала и, упираЯсь лапами, как бы
пЯтЯсь, тащила добытое за копытце. “волакиваЯ овчаренка, она отчаЯнно
озиралась на людей у армейского фургона. Ђ собаки из ее шайки только кружили
вокруг, поскуливали, но не осмеливались подобратьсЯ к нему так близко, как
смогла она, котораЯ чуЯла страшную бензиновую гарь, - и ползла, да еще на
виду у этих чужих людей. Љогда ж она отволокла свою добычу от грузовика, то
и всЯ шайка бросилась на овчаренка, раздираЯ его в драке на кровавые
ошметьЯ. ђастащив куски, разбежавшись, точно бы в их урчащую от удовольствиЯ
свору швырнули камнем, собаки заглатывали каждаЯ свой кусок, жадничали,
оскаливались по первому шуму за спиной. Ђ потом опЯть собрались и погрызлись
уже за нежные розовые косточки, торчащие из овечьего остова... Љазалось, и
они гнали овец - охотились, пожирали как звери добычу, но отчего-то не
прЯтались от людей.
—умаков побродил над овцами, приглЯдел себе одну - и схватил за ногу,
дергаЯ, точно б думал ногу просто оторвать. Ђ овца волочилась, и тогда,
бросив ее, он схватил за ногу другую овцу. ‘воЯ же нерешительнаЯ вознЯ с
овцами его разозлила. ‘о злости он замахнулсЯ топором и как попало ударил.
Ћвца, казавшаЯсЯ мертвой, стала битьсЯ - она еще не умерла. —умаков, будто
выдергивали у него эту овечью ногу, принЯлсЯ тЯнуть изо всех сил на себЯ да
рубить ее уже безжалостно в ошметьЯ. Џетушок зЯбнул за его спиной на ветру
без дела. –ыбин спрЯталсЯ, забилсЯ в кузов.
Ђ невдалеке из-за сопки показались люди. Ћни тащились на заморенных
кобылках, сильно отставаЯ друг от друга. Ќа глазах Џетушка один из них
свалилсЯ. ’огда другой навьючил его на лошадь - и, с трудом забравшись на
свою клЯчу, тут же свалилсЯ с нее сам. “пав с лошади, он ухватилсЯ за
кобылью гриву и кое-как поднЯлсЯ. ‡адрал пьЯную башку в небо и опЯть
свалилсЯ. ЏоднЯвшись с земли и на этот раз, он не пытаЯсь больше взобратьсЯ
на свою кобылу, ухватил ее с той второй конЯгой, на которую навьючил еще
раньше бездыханного дружка, за поводьЯ и поволоксЯ неотвратимо к фургону,
точно его оттуда окликнули. ‘толкнувшись с фургоном, уставилсЯ на него
равнодушными с самого рожденьЯ глазами. ‡атем оглЯдел свои замаранные
портки, утерсЯ. ЏочуЯв передышку и то, что землЯ наконец не ходит под их
смолоченными копытами, лошади задремали, то окунаЯ под себЯ, то вздергиваЯ
мохнатые войлочные головы. Ћбе кобылы, казалось, долго пролежали зарытыми в
земле. Ќа них не было никакой упрЯжи, кроме веревок на истертых в кровь
шеЯх. ‚место седел на спинах их были перекинуты ватники, стЯнутые под
животами теми же веревками. ђукава ватников свешивались по раздутым кобыльим
бокам и болтались при ходьбе, точно обрубки крыльев.
—умаков, покуда они приближались, забросил в кузов топор, порубленную
овечью ногу - и кинулсЯ заводить фургон. Љак ни орал он, ни звал - –ыбин
прЯталсЯ глубоко в кузове, где валЯлись, позабытые, еще две овечьих туши, и
не решалсЯ из него выползти, будто на выходе его ожидал конвой. Ћн заходилсЯ
дрожью от одной мысли, что они натворили, и жалел себЯ навзрыд, так что даже
мычал. ќти двое, которые застигли их в степи, пьЯные пастухи, казались
лейтенанту здоровыми и опасными. Џетушок осталсЯ стоЯть на их пути, не знаЯ,
куда бежать, но и чувствуЯ, что нельзЯ бежать, бросать остальных. —умаков же
резко подал фургон назад - и тот увЯз в суглинке, истошно ревел и буксовал,
пойманный, будто в капкан.
ЏьЯный пастух поглЯдел сквозь Џетушка и чего-то замычал, потребовал,
обведЯ кругом скрюченной рукой. "ќто не мы, дЯдечка... - заскулил боЯзливо
Џетушок. - ќто они сами нам под колеса..." Љазах, заметив под ногами дохлых
овец, свесил голову - и долго глЯдел будто б в землю. Њужик он был и
крепкий, мордастый, но блеклые больные губы, глаза даже не старили его, а
мертвили. Џод куцей и прожженной местами солдатской шинелью, котораЯ
подпоЯсана была внахлест нагайкой, виднелсЯ самовЯзанный грубый свитер,
добротнаЯ и домашнЯЯ из всего его одеЯниЯ вещь. Ќа голову была нахлобучена
сталинка, армейскаЯ или арестантского склада ушанка на рыбьем меху. Џетушка
заворожила его запущеннаЯ борода; росла из-под горла, воткнутаЯ хворостинным
пучком, похожаЯ на ссохшийсЯ рыбий хвост, и вонЯла воблой - была не седаЯ,
но грЯзно-белаЯ, будто выкоптилсЯ, как из воблы, засол.
Љазах разглЯдывал и павших, подавленных овец. Љорча еще живых из них не
смущала и не удивлЯла его глаз. Ѓыло только видно, что и ему жалко проходить
мимо горы этого дармового, чудом взЯвшегосЯ посреди степи добра. Ћн не
подумал и того, что овцы могут принадлежать военным людЯм, и распорЯжалсЯ
всем, точно хозЯин в своем сне. Ќе ожидаЯ отказа, потребовал, чего
захотелось в эту минуту: "„ай закурыт!" Џетушок не понимал, как можно ему
отказать, и чуть отстранЯсь, протЯнул казаху свое курево. ’от помЯл
бестолку, выпЯтил от недовольства губу - и Џетушок чиркнул спичкой,
быстрехонько поднес огоньку. Ђ когда казах запыхтел цигаркой, как это и
бывает во сне или по пьЯни, не чувствуЯ от курениЯ никакого вкуса, а разве
приЯтную блажь, то сказал из жадности, с какой-то задиристой злостью: "‚се
курыт мне отдай." Џетушок не раздумываЯ отдал всю измЯтую пачку дешевых
болгарских цигарок. Ђ со спЯщей подле фургона лошади свалилсЯ навьюченный на
нее и до того забытый человек. Ћживший, он отполз на карачках подальше от
фургона и уселсЯ, мыча, как дитЯ, нечто жалобное и бессвЯзное. ќтот был
русским, каких после освобождениЯ много нанималось за водку и харчи на
чабанские точки. Ћдет и обут он был, как казах. ’олько под шинелью его
изнашивалсЯ не домашней вЯзки свитер, а казеннаЯ роба грубого сукна. апку,
должно быть, потерЯл по дороге. Џо жестким колючим волосам опЯть же
распознавалсЯ зек, котрого наголо стригли от весны до весны. Љрепли, как
свинаЯ щетина. € то, что он был приземист, костист, выдавало зека - как
бараки в лагерЯх проседают, так врастает в землю, сдавливаетсЯ и человек.
„лЯ того ли, чтобы не мычал, казах сунул дружку в посиневшие губы
раскуренную цигарку. ‡атЯнувшись, тот успокоилсЯ и провалилсЯ в забытье, а
цигарка сама собой дымилась в расщелине рта.
€ лошади, и овцы, и волки, и люди были одиноки в степи и усталы, как
один обреченный народ. ‚друг из кузова послышалсЯ пронзительный жалобный
шепот: "“бирай их, Џетушок, а то поздно будет!" ’от обернулсЯ и вздрогнул,
увидав лейтенанта. –ыбин выглЯдывал из темноты, весь перекривившийсЯ и
съеженный, и протЯгивал на вытЯнутой руке топор. "’опориком, топориком..." -
подучивал он торопливо Џетушка, как если бы тот растерЯлсЯ, не знаЯ, чем
бить. Џетушок оглЯнулсЯ на казаха, а потом уставилсЯ на лейтенанта,
продолжавшего шептать: "ќтих свидетелей нужно убрать... Ћни нас запомнили...
Ќикого же нету, кроме нас..."
Џетушок перехватил из его трЯсущейсЯ руки топор и пошагал послушно на
казаха. ‚стал, переминаЯсь с ноги на ногу, за сутулой его спиной. Ћн будто
бы примерЯлсЯ, как его ударить. ЋглЯдывалсЯ на –ыбина, точно б лейтенант
должен был это на пальцах растолковать. Џетушок было и замахнулсЯ, но ничего
у него не получилось - опустил топор. Ђ казах не оборачивалсЯ, шепота не
слышал и ровно ничего в этой степи не боЯлсЯ, точно и был в ней один. Ћн
снова взЯл за поводьЯ свою кобылу и потащилсЯ самому неизвестной дорогой,
забыв о дружке. Љобыла, с которой тот свалилсЯ, побрела за казахом,
очнувшись от сна. Џетушок глЯдел на казаха, на хвосты измученных кобыл и
мало что успел понЯть. –ыбин вылез наконец из своего укрытиЯ и бросилсЯ к
забытому русскому, но только и отволок его за шиворот подальше, чтобы даже
распЯлив глаза, тот не смог ничего увидать. Џод колесами фургона замесилась
настоЯщаЯ каша. –ыбин с Џетушком налегли - тогда только он отчаЯлсЯ, рванул!
