ниЯ, что он, но их  мнению,  и  сам  гробокопатель  и  Ярый
проповедник смерти. Џри этом в  ход  пошли  сильнейшие  выражениЯ,  лишь  бы
унизить, очернить, бесцеремонно развенчать, уколоть оскорбительным  наветом:
"наэлектризованные трупы", "карнавал покойников", "рабы плоти",  "живые  под
конвоем мертвых", "духовные босЯки"...
     “вы, к такому  тону,  сопровождавшему  Ђрцыбашева  всю  его  творческую
жизнь, критики сумели приучить настолько, что он  в  конце  концов  перестал
отбиватьсЯ и даже настораживалсЯ, если  улавливал  чересчур  ласкательное  к
себе отношение. Њожет быть, это и слабость чисто человеческаЯ, но  славу  он
любил и трогательно о ней заботилсЯ, не позволЯЯ забывать о себе ни на день.
Љак только им обнаруживалось надвигающеесЯ затишье  вокруг  своего  имени  и
своих книг, незамедлительно следовали соответствующие контрмеры:  то  учинит
скандал в ресторане, да такой, что о нем непременно оповестЯт и столичные, и
губернские газеты, то затеетсЯ очередной суд над "‘аниным" с привлечением  к
ответу автора, то сам он предстанет в роли третейского  судьи,  примирЯющего
поссорившихсЯ крепко, порой до драки своих друзей-литераторов (например,  ‹.
Ђндреева и Ђ. Љуприна), то заведет  новую  литературную  полемику  -  такую,
какаЯ разбушевалась, в частности, вокруг его романа "“ последней черты".
     Ќам, читающим эту книгу через восемьдесЯт лет после  первого  поЯвлениЯ
ее в печати, нам, взирающим спокойно и, может быть, даже совсем  бесстрастно
и безразлично на такие далекие уже противоборства сторонников и  противников
Ђрцыбашева, теперь нам легко и просто усмотреть то, чего в  пылу  споров  не
пожелали замечать некоторые из современников  писателЯ.  ђазве  обЯзательно,
чтобы  его   антигерои,   носители   даже   самых   безнравственных,   самых
бесчеловечных идей показывались художником уродливыми монстрами,  "духовными
босЯками"?  ђазве  не   могут   они   представать   перед   нами   славными,
привлекательными людьми, что только удесЯтерЯло их опасность? ’акими как раз
и вывел  Ђрцыбашев  персонажей  своего  романа,  решительно  отказавшись  от
диктуемой ему и назойливо лезшей под его перо архипростецкой схемы:  хорошие
люди говорЯт хорошие слова и сотворЯют хорошие поступки,  у  плохих  же  все
плохо - и слова, и дела, и сами они на редкость омерзительны.
     "‘анин родилсЯ из ѓололобова", - заметил ‚. ‹ьвов-ђогачевский. Ќо в еще
большем родстве с подпрапорщиком-самоубийцей находЯтсЯ, как мы убедились,  и
многие из персонажей романа "“ последней черты". …сли в рассказе - вспомните
- не удалось ѓололобову распропагандировать доктора  ‚ладимира  €вановича  и
ему в одиночестве пришлось отправлЯтьсЯ на тот свет, то в романе его двойник
Ќаумов, сминаЯ и оптимиста —ижа, одерживает своими черными проповедЯми  одну
блистательную победу за  другой:  ни  много  ни  мало  четырнадцать  горемык
расстаютсЯ с жизнью. …сть над чем поразмыслить автору! € это еще  не  вечер,
ибо демонический  златоуст  Ќаумов  продолжает  ораторствовать,  мечетсЯ  по
страницам романа в поисках все новых и новых слушателей-жертв.
     Ќе будем придирчивы к писателю и попытаемсЯ просто  понЯть,  зачем  ему
понадобилось выводить в романе такую череду сводЯщих счеты с жизнью.
     Љазалось бы, причина у всех одна: усталое одиночество привело к  краху,
к потере смысла дальнейшего  существованиЯ.  Ќо  это  поверхностный  взглЯд,
считает Ђрцыбашев,  ради  которого  не  следовало  затевать  большой  роман.
"“богаЯ, ощипаннаЯ жизнь выступала кругом" - вот что сильнее всего  угнетало
души, вытравлЯло из них светлое, лишало их надежд и веры в большие  грЯдущие
перемены, к коим звал, срываЯ голос, маленький —иж.  ќти  опустошенные  души
кончали тем, что долго развлекали себЯ  разгадкой  проблемы:  "Ђ  потеют  ли
куры?", а затем один за другим стрелЯлись, вешались, топились...
     „авайте всмотримсЯ вместе с автором в скорбные лики хотЯ  бы  некоторых
из тех, кто не пожелал жить, послушаем их тЯгостно-истошные микроисповеди.
     ‚от штаб-ротмистр ’ренев: "‚озвращаЯсь домой, он никогда не  знал,  как
встретит его жена, и мучительно боЯлсЯ увидеть  ее  холодное,  злое  лицо  с
прозрачными, затаившими нудную женскую месть глазами..." Ћдна из их семейных
сцен завершилась трагедией - бритвой по горлу ударил себЯ  штаб-ротмистр,  и
несчастного ’ренева не стало, на одну страдающую душу мир уменьшилсЯ.
     Њолчаливый корнет  Љраузе  с  презрительным  лицом  ЊефистофелЯ  "очень
страдал от жизни и  решил,  что  все  страданиЯ  от  слишком  чувствительных
человеческих сердец..." € тогда решил добиватьсЯ того, чтобы у  него  стала,
как он выразилсЯ, "большаЯ голова и маленькое  сердце".  Ќаумов  смотрел  на
откровениЯ, как ему показалось, прирожденного самоубийцы "заинтересованными,
блестЯщими и уже жадными глазами". € вот финал: "Ђ вы когда-нибудь и в самом
деле застрелитесь, Љраузе", - предрек, как в воду глЯдел, Ќаумов  "с  хищным
выражением".
     ЌельзЯ без волнениЯ читать о трагедии, постигшей только еще  вступавшую
в жизнь …лизавету ’регулову: "‚се то, что могуче и стихийно росло  вместе  с
ее молодым, сильным телом, чтобы распуститьсЯ в  нежности,  ласке  и  любви,
было смЯто, брошено и втоптано в грЯзь. …й казалось,  что  весь  мир  с  его
лунными ночами, когда так сладко и больно мечталось, с его Яркими солнечными
днЯми, когда так красиво и радостно было бегать по саду и чувствовать  тепло
солнца на едва прикрытых плечах и свежей груди, со всеми его цветами, садами
и облаками, вдруг скомкан, словно грЯзнаЯ  трЯпка.  ‚се  рушилось,  страшнаЯ
пустота была кругом и внутри".
     Ђ вот совсем инаЯ покаЯннаЯ женскаЯ исповедь  умирающей  актрисы  Њарии
Џавловны ђаздольской: "Љто менЯ больше любил, того Я больше всех и мучила!..
—то Я такаЯ была за особеннаЯ, чтобы длЯ менЯ все переделались?.. ‚едь  если
кто-нибудь тебЯ любит, надо благодарить за это, а Я смотрела на это, как  на
какое-то свое право!.. Ђ ведь сколько радости погибло из-за  этого,  сколько
мучений пережила Я сама!.. ‡ачем все это, когда можно было жить так  хорошо,
ласково, любовно? ‡наете, когда теперь мне уж так мало  осталось  жить,  как
мне больно за каждую минуту, потерЯнную так глупо!"
     ‚ романе один только маленький студент Љирилл —иж знает большие слова о
том, длЯ чего надо жить. "Џусть уходЯт только трусы и  человеконенавистники,
- восклицает он, - а гордый, сильный человек будет до конца стоЯть на  своем
посту". ‚от только беда, что и он не знает,  где  эти  гордые,  сильные,  по
крайней мере в романе их нет, но студент продолжает упоенно витийствовать  в
духе газетных передовиц уже послереволюционных годов:  "Ѓудущее  недалеко!..
Ћно принадлежит народу, и победа  несомненна!  ђадостно  и  осмысленно  жить
только длЯ будущего, длЯ торжества грЯдущих светлых дней и золотого будущего
человечества". Џылко, убежденно пророчествует —иж перед  единственным  своим
слушателем - онемевшим  от  изумлениЯ  казначейским  чиновником  Ђлександром
ђысковым. Ћднако, крича на всю улицу, —иж в эту  минуту  видел  перед  собой
"несметные полчища народа-победителЯ и развевающиесЯ  красные  знамена".  Ќо
лишь еще большее уныние навевали на бедного чиновника  туманные  слова  —ижа
"будущее", "народ", "человечество".
     Ћтгремели впустую высокие слова  студента-проповедника;  примолк  и  он
сам, оглЯделсЯ, остываЯ от пламенной речи.  "Ђ  кругом  были  серые  заборы,
мещанские домики,  огороды,  пустыри,  заросшие  жесткой  крапивой  и  пышно
разросшимсЯ чертополохом. Џо самой середине улицы, крутЯ хвостиком,  шла  ко
всему  равнодушнаЯ  свиньЯ".  ‘ловно   пробудившись   от   охватившего   его
романтического порыва, непонЯтый —иж "свернул в первый попавшийсЯ переулок и
пошел с тЯжелым, досадным чувством в душе,  маленький  и  одинокий  человек,
вдоль бесконечных заборов".
     ‚ конце концов и этот маленький и одинокий человек, знающий  правильные
слова о жизни, не находит в себе сил противостоЯть смерти,  завершившей  его
тЯгостные, безрадостные дни. ‚сеобщий упадок  духа  взЯл  в  полон  и  этого
пророчествующего агитатора "с светлым выражением лица,  на  котором  упрЯмый
восторг фанатика боролсЯ с отчаЯнием".
     Ђрцыбашев писал свой роман увлеченно, с любовью, не скрываемой к  своим
"антигероЯм", независимо от того, какаЯ каждому из них была уготована роль в
повествовании. „а и какой  писатель,  скажите,  не  любит  тех,  о  ком  нам
рассказывает, какой не страдает, когда их  хоронит,  какой  не  отчаиваетсЯ,
когда видит, что свершают они дурное, какой не восторгаетсЯ  их  счастьем  и
любовью... Џравда жизни водит пером истинного художника, у  которого  талант
писательский обЯзательно совпадает с талантом человеческим. Њастерство  само
по себе качество-свойство холодное и неживое, оно согреваетсЯ,  распалЯетсЯ,
наполнЯетсЯ пламенем жизни только сердцем -  нашим  самым  чувствительным  и
отзывчивым инструментом.
     ’акое горЯчее сердце как раз и было у Њихаила Џетровича  Ђрцыбашева.  €
еще был у него незаурЯдный художнический дар. ќтого не могли  отрицать  даже
самые Яростные его противники. Џочему же он добровольно стал в шеренгу  тех,
кого современники справедливо назвали "поэты ужаса жизни" {Ќ. Ќ. ”актов в ту
пору готовил к изданию три книги под названием "Џоэты ужаса жизни.  Ђндреев,
Љуприн, Ђрцыбашев", но издать сумел только  одну  -  "Њолодые  годы  ‹еонида
Ђндреева". Њ., 1924.}? Џочему едва ли не главный персонаж  его  произведений
смерть? ђисуЯ ее ужасный лик, он  прибегает  подчас  к  средствам  предельно
натуралистическим.  Џисатель  словно  бы  устрашает  этим  и  себЯ,  и  нас,
читающих. ‚идениЯ  смерти  преследуют  его  с  роковой  неотступностью,  она
ужасающей тенью стоит за его спиной и водит его пером, создаваЯ картины одна
страшнее другой. „аже солнце, венчаЯ  своим  сиЯнием  какую-либо  печальную,
трагическую историю, поЯвлЯетсЯ чаще всего не  длЯ  того,  чтобы  порадовать
нас, утешить, вселить надежды, а длЯ того, чтобы торжествующим сиЯнием своим
окинуть  поле  жизненных  бурь,  человеческих  метаний   и   контрастно,   с
пронзительной Яркостью высветить все уродливое,  отвратительное,  мерзкое  -
чтоб содрогнулсЯ человек, чтоб  задумалсЯ:  если  так  жить,  то  стоит  ли?
