ность. ‡начит, все дело во мне?
„авай и  со мной разберемсЯ. € тут Я тебе скажу такое, что обрадуешьсЯ, хоть
и  преждевременно.  џ  не знаю, почему менЯ  арестовали.  Ѓольше  того, Я не
понимаю, почему арестовывают таких, как  Я, почему все это  принЯло массовый
характер,-- хочу понЯть, бьюсь  над этой мыслью, догадываюсь,  но полностью,
нет, еще не знаю!
     -- Ђ чего проще? ‘амоистребление!
     --  ‘лыхал: ‹евиафан пожирает свои внутренности.  Ќеумный, ограниченный
ты  человек!   ђазве  это  объЯснение?  џ  спрошу  тебЯ:   почему  дошло  до
самоистреблениЯ?  ѓде  причина  такого  чудовищного  конца,  о   котором  ты
каркаешь? Ќичего на это ты не ответишь, ибо не может быть ответа на то, чего
и в помине не существует. ‚ тебе  просто  ожили  старые твои чаЯниЯ. ‚се эти
годы ты об одном мечтал -- чтобы мы рухнули.
     -- Ќо ты не  отрицаешь, сам-то не отрицаешь же -- странное и непонЯтное
творитсЯ? ’ак ведь?
     --  „а.  ’ак.  ‘транное и  непонЯтное.  Џока  еще  странное,  пока  еще
непонЯтное, завтра, может быть, все объЯснитсЯ.
     -- Љороче, самоистребление отрицаешь?
     --  Ђ ты  думал, признаю?  Ќаивен  ты, однако!  ‘кажу тебе по-иному.  ‚
стране  происходит  что-то  болезненное,  какаЯ-то хворь  охватила  могучий,
растущий организм нашего молодого общества. џ  еще не уверен, не ваша ли это
работа, многочисленных врагов наших  внутри и  за границей? ‡ато Я полностью
уверен  в  другом  --  нет, не  сломит  нас  временнаЯ  хворь,  перемучимсЯ,
воспрЯнем -- будем еще здоровее прошлого.
     -- •е-хе, и ты, это самое,-- переболеешь и воспрЯнешь?..
     --  ‘тоит ли говорить обо  мне? ‡автра менЯ вызовут, узнаю,  в чем менЯ
обвинЯют, кто менЯ оклеветал. Ќадеюсь, разберутсЯ.
     -- ђазберутсЯ, после того как не разобрались с сотнЯми твоих товарищей,
таких же большевиков? ’ы, кажетсЯ, искренне веришь в такую глупость?
     -- „а, верю! џ верю в аппарат ЌЉ‚„, Я сам создавал его вместе с другими
коммунистами,  создавал  длЯ   беспощадного  истреблениЯ  контрреволюции.  џ
допускаю, что  отдельные  ошибки...  Ќо в целом,  говорю тебе,  в  целом  он
идейный и крепкий!
     -- •е-хе-хе,  идейность -- эсера  в одну камеру с  большевиком. "‚се вы
здесь контрики!"-- ответ корпусного...
     --  Њихаил, оставим  этот спор -- он  плохо кончитсЯ... Џанкратов снова
встал. Ћн махал в воздухе кулаком и кричал исступленным, злым шепотом:
     -- Џлохо, плохо -- на  хорошее  не надеюсь... Ќо  знаешь,  длЯ кого оно
плохо  кончитсЯ? „лЯ вас, длЯ  ваших нынешних мудрых и великих, гениальных и
родных -- в первую голову длЯ них, да, да! ЃлизЯтсЯ, близЯтсЯ страшные годы.
‚се разумное, все талантливое  уничтожаетсЯ -- лучшие головы летЯт по ветру.
ѓде  ваши   испытанные   вожди   и  руководители?  ѓде  ваши   прославленные
военачальники?  Људа  вы  подевали знаменитых  инженеров,  хозЯйственников и
агрономов? Ќарод истекает кровью,  вот ваша работа. Ђ  историЯ не дремлет --
скоро,  скоро  на обессиленную вами  ђоссию грЯнет ѓитлер с  —емберленами  и
„аладье. —то  будет противопоставить нашествию врага? Љакие силы схватЯтсЯ с
ним? € тогда наступит последний акт трагедии  --  гибель великих  и  мудрых,
полный распад вашего государства, смерть и кости кругом, смерть и кости...
     Ћн вдруг резко оборвал речь,  повернулсЯ и  пошел к койке, упал на нее.
Ќесколько  времени  Я  слышал  лишь  тишину  --  наполненную  звоном  крови,
нестерпимо напрЯженную.  Џотом зазвучал  задыхающийсЯ, горЯчий голос ‚иктора
‘еменовича:
     -- ‘лушай ты, пророк  всеобщей  гибели!  ’ы  слишком уж большие  выводы
произвел из того мелкого, в сущности, факта, что оба мы, идейные противники,
попали в  одну  камеру. Ќет, тысЯчу раз нет, дороги наши не сошлись и судьбы
не одинаковы! ‚озможно, очень возможно -- и Я, и ты погибнем в  тюрьме. Ќу и
что  из того?  —етверть  века  назад Я тебЯ  определил как мещанина.  ’ы был
обывателем, обывателем осталсЯ. €з  собственной неудачи ты заключаешь гибель
народа.  Ќет, брат,  нет  --  народ в миллионы раз  шире  нас  с тобой. ‚раг
ринетсЯ   --  он   встретит   железную  армию,   новых,   еще   талантливей,
военачальников, умных инженеров, мужественных  коммунистов. ‘лышишь  ты,  не
всю жизнь мы  унесем с собой в  могилу, лишь крохотную ее частицу. Њожешь ты
это понЯть? ‚ерю, слышишь, верю!
     џ лежал не шевелЯсь.  џ боЯлсЯ, что  они услышат, с каким  тЯжким гулом
бьетсЯ мое сердце.


     џ не знаю,  сколько было времени, вероЯтно, около четырех, небо в  щели
над  щитком  у  окна  еще  чернело, когда загремели засовы.  ‚  камеру вошло
человек пЯть -- стрелки, корпусной с бумагой  в руке. Њы вскочили  с коек  и
встали возле них, как требовали.тюремные правила.
     -- Љто на "Џ"?-- спросил корпусной.
     -- Џанкратов,-- первым сказал эсер.
     -- Ќет,-- сказал корпусной, сверЯЯсь с бумагой.-- Љто еще?
     -- Џрокофьев,-- проговорил новый арестант.
     -- ‘кажите инициалы полностью.
     -- ‚иктор ‘еменович.
     -- ‘ледуйте  за  мной. ‚ещей не брать. Љорпусной вышел  первый, за  ним
‚иктор ‘еменович, стрелки замыкали шествие.