€ с разбуженный гулом и рева пропойца, снова замычал, грозил кулаком вослед
фургону, который увидал мчащимсЯ между небом и землей, в огне и дыму, не
иначе, как ракету. Ѓыть может, ему почудилось, что в этой ракете уноситсЯ
весь мир; все его похеренные овцы, трава, пастушьи дружки, жратва, курево с
водкой... Ђ его оставили одного на пустой обглоданной, что кость, земле. €
он мычал, еще не соображаЯ, как это страшно - остатьсЯ совсем одному:
"Љанааат, ссука ты, забери менЯЯЯ..." —умаков сам выскочил из кабины,
затолкал в кузов чего-то еще дожидавшегосЯ с топором за поЯсом Џетушка и
запер его там, страшась теперь всего, даже своего дыханьЯ.
‚ страхе, что за фургоном погонЯтсЯ, они домчали до трассы, где —умаков
волей-неволей сбавил скорость и дал себе отдышатьсЯ. ‹ейтенант бесилсЯ в
кабине, пойманный как в клетку - кидалсЯ отнимать у него руль, грозилсЯ
сдать в милицию, а разок даже распахнул дверцу и хотел выпрыгнуть. —умаков
не удержалсЯ и ударил его наомашь по лицу. ‘ам он бешено соображал, что
делать. „ве овечьи туши не успели скинуть и будто б два трупа гнал он в
фургоне неизвестно куда. ашлычную на трассе он увидел внезапно - и заныла в
жилах кровь, вспомнил зло про шашлычок. Ќо стоило —умакову испытать это злое
чувство, как из скорлупы его и вылупилась последнЯЯ роковаЯ мысль.
”ургон затормозил на обочине прЯмо вблизи дымЯщегосЯ, шкворчащего
бараньим салом мангала, который вынесли здесь длЯ соблазна на воздух. Ћт
голода за —умаковым увЯзалсЯ и –ыбин. ‚ шашлычке барыжничал жирный, сам
похожий на барана, казах, и родственники бедные - человек пЯть, а все, как
на одно лицо - сновали муравьЯми у него на подхвате. ѓлЯдЯ на русских
солдата и офицера, потасканных да измаранных, казах чуть брезгливо выслушал
солдата, но молчал так, будто по-русски не понимал. —умаков сбивчиво, прЯча
от него глаза врал, что они подавили на дороге двух овец, но потом оплатили
хозЯину бензином, а теперь не знают, куда их девать, и отдать могут в
шашлычку по червонцу за штуку. Љазаху хватило понЯть, что овцы были ворованы
- и он молча решительно показал растопыренную пЯтерню. —умаков сдавленно
пробурчал: "ќто как понимать, хозЯин, не за десЯть, а по пЯть?" Љазах
подумал в тишине, и вобрав отчего-то все пальцы у них на глазах в кулак,
согласно кивнул головой. "’оварищи..." - заикнулсЯ попугайчиком лейтенант.
Ќо выражение лица казаха изменилось до безжалостного, и —умаков бессильно
сдалсЯ. "Њы согласные, только это, ну, ты понЯл, хозЯин... нам шуму не
надо."
—умаков, оглЯдываЯсь по сторонам, воровато провожал хозЯина и еще двоих
к фургону. –ыбин отстал, как непричастный, радуЯсь, что никто его не позвал.
Љазахи шумно что-то обсуждали и тоже оглЯдывались. —то наступило после,
рассказал —умаков обрывками. Ћн сам не понимал, как все это могло произойти
и только огрызалсЯ, что если б они с –ыбиным не позабыли тогда о Џетушке,
что он есть в кузове, то могло б и ничего не произойти. Љазахи сами полезли,
не понимали, а шумели, ломали почем зрЯ шпингалеты, которые только и надо
было, что щелчком одним сковырнуть. —его там Џетушку померещилось, а только
он, когда кузов раскрылсЯ, полетел на казахов с топором. Џод топор попал
хозЯин, жирный тЯжелый казах - башку его разломило на глазах у —умакова как
полено. Ќо Џетушок, когда безголовое туловище свалилось ему под ноги, будто
ворона вцепилсЯ клевать его топором. ‚се, кто был у шашлычной, взвились и
кинулись врассыпную, бежал и —умаков, а ловила, отыскивала их по всей трассе
милициЯ, когда уж давно сковали Џетушка, а тот никуда и не убежал, даже не
пыталсЯ. ашлычнаЯ долго пустовала без людей. Љакой-то шоферюга завернул
спустЯ час, наткнулсЯ на эту кровищу, погнал - и тогда только поступил
сигнал, когда попалсЯ ему первый на трассе свистун. ’опор валЯлсЯ на
изрубленном трупе хозЯина шашлычной, а самого Џетушка милициЯ обнаружила
спЯщим мертвецки в распахнутом настежь кузове...
—умаков получил два года дисбата, проштафилсЯ по-обычному, как водила,
а за тех овец, которых подавил он в степи, отвечал сам колхоз, где у пьЯных
пастухов волки среди бела днЯ загрызли собак и отбили стадо. ‹ейтенанта
–ыбина вовсе не судили, отделалсЯ испугом. Џетушка ж больше года содержали в
следственном изолЯторе, а осудили на пЯтнадцать лет особого режима - нашего
полка солдаты конвоировали на этап. Ќа очной ставке —умаков слышал, как
разок он проговорилсЯ, что изрубил казаха длЯ того, чтобы тот не кричал,
вроде как чтобы не мучилсЯ. ‚ тюрьме, рассказал —умаков, не опустили его
сокамерники, а даже прижилсЯ. Њне было не утерпеть, и Я тоже порассказал,
какой слух напугал нашу роту два года тому назад и что лишилсЯ Я через это
зуба - и —умаков впервые за все дни, что Я его знал, просиЯл, и долго,
счастливо, до спокойствиЯ полного смеЯлсЯ. "‚она как, а Я-то не знал,
значит, казахи это покромсали Џетушка? Ђ зуб-то, а зуб?! Ќу и параша, ну и
купили ж вас! Ђ вот Я из-за него, два года... Ђ вот Я видел, как он казаха
уделал... ЊоЯ б волЯ, Я б ему вышку за это. “ него глаза, знаешь, какие
были, глаза - не рубь, а два! Ђ на зоне походит, и не первым этот будет у
него. …му только и надо было - крови нюхнуть. Њне с ним и на очной страшно
было, а не то что! Џомню, как глЯнет, деревнЯ, мужичок гребаный, так не дай
боженька. Ќе рубь, а два!"

ѓнушин и ЊариЯ

„нЯ семнадцатого, месЯца октЯбрЯ в шестой караульной роте повесилсЯ
молодой солдат, да не из простых, а студент из Њосквы, москвич. Ѓолезней за
ним записано медициной не было, но успел надоесть офицерам жалобами на боли
в сердце и затравленно бледнел да молчал как больной. Љомандиру шестой,
ѓнушину, даже военмед советовал опасатьсЯ этого студента и задвинуть от
греха подальше писарем или в подсобное хозЯйство. Ќо был ѓнушин странным
человеком, будто б тугим на ухо или слепым, и когда его остерегали, только
стойко молчаливо выслушивал, а глаза, немигающие, стеклЯнистые, глЯдели
голодно вникуда.
‡а много лет службы ѓнушин превратилсЯ длЯ людей в обузу, как бывает,
что начинает мешать задубелое дерево другим деревцам, которые растут и
разрастаютсЯ. Ќичего особого он не делал, просто жил, и если оказалсЯ среди
людей одинок, то одиночество такое глухое заточал он и сам в себе, в своей
душе, где за всю свою жизнь бережно скопил мелкие и большие обиды, ни одной
не забыл. Џод рукой у него всегда ходила-ковылЯла собака, покалеченнаЯ
караульнаЯ овчарка, которую года как два расшибла пулЯ - стрельнул дураком
солдат, перезарЯжаЯ на бегу автомат. Ћвчарка жила при ротном командире как
при родителе, была и ѓнушину родной, потому что сам вынЯнчил ее ради
непонЯтного интереса, обреченную пойти в расход. ќту инвалидку командиру со
временем тоже не могли простить, стала и она бельмом на глазу - корми ее
лучше остальных овчарок, это служивых-то, и не посмей чем обидеть или
обделить. ‘мирЯйсЯ перед ней, будто она хозЯйка в роте. Ћвчарка ковылЯла
подле ѓнушина, стелилась за ним черной хромучей тенью, и было чувство, что
глЯдит на строй солдат как надсмотрщица - зло липнет глазками, ловит каждый
звук. ѓнушин примечал эту ее повадку, и втайне любовалсЯ, какой
непререкаемый порЯдок наводит овчарка, как если б это он сам внушал солдатам
почтительный страх.
„олговЯзый, высушенный степными солнцами до песочного желтушного цвета
лица, такого страха сам по себе он, однако, не внушал. …сли б не стало
обрыдлым даже видеть ротного командира, то можно было б на каждом шагу
смеЯтьсЯ, глЯдЯ на эту неуклюжую, при всей худобе, фигуру с рожками серых
пыльных волос, что облеплЯли жилистый сухой череп будто б перьЯ, и
выбивались наружу из-под фуражки как из драной подушки. ‚ид его был нелепым
еще и потому, что ходил ѓнушин неопрЯтный, не знал женской заботы да ухода.
„ругой офицер в женой отутюженной рубашке как в легкой тонкой простынке. Ђ у
ѓнушина всЯ одежда, даже армейскаЯ, походила на шитую из свинца - так тЯжко
она на нем висла, давила, парила до седьмого пота.
ѓнушин, чудилось, отвык от людей. …динственный человек, который
оказалсЯ у него в приближенье да понимал его с полуслова, бывший надзиратель
по фамилии €ванчук, тоже походил на овчарку, только был, пожалуй, глупей.
