ным  крылом  пронессЯ  над  самой   головой   ЂлексеЯ,   быстро
приближаЯсь  к  земле.  ‚от  где-то  у  самой  черты  земли  он  резко
накренилсЯ влево, припав на здоровую "ногу", немного пробежал на одном
колесе, сбавлЯЯ скорость,  потом  упал  направо  и,  зацепив  здоровым
крылом за землю, стремительно  повернулсЯ  вокруг  своей  оси,  поднЯв
целые тучи снега.
   ‚ последнее мгновение он скрылсЯ из глаз.  Љогда  же  снежнаЯ  пыль
осела, стало видно - в стороне от раненой, накренившейсЯ набок  машины
что-то чернеет на  снегу.  €  к  этой  черной  точке  бежали  люди  и,
покрЯкиваЯ сиреной, во весь опор нессЯ санитарный автомобиль.
   "‘пас, спас машину! ‚от так Љукушкин! Љогда это он так научилсЯ?" -
думал Њересьев, лежа на носилках и завидуЯ товарищу.
   …му самому захотелось что есть духу бежать туда, где на снегу лежал
этот маленький, никем не  любимый  человек,  оказавшийсЯ  вдруг  таким
стойким, таким мастером. Ќо Ђлексей был  спеленат,  прижат  к  полотну
носилок,  раздавлен  огромной  болью,  котораЯ  снова  со  всей  силой
навалилась на него, как только схлынуло нервное напрЯжение.
   ‚се эти происшествиЯ занЯли не больше часа, но их было  так  много,
что Ђлексей не сразу разобралсЯ в них. ’олько когда носилки  его  были
закреплены в специальных гнездах санитарного самолета и  он  невзначай
опЯть  перехватил  на  себе  пристальный  взглЯд   "метеорологического
сержанта", он по-настоЯщему понЯл значение слов, сорвавшихсЯ у девушки
с побелевших губ между разрывами двух  бомбовых  очередей.  …му  стало
стыдно, что он даже не знает  по  имени  эту  славную  самоотверженную
девушку.
   - ’оварищ сержант... - тихо сказал он, благодарно посмотрев на нее.
   ‡а ревом прогреваемого мотора врЯд ли эти слова дошли  до  нее.  Ќо
она шагнула к нему и протЯнула небольшой сверток.
   - ’оварищ старший лейтенант, это  ваши  письма.  џ  берегла  их,  Я
знала, вы живы, вы вернетесь. ‡нала, чувствовала...
   Ћна положила ему на грудь тоненькую  стопку  писем.  ‘реди  них  он
узнал треугольнички матери с выведенными нечетким старческим  почерком
адресами и знакомые конверты, похожие на те, что  он  всегда  носил  с
собой в кармане гимнастерки. Ћн просиЯл, увидев эти конверты, и сделал
движение, чтобы высвободить руку из-под одеЯла.
   - ќто от девушки? - горестно спросил  "метеорологический  сержант",
снова краснеЯ до того, что длинные бронзовые ресницы слиплись от слез.
   Њересьев понЯл, что он не ослышалсЯ тогда, во времЯ разрыва,  понЯл
и не решилсЯ сказать правду.
   - Ћт замужней сестры. “ нее другаЯ фамилиЯ, - сказал он,  чувствуЯ,
что сам себе противен.
   ‘квозь рокот  прогреваемых  моторов  послышались  голоса.  ЋткрылсЯ
боковой люк, в него влез незнакомый врач в халате поверх шинели.
   - Ћдин больной уже здесь? - спросил он, посмотрев на  Њересьева.  -
Ћтлично! ‚носите другого, сейчас летим. Ђ вы что тут делаете, мадам? -
Ћн посмотрел сквозь запотевшие очки на "метеорологического  сержанта",
старавшегосЯ спрЯтатьсЯ за спину ћры. - Џрошу выйти, сейчас летим. ќй!
„авайте носилки!
   - Џишите, ради бога пишите, Я буду ждать! - услышал  Ђлексей  шепот
девушки.
   ‚рач с помощью ћры поднимал в самолет носилки,  на  которых  кто-то
тихо и протЯжно стонал. Љогда их ставили в гнездо, простынЯ слетела, и
Њересьев увидел на них искаженное страданием  лицо  Љукушкина.  „октор
потер руки, осмотрел кабину, похлопал Њересьева по животу:
   - Ћтлично, великолепно! €так, молодой человек, вот  вам  компаньон,
чтобы не скучно было лететь. Ђ? ’еперь  все  посторонние  вон.  Ђ  эта
‹орелеЯ в сержантском звании исчезла? Ћчень хорошо. Џрошу двигатьсЯ!..
   Ћн вытолкал замешкавшегосЯ ћру. „вери закрыли,  самолет  вздрогнул,
тронулсЯ, запрыгал и потом стих и плавно поплыл в  родной  стихии  под
ровный рокот моторов. ‚рач, держась за стены, подошел к Њересьеву.
   - Љак себЯ чувствуем? „айте пульс. - Ћн с любопытством посмотрел на
ЂлексеЯ  и  покачал  головой:  -  Њ-да!  ‘ильнаЯ  личность!  Џро  ваши
приключениЯ друзьЯ рассказывают что-то такое  совершенно  невероЯтное,
джек-лондоновское.
   Ћн присел в свое кресло, поерзал в  нем,  усаживаЯсь  поудобнее,  и
сразу обмЯк и поник, засыпаЯ.  €  видно,  как  смертельно  устал  этот
немолодой бледный человек.
   "—то-то джек-лондоновское!" - подумал Њересьев, и в памЯти возникло
далекое  воспоминание  детства  -  рассказ  о  человеке,   который   с
обмороженными ногами движетсЯ через пустыню,  преследуемый  больным  и
голодным зверем. Џод  убаюкивающий,  ровный  гул  моторов  все  начало
плыть, терЯть очертаниЯ, растворЯтьсЯ в серой мгле, и последней мыслью
засыпающего ЂлексеЯ была страннаЯ мысль о том, что нет  ни  войны,  ни
бомбежки, ни этой мучительной, непрерывной, ноющей боли  в  ногах,  ни
самолета, несущегосЯ  к  Њоскве,  что  все  это  из  чудесной  книжки,
читанной в детстве в далеком городе Љамышине.


                             —асть втораЯ


        1

   Ђндрей „егтЯренко и ‹еночка не  преувеличивали,  расписываЯ  своему
другу великолепие столичного госпиталЯ, куда по  просьбе  командующего
армией был  помещен  Ђлексей  Њересьев,  а  за  компанию  и  лейтенант
Љонстантин Љукушкин, доставленный вместе с ним в Њоскву.