     -- Ќа допрос,-- хмуро сказал Њаксименко, укладываЯсь на койку.-- „опрос
на рассвете-- штука!.. „авайте спать, ребЯтки, пока нас не тревожат.
     Ћн  с ‹укьЯничем скоро  захрапели. Џанкратов тЯжело ворочалсЯ на  своей
койке. џ тоже не мог заснуть. ѓде-то неподалеку, в комнате, выходЯщей окнами
на   московскую  площадь,  сейчас   допрашивают   старого  большевика.  —его
добиваютсЯ от него? —его  вообще добиваютсЯ?  ѓде  логика в  том кровавом  и
мерзком  действии,  что разыгрываетсЯ  в стране? Џолитика это или патологиЯ?
Њожет, чтобы  понЯть дух нашей эпохи, одних  социальных законов, которые Я с
таким  усердием штудировал, недостаточно и нужно привлечь врачей-психиатров?
Љто в этом  во всем  виноват? € если виновные имеютсЯ, то нет ли среди них и
менЯ? џ ведь  тоже, по  молодости, по любви к коммунизму, орал  всюду:  "“ра
мудрому и родному!" ђазве не смешал Я  великую идею  с  отдельным человеком,
разве не обожествил идею в человеке, не поставил человека выше идеи? Ђ он --
человек  этот  -- был недостоин идеи, которую мы слили с  его именем  -- вот
она, трагедиЯ  нашего  времени!  ’ам  сейчас допрашивают Џрокофьева. џ  тоже
виноват, что его"допрашивают,--  виноват,  что его арестовали, вино¬ват, что
от него вымогают бессмысленные,  лишь  подлин¬ным врагам, быть может, нужные
поклепы на себЯ! —ем же мне искупить свою вину, чем?
     џ  также думал  о том, что мне нету выхода. € мне, и  Џрокофьеву, и еще
многим тысЯчам закрыты жизненные дороги.
     €  еще  Я  думал о том,  что, кажетсЯ, нашел  объЯснение мучившему менЯ
удивительному Явлению. џ досиживал шестой месЯц на ‹убЯнке, в самой грозной,
в самой элитной тюрьме. Ћна, таково  было ее назначение,  таково, было о ней
всеобщее  мнение, предназначалась  лишь  длЯ  особо крупных,  особо  опасных
государственных  преступников,  пребывание которых  на воле  подрывало  сами
устои спокойного государственного существованиЯ.  € менЯ неделю  за неделей,
вот уже полгода  допрашивал  важный следователь  в  военной форме,  с  двумЯ
ромбами в петлицах гимнастерки  -- генерал, по старому счету... € то, что он
генерал, и то, что  он так часто вызывает менЯ на  допросы и  так настойчиво
допытываетсЯ  от  менЯ  признаний  в  великих  преступлениЯх,  уже  одно  --
свидетельство   того,   что   Я   воистину   безмерно   опасен   длЯ   основ
государственного строЯ. Ђ он допытываетсЯ, верно ли, что Я  говорил об одном
члене  Џолитбюро,  будто  его лицо, после  того как он сбрил бородку,  стало
одутловатым и некрасивым и мне теперь оно не нравитсЯ;  и не высказывал ли Я
такого же клеветнического мнениЯ о других членах правительства? €  не таю ли
Я  в  своей голове еще более оскорбительных  мыслей о Ќем,  о великом  вожде
нашей страны? Ђ  когда Я  отчаЯнно  защищалсЯ  от  неправедных  обвинений  и
твердил, что не  понимаю,  почему  в такой  важной  тюрьме занимаютсЯ такими
пустЯками -- как, кто, о чем говорил,-- мой следователь в генеральской форме
внушительно  разъЯснЯл, что  ныне  не существует политических  пустЯков, ибо
страна достигла такого уровнЯ развитиЯ и благоденствиЯ, в ней так неоспоримо
победил  социализм,  самый справедливый государственный строй, что только  у
наших  заЯдлых  врагов могут  сохранЯтьсЯ  нехорошие мысли.  € потому каждое
оскорбительное слово о нашем строе, тем более -- о наших вождЯх,  доказывает
неистребленную  внутреннюю враждебность и заслуживает  самой  суровой  кары.
‚раги,  чувствуЯ свою кончину, свирепеют, и усмирение их злобы, какой бы она
внешне ни казалась крохотной, должно быть решительным и безжалостным.
     -- Ќаше общество  стало бесклассовым,--  сказал Я однажды.-- “ нас  уже
нет классовых врагов и классоваЯ злоба усмирена. Џротив кого вы боретесь?
     --  Џравильно,  бесклассовое,--  согласилсЯ он.--  ‚се  одинаковы перед
законом. ђаньше красноармеец  украл булку -- ему порицание, нэпман или кулак
украл булку  -- им два месЯца заключениЯ, потому что они --  разных классов.
Ћдни  классовые враги,  другие -- классовые друзьЯ. Ђ сейчас все одинаковые:
кто  ни укради, каждому -- три года.  €бо вредить бесклассовому  обществу  в
тысЯчу раз преступней, чем прежнему, где царствовал антагонизм.
     ’акие  рассуждениЯ менЯ  не убеждали.  џ возмущалсЯ  и за  себЯ,  и  за
знаменитую  тюрьму,  где  расследуют не  важные преступлениЯ,  а пустЯки.  €
десЯтки  арестованных, поЯвлЯвшихсЯ  в нашей камере  и вскоре  исчезавших из
нее,  убеждали,  что  здесь,  как  на  дурном театре,  совершаетсЯ  какой-то
бездарный  фарс. Љроме  одного  проходимца,  признававшегосЯ, что он пыталсЯ
шпионить в пользу любой державы, котораЯ согласилась бы его услуги оплатить,
но  попавшегосЯ  на  первой же  попытке  шпионажа, ни  один не имел за собой
настоЯщей --  в  моем  понимании  --  вины. ‚се  происходЯщее в нашей камере
казалось мне несерьезным -- во всЯком случае, не отвечающим тому назначению,
которым  нам  неизвестно  почему  и  неизвестно зачем  грозили  следователи.
—удовищность  происходЯщего  была  в  безмерном,  бессмысленном   раздувании
ничтожной мухи подозрений либо обмолвок  в чудовищного слона государственных
преступлений.
     €  только сегоднЯ, только  в споре двух старых противников, менЯ опалил
жар подлинной,  а не выдуманной трагедии. ‚от они, два классовых противника,
сидели на одной койке --  нет  классов в бесклассовом обществе, оба уравнены
одной виной, противоестественно соединившей реальность и выдумку, действие и
клевету.  џ  не мог этого понЯть, не мог этого принЯть, моЯ душа разрывалась
от скорби.
     ‘нова загремели засовы и в камере поЯвилсЯ корпусной со стрелками. „вое
стрелков  вели под  руки Џрокофьева  --  бледного, в  разорванной одежде. Њы
стоЯли  в молчании около своих  коек. ‘трелки посадили Џрокофьева на матрац,
он  обессилено  завалилсЯ  головой  на  подушку.  Љорпусной  отдал  короткое
приказание, и охрана ушла вместе с  ним.  ‡асовы зарычали и завизжали. Њы  в
оцепенении продолжали стоЯть у коек.
     џ перевел  глаза с  тЯжело дышащего  Џрокофьева на  Џанкратова. € тут Я
увидел,   как   снова   переменилсЯ   Џанкратов.   Џеред   нами   стоЯл   не
мужиковствующий,  играющий-  в   дурачка  крепыш,  не  разозленный  Яростный
спорщик, каким Я узнал  его  этой ночью, а старик с  остекленевшими глазами,
поседевшей бородой. Ћн шел к Џрокофьеву как слепой, ощупывающий воздух.
     Ћн  наклонилсЯ  над  койкой  Џрокофьева,  повернул  к себе  бледное,  в
кровоподтеках  лицо. Џрокофьев  не открывал глаз,  дышал с хрипом. Џанкратов
поднЯл его руку, отпустил ее -- рука упала как неживаЯ.
     --  Љрепкий,  крепкий  аппарат! --  не  то  натужно  прохрипел,  не  то
прокашлЯл  Џанкратов.  Ћн  вдруг  с  ненавистью  посмотрел  на нас  и  снова
обернулсЯ к Џрокофьеву: -- Ћй, ‚иктор, крепкий!
     џ повалилсЯ на матрац, в исступлении кусал подушку, трЯсЯсь всем телом.


        ‘‹Ћ‚Ћ …‘’њ „…‹Ћ

     Љто-то  нудно плакал надо мной  молодым  жалким  голоском. Џлач началсЯ
вчера вечером -- наверно, сразу как  привезли  из суда -- и продолжалсЯ  уже
ровно  двадцать  часов;  было  по-человечески  удивительно,  откуда  беретсЯ
столько влаги на слезы. —ужое рыдание выводило менЯ  из  себЯ. џ  металсЯ по
узкой каморке  в  Џугачевской  башенке Ѓутырской  тюрьмы  и, задираЯ  лицо в
потолок,  ругалсЯ, кричал и  требовал перестать--  нельзЯ же  так по-бабьему
распускатьсЯ!  €  мне  нелегко,  и  Я  после суда, тоже  выслушал  чудовищно
несправедливый  приговор,  ложь  на лжи,  а не суд,  но  ведь держусь  же...
Џерестань,  будь  ты проклЯт, своим  плачем  ты сводишь  с ума!  Ќо  парень,
рыдавший в камере надо мной,  не  слышал ни  моих просьб,  ни проклЯтий.  Ћн
слышал только  свое рыдание, он  выплакивал свое горе -- чужое горе, которое
он усиливал  своими слезами, до него  не доходило, как громко Я ни  старалсЯ
орать, что и  у менЯ тоже несчастье -- десЯть лет объЯвленного мне ни за что
ни про что тюремного заключениЯ.

     -- ‹учше  уж умереть,  чем  так  надрывать горло,  --  сказал Я  себе в
отчаЯнии.-- € точно, почему бы не умереть, жизни больше не будет! „есЯть лет
мне не вынести! Ђ и вынес бы, так незачем.
     ќта  мысль  -- покончить  расчеты  с жизнью -- Явилась  мне  уже  в тот
момент, когда Я  закричал на своих судей: "‚ы лжецы, ваш приговор  --  ложь,
ложь, ложь!" -- и рванулсЯ  к ним, а два бойца охраны завернули  мне руки за
спину и  придавили  голову к коленЯм, а потом вытащили из судейской камеры в
коридор  и еще долго волокли по бесконечному лефортовскому коридору, пока не
бросили в одиночку -- тут  можешь разорЯтьсЯ, сколько хватит дурного голоса!
Ќо там Я уже не орал и не проклинал судей, а  металсЯ на койке и в бешенстве
кусал подушку, чтобы дать какой-то выход душившему менЯ отчаЯнию.  ‚от тогда
и  поЯвилась  мысль,  а  не  прервать  ли  так неудачно скривившуюсЯ  жизнь?
ЌатЯнуть  нос  злобной  судьбе--  и  полный  расчет!  Ќо  в  камере все было
привинчено  и  туго закреплено -- никакого  способа  самоумертвитьсЯ,  да  и
времени не стало  -- вызвали, посадили в машину багровой окраски,  грузовую,
закрытую,  с  камуфлирующей  --  чтобы не  смущать  москвичей на  улицах  --
надписью на боку "ЊЯсо" и воротили в Ѓутырку, но не в старую камеру, а сюда,
в одну  из комнаток  знаменитой Џугачевской башни -- в ней, по слухам, сидел
сам  Џугачев.  € под  непрерывный  плач  верхнего  соседа  Я  с ожесточенной
деловитостью стал выЯснЯть в новой камере, годитсЯ ли она длЯ окончательного
решениЯ жизненной проблемы. Љамера  была маленькаЯ, на три  койки, с высоким
потолком, с окошком, защищенным наружным щитком-"намордником". џ  подпрыгнул
на койке, уцепилсЯ за решетку окна, прутьЯ держали хорошо --  каждый  вполне
годилсЯ послужить за классический  "висельный  крюк".  Ќо  веревки не  было,
простыни  тоже отсутствовали,  а  из  трухлЯвых  одеЯл  надежного  жгута  не
скрутить, это понималось сразу. € тут Я увидел  длинное вафельное полотенце,
брошенное на отведенную мне койку. Ћщупав полотенце  по всей длине Я  понЯл,
что судьба наконец улыбнулась мне,  правда,  издевательски-злобной ухмылкой.
…сли ночью разорвать полотенце надвое, то  из двух  половинок можно скрутить
прочный  и  длинный  жгут,  хватит  завЯзать  двойным  узлом  на  решетке  и
смастерить просторную  петлю,  чтобы в нее пролезла голова, џ  проверил, как
полотенце  обхватывает шею, оно обхватывало с избытком, на планируемую петлю
можно  было   положитьсЯ.   ’еперь   оставалось  подвести   мысленно   итоги
существованиЯ.  џ  забегал  по  камере, торопливо  вызваниваЯ  в мозгу,  под
аккомпанемент чужого рыданиЯ с потолка, нечто  вроде  поэтического завещаниЯ
-- прощальные  стихи. Њинут  через  десЯть  Я уже вслух перебивал  мрачным и
решительным пЯтистопным Ямбом чужое рыдание:

     Љак бабочка на пламенные свечи .
     ‹етит неудержимо и нелепо
     €, обгорев, почти без крыл, навстречу
     Ћгню последнему вновь рветсЯ слепо,--
     ’ак Я, измученный и непокорный,
     ђаздавленный судей-лжецов делами,
     Љружусь в бесчувствии вкруг мысли черной,
     ЃросаЯсь в эту мысль как в пламЯ!

     ‡акончив стих,  Я присел на койку. ЊенЯ затуманила безмернаЯ усталость.
Џокончить с жизнью было, конечно, неплохо.  Ќо ужасало, что длЯ  этого нужны
энергичные  действиЯ -- рвать на  половинки крепкое полотенце, крутить жгут,
лезть  к  оконной  решетке,  прилаживать  к  шее  петлю..  ‘мерть  перестала
привлекать  менЯ.  џ  с ней  как бы рассчиталсЯ прощальными стихами. ‘мертно
тЯнуло спать џ закрыл глаза и повалилсЯ головой на подушку.
     ЊенЯ пробудил скрип двери. ‚  камеру вошел мужчина  с вещевым мешком  в
руках. Ћн  остановилсЯ посередине камеры и хмуро уставилсЯ на  менЯ. Ћн  был
среднего роста, средних лет, очень худ, очень  темнокож лицом, с очень -- до
болезненного впечатлениЯ --  запавшими глазами. –вета их  в  Яме  глазниц ни
тогда, ни после Я разглЯдеть  не мог, они, вероЯтно, не отличались цветом от
кожи лица. џ глухо спросил: ‚ы кто?
     -- „ебрев,-- ответил он и поправилсЯ:-- ќто фамилиЯ -- „ебрев. Ђ вообще
Я  арестант,  как и  вы,  и осужден  по  той  же  статье,  как  ваша,  и, не
сомневаюсь, на тот же срок.
     Ћн кинул мешок с вещами на свободную койку и присел. џ сказал:
     -- ЊенЯ осудили на десЯть лет тюрьмы, с последующим поражением в правах
на пЯть лет. Ћсудили неправильно, несправедливо, весь приговор -- клевета! џ
так и крикнул моим судьЯм, что они лжецы.
     -- Ђ они что?
     -- ‘крылись в соседней комнате, а менЯ скрутила охрана.
     -- …стественно. ‚  Ярости  еще  могли  кинутьсЯ  на них, случаи бывали.
Љакому  судье  охота  попадать  под  кулак осужденного?  Џравда,  вы  не  из
геркулесов, но все же... Љто вас судил?
     -- ѓлавный судьЯ -- Ќикитченко, заседатели ѓорЯчих и „митриев.
     -- ‘ерьезный народ. ‚оеннаЯ  коллегиЯ ‚ерховного  суда ‘‘‘ђ. ‘татьЯ 58,
пункты 8 через 17, да еще 10 и 11. ‚ерно?
     - ‚ерно. Ђ почему вы менЯ спрашиваете о статьЯх?
     -- Ћ чем  же нам еще разговаривать  в камере?  ‡акона от 1 декабрЯ 1934
года не применили? ‚прочем, раз вы тут, значит, нет.
     ‚  обвинительном  заключении был закон от 1 декабрЯ, а  в  приговоре не
упоминалось.
     -- Џощадили вас. Џо молодости, очевидно. ‚ам сколько?
     Ћн вдруг впал в раздражение:
     -- Ќе стройте из  себЯ младенца! ‚ двадцать шесть лет  пора покончить с
детской наивностью! ‡акон от первого декабрЯ тридцать четвертого года принЯт
после убийства  Љирова  и предусматривает только одно  наказание -- смертную
казнь.  …сли  бы он  оставалсЯ  в вашем приговоре, ваш прах  уже везли бы  в
крематорий.
     ‡емлистое  лицо  „ебрева  сердито  дергалось.  Њне показалось,  что  он
беспричинно возненавидел менЯ. џ сказал сколько мог спокойней:
     -- ‚ы, очевидно, хорошо разбираетесь в уголовном кодексе?
     -- € не  только в  уголовном,-- буркнул  он.-- џ по старой профессии --
юрист.  Џравда, уже давно  на партработе...  Ђ  с  вашими  судьЯми  когда-то
приЯтельствовал. —то, впрочем, мне не помогло, скорей -- наоборот.
     Њы с  минуту помолчали. ‡аключенный наверху  рыдал  на той же надрывной
ноте. џ попросил:
     --  …сли  вы  юрист,  то  расскажите,  что  означают  мои  статьи.  Њне
объЯснили, но не уверен, что правильно понЯл.
     Ћн оживилсЯ:
     --  Ќадо  понимать,  надо! ’еперь эти пункты пЯтьдесЯт  восьмой  статьи
будут сопровождать вас всю  дальнейшую жизнь, станут важнейшей  вехой  вашей
биографии.  €так,  пункт  восьмой  -- террор. Ќо  добавленный  к нему  пункт
семнадцатый устанавливает,  что лично вы ни пистолета, ни ножа, ни тем более
бомбы в руки не брали, а только сочувствовали террористам, были, стало быть,
их идейным соучастником,  когда  они готовили покушениЯ  на наших испытанных
вождей...
     -- Ќе было этого! -- крикнул Я.-- Ќикогда не было.
     --  Ќадо было судей  убеждать в  своей  непричастности к террору,  а не
менЯ.  Џродолжаю.   Џункт  десЯтый  гласит,  что  вы  болтун  и  высказывали
антисоветские мнениЯ  другим  людЯм,  а о  наличии  таких  ваших  слушателей
категорически   свидетельствует   пункт  одиннадцатый,   утверждающий,   что
организациЯ трепачей  в количестве  не  менее двух человек вела  рискованные
разговоры,  в смысле -- занималась антисоветской агитацией. € один  из  этих
трепачей  были  вы.  ’еперь Ясно? •ороший это пункт  --  десЯтый в пЯтьдесЯт
восьмой статье. ‡а любое сомнительное словечко в любой болтовне  --  тюрьма,
вот его смысл. Ђ длЯ крепости, чтоб не  выбрались  скоро  на волю, еще пункт
восьмой навесили -- тЯжкаЯ гирЯ на шею.
     -- ‚ы издеваетесь надо мной, „ебрев.
     -- Ќе издеваюсь, а разъЯснЯю реальное положение,-- холодно  отпарировал
он.-- “ж доложил вам, судьи ваши - народ серьезный и ответственный, знаю это
по личному знакомству с ними.  “ж если припечатают,  так надолго... Ќе  всем
сносить  такую печать... ‚ы, правда,  по-современному,  почти  юноша. •ватит
жизни и после заработанной десЯтки...
     џ в Ярости заметалсЯ по камере.
     -- Ќикакой десЯтки, слышите, „ебрев! ‡автра напишу заЯвление и потребую
немедленного пересмотра приговора. ЊенЯ освободЯт, вот увидите!
     Ћн невесело покачал головой.
     --  ћноша,  утешаете  себЯ  несбыточными мечтаниЯми.  ‡аЯвление от  вас
примут  только  в том случае,  если вы  докажете,  что вовсе не тот человек,
которого  судили,  и фамилиЯ  ваша  другаЯ,  и  потому  не  хотите принимать
незаслуженно чужой кары. ‹ишь в этом единственном случае вам дадут бумагу на
заЯвление.
     џ  воротилсЯ  на свою койку  и,  подавленный, некоторое  времЯ  молчал.
„ебрев показал рукой на потолок.
     -- € давно он?
     -- Љогда менЯ привели сюда, он уже надрывалсЯ Џочти сутки без перерыва.
     „ебрев вслух размышлЯл:
     --  Џо голосу  -- молод. ‚аших  лет. Њожет, года  на два-три  постарше.
•орошо, что слезами дал  выход душе,  молчаливаЯ Ярость может подтолкнуть на
неразумные поступки.
     -- Ќеразумные? -- переспросил Я горько.-- ‚ообще имеетсЯ разум во всем,
что совершаетсЯ  тюрьмах? Ѓезумие, массовое безумие,  всеобщее  политическое
умопомешательство!..
     --  Ђ вот  этого  говорить не  надо. Ќе думайте, что у власти  нет кары
похуже десЯти лет заключениЯ. ѓоворю еще раз -- вас пощадили,  снЯв закон от
1  декабрЯ, а будете  твердить  насчет политического  умопомешательства... ‚
общем,  держите себЯ в руках. € с незнакомыми  не откровенничайте,  а Я ведь
вам незнаком. Њы еще помолчали. Џарень наверху сделал передых  в  плаче. Ќо,
помолчав минут пЯть, снова ударилсЯ в слезы. „ебрев с тоской сказал:
     -- ѓосподи, до чего тошно!  •оть бы скорей на этап. ћноша, расскажите о
себе -- кто, что, откуда и почему?
     -- Џочему бы вам не  рассказать  о своей жизни? ‚ы больше прожили, ваша
биографиЯ интересней.
     Ћн хмуро усмехнулсЯ:
     --   ‘ложней,   а   не   интересней.   ‡апутаннаЯ,   неровнаЯ,   полнаЯ
неожиданностей... ‘только неоправданных поступков,  столько  неразумного.  ‚
общем, типичнаЯ жизнь  людей моего  круга и  моего  поколениЯ...  ‚ам не все
понЯть, у вас инаЯ жизненнаЯ дорога -- и проще,  и справедливей. ѓоворите, Я
слушаю.
     џ  не  был  уверен,  что моЯ жизнь проще  чьей-либо  иной, а недостаток
справедливости ощущал в ней и до того, как очутилсЯ  в тюрьме. Ќо чтобы хоть
как-то   заполнить  томительное   времЯ  в  камере,  рассказал,  что  жил  в
‹енинграде, работал инженером на приборо-строительном заводе, летом прошлого
года внезапно арестовали, несколько дней просидел  в  ленинградской  тюрьме,
потом привезли в Њоскву.  есть месЯцев  на ‹убЯнке допытывались, не говорил
ли Я  чего плохого о вождЯх партии и  правительства и  не ЯвлЯюсь ли  членом
антисоветской  молодежной  группы  в составе  трех человек,  и  в ней  Я  --
руководитель.  Џотом --  четыре месЯца в Ѓутырке без единого допроса,  потом
неделЯ в ‹ефортово,  потом суд, а после суда снова, в Ѓутырки. Ѓыло свидание
с женой после окончаниЯ следствиЯ. †ена  сказала, что дело мое  направлено в
суд,  но суд не  принЯл его за  недоказанностью  преступлениЯ  --  возможно,
переследствие, но всего вероЯтней, скоро выпустЯт на волю. Ќовых допросов не
было,  Я  ожидал  освобождениЯ.  Ќо  что-то  вдруг  переменилось. ‘уд  снова
затребовал  отклоненное дело  и  там, где в конце прошлого  года не  находил
вины, вину внезапно обнаружил -- лживую, неправдоподобную, недоказанную -- и
покарал за эту выдуманную вину, за несуществующее преступление самым  тЯжким
наказанием, какое можно придумать...
     -- ‚се  же не самым тЯжким, закон  от  1  декабрЯ к вам не применили. Ђ
почему  сегоднЯ нашли  вину там, где  вчера  ее  не  видели, могу объЯснить.
Џроизошло важное событие, о  котором  вы еще не  знаете,  ‚  феврале и марте
состоЯлсЯ пленум  –ентрального  Љомитета, ‘талин докладывал  о  троцкистских
двурушниках...  € такие постановлениЯ!..  ‚се, что  было до сих пор, все эти
исключениЯ   из   партии,   проработки,   осуждениЯ,   публичные   покаЯниЯ,
отмежеваниЯ... ‚ общем, нынешний, 1937 год станет особенным в нашей истории,
принимаютсЯ по-серьезному, самым жестоким способом за тех, кого понадобилось
убирать...  †елезной   метлой,  ежовыми  рукавицами,  вилами  и   топором...
ђадуйтесь, юноша, говорю вам, радуйтесь, что отвели закон  от 1 декабрЯ! €бо
раз уж нашли вину там, где ее вчера не видели, то могли...
     Ћн прервал свое желчное объЯснение. ‡агремели засовы, отворилась дверь,
в  камеру  ввели  нового человека. Ћн был высок,  толст, стар,  передвигалсЯ
прихрамываЯ  --  остановилсЯ  у дверей, схватилсЯ  рукой  за  сердце, тЯжело
задышал.
     -- ’ы? -- потрЯсение спросил „ебрев. -- ’ебЯ -- сюда?
     --  џ  вас  не  знаю, „ебрев,  --  придушенным  голосом  ответил  новый
заключенный.  --  Ћтныне  и на всю  остальную жизнь мы незнакомы. Ќе  смейте
говорить со мной, не смейте глЯдеть на менЯ! џ вам приказываю, слышите!
     Ќовый заключенный тЯжело опустилсЯ на свободную последнюю койку, бросил
мешочек с вещами на пол,  закрыл глаза -- мерно покачивалсЯ  всем туловищем,
как  бы  в ритм  неслышным  мне звукам  либо  медленно  бредущим  мыслЯм.  џ
переводил взглЯд с него на „ебрева. „ебрев при  поЯвлении  нового  арестанта
вначале  отшатнулсЯ, потом весь  сжалсЯ,  теперь с  ногами  сидел  на койке,
прижимаЯсь  спиной к  железной спинке -- поза,  которую и  ребенок долго  не
выдержит, -- и не  отрывал тусклых глаз в глубоких глазницах от согнувшегосЯ
нового соседа. Џожилой арестант внушал „ебреву ужас, это понимал даже Я. € Я
ожидал  драматического продолжениЯ, когда  оба  соседа  прервут затЯнувшеесЯ
молчание.  “ них, по  всему,  были свои  вещие счеты -- Я  даже  догадывалсЯ
какие.
     Џожилой арестант, не раскрываЯ глаз, сказал:
     -- Њолодой человек, сколько вам дали? „есЯть с последующим поражением в
правах?
     -- „а, десЯть с поражением,-- сказал Я.
     -- Ќе предупреждали, когда на этап?
     -- Ќе предупреждали.
     -- „а, сейчас не предупреждают -- берут и выводЯт. Ѓерегут слова, слова
стали  дороги,  а   дела  подешевели,  делами  не  экономЯт.  „авно,   давно
предвидели: слово станет плотью. ’олько думали, что слово воплощенное ЯвитсЯ
благодатью и истиной, а  оно  обернулось хвостатым страхом, двурогим ужасом,
багровым призраком гибели...
     -- Ќе понимаю вас,-- сказал  Я. Њне казалось, новый арестант не в своем
уме.
     Ћн  поднЯл  голову,  резко  повернулсЯ ко  мне,  распахнул  веки.  џ  и
вообразить  не  мог, что так  бывает: на  морщинистом,  старчески-сером лице
светили  очень Яркие, очень голубые, очень живые глаза.  Ћни  разительно  не
совпадали со всем обликом этого пожилого человека. Ћн засмеЯлсЯ так странно,
словно  не  он,  а  Я  говорил что-то совсем  уж несообразное. ‚  отличие от
молодых глаз голос у него отвечал облику -- старчески-тусклый.
     -- Ќе понимаете,  верно,-- подтвердил  он. --  € не  один вы.  Њиллионы
людей  растерЯлись  и запутались.  €бо произошла  самаЯ  неожиданнаЯ,  самаЯ
невероЯтнаЯ  революциЯ в нашей стране  -- не  классоваЯ, не  промышленнаЯ, а
философскаЯ. ‚ самом материалистическом государстве мира воспрЯнул и победил
идеализм.
     Ћн остановилсЯ,  ожидал  возражений. „ебрев не менЯл своей  напрЯженной
позы. Џожилой арестант продолжал:
     --  „а,  торжество  философии  идеализма,  иначе не  определить.  Њы  в
молодости учили:  бытие определЯет сознание, экономика порождает политику. €
вообще   --  производственный   базис,  производственные  отношениЯ,  право,
идеологиЯ... € где-то там, на самом верху,  на острие пирамиды -- слово, как
зеркало реальной жизни. Ђ слово вдруг стало сильней жизни, крепче экономики,
оно не зеркало, а реальный властитель бытиЯ -- командует, решает,  безмерно,
Яростно  торжествует!  „икое  царство слов,  свирепаЯ  империЯ  философского
идеализма!   Љто  вы  такой,   молодой  человек?   ‚раг   народа,  так   вас
сформулировали. ‚сего два слова, а всЯ ваша жизнь отныне и навеки определена
этими  двумЯ   словами  --  ваши   поступки,  ваши  планы,  ваши  творческие
возможности, даже  любовь, даже  семьЯ.  ’роцкист,  бухаринец,  промпартиец,
уклонист,    вредитель,    предельщик,   кулак,   подкулачник,    двурушник,
соглашатель... Ѓоже мой, боже  мой, всего десЯток слове¬чек, крохотный набор
Ярлычков,  а  бытие  огромного   государства  пронизано  ими,  как  бетонный
фундамент  железной  арматурой! Љакое  торжество  слова,  даже  не  слова --
словечка!  Њы боролись  против  философского  идеализма,  за грешную материю
жизни,  а  нас  сокрушил  возродившийсЯ  идеализм  --  самаЯ  мерзкаЯ  форма
идеализма,  низменное, трусливое  поклонение словечкам. Ќе  упоение  высоким
словом,  а власть слова лживого, тупого -- куда нереальней  того идеального,
против которого мы, материалисты, восставали!
     -- ‡ачем вы мне это говорите? -- спросил Я.
     -- „а, зачем? -- повторил он горько.-- ‚прочем, нет. ‚ы впервые судимы?
     -- Ќадеюсь, и в последний. Ђ когда отменЯт несправедливый приговор, так
стану опЯть несудимым.
     --  „ай вам бог! ’олько до этого не скоро. Ђ пока вам  предстоит этап в
какую-нибудь  далекую тюрьму, где будете  отбывать заключение. ‚ы на  этапах
еще  не  бывали,  а  Я  их  столько прошел! € сейчас  с этапа --  по  доносу
мерзавца,  которого  считал  другом.  Џривезли,  заклеймили новыми карающими
словечками и опЯть  увезут.  Ћдно заключение сменЯт на  другое. ’ак  вот  --
этап.  Ќа многих командуют блатные.  ‚ы  длЯ  них "пЯтьдесЯт восьмаЯ", "враг
народа",  а они считают  себЯ друзьЯми народа -- аристократиЯ по сравнению с
вами. € с радостью при случае поиздеваютсЯ над вами, облагораживают себЯ тем
злом, которое вам  причинЯт,--  отомстили, мол, врагу народа за  то, что  он
народу вредил. Ѓойтесь уголовников, молодой человек. Њой вам душевный совет:
заЯвитесь в камеру, где  уголовников много, сейчас же вещевой мешок на стол:
половину  -- вам,  половину  - мне. ‚се  же  гарантиЯ,  что не изобьют и  не
прирежут.  Ђ теперь, простите,--  спать. ’рудный  был день  сегоднЯ,  завтра
будет еще трудней.
     Ћн повалилсЯ  одетый  на койку  и почти сразу заснул.  „ебрев осторожно
опустил ноги  на  пол  и  принЯл нормальное сидЯчее  положение.  Ђрестант  в
верхней  камере  замолчал  --  вероЯтно, тоже  заснул.  Ќи  „ебрев,  ни Я не
засыпали.  Ћн сидел  угрюмый, о  чем-то молчаливо размышлЯл,  а  Я  думал  о
приговоре,  о семье,  оставленной на  воле,  о неведомой далекой тюрьме, где
предстоЯло отбывать заключение.  €  еще Я  думал о  всевластии слов, с такой
горечью  объЯвленной  пожилым  человеком,  лежавшим  на  соседней  койке.  џ
вспомнил,  что  Њопассан когда-то писал, будто всЯ человеческаЯ историЯ  длЯ
него  --  это набор сменЯющих  одна другую хлестких фраз. "џ не мир к вам на
землю  принес,  но меч", "Љто ударит тебЯ в левую  щеку,  подставь  правую",
"Џришел,  увидел,  победил",  "…ще  одна такаЯ победа,  и Я потерЯю все  мое
войско", "Њертвые сраму не имут", "‡десь Я стою, Я не  могу  иначе", "…сли в
этих книгах то, что в Љоране, то они не нужны; а если то, чего в Љоране нет,
то  они  вредны",  "‚се  погибло, государынЯ,  кроме  чести",  "Џариж  стоит
обедни", "Џусть гибнут люди, принципы  остаютсЯ", "ѓосударство -- это Я!"...
Њного,  очень  много  фраз,   ставших  вехами  истории,  прав  Њопассан.  Ќо
всевластие слова? ‘лово, из зеркала бытиЯ ставшее организатором и командиром
бытиЯ?  Ќе  верю!  Ќе могу, не должен поверить! €бо страшно жить в мире, где
жизнью  командует  слово,  а   не   дело.  Џрав,  тысЯчекратно  прав  ”ауст,
отвергнувший  евангельское  "‚начале  было  слово". Ћн сказал: "€ вижу Я  --
деЯние в начале бытиЯ". „а, именно так,  деЯние, а не слово! ‘лово как было,
так и остаетсЯ зеркалом совершившегосЯ действиЯ.
     Џонемногу от философских терзаний Я обратилсЯ к ожидающей менЯ реальной
действительности. “же не первый этот пожилой сокамерник предупреждал менЯ об
опасностЯх  встреч  с  уголовниками.  „ругие  расписывали  их зверства  даже
конкретней  и страшней. џ ничего  не мог с собой поделать, Я содрогалсЯ  при
мысли  о встрече с ними. Ќет, Я  боЯлсЯ не их!  џ  боЯлсЯ  себЯ. ЃоЯлсЯ, что
унижу себЯ слабостью,  опозорюсь пресмыкательством перед  грубой  силой.  ‡а
шесть месЯцев на ‹убЯнке, четыре месЯца в  Ѓутырках Я так много открыл лжи и
трусости у самых, казалось, уважаемых людей, так часто и беспощадно узнавал,
что  деЯтели,  испытавшие  царские  кнуты  и  тюрьмы,  прошедшие  с   честью
гражданскую войну,  вдруг превращались в  отвратительных  слизнЯков, чуть на
них  замахивалсЯ кулак следователЯ-соплЯка, что авансом  потерЯл доверие и к
себе.  ‚округ  менЯ все  извивалось,  клеветало,  писало  доносы,  судорожно
цеплЯлось за жизнь  -- откуда было мне взЯть уверенности, что  и Я в трудную
минуту не окажусь таким же?
     Ќет,  думал  Я, нет,  в  одном он  прав:  глупо  вступать  в  борьбу  с
бандитами,  если  нет  уверенности,  что  не  струсишь и  не  покоришьсЯ  их
измывательству. Ћн советует откупитьсЯ и отстранитьсЯ от них. ’оже трусость,
лишь  маскирующаЯсЯ  под  благоразумие, но хоть  избежишь издевательств  над
собой, хоть видимость достоинства сохранишь. ‚ моем нынешнем положении и это
благо.
     ‚  камеру вошел корпусной с двумЯ  охранниками.  Љорпусной ткнул  в мою
сторону пальцем.
     -- ‘ вещами на выход! Ѓыстро!
     „ебрев вскочил с койки  и подошел к корпусному. ‹ицо его  исказилось от
волнениЯ, голос дрожал:
     --  Џрошу вас,  переведите,  менЯ в  другую  камеру.  џ не  могу  здесь
оставатьсЯ.
     Љорпусной, пропускаЯ менЯ вперед, оглушил голосом, как дубиной:
     -- ѓде посадили, там и сидеть! ‡десь тюрьма, а не гостиница!
     џ снова сидел в крохотной кабинке красного фургона с надписью "ЊЯсо" на
бортах. ‚ фургоне таких  кабин было, наверное, с десЯток  -- и  каждаЯ глухо
отгорожена  от  других.  ”ургон  мчалсЯ  долго по  ночным улицам  Њосквы  --
пересыльнаЯ  тюрьма находилась, по  всему,  далеко от  Ѓутырок. Џотом дверка
кабины раскрылась и охранник закричал:
     -- ‘корей! Ќоги в руки, живо!
     џ пробежал  по  тюремному дворику, потом  по  длинному коридору. „ругой
охранник открыл дверь в новую камеру и, не дожидаЯсь, пока Я пройду, с силой
толкнул  менЯ в  нее  --  очевидно,  надо было  срочно разгружать  фургон  с
арестантами и сделать  это так,  чтобы один арестант  не  увидел  другого,--
размещали по разным камерам.
     џ споткнулсЯ, мешок мой полетел на пол. џ ползал по заплеванным доскам,
собираЯ свое рассыпавшеесЯ  нищее  богатство,  потом выпрЯмилсЯ и оглЯнулсЯ.
Љамера была велика и плотно населена, но лишена порЯдка. ‘обственно, порЯдок
в ней был, но тот, о котором еще ђуссо говорил, что он проистекает из  права
сильнейшего.  ‹евый  угол камеры, добрую ее треть, занимали четыре человека,
на  остальной  площади  умещалось  сорок.  Ћдин  из  четырех вонзил  в  менЯ
крохотные, тусклые, как у свиньи, глаза и непререкаемо прохрипел:
     -- ЏЯтьдесЯт восьмаЯ, десЯтка и пЯть по рогам! „ругой поддержал:
     -- ’очно, фрайер! ѓусто соплЯ на этап пошла.
     џ понимал, что Я -- в  самом деле  фрайер, то  есть честный, работЯщий,
полезный обществу человек -- гусь, назначенный к тому, чтоб его облапошивали
умелые  и наглые люди. Ќо легче от  пониманиЯ мне  не  стало.  €счерпывающаЯ
оценка  уголовника  придавила  менЯ  как  приговор.  џ   пригнул  голову   и
протиснулсЯ в гущину  людей.  Њне нехотЯ  очистили узкую полоску, одну доску
нары. џ сунул под голову мешок, вытЯнулсЯ на  боку и унессЯ  в мир фантазий.
„ве недели назад,  еще  до  суда,  Я стал  переделывать вселенную по новому,
более  совершенному плану, чем  ее наспех создавал самоучка-господь. ќто был
кропотливый труд, приходилось от всего другого отвлекатьсЯ, чтоб дело шло. €
самое  главное  -- надо  было  не  думать  о неправедном  суде,  о  жестоком
приговоре,  о  загубленной жизни,  даже  о  том,  как  разберутсЯ  „ебрев  с
философствующим стариком...
     „вери  камеры отворЯлись, к нам  впихивали все  новых  людей, по телам,
простертым  по  сплошным нарам, пробегала  судорога --  новеньким  очищалось
жизненное пространство под тусклой тюремной лампочкой. Ѓыло жарко  и  душно,
грЯзные тела  заливал  пот. Љто-то  громко чесалсЯ, кто-то  с визгом  зевал,
кто-то  шепотом  материлсЯ,  кто-то со змеиным шипом отравлЯл воздух --  все
было, как и должно быть в этапной камере.
     Џотом два арестанта  из тюремной обслуги внесли дымЯщеесЯ ведро пшенной
баланды  --  густого,  невкусного,  желанного  супа.  Ќикто  около  менЯ  не
шевельнулсЯ  на  нарах.  —етыре  блатных  лениво  подошли к ведру,  понюхали
струЯщиесЯ из него пары, поболтали в ведре черпаком.
     -- ‹окш!--изрек один.
     -- Ѓаланда, как баланда! -- подтвердил другой.
     -- Ћставим на после? -- предложил третий.
     -- Џорубаем! -- решил четвертый.
     Ћни не торопЯсь вылавливали в пшенной  болтушке  следы картошки, мЯсные
прожилки и что-то еще, чего Я не разобрал. € когда они  удалились к  себе  с
полными  мисками, мне  показалось, что  жидкий  мЯсной  запах, исходивший от
ведра, стал еще жиже и приглушенней.
     --  ‹опай,   пЯтьдесЯт  восьмаЯ!  --   великодушно  разрешил  один   из
уголовников.
     Ћчевидно,  только этого  разрешениЯ  и  ожидали  -- камера  с  грохотом
поднЯлась  на ноги.  Љ ведру  пробивались,  ведро  захватывали друг у друга.
ЉостлЯвый,  страшноватый  человек,  выкатываЯ  полубезумные глаза,  надрывно
орал:
     -- ’оварищи! —то же получаетсЯ? „авайте же порЯдок установим.
     Ћн так увлексЯ криком, что,  как и  Я, не добыл себе супа. ѓрустный,  Я
стоЯл перед  опустевшим  ведром и  смотрел на  висевший  сбоку  черпак. ‘уп,
вероЯтно, был вкусен.  џ  поплелсЯ на  свою доску и пожаловал¬сЯ  соседу  --
пожилому, усталому человеку, так и не поднЯвшемусЯ с нар:
     -- Џочему столько  беспорЯдка? ‚ других камерах имеютсЯ  старосты, люди
получают еду по очереди.
     Ћн равнодушно ответил:
     --  €  у  нас  староста  --  вон  тот  высокий.  ’олько  что он  может?
ђаспорЯжаютсЯ блатные, его никто не слушает.
     џ посмотрел  на  уголовников. —етыре человека  --  почтительнаЯ пустота
отделЯла их от нас -- отставили  чуть тронутые миски и уплетали свежий хлеб,
мЯсо  и  масло. Ќа всю камеру шелестела  жестЯным  шумом сдираемаЯ с  колбас
кожура,  глухо всхлипывали  всасываемые  одним  вдохом  Яйца,  сухо  трещало
печенье. Џотом они завалились на спину  --  махорочный дух  заволок  их, как
маскировочнаЯ завеса. ‘  тЯжелым  сердцем Я  отвел  от них  глаза.  ќто была
мучительнаЯ загадка, Я не мог ее решить. €х было вдесЯтеро меньше, чем  нас,
мы могли, навалившись,  мгновенно  растереть  их  в  пЯтно  --  как  же  они
захватили над нами власть? Ќеужели  тот  старик прав и  все мы стали реально
ничтожествами,  чуть  нас  заклеймили  лживыми  названиЯми?  Ќеужели клеймо,
несколько словечек -- так всевластны?
     џ высказал соседу свои сомнениЯ. Ћн испугалсЯ:
     -- —то ты! —то ты!  „аже не думай об этом. ‡наешь, что нам грозит, если
мы возьмемсЯ за них? ’юремное начальство не помилует.
     џ возразил с тЯжелым недоумением:
     -- Ќас ни за что  покарали самым тЯжким наказанием, какое знает кодекс.
—ем еще могут нам пригрозить?
     Ћн горЯчо зашептал:
     -- Ќе говори так,  не говори! Ќас осудили неправильно, и мы  должны так
держатьсЯ, чтоб нам поверили.  Ђ кто поверит, что мы невинны, если мы что-то
в тюрьме организуем?
     џ  не  стал спорить. Њысли мои  путались.  Њир  двигалсЯ мимо  менЯ  на
голове, и  Я терзалсЯ, стараЯсь уловить  в  его движении  хоть  какой-нибудь
смысл.  џ был  горЯчий сторонник  нашей власти,  а моЯ власть кричала  мне в
лицо:  "ѓад!"  Ѓездействие  перед  подлостью  и  лицемерием  возводилось   в
достоинство. ќтого достоинства -- молчать, терпеть, трЯстись,  примирЯтьсЯ с
любой  мерзостью --  почему-то требовали от  нас,  чтоб  признать  нас снова
хорошими. џ не понимал; кому это надо? ‡ачем это надо?
     џ расстелил на  доске  полотенце и выставил на  него  полученные  перед
этапом  дары с  воли  --  ветчину, сыр, сладкие сухари.  џ знал, что  это --
последнЯЯ  вкуснаЯ  еда в моей жизни,  десЯть  лет  тюремного заключениЯ  не
поездка  в  дом отдыха.  Ћтныне будут  заботитьсЯ не о процветании моем,  а,
может, только о том, чтоб Я не зажилсЯ на свете.
     -- …шьте,-- сказал Я соседу. Њы запивали еду холодным кипЯтком. € вдруг
кусок  стал  у менЯ  комом  -- что-то  зловещее  надвинулось  из-за спины. џ
испуганно  обернулсЯ.  ‚се тот же осипший уголовник, раз уже  обративший  на
менЯ внимание, стоЯл  у  наших нар,  ш