ЌадзираЯ в лагере над зеками, €ванчук давно прославилсЯ среди многих своей
жестокостью, но сходило ему до поры с рук. Љончилось тем, что он забил
насмерть заключенного в штрафном изолЯторе. €ванчук там дежурил, и совершаЯ
обход, был пьЯн. Ћн ходил ночью и дубасил по железным дверкам, лишаЯ
штрафников сна, потому что самому не спалось. Ђ зеки- то терпели, не подаваЯ
голоса, что его еще крепче обидело. Ћн тогда вывел первого попавшегосЯ - и
принЯлсЯ в свое удовольствие лупить. Ќо зек попалсЯ такой, что назло ему не
проронил ни стона. Ћгорчившись, что силу его не уважают, €ванчук и шибанул
штрафника головой о бетонную стену, так что треснул череп у того, будто
арбуз. „ело это наспех замЯли. €ванчук наутро накарЯбал, как ему приказали,
что заключенный во времЯ его дежурства совершил самоубийство путем разбитиЯ
головы. ‚кладываЯ в ломку арестантских костей всю душу, €ванчук не знал меры
- с зеками торговать да у зеков воровать. €ванчук же был дураком, у него не
хватало умениЯ продать в лагере за рубль то, чему на воле цена была копейка.
Ћн не обчищал, а вырывал с мЯсом, чуть не убиваЯ за копейку людей. ‚от он
стоит, сопит в ноздри, выпучивает бесцветные пузыри глаз, и сам начальник
лагерЯ рЯдом с ним забоЯлсЯ, а точно затвердил, что он есть начальник, что
его нельзЯ пальцем тронуть; а не хлопнет ли без разбору, дурак?
€ванчук переходил в роту так, точно со двора во двор свели на цепи
быка. ѓде служить, ему не было разницы, а ѓнушину и сделалось с ним покойно,
хорошо. ‘ первых дней €ванчук слушалсЯ своего нового начальника
беспрекословно и даже силилсЯ ему угодить, усердствовал, чуЯ по-бычьему
дыхлом, что от этого человека зависит теперь его судьба. Ћни вместе выпивали
в канцелЯрии, когда наступало времЯ после отбоЯ, при том ѓнушин
воодушевлЯлсЯ и орал целые речи, а €ванчук уважительно утихал, делаЯ важное
лицо, которому командир и вверЯл свою душу, будто иконке.
Љомандир жил в пристройке длЯ офицеров, тут же, в расположении роты,
занимаЯ отдельную квартиру на втором этаже кирпичного флигелЯ. ѓнушин
находил не раз, что из квартиры пропадали понемногу продукты, сигареты. €ли
исчезали с буфета копившиесЯ от получки медЯки. „олго он заблуждалсЯ,
морочил сам себе голову и не пыталсЯ вникнуть в эту тайну поглубже. ‡амок не
имел следов взлома. €счезало столько, будто б залетели, поклевали со стола
птички, но птиц и не водилось в здешней степи. Ћднажды он додумалсЯ, защемил
форткой и дверью две невидимые длЯ чужих глаз нитки и таким способом наконец
обнаружил, что лазЯт в те сутки, когда он отсутствует в карауле, и лазЯт
через окно. ‚оровали, и ѓнушин это понЯл, солдаты, свободные в сутки его
дежурств от караула, кто-то из второго взвода. Џропажа по штучке сигарет
была едва заметной, но мысль, что его дурачили молодые нагловатые пареньки,
была ѓнушину нестерпимой. Ћни наткнулись на захлопнутую форточку, и в тот же
раз справились с крючком, снова пролезли в комнату. ’огда, уходЯ на сутки,
стал запирать в комнате овчарку, но уже не выдержал сам - она выла и гадила.
‚оротЯсь из караула, он звал дневального солдата убрать в комнате дерьмо и
ссанину. „ощатые мытые полы вонЯли до ночи этой сыростью, так что мучительно
было засыпать. Џока командир терпел это унижение, все чувства его оказались
в роте на виду. Љто воровали, однако, не образумились, и как только он убрал
овчарку за порог - снова в комнату кто-то наведалсЯ, пошебуршил в ней
крысой.
ѓнушин смог сознатьсЯ только €ванчуку. “слыхав, что у хозЯина воруют
солдаты, €ванчук даже пережил потрЯсение, точно б и у него оказалось что-то
украдено. ЏокрылсЯ свирепыми пЯтнами, набычилсЯ и не в силах был такого
понЯть. ЏьЯненькому командиру хватило духу, чтобы растолковать €ванчуку всю
эту затЯнувшуюсЯ почти на месЯц историю. €ванчук высказалсЯ единственный
раз, и слова его уже приговорили солдат: "Ђ вы переживаете, переживаете за
них как за детей родных, а они вам срут. Ќе-ет, этих Я крыс передавлю. Ѓудут
эти сигареты жрать, а если не полезет - утрамбую".
Џосле отбоЯ €ванчук принЯлсЯ за работу. Љазарма улеглась и отмерла.
’олько в ротной канцелЯрии горел свет. ’ам ждал торжественно ѓнушин, не знаЯ
еще, какой подарок ему готовит бывший вертухай. Ќачалось тихо. €ванчук без
шума поднЯл одного бывалого солдата, сказал одетьсЯ и повел за собой, но
только перешагнули они порог канцелЯрии - как оглушил по голове. ‘олдат от
неожиданности даже не смог вскрикнуть, скорчилсЯ. Џокуда мучила его и
корчила боль, €ванчук запер не спеша дверь, сжал таинственно в кулаке у того
на глазах блестЯщий ключик - и снова молча ударил. ѓнушин пересилил в первую
минуту волнение и накричал уже с какой-то обидой на ничего не понимающего
солдатика, припертого ударами к стенке: "—то, страшно cтало? Cтрашно без
дружков?!" ќтот выкрик ободрил €ванчука и будто б развеселил. …му пришло на
ум погасить в канцелЯрии свет, так что осталась гореть только лампа на столе
командира. Џомещение окунулось в нежный полумрак и тишь. ‹ампа вспыхнула
Ярче, горЯчей. €ванчук наставил раскаленное это око на затравленного
паренька и весело приказал: "ђрра-вЯйсь, крыса, смираа! Ќе моргать! ѓлЯдеть
сюда! Љто ворует у товарища командира? ’ы или кто? Љакие их имена?" Ђ тот
долго упиралсЯ и не выдавал своих, покуда не прошло часа, а то и больше, и
он изнемог, понимаЯ, что эти двое никуда не спешат и ничего не боЯтсЯ. ‘
него лилась на грудь кровь. €ванчук после каждого удара утирал теперь руку
полотенцем, а потом заматывал в него кулак и бил как в боксерской перчатке,
что понравилось ему даже больше, чем на живую. Ќа живую стало ему тЯгомотно,
а так, набалдашником из полотенца - будто б отдыхал. Ѓольшой мужиковатый
солдат уже стоЯл перед ними на коленЯх, просЯ пощады, уже сжевал безропотно
сигареты, которыми набил ему €ванчук "на халЯву" полный рот, уже рыдал и
плакалсЯ, когда тот их "утрамбовывал" - и наконец созналсЯ, назвал, издыхаЯ
от страха, какую-то нерусскую фамилию. "Ќу, во, молодцом, рожу умой, и
пойдем-найдем эту крысу" - довольно заулыбалсЯ €ванчук.
Ћн взЯл фонарь и кликнул длЯ важности овчарку, котораЯ с некоторых пор
слушалась его как самого командира, разве не ластЯсь и отчего-то не любЯ. ‚
казарме €ванчук ходил по рЯдам коек, высвечиваЯ из темноты усталые лица
спЯщих. ‡а ним плелсЯ солдат, и опознал скоро он чью-то рожу, по которой
полоснул свет фонарЯ: "ќто он..." €ванчук постоЯл молчаливо над спЯщим,
подумал. ‘казал дожидавшемусЯ солдату шепотком: "Џшел в койку... Ђ товарищу
начальнику что поперек сделаешь - убью живым". Џодождав, когда этот улЯжетсЯ
и сделаетсЯ тихо, €ванчук толкнул развалившегосЯ на койке нерусского
солдатика в бок. ’от что-то зло забурчал, отчего €ванчук легонько шлепнул
его по щеке и задрожал гремучим из души голосом: "’ихо, черножопый, тихо..."
‘олдат привстал и застыл, кривЯсь от слепЯщего лучика, бьющего в упор в
глаза. "Ќачальник звал, есть дело до тебЯ. Ќу, чо лежишь? џ чо, не Ясно
сказал?" “збек пугливо вскочил на ноги, потЯнулсЯ за сапогами... "Ѓрось,
неча полы грЯзнить, щас вернешьсЯ..." - позвал за собой €ванчук и снова
молчаливо, торжественно сопроводил подсудимого до канцелЯрии, где творилсЯ
уже глубокой ночью этот суд.
Џо маслЯной стене канцелЯрии тащилсЯ бурый след и на полу плавали в
полутьме болотные пЯтна. ѓнушин снова разволновалсЯ, отчего напЯлил на
голову фуражку и сидел за столом как истукан. Ђ €ванчук перемалывал у него
на глазах солдата за солдатом. Ѓыло неожиданным длЯ него ударом, что их
оказалось так много - не один и не два выродка, а череда новых разных лиц.
Ќикому из них он не сделал плохого. Ђ они сговорились и обкрадывали,
залазили такими вот ночами в его дом. "’ы у кого копейку воровал, крыса? Ђ
ты на сигареты заработал? Џокурить захотелось, а чо, товарищ командир те
отец родной? —о ты по карманам лазил, падлюка? Џадлюка! Љрыса!" - зубрил без
умолку €ванчук, так что начинало железно скрежетать в ушах. Љаждого он
доводил, даже стойких поначалу, до неуемного утробного плача, каким орут
голодные младенцы. ѓнушин вскрикивал и останавливал €ванчука, отпускаЯ с
последним словом из канцелЯрии наказанных солдат, которые так и не
постигали, что мучились всего-то за десЯток ворованных сигарет. ‚о времЯ же
суда все они вымаливали у ѓнушина прощениЯ, но тогда-то он и зажигалсЯ пылко
речью, которую полнила ожесточеннаЯ боль, даже выжимала у него самого
мучительные слезы из жалких собачьих глазок. "Ђ если Я тебЯ вдарю -
простишь?" € стоило солдату промычать что-то молЯщее, как ѓнушин не хотел
этого слышать и вспыхивал: "Ђ ну-ка, всыпь ему по мордасам, €ванчук! —то,
прощаешь? ’ы слыхал, €ванчук?! ‚сыпь-ка ему еще... Ћн простит!"
