а:
     --  џ  возле тебЯ  погрелась немного  и  дальше  пойду. ’ы-то  как жить
станешь? Ћтсюда куда сбежишь, когда невмоготу сделаетсЯ?
     -- ‚ прорубь, -- буркнул ’езкин.
     -- ‚ прорубь? -- отозвалась она певучим голосом, ничуть не испугавшись.
-- ‚ прорубь ты не бросишьсЯ. Ђ  вот маЯтьсЯ тебе еще долго. ’ы прости менЯ,
милый.
     -- ‡а что? -- пробормотал он, сбитый ее тоном.
     -- Ђ за то, что Я твоей нежностью попользовалась, а в тебе теперь тоски
столько прибудет. Ќе казни себЯ. ’ы ведь не у менЯ брал, а мне давал.
     "‚рет,--подумал ’езкин,--нарочно  придумала,  чтобы Я себЯ не  изводил.
‚от порода какаЯ -- на костер пойдут, а все улыбатьсЯ будут".
     -- ’олько дай мне еще недельку пожить, -- проговорила она, и почудилось
ему или нет, что мелькнули у нее на ресницах слезы...
     Ћна  уехала в самом конце сентЯбрЯ  в тихий  и серый безветренный день.
Ќад островом кружили жирные  чайки, прилетевшие  вслед за катером, над водой
висел туман, и ’езкину казалось, что ни он, ни она не выдержат расставаниЯ.
     "„а что же это такое, -- прошептал он в неудержимой злобе против самого
себЯ, -- что  ты за  человек такой? ‡ачем ты ее  отпускаешь,  ведь  нет и не
будет женщины, котораЯ стала бы тебЯ терпеть".
     “же поднимаЯсь по трапу. ‹юба  обернулась, махнула ему рукой, как будто
уезжала на три днЯ и скоро должна была вернутьсЯ. ’ак думали все стоЯвшие на
берегу люди, ибо правды они никому не сказали. ’езкину хотелось выть, на нее
глЯдючи. Ћна  что-то крикнула, но  тут взревел  мотор, и  он не расслышал ее
слов.  ‹юба скрылась  в каюте, и  одинокий мой герой  осталсЯ на причале  со
всеми своими нелепостЯми и невзгодами.
     Ћн вернулсЯ домой в пустынную светелку, где лежал на столе недописанный
труд и стоЯли две недопитых чашки чаЯ, и вдруг разом ощутил,  какую страшную
совершил ошибку.  ‚пору было  броситьсЯ  обратно, схватить моторную  лодку и
ехать в Џетрозаводск --  судьба, проклЯтаЯ его ведьма, обменЯвшаЯ  на жалкое
существование  его  свободу, снова  над  ним посмеЯлась, творЯ  свой веселый
эксперимент и глЯдЯ с высоты, как он корчилсЯ, как рвал  и метал,  пересыпаЯ
весь мир  проклЯтьЯми,  и  наконец упал  без  сил  на кровать. Ќесколько раз
стучались к нему в дверь перепуганные соседи, но ’езкин не отзывалсЯ. Џрошла
ночь, к  утру поднЯлсЯ  ветер, слезы  его иссЯкли,  он  лежал  недвижимый  в
комнате, где была она  еще  в прошлую  ночь, и поверить, что сам  ее выгнал,
‘анЯ не мог. I
     Ќаконец он  очнулсЯ  и  сел к  столу с  твердым  намерением  тотчас  же
написать письмо, умолив ее вернутьсЯ и с той минуты никогда не расставатьсЯ.
€  плевать ему было на все внутренние позывы и запреты, на все  нити  мойр и
катЯщиесЯ перед ним клубки -- пусть они  перепутаютсЯ и сгорЯт. Ћн  согласен
жить, как все, согласен  с тем, что звезды -- это невыгодно, с  тем. что мир
его  победил и поймал. Ќо тут тезкинский взглЯд упал на начатый лист бумаги,
и ‘анЯ, словно  монах, смущенный бесовским видением, сотворил в мыслЯх нечто
подобное отгонЯющему  нечистую силу знамению, взЯл ручку и стал снова упорно
писать, хотЯ теперь-то уже совсем непонЯтно было, длЯ кого и длЯ чего он все
это делает.

        3
     ќто наваждение длилось всю зиму. Ћн работал как проклЯтый, забыв ! и об
охоте, и о рыбалке,  иногда уходил с  мужиками  в запои, и теперь они .  уже
втроем отправлЯлись в ревущее "море" на соседний  остров за  водкой. —увства
его словно тупели, а Ћнега в тот год  не вставала долго. Ћни мотались по ней
до самого ЯнварЯ, но судьба их хранила, и тезкинский авторитет среди мужиков
заметно повысилсЯ.  ‚озвращаЯсь из этих  поездок, он катал  1 одну за другой
страницы о  редкостном равнодушии русского человека | и к собственной жизни,
и к собственной смерти, иногда читал своим собу-1 тыльмикам, но  те смущенно
помалкивали, пока однажды самый отчаЯнный  | из них -- ‘ашка Љолпин, изрЯдно
поддав, не выразил общего мнениЯ: *
     --  ’ы это. ‘анька, блЯ, лучше  про  баб  пиши.  Ђ то мудрено как-то  и
непонЯтно.
     € Ѓог весть отчего простые эти слова ’езкина расстроили. Ќесколько дней
он не мог заставить себЯ вернутьсЯ к столу,  бродил по лесу и вдоль озера, и
что-то неумолимо тЯнуло его  к полынье в  смутной догадке, что ушедший через
нее в  иной мир  человек  его  выслушал  бы  и  понЯл. Ђ в  черной  'проруби
недвижимаЯ стоЯла прозрачнаЯ студенаЯ  вода, в морозные дни слегка дымилась,
манила к  себе, так что он подходил к  самому краю,  и приходившие полоскать
белье бабы сердито его отгонЯли:
     -- Џошел, пошел, ну что ты встал? ЏровалитьсЯ хочешь?
     €, когда он уходил к дому, долго смотрели ему вслед и чесали Языки:
     -- € этот туда же. Ћх, лихо мне, как бы худа не было.
     -- Џоди разбери, чего у него на уме.
     --  „евку-то  прогнал свою, и милициЯ  им интересовалась, что он тут  с
выборами начудил.
     -- Ќепутевый мужик, чо говорить. „аром что с самой Њосквы.
     -- Ђ то и есть, что сюда сбежал, путевый дак не поехал бы.
     ’ак  прошла зима,  а весною  ’езкин неожиданно получил письмо от  ‹евы.
