        Ђркадий ‹ьвов. —еловек с чужими руками

   -----------------------------------------------------------------------
   ‘б. "”антастика-65", вып.2. Њ., "ЊолодаЯ гвардиЯ", 1965.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 1 June 2001
   -----------------------------------------------------------------------


   “ профессора ‚алка  были  странности.  ‘обственно,  сам  профессор  был
убежден, что именно у него норма, а странности, или, точнее,  аномалии,  у
всех прочих. Џод прочими разумелись не только его сотрудники, но и всЯ  та
часть  человеческого  рода,  котораЯ   имела   неосторожность   отстаивать
привычки, чуждые ему.
   ђаботал профессор только стоЯ, у пюпитра, специально оборудованного длЯ
него. "—еловек началсЯ тогда, - неустанно повторЯл  он,  -  когда  вопреки
воле творца ему удалось высвободить верхние конечности, чтобы с этим самым
творцом состЯзатьсЯ. Ќо длЯ чего  высвобождать  нижние  конечности?  —тобы
пользоватьсЯ задом? ‡аметьте, подавлЯющее большинство животных  вообще  не
пользуетсЯ им, а остальные - в исключительных случаЯх. Љстати, поэтому они
не страдают почечуем, то  бишь  геморроем,  и  малоприЯтными  перебоЯми  в
великих актах диссимилЯции".
   Љаждое утро, в  шесть  пЯтнадцать,  ‚алк  собственноручно  чистил  свой
лучший костюм, прежде чем  встать  у  пюпитра.  ‚  театр,  в  гости  можно
заЯвитьсЯ в любом костюме, объЯснЯл он,  от  этого  никто  не  пострадает.
Ќапротив,  этим  вы  дадите  своим  ближним  высококалорийную   пищу   длЯ
размышлений вслух. Ќо работа, труд - ‚алк  держал  перед  носом  оппонента
безукоризненно выпрЯмленный палец - этого не потерпит.  Љстати,  вспоминал
он, ђобеспьер, тЯжело больной, даже на казнь ЯвилсЯ в безупречном костюме,
ибо безупречный костюм - это безупречнаЯ самодисциплина.
   Ђ великий Ђльберт, возражали ему, ведь он...
   —то Ђльберт ќйнштейн, негодовал  профессор,  да,  он  подвЯзывал  брюки
веревкой, но когда, скажите мне, когда? Љогда  работал  или  тогда,  когда
принимал гостей? € наконец, взрывалсЯ ‚алк, в мЯтой  пижаме  и  стоптанных
туфлЯх дерзайте у себЯ в спальне - пардон, на кухне, - а ко  мне  извольте
при полном параде.
   - Љак ђобеспьер на казнь?
   - ‚от именно, - хохотал ‚алк, - на казнь, котораЯ всю вашу жизнь  будет
откладыватьсЯ со днЯ на день.
   "‘о днЯ на день, со днЯ на день", - твердил он, хотЯ рЯдом  уже  никого
не было. € так всю жизнь: со днЯ на день. Ђ  утром,  в  пЯтницу,  двадцать
седьмого июнЯ, внезапно пришел день  казни:  в  это  утро  сын  профессора
‚алка, Ђльберт ‚алк из –ентральной лаборатории лазеров, лишилсЯ обеих рук.
‚сю ночь накануне взрыва лабораториЯ работала.
   ‚алку позвонили в семь, в восемь он уже был в клинике. ‘начала он надел
нечищеный костюм, но едва захлопнулась дверь лифта, он тут же  отворил  ее
и,  поднЯвшись  к  себе,  привел  костюм  в  идеальный  порЯдок,  а  затем
отправилсЯ в клинику. Ђльберт был без сознаниЯ. Џрофессор снЯл простыню  и
сделал шаг назад. ќто был очень странный шаг:  профессор  Явно  падал,  но
вместо падениЯ получилсЯ шаг назад. …му подставили стул, но он не сел,  он
только ухватилсЯ за спинку.  ќто  продолжалось  двенадцать  секунд  -  так
показала видеомагнитнаЯ запись.
   Ќо никто, кроме самого профессора, не знал, каковы были его мысли в  те
двенадцать  секунд.  Ќикто  не  знал,  что  профессору  отчаЯнно  хотелось
кричать, никто не знал, что профессор задавил крик  чудовищной  мыслью  об
убийстве и  самоубийстве,  никто  не  знал,  что  на  двенадцатой  секунде
профессор решительно сказал себе: ‚алк, это не твой сын, ‚алк, ты  должен,
только ты. € никто не знал, что после этого приказа профессор стал  другим
человеком, с тем же именем - Ђлександр ‚алк,  -  но  другим,  который  уже
ничего не боЯлсЯ, потому что только в бесстрастии могло быть спасение.
   —ерез двенадцать часов  Ђльберта  ‚алка  перевезли  из  операционной  в
палату - теперь у него были, как прежде, две руки.  Ќо  останутсЯ  ли  они
его, Ђльберта ‚алка, руками?
   ‚ двадцать сорок пЯть профессор вернулсЯ к себе  в  лабораторию,  выпил
стакан чаю и встал у пюпитра. "ђаботать!" -  приказал  он  себе.  Ќо  мозг
отказывалсЯ работать в том направлении, которое выбрал профессор, - власть
ритма, заданного операционной, была еще чересчур  велика.  •орошо,  сказал
‚алк,  значит,  надо  выключитьсЯ,  чтобы  погасить  ритм.   Ќо   еще   до
самовыключениЯ он успел подумать, как это унизительно, что человек до  сих
пор находитсЯ во власти ритмов, которые  задаютсЯ  извне  и  дезорганизуют
мозг.
   - ‚ сущности, - сказал  профессор  вслух,  -  в  этом  главнаЯ  причина
недолговечности человека.
   Ќо тут же, еще раз изумившись поразительной ловкости, с которой  мысли,
рожденные ритмом днЯ, овладевают мозгом, он сделал решительное усилие  над
собой. ’еперь он уже не отдавал себе приказов: приказы  чересчур  насыщены
энергией и возбуждают систему.  ’еперь  тело  ‚алка  пронизывала  аморфнаЯ
мысль-волЯ, и с каждой миллисекундой усиливалось ощущение  грузности  ног,
рук, торса, головы.
   "„евЯть", - плавно, бесшумно, как световаЯ волна, пронеслось  в  руках,
лежавших на пюпитре.