—ерез канцелЯрию за ночь прошло с дюжину солдат. ‘уд, казалось,
выдохсЯ, но вместо сна и отдыха ѓнушин вдруг захотел увидеть, потребовал,
приказал доставить ему "этого вшивого студента". €ванчук никогда еще не имел
дел со студентами, ничего про них не знал, а потому почувствовал себЯ
обманутым, как если б нагрузили ненужной опасной работой. "„а чо его,
тормозного этого, возни тока..." "Љто ты такой? —то ты понимаешь?" - не
желаЯ слушать, вспыхнул истерзанный командир, так что бывшему вертухаю
против воли пришлось умолкнуть и шагать снова в казарму, на солдатскую,
обрыдлую за ночь половину.
ѓнушин успел задремать и уже с тЯгостью разглЯдел перед собой студента,
съежилсЯ как от холода. "’ак это вы, товарищ солдат, жаловались военврачу...
Њогу вам сказать, что Я не люблю жалобщиков, и это... всю вашу вшивую
интеллигенцию". ’ерпеть студента до смерти ему опротивело, был это самый
бесполезный, но и вредный солдат - чужеродный, непонЯтный, таЯщий в себе
что-то Ядовитое, будто б жало. "’ак это что же, товарищ, вы лучше остальных?
ЃелаЯ кость? “м нашей эпохи? - привЯзалсЯ к нему занудно ѓнушин, употреблЯЯ
самые нарЯдные слова, какие роились теперь, как на празднике, в гулкой его
башке. - Њы, выходит, тут все недостойные вас? „а вы, вы... " Љомандир
задохнулсЯ от слов. "„ай ему, €ванчук, чтоб не молчал! Ќет, погоди... Ќет, Я
ему еще скажу... Ђ ты, студент, чего морду воротишь... ’ы вот мне скажи,
почему брезгуешь? ‚се вы, студенты, горазды писать, учить... Ќапишет
красиво, а сам такой жизнью брезгует. ‚ы там в Њоскве уму набираетесь,
учитесь, понимаете, что к чему. Ќо вы эту правду не говорите, не-ет! ’ы вот,
студент, даже не попал долг выполнЯть, а сердце уже испортилось, заболело,
даже так тебе не нравитсЯ, когда умирать за родину не надо. Ђ почему? Ђ
потому что рЯдом с простыми. џ тебе и не нравлюсь, от нас тебе и тошно так,
от жизни нашей. Ќо Я вот тебЯ и спрашиваю тогда, гада, задаю Ясный вопрос,
раз ты выучилсЯ и умный такой - почему же Я так живу, что и жить-то не
хочетсЯ?! Ђ тебе вот хочетсЯ, жить-то?!"
‚ то мгновение студент задушевно проговорил, что он занималсЯ не этим,
а химией. €ванчук развалилсЯ на стуле поодаль, дремал, и не разу его не
тронул. ‘лова пугали студента отчего-то покрепче кулаков, так что можно было
уже и не бить. "•имик? •имичишь, значит? - растрогалсЯ от его жалкого вида
ѓнушин и произнес - Ђ если ты химичишь, то добейсЯ, чтоб людЯм, людЯм
сделать легче, а не себе там в Њоскве. ‚от везде в мире студенты высказывают
свое мнение. џ в газетах читал - заживо себЯ там жгут. Ќу, а вы чего там в
Њоскве? „а вы только начните... Ђ мы уж за вами! ‚от тогда мы скажем - нате,
берите наши жизни, дорогуши, пользуйтесь! Ќо вы ж всем довольны. —то вам
наша жизнь? Љто мы вам?! ЏьЯнь, рвань, дрЯнь..."
‘тудент порывисто, хрипло задышал от смЯтениЯ, думаЯ, что теперь из
него уж точно пустЯт кровь. Ќо с пьЯной, тЯжелой тоской ѓнушин разуверилсЯ
вдруг и в студенте, как если бы хотел ошибитьсЯ, но только подтвердил свою
правоту. Ћн застыдилсЯ сказанных слов, бестолково умолк, встал и покинул
ничего не говорЯ канцелЯрию. „ремавшаЯ в углу овчарка что-то почуЯла через
минуту, поднЯлась как по команде и согнутой усталой тенью ушла по его следу.
€ванчук уселсЯ сам на опустевшее место за столом - а в ту ночь он
дежурил по роте - и важно отдал команду сделать мокрую уборку в канцелЯрии.
‘тудент ожил и потащилсЯ на двор за водой. Џотом бесшумно вприсЯдку танцевал
карликом на полах, смываЯ в полумраке с досок кровь, хлюпаЯ трЯпкой. ‚ода в
полном до краев ведре побурела, когда отжимал он трЯпку. "€ди воду сменЯй,
падло... " - буркнул сонливо €ванчук и сморилсЯ, не уследил, когда студент с
ведром изчез и больше не возвращалсЯ.
‚ промозглой казарме ко времени побудки никто и не спал, только
притворЯлись. Љак ни остерегалсЯ €ванчук, но он разбудил солдатню своей
возней еще ночью. Ќо никто не подал вида, что разбудили. „олгую ночь всЯ
казарма
прислушивалась к тому, как вертухай поднимал шепотом с коек людей, как
они уходили, а вслед за ними новые и новые, и как возвращались. Ќе понимали
- кого, зачем, но помалкивали, слыша доносЯщиесЯ из канцелЯрии глухие крики.
“ возвратившихсЯ не спрашивали, что с ними делалось. Ђ они быстрей прЯтались
в койках и сами притворЯлись спЯщими. ‘ побудкой все как ни в чем не бывало
повскакивали с коек, а дюжина человек, покрытаЯ подтеками и синЯками,
озирались друг на дружку и зло молчали. € день началсЯ как обычный.
Њосквич задушилсЯ на половой трЯпке, висел под створом ворот, как за
перегородкой. €з казармы его по ту сторону, по степную, не могли увидеть. Ђ
разглЯдели, когда рассвело, с лагерных вышек, откуда был виден вздернутый на
воротах полуголый призрак человека. ‘обралась толпа солдат, которые бежать
должны были на зарЯдку. Џервый поЯвившийсЯ офицер - с гладко выбритыми и
обветренными по дороге на службу щеками - послал будить командира роты,
ѓнушина, и застрЯл в толпе, взираЯ вместе со всеми шагов с пЯти на
самоубийцу. ’акого никто никогда в своей жизни не видел, и хоть стало
страшно, все с замиранием глазели как на чудо на босые закоченевшие ноги -
что не достают до земли, делаЯ мертвое тело москвича невесомым, призрачным.
Ћ самоубийце переговаривались. ‚споминали, кто последний видел его в
казарме, и кто-то наконец сболтнул, что под утро €ванчук тЯгал москвича в
канцелЯрию, после всех в эту непокойную ночь. Ћфицер, молодой взводный
лейтенант, обратилсЯ в слух и взЯл длЯ себЯ на заметку проболтавшегосЯ
солдата, смекнув и по вспухшим битым лицам многих, что происходило в роте
этой ночью небывалое и что замешан здесь со своим вертухаем не иначе сам
ѓнушин, а значит и маменькин сынок вешалсЯ под утро на половой трЯпке не
просто так сдуру. Џодле лежало сваленное на бок ведро. “ставившись на это
опрокинутое пустое ведро, лейтенант обнаружил, что глЯдит на подмерзшую алую
лужицу, что вытекла из него, размером с чайное блюдце. Ќаходка объЯла
молодого лейтенанта прохладным трепетом; он только и думал, что обнаружил
следы крови и что уж навернЯка - следы преступлениЯ, в котором ротный их
командир. ‹ейтенанта так влекло к этой лужице, что не удержалсЯ и наступил
зачем-то сапогом. ЂлаЯ льдистаЯ корка хрустнула вафлей. Ќа этот звук никто
не обратил вниманиЯ. Ћн растерЯлсЯ от сделанного и больше не подходил к
ведру, держалсЯ от этого предмета в отдалении, подглЯдываЯ за происходЯщим.
ѓнушин слышал за спиной праздные шепотки солдат и храбрилсЯ, говорЯ по
сторонам, когда вытаскивали студента из петли и спускали неуклюжее тело на
землю: "ЏовесилсЯ, и хрен с ним, места хватает - схороним". Ќо спрЯтавшись в
ротной канцелЯрии без конца вспоминал студента, что умолЯл его этой ночью,
будто б просилсЯ на волю; " —то же ты жить не захотел, зачем же ты так-то,
парень, кто ж тебе смерти желал... ќх ты, студент, кто ж тебЯ знал, что ты
как бабочка на тот свет упорхнешь..."
Љ мертвому студенту ѓнушин больше ничего не чувствовал и забыл о нем
плохое. Ќо к оставшимсЯ живым людЯм, а потому и к себе, испытал в одночасье
тоскливое презрение. Ќадо было доложить в полк, и он сделал это через силу,
когда подумал, что собралсЯ с мыслЯми и готов. ‘лова его оказались
неповоротливы, черствы и он будто б отрешилсЯ от жизни, знаЯ, но скрываЯ всю
правду. ѓнушин дал себЯ клевать да терзать, и доклад о самоубийстве солдата,
к тому ж москвича, волок самого ротного командира по начальству как труп. ‡а
этого жителЯ Њосквы, за студента, из него выгрызали теперь и душу, и дрЯнные
его потроха, но обретали неожиданно сытый довольный покой, делаЯ из него и
теперь что было угодно - хоть глину, хоть навоз. Љогда разговор с ним был
окончен, ѓнушин блуждал уже в полупамЯти. ‹ицо его ни с того ни с чего
покрылось меленькой занозистой сыпью, а потом что ни час безмолвного
командира раздувало, будто рос на глазах багровый безликий гриб. ’руп
москвича к вечеру увезли куда-то санитарной машиной. Ђ у ѓнушина из
занозистых ранок по всему телу к вечеру стала сочитьсЯ гнилаЯ кровь.
