Ђркадий ‹ьвов. —еловек с чужими руками

Ћцените этот текст:
Ђркадий ‹ьвов. —еловек с чужими руками

-----------------------------------------------------------------------
‘б. "”антастика-65", вып.2. Њ., "ЊолодаЯ гвардиЯ", 1965.
OCR & spellcheck by HarryFan, 1 June 2001
-----------------------------------------------------------------------

“ профессора ‚алка были странности. ‘обственно, сам профессор был
убежден, что именно у него норма, а странности, или, точнее, аномалии, у
всех прочих. Џод прочими разумелись не только его сотрудники, но и всЯ та
часть человеческого рода, котораЯ имела неосторожность отстаивать
привычки, чуждые ему.
ђаботал профессор только стоЯ, у пюпитра, специально оборудованного длЯ
него. "—еловек началсЯ тогда, - неустанно повторЯл он, - когда вопреки
воле творца ему удалось высвободить верхние конечности, чтобы с этим самым
творцом состЯзатьсЯ. Ќо длЯ чего высвобождать нижние конечности? —тобы
пользоватьсЯ задом? ‡аметьте, подавлЯющее большинство животных вообще не
пользуетсЯ им, а остальные - в исключительных случаЯх. Љстати, поэтому они
не страдают почечуем, то бишь геморроем, и малоприЯтными перебоЯми в
великих актах диссимилЯции".
Љаждое утро, в шесть пЯтнадцать, ‚алк собственноручно чистил свой
лучший костюм, прежде чем встать у пюпитра. ‚ театр, в гости можно
заЯвитьсЯ в любом костюме, объЯснЯл он, от этого никто не пострадает.
Ќапротив, этим вы дадите своим ближним высококалорийную пищу длЯ
размышлений вслух. Ќо работа, труд - ‚алк держал перед носом оппонента
безукоризненно выпрЯмленный палец - этого не потерпит. Љстати, вспоминал
он, ђобеспьер, тЯжело больной, даже на казнь ЯвилсЯ в безупречном костюме,
ибо безупречный костюм - это безупречнаЯ самодисциплина.
Ђ великий Ђльберт, возражали ему, ведь он...
—то Ђльберт ќйнштейн, негодовал профессор, да, он подвЯзывал брюки
веревкой, но когда, скажите мне, когда? Љогда работал или тогда, когда
принимал гостей? € наконец, взрывалсЯ ‚алк, в мЯтой пижаме и стоптанных
туфлЯх дерзайте у себЯ в спальне - пардон, на кухне, - а ко мне извольте
при полном параде.
- Љак ђобеспьер на казнь?
- ‚от именно, - хохотал ‚алк, - на казнь, котораЯ всю вашу жизнь будет
откладыватьсЯ со днЯ на день.
"‘о днЯ на день, со днЯ на день", - твердил он, хотЯ рЯдом уже никого
не было. € так всю жизнь: со днЯ на день. Ђ утром, в пЯтницу, двадцать
седьмого июнЯ, внезапно пришел день казни: в это утро сын профессора
‚алка, Ђльберт ‚алк из –ентральной лаборатории лазеров, лишилсЯ обеих рук.
‚сю ночь накануне взрыва лабораториЯ работала.
‚алку позвонили в семь, в восемь он уже был в клинике. ‘начала он надел
нечищеный костюм, но едва захлопнулась дверь лифта, он тут же отворил ее
и, поднЯвшись к себе, привел костюм в идеальный порЯдок, а затем
отправилсЯ в клинику. Ђльберт был без сознаниЯ. Џрофессор снЯл простыню и
сделал шаг назад. ќто был очень странный шаг: профессор Явно падал, но
вместо падениЯ получилсЯ шаг назад. …му подставили стул, но он не сел, он
только ухватилсЯ за спинку. ќто продолжалось двенадцать секунд - так
показала видеомагнитнаЯ запись.
Ќо никто, кроме самого профессора, не знал, каковы были его мысли в те
двенадцать секунд. Ќикто не знал, что профессору отчаЯнно хотелось
кричать, никто не знал, что профессор задавил крик чудовищной мыслью об
убийстве и самоубийстве, никто не знал, что на двенадцатой секунде
профессор решительно сказал себе: ‚алк, это не твой сын, ‚алк, ты должен,
только ты. € никто не знал, что после этого приказа профессор стал другим
человеком, с тем же именем - Ђлександр ‚алк, - но другим, который уже
ничего не боЯлсЯ, потому что только в бесстрастии могло быть спасение.
—ерез двенадцать часов Ђльберта ‚алка перевезли из операционной в
палату - теперь у него были, как прежде, две руки. Ќо останутсЯ ли они
его, Ђльберта ‚алка, руками?
‚ двадцать сорок пЯть профессор вернулсЯ к себе в лабораторию, выпил
стакан чаю и встал у пюпитра. "ђаботать!" - приказал он себе. Ќо мозг
отказывалсЯ работать в том направлении, которое выбрал профессор, - власть
ритма, заданного операционной, была еще чересчур велика. •орошо, сказал
‚алк, значит, надо выключитьсЯ, чтобы погасить ритм. Ќо еще до
самовыключениЯ он успел подумать, как это унизительно, что человек до сих
пор находитсЯ во власти ритмов, которые задаютсЯ извне и дезорганизуют
мозг.
- ‚ сущности, - сказал профессор вслух, - в этом главнаЯ причина
недолговечности человека.
Ќо тут же, еще раз изумившись поразительной ловкости, с которой мысли,
рожденные ритмом днЯ, овладевают мозгом, он сделал решительное усилие над
собой. ’еперь он уже не отдавал себе приказов: приказы чересчур насыщены
энергией и возбуждают систему. ’еперь тело ‚алка пронизывала аморфнаЯ
мысль-волЯ, и с каждой миллисекундой усиливалось ощущение грузности ног,
рук, торса, головы.
"„евЯть", - плавно, бесшумно, как световаЯ волна, пронеслось в руках,
лежавших на пюпитре.
‘пустЯ четверть часа, ровно в девЯть, ‚алк, развеЯв, как он говорил,
пепел впечатлений, приступил к работе.
"ђешаЯ проблему преодолениЯ биологической несовместимости, - торопливо
записывал профессор, - мы не вправе уходить от важнейшего вопроса: как
будут вести себЯ трансплантированные конечности? €ными словами, каковы
будут взаимоотношениЯ памЯти трансплантированных органов и ампутанта, или,
еще точнее, периферической памЯти, подключенной к центральной, с которой
до пересадки свЯзь ее была нулевой?"
Џоставив вопросительный знак, ‚алк внезапно увидел лицо профессора
„алЯ, своего "дражайшего коллеги", который считал абсолютной чепухой его,
‚алка, тревоги, ибо сотни экспериментов неопровержимо доказали, что
трансплантированные конечности собак и обезьЯн в новой системе ведут себЯ
вполне прилично. Ќу, во всЯком случае, достаточно прилично - разве что
только "походка и осанка, - „аль при этих словах смеЯлсЯ оглушительно, как
манежный комик, - не совсем из той оперы".
- €менно так, - со скрещенными на груди руками, окаменевшим лицом, на
котором двигались только пепельные губы, ‚алк напоминал статую командора.
- €менно так, не совсем из той оперы. € это вдвойне, втройне
знаменательно, если учесть, что речь идет об операх, в которых всего-то по
дюжине нот. Ђ что же, дорогой „аль, произойдет с человеческой рукой, в
которой сотнЯ опер, а в каждой опере сотнЯ тысЯч нот!
Ќо профессор „аль вовсе не намерен был спорить, ибо, говорил он,
спорить с блажью бессмысленно, даже если это блажь такого проницательного
исследователЯ, как ‚алк. € подобно Љатону, он все свои речи, даже о новой
оперетке "Њарсианки не должны плакать", всегда кончал одной фразой: "Ђ
впрочем, никакой автономной памЯти у трансплантированных органов нет!" „о
более обстоЯтельных возражений профессор „аль не снисходил.
‹ицо „алЯ - мЯсистый нос, мЯсистые щеки и мЯсистые губы в трубочку - не
оставлЯло ‚алка: оно гримасничало, строило нелепые рожи балаганного
зазывалы и под конец, что было уже совершеннейшей чепухой, принЯлось
хрюкать бегемотом. ‚се это было тем нелепее, что ‚алк и профессор были
друзьЯми и, кроме того, по части джентльменства „аль мог дать сто очков
вперед любому из своих коллег.
- џ устал, - громко сказал ‚алк, - Я должен отдохнуть, чтобы вернуть
профессору „алю его человеческое лицо. •отЯ у него здорово получаетсЯ это
"хрю-хрю".
Џрохрюкав, ‚алк захохотал, восторгаЯсь неожиданным талантом своего
друга, а потом вдруг сообразил, что хрюкает-то все-таки он, ‚алк, и
приказал себе немедленно успокоитьсЯ. "—ерт возьми, - изумилсЯ он, -
какаЯ, однако, только чушь не прозЯбает в тебе, почтенный мой гомо
сапиенс!"
ЏодойдЯ к стене, ‚алк нажал кнопку - пластиковаЯ, под красное дерево,
панель бесшумно поползла вперед; раздевшись, профессор лег и привычным
движением вдел обе стопы в электроды. ќти электроды, тщательно
изолированные, были подключены к массивным медным пластинкам, утопленным в
земле на три четверти метра. ’аким путем шесть часов в сутки ‚алк в
отличие от прочих гомо, не разувающихсЯ, строго говорЯ, всю жизнь, получал
живительные токи от своей матери ‡емли.
‚ кабинете было тихо, как в вакуум-камере. ’олько ровные глухие удары
человеческого сердца дробили эту тишину на секунды, и тишина каплЯми
стекала в пространство.
Ќо сон не шел, сколько ‚алк ни приказывал себе спать. Њелькнула мысль о
гипногенераторе, хотЯ ‚алк не считал себЯ больным, а употребление
искусственных стимулЯторов здоровыми людьми полагал чудовищной
безнравственностью. Џовернув регулЯтор климатизера до отметки 9 выше нулЯ,
профессор сбросил одеЯло и стал терпеливо ждать того легкого озноба,
который, по опыту йогов, обЯзательно активизирует центр сна. ‘транно,
однако, подумал он, что до сих пор никто не опроверг утверждениЯ Њэгуна об
активизации в состоЯнии сна дендритной системы в целом. ‚едь совершенно
очевидно, что это парадокс, которого природа не потерпела бы.
‡асыпаЯ, профессор смутно чувствовал, как удлинЯютсЯ до бесконечности
его ноги и руки, а тело становитсЯ крохотным комочком, в котором и
гнездитсЯ собственно его "Я". Ќичего внушающего тревогу в этих нелепых
ощущениЯх не было. Ћ них говорил еще „идро, который, кстати, использовал
их как доказательство экзогенного [термин, применЯемый к таким частЯм
растений, которые закладываютсЯ на поверхности из наружных слоев ткани,
например листьЯ, почки на стебле] происхождениЯ конечностей. Ќо ощущение
было все-таки крайне неприЯтно: нарушаЯ чувство стабильности, оно рождало
настроение непрочности и призрачности.
Ќаконец ‚алк заснул. ‘он был глубокий, без сновидений, без того
обычного фона окраинных тревог, который с недавних пор почти не покидал
его. Ќо тем загадочнее был внезапный звонок, который выбросил ‚алка из
сна. ќто был очень резкий, пронзительный телефонный звонок, прозвеневший
не вне, а где-то внутри. Џричем - и это удивительнее всего - он с самого
начала знал, что звонит не видеотелефон, а именно внутри звонит, хотЯ по
тембру это был звонок видеотелефона.
—ерез минуту загорелсЯ экран видеотелефона: когда ‚алк бодрствовал,
фотоглаз отключал звонок.
- €звините, профессор, но срочно требуетсЯ ваше присутствие.
- Ђльберт жив? - воскликнул ‚алк, подойдЯ вплотную к экрану.
- Ђльберт жив, - ответила доктор џгич, и ‚алк тотчас выключил аппарат.
‚ палате было полутемно - горела синЯЯ лампочка-ночник. ‡дешний воздух,
перенасыщенный кислородом, давал тЯгостное ощущение специфически
больничной чистоты и свежести. Ђльберт, весь, как мумиЯ ’утанхамона,
плотно упакованный в белое, казалсЯ пришельцем из другого мира, у которого
свое, неземное времЯ, свое, неземное лицо. "Њожет быть, - подумал ‚алк, -
этот другой мир - просто смерть". Ќо пустые размышлениЯ о смерти он считал
такой же чудовищной безнравственностью, как употребление здоровыми людьми
искусственных стимулЯторов, и мысль о ней была погашена, едва оказалась
опознанное.
- Џочему в палате темно? - умеренный голос профессора прозвучал в
ночной тиши больницы как брань. Џрофессор хотел еще поЯснить, что нелепо
гасить свет в помещении, если в этом помещении один только больной - не
видЯщий, не слышащий, не обонЯющий, но вместо этого он еще раз повторил
свой вопрос: - Џочему в палате темно?
Ћрдинатор џгич немедленно, без слов, включила потолочные плафоны и
светильник у изголовьЯ больного, хотЯ ей очень хотелось напомнить: таков
приказ профессора ‚алка.
’еперь, при Ярком, как полуденное солнце, свете, Ђльберт был уже не
пришельцем из другого мира, а обыкновенным землЯнином, о котором санитары
говорЯт - "он уже почти готовый", а врачи - "сложный, но надо верить".
ЋтгибаЯ веки, ‚алк всматривалсЯ в зрачки Ђльберта - маленькие,
неподвижные, как глаза мышонка. Џучок света, направленный в зрачок, не
вызвал реакции. Ќа стопе и висках пульса не было, нос заострилсЯ и
приобрел матовую прозрачность воскового мулЯжа.
™елкнуло реле: включилсЯ электроэнцефалограф. Њедленно, как в
замедленном кадре, поползла лента восьмидесЯтиканальной энцефалограммы.
‚се каналы показывали альфа-ритм, стремЯщийсЯ к нулю. џгич хотела
предупредить ‚алка, что все прежние энцефалограммы были не лучше, но
доктор уже поднЯл ворох лент и, рассматриваЯ их, сначала прищурилсЯ, как
от Яркого света, бьющего прЯмо в глаза, а затем кивнул головой - так,
дорогаЯ моЯ, так.
’еперь самое времЯ было напомнить ‚алку, что долго в таком состоЯнии
больной оставатьсЯ не может, что надо немедленно, пока не поздно, ввести
больному стимулЯтор серамин, иначе - ординатор џгич задумалась, потому что
на ум приходило одно только "экзитус", - иначе можно опоздать.
Ќо ничего этого џгич не сказала: пока она-блуждала в поисках приличных
слов, которые означали бы то же, что "экзитус", но звучали бы менее
категорично, профессор ‚алк неожиданно заговорил сам, спокойно,
неторопливо:
- ‘кажите, џгич, кто дал человеку право рисковать своими детьми?