Џисьмо  было небольшое, но очень лихорадочное  и туманное. ‹ева писал, что в
его  жизни много перемен,  но сказать  об этом-нодробнее он не может. что-то
темнил,  а  закончил  тем. что хочет, если  ‘ашка  не  возражает,  приехать.
‘анечка,  у  которого из  головы все  еще  не  выветрилсЯ  лик  молоденького
функционера в пиджаке и галстуке с лакейским "чего изволи-те-с?->>, поначалу
сильно удивилсЯ и не хотел  отвечать.  Ћднако,  перечитав письмо еще раз, он
почувствовал, что  написал его  ‹ева неспроста. ‚ыло в этой  просьбе  что-то
особенное, словно  относЯщеесЯ еще к тем временам, когда они были близки. Ћн
написал ответ, и мелькнула надежда, что времена эти вернутсЯ  --  недаром же
они надрезали когда-то вены и прикладывали одна к другой кисти рук, скреплЯЯ
свое названое братство.
     ‹ева  приехал в середине маЯ -- внешне ничуть не изменившийсЯ, такой же
моложавый, крепенький черноволосый подросток.  Ќо свидание  друзей оказалось
довольно холодным. Ћткровенного разговора не  получалось. Ћба  они были друг
другом  недовольны. Ћнега как назло вымерла, даже не было  клева,  и ’езкину
казалось,  что ‹ева дождатьсЯ не может, когда же наконец ему уезжать. —то-то
разладилось  в  их  отношениЯх,  основательно  подорвалось,  водка  тоже  не
помогала  развЯзать Языки. ‹ева был  закрыт наглухо,  однако ночами он дурно
спал, ворочалсЯ, вскрикивал и бормотал,  мешаЯ чуткому на сон ‘ане уснуть, и
дрожащаЯ белаЯ ночь освещала его беспокойное лицо.
     € только накануне отъезда,  когда на столе стоЯл лишь чай. ‹ева, как-то
криво усмехнувшись и глЯдЯ в сторону, сказал:
     -- Ђ Я ведь, ‘ашка, попрощатьсЯ к тебе приехал.
     -- Љак это? -- не понЯл ’езкин.
     -- “езжаю Я, брат.
     -- Људа?
     --  Људа сейчас  все  уезжают? ’уда,  куда  наша  простодушнаЯ  Љозетта
умотала, только еще дальше.
     Џри  упоминании Љатерины ’езкин побледнел, но ‹ева,  ничего не заметив,
продолжил:
     -- Ќадоело мне  все. ’ы,  толстокожий  дурина,  сидишь в  своем  убогом
курЯтнике,  и ничего больше  тебе не надо. Ђ Я так не  могу -- Я теперь  это
окончательно понЯл.
     Ќекоторое времЯ они  молчали. Ќад озером светилась  полуночнаЯ  зарЯ, и
видно было.  как  громада  неба  медленно  переходит от  северного  света  к
уходЯщей  в сторону юга  мгле. Ћттуда же, с юга,  дул легкий ветер,  приносЯ
влагу, свежесть и тревожащие душу запахи.
     -- џ знаю, что  ты про менЯ думаешь, --  снова заговорил ѓолдовский, --
что Я продалсЯ, изменил себе, а теперь  бегу, как крыса  с тонущего кораблЯ.
„а нет  же, ‘аша,  нет,  Я здесь  до  последнего держалсЯ,  все  пути-выходы
перепробовал.  џ все думал, надеЯлсЯ  найти  такое место, где человеком себЯ
почувствую. € что же? Ќичего у менЯ  не  вышло.  ‚сюду одна  только гадость,
ложь, фарисейство. „а, -- прибавил он, -- не сочти менЯ за нахала, но Я могу
только  повторить уже  сказанное:  черт  менЯ  догадал  родитьсЯ  с  душой и
талантом в ђоссии. ’ак. кажетсЯ?
     --  €  все-таки  клЯнусь  честью, 'ни за  что  в  мире  Я  не  хотел бы
переменить родину  или иметь иную историю, чем историЯ наших предков, как ее
нам дал Ѓог.
     -- ђазговор двух интеллектуалов,--усмехнулсЯ ‹ева,--а Я глЯжу. ты времЯ
даром не терЯешь. „а ведь, ‘анечка, милый, неужели ты  не видишь, что ђоссиЯ
давно  уже не такаЯ. Ђ  может, и нет никакой ђоссии? Њожет быть, была  она и
кончилась?  џ ведь говорил тебе, Я человек сентиментальный. € мне  тоже жаль
этих березок, и то, что по  улице  идешь и сигарету  стрельнуть можно, и то,
что мы с тобой до утра можем тут сидеть и не о бабах говорить, не о машинах,
а о ђоссии, о Ѓоге, о смысле жизни. Ђ там ничего этого у менЯ не будет.  ‚се
это  Я знаю, и  ђоссию, может быть, больше твоего люблю, потому что чувствую
ее  острее, но только  в  дерьме Я больше  жить  не  могу. „ушно  мне здесь,
‘анечка, и тошно.
     -- Ќо ведь ты же говорил, что у вас там что-то менЯетсЯ?
     -- —то менЯетсЯ,  что? Ќу  вместо  старых ублюдков новые пришли, станут
хапать,  а  чтобы  хапать  половчее  было, быстренько  сочинЯт  какое-нибудь
красивое обоснование. Ђ если они сейчас весь муравейник ворошить начнут, так
еще хуже сделают. € если, как обещают, шлюзы  откроют, то все, кому не лень,
отсюда побегут,  как при  •руще из деревень побежали. ќх,  ‘ашка, ‘ашка,  Я,
может, и пожалею  еще, что уехал, да только по  мне лучше  жалеть о том, что
сделал, чем о том, чего не  сделал. „а Ѓог с ним, это Я все не о том говорю.
џ тебе, ‘аша,  самого  главного не сказал.  Ќо  так просто и  не  скажу. Њне
сейчас выпить надо. ‚одки-то не осталось?
     -- Ћткуда? -- пробормотал ’езкин.
     -- „остань, а? ѓде хочешь достань.
     --  „а ты с  ума сошел! —то тут, ночной магазин, что ли? ‡десь,  как ее
привезут,  пьют  три днЯ не просыхаЯ, а потом нового завоза ждут. €  заначек
никаких не делают.
     --  —ерт!  --  ‹евка  стукнул  кулаком по колену.  --  Ќеужели ни одной
бутылки нету?
     -- Ќи одной! -- отрезал ’езкин.
     -- Ђ  может  быть, где-нибудь есть?  --  пробормотал гость  уже  совсем
отчаЯнно, но  так жалостливо, что  в  суровом тезкинском сердце шевельнулись
давно позабытые  нежность и тревога, с какими он некогда выгуливал  товарища
по Ђвтозаводскому скверу и убеждал его повременить сводить счеты с жизнью.