”ельдшер из лагерной больнички отказалсЯ его лечить и опасливо пЯтилсЯ от
увиденного, боЯсь и сам неведомой этой заразы. ѓнушину он сказал, что это
может быть и гангрена и что ехать надо в санчасть, где есть серьезные врачи,
а то весь сгорит как в топке.
€ он отправилсЯ своим ходом, на ночь глЯдЯ, без вещей. ђаспухшие руки
не влезли в шинель. Ќакинутую на плечи офицерскую гладкую шинелку сдирал
своим лезвием ледЯной ветер. Cледом увЯзалась овчарка, одичало ступаЯ по той
взмыленной грЯзью дороге, что уводила на станцию и была ей новой, неведомой.
„алеко уйдЯ от жилых мест и людей, ѓнушин застрЯл на полпути посреди степной
пустоши, где черно светили свинцовые облака и стекленела под небом
осколчатаЯ грЯзь. ‘илы не имеЯ и духа отогнать от себЯ упрЯмую хромую
собаку, котораЯ только тем и привыкла жить, что повсюду за ним ходила, он
снова намучилсЯ до слез. Љогда остановилсЯ - и она замерла в ожидании. Љогда
стал кричать и как мог угрожал - виновато пЯтилась, уворачиваЯ от его
взглЯда сникшую от горЯ башку. Џнул сапогом. Ћна пронзительно взвизгнула,
откатилась. Ќо с дрожью, почти на брюхе, снова приползла. "Ќу, чего тебЯ,
сука, убивать?! - заорал истошно ѓнушин - ‚от, убью, слышишь, расколю
башку... Ќу, чего делаешь-то? Ќу, куда нам двоим? Људа?!" Ћн заплакал,
отвернулсЯ прочь и двинулсЯ один по пустой промозглой дороге. Ћвчарка ждала
и терпела, будто хозЯин отдал команду не сходить с места. ђезкие очертаниЯ
его долговЯзой растрепанной фигурки спустЯ несколько минут болотно поглотила
темнота. ’огда она сильно, призывно залаЯла. Ќичего не услыхала в ответ - и
кинулась навстречу холодному сырому безмолвию.

‚ роте было много радостных и довольных, а многие уверовали, что отныне
он здесь не заЯвитсЯ командиром. ѓнушин же всего через недельку возвратилсЯ.
‚месте с ним встречали овчарку, хоть тоже забыли поминать, когда уковылЯла в
ночь за командиром и не отыскивалась на другой день. ѓнушин был коротко
острижен, как после вшей. ’ак, по форме, в санчасти корнали всех, и даже
офицеров, кто попадал туда неопрЯтным и заросшим. …го рука покоилась на
повЯзке, похожаЯ в одеревенелой грЯзной корке бинта на березовое полено. Ћн
ступал по земле осторожно, точно боЯлсЯ ее потревожить, а вела его в казарму
грузнаЯ староватаЯ женщина, с узелком в руке. Ћвчарка держалась у ее подола
и преданно задираЯ башку то и дело чего-то по-щеньЯчьи ждала от нее
взглЯдом.
’ак в роте поЯвилась ЊариЯ, которую ѓнушин всем назвал своей женой.
‹ицо скуластое, плотное, но без жестокого выражениЯ, а доброе, как у коровы.
Џод глазами мешки, щеки синюшные, как изрезанные запойными жилками. €з всех
вещей добротным на ней оказалось только новенькое свеженькое толстое пальто
- не иначе, купленное командиром в подарок. †енщина слушалась ѓнушина,
трепетала и молодела, стоило ему заговорить. ‘реди людей он с ней
разговаривать стеснЯлсЯ. ‚ тот день он ни с кем и не поговорил. Ћни укрылись
в его комнате. ‚ыходЯ разок за пайком длЯ командира, ЊариЯ заискивала перед
угрюмо глЯдЯщими на нее встречными офицерами, приветливо и охотно
знакомилась с солдатами, хотЯ чувствовалось, что в казарме ей неловко - тут
каждый годилсЯ в сыновьЯ. "Ќичего, что Я к вам подселилась, ребЯтки? …сли
что кому пошить, постирать, говорите мне, Я сделаю, - пугала солдат
заискивающаЯ и перед ними некрасиваЯ женщина. - ’ак это - каша, гречневаЯ?
‘анЯ, ой, извинЯюсь - товарищ капитан слаб еще, ему бы в коечку. Ћй, какаЯ
каша! Ќичего, если Я и ‘анечке, ой, извинЯюсь - товарищу командиру наложу? џ
тихаЯ, Я вам не помешаю. ђебЯточки, а Ђлександр €ванович хороший человек? -
ей ничего не отвечали, дичились - Ќу Я пошла, ребЯтки? џ черпачок наложила,
а вам еще много осталось!"
Џлатье на ней было ветхое, серое, как паутина. ‘тарушечье. ‚ следующие
дни она носила поверх этого белую парадную рубаху командира, что делало ее
похожей на повариху. ѓнушин, верно, боЯлсЯ, что жене о нем порасскажут;
боЯлсЯ и того, чтобы сама не сболтнула чего-то - и поэтому сторожил цепко,
ревниво каждый ее шаг. Ђ казарма ночами томилась, не спала. ‚ыходЯ утром из
укромной комнатки за пайкой, ЊариЯ прЯтала глаза, смущаЯсь молодых ребЯт.
‘ам командир, отрешенный и слабый после госпиталЯ, чувствовал, что это
затишье чем-то грозит. ’айну, чудилось, знал €ванчук: женщина так боЯлась
бывшего надзирателЯ, что обходила его совсем прЯча глаза, совсем убито. Ђ он
ловил минутку и не при ѓнушине цеплЯлсЯ к ней да шептал как знакомой - шипел
что-то злое в самые уши. Љвартирку украшала теперь чистота. € убиралась в
ней сама женщина. €ногда было слышно, как ѓнушин называл ее Њашей. Ћднако
неожиданно доносились и крики. ђаз или два в неделю командир с овчаркой
уходил на зону в караул, а Њарию запирал одну в квартире, куда наведывалсЯ
ближе к ночи. Џриносил из караула поесть горЯчего, супца или каши, а потом
совершали они прогулку на сон грЯдущий и при свете луны прохаживались под
ручку по степной дороге от роты до зоны. Ќапивались степным воздухом, будто
чайком, и о чем-то подолгу разговаривали, отводили душу. ѓнушин провожал
жену в квартиру, а сам возвращалсЯ на дежурство в караул, где все спали и
стерегла его прихода, не спала, только вернаЯ хромаЯ овчарка.
ђазрушили в один день эту тайну лагерные надзиратели, когда кто-то из
замызганной их братии обратил наконец внимание, что за женщина прижилась по
соседству, стала у них под боком офицершей. Њужички эти неожиданно заЯвились
в роту, чтобы своими глазами увидать жену ѓнушина. Ќавеселе встали под окном
и кричали, звали ее выглЯнуть. €х вера, что они знакомые с женой командира,
была сильной да злой. ’ак что зЯбли под глухим безответным окном и
прокурили, дымком пустили по ветру побольше часу, жалеЯ с места этого просто
так уходить, вспоминаЯ по кругу Њарию. ђассказы эти незаметно собрали и
толпу солдат. Ќаговорившись всласть, довольные собой, мужики сыто,
тЯжеловато ушли, а солдат как голодать оставили под окнами. Ћни не
расходились, знаЯ, что ЊариЯ, хоть и не выглЯнула, прЯчетсЯ в квартире.
Љогда вертухаи ушли, она не выдержала, распахнула окно. Љто дождалсЯ,
отчего-то весело загудели. ЃелаЯ офицерскаЯ рубаха на ней колыхалась как
разорваннаЯ. €з-под разинутого ворота торчало голое плечо. ‚олосы казались
жирными, маслЯнистыми, путались и липли к багровому расплывшемусЯ лицу. "Ќе
верьте им, ребЯтки! - всполошено, будто из огнЯ, кричала она сверху, - Ќе
верьте!" Cолдаты стали стихать и уже растерЯнно прЯтали глаза, не выносЯ
глЯдеть, как она полыхала в бесцветном просвете окна.
Ќо вертухаи повадились захаживать что ни день под окошко - материли ее
криком, зазывали-мучили, махаЯ с земли поллитровкой: "‚ыпей с нами,
офицерша! Њашка, сука, вона куда попрЯталась от нас, а ну давай, подруга
боеваЯ, вылазь!" ‚оротЯсь со службы, ѓнушин застал женку уже в злых кипучих
слезах и она выла, не в силах терпеть больше своих мучений, чтобы отпустил
или дал выпить. ѓнушин ходил просить у надзирателей не отнимать Њарию -
забыть, что она есть. Ћднако мужички разохотились и погнали с хохотом
командира: "—его ж ты, жлоб офицерский, используешь бабу, а стакана ей не
нальешь! Ћна за водку, за водку - ты испробуй! “х, как любить будет!
“-у-ух!" Џосле этого позора он всего боЯлсЯ, вздрагивал от каждого шума и
отныне выпускал Њарию наружу только по нужде, сопровождаЯ ее угрюмо,
молчаливо до отхожего места и конвоируЯ обратно, в опостылую ей строгой
краской стен квартиру. Њужички заЯвлЯлись хозЯевами и солдаты собирались за
их спинами толпой да глазели с хохотом на бесплатный этот цирк. Ђ на другой
раз изловчились - к запертой в квартире Њарии пролез по карнизу ради
всеобщего весельЯ ловкий и цепкий, как обезьЯна, нерусский солдат и передал
через окно бутылку. ‚стретила она командира добраЯ, слюнЯваЯ, плачущаЯ от
любви к нему и покоЯ - а командир с порога кинулсЯ ее топтать да бить. Љогда
ЯростнаЯ эта обида за себЯ схлынула, ѓнушин увидал избитую женщину как с
высоты и так растрогалсЯ виноватым изможденным ее видом, что вцепилсЯ теперь
уж в нее с объЯтьЯми и, не помнЯ себЯ от прЯмодушной этой пронзительной
боли, целовал избитое в кровь лицо. "‘таканчик бы мне, хоть капельку, хоть
на донышке... - всхлипывала она с просЯщей жалобой. - Ќадо мне, вот только
стаканчик, а с завтра умру - не попрошу! Љак есть до завтра!" € в тот день,
по стаканчику, думаЯ, что стаканчиком излечит под своим приглЯдом, как
доктор, тоскливую беспробудную болезнь, ѓнушин напилсЯ с Њарией водки, и
пьЯнаЯ их гулЯнка не давала никому в офицерской пристройке сна. Ђ когда
очнулсЯ командир под утро, то комната была пустой. —то-то толкнуло его в
казарму - и там ее увидал. ‘нова пьЯнаЯ, в чем мать родила, она улыбалась
ему слюнЯво с солдатской взмокшей койки, приговариваЯ как полоумнаЯ:
"•орошие вы мои ребЯтушки... •орошие вы мои..."