Ћбратите внимание, излюбленнейший мотив древних сказаний - это искупление,
как правило, одной ценой: своими детьми. ’ак вот, не кажетсЯ ли вам,
доктор, что дети - это самаЯ дорогаЯ цена, которую может заплатить
человек, а за тайны, известные одним только богам, платить меньше нельзЯ?
ЏотрЯсающий парадокс - смертью за бессмертие!
Џотом ‚алк вдруг вспомнил ќдгара Џо, "изумительнейшего
беллетриста-мыслителЯ позапрошлого века".
- ќто просто непостижимо, - профессор определенно забыл, что свою речь
он произносит в больнице, а не в аудитории, - это просто непостижимо, что
ни до него, ни после, почти в течение двух веков, никто не говорил об
исключительной распространенности летаргического сна среди гомо. Ђ что
такое летаргический сон? Ќу, говорите же, что это такое?
€спуганно улыбаЯсь, доктор џгич лепетала о мнимой смерти, глубоком сне,
панторможении, пока ‚алк не схватил ее за плечо, крича чуть не в самое
ухо:
- Ђнабиоз, милаЯ моЯ, элементарнейший анабиоз - вот что такое летаргиЯ!
€ заметьте, в таком состоЯнии человек может пребывать годы, если,
разумеетсЯ, живые и здоровые при этом не поторопЯтсЯ, подобно
невежественным современникам гениальнейшего Џо.
’олько теперь џгич понЯла, что состоЯние, которое по традиции называли
клинической смертью, профессор ‚алк вызвал у своего сына преднамеренно,
что именно поэтому никакого серамина и вообще никаких электро- и
биостимулЯторов он применЯть не будет. Ќо как же это, думала она, ведь он
не имеет права на это - он не закончил еще своего эксперимента! ‘лышите,
вы не имеете права, профессор!
‚алк улыбнулсЯ:
- џ знаю, доктор, чем занЯта ваша мысль: вы поносите менЯ за...
бесчеловечность. ’ак? Ћтец убивает сына. “вы, доктор, легенды
продолжаютсЯ. џ говорю, легенды, потому что мифов нет - есть только
легенды, поэтический экстракт действительности. ќксперимент, милаЯ џгич,
всегда риск. ‚сегда.
џгич была бледна, но, странное дело, извечный, еще со студенческой
скамьи, страх ее перед профессором ‚алком прошел, и она очень спокойно
объЯвила ему, что сутки назад, когда он делал операцию своему сыну, она
была поражена его мужеством, а теперь, спустЯ сутки, она опЯть поражена -
его жестокостью.
„а, думал ‚алк, так она говорит сейчас. Ђ потом, когда будет успех, она
скажет, что мужество и проницательность подсказали профессору единственно
верный путь, что только так делаетсЯ наука. Ђ если будет неудача, она
скажет, что профессор ‚алк убил своего собственного сына, который мог бы
сейчас жить почти полноценной жизнью; эту жизнь возвращают ампутированному
полимерные протезы.
Ћстаток ночи профессор провел за пюпитром. Њысль его была Ясной и
прозрачной, как июльское небо над ќльбрусом, но где-то неподалеку, за
невидимыми зубцами гор, собирались грозовые тучи.
- —епуха, - сказал себе ‚алк. - —епуха! Џросто, дорогой, в двух-трех
клеточках твоего энцефалоса [мозга] скопилсЯ в избытке адреналинчик. Ђ
когда он рассосетсЯ, от грозовых тучек и невидимых зубцов останетсЯ...
‚алк так и не решил, что именно останетсЯ, хотЯ чувство было совершенно
определенным - останетсЯ не больше, чем от капли жидкого кислорода под
горЯчими лучами солнца.
Ќо тревога не исчезала, тревога нарастала, сколько он ни втолковывал
себе, что все дело в избытке адреналина, что предчувствиЯ - это полнейшаЯ
чепуха или, на худой конец, просто-напросто элементарное нарушение
биохимического баланса в организме. Ђ убедитьсЯ в этом очень просто:
принЯть таблеточку анафобина сублингвиально, то бишь просто положить под
Язык, и ждать, пока она рассосетсЯ. —ерез пЯть минут, когда вернетсЯ
идеальное равновесие духа, в самую пору идти с голыми руками на льва.
ЏродолжаЯ писать, ‚алк потЯнулсЯ к синему флакону с таблетками, но,
едва прикоснувшись к стеклу, он отдернул руку - отдернул поспешнее, чем
следовало бы человеку, у которого в перспективе охота с голыми руками на
льва. "Ќу, это уже черт знает что, - внушал себе ‚алк, - это уже почти
истерика. Ќикаких таблеток, никаких таблеток, профессор: вы же
образованный человек, вы же прекрасно понимаете механизм безотчетного
страха. Ќаконец, природа снабдила вас изумительным рычагом - волей.
‚слушайтесь еще раз в это слово: "волЯ".
‘начала слово звучало отчетливо, звонко, как будто где-то вблизи
скандировали его детские голоса, но с каждым всплеском оно становилось все
глуше, и непонЯтно было, то ли оно отступает, то ли терЯетсЯ в огромных,
как океан, волнах. ‚олны эти обступали ‚алка со всех сторон, и через
мгновение он уже почувствовал, как они понесли его, лишенного тЯжести и
того специфического ощущениЯ плотности, которое дает мышечное усилие.
Џотом пришло самое тЯгостное: ‚алка не стало. ’очнее, не стало
физически, потому что было только некое "Я", которое ничего не могло
сделать, чтобы собрать воедино то, что прежде было ‚алком: его руки, его
ноги, торс, голову. ќто "Я", бесплотное, невесомое, потЯнулось к синему
флакону, но внезапно померк свет, и флакон, качнувшись, полетел в
пропасть.
‡вонок видеотелефона застиг ‚алка на полу. € как тогда, в прошлый раз,
первый сигнал он принЯл изнутри. ‘обственно, это был не звонок, а толчок,
который тут же перешел в лихорадочный звон.
‚ комнате было поразительно много света. ЏодымаЯсь, ‚алк взглЯнул на
часы - четверть восьмого. …два голова человека оказалась в поле обзора
фотоглазка, звуковые сигналы сменились бесшумными световыми. Ќо видны они
были, эти сигналы, только при прЯмом наблюдении, и ‚алк подумал, что надо
непременно установить вариатор Яркости.
‚спыхнул экран. Ќа экране поЯвилась џгич - усталаЯ, без той
специфической утренней серьезности, котораЯ бывает у людей после долгого
ночного сна.
- „оброе утро, профессор, это Я, ординатор џгич. Џочему вы не
включаетесь? ‚едь вы уже поднЯлись.
Џрежде чем включить передатчик, ‚алк направилсЯ к гардеробной, где он
обычно оставлЯл на ночь свой костюм. Ќо, подойдЯ к двери почти вплотную,
он остановилсЯ: костюм был на нем - и об этом неопровержимо
свидетельствовала его собственнаЯ тень - вполне приличнаЯ, застегнутаЯ на
все пуговицы тень.
- ’ак, - сказал ‚алк, включаЯ передатчик, - Я слушаю вас.
џгич очень обстоЯтельно перечислила все, что произошло ночью, после
ухода ‚алка, и ‚алк убедилсЯ, что ничего особенного не произошло, потому
что альфа-ритм стабилизировалсЯ, а это было самое главное. ‘лушаЯ своего
ординатора, ‚алк отчаЯнно боролсЯ с искушением остановить ее и популЯрно,
как говаривали в клинике, объЯснить, что уже все сказано и по этой простой
причине разумнее всего было бы умолкнуть. Ќо џгич не унималась, а ‚алк в
это удивительное июньское утро, когда света, казалось, было вдесЯтеро
больше, чем обычно, нашел в себе мужество не поучать.
Џотом џгич внезапно остановилась и, глЯдЯ ‚алку прЯмо в глаза,
негромко, но с удивительной длЯ нее твердостью сказала:
- Џрофессор, Я не сказала еще самого главного. - ‚алк улыбнулсЯ, но
џгич не ответила на его улыбку. - џ не сказала, что всю ночь ждала вашего
звонка...
- €...
- ...и ждала зрЯ.
- € это самое главное?
- „а, самое главное. „лЯ менЯ.
‚алк терпеливо ждал последних, заключительных слов, ради которых,
собственно, она и затеЯла весь разговор. € хотЯ он уже точно представил
себе не только слова, но и паузы и интонацию этих слов, они оказались
какими-то другими, когда были произнесены вслух:
- “ вас железные нервы, профессор. —ересчур железные.
Џозже ‚алк понЯл, какими именно "другими" они были, эти слова: они были
сказаны живым человеческим голосом, и этому живому голосу надо было
ответить, объЯснить что-то. Ђ что объЯснЯть, собственно? —то у него,
профессора ‚алка, нервы вовсе не железные, что, борЯсь со страхом, он
потерЯл сознание, что вот только сейчас, за мгновение до звонка, сознание
вернулось к нему? Ќо ведь так или иначе он не стал бы звонить, потому что
нельзЯ погружатьсЯ в детали, потому что эти самые детали таковы, что могли
бы лишить его твердости в решающий момент.
‘тало быть, вот это и следовало объЯснить ординатору џгич, объЯснить
только длЯ того, чтобы она думала о нем лучше? Ќо это же ерунда, это же
вздор, обыкновенный душеспасительный вздор! € ‚алк, улыбнувшись, - во
всЯком случае, сам он был уверен, что улыбнулсЯ, - сказал:
- ‘пасибо, џгич. ‚ двенадцать Я буду в клинике. Џриготовьте
энцефалограммы. „о двенадцати менЯ можно найти в лаборатории.
‚ыключив передатчик, ‚алк секунду-другую наблюдал за ней: она смотрела
так, как будто по-прежнему перед нею светилось на экране лицо ‚алка и она
хотела увидеть в этом лице что-то такое, после чего все само собою встанет
на место.
‘транно, думал ‚алк, очень странно: она убеждена, что домогаетсЯ
истины, на самом же деле ей нужно только одно - уверенность в своей
правоте. “ нее поЯвилась мысль, и она эту мысль не проверЯет, а изыскивает
лишь подтверждение ей. Ќет, зрЯ он принЯл ее в клинику: џгич никогда не
станет настоЯщим ученым. “ченый должен быть своим первым и беспощадным
оппонентом. Џервым и беспощадным.
‚алк повернулсЯ к окну. ЋпираЯсь на белую крышу семиэтажного зданиЯ
лаборатории бионики, солнце слегка покачивалось влево и вправо, следуЯ за
‚алком. € он опЯть удивилсЯ обилию света, который был везде, который
ниоткуда не поЯвлЯлсЯ и никуда, казалось, не мог исчезнуть, свету, который
не мог иметь своим источником солнце, потому что солнце чересчур локально,
чересчур конкретно. "Ќа каком расстоЯнии от тебЯ радуга?" - вспомнил вдруг
‚алк вопрос, который поразил его в детстве. ‘обственно, поразил его не
столько вопрос, сколько ответ, который гласил - сто пЯтьдесЯт миллионов
километров. ‘начала это казалось абсурдным - радуга на уровне солнца! ’а
самаЯ радуга, которую он видит в десЯти шагах от себЯ в струЯх фонтана. Ќо
тут же он представил себе солнце, отраженное в зеркале, в полутораста
миллионах километров от поверхности стекла. € все вроде бы встало на свое
место. € все-таки полного ощущениЯ достоверности тогда не было. Ђ теперь?
Џожалуй, не было его и теперь. ‚алк вздохнул: ощущениЯ опережают мысль, а
нужно, чтобы они по меньшей мере были синхронны, и тогда предрассудков
будет вдесЯтеро меньше. Џедагогика еще не стала наукой: педагогика
по-прежнему виснет на хвосте у очевидного.
Ќо откуда же так много света? € почему моЯ мысль юлит? Ћна бережет
менЯ, она бережет менЯ потому, что этого требует от нее нечто заключенное
во мне, в моем гипоталамусе [часть головного мозга, расположеннаЯ под
зрительными буграми], что лучше менЯ знает о моих нуждах. Ќо это же вздор,
потому что все это - Я! џ должен быть хозЯином себе, Я не могу позволить,
чтобы это нечто из гипоталамуса играло со мной в кошки-мышки.
ЋтойдЯ от окна, ‚алк на мгновение замер, а затем решительно шагнул к
пюпитру, который стоЯл в северном, самом темном углу комнаты. Ќо и здесь
он не мог избавитьсЯ от этого ощущениЯ совершенно фантастической,
прЯмо-таки ослеплЯющей Яркости. ‹ист бумаги, лежавший перед ним, утомлЯл
глаза своей отчаЯнной белизной, и ‚алк глЯдел на него, щурЯсь, как в
детстве, когда он считал постыдным уклонитьсЯ от солнечного луча,
посланного прЯмо ему в глаза зеркалом товарища.
Ќо самое удивительное, это мучительное ощущение не было неприЯтным.
Ќапротив, оно было Явно сродни тем гипнотическим воспоминаниЯм давно
прошедших детских лет, которые пронизывают человека мгновенно, точно
комета, оставлЯЯ где-то чуть повыше глаз темный, после Яркой вспышки, след
и долго не проходЯщее чувство грусти и быстротечности.
‚алк вздохнул: мы еще чересчур поэты! Ќичто длЯ нас не существует вне
эмоций. "„орогой коллега, ваша великолепнаЯ гипотеза доставила мне
эстетическое наслаждение!" Ђх, как прелестно! Љак прелестно, прЯмо, как
белокурое дитЯ с синими, в полнеба, глазками!
Ѓудь то лет на десЯть раньше, ‚алк навернЯка прошелсЯ бы кулаком по
пюпитру. Ќо увы, и это ведь не что иное, как эмоции, которые лишь изредка
проЯснЯют мысль и почти всегда нелепо, кричаще расцвечивают ее. ѓнев,
страх, Ярость, злоба нужны были животному - они помогали ему
мобилизоватьсЯ. Ђ гомо разумному они только помеха, только вредный
атавизм: коронарный спазм разрушает систему. Ђ гнев - это всегда спазм.
Џочти всегда.
Ћпершись о пюпитр, ‚алк стоЯл неподвижно, тЯжело, с плотно закрытыми
глазами. ѓрандиозный белый город - белые дома, белые с белыми и
блестЯщими, как тальк, листьЯми деревьЯ, белые тротуары и мостовые - млел
под полуденным солнцем. Љ северу, западу и востоку от него лежали белые,
как закипающаЯ известь, пески ђуб-эль-•али, к югу - белесые воды
€ндийского океана, замершие, как мраморные прЯди волос на головах античных
эллинов и римлЯн.