   „о войны это была клиника института, где известный советский ученый
изыскивал новые методы быстрого восстановлениЯ человеческого организма
после болезней и травм. “ этого  учреждениЯ  были  крепко  сложившиесЯ
традиции и мироваЯ слава.
   ‚ дни войны ученый превратил клинику своего института в  офицерский
госпиталь. Џо-прежнему больным предоставлЯлись тут все  виды  лечениЯ,
какие только знала к тому времени передоваЯ наука.  ‚ойна,  бушевавшаЯ
недалеко от столицы,  вызвала  такой  приток  раненых,  что  госпиталю
пришлось вчетверо увеличить число коек по сравнению с тем, на какое он
был рассчитан.  ‚се  подсобные  помещениЯ  -  приемные  длЯ  встреч  с
посетителЯми, комнаты длЯ чтениЯ и  тихих  игр,  комнаты  медицинского
персонала и общие столовые длЯ выздоравливающих -  были  превращены  в
палаты. “ченый уступил длЯ раненых даже свой кабинет,  смежный  с  его
лабораторией, а сам вместе  со  своими  книгами  и  привычными  вещами
перебралсЯ в маленькую комнатку, где раньше была  дежурка.  €  все  же
порой приходилось ставить койки в коридорах.
   ‘реди  сверкающих  белизною  стен,  казалось   самим   архитектором
предназначенных длЯ  торжественной  тишины  храма  медицины,  отовсюду
слышались протЯжные стоны, оханье, храп  спЯщих,  бред  тЯжелобольных.
Џрочно воцарилсЯ тут тЯжкий, душный запах войны - запах  окровавленных
бинтов, воспаленных ран, заживо гниющего человеческого  мЯса,  который
не в силах было истребить никакое проветривание.  “же  давно  рЯдом  с
удобными, сделанными  по  чертежам  самого  ученого  кроватЯми  стоЯли
походные раскладушки. Ќе хватало посуды.  ЌарЯду  с  красивым  фаЯнсом
клиники были в ходу мЯтые алюминиевые миски. ђазорвавшаЯсЯ  неподалеку
бомба взрывной волной выдавила стекла огромных итальЯнских окон, и  их
пришлось забить фанерой. Ќе хватало воды, то и дело выключалсЯ газ,  и
инструменты приходилось кипЯтить на старинных  спиртовках.  Ђ  раненые
все поступали. €х привозили все больше и больше  -  на  самолетах,  на
автомашинах, в поездах. Џриток их рос по  мере  того,  как  на  фронте
возрастала мощь нашего наступлениЯ.
   €  все  же  персонал  госпиталЯ  -  весь,  начинаЯ  с   его   шефа,
заслуженного деЯтелЯ наук и депутата ‚ерховного ‘овета, и кончаЯ любой
сиделкой,  гардеробщицей,  швейцаршей,  -  все  эти  усталые,   иногда
полуголодные,  сбившиесЯ  с   ног,   невыспавшиесЯ   люди   продолжали
фанатически блюсти  порЯдки  своего  учреждениЯ.  ‘иделки,  дежурившие
порой по две и даже по три смены подрЯд, использовали любую  свободную
минуту длЯ того, чтобы чистить,  мыть,  скрести.  ‘естры,  похудевшие,
постаревшие, шатавшиесЯ от усталости, по-прежнему ЯвлЯлись на работу в
крахмальных  халатах  и  были  так  же  скрупулезно  требовательны   в
исполнении врачебных назначений. Ћрдинаторы, как и прежде, придирались
к малейшему пЯтнышку на постельном  белье  и  свежим  носовым  платком
проверЯли чистоту стен, лестничных перил, дверных ручек. ‘ам  же  шеф,
огромный краснолицый  старик  с  седеющей  гривой  над  высоким  лбом,
усатый, с черной, густо посеребренной эспаньолкой, неистовый ругатель,
дважды в день, как и до войны,  в  сопровождении  стаи  накрахмаленных
ординаторов и ассистентов обходил в положенные  часы  палаты,  смотрел
диагнозы новичков, консультировал тЯжелые случаи.
   ‚ те дни боевой страды у него была уйма дел и вне этого  госпиталЯ.
Ќо он всегда находил времЯ длЯ любимого детища, выкраиваЯ часы за счет
отдыха и сна. ђаспекаЯ кого-нибудь из персонала за нерадивость - а  он
делал это  шумно,  страстно,  обЯзательно  на  месте  происшествиЯ,  в
присутствии больных, - он всегда говорил, что его клиника,  образцово,
как и прежде, работающаЯ в настороженной, затемненной, военной Њоскве,
- это и есть их ответ всем этим гитлерам и герингам, что он не  желает
слышать никаких ссылок на трудности войны, что  бездельники  и  лодыри
могут убиратьсЯ ко всем чертЯм и что именно сейчас-то, когда  все  так
трудно,  в  госпитале  должен  быть  особо  строгий  порЯдок.  ‘ам  он
продолжал совершать свои обходы с такой точностью, что сиделки все так
же проверЯли по его поЯвлению стенные часы в палатах.  „аже  воздушные
тревоги не нарушали точности этого человека. „олжно быть, именно это и
заставлЯло персонал творить чудеса и в совершенно невероЯтных условиЯх
поддерживать довоенные порЯдки.
   Ћднажды во времЯ утреннего  обхода  шеф  госпиталЯ  -  назовем  его
‚асилием ‚асильевичем - наткнулсЯ на  две  койки,  стоЯвшие  рЯдом  на
лестничной площадке третьего этажа.
   - —то за выставка? - рЯвкнул он  и  метнул  из-под  мохнатых  своих
бровей в ординатора  такой  взглЯд,  что  этот  высокий  сутулый,  уже
немолодой человек очень почтенной внешности вытЯнулсЯ, как школьник.
   - ’олько ночью привезли... ‹етчики. ‚от этот с  переломом  бедра  и
правой руки. ‘остоЯние нормальное. Ђ тот, - он показал рукой на  очень
худого человека неопределенных лет, неподвижно лежавшего  с  закрытыми
глазами,  -  тот  тЯжелый.  ђаздроблены  плюсны  ног,  гангрена  обеих
ступней, а главное  -  крайнее  истощение.  џ  не  верю,  конечно,  но
сопровождавший их  военврач  второго  ранга  пишет,  будто  больной  с
раздробленными ступнЯми восемнадцать дней выползал из немецкого  тыла.
ќто, конечно, преувеличение.
