ости,  с  уважением;  даже  почитать их  как
великих мужей.  Њы приучены покорЯтьсЯ так  называемой политической мудрости
государственных  руководителей   --  и  настолько  привыкли  ко  всем  таким
ЯвлениЯм, что большинство из нас не может понЯть, насколько глупо, насколько
вредно длЯ человечества историческое поведение народов.
     Ќо если осознать это, невозможно  уйти от вопроса:  как  же получаетсЯ,
что предположительно разумные существа могут вести себЯ столь неразумно?
     ‘овершенно очевидно, что здесь должны  действовать какие-то подавлЯющие
сильные  факторы,  способные полностью вырывать управление  у  человеческого
разума и, кроме  того, совершенно не способные учитьсЯ на  опыте. Љак сказал
ѓегель, уроки истории учат нас,  что народы и правительства ничему не учатсЯ
у истории и не извлекают из нее никаких уроков.
     ‚се эти поразительные  противоречиЯ  находЯт  естественное объЯснение и
полностью  поддаютсЯ  классификаци,  если  заставить   себЯ   осознать,  что
социальное поведение людей диктуетсЯ отнюдь не только  разумом  и культурной
традицией, но  по-прежнему  подчинЯетсЯ еще  и тем  закономерностЯм, которые
присущи любому филогенетически возникшему поведению; а эти закономерности мы
достаточно хорошо узнали, изучаЯ поведение животных.
     Џредположим  теперь, что наш  наблюдатель-инопланетЯнин -- это  опытный
этолог,  досконально знающий все, что  кратко изложено в предыдущих  главах.
’огда он должен сделать неизбежный вывод, что с человеческим обществом  дело
обстоит почти  так  же, как  с  обществом  крыс, которые так же социальны  и
миролюбивы  внутри  замкнутого  клана,  но  сущие  дьЯволы  по  отношению  к
сородичу, не принадлежащему к их собственной партии. …сли бы наш наблюдатель
на Њарсе узнал еще и о демографическом взрыве, о  том, что оружие становитсЯ
все ужаснее,  а человечество разделилось на несколько политических  лагерей,
--  он оценил бы наше будущее не более  оптимистично, чем будущее нескольких
враждебных крысиных  стай на почти опустошенном корабле. Џритом этот прогноз
был  бы еще слишком хорош, так  как  о  крысах можно предсказать,  что после
‚еликого  €стреблениЯ  их  останетсЯ  достаточно,  чтобы  сохранить  вид;  в
отношении  людей,  если  будет  использована  водороднаЯ  бомба, это  весьма
проблематично.
     ‚ символе „рева ЏознаниЯ заключена глубокаЯ истина.
     ‡нание,  выросшее из абстрактного мышлениЯ, изгнало человека  из раЯ, в
котором он, бездумно  следуЯ  своим  инстинктам,  мог делать  все,  чего ему
хотелось. ЏроисходЯщее  из этого  мышлениЯ вопрошающее экспериментирование с
окружающим  миром  подарило  человеку  его  первые  орудиЯ: огонь  и камень,
зажатый в руке. € он сразу же употребил  их длЯ того, чтобы убивать и жарить
своих собратьев. ќто доказывают находки на стоЯнках  синантропа: возле самых
первых следов использованиЯ огнЯ лежат  раздробленные и отчетливо обожженные
человеческие  кости. Ђбстрактное мышление дало  человеку господство над всем
вневидовым окружением и тем самым спустило с цепи внутривидовой  отбор; а мы
уже знаем,  к чему это обычно приводит.  ‚ "послужной  список" такого отбора
нужно, наверно, занести и ту гипертрофированную агрессивность, от которой мы
страдаем  и  сегоднЯ.  „ав человеку  словесный  Язык,  абстрактное  мышление
одарило  его возможностью  передачи над-индивидуального  опыта, возможностью
культурного развитиЯ;  но это повлекло за собой настолько резкие изменениЯ в
условиЯх   его  жизни,  что  приспособительнаЯ  способность  его  инстинктов
потерпела крах.
     Њожно подумать, что каждый дар, достающийсЯ человеку от его мышлениЯ, в
принципе должен быть оплачен какой-то опасной  бедой, котораЯ неизбежно идет
следом.
     Ќа наше  счастье,  это  не  так,  потому  что из  абстрактного мышлениЯ
вырастает и  та разумнаЯ  ответственность  человека,  на  которой  только  и
основана надежда управитьсЯ с постоЯнно растущими опасностЯми.
     —тобы придать какую-то  обозримость моему  представлению  о современном
биологическом   состоЯнии   человечества,   Я  хочу   рассмотреть  отдельные
угрожающие  ему  опасности  в  той  же   последовательности,   в  какой  они
перечислены  выше,  а  затем перейти к обсуждению ответственной  морали,  ее
функций и пределов ее действенности.
     ‚ главе о  моралеподобном  поведении  мы  уже слышали  о тех тормозЯщих
механизмах, которые сдерживают агрессию у различных общественных  животных и
предотвращают ранение или смерть сородича. Љак там сказано, естественно, что
эти  механизмы наиболее  важны и  потому наиболее  развиты  у тех  животных,
которые в  состоЯнии  легко  убить  существо примерно  своего размера. ‚орон
может выбить другому глаз одним ударом клюва,  волк может  однимединственньш
укусом  вспороть  другому  Яремную  вену.   …сли  бы   надежные  запреты  не
предотвращали этого -- давно не стало бы ни воронов, ни волков. ѓолубь, заЯц
и  даже шимпанзе  не  в состоЯнии  убить  себе подобного  одним-единственным
ударом или  укусом. Љ тому же добавлЯетсЯ способность  к бегству, развитаЯ у
таких  не  слишком вооруженных существ  настолько, что позволЯет  им уходить
даже от "профессиональных"  хищников, которые в преследовании и  в  убийстве
более сильны, чем любой,  даже самый  быстрый и  сильный сородич. Џоэтому на
свободной  охотничьей  тропе обычно  не бывает,  чтобы такое  животное могло
серьезно  повредить  себе  подобного;  и  соответственно  нет  селекционного
давлениЯ,  которое  бы вырабатывало запреты убийства.  …сли тот, кто  держит
животных,  к своей  беде  и к беде  своих  питомцев,  не  принимает  всерьез
внутривидовую  борьбу совершенно  "безобидных  тварей" -- он убеждаетсЯ, что
таких  запретов  действительно  не  существует.  ‚  неестественных  условиЯх
неволи,  где  побежденный не  может  спастись бегством, постоЯнно происходит
одно и то  же: победитель старательно добивает его --  медленно  и ужасно. ‚
моей  книге "Љольцо царЯ  ‘оломона"  в главе "Њораль и оружие"  описано, как
горлица --  символ  всего самого мирного, -- не имеющаЯ этих запретов, может
замучить до смерти своего собрата.