€ ‚алк почувствовал, как медленно, но неуклонно тЯжесть оцепенениЯ
покидает его тело, как становитсЯ легко и радость, котораЯ однажды уже
была, вновь возвращаетсЯ после невероЯтно долгого отсутствиЯ.
’олько двое - он и его сын Ђльберт - были тогда на берегу: Ђльберту
минуло десЯть лет, и всюду, где можно, он строил города. Ѓелые города. Ћн
никогда не мог объЯснить, почему именно белые, но после смерти матери он
строил только белые города. € в этих городах все было белым, даже деревьЯ,
даже листьЯ на деревьЯх. ’огда, на берегу океана, профессор ‚алк, человек
с железными нервами, после двух лет гнетущей скорби заново познал радость.
ЉажетсЯ, он плакал даже. ‚о всЯком случае, потом, когда они перебрались на
Яхту, сын сказал ему: "Џапа, у тебЯ слезы". - "ќто от ветра", - объЯснил
он Ђльберту, и мальчик кивнул головой: да, от ветра.
„олжно быть, это был самый большой день в жизни ‚алка: он увидел в этот
день нового человека, проницательного и мудрого, с раскрытыми настежь
глазами, и этим человеком был его сын. "Њой сын, мой сын", - твердил про
себЯ ‚алк, и все эпитеты - ласковые, величальные, сокровенные - блекли
подле этих двух слов.
Џотом несколько лет крЯду ‚алком овладевал циклами страх: он мысленно
взбиралсЯ по отвесным ледЯным кручам Џамира, осваивал ледники, спускалсЯ
по тросу в ущельЯ и приземлЯлсЯ с парашютом в таежных дебрЯх, куда иным
путем пробратьсЯ было невозможно. Ћдним словом, не покидаЯ лаборатории, он
проделывал с сыном обЯзательный комплекс юного альпиниста.
€ногда ‚алку казалось, что следовало, пожалуй, предпочесть комплекс
юного морехода иди аэронавта, но мысль эта немедленно разоблачалась -
везде есть свои волчьи Ямы, и, как обычно, виднее, разумеетсЯ, те, которые
встречаютсЯ на твоем пути, а не те, которые могли бы встретитьсЯ. “вы,
студенческаЯ психологиЯ владеет человеком всю жизнь: ближайший экзамен -
всегда самый трудный экзамен.
Џозже, когда Ђльберт стал студентом института лазеров, опасениЯ и
страхи оставили ‚алка. ‚прочем, возможно, дело было просто в неизменном
благополучии.
€ вот в один миг не стало благополучиЯ: Ђльберт в клинике регенерации и
трансплантации, его сын Ђльберт. ‚ белом, весь в белом, словно призрак из
беззвездных ночей средневековьЯ, словно мумиЯ из загадочного мира,
огражденного от тлена, Ђльберт недвижим, Ђльберт безучастен, Ђльберт не
может повторить полутысЯчелетней давности слова геометра-мудреца: cogito,
ergo sum [мыслю - значит существую (лат.)].
ЉакаЯ-то чудовищнаЯ нить раскалЯлась с непостижимой быстротой. Ћна была
над головой, над теменем ‚алка, и погасить ее можно было только мгновенным
сверхусилием. ‘начала человек собралсЯ в точку, точка стремительно
тЯжелела, но тЯжесть прибывала не извне, а изнутри. Ћткуда изнутри?
‚последствии ‚алк не мог дать определенного объЯснениЯ этому феномену. ‚о
всЯком случае, мысль о сгущенной, материализованной воле не казалась ему
вздорной. Ќо как бы то ни было, когда вернулось привычное восприЯтие
пространства и тело обрело нормальные размеры, ‚алк почувствовал огромную
усталость и ломотную, ноющую боль, особенно в плечах и груди. € вместе с
этой болью пришел покой, пришло чувство освобождениЯ и уверенности.
“веренность была беспредметной, но ‚алк Явственно ощущал, что от него
одного зависит дальнейшаЯ судьба этой уверенности и он может придать ей
любое направление.
ќто чувство немеркнущей уверенности сохранЯло предельно четкую
стабильность вплоть до того самого днЯ, двадцать восьмого июлЯ, когда ‚алк
решил, что пора вернуть Ђльберту сознание. Џочему именно двадцать
восьмого? „ать вразумительный ответ на этот вопрос ‚алк не мог ни себе, ни
другим. џгич в этот день смотрела на него своими огромными зелеными
глазами, и, добро, было бы в них осуждение, недовольство, негодование -
нет, ничего такого не было. Ѓыло только одно: ожидание неотвратимого
бедствиЯ, но неотвратимого в той мере, котораЯ человеку уже не подвластна.
‚ полдень звонил „аль. ‚алк не сомневалсЯ, что звонком своего
"дражайшего коллеги" он целиком обЯзан џгич, котораЯ, видимо, убедила
себЯ, что лучше все-таки действие, пусть даже бесполезное, чем вообще
никакого действиЯ. € странное дело, хотЯ разговор с „алем был сейчас Явно
некстати, чтобы не сказать больше, ‚алк не сделал ординатору џгич внушениЯ
за самочинность. Ѓольше того, он даже передал ей содержание разговора,
основной приметой которого, по его собственному определению, было
полнейшее отсутствие информации. „аль говорил об ответственности медика, и
‚алк поблагодарил его за свежую и оригинальную мысль, которую в последний
раз слышал всего лет десЯть назад в интерпретации выпускника средней
школы, трижды провалившегосЯ на вступительном экзамене. „аль, в свою
очередь, поблагодарил ‚алка за исключительно насыщенную информацию об
интуиции, которую еще в прошлом, двадцатом, веке некий философ-обществовед
определил как инвариант знаменитой проблемы схоластики "‘колько чертей
может уместитьсЯ на конце иголки?".
џгич слушала очень внимательно. Ќо ‚алка не оставлЯла мысль, что в поле
этого ее вниманиЯ не разговор его с „алем, а сам он, ‚алк. ќто было
неприЯтно, и он прЯмо сказал:
- „октор, вы не слушаете менЯ.
- „а, - ответила она машинально, - Я слушаю вас.
- —ерт возьми, - рассвирепел ‚алк, - Я же говорю, что вы слышите менЯ
не хуже, чем дежурный по станции ‘елена-32.
џгич извинилась, и то, что она извинилась, а не замкнулась, как обычно,
когда отваживалась на некий полупротест, на мгновение озадачило ‚алка.
‡начит, лихорадочно соображал он, есть во мне сегоднЯ нечто... нечто
пробуждающее милосердие. Ћтвратительное слово! Ќо боЯтьсЯ чувства и при
этом еще боЯтьсЯ его словесного символа - это попросту нагромождать
трусость на трусость. Ќет, так далеко ‚алк никогда не заходил. € не
зайдет.
Ќу что ж, милосердие так милосердие!
- Џослушайте, - вдруг воскликнул ‚алк, - а ведь „аль прав: мы
по-прежнему ни черта не знаем об интуиции. Љибернетика еще в зеленом
детстве своем окунулась в сказочное царство интуиции. € вот до сих пор в
этом царстве не нашли ни кола ни двора. Ђ что, если и царства-то никакого
нет?
‘транно, а ведь она испугалась, эта џгич. Џобледнела даже, и глаза ее
от этой бледности стали вдвое больше. € теперь в них не испуг уже, а
страх, самый доподлинный страх.
- Ќо вы же верите, вы же знаете, что интуициЯ есть. ‚ы-то не
сомневаетесь...
€нтонациЯ ее постепенно сходила на нет, и последние два слова
прозвучали почти как мольба, как вопрос, на который возможен был только
один ответ: да, не сомневаюсь.
- „а, - сказал ‚алк, - не сомневаюсь. - € тут же зачем-то добавил: - Ќо
наука не религиЯ, одной веры здесь бывает недостаточно.
- „а, - подтвердила џгич, - недостаточно. Ќедостаточно длЯ тех, кто
лишен интуиции.
‚алк от неожиданности стал массировать свой нос: вот так антраша -
секунду назад она испрашивала милостыню, а теперь сама выступает
благодетельницей! Ќет, пожалуй, она все-таки не совсем безнадежна. —ерт
возьми, будем мы когда-нибудь толком знать своего ближнего? Ќаука говорит:
да. Ќо при этом надо бы, наверное, добавить: если она сама будет
закладывать в человека программу.
- „а, - решительно заЯвил ‚алк, - Я верю, Я убежден в существовании
интуиции, как... - ‚алк на мгновение запнулсЯ, - как убежден в том, что вы
не автомат, а человек.
џгич улыбнулась: профессор удостоил ее сейчас большого комплимента.
Џожалуй, самого большого.
‚алком овладело минутное сомнение: а не рассказать ли џгич все, что
думал о ней сейчас он, ее шеф, ее железный шеф? ‚прочем, нет, не стоит:
ведь она и без того понЯла все, а попусту ковырЯтьсЯ в эмоциЯх - только
ослаблЯть себЯ.
Џрозрачные кварцитовые стены, пропускаЯ солнечный свет, окрашивали
палату Ђльберта золотистым колером ранней осени. ‚алк всегда отдавал
предпочтение именно этому цвету - мЯгкому, теплому, ненавЯзчивому. Љстати,
весь древний …гипет до нашествиЯ персов и ЊесопотамиЯ представлЯлись ему
именно такими золотистыми землЯми. Џередний ‚осток был такой же
золотистый, но, кроме того, там было еще много лазури, и поэтому он был
холоднее и отрешеннее.
ЏодойдЯ к Ђльберту, ‚алк внезапно почувствовал тот же страх, что тогда,
накануне операции, когда он должен был полностью подчинить себЯ
надличному, чтобы сохранить способность к действию. Ќо сегоднЯ он уже не
мог отрешитьсЯ от своего сына, сегоднЯ легенды древних об отцах и детЯх
должны были обрести первозданную свою силу, и ‚алк вдруг с потрЯсающей
остротой ощутил, что истинные жертвы не сыновьЯ, а отцы.
„оверЯл ли ‚алк своей интуиции сполна? „а, доверЯл. Ќо где-то в
глубинах его сознаниЯ всегда тлело сомнение, порожденное неограниченной
верой в логос. € хотЯ не только историЯ, но и личный опыт многократно
убеждали ‚алка, что и наука подводит, он неизменно твердил, что подводит
не наука, а невежество. …сли же ему напоминали, что ложные знаниЯ всегда
соседствуют с истинными и не во власти человека сразу отделить одни от
других, он отвечал: "‚от тогда Я и обращаюсь к интуиции, котораЯ, увы, не
знает такой великолепной категории, как надежность".
џгич не спрашивала, сколько времени понадобитсЯ длЯ пробуждениЯ
Ђльберта, - в экспериментах с животными ‚алк придерживалсЯ железного
правила: длительность полного погружениЯ в анабиоз и длительность
пробуждениЯ должны быть тождественны. € когда ‚алк предупредил ее, что
полное пробуждение пациента - он так и сказал: пациента - придет к исходу
вторых суток, она испуганно прошептала:
- ’ак долго? Џочему?
- Ќо это вовсе не долго! - внезапно озлилсЯ ‚алк. - “ этого пациента,
как вы догадываетесь, не обезьЯний, а человечий церебрум. Ђ это, как
говаривали в старину, две большие разницы.
- „а, - сказала џгич, - вы правильно предположили, профессор: Я
действительно догадывалась, что у этого пациента человеческий мозг. €
между прочим, у менЯ тоже.
Ћна хотела еще объЯснить, что просто ее обеспокоил этот откровенно
голый эмпиризм, хотЯ, в сущности, ничего иного она сама предложить не
может, но ‚алк уже смеЯлсЯ и, взЯв ее под локоть, проникновенно пообещал:
- Љоллега, Я учту это. ’о есть то, что вы заметили между прочим.
’еперь, собственно, уже нечего было объЯснЯть, и, пожалуй, даже лучше,
что разговор сложилсЯ именно так: наконец у џгич отлегло от сердца. ‘трого
говорЯ, шутка не очень серьезное основание длЯ душевного облегчениЯ, но,
если у тебЯ снЯли камень с сердца, стоит ли упорствовать и водружать его
на прежнее место? …ще недавно, лет сто назад, добровольное самоистЯзание -
его называли тогда как-то иначе - считалось признаком высокого
гражданского мужества, и, как это ни парадоксально, люди меньше всего
интересовались при этом материальным кпд, заботЯсь лишь о так называемом
нравственном кпд. Ќо и тогда, хотЯ была разработана специальнаЯ шкала -
кодекс морального кпд, поставить учет этих функций на подлинно научную
основу так и не удалось: они не поддавались математической обработке. Ђ
теперь, спустЯ целое столетие, они изъЯты из обращениЯ самим временем. €
все-таки как трудно даже сегоднЯ отделатьсЯ от этих бесполезных функций!
- Ќе томите себЯ попусту, - неожиданно произнес ‚алк.
џгич покраснела - как всегда, когда ‚алк внезапно демонстрировал свое
Ясновидение на материале ее "Я". ‚ таких случаЯх ей мучительно хотелось
парировать выпад профессора неотразимой и откровенной колкостью, но нужные
слова приходили с большим опозданием. —ересчур большим.
Ћднако сегоднЯ - может быть, впервые - мстительное чувство не
захлестнуло ординатора џгич; сегоднЯ - может быть, впервые - она с
предельной Ясностью осознала, что, подтруниваЯ над ней, ‚алк зачастую
освобождает ее от истинного бремени.
Ќаклонившись над Ђльбертом, ‚алк подключал к его голове, позвоночнику,
рукам, ногам датчики электроэнцефалоскопа и электробиостимулЯтора. Љогда
подключение было закончено, Ђльберт напоминал ѓулливера в ‹илипутии,
прикрепленного тысЯчами нитей к своему ложу.
‹ицо Ђльберта было безжизненно. ’очнее, это было лицо покойника, о
котором говорЯт: он как будто спит. € всЯкий раз, глЯдЯ на Ђльберта, џгич
должна была вспоминать показаниЯ приборов, чтобы увидеть в нем не
покойника, который "будто спит", а действительно живого человека,
погруженного во временный сон.
Ѓыло ли такое же чувство у ‚алка? џгич почему-то не решалась спросить
об этом. Ќо вчера, когда они стоЯли у койки Ђльберта, ‚алк перехватил ее
взглЯд - отчужденный взглЯд живого, обращенный на усопшего, - и сказал.
- џ знаю, что он жив. џ понимаю, что он жив.
џгич молчала. „а и что, собственно, было говорить, что она понимает,
как тЯжело отцу? Ќо эти слова не длЯ ‚алка. „а и вообще длЯ кого они, эти
слова!
’еперь оставалось одно - ждать. € то, что при этом надо было еще
следить за электростимулЯтором, за энцефалоскопом, не менЯло главного -
вот этой необходимости терпеливо ждать пробуждениЯ Ђльберта.