   Ќе слушаЯ ординатора, ‚асилий ‚асильевич приподнЯл одеЯло,  Ђлексей
Њересьев лежал со скрещенными  на  груди  руками;  по  этим  обтЯнутым
темной кожей рукам, резко выделЯвшимсЯ на  белизне  свежей  рубашки  и
простыни, можно было бы изучать костное строение  человека.  Џрофессор
бережно покрыл летчика одеЯлом и ворчливо перебил ординатора:
   - Џочему здесь лежат?
   - ‚ коридоре места уже нет... ‚ы сами...
   - —то "вы сами", "вы сами"! Ђ в сорок второй?
   - Ќо это же полковничьЯ.
   - ЏолковничьЯ? - Џрофессор вдруг  взорвалсЯ:  -  Љакой  это  болван
придумал? ЏолковничьЯ! „урачье!
   - Ќо ведь нам же сказано: оставить  резерв  длЯ  ѓероев  ‘оветского
‘оюза.
   - "ѓероев", "героев"! ‚ этой войне все герои. „а что вы менЯ учите?
Љто здесь  начальник?  Љому  не  нравЯтсЯ  мои   распорЯжениЯ,   может
немедленно убиратьсЯ. ‘ейчас же перенести  летчиков  в  сорок  вторую!
‚ыдумываете всЯкие глупости: "полковничьЯ"!
   Ћн пошел было прочь,  сопровождаемый  притихшей  свитой,  но  вдруг
вернулсЯ, наклонилсЯ над койкой Њересьева и, положив на плечо  летчика
свою пухлую, изъеденную бесконечными дезинфекциЯми, шелушащуюсЯ  руку,
спросил:
   - Ђ верно, что ты больше двух недель полз из немецкого тыла?
   - Ќеужели у менЯ гангрена? - упавшим голосом проговорил Њересьев.
   Џрофессор царапнул сердитым взглЯдом свою остановившуюсЯ  в  дверЯх
свиту, глЯнул летчику прЯмо в черные большие  его  зрачки,  в  которых
были тоска и тревога, и вдруг сказал:
   - ’аких, как ты, грешно обманывать. ѓангрена. Ќо  носа  не  вешать.
Ќеизлечимых болезней на свете нет, как нет  и  безвыходных  положений.
‡апомнил? ’о-то.
   € он  ушел,  большой,  шумный,  и  уже  откуда-то  издалека,  из-за
стеклЯнной двери коридора, слышалась его басовитаЯ воркотнЯ.
   - ‡абавный дЯдька, - сказал Њересьев, тЯжело смотрЯ ему вслед.
   - Џсих. ‚идал? Џод нас подыгрываетсЯ. ‡наем мы таких простеньких! -
отозвалсЯ  со  своей  койки  Љукушкин,  криво  усмехаЯсь.  -   ‡начит,
сподобились чести в "полковничью" попасть.
   - ѓангрена, -  тихо  произнес  Њересьев  и  повторил  с  тоской:  -
ѓангрена...


        2

   ’ак называемаЯ "полковничьЯ" палата помещалась во  втором  этаже  в
конце коридора. Ћкна ее выходили на юг и на восток, и  поэтому  солнце
кочевало по ней весь день, постепенно  перемещаЯсь  с  одних  коек  на
другие. ќто  выла  сравнительно  небольшаЯ  комната.  ‘удЯ  по  темным
пЯтнам, сохранившимсЯ на паркете, стоЯли в ней до войны  две  кровати,
две тумбочки и круглый стол посредине. ’еперь здесь помещались  четыре
койки. Ќа одной лежал  весь  забинтованный,  похожий  на  запеленатого
новорожденного раненый. Ћн лежал всегда  на  спине  в  смотрел  из-под
бинтов в потолок пустым, неподвижным  взглЯдом.  Ќа  другой,  рЯдом  с
которой лежал Ђлексей, помещалсЯ  подвижной  человечек  с  морщинистым
рЯбым солдатским лицом,  с  белесыми  тонкими  усиками,  услужливый  и
разговорчивый.
   ‹юди в госпитале быстро знакомЯтсЯ. Љ вечеру Ђлексей уже знал,  что
рЯбой - сибирЯк, председатель колхоза, охотник, а по военной профессии
снайпер, и снайпер удачливый. ‘о днЯ знаменитых боев под …льней, когда
он в составе своей ‘ибирской дивизии, в которой вместе с  ним  служили
два его сына и зЯть, включилсЯ в войну, он успел,  как  он  выражалсЯ,
"нащелкать" до семидесЯти немцев. Ѓыл он ѓерой  ‘оветского  ‘оюза,  и,
когда назвал  Ђлексею  свою  фамилию,  тот  с  интересом  оглЯдел  его
невзрачную фигурку. ”амилиЯ эта в те дни была широко известна в армии.
Ѓольшие газеты даже посвЯтили снайперу передовые. ‚се в госпитале -  и
сестры, и врач-ординатор, и сам  ‚асилий  ‚асильевич  -  называли  его
уважительно ‘тепаном €вановичем.
   —етвертый обитатель палаты, лежавший в бинтах, за весь день  ничего
о себе не сказал. Ћн вообще не произнес ни слова, но ‘тепан  €ванович,
все на свете знавший,  потихоньку  рассказал  Њересьеву  его  историю.
‡вали того ѓригорий ѓвоздев. Ћн был лейтенант танковых  войск  и  тоже
ѓерой ‘оветского ‘оюза. ‚ армию  он  пришел  из  танкового  училища  и
воевал с первых дней войны, принЯв первый бой  на  границе,  где-то  у
Ѓрест-‹итовской крепости. ‚ известном танковом сражении под Ѓелостоком
он потерЯл свою машину.  ’ут  же  пересел  на  другой  танк,  командир
которого был убит, и с  остатками  танковой  дивизии  стал  прикрывать
войска, отступавшие к Њинску. ‚ бою на Ѓуге он потерЯл вторую  машину,
был ранен, пересел на третью и, заменив погибшего командира, принЯл на
себЯ командование ротой. Џотом, очутившись в немецком тылу, он  создал
кочующую танковую группу из трех машин и  с  месЯц  бродил  с  ней  по
глубоким немецким тылам, нападаЯ на обозы и  колонны.  Ћн  заправлЯлсЯ
горючим, довольствовалсЯ боеприпасами и  запасными  частЯми  на  полЯх
недавних сражений. ‡десь, по зеленым лощинам у большаков,  в  лесах  и
болотах, в изобилии и без всЯкого  присмотра  стоЯли  подбитые  машины
любых марок.
   ђодом  он  был  из-под  „орогобужа.  Љогда  из  сводок   ‘оветского
€нформбюро, которые аккуратно принимали на рацию  командирской  машины
танкисты, ѓвоздев узнал, что линиЯ фронта подошла к родным его местам,
он не вытерпел, взорвал три своих танка и с бойцами,  которых  у  него
уцелело восемь человек, стал пробиратьсЯ лесами.
   Џеред  самой  войной  ему  удалось  побывать  дома,   в   маленькой
деревеньке на берегу извилистой  луговой  речки.  Њать  его,  сельскаЯ
учительница, тЯжело заболела, и отец, старый агроном, член  областного
‘овета депутатов трудЯщихсЯ, вызвал сына из армии.
   ѓвоздев вспоминал  деревЯнный  приземистый  домик  у  школы,  мать,
маленькую, исхудалую, беспомощно лежавшую на  старом  диване,  отца  в
чесучовом, старинного  покроЯ  пиджаке,  озабоченно  покашливавшего  и
пощипывавшего   седую   бородку   возле   ложа   больной,    и    трех
сестер-подростков,  маленьких,  чернЯвых,  очень  похожих   на   мать.
‚споминал сельскую фельдшерицу †еню - тоненькую, голубоглазую, котораЯ
проводила его на подводе до самой станции и которой он  обещал  каждый
день писать письма. ЏробираЯсь, как зверь, по  вытоптанным  полЯм,  по
сожженным,  пустым  деревнЯм  Ѓелоруссии,  обходЯ  города  и   избегаЯ
проезжих дорог, он тоскливо гадал, что увидит в маленьком родном доме,
удалось ли его близким уйти и что с ними стало, если они не ушли.
   ’о, что ѓвоздев увидел на родине, оказалось страшнее самых  мрачных
предположений. Ћн не нашел ни домика, ни родных,  ни  †ени,  ни  самой
деревни. “ полоумной старухи, котораЯ, приплЯсываЯ и  бормоча,  что-то
варила в печке, стоЯвшей среди черных пепелищ, он разузнал, что, когда
подходили немцы, учительнице было очень худо и что агроном с девочками
не решились ни увезти,  ни  покинуть  ее.  ѓитлеровцы  узнали,  что  в
деревне осталась семьЯ члена областного ‘овета  депутатов  трудЯщихсЯ.
€х схватили и в ту же ночь  повесили  на  березе  возле  дома,  а  дом
зажгли. †еню, котораЯ побежала к  самому  главному  немецкому  офицеру
просить за семью ѓвоздева, будто бы долго мучили, будто  домогалсЯ  ее
офицер, и что уж там произошло, старуха не  знала,  а  только  вынесли
девушку из избы, где жил офицер, на вторые сутки, мертвую, и  два  днЯ
лежало ее тело у реки. Ђ деревнЯ сгорела  всего  пЯть  дней  назад,  и
спалили ее немцы за то,  что  кто-то  ночью  зажег  их  бензоцистерны,
стоЯвшие на колхозной конюшне.
   ‘таруха отвела танкиста на пепелище дома и показала старую  березу.
Ќа толстом суку в детстве висели его качели. ’еперь береза засохла,  и
на убитом  жаром  суку  ветер  покачивал  пЯть  веревочных   обрезков.
ЏриплЯсываЯ и бормоча про себЯ молитвы,  старуха  повела  ѓвоздева  на
реку и показала место, где лежало  тело  девушки,  которой  он  обещал
писать каждый день, да так потом ни разу и  не  собралсЯ.  Ћн  постоЯл
среди шелестевшей осоки, потом повернулсЯ и пошел к  лесу,  где  ждали
его бойцы. Ћн не сказал ни слова, не проронил ни одной слезы.
   ‚ конце  июнЯ,  во  времЯ  наступлениЯ  армии  генерала  Љонева  на
‡ападном фронте, ѓригорий ѓвоздев вместе со  своими  бойцами  пробилсЯ
через немецкий фронт. ‚ августе он получил  новую  машину,  знаменитую
’-34, и до зимы успел прослыть в батальоне человеком "без  меры".  Џро
него  рассказывали,  о  нем  писали  в  газетах  истории,   казавшиесЯ
невероЯтными, но происходившие на самом  деле.  Ћднажды,  посланный  в
разведку, он на своей машине ночью на полном газу  проскочил  немецкие
укреплениЯ, благополучно пересек минное поле, стрелЯЯ  и  сеЯ  панику,
прорвалсЯ в занЯтый немцами  городок,  зажатый  в  полукольцо  частЯми
Љрасной Ђрмии, и вырвалсЯ к своим  на  другом  конце,  наделав  немцам
немало переполоху.  ‚  другой  раз,  действуЯ  в  подвижной  группе  в
немецком тылу, он, выскочив из засады,  ринулсЯ  на  немецкий  гужевой
обоз, давЯ гусеницами солдат, лошадей и подводы.
   ‡имой во главе  небольшой  танковой  группы  он  атаковал  гарнизон
укрепленной деревни у ђжева, где помещалсЯ маленький оперативный  штаб
противника.  …ще  у  околицы,  когда  танки  проходили  оборонительную
полосу, в его машину  угодила  ампула  с  горючей  жидкостью.  —адное,
душное пламЯ окутало танк, но экипаж  его  продолжал  боротьсЯ.  ’очно
гигантский факел, нессЯ танк  по  деревне,  стрелЯЯ  из  всего  своего
бортового оружиЯ,  маневрируЯ,  настигаЯ  и  гусеницами  давЯ  бегущих
немецких солдат. ѓвоздев и  экипаж,  который  он  подобрал  из  людей,
выходивших вместе с ним из окружениЯ, знали, что  они  вот-вот  должны
погибнуть от взрыва бака  или  боеприпасов.  Ћни  задыхались  в  дыму,
обжигались о накалЯвшуюсЯ броню, одежда  уже  тлела  на  них,  но  они
продолжали  дратьсЯ.  ’Яжелый  снарЯд,  разорвавшийсЯ  под  гусеницами
машины, опрокинул танк, и то  ли  взрывной  волной,  то  ли  поднЯтыми
песком и  снегом  сбило  с  него  пламЯ.  ѓвоздева  вынули  из  машины
обгоревшим. Ћн сидел в башне рЯдом с убитым стрелком, которого заменил
в бою...
   ‚торой месЯц уже находилсЯ танкист на грани  жизни  и  смерти,  без
надежды поправитьсЯ, ничем не интересуЯсь и иной раз не  произнесЯ  за
сутки ни одного слова.
   Њир тЯжелораненых обычно ограничен стенами их госпитальной  палаты.