     ‹егко себе представить,  что произошло бы, если бы игра природы одарила
какого-нибудь голубЯ вороньим клювом.
     Џоложение  такого  выродка,  наверно,  было  бы  совершенно  аналогично
положению человека,  который только  что обнаружил возможность  использовать
острый камень в качестве оружиЯ. Џоневоле содрогнешьсЯ при мысли о существе,
возбудимом, как шимпанзе, с такими  же внезапными вспышками  Ярости --  и  с
камнем, зажатым в руке.
     Ћбщераспространенное   мнение,  которого  придерживаютсЯ   даже  многие
специалисты в этой области, сводитсЯ к тому, что все человеческое поведение,
служащее   интересам   не  индивида,   а   общества,   диктуетсЯ  осознанной
ответственностью.  ’акое  мнение  ошибочно; что  мы  и покажем на конкретных
примерах в этой главе. Ќаш общий  с шимпанзе предок навернЯка был по меньшей
мере так же предан своему  другу,  как дикий гусь или галка,  а уж тем более
волк или павиан; несомненно, что он с таким же презрением к смерти был готов
отдать  свою  жизнь, вставаЯ на  защиту  своего сообщества,  так же нежно  и
бережно  относилсЯ  к  молодым  сородичам  и  обладал  такими  же  запретами
убийства,  как и все эти животные. Ќа наше  счастье,  мы  тоже в полной мере
унаследовали соответствующие "животные" инстинкты.
     Ђнтропологи,   которые  занимались   образом  жизни  австралопитека   и
африканского человека, заЯвлЯют, что эти предки -- поскольку они жили охотой
на  крупную  дичь  --  передали  человечеству  опасное  наследство  "природы
хищника".  ‚  этом  утверждении заключено  опасное смешение двух  понЯтий --
хищного животного и каннибала, -- в то времЯ как эти понЯтиЯ почти полностью
исключают  друг друга;  каннибализм  представлЯет  у хищников  крайне редкое
исключение.  ‚  действительности можно лишь пожалеть о  том, что человек как
раз не имеет "натуры хищника".
     ЃольшаЯ часть опасностей, которые ему угрожают, происходит от того, что
по  натуре   он  сравнительно  безобидное  всеЯдное  существо;  у  него  нет
естественного  оружиЯ, принадлежащего  его  телу, которым  он мог  бы  убить
крупное животное.  €менно потому у  него нет и тех  механизмов безопасности,
возникших  в процессе  эволюции,  которые удерживают всех "профессиональных"
хищников от применениЯ оружиЯ против сородичей. Џравда, львы  и волки иногда
убивают чужих сородичей, вторгшихсЯ на территорию их группы; может случитьсЯ
даже, что во внезапном приступе Ярости неосторожным  укусом или  ударом лапы
убьют члена собственной группы, как это иногда происходит, по крайней мере в
неволе. Ћднако подобные исключениЯ не должны заслонЯть тот  важный факт, что
все тЯжеловооруженные хищники такого  рода  должны обладать  высокоразвитыми
механизмами торможениЯ, которые -- как уже  сказано в главе о моралеподобном
поведении -- препЯтствуют самоуничтожению вида.
     ‚ предыстории  человека никакие особенно  высокоразвитые  механизмы длЯ
предотвращениЯ  внезапного убийства  не  были  нужны:  такое  убийство  было
попросту невозможно.
     Ќападающий, убиваЯ свою жертву, мог только царапать, кусать или душить;
причем  жертва  имела  более  чем  достаточную  возможность  апеллировать  к
тормозам  агрессивности  нападающего  --  жестами  покорности  и  испуганным
криком.   ЏонЯтно,  что   на  слабо  вооруженных   животных  не  действовало
селекционное  давление,  которое  могло бы  вызывать к  жизни  те  сильные и
надежные запреты  применЯть оружие,  какие попросту необходимы длЯ выживаниЯ
видов,  обладающих  оружием опасным.  Љогда  же  изобретение  искусственного
оружиЯ  открыло  новые возможности  убийства,  --  прежнее  равновесие между
сравнительно слабыми запретами  агрессии и такими  же слабыми  возможностЯми
убийства оказалось в корне нарушено.
     —еловечество  уничтожило бы себЯ  уже  с  помощью  самых  первых  своих
великих  открытий,  если бы не  одно  замечательное  совпадение: возможность
открытий,  изобретений  и  великий  дар  ответственности  в  равной  степени
ЯвлЯютсЯ плодами одной и той же сугубо человеческой способности, способности
задавать вопросы. —еловек не  погиб в  результате своих собственных открытий
--  по крайней  мере  до сих пор -- только потому, что он способен поставить
перед  собой вопрос о последствиЯх своих  поступков --  и ответить на  него.
ќтот уникальный дар не  принес человечеству гарантий против самоуничтожении.