     -- ‹адно, погоди.
     Ћн спустилсЯ вниз,  туда, где стоЯл длинный, приземистый дом, в котором
жил Љолпин, и легонько постучал. Ќа стук вышла колпинскаЯ жена.
     -- —то тебе, ‘аш?
     -- ‚ыручи, -- сказал ’езкин, глЯдЯ ей в глаза.
     -- „а ты что? -- усмехнулась она. -- Ћн, если узнает, убьет менЯ.
     -- Ќе узнает. Њы у себЯ запремсЯ и тихонечко. Ќадо очень,-- добавил он,
протЯгиваЯ две красных бумажки.
     -- „а куда столько? -- сказала она, смутившись.
     -- Ќичего, бери.
     ЏЯть минут спустЯ она вернулась с ведром картошки.
     -- ’ам на дне лежит.
     --  “гу,  -- кивнул ’езкин и  побежал домой. Ћни  разлили  по стаканам,
выпили, и, поднЯв захмелевшую голову. ‹ева сказал:
     -- „авай, ‘анька, песни петь.
     „рузьЯ запели, а потом вышли на крыльцо, где лишь чуть-чуть  сгустились
полуночные  сумерки, и  пели и пели  одну за  другой, не замечаЯ  времени. Ђ
когда остановились, ѓолдовский  охрипшим  от сырого  и  прохладного  воздуха
голосом сказал:
     -- ќх, ‘ашка, знал бы ты, как не хочетсЯ мне туда одному ехать. Џоехали
вместе, а? џ устроюсь, вызов тебе пришлю, станем вместе жить. —то тебЯ здесь
держит?  Њужики эти  пьЯные, природа,  писанина  твоЯ?  Џрироду и  там найти
можно, и писать там не хуже, и уж гораздо больше шансов опубликоватьсЯ --это
ты мне поверь. ђоссиЯ там у них сейчас  в моде. Ђ здесь длЯ тебЯ все дорожки
закрыты. Џоехали, ‘аша?
     -- „а нет, ‹ев, ты не обижайсЯ.
     -- џ и  не  обижаюсь. џ  знаю, что ты не поедешь, -- сказал  ѓолдовский
удовлетворенно.  --  џ тебе только длЯ того и предлагаю, чтобы  сказать, как
тебЯ  люблю. € с тобой мне  хуже  всего расставатьсЯ. -- Ћн опустил  голову,
разлил оставшуюсЯ водку, залпом выпил и  грустно произнес: -- ‘ тобой да еще
с одним  человеком. џ  ведь, ‘аша, женщину здесь, оставлЯю любимую. € ничего
ей об этом не сказал- ‘казал  только, что уезжаю  на месЯц. Ђ что не вернусь
-- смолчал. „уху сказать не хватило. Џодло это?
     -- Ќе знаю, -- сказал ’езкин медленно.
     -- ‡ато Я знаю, что подло. Ђ главное, глупо очень.
     --  Ќо если ты ее так любишь и она тебЯ любит, живите с ней там. €ли не
поедет она?
     -- Ћна,  ‘аша, со  мной куда угодно поедет, -- сказал ‹ева, и  в голосе
его, несмотрЯ на  минор, прозвучала надменность.  -- Ќо не могу Я ее с собой
взЯть.
     -- Џочему?
     -- Џочему? -- усмехнулсЯ ‹ева. -- ’ы, ’езкин. наивный  человек.  џ ведь
хорошо знаю, что никто менЯ в  этой хваленой Ђмерике не ждет и  никому Я там
не нужен. ’аким же быдлом буду, как и здесь. Ќо Я же говорил тебе  когда-то:
у нас есть с тобой один капитал --  мы недурные женихи.  Њне, ‘аша, надо там
женитьсЯ, чтобы получить гражданство. € других путей  Я длЯ себЯ не вижу, --
заключил  он  печально.  --  Ќу да ладно,  что-то мы  с  тобой  заболтались,
пойдем-ка спать. Ђ может, поедем все-таки? -- сказал он тоскливо. -- ‘трашно
мне что-то,  ‘анЯ. € за себЯ, и за тебЯ страшно. •оть и разошлись мы с тобой
в последнее времЯ, а все как-то утешалсЯ Я тем, что под одним небом живем и,
когда совсем  невмоготу станет, друг „ругу поможем.  Џоедем,  а?..  Ќу,  как
знаешь. ‚ самом деле, прав ты был тогда, что идти нам в разные стороны.
     Ќаутро  ‹ева снова был холоден,  неприступен, и от вчерашнего разговора
не осталось и следа. Ћн глЯдел в сторону, молчал, и так они  стоЯли довольно
долго на пристани, ожидаЯ катера. Љатер запаздывал,  погода испортилась,  на
берег неслась короткаЯ взлохмаченнаЯ волна, пенилась, разбивалась о камни, и
брызги  долетали до их ног. Џотом из дома  вышла кол-пинскаЯ жена  с лиловым
синЯком под глазом и, не  поднимаЯ головы, прошла мимо. ‡а ней показалсЯ сам
Љолпин.
     -- ‘ука! -- орал он ей вслед.
     Љолпин  подошел к  стоЯвшему на  берегу  длинному  и  худому начальнику
станции и  стал рассказывать, как проучил вчера бабу за то, что  она продала
москвичам водку.
     -- „а ты откуда знаешь? -- удивилсЯ тот.
     --  Ђ  хрен  ли  они  песни всю  ночь  орали?  -- усмехнулсЯ  Љолпин  и
повернулсЯ к ’езкину. -- ‹адно, ‘ашка, Я на тебЯ не сержусь. ќто дело такое,
но бабу свою измутузю.
     -- ‘аша, -- сказал ’езкин, -- Я тебЯ чем хочешь заклинаю, не трогай ее.
     --  Ђ это тебЯ, дорогой,  не касаемо, -- ответил Љолпин сурово, -- свою
бабу заведи и прощай ей сколько влезет.
     ’езкин отошел к ѓолдовскому с лицом, перекошенным точно от зубной боли,
и   с   тоскою   поглЯдел  на   пенистое   озеро,   где  показалсЯ   наконец
переваливающийсЯ с боку на бок катер.
     -- —то, брат, -- сказал ‹ева с  неожиданной злостью в голосе, -- уехать
захотелось? Ќет  уж, милый,  сиди здесь и все запоминай. ‚се на  своей шкуре
испытывай, тогда, может, и будет толк.
     Ћн шагнул к катеру, и ’езкин с ужасом понЯл, что остаетсЯ теперь совсем
один  на этом  острове,  с  пьЯными  мужиками, их  несчастными, покорными  и
терпеливыми бабами, со сводЯщими  с ума белыми ночами, к которым он так и не
смог привыкнуть, с комарами,'мошкой,  ветрами, со своими беспокойньми снами.
Ђ  ‹ева стоЯл на палубе и  махал ему  рукой, пыталсЯ что-то кричать,  сложив
руки рупором, слышно не было, но какое-то предчувствие говорило ’езкину, что
расстались они хоть и надолго, все же не навсегда.

        4
     Ђ  между тем,  покуда  Ђлександр  проходил суровую  жизненную  школу  и
предавалсЯ  своим  философским  изысканиЯм, в  стольном  граде Њоскве, порою
смущавшем его мирные сны, и в самом  деле началось  брожение, шевеление и  с
ними один из самых нелепых  и бестолковых сюжетов российской истории. ‘перва
’езкин  относилсЯ  к  этим  слухам  весьма  недоверчиво,  хотЯ добросовестно
информировавший его €ван  ‘ергеевич был ими вдохновлен и, помимо писем, стал
присылать  сыну  вырезки  из  газет и журналов и  пересказы  больших статей,
охвативших  интеллигенцию разговоров, домыслов  и  предположений,  куда идет
ђоссиЯ.
     Ќо что с того, думал ‘анЯ. отвлекаЯсь от линии горизонта, на которую он
мог  часами  бесцельно  глЯдеть,  что  в  Њоскве прошел очередной  съезд  их
паршивой  партии, на котором  такой же, как  и все  предыдущие,  генеральный
секретарь выступил  не  с отчетным, а -- подумать только! --  с политическим
докладом? „лЯ ’езкина новый вождь был полностью уничтожен еще в самом начале
своего лихого царствованиЯ тем, что лишь  три  недели спустЯ после —ернобылЯ
осмелилсЯ вылезти, как таракан из щели, солгать и снова исчезнуть.  € что бы
ни говорил и ни делал этот человек впоследствии, ’езкин ему больше не верил.
     ‚ероЯтно,  в  своей  запальчивости  ‘анЯ  был  не  прав.   Џеремены,  о
необходимости  которых  говорили  умные  люди,  героически  сидЯ,  например,
где-нибудь в опальной Љанаде или цветущей ѓрузии, шли, пусть даже и не такие
скорые, как хотелось иным горЯчим головам. ‚ самом  деле, кто еще за год или
два поверил бы.  что книги,  которых мы в глаза не видели, а если видели, то
на одну ночь и строго конспиративно, поЯвЯтсЯ  в  легальной  печати и  будут
обсуждатьсЯ  соскучившейсЯ публикой?  „а  и вообще, глЯдЯ назад из нынешнего
хаоса, следует признать, что то были хорошие времена.
     “же можно было болтать  сколь угодно, чувствуЯ  приЯтную  остроту,  ибо
железный ”еликс непоколебимо  высилсЯ на ‹убЯнке  и никому в голову не могло
прийти, что через тройку лет его снесут под улюлюканье толпы, уже  олово Ѓог
писалось с большой буквы и считалось хорошим тоном говорить о  неоднозначном
отношении  к  религии,  уже допускалсЯ в разумных дозах  плюрализм  мнений и
ходили милые анекдоты  о том, что перестройка --  это когда внизу тишина,  а
сверху шишки  падают,  еще  не  было  ни Ѓендер,  ни  ”ерганы, ни ‘ухуми, ни
‚ладикавказа, еще  только  начиналсЯ Љарабах,  но зато потихоньку  убирались
наиболее  ненавистные  и  неосторожные  местные  кнЯзьки,  еще  дешевы  были
колбаса, хлеб и  молоко, сахар -- хоть и  по талонам,  первым  предвестникам
того, что вождь не лжет и перестройка дойдет до каждого, -- давалсЯ исправно
и стоил девЯносто копеек, уже наиболее дальновидные и предприимчивые молодые
люди  уходили  из  обрыдших государственных  контор, куда  прежде считали за
честь попасть, в первые кооперативы  и  первые ‘Џ, а  еще более дальновидные
сматывались за  границу, еще доллар стоил по официальному курсу меньше рублЯ
и  тем, кто выезжал, менЯли целых двести,  еще  были  плохие и хорошие члены
политбюро и было  очень модно орать  "‚сЯ  власть  ‘оветам!",  говорить, как
жаль. что €льичу не дали довести нэп до конца, и толковать  о  новых  пьесах
драматурга   атрова,  всерьез  размышлЯть,  чем  сталинизм  отличаетсЯ   от
сталинщины  и кто  стоит за спиной  у  Ќины  Ђндреевой,  --  словом, еще все
делились  на  перестроечные и антиперестроечные  силы,  и  можно было  самым
задушевным тоном спросить друга  за чашкой чаЯ: "‘кажи  честно, старичок, ты
за перестройку?"
     ‚оздух был пропитан надеждой,  казалось  всем,  еще одно  усилие,  один
рывок -- и мы  свалим зверЯ, сломаем его хребет, и тогда начнетсЯ прекраснаЯ
жизнь, как за бугром, -- нам дали исторический, судьбоносный шанс. и потомки
нас  проклЯнут, если  мы  его  сейчас не используем и не поддержим  живого и
умного человека, взвалившего  на себЯ эту  ношу.  ‚  такие дни, наслушавшись
радио  или  прочитав  какой-нибудь  "Ћгонек", ’езкин  тоже  поддавалсЯ  этой
эйфории и жалел, что его нет среди митингующих уличных толп и он не защищает
вместе со  всеми демократические преобразованиЯ,  не клеймит  позором рЯбого
палача на ‘адовом  кольце или на Њанежной площади и не делает  массу других,
очень важных и  необходимых дел, без  которых моментально остановитсЯ колесо
российской  истории.  Ќо  постепенно,  вникаЯ глубже во все  эти  газетные и
журнальные  статьи, где ошалевшие  от  того,  что ослабли вожжи,  журналисты
писали каждый во что горазд, стихийный философ ощутил досаду.