ѓде-то за пределами этих стен идет война,  вершатсЯ  великие  и  малые
событиЯ, бурлЯт страсти, и  каждый  день  накладывает  какой-то  новый
штришок на душу человека. ‚ палату "тЯжелых" жизнь  внешнего  мира  не
впускают, и бури за стенами госпиталЯ доходЯт сюда только  отдаленными
и глухими  отголосками.  Џалата  поневоле   жила   своими   маленькими
событиЯми. Њуха, соннаЯ и пыльнаЯ, поЯвившаЯсЯ  неизвестно  откуда  на
отогретом дневным  солнцем  стекле,  -  происшествие.  Ќовые  туфли  с
высокими каблуками, которые надела  сегоднЯ  палатнаЯ  сестра  ЉлавдиЯ
Њихайловна, собиравшаЯсЯ прЯмо из госпиталЯ в театр, - новость. Љомпот
из чернослива, поданный на третье  вместо  всем  надоевшего  урюкового
киселЯ, - тема длЯ беседы.
   € то всегдашнее, что заполнЯло длЯ "тЯжелого" томительно  медленные
госпитальные дни, что приковывало к себе его  мысли,  была  его  рана,
вырвавшаЯ его из рЯдов бойцов, из трудной  боевой  жизни  и  бросившаЯ
сюда, на эту вот мЯгкую и удобную, но сразу уже опостылевшую койку. Ћн
засыпал с мыслью об этой ране, опухоли или переломе, видел их  во  сне
и, проснувшись, сейчас же лихорадочно старалсЯ  узнать,  убавилась  ли
опухоль, сошла ли краснота, повысилась или понизилась  температура.  €
как в ночной тишине настороженное ухо склонно вдесЯтеро преувеличивать
каждый шорох, так и тут  эта  постоЯннаЯ  сосредоточенность  на  своем
недуге делала раны еще более  болезненными  и  заставлЯла  даже  самых
твердых и волевых людей, спокойно смотревших в  бою  в  глаза  смерти,
пугливо улавливать оттенки в голосе профессора и с  замиранием  сердца
угадывать по лицу ‚асилиЯ ‚асильевича его мнение о ходе болезни.
   Љукушкин много и  сердито  брюзжал.  …му  все  казалось,  что  шины
наложены не так, что они слишком зажаты и что от этого кости срастутсЯ
неправильно и их придетсЯ ломать. ѓриша ѓвоздев молчал, погруженный  в
унылое полузабытье. Ќо нетрудно было заметить, с  каким  взволнованным
нетерпением осматривает он свое багрово-красное, увешанное  лохмотьЯми
обгорелой кожи тело, когда  ЉлавдиЯ  Њихайловна,  менЯЯ  ему  повЯзки,
горстЯми бросает вазелин на его раны, и как он настораживаетсЯ,  когда
слышит разговор врачей. ‘тепан €ванович, единственный  в  палате,  кто
мог передвигатьсЯ, правда согнувшись кочергой  и  цеплЯЯсь  за  спинки
кроватей, постоЯнно смешно и сердито бранил настигшую его "дуру бомбу"
и вызванный контузией "растреклЯтый радикулит".
   Њересьев тщательно скрывал свои переживаниЯ, делал вид, что его  не
интересуют разговоры врачей. Ќо всЯкий раз, когда  они  разбинтовывали
длЯ электризации и он видел, как медленно, но неуклонно  ползет  вверх
по подъему предательскаЯ багроваЯ краснота, глаза его  расширЯлись  от
ужаса.
   •арактер у него был беспокойным, мрачным. ЌеловкаЯ шутка  товарища,
складка на простыне, щетка, упавшаЯ из рук у старой сиделки,  вызывали
в нем вспышки гнева, которые он с трудом  подавлЯл.  Џравда,  строгий,
медленно увеличивающийсЯ  рацион  отличной  госпитальной  пищи  быстро
восстанавливал его силы, и во времЯ перевЯзок или облучениЯ худоба его
не вызывала уже больше испуганных взглЯдов  молоденьких  практиканток.
Ќо с той же быстротой, с какой крепнул организм, становилось хуже  его
ногам. Љраснота перевалила уже подъем и  расползалась  по  щиколоткам.
Џальцы совершенно потерЯли чувствительность, их  кололи  булавками,  и
булавки эти входили в тело, не вызываЯ боли.  ђаспространение  опухоли
удалось  приостановить  каким-то  новым  способом,  носившим  странное
название  "блокада".  Ќо  боль  росла.  Ћна   становилась   совершенно
нестерпимой. „нем Ђлексей тихо  лежал,  уткнувшись  лицом  в  подушку.
Ќочью ЉлавдиЯ Њихайловна впрыскивала ему морфий.
   ‚се чаще и чаще в разговорах врачей звучало теперь  страшное  слово
"ампутациЯ".  ‚асилий  ‚асильевич  иногда   останавливалсЯ   у   койки
Њересьева, спрашивал:
   - Ќу как, ползун, мозжит? Њожет, отрезать, а? —ик - и к стороне.
   Ђлексей весь холодел и сжималсЯ. ‘тиснув зубы, чтобы не  закричать,
он только мотал головой, и профессор сердито бормотал.
   - Ќу, терпи, терпи - твое дело. Џопробуем еще вот это.  -  €  делал
новое назначение.
   „верь за  ним  закрывалась,  стихали  в  коридоре  шаги  обхода,  а
Њересьев лежал с закрытыми глазами и думал: "Ќоги, ноги, ноги  мои!.."
Ќеужели остатьсЯ без ног, калекой на деревЯшках, как старый перевозчик
дЯдЯ Ђркаша в родном его Љамышине! —тобы при купанье так же, как  тот,
отстегивать и оставлЯть  на  берегу  деревЯшки,  а  самому  на  руках,
по-обезьЯньи лезть в воду...
   ќти переживаниЯ усугублЯлись еще одним обстоЯтельством. ‚ первый же
день в госпитале он прочел письма из Љамышина. Њаленькие треугольнички
матери, как и все вообще материнские письма, были коротки,  наполовину
состоЯли из родственных поклонов и успокоительных заверений в том, что
дома все слава богу и что он, Ђлеша, о ней может  не  беспокоитьсЯ,  а
наполовину - из просьб беречь себЯ, не студитьсЯ, не  мочить  ног,  не
лезть туда, где опасно, остерегатьсЯ коварства врага, о  котором  мать
достаточно наслышана от соседок. Џисьма эти  по  содержанию  были  все
одинаковы, и разница в них  была  только  в  том,  что  в  одном  мать
сообщала, как попросила соседку помолитьсЯ за воина ЂлексеЯ, хотЯ сама
в бога не верит, но все же на всЯкий случай, - а вдруг что-нибудь  там
да есть; в другом - беспокоилась о старших братьЯх, сражавшихсЯ где-то
на юге и давно не писавших, а в последнем писала, что видела  во  сне,
будто на волжское половодье съехались к ней все сыны, будто  вернулись
они с удачной рыбалки вместе с покойником-отцом  и  она  всех  угощала
любимым семейным лакомством - пирогом  с  визигой,  -  и  что  соседки
истолковали этот сон так: кто-нибудь  из  сыновей  должен  обЯзательно
приехать домой с фронта. ‘таруха просила ЂлексеЯ попытать  начальство,
не отпустЯт ли его домой хоть на денек.
   ‚  синих  конвертах,  надписанных  крупным  и  круглым  ученическим
почерком, были письма от девушки, с которой Ђлексей  вместе  училсЯ  в
”‡“. ‡вали ее Ћльгой. Ћна  работала  теперь  техником  на  Љамышинском
лесозаводе, где в отрочестве работал и он токарем по металлу.  „евушка
эта была не только другом детства. € письма  от  нее  были  необычные,
особенные. Ќедаром читал он их по нескольку  раз,  возвращалсЯ  к  ним
снова и снова, ища за самыми  простыми  строчками  какой-то  иной,  не
вполне понЯтный ему самому, радостный, скрытый смысл.
   Џисала она, что хлопот у нее полон рот, что теперь и ночевать домой
она не ходит, чтобы не терЯть времени, а спит тут же, в  конторе,  что
завода своего теперь Ђлексей, пожалуй, и не узнал бы и  что  поразилсЯ
бы и сошел бы с ума от радости, если  бы  догадалсЯ,  что  они  сейчас
производЯт. Њежду  прочим  писала,  что  в  редкие  выходные,  которые
случаютсЯ у нее не чаще раза в месЯц, бывает она  у  его  матери,  что
чувствует себЯ старушка неважно, так как от старших братьев - ни слуху
ни духу, что живетсЯ матери туго, в последнее времЯ она  стала  сильно
прихварывать. „евушка просила почаще и побольше  писать  матери  и  не
волновать ее дурными вестЯми, так как он длЯ нее теперь,  может  быть,
единственнаЯ радость.
   —итаЯ  и  перечитываЯ  письма  Ћли,  Ђлексей  раскусил  материнскую
хитрость со сном. Ћн понЯл, как ждет его мать, как надеетсЯ на него, и
понЯл также, как  страшно  потрЯсет  он  их  обеих,  сообщив  о  своей
катастрофе. „олго раздумывал он, как  ему  быть,  и  не  хватило  духу
написать домой правду. Ћн решил подождать и написал обеим,  что  живет
хорошо, перевели его на тихий  участок,  а  чтобы  оправдать  перемену
адреса, сообщил длЯ пущего правдоподобиЯ, что служит теперь в  тыловой
части  и  выполнЯет  специальное  задание  и  что,  по  всему  видать,
проторчит он в ней еще долго.
   € вот теперь, когда в беседах врачей все чаще и чаще звучало  слово
"ампутациЯ",  ему  становилось  страшно.  Љак  он  калекой  приедет  в
Љамышин? Љак он  покажет  Ћле  свои  культЯпки?  Љакой  страшный  удар
нанесет он  своей  матери,  растерЯвшей  на  фронтах  всех  сыновей  и
ожидающей домой его, последнего! ‚от  о  чем  думал  он  в  томительно
тоскливой тишине палаты, слушаЯ, как сердито стонут матрасные  пружины
под беспокойным Љукушкиным, как молча вздыхает танкист и как барабанит
пальцами по стеклу согнутый в три погибели ‘тепан €ванович, проводЯщий
все дни у окна.
   "ЂмпутациЯ? Ќет, только не это!  ‹учше  смерть...  Љакое  холодное,
колючее слово! ЂмпутациЯ! „а нет же, не быть тому!" -  думал  Ђлексей.
‘трашное  слово  даже  снилось  ему  в   виде   какого-то   стального,
неопределенных  форм  паука,  раздиравшего  его  острыми,  коленчатыми
ногами.


        3

   ‘ неделю обитатели сорок второй палаты жили вчетвером.  Ќо  однажды
пришла озабоченнаЯ ЉлавдиЯ Њихайловна с двумЯ санитарами  и  сообщила,
что придетсЯ потеснитьсЯ.  Љойку  ‘тепана  €вановича,  к  его  великой
радости, установили у самого окна. Љукушкина перенесли в  угол,  рЯдом
со ‘тепаном €вановичем, а на освободившеесЯ  место  поставили  хорошую
низкую кровать с мЯгким пружинным матрасом.
   ќто взорвало Љукушкина. Ћн побледнел, застучал кулаком по тумбочке,
стал  визгливо  ругать  и  сестру,  и  госпиталь,  и  самого   ‚асилиЯ
‚асильевича,  грозил  жаловатьсЯ  кому-то,  куда-то   писать   и   так
разошелсЯ,  что  чуть  было  не  запустил  кружкой  в  бедную  Љлавдию
Њихайловну, и, может быть, даже запустил бы, если бы  Ђлексей,  бешено
сверкаЯ своими цыганскими глазами, не осадил его грозным окриком.
   Љак раз в этот момент и внесли пЯтого.
   Ћн был, должно быть, очень тЯжел, так как носилки скрипели, глубоко
прогибаЯсь в такт шагам санитаров. Ќа подушке  бессильно  покачивалась
круглаЯ, наголо выбритаЯ голова. ирокое желтое, точно налитое воском,
одутловатое лицо было безжизненно. Ќа  полных  бледных  губах  застыло
страдание.
   Љазалось, новичок был без сознаниЯ. Ќо как только носилки поставили
на пол, больной сейчас  же  открыл  глаза,  приподнЯлсЯ  на  локте,  с
любопытством осмотрел палату, почему-то подмигнул ‘тепану €вановичу, -
дескать, как она, жизнь-то, ничего? -  басовито  прокашлЯлсЯ.  ѓрузное
тело его было, вероЯтно, тЯжело контужено, и это причинЯло ему  острую
боль. Њересьев, которому этот  большой  распухший  человек  с  первого
взглЯда почему-то не понравилсЯ, с неприЯзнью следил за тем,  как  два
санитара, две сиделки и сестра общими усилиЯми с трудом поднимали того
на кровать. Ћн видел, как лицо новичка вдруг  побледнело  и  покрылось
испариной,  когда  неловко  повернули  его  бревноподобную  ногу,  как
болезненнаЯ гримаса перекосила его  побелевшие  губы.  Ќо  тот  только
скрипнул зубами.
   Ћчутившись на койке, он сейчас же  ровно  выложил  по  краю  одеЯла
каемку пододеЯльника, стопками разложил на тумбочке принесенные за ним
книжки и  блокноты,  аккуратно  расставил  на  нижней  полочке  пасту,
одеколон, бритвенный прибор, мыльницу, потом хозЯйственным оком подвел
итог всем этим своим делам и тотчас,  точно  сразу  почувствовав  себЯ
дома, глубоким и раскатистым басом прогудел:
   -  Ќу,  давайте  знакомитьсЯ.  Џолковой  комиссар  ‘емен  ‚оробьев.
—еловек смирный, некурЯщий. Џрошу принЯть в компанию.
   Ћн спокойно и с интересом оглЯдел товарищей по палате,  и  Њересьев
успел поймать  на  себе  внимательно-испытующий  взглЯд  его  узеньких
золотистых, очень цепких глаз.
   - џ к вам ненадолго. Ќе знаю, кому как, а  мне  здесь  залеживатьсЯ
недосуг. ЊенЯ мои конники ждут. ‚от лед пройдет, дороги  подсохнут - и
айда: "Њы краснаЯ  кавалериЯ,  и  про  нас..."  Ђ?  -  пророкотал  он,
заполнЯЯ всю комнату сочным, веселым басом.
   - ‚се мы тут ненадолго. ‹ед тронетсЯ - и айда...  ногами  вперед  в
пЯтидесЯтую палату, - отозвалсЯ Љукушкин, резко отвернувшись к стене.
   ЏЯтидесЯтой палаты в госпитале не было.  ’ак  между  собой  больные
называли мертвецкую. ‚рЯд ли комиссар успел  узнать  об  этом,  но  он
сразу уловил мрачный смысл шутки, не обиделсЯ и только,  с  удивлением
глЯнув на Љукушкина, спросил:
   - Ђ сколько вам, дорогой друг, лет? ќх, борода, борода!  —то-то  вы
рано состарились.


        4

   ‘ поЯвлением в сорок второй нового  больного,  которого  все  стали
называть  между  собой  Љомиссар,  весь  строй  жизни   палаты   сразу
переменилсЯ. ќтот грузный и немощный человек  на  второй  же  день  со
всеми перезнакомилсЯ и, как выразилсЯ потом  о  нем  ‘тепан  €ванович,
сумел при этом к "каждому подобрать свой особый ключик".
   ‘о ‘тепаном €вановичем он потолковал всласть о конЯх  и  об  охоте,
которую они оба очень любили, будучи большими знатоками. ‘ Њересьевым,
любившим вникать в суть войны, задорно поспорил о современных способах
применениЯ  авиации,  танков  и  кавалерии,  причем  не  без   страсти
доказывал, что авиациЯ и танки - это, конечно, славнаЯ штука, но что и
конь  себЯ  не  изжил  и   еще   покажет,   и   если   сейчас   хорошо
подремонтировать кавалерийские части, да подкрепить их техникой, да  в
помощь старым рубакам-командирам вырастить  широко  и  смело  мыслЯщую
молодежь - наша конница еще удивит мир. „аже с молчаливым танкистом он
нашел общий Язык. Ћказалось, дивизиЯ, в  которой  он  был  комиссаром,
воевала  у  џрцева,  а  потом  на  „уховщине,  участвуЯ  в  знаменитом
Љоневском контрударе, там, где танкист со  своей  группой  выбилсЯ  из
окружениЯ. €  Љомиссар  с  увлечением  перечислЯл  знакомые  им  обоим
названиЯ деревень и  рассказывал,  как  и  где  именно  досталось  там
немцам. ’анкист по-прежнему молчал, но не  отворачивалсЯ,  как  бывало
раньше. ‹ица его из-за бинтов не было видно, но он согласно  покачивал
головой. Љукушкин же сразу сменил  гнев  не  милость,  когда  Љомиссар
предложил ему сыграть партию в шахматы. „оска стоЯла  у  Љукушкина  на
койке, а Љомиссар играл "вслепую", лежа с закрытыми глазами. Ћн в  пух
и прах разбил сварливого лейтенанта и этим окончательно примирил его с
собой.
   ‘ прибытием Љомиссара в палате произошло что-то подобное тому,  что
бывало  по  утрам,  когда  сиделка  открывала  форточку  и  в   нудную
больничную тишину вместе  с  веселым  шумом  улиц  врывалсЯ  свежий  и
влажный воздух ранней московской весны. Љомиссар не  делал  длЯ  этого
никаких усилий. Ћн просто жил, жил жадно и  полнокровно,  забываЯ  или
заставлЯЯ себЯ забывать о мучивших его недугах.
   Џроснувшись утром, он садилсЯ на койке, разводил руки вверх,  вбок,
наклонЯлсЯ, выпрЯмлЯлсЯ, ритмично вращал и  наклонЯл  голову  -  делал
гимнастику. Љогда давали умытьсЯ, он требовал воду  похолоднее,  долго
фыркал и плескалсЯ над тазом, а потом  вытиралсЯ  полотенцем  с  таким
азартом, что краснота выступала на его отекшем теле, и, глЯдЯ на него,
всем невольно хотелось сделать  то  же.  Џриносили  газеты.  Ћн  жадно
выхватывал их у сестры  и  торопливо  вслух  читал  сводку  ‘оветского
€нформбюро, потом уже обстоЯтельно, одну за другой, -  корреспонденции
с фронта. € читать он умел как-то по-своему - так сказать, активно: то
вдруг начинал шепотом повторЯть понравившеесЯ ему  место  и  бормотать
"правильно" и что-то подчеркивал, то вдруг сердито  восклицал:  "‚рет,
собака! ‘тавлю мою голову против пивной бутылки, что на фронте не был.
‚от мерзавец!  Ђ   пишет".   Ћднажды,   рассердившись   на   какого-то
завравшегосЯ корреспондента, он  тут  же  написал  в  редакцию  газеты
сердитую открытку, доказываЯ в  ней,  что  на  войне  таких  вещей  не
бывает,  быть  не  может,  просЯ  унЯть  расходившегосЯ  вралЯ.  Ђ  то
задумывалсЯ  над  газетой,  откидывалсЯ  на  подушку  и  лежал  так  с
раскрытыми глазами или начинал вдруг рассказывать интересные истории о
своих конниках, которые, если судить с его  слов,  все  были  герой  к
герою и молодец к молодцу. Ђ  потом  снова  принималсЯ  за  чтение.  €
странно, эти его  замечаниЯ  и  лирические  отступлениЯ  нисколько  не
мешали слушателЯм,  не  отвлекали,  а,  наоборот,  помогали  постигать
значение прочитанного.
   „ва часа в день, между обедом и лечебными процедурами, он занималсЯ
немецким Языком,  твердил  слова,  составлЯл  фразы  и  иногда,  вдруг
задумываЯсь над смыслом чужого Языка, говорил:
   - Ђ знаете, хлопцы, как по-немецки  цыпленок?  Љюхельхен.  ‡дорово!
Љюхельхен - что-то эдакое маленькое, пушистое, нежное. Ђ  колокольчик,
знаете как? ѓлеклинг. ‡вонкое слово, верно?
   Љак-то раз ‘тепан €ванович не утерпел:
   - Ђ на что вам, товарищ полковой комиссар, немецкий-то Язык? Ќе зрЯ
ли себЯ томите? ‘илы бы вам поберечь...
   Љомиссар хитро глЯнул на старого солдата.
   - ќх, борода, разве это длЯ русского человека жизнь? Ђ на каком  же
Языке Я буду с немками в Ѓерлине  разговаривать,  когда  туда  придем?
Џо-твоему, по-чалдонски, что ли? Ђ?
   ‘тепан €ванович, сидевший на койке у Љомиссара, хотел, должно быть,
резонно возразить, что-де линиЯ фронта идет пока близко  от  Њосквы  и
что до немок далековато, но в голосе Љомиссара звучала  такаЯ  веселаЯ
убежденность, что солдат только крЯкнул и деловито добавил:
   - ’ак-то так, не по-чалдонски, конечно. Ћднако поберечьсЯ  бы  вам,
товарищ комиссар, после эдакой-то контузии.
   - Ѓережен-то конь первым с копыт и валитсЯ.  Ќе  слыхал?  Ќехорошо,
борода!
   Ќикто из больных  бороды  не  носил.  Љомиссар  же  всех  почему-то
именовал "бородами". Џолучалось это у него не обидно, а  весело,  а  у
всех от этого шутливого названиЯ легчало на душе.
   Ђлексей целыми днЯми  приглЯдывалсЯ  в  Љомиссару,  пытаЯсь  понЯть
секрет его неиссЯкаемой  бодрости.  Ќесомненно,  тот  сильно  страдал.
‘тоило ему заснуть и потерЯть контроль над  собой,  как  он  сразу  же
начинал стонать, метатьсЯ,  скрежетать  зубами,  лицо  его  искажалось
судорогой. ‚ероЯтно, он знал это и старалсЯ не спать днем, находЯ  длЯ
себЯ какое-нибудь занЯтие. ЃодрствуЯ же, он был  неизменно  спокоен  и
ровен,  как  будто  и  не  мучил  его  страшный   недуг,   неторопливо
разговаривал с врачами, пошучивал, когда те прощупывали и  осматривали
у него больные места, и разве только по тому, как рука  его  при  этом
комкала простыню, да по бисеринкам пота,  выступавшим  на  переносице,
можно было угадать, до чего трудно ему было  сдерживатьсЯ.  ‹етчик  не
понимал, как может этот человек подавлЯть страшную боль, откуда у него
столько  энергии,  бодрости,  жизнерадостности.  Ђлексею   тем   более
хотелось  понЯть  это,  что,  несмотрЯ  на  все  увеличивавшиесЯ  дозы
наркотиков, он сам не мог уже спать по ночам и иногда до утра лежал  с
открытыми глазами, вцепившись зубами в одеЯло, чтобы не стонать.
   ‚се чаще, все настойчивее звучало теперь на осмотрах зловещее слово
"ампутациЯ". —увствуЯ неуклонное приближение  страшного  днЯ,  Ђлексей
решил, что жить без ног не стоит.


        5

   € вот день настал. Ќа  обходе  ‚асилий  ‚асильевич  долго  ощупывал
почерневшие, уже не чувствовавшие прикосновений  ступни,  потом  резко
выпрЯмилсЯ и  произнес,  глЯдЯ  прЯмо  в  глаза  Њересьеву:  "ђезать!"
Џобледневший летчик ничего не успел ответить, как профессор запальчиво
добавил: "ђезать - и никаких  разговоров,  слышишь?  €наче  подохнешь!
ЏонЯл?"
   Ћн вышел из комнаты, не оглЯнувшись на свою свиту. Џалату наполнила
тЯжелаЯ  тишина.  Њересьев  лежал  с  окаменелым  лицом,  с  открытыми
глазами.  Џеред  ним  маЯчили  в  тумане  синие  безобразные  култышки
инвалида-перевозчика,  он  опЯть  видел,  как  тот,   раздевшись,   на
четвереньках, по-обезьЯньи, опираЯсь на руки, ползет по мокрому  песку
к воде.
   - ‹еша, - тихо позвал Љомиссар.
   - —то? - отозвалсЯ Ђлексей далеким, отсутствующим голосом.
   - ’ак надо, ‹еша.
   ‚ это мгновение Њересьеву показалось, что это не перевозчик,  а  он
сам ползет на культЯпках и что его девушка, его ЋлЯ, стоит на песке  в
пестром развевающемсЯ платье, легкаЯ, солнечнаЯ,  красиваЯ,  и,  кусаЯ
губы, с напрЯжением смотрит на него. ’ак будет! € он зарыдал  бесшумно
и сильно, уткнувшись в подушку, весь сотрЯсаЯсь и дергаЯсь. ‚сем стало
жутко. ‘тепан €ванович, крЯхтЯ, сполз с койки, напЯлил халат и, шаркаЯ
туфлЯми,  перебираЯ  руками  по  спинке  кровати,  крЯхтЯ,   пошел   к
Њересьеву. Ќо Љомиссар сделал запрещающий знак: дескать, пусть плачет,
не мешай.
   €  действительно,  Ђлексею  стало  легче.  ‘коро  он  успокоилсЯ  и
почувствовал даже облегчение,  какое  всегда  ощущает  человек,  когда
наконец решит долго мучивший его вопрос. Ћн молчал до  самого  вечера,
пока за ним не пришли санитары, чтобы нести его в операционную. ‚ этой
белой, ослепительно сверкающей комнате он тоже не проронил  ни  слова.
„аже когда ему объЯвили, что состоЯние сердца  не  позволЯет  усыплЯть
его и операцию придетсЯ делать под местным наркозом, он только  кивнул
головой. ‚о времЯ операции он не издал ни  стона,  ни  крика.  ‚асилий
‚асильевич, сам делавший эту несложную  ампутацию  и,  по  обыкновению
своему, гро