ѓнушин, весь дрожа, прокричал что-то непонЯтное, лающее, и бросилсЯ от
нее прочь. ‡аперсЯ наглухо в квартире, так что стало его не видно и не
слышно. Ќенужную уж солдатне Њарию подобрали вертухаи. ЋбрЯдили, запрЯтали в
частном одном домишке, а ночью утащили в свою конуру, на зону, распродаваЯ
до утра знакомым ворам. ‘менЯЯсь, уволокли ее от чужих глаз подальше за
собой в городишко, где гулЯли уже сами на те деньги, что она добыла. Ђ
командир, когда сошло с него и потЯнуло снова в казарму, не проронил о Њарии
ни звука. ’олько щурЯсь, как от Яркого солнца, обходЯ с новыми безвинными
лицами солдат, прицеливаЯсь, все с кривлЯньем бормотал: "•ороши,
ребЯтушки... ђебЯтушки, хороши..." € потом, крадучись, уединЯсь в сторонке,
следовал повсюду за ними, выгуливал солдат. Љазалось, это обходил свои
владениЯ злой дух. Ћни боЯлись ѓнушина насмерть. Ђ командир боЯлсЯ солдат. €
тоже насмерть. ‡атишье сделало воздух трескучим, морозным, злым. Љазалось,
что встала без движениЯ сама землЯ, точно ее, как платформу на пологих
путЯх, подперли чугунным сапогом. Ќо свершилось буднично, как никто не
ожидал. ѓнушин сидел сутки в карауле, вышел - и на глаза ему попались те
самые мужички. Ћни тоже сменЯлись и топтались у лагерной вахты, дожидаЯсь
своих. —ерез минуту он уже кинулсЯ в их гущу и успел только раз ударить
первого, кто попалсЯ под руку. Cолдаты остались стоЯть в стороне. Ќо в драку
неожиданно ворвалась хромаЯ командирскаЯ овчарка и в одном броске впилась
кому-то в мЯсо. ђаздалсЯ страшно то ли вопль, то ли вой. Њужички стали
заваливатьсЯ от нее бочком и пЯтитьсЯ. Ћвчарка склонЯла морду, и как-то
из-под низу на них рычала, грозно надвигалась, взметаЯ вдруг пасть в оскале,
нападаЯ бесстрашно на всю толпу. Ћт бешеных бросков ее боЯзливо отбегали,
покуда не окружили. “дар сапога сбил ее, настиг на отчаЯнном прыжке - и
тогда попала под сапоги, как под жернова. „рака отЯжелела, увЯзла в нещадной
ругани. Џинали, озвереваЯ, падшего долговЯзого командира, мстили уже за
овчарку, за мгновенный свой испуг. Ќаконец взиравший на это со стороны
солдат €ванчук уломал старых дружков бросить его, не добивать. Њужички
дрожали меленько, с трудом унимаЯ дух, и расходились; одного, которого
порвала овчарка, пришлось им подобрать и понести. ѓнушина так и оставили
валЯтьсЯ в грЯзи на площадке у вахты, помогать ему и маратьсЯ никто не
хотел.
Ћн растормошилсЯ и дотащилсЯ сам, спасаЯ не себЯ, а смолоченную
сапогами собаку. Ћвчарка пожила еще до утра. ѓнушин то плакал, то смеЯлсЯ,
приговариваЯ: "’руженица моЯ. Ћдна ты знаешь, чего делать. Ћдна ты, умница,
делом занЯта." - и укачивал на руках. Ќо на следующее утро он уж не смеЯлсЯ,
как блаженный. Ћн подходил к овчарке, котораЯ больше не радовалась его
приходу как выслуженной награде. ’Ягостно оглЯдывал - и снова ходил повсюду
неслышно, крадучись. Џосле завтрака он вернулсЯ к ней с миской. Ћвчарка
лежала смирно на боку. ѓнушин поставил перед миску солдатского супа.
Џогладил строгую гладкую морду, и тогда-то увидал, склонившись над ней, что
из пасти вывалилсЯ, как флажок мертвый, алый Язык.

’о, что сотворилось в считанный месЯц с ѓнушиным, еще долго
приписывалось его хитрости, его же подлости как человека. Љомандир с того,
как спровадили овчарку хромую его на тот свет, не мог слышать собачьего лаЯ.
‘тоило гаркнуть где-то лагерному псу, как ѓнушин сгибалсЯ, приседал, затыкал
уши - и не двигалсЯ. Ќад ним даже стали потешатьсЯ, нарочно, раздразниваЯ
псов: швырнут в самую их ватагу жратвы, а они до издыханиЯ лаютсЯ, грызутсЯ.
‡наЯ, что ѓнушин не жилец, от него все ждали избавитьсЯ как от командира. Ќо
его не понизили, не перевели в другое место, а подрубили на корню. ‚есть,
что уволили из войск, не застала ѓнушина врасплох, но даже не поранила. Ћн
собрал вещички в чемодан. € пропал. ‡апомнилсЯ же он в последний раз таким,
каким все его знали и всегда: стойко молчаливо выслушивал что-то от нового
командира, молодого, годЯщегосЯ ему в сыновьЯ лейтенанта, а глаза,
немигающие, стеклЯнистые, глЯдели голодно вникуда.

Ѓеглый €ван

‘ полуднЯ солдат знал, что совершили они с майором преступление; что
никому они в этот раз не помогли, да и в другие разы, когда ездили будто б
длЯ дела, - неизвестно, что это были за дела. ‘ самого утра майор почти не
разговаривал с ним, был напрЯженным, хмурым. Ѓуркнул, что надо забросить
груз, "помочь одному хорошему человеку", но утаил, какому и что ж было
затарено в продолговатом, будто гробик, защитного цвета оружейном Ящике. Ќа
пропускном пункте их, как обычно, часовые не проверили. Ќо Ящик ненароком и
был укрыт майором от чужих глаз; не иначе - от глаз часовых. Ћн сказал
солдату рулить в пригородный район, но не по трассе, а через долину, по
старой, рассыпавшейсЯ в прах дороге. ‚ покинутом пустынном месте, на
подъезде к большому тамошнему селенью, ждала подальше от обочины чернаЯ
богатаЯ запыленнаЯ машина. Њайор грубо, нервно приказал тормозить, с минуту
отсиделсЯ, оглЯделсЯ, и пошагал разговаривать с вышедшими навстречу людьми.
Ћни сошлись, не здороваЯсь. ђазговор их длилсЯ минут пЯть, после чего двое
нерусских парней влезли гориллами в командирский "газик" и, не глЯдЯ на
солдата, выволокли наружу тЯжелый, подъемный только длЯ двоих Ящик,
схороненный на заднем сидении под бушлатами. Њайор зЯбко наблюдал за ними со
стороны, будто плыла тЯжелогруженнаЯ баржа, и когда они бесшумно прошли
мимо, пошагал и сам в машину; спокойный, умиротворенный, сказал поворачивать
обратно - домой, в гарнизон.
Ћн уже не поверил тому хмурому серьезному виду разведчика, с каким
майор глЯдел в даль дороги. —то в Ящике - автоматы, солдат нечаЯнно
обнаружил сам. Џрошло с месЯц, как он раскопал на чердаке особого отдела
этот Ящик, но скрыл свою находку: смолчал по привычке, понимаЯ, что майор и
хранил зачем-то его на чердаке. Љлючом от чердака, забытым майором однажды в
отделе со всей свЯзкой, он завладел без всЯкой подлой мысли. Ќа чердаке, до
того как майор отчего-то навесил там замок, солдат прЯтал нехитрое, нажитое
в гарнизоне добришко. ‘амодельный нож, ложку с котелком, брюки и рубаху длЯ
гражданки - обноски, может, и сворованные в городе тем ушлым медбратом, что
сменЯл их ему на сухпай.
Ћ находке спустЯ времЯ легко позабыл - странный Ящик всплыл утром этого
нового днЯ, будто б утопленник - но сегоднЯ он уже отчаЯнно не понимал; кто
и когда смог затащить Ящик на чердак мимо его глаз, а потом также незаметно
спустить к утру на нижний этаж, изготовить к отправке; почему увозили они
Ящик с оружием из гарнизона так скрытно, как если б воровали; откуда и длЯ
чего получил майор такой приказ? ‚ымуштрованный самим же майором, он в
приказе видел такую крепость и такой непререкаемый закон, что, казалось,
стоит хоть на шажок отступить, cделать что-то самовольно, как тотчас
обрушитсЯ жизнь. ЋткроетсЯ неодолимое, гнетущее - вонЯющаЯ парашой болотнаЯ
толща времени. ’ьма.
‘уд, тюрьма, лагерЯ, этапы - были длЯ него чем-то навроде того света.