   ‘пустЯ четверть часа, ровно в девЯть, ‚алк, развеЯв,  как  он  говорил,
пепел впечатлений, приступил к работе.
   "ђешаЯ проблему преодолениЯ биологической несовместимости, -  торопливо
записывал профессор, - мы не вправе уходить  от  важнейшего  вопроса:  как
будут вести себЯ трансплантированные  конечности?  €ными  словами,  каковы
будут взаимоотношениЯ памЯти трансплантированных органов и ампутанта, или,
еще точнее, периферической памЯти, подключенной к центральной,  с  которой
до пересадки свЯзь ее была нулевой?"
   Џоставив вопросительный знак,  ‚алк  внезапно  увидел  лицо  профессора
„алЯ, своего "дражайшего коллеги", который считал абсолютной чепухой  его,
‚алка,  тревоги,  ибо  сотни  экспериментов  неопровержимо  доказали,  что
трансплантированные конечности собак и обезьЯн в новой системе ведут  себЯ
вполне прилично. Ќу, во всЯком случае, достаточно  прилично  -  разве  что
только "походка и осанка, - „аль при этих словах смеЯлсЯ оглушительно, как
манежный комик, - не совсем из той оперы".
   - €менно так, - со скрещенными на груди руками, окаменевшим  лицом,  на
котором двигались только пепельные губы, ‚алк напоминал статую  командора.
-  €менно  так,  не  совсем  из  той  оперы.  €   это   вдвойне,   втройне
знаменательно, если учесть, что речь идет об операх, в которых всего-то по
дюжине нот. Ђ что же, дорогой „аль, произойдет  с  человеческой  рукой,  в
которой сотнЯ опер, а в каждой опере сотнЯ тысЯч нот!
   Ќо профессор „аль вовсе  не  намерен  был  спорить,  ибо,  говорил  он,
спорить с блажью бессмысленно, даже если это блажь такого  проницательного
исследователЯ, как ‚алк. € подобно Љатону, он все свои речи, даже о  новой
оперетке "Њарсианки не должны плакать", всегда  кончал  одной  фразой:  "Ђ
впрочем, никакой автономной памЯти у трансплантированных органов нет!"  „о
более обстоЯтельных возражений профессор „аль не снисходил.
   ‹ицо „алЯ - мЯсистый нос, мЯсистые щеки и мЯсистые губы в трубочку - не
оставлЯло  ‚алка:  оно  гримасничало,  строило  нелепые  рожи  балаганного
зазывалы и под конец,  что  было  уже  совершеннейшей  чепухой,  принЯлось
хрюкать бегемотом. ‚се это было тем нелепее, что  ‚алк  и  профессор  были
друзьЯми и, кроме того, по части джентльменства „аль мог  дать  сто  очков
вперед любому из своих коллег.
   - џ устал, - громко сказал ‚алк, - Я должен  отдохнуть,  чтобы  вернуть
профессору „алю его человеческое лицо. •отЯ у него здорово получаетсЯ  это
"хрю-хрю".
   Џрохрюкав, ‚алк  захохотал,  восторгаЯсь  неожиданным  талантом  своего
друга, а потом вдруг  сообразил,  что  хрюкает-то  все-таки  он,  ‚алк,  и
приказал себе немедленно успокоитьсЯ.  "—ерт  возьми,  -  изумилсЯ  он,  -
какаЯ, однако, только  чушь  не  прозЯбает  в  тебе,  почтенный  мой  гомо
сапиенс!"
   ЏодойдЯ к стене, ‚алк нажал кнопку - пластиковаЯ, под  красное  дерево,
панель бесшумно поползла вперед; раздевшись,  профессор  лег  и  привычным
движением  вдел  обе  стопы  в   электроды.   ќти   электроды,   тщательно
изолированные, были подключены к массивным медным пластинкам, утопленным в
земле на три четверти метра. ’аким  путем  шесть  часов  в  сутки  ‚алк  в
отличие от прочих гомо, не разувающихсЯ, строго говорЯ, всю жизнь, получал
живительные токи от своей матери ‡емли.
   ‚ кабинете было тихо, как в вакуум-камере. ’олько ровные  глухие  удары
человеческого сердца дробили эту  тишину  на  секунды,  и  тишина  каплЯми
стекала в пространство.
   Ќо сон не шел, сколько ‚алк ни приказывал себе спать. Њелькнула мысль о
гипногенераторе,  хотЯ  ‚алк  не  считал  себЯ  больным,  а   употребление
искусственных   стимулЯторов   здоровыми   людьми    полагал    чудовищной
безнравственностью. Џовернув регулЯтор климатизера до отметки 9 выше нулЯ,
профессор сбросил одеЯло и  стал  терпеливо  ждать  того  легкого  озноба,
который, по опыту йогов,  обЯзательно  активизирует  центр  сна.  ‘транно,
однако, подумал он, что до сих пор никто не опроверг утверждениЯ Њэгуна об
активизации в состоЯнии сна дендритной системы в  целом.  ‚едь  совершенно
очевидно, что это парадокс, которого природа не потерпела бы.
   ‡асыпаЯ, профессор смутно чувствовал, как удлинЯютсЯ  до  бесконечности
его ноги и руки,  а  тело  становитсЯ  крохотным  комочком,  в  котором  и
гнездитсЯ собственно его "Я". Ќичего внушающего  тревогу  в  этих  нелепых
ощущениЯх не было. Ћ них говорил еще „идро, который,  кстати,  использовал
их как доказательство экзогенного  [термин,  применЯемый  к  таким  частЯм
растений, которые закладываютсЯ на поверхности из  наружных  слоев  ткани,
например листьЯ, почки на стебле] происхождениЯ конечностей.  Ќо  ощущение
было все-таки крайне неприЯтно: нарушаЯ чувство стабильности, оно  рождало
настроение непрочности и призрачности.
   Ќаконец ‚алк  заснул.  ‘он  был  глубокий,  без  сновидений,  без  того
обычного фона окраинных тревог, который с недавних пор  почти  не  покидал
его. Ќо тем загадочнее был внезапный звонок,  который  выбросил  ‚алка  из
сна. ќто был очень резкий, пронзительный телефонный  звонок,  прозвеневший
не вне, а где-то внутри. Џричем - и это удивительнее всего - он  с  самого
начала знал, что звонит не видеотелефон, а именно внутри звонит,  хотЯ  по
тембру это был звонок видеотелефона.
   —ерез минуту загорелсЯ экран  видеотелефона:  когда  ‚алк  бодрствовал,
фотоглаз отключал звонок.
   - €звините, профессор, но срочно требуетсЯ ваше присутствие.
   - Ђльберт жив? - воскликнул ‚алк, подойдЯ вплотную к экрану.
   - Ђльберт жив, - ответила доктор џгич, и ‚алк тотчас выключил аппарат.
   ‚ палате было полутемно - горела синЯЯ лампочка-ночник. ‡дешний воздух,
перенасыщенный   кислородом,   давал   тЯгостное   ощущение   специфически
больничной чистоты и  свежести.  Ђльберт,  весь,  как  мумиЯ  ’утанхамона,
плотно упакованный в белое, казалсЯ пришельцем из другого мира, у которого
свое, неземное времЯ, свое, неземное лицо. "Њожет быть, - подумал ‚алк,  -
этот другой мир - просто смерть". Ќо пустые размышлениЯ о смерти он считал
такой же чудовищной безнравственностью, как употребление здоровыми  людьми
искусственных стимулЯторов, и мысль о ней была  погашена,  едва  оказалась
опознанное.
   - Џочему в палате темно?  -  умеренный  голос  профессора  прозвучал  в
ночной тиши больницы как брань. Џрофессор хотел еще поЯснить,  что  нелепо
гасить свет в помещении, если в этом помещении один только  больной  -  не
видЯщий, не слышащий, не обонЯющий, но вместо этого он  еще  раз  повторил
свой вопрос: - Џочему в палате темно?
   Ћрдинатор џгич немедленно, без  слов,  включила  потолочные  плафоны  и
светильник у изголовьЯ больного, хотЯ ей очень хотелось  напомнить:  таков
приказ профессора ‚алка.
   ’еперь, при Ярком, как полуденное солнце, свете,  Ђльберт  был  уже  не
пришельцем из другого мира, а обыкновенным землЯнином, о котором  санитары
говорЯт - "он уже почти готовый", а врачи - "сложный, но надо верить".
   ЋтгибаЯ  веки,  ‚алк  всматривалсЯ  в  зрачки  Ђльберта  -   маленькие,
неподвижные, как глаза мышонка. Џучок света,  направленный  в  зрачок,  не
вызвал реакции. Ќа стопе  и  висках  пульса  не  было,  нос  заострилсЯ  и
приобрел матовую прозрачность воскового мулЯжа.
   ™елкнуло  реле:  включилсЯ   электроэнцефалограф.   Њедленно,   как   в
замедленном кадре, поползла  лента  восьмидесЯтиканальной  энцефалограммы.
‚се  каналы  показывали  альфа-ритм,  стремЯщийсЯ  к  нулю.  џгич   хотела
предупредить ‚алка, что все  прежние  энцефалограммы  были  не  лучше,  но
доктор уже поднЯл ворох лент и, рассматриваЯ их, сначала  прищурилсЯ,  как
от Яркого света, бьющего прЯмо в глаза, а  затем  кивнул  головой  -  так,
дорогаЯ моЯ, так.
   ’еперь самое времЯ было напомнить ‚алку, что долго  в  таком  состоЯнии
больной оставатьсЯ не может, что надо немедленно, пока не  поздно,  ввести
больному стимулЯтор серамин, иначе - ординатор џгич задумалась, потому что
на ум приходило одно только "экзитус", - иначе можно опоздать.
   Ќо ничего этого џгич не сказала: пока она-блуждала в поисках  приличных
слов, которые означали бы то  же,  что  "экзитус",  но  звучали  бы  менее
категорично,  профессор   ‚алк   неожиданно   заговорил   сам,   спокойно,
неторопливо:
   - ‘кажите, џгич,  кто  дал  человеку  право  рисковать  своими  детьми?
Ћбратите внимание, излюбленнейший мотив древних сказаний - это искупление,
как правило, одной ценой: своими детьми.  ’ак  вот,  не  кажетсЯ  ли  вам,
доктор, что дети  -  это  самаЯ  дорогаЯ  цена,  которую  может  заплатить
человек, а за тайны, известные одним только богам, платить меньше  нельзЯ?
ЏотрЯсающий парадокс - смертью за бессмертие!
   Џотом   ‚алк    вдруг    вспомнил    ќдгара    Џо,    "изумительнейшего
беллетриста-мыслителЯ позапрошлого века".
   - ќто просто непостижимо, - профессор определенно забыл, что свою  речь
он произносит в больнице, а не в аудитории, - это просто непостижимо,  что
ни до него, ни после, почти в течение двух  веков,  никто  не  говорил  об
исключительной распространенности летаргического сна  среди  гомо.  Ђ  что
такое летаргический сон? Ќу, говорите же, что это такое?
   €спуганно улыбаЯсь, доктор џгич лепетала о мнимой смерти, глубоком сне,
панторможении, пока ‚алк не схватил ее за плечо, крича  чуть  не  в  самое
ухо:
   - Ђнабиоз, милаЯ моЯ, элементарнейший анабиоз - вот что такое летаргиЯ!
€  заметьте,  в  таком  состоЯнии  человек  может  пребывать  годы,  если,
разумеетсЯ,  живые  и  здоровые   при   этом   не   поторопЯтсЯ,   подобно
невежественным современникам гениальнейшего Џо.
   ’олько теперь џгич понЯла, что состоЯние, которое по традиции  называли
клинической смертью, профессор ‚алк вызвал у  своего  сына  преднамеренно,
что  именно  поэтому  никакого  серамина  и  вообще  никаких  электро-   и
биостимулЯторов он применЯть не будет. Ќо как же это, думала она, ведь  он
не имеет права на это - он не закончил еще своего  эксперимента!  ‘лышите,
вы не имеете права, профессор!
   ‚алк улыбнулсЯ:
   - џ знаю, доктор,  чем  занЯта  ваша  мысль:  вы  поносите  менЯ  за...
бесчеловечность.  ’ак?   Ћтец   убивает   сына.   “вы,   доктор,   легенды
продолжаютсЯ. џ говорю, легенды,  потому  что  мифов  нет  -  есть  только
легенды, поэтический экстракт действительности. ќксперимент,  милаЯ  џгич,
всегда риск. ‚сегда.
   џгич была бледна, но, странное  дело,  извечный,  еще  со  студенческой
скамьи, страх ее перед профессором ‚алком прошел,  и  она  очень  спокойно
объЯвила ему, что сутки назад, когда он делал операцию  своему  сыну,  она
была поражена его мужеством, а теперь, спустЯ сутки, она опЯть поражена  -
его жестокостью.
   „а, думал ‚алк, так она говорит сейчас. Ђ потом, когда будет успех, она
скажет, что мужество и проницательность подсказали профессору  единственно
верный путь, что только так делаетсЯ наука.  Ђ  если  будет  неудача,  она
скажет, что профессор ‚алк убил своего собственного сына, который  мог  бы
сейчас жить почти полноценной жизнью; эту жизнь возвращают ампутированному
полимерные протезы.
   Ћстаток ночи профессор провел за  пюпитром.  Њысль  его  была  Ясной  и
прозрачной, как июльское небо над  ќльбрусом,  но  где-то  неподалеку,  за
невидимыми зубцами гор, собирались грозовые тучи.
   - —епуха, - сказал себе ‚алк. - —епуха! Џросто,  дорогой,  в  двух-трех
клеточках твоего энцефалоса [мозга] скопилсЯ  в  избытке  адреналинчик.  Ђ
когда он рассосетсЯ, от грозовых тучек и невидимых зубцов останетсЯ...
   ‚алк так и не решил, что именно останетсЯ, хотЯ чувство было совершенно
определенным - останетсЯ не больше, чем от  капли  жидкого  кислорода  под
горЯчими лучами солнца.
   Ќо тревога не исчезала, тревога нарастала, сколько  он  ни  втолковывал
себе, что все дело в избытке адреналина, что предчувствиЯ - это  полнейшаЯ
чепуха  или,  на  худой  конец,  просто-напросто  элементарное   нарушение
биохимического баланса в организме.  Ђ  убедитьсЯ  в  этом  очень  просто:
принЯть таблеточку анафобина сублингвиально, то бишь просто  положить  под
Язык, и ждать, пока она  рассосетсЯ.  —ерез  пЯть  минут,  когда  вернетсЯ
идеальное равновесие духа, в самую пору идти с голыми руками на льва.
   ЏродолжаЯ писать, ‚алк потЯнулсЯ к синему  флакону  с  таблетками,  но,
едва прикоснувшись к стеклу, он отдернул руку -  отдернул  поспешнее,  чем
следовало бы человеку, у которого в перспективе охота с голыми  руками  на
льва. "Ќу, это уже черт знает что, - внушал себе ‚алк,  -  это  уже  почти
истерика.  Ќикаких  таблеток,   никаких   таблеток,   профессор:   вы   же
образованный человек, вы  же  прекрасно  понимаете  механизм  безотчетного
страха. Ќаконец,  природа  снабдила  вас  изумительным  рычагом  -  волей.
‚слушайтесь еще раз в это слово: "волЯ".
   ‘начала слово  звучало  отчетливо,  звонко,  как  будто  где-то  вблизи
скандировали его детские голоса, но с каждым всплеском оно становилось все
глуше, и непонЯтно было, то ли оно отступает, то ли терЯетсЯ  в  огромных,
как океан, волнах. ‚олны эти обступали  ‚алка  со  всех  сторон,  и  через
мгновение он уже почувствовал, как они понесли его,  лишенного  тЯжести  и
того специфического ощущениЯ плотности, которое дает мышечное усилие.
   Џотом  пришло  самое  тЯгостное:  ‚алка  не  стало.  ’очнее,  не  стало
физически, потому что было только  некое  "Я",  которое  ничего  не  могло
сделать, чтобы собрать воедино то, что прежде было ‚алком: его  руки,  его
ноги, торс, голову. ќто "Я", бесплотное, невесомое,  потЯнулось  к  синему
флакону,  но  внезапно  померк  свет,  и  флакон,  качнувшись,  полетел  в
пропасть.
   ‡вонок видеотелефона застиг ‚алка на полу. € как тогда, в прошлый  раз,
первый сигнал он принЯл изнутри. ‘обственно, это был не звонок, а  толчок,
который тут же перешел в лихорадочный звон.
   ‚ комнате было поразительно много света. ЏодымаЯсь,  ‚алк  взглЯнул  на
часы - четверть восьмого. …два голова человека  оказалась  в  поле  обзора
фотоглазка, звуковые сигналы сменились бесшумными световыми. Ќо видны  они
были, эти сигналы, только при прЯмом наблюдении, и ‚алк подумал, что  надо
непременно установить вариатор Яркости.
   ‚спыхнул  экран.  Ќа  экране  поЯвилась  џгич  -   усталаЯ,   без   той
специфической утренней серьезности, котораЯ бывает у людей  после  долгого
ночного сна.
   -  „оброе  утро,  профессор,  это  Я,  ординатор  џгич.  Џочему  вы  не
включаетесь? ‚едь вы уже поднЯлись.
   Џрежде чем включить передатчик, ‚алк направилсЯ к гардеробной,  где  он
обычно оставлЯл на ночь свой костюм. Ќо, подойдЯ к двери  почти  вплотную,
он  остановилсЯ:  костюм  был  на  нем   -   и   об   этом   неопровержимо
свидетельствовала его собственнаЯ тень - вполне приличнаЯ, застегнутаЯ  на
все пуговицы тень.
   - ’ак, - сказал ‚алк, включаЯ передатчик, - Я слушаю вас.
   џгич очень обстоЯтельно перечислила все,  что  произошло  ночью,  после
ухода ‚алка, и ‚алк убедилсЯ, что ничего особенного не  произошло,  потому
что альфа-ритм стабилизировалсЯ, а это было самое главное.  ‘лушаЯ  своего
ординатора, ‚алк отчаЯнно боролсЯ с искушением остановить ее и  популЯрно,
как говаривали в клинике, объЯснить, что уже все сказано и по этой простой
причине разумнее всего было бы умолкнуть. Ќо џгич не унималась, а  ‚алк  в
это удивительное июньское утро,  когда  света,  казалось,  было  вдесЯтеро
больше, чем обычно, нашел в себе мужество не поучать.
   Џотом  џгич  внезапно  остановилась  и,  глЯдЯ  ‚алку  прЯмо  в  глаза,
негромко, но с удивительной длЯ нее твердостью сказала:
   - Џрофессор, Я не сказала еще самого главного.  -  ‚алк  улыбнулсЯ,  но
џгич не ответила на его улыбку. - џ не сказала, что всю ночь ждала  вашего
звонка...
   - €...
   - ...и ждала зрЯ.
   - € это самое главное?
   - „а, самое главное. „лЯ менЯ.
   ‚алк терпеливо  ждал  последних,  заключительных  слов,  ради  которых,
собственно, она и затеЯла весь разговор. € хотЯ он  уже  точно  представил
себе не только слова, но и паузы и  интонацию  этих  слов,  они  оказались
какими-то другими, когда были произнесены вслух:
   - “ вас железные нервы, профессор. —ересчур железные.
   Џозже ‚алк понЯл, какими именно "другими" они были, эти слова: они были
сказаны живым человеческим  голосом,  и  этому  живому  голосу  надо  было
ответить, объЯснить что-то. Ђ  что  объЯснЯть,  собственно?  —то  у  него,
профессора ‚алка, нервы вовсе не железные,  что,  борЯсь  со  страхом,  он
потерЯл сознание, что вот только сейчас, за мгновение до звонка,  сознание
вернулось к нему? Ќо ведь так или иначе он не стал бы звонить, потому  что
нельзЯ погружатьсЯ в детали, потому что эти самые детали таковы, что могли
бы лишить его твердости в решающий момент.
   ‘тало быть, вот это и следовало объЯснить  ординатору  џгич,  объЯснить
только длЯ того, чтобы она думала о нем лучше? Ќо это же  ерунда,  это  же
вздор, обыкновенный душеспасительный вздор!  €  ‚алк,  улыбнувшись,  -  во
всЯком случае, сам он был уверен, что улыбнулсЯ, - сказал:
   -  ‘пасибо,  џгич.  ‚  двенадцать  Я  буду   в   клинике.   Џриготовьте
энцефалограммы. „о двенадцати менЯ можно найти в лаборатории.
   ‚ыключив передатчик, ‚алк секунду-другую наблюдал за ней: она  смотрела
так, как будто по-прежнему перед нею светилось на экране лицо ‚алка и  она
хотела увидеть в этом лице что-то такое, после чего все само собою встанет
на место.
   ‘транно, думал  ‚алк,  очень  странно:  она  убеждена,  что  домогаетсЯ
истины, на самом же деле ей  нужно  только  одно  -  уверенность  в  своей
правоте. “ нее поЯвилась мысль, и она эту мысль не проверЯет, а изыскивает
лишь подтверждение ей. Ќет, зрЯ он принЯл ее в клинику:  џгич  никогда  не
станет настоЯщим ученым. “ченый должен быть  своим  первым  и  беспощадным
оппонентом. Џервым и беспощадным.
   ‚алк повернулсЯ к окну. ЋпираЯсь на  белую  крышу  семиэтажного  зданиЯ
лаборатории бионики, солнце слегка покачивалось влево и вправо, следуЯ  за
‚алком. € он опЯть удивилсЯ  обилию  света,  который  был  везде,  который
ниоткуда не поЯвлЯлсЯ и никуда, казалось, не мог исчезнуть, свету, который
не мог иметь своим источником солнце, потому что солнце чересчур локально,
чересчур конкретно. "Ќа каком расстоЯнии от тебЯ радуга?" - вспомнил вдруг
‚алк вопрос, который поразил его в детстве.  ‘обственно,  поразил  его  не
столько вопрос, сколько ответ, который гласил -  сто  пЯтьдесЯт  миллионов
километров. ‘начала это казалось абсурдным - радуга на уровне  солнца!  ’а
самаЯ радуга, которую он видит в десЯти шагах от себЯ в струЯх фонтана. Ќо
тут же он представил себе солнце,  отраженное  в  зеркале,  в  полутораста
миллионах километров от поверхности стекла. € все вроде бы встало на  свое
место. € все-таки полного ощущениЯ достоверности тогда не было. Ђ  теперь?
Џожалуй, не было его и теперь. ‚алк вздохнул: ощущениЯ опережают мысль,  а
нужно, чтобы они по меньшей мере были  синхронны,  и  тогда  предрассудков
будет  вдесЯтеро  меньше.  Џедагогика  еще  не  стала  наукой:  педагогика
по-прежнему виснет на хвосте у очевидного.
   Ќо откуда же так много света? € почему  моЯ  мысль  юлит?  Ћна  бережет
менЯ, она бережет менЯ потому, что этого требует от нее нечто  заключенное
во мне, в моем гипоталамусе  [часть  головного  мозга,  расположеннаЯ  под
зрительными буграми], что лучше менЯ знает о моих нуждах. Ќо это же вздор,
потому что все это - Я! џ должен быть хозЯином себе, Я не могу  позволить,
чтобы это нечто из гипоталамуса играло со мной в кошки-мышки.
   ЋтойдЯ от окна, ‚алк на мгновение замер, а затем  решительно  шагнул  к
пюпитру, который стоЯл в северном, самом темном углу комнаты. Ќо  и  здесь
он  не  мог  избавитьсЯ  от  этого  ощущениЯ  совершенно   фантастической,
прЯмо-таки ослеплЯющей Яркости. ‹ист бумаги, лежавший перед  ним,  утомлЯл
глаза своей отчаЯнной белизной, и ‚алк  глЯдел  на  него,  щурЯсь,  как  в
детстве,  когда  он  считал  постыдным  уклонитьсЯ  от  солнечного   луча,
посланного прЯмо ему в глаза зеркалом товарища.
   Ќо самое удивительное, это мучительное  ощущение  не  было  неприЯтным.
Ќапротив, оно было  Явно  сродни  тем  гипнотическим  воспоминаниЯм  давно
прошедших детских  лет,  которые  пронизывают  человека  мгновенно,  точно
комета, оставлЯЯ где-то чуть повыше глаз темный, после Яркой вспышки, след
и долго не проходЯщее чувство грусти и быстротечности.
   ‚алк вздохнул: мы еще чересчур поэты! Ќичто длЯ нас не  существует  вне
эмоций.  "„орогой  коллега,  ваша  великолепнаЯ  гипотеза  доставила   мне
эстетическое наслаждение!" Ђх, как прелестно! Љак  прелестно,  прЯмо,  как
белокурое дитЯ с синими, в полнеба, глазками!
   Ѓудь то лет на десЯть раньше, ‚алк навернЯка  прошелсЯ  бы  кулаком  по
пюпитру. Ќо увы, и это ведь не что иное, как эмоции, которые лишь  изредка
проЯснЯют мысль и почти всегда  нелепо,  кричаще  расцвечивают  ее.  ѓнев,
страх,  Ярость,  злоба  нужны  были   животному   -   они   помогали   ему
мобилизоватьсЯ.  Ђ  гомо  разумному  они  только  помеха,  только  вредный
атавизм: коронарный спазм разрушает систему. Ђ гнев -  это  всегда  спазм.
Џочти всегда.
   Ћпершись о пюпитр, ‚алк стоЯл неподвижно, тЯжело,  с  плотно  закрытыми
глазами.  ѓрандиозный  белый  город  -  белые  дома,  белые  с  белыми   и
блестЯщими, как тальк, листьЯми деревьЯ, белые тротуары и мостовые -  млел
под полуденным солнцем. Љ северу, западу и востоку от него  лежали  белые,
как  закипающаЯ  известь,  пески  ђуб-эль-•али,  к  югу  -  белесые   воды
€ндийского океана, замершие, как мраморные прЯди волос на головах античных
эллинов и римлЯн.
   € ‚алк почувствовал, как  медленно,  но  неуклонно  тЯжесть  оцепенениЯ
покидает его тело, как становитсЯ легко и  радость,  котораЯ  однажды  уже
была, вновь возвращаетсЯ после невероЯтно долгого отсутствиЯ.
   ’олько двое - он и его сын Ђльберт - были  тогда  на  берегу:  Ђльберту
минуло десЯть лет, и всюду, где можно, он строил города. Ѓелые города.  Ћн
никогда не мог объЯснить, почему именно белые, но после смерти  матери  он
строил только белые города. € в этих городах все было белым, даже деревьЯ,
даже листьЯ на деревьЯх. ’огда, на берегу океана, профессор ‚алк,  человек
с железными нервами, после двух лет гнетущей скорби заново познал радость.
ЉажетсЯ, он плакал даже. ‚о всЯком случае, потом, когда они перебрались на
Яхту, сын сказал ему: "Џапа, у тебЯ слезы". - "ќто от ветра",  -  объЯснил
он Ђльберту, и мальчик кивнул головой: да, от ветра.
   „олжно быть, это был самый большой день в жизни ‚алка: он увидел в этот
день нового человека, проницательного  и  мудрого,  с  раскрытыми  настежь
глазами, и этим человеком был его сын. "Њой сын, мой сын", -  твердил  про
себЯ ‚алк, и все эпитеты - ласковые,  величальные,  сокровенные  -  блекли
подле этих двух слов.
   Џотом несколько лет крЯду ‚алком овладевал циклами страх:  он  мысленно
взбиралсЯ по отвесным ледЯным кручам Џамира, осваивал  ледники,  спускалсЯ
по тросу в ущельЯ и приземлЯлсЯ с парашютом в таежных  дебрЯх,  куда  иным
путем пробратьсЯ было невозможно. Ћдним словом, не покидаЯ лаборатории, он
проделывал с сыном обЯзательный комплекс юного альпиниста.
   €ногда ‚алку казалось, что  следовало,  пожалуй,  предпочесть  комплекс
юного морехода иди аэронавта, но  мысль  эта  немедленно  разоблачалась  -
везде есть свои волчьи Ямы, и, как обычно, виднее, разумеетсЯ, те, которые
встречаютсЯ на твоем пути, а не те, которые  могли  бы  встретитьсЯ.  “вы,
студенческаЯ психологиЯ владеет человеком всю жизнь: ближайший  экзамен  -
всегда самый трудный экзамен.
   Џозже, когда Ђльберт  стал  студентом  института  лазеров,  опасениЯ  и
страхи оставили ‚алка. ‚прочем, возможно, дело было  просто  в  неизменном
благополучии.
   € вот в один миг не стало благополучиЯ: Ђльберт в клинике регенерации и
трансплантации, его сын Ђльберт. ‚ белом, весь в белом, словно призрак  из
беззвездных  ночей  средневековьЯ,  словно  мумиЯ  из  загадочного   мира,
огражденного от тлена, Ђльберт недвижим, Ђльберт  безучастен,  Ђльберт  не
может повторить полутысЯчелетней давности слова геометра-мудреца:  cogito,
ergo sum [мыслю - значит существую (лат.)].
   ЉакаЯ-то чудовищнаЯ нить раскалЯлась с непостижимой быстротой. Ћна была
над головой, над теменем ‚алка, и погасить ее можно было только мгновенным
сверхусилием.  ‘начала  человек  собралсЯ  в  точку,  точка   стремительно
тЯжелела, но тЯжесть  прибывала  не  извне,  а  изнутри.  Ћткуда  изнутри?
‚последствии ‚алк не мог дать определенного объЯснениЯ этому феномену.  ‚о
всЯком случае, мысль о сгущенной, материализованной воле не  казалась  ему
вздорной. Ќо как бы то  ни  было,  когда  вернулось  привычное  восприЯтие
пространства и тело обрело нормальные размеры, ‚алк почувствовал  огромную
усталость и ломотную, ноющую боль, особенно в плечах и груди. €  вместе  с
этой болью  пришел  покой,  пришло  чувство  освобождениЯ  и  уверенности.
“веренность была беспредметной, но ‚алк  Явственно  ощущал,  что  от  него
одного зависит дальнейшаЯ судьба этой уверенности и он  может  придать  ей
любое направление.
   ќто  чувство  немеркнущей  уверенности   сохранЯло   предельно   четкую
стабильность вплоть до того самого днЯ, двадцать восьмого июлЯ, когда ‚алк
решил,  что  пора  вернуть  Ђльберту  сознание.  Џочему  именно   двадцать
восьмого? „ать вразумительный ответ на этот вопрос ‚алк не мог ни себе, ни
другим. џгич в этот  день  смотрела  на  него  своими  огромными  зелеными
глазами, и, добро, было бы в них осуждение,  недовольство,  негодование  -
нет, ничего такого не  было.  Ѓыло  только  одно:  ожидание  неотвратимого
бедствиЯ, но неотвратимого в той мере, котораЯ человеку уже не подвластна.
   ‚  полдень  звонил  „аль.  ‚алк  не  сомневалсЯ,  что  звонком   своего
"дражайшего коллеги" он целиком  обЯзан  џгич,  котораЯ,  видимо,  убедила
себЯ, что лучше все-таки действие,  пусть  даже  бесполезное,  чем  вообще
никакого действиЯ. € странное дело, хотЯ разговор с „алем был сейчас  Явно
некстати, чтобы не сказать больше, ‚алк не сделал ординатору џгич внушениЯ
за самочинность. Ѓольше того, он даже  передал  ей  содержание  разговора,
основной  приметой  которого,  по  его  собственному   определению,   было
полнейшее отсутствие информации. „аль говорил об ответственности медика, и
‚алк поблагодарил его за свежую и оригинальную мысль, которую в  последний
раз слышал всего лет  десЯть  назад  в  интерпретации  выпускника  средней
школы, трижды провалившегосЯ  на  вступительном  экзамене.  „аль,  в  свою
очередь, поблагодарил ‚алка  за  исключительно  насыщенную  информацию  об
интуиции, которую еще в прошлом, двадцатом, веке некий философ-обществовед
определил как инвариант знаменитой  проблемы  схоластики  "‘колько  чертей
может уместитьсЯ на конце иголки?".
   џгич слушала очень внимательно. Ќо ‚алка не оставлЯла мысль, что в поле
этого ее вниманиЯ не разговор его с  „алем,  а  сам  он,  ‚алк.  ќто  было
неприЯтно, и он прЯмо сказал:
   - „октор, вы не слушаете менЯ.
   - „а, - ответила она машинально, - Я слушаю вас.
   - —ерт возьми, - рассвирепел ‚алк, - Я же говорю, что вы  слышите  менЯ
не хуже, чем дежурный по станции ‘елена-32.
   џгич извинилась, и то, что она извинилась, а не замкнулась, как обычно,
когда отваживалась на некий полупротест,  на  мгновение  озадачило  ‚алка.
‡начит, лихорадочно соображал он,  есть  во  мне  сегоднЯ  нечто...  нечто
пробуждающее милосердие. Ћтвратительное слово! Ќо боЯтьсЯ  чувства  и  при
этом еще боЯтьсЯ  его  словесного  символа  -  это  попросту  нагромождать
трусость на трусость. Ќет, так  далеко  ‚алк  никогда  не  заходил.  €  не
зайдет.
   Ќу что ж, милосердие так милосердие!
   - Џослушайте,  -  вдруг  воскликнул  ‚алк,  -  а  ведь  „аль  прав:  мы
по-прежнему ни черта не знаем  об  интуиции.  Љибернетика  еще  в  зеленом
детстве своем окунулась в сказочное царство интуиции. € вот до сих  пор  в
этом царстве не нашли ни кола ни двора. Ђ что, если и царства-то  никакого
нет?
   ‘транно, а ведь она испугалась, эта џгич. Џобледнела даже, и  глаза  ее
от этой бледности стали вдвое больше. € теперь  в  них  не  испуг  уже,  а
страх, самый доподлинный страх.
   - Ќо  вы  же  верите,  вы  же  знаете,  что  интуициЯ  есть.  ‚ы-то  не
сомневаетесь...
   €нтонациЯ  ее  постепенно  сходила  на  нет,  и  последние  два   слова
прозвучали почти как мольба, как вопрос, на который  возможен  был  только
один ответ: да, не сомневаюсь.
   - „а, - сказал ‚алк, - не сомневаюсь. - € тут же зачем-то добавил: - Ќо
наука не религиЯ, одной веры здесь бывает недостаточно.
   - „а, - подтвердила џгич, - недостаточно.  Ќедостаточно  длЯ  тех,  кто
лишен интуиции.
   ‚алк от неожиданности стал массировать свой  нос:  вот  так  антраша  -
секунду  назад  она  испрашивала  милостыню,  а  теперь   сама   выступает
благодетельницей! Ќет, пожалуй, она все-таки не  совсем  безнадежна.  —ерт
возьми, будем мы когда-нибудь толком знать своего ближнего? Ќаука говорит:
да. Ќо  при  этом  надо  бы,  наверное,  добавить:  если  она  сама  будет
закладывать в человека программу.
   - „а, - решительно заЯвил ‚алк, - Я верю,  Я  убежден  в  существовании
интуиции, как... - ‚алк на мгновение запнулсЯ, - как убежден в том, что вы
не автомат, а человек.
   џгич улыбнулась: профессор удостоил  ее  сейчас  большого  комплимента.
Џожалуй, самого большого.
   ‚алком овладело минутное сомнение: а не рассказать  ли  џгич  все,  что
думал о ней сейчас он, ее шеф, ее железный шеф? ‚прочем,  нет,  не  стоит:
ведь она и без того понЯла все, а попусту ковырЯтьсЯ в  эмоциЯх  -  только
ослаблЯть себЯ.
   Џрозрачные кварцитовые  стены,  пропускаЯ  солнечный  свет,  окрашивали
палату Ђльберта золотистым  колером  ранней  осени.  ‚алк  всегда  отдавал
предпочтение именно этому цвету - мЯгкому, теплому, ненавЯзчивому. Љстати,
весь древний …гипет до нашествиЯ персов и ЊесопотамиЯ  представлЯлись  ему
именно  такими  золотистыми  землЯми.  Џередний  ‚осток   был   такой   же
золотистый, но, кроме того, там было еще много лазури, и  поэтому  он  был
холоднее и отрешеннее.
   ЏодойдЯ к Ђльберту, ‚алк внезапно почувствовал тот же страх, что тогда,
накануне  операции,  когда  он  должен  был   полностью   подчинить   себЯ
надличному, чтобы сохранить способность к действию. Ќо сегоднЯ он  уже  не
мог отрешитьсЯ от своего сына, сегоднЯ легенды древних об  отцах  и  детЯх
должны были обрести первозданную свою силу, и  ‚алк  вдруг  с  потрЯсающей
остротой ощутил, что истинные жертвы не сыновьЯ, а отцы.
   „оверЯл ли ‚алк  своей  интуиции  сполна?  „а,  доверЯл.  Ќо  где-то  в
глубинах его сознаниЯ всегда тлело  сомнение,  порожденное  неограниченной
верой в логос. € хотЯ не только историЯ,  но  и  личный  опыт  многократно
убеждали ‚алка, что и наука подводит, он неизменно твердил,  что  подводит
не наука, а невежество. …сли же ему напоминали, что ложные  знаниЯ  всегда
соседствуют с истинными и не во власти человека  сразу  отделить  одни  от
других, он отвечал: "‚от тогда Я и обращаюсь к интуиции, котораЯ, увы,  не
знает такой великолепной категории, как надежность".
   џгич  не  спрашивала,  сколько  времени  понадобитсЯ  длЯ   пробуждениЯ
Ђльберта, - в  экспериментах  с  животными  ‚алк  придерживалсЯ  железного
правила:  длительность  полного  погружениЯ  в  анабиоз   и   длительность
пробуждениЯ должны быть тождественны. € когда  ‚алк  предупредил  ее,  что
полное пробуждение пациента - он так и сказал: пациента - придет к  исходу
вторых суток, она испуганно прошептала:
   - ’ак долго? Џочему?
   - Ќо это вовсе не долго! - внезапно озлилсЯ ‚алк. - “  этого  пациента,
как вы догадываетесь, не обезьЯний,  а  человечий  церебрум.  Ђ  это,  как
говаривали в старину, две большие разницы.
   - „а, -  сказала  џгич,  -  вы  правильно  предположили,  профессор:  Я
действительно догадывалась, что у  этого  пациента  человеческий  мозг.  €
между прочим, у менЯ тоже.
   Ћна хотела еще объЯснить, что  просто  ее  обеспокоил  этот  откровенно
голый эмпиризм, хотЯ, в сущности, ничего  иного  она  сама  предложить  не
может, но ‚алк уже смеЯлсЯ и, взЯв ее под локоть, проникновенно пообещал:
   - Љоллега, Я учту это. ’о есть то, что вы заметили между прочим.
   ’еперь, собственно, уже нечего было объЯснЯть, и, пожалуй, даже  лучше,
что разговор сложилсЯ именно так: наконец у џгич отлегло от сердца. ‘трого
говорЯ, шутка не очень серьезное основание длЯ душевного  облегчениЯ,  но,
если у тебЯ снЯли камень с сердца, стоит ли упорствовать и  водружать  его
на прежнее место? …ще недавно, лет сто назад, добровольное самоистЯзание -
его  называли  тогда  как-то  иначе   -   считалось   признаком   высокого
гражданского мужества, и, как это  ни  парадоксально,  люди  меньше  всего
интересовались при этом материальным кпд, заботЯсь лишь о  так  называемом
нравственном кпд. Ќо и тогда, хотЯ была разработана  специальнаЯ  шкала  -
кодекс морального кпд, поставить учет этих  функций  на  подлинно  научную
основу так и не удалось: они не поддавались  математической  обработке.  Ђ
теперь, спустЯ целое столетие, они изъЯты из обращениЯ самим  временем.  €
все-таки как трудно даже сегоднЯ отделатьсЯ от этих бесполезных функций!
   - Ќе томите себЯ попусту, - неожиданно произнес ‚алк.
   џгич покраснела - как всегда, когда ‚алк внезапно  демонстрировал  свое
Ясновидение на материале ее "Я". ‚ таких случаЯх  ей  мучительно  хотелось
парировать выпад профессора неотразимой и откровенной колкостью, но нужные
слова приходили с большим опозданием. —ересчур большим.
   Ћднако  сегоднЯ  -  может  быть,  впервые  -  мстительное  чувство   не
захлестнуло ординатора џгич;  сегоднЯ  -  может  быть,  впервые  -  она  с
предельной Ясностью осознала, что,  подтруниваЯ  над  ней,  ‚алк  зачастую
освобождает ее от истинного бремени.
   Ќаклонившись над Ђльбертом, ‚алк подключал к его голове,  позвоночнику,
рукам, ногам датчики электроэнцефалоскопа и  электробиостимулЯтора.  Љогда
подключение было  закончено,  Ђльберт  напоминал  ѓулливера  в  ‹илипутии,
прикрепленного тысЯчами нитей к своему ложу.
   ‹ицо Ђльберта было безжизненно. ’очнее,  это  было  лицо  покойника,  о
котором говорЯт: он как будто спит. € всЯкий раз, глЯдЯ на Ђльберта,  џгич
должна  была  вспоминать  показаниЯ  приборов,  чтобы  увидеть  в  нем  не
покойника,  который  "будто  спит",  а  действительно   живого   человека,
погруженного во временный сон.
   Ѓыло ли такое же чувство у ‚алка? џгич почему-то не  решалась  спросить
об этом. Ќо вчера, когда они стоЯли у койки Ђльберта, ‚алк  перехватил  ее
взглЯд - отчужденный взглЯд живого, обращенный на усопшего, - и сказал.
   - џ знаю, что он жив. џ понимаю, что он жив.
   џгич молчала. „а и что, собственно, было говорить,  что  она  понимает,
как тЯжело отцу? Ќо эти слова не длЯ ‚алка. „а и вообще длЯ кого они,  эти
слова!
   ’еперь оставалось одно - ждать. €  то,  что  при  этом  надо  было  еще
следить за электростимулЯтором, за энцефалоскопом, не  менЯло  главного  -
вот этой необходимости терпеливо ждать пробуждениЯ Ђльберта.
   ‘  точностью  хронометра  ‚алк  через  каждые  шесть   часов   требовал
информации, и, так как заранее нельзЯ было  определить,  где  следует  его
искать через ближайшие четверть суток, он сам вызывал клинику.
   ‚ первый раз, пока џгич передавала информацию, голова ее с  опущенными,
как при чтении, веками монотонно  покачивалась  в  такт  словам,  оставлЯЯ
свободными только уголки экрана. ‚алк с трудом дождалсЯ окончаниЯ доклада,
и, едва она остановилась, он спросил: не хотела бы она показать  пациента,
и вообще, не кажетсЯ ли ей, что ему полезнее было бы  видеть  при  докладе
самого пациента, а не голову ординатора. Ћсобенно, поспешил поЯснить ‚алк,
если  учесть,  что  он  нисколько  не  сомневаетсЯ  в  добросовестности  и
объективности ординатора.
   Ћт  неожиданности  и  карикатурной  корректности  этого  выговора  џгич
ухватилась за спинку стула - позже она уверЯла себЯ, что сделала это вовсе
не в испуге, а просто потому, что стул был единственным тЯжелым предметом,
стоЯвшим   поблизости,   -   но   спустЯ   секунду,   понадобившуюсЯ   длЯ
непроизвольного  движениЯ  руки,  она,  глЯдЯ   ‚алку   прЯмо   в   глаза,
неторопливо, с чеканными, как на уроках дикции, паузами объЯснила:
   - „а, профессор, Я думаю, так будет полезнее. € не только длЯ вас.
   - Љонечно, - неожида