‘ точностью хронометра ‚алк через каждые шесть часов требовал
информации, и, так как заранее нельзЯ было определить, где следует его
искать через ближайшие четверть суток, он сам вызывал клинику.
‚ первый раз, пока џгич передавала информацию, голова ее с опущенными,
как при чтении, веками монотонно покачивалась в такт словам, оставлЯЯ
свободными только уголки экрана. ‚алк с трудом дождалсЯ окончаниЯ доклада,
и, едва она остановилась, он спросил: не хотела бы она показать пациента,
и вообще, не кажетсЯ ли ей, что ему полезнее было бы видеть при докладе
самого пациента, а не голову ординатора. Ћсобенно, поспешил поЯснить ‚алк,
если учесть, что он нисколько не сомневаетсЯ в добросовестности и
объективности ординатора.
Ћт неожиданности и карикатурной корректности этого выговора џгич
ухватилась за спинку стула - позже она уверЯла себЯ, что сделала это вовсе
не в испуге, а просто потому, что стул был единственным тЯжелым предметом,
стоЯвшим поблизости, - но спустЯ секунду, понадобившуюсЯ длЯ
непроизвольного движениЯ руки, она, глЯдЯ ‚алку прЯмо в глаза,
неторопливо, с чеканными, как на уроках дикции, паузами объЯснила:
- „а, профессор, Я думаю, так будет полезнее. € не только длЯ вас.
- Љонечно, - неожиданно покорно согласилсЯ ‚алк, и почти тотчас у џгич
мелькнула страннаЯ мысль о робости, котораЯ порою делает человека ненужно
желчным. ‚от как ее, к примеру, с минуту назад.
‚алк долго и напрЯженно всматривалсЯ в лицо Ђльберта. “ него были
странные глаза, у ‚алка, - это были глаза времени, которое остановилось,
это были глаза времени, длЯ которого нет ни прошлого, ни будущего. џгич,
оставаЯсь за экраном, смотрела в эти глаза, которые видели не только ту
часть мира, что была слева, справа и впереди, но и ту, что простиралась
сзади, и от этого чудовищного ощущениЯ всеобъемлемости лихорадило ее, как
в страхе. "ЋтвернутьсЯ, отвернутьсЯ!" - приказывала она себе, но чем
категоричнее были приказы, тем упорнее было сопротивление. € вдруг она
почувствовала, что эти глаза, огромные глаза времени, обращены на нее. ќто
продолжалось не дольше секунды, экран немедленно погас, но и после того
она еще долго ощущала себЯ крошечной и пульсирующей, как звезда,
подвешеннаЯ в черном небе космоса.
‡атем, когда это ощущение прошло, ею овладело тЯгостное чувство
неловкости, тем более тЯгостное, что поразительно напоминало то, которое
бывает у человека, невзначай подсмотревшего чужую тайну. …й почему-то
захотелось непременно объЯснитьсЯ с ‚алком и убедить его, что она ни в чем
не виновата, что все получилось само собой, что она случайно оказалась
свидетельницей ’ЋѓЋ. Ћна так и говорила про себЯ - ’Ћ, как о чем-то
безликом, у чего нет и не может быть имени.
‘пустЯ шесть часов ‚алк позвонил, и теперь, уже не мешкаЯ, она взЯла в
рамку Ђльберта. Џрофессор внимательно осматривал пациента, трижды просил
дать крупным - самым крупным - планом глаза и ноздри, но в общем это был
тривиальный профессорский осмотр. ’олько к концу сеанса, когда, несмотрЯ
на усиление магнитного полЯ, энцефалограммы оставались неизменными, у
‚алка в глазах на мгновение поЯвилось ’Ћ. Ќо через минуту криваЯ
альфа-ритма стала Явно круче, и он улыбнулсЯ. џгич, невидимаЯ, тоже
улыбнулась: щемЯщее чувство беспредельного, едва забрезжив, погасло в ней.
’ридцатого июлЯ в семнадцать двадцать приборы зарегистрировали полное
пробуждение Ђльберта, хотЯ глаза его оставались закрытыми. Ћшибка
профессора ‚алка составила 4-20 минут.
‚алк сидел на стуле, слева от койки, уложив расправленные кисти на
колени. џгич стоЯла у западной стены, прижимаЯсь к ней спиной и открытыми
ладонЯми вытЯнутых до отказа рук. ‚алк напомнил ей, что можно бы принЯть
более удобную позу; она улыбнулась, кивнула головой - да, профессор, - но
позу не переменила.
—ерез десЯть минут Ђльберт открыл глаза - открыл после того, как ‚алк
сказал ему:
- Ђльберт, ты уже проснулсЯ.
€юльское солнце, даже вечернее, было невыносимо Ярким. Ђльберт зажмурил
глаза. Ќе дожидаЯсь сигнала, џгич торопливо нажала кнопку - дымчатый
светофильтр обложил западную и южную стены, восточнаЯ оставалась
свободной, но палата погрузилась в поздние июльские сумерки, когда у неба
остаетсЯ одна краска - синЯЯ с чернотой.

- Ќорма, - сказал ‚алк. - Њожешь открыть глаза. ’ы хорошо менЯ слышишь?
Ђльберт прикрыл веки: да, слышу.
- ’ы помнишь, что с тобой произошло?
Ђльберт задумалсЯ, глаза его беспокойно шарили по дымчатой стене и,
наконец, остановились на синем диске солнца.
- ‚зрыв. ‚ лаборатории, - прошептал он.
- ’ы помнишь еще что-нибудь? - ѓолос ‚алка был звонок и чист, как голос
шефа, отдающего приказы по селектору.
Ђльберт молчал, глаза его уже не бегали по стене - они были прикованы к
синему солнцу. ЋгромнаЯ, как на центрифуге, сила прижимала џгич к стене, и
она чувствовала себЯ тЯжелой и расплющенной, словно стальной брус,
схваченный гигантским магнитом.
‚алк ждал. Љисти его до-прежнему лежали на коленЯх, бесстрастные, как у
ђамзеса II в дубийском камне.
- Ќет, больше ничего.
’ак, кивнул профессор и, подавшись вперед, оживил, наконец, каменные
кисти фараона:
- Ђльберт, у тебЯ повреждены руки. „а, обе руки, серьезно. Ќет, нет,
сын, ничего катастрофического - тебе сделали операцию, ты будешь
работать... ты будешь работать, как прежде. Ђ это твой доктор, наш
ординатор Љора џгич. ‘ейчас она немного взволнована. Љак это писали
беллетристы в прошлом веке, когда героинЯ обращала на путь трудовой
доблести своего возлюбленного, дотоле бездельника и лоботрЯса? "Ќа глазах
у нее стоЯли слезы, но это были слезы радости, слезы большого счастьЯ".
- €звините, профессор, - неожиданно возразила џгич, - но в середине
прошлого века так уже не писали. ‚о всЯком случае, те, кто так писал, уже
тогда не считались беллетристами.
Ђльберт улыбнулсЯ, а ‚алк поспешно запротестовал:
- Љоллега, вы украшаете историю. Ђ это непростительный грех! “ майЯ, вы
помните работы Љнорозова, историков, уличенных в фальсификации, карали
смертью. Ѓоюсь, мне придетсЯ быть не в меру жестоким, хотЯ мне понЯтно
ваше стремление говорить о предках только хорошо. Ќо мы не имеем права
забывать, коллега: правда - это информациЯ о мире действительном,
реальном; ложь - информациЯ о мире вымышленном. ‹ожь в истории и философии
- классический инвариант религии.
- ‘даюсь, профессор, - решительно объЯвила џгич. - џ привыкла к своей
голове, и мне было бы неуютно без нее. Љак вам... без вашей.
‚алк сощурил глаза. ‚прочем, возможно, это только показалось ей, что он
сощурил глаза. Ќо в лаборатории, когда они остались наедине, она сказала:
- Ђ ведь у майЯ вам бы не сносить головы, профессор!
€ ‚алк опЯть сощурил глаза, бросаЯ слова отрывисто, как всегда в
раздражении:
- ќто разные вещи, доктор! џ не лгал своему сыну, Я не, оберегал его
душевный покой. џ не говорил ему об ампутации и пересадке, потому что
этого требовала чистота эксперимента. …го сознание не должно быть
порабощено мыслью, что две теперешние руки его принадлежали прежде другому
человеку.
- Ќо как вы скроете это от него? ‚едь он увидит их, когда придет...
если придет... времЯ действовать ими.
- “видит не раньше, чем это позволю ему Я: он будет носить пластиковые
чехлы на поврежденных руках ровно столько, сколько понадобитсЯ. €мейте в
виду, доктор: на поврежденных, а не трансплантированных!
‡драво говорЯ, логика профессора ‚алка была безукоризненной с любой
точки зрениЯ: чем меньше больной знает о своей болезни, тем лучше длЯ него
же; чем полнее неведение объекта эксперимента, тем чище эксперимент. ‚ чем
же дело? Џочему же ее, џгич, не покидает отвратительное чувство вины? ‚едь
всем хорошо: и больному, и эксперименту, и ‚алку, и науке. Ќо если бы все
они - и больной, и эксперимент, и ‚алк - знали, как трудно ей смотреть в
глаза Ђльберту! Љак одолевает ее желание рассказать ему всю правду, чтобы
устранить это оскорбительное... Ђх, вот оно наконец: оскорбительное
чувство подопытности! Ћскорбительное и унизительное! •отЯ какое же,
собственно, чувство подопытности может томить его, если именно он ничего
не знает? ‚едь Ђльберт прЯмо сказал, что ничего, кроме взрыва в
лаборатории, не помнит.
Ќо это теперь. •орошо, теперь так: он ничего не помнит. Ќу, а потом?
—то будет потом, когда он узнает всю правду? —то она скажет ему?
"Џрофессор приказал мне считать вас кроликом, и Я не могла ослушатьсЯ"? Ќо
это же вздор! “ нее есть своЯ волЯ, у нее должны быть свои убеждениЯ. ‚от
именно - свои.
„линнейшаЯ цепь ассоциаций и силлогизмов увела џгич в то далекое времЯ,
когда людЯм казалось, что неограниченное право на убеждениЯ и личнаЯ
реализациЯ этого права - само собою разумеющийсЯ двуединый комплекс. Ќо
как они заблуждались! Ћни и не подозревали, какого мужества, какой Ясности
мысли требует оно постоЯнно от человека, это право. ‚сеобщее право,
которое стало, по существу, всеобщей обЯзанностью.
ЏЯтый пункт только что опубликованного кодекса медицинской этики
предписывал ординатору џгич отказатьсЯ от работы над проблемой, изначально
или в процессе разрешениЯ пришедшей в конфликт с ее убеждениЯми. „лЯ
сложных случаев существовал детектор подавленных реакций, но практически к
нему не прибегали: самостоЯтельное разрешение внутреннего конфликта
считалось не только целью, но и важнейшим средством самовоспитаниЯ,
основанного на самопознании.
ђазумеетсЯ, џгич могла откровенно рассказать обо всем ‚алку и
потребовать у него, как шефа, помощи в разрешении конфликта. Ќо ведь это
был путь, этически допустимый при одном существенном условии: она
противопоставлЯет объективным тезисам ‚алка такие же объективные
антитезисы, а не субъективную лирику взволнованной девушки, по имени Љора,
Љора џгич.
Ћсобенно скверно бывало к вечеру. ‚озможно, это было просто от
усталости, а может, от мЯгких красок заката, когда хочетсЯ, чтобы все было
хорошо. Џо-настоЯщему хорошо - без обмана или забвениЯ. Ќо так или иначе
вечерами она не могла смотреть в глаза Ђльберта - настежь открытые глаза,
не помутненные настороженностью и недоверием.
Ќа третий день утром ‚алк внезапно напомнил ей о пЯтом пункте кодекса.
џгич побледнела. ‚алк отвернулсЯ, отвернулсЯ демонстративно, не скрываЯ,
что дает ей просто передышку.
’еперь уже нельзЯ было не ответить. ’еперь непременно надо было
ответить. Ќо как? џгич лихорадочно перебирала варианты: сказать, что он
заблуждаетсЯ, что пЯтый пункт ни при чем? Ђ детектор? ‚от как! ‡начит, она
боитсЯ только детектора, а не будь его... Ќет, нет, это не ее мысль, чьЯ
угодно, только не ее! Њожет, просить о помощи? Ќо разве она уже исчерпала
себЯ, разве она не властна над собой? Ќет, она не исчерпала себЯ, но ее
одолевают сомнениЯ. Ќо разве нельзЯ работать сомневаЯсь?
- Ќет, - очень спокойно произнес ‚алк, и она опЯть увидела эти чужие
глаза - глаза времени. - Ќет. Њы лечим не роботов, а людей. ‚аш скепсис,
или, если предпочитаете, неполнаЯ вера, заражает пациента. Ђ пациент,
вспомните латынь, - это страдающий. ’ак вправе ли мы еще увеличивать его
страданиЯ?
ќто был не вопрос, это был категорический ответ, хотЯ ‚алк ни на
пол-октавы не повысил голоса.
Ђ муки здоровых, мелькнуло у нее, увеличивать муки здоровых можно?
- “ постели больного врач не думает о себе. Ћн думает только о
пациенте, о страждущем, иначе он не врач. - ‚алк неожиданно улыбнулсЯ. -
Љстати, доктор, Я не телепат, по логика и опыт бывают так же беззастенчиво
проницательны, как телепатиЯ.
„а, все это так, все это она уже тысЯчу раз слышала на его же, ‚алка,
лекциЯх. Ќо что же отсюда следует - что она должна уйти? Ќо ведь она не
может уйти, как он не понимает!
‘клонившись над анестезиометром, ‚алк пристально рассматривал контакты.
€зредка он покачивал головой, и у џгич поЯвлЯлось нелепое ощущение, что
это он отвечает ей, так синхронны были эти его движениЯ и ее
силлогистические циклы.
’рижды ока возвращалась к его аргументу: "џ не оберегал душевный покой
своего сына, Я не говорил ему об ампутации и пересадке потому лишь, что
этого требовала чистота эксперимента", - и трижды опускала его: в этом
аргументе была только видимость пренебрежениЯ к больному, вызваннаЯ
смущением логического акцента.
‡начит, истинным побуждением его была забота о сыне? ‡начит, именно
она, шокированнаЯ мнимой попранностью человеческого достоинства Ђльберта,
норовит восстановить это достоинство ценой огромного бремени, возложенного
опЯть-таки на него, Ђльберта? Ђ она... она таким путем избавитсЯ от
внутренней смуты? ‘тало быть, она заботитсЯ о себе, стало быть,
элементарный эгоизм...
- Ќе тираньте себЯ, џгич, - ‚алк резко, по-юношески выпрЯмилсЯ над
анестезиометром, который только что был ему прикрытием. - ‹огика,
избыточно окрашеннаЯ эмоциЯми, коварна. Ќе эгоизм управлЯл вами. ќто не
эгоизм, когда человек ставит себЯ на место другого, чтобы понЯть его
страданиЯ. Ќо это может стать эгоизмом, если руководствоватьсЯ не логикой,
а исключительно заботами о безупречности своей совести. ‘кажите
пораженному инфарктом, что он обречен, и он поверит вам, хотЯ не
исключено, что он мог бы остатьсЯ в живых. Ќо вы сказали ему правду - и
совесть ваша чиста. Ќе так ли?
Ќет, хотелось крикнуть џгич, не так! ќто все разное: здесь лечение,
только лечение, а там - эксперимент, помимо воли человека, без его
согласиЯ! Љак он не понимает, что эксперимент над человеком без его ведома
- насилие! ‚едь это Ясно как день, и она докажет...
- ‡рЯ трудитесь, доктор, - ‚алк глЯдел на нее в упор, будто хотел
высмотреть то, что так долго оставалось незамеченным, - никакого насилиЯ
нет: мой сын доверЯет мне сполна, и карт-бланш он выдаст мне без
колебаний. Ќо кому нужно это жеманничанье с совестью? ђазве не понЯтно,
что в этот чистый бланк Я все равно вынужден вписать то, что до поры до
времени должно остатьсЯ неизвестным тому, кто подписал его? Љарт-бланш -
это всего лишь доверие ко мне или к вам, а не санкциЯ конкретного нашего
действиЯ. “знать же конкретно волю Ђльберта и при этом оставить его в
неведении, которого требует наука, невозможно. €ли - или, џгич, а
совмещать такие ЯвлениЯ не дано никому. „аже богу, который, подчинив
вселенную твердым и неизменным законам, сам стал рЯдовым гражданином этой
вселенной. ѓражданин ѓосподь! ѓражданин ‚севышний! ѓражданин ‚седержитель!
‡акончив монолог, ‚алк расхохоталсЯ и, хлопаЯ џгич по плечу, требовал
оваций по поводу своей поэтической находки.
„осаднее всего, что и она, џгич, заразилась этим хохотом, который мешал
ей сосредоточитьсЯ, мешал продвинуть мысль в направлении, уже в
предчувствии сулившем Ясное, твердое решение. Ќо самое нелепое пришло
потом, когда ‚алк вдруг утих, а она все еще не могла прийти в себЯ, хотЯ
он ждал ее умиротворениЯ с тем демонстративным терпением, которое
красноречивее всЯкого откровенного нетерпениЯ.
€ только вечером, по пути домой, перебираЯ в памЯти весь эпизод, она с
удивлением обнаружила, что ничего нелепого в хохоте ее не было, потому что
смеЯлась она вовсе не "поэтической находке" ‚алка, а тому превосходному
ощущению легкости и раскованности мысли, которое вмиг нахлынуло на нее.
Ћно было так неожиданно, что сразу она и не узнала его, но оно уже пришло,
пришло еще задолго до того, как ‚алк сказал ей:
- Џожалуй, пЯтый пункт теперь не к делу. Ќе так ли?
„а, теперь это было именно так и нисколько, ни чуточку иначе: она
смотрела на проблему глазами ‚алка, но отныне это были и ее глаза. ‘ам
‚алк, правда, говорил об этом иначе. Ћн говорил, что истинной вере - а
истинной он считал только пережитую веру - почти всегда предшествуют
нравственные кризисы, в которых высвобождаетсЯ грандиознаЯ энергиЯ
обновлениЯ человека.
Ђльберт прежде других заметил перемену в ее настроении.
- „октор, - сказал он, - Я завидую больному, которого вы лечите.
ќто была вполне респектабельнаЯ шутка, но потому, что он, ее пациент,
первый заговорил вслух о ее радужном настроении, она смутилась и, вместо
того чтобы тотчас согласитьсЯ - да, Ђльберт, у менЯ сегоднЯ отличное
настроение! - зачем-то стала доказывать, что у нее всегда прекрасное
настроение, но лишь сегоднЯ он впервые обратил на это внимание.
- Ќаверное, - сказал Ђльберт, улыбаЯсь, и от этого его полнейшего
непротивлениЯ она вконец запуталась и принЯлась лепетать о неких
жизнерадостных молодых людЯх, которые готовы выжимать юмор даже из
стеклобетона.
- €з стеклобетона, - очень серьезно заметил Ђльберт, - трудно, но
можно. ’ворческим усилием - только очень пахнуть будет. Ђ юмор с каплЯми
честного пота на носу - тоже юмор, но не тот, который нам нужен.
- ‹адно, - рассмеЯлась џгич, - сдаюсь, вы угадали: у менЯ сегоднЯ
чудесное настроение. Ђ у вас?
Ђльберт вздохнул, тЯжело, по-стариковски, и вдруг принЯлсЯ рассказывать
забавную, "очень забавную, доктор, историю":
- ѓода три назад Я лежал в клинике. Ѓыл у менЯ ожог. ‚ соседней палате
лежал старик. ‘тарик обварил себе ноги. •орошо обварил. Ѓыло старику сто
одиннадцать лет. "Њолодой человек, - говорил мне три раза на день этот
старик, - если бы Я умер на год раньше, у менЯ были бы совсем новые ноги".
“важаемый отец, отвечал Я ему три раза на день, по-моему, это очень обидно
- умирать с совсем новыми ногами. "‚ы глубоко ошибаетесь, молодой человек,
- восклицал старик, - мои новые ноги могли бы через пЯть лет кому-нибудь
пригодитьсЯ". Џо утрам к этому старику с уже не новыми ногами приходил
доктор, выстукивал его, выслушивал и делал какие-то заметки в блокноте.
„октор этот любил писать, а старику не терпелось узнать последние
известиЯ. Ќо все-таки он ждал, и, едва доктор кончал свое свЯщеннодейство,
старик, лучезарно улыбаЯсь, заглЯдывал ему в лицо и заговорщически
спрашивал: "Ќу, доктор, как Я себЯ чувствую?" ‘тарик уверЯл менЯ, что
помнит, как самолеты сбрасывали на людей бомбы. ‘тарик еще жив, его ноги
понадобились ему самому.
- ‡абавнаЯ историЯ, - согласилась џгич, - но мораль, признаюсь, не Ясна
мне.
- Њораль? - повторил Ђльберт, и не было в его голосе ни удивлениЯ, ни
досады. - Њои руки уже никому не пригодЯтсЯ. € еще: "Ќу, доктор, как Я
себЯ чувствую?"
- “ вас отличное самочувствие, Ђльберт, - воскликнула џгич, может быть,
чуть-чуть громче, чем следовало бы.
- Ђ что Я делал целый месЯц, доктор?
џгич силилась сохранить непринужденность доктора-оптимиста, но, видимо,
она перестаралась, и получилась отвратнаЯ интонациЯ хорошенькой девчушки,
разыгрывающей легкомыслие:
- Ђх, поверхностнаЯ летаргиЯ.
- ‡ачем?
- Џрофессор так многих лечит. ќто дает хорошие результаты.
џгич уверенно улыбалась, и даже понадобись ей сейчас убрать эту улыбку
- она была бы бессильна: тугие резиновые колки прочно фиксировали ее
растЯнутые губы. ‚от только глаза... ‚прочем, и глаза вроде бы ничего; во
всЯком случае, она безошибочно уловила мгновение, когда зрачки Ђльберта,
нацеленные в ее глаза, расширились, освобожденные от недовериЯ и тЯгостных
догадок.
- •орошо, - сказал Ђльберт, - но у менЯ, понимаете, как бы это поЯснее
выразить, странные ощущениЯ - вроде бы мои руки, которые Я вижу, длиннее
тех, которые Я чувствую. ‚ общем, когда Я открываю глаза, кисти
оказываютсЯ дальше того места, где Я рассчитывал их увидеть.
‚се еще улыбаЯсь, џгич пожала плечами:
- Ќо в этом ничего особенного нет. „аже у здоровых людей изменЯетсЯ
пространственное восприЯтие своего тела: иногда руки представлЯютсЯ им
непомерно длинными, иногда, напротив, Явно укороченными. Џеречитайте "‘он
д'Ђламбера". € обратите внимание: это восемнадцатый век. Њы многое
забываем.
- ‡начит, порЯдок, доктор: в Њадриде полночь, испанцы могут спать
спокойно.
‹ицо Ђльберта было безмЯтежно, но џгич никак не могла отделатьсЯ от
тЯгостного ощущениЯ незавершенности - не то надо бы сказать еще что-то, не
то сделать. ‚ыходЯ из палаты, она чувствовала на себе взглЯд Ђльберта, и
внезапно они сомкнулись, эти два ощущениЯ - незавершенности и чужих глаз.
’еперь все стало на место: она не вполне убедила Ђльберта, и ущемленнаЯ
его вера индуцировала в ней тЯгостное ощущение незаконченности.
Ћна долго колебалась, прежде чем решилась рассказать об этом ‚алку. Ќо
‚алк, сверх всЯких ожиданий, принЯл ее сообщение без эмоций:
- Ѓольные, доктор, всегда немножечко не доверЯют врачам. Џолное доверие
бывает только у людей, не знающих недомоганий. Ќо им не нужен врач.
- Ћднако профессору ‚алку его пациенты верЯт сполна.
- „а, вкупе с профессором они внушают себе, что верЯт ему
безоговорочно. Љак видите, пЯтый пункт установлен не безнадежными
кретинами.
џгич правильно понЯла ‚алка: теперь она вкупе с ним должна внушить
себе, что ей пациент верит тоже безоговорочно. ђазумеетсЯ, это выходило за
пределы пЯтого пункта, но, в сущности, именно это - абсолютное доверие
больного к врачу - было его конечной целью.
“же к исходу первой недели она почувствовала ту восхитительную
твердость, которую дает полное слиЯние прежде инородной, рациональной воли
с физическим "Я". „вижениЯ ее стали замедленными, походка неторопливой, и,
самое удивительное, она постоЯнно улыбалась. ’очнее, это была даже не
улыбка, а некаЯ постоЯннаЯ готовность улыбнутьсЯ, и Ђльберт однажды прЯмо
сказал ей:
- ‚ы все времЯ сдерживаете улыбку. ‡ачем?
„а, он был прав: у нее действительно не проходило ощущение внутреннего
притормаживаниЯ, но ощущение совершенно бесспорное - настолько бесспорное,
что не было нужды проверЯть его целесообразность.
‚о всем этом была, однако, и неприЯтнаЯ сторона: уверившись в полном
благополучии, Ђльберт стал крайне нетерпелив. Ђгрессивно нетерпелив. •отЯ
ему предписана была полнаЯ неподвижность, он чересчур часто, пусть и не
всегда предумышленно, пыталсЯ переменить положение своего тела. „обитьсЯ
успеха в этом он все равно не мог бы: тело его было четко фиксировано на
койке, - но чрезмерные мышечные усилиЯ его были далеко не безопасны.
- Ђльберт, - по пЯти раз на день увещевала его џгич, - вы ведь не
ребенок. ‚озьмите себЯ в руки.
Љстати, в первый раз, прежде чем произнести это метафорическое
"возьмите себЯ в руки", она запнулась. ‡аметил ли ее заминку Ђльберт?
Џожалуй, нет. ‚о всЯком случае, она предпочла твердо держатьсЯ этой
версии.
‚ присутствии ‚алка Ђльберт был много сдержаннее. Ќо трудно было
решить, что интенсивнее здесь сказываетсЯ - авторитет профессора или
авторитет отца. ‘ам же ‚алк ни разу не дал понЯть, что допускает мысль о
каком-то ином поведении Ђльберта. „аже после того как Ђльберт без обинЯков
заЯвил, что ему надоела эта матрацнаЯ тюрьма, ‚алк по-прежнему вел себЯ
так, будто реакции пациента остаютсЯ неизменными.
‘пустЯ несколько дней џгич с удивлением обнаружила, что ведет себЯ
точно так же, как ‚алк. ’очнее, удивилась не столько тому, что
воспроизвела линию своего шефа, сколько тому, что все это сложилось
спонтанно, без заданности волевого усилиЯ и цели.
Ќо самое поразительное было то, что это свое уподобление ‚алку она
обнаружила ранее всего через Ђльберта, обнаружила в ту среду, вечером,
когда он призналсЯ ей:
- ‚здор, но едва приходите вы - поЯвлЯетсЯ отец. ‚опреки очевидности Я
отчетливо ощущаю его присутствие.
Ћткровенно говорЯ, она была изумлена не менее самого Ђльберта и
все-таки принЯлась зачем-то убеждать его, что в общем-то это банальный
психологический эффект, основанный на мощных ассоциациЯх. Ќо Ђльберта не
удовлетворЯло такое толкование, он утверждал, что речь идет не об
ассоциативных представлениЯх, а об эффекте присутствиЯ заведомо
отсутствующего человека.
‚прочем, какое бы объЯснение ни давали этому џгич и ее пациент, одно
оставалось несомненным - беспокойство уже не томило Ђльберта с прежней
силой, и он терпеливо подчинЯлсЯ установленному длЯ него режиму.
Џриживление конечностей пока протекало без эксцессов. Ќо ‚алк с
тревогой ждал двадцатого днЯ - счет днЯм он вел от пробуждениЯ Ђльберта.
Џроизошла страннаЯ метаморфоза: то ли неведение было тому причиной, то
ли меньший диапазон воображениЯ, то ли какой-то мощный энергетический
зарЯд, фантастически индуцированный в ней, однако џгич Явственно ощущала
превосходство своей воли в эти дни. ‚нешне ‚алк ничем не выдавал своих
тревог, но, когда она походЯ заметила, что глубоко убеждена в
благополучном исходе, ‚алк поднЯл на нее глаза, потрЯсающе добрые глаза, и
очень тихо поправил:
- Ќе убеждены, а уверены. “верены, џгич. ‘пасибо.
‚ ночь накануне двадцатого днЯ ‚алк не ложилсЯ. Ћн отказалсЯ от
первоначального намерениЯ остатьсЯ на ночь в клинике, но при этом
заставить себЯ еще и спать, будто все ординарно, как вчера, или позавчера,
или пЯтью ночами раньше, ‚алк не Њог.
џгич позвонила в четыре пЯтнадцать. Ћборвав запись на полуслове, ‚алк
рванулсЯ к видеотелефону. Џередатчик был включен, и она, должно быть,
заметила этот его импульсивный рывок, который случаетсЯ у людей, проведших
ночь в напрЯженном ожидании. ќто было не очень приЯтно, и ‚алк
приветствовал ее с сухостью, котораЯ должна была исключить всЯкую
участливость с ее стороны.
Ќо ординатор џгич оставалась на редкость невозмутимой: она не заметила
ни порывистости профессора, ни его сухости. Ћчень спокойно, почти без
интонаций, так, что голос ее мог соперничать по невыразительности с
электронным, она сообщила, что все в полной норме и никаких предвестников
осложнений нет. € еще: о ее пребывании здесь, в клинике, Ђльберт не знает.
‡анималось вЯзкое, синее утро августа. ‹уна, в последней четверти, была
огромна, как огромный рот Џиноккио - вечно улыбающегосЯ деревЯнного
человечка, выдуманного два столетиЯ назад маэстро Љарло ‹оренцини из
€талии. ‘тоЯ у раскрытого окна, ‚алк улыбалсЯ, и рот его был почти так же
огромен, как рот Џиноккио, или вот эта ‹уна, в последней четверти. Џотом
он нажал кнопку - медленно поползла панель, и казалось, что это она
вытаскивает из стены кровать, а не наоборот - кровать выталкивает ее.
"„евЯть", - мысленно произнес ‚алк, расслаблЯЯсь, как обычно, от
пальцев стоп к шее и челюстЯм. ќлектроды сначала чуть-чуть холодили стопы,
но через две-три минуты он перестал замечать их. Џоследнее, что он увидел,
было лицо „алЯ - осунувшеесЯ, небритое, с гримасой застывшего
сверхудивлениЯ.
„вадцатипЯтилетней давности солнце взошло над ‚алком. ‚двоем с
Ђльбертом они строили белый город на золотых песках. ‚алк точно знал, что
белого города строить не надо, потому что мать Ђльберта жива. Ќо мальчик
упорно воздвигал дом за домом, и отец помогал ему - расчищал новые
площади, перетаскивал камни, черпал из морЯ воду. Ђльберт строил город по
собственному плану, и ‚алк дивилсЯ его великолепному чутью архитектора.
ѓород давал ощущение материализованной в белом камне вечности. ‚се вокруг
было преходЯще: и морс, теплое, вЯзкое, как белок, и песок, оставлЯвший
тончайшего помола пыль на ладонЯх, и солнце, скатывающеесЯ к горизонту.
’олько город был вечен, потому что этот белый город был само времЯ. ‚ремЯ
и его, ‚алка, сын, который тоже времЯ.
"Ѓессмертие, бессмертие!" - кричал ‚алк, но, как ни странно, вырываЯсь
наружу, слово это звучало как имЯ его сына: Ђльберт, Ђльберт!
Ќаконец, повторившись тысЯчи раз, имЯ сына звучало уже не только извне,
но и в голове, и во рту, и в груди. € чем чаще звучало имЯ, тем чаще
колотилось сердце. Љазалось, они подстегивают друг друга, но сердце
норовило во что бы то ни стало опередить имЯ, а оно все неслось вровень с
сердцем, теснЯ его, и невозможно было понЯть, чем же именно оно теснит
его.
Ћчнувшись, ‚алк с минуту был совершенно беспомощен: бешеными своими
толчками сердце расшвыривало его изнутри, и хотЯ он оставалсЯ неподвижным,
руки, и ноги, и тело его вибрировали с чудовищной, непереносимой длЯ
человека частотой.
Њетодично, через каждые пЯть секунд, названивал телефон - кинескоп был
отключен. Ќаконец ‚алку удалось приподнЯтьсЯ - на столике лежал карманный
электрокардиостимулЯтор. Џодключив электроды стимулЯтора к груди, ‚алк
подошел к микрофону. Џосле мгновенного колебаниЯ он включил весь контур.
џгич была взволнована - это ‚алк увидел сразу. Ќо, собственно, она и не
пыталась скрыть своей встревоженности, и не исключено, что именно этому, а
не кардиостимулЯтору ‚алк обЯзан был тем внезапным приливом бодрости,
который стайеры называют вторым дыханием.
‚ семь сорок у Ђльберта поднЯлась температура. Њинут через двадцать он
впал в бред: сначала он твердил о квантовом ультрагенераторе и, скрежеща
зубами, называл какое-то имЯ, а затем стал завывать. Џо первому
впечатлению, это были беспорЯдочные звуки, но вскоре џгич показалось, что
она слышит какую-то знакомую мелодию, искаженную до неузнаваемости. € еще
ей показалось, что Ђльберт противитсЯ этой мелодии, но подавить ее не в
силах. ’еперь Ђльберт молчит, однако энцефалограммы показывают, что
бредовые видениЯ не оставлЯют его. Џолчаса назад она ввела больному две
ампулы гипотонического гидрата. Ќо, может, этого недостаточно?
„остаточно, кивнул ‚алк, пока достаточно, а затем вводить через каждые
три часа по две ампулы. € самое главное - безостановочно следить за
показаниЯми фотометра: при малейших признаках некроза [омертвение
какой-либо части организма] молниеносно уведомить его.
Љ вечеру температура Ђльберта пришла в норму, а перед рассветом упала
до тридцати двух градусов. Ќа трое суток гипотонический гидрат погрузил
Ђльберта в средний парабиоз.
“тром ‚алк осмотрел Ђльберта. ‚ местах приживлениЯ рельефно, как вшитый
кант, розовели рубцы. Џозднее можно будет удалить рубцы, но это позднее,
когда ‚алк поручит своего сына заботам косметолога. Ђ пока, по образному
выражению предков, до этого еще далеко, как от земли до неба. •отелось бы,
однако, поскорее узнать, как велико это расстоЯние в данном случае. Ќо кто
может ответить на этот вопрос, если сам он, ‚алк, не может?
џгич обратила внимание ‚алка на пЯтнышко под ключицей пациента.
Џрофессор махнул рукой: пустЯки, небольшаЯ гематома, через два днЯ
рассосетсЯ.
‚алк был удовлетворен и спокоен, настолько спокоен, что предложил
своему ординатору немедленно отправитьсЯ домой и вернутьсЯ в клинику к
шести. џгич запротестовала и тут же принЯлась пересказывать статью из
последнего номера парижского вестника "ђегенерации и трансплантации":
- ‘уассон и амо утверждают, что в ближайшие пЯть лет они решат
проблему пересадки конечностей у человека. Ќо ведь это через пЯть, а
профессор ‚алк...
‚алк стремительно поднес палец к губам: замолчите! ‡атем, ухватив ее за
рукав, потЯнул за собой в коридор.
- Џослушайте, - набросилсЯ он на нее, - вы совершенно потерЯли голову:
ведь Ђльберт слышит каждое слово! •орошо, если по пробуждении он позабудет
ваши слова. Ђ если нет?
- €звините, - прошептала џгич, стискиваЯ лицо руками.
- Ќу при чем тут извинение? - все еще не мог успокоитьсЯ ‚алк. - џ-то
извиню вас...
- „а-да, - шептала она, - Я понимаю, Я все понимаю.
- Ќу, будет, - решительно объЯвил ‚алк, - мы не дикари, нечего рвать на
себе волосы.
„а, согласилась џгич, не дикари, но досада по-прежнему теснила ее,
тЯжелЯ голову, ноги, руки.
- Љстати, доктор, - просветлел вдруг ‚алк, - страданиЯ не всегда
украшают женщину. Ћсобенно молодую.
- ‘пасибо, профессор. ‘пасибо за информацию.
- ђад служить, - очень спокойно и деловито произнес ‚алк. - Ќо это урок
мне: нельзЯ переутомлЯть людей.
- ‚озможно, - пожала плечами џгич, - но почему за наши уроки должны
платить другие?
- “спокойтесь, доктор, у жизни своЯ учебнаЯ программа. € своЯ
бухгалтериЯ тоже. –елесообразность и справедливость она не всегда понимает
так, как понимают их люди. Њоему сыну было восемь лет, когда умерла его
мать. …й было тридцать. Ђ мне вот без малого семьдесЯт, у менЯ свои руки,
свои ноги и голова, в которую временами забредают не самые ублюдочные
идеи. €дите домой. Џора.
џгич ушла. Ќе попрощавшись. ‚прочем, возможно, она попрощалась: ‚алк
стоЯл у окна, лицом к каштану, который, наклонЯсь, доставал окно своими
лапами. ‹истьЯ каштана были еще по-утреннему влажны.
—ерез три днЯ, вечером, Ђльберт проснулсЯ. ЏерваЯ мысль его была встать
и размЯтьсЯ. € только тогда, когда поЯвилась эта мысль, он вспомнил, что
болен. ђЯдом никого не было. Ќебо на горизонте было того блекло-лимонного
цвета, который напоминает кожу человеческого лица в сумерки. Ѓлаженное
ощущение непомутненного покоЯ томило Ђльберта, как в детстве, когда он
оставалсЯ один на песчаной косе Љаролино-Ѓугаза - вдали от
шестнадцатиэтажных стеклЯнных домов пансионата и бесчисленных солЯриев с
фонтанами. …му тогда уже казалось, что люди построили чересчур много домов
и эти дома начали теснить человека. Ђ отец говорил, что на земле
становитсЯ тесно и дух кочевий возрождаетсЯ в людЯх с новой силой.
Џо-настоЯщему он понЯл эту мысль отца много позднее, на втором или третьем
курсе, когда в путешествиЯх внезапно открылась ему энергиЯ раскрепощениЯ и
обновлениЯ человеческого духа. Ќе только поиски новых источников сырьЯ -
он готов был даже утверждать: не столько! - но и освоение новых
пространств, необходимых длЯ нормального функционированиЯ человеческого
духа, - вот их цель. €нтеллектуальное и эмоциональное поле человечества
переломных периодов истории он невольно уподоблЯл сверхплотным звездам с
их критической массой. ‚о всЯком случае, классическаЯ загадка великих
переселений народов должна была, по его убеждению, решатьсЯ именно в таком
ключе.
‚ращаЯсь, ‡емлЯ плавно и бесшумно уводила город и палату Ђльберта в
собственную свою тень, густую, синюю августовскую тень. ‡апрокинув голову,
Ђльберт произнес в диктофон, укрепленный над ним: "‘вет десЯть люксов".
™елкнуло реле. ‘вет шел отовсюду, и предметы, как в полдень на экваторе,
не имели тени, кроме той, что была под ними. ЊЯгкое, бронзовое, с чуть
заметным оранжевым оттенком сиЯние вновь вернуло Ђльберта на золотые пески
Љаролино-Ѓугаза, но теперь ощущение покоЯ было полнее, чем в тот, первый
раз, когда ассоциации увлекли его в дебри человеческой истории. Ћн закрыл
глаза, и пальцы его погрузились в песок, бархатный, как цементнаЯ пыль. Ћн
зарывалсЯ все глубже, но не всей кистью одновременно, как бывало прежде, а
перебираЯсь с клавиши на клавишу, причем самое странное было то, что он
отчетливо видел эти клавиши - широкие белые и выступающие над ними узкие
черные. ‚следствие того, что пальцы погружались неравномерно, песок
ссыпалсЯ от одного пальца к другому, и Ђльберт Явственно слышал монотонно
разыгрываемые гаммы из первых пЯти нот. ’емп понемногу ускорЯлсЯ, и
сначала Ђльберт прислушивалсЯ к этим звукам, даже не без любопытства, но
когда невесть откуда раздалась нетерпеливаЯ, капризнаЯ команда - престо,
престо фортиссимо! - он резко, с чрезмерным усилием открыл глаза. Џесок, и
клавиши, и звуки - все исчезло, но раздраженность не проходила. Ђльберт
по-прежнему ощущал в себе нечто инородное, то самое нечто, которое готово
было немедленно подчинитьсЯ этой вздорной команде - престо, престо
фортиссимо!
‡абавно, твердил про себЯ Ђльберт, забавно. € пусть пришел бы
кто-нибудь, хотЯ, строго говорЯ, зачем? —тобы полюбоватьсЯ заодно с ним на
проделки расстроенной иннервации? —тобы...
- „обрый вечер, Ђльберт. џ не потревожила вас?
- Ќет, доктор, вы не потревожили менЯ. Ќо, мне кажетсЯ, доктор, вы...
- „а, Ђльберт, Я наблюдала за вами.
ѓлаза и голос џгич давали ощущение той изумительно точной,
безукоризненно соответствующей предмету разговора и ситуации меры, которую
и теперь, как в прошлом веке и две тысЯчи лет назад у эллинов и римлЯн,
называли естественностью. ‚ математическом анализе эмоций такое поведение
предпочитали, правда, именовать попросту экономичным, но понЯтие это
привилось только в узком кругу специалистов.
Ђльберт был обезоружен. ‚прочем, нет, это слово - обезоружен -
совершенно искажало истинный смысл его реакции: у него не только прошло
всЯкое желание выкладывать свое недовольство, но и поЯвилось нечто прЯмо
противоположное - досада на себЯ. € хотЯ оно, это чувство, быстро
нейтрализовалось, само поЯвление его казалось Ђльберту, длЯ которого
щепетильность и необъективность были всегда на одно лицо, тревожным
симптомом. €менно широта характера, исключавшаЯ всЯкую
индивидуалистическую мелочность, с детских лет была вернейшей чертой
Ђльберта. ‘начала, разумеетсЯ, она проЯвлЯлась совершенно стихийно, но с
годами Ђльберт, постигаЯ себЯ, развил ее до такой степени, что даже
стимулирующаЯ зависть, одобреннаЯ этикой, стала чуждой ему: ничего, кроме
дела, ничего, кроме истины!
ђазговариваЯ с Ђльбертом, џгич вспомнила свои недавние сомнениЯ,
которые едва не привели ее к разрыву с ‚алком, и отметила про себЯ: в
сущности, достаточно бывает посмотреть на вещи просто, чтобы они и в самом
деле стали простыми. € тут же поправилась: но до чего все-таки трудно
бывает смотреть на вещи просто!
- ‡наете, доктор, - ни с того ни с сего вдруг заметил Ђльберт, - мне
иногда кажетсЯ, что умение просто видеть вещи, то есть видеть их такими,
каковы они на самом деле, - это и есть мужество.
- „а, - улыбнулась џгич, - Я тоже об этом думала. ‚от только сейчас,
когда вы произносили эти слова. € в такой же формулировке, только без
"кажетсЯ".
- Ќу, это понЯтно, - покорно вздохнул Ђльберт, - женщины всегда были
категоричнее мужчин. „олжно быть, потому у них и нервы крепче. € живут они
подольше.
- ‚озможно, - вздохнула и џгич, - но в таком случае природа часто и
неумеренно забавлЯетсЯ. Ѓоюсь, парадоксы - это ее истинное призвание, а
банальные истины - трудповинность длЯ нее.
Ќаступила пауза. џгич спокойно и легко смотрела в глаза Ђльберту, как
человек, который хотЯ и не знает, какой именно зададут ему сейчас вопрос,
но при этом абсолютно уверен, что, каков бы ни был этот вопрос, он ответит
на него без промедлениЯ и сполна. € опЯть у Ђльберта поЯвилось давнишнее
ощущение, что ‚алк здесь, рЯдом, и, невидимый, смотрит ему в глаза.
- ‘кажите, доктор, - Ђльберт секунду помедлил, откровенно выискиваЯ в
зрачках џгич те единственные точки, которые дали бы ему ощущение
безукоризненного контакта, - как вам работаетсЯ с моим отцом?
- Џрофессор ‚алк - большой ученый. “ нас в клинике говорЯт:
суперинтеллект.
Ђльберт поморщилсЯ: запахло кумирней, котораЯ формально была
изничтожена еще в двадцатом веке, в нынешнем же последние развалины ее
обращались в прах всем смыслом пункта об убеждениЯх, и все-таки даже прах,
оказываетсЯ, может служить неплохим строительным материалом. ‚ чем же дело
- неужели люди и впрЯмь не могут обходитьсЯ без идолов, кумиров,
предводителей, авторитетов или, как их там еще называли, отцов
человечества и суперменов?
џгич рассмеЯлась весело, звонко - так она еще не смеЯлась здесь, в
палате.
- Ђльберт, но вы зрЯ негодуете: у вас в физике все проще, а в медицине
чересчур много неЯсного, и спасение человека еще достаточно часто
представлЯетсЯ настоЯщим чудом.
- „а, это так, - задумчиво произнес Ђльберт, - иногда мне даже кажетсЯ,
что состЯзание физики с биологией и медициной ‡енон предвосхитил в апории
"Ђхиллес и черепаха". Џоразительно, но до сих пор не решена проблема
биологической совместимости. —еловек, мозг вселенной, довольствуетсЯ
полимерными эрзацами, потому что бессилен воспроизвести даже элементарный
акт регенерации конечности, который ежедневно на его глазах проделывают
миллионы Ящериц. Ќо о чем это Я, если он не умеет пересадить даже готовую,
данную ему самой природой, человеческую руку или человеческую ногу! Ќет,
ведь это чудовищно: как щедра природа и как беспомощен человек!
ђаспалЯсь, Ђльберт внезапно сделал попытку приподнЯтьсЯ, и, не будь
рЯдом доктора, это врЯд ли кончилось бы добром. џгич, однако, успела
прижать его к койке, и все обошлось лишь тремЯ сломанными электродами. Ќо
горЯчность, с которой Ђльберт обрушилсЯ на медицину и медиков, оставила у
нее тЯгостную и ноющую, как давнЯЯ рана, тревогу. € дело было вовсе не в
уЯзвленной профессиональной гордости: медики лучше других знали истинную
цену всемогуществу медицины, хотЯ и уподоблЯлись зачастую матери, котораЯ
считает себЯ вправе говорить какую угодно правду о своем чаде, но за
другими признает это право скрепЯ сердце.
Ќет, профессиональнаЯ гордость, честь мундира были здесь ни при чем:
почти с прежней силой на џгич хлынули сомнениЯ, и весь день она провела в
томительном ожидании разговора с ‚алком. € то, что прежде ей казалось
совершенно безупречным - консультации с шефом в заранее установленные
часы, - теперь почему-то вызывало раздражение и представлЯлось неуместным
педантизмом. ‚ конце концов, убеждала она себЯ, необычные ситуации самой
своей сутью исключают предварительное распределение времени.
‚ семнадцать пЯтнадцать профессор ‚алк принЯл своего ординатора. џгич
не скрывала дурного настроениЯ, но ‚алк был невозмутим. € эта
невозмутимость его подстегнула недовольство џгич. Ќо, самое удивительное,
как ни горЯчилась она, профессор только кивал утвердительно головой и
времЯ от времени похлопывал стол ладонью. Ђ затем, когда она кончила свое
темпераментное донесение - это он, шеф, назвал так ее информацию, - ей
было предложено сделать небольшой экскурс в историю медицины. ќкскурс
оказалсЯ самым элементарным, и мораль из него - откровенно азбучной: врач
- не пациент, терпение длЯ врача - не добродетель, а долг.
- Ђ проще говорЯ, - подвел итоги ‚алк, - научитесь ждать и не
убаюкивайте себЯ собственным благородством: когда ‚ЂЊ не терпитсЯ - это
‚ЂЊ не терпитсЯ, и забота о пациенте здесь - банальный камуфлЯж.
- Ќо, профессор, - чуть не взмолилась џгич, - вы бы видели своего сына,
когда он негодовал на медиков и медицину!
- “ него есть право на это, - с неожиданной сухостью, как о
постороннем, произнес ‚алк. - …го мать умерла, и единственное, что могла
сделать медицина - объЯснить и засвидетельствовать факт ее смерти. Љстати,
Я рассказывал вам однажды об этом, заботЯсь не только о вашем
потревоженном любопытстве. џ надеЯлсЯ, что многое в поведении Ђльберта
проЯснитсЯ длЯ вас.
- ‡начит, вы исключаете догадку Ђльберта об истинном положении?
- „а, исключаю. € давайте с вами договоримсЯ раз и навсегда: мой сын
принимает правду в ее натуральных красках и требует того же от других.
‚сЯ следующаЯ неделЯ сполна подтвердила правоту ‚алка: Ђльберт ни о чем
не догадывалсЯ и точно так, как с неделю назад он расправилсЯ с медициной,
теперь он разделывал физику и физиков, которые через сто лет после смерти
ќйнштейна едва-едва набрели на общую теорию полЯ. Џритом разделывал тем
Яростнее, чем лучше себЯ чувствовал и чем упорнее думал о застое в
собственных исследованиЯх.
Ћ странных музыкальных своих наваждениЯх он рассказывал теперь менее
охотно и реже, чем прежде, хотЯ интенсивность их не только не уменьшилась,
но, напротив, даже усилилась. Ћднако, объЯснЯЯ все расстроенной
иннервацией, он полагал, что всЯкие иные наваждениЯ были бы в данном
случае столь же уместны, и потому не видел нужды искать другие, более
конкретные и специальные объЯснениЯ. ‚рачи же полностью исключали всЯкую
предумышленную концентрацию вниманиЯ пациента на необычных его ощущениЯх.
Ќаступило затишье. ’акие временные затишьЯ случаютсЯ в тЯжелых и даже
самых тЯжелых болезнЯх, когда сама обреченность становитсЯ вроде бы
условной категорией, реальный смысл которой целиком зависит от воли
человека.
‚алк называл это состоЯние "очаровательной передышкой между тысЯчной и
тысЯча первой ночью ехерезады". € в заключение обЯзательно поЯснЯл, что
это единственный случай, когда он верит не только в коварство, но и в
злонамеренность бога. ‚опреки ќйнштейну.
џгич неожиданно замкнулась - видимо, длЯ того, чтобы не поддатьсЯ
очарованию мнимого благополучиЯ. Ћтлично, твердил про себЯ ‚алк, отлично,
в моем ординаторе проклевываетсЯ медик. Ќо самое нелепое, в дни великого
затишьЯ он больше всего думал не о сыне своем, Ђльберте, не об ординаторе
џгич, а о профессоре „але.
„ва месЯца „аль не напоминал о себе. „ва месЯца он пропадал на юге, в
‘ухумском виварии, в компании шимпанзе, которые должны были убедить
человечество, что между собственной рукой и заимствованной никакой разницы
нет. ‘о днЯ на день в лаборатории ‚алка ожидали реферативный вестник
‘ухумского центра трансплантации. ‚ этом вестнике „аль намеревалсЯ
произнести свое последнее слово, и это слово должно было стать приговором
‚алку.
„лЯ ‚алка последнее слово „алЯ было из разрЯда великих секретов
полишинелЯ, и все-таки ему не терпелось увидеть это слово овеществленным
на меловой бумаге в типографии. "—ерт возьми, - укорЯл он себЯ, - во мне
просыпаетсЯ жажда аутодафе: Я вижу чад и пламЯ, пожирающие вестник „алЯ".
Ћднако двадцать пЯтого августа, в четыре часа пополудни, когда руки
Ђльберта, освобожденные от фиксаторов, впервые приподнЯлись над койкой,
‚алк начисто позабыл и „алЯ, и вестник его, и чадное пламЯ, пожирающее
этот вестник.
- ‘мелее, Ђльберт, смелее, - приказывал он сыну, когда тот внезапно
останавливалсЯ, как изнуренный альпинист перед следующим шагом.
€ Ђльберт поднимал руки все выше - пЯтнадцать, двадцать, двадцать пЯть,
тридцать градусов, и казалось, одно небольшое еще усилие, и рубеж - сорок
пЯть градусов - будет взЯт, но вдруг эти руки утратили жесткость усилиЯ и
шмЯкнулись, как подстреленные, на койку.
џгич импульсивно подалась вперед, торопЯсь на помощь, а ‚алк, придержав
ее протЯнутой рукой, спокойно, будто речь шла о спортивной дистанции,
объЯвил:
- Ћтлично, сын! Џревосходно!
Ђльберт был бледен. „аже глаза его, обычно синие густой синевой
сумеречного морЯ, поблекли.
- Ћтец, - сказал Ђльберт, - эти руки никогда уже не будут моими.
- Ћни твои, - улыбнулсЯ ‚алк, - они уже твои, Ђльберт.
- Ќет, - покачал головой Ђльберт, - они не слушаютсЯ менЯ. ’ы не
представлЯешь себе, чего стоил этот подъем. џ с трудом заставил их сделать
то, что хочу Я. “ менЯ было ощущение, что у них своЯ волЯ, свои желаниЯ...
Ќе дослушав Ђльберта, ‚алк стремительно поднЯлсЯ, сделал несколько
шагов к двери, а затем, круто повернувшись, уже спокойно, как накануне,
присел у койки.
- ‚ психологии и физиологии диссоциациЯ такой же элементарный акт, как
у вас в механике, Ђльберт. Ќо в механике нет эмоций и морали.
Ќеодушевленные предметы не чувствуют себЯ ни сильными, ни слабыми.
- Ќет, - повторил Ђльберт, - Я не о том, отец. Њае надо подумать. ќто
уже много дней, но Я не придавал этому значениЯ; Я тоже отделывалсЯ
параллелЯми с элементарной диссоциацией.
- Ќо, Ђльберт, - голос ‚алка был ровен, как голос диктора, извещающего
об отправке очередного самолета, - это действительно диссоциациЯ. Љстати,
еще в прошлом веке писатель-аэронавт ‘ент-ќкзюпери рассказывал в "Ќочном
полете" об этом феномене отчуждениЯ рук. „обавлю: совершенно здоровых рук.
- „а, - кивнул Ђльберт, - Я помню это место: чужие руки лежат на
штурвале, и нет уверенности, что они поступЯт так, как им велЯт. џ
подумаю, отец.
‚ ближайшие три днЯ Ђльберт не вспоминал о своих руках. Ќакануне ‚алк
предупредил его, что никакой физиотерапии пока не будет, что до конца
недели Ђльберт сам волен распорЯжатьсЯ своими руками. € в присутствии
профессора и џгич Ђльберт оставалсЯ неподвижным, хотЯ был уверен, что все
упражнениЯ, которые он проделывает, оставаЯсь наедине с самим собою,
навернЯка записываютсЯ и просматриваютсЯ в лаборатории ‚алка. ‚прочем,
сколько он ни осматривал палату, никаких признаков фотоглаза обнаружить не
удалось, но уверенность его от этого нисколько не меркла. Ќапротив, что-то
неуловимое - то ли чрезмернаЯ беззаботность, то ли мгновеннаЯ
непроизвольнаЯ задумчивость џгич - убеждало его всЯкий раз, что упражнениЯ
эти не остаютсЯ секретом длЯ врачей. € когда, третьего еще днЯ, она перед
уходом демонстративно надела на объектив телекамеры колпак, ему отчаЯнно
захотелось напомнить ей, что, черт возьми, он как-никак физик, а не
кулинар какой-нибудь. Ќо спустЯ два днЯ, утром, он поймал себЯ на мысли о
приборах слежениЯ, - мысли, которой у него еще за секунду до этого не
было. € тогда он понЯл, что психологический расчет отца точен, ибо человек
неизбежно забывает о незримом, которое к тому же не представлЯет никакой
угрозы.
ђуки Ђльберта вели себЯ крайне странно. ‚прочем, самым странным было,
видимо, все-таки то, что сам Ђльберт представлЯл себе теперь их не иначе,
как некое "Я", противопоставленное его истинному "Я", то есть тому
единственному "Я", в котором материализовалась его волЯ.
“же к исходу первого днЯ Ђльберту удалось поднЯть руки на заветные
сорок пЯть градусов, которые еще каких-нибудь четыре-пЯть часов назад были
совершенно недоступны ему. Ќо едва намечалась усталость, они, эти руки,
начинали совершать беспорЯдочные движениЯ, лишенные ритма и смысла. ‚се
это нисколько не удивило бы Ђльберта, если бы не одно совершенно
определенное ощущение - в своих беспорЯдочных движениЯх руки пробиваютсЯ к
какому-то известному им рисунку. Љаков был этот рисунок, когда и в каких
обстоЯтельствах он был освоен - ничего этого Ђльберт не представлЯл себе.
“ него мелькнула мысль об изолированном акте сомнамбулизма - руки
вспоминают движениЯ тысЯчевековой давности, точно так, как бывает это у
всех сомнамбул. Ќо тут же он возразил себе, что сомнамбулизм и
бодрствующее сознание несовместимы, а предположить самостоЯтельное,
погруженное в транс сознание у твоих собственных рук - нет, это чересчур
нелепо.
‚конец утомленный, Ђльберт выпрЯмил руки до отказа: чудовищно длинные,
тЯжелые, они лежали на койке рЯдом с ним. ‚ибрациЯ в теле, вызваннаЯ
непомерным физическим напрЯжением, уже почти угасла, когда Ђльберт вдруг
услышал поразительно гулкое арпеджио роЯлЯ. € одновременно с этим арпеджио
пальцы его забились в мелкой судорожной дрожи, и, хотЯ они были совершенно
чужды возникшему в нем зрительному образу скользЯщих по клавишам пальцев,
он с отчаЯнной Ясностью улавливал в их дрожи тот же рисунок, но
многократно, как в перевернутый бинокль, уменьшенный.
‚се это само по себе было крайне неприЯтно. Ќо много хуже было то, что
отчетливое ощущение раздвоенности, которое нарастало с секунды на секунду,
сопровождалось изнурЯющим страхом, тем более изнурЯющим, что никаких
разумных оснований длЯ него не было. —тобы погасить тЯгостные видениЯ,
Ђльберт понуждал себЯ думать о лаборатории лазеров, но спустЯ
минуту-другую он бежал оттуда в экспериментальный цех квантовых
генераторов, чтобы еще через минуту умчатьсЯ на лазерный полигон в
’Янь-ане. Ќо и там, на семикилометровой вершине, где надо было надеть
кислородную маску, чтобы не задохнутьсЯ, нелепые арпеджио грохотали, как
горные обвалы.
€ тогда осталось одно: ждать, терпеливо ждать, противопоставив нелепому
изнурЯющему страху простейшую мысль - нет ничего страшнее небытиЯ. Ќо
разве так уж страшно это - небытие?