     …му вдруг почудилось,  что его  снова загонЯют  в стойло. ’олько теперь
это стойло  было  разукрашено дорогими  интеллигентским  сердцам лозунгами о
свободе и народовластии, но все делалось с не меньшей одержимостью, попробуй
он  только не  в  те  рЯды влитьсЯ,  подписатьсЯ  не  на  тот  журнал  и  не
восхититьсЯ в обЯзательном порЯдке двадцать лет  пролежавшей в благополучном
писательском  столе бездарной  книгой. Ћдна половина прессы навевала на него
тоску, сродную с тем отвращением, что навевала другаЯ:
     дети  арикова  грызлись  с  детьми  вондера,  обвинЯЯ  друг друга  во
всевозможных грехах, а где-то за митингующей, ликующей  и праздно  болтающей
Њосквой, в упоении вопЯщей "„олой!" и ничего, кроме  своего истошного воплЯ,
не слышащей,  застыла огромнаЯ  молчаливаЯ страна, ощущавшаЯ,  что на  смену
одному злу идет другое, старой беде -- новаЯ.
     ‚ ту весну снова объЯвили выборы, но на сей раз не простые, а  золотые,
и несколько обалдевшие мужики пристали к  ’езкину с вопросом, надо ль теперь
голосовать,  а если надо, то за кого, но меланхоличный Ђлександр лишь махнул
рукой:
     -- ЉакаЯ разница...
     ѓде-то   страшно  далеко,  в  каком-то   непонЯтном  мире,   была   его
единственнаЯ любовь  Љатерина, и  с тех пор, как она  уехала, не было ему от
нее ни одного письма. Ќо чем больше проходило времени, тем сильнее он по ней
тосковал и острее чувствовал ее отсутствие. € он согласилсЯ бы терпеть какие
угодно  гонениЯ  и  любые  формы тоталитаризма,  лишь бы  она вернулась.  Ќо
Љозетты не было. Џолучил он только письмо от ‹юбы.  Ћна  писала о  том,  что
вышла замуж  и родила  двойню, звала его  к себе в гости,  и все было в этом
письме так простодушно и  доверчиво, что опЯть  сердце его сдавила невольнаЯ
печаль.  € весною, вечной  своей весною, когда  бил  его чахоточный озноб  и
судьба делала  изгибы и повороты,  ’езкин вдруг ощутил неЯсный зов  и понЯл,
что  настала  ему  пора  возвращатьсЯ в город, который, сколько ни  клЯни, в
каких грехах ни  обвинЯй и как далеко и долго от него ни  скрывайсЯ, был ему
родиной.
     Ћн  дождалсЯ  маЯ,  когда сошел на  озере лед и  началось  его  любимое
онежское времЯ с прозрачным небом,  медленно и нехотЯ  наползавшими с юга  и
день ото днЯ  стремительно становЯщимисЯ короче ночами,  запахами  оттаЯвшей
земли, прошлогодней брусники и можжевельника, в одну ночь собралсЯ и уехал с
первым же пришедшим из города катером.
     Ѓыло  раннее  утро, никто  его не провожал,  позади  осталось несколько
домов, мачта  метеостанции, ребристые Ящики с  приборами и лодки у причалов.
Ћн уезжал,  не взЯв с собой ничего, кроме пЯти  исписанных тетрадей, вЯленых
сижков  и  лососей, подаренных  ему  напоследок  добрыми,  но,  в  сущности,
равнодушными к нему людьми,  не взЯв даже книг -- пусть прочтет их следующий
—айльд-ѓарольд, кому  надоест  цивилизациЯ, и одному Ѓогу было известно, что
ждало его дальше. Љлубок Љозетты, несколько лет покоившийсЯ на  одном месте,
покатилсЯ  вперед,  увлекаЯ  за  собой моего героЯ,  и  он  пошел за  ним не
раздумываЯ, твердо знаЯ одно, что три этих года были ему даны длЯ роздыха и,
сколько  он будет  жив,  станет вспоминать  о  них  как о  чуть  ли не самой
прекрасной своей поре.

        5
     ‚ Њоскву ’езкин вернулсЯ в те дни,  когда  хлеще, чем чемпионат мира по
футболу  или  фильм  "‘емнадцать мгновений  весны",  публика смотрела первый
съезд народных депутатов. ’ам, восхищаЯ доверчивую интеллигенцию,  потрЯсали
словесами будущие хозЯева городов, ни о  чем не подозревающий  будущий узник
"Њатросской  тишины"  делал  вид, что  пытаетсЯ  навести  порЯдок, а  шумные
народные толпы прЯмо по €льичу волновались  и кипели  страстЯми под  обрывом
железной  дороги в ‹ужниках,  и сознание их  росло и крепло не по днЯм, а по
часам.  Ќо  ’езкин  оказалсЯ вовлеченным совсем  в  иные и куда более крутые
страсти.
     ‚ его семье произошли потрЯсениЯ и перемены радикальнее, чем в державе,
--  женились братьЯ, о чем  он, разумеетсЯ, знал из писем, но чему по вечной
своей лопоухости, с годами лишь усиливающейсЯ, не придал значениЯ.
     „верь открыла тридцатилетнЯЯ медноволосаЯ женщина в малиновом халате  с
отнюдь не  кротким взглЯдом  бестрепетных черных  глаз.  Ќекоторое времЯ она
смотрела на ни  разу  не  виданного  и  казавшегосЯ  ей  мифическим деверЯ с
недоумением. Ќи  одного слова между  ними произнесено не  было,  но все было
понЯтно  без слов --  на  ’езкина  глЯдели стойкие  с вороным  отливом  очи,
точь-в-точь как у приснопамЯтной ‘ерафимы •реновой.
     ‚стреча с родителЯми несколько  скрасила  неловкость первых минут. Ѓыли
съедены гостинцы  и  выпито за здоровье новых  и старых членов семьи,  но ни
большого  ума, ни наблюдательности не требовалось, чтобы понЯть: мира в этом
доме не будет. †енитьба братьев нарушила то  спокойствие и  безмЯтежность, в
каком  проживало   доселе  тишайшее,  если  не  считать  ‘анькиных  выходок,
тезкинское семейство. „ом, казавшийсЯ  ему непоколебимым, откуда столько раз
вольно или  невольно он  уходил в поисках • лучшей доли, канул в прошлое, да
теперь это был никакой и  не дом, а  снова коммунальнаЯ квартира,  с которой
начинали некогда  молодые, прекрасные и чистые душой родители трех  братьев.
’олько соседЯми их теперь сделались  собственные дети  и  их злыдни-жены,  а
младшему   и   вовсе   не   нашлось  среди  них   места.   €нтеллигентнейшие
’езкины-старшие сдались и уступили без боЯ.
     Њолодые особы, вошедшие почти одновременно в тюфилевскую квартиру, были
существами довольно занЯтными. Ћбе они  были приезжими, что как нельзЯ лучше
служило иллюстрацией  к глубочайшей  ‘аниной  сентенции  о  том, что  Њосква
выродилась  и все способное цвести  и  плодоносить даст ђоссии  пассионарнаЯ
провинциЯ,  и обе  ЯвлЯли  собою новые  типы российской  жизни,  порожденные
блистательной эпохой перекройки и голосистости.
     †ена  старшего брата  работала журналисткой в  комсомольско-молодеж-ном
органе,  ратовала за сексуальную свободу и не уставала корить своего бедного
свекра за то, что он никак не расстанетсЯ с  партийным билетом. †ена другого
брата была, напротив,  неофиткой православной веры и со всею страстью своего
неофитства демонстрировала  полное  презрение  к  нехристЯм  в  лице  прочих
обитателей  ’юфилевой  рощи.  ЋтличавшиесЯ  истинно  христианской  кротостью
родители  ее   пренебрежение   худо-бедно   терпели,  но   журналистка  свою
родственницу на дух не выносила, и сошлись они первый раз в жизни  только на
том,  что  не  хватало  им еще одного жильца,  да к тому  же туберкулезника.
Џусть-де он идет  и требует себе  дополнительную площадь, положенную  ему по
закону.  €  ‘анЯ,  за   последние  годы  полностью  отвыкший  от  скандалов,
почувствовал острый приступ головной  боли,  а больше всего обиду, но  не за
себЯ даже, а за  своих несчастных  родителей,  которым  на  склоне  лет  был
уготован такой сюрприз. Ћн было  собралсЯ переговорить обо всем с братьЯми и
призвать  их к  тому, чтобы они приструнили своих баб, но Ђнна Ђлександровна
упредила его намерение, и, покорный ее воле, Ђлександр смирилсЯ.
     …му  постелили  в  родительской  комнате на  раскладушке, однако пожить
долго в  отчем доме ’езкину  не довелось.  Ќесколько дней спустЯ,  когда все
разбрелись по  работам и дома осталсЯ  лишь  он  и его старшаЯ сноха, ‘анЯ с
ужасом увидел, что  квази-‘ерафима  ходит по квартире,  распахнув  малиновый
халат.  Ћн и так  и сЯк отводил глаза,  она  же смотрела на него с усмешкой,
задеваЯ то  грудью, то ногой,  и в одну минуту потерЯвший голову  от долгого
воздержаниЯ на ЊаЯчном ’езкин едва не согрешил, но холодный взглЯд самки его
отрезвил.
     -- ЃлЯдюга! -- прошипел он, вставаЯ.
     †енщина  пожала  плечами,  запахнув  малиновую  полу^  но тем  дело  не
кончилось.  ‚  тот же вечер  к нему  ворвалсЯ с объЯснениЯми Џавел,  и  ‘анЯ
понЯл, что его не мытьем,  так катаньем выживут из  дома и  только  прибавЯт
родителЯм седых волос.
     Љое-как он дожил  до конца лета, после  чего  перебралсЯ на  опустевшую
купавинскую  дачу. •олодный  домик был  мало  приспособлен длЯ осенне-зимней
жизни. €зо всех щелей, как ни утеплЯл стены хозЯин, дул ветер, печка, прежде
чем  нагретьсЯ,  окутывала комнату  дымом,  но  ’езкин  был  неприхотлив,  а
вечерние прогулки вдоль пустынного  брега,  пусть даже изрЯдно обмелевшего и
загаженного,   Ѓисерова  озера  пробуждали  в  душе  воспоминаниЯ  о  первой
молодости, когда был он  светел душою и врЯд ли предполагал, какие испытаниЯ
ему  пошлет  его невернаЯ  планида.  Ћн  устроилсЯ  на работу  в  загородный
институт с хитрым названием ‚‘…ѓ…Ќѓ…“ и ездил туда через бисеровский  лес на
велосипеде.
     Ќа новой работе к ‘ане отнеслись с любопытством и попытались втЯнуть  в
обычные  длЯ  Ќ€€  распри.  ЋстровитЯнин  от  всего  открестилсЯ,  заработал
репутацию  политического  обывателЯ  и  филистера,  и  его  довольно  быстро
оставили в покое.
     ’езкин занималсЯ расшифровкой космических снимков, и снимки эти внушали
ему  какое-то  мистическое чувство,  точно  сделаны  они  были не  бездушным
спутником-автоматом, а самим ѓосподом Ѓогом. Ќа  них была  видна истерзаннаЯ
землЯ, залитаЯ искусственными морЯми, с  вырубленными лесами  и наступавшими
оврагами, словно вопрошавшаЯ: о род людской, камо грЯдеши? Ќо даже думать об
этом  было страшно. •отелось закрыть глаза и не видеть ничего вокруг,  разве
что достать звездной ночью телескоп и снова разглЯдывать небо.

        6
     €ногда на обратном пути  ’езкин  заезжал  в церковь на высоком северном
берегу озера. –ерковь была запущеннаЯ, ветхаЯ, с сырыми разводами на стенах,
трещинами, облупившейсЯ  росписью и  немногими иконами.  Ћткрыли  ее  совсем
недавно  -- в  те годы,  когда  маленький  ‘аша  купалсЯ в чистом  озере,  а
впоследствии гулЯл по  его  окрестностЯм  с ‹юдмилой, тут и вовсе были  одни
развалины, и  он  хорошо  помнил,  как  приЯтно было  после  полуденной жары
очутитьсЯ в этих прохладных, зЯбких стенах под полуразрушенными сводами.
     ’еперь здесь шли службы, и  было что-то трогательное в этом запустении,
в  нежных  непрофессиональных  голосах  то  и  дело  сбивающихсЯ  старух,  в
малолюдии. в  мрачноватом,  неопределенного  возраста батюшке, неторопливо и
обстоЯтельно ведшем службу без дьЯкона.
     ‘анЯ обычно стоЯл в  сторонке, не решаЯсь к этим старухам приблизитьсЯ,
но испытываЯ умилительное,  детское  чувство благодарности к ним  за то, что
они  ходЯт в эту  церковь,  поют,  а потом, держась друг  за дружку,  идут к
автобусной  остановке  через   поле.   ‘вЯщенник,  обходЯ  храм  с  кадилом,
останавливалсЯ  перед  каждой из них, легким взмахом их благословлЯЯ,  и они
радостно кланЯлись;  точно  так же он взмахивал и  перед ’езки-ным,  но ‘анЯ
терЯлсЯ  и отступал  на  шаг. ‚  его  скудной,  небогатой  на развлечениЯ  и
житейские радости жизни эта церковь  была утешением, но  утешением неполным.
‡десь острее, чем  где бы то ни было, он чувствовал, что жизнь его, такаЯ же
вольнаЯ и  независимаЯ,  как  всегда,  жизнь,  в  которой  он  был  сам себе
предоставлен, все же ущербна.  …й чего-то недоставало, и душевный разлад его
все  больше усугублЯлсЯ,  точно  кто-то выбил  из-под его  ног опору  и  все
закачалось, зашаталось и пошло вразброд. Ђ где было эту опору  искать, он не
знал.  …динственный человек, кто  бы мог дать ему  ответ, провалилсЯ под лед
Ћнежского  озера,  а  от всех остальных  он  был  отделен невидимой стеною и
теперь растерЯнно бродил вдоль нее,  тщетно ожидаЯ  того, кто переберетсЯ на
его сторону.
     Ћднажды,  вернувшись  с работы,  он увидел  на  терраске  свет. ‘начала
’езкин  испугалсЯ: уже несколько дней по всей округе искали беглого солдата,
ходили патрули, стоЯли  высокие машины с  рациЯми, жителей  предупреждали об
опасности, полагаЯ, что вооруженный беглец мог забратьсЯ в одну из пустующих
дач и коротать там времЯ.
     Ћднако ж, приблизившись к  окну, ‘анЯ увидел отца.  Ћт неожиданности он
растерЯлсЯ:  €ван  ‘ергеевич ездил на дачу  редко, а с тех пор, как  сыновьЯ
женились, и  вовсе  перестал здесь поЯвлЯтьсЯ.  Ћн сидел  за  пустым столом,
положив руки на блеклую клеенку, немного грузный, одетый по-городскому. Џлащ
его был замызган, но он, словно ничего не замечаЯ, молча глЯдел перед собой,
и у ’езкина перехватило дыхание от жалости к нему.
     -- Џапа, -- позвал он нерешительно.
     --  ‡дравствуй,  -- проговорил  тот,  пытливо  глЯдЯ на поЯвившегосЯ  в
сумерках сына, -- поздненько ты что-то возвращаешьсЯ,
     -- џ в храме был.
     -- Ђ,--  молвил  €ван ‘ергеевич,-- стало  быть, ты, как наша ѓалина,  в
веру вдарилсЯ? € как, помогает?
     --  „а  не  очень пока, -- ответил ’езкин-фис  смущенно. -- Љак вы  там
живете?
     --  Џо-всЯкому. ’ы вот  нас  забросил  совсем. ‡имовать,  что ли. здесь
собралсЯ?
     -- „а.
     -- € университет заканчивать не хочешь?
     -- Ќе хочу, папа.
     €ван  ‘ергеевич  ничего  не ответил,  прошелсЯ взад-вперед по  террасе,
зЯбко поведЯ плечами, и вышел на крыльцо.
     -- Џойдем в комнату. џ затоплю, -- предложил сын.
     --  Ќе понимаю  Я  тебЯ, ‘аша, -- заговорил отец,  обернувшись,  --  не
понимаю жизни твоей. Ќу хорошо, не хотел ты учитьсЯ, пошел в армию, заболел,
потом из дома сбежал --  ладно. џ думал, беситсЯ парень,  со мной тоже такое
было. Џоступил  наконец в университет.  Ќу, кажетсЯ,  все, одумалсЯ, за дело
взЯлсЯ. Ќет же,  снова не понравилось, бросил, уехал. Џусть! џ, если хочешь,
даже  уважаю тебЯ  за  это.  Ќе  идешь по  прЯмой,  как  Џашка с  †енькой, и
правильно. Ќо теперь-то что? „альше? ‘колько ты еще так будешь?
     --  џ не знаю,  папа.  џ не  социалистическаЯ  экономика  и планировать
ничего не умею.
     -- Ќо цель-то у тебЯ должна быть в жизни какаЯ-нибудь?
     -- “ менЯ есть цель.
     -- ЉакаЯ же?
     --  џ  хочу вернутьсЯ к тому состоЯнию, когда люди  желали  не изменить
мир, а всего-навсего его понЯть.
     -- € много ты понЯл?
     -- Ќет. Ќо  мне  много и не надо.  Њне  бы хоть чуть-чуть понЯть, самую
малость,  столько,  сколько мне  природой  ума  отпущено.  џ ведь  знаю, что
немного. …сли б, допустим, был у  менЯ от Ѓога какой-нибудь талант, Я бы его
попыталсЯ развить и стал бы не знаю кем -- писателем, художником, инженером,
врачом, учителем. Ќо таланта у менЯ никакого нет, а такие люди  и становЯтсЯ
на манер менЯ философами-самоучками. € это самое безобидное. •уже, когда они
лезут в серьезное дело и губЯт все, к чему прикасаютсЯ.
     -- Ћтчего же ты о себе такого мнениЯ, ‘аша?
     -- —то  делать?  -- усмехнулсЯ ’езкин.  -- Ѓыло у  отца три  сына, двое
умных, а третий дурак. ‘удьба у менЯ такаЯ. ’ы веришь в судьбу?
     -- Ќет, не верю.
     -- Ђ  Я верю.  ‚ерю в то, что живут где-нибудь на небе, а может быть, и
на земле три старухи мойры: дающаЯ жребий, прЯдущаЯ и неотвратимаЯ. € никуда
от  этих старух  не уйти, и  жаловатьсЯ, и пытатьсЯ  что-то  изменить -- все
напрасно. Ђ единственное,  что остаетсЯ, когда  помыкаешьсЯ, подергаешьсЯ из
стороны  в  сторону,  шишек  разных  набьешь,  остаетсЯ  только  эту  судьбу
возлюбить,  какой  бы злой  она  к тебе  ни  была,  и  следовать  за  ней  с
покорностью.
     -- Ђ как же свобода воли?
     -- Ђ это, папа,  вещи,  уму человеческому  недоступные, -- согласование
судьбы со свободой воли.
     -- ’ы действительно мудрецом стал, Я глЯжу.
     --  Љакой Я  мудрец?  џ,  папа,  лаборант,  и  мое  дело  маленькое  --
расшифровывать снимки. Ђ что до судьбы,  то напрасно ты говоришь, что  в нее
не веришь. ’ы это лучше менЯ знаешь, ибо сам так всю жизнь живешь.
     -- Љак?
     --  Ђ так: угрохал  себЯ на семью, на  службу,  ничего, кроме этого, не
видел  --  как  солдатик  оловЯнный.  ‘оратники   все  твои   перекрасились,
разбежались, все предали,  а на  тебЯ же  еще и всех собак навешивают. ’оже,
впрочем, судьба. Њне кажетсЯ, ты устал очень, папа. € дети тоже... не лучше.
Ќо  ты не  думай ничего. ’ы очень хороший, отец. џ бы таким быть не  смог. џ
перед тобой виноват очень, Я знаю это, Я тогда еще знал. Ќо, -- голос у него
задрожал, а отец стоЯл  вполоборота в тени, и лица его ‘анЯ совсем не видел,
-- погоди немного, Я вернусь, Я  скоро вернусь, как  блудный сын, а пока еще
рано мне.
     -- Ќу что ж, -- ответил €ван ‘ергеевич,  помолчав, -- рано так рано. џ,
в  общем, ничего другого и не ждал.  џ  просто думал... хотел,  может  быть,
помочь тебе чем-то...
     -- ’ы  не сердись,  мы  с  тобой сейчас поужинаем, чаю выпьем,  Я  тебЯ
грибами угощу. ‚ино есть, хочешь?
     -- Ќет, ‘аша, спасибо, поеду Я.
     -- „а погоди, переночуй, куда ты поедешь на ночь глЯдЯ? Џатрули еще эти
с собаками всюду ходЯт.
     -- Ќет.
     Ћн поднЯлсЯ  грузно, хрустнул пальцами, и ’езкину снова стало его жаль,
жаль, что их разговор не получилсЯ и он не смог найти нужных слов и  убедить
отца  в  чем-то своем, очень важном.  ’ак и остались  они, не  понЯвшие друг
друга и друг другом не понЯтые, близкие, любЯщие люди.
     Ћн пошел провожать  отца  к  станции.  ‚ечер был  теплый,  над  садами,
дачами, дорогой висел туман, сквозь который не могла пробитьсЯ  и  луна. Ћни
шли небыстро,  впереди отец, а сзади сын, и, когда уже стоЯли на  платформе,
’езкина  вдруг охватило такое блаженство от их невысказанной близости, точно
он опЯть  оказалсЯ ребенком и,  как когда-то давно,  бежал  провожать отца в
Њоскву.
     Ћни стоЯли рЯдом  и молчали, глЯдЯ в темноте  друг  на друга, совсем не
стеснЯЯсь того, что молчат. Ќа станции было тихо, патрульных машин больше не
было,  а потом  из-за  поворота,  прорезав  туман  слепЯщей фарой,  вылетела
электричка,  и казалось, что она  пролетит мимо. Ќо вот  она  замедлила ход,
зашипела,  затормозила  и остановилась. Ћтец  вошел  в  нее, махнув  ему  на
прощание рукой,  и  прошел по вагону  в  плаще  и черной шлЯпе,  но ощущение
близости не пропало. €, когда электричка унеслась за новый поворот на запад,
’езкин долго еще стоЯл на платформе, не двигаЯсь с того места, где они ждали
поезда, вдыхаЯ, вбираЯ в себЯ это невыветрившеесЯ тепло.
     ‘о стороны Њосквы подъехала другаЯ электричка, с чисто вымытыми окнами,
и прЯмо напротив себЯ ‘анЯ увидел темноволосую женскую головку, склонившуюсЯ
над книгой.  ‹ицо девушки показалось ему знакомым -- он  узнал подругу  ‹евы
ѓолдовского.
     --  „вери  закрываютсЯ.  ‘ледующаЯ  --   ќлектроугли.  ’ридцать  третий
километр  поезд  проследует без  остановки, --  сказал  механический женский
голос.
     „евушка  оторвала  голову  от  книги,  мельком   посмотрела  на   слабо
освещенную платформу и одинокую мужскую  фигуру, и ’езкин  подумал, что  его
отец,  эта девушка, старухи в церкви, свЯщенник  -- все эти люди с кроткими,
страдающими глазами  образуют одно целое, они свЯзаны  между собою, и больше
всего на свете он боЯлсЯ бы выпасть и эту свЯзь с ними разорвать.
     Џо-прежнему  стоЯла  сыраЯ и теплаЯ осень.  ‚ садах,  наливаЯсь  соком.
доспевали антоновские Яблоки, желтели и с мЯгким стуком падали  на землю,  в
бисеровском  лесу  возле  военного полигона  росли как на  дрожжах  грибы --
чернушки,  свинушки и  зонтики. ’езкин  собирал  их целыми  пакетами, солил,
мариновал или, не отвариваЯ, жарил, иногда  приносил с озера рыбу, но писать
больше не  писал --  что-то разладилось в нем  с  тех пор,  как он  уехал  с
острова.
     ‚ечерами   он  выходил  на  крылечко  и  пытливо  глЯдел  на  небо,  но
отгороженные  дымом "Ђкрихина" звезды помалкивали. €  какое  же  безудержное
уныние  было  в  этом опустевшем  участке,  в  заходившем к  нему на  огонек
выкурить  цигарку  стороже,  служившем  по  совместительству наводчиком  длЯ
деревенской шпаны и солдат и  рассказывавшем  фантастические истории о своей
службе  в  охране ‘талина.  Ѓудущее опЯть казалось сокрытым, и совсем неЯсно
было, как  теперь жить.  €ногда  его подмывало снова уехать, но  желание это
было  несильным  и  нестойким,   поЯвившись  порою  вечером,   оно   к  утру
распадалось. ’езкин  тосковал,  пил наливку  из  клубники и  малины,  листал
старые журналы, а из книг читал только Ѓиблию и ждал знамениЯ.  Џосле работы
он все реже  торопилсЯ  домой,  растЯгивал эту дорогу через  лес,  испытываЯ
страх перед пустой дачей, сквознЯком, печкой, и стоЯл на  службе в церкви до
самого  конца, потому  что там, среди людей  и их размеренного, осмысленного
труда, не чувствовал себЯ одиноким.
     Ћднажды в сумерках, когда он после всенощной медленно брел через поле к
остановке автобуса, его нагнал батюшка. ’езкин посторонилсЯ, уступаЯ дорогу,
но свЯщенник пошел рЯдом с ним.
     -- џ часто вижу вас в храме,  -- сказал он низким голосом. -- Ћднако вы
никогда не подходите ни к помазанию, ни к причастию. ќто немного странно. ‚ы
не похожи на просто любопытствующего. Џростите менЯ, но мне кажетсЯ, что вас
что-то смущает?
     -- џ не знаю, --  ответил ’езкин, --  Я ведь, батюшка, не христианин. џ
здесь человек случайный.
     -- ‘лучайный? -- переспросил свЯщенник удивленно.
     -- „а, мне кажетсЯ, что  Я вообще человек случайный. џ,  быть может,  и
верю в Ѓога как в некую высшую силу, но верить  так, как вы или эти женщины,
Я не могу. ‚о  мне этого нет, и откуда ему  взЯтьсЯ, если Я родилсЯ в  самой
обычной семье, где ни о каком Ѓоге никто никогда не говорил?
     -- џ тоже  родилсЯ в такой  семье, -- заметил свЯщенник