•отЯ  со  времени открытиЯ  камнЯ  выросли и  моральнаЯ  ответственность,  и
вытекающие из нее запреты убийства, но, к сожалению, в равной  мере возросла
и легкость убийства,  а главное  -- утонченнаЯ техника  убийства  привела  к
тому,  что  последствиЯ  деЯниЯ  уже  не тревожат  того, кто  его  совершил.
ђасстоЯние, на котором действует все огнестрельное оружие, спасает убийцу от
раздражающей ситуации, котораЯ в другом случае оказалась бы в чувствительной
близости  от   него,   во   всей   ужасной   отвратительности   последствий.
ќмоциональные  глубины нашей души  попросту  не  принимают к  сведению,  что
сгибание  указательного  пальца  при  выстреле  разворачивает   внутренности
другого человека. Ќи один психически нормальный человек не пошел  бы даже на
охоту, если бы ему приходилось убивать дичь зубами и ногтЯми.  ‹ишь  за счет
отгораживаниЯ наших чувств становитсЯ возможным, чтобы человек, который едва
ли  решилсЯ  бы  дать вполне  заслуженный  шлепок хамоватому ребенку, вполне
способен нажать пусковую кнопку  ракетного оружиЯ или открыть бомбовые люки,
обрекаЯ сотни  самых  прекрасных детей на  ужасную смерть в  огне.  Ѓомбовые
ковры расстилали добрые, хорошие, порЯдочные отцы -- факт ужасающий, сегоднЯ
почти неправдоподобный! „емагоги обладают, очевидно, очень  хорошим,  хотЯ и
только   практическим  знанием   инстинктивного   поведениЯ   людей  --  они
целенаправленно, как  важное орудие,  используют отгораживание подстрекаемой
партии от раздражающих ситуаций, тормозЯщих агрессивность.
     ‘  изобретением оружиЯ свЯзано господство  внутривидового отбора и  все
его  жуткие проЯвлениЯ. ‚ третьей  главе,  где  речь шла  о  видосохранЯющей
функции  агрессии,  и  в десЯтой  --  об организации  сообщества крыс  --  Я
достаточно подробно разъЯснил, как конкуренциЯ сородичей, если она действует
без  свЯзи  с  вневидовым окружением,  может  повести  к  самым  странным  и
нецелесообразным уродствам.
     Њой  учитель  •ейнрот  длЯ  иллюстрации   такого  вредного  воздействиЯ
приводил в пример крыльЯ аргус-фазана и темп  работы в западной цивилизации.
Љак уже упоминалось, Я считаю, что  и гипертрофиЯ человеческого агрессивного
инстинкта -- это следствие той же причины.
     ‚ 1955 году Я писал в небольшой статье "Ћб убийстве сородича": "џ думаю
--   специалистам   по  человеческой  психологии,   особенно  глубинной,   и
психоаналитикам   следовало   бы   это   проверить,   --   что   сегоднЯшний
цивилизованный   человек   вообще   страдает   от   недостаточной   разрЯдки
инстинктивных  агрессивных  побуждений.  Ѓолее  чем  вероЯтно,  что пагубные
проЯвлениЯ  человеческого  агрессивного  инстинкта, длЯ  объЯснениЯ  которых
‡игмунд ”рейд предположил особый  инстинкт смерти, основаны  просто-напросто
на  том,  что  внутривидовой  отбор  в  далекой  древности снабдил  человека
определенной  мерой агрессивности,  длЯ  которой он  не  находит адекватного
выхода при современной организации общества". …сли в этих словах чувствуетсЯ
легкий упрек, сейчас  Я должен решительно взЯть его  назад. Љ  тому времени,
когда Я  это  писал,  уже  были психоаналитики,  совершенно  не  верившие  в
инстинкт  смерти  и объЯснЯвшие самоуничтожительные  проЯвлениЯ агрессии как
нарушениЯ инстинкта, который в принципе  должен  поддерживать жизнь. џ  даже
познакомилсЯ с человеком, который  уже в то времЯ -- в полном соответствии с
только   что    изложенной   постановкой   вопроса    --   изучал   проблему
гипертрофированной агрессивности, обусловленной внутривидовым отбором.
     ‘идней Њарголин, психиатр  и  психоаналитик из „енвера, штат  Љолорадо,
провел   очень   точное   психоаналитическое   и   социально-психологическое
исследование на индейцах прерий, в частности из племени юта, и  показал, что
эти люди тЯжко страдают от избытка агрессивных побуждений, которые им некуда
деть  в  условиЯх урегулированной жизни  сегоднЯшней  индейской резервации в
‘еверной Ђмерике.
     Џо мнению  Њарголина, в течение  сравнительно немногих  столетий  -- во
времЯ   которых  индейцы   прерий  вели   дикую  жизнь,   состоЯвшую   почти
исключительно  из войн  и  грабежей,  --  чрезвычайно  сильное  селекционное
давление должно было заметно усилить  их агрессивность. ‚полне возможно, что
значительные  изменениЯ  наследственной  картины  были  достигнуты  за такой
короткий срок; при жестком  отборе  породы домашних животных менЯютсЯ так же
быстро.
     Љроме  того,   в  пользу  предположениЯ   Њарголина  говорит  то,   что
индейцы-юта, выросшие при другом воспитании, страдают так же, как их старшие
соплеменники, -- а также и то, что патологические проЯвлениЯ, о которых идет
речь, известны только у  индейцев из прерий, племена которых были подвержены
упомЯнутому процессу отбора.
     €ндейцы-юта  страдают  неврозами  чаще,  чем  какие-либо другие  группы
людей;  и  Њарголин  обнаружил,   что   общей  причиной   этого  заболеваниЯ
оказываетсЯ  постоЯнно подавленнаЯ  агрессивность.  Њногие индейцы чувствуют
себЯ больными и говорЯт,  что они больны,  но на вопрос, в чем же состоит их
болезнь,  не могут  дать никакого ответа, кроме  одного: "Ќо ведь Я -- юта!"
Ќасилие и убийство по отношению к чужим --  в  порЯдке вещей; по отношению к
соплеменникам,  напротив,  оно  крайне   редко,  поскольку  запрещено  табу,
безжалостную суровость которого  так же  легко понЯть из  предыдущей истории
юта:  племЯ, находившеесЯ  в  состоЯнии  беспрерывной  войны с  белыми  и  с
соседними  племенами, должно  было любой ценой пресекать ссоры  между своими
членами. “бивший  соплеменника был  обЯзан, согласно  традиции,  покончить с
собой.  ќта  заповедь оказалась в  силе  даже длЯ юта-полицейского, который,
пытаЯсь арестовать соплеменника, застрелил его при вынужденной обороне. ’от,
напившись,  ударил  своего  отца  ножом  и попал  в  бедренную артерию,  что
вызывало смерть от потери крови. Љогда полицейский получил приказ арестовать
убийцу, -- хотЯ о предумышленном убийстве не было  и речи, -- он обратилсЯ к
своему бледнолицему начальнику с рапортом. Ђргументировал он так: преступник
хочет умереть, он обЯзан  совершить самоубийство и теперь навернЯка совершит
его  таким   образом,  что  станет  сопротивлЯтьсЯ  аресту  и  вынудит  его,
полицейского,  его  застрелить. Ќо  тогда  и  самому  полицейскому  придетсЯ
покончить  с собой. Џоскольку более  чем недальновидный сержант настаивал на
своем распорЯжении -- трагедиЯ  развивалась,  как и было предсказано. ќтот и
другие протоколы Њарголина читаютсЯ, как древнегреческие трагедии, в которых
неотвратимаЯ судьба вынуждает  людей  быть виновными  и добровольно искупать
невольно совершенные грехи.
     Ћбъективно и  убедительно, даже доказательно  говорит  за  правильность
марголинской  интерпретации такого поведениЯ  юта  их предрасположенность  к
несчастным случаЯм.
     „оказано,  что  "предрасположенность  к  авариЯм"  ЯвлЯетсЯ  следствием
подавленной  агрессивности;  у   индейцев-юта  норма   автомобильных  аварий
чудовищно  превышает  норму   любой   другой   группы  автомобилистов.  Љому
приходилось когда-нибудь вести скоростную машину, будучи в состоЯнии Ярости,
тот знает  --  если только  он был при этом способен  к  самонаблюдению,  --
насколько сильно  проЯвлЯетсЯ в такой ситуации склонность к самоуничтожающим
действиЯм.  Џо-видимому, и выражение  "инстинкт  смерти"  произошло от таких
особых случаев.
     ђазумеетсЯ,  внутривидовой  отбор и  сегоднЯ  действует в нежелательном
направлении, но обсуждение всех этих Явлений увело бы нас слишком далеко  от
темы агрессии. Ћтбор  так  же интенсивно  поощрЯет  инстинктивную  подоплеку
накопительства,  тщеславиЯ  и  проч.,  как  подавлЯет простую  порЯдочность.
ЌынешнЯЯ  коммерческаЯ  конкуренциЯ грозит  вызвать по меньшей мере такую же
ужасную  гипертрофию упомЯнутых побуждений, какую  у внутривидовой  агрессии
вызвало военное состЯзание людей каменного века.
     ‘частье  лишь  в  том,  что  выигрыш богатства  и  власти  не  ведет  к
многочисленности потомства, иначе положение человечества было бы еще хуже.
     Љроме  действиЯ  оружиЯ  и  внутривидового   отбора,  головокружительно
растущий темп развитиЯ -- это  третий  источник  бед,  который  человечество
должно  принимать  в расчет,  пользуЯсь  великим  даром своего  абстрактного
мышлениЯ. €з абстрактного мышлениЯ и всех его результатов -- прежде всего из
символики словесной речи -- у людей выросла способность, которой  не дано ни
одному другому существу. Љогда биолог говорит  о наследовании  приобретенных
признаков, то он имеет в виду лишь приобретенное изменение наследственности,
генома. Ћн совершенно не задумываетсЯ о том, что "наследование" имело -- уже
за  много  веков  до  ѓрегора ЊенделЯ --  юридический смысл, и что это слово
поначалу применЯлось  к биологическим ЯвлениЯм  по  чистой аналогии. ‘егоднЯ
это второе значение слова стало длЯ  нас  настолько привычным,  что менЯ  бы
наверно  не понЯли,  если  бы Я просто  написал:  "’олько  человек  обладает
способностью передавать по наследству приобретенные качества".
     џ здесь имею в  виду  следующее:  если человек, скажем, изобрел  лук  и
стрелы -- или украл их  у  более развитого  соседа,  -- то  в  дальнейшем не
только его потомство,  но и  все  его  сообщество имеет  в  распорЯжении это
оружие так же постоЯнно, как если бы оно было телесным органом, возникшим  в
результате мутации и отбора. €спользование этого оружиЯ забудетсЯ не  легче,
чем станет рудиментарным какой-нибудь столь же жизненно важный орган.
     „аже  если  один-единственный индивид приобретает  какую-то  важную длЯ
сохранениЯ вида особенность или способность, она тотчас  же становитсЯ общим
достоЯнием   всей   популЯции;   именно  это   и  обусловливает   упомЯнутое
тысЯчекратное  ускорение  исторического  процесса, который поЯвилсЯ  в  мире
вместе  с  абстрактным  мышлением. Џроцессы  приспосабливаниЯ,  до  сих  пор
поглощавшие целые  геологические  эпохи,  теперь  могут произойти  за  времЯ
нескольких  поколений.  Ќа  эволюцию, на филогенез --  протекающий медленно,
почти  незаметно в  сравнении  с новыми  процессами, -- отныне накладываетсЯ
историЯ;   над   филогенетически   возникшим   сокровищем   наследственности
возвышаетсЯ   громадное  здание   исторически  приобретенной  и  традиционно
передаваемой культуры.
     Љак применение оружиЯ  и орудий труда --  и  выросшее из  него  мировое
господство  человека,  --  так  и  третий,  прекраснейший  дар  абстрактного
мышлениЯ влечет за собой свои опасности. ‚се культурные  достижениЯ человека
имеют одно большое  "но":  они касаютсЯ  только тех его качеств и  действий,
которые  подвержены влиЯнию  индивидуальной  модификации, влиЯнию  обучениЯ.
Ћчень многие из врожденных поведенческих актов, свойственных нашему виду, не
таковы: скорость их изменениЯ в процессе изменениЯ вида осталась такой же, с
какой изменЯютсЯ все телесные признаки, с какой шел весь процесс становлениЯ
до того, как на сцене поЯвилось абстрактное мышление.
     —то могло произойти,  когда  человек впервые взЯл в руку камень? ‚полне
вероЯтно,  нечто  подобное  тому,  что  можно  наблюдать у  детей в возрасте
двух-трех лет, а иногда и старше: никакой инстинктивный или моральный запрет
не  удерживает  их от  того, чтобы изо  всей силы бить друг  друга по голове
тЯжелыми   предметами,   которые   они   едва   могут   поднЯть.   ‚ероЯтно,
первооткрыватель камнЯ так же  мало колебалсЯ, стукнуть ли своего  товарища,
который его только  что разозлил. ‚едь он не мог знать  об ужасном  действии
своего изобретениЯ; врожденный  запрет  убийства  тогда, как  и  теперь, был
настроен на его естественное вооружение. ‘мутилсЯ ли он, когда его собрат по
племени упал перед ним мертвым? Њы можем предположить это почти навернЯка.
     Ћбщественные  высшие  животные  часто  реагируют  на  внезапную  смерть
сородича самым драматическим образом. ‘ерые гуси  стоЯт над мертвым другом с
шипением, в наивысшей готовности к обороне.  ќто описывает •ейнрот,  который
однажды застрелил гусЯ в присутствии его семьи.  џ видел то же  самое, когда
египетский гусь ударил  в  голову молодого серого;  тот, шатаЯсь, добежал до
родителей и тотчас умер от мозгового кровоизлиЯниЯ. ђодители не могли видеть
удара и потому реагировали на падение и смерть своего ребенка точно  так же.
Њюнхенский слон ‚астл, который без какого-либо  агрессивного  умысла, играЯ,
тЯжело ранил своего служителЯ,  -- пришел в  величайшее волнение и встал над
раненым, защищаЯ его,  чем,  к сожалению, помешал  оказать ему своевременную
помощь. Ѓернхард ѓржимек рассказывал мне, что самец шимпанзе, который укусил
и  серьезно  поранил его,  пыталсЯ стЯнуть пальцами краЯ  раны, когда у него
прошла вспышка Ярости.
     ‚полне вероЯтно, что  первый  Љаин  тотчас же  понЯл  ужасность  своего
поступка.  „овольно скоро  должны  были пойти  разговоры,  что  если убивать
слишком  много  членов  своего  племени  --  это  поведет  к  нежелательному
ослаблению его боевого  потенциала. Љакой  бы  ни  была воспитательнаЯ кара,
предотвращавшаЯ  беспрепЯтственное   применение  нового  оружиЯ,  во  всЯком
случае, возникла какаЯ-то, пусть примитивнаЯ, форма ответственности, котораЯ
уже тогда защитила человечество от самоуничтожениЯ.
     ’аким образом, перваЯ функциЯ, которую выполнЯла ответственнаЯ мораль в
истории   человечества,  состоЯла  в  том,  чтобы  восстановить   утраченное
равновесие  между вооруженностью  и врожденным запретом  убийства.  ‚о  всех
прочих отношениЯх требованиЯ разумной  ответственности  могли  быть у первых
людей еще совсем простыми и легко выполнимыми.
     ђассуждение не будет слишком натЯнутым, если мы предположим, что первые
настоЯщие  люди,   каких   мы  знаем  из  доисторических  эпох  --   скажем,
кроманьонцы, -- обладали почти в  точности  такими же инстинктами, такими же
естественными наклонностЯми, что и мы; что в организации своих сообществ и в
столкновениЯх  между ними они  вели себЯ  почти  так же, как некоторые еще и
сегоднЯ живущие племена,  например папуасы центральной  Ќовой ѓвинеи.  “ них
каждое  из  крошечных  селений  находитсЯ  в  постоЯнном  состоЯнии  войны с
соседЯми, в отношениЯх  взаимной умеренной охоты за головами. "“меренность",
как ее  определЯет  Њаргарэт Њид,  состоит  в  том, что  не  предпринимаютсЯ
организованные  разбойничьи походы с  целью добычи  вожделенных человеческих
голов,  а лишь  при  оказии,  случайно  встретив  на границе  своей  области
какую-нибудь старуху или пару детей, "зовут с собой" их головы.
     Ќу а  теперь -- предполагаЯ наши  допущениЯ верными -- представим себе,
что  мужчина  живет в таком сообществе с  десЯтком своих лучших друзей, с их
женами и детьми.
     ‚се мужчины неизбежно должны  стать побратимами;  они -- друзьЯ в самом
настоЯщем  смысле  слова,  каждый не раз спасал другому жизнь.  € хотЯ между
ними возможно какое-то соперничество из-за главенства, из-за девушек и т.д.,
--  как  бывает,  скажем, у  мальчишек в школе, -- оно неизбежно  отходит на
задний план перед постоЯнной  необходимостью вместе защищатьсЯ от враждебных
соседей.  Ђ  сражатьсЯ  с  ними  за  само  существование  своего  сообщества
приходилось так часто, что все побуждениЯ внутривидовой агрессии  насыщались
с  избытком.  џ  думаю, что при таких  обстоЯтельствах в этом содружестве из
пЯтнадцати мужчин, любой из нас уже  по  естественной склонности соблюдал бы
десЯть  заповедей ЊоисеЯ  по  отношению к  своему  товарищу и не  стал бы ни
убивать  его, ни  клеветать на него,  ни красть жену его или что  бы  там ни
было,  ему  принадлежащее.  Ѓезо  всЯких сомнений,  каждый  по  естественной
склонности  стал  бы чтить  не только  отца своего и мать,  но и вообще всех
старых и мудрых, что и происходит, по ”резер „арлинг, уже у оленей, и уж тем
более у приматов, как Явствует из наблюдений “ошбэрна, „еворэ и Љортландта.
     €ными словами, естественные наклонности человека не так  уж и дурны. Ћт
рождениЯ человек вовсе  не  так уж плох, он только  недостаточно  хорош  длЯ
требований жизни современного общества.
     “же само увеличение количества индивидов, принадлежащих к одному и тому
же  сообществу, должно  иметь  два  результата, которые  нарушают равновесие
между важнейшими инстинктами взаимного притЯжениЯ и отталкиваниЯ, т.е. между
личными узами и  внутривидовой агрессией. ‚о-первых, длЯ личных  уз  вредно,
когда их становитсЯ слишком много. ‘тариннаЯ  мудраЯ  пословица гласит,  что
по-настоЯщему хороших друзей у человека много быть не может.
     Ѓольшой "выбор знакомых",  который неизбежно  поЯвлЯетсЯ в каждом более
крупном  сообществе, уменьшает прочность  каждой отдельной свЯзи. ‚о-вторых,
скученность множества индивидов на малом пространстве приводит к притуплению
всех  социальных  реакций.  Љаждому  жителю  современного  большого  города,
перекормленному  всевозможными социальными  свЯзЯми и обЯзанностЯми, знакомо
тревожащее  открытие, что уже не  испытываешь той  радости,  как ожидал,  от
посещениЯ друга, даже  если действительно любишь  его и давно его не  видел.
‡амечаешь в себе и отчетливую  наклонность к  ворчливому недовольству, когда
после  ужина  еще  звонит  телефон.  ‚озрастающаЯ готовность к  агрессивному
поведению       ЯвлЯетсЯ       характерным      следствием      скученности;
социологи-экспериментаторы это давно уже знают.
     Љ  этим   нежелательным   последствиЯм   увеличениЯ  нашего  сообщества
добавлЯютсЯ  и  невозможность  разрЯдить  весь объем агрессивных побуждений,
"предусмотренный" длЯ вида. Њир  --  это первейшаЯ обЯзанность горожанина, а
враждебнаЯ  соседнЯЯ  деревнЯ,  котораЯ  когда-то  предлагала   объект   длЯ
высвобождениЯ внутривидовой агрессии, ушла в далекое прошлое.
     —ем  больше  развиваетсЯ  цивилизациЯ,  тем  менее   благоприЯтны   все
предпосылки  длЯ  нормальных  проЯвлений  нашей  естественной  склонности  к
социальному  поведению, а требованиЯ к  нему постоЯнно возрастают: мы должны
обращатьсЯ  с нашим "ближним" как с лучшим другом, хотЯ, быть может, в жизни
его не  видели; более того, с  помощью  своего  разума  мы  можем  прекрасно
сознавать, что обЯзаны любить даже врагов наших, -- естественные наклонности
никогда   бы   нас   до  этого  не   довели...  ‚се   проповеди   аскетизма,
предостерегающие  от того, чтобы отпускать  узду  инстинктивных  побуждений,
учение о первородном грехе, утверждающее,  что человек от рождениЯ  порочен,
--  все это  имеет  общее рациональное зерно: понимание того, что человек не
смеет  слепо  следовать  своим  врожденным  наклонностЯм, а  должен  учитьсЯ
властвовать над ними и ответственно контролировать их проЯвлениЯ.
     Њожно ожидать, что  цивилизациЯ  будет развиватьсЯ все более ускоренным
темпом -- хотелось бы надеЯтьсЯ, что культура  не будет от нее отставать, --
ив той же мере будет возрастать и становитьсЯ все тЯжелее бремЯ, возложенное
на  ответственную  мораль.  ђасхождение между тем, что человек готов сделать
длЯ  общества,  и  тем,  чего  общество  от  него  требует,  будет  расти; и
ответственности  будет все труднее  сохранЯть мост через эту  пропасть.  ќта
мысль очень  тревожит,  потому что при  всем  желании  не  видно  каких-либо
селективных преимуществ, которые хоть один человек сегоднЯ мог бы извлечь из
обостренного    чувства   ответственности   или   из   добрых   естественных
наклонностей. ‘корее  следует серьезно  опасатьсЯ, что нынешнЯЯ коммерческаЯ
организациЯ общества своим дьЯвольским влиЯнием соперничества  между  людьми
направлЯет   отбор  в  прЯмо  противоположную   сторону.  ’ак   что   задача
ответственности постоЯнно усложнЯетсЯ и с этой стороны.
     Њы  не  облегчим  ответственной   морали  решение  всех  этих  проблем,
переоцениваЯ  ее  силу. ѓораздо полезнее скромно осознать, что она -- "всего
лишь"  компенсационный механизм, который  приспосабливает наше инстинктивное
наследие  к  требованиЯм культурной  жизни  и образует  с  ним функционально
единую систему. ’акаЯ точка зрениЯ разъЯснЯет многое из того,  что непонЯтно
при ином подходе.
     Њы  все  страдаем  от  необходимости  подавлЯть свои  побуждениЯ;  одни
больше, другие меньше  -- по  причине очень разной  врожденной  склонности к
социальному поведению.
     Џо  доброму,  старому  психиатрическому  определению,  психопат  -- это
человек,  который либо страдает  от требований, предъЯвлЯемых ему обществом,
либо заставлЯет страдать  само общество. ’ак что, в определенном смысле, все
мы психопаты, поскольку  навЯзанное  общим  благом  отречение от собственных
побуждений  заставлЯет страдать каждого  из нас. Ќо особенно это определение
относитсЯ  к  тем  людЯм, которые в результате  ломаютсЯ  и становЯтсЯ  либо
невротиками, т.е. больными, либо преступниками. ‚ соответствии с этим точным
определением, "нормальный" человек  отличаетсЯ  от  психопата -- или  добрый
гражданин  от преступника -- вовсе  не  так резко, как здоровый от больного.
ђазличие,  скорее,  аналогичное тому,  какое  существует  между человеком  с
компенсированной    сердечной   недостаточностью   и   больным,   страдающим
"некомпенсированным  пороком",  сердце  которого  при  возрастающей мышечной
нагрузке уже не в  состоЯнии справитьсЯ с недостаточным закрыванием  клапана
или  с  его  сужением. ќто сравнение  оправдываетсЯ  и тем, что  компенсациЯ
требует затрат энергии.
     ’акаЯ точка зрениЯ на ответственную мораль может разрешить противоречие
в  Љантовой концепции морали,  которое  поразило  уже  ”ридриха иллера.  Ћн
говорил, что ѓердер -- это "одухотвореннейший из всех кантианцев"; восставал
против отрицаниЯ какой-либо ценности естественных наклонностей в этике Љанта
и издевалсЯ над ней в
     замечательной эпиграмме:  "џ с радостью  служу другу, но,  к несчастью,
делаю  это  по  склонности,  потому  менЯ  часто  гложет  мысль,  что  Я  не
добродетелен!"  Ћднако  мы  не только  служим  своему другу  по  собственной
склонности, мы еще и оцениваем его дружеские поступки с точки зрениЯ того, в
самом  ли  деле  теплаЯ   естественнаЯ  склонность  побудила  его  к  такому
поведению! …сли бы мы были до конца последовательными кантианцами, то должны
были  бы  поступать наоборот --  и  ценить,  прежде всего,  такого человека,
который  по натуре совершенно  нас  не переносит, но которого "ответственный
вопрос  к  себе", вопреки его  сердечной  склонности,  заставлЯет вести себЯ
прилично по отношению к  нам. Ћднако в действительности мы относимсЯ к таким
благодетелЯм в лучшем случае с  весьма  прохладным вниманием, а любим только
того,  кто  относитсЯ  к  нам  по-дружески  потому, что  это  доставлЯет ему
радость, и если делает что-то длЯ нас, то не считает, будто  совершил нечто,
достойное благодарности.
     Љогда  мой незабвенный учитель ”ердинанд •охштеттер  в возрасте 71 года
читал  свою  прощальную  лекцию,  тогдашний  ректор   ‚енского  университета
сердечно   благодарил   его  за   долгую  и  плодотворную  работу.  Ќа   эту
благодарность •охштеттер дал ответ, в котором сконцентрирован  весь парадокс
ценности -- или ее отсутствиЯ -- естественных наклонностей. Ћн сказал так:
     "‚ы здесь благодарите менЯ за то, за что Я  не  заслуживаю  ни малейшей
благодарности.  Ќадо благодарить моих родителей,  моих предков, которые дали
мне в наследство именно такие, а не другие наклонности.
     Ќо если вы спросите  менЯ, чем  Я занималсЯ всю жизнь и  в  науке, и  в
преподавании, то Я должен  честно ответить: Я, собственно,  всегда делал то,
что доставлЯло мне наибольшее удовольствие!" Љакое замечательное возражение!
ќтот великий натуралист, который -- Я  это знаю  совершенно точно -- никогда
не читал Љанта, принимает здесь именно его точку зрениЯ по поводу ценностной
индифферентности естественных  наклонностей; но в то же времЯ примером своей
ценнейшей жизни  и  работы приводит Љантово учение  о  ценностЯх к еще более
полному  абсурду,  нежели иллер  в  своей  эпиграмме.  €  выходом из  этого
противоречиЯ  становитсЯ очень  простое  решение  кажущейсЯ  проблемы,  если
признать  ответственную  мораль  компенсационным механизмом  и  не  отрицать
ценности естественных наклонностей.
     …сли  приходитсЯ оценивать поступки  какого-то человека, в  том числе и
собственные,  то  --  очевидно  --  они  оцениваютсЯ тем  выше,  чем  меньше
соответствовали  простым  и  естественным  наклонностЯм. Ћднако  если  нужно
оценить  самого  человека --  например,  при  выборе  друзей,  --  с  той же
очевидностью   предпочтение   отдаетсЯ  тому,  чье  дружеское   расположение
определЯетсЯ вовсе не разумными соображениЯми -- как бы  высокоморальны  они
ни были, -- а исключительно чувством теплой естественной склонности.
     Љогда мы подобным образом  используем длЯ оценки человеческих поступков
и самих  людей  совершенно разные критерии  -- это не только не парадокс, но
проЯвление простого здравого смысла.
     Љто ведет себЯ социально уже по естественной склонности, тому в обычных
обстоЯтельствах почти не нужны  механизмы  компенсации, а в случае  нужды он
обладает  мощными моральными  резервами. Љто  уже  в  повседневных  условиЯх
вынужден  тратить  все  сдерживающие силы своей  моральной  ответственности,
чтобы  держатьсЯ   на  уровне  требований  культурного  общества,   --  тот,
естественно,   гораздо   раньше   ломаетсЯ   при    возрастании    нагрузки.
ќнергетическаЯ сторона  нашего сравнениЯ с пороком сердца и  здесь  подходит
очень  точно,   поскольку  возрастание  нагрузки,  при   которой  социальное
поведение людей становитсЯ "некомпенсированным", может быть  самой различной
природы, но так  или иначе "истощает силы". Њораль легче всего отказывает не
под  влиЯнием  одиночного, резкого и чрезмерного испытаниЯ; легче всего  это
происходит    под   воздействием   истощающего,   долговременного   нервного
перенапрЯжениЯ, какого бы  рода  оно  ни было. ‡аботы, нужда, голод,  страх,
переутомление, крушение надежд  и  т.д.  -- все это действует одинаково. Љто
имел  возможность  наблюдать множество людей в  условиЯх  такого  рода -- на
войне или в  заключении, -- тот  знает, насколько  непредвиденно  и внезапно
наступает  моральнаЯ  декомпенсациЯ.  ‹юди,  на  которых,   казалось,  можно
положитьсЯ  как  на  каменную  гору,  неожиданно ломаютсЯ;  а  в других,  не
вызывавших особого довериЯ, открываютсЯ  просто-таки неисчерпаемые источники
сил,  и  они  одним лишь  своим  примером  помогают бесчисленному  множеству
остальных  сохранить  моральную  стойкость.Ћднако пережившие нечто  подобное
знают и  то,  что  сила доброй  воли и ее  устойчивость --  две  независимые
переменные. Ћсознав это, основательно учишьсЯ не чувствовать себЯ выше того,
кто сломалсЯ раньше, чем ты сам. Ќаилучший  и благороднейший в  конце концов
доходит до такой точки, что больше не может:" ќли. ќли, ламма ассахфани?"1
     ‚ соответствии  с  этикой  Љанта, только внутренний закон человеческого
разума сам по себе  порождает категорический императив в качестве ответа  на
"ответственный вопрос  к себе".  Љантовы  понЯтиЯ "разум,  рассудок"  и "ум,
интеллект" отнюдь не идентичны. „лЯ него само собой разумеетсЯ, что разумное
создание просто не может хотеть  причинить вред  другому,  подобному себе. ‚
самом   слове  "рассудок"  этимологически  заключена  способность  "судить",
"входить  в  соглашение",  иными  словами  -- существование  высоко  ценимых
социальных  свЯзей между  всеми разумными существами. „лЯ  Љанта  совершенно
Ясно и самоочевидно то, что длЯ этолога нуждаетсЯ в  разъЯснении:  тот факт,
что  человек  не хочет  вредить другому.  ‚еликий философ предполагает здесь
очевидным нечто,  требующее объЯснениЯ, и  это  -- хотЯ и  вносит  некоторую
непоследовательность в  великий  ход  его  мыслей -- делает его учение более
приемлемым длЯ биолога. ’ут  поЯвлЯетсЯ небольшаЯ  лазейка,  через которую в
изумительное  здание  его  умозаключений  --  чисто  рациональных  --  может
пробратьсЯ чувство; иными словами  -- инстинктивнаЯ мотивациЯ. Љант и сам не
верил,  что  человек  удерживаетсЯ  от  каких-либо действий,  к которым  его
побуждают  естественные склонности,  чисто разумным  пониманием  логического
противоречиЯ в нормах его поступков. ‘овершенно очевидно, что необходим  еще
и   эмоциональный  фактор,  чтобы   преобразовать  некое  чисто  рассудочное
осознание в императив  или в запрет. …сли  мы  уберем из  нашего  жизненного
опыта эмоциональное чувство ценности -- скажем,  ценности различных ступеней
эволю1 "ѓосподи,  ѓосподи,  зачем оставил менЯ?" --  последние слова •риста;
арамейскаЯ   вставка    в    греческом    и    прочих   текстах    …вангелиЯ
-------------------------
     ции, -- если  длЯ  нас не будут  представлЯть никакой ценности человек,
человеческаЯ жизнь и человечество в целом, то самый безукоризненный  аппарат
нашего интеллекта останетсЯ  мертвой машиной без мотора.  ‘ам  по  себе он в
состоЯнии лишь  дать нам средство к достижению каким-то образом поставленной
цели; но не может ни определить эту цель, ни отдать приказ к ее  достижению.
…сли бы мы  были нигилистами типа ЊефистофелЯ и считали бы, что "нет в  мире
вещи, стоЯщей  пощады",  --  мы  могли бы нажать  пусковую кнопку водородной
бомбы, и это никак бы не противоречило нормам нашего разумного поведениЯ.
     ’олько ощущение  ценности, только  чувство  присваивает знак "плюс" или
"минус"  ответу  на  наш  "категорический  самовопрос" и  превращает  его  в
императив или  в  запрет. ’ак что и тот, и другой вытекают не из рассудка, а
из  прорывов  той тьмы, в которую наше сознание  не проникает. ‚ этих слоЯх,
лишь косвенно  доступных человеческому  разуму,  унаследованное  и усвоенное
образуют в  высшей степени  сложную структуру,  котораЯ  не только состоит в
теснейшем родстве с такой же структурой высших животных, но  в  значительной
своей  части попросту  ей идентична.  Џо существу, наша отлична  от той лишь
постольку, поскольку у  человека в усвоенное входит культурнаЯ  традициЯ. €з
структуры   этих   взаимодействий,   протекающих   почти   исключительно   в
подсознании, вырастают побуждениЯ  ко всем нашим поступкам, в том числе  и к
тем, которые сильнейшим образом подчинены управлению нашего самовопрошающего
разума.
     ’ак  возникают любовь и  дружба, все теплые  чувства, понЯтие  красоты,
стремление  к  художественному творчеству  и  к научному  познанию. —еловек,
избавленный  от  всего  так  сказать "животного",  лишенный  подсознательных
стремлений, человек  как чисто разумное существо  был бы отнюдь  не ангелом,
скорее наоборот!
     Ћднако нетрудно понЯть,  каким образом могло утвердитьсЯ  мнение, будто
все хорошее  -- и  только хорошее, -- что служит  человеческому  сообществу,
обЯзано   своим   существованием  морали,   а   все   "эгоистичные"   мотивы
человеческого поведениЯ,  которые не согласуютсЯ с социальными требованиЯми,
вырастают из "животных" инстинктов. …сли человек  задаст себе категорический
вопрос  Љ