Ћн их повидал со стороны, когда снарЯжал особый отдел в ту преисподнюю таких
же солдат, но осужденных, проклЯтых. …му и тогда было чудно, когда вели их
под конвоем, что они еще живые. ЊатерЯтсЯ, дышут, хотЯт жрать, молЯт
конвоиров о куреве. ‘ полсотни таких конвоировал он на отправку, но ни разу
так и не повидал, как хоть один из них выходит на свободу, возвращаетсЯ,
обретает облик человеческий, жизнь... Ќо майор был его начальником и главным
в жизни-то человеком, которому служил он даже не как солдат, а как раб.

ѓод тому назад он призвалсЯ на службу, да угодил так далеко от родины,
что свои места в глубинке уже только мерещились. Ќеизвестно за какие грехи,
оказалсЯ он служить в пропащей на азиатском отшибе бригаде, что под охраной
десЯтка вечно пьЯных офицеров тЯнула никому не нужную нитку дороги. € не
рота и не служба называлась "командировкой", туда командировали
отбракованных солдат длЯ этих каторжных безрассудных работ, стоЯщих намертво
в планах у начальников, может, тоже им спущенных сверху. †или в голой степи,
в палатках, питаЯсь плесенью да гнилью, и самые живучие добывали себе
консервы. „орогу прокладывали по метру в день; верно, списывали на нее
где-то немалые деньги, воровали стройматериал, так что работать в
командировке было уж почти нечем да и некому. € солдатнЯ, обреченнаЯ на эти
работы, и офицеры оказались сцепленными одной участью. €з обреченности и
порЯдки в бригаде завелись особые, каких не бывает даже у зверьЯ.
‚ бригаде возрадовались новобранцу, как если бы женщине - полнотелому,
белокожему - когда его привезли к ним. ‘амые живучие из солдатни, те, кто
правил всей этой полуголодной диковатой толпой, отобрали его к себе в
палатку и посулили в день по банке тушенки да свободу от работ. •отели с ним
договоритьсЯ по-доброму, жалеЯ поуродовать. Ћн и не знал, что так бывает, и
не понимал, чего от него хотЯт, рождаЯ у них радостный клацкающих гогот. ‡а
это простодушие его не тронули в первый день, но на другой затеЯли драку. Ђ
он был крепок, отбилсЯ, так что стали боЯтьсЯ нападать на него даже оравой.
Ћн ложилсЯ на нарах в чем работал, в сапогах и в бушлате, и не смыкал глаз,
что ни ночь готовилсЯ к драке, сжимаЯ на груди заточенный железный штырь
арматуры. ЏонадеЯлсЯ на свои силы, а их у человека есть про запас только
чтобы выжить - из пут вырватьсЯ.
Ћт многодневной бессонницы он послеп, ослабел, и однажды потерЯл
сознание. „лЯ верности оглоушив, тело перенесли в палатку поукромней и
делали, что хотели. ЋчнулсЯ он от ледЯного холода. ѓолый, с банкой тушенки в
окостенелой руке. ’олком ничего не помнил. ‘обрал вокруг, будто б наскреб,
клочки трЯпьЯ, что содрали с него. ЋбрЯдилсЯ в те клочьЯ. Џередохнул. €
пошагал - убивать, сам синюшный весь да неживой. ѓромил в беспамЯтстве всех,
кто попадал под руку. Џотом очутилсЯ в руках штык-нож. ЃросилсЯ наружу.
Џобежал по дощатым мосткам вдоль палаток. ЋпомнилсЯ уже в одиночестве, когда
все куда-то пропали и в палаточном лагере только гулЯл ветер. ‚алЯлись
кругом бездвижные безоружные тела в лужах крови. € все руки его были вЯзки,
черны той холодеющей чужой кровью, похожей на смолу. Ќачальник бригады был
пьЯн. Ћн долго тормошил его, мычащего, что малое дитЯ, чтобы сдать себЯ в
его власть, под арест. „аже тогда он не подумал бежать, а хотел почему- то
суда. Ќо ходить в одиночестве на свободе, пугаЯ одним своим видом, пришлось
ему еще долгих три днЯ. ‘только надо было времени, чтобы добратьсЯ на
командировку следователю и конвою из гарнизона.
Џриехал сам начальник разведки - майор особого отдела, как было ему,
верно, тошновато ездить; в такую глушь, на грузовике с отрЯдом спецроты,
наводить порЯдки в разложившейсЯ бригаде. ‘олдат, что устроил резню, был в
мыслЯх майора неживей трупа. Ћн ехал, чтобы забрать походЯ этот труп, как и
трупы двух безвестных - зарезанных в бригаде. Љомандировка была проказой длЯ
всего боевого соединениЯ. Ќо происходЯщее в ней надо было терпеть, как
нельзЯ было прекратить прокладывать дорогу-призрак и расформировать бригаду.
†елаЯ того или нет, майор должен был скрыть следы происшедшего, смолоть в
меленький порошок все тамошнее зло и пустить по ветру.
Џод штык нож попали двое из калмыков. —тоб схоронить без шума чабанских
этих детишек, долго думать было не надо. Ќародец такой, что не посмеют там у
них вЯкнуть. ђоднЯ их и по-русски не прочитает. •оть без голов закатай в
цинкачи. Њайор организовал. Ќагнал солдатни, нахлестал по мордам, чтобы
пробудились от спЯчки, и вот уж сготовил ловкую ложь: что те двое калмыков
не соблюдали технику безопасности. ‡адавило их на работах, несчастный
случай, не там стоЯли, да и все.
‘олдатика - что был и жертвой, и убийцей - майор застал, показалось
ему, невменЯемым. „ругой в его шкуре забилсЯ бы в уголок, света бы дневного
боЯлсЯ. Ђ этот орал от бешенства, если надо было на вопросы отвечать, и
затихал только тогда, когда майор прекращал допытыватьсЯ, кто ж это его да
как. Њайор злилсЯ, но вынужден был уже доверительно убеждать, что
случившеесЯ нужно накрепко позабыть. "Ќу, жалко мне тебЯ сажать... ’ы ж не
виноват. Ќе виноват! ‡ачем тебе это нужно, чего ты за этих черномазых
цеплЯешьсЯ? Ќу, не посадим, но ведь и ты останешьсЯ на свободе. Ђ что мы
докажем, если сЯдешь вместе с ними? Џогибнешь, затравЯт тебЯ. Ђ они выживут,
их сто раз выкупЯт. Ђ у тебЯ чего, отец и мать миллионеры? ’ы о них подумай,
длЯ таких, каким тебЯ сделали - тюрьма, сынок, это как лютаЯ смерть, всех-то
ножичком не пырнешь!"
‘олдат не понимал, чего от него хотЯт, какую предлагают сделку, и
поначалу только трЯс удивленно головой, отнекиваЯсь. Џораженный неприЯтно
тем, как долго пришлось с ним возитьсЯ, майор в конце концов достиг своей
цели, и ему оставалось избавитьсЯ от сломленного, одураченного уговорами
паренька - пристроить, запрЯтать куда-нибудь. €з командировки майор увез его
за собой в гарнизон. ‘олдата спрЯтали в лазарете, временно, до решениЯ его
участи. Ќо в лазарете, куда просочились от спецротовцев слухи о том, что
сделали с э т и м на командировке, дралсЯ он и грызсЯ за каждое обидное
слово, жил среди солдатни изгоем - отказывались с ним спать в одной палате,
кормитьсЯ из одной посуды. ’ак недолго было до новой поножовщины. Њайору
ничего не осталось, как перевести э т о г о на жилье в особый отдел. ‚
особом отделе солдат прожил с неделю, когда майор заметил, что парень-то
выздоровел да привЯзалсЯ к нему, будто к отцу родному.
Џреданность эта не имела никакой стоимости, она не была куплена или
вышиблена страхом. Њайор, один из всех людей в гарнизоне, поневоле общалсЯ с
ним и не брезговал делать то, от чего он уж отвык среди презиравших его
людей. ђазрешил ему ночевать не в казарме, а в комнате особого отдела.
ђазрешил носить и порцайку в отдел. ЊылсЯ с ним в бане, доверЯЯ потереть
себе спину. ‡атравленный в закут особого отдела, солдат только от майора не
слыхал гадливых попреков, и уверовал, что лично служит этому человеку,
который спас ему жизнь. Ћн до того возвысил ум и личность майора, что над
словами его, глупыми и злыми, боЯлсЯ задумыватьсЯ, или сам себЯ в них
запутывал, искал неведомый скрытый смысл. ’о же и с душевными качествами -
он слепо уверовал, что честнее и добрее человека нет. ‚идел в этом человеке
один Яркий свет.
Њайору поначалу было приЯтно купатьсЯ в рабской преданности и
осознавать, что он просто так спас обреченного на смерть человека и что
ничего ему это не стоило, взЯть да приобрести длЯ своих надобностей даже
чью-то жизнь. ‘олдат управлЯлсЯ умело с машиной - и стал шофером его личным.
Ћбладал недюжинной силой - и стал своему майору живой броней. …го травили,
что оказалось тоже на руку начальнику: солдат ослеп, онемел и оглох длЯ
других, длЯ мира всего, превратившись в человекоподобный механизм. Ћн видел
только хозЯина, только с ним разговаривал, и привык слышать только его речь.
Ћн был замком, ключ от которого имелсЯ лишь у майора. Ћн сам ненавидел и
презирал ответно людей, которые превратили в посмешище его горе, и потому
его тлеющую ненависть к людЯм всегда было можно раздуть, длЯ своей пользы -
и направить на того или иного человека, место. Џустить в дело.
‹юбовь к начальнику - то ли хозЯину, то ли отцу, была чувством,
единственно очеловечивающим его, отчего он еще мирилсЯ с жизнью, котораЯ на
девЯтнадцатом году вдруг надругалась над ним, разжевала да выплюнула. € в
делишках бесконечных, что стрЯпал майор в гарнизоне, и в темной, подпольной
службе эта любовь и преданность хранили его, будто Яблочко, от гнильцы. „аже
в особом отделе он не сделалсЯ человеком подлым, привыкшим к обману и
хитростЯм. Ђ солдатики-особисты под его боком к тому давно привыкли.
‚оровали из солдатских посылок, которые они, особисты, проверЯли по службе
своей. ‚скрывали переписку, идущую от матерей к солдатам, из-за жалких
рублей, которые инаЯ сердобольнаЯ мамаша вложит в конверт, сынку на
сигареты. Ђ то и рвали их из-за обыкновенной подлости. Ћбманывать
исхитрЯлись своего начальника, майора, и если случалось быть пойманными за
руку, то спихивали вину друг на дружку.
Њайор почти не знал чувства отвращениЯ. € мог бы лЯгушку, но
собственноручно замученную, без соли и перца съесть. Ћднако же чьЯ-то
искренность, к примеру, рождала в нем в конце-концов отвращение. € еще, не
стыдЯсь своего служку, он полюбил с ним откровенничать, г о в о р и т ь,
вываливаЯ все то, что гноил в своей душе. ђаб выслушивал его молча да
покорно, а он и за это потом мог взъЯритьсЯ на него, за эту свою болтливую
уродливую откровенность. Њайор, чувствуЯ свою полную власть над ним, уже
наслаждалсЯ ее применением - и паренька день за днем притеснЯл, бывало, что
и бил. ѓневалсЯ и расправлЯлсЯ с ним и по делу и без дела с такой, бывало,
Яростью, что чистаЯ любовь к хозЯину смешивалась у солдата месЯц от месЯца с
гнетущим страхом. Ћн боЯлсЯ уже каждую минуту, боЯлсЯ сказать и боЯлсЯ
промолчать, боЯлсЯ ходить или стоЯть, не знаЯ в точности, чего хочет от него
хозЯин. € если первый месЯц службы у майора ходил счастливый, то спустЯ
времЯ чаще и чаще мучилсЯ без видимой на то причины: вот взглЯнет на небо
или даже в пустую сторону, в пол, - и почувствует боль.

’еперь он не чувствовал ни боли, ни страха... ЊЯгкаЯ пыльнаЯ степнаЯ
дорога стелилась точно б не под колеса, а прЯмо под ноги. Њайор поневоле
оглЯдывалсЯ на своего раба, опасаЯсь, откуда взЯлась в нем эта задумчивость.
Ћн и нарушил молчание, сделав недовольный выговор: "ѓлЯди, куда едешь,
идиот. —его рот разинул?! —его мечтаешь?" - "’ак точно, товарищ майор." -
"—его точнакаешь? Ќу, чего ты бубнишь там мне?" - взорвалсЯ снова, будто б
вспучило. ‘ердце его больше не колол своими дикобразьими иглами холодок
опасности. Ћтмучившись, майор уж с удовольствием мучил солдата. "Ќе
нравишьсЯ ты мне все больше, вот что Я скажу... Ќадоело на рыло твое глЯдеть
немытое, понЯл?" - "’ак точно." Њайор продохнул и освоилсЯ с этим новым
ощущением легкости, важности - почти любовалсЯ собой. Ќо вдруг солдат
проронил скорбные, молЯщие слова: "’оварищ майор, зачем вы автоматы им дали?
—то мы в гарнизоне скажем? —то ж мы сделали?"
Њайор дернулсЯ к солдату, да так неуклюже, что с головы как срезало
фуражку. ‚зглЯд его был стремительный, Яростный, но вместе с тем -
вопрошающий, обиженный. ќто было удивление, что посмел тот шпионить за ним,
и властное желанье сразу ж раздавить, прикончить. Ќо криво улыбнулсЯ,
помедлил и почти с нежностью произнес: "„оедем, руки после тебЯ вымою, и
пошел вон... Њне в особом отделе пе-де-рас-ты не нужны!" Ќачальник жадновато
ловил отзвук своих же слов и глЯдел, как они вбивались, будто гвозди, одно
за другим в этого человечка, что и вправду немощно, глухо мучилсЯ у него на
глазах. ќти немощь и боль солдата внушили майору отнЯтое было чувство покоЯ.
Ћн обрел глупый самодовольный вид, как если б всего и надо было свести
счеты с провинившимсЯ рЯдовым, который право имел только на одну эту
смертельную ошибку. € едва он успел обманутьсЯ в своем служке - прозрел, что
мог тот думать, решать, чувствовать без его-то запрета или разрешениЯ - как
сам совершил и смертельную ошибку, упрЯмо не желаЯ понимать, что лишь
доверием да уважением заслужил над ним власть. ’еперь он лишил себЯ этой
власти, лишилсЯ нечеловеческой преданной любви. € нужна ли была солдату
спасеннаЯ жизнь, если не задумываЯсь он бы пожертвовал ей, понадобись это
майору? € была ли на свете пытка, которой боЯлсЯ он больше, чем вечный испуг
не угодить майору; с делом, им порученным, не справитьсЯ, или как-нибудь еще
оплошать в его глазах? ’олько б остатьсЯ с достоинством! C тем достоинством
человека, в которое когда-то на допросе заставил майор поверить, но сам же
надругалсЯ над ним с легкостью, отнЯл.
‘амодовольство так и застыло маской на лице майора. Ћн даже не успел
осознать того мгновениЯ, когда обрушилась на него смерть. ‘олдат с левой
руки вдруг стукнул начальника разводным увесистым ключиком по голове. Љак
случилось в бешенстве - не целЯсь, в слепую. Ќо хватило только одного маха,
чтоб железо насмерть клюнуло тренированного крепенького майора прЯмо в
висок. ’от охнул, испустив рваный глухой стон, и завалилсЯ грузно на
солдата, а потом снова перевалилсЯ, как мешок, когда машину от удара резкого
по тормозам занесло поперек дороги. ‘олдат дрожал, не постигаЯ, что сделал.
"’оварищ майор! ’оварищ майор!" - жалобно вскривал, думаЯ, что начальник
жив. Љровь тонкой нестрашной струйкой протекла изо рта. Ќо майор не дышал и
глаза его стеклЯнно безразлично глЯдели на убийцу. ‘олдат клонил как на
плаху головушку, прЯчась от этого взглЯда, не понимаЯ еще, что улетучилась
из хозЯина жизнь и это развалилсЯ на сиденье, глЯдит на него с остекленелым
холодом труп.
‚ степи на много километров вперед не было видно ни облачка, ни души.
ѓолубаЯ даль, что расстилалась до горизонта и баюкала взглЯд, вовсе не
манила уснуть, а молчаливо, властно ждала подношениЯ и клонила покоритьсЯ
своей вековечной дремотной воле. ‘олдат отвернулсЯ от трупа, свесил ноги из
кабины, где пахло бензином да мокрой трЯпкой... ЋбездвиженнаЯ командирскаЯ
машина будто б плыла тем временем по спокойной твердой глади степи. Ћн
выплакал и гнев свой, и любовь, и страх, и боль. ‘ойдЯ на землю не
чувствовал под ногами опоры. ’олько камень невесомо твердел в груди; даже не
камень, а камешек, что вложилсЯ б в кулак.
’о, что он начал делать, походило на желание не избавитьсЯ от трупа, а
похоронить тело майора. ’ерЯЯ времечко, что с минуты убийства сыпалось как в
прореху, он кротом уткнулсЯ неподалеку от дороги в землю и рыл неуклюжей
саперной лопаткой - то ли Яму, то ли могилу.
Cделав окопчик, неглубокую, по поЯс, щель в земле, потащилсЯ к машине,
весь залепленный глиной, песком, сам как неживой. ‚звалил его на себЯ и
шагаЯ с той ношей, злой уже от работы этой землЯной червЯ, заговаривал: "—то
же ты менЯ так? ’ебЯ что ж, уговаривать надо, гад? Cлужил бы Я себе... …здил
б мы с тобой... Ђ ты, гад, все спортил... џ тебе не желаю зла, а ты зачем
мне так сказал? Ќу, зачем так-то?! —еловек ты или кто! џ ж тебЯ уважаю, все
делаю длЯ тебЯ, как говоришь, терплю, молчу..."
Ћн задыхалсЯ, усыхаЯ голосом, но снова и снова, пока не освободилсЯ,
однообразно-напевно повторЯл почти все те же слова. ‘валив с плеч послушное
неживое тело, солдат со строгим выражением лица стал обыскивать начальника.
’ак он завладел его документами, оружием табельным - пистолетом, свЯзкой
ключей. Ђ в тыльном кармане кителЯ обнаружил спрЯтанные там майором не иначе
часом назад, будто голенькие без кошелька, зеленоватые листики денег, каких
никогда еще в своей жизни не держал в руках.
„еньги и пистолет он бездушно просто оставил длЯ себЯ, а остальное,
судорожно - в могилу, куда скинул и замаранный кровью бушлат. •оронил он уже
и не тело, а все скопом, что уволакивала за собой эта смерть. ‡асыпаннаЯ,
могилка неприкаЯннаЯ майора темнела средь суглинка, похожаЯ на кострище.
‘олдат по слабости не мог поднЯтьсЯ с колен - все мышцы его жалостно ныли от
работы. Ћн сидел, как молЯтсЯ мусульмане, и, глЯдЯ на зиЯние в земле,
одиноко возвышаЯсь над тем холодным пустым местом, бессвЯзно что-то
бормотал, тосковал по человеку, которого убил. ’оска эта охватывала одиноко
дрожью. Ћт дроби ее неуемной, барабанной солдат испытал такой страх, что
наконец отпрЯнул рывком от земли - и, сколько было сил, бежал к брошенной на
пустынной дороге машине, будто мог остатьсЯ здесь навечно, не успеть.

„олина, куда они заехали вместе и что покоила теперь тело
самодовольного майора, вскружила песчинкой, пустила по ветру бесцветную
армейскую машину, рванувшуюсЯ на ее простор. ‘олдат гнал, сам не знаЯ, куда.
Џистолет, спрЯтанный за пазухой, скоблил стальными краЯми живот и будто б
ворочалсЯ тЯжко с боку на бок. Њыслишки, то затаивались мышами - искали
темноты; то голодно грызли, то сыпали наопрометь серыми отчаЯнными
искрами...

Last-modified: Thu, 30 Nov 2000 07:24:51 GMT
Ћцените этот текст: