ленной вере в жизнь,  котораЯ
рано или поздно должна показать свое настоЯщее прекрасное  лицо,  и  кроетсЯ
разгадка мечтаний о бессмертии, о рае, о Ѓоге  воздающем!..  ‚едь  надо  же,
знаЯ то наверное, что рано или поздно умрешь, оставить своей надежде лазейку
и на последний миг: наступит же этот последний день, когда  уже  не  на  что
будет надеЯтьсЯ здесь, на земле...  и  вот  тут-то  и  поЯвитсЯ  этот  новый
завтрашний день где-то "там"... € даже не только день, а  целаЯ  вечность!..
€бо если мечтать - так уж мечтать  вовсю:  что  день-вечность!..  —то  такое
прекрасное лицо жизни?.. (‚ конце концов - обманула же проклЯтаЯ!..)  Ђ  тут
прЯмо - ‚ечный лик, Ѓог, рай!..
     Ќаумов остановилсЯ, как бы что-то вспомнив.
     - „а, Я отвлексЯ!.. ‚ы спрашивали?.. „а!.. џ к тому, что  если  бы  все
дело было в том, что мне плохо  живетсЯ,  то  Я  бы  уж  не  стал  утешатьсЯ
сладкими надеждами на завтра, а прЯмо и очень мирно пустил бы  себе  пулю  в
лоб, даже не оставив завещаниЯ и приличной случаю записочки. Џлюнул бы и  на
том успокоилсЯ!.. Ќо  Я  не  могу  умереть,  ибо  не  жизнь  свою,  а  жизнь
человеческую ненавижу, и пока этот враг мой жив, Я не могу уйти!.. џ  должен
боротьсЯ с ним до последнего издыханиЯ!.. џ буду кричать,  головой  о  стену
битьсЯ, звать и толкать...
     - ’олкать? - зачем-то переспросил Љраузе с лицом, совершенно и даже  до
странности равнодушным.
     Ќаумов быстро взглЯнул  на  него  и  остановилсЯ.  ‚зглЯд  его  как  бы
заострилсЯ, стараЯсь проникнуть в самую глубину души корнета. Ќо лицо Љраузе
было окончательно непроницаемо в своей высокомерной холодности.  Њожно  было
подумать, что его даже вовсе не интересует то, что говорит Ќаумов, а  думает
он о чем-то своем.  Ќаумов  смотрел  долго  и  пристально.  Џотом  чуть-чуть
прищурилсЯ и нехорошо усмехнулсЯ. „аже с наглостью усмехнулсЯ, как бы  и  не
желаЯ скрывать цели своего разговора с Љраузе.
     - Љонечно же! - вызывающим тоном сказал он. - “ менЯ достаточно веры  в
свою идею и решительности, чтобы не испугатьсЯ быть и жестоким!.. Ќе дрогнет
же у менЯ рука отправить на тот свет хоть одного из  тех  идиотов,  которые,
корчась от боли, вопиют - осанна тебе, жизнь прекраснаЯ!..  Ћдним  человеком
меньше шаг вперед!..
     - Ќо кто дал вам право принЯть на себЯ живую кровь? -  холодно  спросил
корнет.
     - Љто?.. џ сам!.. џ верю, и этого достаточно, чтобы, если  и  весь  мир
вопит осанну, крикнуть: будь ты проклЯт!.. џ выносил  свою  веру  слезами  и
кровью, в подпольной борьбе за лучшее будущее, когда был так  же  глуп,  как
все!.. ќта идеЯ впервые и пришла мне в голову, тогда еще,  впрочем,  смутно,
когда Я сидел в крепости,  ожидаЯ  неизбежного  смертного  приговора...  Ћна
Явилась внезапно, не как логический вывод, а только как предчувствие вывода.
Љогда Я уже окончательно, всем существом своим  понЯл,  что  все  кончено  и
завтра менЯ повесЯт, Я вдруг увидел, что вовсе не боюсь смерти... Ђ до  того
страшно боЯлсЯ. ‘мерть - да, казнь - да, ужас - да, но все это не  важно!  Ђ
что же важно?.. џ ходил из угла в угол по камере и думал... Ќикогда в  жизни
мой мозг не работал с такой страшной и отчетливой быстротой.  џ  чувствовал,
что  со  мной  происходит  что-то  особенное,  что  Я  отделЯюсь  от  земли,
становлюсь легким, как бы прозрачным, и оттого все чувства  мои  утоньшаютсЯ
до крайнего предела. џ стал видеть и  слышать,  стал  замечать  то,  на  что
прежде не обратил бы никакого вниманиЯ:  глаз  мой  видел  каждую  мелочь  и
открывал в ней нечто, до сих пор скрытое от моего вниманиЯ... Џомню, сначала
внимание мое привлекла мертваЯ сухаЯ муха на подоконнике. „олжно  быть,  там
была  щель,  куда  проходил  воздух,  потому  что  мертваЯ  муха  все  времЯ
ритмически шевелилась,  точно  хотела  перевернутьсЯ  на  другой  бок  и  не
могла... Ћна решительно шевелилась, как живаЯ, хотЯ была мертва и суха,  как
прошлогодний листок. Џотом Я увидел ворону на  крыше  соседнего  крепостного
корпуса... Њне только кусочек этой  крыши  да  клочок  белого  неба  и  было
видно... џ долго и упорно следил за нею... ‘мешнаЯ такаЯ была  птица:  крыша
покатаЯ, в снегу, снег мЯгкий, а  птица  большаЯ,  неуклюжаЯ...  подпрыгнет,
сЯдет на снег и торжественно съедет вниз,  подпрыгнет,  взберетсЯ  наверх  и
опЯть съедет... и все это с таким важным, даже  самоуверенным  видом,  точно
Ѓог знает, какое великое дело делает!.. —ерт его знает, но в ту минуту Я и в
мертвой мухе, и в глупой вороне видел что-то громадное... Џотом  Я  даже  не
мог вспомнить, что думал, когда следил за ними, но помню, что ход мысли  был
удивительно резок и глубок, и в нем всЯ жизнь оборачивалась  ко  мне  другой
стороной... џ смотрел на какую-то ворону, а тысЯчи мыслей, планов, догадок и
соображений со страшной быстротой пронизывали мой мозг!.. Њне казалось,  что
он сделалсЯ как бы хрустальным, так что в нем не было уже ни одного темного,
загадочного пЯтнышка... Њне  казалось,  что  еще  одна  минута,  и  мне  все
откроетсЯ, Я узнаю все начала и концы!.. Џотом это прошло, было  отупение  и
усталость  страшнаЯ,  но  такого  ужасного  подъема  Я  никогда  больше   не
переживал. џ лег спать и спал очень долго,  во  сне  видЯ  себЯ  то  мертвой
мухой, шевелЯщейсЯ совершенно механически от какого-то непонЯтного движениЯ,
то глупой вороной, воображающей, что ей непременно надо куда-то  взлететь...
Ђ когда проснулсЯ, всем существом своим  почувствовал,  что  старое  во  мне
умерло,  а  родилось  что-то  новое.  џ  уже   не   думал   о   подвиге,   о
самопожертвовании, об успехе революции и торжестве пролетариата!..  џ  видел
только то, что завтра менЯ повесЯт, и Я даже не узнаю, что из этого вышло. џ
понЯл нелепость этого с ужасной Яркостью и сразу оторвалсЯ от всего  мира  и
стал один!.. Ђ в одиночестве возненавидел в самом  величайшем  отвращении!..
Џомню еще один момент: когда Я вышел из крепости и стоЯл на  мосту,  который
ведет к городу, Я посмотрел кругом, и вдруг мне показалось, что  это  только
так кажетсЯ, что Я жив и на свободе, а на самом деле Я умер, потому что менЯ
повесили  сегоднЯ  утром  на  намыленной  веревке...  ќто  было  похоже   на
галлюцинацию, Я даже Явственно ощущал эту веревку  вокруг  своей  шеи!  €  Я
стоЯл, широко открытыми глазами глЯдЯ на все, как бы уже со  стороны...  ‚се
было так же: проходили пароходы по реке, голубело  весеннее  небо,  зеленела
перваЯ травка на острове,  шли  и  ехали  люди  с  самыми  обычными  лицами,
выражающими какой-то идиотский смысл...  Ћсобенно  поразило  менЯ  их  общее
выражение радости весне, солнцу, теплу и зеленой траве!.. Ћни были даже  как
будто немного пьЯны от радости!..  Ђ  то,  что  Я  умер,  что  менЯ  сегоднЯ
отвратительно повесили в намыленной петле, что Я пережил  ужас  предсмертной
агонии, этого вовсе нигде не было!..  ‘мерть  моЯ  распылилась  в  солнечном
свете, растаЯла в радости жизни... Я умер совершенно один!.. “мер Я, а жизнь
осталась такаЯ же, как и была!.. џ не могу выразить той  ненависти,  котораЯ
потрЯсла менЯ с головы до ног... џ  едва  не  бросилсЯ  на  людей,  не  стал
кусатьсЯ, битьсЯ о землю и плакать!.. € тут же поклЯлсЯ посвЯтить  все  силы
свои на борьбу с этой проклЯтой и наглой жизнью, котораЯ не хотела считатьсЯ
с человеком!..
     - € вы верите в успех своей борьбы? - спросил Љраузе равнодушно.
     - Ќет!.. џ сам - нет!.. Ќо Я все-таки верю, что раз  в  мозгу  хотЯ  бы
одного человека зародилась какаЯ-нибудь идеЯ, она уже  не  может  исчезнуть,
ибо вошла в мир и должна дойти до конца!..
     Љраузе взглЯнул на него и странно пошевелил бровЯми.
     Ќаумов помолчал, стоЯ на месте и покачиваЯсь  с  каблуков  на  носки  и
обратно. …го блестЯщие, как у маньЯка, глаза пристально  смотрели  на  огонь
свечи,  но  как  будто  ничего  не  видели.  „олжно   быть,   взбудораженные
воспоминаниЯми мысли судорожно и  стремительно  продолжали  работать  в  его
голове. ‚друг он засмеЯлсЯ. Љраузе вопросительно взглЯнул на него.
     - ‡наете, Љраузе, когда во мне поЯвилась эта идеЯ,  одно  останавливало
менЯ... именно то, о чем вы спрашиваете: могу ли  Я?..  ’олько  еще  глубже.
‘ознание  своего  ничтожества  перед  громадностью  жизни   угнетало   менЯ,
свЯзывало, лишало сил!.. џ представлЯлсЯ себе чем-то вроде песчинки, котораЯ
забунтовала против урагана, уносЯщего ее. ќто было слишком смешно:  песчинка
и ураган!.. Њне необходимо было найти в себе силы, найти опору,  поверить  в
громадность своего "џ" так, чтобы  противопоставить  его  всей  вселенной!..
‚селенной, мировой воле, Ѓогу... что бы там ни был"!..
     џ долго не мог найти и мучилсЯ сознанием, что Я  -  пылинка,  и  больше
ничего. Ђ между тем Я чувствовал, что это не так, что Я  не  ничтожество,  а
џ!.. € однажды нашел забавную мысль!..
     Љраузе пошевелил бровЯми, но ничего не сказал. - Џомню, Я рассуждал как
раз перед этим так: конечно, все, что есть, должно находитьсЯ  в  строгой  и
неразрывной свЯзи, ибо если допустить хотЯ в одном месте разрыв, то это  уже
пустота, и тогда все рушитсЯ!.. €бо тогда все-  вздор,  а  вздора  не  может
быть, потому что если все вздор,  то  тогда  и  вздора  вовсе  нет,  а  есть
опЯть-таки   гармониЯ...   гармониЯ    всеобщего    вселенского    вздора!..
‘ледовательно, все свЯзано, все находитсЯ в зависимости одно от  другого,  и
даже моЯ Якобы свободнаЯ душа, моЯ волЯ, самые тайники  моей  мысли,  все  -
только звеньЯ одной неразрывной цепи.  ’олчок  здесь  должен  отозватьсЯ  на
противоположном конце пространства и времени,  ибо  каждое  звено  тЯнет  за
собою всю цепь от обоих концов!.. ‡начит, если Я  проклинаю,  мое  проклЯтие
просто вытекает из всего хода мировой  необходимости,  если  благословлЯю  -
тоже!.. € если пущу себе пулю в лоб, то к этому притЯнет неразрывнаЯ цепь, и
Я не мог, именно Я, и именно в этом месте, не пустить  себе  пули  в  лоб!..
‘начала это повергло менЯ в отчаЯние, ибо обращало уже не  то,  что  в  раба
ЃожиЯ, а прЯмо в какого-то сверхъестественного автомата!..  Ќо  тут  же  мне
пришла в голову эта забавнаЯ мысль и очень менЯ  утешила  и  развеселила:  а
если так, - подумал Я, - то уже не пылинка и не ураган, а одно и то же!..  џ
и вселеннаЯ, Я и Ѓог, Я и вечность, все равно  между  собою!..  €бо  если  Я
только звено в неразрывной цепи мировой необходимости, то,  значит,  природа
или Ѓог, что бы там ни было, не могла создать менЯ! ‚едь не допустить  же  с
их стороны ошибки или шалости? ќто было бы  уже  чересчур  нелепо  и  всЯкое
уважение подорвало бы!.. ‡начит, Я необходим, значит, как Я не могу обойтись
без вселенной, так и она не могла обойтись без менЯ. џ и мир  со  всеми  его
тайнами - равны!.. Ќет тут ни верха, ни низа, ни  малого,  ни  великого,  ни
песчинок, ни ураганов!.. ‚серавно, и мировой закон равен моему  плевку,  ибо
если Я не мог не плюнуть, то и он не мог  обойтись  без  того,  чтобы  Я  не
плюнул!.. ‘мешнаЯ мысль?.. Џравда?..
     Ќаумов спросил это с выражением Явной насмешки.
     - Ќет, хотЯ вы и нарочно, но все-таки это  очень  любопытно,  -  сказал
Љраузе равнодушно и высокомерно.
     Ќаумов засмеЯлсЯ.
     - Ќет, это - вздор!.. ’ут и ужас весь в том, что вздор, а этого  вздора
нельзЯ не принЯть!.. —то же это: человеческаЯ логика  не  может  не  принЯть
Явного вздора?.. ’огда ведь и логика - вздор и разум - вздор?
     - „а, - сказал корнет.
     Ќаумов помолчал, пристально глЯдЯ на огонь свечи.
     - Ђ вы очень  странный  человек,  Љраузе!  -  другим  тоном  совершенно
неожиданно сказал он. Љраузе пошевелилсЯ и поднЯл брови.
     - џ вас не понимаю...  “  вас  есть  что-то  свое,  но  вы  никогда  не
выскажетесь!.. € Я думаю, что вы очень несчастный человек, Љраузе...  ’олько
не могу понЯть, почему?.. Ќа вид  вы  такой  спокойный  и  даже  равнодушный
человек.
     - “ менЯ большаЯ голова и  маленькое  сердце,  -  вдруг  сказал  корнет
Љраузе.
     - Љак? - удивленно переспросил Ќаумов.
     - ЃольшаЯ голова и  маленькое  сердце,  -  спокойно  и  с  достоинством
повторил корнет, точно снисходЯ до желаниЯ  Ќаумова  еще  раз  услышать  эту
замечательную фразу. - џ  все  это  думал,  что  вы...  ’олько  Я  не  любил
говорить... ‚ы слишком много говорите, по-моему!.. Њне не интересно  столько
говорить. џ тоже когда-то ненавидел, но теперь  мне  все  равно...  Џусть!..
‚здор?.. Џусть. ‘мысл и красота?.. Џусть!.. Џусть будет все, как есть... Њне
все равно!.. Ќо когда-то Я очень страдал от жизни и решил, что все страданиЯ
от слишком чувствительных человеческих чувств...  ќто  Я  нескладно,  но  вы
понимаете. €  вот  Я  решил  вытравить  в  себе  все  чувства  и  выработать
спокойствие ко всему. € Я стал  уничтожать  в  себе  чувство  и  воспитывать
спокойствие. ‘начала было трудно, и все менЯ волновало... а потом стало  все
равно. ѓолова у менЯ стала расти, а сердце все меньше... ‚ы  понимаете?..  €
теперь у менЯ большаЯ голова и совсем нет сердца. џ ничего не чувствую...  џ
думал, что так будет лучше, но вижу, что все равно... Џросто стало пусто, но
еще хуже: Я умер, а все-таки живу... глупо!
     Ќаумов смотрел на него заинтересованными,  блестЯщими  и  даже  жадными
глазами.
     - Ђ вы когда-нибудь и в самом деле застрелитесь, Љраузе!  -  сказал  он
вдруг с хищным выражением.
     - Ћчень может быть, - равнодушно ответил корнет.
     Ќаумов смотрел на него, не сводЯ  глаз  и  как  бы  подстерегаЯ  каждое
движение его лица.
     Љраузе, должно быть, неприЯтно почувствовал его взглЯд. Ћн  пошевелилсЯ
беспокойно, переложил ногу на ногу и взглЯнул Ќаумову прЯмо в лицо. ‘ минуту
он только  молча  шевелил  бровЯми,  потом  по  его  холодной,  высокомерной
физиономии что-то скользнуло - неожиданно хитрое и насмешливое.
     - Ђ знаете, - заговорил он очень медленно, с расстановкой, -  всЯ  ваша
идеЯ - вздор... и вы не верите  в  свою  идею,  а  просто  у  вас  громадное
самолюбие, и вы готовы уничтожить мир только потому, что этого никто не смел
еще думать, а вы посмели!..
     Џо лицу Ќаумова скользнула какаЯ-то судорога.
     Љраузе продолжал так же спокойно:
     - ‚ам нравитсЯ говорить и думать, что  вы  смеете  то,  чего  никто  не
смеет... Ќо это только слова!..
     - ‚ы думаете? - со злобной иронией спросил Ќаумов.
     - џ уверен... ’олько слова!.. Ђ... а если бы вам пришлось привести  эту
мысль в исполнение, вы испугались бы и отказались бы от идеи.
     - ‚ы думаете? - повторил Ќаумов, прищуриваЯсь.
     - „а... Ќу, вот если Я спрошу вас: застрелитьсЯ ли мне?.. ’ут, на ваших
глазах?
     Ќаумов нахмурилсЯ.
     …му показалось, что Љраузе просто издеваетсЯ над ним, и злоба вспыхнула
в нем с потрЯсающей силой.
     ќто правда, что Я долго и постоЯнно  думал  о  самоубийстве,  продолжал
Љраузе хладнокровно, - и вот  Я  вас  спрашиваю...  действительно  ли  лучше
застрелитьсЯ... Њожете ли вы это сказать мне прЯмо, в глаза... ‘ейчас!
     - Њогу! - злобно ответил Ќаумов. - Џрекрасно сделаете!
     - „а?.. •орошо... - сказал Љраузе. џ сейчас... подождите...
     Њедленно и спокойно он опустил руку в карман рейтуз и вытащил,  вытЯнул
одну ногу, черный уродливый револьвер. Ќаумов криво улыбнулсЯ и не  двинулсЯ
с места. Ћн ни на одну минуту не поверил, что  это  серьезно,  и  чувствовал
себЯ в глупом, смешном положении.
     - Њальчишество, корнет! - сказал он с деланным спокойствием.
     Љраузе вдруг страшно побледнел и сжал зубы с  такой  силой,  что  скулы
обозначились  двумЯ  острыми  углами.  ‚  его  спокойных   холодных   глазах
засверкало настоЯщее внезапное бешенство.
     - џ никогда не шучу! - сквозь зубы хрипло проговорил  он,  не  сводЯ  с
Ќаумова такого острого ненавидЯщего взглЯда, что инженеру показалось,  будто
корнет сошел с ума.
     € вдруг сразу всем существом своим он понЯл, что Љраузе не шутит. •олод
прошел у него под волосами, но со страшным  усилием  над  собою  он  осталсЯ
неподвижен и наружно спокоен.
     Љраузе еще с минуту смотрел  на  него  с  тем  же  страшным  непонЯтным
бешенством. Ћни смотрели прЯмо в глаза друг другу,  и  эти  два  напрЯженные
взглЯда слились с такой силой, что все задрожало в обоих.
     Ќо вдруг глаза Љраузе потухли, брови опустились,  он  уронил  судорожно
сжатую, приподнЯтую с револьвером руку, встал и отвернулсЯ к стене.
     Ќаумов, все еще дрожа и бледнеЯ, острым взглЯдом следил за  каждым  его
движением. Џотом нехорошо засмеЯлсЯ.
     - ’ак-то лучше! - сказал он злобно. - ‘прЯчьте-ка вы свой  револьвер  и
ложитесь спать... поздно!.. „а... многое легче сказать, чем сделать!
     Љраузе не ответил и стоЯл по-прежнему лицом к стене.
     Ќаумов подождал, все так же злобно кривЯ губы, но, видЯ, что Љраузе  не
обращает на него вниманиЯ, пожал плечами и стал одеватьсЯ.
     - Џора домой, - сказал он. - „о свиданьЯ. Ќаумов надел  пальто,  шлЯпу,
калоши, подошел к двери и отворил ее, но на пороге остановилсЯ, повернулсЯ и
сказал страшно медленно, мстительно отчеканиваЯ каждое слово:
     - Ђ знаете, вы, может быть, и правы,  но  все-таки  вы  застрелитесь!..
‡астрелитесь!.. ‘лышите? ђано или поздно, но вы застрелитесь... “ вас  такое
лицо! „о свиданьЯ!.. Џокойной ночи.
     Љраузе пошевелилсЯ, но не ответил.
     Ќаумов, как будто весело и торжествующе засмеЯвшись,  закрыл  за  собой
дверь.
     ‘лышно было, как денщик выпустил его на крыльцо. ‚олна свежего  воздуха
прошла по комнате.  ‘вечи  вспыхнули  Ярче,  заметались  и  опЯть  мертвенно
вытЯнули свои желтые Языки.

        VII  

     ’а же чернаЯ, волнующаЯ и гудЯщаЯ ночь встретила  и  охватила  Ќаумова,
как только он вышел на крыльцо.
     ‚етер бешено летал кругом и брызгал в лицо невидимыми  каплЯми.  Ќаумов
ощупью спустилсЯ с крыльца и быстро пошел в темноте, ничего не видЯ  кругом,
кроме смутных силуэтов деревьев, бешено размахивающих головами.
     Џеред ним все еще стоЯло длинное белое лицо с косыми бровЯми.
     "€диот", - с непонЯтной злобой думал Ќаумов. Ќоги его сами собой шли по
грЯзи, ветер налетал словно всех сторон, но Ќаумов не замечал ничего. ѓолова
его горела, сердце билось тревожно. ’еперь он был убежден, что Љраузе и  сам
не знал в ту минуту, шутит или нет.  ќто  был  волосок,  на  котором  висела
человеческаЯ жизнь. Ћдного слова,  одного  движениЯм  -  например,  если  бы
Ќаумов поверил и кинулсЯ отнимать револьвер, -  было  бы  достаточно,  чтобы
волосок порвалсЯ и Љраузе выстрелил. € еще  стало  ему  Ясно,  неопровержимо
Ясно, что Љраузе застрелитсЯ, может быть, даже в эту же ночь.
     "Ќа этом человеке и  в  самом  деле  -  печать  смерти...  Џрирожденный
самоубийца... ЃольшаЯ голова и маленькое  сердце!..  Њожет  быть,  маленькаЯ
голова и слишком большое сердце!.." - подумал Ќаумов и Язвительно  улыбнулсЯ
в темноте.
     Ћн сам замечал, что думает о Љраузе с мстительной ненавистью,  что  ему
хочетсЯ, чтобы нелепый корнет и в самом деле  застрелилсЯ  в  эту  же  ночь.
Ќаумов слишком хорошо знал, что Љраузе поднЯл край завесы, за  которой  была
его подлиннаЯ душа и которой он сам не смел поднЯть. „а, это  так!..  ‚  нем
два человека: один верит в свою идею с упорством фанатика, хочет уничтожениЯ
и смерти, другой боитсЯ  ее,  задыхаетсЯ  от  злобы,  мстит  всему  за  свою
собственную трусость и свое собственное отчаЯние. „аже в эту  минуту,  когда
он подумал, что, может быть,  как  раз  сейчас  нелепый  корнет  приставлЯет
револьвер к виску, он едва не побежал назад.
     Ќо это было одно мгновение, в следующее Ќаумов высоко поднЯл  воротник,
нахлобучил шапку на глаза и быстро зашагал дальше.
     …му хотелось одного: хотЯ бы крошечного торжества своей мысли и власти.
…сли бы он мог, сам вложил бы револьвер в руку корнета, первой жертвы  своей
исступленной мысли и безграничного самолюбиЯ.
     Џри мысли, что Љраузе умрет, и в этом  виноват  он,  смутное  торжество
поднималось в груди Ќаумова. Ћн уже видел перед собою всех людей... Њиллионы
несчастных и глупых существ, которые еще не знают, кто народилсЯ среди/них и
здесь, во мраке, идет неведомый, но страшный! Ќаумов, казалось,  чувствовал,
как вырастает, как черной тенью встает над спЯщей землей. Њинутами  Ясно  до
болезненности  было  ощущение  своей  громадности,  и  с  горделивой  злобой
становилось жутко от нее. Ћн смотрел во тьму и как бы  видел  в  ней  чье-то
благое и величавое лицо, перед которым вставал с вызовом и насмешкой.
     - Џодлинно ли ’ы сильнее менЯ? - спрашивал он, усмехаЯсь бестрепетно  и
зло, и сам чувствовал странность того, что, не верЯ в Ѓога, говорит с Ќим.
     Љак будто бы откуда-то сверху он увидел, что мрак ночной кишит  людьми:
сидЯт и мыслЯт великие умы, красивые женщины в сладости зачатиЯ новой  жизни
отдаютсЯ мужчинам, работают на благо будущего миллиарды суровых рук, пишутсЯ
гениальные книги, создаютсЯ статуи и зданиЯ...  Љолесо  человеческой  жизни,
смазанное кровью, со скрипом  и  стоном  вертитсЯ  во  весь  мах,  опоЯсываЯ
землю!.. †изнь кипит и, кажетсЯ, будет вечно кипеть... Ќо в ней есть  некто,
во мраке идущий, он, Ќаумов,  одним  восставший  на  нее!..  Ћн  несет  свою
великую страшную мысль, и она не умрет уже, не может умереть!.. …сли бы  они
знали, что  делаетсЯ  в  душе  этого  человека,  с  каким  ужасом  и  визгом
разбежались бы прекрасные женщины, как всплеснули бы руками мудрые  мужи,  с
какой поспешностью кинулись убивать, уничтожать его!..
     "€диоты! - злобно  думал  Ќаумов.  -  €  услышат-  не  поймут!..  Ѓудут
рассматривать как курьез, как  манию  величиЯ,  будут  изучать,  оспаривать,
высмеивать... € сами понесут мою мысль в будущее, где когда-то встанет  она,
грознаЯ и зловещаЯ, во весь рост, как конь блед!.."
     ’ьма была перед ним, и размах его мысли долетал  до  темного  будущего,
пролетаЯ через головы поколений... ’ам, в  тумане,  ему  мерещилось  бледное
море исступленных лиц, вздымающихсЯ рук, крови и слез... € над этим туманным
морем, как смерч,  вставал  величаво  трагический  образ  великого  пророка,
принесшего избавление исстрадавшемусЯ в тщетной борьбе  миру!..  ќто  -  он,
Ќаумов!..
     ќто было похоже на безумие, и если бы кто-либо во  тьме  ночной  увидел
лицо Ќаумова, в ужасе отпрЯнул бы  от  него:  таким  сумасшедшим  восторгом,
такой безумной гордостью, неодолимой  решимостью  и  злобой  сверкали  глаза
фанатика на бледной маске с оскаленными в искривленной усмешке зубами.
     “ себЯ в номере плохой,  хотЯ  и  лучшей  в  городе  гостиницы,  где  в
коридоре чадила керосиноваЯ лампочка и спал швейцар, Ќаумов зажег свечу, сел
за стол и стал писать.

        VIII  

     Љраузе стоЯл неподвижно, пока не хлопнула дверь за Ќаумовым и  протопал
тЯжелыми сапожищами в свою каморку  солдат-денщик,  потом  медленно  оглЯнул
комнату. € это лицо испугало бы робкого: это была длиннаЯ белаЯ,  совершенно
картоннаЯ  маска  с  наклеенными  косыми  бровЯми,  сквозь  прорези  которой
смотрели чьи-то живые глаза, со страшным напрЯжением оглЯдывавшие комнату.
     ’очно кто-то чужой, замаскированный корнетом Љраузе, тайно вошел в  его
странную  комнату  с  ее  пестрым  ковром,  блестЯщим  оружием  на   стенах,
таинственной шейкой виолончели в углу и двумЯ свечами на столе, за  которым,
казалось, только что шла последнЯЯ игра...  ‚ошел  в  отсутствие  хозЯина  и
медленно, пристально и безмолвно  изучает  в  ней  каждую  мелочь,  замышлЯЯ
недоброе.
     „линнаЯ нелепаЯ фигура корнета двигалась по комнате. Ѓыло тихо, страшно
тихо, и казалось, что в глубоком молчании среди ночи под тоскливо монотонный
шум дождЯ за стенами, в полном одиночестве совершаетсЯ какой-то  странный  и
жуткий ритуал.
     Љраузе что-то делал,  что-то  переставлЯл,  неслышно  двигаЯсь  взад  и
вперед,  сопровождаемый  черной  тенью  на  стене,  -  тенью,  стерегущей  и
повторЯющей каждое его движение.
     ѓде-то, должно быть, жили люди, смеЯлись, говорили, пели,  смотрели  на
живые лица друг друга. ‡десь, точно в глубине своей души, совершенно один, в
глубоком молчании думал о чем-то корнет Љраузе.
     Ќе было во всем мире человека, который в эту минуту вспомнил бы о  нем,
но он думал обо  всех.  •олодно  и  жестоко,  точно  разрезаЯ  анатомический
препарат с целью найти истину и проверить какой-то решительный опыт,  Љраузе
вспоминал каждого человека, пристально вглЯдывалсЯ  в  его  лицо  и  холодно
забывал. Ќичего, что бы пробудило в нем светлую  искорку.  Џусто  и  холодно
было в его душе, как в ледЯной могиле.
     € было при этом у корнета Љраузе отчетливое представление, что сердце у
него и в  самом  деле  маленькое,  а  голова  громадна.  ’ак  громадна,  что
наполнЯет всю комнату, давит на сердце, на стены, на потолок,  гасит  свечи,
душит, выходит за пределы комнаты, и вот... среди мрака  ночи,  горЯ  светом
изнутри, стоит эта чудовищнаЯ голова на  пустой  и  черной  земле.  ‘тоит  и
смотрит.
     Њедленно поворачиваютсЯ страшные, все видЯщие мертвые глаза, и все,  на
что смотрЯт они, умирает, распадаетсЯ в прах.
     ‘тановитсЯ очевидно, что в мире существует только она одна -  громаднаЯ
голова корнета Љраузе, а кроме нее нет ничего.  Ћна  закроет  глаза,  и  все
исчезнет.
     ќтот странный кошмар продолжалсЯ минуты две-три. Љраузе  стоЯл  посреди
комнаты и молчал. Џотом тихо шевельнулсЯ опЯть.
     „ождь усиленно зашумел за стеной. Љорнет взЯл виолончель,  выдвинул  на
середину комнаты стул, сел и начал играть.
     „олго и странно пела виолончель ровным торжественным голосом.  ‚  кухне
проснулсЯ денщик и подумал, что его благородие опЯть зачудил! „ождь шумел, и
было что-то общее в его непрестанном шорохе, которому, казалось, нет  конца,
и ровном торжественном голосе виолончели.
     Љраузе смотрел в угол, не сводЯ глаз с  какой-то,  ему  одному  видимой
точки. Љосые брови не двигались, длинное лицо стоЯло, как маска. ‚ душе была
пустота, и казалось, что оттого так неподвижно лицо и так застыли глаза, что
из угла на него смотрит другое такое же непонЯтное и неподвижное лицо - лицо
смерти.
     ‚иолончель пела, шумел дождь. „ва голоса  сливались  в  тЯгучую  жуткую
мелодию. Ѓыло страшно от этих торжественных звуков пустоты.
     ‚иолончель замолкла. Љраузе сейчас же встал и аккуратно поставил  ее  в
угол. Џотом потушил свечи на столе и зажег одну возле  кровати,  в  спальне.
—ернаЯ тень украдкой выбралась из темной комнаты за ним в спальню и села  на
кровать за его спиной. Љраузе стал раздеватьсЯ.
     ‘нЯв сапоги, он несколько минут неподвижно сидел и  смотрел  на  огонек
свечи. †елтое пламЯ горело  ровно  и  светло,  но  вдруг  стало  колебатьсЯ,
расплыватьсЯ, обратилось в  сверкающий  оранжевый  круг...  Љраузе  медленно
перевел глаза на длинную серую шинель, висевшую  в  углу  на  гвоздике.  Ћна
висела неподвижно, пустаЯ и сераЯ. Ќо только что взглЯд его  сосредоточилсЯ,
как   длиннаЯ   сераЯ   штука   заколебалась,   стала    стЯгиватьсЯ...    и
растЯгиватьсЯ... Љраузе отвернулсЯ и лег. ‘ минуту  он  лежал  неподвижно  и
тихо шевелил бровЯми, как бы в недоумении. Џотом потушил свечу.
     Њгновенно налетел мрак, и скрылось длинное лицо с косыми бровЯми, и  от
него скрылось все. ‚ темноте страшно было слышно, как дождь шумит; точно  он
вдруг подошел к окну и затЯнул свой могильный шепот настойчиво, в самое ухо.
†уткие тени ходили по комнате. ‚се мертвые тени... Ћни озабоченно и суетливо
ходЯт в темноте, что-то делают, сходЯтсЯ и расходЯтсЯ,  подходЯт  к  корнету
Љраузе, наклонЯютсЯ над ним и опЯть отходЯт. ‚ трех  углах,  видных  Љраузе,
неподвижно стоЯт черные и высокие, до самого потолка.
     ‡накомые лица плавают в черном тумане перед широко открытыми невидЯщими
глазами Љраузе. ‚нимательно и серьезно он всматриваетсЯ в них.
     „а, все они существуют, живут, страдают, радуютсЯ... Ћни -  живые!  —то
это значит - живые?.. Ћни думают, что  видЯт  солнце,  ощущают  его  светлую
благодать, думают, что мыслЯт, любЯт друг друга, делают множество больших  и
малых дел... Ќо все это потому, что их заключили во времЯ, и вне его они  не
могут мыслить и чувствовать. Ћни не принимают вечности, котораЯ есть пустота
и мрак... ‚ремЯ это только биение их сердца... заставь замолчать  сердце,  и
времЯ исчезнет, наступит вечность, а с нею абсолютнаЯ пустота. …сли  времени
не будет - и ничего не будет!..
     ‚от в темноте перед корнетом Љраузе мелькают светлые  точки,  мерещатсЯ
какие-то тени, кто-то стоит по углам... но ничего этого нет! Њир не  населен
этими загадочными существами, они только мерцание от сетчатой оболочки.  ‚от
слышатсЯ какие-то звуки, шепот и долгий  тоскливый  звон,  вытЯгивающийсЯ  в
тоскливую бесконечную мелодию... но звуков нет никаких, это просто  дрожание
нервов барабанной перепонки самого корнета Љраузе. Ђ может  быть,  напротив,
вселеннаЯ полна непрерывным ужасающим ураганом звуков:  темные  колоссальные
массы планет с неведомой силой, гулом и свистом режут пространство... но  их
не слышит и никогда  не  услышит  корнет  Љраузе,  потому  что  ухо  его  не
воспринимает больше или меньше  известного  числа  колебаний...  ЃьетсЯ  его
сердце  и  вот  -  времЯ;  организм  мерЯет  его  ударами  артерий...  Њожно
остановить его...
     - џ уже думал об этом! Љорнет Љраузе тоскливо  пошевелилсЯ.  Ќу,  да...
вот стоит огромнаЯ голова корнета Љраузе. ‚ ней живет и страдает разум,  его
разум... ‚ нем  его  несчастие  и  его  боль!..  Ћтнимите  разум,  и  Љраузе
оторветсЯ от мира, уйдет в странный,  в  фантастический  мирок,  одному  ему
видимый и понЯтный, и вселеннаЯ всей своей громадой  не  в  состоЯнии  будет
обратить на себЯ его внимание. Ќо разум Љраузе -  только  его  разум!..  ќто
строение клеточек только его  мозга!..  ‘лучайно  разрушилась  или  случайно
сохранилась, случайно просто недоразвилась одна  клеточка,  и  вот  -  разум
другой!.. ‚есь мир представлЯетсЯ другим!.. €счезнет  грань  между  умным  и
глупым,  между  здравым  и  сумасшедшим.  Њожет  быть,  он,  корнет  Љраузе,
мудрейший из людей, может быть - самый глупый. ќтого никто не знает,  потому
что этого и нет; нет ни разума, ни глупости, есть только строение  мозга,  и
оно - закон длЯ того, кто им владеет.  €  когда  весь  мир  скажет,  что  на
основании того или другого  Љраузе  -  идиот,  Љраузе  может  ответить:  это
потому, что клеточки вашего мозга сложились не так, как у  менЯ...  „лЯ  вас
разумно то, что аккуратно укладываетсЯ в ваши клеточки, но почем вы  знаете,
что та клеточка, котораЯ у менЯ есть или которой нет у вас,  -  не  важна?..
Њожет быть, именно в ней и заключаетсЯ истина? € тогда всЯ ваша логика,  всЯ
стройнаЯ система  ваших  умозаключений,  все  доказательства  моего  безумиЯ
только потому кажутсЯ вам неопровержимыми и торжествующими,  что  они  ровно
укладываютсЯ во все клетки вашего мозга, а среди них  есть  лишнЯЯ  или  нет
необходимой!.. € с вами согласЯтсЯ и назовут Љраузе идиотом вовсе не потому,
что логика ваша неопровержима по существу, а потому, что в  мозгу  слушающих
вас - те же клеточки, что и у вас, и ваша логика  аккуратно  разместилась  в
них. Ђ тогда и разума  вашего  нет!..  Ћн  -  вздор,  как  сказал  Ќаумов...
„опустите хоть на минуту, хоть на одну малую секунду, что  это  возможно,  и
уже все рассыплетсЯ прахом, потому что все, в чем возможно сомнение, - уж не
истина!.. ќто - только вопрос, а к кому пойдете за ответом?..
     Љраузе опЯть пошевелилсЯ. Њысли  летели  у  него  в  голове  с  бешеной
быстротой. Љазалось, что у него не мозг, а какой-то  раскаленный  крутЯщийсЯ
шар.
     ЋпЯть выступили  из  мрака  знакомые  лица,  и  холодно,  без  гнева  и
сочувствиЯ, вглЯдывалсЯ в них корнет Љраузе.
     Ћни думают, что живут, а их нет вовсе!.. ‚ечность не имеет измерений, а
существует только то, что измерЯетсЯ. ‚ечность  и  бесконечность  съедают  и
распылЯют даже времЯ и пространство... ‚ этом черном провале  нет  ничего!..
…сть страшнаЯ загадка, но она никогда не будет известна  людЯм,  потому  что
вес, что они увидЯт, услышат, помыслЯт и почувствуют, будет не то, что  есть
на  самом  деле,  а  только   продукт   устройства   их   воспринимающих   и
перерабатывающих органов. ‘колько органов, столько возможностей... “  собаки
другие органы, и весь мир длЯ нее другой... Њожет быть, деревьЯ  ей  кажутсЯ
розовыми, а звуки  -  бегающими  волчками.  Ќичего  нет,  кроме  вечности  и
бесконечности, а в них  нет  определенного  места,  которое  мог  бы  занЯть
человек.
     € потому не жаль и не нужно ничего. Ќи солнца, ни любви, ни  людей,  ни
разума, ни жизни... ‚се это есть Я, и изменЯетсЯ, и поЯвлЯетсЯ,  и  исчезает
вместе со мною...
     Ќезачем  страдать  о  судьбах  мира,  незачем  хранить   его,   незачем
разрушать... € разрушающие, и созидающие могут созидать и  разрушать  только
свой мир, а настоЯщий - неизмеримо громадный, вечный и бесконечный мир - вне
их!
     ‹юди? —еловечество?.. —то в них!..
     ‚от проходЯт мимо призраки ненавидимых и любимых...  ни  ненависти,  ни
любви уже нет к ним у корнета Љраузе... ‚от девушка, которую он любил больше
всего на свете, от любви к которой рвалась на части его душа... он ждал  се,
задыхаЯсь от любовной тоски в весенних садах, в каждой складочке  ее  платьЯ
видел чистоту и красоту, каждому движению тела и души ее умилЯлсЯ до слез...
Ќо она умерла, и любовь исчезла без следа: она не создала нового солнца,  не
озарила мир, не осталась жить...  ‘лед  ее,  в  виде  тоненькой  болезненной
черточки, осталсЯ только в душе самого корнета Љраузе... ‡ачем же  любовь?..
Џеред любовью должен быть восторг, а восторга  не  может  вызвать  крошечнаЯ
саднЯщаЯ ранка в сердце одного человека!..
     Ѓыли люди, которых корнет Љраузе ненавидел, но они где-то затерЯлись, и
ненависть растаЯла в воздухе... ‡ачем трудитьсЯ ненавидеть и страдать, когда
достаточно просто забыть?
     ‘мерть!.. ‚от выдвигаетсЯ из тьмы черный гроб... „опустим, что это-гроб
корнета Љраузе, который застрелилсЯ оттого, что у него была слишком  большаЯ
голова и слишком маленькое сердце...
     ‚еют черные перьЯ катафалка, медленно ползет гроб, звенит мерным строем
эскадрон  и  блестЯт  звонкие  трубы...   Џечально   и   торжественно   поет
погребальнаЯ музыка, идут люди с печальными лицами... Џотом Яма, гроба  нет,
и за  оградой  кладбища,  как  на  похоронах  адъютанта  Ђвгустова,  убитого
Ђрбузовым, - на похоронах, которыми распорЯжалсЯ корнет Љраузе,  с  треском,
сухо и коротко, разрываютсЯ прощальные залпы...
     Љраузе недоуменно пошевелил бровЯми.
     ‚от умрет корнет Љраузе, никогда уже не увидит солнца, не услышит живых
голосов, не узнает, как жалели его люди... Ђ самому ему жаль? Ќет.
     ‘олнце?.. Ћн, корнет Љраузе, двадцать семь лет смотрел на это солнце, и
оно надоело ему. †изнь?.. Ћна  доставила  ему  столько  страданиЯ,  а  когда
исчезли страданиЯ, превратилась в пустоту и бессмыслицу. ‹юди?.. “ них  были
не те клеточки мозга, которые у корнета Љраузе, они не понимали его, а он не
понимал их... ‚сЯ жизнь только в том и состоЯла, что  они  старались  понЯть
друг друга в любви, разуме, чувствах и страданиЯх!.. Ќичего они ему не дали,
ничего не объЯснили, в муках и сомнениЯх не могли поддержать...  €,  умираЯ,
он должен умереть один: пулЯ, котораЯ пронижет  его  мозг,  не  коснетсЯ  их
голов... ђазрушатсЯ его клеточки, их - останутсЯ... Ћн жил и умирает один.
     “мирает?.. „а.
     Ќет страданий, но все ни к чему: ни к чему начинать  новые  дни,  ни  к
чему одеватьсЯ, ни к чему пить и  есть,  ни  к  чему  говорить,  ни  к  чему
думать... Ќе то, чтобы опротивело все, а просто вот именно так - ни к чему.
     ‘ейчас закроетсЯ чернаЯ форточка, и наступит, наконец, мрак.
     ‡нает ли кто-нибудь, что в руках Љраузе револьвер?.. ‚о тьме  даже  сам
он не видит... есть он или его нет, в конце концов?
     —то-то холодное прикоснулось  к  виску.  ЏамЯть  Љраузе  рисует  черное
дуло... чувствуетсЯ, как сморщилась  под  стальной  тЯжестью  тонкаЯ  кожица
виска. …ще одно движение, еще...
     ‘трашнаЯ  темнаЯ  тень,  похожаЯ  на  громадную  руку,  с   невероЯтной
быстротой пронеслась во тьме и остановилась над корнетом Љраузе.  —удовищные
скрюченные  пальцы  поднЯлись  и  ждут...  Њаленький  Љраузе   с   крошечным
револьверчиком в руке прижимает дуло  к  малюсенькому  височку,  а  над  ним
громаднаЯ, весь мир сжимающаЯ  рука  с  черными  пальцами,  искривленными  в
мертвой жадности... Њрак и холод поднимаютсЯ откуда-то снизу,  отделЯют  его
от мира, пустота и ужас кругом... ‘ейчас он  исчезнет,  растворитсЯ  в  этой
пустоте, во мраке, и ужели...
     ‚от она... смерть!..
     - Ћ-о! - дико и пронзительно закричал корнет Љраузе.
     ‘ тЯжелым топотом сапожиц и со свечкой в руке, колеблЯ по стенам  пЯтна
желтого света и разгонЯЯ уродливые тени, которые  в  страхе  разбежались  по
углам, как жаднаЯ шайка трусливых убийц, прибежал из кухни солдат-денщик.
     ‚аше благородие!
     „линный, в одном белье, с безумным лицом  и  выпученными  глазами,  над
которыми в диком изумлении вздернулись  косые  брови,  корнет  Љраузе  стоЯл
посреди комнаты и смотрел на испуганную рожу добродушного солдата.
     - ‚аше благородие!.. „а, ваше бла...
     Љорнет молчал и в упор,  точно  разглЯдываЯ  с  непонЯтной  ненавистью,
смотрел прЯмо в глаза денщику. ‚ руке у  него  был  револьвер,  и  рука  эта
куда-то дергалась, как в судороге. ‘ минуту  они  смотрели  друг  на  друга.
‘веча колебалась в руке солдата, и желтый свет  мрачно  кидалсЯ  из  угла  в
угол. ‚друг солдат не выдержал, охнул, повернулсЯ и кинулсЯ бежать.
     …му показалось, что его благородие гонитсЯ за ним.  „икий,  тупой  ужас
объЯл его темный мозг. ‚ эту минуту ему почудилось, что это вовсе  и  не  их
благородие, а кто-то страшный и непонЯтный... черт!..
     ‚ кабинете он налетел на стол, ухватилсЯ за него, чуть не выронил свечу
и заголосил:
     - Ћй, батюшки! о ж це таке?.. ђатуйте!..
     Ќо из дверей спальни показалась  важнаЯ,  высокомернаЯ  фигура  корнета
Љраузе, смешнаЯ потому, что в одном белье. Ћн холодно посмотрел на денщика и
недоумевающе пошевелил бровЯми.
     - „авай одеватьсЯ, - спокойно сказал он. Ќа дворе уже посерело. ‚  щели
ставней тоненькими полосками заглЯдывало осеннее утро.

        IX  

     Џоле, холод и серый свет.
     „ождь перестал, но  от  высоких  белых  туч  тЯжело  и  холодно  тЯнуло
сыростью, и чувствовалось, что вот-вот польет опЯть,  серой  зыбкой  пеленой
затЯнет полЯ и будет лить без конца весь день  и  долгую  темную  ночь.  ‚се
будет пусто в поле, тьма и холод одни будут в нем, и никем не зримый, никому
не нужный, с тихим шепотом будет лить и лить дождь.
     Џод необъЯтным белым небом, посреди необозримого серого  полЯ  странной
кучкой, маленькие и одинокие,  неровной  цепью  вытЯнулись  солдаты.  „алеко
впереди крохотными кружочками пестрели мишени, и желтые мгновенные огоньки с
сухим треском перебегали  с  одного  конца  цепи  на  другой.  Ћтрывисто,  с
отдачей, щелкали сухие выстрелы, и с коротким певучим свистом сочно  хлопали
пули по далеким мишенЯм. €ногда коротко и уныло пела отбой меднаЯ  труба,  и
тогда на валу, далеко, показывались крошечные махальные и кланЯлись красными
флажками, показываЯ число попавших пуль.
     Љорнет Љраузе, длинный и серый, путаЯсь в полах  кавалерийской  шинели,
шагал прЯмо по сырому полю, и странно отчетливо маЯчила его сераЯ с серебром
офицерскаЯ фигурка посреди  необъЯтного  ветреного  полЯ.  •олодный  осенний
ветер задувал полы шинели и шумел в ушах.
     Љраузе смотрел прЯмо перед собою и недоуменно шевелил тонкими  бровЯми,
точно усиливалсЯ найти что-то и не мог.
     Ћн ушел далеко от стрельбы, и отсюда нельзЯ было разобрать лиц  солдат,
а лошади их  казались  игрушечными  лошадками,  зачем-то  расставленными  по
пустому полю.  ‚идно  было,  как  ’ренев,  которого  можно  было  узнать  по
офицерской шинели, озабоченно ходил взад и вперед по  линии  огнЯ.  Љрасными
точками мелькали флажки махальных, и еще  дальше,  чуть  видные,  стоЯли  на
лошадЯх одинокие сторожевые солдаты.
     ЏережитаЯ ночь стоЯла в голове корнета Љраузе.
     Ѓыло ужасно, что мысль, доведеннаЯ до  конца,  -  мысль,  которой,  как
казалось, уже ничего нельзЯ было  противопоставить,  бессильно  отступила  в
последнюю минуту. †изнь - ни к чему, смерть - не страшна, а  та  сотаЯ  долЯ
секунды, котораЯ должна пройти между  нажатием  курка  и  концом,  оказалась
неодолимой.  †ивотный  ужас  оказалсЯ  сильнее  всего,  все  разбилось,  как
карточный домик... Ћн испугалсЯ!
     џсно и твердо смотрели холодные глаза, неуклонно работал мозг, всЯ волЯ
устремилась в одну сторону, а силы не хватало перешагнуть  почти  незаметную
последнюю черту.
     ‡начит,  во   всем   была   какаЯ-то   ошибка.   ‡начит,   жизнь   была
драгоценностью!..  ЏустаЯ,  ненужнаЯ,  полнаЯ  очевидного  бессмыслиЯ,   она
оказалась дороже своего внутреннего "Я", и оно смирилось, трусливо  завопило
и зубами уцепилось за эту, им же проклЯтую жизнь!
     Ќо  не  может  же  быть,  чтобы  это  была  только  гаденькаЯ  животнаЯ
трусость!.. ‡начит, не было настоЯщей веры в необходимость смерти... „а, все
надо передумать сначала, найти  то  ничтожное,  но  самое  главное,  что  он
выпустил из виду.
     Љраузе длинными ногами  шагал  по  сырому  вЯзкому  полю,  наступаЯ  на
щетинки давно скошенной и загнившей травы.  ‚етер  мешал  ему  идти,  шинель
путалась вокруг ног, в ушах шумел беспокойный, куда-то несущийсЯ воздух.
     Ќа маленьком глинистом бугорке, похожем на чью-то  заброшенную  посреди
степи  могилку,  чернело  обугленное  пЯтно  давнего  костра.  Џолусгоревшие
палочки и стебли сухого  бурьЯ