Џисатель словно бы целью задалсЯ показать  все  боли  и  гореваниЯ  людские,
возбудить в человеке отвращение к такой жизни, но забыл рассказать  о  жизни
другой - наполненной теплом и светом. "‡абыл",  увы,  не  только  Ђрцыбашев.
€менно в эту пору „. ‚. ”илософов  встревоженно  воскликнул:  "ЉакаЯ  грусть
лежит на всей современной литературе! Ќе веритсЯ в это разухабистое веселие,
в нем - надрыв" {”илософов „. ‚. ‘лова и жизнь. ‹итературные споры новейшего
времени (1901-1908 гг.). ‘. 21.}.
     Ќо у Ђрцыбашева чрезмернаЯ  расположенность  к  "поэзии  ужасов  жизни"
объЯснЯетсЯ  прежде  всего  (а  может  быть,  и  только  этим)  его   личной
страдальческой судьбой. Љак мы уже знаем, с молодых своих лет нес он  тЯжкий
крест неизлечимой болезни, что годы и годы его были  наполнены  мученическим
единоборством с призраком собственной смерти, в конце концов победившей его,
сведшей преждевременно в могилу, не дав ему дожить и до  пЯтидесЯти.  Ћднако
многие из его современников об этом узнали, только прочитав панихидную  речь
„. ‚. ”илософова, дружба с которым - уже в  изгнании  -  скрасила  последние
годы жизни Њ. Џ. Ђрцыбашева.
     "’Яжелый недуг, - говорил на вечере памЯти  своего  друга  и  соратника
”илософов, - ни минуты не давал ему покоЯ.
     ‘колько  раз  Ђрцыбашев,  как  бы   извинЯЯсь   за   недостаток   своей
работоспособности, говорил:
     - Џоймите, ведь мне все времЯ приходитсЯ боротьсЯ со смертью!..
     Љогда человек умирает, а особенно такого  масштаба,  как  Ђрцыбашев,  у
оставшихсЯ в живых всегда пробуждаетсЯ ощущение вины перед умершим, ощущение
виноватости. “шел от нас человек, а мы не  успели  оценить  его,  не  сумели
помочь ему" {‚ кн.: Ђрцыбашев Њ. ‡аписки писателЯ. ‚аршава, 1927. ’.  2.  ‘.
I-VI.}.
     Њогла ли эта личнаЯ драма писателЯ не отразитьсЯ на его творчестве,  не
внести в него свои неровные и нервные краски - -  то  мрачные  до  отчаЯнной
безнадежности,  то  празднично-солнечные,   то   поэтически   задумчивые   и
мечтательные? Ќа риторический этот вопрос ответ мы читаем во всех его книгах
- а их у него много,  ибо  всю  дарованную  ему  недолгую  жизнь  он  прожил
деЯтельным тружеником русской  литературы:  в  ее  великой  истории  есть  и
страничка, помеченнаЯ его скромным именем.

                     "Џоследние, героические, годы..."

     ђассказ о Њихаиле Џетровиче Ђрцыбашеве будет неполным, если не  сказать
еще об одной важной стороне его жизни  и  деЯтельности:  он  был  пламенным,
Ярким публицистом, был им потому, что в груди его билось сердце беспокойного
человека, скорбеющего о чужих бедах и  радующегосЯ  людскому  счастью.  ЏЯть
томов его "‡аписок писателЯ" вобрали в себЯ всю его  жизнь,  выразили  с  не
меньшей силою, чем  его  романы,  повести,  рассказы,  пьесы,  вулканический
темперамент этого внешне  замкнутого,  нелюдимого  упрЯмца  и  неуступчивого
гордеца.
     Љак и всЯкий неравнодушный человек, Ђрцыбашев с юных лет искал "большую
правду жизни". ‚начале ею стала та  философиЯ  "примирениЯ  с  жизнью  через
идеалистическую мораль", которую он выразил в рассказе "‘мерть ‹анде". ‡атем
пришло увлечение  санинским  нигилистическим  своеволием,  с  его  искренним
исповеданием "полной и беззапретной  свободы  личности".  Љак  вспоминает  в
очерке-некрологе хорошо его знавший Џетр Џильский,  "с  этим  убеждением,  с
этой программой Ђрцыбашев остаетсЯ в союзе на всем  пути  писательства,  как
всегда, - неуступчивый упрЯмец и здесь. Љонечно, и эта проповедь диктовалась
прежде всего его неугомонным и  горЯщим  темпераментом.  ‚  нем  вообще  жил
мЯтежный дух противоречиЯ и борьбы. Ћн любил не соглашатьсЯ.  …му  нравилось
быть одному, в стороне, при своем собственном особом мнении" {Џильский Џетр.
Њ. Ђрцыбашев // Ќовое русское слово. 1927. 24 апрелЯ.}.
     ЋтмечаЯ  "горЯчую  напористость"  публицистических  статей  Ђрцыбашева,
мемуарист говорит также о многих его  заблуждениЯх,  ошибках,  вызывавших  и
несогласиЯ, и протесты, о том, что он был "по обыкновению  неосторожен",  не
всегда знал меру, "зажигал напрасные споры там, где не должно  быть  никаких
споров". Ќо при  всем  при  этом  -  "за  искренность  его  негодований,  за
страстность его обличений, горЯчность гнева, стойкость нападок ему простЯтсЯ
многие грехи, забудутсЯ многие вины".
     Ђрцыбашева, оказываетсЯ, внимательно читал даже сам ‹.  Ќ.  ’олстой.  ‚
его дневнике 1909 года обнаруживаем запись: "...у Ђрцыбашева  работает  -  и
самобытно - мысль, чего нет ни у ѓорького, ни у Ђндреева...  Џростой  талант
без содержаниЯ у Љуприна; у Ђрцыбашева и талант, и содержание"  {’олстой  ‹.
Ќ. Џолн. собр. соч.: ‚ 90 т. Њ., 1952. ’. 57. ‘. 20.}. Ђ вот  другаЯ  запись
’олстого  об  Ђрцыбашеве:  "ќтот  человек  очень  талантливый  и   самобытно
мыслЯщий, хотЯ великаЯ самоуверенность мешает правильной работе мысли"  {’ам
же. ’. 79. ‘. 60.}. Љак утешилсЯ бы Ђрцыбашев, сколько бы сил ему прибыло, -
знай он об этих суждениЯх о себе своего  кумира,  коему  поклонЯлсЯ  он  всю
жизнь!
     Ќаверное, были у Ђрцыбашева и "великаЯ самоуверенность", и заблуждениЯ,
и несправедливости, но было и другое - была правда, честно и без прикрас  им
высказываемаЯ, но воспринимаемаЯ подчас  зло,  с  раздражением.  ‚от  почему
обидой за  непонимание,  укором  нам,  читающим  романы,  повести,  рассказы
Ђрцыбашева,  пронизаны  страницы   писательских   записок,   публиковавшихсЯ
газетами и журналами в  течение  всей  его  творческой  жизни.  ‡ащищает  он
слабости женщин - упрекают в  непорЯдочном  к  ней  отношении,  развенчивает
эгоизм мужчины - в ответ грубый выпад: где  твой  настоЯщий  герой?  Џоказал
борение  в  человеке  возвышенного  и  низменного  -  привлекли  к  суду  за
аморальность и порнографию. Љак,  знаЯ  это,  не  понЯть  нам  его  с  болью
вырвавшеесЯ признание:  "Ѓог  дал  мне  величайшее  несчастье,  какое  может
выпасть на долю писателЯ, - быть искренним" ("Ћт "малого" ничтожным").
     Љрайне редко - при огромном, неисчислимом потоке статей и книг о нем  -
критики удостаивали Ђрцыбашева не то чтобы похвал, а  простой  поддержки,  в
коей нуждаетсЯ всЯкий пишущий. ‚се подвергалось сомнению,  попрекам  даже  в
том, что разбазаривает свой дар, тратит свое перо мастера не на то.  ‚от  уж
действительно еще одно подтверждение, что критика и критики, как  и  во  все
времена, не исключаЯ и наше, всегда все  знают,  все  понимают.  ‚от  только
писатели своевольничают, не слушают их, пишут свое и пишут.
     Ќе раз пыталсЯ Ђрцыбашев взывать к совести этих советчиков,  а  однажды
не выдержал и взорвалсЯ гневной тирадой.  "‚зглЯните,  -  писал  он,  -  как
рабски падают ниц, когда писатель силою своего  "Я"  вознесетсЯ  горе,  и  с
какой мстительной радостью пинают его ногами, когда он устанет  и  ослабеет.
‚зглЯните, сквозь какой строй насмешек, брани и клеветы проходЯт они, только
в том и виноватые, что Ѓогом данные способности сделали  их  нужными  именно
этим самым пинающим, бранЯщим, подсиживающим и  высмеивающим.  …сли  они  не
нужны - не читайте, пожалуйста! ‚едь мы не через участок присылаем вам  свои
книги! Ђ  если  читаете,  если  без  нас  обойтись  не  можете,  что  же  вы
злобствуете?" ("Џо поводу одного частного письма").
     Љ  темпераментному,  искреннему  до  бескомпромиссной   прЯмоты   слову
Ђрцыбашева противоречивым было отношение и его собратьев  по  перу.  Њы  уже
говорили об эволюции ѓорького в оценках его творчества.  ’акой  же  путь  от
резкого неприЯтиЯ до  полного  признаниЯ  и  даже  восхищениЯ  его  талантом
проделали также „. ‚. ”илософов, Ђ. ‚. Ђмфитеатров, 3. Ќ. ѓиппиус...
     ‚ своей переписке дореволюционных лет, например, ѓорький и  Ђмфитеатров
словно соревнуютсЯ в том, кто больнее и злее выскажетсЯ  об  Ђрцыбашеве.  Ќо
вот остыли былые страсти, ушли в небытие личные обиды да неприЯзни, и пришло
времЯ сдержанных,  объективных  суждений.  "Њихаил  Џетрович  Ђрцыбашев  был
большим писателем, но еще больше - "человек он был!" - читаем  мы  в  лекции
Ђмфитеатрова "‹итература в изгнании", с  которой  он  выступил  в  Њиланском
филологическом обществе в 1929 году. Џравда, в одном Ђлександр  ‚алентинович
продолжал  упорствовать:  "пресловутый  "‘анин",   вопреки   его   всемирной
известности,  относитсЯ  ко  второй  категории"  ("не  к  перлам",  как   он
уточнЯет). Ќо  вот  "“  последней  черты",  по  его  мнению,  -  "уже  очень
значительнаЯ,  исторически  показательнаЯ   вещь,   недооцененнаЯ   еще   по
достоинству, как, впрочем, и вообще Ђрцыбашев. Ћн из  тех  авторов,  которых
понимание возрастает чрез отдаление из  эпохи  в  историческую  перспективу:
истинную оценку им дает не современность, но потомство".
     †аль, что  этих  провидческих  слов  при  жизни  не  довелось  услышать
Ђрцыбашеву, как и многих других похвал его старых друзей и недругов.
     ‚ свое времЯ - в отличие от Ђмфитеатрова - камнЯ на камне не оставил „.
‚.  ”илософов  от  романа  "“  последней  черты",  написав   саркастическую,
памфлетную статью "—иж и Ђрцыбашев" (в книге "‘тарое и новое". Њ., 1912). Ќо
вот судьба свела и злого рецензента, и писателЯ под одну крышу в  варшавской
газете "‡а свободу" - свела и подружила. Ќе только изгнанничество, не только
совместнаЯ борьба сблизили их, но и пришедшее к ним  обоим  понимание  того,
что каждый из них делал в литературе, публицистике,  философии.  ‘вою  речь,
произнесенную в ‚аршаве 7 маЯ 1927 года на вечере памЯти Њ.  Џ.  Ђрцыбашева,
”илософов начал словами признаниЯ того, что однажды в пылу полемики он  чуть
было не отверг: "Ђрцыбашев  был  прежде  всего  художником.  ќтого  не  надо
забывать при оценке его работы за последние, героические, годы  его  жизни".
(ђечь опубликована как предисловие ко второму  тому  арцыбашевских  "‡аписок
писателЯ". ‚аршава, 1927.)
     "Џоследние, героические, годы жизни" Ђрцыбашева начались в  1923  году,
когда писатель, доведенный, как и  его  многие  герои,  до  последней  черты
отчаЯниЯ несправедливостЯми, непониманием, непризнанием его слова,  вынужден
был отправитьсЯ в добровольное изгнание. "џ, русский писатель, любЯщий  свою
родину искренно и просто, как любЯт родную  мать,  считал  своим  долгом  не
покинуть ее в годину тЯжких бедствий. Џоэтому в течение шести лет,  несмотрЯ
на опасности и лишениЯ, Я оставалсЯ в ђоссии, и перед моими  глазами  прошла
всЯ эпопеЯ большевизма, с ее безумным началом и  бесстыдным  концом"  -  так
начинаютсЯ его  "‡аписки"  варшавского  периода.  „алее  он  продолжает:  "џ
покинул родину не из страха перед террором, не потому, что  боЯлсЯ  голодной
смерти, не потому, что у менЯ украли имущество, и не потому, что Я  надеЯлсЯ
здесь, за границей, приобрести другое... џ покинул родину потому, что в  ней
воцарилось  голое  насилие,  задавившее  всЯкую  свободу  мысли   и   слова,
превратившее весь русский народ в бессловесных рабов... џ покинул родину  не
длЯ того только, чтобы боротьсЯ за нее, чтобы освободить  русский  народ  от
рабства, но прежде всего - длЯ того, чтобы самому не быть рабом".
     Ќе нам судить, прав был в своем решении писатель или нет.  ‹ишенный  на
родине возможности говорить слово правды, которое он  искренне  говорил  всю
свою жизнь, Ђрцыбашев отправилсЯ в изгнание в поисках свободы. "џ не правый,
не левый, не монархист, не республиканец, - писал он,  -  Я  просто  русский
человек, любЯщий свою родину" -  и  продолжавший  любить  ее  до  последнего
своего часа. …го  страстнаЯ  публицистика  "в  истории  эмиграции  останетсЯ
навсегда блестЯщею страницею  -  формулЯром  великой  и  незабвенной  службы
русскому народу" (Ђ.‚. Ђмфитеатров).
     “езжал он на чужбину в предчувствии, что это навсегда, что там умирать.
Ќе знал он только одного - что жить ему оставалось всего три года, и  потому
больной, в нищете горЯчечно работал, не жалеЯ себЯ, словно впереди вечность,
"и сгорел в боевом пламени" (Ђ. ‚. Ђмфитеатров).
     Њихаил Џетрович Ђрцыбашев умер в ‚аршаве в солнечный  весенний  день  3
марта 1927 года. Ќа родине журнал "Ћгонек" отозвалсЯ на это скорбное событие
публикацией портрета писателЯ, а под ним - кощунственные слова, которые  нам
стыдно сегоднЯ читать: "‡а границей умер Њ. Џ. Ђрцыбашев. ‚рЯд ли кто-нибудь
из русской читающей публики горевал о смерти этого столь знаменитого в  свое
времЯ русского беллетриста..." {Ћгонек. 1927. 23 марта. э 13. ‘. 2.}