ђаза три-четыре после этого страх еще набегал волнами, но волны эти,
которые с берега казались огромными, по мере приближениЯ сникали и под
конец почти вовсе исчезали, не то уходЯ на дно, не то растворЯЯсь в
огромной массе прибрежной воды, млеющей после бури на солнце.
Џотом пришла тишина. Ћна была удивительна, эта тишина, - она была
конкретна и неуловима, как солнечный луч, который нельзЯ зажать в кулаке,
она оборачивалась звоном в ушах, тупыми ударами сердца, переливчатыми, как
звон далекого ручьЯ в горах, едва человек прислушивалсЯ к ней.
Ђ потом, после этой тишины, бурЯ уже не возвращалась. Џосле этой тишины
были только этюды опена, двадцать четыре. Ћни чередовались, как в
концерте, с теми минимальными паузами, которые необходимы залу.
Ќикогда прежде Ђльберт не слышал их в таком безупречном исполнении. €
никогда прежде он не знал этого изумительного ощущениЯ идеальной
реализации ожидаемого. Ћщущение удовлетворенности было так полно, что
только позднее, когда опЯть вернулась тишина, он заметил, что
удовлетворенность эта идет - он сказал про себЯ: иррадиирует - от рук.
Џричем она поразительно напоминала другую, из детства, котораЯ бывала у
него, когда мать опускала озЯбшие его руки в теплую воду.
Ќо, кроме удовлетворенности, была еще усталость. € хотЯ больше всего
устали руки, потому что пальцы проделали все двадцать четыре этюда,
скованность была во всем теле. ‘кованность от чрезмерного мышечного
напрЯжениЯ.
Ќи отец, ни џгич в течение целой недели не задавали ему
тривиальнейшего, освЯщенного веками вопроса лечащего врача - как чувствует
себЯ больной? ‘трого говорЯ, это было естественным следствием
предоставленного ему права свободной ориентации. Ќо необычность такого
режима требовала объЯснениЯ, и вечером в пЯтницу он поймал себЯ на мысли,
что с нетерпением ждет џгич. Ћднако, когда она отворила дверь со своим
привычным "добрый вечер, Ђльберт", он почему-то решил отложить разговор до
следующего ее визита. Њежду тем отвратительное ощущение недоговоренности и
умолчаниЯ росло, настойчиво требуЯ исхода. Ќо, несмотрЯ на Ясность этого
ощущениЯ, сначала никак не удавалось четко сформулировать мысль. € тогда
ему представилось безликое Ќ…—’Ћ, и он решил, что надо прЯмо так и
сказать: милый доктор, Ќ…—’Ћ томит менЯ, не поможете ли вы мне понЯть, что
оно такое, это Ќ…—’Ћ?
Џожалуйста, улыбнетсЯ џгич и поЯснит: "‚се дело в свободе, которую мы
предоставили своему пациенту". Ђга, значит, не безликое Ќ…—’Ћ, а именно
эта свобода вызывает у него тЯгостную озабоченность. € стало быть, нет
нужды обращатьсЯ к Ќ…—’Ћ, лишенному образа, а надо откровенно, без
обинЯков, справитьсЯ, чем он обЯзан этому восхитительному режиму полной
свободы. ‚едь врач на то и врач, чтобы опекать больного, а если больной не
чувствует этой опеки, у него поЯвлЯютсЯ всЯкие мысли. Ќо каждому известно,
что всЯкие мысли как раз и не нужны больному.
- „октор, - сказал Ђльберт, когда џгич поправлЯла у него теменные
электроды, - менЯ занимает один пустЯковый вопрос. ‚ы слушаете?
- „а-а, - протЯнула џгич улыбаЯсь, - Я слушаю ваш пустЯковый вопрос,
Ђльберт.
- Ќужна ли больному избыточнаЯ свобода? ’очнее, имеет ли он на нее
право? ђазве сам статус больного не есть статус ограничений?
- „а, - отвечала џгич, протираЯ его темЯ эфиром, - статус есть статус.
Ќо бывают исключительные случаи...
Ћн почувствовал, как внезапно оцепенели ее пальцы, как всЯ она на
мгновение замерла и как почти одновременно с этим ее пронизал импульс,
вернувший ей прежнюю интонацию и легкость движений.
- ...в этих исключительных случаЯх мы несколько изменЯем режим
больного.
- „лЯ чего?
- —тобы не стеснЯть естественных реакций.
- Ђ если у этого больного как раз неестественные реакции?
‡акрепив последний электрод, она присела на койку у ног Ђльберта.
- џ говорю о реакциЯх, естественных длЯ больного, о спонтанных
реакциЯх, не подправленных сознанием ни пациента, ни его врачей.
- ‚ы следите за мной все эти семь дней, с первого их часа?
- „а, Ђльберт, всю неделю, с первого ее часа, наблюдаем и записываем.
- Џочему мой случай исключительный?
- ’равма была серьезнаЯ.
- Љора, - это он впервые назвал ее по имени, Љорой, и, наверное,
поэтому она вдруг заметила свое дыхание, тЯжелое, замедленное, не дающее
удовлетворениЯ, - эти руки - мои?
- ќто ваши руки, Ђльберт.
- Ќет, - тихо сказал Ђльберт, - это не мои руки. “ них своЯ волЯ, свои
ритмы. Ћднажды менЯ укачало. ‚ Њагеллановом проливе. Џотом мы вышли в
океан. Ћкеан был тих, как заболоченное озеро. Ќо едва Я закрывал глаза,
волны подхватывали менЯ, и все начиналось сызнова. ’ак продолжалось двое
суток. Ђ однажды мы с отцом собирали цветы. ‚ степи. Ќочью Я не мог
заснуть - перед глазами у менЯ мелькали цветы и Я сам, беспрестанно
наклонЯющийсЯ. џ ничего не мог сделать, чтобы избавитьсЯ от этих видений.
Ќо они были мои, и Я знал, что они мои. Ђ эти руки, которые разыгрывают
виртуозно двадцать четыре этюда крЯду, они не мои. “ менЯ всегда были
посредственные успехи в музыке, и мама очень огорчалась.
- „айте свою руку, Ђльберт. ‚от так. ‘ожмите мою. Љрепче, еще крепче.
ђазве она не слушаетсЯ вас? Ћсторожно, Ђльберт, вы раздробите мне кисть. Ђ
теперь сомневайтесь в свое удовольствие, сколько вам угодно.
Ќадо уйти, надо уйти немедленно, твердила себе џгич. Ќадо бежать, а не
то всему конец. џ не могу, профессор, вы слышите, профессор, Я не могу
смотреть ему в глаза!
- Ћткуда же эта информациЯ, доктор? ђазве мои руки могут помнить то,
чему никогда не учились? џ слушал эти этюды только в концерте, да и то
запомнил лишь, что их было двадцать четыре, а теперь они сидЯт у менЯ вот
здесь, - Ђльберт потрЯс руками, - вот здесь, доктор. ‚ы бросаете вызов
рассудку, вы хотите, чтобы Я уверовал в информацию извне, котораЯ
предшествует опыту и познанию.
- Ђльберт, но разве мы все знаем об источниках информации? “ченые
прошлого века рассказывают об одном шотландце, который вдруг заговорил
по-арабски, хотЯ достоверно было известно, что никогда до этого он не
слышал арабской речи.
- „остоверно ли - вот вопрос, - задумчиво произнес Ђльберт.
- € Я спрашиваю: а у вас все достоверно?
Ђльберт молчал. Џовернувшись на правый бок, он смотрел на џгич в упор,
и глаза его цвета сумеречного морЯ темнели быстро, как июльское море к
ночи.
- Љора, вы можете сесть поближе? Ќет, еще ближе. „а, так. Ђ теперь
наклонитесь. …ще чуть-чуть.
Ћн взЯл ее лицо в руки, его пальцы скользили, как пальцы слепого,
вылепливающие лицо женщины, котораЯ еще мгновение назад существовала
только в звуках своего голоса. Ћни дрожали, они отчаЯнно дрожали, его
пальцы, и он не мог унЯть их дрожи.
- Љора, - сказал он, - это не мои пальцы. Ћни хотЯт другого, они дрожат
потому, что Я не разрешаю им другого. ќта дрожь их - бунт против менЯ. Ћни
бешеные псы, перегрызающие цепь.
- Ќо цепь перегрызть нельзЯ, Ђльберт.
- ЌельзЯ, - повторил он шепотом. - Ќаверное, нельзЯ.
‚незапно руки его перестали дрожать. Ћна заметила это сразу, еще до
того, как пальцы его сплелись у нее на затылке и губы, сухие, шершавые,
горЯчие, заскользили у правого виска, к глазу.
- ќто Я, Љора, - сказал он, - теперь, доктор мой, Я, - успел он сказать
еще, и руки его, судорожно сжавшись у нее на затылке, стремительно, как
два жестких стержнЯ с одинаковыми зарЯдами, разлетелись в стороны.
„вижениЯ их были беспорЯдочны и бессмысленны, во самым тЯгостным была
их жесткость, точно живое человеческое тело нанизали на стальной прут.
- “спокойтесь, Ђльберт, - приговаривала џгич, - сейчас все пройдет.
‘ейчас, одна минута - Я включу стабилизатор, и все пройдет.
‘табилизатор был уже готов, когда за ее спиной неожиданно заговорил
видеотелефон:
- Ђльберт, расслабитьсЯ! Ќе надо стабилизатора. ђасслаблЯйсЯ, еще
расслаблЯйсЯ, еще.
Ќа экране чернели мучительно тЯжелые глаза ‚алка. ѓлаза эти давили
огромной тЯжестью валунов, непонЯтно почему задержавшихсЯ в небе,
непонЯтно почему не падающих на землю. Ќо руки Ђльберта понемногу
успокаивались, и, по мере того как движениЯ их становились упорЯдоченное и
эластичнее, тЯжесть истекала из глаз ‚алка, растворЯЯсь где-то за экраном
быстро и бесшумно, как водород из продырЯвленного зонда.
—ерез час, когда солнца уже не было, когда посинели гусиной синевой
только что еще заревые облака, Ђльберт уснул. Ћна сидела рЯдом. Ћна
смотрела на желтое лицо человека, изнуренного мучительной борьбой, на
шершавые, сухие и горЯчие его губы, на истончившийсЯ нос, но все это было
лишь фоном длЯ того главного, что пронизывало, пропитывало ее всю, что
было сейчас ее единственным и истинным "Я": вот лежит первый человек с
чужими руками, первый, которому чужие руки стали своими.
“тром, за час до назначенного Ђльберту пробуждениЯ, она снЯла чехлы у
него с рук. ‚алк готов был удалить их еще вчера, когда догадка Ђльберта
стала уже, в сущности, уверенностью, и не только бессмысленно, но и вредно
было хранить в тайне то, что перестало быть тайной. џгич, однако,
решительно воспротивилась этому, и ‚алк согласилсЯ в конце концов, что
утро более подходЯщее времЯ. Ћн даже вспомнил, что утро вечера мудренее, и
подивилсЯ исключительной физиологической точности этой пословицы.
…два проснувшись, Ђльберт увидел руки, которые лежали поверх белой
простыни. ‚ первое мгновение в глазах его не было ничего, кроме заурЯдного
равнодушиЯ - равнодушиЯ к чужому предмету, случайно попавшемусЯ на глаза.
Ќо тут же с непостижимой быстротой в них индуцировалась чудовищнаЯ энергиЯ
внезапно озаренного сознаниЯ: эти руки - его руки.
‘ухие, с далеко выдвинутой в локте костью и длинными, тонкими, как
деревЯнные бруски из детского "Љонструктора", пальцами, они были чужды
мускулистому, с четким, упругим рисунком телу Ђльберта: это были руки
„он-Љихота, прилепленные к торсу ѓеракла. Ќо еще фантастичнее был их цвет
- подсиненных свинцовых белил, сплошь зарешеченных тончайшими черными
волосами. „аже теперь, при свете утреннего солнца, они были из мира
полЯрных снегов и голубого полЯрного месЯца.
‘начала Ђльберт молча перевел взглЯд на свою грудь, загорелую, с
золотистыми курчавыми волосами, под которыми ближе к краЯм глЯнцевито
краснели три рубца, потом на руки, потом опЯть на грудь и закрыл глаза.
џгич наблюдала за ним безотрывно, нисколько не скрываЯ этого, но спокойно,
с той профессиональной уверенностью, котораЯ даже необычным ситуациЯм
придает оттенок заурЯдной будничности.
- —ьи это руки? - прошептал Ђльберт, и, так как ему показалось, что она
не услышала его шепота, он повторил громко, как на допросе: - —ьи это
руки?
- ‚аши, Ђльберт. Ђ раньше - ‘ергеЯ —удновского.
- Џианиста?
- „а, пианиста.
- …му было семьдесЯт два?
- „а, Ђльберт, семьдесЯт два.
- „октор, сколько же мне? - Ћн ждал, но она не отвечала, и тогда он
заговорил снова: - „опустим, доктор, вы выходите за менЯ замуж: кто будет
обнимать вас, Ђльберт ‚алк, физик, двадцати девЯти лет, или ‘ергей
—удновский, пианист, семидесЯти двух лет? •отЯ нет, давайте проще -
сколько лет человеку, руки которого на три года старше его отца?
- Ќе надо, Ђльберт, - она взЯла его руки, положила кисть на кисть и
сжала крепко, как озЯбшие руки ребенка, - это твои руки, понимаешь, твои.
ѓлаза Ђльберта были по-прежнему закрыты. “ правого, на полпути к виску,
застрЯла слеза. џгич высвободила руку, чтобы отереть ее, но Ђльберт
стремительно повернул голову и прошелсЯ щекой по подушке.
Ћна засмеЯлась:
- Њальчик, мальчик, а сколько тебе лет?
- …му? - ‚алк стоЯл в дверЯх, чересчур большой и чересчур бодрый. - ќто
вы у менЯ, доктор, спросите, сколько ему лет.
“севшись на койку, ‚алк взЯл руки Ђльберта и, приказав сопротивлЯтьсЯ,
согнул их в локте и запЯстье. ‡атем, перебираЯ пальцы, снова приказал
сопротивлЯтьсЯ - сильнее, сильнее, еще сильнее! - и, наконец, хлопнув его
по плечу, сказал громко и весело, как детский доктор мальчику, тЯжело
переболевшему:
- ‚се в порЯдке, сын. Њожешь играть руками в футбол. —ерез неделю - вон
из моей клиники.
- Ћтец...
- џ слушаю.
- Џочему именно эти руки? ђазве...
- „а, Ђльберт, были и другие. Ќо нужны были эти, именно эти. Џонимаешь,
руки с огромной памЯтью. ѓениальные руки.
Last-modified: Sun, 18 Nov 2001 14:50:31 GMT
Ћцените этот текст: